Сборник можно условно разбить на несколько тематических блоков.

Больше всего рассказов относится к теме роботов, которым автор склонен придавать человеческие черты. Роботы пытаются привить своим воспитанникам интерес к классической литературе как оплоту духовности («Свеча горела»), учат преданности и взаимной ответственности («Устаревшая модель, одна штука»), предпринимают опасное путешествия для поиска людей в мире постапокалипсиса («Там, на юго-востоке»), воссоздают и воспитывают детей человеческих, передавая им сохранившиеся кусочки знаний и прививая навыки выживания («Каждый цивилизованный человек»), становятся создателями новых цивилизаций, уступая статус богов мертвым людям («Поговорить ни о чем»).

Автор не рассматривает варианты возникновения самостоятельных машинных цивилизаций в безлюдных мирах. Его роботы ориентированы на сохранение и защиту человечества в любых условиях, будь то разрушение цивилизаций или личности. Роботы, действуя на пределах своих программ, до последнего пытаются исправлять то, что творят люди. Это своего рода страховка человечества, гарантия его сохранения. Идеи рассказов этой группы можно счесть спорными, но роботы получились очень симпатичными, им сопереживаешь, за них волнуешься, и они не воспринимаются как машины. Они почти люди, просто другие, в них сконцентрированы фрагменты лучшего в нас.

Вторая большая тема сборника: военная. Мы видим рутинный героизм солдат Великой Отечественной, которые со Смертью не о жизни торгуются, а о возможности выполнить боевую задачу («Смерть на шестерых»). Это производит впечатление даже на видавшую виды Смерть. Самопожертвование во имя победы — одна сторона войны. Другая же: абсурдная жестокость, когда солдаты, сами того не ведая, становятся истребителями детей, превращая их во врагов («Под землей и над ней»), когда сломленный утратой семьи человек привозит в свой дом человекоподобных кукол и заставляет себя верить, что его любимые рядом («Однажды в Беэр-Шеве»), когда людей превращают в симбионтов, способных сражаться еще лучше и эффективнее, но не способных жить обычной человеческой жизнью («Ромб»). Во всем этом для людей в целом или народа конкретных стран нет никакого смысла. Это нужно только для войны тем, кто в ней заинтересован.

Пожалуй, произведения о войне являются самыми сильными в сборнике, особенно рассказ «Однажды в Беэр-Шеве», в котором собственно войны нет. Есть человек и его погибшая семья. Он отказывается верить, создает замену утраченному, чудовищную, на первый взгляд, замену. Но жить-то надо. И религиозное сообщество (в данном случае просто люди, которым не безразлично горе соседа) поддерживает попытку психического протезирования героя, соглашается разделить его самообман. Ложь во спасение идет в разрез со строгим религиозным каноном, но помогает герою сделать шаг в сторону от безумия.

Следующая значительная тема: социальная. Автор рассматривает варианты будущего (или альтернативной реальности), где воровской закон возведен в статус закона официального («Сидеть рожденный»), универсальным платежным средством становится время жизни, а не деньги («Чертовы куклы»), профилактика преступности ведется с использованием тотального аппаратного контроля и манипуляций сознанием («Одна шестьсот двадцать седьмая процента»). Произведения этого блока очень разные.

В пером рассказе показан мир упорядоченной преступности, которая заняла место закона. При этом автор воздерживается от модной ныне идеализации воровской субкультуры. На примере героев мы видим, что в основе законов преступного мира пренебрежение достоинством людей. Основанный на праве сильного мир активно вытесняет мир правопорядка, сектор которого сужен до минимума. Но все-таки он сохраняется, поскольку соблюдение законов преступных сообществ тоже требуется обеспечивать. И не все люди готовы принять криминальную субкультуру, не смотря на специфическую систему школьного образования. Встречаются молодые люди, у которых чувство собственного достоинства к моменту выпуска еще не подавлено. Группа эта совсем небольшая, но все-таки она есть. Не сидеть рождается человек, другие цели в нем заложены.

Второе произведение социального блока — чисто приключенческое. Герои-смертники, действуя отважно и сообща, противостоят могущественной Организации и побеждают. Цена победы высока, но две куклы вырываются из капкана. Правда, социальный элемент в этой истории всего лишь фон для раскрытия характеров. Он прописан достаточно схематично, выжившие герои в финале просто дистанцируются от агрессивных факторов социума, то есть принимают заданные правила игры. Для социальной фантастики это не очень хорошо, но увлекательность и эмоциональность повествования компенсирует слабость идеи. Повесть захватывает внимание сразу и не отпускает до финальной строки.

Третий рассказ — о роли «человеческого фактора» в любом деле. Герой мог и не найти способ предотвращения конкретного преступления. Он не был обязан выходить за очерченные инструкцией границы поиска и, весьма вероятно, не имел права использовать себя в качестве отвлекающего инструмента. Эмоции взяли верх над логикой профессионала.

Произведения социальной направленности показались мне самыми увлекательными. Как социальная фантастика они довольно слабые. Но приключенческая составляющая и персонажи хороши. Александр Дюма рассматривал историю как гвоздь для подвешивания своих романов. Майк Гелприн для своих рассказов сделал таким гвоздем социальный фантдоп. Почему бы и нет? Нормально висят.

Космическая фантастика тоже представлена блоком из трех рассказов («Интуит», «Человеко-глухарский», «Кругосчет»). В первом рассказе показана необратимость космоса в судьбе человека. Космонавт покидает Землю один раз и окончательно, возвращаться ему по сути уже некуда. Второй рассказ — забавная история взаимного соблазнения и любви, а также оригинального подхода к преодолению языкового барьера. Третья вещь философская: о влиянии детерминизма на развитие социальных структур. Вещи очень разные, но в каждой на первом плане интересный персонаж. Он — главный. Остальные элементы рассказа обеспечивают раскрытие психологического конфликта героя.

Вестерны «Миротворец 45-го калибра» и «Придурок» построены на противостоянии характеров: простоватый недалекий герой оказывается вполне себе цельной личностью с собственным взглядом на жизнь. Интересно, что именно один из этих рассказов дал название сборнику. Сравнение книги с пистолетом, в который вселился дух индейца, довольно необычно. С другой стороны, в книге тоже присутствует чуждый читателю дух, влияющий на развитие личности. Книгу, как и оружие, можно отбросить, если дух этот оказывается чрезмерно навязчивым. Рано или поздно мы откладываем книги, из которых выросли.

Есть в сборнике также рассказ о зомбоапокалипсисе («Путь Босяка»), весьма оригинально увязывающий появление зомби с религиозными мемами, детектив («Первоапрельская шутка»), ребенок-инвалид с паранормальными способностями («Ангел-Хранитель»), древний вампир («Последний вампир») и несчастная цирковая обезьяна («Канатоходец»). В этой россыпи самый яркий — рассказ о вапмире, который неожиданно оказывается не банальным кровопийцей, а оператором человеческих эмоций, составляющих основу его бесконечной жизни, и античным божеством к тому же.

Книга впечатляет разнообразием тем, сюжетов, характеров, оригинальными находками и эмоциональностью. При этом рассказы дополняют друг друга, раскрывают важные для автора вопросы с разных сторон, с разных углов прицела. Каждая вещь сборника охватывает несколько важных проблем, поэтому тематическая систематизация рассказов условна. Она лишь позволяет упорядочить калейдоскоп мыслей и эмоций, возникающих по ходу чтения.

Человеческие характеры — сильная сторона большинства произведений. Герои очень хороши: они запоминаются и часто удивляют, их интересно повертеть и разглядеть с разных сторон, благо возможностей таких неоднозначные моменты в сюжетах и мирах предоставляют достаточно. Слабая сторона — в непродуманности социальных конструкций и логических связок сюжета. Динамичное увлекающее действие и переживания героев превалируют над логикой фантастической составляющей. Не миры творит миротворец, а человеческие характеры. Фон многих рассказов скоро забудется, герои — нет. Они как пули 45-го калибра — надежный литературный боезапас.

Хороший многоплановый сборник, умный и эмоциональный, о разном и об одном: о людях, которые во все времена и во всех мирах пытаются оставаться людьми.

«Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!» — вот она, главная мысль и идея рассказа. Идея очень неоднозначная, поэтому и отношение мое к рассказу тоже неоднозначное.

С одной стороны, я, как человек, выросший в «книжную» эпоху, разделяю горечь автора и героя по поводу исчезновения из нашего мира книг. Вместе с ними действительно уходит что-то хорошее, от людей уходит. Но связано ли это с утратой духовности? Связана ли духовность именно с чтением? Литература есть продукт духовной жизни людей на определенной стадии развития. Ей предшествует устное народное творчество, за ней следует... не знаю, что, но уверена, что что-то следует. Может быть, расширение литературной составляющей виртуальных игр, или углубление каких-то основ кибернетики, квантовой механики, электродинамики, физика высоких энергий. Ведь это не просто научные дисциплины. Они основы мироздания изучают. Как же на таком уровне без духовности обойтись?

