В связи с темой «таинственных исчезновений», чьих примеров предостаточно в памяти каждого, уместно отметить мнение доктора Херна из Лейпцига; не в качестве объяснения, если только читатель не захочет воспринимать его именно так, но из-за весьма любопытного и уникального предположения. Этот выдающийся учёный изложил свои взгляды в книге, озаглавленной «Теория исчезновений», привлёкшей определённое внимание, «особенно, — по словам одного автора, — среди последователей Гегеля и математиков, придерживающихся реальности существования так называемого неевклидова пространства, то есть пространства, имеющего измерения за переделами длины, ширины и толщины, — пространстве, где можно завязать узел на бесконечном шнуре и вывернуть резиновый мяч наизнанку, не "нарушая его непрерывности", или, другими словами, не разрывая и не ломая его».

Доктор Херн считает, что в видимом мире наличествуют пустоты (vacua) и нечто большее — дыры, и через оные одушевлённые и неодушевлённые предметы могут попадать в невидимый мир, переставая быть видимыми и слышимыми. Теория примерно такова: пространство пронизано светоносным эфиром, коий является материальным объектом — такой же субстанцией, как воздух или вода, хотя почти бесконечно более разреженной. Вся сила, все формы энергии должны распространяться в нём; в нём должен происходить вообще любой имеющий место процесс. Но давайте предположим, что в этой универсальной в остальном среде существуют полости, как существуют каверны в земле или дырки в швейцарском сыре. В такой полости не будет абсолютно ничего. Такой вакуум невозможно создать искусственно, ибо если мы откачаем воздух из сосуда, то останется светоносный эфир. Через таковую полость не может проходить свет, ибо там нет проводника его. Из неё не может исходить звук; в ней ничего нельзя ощутить. В ней нет ни одного из условий, необходимых для воздействия на любой из наших органов чувств. Короче говоря, в такой пустоте вообще ничего не может происходить. В заключение приведём слова цитировавшегося ранее автора, ибо уважаемый доктор не столь лаконичен: «Человек, заключённый в такой чулан, не мог бы ни видеть, ни быть увиденным; ни слышать, ни быть услышанным; ни чувствовать, ни быть осязаемым; ни жить, ни умереть, ибо и жизнь, и смерть — это процессы, имеющие место только там, где есть энергия, а в подобной полости никакая энергия существовать не может». Являются ли эти ужасные условия (спросят некоторые), таковыми, что друзья погибших должны думать о них как о существующих и обречённых существовать вечно?

В вышеизложенном виде теория доктора Херна, в той мере, в каковой она претендует на адекватное объяснение «таинственных исчезновений», открыта для многих очевидных возражений; их не становится меньше после знакомства с, как он сам выражается, «просторной многословностью» книги. Но даже в авторском изложении теория не объясняет и, по правде говоря, является несовместимой с некоторыми происшествиями, приведёнными выше: например, со звуком голоса Чарльза Эшмора. Впрочем, в мои обязанности не входит приводить теорию в соответствие с фактами.

A. Б.

Крысы — это гиганты, в отличие от мышей-малышей, и паршивцы эти преследуют женщин, загоняют их на высокие деревья и питаются их кровью! Но постаревшие крысы преспокойно жрут себе хлеб и сыр.

Однажды моя мама наживляла ловушку голландским сыром, дабы поймать крысу. Мой отец некоторое время наблюдал за сим действом, а потом изрёк:

— Я думаю, нет никаких сомнений в том, что крыса, воспользуясь своим обонянием, обнаружит сие смертоносное изобретение, и предвижу её конец, но для чего здесь нужна ловушка?

Крысы бывают двух видов: обыкновенные и мускусные. Обыкновенные — бич всего мира, но мускусные живут в воде и пользуются большим уважением. Мех мускусной крысы является предметом торговли и согревает ваши руки, когда зима подкрадывается к вам, подобно хищному кенгуру. Если бы я был мускусной крысой, то оставил бы свой мех себе и сказал:

— А вы, глупые люди, можете оставаться в доме и греться у огня.

Но дядя Нед говорит, что это плохо скажется на физическом здоровье, почему бы не позволить им выходить на улицу, но просто держать руки в карманах?

