Дрожа от предвкушения, доктор Хадсон открыл дверь своего стоматологического кабинета. Многолетняя привычка заставила его подобрать и кинуть на стол помощника почту, поднять шторы и включить электрический радиатор. Все эти рутинные действия отметились где-то на периферии сознания, как и открытие шкафа, и убирание тяжёлого пальто, как потирание озябших рук.

Пройдя по длинному коридору в личную лабораторию в задней части пятикомнатного офиса, он заставил себя успокоиться. Оставалось всего тридцать минут, чтобы успеть подготовить для мести всё!

— Тридцать минут, — лихорадочно прошептал он. — И они покажутся подлиннее пятнадцати лет ненависти к нему. Каждое мгновение я думал только о мести. Я вежливо здоровался, болтал о пустяках, пока смотрел ему в рот, улыбался, желая помучить в кресле. Но через тридцать минут он будет здесь, с опухшей и ноющей десной — уж я постарался — и будет умолять немедленно пломбировать этот зуб. И я обязательно сделаю это! И месть моя свершится!

Доктор Хадсон осторожно опустил шторы и включил единственную красную лампочку. Двадцать ватт мощности — сильно ниже опасного рубежа, не страшно. А вот тяжёлые чёрные шторы он проверил ещё раз — солнечный свет просочится не должен.

Хадсон надел на средний палец правой руки кольцо. Металл был жёлтый, похожий на золото, но на самом деле ценность этого сплава превосходила стоимость золота на порядки. Ещё бы, оружие тотального уничтожения всегда стоит дорого.

— И я получу любую запрошенную цену! — зло пробормотал он. — Как только Картера похоронят, а уж связать его смерть со мной никому не удастся, я обращусь к военному ведомству любой страны, чей бюджет сможет потянуть мою цену. И мне всё равно, что это будет за страна, главное, чтоб деньги были настоящие и их было достаточно.

Он покинул освещённую красным лабораторию и вошёл в следующую комнату по коридору. Также тщательно опустил шторы.

Затем вернулся к двери и встал на пороге. В дальнем правом углу стояли большой генератор и подключённая к нему коротковолновая машина.

Он запомнил положение машины, плотно закрыл глаза и направился прямо к ней. Когда пальцы ухватились за диск автоматического выключателя, он открыл глаза.

— Ни малейшего шанса промазать, — ухмыльнулся доктор. — Если он не выключится вовремя, я с могу найти его и выключить.

Одним сильным рывком он повернул диск до последней отметки. Затем быстро выключил свет и вернулся в кроваво-красную лабораторию. Встал, дрожа, в центре комнаты, лицом к двери.

— Четыре минуты на разогрев, — лихорадочно прошептал он, взглянув на часы. — И ещё двадцать минут до моей мести! Ровно двадцать, а не девятнадцать или двадцать одна. Этот самодовольный подонок никогда в жизни не опаздывал. Приём назначен на девять, и даже боль, которую, уж я постарался, он испытывает, не заставит прийти раньше или позже. И я тоже буду вовремя!

Глаза Хадсона заблестели от предвкушения, когда тонкая завеса темноты начала затуманивать зрение. С каждой секундой кружась всё быстрее с каждой секундой, завеса превратилась в рваную пелену, сквозь которую смутно просачивался красный свет.

Затем прорехи в пелене тьмы быстро закрылись, и чернота окутала всё совершенно непрозрачным одеянием.

Он прошептал несколько слов. Ни единый звук не достиг ушей. Он крикнул во всю мощь лёгких, но ничего не услышал. Абсолютность окружавшей тьмы пугала, пусть он и был её создателем.

Он с трудом сохранял спокойствие.

«Абсолютная чернота!» — торжествующе подумал Хадсон. — «Свершилось! Никто из учёных не смог её получить, а я смог! Они считали её просто теоретическим допущением, подобно эфиру или корню из минус единицы, но я создал её. Чернота, поглощающая все излучения и большинство форм энергии, но при этом вообще ничего не излучающая и не преломляющая! Боже, как ужасно — не видеть абсолютно ничего, кроме ещё большей черноты, невиданной даже слепыми, слышать меньше, чем слышат глухие! Это всё равно что быть заживо похороненным в могиле с идеальной звукоизоляцией».