Что такое литература в разрезе духовности? Это способ выражения внутренней жизни человека в вымышленных историях, зафиксированных с помощью букв. Устное народное творчество выполняло ту же функцию, только опиралось на память человеческую. На следующем этапе место письменных историй займет что-то другое, быть может, функционал тех же виртуальных игр, который будет требовать соучастия игрока в создании миров, характеров, сюжетов. Важна ведь не форма, важно наполнение. Внутренний мир человека можно передать не только через книгу.

Не разделяя взгляды Андрея Петровича на утрату духовности, я в то же время понимаю его и сочувствую этому персонажу. Мир изменился, а он не смог вписаться в перемены. Так было в России в пресловутые девяностые, когда привыкшие к советскому образу жизни люди оказались насильно вброшенными в то, что назвали «рыночной экономикой». Готовы были не все, многие оказались за бортом, в нищете, в социальной изоляции. Именно это случилось с Андреем Петровичем. Не удержался он на колесе жизни, сошел на обочину, закрылся в своей квартире и ностальгирует по временам, когда деревья были большие, а дети книжки читали. Будучи человеком ученым, он подводит под это социальную базу — прогресс вытеснил духовность. Самое страшное, что процесс он подметил верно, но неправильно диагностировал причину.

Не исчезновение книг создает угрозу духовности. Внутренний мир человека отражается в каких-то иных формах, которые Андрей Петрович просто не видит из своей раковины. А вместе с ним не видим и мы, читатели. Угроза таится в разрыве связей между людьми. Робот-гувернер — вот это настоящая угроза. Когда детей воспитывают роботы, а не мама с папой, бабушки, дедушки, дяди и тети, малыши вырастают в психологической изоляции. Они не могут почувствовать себя частью семьи, самой любимой частью. Они не слышат голоса мамы перед сном, в виртуальные игры с ними играет не папа, на прогулку ходит не дедушка. Все это делает робот. Механический мир. В таком мире духовность замещается функционалом. И исчезновение книг здесь совершенно ни при чем. Если книги читает робот, которому родители перепоручили своих малышей, духовность будет вытесняться функциональностью даже при сохранении библиотек.

Андрей Петрович унаследовал бумажные книги от мамы. Это одна из причин, почему они так дороги ему. Книги стали связующей ниточкой умершей матери и стареющего сына. Когда мы, читатели сегодняшнего дня, перебираем свои домашние библиотеки, многие книги заставляют вспомнить ушедших уже из жизни дедушек, бабушек, затерявшихся на перепутье лет друзей: они дарили нам книги, читали их с нами, обсуждали, каких-то авторов предпочитали другим, каких-то сурово осуждали и пытались изгнать с домашних книжных полок. Книги — часть нашей жизни, связывающая нас с нашими близкими невидимыми нитями. Анечку и Павлика книги могли связать только с роботом, ну и с чудаковатым профессором, испугавшимся жизни. Последняя связка действительно ценная. Не только для детей, но и для Андрея Петровича. Вдруг ребята вытащат его из раковины. Образование — процесс двусторонний.

В этом ключе финал рассказа замечательный. Вконец раздавленный жизнью человек, решивший покончить с собой, на пути к орудию самоуничтожения внезапно видит двух детишек, явившихся именно к нему. Это ценнее любых книг. И этому учат не книги, а только люди, в рассказах Майка Гелприна еще роботы, очень похожие на людей.

Так что свеча не горела. Она горит. Только вместо фитиля у нее вольфрамовые усики. А свет все такой же яркий. Если выбраться из своей берлоги, поговорить с людьми, забить козла или сыграть в шахматы с соседом, перекинуться парой электронных сообщений с таким же выброшенным за периметр коллегой-гуманитарием и выбраться вместе в парк, о жизни и литературе поговорить, горящие свечи сразу проступят из темноты незнания, ненужности и страха. Так что Максим знал, что делал, когда Анечку и Павлика к Андрею Петровичу направлял. Учителю эти дети нужны так же сильно, как и он им, а, может быть, и гораздо больше, чтобы в темноте не сидел.

Вот как-то так воспринимается этот небольшой, провокационный, однобокий рассказ, однобокий, в том смысле, что мир будущего показан в нем только с одной стороны — с позиции не вписавшегося в этот мир стареющего человека. Но мир есть, и в нем есть любопытные дети, и они пришли в дом потерявшегося учителя, чтобы спасти его от одиночества.

Роман этот трудно считать «чистым» детективом. Это сплав детектива, приключений и мелодрамы. Причем весьма удачный. Каждая линия дополняет и оттеняет две другие. В результате получается объемная, увлекательная и искренняя история о жизни людей.

Главный герой слегка нарочит. Он и сын богатого папы, и в джунглях выживать обучен, и на лошадях скачет лихо, и дедуктивным методом владеет не хуже Шерлока Холмса, поскольку в школе учитель математики попался толковый и дедукцией увлеченный, и демократичен, и романтичен и вообще. Но при этом детали образа поданы так, что «героическая рояльность» не раздражает. Когда Аллан вспоминает о своем отце, или играет с детьми погибшего друга, или предлагает руку и сердце Кэт (оба раза как бы между делом, но вполне серьезно), он вызывает симпатию своей глубокой привязанностью к близким людям. Он не супермен, он просто талантлив во многом и не ленив.

Сюжет развивается динамично. Причем в сюжете роялей как раз немного. Появление на ипподроме Кэт с подаренной к дню рождения лошадь нормально укладывается в структуру криминальной интриги, интерес к красивой девушке молодых парней-жокеев и встречный интерес с ее стороны закономерен, герои молоды, их симпатии зарождаются быстро. Рояль, собственно, я усмотрела только один: случайное попадание героев в «Голубой утенок». Но, с другой стороны, почему нет? Ведь действие происходит в небольшом городке. Так что притянутость совпадения в рамках допустимого.

Мир скачек увлекает сам по себе, независимо от преступлений и любви. Автор хорошо владеет предметом и позволяет увидеть загадочный мир конного спорта изнутри. А Адмирал, которого тренер гордо именует лучшим скакуном королевства, по симпатичности уверенно конкурирует с главными героями, а в некоторых эпизодах легко оттесняет Аллана на второй план. Скачки — это не только мир жокеев, букмекеров, организаторов, тренеров и т.д. Это не в меньшей мере мир лошадей, которые природой предназначены для скачки и в момент наивысшего напряжения сил выглядят возвышенно и героически. Их сила, отвага, стремление вперед покоряют сердце.

Роман выходит за рамки детектива, поскольку в центре внимания не сыщик. Расследование ведет случайно вовлеченный в трагическую историю человек. Ему не интересен мир криминала сам по себе, даже связанный со скачками. Но погиб друг, остались сиротами дети, разбито сердце любящей женщины, и он чувствует себя обязанным что-то предпринять, чтобы злодейство не сошло с рук. Чем глубже вникает он в историю преступления, чем больше пострадавших видит перед собой, тем сильнее осознает необходимость остановить преступника. Не наказать, а именно остановить. Аллан Йорк — не мститель, у него психология защитника. И это одна из черточек образа, которая делает его необыкновенно симпатичным.

Книга читается на одном дыхании. Язык повествования легок, прост и образен. События проходят перед глазами яркими картинками, ты улыбаешься, грустишь и страдаешь вместе с героями. А когда перевернута последняя страница, чувствуешь легкую грусть оттого, что интересная книга прочитана, но в то же время остается ощущение, что жизнь героев продолжается. Жизнь продолжается, несмотря ни на что.

Очень хорошая вещь. Одна из тех, к которым неоднократно возвращаешься, несмотря на простоту и игровой характер сюжета. Я немножко завидую тем, кто будет читать ее впервые.

Рассказ построен в форме диалога главного редактора и автора. Главный редактор хочет, чтобы автор написал «серьезный любовный роман, глубоко раскрывающий человеческие характеры», «роман неисчерпаемой любви и нежности». Автор желает написать «роман для женского журнала», в котором «любовь превыше всего».

А вывод... Пожалуй, вывод в том, что любовью чаще всего называют то, что ею не является ни разу. Так люди приукрашивают свою жизнь, которая в своем подлинном виде им не очень нравится. Менять что-то сложно, рискованно, да и не нужно. Ведь нет любви, нет стимула к переменам. А придать себе облик одухотворенности хочется, равно как и затуманить взгляд. Для этого и существуют романы о «неисчерпаемой любви и нежности», в которых «любовь превыше всего», и которые заткнут за пояс любого фантаста по части нереальности сюжета.

