Александр Щёголев «Отрава»

«Отрава» — собрание прозы Александра Щёголева, написанной в течение двадцати лет: от середины 80-х до второй половины нулевых. Это очень странные сочинения незаурядного автора. Мало того, что сюжеты большинства вошедших в книгу повестей и рассказов кажутся дикими и болезненными, иные тексты ко всему прочему производят впечатление нарочито наивных (что подчёркивается графическими иллюстрациями, выполненными в примитивистской манере). Так что не зря на обложку вынесена лестная оценка, данная автору Борисом Стругацким, а закрывает книгу очерк известного критика Сергея Бережного. Для кого-то проза Щёголева говорит сама за себя, другим стоит кое-что пояснить.

Писатель, которого все (включая его самого) объявляют то фантастом, то автором хоррора, на самом деле никакой не фантаст. Его главные (определяющие уникальность дарования) произведения не имеют отношения ни к одному из известных жанров. Они работают на той же территории, что и книги Сологуба, Мамлеева, Елизарова — в мрачной области русского бессознательного.

Кажется, единственное, что мешает Щёголеву добиться собственной идентичности и занять подобающее место в литературе, — это атавизмы «фантастического» позиционирования. Представьте себе, что Достоевский на заре своего писательства попал в кружок детективщиков, которые наставили его на путь, обучили основам ремесла и помогли издаться в популярной серии «Чёрная кошка». И вот незадачливый Фёдор Михайлович принялся носить издателям художественных кадавров: непомерно раздутые и вялотекущие детективы, психопатологические триллеры про богоискателей… Так и Щёголев: всё пытается писать фантастику, а выходит чёрт знает что — тоже на любителя, но совсем другого.

Так, адский трип про гуляющего по Москве кремлёвского покойника стилизуется под детскую страшилку, а из инфернальной «Паутины» торчат уши сталкеров, и рыбарей с мокрецами. Абсурдистские фантазии писателя меньше всего нуждаются в объяснениях, и попытки притянуть к ним «фантастические» или «мистические» каноны выглядят жалко. Поэтому беспримесные рассказы «Моль» и «Как я провёл лето» действуют вернее, чем «Катастрофа» с угадываемым апокалиптическим гротеском или «Записки сумасшедшего», высмеивающие жизнь блоггеров. Чёрная ирония здесь не мешает, а некоторая дидактичность только усиливает абсурд.

Не стоит наклеивать на эту прозу ярлыки «страшных рассказов», «чёрных сказок» или «философских притч». Истории Щёголева больше всего похожи на галерею выпукло-вогнутых зеркал, искажающих действительность так, что становится видно спрятанное. Фокус ещё и в том, что они искажают намерения автора. Похоже, что в итоге у него выходит несколько не то, что было задумано. Автор не сочиняет абсурд намеренно, тот родится у него естественно, сам по себе.

В сборнике есть две сравнительно крупные и программные для Щёголева вещи: повести «Хозяин» и «Отрава». В одной рассказывается о том, что чуть не всю административную элиту страны составляют сбежавшие от хозяев детородные органы. А другая — просто про сбрендившего учителя. И трудно сказать, в какой больше фантасмагории, а в какой больше правды. Из этих повестей вырос роман «Ужасы любви» («Как закалялась жесть», «Палата пыток») являющийся на сегодняшний день вершиной творчества писателя и мгновенной классикой. Там фантастики нет вовсе, потому что страшнее и фантастичнее может быть только реальность.

Александр Щёголев – своего рода апостол хоррора в уютном царстве российской фантастики. Пока другие блуждают в космосе и рядятся в славянские одежи, он исследует нашу действительность – страшную, жестокую, но до неприличия богатую на сюжеты и характеры. Автор честно предупреждает, что этот сборник ничем не похож на шокирующий роман с веселым названием «Как закалялась жесть» (лучший, по мнению администраторов и посетителей форума AllHorrors.com, отечественный хоррор 2008 года), и все же кое-что их объединяет – прежде всего болезненная тяга к правде и здоровая антипатия к властям.

Чего-чего, а «готических ужасов в модерновой упаковке» вы здесь не найдете – Щёголев не живописует кошмары кошмаров ради (даже если это скелет в полковничьей фуражке и доспехах, кромсающий мечом кремлевскую охрану): каждый жуткий образ – это прежде всего символ, способ наглядно показать, кто мы и в какой стране живем. Впрочем, для нравоучительных аллегорий эти истории слишком насыщены действием — не считая двух-трех вещей вроде «Отравы с привкусом дзен», напитанных философскими размышлениями.

Но в этой эмблематичности и сила автора, и слабость. Если фантастика (особенно хоррор!) подается как аллегория, как завуалированная сатира на злобу дня, она неизбежно теряет то ускользающее, таинственное качество, которое и делает ее фантастикой: способность пробуждать в читателе веру в невозможное. Мозг большинства людей устроен так, что при любом раскладе извлекает переносный смысл из любого сюжета, реального или не очень; «помогать» ему, прямо скажем, невежливо.

В итоге боль автора, послание его оголенных нервов, остается на страницах книги, а не оседает в читательском сердце. Впрочем, менее искренней она от этого не делается.