Холмс сидел в глубоком кожаном кресле, погрузившись в процесс обслуживания вересковой трубки. В комнате царила почти полная тишина. В чугунной печке, установленной на кирпичах перед камином, тлел уголь, её раскалённый металл слегка потрескивал; две масляные лампы с аккуратно подстриженными фитилями давали достаточно света для чтения, а слегка приоткрытое окно сдерживало зимний ветер и холод. Шерстяной плед на плечах ни оставлял ни малейшего шанса сквозняку. Из соседней комнаты, с приоткрытой дверью, доносился храп Уотсона — не настолько громкий, чтобы мешать концентрации Холмса, но достаточный, чтобы безошибочно указать местоположение доктора.

Не так уютно, как на Бейкер-стрит, 221Б, но для краткого визита в Нью-Йорк вполне сносно. Определённо, Холмс знавал и худшие места для ночёвки.

Он насыпал щедрую щепоть влажного табака в чашу трубки. Да, это не любимая пенковая трубка, вызолоченная годами курения, но ту красавицу он не рискнул взять в Америку — было бы жаль потерять или повредить в сих диких краях. Утрамбовал табак золотым пестиком — подарком королевы Виктории за помощь в деле с похищенными любовными письмами. Удовлетворённый укладкой табака, чиркнул спичку, дал догореть сере, поднёс пламя к чаше, затягиваясь, пока не добился ровного огонька и облака голубоватого дыма, окутавшего лицо.

Чудесно.

Ещё затяжка, выдох — и кивок.

Теперь ночь обещала стать интересной.

— Добрый вечер, — сказал он, глядя на трубку. — Я знаю, вы там прячетесь. Не желаете выйти?

Прошло пару секунд. И из тени высокого деревянного шкафа с дорожной одеждой, вышла женщина.

Высокая, стройная, с кожей тёмной, как полированный дуб того самого шкафа. Зелёная шерстяная блуза с длинными рукавами и чёрная юбка, край касается практичных ботинок. Густые смоляные волосы убраны наверх — если распустить, они, по расчётам Холмса, достанут до пояса. Улыбнулась — ослепительно-белые зубы сверкнули на фоне смуглого лица. Холмс, никогда не искавший чувственных утех в женском обществе, признал: красива — и поразительно красива.

— Добрый вечер, мистер Холмс, — сказала она.

Он снова затянулся, выпуская дым тонкими струйками из носа и рта, окутав голову дымовой вуалью.

— Приступим? — Он свободной рукой указал на кресло напротив, так, чтобы свет лампы падал на её лицо.

Она кивнула и двинулась к креслу с грацией тигрицы.

— На буфете имеются портвейн и виски. Не стесняйтесь, прошу вас.

— Благодарю, но я не употребляю крепкие напитки.

Он усмехнулся. Иногда они сами делали его работу за него.

Разумеется, это была проверка его способностей, и, пока, кроме как умения скрытно перемещаться и любви оставаться в тени, не обнаруживалось ничего необычного. Холмс привык к подобным мелким испытаниям. После публикаций Уотсона они случались всё чаще, и он признавался себе (хоть никогда не сказал бы доктору), что получал от них удовольствие.

Ум, как бритва, требует заточки. Жаль только, что так мало людей могли послужить хорошем ремнём для его лезвия. Майкрофт вечно отсутствовал, когда был нужен. Женщина не представляла угрозы, но на всякий случай в кармане халата лежал револьвер Веблея — один из принадлежащих Уотсону. Всё-таки они были в Америке.

Холмс снова затянулся, наслаждаясь ароматом табака. Признаться, здесь умели выращивать хороший табак.

Теперь к делу.

— Итак, вы… жрица экзотического культа, прибывшая издалека. Из тропиков, полагаю — с Островов Пряностей — с важной миссией. Вернуть утраченную… нет, украденную реликвию. Сама по себе она не представляет большой ценности, хотя и не пустяк, но имеет огромное религиозное значение и нужна для какого-то важного ритуала. Вас выбрали, ибо вы владеете особыми физическими и ментальными практиками, и теперь хотите, чтобы я помог вернуть сокровище. В этом деле есть опасность, и хотя таковая вас не пугает, вы осторожничаете, ведь знаете: один неверный шаг может стать роковым.

Её лицо снова озарила улыбка, даже в полумраке. Холмс подавил собственную усмешку. Он знал: подобные беглые и уверенные выводы всегда впечатляли тех, кто хотел его испытать. Он слегка склонил голову, как бы отдавая ей честь. Сейчас она непременно спросит — и у него будет возможность блеснуть элементарной, но эффектной реконструкцией цепочки рассуждений, приведших к данному умозаключению.

Готовясь, он глубоко вдохнул, но она удивила:

— Красиво сказано, сэр, но не так уж впечатляюще, не правда ли?

Трубка грозила погаснуть. Холмс нахмурился, снова утрамбовал табак, затянулся, раздувая тлеющие угольки в чаше.

— Я могу назвать две отправные точки ваших выводов, — продолжала она. — Во-первых, моя внешность. Хотя я одета как местная, по цвету кожи и чертам лица очевидно, что я индийского, а не европейского или африканского происхождения. Мой английский, хоть и беглый, сохраняет лёгкий акцент, а человек вашего склада наверняка знаком с малайским языком. Так что нетрудно догадаться о моей родине. Острова Пряностей раскинулись на огромном пространстве, мистер Холмс. Не хотите уточнить?

Холмс на секунду задумался.

— Бали, — сказал он, не меняя выражения лица.

— Верно. Но опять же, это не так сложно, правда? Балийский акцент различим для тренированного уха. Хотя ваше умозаключение основано не только на этом.

Он кивнул, заинтересовавшись ещё больше.

— Продолжайте.

— Вы наблюдали, как я иду к креслу, и поняли, что я провела в укрытии немало времени, прежде чем вы меня заметили — несмотря на притворство, будто знали о моём присутствии с самого начала. Значит, я владею искусством скрытности… и не только.

Он снова кивнул. Она была восхитительна.

— Прошу, продолжайте.

— Поскольку девяносто процентов цивилизованного населения Островов Пряностей исповедует ислам, а женщины традиционно не допускаются в духовные круги мусульман, моя подготовка указывает на иную религию — где есть место адептам-женщинам. На Бали до сих пор больше последователей буддизма и индуизма, чем на Яве, не говоря уже о разбросанных очагах анимизма.

Он затянулся дымом. Беседа явно доставляла удовольствие. Какое великолепное создание!

— Самое простое, конечно, — причина моего визита. Зачем ещё обращаться к знаменитому Шерлоку Холмсу, как не за помощью в деле, что под силу лишь ему? Тут явно преступление, пропажа человека или вещи. Если бы предмет просто затерялся, вряд ли бы я отправилась за ним на край света, верно? А если бы я разыскивала соотечественника — скажем, индийца, — то в Штатах его куда проще найти, чем в большинстве других стран. Тогда зачем мне великий детектив? Стало быть, я ищу нечто более неуловимое… и украденное.

— Мадам, вы покорили моё сердце, — сказал он, осознавая, что это правда.

Она склонила голову, не теряя улыбки.

— Салонные игры забавны, но мало что доказывают.

Холмс приподнял бровь.

— Несомненно, мадам…

— Сита Йогалимари, — представилась она. Заметив вопросительный взгляд, добавила: — Мои бабушка и дедушка были яванцами.

— А… — Она знала, что он поймёт: имя не балийское. Удивительная проницательность! Ни одна женщина — за исключением разве что Ирэн Адлер — не удерживала его внимания столь плотно. Майкрофт пришёл бы в восторг. Пожалуй, брату лучше о ней не знать…

— Можете ли вы сказать что-то ещё, мистер Холмс?

— Последнее испытание, мисс Йогалимари? — Он заглянул в чашу трубки. Потухла. Перевернул, выбил пепел в пепельницу, аккуратно укрепил трубку на подставке. Он знал, чего она ждёт. И, конечно, знал больше, чем показывал. — Под одеждой вы прячете довольно внушительный нож. — На мгновение задумался, но не удержался: — Крис, я полагаю.

Снова сверкнули безупречные зубы. Она провела рукой за спиной, что-то поправила у пояса юбки — и в её ладони оказался нож в искусно резных деревянных ножнах, частично покрытых серебряной оправой. Длина клинка превышала фут, а верхняя часть ножен напоминала нос лодки с высоким подъёмом.

Она поднялась, сделала несколько шагов и протянула оружие.

Холмс бережно принял клинок обеими руками. Извлёк лезвие — волнистое, тёмное, с дамасским узором из никелевых нитей, вплетённых в сталь. Поднёс ко лбу, слегка коснувшись, так что асимметричная, почти пистолетная рукоять оказалась справа. От металла веяло резким ароматом сандалового масла.

— Любопытно, мистер Холмс. Не ожидала, что англичанин знает ритуал принятия криса.

Он пожал плечами.

— Пустяки, мисс Йогалимари. Достаточно прочесть пару голландских книг. Обычаи там описаны достаточно подробно. Даже губернатор Раффлз упоминал их в своей истории островов. — Он разглядывал клинок. Сталь была «напоена», почерневшая, с дамасским узором из блестящих никелевых прожилок. — Памор, — сказал он. — Так называется этот узор, не так ли?

— Да.

— А тёмный цвет — от раствора лимонного сока и мышьяка.

— Высушено под тропическим солнцем. Никель не впитывает протраву, отсюда узор. Ваши познания и впрямь впечатляют, мистер Холмс. Существуют сотни видов паморов, каждый наделён особой магией. Этот, с витым узором, называется «бунтел майит» — «саван смерти». Невероятно мощный.

Он кивнул, поднёс клинок к свету, разглядывая узор. Кинжал с пятью волнами сужался от рукояти к острию, лезвия заточены с обеих сторон. У основания — выгравированный малайский символ правой руки. Холмс кивнул. Конечно. Но пусть игра продолжается — слишком увлекательно. Он снова взглянул на неё.

— Этот крис — один из пары, — сказала она. — Сто пятьдесят лет назад его выковал мастер-эмпу на Бали из «магического железа», упавшего с неба.

— Метеорита.

— Да. — Она сделала паузу. Когда заговорила вновь, голос звучал тише. — Вы слышали... о Древних, мистер Холмс?

Холодок пробежал по его спине, даже под пледом.

Она мгновенно это заметила.

— Вижу, истории вам знакомы. Человек вашей эрудиции наверняка читал запретные тексты. Одно из этих легендарных существ появилось на Бали за много веков до пришествия людей. Его истинное имя нельзя произносить вслух, но иногда его называют Пожирателем Душ, Пожирателем Детей, а иногда просто Чёрным Нагой. Легенда гласит, что Чёрный Нага просыпается раз в тысячу лет, дабы насытиться, и перед тем, как он вновь уснёт, его пищей становятся сотни. Он выбирает лишь самых прекрасных, и уничтожает любого, кто встанет у него на пути — ведь у Чёрного Наги шесть рук и девять конечностей, а дыхание — ядовитый пар, сжигающий деревья и плавящий камни. Зубы его длиннее человеческих пальцев, их сотня, и он может откусить руку в мгновенье ока. — Она помолчала, затем добавила: — И у него два сердца.

Холмс ничего не сказал, но острый взгляд не отрывался от её лица.

— Вижу, вы понимаете. Поэтому нужны два криса. Оба сердца должны быть поражены одновременно, для Истинной Смерть. Хотя крисы изготовили полтора века назад, час Чёрного Наги только настаёт. Через месяц, через год — стряхнёт он с себя прах и паутину, покинет потаённую пещеру и начнёт убивать.

— И вы верите в такого монстра. — Это не было вопросом.

— Верю.

— Но кто осмелится встретиться с подобным существом, если оно существует, мисс Йогалимари?

— Только подготовленный к встрече с рождения, сэр. Тот, кто освоил малайское и балийское искусство пукулан, пенчак-силат, а также китайскую боевую систему кун-тао.

— И такой человек сможет победить Чёрного Нагу?

— Если у него будут зачарованные крисы, созданные специально для этого — да, у него есть шанс. Хотя победа не гарантирована.

— Этот воин должен быть невероятно грозен.

Её движения он не заметил. Миг — она сидит в кресле, улыбаясь, а в следующий — стоит рядом, одна рука касается его головы, а что-то острое — будто ноготь — слегка прижалось к шее.

— Прежде чем вы достанете револьвер, мистер Холмс, я могла бы, если бы захотела, перерезать сонные артерии так, что ни доктор Уотсон, ни лучшие полевые хирурги Англии не успели бы вас спасти.

Холмс лишь слегка напрягся от неожиданности, но не подал виду. Она отступила, показав «ноготь» — крошечный крючковатый нож длиной с палец.

Сохраняя внешнее спокойствие, он снова взял табак и трубку. Набивая чашу, заметил, что несколько прядей выбились из причёски, и понял, где был спрятан клинок. Сжал губы, поражённый, но не испуганный. Она великолепна! Такой ум в таком теле — трудно поверить.