Дантист повернулся в темноте и подошёл к красной лампочке. Нащупал выключатель и погасил свет. Его покров абсолютной черноты так тщательно поглощал каждую частичку излучения, что даже тусклый красный свет мог быть опасен. Он начал чувствовать тепло, и, возможно, причиной тому была лампочка мощностью всего в двадцать ватт.

«Это ужасно!» — подумал он, наслаждаясь чувством ужаса. — «Я-то думал, что могу представить полное отсутствие света и звука. Но никто этого не сможет, не прочувствовав на себе. А он сойдёт с ума. Даже я сошёл бы с ума после нескольких часов такого! Он будет дрожать в облаке абсолютной черноты, пока паника не выгонит его на солнечный свет. Чернота поглотит солнечное излучение — и он будет готов! Месть свершится, но этот дурак не узнает, кто и почему сделал это...

Пятнадцать лет он стоял у меня на пути. Он женился на женщине, а мне не хватило смелости сделать ей предложение. Если бы не он, то я был в колледже лучшим и в спорте, и в учёбе.

Он основал компанию и позвал меня в партнёры. Но прибыли не было, и я продал свою долю за гроши. Не было прибыли! Должно быть, он намеренно отклонял заказы — иначе как компания, стоявшая на пороге банкротства, стала через два года крупнейшей в своей области?

Я заставлю его заплатить за всё. У меня осталась только моя стоматология, а у него красавица жена, дом в городе и два загородных поместья, охотничий домик, яхта и шесть автомобилей... Он заплатит за предательство! Я вставлю пломбу в больной зуб, но она будет из того же сплава, что и кольцо, служащее приёмной антенной для моей машины абсолютной черноты!»

Хадсон стиснул зубы, вглядываясь в стену кромешной тьмы. Пришёл момент истины. Доктор вёл счёт минутам и знал, что осталось не более нескольких секунд. Двадцать минут почти истекли. Достаточно времени, чтобы пройти по коридору среди тающей тьмы и поприветствовать Картера.

Он сделал семь шагов, зацепив левой ногой порог лаборатории, ступил в коридор. Медленно направился к офису, считая каждый шаг. Через восемнадцать шагов, ровно в девять, он окажется в офисе, как раз в тот момент, когда войдёт Картер. К тому времени мантия абсолютная чёрная мантия превратится в рваный саван, и завеса тьмы растает на свету. Он нащупал порог кабинета, переступил его. Автоматический выключатель не должен подвести. Он был самым лучшим и дорогим на рынке, и это гарантировало...

Впервые в жизни Картер пришёл на встречу на две минуты раньше. Он рассчитал время почти так же точно, как и всегда, но боль в распухшей десне подгоняла последние три квартала.

Держась за ноющую щёку, он вошёл в кабинет Хадсона. Нервно огляделся в поисках чего-нибудь, что могло облегчить боль, пока не появится дантист. Увидев огромный аппарат для диатермии[1], он почувствовал облегчение.

Хадсон часто использовал на нём этот агрегат, и Картер прекрасно помнил, как его запустить.

Он подсоединил аппарат к покрытой резиной металлической подушке, сел на катодный стул и поднёс анодную пластину к ноющей челюсти.

Протянув руку, нажал кнопку включения, услышал, как гул генератора перешёл в вой, почувствовал чудесное тепло на своей щеке.

Когда мгновение спустя Картер поднял глаза, то в изумлении вскочил на ноги. Самая насыщенная чернота, когда-либо им виденная, клубилась в дверном проёме, быстро тая на глазах.

На него уставилось белое, искажённое болью лицо. Через мгновение оно стало огненно-красным, затем на нём вспухли и лопнули огромные волдыри, а через несколько секунд лицо почернело и рассыпалось.

Картер прыгнул вперёд, чтобы подхватить падающее тело, но было слишком поздно. Он упал на колени рядом с неподвижным обуглившимся телом и почувствовал, как скрутился узлом желудок.

— Хадсон! — простонал Картер. — Мой лучший друг сгорел заживо!