Он рассказывает, что посетил однажды шоу в Аризоне, и зазывала стоял у входа в палатку и кричал:

— Заходите, заходите, леди и джентльмены, и посмотрите на свирепого канадского бобра: восьмое чудо света и якорь надежды для страдающих от завалов. Он бродит по рекам замёрзшего севера, от острова Дэн Куверс до залива Сэмми Кводдис в штате Мэн, и вой его предвещает битву. Когда бросает он взгляд свой на дерево, то судьба монарха первобытного леса предрешена, судьба его подошла к концу, а имя застывает на людских устах, ибо он срубает дерево на глазах ваших, и когда оно с грохотом обрушивается на землю, то возносит он песнь торжества, хлеща хвостом и вспенивая воздух! Дом его находится на глубине пяти саженей под гладью синего моря, и пароходы проплывают над ним, пока он следует по зловещему пути своему, предаваясь размышлениям, лишённым фантазий. В священный полуночный час поднимается он на поверхность, чтобы пообщаться со своими сородичами в далёкой стране, и шлепки его мощного хвоста слышны по всему миру. Плотины, построенные его зубами и лапами, отворачивают Отца Вод, и могучие города уходят в глубокое прошлое! И всё же этот чудотворец наделён домашним складом ума и общительным нравом, и он никогда не бывает так счастлив, как когда его окружают такие дружелюбные и близкие по духу люди, коих я вижу перед собой, великодушно стремящиеся подбодрить в его просветительской кампании. Заходите, заходите, всего пятьдесят центов за то, чтобы пролить галаадский бальзам на сердце сего одинокого изгнанника.

Я спросил дядю Неда, не мускусная ли крыса то была, и он ответил:

— Не знаю, Джонни, не знаю. У меня не было времени зайти и подбодрить одинокого изгнанника, ибо имел я несчастье носить старый цилиндр и выглядеть так, будто собираюсь красть лошадей, потому боялся, что, если пойду на шоу, то буду слишком поглощён созерцанием бобра, потеряю счёт времени, и опоздаю на переправу.

Бобры — млекопитающие, но мускусная крыса земноводное и откладывает яйца. И вот почему я считаю, что у каждого свой вкус, но для тигра все одинаковы.

Она живёт в реке, и когда её пытаются поймать, то переплывает реку, презрительно круча хвостом, как бы говоря:

— Не догонишь!

Но если у тебя есть ружьё, то у тебя есть и шанс.

Индеец съедает мускусную крысу целиком, вместе с шерстью и всем таким прочим, а белый и говорит ему:

— Ты нецивилизованный болван, как не стыдно быть таким мерзким, почему ты не ешь устриц, как все люди?

Но, если бы я был индейцем, мне было бы всё равно, что я ем, лишь бы оно было вкусно. Малыш Фрэнки ест всё подряд, а потом страдает. Однажды Мэри, это горничная, подошла к моей матери, вся в слезах, будто её облили и сказала:

— О, мэм, я дала Фрэнки поиграть с отцовским перочинным ножиком, но боюсь, что он неправильно им воспользовался.

Мать велела:

— Иди и забери нож сию же минуту!

Но Мэри только заплакала ещё сильнее и сказала:

— Он не отдаст нож, потому что он его проглотил.

Девчонки — дуры, а вот мой брат Билли умеет стоять на голове, а Джек Брайли, крутой моряк, может взобраться на мачту и бросить вызов шторму!

Джек говорит, что однажды другой моряк нанялся помощником капитана на корабль, а капитана там был ручной кенгуру. Однажды, перед отплытием корабля, помощник капитана лежал на своей койке, и кенгуру вошёл и оглядел каюту, но помощник, по его словам, сделал вид, что спит. Итак, кенгуру стащил рубашку и засунул в сумку у себя на животе. Затем он взял расчёску и щётку для волос и тоже запихал их внутрь. Проходя мимо, увидел новые ботинки помощника, его зубную щётку и железнодорожный справочник и всё забрал. Затем кенгуру ускакал.

Помощник капитана встал, пошёл к капитану и сказал:

— Если вы не возражаете, сэр, я хотел бы сойти на берег, ибо мы обречены сгинуть в морской пучине.

Капитан удивился, с чего он это взял, и помощник ответил:

— По верному знаку. Я видел, как ваша большая французская крыса собирала вещи, чтобы покинуть корабль.