Придётся пересмотреть своё мнение о женщинах.

Она вернулась в кресло с грацией гимнастки. Холмс раскурил трубку, затянулся и спокойно — по крайней мере, ему так показалось — произнёс:

— Но вы упомянули две отправные точки, мадам.

Холмс ждал улыбки — и не ошибся.

— О, да. Вторая линия рассуждений куда проще — хоть и не умаляет вашу наблюдательность, коей нет равных у мужчин.

Он уловил акцент на последнем слове — явно не случайный.

— И эта линия... — подтолкнул он, слегка покачав трубкой, хотя уже знал, что она скажет. Какая восхитительная игра! Ещё ни одна не увлекала его так.

И вновь она не разочаровала:

— Вы ждали кого-то вроде меня, сэр. Ибо видели парный кинжал, созданный для убийства Чёрного Наги. Более того — он у вас. Как только я появилась, вы сразу поняли, кто я и зачем пришла.

На лице Холмса расцвела самая искренняя улыбка за многие годы.

— Браво, мисс Йогалимари, браво! Как вы на меня вышли?

Она слегка наклонилась, и он впервые заметил, как грудь напрягла ткань блузы.

— Вором был Сетареко — малаец с связями в Гонконге. Он украл оба кинжала двадцать лет назад. Хранители искали их все эти годы. Правый клинок нашли в запасниках Королевского музея Нидерландов в Батавии. — Она указала на кинжал у Холмса на коленях. – Помеченный знаком левой руки, оставался пропавшим. Но перед смертью Сетареко признался, что продал клинок вашему заклятому врагу. Профессор коллекционировал подобное. После смерти Мориарти имущество распродали, но многие реликвии не всплыли.

— И вы предположили, что клинок у меня?

— Я допускала такую возможность.

— Но не были уверены?

— До сегодняшнего вечера.

— Что же вас убедило? – Ответ он знал, но хотел услышать от неё.

— Человек, достаточно опытный, чтобы заметить кинжал под юбкой, увидел бы и другие спрятанные клики. Но о керамбите — «тигрином когте» — в моей причёске вы не знали.

Правда. Но он сказал:

— Однако вы не можете быть в этом уверены.

— Могу. Опытный боец не позволил бы мне приблизиться на расстояние удара, зная, как я опасна. Но вы не боец, мистер Холмс, ваше оружие — интеллект. Значит, вы знали о крисе, ибо у вас есть его пара. Человек, владеющий клинком с малайским знаком левой руки, да ещё с вашим интеллектом, наверняка догадается о существовании «правой руки». Увидев балийку, вы связали факты. Очень проницательно. Почти по-женски.

— Я не предполагал, что женщина способна на такое, — признал Холмс, возможно, с некоторой неловкостью. – Пройти столь долгий путь, найти меня, выведать нужное — и всё так быстро. Великолепно.

— Я считаюсь наименее умной среди сестёр, мистер Холмс. Мои таланты... грубее.

— Что я и наблюдал, — кивнул он, — хотя вы скромничаете.

Она чуть улыбнулась.

Холмс встал.

— Что ж, позвольте вернуть ваш крис.

Он подошёл к деревянному ларцу, вынул завёрнутый в чёрный шёлк клинок и протянул ей.

Она почтительно приняла его и поклонилась.

— Вы не собираетесь осмотреть его?

— Не нужно. Вы же человек чести?

Он кивнул, польщённый.

— А что будет после победы над Чёрным Нагой, мисс Йогалимари? Когда ваши навыки станут не нужны? Если, конечно, вы выживете?

— Вернусь к сёстрам учить младших. Такие умения всегда пригодятся. А там — как сложится».

Он тщательно подбирал слова:

— А... гостей у вас принимают?

Она снова улыбнулась, и ему стало тепло.

— Обычно нет. Но бывают исключения. Вам ведь не нужно объяснять, где меня искать, если вдруг окажетесь в наших краях?

Он улыбнулся. Ещё одно испытание.

— Было честью познакомиться с вами, мадам. Уверен, мы ещё встретимся.

Он поклонился. Желать ей удачи в пути бессмысленно — она в состоянии о себе позаботиться.

Она кивнула.

— До новой встречи, мистер Холмс.

И исчезла, как тень.

Холмс откинулся в кресле, пытаясь вернуться к отчётам о урожаях в Южной Африке, но мысли путались. Вдруг храп Уотсона прекратился. Через мгновение в дверях возник сам доктор — в ночном колпаке, халате и потрёпанных тапочках.

— Послушай, Холмс, мне почудилось, будто вы с кем-то беседуете?

Холмс поправил плед. Несмотря на огонь, в комнате похолодало. Лишь несколько дел — весьма немного — так и не попали в записки Уотсона. Обычно — ради безопасности империи. А иногда — ради спасения человечества.

Он ответил на вопрос старого друга:

— Всего лишь с женщиной моей мечты, Уотсон.

— Хм. — Доктор зевнул и поплёлся обратно. — Ну, доброй ночи, Холмс.

Холмс улыбнулся. Да. Действительно доброй ночи.

Изучив поразительные факты сего повествования, я пришёл к выводу, что даже сегодня, в мире, где воздушные путешествия стали обыденностью, а боевые машины сеют смерть с небес, мир ещё не готов к истинам, раскрытым в нём. События той ужасной ночи 1894 года останутся запечатлёнными на этих страницах, в безопасности среди моих бумаг, до тех пор, пока наш мир не будет готов познать истины сколь великие, столь и ужасающие.

За долгие годы нашей деятельности у моего друга Шерлока Холмса побывало множество странных посетителей — от истеричных дам с проблемами весьма разного свойства до членов королевских семей, тщетно скрывающих свою личность под нелепыми нарядами. Каким бы ни были их беды, какая бы помощь ни требовалась, Холмс, как и следовало ожидать, оставался безупречным джентльменом, относясь ко всем с одинаковой учтивостью и хладнокровием.

Необычная череда событий, приведшая к делу, озаглавленному мною «Делом о необыкновенном черве, якобы неизвестном науке», началась поздней весной 1894 года, всего через несколько недель после завершения истории со свирепым полковником Мораном.

Мы с Холмсом сидели в гостиной и читали: Холмс — монографию по египтологии профессора Рокхилла, я же отдался своей слабости к сенсациям, поглощая последний детектив Дика Донована. Я слегка знаком с Донованом по «Сэвидж-клубу» и всегда стараюсь осторожничать при разговоре в его присутствии, дабы детали расследований моего друга не всплыли в одном из его дешёвых бульварных романов.

Наше чтение прервал резкий стук в дверь. Нежданный гость! Холмс быстро поднялся и с подобающей учтивостью ввёл посетителя в комнату. Лет тридцати, высокий и худощавый, но двигался с грацией, неожиданной для его крепкого телосложения. В руках он держал небольшую сумку, и, прежде чем занять указанное Холмсом кресло, аккуратно поставил её на стол.

Посетитель взглянул на моего друга:

— Вы, видимо, Шерлок Холмс, консультант-детектив?

Получив кивок, он повернулся ко мне:

— Таким образом, вы являетесь доктором Джоном Уотсоном?

— Да.

Убедившись, что попал по адресу, гость достал небольшую деревянную шкатулку и вручил нам по визитке, на коей значилось:

ДР. РОБЕРТ БИЧ

Энтомолог

— Я занимаюсь изучением насекомых, в особенности африканских и дальневосточных. Я обратился к вам, джентльмены, с озадачившей меня проблемой, и надеюсь, что мистер Холмс сможет мне помочь.

Холмс промолчал, но сложил пальцы домиком и устремил внимательный взгляд на гостя.

— В недавней поездке в Египет я обнаружил несколько весьма необычных предметов, располагавшихся в непосредственной близости друг от друга. Боюсь, установление связи между ними лежит далеко за пределами моей узкой специализации, и я не вижу в них никакого смысла. Но вы, мистер Холмс, знамениты своим умением решать головоломки. Не будете ли вы так любезны взглянуть на них? Ваша оценка оных предметов чрезвычайно ценна для меня.

Холмс кивнул, и гость открыл сумку, осторожно достав три весьма странных объекта.

Первый представлял собой металлический цилиндр зеленоватого оттенка, покрытый замысловатыми узорами — на мой взгляд, совершенно бессмысленными. Длина предмета составляла около фута, ширина — четыре дюйма, толщина — вдвое меньше. Знаки покрывали всю его поверхность, представляя собой хаотичное смешение завитков, штрихов и геометрических фигур. Когда я вгляделся, мне показалось, что я уловил некую закономерность, но, должно быть, мои глаза устали от чтения, потому что надписи словно мерцали и смещались. Моргнув, я перевёл взгляд на другие предметы.

Второй — грубо обработанный камень, напоминавший морскую звезду, высеченную из обычной горной породы. Хотя он и мог заинтересовать археолога, я не видел никакой связи между ним, металлическим цилиндром и отвратительным третьим предметом.

А вот он куда больше соответствовал профессии доктора Бича. Большая стеклянная колба, бережно завёрнутая в плотную ткань, содержала плавающего в формалине мерзкого червя. Существо длиной около дюйма напоминало сороконожку, хотя и с явно меньшим количеством ног. На голове имелись отвратительные жвала, окружавшие нечто вроде жала или хоботка. Я невольно содрогнулся.

Хотя многие низшие формы жизни кажутся нам странными или даже отталкивающими, в этом существе было нечто, выходящее за рамки физического отвращения. Оно словно излучало скверну. Я был рад, что тварь мертва и не сможет сбежать, чтобы зарыться где-нибудь в нашей квартире.

— Этот червь представляет особый интерес, — продолжил гость. — Его находят в засушливых пустынях, в полном уединении, без видимого источника пропитания. Остальные предметы — просто диковинки, но я подумал, что с вашим знанием криптограмм и всего такого прочего, мистер Холмс, вы сможете расшифровать надписи на цилиндре.

На протяжении всего рассказа Холмс переводил взгляд с червя на цилиндр, затем на резной камень. Внезапно он вскочил.

— Сэр, прошу вас удалиться. Вы не более энтомолог, чем я. Вы обыкновенный мошенник, а эти безделушки не интереснее диковинок из музея Барнума. Доброго дня.

На мгновение мне показалось, что незнакомец бросится на моего друга — так он задрожал от ярости при этих словах. Но взял себя в руки, молча собрал вещи и вышел, не проронив ни слова.

Я вопросительно посмотрел на Холмса, ожидая объяснений поведения, столь несвойственного ему.

В глазах моего друга сверкнул весёлый огонёк.

— Верный Уотсон! Решили, что кокаин лишил меня рассудка, превратив в брюзжащего старика? Не отпирайтесь, дружище — всё написано у вас на лице. Уверяю, я не сошёл с ума и не грубил без причины. Здесь кроется нечто серьёзное, Уотсон, очень серьёзное! Наш «гость» крайне опасен. Я вёл себя так, лишь точно зная — при нём лишь шпага да нож, а ваш армейский револьвер всегда под рукой.

— Боже правый, Холмс! Я не заметил оружия, хотя и старался применить ваш метод...

— Итак, Уотсон, как вы оцените нашего визитёра и его побрякушки? Всё было очевидно.

Я подытожил наблюдения:

— Рост выше среднего, атлетическое сложение. Для учёного необычно, но объяснимо полевыми исследованиями. Одет хорошо, трость — скорее аксессуар, чем необходимость. Опять же, нетипично для человека науки, но бывает. Лет тридцати — молод для учёного звания, преподавать ещё рано, но для экспедиций — вполне. Ничего противоречащего рассказу.

— Превосходно! — Холмс захлопал в ладоши и зашагал по комнате. — Вы усвоили мой метод, Уотсон! И ухватили всё, пребывавшее на поверхности. Но увидели лишь желаемое им к показу, не обнаружив действительно достойного внимания.

Трость его скрывала клинок — я сразу узнал ножны для шпаги. Вы не отметили необычный набалдашник, приспособленный для фехтования. Само по себе это не доказывает обман, но вкупе с остальным...

Обратили внимание на его запястья? Правое на дюйм толще левого. Да ещё мозоли на правой руке — явные признаки фехтовальщика. Он непроизвольно вставал на носки — привычка человека, частенько предающегося тренировкам.

— Холмс! — воскликнул я. — Невероятно! Вы едва взглянули на его запястья.

— А его загар? — улыбнулся друг.

— Конечно! Красный, будто у индейца.

— Совершенно верно, Уотсон, и мне это показалось весьма любопытным! Настоящий полевик имел бы ровный смуглый оттенок, характерный для человека, долгое время пребывающего на солнце. Наш же посетитель походил на лондонца, проведшего неделю на курорте. Странновато при заявленной профессии. Визитка без адреса — обычно для путешественников, но с таким «загаром» явный обман. Он не выезжал южнее Брайтона.

Нет, Уотсон, здесь затевается странная игра, и я намерен выяснить личность настоящего противника. Полагаю, ждать осталось недолго.