Доктор Хадсон оценил бы промежуток времени секунды в четыре. Пелена абсолютной черноты, притянутая кольцом-антенной, поглотила интенсивное излучение электрического обогревателя и аппарата для диатермии. Что ж, месть свершилась, ибо больше Хадсону не требовалось терпеть существование своего врага...

[1] Диатерми́я — метод электротерапии; глубокое прогревание тканей токами ВЧ (обычно 1,65 МГц) большой силы, получаемыми от специального аппарата.

Следующие камни полетели точнее. Они ударяли по плечам, бронежилету, автомату… Натан покачнулся, взмахнул руками, теряя равновесие и тут уже совсем удачно подвернулась нога. Противный хруст ударившегося об обломок бетонного ограждения бедра, казалось, заглушил яростную вспышку боли.

– Херэм! – прошипел Галис сквозь зубы. – Только бы не потерять сознание. Только бы…

Раздавшийся невдалеке взрыв, сопровождаемый автоматными очередями, отвлёк внимание нападавших. Впрочем, не всех. По дороге к Натану бежал невысокий ливанец в покрытой пылью, местами порванной одежде. Натан успел отметить залысины и испачканные грязью очки мужчины.

«Автомат! Ему нужен автомат» – мелькнула мысль. Автомат, выпущенный из рук Галисом, валялся всего в паре метров, но добраться до него со сломанной ногой было почти нереально.

«Утрата военнослужащим личного оружия…» – всплыли в голове строчки устава и Натан потянул из кобуры пистолет.

Халил стряхнул с головы кирпичную крошку. Очередь крупнокалиберного пулемёта прошла высоко над головой, но осколков кирпича посыпалось вниз изрядно. Так, теперь надо быстро перебежать до следующего дома, как раз недалеко от дороги. Вжав голову в плечи, Фахури рванул вперёд.

Дорога вплотную подходила к холму, на котором Фахури видел скачущие человеческие фигуры, постепенно скрываемые наползающим с востока дымом. А внизу… Внизу был израильский солдат, видимо отставший от своих. Вот он внезапно взмахнул руками и упал. Его громкий вскрик заставил врача взглянуть ещё раз. Точно ведь, упал. И, видимо, сломал ногу. Да как плохо упал-то! Бедро, да… Ах, шайтан-шайтан, как бы не эмболия. Надо срочно помочь парню, с таким переломом может долго не протянуть. Но может так ему и надо?

Врач внутри пересилил, и Фахури побежал к лежащему солдату.

Натан приподнялся и сел. Удерживая пистолет двумя руками, прицелился в подбежавшего мужчину.

– Дамам! – крикнул он, – Яра!

Ливанец рухнул на колени и потянулся к разорванной рубашке над правым карманом.

– Ана тбиб! – выдохнул Халил и потянулся к эмблеме Красного Креста, которую он, как врач христианского вероисповедания, носил на груди справа.

Но… нашивка оказалась сорванной.

«Это я там, когда сквозь дыру в стене протискивался» – запоздало подумал Халил. Впрочем, уже не важно, как и где. Израильский солдат смотрел на него поверх пистолетного ствола и взгляд его, уже мутнеющий, был очень и очень нехорошим.

– Макану! – с отчаянием в голосе выдохнул Фахури, понимая, что нет. Не будет ждать солдат. Для него он просто чужой, просто враг, просто опасность, подлежащая устранению…

И внезапно, сам не понимая, зачем, Халил расстегнул левый нагрудный карман. Достал большой значок и протянул его сидящему израильтянину.

– Хбарун гамаиля таалаб! – воскликнул доктор Халил Фахури, войдя в палату.

– Ой, а что сказал дядя доктор? – спросила высокая худая девочка, сидящая на койке у окна.

– Доктор назвал тебя красивой лисичкой! – торопливо перевела санитарка Фадиля. Раньше она работала в советском торгпредстве и до сих пор неплохо говорила по-русски.

– Конечно, я – лисичка! – засмеялась девочка. И правда – вытянутые уголки глаз делали её похожей на лисицу. Жизнерадостную, улыбающуюся лисицу.

