Людмила Петрушевская «Жизнь это театр»

Петрушевская основательно так вжилась в роль сологубовского рыцаря, что уши свои подставлял «безобразной бабище». От «скверных и нечестивых слов» ей, конечно, страшно, обидно, нередко противно, но с места она не сходит, мужественно всё выслушивает. Крепкая и выносливая, почти как Л.Андреев когда-то (у обоих явно схожая заворожённость «нечестивыми речами бабищи»). Можно за такое мужество Петрушевскую ценить, как Ницше Шопенгауэра, например, а можно и не впечатлиться, как Толстой Андреевым. Дело вкуса и личных предпочтений. Очевидно одно: человеческий элемент у Петрушевской выкручен на высоких настройках, в фокусе по преимуществу – незавидный удел ещё живого: прежде чем смерти, бедолагу, передать, жизнь непременно с ним грубо, как дикарь, обойдётся (нередко прямо по Платонову – передаст уже «уродом, изувеченным, и внешне, и внутренне»). Часть текстов сборника в этой связи есть прямое напоминание о том, что «дебелая бабища» не очень-то жалует в своём хозяйстве вещей тонкой выделки, предпочитая им формы погрубее.

В «мистической» версии (сборник «Два царства») Петрушевская чуть интереснее была, разнообразней себя «реальной» (настоящий сборник): там и Метерлинк проглядывал иногда, и Буццати с Сологубом попадались, Андреев, опять же, мелькал, а тут, помимо штатного наличия последнего, разве что от Чехова кусочек (много неудавшихся личных жизней). Это не хорошо и не плохо, не лучше или хуже – просто так, другой комплект оптики. В целом сборник, определённо, достоин того, чтобы разменять на него некоторый отрезок своего человековремени: за кажущейся простотой, «бытовухой», попытками Петрушевской в Жванецкого, «дамским письмом» и пр. – достаточно сложного и серьёзного, по-человечески ценного.