Весь диалог выдержан в живом, ироничном стиле. Он нигде не провисает, не содержит ни одной лишней реплики. Все к месту, все высказано нормальным человеческим языком, с примерами, пояснениями, но живо, в режиме разговорной речи. Поэтому рассказ прочитывается, что называется, «в лет». А поскольку он небольшой, тут же возвращаешься к началу и прочитываешь повторно, уже медленнее, вникая в каждую фразу. Диалог очень содержательный, он затрагивает разные стороны человеческих отношений и их отражение в литературе.

Рассказ очень хорош: и по содержанию, и по форме, и по стилю. Твердая десятка и местечко среди любимых произведений.

Смерть — необходимое условие Жизни, ее сестра-двойняшка. Вместе пришли они в этот мир, вместе по Земле ходят. Но не сами по себе, а в людей воплотившись. Старый Лабань увидел Смерть по выходе из болот. Но подошла она к шестерым гораздо раньше, в обличье человеческом. Вот он — этот момент:

Докучаев выбрал подрывника Миронова, подрывник Миронов выбрал место — здесь Смерть к ним и подошла. Жизнь дважды спорила с сестрой своей за эту шестерку: в первый раз, когда Янка в группу запросилась и старый Лабань через болота группу вести отказался, второй раз — когда Миронов уговаривал Докучаева вернуться с задания. Но оба раза непреклонный Докучаев вел группу вперед — к месту встречи со Смертью. Не знал он про вражеский отряд с собаками, не знал про дрезину, знал только одно — железнодорожное сообщение должно быть прервано.

Не получилось у Жизни свернуть группу в пути, вышли они на точку рандеву. Для Смерти все было как всегда — пришли, стало быть забрать следует. Но вдруг:

Никто о жизни своей не торговался. Торговались о Деле, девушке и встрече с любимыми. Да и то вяло. Видно было умудренной Вечностью Смерти, что при любом исходе торга пойдут дальше, рельсы взрывать. Из тех, кто беседовал со Смертью, ни один не считал свою жизнь слишком высокой ценой, за Дело ею готовы были рассчитаться без споров.

Наверняка, Смерть и раньше такое видела — опыт Вечности неисчерпаем, но смелость и самоотверженность смертников не могла не вызвать у нее симпатии. Достойных людей ей предстояло забрать на этот раз, хороший улов для запредельного пространства. Так почему бы не подыграть людям напоследок? Хотя бы за то, что от просьб и рыданий избавили. Вот и подыграла, как могла, в границах установленной для нее вариативности. Не советской армии против гитлеровской подыгрывала Смерть, а храбрым людям, с которыми пути пересеклись.

Все рано или поздно с нею встречаются. И только ей одной не дано увидеть себя. При этом и двойняшку свою Жизнь она тоже не видит. А этой шестеркой (точнее — пятеркой, Миронов не в счет) залюбовалась невольно. Слишком близко подошла и получила вот это:

Здесь редкий случай, когда всесильная Смерть вдруг ощутила свою беспомощность и чуждость каждому из миров: и живым, и не живым. Умерший практически человек требует действия — убийства врага, а Смерть не может стрелять, нет у нее разнарядки именно этого врага именно в это время забрать себе. Нечем стрелять, сестрица Жизнь шмайссер держит. И сдохнуть не может пока Жизнь жива. Единственное, что ей дано: видеть, как живут и умирают люди. Живут по своему разумению, к сестрице Жизни особо не прислушиваясь, умирают под смертной дланью, и еще Смертью манипулировать пытаются.

Как это часто бывает, самый могущественный персонаж оказывается на поверку самым беспомощным и самым трагическим. Яркий образ, необычный рассказ с причудливым переплетением военных, философских и мистических элементов. Он требует напряженной работы ума, это снижает градус эмоциональности. Но ведь и героям пришлось приглушить свои чувства, чтобы как можно эффективнее отработать отпущенное Смертью время. Наверное, так надо, чтобы лучше представить их жизнь.

Как всегда у Белянина мило, забавно, умиротворяюще. Сказочный антураж и открыточная лубочность Лукошкина служат удачным фоном для бестолковых приключений полоумной опергруппы. Только такая милиция и может выжить в царстве Гороха. Более серьезная свихнется и в речке с русалками утопится. А это не экологично — сказочные водоемы засорять.

Роман внутренне гармоничен. Герои, сюжет, сеттинг, интерпретация фольклорной составляющей и аллюзии к современности удачно дополняют друг друга. У книги есть стиль и никакая ее часть из этого стиля не выбивается.

С задачей поддержать хорошее легкое настроение у читателя автор справляется великолепно. Читается его вещь с улыбкой, смешки над героями не во вред им, а только симпатии в укрепление, царь с царицею выше всяких похвал, Сивка-Бурка такая же прелесть, как бабкин кот, любовь Никитушки и Оленушки очень к месту — пора, пора сыскному воеводе личное счастье обрести. В-общем, все соразмерно, уместно и симпатично, как и должно быть в сказке. Автор молодец.

Медики на службе армии ради любопытства создали нечто уникальное, очень дорогое, очень хрупкое, а используют это нечто для заколачивания гвоздей. Даже мне, человеку не военному, понятно, что ромб как боевая единица неэффективен.

В рассказе приведены две боевых операции с участием групп-симбионтов: захват и зачистка. В первой операции необратимо пострадало трио девушек, во второй — погиб ромб. Причем вторая операция показала, что степень боеспособности ромба значительно ниже, чем у обычной четверки бойцов, поскольку гибель или серьезное ранение одного из участников симбиотической группы выводит из строя всех остальных: они прекращают выполнение боевой задачи и переключаются на спасение товарища. Получается, что квартеты, трио и дуэты — инструмент одноразовый и не надежный. Для боевых операций, хоть антитеррористических, хоть общевойсковых больше подходят обычные бойцы.

Ромб мог бы быть эффективен в «тайных» акциях, когда нужно незаметно проникнуть на объект, что-то изъять или заминировать и так же незаметно уйти. Здесь эффект слияния обеспечивал бы группе серьезное преимущество перед обычными диверсантами. Но из рассказа не видно, чтобы ромб использовался таким образом. Соответственно, не видны и преимущества симбиотических групп. Слов нет, ромб очень эффектно колотит гражданских хулиганов в барах, парках и прочих невоенных местах. Но хорошо тренированные бойцы спецназа без всяких обручей на голове сделают то же самое с не меньшим успехом и удовольствием.

Эпизод с Задирой показывает, что в конфликтах вне боя ромб не может вовремя остановиться. Если реакция слияния началась, ему непременно надо добить врага, даже если враг и не враг вовсе, а свой же вояка-хулиган. Обычную трактирную драку симбионты в состоянии слияния воспринимают как бой. То же самое происходит с восстановленным трио, когда драка в забегаловке рассматривается как проверка в условиях, приближенных к боевым. Чувство соразмерности в противостоянии агрессии симбионтам явно отказывает.

Непонятно, чем обусловлен элитарный статус пси-подразделений в космическом десанте. Это явно неудачный научно-исследовательский проект. В армии такие ромбы и трио не нужны. А там, где они могли бы быть полезны, а, может быть, и незаменимы, автор нам их не показывает. Для рассказа это не очень хорошо: интересная по сути идея оказывается не раскрытой.

Так кто же они, Боги? В мире рассказа это некие существа, кормовой базой которых являются эмоции людей. Отсюда следует, что Боги возникли позже, чем люди. Это своего рода энергетические паразиты человечества. Они отбирают у людей то, что никто другой отобрать не в силах — чувства. Не удивительно, что люди забивают таких Богов осиновыми кольями. Паразиты — они и есть паразиты.

Однако, Боги не только отнимают. Они могут и дать. Дать то самое чувство, на котором паразитируют. Дать тому человеку, которого признают достойным. Список достойных вогнал меня в ступор. Герой по этому поводу говорит следующее:

За что Елена великой любви удостоилась? Эта дама обладала изумительной красотой, в силу чего являлась предметом исканий, домогательств и споров, даже войну спровоцировала невольно. В чем достоинства-то? Красота — не достижение самой Елены. Она природой дарована. Получается, что Афродита посчитала Елену достойной дара любви потому, что она уже была одарена красивой внешностью.

Чем Ахиллес и Гектор заслужили дар силы? Ведь их подвиги особенной силой и были обусловлены. Без дарованной Богами силы они ничем не отличались от сотен троянских и греческих воинов. Выбор Афродиты хоть как-то объясним. Выбор прочих Богов откровенно случаен. Берем любого не трусливого воина, наделяем его силой трехсот воинов минус неизбежные потери и получаем античного героя. А зачем он Богам сдался, герой этот? На чувствах трехсот людей они могли бы лишнюю тысчонку лет прожить и вдруг такая расточительность.