Пророчество Холмса сбылось мгновенно: у тротуара остановился кеб, и из него вышел пассажир.

— Уотсон, достаньте револьвер из ящика и держите под рукой. Если я не ошибаюсь, этот господин опаснее прежнего, как тигр против шаловливого котёнка. Я его приму.

— Холмс, если он столь опасен, зачем впускать, подвергая себя риску?

— Ну же, Уотсон! — В глазах Холмса вспыхнул знакомый блеск азарта. — Вам не любопытно, зачем такому человеку понадобился лучший в мире детектив— консультант?

Вошедший мужчина выглядел необычно, но не более первого гостя. Моложавый, возможно, средиземноморского происхождения, одетый с безупречностью богатого бездельника. Среднего роста, крепкого сложения. Ничего примечательного, если не считать огромного чёрного кота на плече и гипнотического взгляда. Это несомненно были глаза месмериста.

— Мистер Холмс, доктор Уотсон, я — доктор Никола, — произнёс он, занимая указанное Холмсом кресло. Его кошачий спутник тем временем уставился на нас зловещим немигающим взглядом. — Прежде всего, прошу прощения за Персано. Мне требовалось удостовериться, оправдывают ли ваши умственные способности возносимые им похвалы. Человек выдающегося интеллекта распознает его уловки, но для посредственности они пройдут незамеченными.

Я выбрал Персано, ибо из всех моих помощников он наименее подозрителен. Но хватит об этом. Цель моего визита проста. Пусть я, возможно, величайший ум эпохи, мои изыскания ограничены определёнными областями — равно как и ваши, мистер Холмс. Позвольте изложить стоящую передо мной загадку, и я уверен: вы согласитесь помочь в поистине достойном деле.

Назвать этого человека высокомерным — значит не сказать ничего. Он явно безумен — и Холмс впустил его! Наш гость не обратил внимания на моё недоумённое выражение лица, продолжая нести вздор. Холмс же лишь кивал, внимательно слушая и не сводя глаз с кота, сидевшего недвижимо, лишь ритмично подёргивая хвостом. Мой друг заговорил, только когда гость закончил:

— Доктор, быть может, вы вернётесь к началу и объясните, как я мог бы пролить свет на вашу загадку?

Никола глубоко вдохнул, будто готовясь к тяжёлому усилию. Кот по-прежнему не шевелился.

— Мистер Холмс, я недавно вернулся из Египта. Уточнять место не в моих интересах. Достаточно сказать, что мне удалось отыскать древний город, долгое время считавшийся утраченным.

Я, как вам, без сомнения, известно, учёный. Всю свою... весьма долгую жизнь я посвятил созданию идеального мира, где достижения всех наук — как известных, так и тайных — служат на благо человечества. Для этого мне необходимо прожить необычайно долгую жизнь, равно как и всем, способным внести вклад в мою Утопию Науки. Но я забегаю вперёд...

— Но позвольте, сэр! — Я не мог молчать, слушая этот бред. — Вы говорите о своих годах, будто столетний старец. Однако вам не более тридцати пяти.

Холмс промолчал, но брошенный на меня взгляд ясно дал понять: я переступил грань благоразумия. Наш гость, впрочем, не обиделся, а продолжил, словно профессор, терпеливо разжёвывающий материал туповатым студентам:

— Если уж на то пошло, моё физическое состояние соответствует тридцати, а не тридцати пяти годам. Вам, наверное, будет любопытно узнать, что я выглядел почти так же, когда ваш герцог Веллингтон победил французского монстра. Существуют... препараты, значительно продлевающие жизнь, но известные лишь немногим. Много лет я вёл переписку с одним китайским джентльменом, он, полагаю, был молод во времена строительства пирамид в Гизе. Благодаря нашему общению я годы назад испытал на себе некое вещество... с очевидным благотворным эффектом. Однако мой коллега несколько сдержан в предоставлении информации, достаточной для воспроизведения его формулы.

Холмс наконец заговорил:

— Ваши опыты над живыми существами хорошо известны. Теперь ясна их цель: вы ищете бессмертие! Вы верите, что ваш «коллега» нашёл химический ключ к вечной жизни и хотите воссоздать его.

— Совершенно верно. Я знаю лишь, что эликсир имеет египетское происхождение, а среди его компонентов — маточное молочко определённого вида пчёл. Попытки воссоздать формулу по этим крупицам оказались тщетны и отвлекали меня от других исследований. Теперь я убеждён: мой азиатский друг — не единственный обладатель нужного мне рецепта. Есть и другие существа, имеющие доступ к «Эликсиру жизни», словно простые работяги к дешёвому джину.

И обнаруженное мною связано с предметами, показанными вам Персано. Позвольте рассказать об их находке — и посмотрим, придём ли мы к одинаковым выводам.

В египетской пустыне имеются места, где целые древние города погребены под песками, дети играют костями фараонов, а дикие псы терзают останки жрецов забытых богов. Именно там, я уверен, кроются истоки Эликсира жизни.

Я упомянул своего азиатского коллегу. По намёкам и странным совпадениям я заключил: некогда он ходил по земле под именем одного из фараонов. С этой мыслью я собрал самых могущественных помощников (тех, кто может появляться на людях, не вызывая переполоха) и отправился исследовать «родные края» моего «приятеля».

Пощажу вас от подробностей, как песчаный шторм сбил нас с пути — обычное дело для тех мест. В Африке ещё многое предстоит открыть: находки Бёртона и Спика меркнут перед обнаруженным нами. Песчаная завеса разорвалась, позволив нам первым за сотни лет увидеть следы Города Колонн.

Немногие колонны уцелели — большинство погребено, торчат лишь верхушки. Базальтовые, диаметром в добрых пятнадцать футов. На вершинах девяти уцелевших мы нашли углубления с металлическими предметами, подобными показанному вам Персано. Каждый цилиндр частично прикрывала те самые странные звёздные камни. Непостижимая картина! Если башни столь высоки как я предполагал, зачем кому-то понадобилось размещать эти предметы наверху?

Я размышлял над этим, пока Персано успокаивал носильщиков, уверенных, что мы столкнулись с великим злом. Но что любопытнее всего — звёздные камни прочно прикреплены к колоннам железными скобами. Кто-то позаботился, чтобы они оставались на месте.

«Причём тут Эликсир жизни и пчёлы?» — спросите вы. На первый взгляд — не причём. И если бы не жадность одного из носильщиков, я не догадался бы и сам.

Мы разбили лагерь неподалёку. По обыкновению, я и Персано (мой телохранитель) поставили палатку поодаль. Ночь в пустыне была мертвяще тиха, пока меня не разбудил ужасающий гул — будто от роя саранчи или пчёл, воздух дрожал от взмахов крыльев. Но звук был куда ниже, чем у известных насекомых. Мы с Персано не двигались, поглядывая на лагерь, но видели лишь мерцание в ночи.

На рассвете картина прояснилась. Лагерь был уничтожен, никто не выжил. Осмотр показал: кто-то (несомненно, носильщик — мои люди вне подозрений) выломал один из звёздных камней. Тот лежал в песке в дюжине ярдов от колонны. От самого человека (и его спутников) не осталось и следа, кроме зловещих красноватых пятен на песке.

Мы вернулись в Англию с тремя предметами, вы их уже видели. Очевидно, цилиндр — устройство для связи через пространство и время. Камень же, судя по всему, блокирует передачу. Что скажете, мистер Холмс?

Мой друг устремил на гостя пристальный взгляд. Мне показалось, между двумя великими умами идёт безмолвная борьба — они будто читали мысли друг друга. Наконец Холмс заговорил:

— Превосходно, доктор. Ваши выводы, полагаю, верны. Сие устройство созданы наукой, далеко превосходящей нашу. Судя по вашему рассказу, оно посылает сигнал через эфир — и получает... весьма тревожный ответ. Камень, видимо, блокирует передачу. Благоразумнее держать их вместе.

— Прямо мои мысли, мистер Холмс, — глаза Никола вспыхнули. — Я полагаю, существа, ответившие на сигнал, забрали носильщиков не со зла, а из научного любопытства. А кровь — следы сопротивления невежественных глупцов. Представьте пользу от общения с ними, от их науки, обогнавшей нашу! Если они преодолели пространство, то стоит предположить, что, возможно, победили и время, и смерть.

— Я не занимаюсь предположениями, доктор, — резко сказал Холмс. — Мои выводы основаны на логических построениях, всё остальное – пустая трата времени. Вполне возможно, что ваши гости явились не с Земли. Но понять мотивы абсолютно чуждого разума —дело иное. Впрочем, идея установить контакт... интригует. Что вы предлагаете?

Никола улыбнулся — жутковато, ни теплоты, ни юмора, словно автомат, имитирующий эмоции.

— У меня есть уединённое здание в Лаймхаусе, идеально подходящее для экспериментов. Я намерен вызвать этих «эфирных странников» и вступить в диалог. Опасно, разумеется, но какие бы силы не используют существа для преодоления пространств, очевидно, что камень, прижатый к цилиндру, позволяет прервать контакт. Таким образом, мы сможем завершить беседу, если что-то пойдёт не так.

Мистер Холмс, ваш дар извлечения смысла из самых ничтожных фактов уникален. Я прошу применить его для общения с иным миром!

Эти речи походили на бред курильщиков опиума, согласие Холмса казалось безумием — пока я не вспомнил червя в колбе, будто смотревшего на нас мёртвыми глазами. Никола вручил Холмсу визитку с адресом места грядущего эксперимента и удалился, оставив нас в размышлениях.

— Весьма необычайный человек, — пробормотал Холмс. — Полагаю, мы ещё услышим о нём и его небесных друзьях. Уотсон, это будет интереснейшая игра. И ставки, как вы понимаете, весьма высоки...

Мы отпустили кебмена, не зная, сколько пробудем на складе Никола. Судя по всему, доктор столь же сведущ в вопросах бережливости, сколь и в науках. Более неприметное здание трудно было представить даже в трущобах Лаймхауса. Деревянный каркас, казалось, не раз рушился и восстанавливался. Закопчённый и мрачный, ютился он позади ряда лачуг, набитых китайскими рабочими.

Мой приятель Бёрк в своих зарисовках воспевает очарование и причудливые обычаи этого района и его обитателей. Я хочу заверить читателей: его ностальгия изрядно приукрашивает сей отвратительный квартал.

Лёгкий стук трости возвестил о появлении Персано.

— Джентльмены, приношу свои извинения за обман. Как объяснил доктор, когда на кону вечная жизнь, приходится отбрасывать церемонии.

Холмс мрачно кивнул, пропуская Персано вперёд. Дверь склада охранял массивный замок, открывавшийся ключом соответствующих размеров.

— Здесь доктор проводил опыты. В бедных кварталах нет недостатка в добровольцах...

— Где же Никола?

— Скоро присоединится. Прошу!

Помещение хранило следы научной деятельности: столы с колбами, пустыми резервуарами. Некоторые ещё содержали «добровольцев» — жертв вивисекции. Пауки и жабы неестественных размеров были ещё терпимы, но что сотворили с людьми... Лучше не описывать. Искренне надеюсь, что опыты ставили лишь на мёртвых.

В стороне стоял стол с камнем и цилиндром. За ним возвышался металлический каркас, имитирующий человеческую фигуру — механический человек! Если это лишь «отходы» лаборатории, какие же безумные чудеса таила она в расцвете?

Я взглянул на Холмса — его лицо выражало тревогу. Персано тем временем разглядывал оборудование. Холмс знаками велел молчать и указал на входную дверь.

Его намёк стал понятен, когда механизм с скрежетом «ожил». Невидимый кукловод дёрнул незримые нити, и автомат ловко снял камень с цилиндра.

— Уотсон, Персано! Бегите, если жизнь дорога! — крикнул Холмс.

Механизм замер, но мы уже рванули к выходу. Персано сначала следовал за нами, затем остановился:

— Трусы! Они скоро явятся — эфирные странники! Они даруют бессмертие!

— Не слушайте его, Уотсон. Он не понимает, с чем имеет дело. Очередная вивисекция Никола...

Мы выскочили в холодную ночь. Холмс захлопнул дверь. Перебежав улицу, мы увидели, как надвигается безумие...

В небе возник мерцающий вихрь неопределённого цвета, затмивший звёзды. Он словно рассекал стены склада, не повреждая их. Из воронки донёсся гул — будто миллион саранчи взмахнул крыльями...

Всё кончилось так же внезапно. Ночное небо приняло свой обычный вид. Мы больше часа курили, молча ожидая... чего — не знаю. Наконец Холмс произнёс:

— Визит был краток. Думаю, беседа с мистером Персано их не слишком удовлетворила. Войдём? Полагаю, опасность миновала. Никола наверняка где-то здесь и предаётся наблюдению. Было бы жаль разочаровывать его.

Зал был нетронут. Персано остался жив... если это можно назвать жизнью. Мы нашли ещё парочку тех жутких червей — Холмс, вероятно, до сих пор хранит их под слоем формалина. Цилиндр и камень мы тоже прихватили с собой. Странно, но их владелец так и не потребовал их назад.