Крысы есть везде, но кенгуру — уроженец Иллинойса и прыгает там по скалам!

Жених моей сестры считает, что у женщин крысы в волосах, так что лучше держаться от них подальше, но сестра сказала, почему он сам так не делает?

Когда он приходит в гости, то спрашивает, как у меня дела с естественной историей, а потом рассказывает мне всякие интересные вещи, но сестра говорит, что всё это враки, и я не должен верить ни единому его слову, и смотрит на него полными упрёка глазами, но он ни капельки не тушуется. У неё глаза коричневые, а у него серые.

Крысы — двуногие, но у гипотама есть шерсть на зубах, и он может раскусить местного негра, будто конфету. И именно поэтому я считаю, поступай с другими так же, как хочешь, чтобы они поступали с тобой.

— О-о-о. Ооооооооо! — неубедительно застонал призрак Марли, гремя цепями.

Скрудж затуманенным взором вгляделся во мрак.

— Что ещё? — спросил он, натягивая на себя одеяло.

— Ооооо, Эбинизер Скрудж, это я, Марли, твой старый друг и деловой партнёр, случайно упавший с крыши двенадцатиэтажного здания, кхм, — представился призрак.

Он был увешан призрачными цепями, а к призрачной лодыжке был прикована древний светящийся арифмометр IBM 1456.

Марли продолжал:

— В общем, хочу казать, что я послан показать тебе ошибочность пути твоего... Однако ты тут совсем неплохо обустроился, Эбинизер!

Скрудж включил свет. Стены спальни были задрапированы дорогим шёлком, а покрывало на кровати было сшито из горностая. Вместо традиционной ночной рубашки и шапочки с помпоном на голове Скрудж был одет в кунг-фу-пижаму от Джеймса Бонда.

— О, так это ты, мой старый коллега по бизнесу Марли, свалившийся с крыши двенадцатиэтажного здания прежде, чем я успел его схватить, кхм-кхм, — сказал Скрудж. — Как призрачный бизнес?

Марли выглядел немного удивлённым.

— О, знаешь, не так уж хорошо, но не так уж и плохо, — пробормотал он.

Скрудж выскользнул из постели и накинул расшитый золотом халат.

— Послушай, старина, что всё это значит? Ты уже второй раз преследуешь меня. Помнишь? Бздынь, бздынь, ты явился. Не могу не признать — очень впечатляюще. Бздынь, бздынь. Весьма впечатляюще. Я стал лучше и всё такое. Мистер Диккенс придавал этому большое значение.

— Да, но... — начал призрак Марли.

— Раньше я ненавидел Рождество, — сказал Скрудж, открывая бар. — Виски, или ты не притрагиваешься к крепким напиткам? Ха-ха. В любом случае, всё это позади. О да, ты заставил меня увидеть ошибочность моего пути…

— Я сдаюсь, — пробормотал призрак и пронзительно свистнул.

Раздался хлопок, и в центре комнаты появился второй дух. У него были короткие вьющиеся волосы, широкая улыбка, в одной руке он держал мерцающую книгу и, казалось, говорил в микрофон.

— Гррр! — вскрикнул Скрудж. — Да это ж Эмон О'Физзи!

— Да, Эбинизер, — прошелестел дух. — Ты помнишь этот голос? Бугарра!

— Да, точно твой голос, — пробормотал Скрудж, не слишком впечатлённый.

— Я имел в виду этот ГОЛОС! — рявкнул О'Физзи.

— Да благословит Господь каждого из нас, — произнёс тоненький голосок.

Скрудж театрально ахнул.

— Так и есть! Неужели! Боже мой! Так и есть! — воскликнул он. — Это Крошка Тим.

— Он самый. Да, Скрудж. А теперь мы переносимся...

И словно по призрачному телевизору, Скрудж увидел сцену в доме Крэтчитов: вся семья счастливо сидела за столом.

— Да это семья Крэтчитов, счастливо сидящая за домашним столом после того, как я исправился, стал лучше и решил полюбить Рождество.

— А потом ты скупил компании по производству крекеров, фермы по разведению индейки, фабрики по производству бумажных цепочек и фабрики по производству снеговиков из полистирола...

