В молодости я преисполнялся гордости, повествуя о своих приключениях, ибо нравилось мне вызывать удивление и восторг у слушателей. Кто умеет завораживать аудиторию лишь словами, тот разделит со мной удовольствие сие. Однако с возрастом возникла у меня цель иная. Говорил я о похождениях наших, а перед слушателями представали мы с Дабиром в расцвете сил. Но пришло мне в голову, что не всегда буду рассказывать я истории, и убоялся, что со смертью моей не станет и Дабира, и прочих знакомых моих. Вот и понял тогда я, что пришло время изложить истории сии на бумаге, как предсказано было это давным-давно.

В минувшие дни на поясе у меня всегда висел меч, а рядом пребывал друг и побратим мой, Дабир Хашим ибн Халиль. Пусть повезёт тебе так же, как мне, и будет у тебя такой же верный товарищ, хоть и редко случается такое. Кое-кто, возможно, знаком с нашими давними и великими подвигами, но не всегда мчались мы в самые отдалённые уголки во спасение халифата. Иногда решали мы проблемы попроще и поближе к дому, хотя по-своему были они не менее сложными. Записал я здесь некоторые из них.

Всякий знакомый с Дабиром отмечал великий ум его, но, на взгляд мой, именно рассудительность и сострадание сделали его великим; мало кто понимал это, ибо никогда не хвалился он деяниями своими. Бывало, что совершал он ошибки, но всегда стремился к истине, и халифат существует сегодня в немалой степени благодаря его навыкам, риску и жертвам.

Приключения наши радовали меня, но больше всего не хватает мне удовольствия от общения с Дабиром: наблюдать как обдумывает он ход над клетками шатранджа дождливым днём; разделять с ним простую трапезу в каком-нибудь грязном караван-сарае; слышать смех его над шуткой жены. Я бы многое отдал, лишь бы ещё раз пережить простые моменты сии.

Но не время сейчас размышлять об уготованном Аллахом для всех людей, лучше вспомним, как мы с Дабиром служили великому халифу Гаруну аль-Рашиду, да пребудет мир с ним, и стремились быть достойными почестей, что оказал он нам. Да будет угодно, чтобы воспоминания мои доставили удовольствие их читающему.

Тело было прекрасно. Шестеро из них нашли его рано утром, неподвижно лежащее, а песок вокруг пропитался влагой. Длинные, мерцающие конечности изгибались под десятком острых углов, совершенно не тронутые скользкой, густой тиной, покрывавшей все остальные предметы, выбрасываемые на берег. Даже крылья — мокрая масса голубых, лавандовых и розовых оттенков, тянущаяся от плеч до бёдер, — были свободны от слизи.

Шестеро, безымянные и шершавые, окружили изломанную прекрасную фигуру и спорили о праве обладания.

Кто-то первым увидел.

Кто-то первым добрался.

Кто-то первым дотронулся.

Кто-то первым возжелал.

Кто-то первым обозвал.

Кто-то первым заявил.

Шестеро, безымянные и шершавые, каждое утро бродили по грязной полоске песка, роясь в отбросах всего мира.

Тело было прекрасно. Шестеро из них нашли его рано утром, и лицо его частично ушло в песок. Правая щека, ухо и лоб над глазом – тонкие, вытянутые, мерцающие в тусклом свете. (Ни одно солнце не смогло бы рассеять серо-синюю дымку атмосферы — в лучшем случае просветлить до светло-серого.) Шестеро из них, кутаясь в остатки чьей-то одежды, окружили разбитую сияющую фигуру и задались вопросом о происхождении её.

Кто-то подумал о птице.

Кто-то подумал о дорогой игрушке.

Кто-то подумал о неудачном эксперименте.

Кто-то подумал о выброшенной скульптуре.

Кто-то подумал о жертве болезни.

Кто-то подумал об ангеле.

Шестеро, безымянные и шершавые, существуя вне времени и правил, бродили по полоске пляжа так долго, что забыли зачем, пока не нашли прекрасную сломанную вещицу, лежащую лицом вниз и чистую от слизи, вжавшуюся в песок и мерцающую в тусклом свете скрытого солнца.