Младшая дочь русских специалистов попала в бейрутскую больницу почти случайно – требовалось срочное лечение, посольскую лечебницу закрыли ввиду какого-то карантина, а местная оснащена была неплохо, да и врачи почти все отучились в Европе. Но вот по-русски говорила только Фадиля, и выздоравливающая девочка отчаянно скучала.

Нельзя сказать, что доктор подружился со своей пациенткой, но каждый утренний осмотр он начинал именно с её палаты, с красивой маленькой лисички.

– Кив иаиш, у таалаб? – спрашивал он, подходя к койке.

– Хорошо, дядя врач, хорошо, – улыбалась в ответ девочка.

А при выписке торжественно вручила ему большой значок.

– Вот тебе, дядя врач, наша русская лисичка. Пусть она охраняет тебя всегда.

И поцеловала Халила в свежевыбритую щёку.

Ничего не понимая, Натан смотрел на зажатый в руке мужчины большой значок с улыбающейся лисой и крупными красно-зелёными русскими буквами: «Л-И-С-А».

– Ли-са, – громко и удивлённо прочитал вслух Галис.

– Ли-са, – так же громко подтвердил ливанец и вдруг улыбнулся. – Энта Ру’си?

– Русский? Да, я – русский, – и Антон Галис опустил пистолет и тоже улыбнулся. – Русский…

А лиса… А что лиса? Она просто улыбалась двум спасённым сегодня людям…

Увидено во сне 23.08.2022 в 5 часов ночи.

Записано 24.08.2022 в 5 часов дня.

Его измождённое, обветренное лицо было совершенно спокойно и только при взгляде на ухмыляющихся репортёров сжались кулаки.

— Завтра вечером мой корабль стартует к Луне, совершит первый космический полет и успешно вернётся обратно, — упрямо повторил он.

— Послушайте, доктор Холмс, — снисходительно возразил безукоризненной одетый представитель «Нью-Йорк Глоуб», — вряд ли вы можете обвинять прессу и общественность в утрате доверия, после предыдущих неудач.

— Да уж, — встрял коренастый, грубоватый репортёр «Дейли Таб». — Вы сварганили четыре корабля, и ни один из них не смог даже оторваться от земли. А потом вы злитесь, что следующую ракету уже окрестили «Просчётом Холмса № 5».

Усталое лицо Джона Холмса налилось кровью, а в его серых, измученных глазах можно было прочитать всё, что он думал о прессе и общественности. Плотно сжав губы, он оглядел полудюжину мужчин перед собой.

Те стояли, откровенно надсмехаясь в ожидании его слов, дабы исказить их на потеху публики. Тупоголовой, слепой публики, так громко веселившейся над каждым из четырёх его невзлетевших кораблей.

От воспоминаний ногти Джона впились в ладони. Затем он посмотрел поверх репортёрских ухмылок на унылую, похожую на торпеду металлическую конструкцию с номером «5», стоящую рядом со строительным домиком на голой вершине холма. И его наконец прорвало.

— Все вы будете здесь завтра вечером, чтобы увидеть мою очередную неудачу, не так ли? — начал он низким, напряжённым голосом. — Собираетесь поиздеваться надо мной, снова освистать меня, как безумного мечтателя? Что ж, на этот раз вы просчитаетесь. А мой корабль взлетит в космос, впервые в человеческой истории.

— Да, четыре моих корабля не взлетели. Принцип их полёта был неверным. Но на этот раз я раскрыл секрет межпланетных полётов. Искривление гравитационных силовых линий! Каждая планета, каждое небесное тело создаёт гравитационное поле. Я нашёл способ искривлять силовые линии от любого небесного тела, фокусируя необходимое их количество на моём маленьком корабле, концентрируя силу притяжения так, что корабль буквально рванёт в космос к выбранной планете.

Джон Холмс сделал паузу. Репортёры по-прежнему недоверчиво смотрели на него, и горькая улыбка появилась на лице учёного.

— Вы мне не верите, — прошептал он. — Тогда возвращайтесь завтра вечером и убедитесь сами.

— О, мы точно придём, — усмехнулся репортёр «Дейли Таб». — Мы не пропустили ещё ни одного вашего представления.