— Совершенно верно. А ещё снежные лавки, фабрики воздушных шаров и фабрику пластиковых рождественских Дедов Морозов для маленьких противных пирожных с розовой глазурью, — продолжил Скрудж. — И я объединил их всех вместе, в результате у меня получилась одна большая рождественская компания... «Юни-Скрудж»!

Тут О'Физзи исчез, но забил фонтан цветных огней, и явилось второе кошмарное видение. Ужасное. Скрудж вцепился в занавески.

— Это... это... — забормотал он, уставившись на огромный подбородок, нависший над ним.

— С тобой всё в порядке, дорогой? — спросил Брюс Форсут. — На данный момент я здесь, чтобы продолжить это шоу. Всё в порядке?

Скрудж представил себе магазины, заполненные продуктами «Юни-Скрудж». Твёрдые куски мыла в рождественской упаковке, весьма ценной, ибо стоимость сразу вырастала на тысячу процентов.

Огромные магазины, заполненные матерящимися папашами, орущими детьми и обычно милыми мамочками, вопящими:

— Погоди, вот я до тебя доберусь, и я тебе задам!

Там были коробки с двухпенсовыми крекерами по цене 45 пенни за крекер, ибо в каждую из них вкладывался кусочек настоящего пластика.

Там были сухие сигары и призывные штопоры, люди напивались на вечеринках и врезались друг в друга на машинах.

Были телепрограммы, похожие на тысячу нарезок из старых фильмов Уолта Диснея, виденных десятки раз.

Видение на мгновение затуманилось, а затем показало очень толстую и пресыщенную семью Крэтчитов, ворчащую вокруг двадцатисемидюймового цветного телевизора. Они не выглядели такими уж счастливыми.

На экране кучка богохульствующих атеистов в бумажных шляпах пыталась выдавить из себя хоть какой-то рождественский энтузиазм в студии, полной холодного света.

— Помните старые времена, миссис К? — спросил Боб Крэтчит. — Тогда нам было весело. В этом году я наелся Рождества до отвала... Больше никогда!

Изображение и Брюс Форсут исчезли, уступив место по-настоящему ужасному существу с закатившимися глазами и кривой ухмылкой, заставившей Скруджа взвизгнуть от ужаса.

— Нет, только не Хьюджи Грин! — закричал он.

— Спасибо, спасибо вам, друзья, — объявило существо. — И давайте похлопаем Брюсу Форсуту за его блестящее выступление! А теперь, друзья, вот что готовит нам грядущее Рождество...

На мгновение возникло видение потемневших магазинов и мрачных улиц, а затем сцена стыдливо исчезла.

— ...С чего бы вдруг? — удивился Скрудж.

— Все решили, что больше никогда, — объяснил Хьюджи Грин.

— Рождества больше не будет? — пробормотал Скрудж.

— Они не видели в этом смысла, — сказал Хьюджи Грин. — И хорошего бывает слишком много.

Скрудж проснулся следующим утром и сразу же подошёл к окну. Он посмотрел на весёлые фонарики, вывешенные владельцами магазинов, дабы избавить себя от необходимости быть вежливыми с покупателями.

Он также увидел крепкого на вид парнишку.

Он продаст все свои рождественские фабрики. Он продаст свои телестудии. Он снова станет скрягой, что, по крайней мере, полезно для здоровья.

С этим придётся подождать. Но уже сейчас он может начать с малого.

— Эй, — крикнул он мальчику. — Вот тебе пятёрка. Тебя ждёт ещё одна, если ты сбегаешь к Крэтчитам и выключишь их телек.

Затем он закрыл окно.

— Вздор, — весело подумал он. — Чепуха.

Эмон О'Физзи, Брюс Форсут, Хьюджи Грин — отсылки к известным английским актёрам и телеведущим 1970-х годов (Eamonn Andrews, Bruce Forsyth, Hughie Green).

Это история о настоящем диком Западе.

В маленьком городке Лланоджи на границе Англии и Уэльса настало время овечьего родео, и улицы были полны овец, больших волосатых овцеводов и маленьких, шустрых на вид чёрно-белых собачек.

В двух городских пабах — «Три пера» на валлийской стороне улицы и «Сердце дуба» на другой — выпивка была нарасхват, и несколько витрин уже были разбиты.

Обстановка была более шумной, чем обычно, ибо Великая угольная лихорадка 1871 года была в самом разгаре, и город был битком набит поседевшими старателями, приехавшими застолбить права на свои участки. А также на свои стейки, поскольку наступило время ужина.