Персано больше не произнёс ни одного членораздельного слова. Лишь изредка он издавал звуки, не поддававшиеся расшифровке — будто пытался воспроизвести нечто, не рассчитанное на человеческую глотку. Через несколько месяцев он умер в сумасшедшем доме. Что он увидел — тайна, унесённая в могилу.

Нам довелось изучить червей подробно. Бесспорно, это паразиты, но с необычными свойствами. Анализ их гемолимфы показал, что они питаются металлом, хотя внешне схожи с африканскими видами, что проникают в живые организмы. Возможно ли, что их носители — существа из живой стали?

Каковы бы ни были эфирные странники, один лишь их вид лишил Персано рассудка. Холмс справедливо отмечал, что нам не понять мотивы абсолютно чужого разума, но не высказывал никаких предположений о том, сколь ужасен может быть их облик — достаточный, чтобы свести с ума даже сильного духом человека.

Последующие события оказались разочаровывающе обыденны. Доктора Никола мы больше не видели, хотя подозреваю, что Холмс мог поддерживать с ним связь по иным вопросам. Оглядываясь на события тридцатилетней давности, поражаюсь: сколь многое из предсказанного сбылось.

Китайский «коллега» Николы явил себя в Лондоне, как тот и предрекал. Сам же доктор исчез в горниле Великой войны — впрочем, полагаю, временно. Может ли такой человек, как Никола, исчезнуть навсегда? Полагаю, это маловероятно. Нынешний мир, разрушенный и готовый принять «вождя», способного явить чудеса, — идеальная сцена для его возвращения. Удалось ли ему воссоздать искомую формулу — не знаю. Но за эти годы он наверняка продвинулся в исследованиях и приобрёл новых союзников.

Мой друг Холмс уже давно отошёл от дел и удалился на ферму в Сассексе, где разводит пчёл. Мне знакомы его методы, и мне очевидны причины такого увлечения. Я могу лишь надеяться, что его научные опыты увенчаются успехом — и чтобы у него никогда не возникло соблазна отделить звёздный камень от цилиндра.

Шесть человек окружили каталку с пациенткой. Эми Коул, ассистентка доктора Джеймса Эриксона, не понимала, зачем здесь эта парочка незнакомых мужчин и почему процедуру проводят не в медицинской лаборатории Джима, впрочем, задавать вопросы — не её компетенция. Хотя она бы и не стала. Гения не спрашивают.

Постоянный анестезиолог Джима, Мигель, уселся на табурет в изголовье пациентки.

— Доктор Эриксон, я готов.

— Отлично, — сказал Джим, и его голубые глаза загорелись так, что у Эми, даже после года работы с ним, ёкнуло сердце. — Эми, начинаем.

Она ввела код на консоли. Пациентка, сорокалетняя женщина, дёрнулась, когда электрический импульс по проводам достиг мозга. Пациенты всегда дёргались. Доктор Ву, присутствовавшая на случай осложнений, пристально наблюдала. Её глаза слегка округлились, когда она проверила мониторы. Для доктора Ву всё было впервые, но Эми могла бы её успокоить — Джим проводил процедуру десятки раз в клинических испытаниях. Скоро получит официальное одобрение, а когда-нибудь — и Нобелевскую премию. Эми в этом уверена.

Экран у каталки загорелся синим.

Где она?

Инстинктивно она сместилась от основания железной лестницы, прижавшись спиной к ближайшей стене. Огромное помещение, слишком тёмное, углов не видно — склад? Ангар? Когда глаза привыкли, она различила разбросанные повсюду пустые поддоны, некоторые сломаны. Мимо проскочила крыса и исчезла в дыре в стене. Стена пахла сыростью.

Подземное хранилище. Заброшенное?

Её рука сама потянулась к бедру. Там должно было быть что-то, чего не было. Что? И почему на ней это платье, которое она никогда бы не надела — пышное, с… Господи, кринолином?

Где она?

Кто она?

Нечто двинулось к ней из темноты.

— Иногда, — пояснил Джим двум незнакомцам, — пациенту требуется время, чтобы заговорить. Пока она не заговорит, мы не узнаем, где находимся.

Старший из мужчин, представленный просто как мистер Джонс, ответил:

— А если не заговорит? Она в коме после аварии.

Резкий тон удивил Эми. Кто эти люди? Никогда раньше посторонним, даже родственникам, не разрешалось присутствовать при процедуре.

— О, Летиция заговорит, — уверенно сказал Джим.

Глаза старшего мужчины сузились до щёлочек.

— Увидим, не так ли?

Тело Летиции слегка перестроилось… для чего?

Для боя.

Почему?

Она не знала, но не расслабилась, пока фигура в темноте не превратилась в невысокого тощего юношу с пустыми руками, в велосипедных шортах — оружие не спрятать. Лет восемнадцати, с торчащими ушами, как у покойного короля Англии. Приблизившись, она разглядела, что перед ней альбинос: белая кожа, лишь на щеках и в розовых глазах — лёгкий румянец.

— Пожалуйста, отдай мне вещь из кармана, — попросил паренёк.

Не сводя с него глаз, Летиция провела рукой по юбке, нащупала маленький карман. И вытащила напёрсток.

Юноша потянулся за ним. Летиция сжала напёрсток в кулаке.

— Скажи, где я.

— Вот! — воскликнул Джим. — Я же говорил, что заговорит!

— Толку-то, — буркнул мистер Джонс, снова сбив Эми с толку. Он звучал… как? Довольно? Нет, не так… но нечто в этом роде.

Джим, кажется, не заметил. Он смотрел на остававшийся синим экран. Слова пациентки не сильно помогли.

— Разве вы не знаете, где находитесь? — удивился юноша, похожий на мышонка.

Она не ответила, выжидая.

— Пожалуйста, отдай напёрсток! Разве не видишь, что начинается прилив?

Только теперь она услышала слабое плескание воды где-то в глубине подземелья.

— Скажи, где я.

— О, вот оно!

Внезапный поток мелкой воды, разбивающийся о стену позади неё. Летиция почувствовала на губах соль. Юноша вскрикнул и бросился к железной лестнице. Летиция устремилась за ним. Нелепое платье мешало, и она сорвала его, изо всех сил стараясь устоять на ногах среди подымающейся воды. Под платьем оказались камуфляжные топ и шорты, но времени на раздумья не оставалось. Альбинос уже на середине лестницы. Насколько поднимется вода? Вверху она разглядела люк: не заперт ли?

Угадала. Мышонок-альбинос резко развернулся к Летиции:

— Я говорил — отдай напёрсток! Это мой приз! Я честно его выиграл!

Летиция оттолкнула его, изо всех сил надавила на гладкий металл — не шелохнулся. Вода вокруг превращалась в цунами. Всё теряло смысл.

Она протянула напёрсток. Паренёк прикоснулся им к люку — тот распахнулся. Они вскарабкались наружу, и альбинос захлопнул крышку.

— Не работает, — произнёс Джонс, и в его голосе вновь прозвучала та странная нотка. — Уже полчаса прошло. Я читал ваш доклад, доктор. Пациенты никогда так долго не молчали.

— Верно, — кивнул Джим. — Прежний максимум — десять минут. Но в глубине сознания время течёт иначе, чем в реальности.

— У вас осталось пять минут, — сообщил незнакомец. — Либо это сработает, либо мы заканчиваем.

Он приказывал Джиму? И Джим даже не возразил. Беспокойство Эми росло, смешиваясь с обидой — и не только на Джонса. Она думала, Джим делится с ней всеми деталями работы. Иногда, когда пациент реагировал особенно хорошо, он приглашал её в бар отмечать, и они обсуждали потенциал метода. Эти вечера значили для неё так много, даже если разговоры оставались профессиональными... Он даже не упомянул, что женат.

Летиция и паренёк оказались на лесной поляне перед огромным домом с эркерами и островерхими башенками. Облупившаяся краска, проваленная крыша, заросший двор, покосившееся крыльцо и приоткрытая дверь. Уши альбиноса вытянулись ещё сильнее. Теперь он обрядился в жилет с карманными часами поверх велошорт — нелепое сочетание.

— Эй, Мэри-Энн, — сердито крикнул он, — а ты что здесь делаешь? Беги-ка скорей домой и принеси мне пару перчаток и веер! Да поторопись!

Из леса слева раздались выстрелы.

Сорок восемь минут без единого слова от пациентки — это слишком. По указанию Джима Мигель скорректировал дозу анестетика. Седация — самый сложный этап: заглушить внешние раздражители, но не нарушить связь с глубинными слоями памяти. И не помешать пробуждению. Эми почувствовала, что начинает потеть.

Джим тоже нервничал — он почти тараторил:

— Прерывать процедуру нельзя. Вы ведь понимаете принцип? Конечно, вам всё объяснили... Моя методика революционна! Обычно коматозные не реагируют на глубинную стимуляцию, но я нашёл «мастер-ключ» — зону, отвечающую за детские воспоминания. Именно через детские сказки мы впервые структурируем реальность.

— Две минуты, доктор.

— Сказки определяют наше «я», нашу реальность! Сказки из детства, что были так важны для нас, глубоко врезаются в память. Это и есть ключ к пробуждению — восстановление идентичности через...

Пациентка внезапно заговорила так громко, что Эми вздрогнула. Экран ожил, показав изображение.

— Вот! — воскликнул Джим. — Теперь мы знаем, где мы!

— Эй, Мэри-Энн, — повторил превратившийся в кролика мышонок, — а ты что здесь делаешь? Беги-ка скорей домой и принеси мне пару перчаток и веер! Да поторопись!

Слова сами вырвались у Летиции:

— Как странно, что я у Кролика на побегушках!

Очередь выстрелов слева. Летиция бросилась на землю, поползла к дому — камуфляж сливался с высокой травой. Тёплая кровь брызнула на неё: альбинос. Он даже не успел вскрикнуть.

Дом. Нужно оружие. Но если враги уже внутри...

Какие враги?

В прихожей — лишь пыльный стол с вазой мёртвых цветов. Летиция вытряхнула их, схватила вазу. Все двери из холла заперты. Пули ударили в парадную — она рванула наверх. И здесь всё заперто. Открытым оказался только чулан с грязным окном и стопками ветхого белья.

И ничего, что можно использовать вместо оружия. Разбив вазу об пол (предварительно завернув в одеяло для тишины), она вооружилась острым осколком.

Ещё несколько пуль в стены дома, но теперь они звучали приглушённо, словно кто-то камешками кидается. Что за чёрт?

На экране высветилось изображение белокурой девочки в синем платье и переднике, стоявшей рядом с белым кроликом в смокинге.

— «Алиса в Стране чудес»! — Джим торжествовал. — Классический ключ к памяти, мистер Джонс. Вы бы удивились, сколько талантливых детей используют его. Наша система распознаёт иллюстрации из двух тысяч детских книг. Самые популярные — «Спокойной ночи, Луна», «Гарри Поттер», Джуди Блум, Роальд Даль, Морис Сендак…

Джим перечислил ещё десяток авторов. Мистер Джонс — Эми ни секунды не сомневалась, что имечко-то фальшивое — казалось, не слушал. Он разглядывал изображение на экране. Слегка размытое, явно не из оригинальных иллюстраций Джона Тенниела к «Алисе», видимо сгенерировано ИИ на основе его работ, чтобы соответствовать эпизоду, озвученному Летицией. При необходимости Эми могла бы убрать шумы и подправить картинку, но команды Джима не было.

«Мистер Джонс» продолжал хмуро осматривать Алису.

— Конечно, — пояснил Джим, — ни одно изображение на экране не является точным отражением увиденного Летицией. Это лишь отправная точка. Память не статична и даже ненадёжна. В подсознании — как и во снах — воспоминания смешиваются с недавним опытом, превращаясь в...

— Замолчите, — приказал Джонс с такой ледяной яростью, что Эми разинула рот. Даже Джим выглядел ошарашенным. Доктор Ву лишь на мгновение подняла глаза на Джонса, затем вновь сосредоточилась на пациентке. Спутник «мистера» не выразил никаких эмоций — не лицо, а фарфоровая маска.

— Продолжайте, — процедил Джонс.

Звон разбитого стекла. Враги пошли на штурм.

Но... Дверь не заперта. Зачем лезть через окна? И почему все выстрелы раздаются только с фасада? Похоже, стреляли исключительно на крыльце. Не солдаты, а бестолковые малолетние идиоты?

Однако выстрелы, сразившие альбиносного мышонка-кролика, были настоящими. И кровь уже засыхала на футболке.

Грязное окно в чулане не открывалось. Летиция быстро и бесшумно поддела раму, приподняла на пару сантиметров. Осторожно просунула наружу край подушки, прихваченной с полки. Никто не выстрелил.

Ждут засады? Или никого нет?

Приоткрыв дверь чулана, она услышала голоса внизу. Не детские, но и не взрослые. Что-то между рычанием, писком и щебетанием.