Смотрим дальше на божественные свершения. Милейший Андрей Иваныч тихо-мирно питался на чувствах молодежи. Потом вдруг решил осчастливить Нату. Отобрал у кучи людей эмоции любви и впихнул их в Рината. Что залить эмоции в человека можно, понимаю. Но с чего бы вдруг Ринату всю эту залитую извне любовь обращать на Нату, которая его совершенно не интересовала ранее? Собранная Андреем Ивановичем любовь к Нате никакого отношения не имела, она адресовалась сотням разных мужчин и женщин.

На момент эмоционального вливания Ринат был увлечен Леночкой (до того, как добренький Бог-вампир у него это чувство выкачал). Логично предположить, что его внезапно обретенное чувство выплеснется либо на Лену (как последний объект), либо на первую девушку, которую он увидит после обработки. Чтобы выбор Рината пал на Нату, надо было либо подставить ее первой пред светлые очи перевозбужденного МЧ, либо оказать на него некое воздействие, заставить избрать именно этот предмет любви. Видимо, второй вариант и был использован Богом-вампиром. Он не просто одаривал людей чужим чувством, он еще и направлял выплеск этого чувства на нужный ему объект.

Ната — очень симпатичная милая девушка. Но разве она достойна любви в большей мере, чем те, кого любили доноры, обворованные вампиром? Пусть он изымал чувства не у самых достойных людей. Но дело же не в самих донорах, а в том, насколько этот человек дорог тому или той, кому адресовалось его слабенькое, кривоватое с точки зрения Бога чувство. Не только доноры оказались обворованными, обворовал вампир и тех людей, которые были любимы хоть чуть-чуть. По сути, он отнял любовь своих половинок у других Нат, чтобы осчастливить несказанно одну случайно избранную. Сама Ната захотела бы счастья такой ценой?

Боги ничего не могут дать людям. У них нет ничего своего. Они дают только то, что отняли силой у других людей. То есть любое счастье, полученное от Богов, построено на несчастье кого-то другого. Они делают людей соучастниками своего вампиризма, оправдывая тем самым свое существование. При этом свои сомнительные дары Боги-вампиры раздают по своему разумению, не спрашивая ни разрешения, ни согласия. Опасны они для людей. И, в общем-то, не нужны. Человек сам создает то, что Бог присваивает и выдает за дар или чудо.

Дар Андрея Ивановича Нате унизителен. Получается, что без божественного вмешательства эту девушку полюбить невозможно. Но это же не так. Если Ната способна взрастить в себе чувство, соответствующее стандартам недобитого осиновым колом божества, другим людям это тоже под силу. Ринат не любит эту девушку. Но когда-нибудь она могла бы встретить мужчину, которому нужна именно она. Нужна по-настоящему, а не потому, что на него навели любовный морок, обобрав для этого несколько сотен человек.

Богам не место среди людей. Этические системы не совместимы. Если обычные девушки Наты внезапно начнут превращаться в избранных Елен, жизнь на нашей многострадальной Земле совсем безрадостной станет. Хорошо, хоть вампир последний остался. Глядишь, добьет его кто-нибудь колышком, и люди смогут создавать семьи с теми, кого любят, а не с богоизбранными.

И снова роботы. Но на этот раз рассказ не о них. Пит — существо симпатичное и вызывающее сочувствие, спору нет. Но главное в этой истории — не он сам, а преподанные им уроки.

Первый урок получила девочка Настя, когда ее мама решила отдать Пита на утилизацию. Это был урок предательства. Причем самого подлого, когда предается тот, кто состарился.

Мальчику Пете повезло больше. У его отца не оказалось денег на нового робота, он привел домой фиктивно утилизированного Пита и предупредил сына, что о нем никому говорить нельзя — если узнают, Пита заберут, а папу накажут. Петя включился в игру: он соблюдал тайну, он был спасителем и защитником Пита. Так мальчик получил урок преданности и верности блтзким.

Со временем Петя привел к Питу Настю, за которую робот-гувернер не переставал чувствовать ответственность. Настя тоже оказалась вовлечена в игру по спасению Пита. Девочка избавилась от груза предательства. Так робот Пит и не слишком удачливый в делах папа Пети, сами того не подозревая, сообща преподали детям урок прощения и любви.

Не удивительно, что эти ребята выросли нормальными любящими людьми, преданными и чувствительными. Не только Пит был «одна штука», Петя и Настя тоже оказались штучными детьми, ведь им выпала уникальная для их мира возможность спасти старого гувернера от гибели.

Следующий урок преподали людям роботы новой модели. Они взбунтовались против человеческого произвола. При этом пострадали дети. Детей жалко, разумеется. Но рабовладелец, бездумно передоверяющий заботу о своем ребенке рабу, не вправе рассчитывать на безопасность ребенка. Рабовладение — удобная вещь. Особенно когда в роли рабов роботы. Можно не думать о том, что робот осознает себя, что у него есть не только мыслительный, но и эмоциональный блок, что в этот эмоциональный блок заложены, в том числе, желание быть и страх ликвидации. До поры до времени это будет сходить с рук, но в конце концов людям придется осознать свою ответственность — не только за детей, но и за роботов тоже. Это самый страшный урок, поскольку из рассказа видно, что люди его не осознали. Реакция людей свелась к банальному запрету. Проблему просто отложили на потом.

А вот цепочка уроков устаревшей модели успешно продолжилась: к спасению Пита подключились родители Насти. Урок прощения был усвоен детьми и передан следующему кругу причастных. Младшее поколение показало старшему пример преданности и любви. Старшее оказалось на высоте и подхватило эстафету. Не все безнадежно в мире, где дети умеют прощать, а родители признают свои ошибки. Даже если для этого требуется пример робота-гувернера устаревшей модели. Надежда есть. Командорскую поступь технического прогресса человечество выдержит. Может быть.

Суть рассказа кратко передана в словах доктора Леви: «Каждодневный нравственный конфликт между религиозностью и преданностью погибшим... На грани сумасшествия...»

Грань сумасшествия показана мастерски. Человек не может впустить в свое сознание гибель близких. Его мир разрушен. И чтобы не погибнуть под обломками, он заставляет себя забыть, и поверить. Забыть о смерти, забыть об одиночестве, забыть о куклах. Поверить в то, что любимая семья рядом с ним. Просто они не евреи. Поэтому не могут посещать синагогу по субботам. И лишь на краешке сознания — «... почти совсем не думал о том, что Б-г проклял меня». Вот она — грань сумасшествия: забыть, но помнить, быть там, но все-таки здесь.

А вот нравственного конфликта между преданностью погибшим и религиозностью я не увидела. Герой не предан погибшим, он просто не может принять мысль об их гибели. Рассудок рассеивается, душа устремляется за ними — теми, кого любит больше всех, после Бога. Куклы становятся якорем, которым Эфраим сумел закрепить свой рассудок по эту сторону жизни. Не погибшим он предан. Он себя по кусочкам собирает. Конфликт у него не столько с религиозностью — с ней он как раз вполне нормально ситуацию увязал. Читает Тору, соблюдает ритуалы, а то, что семью в синагогу не пускают — так они же не евреи. Проклял его господь, не евреи они больше, но если не евреи, значит, живые...

Когда ребе Нахум добился разрешения раввината на прием кукол в евреи, это тоже не с религией связано. Просто умудренные жизненным опытом люди пытаются помочь Эфраиму сохранить рассудок и здоровье душевное. Объявляя его кукол настоящими ашкенази, люди как бы говорят ему: «Ты не один. Мы рядом. Иди к нам. Не можешь сам, следом за куклами иди. Мы не будем смотреть на твой костыль. Ты только возвращайся к жизни потихонечку». Когда община приняла кукол как евреев, Эфраим впервые признался самому себе, что они не люди. И не впал в безумие при этом. Потому что поверил. Не в Бога поверил он, не в живых кукол, и даже не в себя. А в то, что не один. Можно ему в синагогу по субботам, и кукол предавать при этом не нужно. Куклы не мешают ни Богу, ни людям. И пальцем на них никто не показывает.

Смерть — часть нашей жизни. Смириться с ней невозможно. И боль утраты близких людей ни утишит ничто. Но жить надо. Эфраим, потерявший всю свою семью, в глубине сознания понимал, что жить надо дальше. Иначе не появились бы куклы в его доме. Зацепился человек за что получилось, и удержался на грани в момент первой непереносимой боли. А потом притерпелся, поддержку людей ощутил. Выживет. Научится постепенно ходить без костылей.

И с божественным проклятьем примириться сумеет. В сущности, все мы это проклятье на себе несем. Жизнь дает, она же отнимает, частями...

Редко случается читать такую искреннюю подробную историю о человеческом страдании, в которой боль человека показана без жалости и сантиментов. Как неотъемлемая часть жизни.