Пианино играли, собаки лаяли, драки вспыхивали, и город успокаивался, готовясь к жаркой ночи.

Было так шумно, что полусонный мистер Оуэн Джонс в задней комнате почтового отделения, телеграфа и кондитерской Лланоджи, едва не зевнул морзянку сообщения, пришедшего по проводам из далёкого Херефорда.

— Боже правый! — воскликнул он, вслушиваясь в точки и тире. Схватив карандаш, поспешно записал сообщение и, прихрамывая, отправился в «Три пера».

Бар был полон дыма.

— Большой Дэй здесь? — крикнул мистер Джонс.

Огромный мужчина с окладистой чёрной бородой оторвал голову от жёсткого забивания козла с шулером из Кардиффа.

— Взгляни на это, Большой Дэй! — воскликнул мистер Джонс.

Большой Дэй прочитал сообщение. В нём говорилось:

КОНСТЕБЛЬ МАКДУГАЛ ПРИБЫВАЕТ СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ ЛЛАНОДЖИ ОСТАНОВИТЬ ТВОРЯЩЕЕСЯ БЕЗЗАКОНИЕ ОСТАНОВИТЬ ЕГО ДОЛЖЕН ПРЕКРАТИТЬ ОСТАНОВИТЬ ГЛАВНЫЙ КОНСТЕБЛЬ ХЕРЕФОРД.

Большой Дэй, самый крупный в пограничье угонщик овец, контрабандист лука-порея и похититель пони, так сильно рассмеялся, что упал со стула. Несколько костяшек домино выскользнули у него из рукава.

Вскоре смеялись все (смеяться безопаснее всего вместе с Большим Дэем).

— Если мы не выставим его с вещами в течение недели, Лланоджи меня сильно разочарует, приятель, — изрёк он, — а его шлем будет висеть у меня над камином!

Через час на Хай-стрит возникла фигура в синем верхом на полицейском велосипеде.

— В седле он не выглядит слишком высоким, — констатировал Большой Дэй, подпиравший стену возле «Перьев».

— Ты глянь, прямо из подгузников, — ухмыльнулся опасный Дилан Морган, известный как Одинокий Фермер.

Констебль Хэмиш Макдугал, выпускник полицейского колледжа Хендона, осторожно прислонил велосипед к стене старого полицейского участка.

Насчитывалось уже несколько попыток навести закон и порядок в Лланоджи, но Большой Дэй со товарищи быстро их пресекли.

В полицейском участке повсюду была пыль. И ещё посуду были овцы. Очень маленький и невзрачный человечек, но в большой шляпе и с пышными усами дрыхнул в камере.

— Эй... — начал Хэмиш. Что-то вонзило зубы в его толстые саржевые брюки. Он чувствовал, как клыки сжимают ногу подобно тискам.

— А? О, констебль. Хе, хе, хе! Ладно, Сэнди, отпусти. Она немного спешит с незнакомцами, — пояснил усатый.

Хэмиш осмелился взглянуть вниз и обнаружил, что большая, побитая молью овчарка разжала хватку и уползла в камеру под койку.

Усатый встал и пожал ему руку.

— Кто вы? — спросил Хэмиш.

— Зовут меня Крабэппл Эванс. Я здесь вроде как смотритель, с тех пор как последний полицейский убыл.

— Хорошо, — сказал Хэмиш, усаживаясь на пыльную скамью. — Расскажите мне о Лланоджи.

— Ужасное место, парень, ужасное место. Контрабанда нарциссов, браконьерство и драки на угольных шахтах каждую ночь. За последний год они управились с двадцатью семью полицейскими. Хе-хе!

Крабэппл снял с гвоздя на стене большую валлийскую арфу.

— Извините, мне пора на вечернюю репетицию, — сообщил он. — Готовлюсь к большому конкурсу бардов Лланоджи. На вашем месте я бы отправился в «Три пера» и представился. Хе-хе!

Когда Хэмиш шёл по Хай-стрит, то услышал резкий голос Крабэппла, доносившийся через окно камеры. Смотритель пел:

Не оставляй, Морган Блодвен,

Меня в сей нашей свадьбы день...