— Не представляю, что бы мы делали без вас, доктор Холмс, в такое скучное время года, — добавил другой ухмыляющийся журналист.

Репортёры, посмеиваясь, зашагали вниз по склону холма, направляясь к городку, предвкушая отправку развесёлых репортажей с местного телеграфа.

Джон Холмс стоял и смотрел им вслед — худая, сутулая фигура в сумерках, с горечью в глазах.

— Дураки, — пробормотал он себе под нос. — После завтрашнего вечера они и им подобные будут целовать мне ноги, приветствуя как величайшего человека на свете. Слепые, глупые восторги толпы, такие же безрассудные и бессмысленные, как и её насмешки.

Он повернулся и с тоской посмотрел на молчаливую металлическую сигару, смутно поблёскивающую в сумерках.

— Так много, много лет, — прошептал он. — Такая долгая, одинокая, безнадёжная работа, все эти убийственные неудачи. И вот, наконец, успех. Если бы они только знали! Если бы они только знали, что я уже тайно испытал этот корабль, что он уже поднимался за пределы стратосферы и вернулся обратно…

Холмс посмотрел вверх. На темнеющем небе появились звёзды, тускло-красный диск полной луны поднимался на востоке.

— Сначала этот безжизненный шар, — пробормотал учёный. — Потом планеты. Одна за другой.

В ту ночь он не мог уснуть. Лёжал на койке в темноте маленького домика, наблюдал, как серебряные полосы лунного света из окна медленно скользят по комнате. Тишина окутала ночной мир, что так скоро будет им покинут, затаив дыхание в ожидании неведомого.

Джон Холмс больше не выдержал и в полночь беспокойно подскочил на своей койки. Он взглянул в окно на металлическую конструкцию, блестящую в лунном свете.

Там что-то двигалось! Тёмная фигура кралась между строениями к серебрящемуся кораблю. В голове Холмса зазвенел тревожный колокольчик. Схватив револьвер со стола, он рывком распахнул дверь и бесшумно рванулся сквозь тени вслед за незваным гостем.

Теперь он мог разглядеть чужака. Тёмная сутулая фигура тащила явно тяжёлый ящик. Холмс увидел, как пришелец пристроил ношу под опорами корабля. Затем незваный гость отступил, волоча что-то за собой. Шнуры или провода...

Провода? Внезапно Холмс всё понял, и его охватила ярость. Этот квадратный ящик — взрывчатка, которую этот тип запихнул под «Номер 5»! И теперь отходил, протягивая за собой провода, чтобы взорвать заряд и уничтожить корабль.

Джон Холмс выскочил на освещённое Луной пространство.

Чужак перевалил за вершину холма и склонился над ведущими к кораблю проводами, Сейчас он крутанёт магнето…

Холмс выстрелил. Вспышка была почти незаметна в лунном сиянии. Пришелец рухнул, как подкошенный, но всё-таки зашевелился. Когда учёный подбежал, то увидел, что чужак всё ещё пытается дотянуться до зарядных проводов.

Холмс пинком отбросил провода от пришельца. Охваченный паникой за дело всей своей жизни, учёный рванулся к кораблю, вытащил деревянный ящик со взрывчаткой из-под опор и отволок на безопасное расстояние. Только тогда, дрожа и задыхаясь от ярости, он вернулся к подстреленному человеку.

Тот неподвижно лежал в лунном свете, обратив лицо к небу. Это было странно плоское, мертвенно-белое лицо, с носом пуговкой и глазами, закрытыми большими тёмными очками. Всё тело его, кроме лица, было скрыто под тёмной одеждой, шляпой, перчатками.

Руки чужака слабо подёргивались. Холмс грубо его поднял и потащил в домик. Там бросил тело на койку и включил свет. А затем, с мрачным и безжалостным выражением на измождённом лице, повернулся к обмякшей фигуре на койке.

— Да будь ты проклят! — воскликнул Джон с ненавистью. — Что за безумная идея — уничтожить мой корабль? Я рад, что тебя поймал, рад, что ты помрёшь, ясно тебе?

Из тонкого, похожего на щель рта, послышался слабый, шипящий шёпот:

— Коро, вода...