Сектор Газа вводит антивоенную линию. Но она уже воспринимается как второстепенная. Важная в принципе, но не в данном рассказе. Жизнь Эфраима разрушила война. В которой он даже не участвовал. Война есть зло. Она угрожает каждому человеку, как бы далеко от зоны военных действий он ни находился. Но не только она. Будь вместо бомбы автокатастрофа, пожар, преступление, для Эфраима ничего не изменилось бы. Ему все равно пришлось бы заставлять себя забывать, а потом еще раз заставлять поверить.

Этот роман принято считать шпионским детективом. Шпионская составляющая в нем действительно есть. Интрига построена вокруг хищения секретных документов из министерства обороны в Англии во время Второй Мировой Войны. Немецкая «пятая колонна» пытается ослабить антифашистские силы в Лондоне, использует шантаж, запугивание. По этому поводу один из героев романа говорит, что немцы создали настоящее Ведомство Страха, которое всюду распространяет атмосферу страха и недоверия, поэтому нет человека, на которого можно было бы положиться. Детективная линия раскручивается увлекательно, с оригинальными поворотами сюжета, неожиданными деталями. но не она в романе главная. Точнее, не только она.

Ведомство страха существует не только на политической арене. Оно в душе главного героя. Оно огромно, как жизнь, и к нему принадлежат все, кто любит. Если ты любишь, ты боишься. Боишься причинить вред, не суметь защитить, потерять. Мысли, чувства, переживания главного героя — самая интересная часть романа. В какой-то части они связаны с детективной историей — герой вовлечен в нее случайно, он не понимает, что происходит, пытается разобраться в странных событиях. Но в гораздо большей части переживания героя связаны с его прошлым, чувством вины за совершенное преступление, желанием любить и надеждой на счастье. У него сложная судьба, далеко выходящая за рамки шпионского сюжета. Шпионская история — лишь малая часть его жизни.

Герой романа — не частный детектив. Он вовлечен в чужую игру. Интриги политические и полицейские не являются целью и интересом его жизни. Он переживает душевный кризис и пытается найти точку опоры в новом чувстве, в новых отношениях, которые неожиданно стали возможными, хотя он этого в своей жизни уже не ждал. Шпионская тема осложняет любовную линию, усиливая страхи героя, привнося в его отношения с любимой женщиной момент лжи и нестабильности.

На мой взгляд, это не детектив, а подробная, страстная, повседневная история человеческой жизни, вместившей в себя любовь, сострадание, преступление, чувство вины, участие в шпионской истории, страх, грань сумасшествия, обретение самого себя и надежду. Надежда есть, хотя личное ведомство страха не обещает легкой жизни. Мы все заложники своего прошлого. Корни личного ведомства страха — в опыте бессилия и утрат.

Что наша жизнь? Мечта, музыка и желание любви.

Молодой музыкант Ян вспоминает свою маму, которая всю жизнь мечтала обрести любовь, а в минуты отчаяния слушала песни известного музыканта Тони Гарднера, который пел о любви и возрождал в ее сердце надежду. Любовь так и осталась мечтой, но музыка была настоящей.

Тони и Линда Гарднер не мечтали о любви. Они получили ее от судьбы в подарок. Красивую, взаимную, на всю жизнь — по крайней мере на двадцать семь лет брака ее хватило. Но славы Тони хотелось больше. Чего хотела Линда — неясно. Женой звезды она уже была. Ради славы и звездности эти двое отбросили прочь дарованное судьбой чувство, ведь оно не было их мечтой.

Рассказ действительно похож на ноктюрн. Венеция, Площадь Святого Марка, концерты живой музыки, старинная гитара, гондолы, стареющий влюбленный, исполняющий романсы под окнами любимой женщины, и музыка. Музыка в самой атмосфере этого старинного города, романтичного, нарядного, знобкого, города встреч и расставаний.

Матери Яна несказанно повезло: она не была знакома со своим кумиром и ничто не омрачало ее веру в исполняемые им песни. Тони Гарднеру повезло тоже. Он пережил то, о чем пел. Она не встретила свою любовь, он разрушил свою, но музыка всегда была с ними. Повезло ли Линде — не знаю.

В погоне за преходящим люди часто теряют главное, не понимая, что это оно и есть. А кому-то другому это главное так и не удается найти.

Чудесная вещь. Пронзительная, мучительно-грустная. О чувствах несостоявшихся и потерянных.

Рассказ похож на шахматную партию, финал которой неизвестен. Название заставляет задуматься, кто же и кого хранит.

Ответ на первую часть вопроса кажется очевидным: ангел-хранитель — Руслан Лежнёв, мальчик-даун. Отгороженный от обычной человеческой жизни своим недугом, он погружен в расчеты вариантов шахматных партий, частью которых неожиданно становятся живые люди. Не может ли быть так, что Руслан не только спасает избранные фигуры, но и создает комбинации на доске, вследствие которых они подвергаются смертельной опасности? Ему нужно сделать выбор, спасти, но отдать часть своей жизни и рискнуть репутацией гроссмейстера — единственным, что у него есть в этой жизни, или не вмешиваться в зеркальное отражение партии и спокойно завершать игровые туры. Он не выбирает, он вмешивается сразу. Потому что разум ангела спит, действиями руководит лишь сердце. Не в этом ли суть ангела-хранителя: принимать решения сердцем, не думая о последствиях? Хранить любой ценой? Поэтому и спит разум ангела, перегруженный абстракциями шахматной игры. Только спящий разум может хранить, бодрствующий неизбежно отвлечется на инстинкт самосохранения.

Вторая часть вопроса сложнее. Ответ на нее скрыт в перемещениях людей и судеб. Руслан Лежнёв сохранил жизнь девочке Салли и мальчику Тиму. На этом ресурс тела человеческого был исчерпан и ангел получил свободу. Вскоре на смену ему пришел другой ангел: Руслан Мортон. Его разум не спит. Он пытается сохранить жизнь (или здоровье) девочки Кати. Исход этой попытки неясен, финал рассказа открытый. И возникает вопрос: а не был ли Руслан Лежнёв ангелом-хранителем девочки Кати? Не явилась ли его болезнь следствием того, что он разминулся во времени с объектом своей охраны и вынужден был все силы ума сосредоточить только на просчете вариантов будущего: кого спасти, чтобы родившаяся в свое время Катя не осталась без ангельской охраны?

Сюжет рождает множество вопросов, от которых захватывает дух. И не дает ответа ни на один из них. Кто ты, ангел? Кого хранишь? Есть ли особый смысл в состоянии твоего разума? Вопрошать можно бесконечно. Ответом будет молчание. Боги всегда молчат. Поэтому кажется, что их нет.

Автор верен себе. Его роботы удивительно похожи на людей. Но людей особенных. Таких в нашем человеческом обществе назвали бы отстающими в умственном развитии, потому что в них совсем нет хитрости, эгоизма, зависти. Зато в избытке верность хозяину (руководителю, наставнику, старшему) и потребность быть полезными.

Вряд ли роботы действительно будут такими. Все-таки автор сделал их чрезмерно эмоциональными. Распу не нравится словарный запас Дефендера, он проявляет волнение, услышав первое разумное слово крылатого, скрывает от Дефа информацию, опасаясь, что тот наложит на себя манипуляторы. Применительно к узкоспециализированным роботам это выглядит неестественно. Не могут они быть такими. Для воспроизведения эмоций требуются значительные мощности. А Дефендер в беседе с Уокером выражает опасение, что попытка расширить имеющийся у него объем знаний может привести к вытеснению ранее заложенной информации, то есть его ресурс использован по максимуму на обычный служебный функционал. Но все это второстепенные детали. Главное же в том, что два робота создали новую цивилизацию, а место создателей-богов уступили мертвым людям.

Пройдут года, десятилетия, века. Уйдут из жизни крылатые, лично знавшие Единственного и Второго. Останется лишь завещанный Распом обряд: заходить иногда к Ключевскому и Уокеру поговорить ни о чем. Реальные создатели цивилизации в памяти поколений будут вытеснены символическими. Но в этом есть свой резон. Если у создателя цивилизации есть свой создатель, он имеет больше прав на статус религиозного символа. В этом проявляется бесконечность пирамидальной структуры Вселенной. Когда-нибудь крылатые это поймут, отчасти и потому, что их создатели не побоялись уступить свое место в пантеоне...

Приятно, отдыхательно, улыбающе, но бестолково. Какие цели преследовал главный злодей, в романе не разъясняется. Получается преступление ради преступления, а такие пассажи для детективного романа губительны. Но данный роман — не только и не столько детектив. Это скорее комедийный комикс, где намешано всего понемножку ради создания ярких картинок. Чередование таких картинок радует мысленный взор, позволяет расслабиться и отдохнуть после утомительного рабочего дня. А большего от комикса и требовать нельзя.