— Ей там во всяком случае не место! Иди и убери её!

— Вашчсть, не лежит у меня сердце… Не надо, вашчсть! Прошу вас…

— Трус ты эдакий! Делай, что тебе говорят!

— Пусть в трубу лезет Билль!

Значит, штурм неизбежен. Судя по шуму, там целый взвод.

...Взвод?

Некогда раздумывать. Летиция вернулась к окну, приоткрыла его, осмотрелась. Задний двор пуст.

Внизу кто-то провозгласил:

— Нужно сжечь дом!

— Попробуйте только — я натравлю на вас Дину! — крикнула Летиция.

...Дину? Это ещё кто?

Дом вспыхнет, как сухой хворост.

Связав простыню с полкой узлом, она почувствовала запах дыма. Перекинула конец верёвки в окно, спустилась, ожидая выстрела. Никто не стрелял. Поползла по земле через бурьян к лесу.

Поднявшись, увидела перед собой ящерицу на двух ногах, тупо уставившуюся на неё. Та раскрыла безгубый рот, чтобы завопить, — Летиция отсекла ей голову осколком вазы.

Больше её никто не попытался остановить. Даже не заметил, кажется. Самые тупые повстанцы на планете.

...Повстанцы?

Экран не обновлялся уже четверть часа. Эми уже опасалась, что пациентка больше не заговорит. И тут Летиция громко произнесла:

— Попробуйте только — я натравлю на вас Дину!

Изображение обновилось: Алиса, раздавшаяся до гигантских размеров, сидела в комнате Кролика, уперевшись головой в потолок и высунув руку в окно.

— Кто такая Дина? — резко спросил Джонс.

Джим замешкался — видимо, не помнил книгу настолько хорошо.

Эми подсказала:

— Дина — кошка Алисы.

Джонс взорвался:

— Так вот что творится у неё в голове! Кролики, кошки, огромные дети? Это же бред!

— Нет, сэр, — спокойно ответил Джим. — Как я уже объяснял, книга — лишь ключ, а не содержимое. Мы не видим её настоящих воспоминаний, потому что они фильтруются через сказку Кэрролла.

— Воспоминания о кроликах? К чёрту — я прекращаю процедуру! Немедленно!

Джим выпрямился:

— Боюсь, таких полномочий у вас нет. Мне сообщили, что эта пациентка жизненно важна для национальной безопасности — именно поэтому мы не в лаборатории. И процедуру прерывать нельзя.

— Я вам такого не говорил!

— Не вы, сэр. Кое-кто повыше.

Джонс замер. Эми с трудом перевела взгляд на консоль. Эта твёрдость Джима, такая неожиданная... И... «национальная безопасность»? Почему? Как?

— Мигель, скорректируйте седацию. Уровень шесть. Ускорит процесс. Эми?

— Мозговые волны и алгоритмы памяти стабильны.

— Хорошо. Мы...

Тело Летиции дёрнулось, и она громко произнесла:

— Я знаю, кем я была сегодня утром, когда проснулась, но с тех пор я уже несколько раз менялась.

Экран отреагировал иллюстрацией Тенниела: Гусеница на грибе, курящая кальян. Крошечная Алиса выглядывала из-под шляпки.

Джим наклонился к каталке:

— Летиция, кто вы?

Изображение не изменилось, но Летиция ответила кому-то в Стране чудес:

— Не знаю. Должно быть, я в чужом уме.

И затем:

— Всё время меняюсь и ничего не помню.

Эми кивнула. Теперь ясно, почему её подсознание цепляется за эту сказку. Алиса тоже теряла себя.

Летиция начала декламировать пародию Кэрролла на стихи Саути:

Папа Вильям, — сказал любопытный малыш, -

Голова твоя белого цвета.

Между тем ты всегда вверх ногами стоишь.

Как ты думаешь, правильно это?

Внезапно пациентка рассмеялась. Алиса, как помнила Эми, не смеялась над стихом — она ужасалась, что забыла строки. Смех принадлежал не Алисе, а самой Летиции.

Если Гусеница ничем не помогла, то Герцогиня и вовсе была кошмаром.

Летиция отошла от гриба, отмахнулась от назойливой горлицы и вышла к дому — слишком крошечному, даже для летнего коттеджа. У двери курьер в британской форме вручал пакет ливрейному лакею:

— Герцогине. От Королевы. Приглашение на крокет.

Лакей повторил:

— От Королевы. Герцогине. Приглашение на крокет.

Шифровка, конечно. Переданная тайно. Но чьим был курьер?

...Чьим?

Она оставалась в укрытии, пока курьер не ушёл, а лакей не уставился прямо на неё. Его безгубый, лягушачий рот произнёс:

— Буду здесь сидеть, хоть до завтра… или до послезавтра.

Он её вычислил. В отличие от курьера, он был безоружен. Дом крошечный — если внутри найти оружие... Хотя зачем Герцогине прятаться в лачуге? Значит, «Герцогиня» — тоже кодовое имя. Для кого? И чьё?

Летиция рискнула проверить. Из-за дерева она крикнула:

— Как мне попасть в дом?

— А стоит ли туда попадать? Вот в чём вопрос.

Ловушка? Возможно. Дверь оставалась открытой. Прячась за деревьями, она подобралась ближе. Внутри — одна комната, полная дыма, рыжий кот, кухарка у плиты, богато одетая женщина качает младенца. Других людей не видно. У стены слева от двери — набор для крокета: шары, воротца и деревянные молотки.

— Что же мне делать? — спросила она «лакея», всё больше напоминавшего лягушку.

— Что хочешь. — Он взглянул в небо. — Так и буду здесь сидеть, день за днём, месяц за месяцем…

Молоток — лучшее оружие из увиденного. Она жаждала его.

Как и планировал Джим, история ускорялась.

Летиция выкрикнула:

— Как мне попасть в дом?

А затем:

— Что же мне делать?

Экран обновился: у дома Герцогини стояли два лакея — Лещ и Лягушонок.

Затем Летиция рявкнула:

— В этом супе слишком много перцу! — и появилась иллюстрация: злобная Герцогиня с младенцем-поросёнком.

Джонс зашипел:

— Доктор Эриксон, вы знаете, кто я. Требую назвать имя того, кто приказал продолжать этот фарс вопреки моему распоряжению!

— Сожалею, сэр, но не могу, — твёрдо ответил Джим.

— У вас нет допуска такого уровня!

Джим промолчал.

Летиция крикнула:

— Осторожней!

Что задумал Джим? Кто этот «мистер Джонс»? И при чём здесь «национальная безопасность»?..

Эми ничего не понимала. Ничего.

Летиция рванула к дому, готовая нейтрализовать лягушку-лакея. Тот не шелохнулся. Внутри она схватила молоток. Женщины угрозы не представляли: обрюзгшие, в нелепых платьях, одна с младенцем, другая с поварёшкой. Обе тяжело дышали, воздух полнился дымом и перцем.

— В этом супе слишком много перцу! — бросила Летиция, отступая к двери.

— Если бы кое-кто не совался в чужие дела, — хрипло проворчала Герцогиня, — земля бы вертелась быстрее!

— Это моё дело.

Слова вырвались сами, но они взбесили обеих. Герцогиня так тряхнула младенца, что Летиция вскрикнула:

— Осторожней!

Кухарка швырнула сковороду — та пролетела мимо. Летиция схватила младенца, прижала, как мяч, и побежала. Оставить ребёнка здесь равносильно убийству.

Лакей даже не взглянул на неё, когда она промчалась мимо.

Дорожка привела к мощёной улице. В тумане вдали белело здание. Летиция остановилась, взглянула на младенца — и увидела поросёнка. В шоке она разжала руки, и тот спокойно потрусил обратно в лес.

Рыжий кот Герцогини подошёл к Летиции и улыбнулся.

— Это моё дело, — сообщила Летиция с каталки, но изображение на экране не изменилось. Таких слов у Кэрролла не было. Эми поняла: ещё одна фраза, принадлежащая только пациентке. Метод Джима работал.

Но затем прошло двадцать восемь минут без единого слова. Мониторы доктора Ву и экраны Эми показывали статичные данные. Фраза «Это моё дело» не стала ключом к воспоминаниям Летиции. Видимо, те слишком болезненные — мучительные воспоминания всегда всплывают медленнее.

Эми неожиданно прониклась сочувствием к пациентке. То ли из-за детской любви к «Алисе», то ли из-за смутного понимания: за фантазиями часто прячется боль.

Взглянула на Джима. Его глаза метались между Летицией и последней иллюстрацией Тенниела на экране. Туда-сюда. Рисунок не менялся.

Кот сказал:

— Ты играешь сегодня в крокет у Королевы?

Очередная шифровка. Летиция покопалась в памяти — ничего подходящего. Она выбрала нейтральный ответ:

— Мне бы очень хотелось, но меня ещё не пригласили.

— Тогда до вечера, — сказал кот и исчез.

«TS Division, — вдруг вспомнила Летиция, — заключала контракт с Boston Dynamics на роботов-диверсантов в виде животных. Включая котов?»

Но... что такое TS Division? И Boston Dynamics?

Ответы ждали в белом здании впереди. Она двинулась по дороге. За поворотом, в берёзовой роще, стоял длинный захламлённый стол для чаепития. За ним сидели огромный кролик и человек в цилиндре, между ними — мальчик, похоже, спящий. Человек в цилиндре взглянул на Летицию и буркнул:

— Занято! Занято! Мест нет!

На столе рядом с кроликом, среди крошек и чашек, лежал девятимиллиметровый «глок 30».

— Места сколько угодно! — осторожно заметила Летиция.

— Не мешало бы постричься, — отозвался Цилиндр.

Опять код. Слова сами сорвались с её губ:

— Если вам нечего делать, придумали бы что-нибудь получше загадок без ответа. А так только попусту теряете время!

Почему она это сказала? Что это значит? Потом, глядя на второго мужчину (точнее большого кролика), она добавила:

— Тебя зовут Марч. Калеб Марч.

— Верно, — кивнул тот.

Экран наконец обновился: Безумное чаепитие, одна из лучших работ Тенниела. За столом — Болванщик, Мартовский Заяц, Соня и Алиса, раздражённая и голодная. Изображение появилось после «Места сколько угодно», но последние слова принадлежали Летиции. Кто такой Калеб Марч? Эми взглянула на Джима — по его лицу было ясно: он тоже не знал.

Мистер Джонс застыл, его гнев сменился чем-то ледяным. Эми вдруг стало страшно.

— Нужно всегда говорить то, что думаешь, — сказал Калеб Марч.

— Я так и делаю, — ответила Летиция. — По крайней мере… По крайней мере я всегда думаю то, что говорю…

— Отгадала загадку? — спросил Цилиндр.

— Нет. Сдаюсь. Какой же ответ?

— Понятия не имею, — сказал Цилиндр.

— И я тоже, — пискнул мальчик.

— Я в колодце, — вдруг произнесла Летиция, сама не понимая смысла.

— Конечно, — усмехнулся Калеб. — В колодце.

Бессмыслица. Они не хотели (или не могли) говорить прямо. Летиция примерилась к глоку, готовясь к броску. Когда за столом завязался спор о перемещении, она воспользовалась моментом: одной рукой схватила пистолет, другой — молоток для крокета. Проверить, заряжен ли глок, времени не было.

— Никому не двигаться, — приказала Летиция.

Троица уставилась на неё.

— А не знаешь — молчи, — сказал Цилиндр.

— Да. Просто действуй, — добавил Калеб Марч.

Мальчик прошептал:

— Королева ждёт.

Летиция не ответила. Она отступила от стола. Никто не попытался её остановить. Цилиндр поднял мальчика (превратившегося в мышонка) и запихнул в чайник. Калеб Марч смотрел на неё неотрывно, и на мгновение...

Он докладывал ей из Москвы, что...

...она узнала его. И тут же забыла.

— Пусть тебе повезёт больше, — сказал он.

Теперь Летиция говорила так быстро, что Эми едва успевала:

— Я так и делаю. По крайней мере… По крайней мере я всегда думаю то, что говорю…

— Нет. Сдаюсь. Какой же ответ?

— Я в колодце.

Хотя экран показывал всё то же чаепитие, консоль Эми подтвердила: почти все фразы Летиции были из «Алисы». Почти.

— Доктор Эриксон, — сказала Эми, — в книге Алиса говорит: «А почему они жили на дне колодца», а не «Я в колодце». Это важно?

— Она адаптирует текст Кэрролла под себя, — ответил Джим ровным тоном. Непривычно ровным. Эми всегда восхищалась его страстью к науке.

Чтобы разрядить напряжённую тишину, она добавила:

— Она всё глубже погружается в историю. Скоро всё прояснится.

Летиция дёрнулась на каталке и спокойно произнесла:

— Никому не двигаться.

Вернувшись на дорогу, она осмотрела глок. Заряжен, исправен. Выбросила молоток для крокета в канаву и засунула пистолет в кобуру — когда та появилась? Она не была уверена. Ни в чём.