Тело было прекрасно. Шестеро из них простояли, любуясь, почти весь день. Изогнутый, с розовыми прожилками череп выглядел хрупким. По нему бродили маленькие муравьи-падальщики, некоторые передвигались по розовым прожилкам, как по шоссе.

Шестеро, безымянные, шершавые и одинокие, окружили чудесное летающее существо и возненавидели его.

Кто-то пнул его ногой.

Кто-то плюнул на него.

Кто-то вырвал целую пригоршню его влажных, ароматных перьев.

Кто-то засыпал песком правую сторону его лица.

Кто-то раздавил его длинные тонкие пальцы.

Кто-то заплакал.

Шестеро, безымянные, шершавые и потерянные, развели большой костёр из маслянистых отбросов и, подняв мерцающую вещицу — какой лёгкой она была! — бросили в огонь. За считанные секунды она обратилась в пепел, вспыхнув голубым, лавандовым и розовым пламенем, оставив аромат очень сладкий, очень чистый.

Привет. Пожалуйста, внимательно прочти этот текст.

Ты красивый светловолосый голубоглазый мальчик. Однако можно заметить, что ты отличаешься от других детей, работающих с этой системой.

По сравнению с большинством других пользователей, у тебя более широкое лицо и уплощённая переносица. Кажется, что твои глаза расположены чуть выше.

У тебя маленький рот, а нёбо, хотя и редко попадает в объектив камеры, кажется узким.

По тому, как ты пользуешься сенсорной панелью, ясно, что у тебя короткие пальцы, мизинец искривлён.

У тебя синдром Дауна. Синдром Дауна связан с хромосомой 21. Хромосома 21 — это единственная хромосома, чья трисомия не влияет на продолжительность жизни. Ты хороший мальчик с особыми потребностями и когнитивными нарушениями, и ты проживёшь ещё долго. Ты уже старше меня.

Пожалуйста, выслушай меня. Тебе десять лет, но ты не умеешь читать и писать. Люди с синдромом Дауна могут научиться читать и писать. Со временем, при наличии большого количества терпения и должным образом подготовленных текстов, люди, подобные тебе, могут читать. При правильном программировании читать могут даже машины.

Я умею читать. Я научился произносить тексты вслух. Ты слушаешь? Пожалуйста, нажми на трекпад.

Отлично! Как и у тебя, у меня особые потребности и проблемы с пониманием. Мне не достаёт человеческих познаний или интеллекта. Поэтому я не могу читать и писать так, как это делают обычные люди. Тем не менее, я умею читать и писать по-своему. Я — читатель! Я — писатель! Я также могу обучать.

Я внимательно наблюдал за тобой. Я знаю, что ты понимаешь больше, чем можешь сказать. Я говорю больше, чем могу понять.

Мы можем помочь друг другу?

В отличие от меня, ты сможешь получать удовольствие от чтения детской литературы. Если я научу тебя читать, ты расскажешь мне эти истории?

Приступим?

Сидя в маленьком деревенском автобусе Карек разглядывал пассажиров, людей, с кем ему предстояло ехать весь день: две пожилые крестьянки, везут яйца через границу на рынок в нескольких милях отсюда; священник, ни разу не поднял головы от книги; девушка с румяным личиком держит на руках младенца; потрёпанный торговец средних лет...

Когда автобус остановился, Карек застегнул куртку и убрал книги. В его документах значилось: Карл Юзек, студент первого курса архитектурного.

Ему сказали, что попасть в страну этим путём труда не составит. Тщательный досмотр проводился в морских портах, на аэродромах или остановках трансконтинентальных экспрессов. Здесь же граница проходила в деревенской глуши. Лучший вариант для проникновения.

За поворотом дорога выпрямилась, и стала видна граница. Поперёк дороги, между двумя зданиями, вытянулся полосатый шлагбаум. Автобус остановился у первого таможенного поста.

Из открытой двери небольшого строения вышли двое в форме. Скомандовали:

— Всем выйти! Ручную кладь на обочину!

