Дмитрий Могилевцев «Земля вечной войны»

За исключением описательной части (автор то ли бывал в Средней Азии, то ли хорошо её изучил), роман ничем не выделяется на фоне других простеньких боевиков, коих в своё время клепалось немерено. Фантастики в книге практически нет, а то, что было интересного, оказалось похоронено в самом начале.

Это первая проба пера автора в крупном формате, так сказать, первый блин. К прочтению не советую, есть у него гораздо более сильная вещь – «Люди золота». Тем не менее, если кто хочет узнать больше о «Земле вечной войны», но не желает терять много времени, расширенный отзыв с сюжетными подробностями в моей авторской колонке здесь: https://fantlab.ru/blogarticle91313

Первый романный опыт был задуман автором ради невеликого заработка (в Белорусской Академии Наук платили скудно). Схема предполагаемого бестселлера не выглядела сложной — о чем еще писать тридцатипятилетнему физику, вынужденному периодически зарабатывать за рубежом, как ни о свирепой охранке своего отечества? И с первых страниц роман выглядел именно так, как следовало ожидать: диссидентским хоррором о кровавой гэбне, сублимацией разбушевавшегося интеллигента. Но произошла странная вещь — коммерческий трэш не сложился. Декоративная фактура ожила, как сказочный лес, она разломала тесную жанровую кадку и понесла ходульный сюжет по пугающе осязаемым кочкам.

История погруженного в себя художника Юса Павловского, случайно оказавшегося в подвалах спецслужб и получившего там экспериментальный укол, превращающий обычного человека в героя, была перенесена подальше от родных болот — в горы Центральной Азии. Тем самым автор развязал себе руки и дал волю фантазии. Но фантазия оказалась подозрительно вязкой, густой, духовитой, более реальной, чем сама плоская действительность. Что мог знать минский молодой человек о предгорьях Памира? Не более чем любой участник альплагеря или горного похода. Этот опыт у автора несомненно есть — возможно, он и туристское снаряжение покупал в том же новосибирском подвале, что и его герой. Но скользящему взгляду туриста почти невозможно проникнуть глубже наблюдаемой с поверхности восточной экзотики. Для того чтобы поднять лежащие под ней пласты фантастической для европейца обыденности, нужно вырваться из глубины этой почвы. А поскольку в случае Могилевцева возможность инсайдерского взгляда практически исключена, то объяснить случившееся можно только поразительной цепкостью наблюдателя, способного нафантазировать целое по россыпи случайно схваченных фрагментов. Придуманная им бешеная Азия двадцать первого века мало похожа на романы Айтматова, но для читателя она куда убедительнее робких фантазий киргизского классика.

Одержимый подсаженным в кровь шайтаном художник Юс перемещается по четырем горным странам прихотливым, независящим от него маршрутом. Из Ферганской долины в Алайскую, из Мургаба в Афганистан и обратно, к Сарезу. За ним и рядом с ним следует демон в женском обличии: похоронившая неудачливого напарника оперативница полесского КГБ. Обернувшись азиатской ведьмой, она разбрасывает любовь и смерть, пугает альпинистов на семитысячниках, сталкивает в кровной резне живущие по заветам Чингисхана феоды. В этой пост-имперской, постмодернистской реальности, пронизанной маршрутами наркотрафика, правят бывшие полевые командиры из советских прапорщиков, а законы устанавливают шейхи, вышедшие из функционеров ПГУ. И все это нисколько бы не нарушало данностей кудрявого новобасмаческого остерна, кабы не избыточность авторского языка, пристальность взгляда, гиперчувствительность осязания и обоняния. Цвет, рельеф, запах — эйдетическая фактура происходящего соткана из неожиданных деталей, невозможных нюансов. При этом действие то несется с бешеным напором и темпом, то разливается зыбким миражом. Роман слишком странно выстроен, чтобы беспроигрышно увлекать одним лишь сюжетом, но даже на какой-нибудь статичной необязательной интерлюдии оторваться от книги трудно — она заинтересовывает самой тканью повествования, невесть чем волнующими нас образами, ситуациями.