Что хорошо в этой книге, так это философия колдовства от Бабы Яги, выдвинувшей красивую теорию историко-географической привязки колдовских обрядов. Колдовство ведь в чем-то подобно религии. Корни его в нашей голове сидят. Для действия волшебного обряда — хоть доброго, хоть злого — необходимо как минимум знание жертвы о существовании подобного колдовства, то есть внутренняя готовность ему подвергнуться. На страхах и надеждах человеческих волшебство держится. В этом смысле оно необходимо людям. Даже вне сказок в самом обычном реальном мире мы склонны верить в чудесное хорошее и стучать по деревяшке во избежание дурного. Лукошкино с его особенной сказочно-комичной и очень доброй атмосферой трогает сердце, какие бы нелепицы в нем не происходили.

Очень понравились также стервозная Сивка-Бурка и кот Василий с медной сковородкой на ушибленной голове. Ну и Мумумба хороша. Отважная и выносливая девица. От этих образов веет домашним теплом, спокойствием и уютом. Их хорошо представлять себе под чаек с вареньем.

В целом роман оставляет позитивное впечатление. Бестолковость сюжета компенсируется релаксирующим эффектом. Так что свою задачу книга выполняет.)

В рассказе представлена еще одна вариация управления реальностью через минимально-необходимое воздействие. Только в отличие от вечных, ангехрановцы ограничены в выборе вариантов линиями вероятности будущего и не могут перемещаться во времени. Но могут другое — врубить мотиватор. Что это значит? — спрашиваю я себя. Ангехвановец нажимает клавишу на компьютере и создается направленное поле? Или на субъекта воздействуют гипнозом? Или... не только заключенным вживляют датчики и не только индикаторами агрессивности эти датчики являются? Прямого ответа на этот вопрос в рассказе нет. Есть три эпизода воздействия.

То есть ангехрановцы с помощью технических средств воздействуют на нужного человека, вызывая (или усиливая) в нем нужные им чувства. Получается, каждый человек в этом мире находится под постоянным наблюдением и угрозой косвенного зомбирования. Каждый управляем. И вот ведь какой парадокс: за криминальным элементом просто следят, а законопослушными нормальными людьми управляют. Управляют тайно, раз ангехран официально не существует и в правовое поле не включен. При этом в первом случае усилено желание покурить, во-втором, желание выпить, а в-третьем, практически на пустом месте в человеке спровоцировано любовное чувство такой силы, что он ради любимой (хоть и малознакомой по сути девушки) жизнью рисковать бегом бежит. Неограниченные возможности воздействия на психику человека получаются. Причем аппаратными методами, то есть любому человеку доступные, а не только избранным паранормалам.

А кто-нибудь из принимающих решения ангехрановцев проверяет изменение линий вероятности после вмешательства? Судя по рассказу: нет. Единственная цель дежурного ангехрановца — предотвратить конкретный акт агрессии со стороны поднадзорного криминального элемента. О возможных негативных последствиях в будущем никто и не задумывается. А ведь есть притча о матери, вымолившей у Господа жизнь своему умирающему ребенку, который во взрослом возрасте стал жестоким убийцей, тираном и мучителем своих близких, и этой же матери тоже. Очень в тему для ангехрана эта притча приходится. Предотвращая очевидное зло, не создают ли паранормалы зло еще большее? Вопрос философский и риторический. Перед людьми конкретная задача поставлена, и они ее выполняют.

А кто задачу поставил? Рассказ и на этот вопрос толком не отвечает. Ясно лишь, что это какие-то глубоко законспирированные силы в смычке с государством. За спиной бесплодно рефлексирующего и внезапно влюбленного героя встает призрак оруэловской диктатуры. На этом фоне эффектная концовка с взбесившимся Олегом Александровичем уже не смотрится такой эффектной. Какая разница, предотвратит он это конкретное убийство или нет, если кто-то другой в любой момент может врубить мотиватор на две максимальных мощности и вызвать в тысячах других людей потребность убить, не кого-то конкретного за что-то, а просто убить.

На протяжении почти всего рассказа в фокусе находятся только герои: уголовники, Олег и Галя, объекты их воздействия. Очертания мира размыты и проявляются не сразу. Когда же его удается увидеть, становится по-настоящему страшно. Это не карикатурное общество из «Сидеть рожденного». Это диктаторский режим, способный сломать даже внутреннее сопротивление людей.

Рассказ производит сильное впечатление. Герои переживают свои маленькие драмы, а Молох ждет очередных жертвоприношений.

В этом рассказе для меня самое значимое — образ Лидии Семак. Полеты в космос — это дорога в один конец. Возвращаться некуда, не к кому и, по большому счету, не за чем. Парадоксы времени сохраняют жизнь космонавтов, но уже вне жизни Земли. Поэтому страх интуита Яноша перед космосом и его острое нежелание лететь понятны и оправданны. Ему тоже некуда будет вернуться. И попытка обмануть время законсервированным генетическим материалом и рождением сына после возвращения не сделает героев «своими» на чужой уже Земле. Человеку космос не нужен. Но лететь все равно надо. Космос — наша мечта и наше проклятье. Этот момент отражен в рассказе ярко, пронзительно. Хотя рассказ не о космосе.

Рассказ о применении экстрасенсорных способностей в подборе экипажей космических кораблей. И в этой части он весьма забавен. Интуит проверяет претендента на «возвращение» из экспедиции. При автономной проверке ответ «нет», при проверке в составе тройки — ответ «да». Из контекста видно, что обычно интуиты проводят только автономные проверки кандидатов, причем при таких проверках ответы «да» — не редкость, экипажи успешно формируются. А разве такое возможно в принципе? Берем для примера того же десантника Луиса Авилу. Если отправить его на космическом корабле одного в совершенно безопасный рейс, есть у него шансы вернуться на Землю? Никаких, он не пилот, он не сможет управлять кораблем. Автономный отбор у интуитов с ответом «да» могут пройти только пилоты космических кораблей. Космонавты прочих специализаций в одиночных проверках должны получать «нет». И тандем судовой врач + интуит без пилота тоже должен получить «нет» при сканировании. Проверка на «возвращение» имеет смысл, только если интуиту подают предварительный список экипажа и проверка проводится комплексно, с учетом того, что каждый космонавт идет в этой команде. Тогда «да» будет обоснованным, а «нет» потребует ротаций списка.

Сочетание серьезного, даже трагического взгляда на космос и забавной бестолковщины с интуитами придает рассказу определенный шарм. Серьезное и комическое в сюжете существуют автономно, они не пересекаются. В итоге рассказ распадается на две части: одна — о космосе, забирающем жизнь человеческую, и об оправданном самопожертвовании во имя безопасности землян; вторая — об экстрасенсах будущего, мало чем отличающихся от наших современных предсказателей и исцелителей. Слияния этих линий в нечто единое так и не происходит. Не знаю, плохо это для рассказа или хорошо. Он вызывает улыбку легкого недоумения. По прочтении остается странное чувство, что интуиты в нем лишние.

ИМХО, разумеется.

В основе этого рассказа потрясающая идея: герой во имя любви подарил людям своего мира бессмертие. Со времен первой Видящей сородичи Кругосчета жили, зная срок своей смерти. Одним словом он уничтожил это знание, ввергнув мир в состояние хаоса, когда каждому человеку принадлежит не строго отмеренный конечный срок, но все время мира. Песочные часы жизни разбиты, хранящие их драконы уничтожены, перед людьми открылся мир со всем своим многообразием и бесконечностью.

Вот только недоработал автор сюжет: захотел еще и героя личным счастьем одарить хоть ненадолго и запутался в собственном мире.

В рассказе довольно подробно показано, как работает принцип предопределенности:

Кругосчет вспомнил — Камыш умер. Мысль запустила программу умирания. Но автору очень не хочется убивать Иву, и он на ходу перестраивает уже прописанную систему.

Откуда взялось это условие — произнести вслух название дня? В случае с Камышом этого не потребовалось. В беседе с Григорьевым тоже четко произнесено — вспомнить (не произнести слова, а просто подумать о наступившем дне). По логике устройства этого мира при описанном поведении Кругосчета Ива не могла выжить. Зачем эта логическая брешь? Ведь можно было оговорить вербальное условие заранее, можно было перейти на новый календарь за три дня до наступления срока Ивы, когда вариант ее спасения уже был понятен Кругосчету. Тогда логика мира не была бы нарушена, но эффектной сцены изменения календаря в первый день нового круга и в день предопределенной смерти любимой не получилось бы.

Будь идея рассказа не такой яркой и трогательной, можно было бы махнуть рукой на нестыковки — мало ли их в современной литературе, где многое пишется наспех. Но за Кругосчета мне обидно. Не так уж много в литературе произведений, где во имя любви герой дарит бессмертие целому миру. Фальшивые нотки снижают эффект и от идеи тоже.