Внутри «Трёх перьев» стрелки часов показывали десять минут десятого, как и в предыдущие пятнадцати лет. На самом деле было пять минут после закрытия.

Большой Дэй и Одинокий Фермер расписали партию в дартс против пары городских пижонов из Херефорда и выиграли с помощью хитроумно утяжелённых дротиков. Разве мог Большой Дэй упустить возможность сжулить?

Одинокий Фермер промурлыкал какую-то мелодию, а затем прошипел:

— Слыхал я, что лондонский угольный поезд пройдёт через Лланоджи завтра вечером, гружённый отборным углём и золотом шахтовладельцев.

— Понятно, парень, — задумчиво протянул Большой Дэй. — Обидно, если его случайно ограбят, верно? Мне нужно подумать об этом.

Как раз в этот момент в дверях появился констебль Макдугал. Он объявил официальным тоном (немного неуверенным, ибо это было его первое дежурство):

— Всем добрый вечер. Привет, привет, большой привет, и что всё это значит? Десять сорок пять и ещё не закрыто?

Бармен пожал плечами, как бы говоря, что паб никогда не закрывался, пока не скажет Большой Дэй. Все замерли в ожидании Большого Дэя.

Но вместо того, чтобы выйти из себя, тот поклонился и сказал:

— Полагаю, что джентльмен прав. А теперь давайте, ребята, выпьем на посошок, мы же люди законопослушные.

— Э-э... что ж, просто постарайтесь, чтобы это больше не повторилось, — сказал Хэмиш, весьма довольный собой.

— Почему ты ему не врезал? — спросил Одинокий Фермер, когда они выходили из паба.

— Мы не должны вызывать никаких подозрений, если собираемся завтра ограбить экспресс, — пояснил Дэй. — Оставим его на потом. Собери банду, и мы выработаем план.

Но случилось так, что ближе к вечеру следующего дня Крабэппл оказался неподалёку от глубокой просеки, где проходила главная железнодорожная ветка Лланоджи, охотясь на кроликов. Он двигался тихо и держался в тени, ибо кролики ему не принадлежали, да и земля также ему не принадлежала. Он услышал голоса и, выглянув из-за кустов, увидел Большого Дэя со товарищи. Они укладывали шпалы поперёк пути!

И всего в нескольких дюймах от Крабэппла стоял Одинокий Фермер...

Под рукой Крабэппла хрустнула веточка.

— Кто там? — крикнул Одинокий Фермер, оборачиваясь.

— Здесь нет никого, кроме нас, кроликов, — отозвался Крабэппл и внезапно пожалел об этом. В следующее мгновение он уже мчался прочь, спасая свою жизнь.

Одинокий Фермер бросился за ним, но в этот момент Сэнди, собака Крабэппла, выскочила из кустов и укусила его за ногу.

— ****!! — выругался Одинокий Фермер.

Констебль Макдугал сидел, когда ворвался Крабэппл.

— Они... они... они... — задыхался старик.

— Они — что?

— Они собираются пустить экспресс под откос!

— Что?! — Хэмиш вскочил и схватил свой шлем. Они бросились к его велосипеду — и обнаружили, что оба колеса сняты.

— Большой Дэй сейчас на просеке! — крикнул Крабэппл.

Хэмиш взглянул на городские часы.

— Поезд подойдёт через несколько минут, — сказал он. — Быстро: у кого в округе есть велосипед?

— Ну, у меня есть старый в сарае за домом… — начал Крабэппл.

И он действительно был старым, пенни-фартинг с литыми резиновыми шинами. Они трясанулись вниз по улице, Крабэппл яростно крутил педали, констебль Макдугал держался за его ремень, а собака Сэнди с лаем бежала сзади.

— Я знаю, где мы можем остановить поезд, прежде чем он доберётся до просеки, — крикнул Крабэппл на ходу. — Единственная проблема — там довольно крутой холм...

Они услышали свисток поезда, когда вознеслись на вершину холма, и увидели внизу экспресс, петляющий по долине. На спуске Крабэппл отпустил педали.

Мимо проносились деревья и кусты. Сэнди осталась далеко позади. Колёса велосипеда вращались так быстро, что стали невидимы.

— Ты можешь нажать на тормоза? — закричал Хэмиш, перекрывая шум ветра.

— Что такое тормоза? — крикнул в ответ Крабэппл.