— Ты пытался разрушить дело всей моей жизни как раз накануне моего триумфа, а потом просишь воды? — возмутился Холмс. — Нет уж, ничего ты от меня не получишь, даже воды.

Странный, похожий на рану рот на мертвенно-белом лице испустил тихий свист:

— Коро…

Холмс, нахмурившись, гневно взглянул на умирающего, внутри него всё кипело. Наконец он подошёл к раковине в углу и наполнил водой чашку, которую и толкнул к тонким губам пришельца.

Вода потекла по подбородку и одежде чужака. Тот вздохнул, когда Холмс отвёл чашку.

— Кто ты, чёрт возьми, такой? — прорычал учёный. — Какого чёрта тебе не понравился мой корабль?

Он наклонился и сорвал большие тёмные очки. Глаза умирающего смотрели прямо на него.

Джон Холмс замер. Эти глаза не были человеческими. Это были огромные, круглые, блестящие фасеточные глаза, похожие на глаза стрекозы, но угасающий разум мерцал в них.

Холмс замер. Затем потянулся и расстегнул куртку и рубашку чужака. Рубашка была пропитана зелёной кровью; под ней обнаружилось совершенно нечеловеческое тело, покрытое панцирем из твёрдого блестящего зелёного хитина.

Полдюжины коротких ороговевших конечностей тянулись по сторонам насекомоподобного тела. К двум из них были прикреплены сочленённые металлические руки, проходящие через рукава куртки, создавшие подобие рук человеческих, а к нижним были прикреплены аналогичные искусственные ноги. Это было совершенно нечеловеческое и неземное существо, искусно замаскированное под человека.

— Во имя Бога... кто... что... — Джон Холмс поперхнулся, вытаращив глаза.

Голова, нечеловеческая голова, которой с помощью хитроумных накладок, белой краски и парика удалось придать подобие человеческой, слабо дёрнулась. Щелевидный рот открылся.

— Орлу, — пробормотал пришелец. — Я потерпел неудачу, Орлу... Я умираю...

— Орлу? — вопросительно повторил Джон Холмс.

Угасающие фасеточные глаза смотрели на него.

— Я — Тай из Орлу, мира, что вы зовёте Марсом, — прошептало существо. — Мы все там такие. Наша цивилизация очень древняя — старше вашей...

В фасеточных глазах умирающего мелькнуло почти человеческое отчаяние.

— Давным-давно мы прилетели на Землю, тайно исследуя её. На кораблях, очень похожих на построенный вами. Когда мы нашли здесь разумных существ, то сначала хотели раскрыться. Чтобы мы, Орлу, и вы, земляне, могли путешествовать, торговать, общаться.

— Но поняв вашу суть, мы поняли, что ничего не выйдет. Свирепая, жестокая, жаждущая завоеваний орда — кто угодно, но только не друзья. Вы бы просто выпытали бы у нас все знания, и, научившись строить космические корабли, высадились бы на Орлу — покорив и даже уничтожив наш мирный народ, как поступали всегда. Мы решили, что вы не должны ничего узнать, особенно как построить корабли для завоевания Орлу...

Шипящий шёпот Тая становился всё слабее, а отчаяние в нём всё больше.

— Несколько наших, замаскированных под людей, действовали на Земле. Цель — помешать людям выйти в космос. Но нас было мало — нам трудно долго жить здесь, мы умирали один за другим. Я, Тай, последний из секретных агентов Орлу в этом мире. И я... я подвёл свой народ… Да, гибель моей расы близка. Когда я прочитал о вашем новом корабле, я понял, что он взлетит в космос и позволит людям наконец достичь Орлу. Я пришёл, чтобы уничтожить и корабль, и вас. Но я не смог… не смог…

Джон Холмс слушал, как во сне. В фасеточных глазах Тая затухал огонёк разума. Густая зелёная кровь вытекала из большого пулевого отверстия в хитиновом панцире.

Несколько долгих мгновений марсианин и землянин молча смотрели друг на друга. Затем многочисленные конечности Тая свела предсмертная судорога.

— Умереть так далеко от Орлу, — прошептал он. — В этом чужом мире...