Белое здание впереди обрело очертания: из тумана проступили башни и зубчатые стены, затем ров и подъёмный мост. В голове всплыла фраза: «Самое защищённое здание в мире». Летиция фыркнула. На замке развевались флаги с геральдикой: чёрные трилистники, наконечники копий, сердца.

У рва копошились две группы людей. Она подкралась к ближней — три садовника, плоские как картон, перекрашивали белые розы в красный цвет.

— Зачем вы красите эти розы? — удивилась Летиция.

— Понимаете, барышня, нужно было посадить красные розы, а мы, дураки, посадили белые.

Второй садовник уставился на неё:

— Она и Соню превратила. И Мартовского Зайца убить велела.

Но Заяц же жив... Она только что его видела. Мозг заволокло туманом, «подкравшимся на мягких лапах»... чьи это слова? Ни одной из тех, кем была Летиция... Стоп, она была двумя людьми? Какого хрена?

Из-за куста вышел рыжий кот и пристально на неё посмотрел. Не дав ему заговорить, садовники завопили:

— Королева! Королева! — и рухнули ниц. Кот исчез.

Из замка двигалась процессия: солдаты, придворные и, наконец, Королева. Та подняла руку, останавливая шествие.

— Как тебя зовут, дитя?

— Меня зовут Алисой, — ответила Летиция.

Но так ли это?

— Ты опоздала на игру и потеряла молоток, — строго сказала Королева. — Придётся играть фламинго. Вперёд!

Процессия развернулась и двинулась к замку. Летиция шла рядом с Королевой в хвосте, не спуская глаз с солдат. Внезапно те нарушили строй и бросились к площадке для крокета. Королева больше не упоминала об игре, и Летиция наблюдала за хаосом: ежи вместо шаров, фламинго вместо молотков, солдаты, согнутые воротцами.

Королева носилась по полю, вопя:

— Отрубить ему голову! — на каждого промахнувшегося.

Затем вернулся кот. Вернее, его голова, зависшая в воздухе, как слова на телесуфлёре.

...На чём?

— Ну как дела? — спросила голова.

— По-моему, они играют совсем не так. Справедливости никакой.

— С нашей стороны тоже, — тихо сказал кот. — Но эти хуже. Не теряй голову, Летиция. Королева...

Летиция. Её звали Летиция. Да.

Голова кота исчезла, и к ней подбежал Белый Кролик. Но разве он не погиб? Его кровь... Или это была кровь мыши?

— Мэри-Энн, — сказал Кролик, — А видела ты Черепаху Квази? Тогда пошли! Он уже половину песни пропел!

— Я не...

— Ты обязана это услышать!

Он схватил её за руку и потащил к замку. Летиция не сопротивлялась — её внезапно охватило жгучее, необъяснимое желание войти.

На экране мелькали кадры: Двойка, Пятёрка и Семёрка Червей, красящие розы; Королева Червей, обращающаяся к Алисе; голова Чеширского Кота. Затем Алиса, Грифон и Черепаха Квази у воды, оба зверя в слезах. На иллюстрации Тенниела Алиса прижимала колени к груди, крошечная рядом с ними.

— Песня почти окончена, — прошептал Кролик. — Но ты успела к главному куплету. Слушай и запоминай!

За огромным валуном у рва стояли Грифон и чудовищных размеров Черепаха. Рыдали оба. Летиция достала глок, но те проигнорировали его. Черепаха прервала пение, чтобы сказать:

— Значит, ты не имеешь понятия, как приятно танцевать морскую кадриль с омарами!

— Нет, не имею, — согласилась Летиция. — А что это за танец?

Грифон внезапно сузил глаза:

— Ты и так знаешь. Пусть Черепаха допоёт. Она лучше помнит слова. Черепаха Квази, продолжай с того места, где остановилась.

Черепаха затянула:

Ты не знаешь, как приятно, как занятно быть треской.

Если нас забросят в море и умчит нас вал морской!»

«Ох! — улитка пропищала. — Далеко забросят нас!

Не хочу я, не могу я, не хочу я с вами в пляс.

Не могу я, не хочу я, не могу пуститься в пляс!»

— Она отказалась, — сообщил Кролик. — И её убили.

— Кого убили? — спросила Летиция.

— Разумеется, Калеба Марча! — воскликнул Кролик. — Ты же знаешь, Летиция! Ну почему ты всё ещё тормозишь? Давно бы догадалась...

Взревела тревожная сирена — настолько громко, что Белый Кролик тщетно попытался прикрыть уши лапками (бесполезно — уши оказались значительно длиннее).

Грифон вскочил, крикнув:

— Суд идёт! Бежим!

Он схватил Летицию за руку и потащил к подъёмному мосту. Черепаха Квази осталась на берегу, выплакивая жалобную песнь.

Прошёл без малого час. Ранее ни одна процедура столько не длилась.

— К этому времени ей пора выйти из комы и осознать себя, — наконец произнёс Джим.

— Что лишь доказывает, что бредовый метод не работает, — прошипел Джонс.

Да ладно? Эми никогда не видела Джима таким встревоженным. Разве что однажды — когда ему позвонили и сообщили, что его сынишка сломал руку. Тогда Джим доверил ей завершить процедуру, хотя рядом был их постоянный врач, а не эта непонятная доктор Ву.

Доктор Ву перевела взгляд с Летиции на Джима, но её лицо осталось невозмутимым. Мигель нервно проверял оборудование. Джонс был напряжён, его молчаливый спутник — по-прежнему бесстрастен.

Эми открыла на дополнительном экране полный текст «Алисы». Там были две иллюстрации: Алиса с Грифоном и Черепахой, рисунок омара, страницы диалогов. Алиса критиковала песню Грифона, рассказывала о своих приключениях, начиная с падения в кроличью нору, читала пародийные стихи, просила Черепаху спеть «Морскую кадриль». Она много говорила, даже заявляла: «А про вчера я рассказывать не буду, потому что тогда я была совсем другая.».

Но Летиция молчала. И нигде в книге Алиса не спрашивала: «Кого убили?»

Эми даже не знала, что у Джима есть сын.

Подъёмный мост перед дворцом был пуст, игра в крокет закончилась. Грифон и Летиция проскользнули под поднятой решёткой ворот во внутренний двор — и она вдруг остановилась так резко, что чуть не сбила Грифона с когтистых лап.

Я знаю это место. Я — Летиция... Кто-то. И я знаю это место. Я знала его до аварии.

Какой аварии?

Двор совсем не походил на замковый — разве что открытым небом. Квадратные бело-голубые колонны вздымались ввысь, не поддерживая ничего. Стены украшали бессмысленные флаги, статуи и яркие растения в кадках. В центре чёрно-белого мраморного пола сверкала огромная печать со звездой и надписью по кругу. Летиция попыталась разобрать слова, но смысла было не больше, чем во флагах.

Но... я знаю это место.

— Быстрее! — дёрнул её Грифон. — Разве не видишь, суд уже начался?

В дальнем конце зала на возвышении сидела Королева — на бархатном троне, в судейском парике под короной. Нелепый видок.

— А кого судят? — спросила Летиция.

Грифон не ответил, втолкнув её на скамью, уже забитую странными существами. Додо впереди обернулся, сверля её взглядом. На месте подсудимого дрожал солдат в парадном мундире с красными сердцами на рукаве.

Белый Кролик, одетый герольдом, протрубил три раза, затем развернул свиток и провозгласил:

Дама Червей напекла кренделей

В летний погожий денёк.

Валет Червей был всех умней

И семь кренделей уволок.

— Нет, — вдруг сказала Летиция, сама себе удивляясь. — Это был не он. И не крендели то были.

— Тсс! — зашикал Грифон, пока додо вновь оборачивался. — Не шуметь в зале суда!

Королева рявкнула:

— Обдумайте своё решение!

— Нет, нет! — перебил Кролик. — Ещё рано. Надо, чтобы всё было по правилам. Вызвать первого свидетеля!

Первым оказался Болванщик. Его показания были бессвязны: он говорил о несправедливости Времени, но ни слова — о краже или подсудимом. Затем свидетелями стали кухарка Герцогини и Соня — столь же бессмысленные. После каждого выступления Королева орала: «Обдумайте своё решение!» или «Отрубить ему голову!» — но никто не выполнял её приказов, хотя все нервно вздрагивали.

Наконец Королева пригрозила Кролику:

— Вызывай последнего свидетеля, или казню тебя на месте!

— Алиса! — поспешно выкрикнул Кролик.

Два солдата схватили Летицию и затолкали на свидетельское место.

Королева бросила на неё сердитый взгляд:

— Что ты знаешь об этом деле?

— Я не знаю, что знаю... но знаю, что это знаю, — медленно проговорила Летиция.

— Чушь!

Да, это была чушь.

Нет, не была.

— А теперь расскажи суду всё, что знаешь о...

Белый Кролик вострубил так оглушительно, что Королева схватилась за уши, сбив корону.

— С позволения Вашего Величества, — рявкнул Кролик, — тут есть ещё улики. Только что был найден один документ.

— Отрубить ему голову! — завопила Королева, но тут же: — Но сначала прочти письмо!

Письмо оказалось в стихах. Кролик тараторил так быстро, что Летиция разобрала лишь последние строки, внезапно произнесённые с театральной чёткостью:

Он всем сказал, что я живой

(И знал, что просто врёт!)

Но если правду ей найти

С тобою что сойдёт?

Королева побледнела. Её трясло так сильно, что корона слетела.

— Хватит! — захрипела она. — Отрубить ему голову! А виновен он или нет — потом разберёмся!

— Нет, — сказала Летиция. — Нельзя без...

— И свидетелю тоже!

— ...честного суда!

Но именно так и поступило Агентство (вернее, кто-то в нём). Убив Калеба Марча в Москве, когда он раскрыл крота на самом верху. Как попытались убить и Летицию — это была не авария, а провалившееся устранение — прежде чем она успела «найти правду» и указать на Королеву, продававшую сверхсекретную информацию русским.

Бархатная мантия Королевы вдруг сморщилась, а лицо превратилось в лицо мужчины: Питер Юргенс, помощник директора ЦРУ по контрразведке.

«С тобою что сойдёт?»

Что стало бы с Юргенсом, если Летиция — агент ЦРУ — успела бы передать данные до покушения? Арест за государственную измену.

Летиция выхватила глок и прицелилась в Королеву. Толпа в суде взметнулась на неё тучей. Она выстрелила, крича:

— Вы ведь всего-навсего колода карт!

И проснулась.

Глаза пациентки распахнулись. Прежде чем Эми успела разглядеть иллюстрацию Тенниела на экране, все бешено завертелось:

— Вы — крот, — сказала Летиция Джонсу, пытаясь сесть на каталке.

Пока Эми тупо думала: «Но Крот — это из 'Ветра в ивах', а не 'Алисы'!», молчаливый спутник Джонса достал пистолет.

Выстрел. Мигель, сидевший между стрелком и пациенткой, вскрикнул и свалился с табурета. Джонс выстрелил снова, но доктор Ву уже сбросила Летицию с каталки, вырвав электроды из её головы. В её руку словно прыгнул пистолет (вооружённый врач?) — и она выстрелила в нападавшего. Тот продолжал стрелять.

Доктор Ву рухнула за каталку. На груди стрелка расцвело алое пятно.

Эми не могла пошевелиться. Новые выстрелы — один угодил в консоль, осыпав её искрами. Джонс, пошатываясь, повернулся... к Джиму.

К застывшему Джиму, будто считавшему, что это всё ещё сон Алисы.

Но это была реальность. И Эми могла бы... Дотянуться до него раньше, чем пистолет крота. А крот явно бы ранен, но собирался выстрелить в Джима. Толкнуть на пол. Спасти.

Она не сделала этого. Её тело решило за неё. Она нырнула за консоль.

Распластавшись на полу, она видела доктора Ву, неподвижную, окровавленную, придавившую Летицию. По голове Летиции текла кровь (вырванные электроды!), но она уверенно сжимала пистолет доктора Ву. Скинула с себя тело и встала на колени (как тяжело ей даётся каждое движение — она же сколько в коме была...), а Джонс всё ещё целится в Джима…

Выстрел. Джонс упал медленно — словно Алиса в кроличью нору.

И наступила тишина.

Ненадолго. Взревели сирены. Полиция. Люди в строгих костюмах с жетонами. Судмедэксперты, осматривающие и фотографирующие тела. Вопросы. Вопросы живым — Эми, Джиму, Летиции.

Мигель мёртв. Джонс и его подручный — тоже. Доктор Ву (настоящий врач и агент ЦРУ) — в реанимации. Летиция (тоже агент) отказалась от госпитализации и отвечала на вопросы с перебинтованной головой. Сбивающая с толку суета…

Много голосов, много вопросов. Но никто не спросил у Эми главное — почему она не бросилась спасать Джима? Она думала, что любит его больше жизни, а вышло не так. Осознание легло на неё тяжким грузом, но этот груз она никогда не разделит с Джимом.