Из подшипников начал валить дым, а оси колёс начали раскаляться докрасна.

В вагоне первого класса экспресса сэр Хамфри Клинкер, владелец шахты, читал «Таймс», когда его внимание привлекло весьма необычное зрелище.

Старинный велосипед поравнялся с мчащимся поездом. За рулём восседал усатый старик, во весь голос распевавший «Страну моих предков». Молодой полицейский, вцепившись в седло, пытался своим шлемом сбить пламя, охватившее колёса.

— Вельми любопытно, — решил сэр Хамфри.

Полицейский поднял голову и, казалось, принял решение. Одним прыжком он спрыгнул с велосипеда и уцепился за борт раскачивающегося вагона.

Он забрался внутрь через открытое окно и крикнул:

— Где стоп-кран, именем закона?

— Мой дорогой сэр, вы не должны срывать стоп-кран без крайней необходимости, — объявил сэр Хамфри. — Если вы это проделаете, то получите штраф в пять фунтов.

— Это чрезвычайная ситуация! — воскликнул Хэмиш.

Сэр Хамфри встал и потянулся к шнуру.

— В таком случае, мой дорогой сэр, — изрёк он, — позвольте мне удовлетворить свою юношескую мечту.

И рванул стоп-кран. Каждое колесо в поезде оказалось намертво заблокировано. Экспресс резко остановился в нескольких ярдах от баррикады Большого Дэя.

— Честное слово, — восхитился сэр Хамфри. — Если бы я знал, что это так весело, я уже давно рискнул бы пятью фунтами.

Хэмиш подбежал к голове состава и схватил Большого Дэя, вскрывавшего опломбированный вагон. Но рядом был Одинокий Фермер и остальная шайка.

— Свяжите его! — прорычал Большой Дэй.

Но бандиты в ужасе смотрели на нечто за его спиной.

Со стороны трассы вырвалось огромное облако чёрного дыма и красного пламени, в центре смутно виднелось закопчённое лицо, издававшее странные звуки.

В следующее мгновение Крабэппл оказался рядом. Его велосипед врезался в камень, взорвался, и воздух наполнился искрами и кусочками металла.

Хэмиш воспользовался своим шансом и добился чистой победы по правилам дзюдо Хендонского полицейского колледжа (пункт № 24-b).

— Бдыщ! — крутящееся колесо приземлилось на голову Одинокого Фермера.

Констебль Макдугал объявил:

— У меня есть основания полагать...

— Блямс! — Крабэппл, взлетев, упал с неба на нескольких грабителей.

— ...что ты можешь помочь мне...

— Рррр! — подоспевшая Сэнди, вцепилась в оставшегося грабителя.

— ...ответив не несколько вопросов, — закончил констебль Макдугал.

Он и Крабэппл, назначенный временно исполняющим обязанности специального констебля, выстроили ошеломлённую банду в шеренгу, надели на них наручники и препроводили в тюрьму Лланоджи.

В ту ночь в городе было очень тихо.

Хэмиш стоял у дверей полицейского участка и слушал, как Крабэппл распевает новую песню:

Голову свесь, Большой Дэй…

— Да, полагаю, отныне в Лланоджи будет спокойно, — изрёк Хэмиш.

И стало так, и продолжалось так около трёх дней. Лланоджи был очень суровым городом.

«Не покидай меня…» – заглавная песня Дмитрия Тёмкина из вестерна «High Noon» (1952).

«Страна моих предков» (валл. Hen Wlad Fy Nhadau) — национальный гимн Уэльса (1856). Слова Эвана Джеймса, музыка его сына — Джеймса Джеймса.

«Голову свесь…» – песня «Tom Dooley» Томаса Лэнда об убийстве в 1866 году Лоры Фостер бывшим конфедератом Томом Дули. Стала популярной в версии американской группы «The Kingston Trio» (1958).

Рассказывают, что как-то раз к одному народу пришёл Учитель, и никто не знал, откуда он взялся. Но он казался добрым и мудрым, и поскольку обладал полезными знаниями, а также отстаивал высокие моральные принципы, то приняли его радушно, и стали им восхищаться.