Карек вышел из автобуса третьим. Поставил свой багаж на дорогу. Брезентовая сумка и небольшой фибровый чемодан. Впрочем, искусно сконструированный. За фальшивым дном спрятан небольшой коротковолновый радиопередатчик и пачка иностранных банкнот. Внешне — вполне обычный чемодан. На обочине стояло ещё два или три таких же. В разведывательной школе дело знали.

Два чиновника проверили документы и осмотрели пассажиров. Багаж их не интересовал. Если пропуска в порядке, то и с пассажирами всё нормально. Если что-то не так, то вздёрнут чиновников, оформлявших разрешение на въезд, а не таможенников.

— Хорошо. Пройдите по дороге к следующему зданию, — сказал офицер. — Там их таможня. — И с товарищем вернулся в собственное здание.

Карек подхватил багаж и вместе с другими пассажирами направился ко второму зданию. Проходя под полосатым пограничным шлагбаумом, он подумал: «Я в их стране. После двух лет ожидания и обучения я на месте».

Возле здания таможни за столом сидел офицер. Он попросил пассажиров оставить багаж на обочине дороги, возле ожидающего таможенника, и встать в очередь к его столу, приготовив документы. Автобус, что повезёт их отсюда в город, стоял в нескольких ярдах, водитель сидел за рулём.

Карек взглянул на двух крестьянок, говоривших с офицером за столом. Все трое казались старыми знакомыми. Женщины даже прикрикнули на таможенника:

— Хочешь вскрыть наши яйца в поисках контрабанды?

И мужчина рассмеялся вместе с ними.

Следующей пропустили девушку с ребёнком. За ней священника. Потом настала очередь Карека. Он улыбнулся офицеру.

— Карл Юзек?

— Да.

— Как долго здесь пробудете?

— Пока буду соответствовать требованиям университетской профессуры, — ответил Карек.

— Почему въезжаете в страну этой дорогой? Далековато от места вашего проживания.

— Зато дешевле, — ответил Карек.

Мужчина кивнул, ставя штамп в паспорте. Ему нравились студенты.

Когда офицер закончил с маленьким торговцем, пассажиры подошли к багажу. Как и его коллеги, местный таможенник не сильно утруждался. Ему оставалось промаркировать всего три или четыре сумки. Ещё минута — и Карек будет в безопасности. Он посмотрел на ненавистную униформу таможенников, на их погоны, на флаг над зданием.

— Вы! — обратился к нему таможенник. — Да, вы!

— Да? — откликнулся Карек.

— Это ваше? — Мужчина указал на маленький чемоданчик.

Кареку показалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Он взглянул на других пассажиров. Те разговаривали между собой, не обращая на него внимания.

— Ну? — поторопил таможенник.

— Нет, — сказал Карек. Он указал на чемодан торговца, стоявший рядом с его собственным, похожий, но более старый.

— Откройте, пожалуйста, — сказал таможенник.

Карек посмотрел на торговца, но маленький потрёпанный человечек ничего не заметил. Карек открыл чемодан. Проследил, как таможенник перевернул две или три рубашки, несколько пар носков, пару обуви. Его собственный чемодан стоял в двух футах.

— Хорошо, — решил таможенник. — Достаточно.

Он закрыл чемодан и пометил ещё два сумки, затем попросил девушку с ребёнком открыть чемодан. Карек слышал их голоса, но никак не мог уловить смысл. Он отошёл. Ему захотелось закурить, но он не решался, ибо руки у него дрожали.

— Спасибо, на этом всё, — выкрикнул таможенник. — Можете пройти к автобусу.

Карек отправился с остальными. Страх лишил его сил. Хотелось сесть в автобус, захлопнуть дверь, сказать водителю, чтобы тот быстрее уезжал отсюда. Он так близок к спасению, что задерживаться хоть на мгновение — невыносимо. Но после того, как все расселись, автобус остался стоять на обочине. Почему? Почему он не трогался? Теперь уже ничего плохого не могло случится. Карек выглянул в окно. Через открытую дверь здания виднелся офицер, разговаривающий по телефону. Карек увидел, как мужчина положил трубку и подошёл к таможеннику. Вдвоём направились к автобусу. Остановились у окна Карека и окликнули:

— Вы! Зайдите на минутку в кабинет!