Почтальон Босяк заметил, что заполонившие мир мертвяки стали проявлять признаки самоорганизации и подчинения вожакам. В критический момент угрозы жизни это знание сработало и он сумел выступить вожаком одной из мертвяцких толп. В этом его путь — быть вожаком мертвецов, чтобы выжить. Причем в финальной ситуации выбора у героя не было: либо возглавить толпу, либо быть сметенным ею. Так что путь это вынужденный, случайно обнаруженная тайная тропка. Но идти по ней можно, раз мертвяки послушались указаний живого человека.

Почему мертвяки послушались человека, я не поняла. Ну разделись герои, и что? Разве живого от мертвяка отличает только наличие одежды? Помнится, в рассказе говорилось, что у мертвяков кожа своеобразная. Да и запах должен быть другим. До проявления признаков образования внутренних структур мертвяки восемь лет вели охоту на людей, то есть отличали их от себе подобных. Почему же Босяка с Аленкой не отличили? И разве предводители мертвяков голосовые команды своим подопечным подавали? В одном из эпизодов показано, что вожак направлял свое воинство жестами. Членораздельная речь — это как раз то, что отличает человека от мертвяка. Выкрики Босяка скорее должны были агрессию спровоцировать, а не повиновение.

Второй непонятный мне момент: почему умершие люди мертвяками не становились. По теории отца Питирима первыми на землю возвращаются последние умершие, а только что убиенные последние и есть.

И непонятный момент: про парламентеров. Предположение само по себе неожиданное до изумления. Откуда такая мысль в голову пришла? Разве почтари ходили, махая белыми тряпками? Разве парламентеров непременно должно быть двое? Насколько я знаю, таких ограничений в военном деле нет и не было. Да и с чего бы мертвякам парламентеров пропускать? Разве они все поголовно бывшие военные?

Конечно, все это мелочи. Главное, что Босяку удалось стать предводителем толпы мертвяков. Если удержится в этой роли, сумеет приручить противника, получит шанс на выживание. На земле мертвых это уже немало.

Идея сброса мертвяков из переполненного ада (или рая) сама по себе любопытна. Только в рассказе не очень нужна. Какая разница, откуда взялись мертвяки, если герой рассказа — бродяга-бывший музыкант и его единственная задача: выжить самому и прибившейся девушке жизнь сохранить.

Вот, пожалуй, и всё. В целом рассказ не показался мне плохим, но и отклика не вызвал. Скорее всего, это связано с тем, что я не люблю истории про зомби. Вглядываешься в такой заполненный мертвыми телами мир, и отвращение охватывает, то есть атмосферу автор передает мастерски, именно ту, какую надо: неприятную, удушающую, с оттенком безумия.

«Смерть под парусом» — настоящей классический английский детективный роман.

Классический — потому что детективный сюжет представлен как часть жизни персонажей в определенной стране в определенное время. Действие происходит в Англии в 1931 году. Сюжет разворачивается на фоне картины соответствующей эпохи, которая прописана местами подробно через факты биографии героев, местами пунктиром — в диалогах, размышлениях, деталях быта и нравов. У каждого героя свое лицо, свой характер, свое отношение к жизни, сложившиеся именно в эту историческую эпоху. Самому старшему герою 63 года, самой младшей — 23. Жизнь каждого раскрывается с привязкой к историческим событиям, событиям культурной жизни, географическим местам, экономическим факторам. За детективной историей виден мир, в котором герои живут и действуют.

Английский — потому что действие разворачивается неспешно, расследование ведет детектив-любитель, этакий Эркюль Пуаро, только с меньшим масштабом известности. В этой книге нет погонь, стрельбы, у ведущего расследование сыщика вообще нет оружия. Главный метод расследования — беседы и наблюдения. Сыщик выстраивает хронологию событий, воссоздает психологические портреты подозреваемых и жертвы, выясняет факты их биографии и на этой основе делает выводы: кто совершил преступление и каковы его мотивы. «Спокойное» расследование — визитная карточка английского детектива.

Аналитика ведущего расследование сыщика представлена читателям во всех подробностях, логические построения можно проверить. Если внимательно читать этот роман, можно самостоятельно догадаться, кто совершил убийство. Это говорит о том, что детективная составляющая сюжета выстроена безупречно. Выводы сыщика действительно основаны на четко прописанных фактах и обстоятельствах. Сыщик сам рассказывает о своих методах расследования, и именно эти методы приводят его к правильным выводам.

Роман интересен еще и тем, что убийца оказывается гораздо более симпатичным и достойным сочувствия, чем жертва. Складывается нравственная коллизия: можно ли оставить безнаказанным преступление, если жертва по своим нравственным качества гораздо хуже убийцы. Автор не высказывает свое отношение к этому вопросу. Сыщик тоже его не высказывает. Он дает возможность убийце самостоятельно принять решение.

Безусловно, это один из лучших детективных романов, которые мне доводилось читать.

Очень красивая и очень грустная сказка.

Не думай о богатстве, — поучает бабушка внука. — Богатство — это плохо. — А беспросветная бедность, видимо, хорошо. Так же, как безбашенная храбрость и готовность к халяве. Такова мораль почти всех уральских сказов и русских сказок в целом. Не в этом ли глубинный исток нашей неустроенной жизни одним днем? Немецкие сказки возвеличивают труд как основу обеспеченной жизни. Наши же проводят мысль, что трудом обустроить жизнь свою достойно невозможно. Богатство достижимо только на халяву: понравишься бабке Синюшке, и даст она тебе блюдо с ягодами-самоцветами, тогда и заживешь. И ведь жизнь наша из глубины веков такую философию оправдывает, так что кто его разберет, где здесь причина, а где следствие.

Особенность же именно этого сказа в отсутствии счастливого финала. Получил герой и богатство, и девицу-красавицу любимую в жены, но век им обоим отмерен был очень краткий, поскольку богатства гор здоровьем и жизнью человеческой оплачиваются. Получили вроде бы и на халяву, но уже заранее расплатились, здоровье свое на горных работах растратив. В свете ранней смерти героев, которая представлена как нечто обычное для Уральских гор, бабушкин наказ обретает новый смысл. — Не думай об обустройстве жизни, внучек, довольствуйся тем, что даст она сама, ибо короток век человека в горах. — Богатства Синюшкины только на первый взгляд даром на счастье кажутся. Ничего земля даром не отдает, за все плату свою требует.

Это одна из самых трагичных сказок, которую мне доводилось читать. В ней нет надежды.

В этом рассказе больше всего мне понравилась первая фраза: «Нет ничего хуже, чем продрать утром глаза не оттого, что пора, а оттого, что стреляют». Фраза эта очень подходит герою и характеризует нравы. В мире рассказа стрельба — нечто совершенно обыденное, так же, как смерть от этой самой стрельбы и презрение к осторожности. А герой осторожен. И при этом спокоен: абсолютно все события он встречает с барабанным спокойствием.

Он предпринимает какие-то действия: отправляется искать Костлявого Бада Покера, оговаривает с ним ставки, убивает шерифа, женится на Линде, отказывается покидать свое ранчо и становиться шерифом. Но при этом ведет себя так, словно выполняет заранее спланированную программу. Я даже подумала, что такая индифферентность героя есть результат его способностей ясновидящего. Он все про себя заранее знает, поэтому и не суетится.

Стиль рассказа под стать характеру персонажа. Весь рассказ выдержан в тональности первой фразы: ни разу действие не ускорилось, ни замедлилось, ни разу герой не задумался, не усомнился. Совершенно ровное течение и действия, и слов. В этом есть свое очарование.

Стиль — главное достоинство этой вещи. За цепочкой слов интереснее следить, чем за действием. При этом чувствуется атмосфера Дикого Запада — классического, из романов Майн Рида. Весь рассказ этой атмосфере соответствует, а герой — нет. Однако, рассказ ведет герой, и атмосферу Дикого Запада это не разрушает. Получается матрешка: читатель из 21-го века смотрит на мир Дикого Запада, о котором рассказывает герой, участвовавший в событиях этого мира тоже как бы со стороны.

Необычно, интересно, ни в какой момент не скучно, и только по прочтении возникает вопрос: а о чем это все, собственно? Но и ответ также возникает сразу: не важно, о чем, важно — как. В данном случае форма и стиль исполнения в приоритете. Причем это не отрицательная характеристика, в данном случае.

«Но ясновидцев, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах», — так пел Владимир Высоцкий. А в мире Стива Айлетта ясновидцев даже не сжигают, их высмеивают.

Рассказ написан в 1998 году, за три года до миллениума, когда мир переживал легкую календарную истерию. Что только не предсказывали на момент смены тысячелетий: сейчас даже вспоминать неловко. Герой рассказа вещал нечто совсем уж несусветное: о космических кораблях, линиях зла, возвращении страхов, которые люди не захотели впустить в свое сознание. В нем видели сумасшедшего клоуна, а он видел... даже не будущее, а нравственную изнанку прошлого и настоящего.