Однако некоторые из более богатых людей, завидуя, что кто-то может обладать большим влиянием, чем они, решили задать ему такой вопрос, на какой не сможет он ответить. Однажды подстерегли они Учителя на дороге, пока он не появился он с учениками своими, и выборный от людей тех спросил его:

— Если ты веришь в слова свои, что мир был сотворён силами, полностью благими, то какова же тогда причина болезней и уродств, страданий и смерти?

Учитель ответил:

— Бог любит всё им сотворённое.

— Так где же этот Бог, о ком ты так свободно говоришь? — спросили его.

— Ты можешь найти Бога, где пожелаешь, — ответствовал Учитель.

— Мы мало размышляли об этом, — сказал ему. — Но должны ли мы чтить создателя чумы, того, кто велит нам умирать, кто сделал плоть нашу пищей для червей?

— Послушайте, — сказал Учитель, — и я объясню вам, почему.

Жил-был (по его словам) фермер, и любил он землю свою. Он вспахивал и засевал поля свои и кормил плодами с полей тех семью свою. В те дни, когда джентльмены на лошадях проезжали мимо, намереваясь поохотиться на лис, он махал шляпой и приветствовал их. Ведь он также держал кур, а все знали, что лисы едят их.

В один ненастный год вместе с зимним туманом прокрался мор. И встретил фермер Святки в том году в одиночестве; ибо умерла и жена его, и дети.

Всё, что осталось у него, кроме замороженных овощей, — это стайка кур во главе со смирным петухом.

И всё же они приносили яйца. Из дерева и соломы смастерил фермер курятники для выводка цыплят. Он растил выводок за выводком, давал имена каждому цыплёнку, заботился о его росте и научился любить их всех.

В один из осенних дней, когда погода была ясной и свежей, охота вновь пронеслась мимо, и, проверяя свои курятники, фермер обнаружил лисёнка. У лисички был гладкий красновато-коричневый мех, яркие глаза и удивительно острые зубы.

Схватив палец фермера, будто материнский сосок, она захныкала, не обнаружив молока.

Возникло желание у фермера призвать гончих и бросить лисёнка им на растерзание. И всё же лисичка была красива, и когда он заглянул в её сияющие глаза, то почувствовал, что решимость его иссякла. От одиночества принёс он её к своему очагу и дал яйцо, прибережённое на ужин. Лисичка поела и, довольная, легла рядом с ним. В ту ночь он впервые с тех пор, как умерли его дети, хорошо выспался.

Пришло время, когда яиц стало не хватать, а лисы не могут питаться листьями и кореньями. Лисица зарычала от голода, что был сильнее её, и начала царапать прутья курятника. Фермер долго размышлял и решил вернуть её в дикую природу. Что ж, если он должен, то должен...

И вновь послышались звуки охотничьих рожков. И сказал фермер:

— Если я отпущу тебя, собаки тебя убьют. Если я отдам тебе на съедение цыплят, я, скорее всего, умру с голоду. Я люблю этих глупых птичек, что выращиваю из яиц, но, может быть, это потому, что я завишу от них, ибо они помогают мне выжить, а не потому, что я ухаживаю за ними с тех пор, как они вылупились, и называю каждого по имени. Не знаю. Но разве не ем я их, когда приходится, — не убиваю в печали, когда состарятся они, не ощипываю и не варю для собственного пропитания? Поэтому лучшее, что могу сказать — я не стану любить своих цыплят меньше, если ты съешь их. Но если охотник натравит на тебя гончих, то не полюбит ни тебя, ни их. Иди сюда, маленькая лисичка! Выбирай себе цыплёнка!

И заговорила лисичка. Он отчётливо расслышал слова её, и в тоне её сквозило огромное удивление.

— Значит ты — Бог!

Она схватила свой подарок и побежала. Но тот оказался слишком тяжёлым. Гончие догнали её и разорвали на части. Когда охотники пришли похвалиться, что избавили эту и другие фермы от опасной лисы, они обнаружили пятьдесят кур, клевавших землю вокруг фермера, умершего от долгих лишений, но с улыбкой блаженства на лице.

— Мы ничего не можем понять из твоей глупой истории, — сказали богатые люди, так завидовавшие влиянию Учителя.

— Но мы можем, — сказали простые люди, и после этого перестали обращать внимание на приказы богачей, и стали управлять своей жизнью, следуя наставлениям того, кто совсем недавно был незнакомцем, пришедшем неведомо откуда.