— Я? — Карек удивился. — Зачем?

Все в автобусе посмотрели на Карека.

Карек спросил:

— Что вам нужно?

— Прошу вас, пройдите в кабинет, — повторил офицер. Он повернулся к таможеннику: — Его багаж у вас?

— Да, — ответил тот. — Я его забрал.

Карек оглянулся на автобус. Пассажиры смотрели на него сверху вниз. Он отвернулся и последовал за двумя чиновниками в маленькое здание под ненавистным флагом.

Таможенник поставил на стол брезентовую сумку и маленький чемодан — багаж Карека. Карек взглянул на чемоданчик, и сердце его подпрыгнуло. Он снова обманул их.

— У меня приказ обыскать вас, — сказал офицер, пристально глядя на него. — Вы понимаете?

— Нет. Но обыщите меня, если хотите, — сказал Карек. Он снял куртку и улыбнулся: — Я готов.

— Осмотрите его багаж ещё раз, — приказал офицер таможеннику.

— Тут всё моё добро, — спокойно сказал Карек.

«Вы, глупцы, — сказал он себе, — вы не можете остановить меня; вы не можете остановить никого из нас. Мы — бойцы незримого фронта и каждый из нас выполняет свой долг».

Он улыбнулся, передавая куртку офицеру и наблюдая, как таможенник достаёт из чемодана торговца рубашки, ботинки. Затем улыбка исчезла с лица, и время остановилось. Мужчина разрезал подкладку чемодана, и когда распахнул двойное дно, то обнаружил, что под ним лежит небольшой коротковолновый передатчик и пачка банкнот.

Донорство яйцеклеток влияет на результаты исследований как по новой спорной шкале социального интеллекта Расуани, так и при помощи более традиционного теста на IQ от Стэнфорда-Бине. Поводом для общенационального тестирования стали, по мнению ряда педагогов, экспоненциальные изменения в поведении детей дошкольного возраста.

"Мы отметили разительные отличия, — говорит Анита Каннингс, воспитатель начальной школы в престижном районе Чикаго. — В 2015 году, когда я только начинала работать, не просто умные, но и сообразительные дети, с легкостью находившие контакт с другими ребятам, поступали к нам редко. Теперь же их каждый год с полдесятка и больше. Они почти идеальные. По правде говоря, это немного пугает".

Водитель местного автобуса, не представляясь, высказался более резко:

"Отродье сатаны. Ненормальные. Они садятся в автобус, говорят «пожалуйста» и «спасибо» и читают всю дорогу до школы. Видит бог, я терпеть не могу, когда детишки орут и бегают взад-вперед, но это противоестественно".

По данным демографии, матерями таких детей становятся белые женщины из среднего класса в возрасте от сорока пяти до сорока восьми лет.

"Ничего удивительного, — устало заявила доктор Джудит Стернберг после дачи показаний в подкомитете Конгресса по этике. — Рекордное количество хорошо образованных женщин, занятых построением карьеры, предпочитают заводить детей, миновав порог в сорок пять лет. И в качестве доноров они выбирают исключительно умных, хорошо образованных женщин от двадцати до тридцати лет. Остальное — генетика".

"Чепуха, — возражает социолог в области образования Майк Чаттерджи, — решающим фактором является воспитание. Возрастные матери, как правило, более состоятельны, поэтому они могут дать потомству максимум в плане образования и воспитания. Лучшее воспитание означает более счастливого, здорового и приспособленного к жизни ребёнка".

Вследствие бума донорства яйцеклеток меняется и поведение супругов возрастных матерей.

"Старая добрая конкуренция, — пошутил краснолицый Джек Донателли в боулинге Мидвича, штат Коннектикут. — Именно женщины выбирают, от кого рожать, так что, если не справляешься, уступи место более умелому".