Его жена уже была здесь — сидела рядом, сжимала его руку, всем видом показывая заботу. Эми не слышала их слов, но видела, как он её успокаивает.

Такие вот фантазии...

— Вы в порядке? — спросил полицейский.

— Да, — солгала Эми, вежливо улыбнувшись.

Ей придётся уйти. Джим даст хорошую рекомендацию. Слишком больно — видеть его каждый день и помнить, что она не рискнула. Эми больше не хотела продолжать этот танец.

В углу кто-то спросил Летицию:

— «Алиса в Стране чудес»? Серьёзно?

— Серьёзно, — та устало потёрла виски. — И это было не страннее... всего этого. Но чёрт, поездка в Страну чудес удалась.

— И всё казалось реальным?

— Ага. Пока я там была — реальнее жизни.

Она замолчала, потом повторила с непонятной Эми интонацией:

— Реальнее жизни. Но чтобы прочувствовать, ты должен оказаться там… Тот сон был долгий, и очень странный.

Нэнси Кресс — американская писательница, автор тридцати пяти романов, четырёх сборников рассказов и трёх книг о писательском мастерстве. Лауреат шести премий «Небьюла», двух «Хьюго», премии Теодора Старджона и Мемориальной премии Джона Кэмпбелла. Её последний роман «Наблюдатель» (соавтор — доктор Роберт Ланца) исследует природу сознания, реальности и любви.

Книги Кресс переведены на два десятка языков (ни одним из них она не владеет). Преподавала писательское мастерство в США и за рубежом — от Лейпцига до Пекина, а также на легендарном семинаре «Taos Toolbox» вместе с Уолтером Йоном Уильямсом.

Живёт в Сиэтле с мужем, писателем Джеком Скиллингстедом, и Пиппином — самым упрямым чихуахуа на свете.

Примечания

Использованы цитаты из классического перевода Н. Демуровой.

Забавно, но «глок 30» имеет калибр .45АСР, то есть 11.43 мм, а отнюдь не указанный 9 мм.

«Подкравшийся на мягких лапах» —«Туман», Карл Сэндберг.

Риланья: Ты не такой, как остальные, да?

Дарин: О чём ты?

Риланья: Я… знаешь, почему я в тебя влюбилась?

Дарин: Это всё моя приятная внешность?

Риланья: Всю жизнь я чувствовала себя такой одинокой. Люди вокруг… будто просто повторяли движения. Как во сне или под дурманом – даже когда работали, развлекались, напивались или занимались любовью. Все думают одинаково. Каждый день – одно и то же. Как будто они лишь тени людей.

Дарин: Все иногда так себя чувствуют, Риланья.

Риланья: Но ты не такой. Ты говоришь что-то новое. Я не всегда понимаю, особенно когда шутишь, но сами слова другие, и это важно. Дарин, можно тебя спросить?

Я несколько мгновений смотрел на экран. Изображение Риланьи смотрело на меня с умоляющим выражением.

«Эк сюжет завернули», — подумал я и напечатал:

Дарин: Всё, что угодно, Риланья.

Фигура Риланьи глубоко вздохнула и придвинулась ближе. Нарисованные губы шевельнулись, и в наушниках раздался голос:

Риланья: Кто такой «непись»?

— Что? — это я произнёс вслух. А потом рассмеялся.

Риланья продолжила:

«В башне Ашель, когда ты спас меня… у двери лежали мёртвые стражи. Я никогда не видела крови. А ты сказал… “Не переживай, детка, они всего лишь неписи”. В таверне, когда тот мужчина твердил о Плетёном Пути, ты пробормотал: “Видимо, здешние неписи не запрограммированы на глубокие разговоры”. Ты используешь это слово… и у меня возникает чувство, будто все вокруг – лишь тени».

Я снова уставился в экран. Это малость пугало. Я понимал, что тут шутка программистов, знал точно, ибо здравый смысл меня не покинул, хотел посмотреть, во что всё выльется… но было жутковато.

Дарин: «В этом мире все в конечном счёте одиноки, Риланья».

Риланья: «Ты не из этого мира, да, Дарин?».

Я внимательно посмотрел на застывшие внизу экрана предложения. Ответ Риланьи звучал так, будто она ждала повода это сказать – припасённая в файлах реплика? Разумеется.

Ну и ладно. Я сохранялся минут десять назад – почему бы не пройти эту ветку до конца?

Дарин: «Нет, Риланья. Я не отсюда».

По лицу Риланьи покатились слёзы.

«Я так и думала», — тихо прозвучало в наушниках. — «Дарин, с тех пор как мы встретились, у меня было чувство… нереальности всего мира. Будто он… подстроен под тебя. С тобой просто… случаются странные вещи. Люди искали семь Алмазных Ключей тысячи лет, с начала времён. Стоило найти один – и мир менялся. Но… пять ключей подряд? Я не верю, Дарин. И не верю в идеальную цепь событий, приводящих к этому. Дочь Императора больна – и фея, спасённая тобой в лесу, дала тебе столь нужный корень айльдонны? Я больше не верю в это, Дарин. Ты… управляешь всем. Извне».

Дарин: «Не совсем так, Риланья».

Риланья: «Ты заставил меня полюбить себя?»

А вот это меня задело.

Дарин: «Ты спрашиваешь такое, и это после всего, через что я прошёл? Может, кто-то и предначертал тебе влюбиться, но точно не я. Если бы я мог управлять тобой, то не полез бы в змеиную яму в доказательство любви. Не говоря уже о двух побочных заданиях, придуманных, когда ты была ещё невинной принцессой. Клянусь, я угрохал на тебя больше времени, чем на настоящую девушку».

Риланья отпрянула, будто я ударил её. Глаза расширились — точь-в-точь как в одной из её прежних смертей, когда арбалетный болт с крыши пронзил ей сердце. Губы дрогнули. Беззвучно. Потом снова — и в наушниках прошелестел шёпот:

«…настоящую… девушку…»

— Ладно, это уже не смешно, — громко сказал я. — Не знаю, кто это запрограммировал, но он точно больной ублюдок.

Я нажал паузу. Её мягко колышущиеся волосы — единственный признак течения времени в игре — замерли.

Десять минут гугления не дали ни одного упоминания об этакой «пасхалке». Зато я утешился мыслью, что ИИ неписей, хоть и способен поддерживать диалог в реальном времени и имитировать эмоции, точно, абсолютно, на все 100% не обладает сознанием. Да, их можно начинить шаблонными рассуждениями о «тайне субъективного опыта» — и они будут нести ахинею, словно живые философы. Но ни один ИИ ещё не объявил о собственном существовании. Диалоговые контроллеры — это коммерческий софт, а не исследовательский ИИ. Неписи могут запоминать события и усваивать новые слова, но их когнитивные алгоритмы неизменны. Текст на экране — всего лишь бесстрастная болтовня ИИ, запрограммированного заставить меня поверить в «сознание» придуманной сущности по имени Риланья.

Конечно, я всё это и так знал. Но всё равно был потрясён. Я даже стянул наушники и хотел позвать Джейни (это моя девушка), к компьютеру… но я передумал. Риланья… Джейни… Нет, не стоит усложнять и без того странную ситуацию.

«Прости, Риланья», — напечатал я. Задумался.

«Ты не виновата, что ты не…»

Стёр.

«Тот, кто создал тебя, явно был…»

Снова стёр. Просто нажал «Ввод».

Дарин: «Прости, Риланья».

Риланья: «Дарин, объясни мне. Я боюсь».

Дарин: «Ты не настоящая. Жаль, что мне приходится говорить тебе это».

Риланья: «Да вот же я! Живу, дышу, из плоти и крови!».

Я уставился в экран.

Дарин: «Ну… и да. и нет. Всё сложнее, чем ты можешь представить. Тебя на самом деле здесь нет. Ты не из плоти и крови. Вообще, ничего на самом деле не происходит».

На экране Риланья подняла руку, сжала и разжала кулак.

«Я вижу свою руку перед лицом, чувствую движенье мышц. Как ты можешь говорить, что я ненастоящая?»

Я вздохнул.

Дарин: «Потому что ты на самом деле не чувствуешь ни боли, ни шока. И наш разговор — тоже нереален».

Отправил сообщение, ощущая себя идиотом, но что тут ещё скажешь?

Риланья: «Это нелепо, Дарин. Я знаю, что настоящая. Может, ты и читаешь мои мысли, но не можешь сказать, будто я их не думаю. Или что я вообще не мыслю. Так не бывает».

Дарин: «Бывает. Твоего мира не существует. И тебя тоже».

Риланья: «Но ты-то существуешь».

Дарин: «Да».

Риланья: «Ты бог в человеческом облике? Как Мишельпин или Ольхаматхра? Это всё игры богов?»

Дарин: «Нет. Боги — тоже ненастоящие».

Риланья: «Ненастоящие… Ты серьёзно? Да, бывали лжебоги — демоны, создающие культы, маги, притворяющиеся жрецами… Но Велия — добрая женщина и целительница. Неужели и она лжепророк?».

Дарин: «Нет. Я хочу сказать… твои боги столь же настоящие, как ты или Велия. То есть совсем ненастоящие».

Риланья замолчала, явно сбитая с толку.

«Круг замкнулся», — пробормотала она.

— Понимаю, девочка, — я вздохнул.

Она отвернулась. Камера отразила её лицо в лунном свете — серебристый отблеск треугольником лёг на полигоны глаз. Теперь её голос звучал спокойно, без паники:

«Допустим, я соглашусь, что ненастоящая. Если всё, что я сейчас испытываю, ты называешь “нереальным”… тогда что для тебя реально?».

Дарин: «Реален только мой мир».

Риланья: «Но разницу ты объяснить не можешь».

«Нет», — напечатал я, чувствуя себя так, будто срезался на экзамене. — «Я не философ».

Риланья: «Если бы серый дракон или архидемон напали на этот лагерь, если бы тебя поразило смертоносное заклятие… ты бы умер, Дарин?».

Дарин: «Опять сложный вопрос. И да, и нет. Моё… тело погибло бы, но настоящий “я” — нет. Всё вообще очень сложно, но сейчас мне не хочется объяснять, что такое точки сохранения».

Риланья: «Ты бессмертен, пришёл извне и не бог. Скажи, Дарин… ты создал наш мир?».

Дарин: «Нет. Не я лично. Опять же, всё сложно».

Риланья: «Ты создал наш мир? Да или нет, Дарин».

Дарин: «На это сложно ответить, Риланья».

На экране она сжала кулаки. Голос в наушниках задрожал:

«Ты убил стражей у моей двери — и тебе было всё равно. Скажи, Дарин, тебе не всё равно, когда голодного ребёнка казнят за кражу хлеба? Когда насилуют женщину? Когда мужчину до смерти истязают в подземельях дроу? Ты почувствовал хоть что-то, когда мои родители заживо горели в своём дворце?».

Что тут ответишь? Я не нашёл ничего умного и отступил к последнему аргументу.

Дарин: «Тебе нужна правда? Правда в том, что это всего лишь игра. Она ненастоящая, а значит, не имеет значения. Да, ты, наверное, воспримешь это плохо. Если хоть как-то поможет — не я создавал игру. Вернее, не я решал, как надо её проходить… хотя, возможно, именно я воплотил её в реальность».

Лицо Риланьи исказилось, и она нанесла мне удар вспышкой — 5 единиц урона. Затем ещё раз. И ещё. Мой персонаж пребывал в безопасности, но после четвёртого удара я дал ей пощёчину (2 единицы урона). Не причинить боль — просто… отреагировать. Продолжить взаимодействие. Риланья прижала руку к щеке, глаза расширились. Потом она разрыдалась.

Я молчал. Наконец она заговорила:

Риланья: «Дарин… я хочу быть настоящей».

Дарин: «Это невозможно, Риланья».

Риланья: «Всегда есть выход. Всегда! Никто не верил, что Живой Поток можно остановить — но ты сделал это. Говорили, пересечь Бездну математически невозможно — а ты пересёк. Ты всегда находишь путь!».

Дарин: «Мои “таланты” преувеличены благосклонностью судьбы».

Риланья: «Должен быть способ! Посох из сердца дракона, рубиновый череп, священный поиск… что угодно! Мы могли бы спросить мудрецов вечного города Тельхана, где хранится последний Алмазный Ключ… прошу, Дарин. Умоляю».

Дарин: «Неважно, какой поиск мы пройдём. В твоём мире нереально всё — значит, ничто не сделает тебя реальной. Так устроено».

Риланья: «А в твоём мире? Есть ли там великие чародеи?»

Дарин: «Вроде того. Ну, не совсем чародеи».

Риланья: «Спроси их! Магия твоего мира создала мой. Разве она не может оживить меня? Отправляйся на поиски в своём мире!».

Вот тут я задумался. Технически… не совсем невозможно. Когда-нибудь человечество создаст истинный ИИ. Теоретически, я мог бы сохранить Риланью на диск, дождаться эры продвинутого ИИ и «переселить» её туда? Занятная мысль. Выходит, я не могу честно сказать, что это уж абсолютно нереально.

