Виктор фон Фальк «Магдебургский палач»

Название не должно фраппировать любителей приключений — романы о «работниках топора» занимали некогда определенную нишу в своем сегменте — еще со времен Вальтера Скотта и Фенимора Купера. А наибольшее распространение получили они в Западной и Восточной Европе: «Магдебургский палач» — всего лишь один из той славной плеяды. Роман, кстати, довольно редкий — я слышал про него только от одного человека, которому довелось держать в руках полный комплект (он издавался в выпусках), и читал он его лет тридцать тому назад. Да и то, был он в его распоряжении всего неделю, или около того. Роман этот является «зеркалом» другого объемного продукта, чье книжное возвращение в тесном узком кругу состоялось десять лет назад благодаря Геннадию Ульману и откликнувшемуся малотиражному издателю: назывался он, как некоторые, возможно, знают, «Палач города Берлина». Так вот, в обоих случаях у главных героев существовали реальные прототипы — палачи Крауц и Рейндель. Казалось бы, как столь мрачные личности могут быть героями приключенческих романов, да и ремесло их вроде бы не предполагает пространство для маневров — ну что это за жизнь — от казни к казни ? Но ведь книги не только про них. Те авторы, потомки Гауфа и братьев Гримм -их традиции они свято чтили — обладали каким-то неистощимым умением придумывать цепочки жизненных хитросплетений, сопряжённых со смертельной опасностью...

Далеко не факт, что «Магдебургский палач» уступает по увлекательности вышеупомянутому собрату. Он был оперативно переведен с немецкого языка, и выходил в Петербурге в 1903-м году дважды (!). Роман сопровождался подзаголовком: «Из заметок и воспоминаний магдебургского палача Вильгельма Рейндель». Так вот, о прототипах. Существовала целая династия палачей Рейндель. На известном информационном ресурсе сказано: «Рейндель служил главным палачом в течение двадцати пяти лет и провел не менее 212 казней. В своем дневнике он отметил 196 безупречно исполненных приговоров. Он дважды приводил в исполнение двойную казнь, один раз — тройную, а 21 мая 1898 года в Дуйсбурге — четверную... Сын Вильгельм стал его преемником, но в 1901 году был отстранен от должности из-за постоянного пьянства.»

Ну что ж, именно Вильгельму Рейнделю и посвящен данный роман (по крайней мере это имя носит ключевой персонаж — но не стоит искать исторической точности, вполне может быть, что за основу взят образ его родственника, а имя, использованное автором, было наиболее актуальным ко времени написания). В Магдебургский замок фон Роденбергов возвращается граф Эгон. Это самозванец, чьи способы сохранить себя единственным семейным наследником по части жестокости дадут фору любому злодею. Для начала он подстраивает (с подельником) ложную кражу бриллиантов у ювелира, и на эшафот ведут отца плачущей Розы. Щемящая сцена. Будто старый плотник или столяр дает команду начинающему подмастерью («Соберись с духом,- тихо сказал Вильгельму старый Рейндель»). Только речь, увы, идет о работе другого «калибра». («Вильгельм! Вильгельм! Не убивай отца...»).

«Как счастливы люди, которые могут заснуть. Как страшна мысль, что я убил невинного человека, который имел право пользоваться жизнью также как мы, как и всякий другой...». Вильгельм предстает вовсе не черствым исполнителем приговора, а, как видно, впечатлительным молодым человеком. Дом палача — место легенд. Говорят, что в полночь его обитатели должны спать, чтобы уступить место душам казненных. Здесь и суровое пророчество деда Рейнделя — он примечает у графа Эгана знак на лбу, и дешифрует его как метку будущей жертвы эшафота (чем не мистика, однако...). Тут же и спасение несчастной прямо с железнодорожных рельсов — при приближении поезда; и слепая графиня Роденбергов, «на ощупь» определяющая самозванца; и подмена узника — вместо преступницы Люции фон Рейзиц граф Эгон намерен подставить под удар несчастную Флору, переодев её в чужое платье и перекрасив волосы.

Но замечу следующее — несмотря на мрачные темы и направленность профессии того лица, что вынесено в заголовок, роман никак не производит впечатление тягостного, да и вообще по ходу редко когда создается впечатление, что речь идёт о чём-то ужасном — всё это благодаря авторской изобретательности в построении повествования. «- Посудите сами, Люция, случалось ли когда-нибудь, чтоб палач убивал свою возлюбленную, не зная об этом. — И я буду сегодня присутствовать на этом незабываемом зрелище...». И ещё, полагаю, автор трактует, что настоящий палач не тот, кто исполняет свою работу на эшафоте, а тот, кто вершит другое зло в мире...

Итого: ультраритетная беллетристика, заключающая в себе каскад последовательных загадок. К примеру — о Фениморе Купере, сочинявшем книги едва ли не на сотню лет раньше, известна уйма биографических фактов и деталей. Про автора же этой книги неизвестно ничего. Или почти ничего. Неизвестно ни имя переводчика, ни имя того, кто и откуда привез этот роман в Петербург. Причем я совсем не уверен, что тиражи Купера были больше, и что его тоже развозили разносчики по утрам -всякий погожий день подбрасывая на крыльцо очередному страждующему. Да что там говорить — даже точное число выпусков, вышедших на русском языке, под вопросом... Конечно, кому как — а по мне, чем больше у произведения литературных вопросов, тем сильнее оно будоражит воображение и заставляет вновь и вновь возвращаться к прошлому...