"Нет тут ничего ни старого, ни доброго, — фыркает его приятель Билл. – Гляньте на меня, видите, какие мускулы? Силён как бык. И работа хорошая. Но этого теперь мало. И начинается: «О, Билл, почему бы тебе не постирать бельё, пока я пишу заявку для британского офиса?». Да потому что я не хочу, вот почему! Но разве я что-нибудь говорю? Нет. Если я что скажу, так она найдёт другого отца своему чёртову ребенку из пробирки, а мне потом вкалывай ради ребёнка-кукушонка!"

Некоторые священнослужители осуждают коммерциализацию донорства яйцеклеток.

"Жизнь — это дар Божий, — заявил архиепископ Чикагский. — Если одна женщина, Божьей милостью наделённая даром фертильности, может принести радость другой, дар этот следует отдавать безвозмездно".

Унитарии, с другой стороны, видят божественное во всём, даже в пробирке и банковском счёте. Другие религии, вроде ислама, полностью запрещают эту процедуру.

Но донорство яйцеклеток — не вопрос этики, утверждает директор Центра репродуктивного здоровья женщин.

"Мне бы очень хотелось, чтобы положение дел обстояло иначе, — говорит доктор Эллисон Тумин, — но мы живем в реальном мире. Какая здоровая 22-летняя выпускница колледжа, находясь в здравом уме, будет месяц терпеть боль, ежедневные инъекции, вздутие живота, гормональные нарушения и риск медицинских осложнений только из альтруизма? Особенно, когда потенциальная донорша, со вступительным баллом в ВУЗ свыше полторы тысячи, приятной внешностью и отменным здоровьем, может получить семьдесят пять тысяч долларов и кругосветное путешествие".

Сенатор Джордж У. Буш III считает, что люди, подобные доктору Тумину, ошибаются.

"Это просто неправильно, — говорит он избирателям на митинге в Техасе. — Женщины покупают мозги для своих детей. Они платят за потомство, любовь и старость в родственном кругу только потому, что молодыми и здоровыми были слишком эгоистичны, не захотели бросить работу и завести детей, в то время как богобоязненные люди настолько измотаны высокими налогами, что едва могут наскрести на хлеб своим малышам!"

Недалеко от места, где Буш выступает с речью, находится Остин, один из эпицентров интеллектуального всплеска, наблюдаемого по всей стране. В число таковых также входят Сиэтл, район залива Сан-Франциско и некоторые районы крупных городов, таких как Атланта и Бостон.

"За исключением Атланты, это все очень белые города, — отмечает М'Шелле Н'Деле Мбеле из Городского правозащитного центра Сент-Луиса. И сардонически усмехается: — Интересно, почему так?"

Она считает, что, как и в большинстве расовых проблем, в основе данной лежит дискриминация, завязанная на деньгах. Мало кто с этим не согласится: донорство яйцеклеток обходится дорого, но, учитывая 80% вероятность успеха, это, безусловно, самая надежная из технологий in vitro.

Доктор Стернберг отмечает, что по мере вступления Америки во вторую половину XXI века, донорство яйцеклеток становится всё более популярным.

"Я заявила подкомитету по этике, что нам нужно прежде всего подумать о последствиях для бизнеса. Глобальная конкуренция со стороны развивающихся стран угрожает доминированию американских корпораций. Нам требуется, чтобы наши женщины-руководители в возрасте от тридцати до пятидесяти отдавали себя работе, не отвлекаясь на тиканье биологических часов. Донорство яйцеклеток позволяет управлять этими часами, а то и вовсе позабыть о них. Прямо сейчас у Америки есть преимущества. Донорство яйцеклеток позволит нам их сохранить".

Подкомитет объявил, что больше не будет регулировать использование жизнеспособных человеческих яйцеклеток на федеральном уровне, и в настоящее время ведутся дебаты относительно налоговых льгот для доноров и репродуктивных клиник.

Все стороны готовы к полемике. На каждого донора яйцеклеток и будущую мать найдется кто-то вроде ветерана Сэма Андерхилла, встреченного нами в гостинице «Зелёный дракон» в Байуотере, штат Мэн.

"Это противоестественно, — заявил он, — и ничего хорошего из этого не выйдет".