Его конечности замерли, из опустевших фасеточных глаз ушла жизнь.

Ещё долго Джон Холмс, застывший подобно изваянию, смотрел на мёртвое существо на койке.

Затем он медленно взял из угла лопату и вышел под лунный свет, чтобы начать копать могилу для Тая из Орлу.

Следующим вечером на вершине холма собралась такая внушительная толпа, что бдительные полисмены натянули верёвочный барьер вокруг мастерской и корабля Джона Холмса. Болтающие, смеющиеся голоса зевак сливались в монотонный гул. Фотографы настраивали свои камеры, а репортёры ждали в нетерпении.

Из толпы донёсся весёлый крик:

— Вот он идёт! А вот и Холмс!

— Привезите нам кусок зелёного сыра с Луны, Холмс! — крикнул какой-то остряк.

Раздался взрыв смеха, продолженный столь же колкими шуточками.

— Уж на этот раз оторви её хоть на фут, лады?

— Помочь её подтолкнуть, Холмс?

Джон Холмс, казалось, не слышал хора ехидных выкриков, уверенно шагая от своей мастерской к маленькому кораблю. Измождённое лицо было застывшим и бледным, и он не обращал внимания ни на вспышки магния от веселящихся фотографов, ни на быстрые вопросы подбежавших репортёров.

У входа в корабль он обернулся и впервые заговорил.

— Вам лучше отойти в сторону, — сказал он журналистам. — Когда корабль оторвётся от земли, будет сильный поток воздуха.

— Ничего страшного, мы рискнём, — ухмыльнулся один из репортёров.

— Приготовьтесь сфотографировать корабль в момент взлёта! — подмигнул фотографам другой.

Толпа опять взорвалась смехом. Ровный скрежещущий звук пронёсся над толпой — это Джон Холмс вошёл в корабль и завинтил круглый люк.

Смех и призывные голоса сменились тишиной, когда стало слышно ровное гудение изнутри корабля.

Гудение становилось всё громче. На мгновение толпе напряжённо замерла. Репортёры нервно попятились.

Внезапно изнутри корабля раздался громкий хлопок. Гудение прекратилось и наступила мёртвая тишина.

Толпа взорвалась смехом.

— И эта туда же!

Круглая люк открылся, и Джон Холмс медленно вышел, плечи поникли, на лице — поражение.

— Двигатель пошёл вразнос и полностью разрушился, — бесцветно сказал он журналистам. — Номер пять, — он с трудом сглотнул, — Корабль номер пять потерпел крушение, подобно предыдущим.

— Всё в порядке, доктор Холмс, — сказал один из газетчиков, тщетно пытаясь скрыть улыбку. — Вы построите новый корабль, и уж он-то наверняка взлетит…

Джон Холмс уныло покачал головой.

— Нет, я больше этим не занимаюсь. Космические полёты… космические полёты пока не подвластны человеческой науке.

Со смешками толпа двинулась вниз по склону. Несколько зевак ещё толкались у корабля, с любопытством поглядывая на Холмса, неподвижно стоящего у корабельного люка. Затем удалились и они.

Джон Холмс остался один. Он ещё слышал голоса уходивших, доносившиеся к нему с холма под лунным светом.

— Старый чудак достаточно долго вкалывал, прежде чем у него прорезался здравый смысл, не так ли?

Смех, и:

— Я думаю, пяти просчётов достаточно даже для Холмса.

Джон Холмс медленно повернулся и посмотрел на свой маленький корабль, на собственноручно разрушенный двигатель, видневшийся через открытый люк. Смотрел он долго, с бесконечной болью в глазах.

Но, переведя взгляд на место рядом с домиком, где был похоронен агент Орлу, он медленно кивнул. И заговорил, как будто обращаясь к мёртвому созданию в могиле.

— Ты был прав, Тай из Орлу, — прошептал Холмс. — Для нас, людей, ещё не пришло время выйти в космос, чтобы принести войну, угнетение, порабощение другим, мирным планетам. Быть может, когда мы оставим в прошлом ненависть, войны и жажду наживы, другой Джон Холмс построит другой корабль. Когда-нибудь...