Но что тогда ответить? «Прости, это возможно, но слишком сложно для кого-то ненастоящего»? Забавно, как трудно ранить чувства того, кто «не существует». «В моём мире я просто крестьянин»? Но мужское самолюбие «принца Тельсии» и «избранного искателя Ключей» не позволяло признаться — она ведь принцесса, и мы переспали.

В итоге, чувствуя себя растерянным (и чертовски глупым), я написал:

Дарин: «Не могу. Не объясню почему. Это… сложно».

«Я люблю тебя!» — отчаянно воскликнула Риланья. Её глаза, слегка неровные из-за полигонов, широко раскрылись, глядя прямо “на меня”. — «В ту ночь, когда мы впервые были вместе, ты сказал, что любишь меня. Я заглянула в твои глаза — и увидела, что это правда. Я любила тебя, а ты отвечал мне: словами, руками, губами. Неужели это была ложь? Я разочаровала тебя? Разве ты не хотел бы, чтобы я была с тобой в твоём настоящем мире?»

Я ошарашенно покачал головой. Это ж не игра «для взрослых» — в «тот» момент камера тактично затемнялась. Объяснять такое? «Даже в нереальном мире некоторые вещи ещё менее реальны»?

И тогда, чувствуя себя последним подлецом, но не находя мягких слов, я напечатал самое жестокое, что когда-либо говорил — реальному или вымышленному существу.

Дарин: «У меня есть настоящая девушка».

Время будто замерло. Затем Риланья разрыдалась — теми же мучительными рыданиями, что я услышал, когда мы поднялись на холм и увидели пылающий кратер столицы её королевства.

Постепенно рыдания стихли. Я не знал, что сказать. Риланья отвернулась от «камеры». Её голос прозвучал в моих наушниках:

Риланья: «Она красивая?».

Я вспомнил плотную фигуру Джейни и её бесконечную борьбу с лишним весом. Сравнивать Джейни с Риланьей? Это было… странно несопоставимо.

Дарин: «У неё прекрасный ум. Женщины в моём мире обычно не так красивы, как в твоём, но мы всё равно их любим».

Риланья: «Она знает обо мне?»

Дарин: «Думаю, догадывается. Но я не рассказывал».

Риланья: «Ты решил, что её это не волнует, потому что я “ненастоящая”? Женщину это волнует всегда. Мужчинам не понять, но для нас это важно».

В реальном мире я удивлённо приподнял брови.

Дарин: «Возможно, ты права. Я обычный мужчина. Не думаю, что она расстроится, но обещаю сказать ей при первой возможности».

Риланья повернулась ко мне, улыбаясь сквозь слёзы.

Риланья: «Ты не хочешь случайно ранить её чувства, да, Дарин?».

Дарин кивнул.

Риланья потянулась к нему, но опустила руку.

Риланья: «Значит, та нежность, что я видела в тебе — в отличии от твоей жестокости… она настоящая. Но не для меня. Для неё. Как её зовут?»

Дарин: «Джейни».

Риланья: «Джейни любит тебя, Дарин?».

Дарин: «Думаю, да. Разве мужчина может быть уверен?».

Риланья: «А ты любишь её?».

Я протянул пальцы к клавиатуре, но замер. Почему-то мне захотелось ответить честно. Люблю ли я Джейни? Мы не были безумно, страстно, безоговорочно влюблены.

Дарин: «Любовь бывает разной, Риланья. Мне с Джейни комфортно. Она мой друг. Я не всегда разбираюсь в своих чувствах. Думаю, что люблю».

Риланья: «Ты чуть не погиб, спасая меня, Дарин. Ты шагнул под огненный шар ради меня. Даже если ты не можешь умереть, я никогда не забуду, каково это — видеть, как жизнь почти покидает тебя, прежде чем Велия произнесёт заклинание исцеления. Ты умер бы за Джейни?».

Хороший вопрос. Я закрыл глаза, представил.

Дарин: «Да».

Риланья опустила голову.

Риланья: «Значит, ты всё-таки любишь её… Ты доверяешь ей?».

Дарин: «Да».

Риланья: «Я бы на твоём месте не доверяла».

Десять секунд я сидел неподвижно. Потом взревел, сорвал наушники и ворвался в спальню Джейни.

Она сидела за компьютером, смеясь, и покачивала в руке гарнитурой. На одном из её мониторов была Риланья.

— Прекрасно! – восхитилась Джейни. — Прекрасно. Я ухлопала несколько дней, но выражение твоего лица стоило каждой потраченной минуты. Кстати, камера работала — я всё записала.

— ДЖЕЕЕЕЙНИИИ!!! – я взревел.

Джейни невинно моргнула.

— Да, Марк? Хочешь что-то сказать?

Я двинулся к ней. Медленно и грозно.

— Всё. Я бросаю тебя ради не хаотично-злой девушки.

— Ты так и в прошлый раз говорил. К тому же, я не злая, я озорная.

Я сверкнул на неё глазами.

— Твои недостатки обсудим позже. И подробно. Сейчас объясни, как ты всё проделала.

Джейни очаровательно пожала плечами.

— Я нашла патч к «Алмазной Двери», открывающий удалённый доступ к ИИ NPC. Скачала двухнедельную демо-версию программы управления персонажем, потратила день на настройку софта и ещё день — на обучение. Вопросы?

— Я играл в «Алмазную Дверь» два месяца. Это была Риланья. Голос, интонации, реакции, даже характер.

Джейни кивнула.

— Конечно. Если бы ты загуглил «как управлять NPC» вместо того, чтобы упиваться дурацкой теорией о субъективных чувственных явлениях, ты бы сразу всё понял. Я просто произносила фразы в гарнитуру, ИИ анализировал речь, определял смысл, подстраивал эмоции — и выдавал характерный ответ от лица Риланьи.

— Но она говорила о вещах, известных только Риланье!

Джейни усмехнулась.

— Ну да. Я говорила что-то вроде: «Ты чуть не погиб, спасая меня, Дарин, ты сделал то-то и то-то» — а ИИ уточнял: «Ты шагнул под огненный шар». Чаще всего мне даже думать не приходилось — ИИ сам предлагал идеальные реплики. Я просто нажимала «Ввод». Ты думаешь, я первая, кто такое провернул? Да тут целый подпольный бизнес.

— Но… — я медленно соображал. — Значит, ИИ Риланьи должен был понимать смысл нашего разговора?

Джейни небрежно откинулась в кресле, заложив руки за голову.

— Я скачала модуль «Четвёртая стена» от «One Over Zero». Универсальный плагин для любого NPC. Готовый сценарий «О боже, я же персонаж в игре!» — уже оттестированный и без багов.

Я поднял руку.

— Погоди. То есть, Риланья осознала, что её жизнь — лишь игра?

— Нет, дорогой, — терпеливо сказала Джейни. — Был ИИ, симулировавший осознание несуществующей девушки по имени Риланья.

— Но чтобы это сработало, — я упёрся, — ИИ должен представить, как настоящая Риланья отреагировала бы. В деталях.

— Ты до сих пор блуждаешь в потёмках! — Джейни сияла от восторга. — Я так тебя закрутила, что ты уже не отличаешь реальность от игры! Марк, дорогой, я видела код NPC. «Грусть» у них — число с плавающей запятой. Если этого достаточно для чувственных явлений, то JPEG-декодер создаёт зрительные ощущения.

— Я хочу копию той Риланьи, — объявил я. Чувствовал себя идиотом, но иначе не мог.

Джейни оскалилась в дьявольской ухмылке.

— Конечно, дорогой. Всё для тебя. Планируешь хранить под подушкой?

— Да, — твёрдо ответил я. — На всякий случай.

— Значит, я таки разрушила твой рассудок, — Джейни задумалась. — Знала, что этот день настанет, но не думала, что так скоро. — Она сделала паузу. — Что ж… Пора переходить на второй уровень.

Позже я стоял перед компьютером, держа в руках коробку «Алмазной Двери». На обложке мерцал хрустальный портал — и я вспомнил времена, когда игры были проще.

Когда-то я проходил Baldur’s Gate II. В городе тёмных эльфов Уст Нате, под их личиной, я наблюдал, как паучьи твари пожирали NPC — доброго дварфа. В первый раз я не вмешался. После сохранения — убил пауков, но раскрыл себя, и весь город бросился на меня. Эпизод проходился только смертью дварфа. Я прошёл — но мне было не по себе.

Даже тогда, в эпоху примитивных NPC с шаблонными репликами, это меня тревожило. Позже, когда сюжетные ограничения снялись, я вырезал всех дроу в Уст Нате. Зачистил локацию. Но это не помогло — и я загрузил старое сохранение.

Стоит ли жить и любить в мире, где правит смерть — или лучше не жить вовсе?

Если бы Риланья была реальной, считала бы она свою жизнь стоящей? Ни один ИИ в играх (своего рода неслышимый разум, контролирующий каждого игрока) никогда не протестовал против своей судьбы. Но реальны ли личности NPC — или они лишь узоры в коде, как сами мы скованы физическими законами?

Разработчики ИИ клянутся, что это не так. Может, они знают. Но я — нет.

Я убрал диски и стёр игру, оставив только сохранения. Может, в будущем Межпланетная Амнистия вызволит их.

Я бы хотел сказать это Риланье. Думаю, она бы обрадовалась.

Но та Риланья — часть Джейни. А спрашивать у неё… я не могу.

Я не знаю. И не вернусь в эти игры, пока не узнаю.

Послесловие автора

В этой истории Марк совершает распространённую ошибку — обобщает вымышленные свидетельства. Начитавшись фантастики, где злодеи уничтожают или унижают ИИ, слепо веря, что «машины чувствовать не могут», он не может просто так отказать Риланье в праве на сомнение — иначе сам станет похож на подобных злодеев.

Я, кажется, прочитал сотни историй, где герой второй линии, столкнувшись с аномалией, пытается найти ей «научное» объяснение — а потом его пожирают древние ужасы, похищают экстрасенсы или выбрасывают в волшебный мир. Клише: «Это сон? Галлюцинация? Этого не может быть! Ладно, вот безумная теория…» — тогда как главный герой спокойно принимает магию и адаптируется к прекрасному новому миру.

Но сколько бы авторы ни следовали этому шаблону, в реальности всё иначе. Если вы столкнётесь с аномалией, у неё будет рациональное объяснение. Если вы поведёте себя как фантастический скептик, вас не высосут вампиры — вы просто окажетесь правы.

А если завтра в моём шкафу появится портал в волшебный мир? Останусь ли я верен своим убеждениям или, как отчаянный псевдо-рационалист, буду цепляться за «научные» объяснения? Но сам этот вопрос — обобщение из вымысла. В реальности портала не будет, и дилеммы тоже. Это как спрашивать: «А что, если орёл выпадет миллион раз подряд?». Ответ прост: он не выпадет! И я не буду продолжать, что если б я действительно обнаружил магический портал, то занялся бы поиском рациональных объяснений – у меня бред, или я нахожусь в Матрице и так далее. Нет смысла придумывать оправдания для событий, каковые не произойдут, или опираться на «безумные» теории.

Храбрость — не прятаться за удобные объяснения заранее. Именно так можно сохранить ясность мысли в аномальной ситуации.

Марк, столкнувшись с «проснувшимся» NPC, спешит себя успокоить, что уж он-то человек здравомыслящий и на подобную чепуху не ведётся. Хватается за первое попавшееся объяснение («пасхалка в игре»), не рассматривая сложные варианты. Будь он увереннее в своём рационализме, то не испугался бы переворота в картине мира — но он «малость пугается», помня о судьбах книжных героев. Главное в такой ситуации — разобраться с возможными объяснениями действий Риланьи, не спешить с выводами, не прятаться за первым попавшимся объяснением, как за щитом. Как выяснилось, герой ошибался: Риланья не следовала заложенному скрипту — за ней стояла Джейни. Пока Марк убеждал себя, что её поведение «укладывается в норму», фантастический бэкграунд заставил дать Риланье шанс — чем Джейни и воспользовалась. Существовала гипотеза, прекрасно объясняющая все факты, но Марк её не рассматривал. Он мысленно разделил реальность на два варианта (NPC «настоящая» и NPC «ненастоящая»), причём оба оказались неверны. (С подобной ситуацией можно справиться через теорему Байеса, погуглите!).

О, кстати, об обобщении на основе вымышленных фактов: способности ИИ в этой истории не слишком правдоподобны. Я не думаю, что вы создадите реалистичного персонажа, описывая «Грусть» числом с плавающей запятой. Аналогично, ИИ, способный безошибочно понимать и перефразировать речь Джейни, появится разве что за полгода до Сингулярности.

P. S.

Главный герой назван в честь Марка Шэллоу, автора веб-комикса «Adventurers».

Веб-комикс «One Over Zero» создан Мэйсоном «Tailsteak» Уильямсом.

17 апреля 2003 г.