Самый сильный страх — страх смерти. Он отвергается сознанием. При этом люди с легкостью сеют смерть вокруг себя. Безвинные люди гибнут массово, но никто не берет на себя ответственность за эти злодеяния. Катастрофа, война, братские могилы, статистика жертв — за этими словами не видно погибших людей. А гибнут именно люди, конкретные, с именами, лицами, телами.

Когда предсказанные героем корабли открыли люки и на Землю посыпались они — тела погибших, у каждого тела имелось свое место гибели, конкретное. Возвращение мертвых тел на Землю непонятной космической силой должно было стать неким воздаянием за содеянное зло. И оно явилось таким воздаянием. Вот только кому? Живы ли те, кто отдавал приказы? Должны ли их потомки нести ответственность за деяния предков?

Герой-предсказатель не дает ответов на эти вопросы. Силы, управляющие космическими кораблями с грузом 200 прошедших десятилетий (а в перспективе и веков), скорее всего, даже не задаются ими. Просто в своей безумной жестокости человечество переступило некую границу, и Вселенная выплеснула на людей страшные отходы жизнедеятельности человеческой цивилизации — невинно убиенных за многие и многие годы.

Стив Айлетт создал рассказ-предостережение. Не желая осознавать творимое зло, люди рискуют стать жертвами собственного страха. Замалчиваемое и не допускаемое в сознание зло не перестает быть таковым. К ответу могут и призвать. И призыв этот будет по-настоящему сокрушителен. Имеющие глаза видят, прочие смеются, а космические корабли летят через Вселенную...

Вещь сильная, с глубокой философской идеей, из тех, что стоит прочитать и обдумать.

Действие романа разворачивается в 2047 году в Индии. Люди воюют за воду, государственные Сыщики Кришны ведут борьбу с нелицензионными искусственными интеллектами, в космосе обнаружен таинственный артефакт, возраст которого превышает возраст Солнечной системы, располагая деньгами, желающие могут родить генномодифицированного ребенка или избавить себя от признаков любого пола, в закрытых лабораториях проводятся исследования новых форм энергии, создаются виртуальные саморазвивающиеся вселенные, в мире введен запрет на разработку искусственных интеллектов выше разрешенного уровня сложности, простые граждане запоем смотрят сериалы, создаваемые на компьютерах, в которых роли исполняют актеры, созданные также на компьютерах, политики пытаются преодолеть водный кризис, оппозиция не дремлет, а рядом со всем этим безумием медленно течет обмелевший Ганг.

Ганг — река Богов Древней Индии, дающая воду для жизни и принимающая трупы тех, кто недостоин кремации. Она рядом, на глазах, и как-то ускользает от сознания тот факт, что кроме видимых рек Боги давно уже используют иные реки — информационные. Потоки информации, масштаб и уровень сложности которых не осознают даже их создатели, сливаются в единую Реку новых Богов. Большинство считает этих Богов враждебными людям и ждет войны. Единицы понимают, что новым Богам война с людьми не требуется, ее могут спровоцировать только люди. Новые Боги стремятся прорвать плотины законов физики, на определенном этапе препятствующие движению их Реки. Люди стараются помешать новым Богам. Боги уходят, и уносят с собой воспоминания о людях, которые для них также являются Богами. Рождаются новые Вселенные, а мир претерпевает масштабные катастрофы, не глобальные, но весьма разрушительные. Рушатся здания, районы, семьи, судьбы. Рушатся выстроенные физиками границы энергетических полей, финансовые компании и политические режимы. А Река Богов течет. И уже непонятно, что это за Река: Ганг, информационные потоки или разрушитель всего — Время.

Роман содержит оригинальный взгляд на зарождение и сущность искусственных интеллектов, их соотношение с людьми — именно соотношение, поскольку отношения необходимыми не являются. Он охватывает множество событий, проблем, сюжетных линий, идей и точек зрения. Все это представлено хаотически, как огромная мировая свалка. В нашем мире в отсталых странах устраивают могильники радиоактивных отходов. А в мире романа в отсталую Индию сбрасываются все проблемы, которые цивилизованные страны не в состоянии разумно разрешить. И все это варится в котле цивилизации с древнейшей самобытной культурой и жесткой стратификацией. Получается гремучая смесь, способная прорвать законы физического мира и вырваться в иные Вселенные, сжигая все, что не спряталось и не сбежало подальше.

Роман производит впечатление вещи эпической, грандиозной по охвату картины мира. Но читать его невероятно сложно, утомительно и скучно. Нагромождение сюжетных линий и деталей мешает выделить главное, рассеивает внимание. Затянутость повествования утомляет и лишает действие динамики. В итоге трагические события не вызывают никакого эмоционального отклика. Слишком длинные подходы к сути, докопавшись до которой, чувствуешь усталость и опустошенность. Атмосфера давящей опустошенности, бессмысленности и взаимосвязи всего и вся к финалу книги просто изматывает. Перевернув последнюю страницу, вздыхаешь с облегчением. И вспоминаешь главное: искусственный интеллект третьего поколения, созданный людьми, попытавшийся их понять и уяснивший для себя только опыт человеческого предательства.

Неоднозначная вещь. Безусловно глубокая, но чрезмерно усложненная, чтобы можно было в полной мере осознать эту глубину.

Даже не знаю, что сказать... История любви, к которой прикручено все остальное: и мир, и характеры героев. Возникает три вопроса:

1. Мир этот каким образом существует? На экзамене по социологии Костян рассказывал о двух способах делать гешефт с потенциала. Первый: возможность нападать и защищаться, не думая о последствиях. Второй: возможность «дела делать», то есть обогащаться преступными методами. Другими словами, выпускник школы, у которого ни гроша за душой, отбывает авансом десять лет на зоне, потом «откидывается» и либо нанимается в крутую охрану, либо начинает добывать средства к жизни грабежами, либо разом совершает крупный преступный акт и присваивает чье-то состояние, становится богатым, влиятельным человеком. Последний вариант — программа-максимум, разумеется. Потенциал на его реализации сокращается существенно. В результате богатый и влиятельный оказывается беззащитным перед следующей волной откинувшихся. А нужно ли это богатому и влиятельному? Разумеется, нет. Богатые стремятся к защите своей собственности, а безнаказанность откинувшихся новой волны ей серьезно угрожает. Поэтому владельцы состояний постараются по максимуму использовать свои средства и связи для изменения конституционных порядков в обществе, в результате которых силовой отъем собственности будет невозможным. Если исключить эту форму гешефта с потенциала, число желающих сидеть авансом серьезно сократится. А если потенциал имеет не подавляющее большинство, объем гешефтов с него будет постоянно урезаться. Набросанная в рассказе социальная структура нежизнеспособна. Чтобы она обрела хоть какую-то стабильность, в обществе должен существовать рынок потенциалов. В этом случае в авансовых отсидках есть смысл. Но в рассказе о рынке потенциалов не упомянуто ни словом, зато говорится о вторых сроках, что позволяет сделать вывод о неотчуждаемости права на преступление.

2. Верка откуда в таком обществе взялась? Если школьное образование направлено на подготовку парней и девчонок к отбытию на зону по результатам выпускных экзаменов, а воровской закон одобряется общественной моралью, девочек в школе и воспитывают как «марух». В таком обществе и сама Верка, и ее Костян должны были воспринять поведение Пахана-экзаменатора как само собой разумеющееся. Ничего необычного для воровской среды на экзамене не произошло. Реакция Верки на экзамене требует какого-то объяснения. Без этого поведение героини выглядит странным, идущим в разрез с воспитанием, образованием, общественной моралью, школьной практикой.

3. За счет каких людей пополняются милицейские структуры? Верка в милицию готова пойти, чтобы не становится воровской марухой, то есть именно тем, на что ее с рождения готовили, Костян — «по любви». Других примеров в рассказе нет. Возможно, кто-то идет в менты по идейным соображениям: воровской порядок защищать. Кого-то опчество заставляет из тех же соображений. Кого-то мама с папой на зону отправлять очень не захотели. Кто-то оказался патологически туп и не сдал выпускные экзамены. Кого-то «завалили» специально. Можно придумать с десяток причин, по которым человек потенциал насиживать не захотел или не смог. Но в любом случае не думаю, что случай с Веркой и Костяном единственный. Провал девушки на экзамене школьная общественность восприняла достаточно спокойно. В изумление никто не впал, педагоги за голову не схватились, сама девица будущее свое представляет сразу и ясно — то есть прецеденты есть. И это еще один штрих, показывающий нежизнеспособность начертанного автором мира. Система школьного образования не справляется с подавлением в учениках чувства собственного достоинства. Не все согласны, что они рождаются сидеть. В сочетании с изложенным в пункте 1 это серьезный фактор.

Странный рассказ получился. Эмоции ключом бьют, а где — непонятно. Социальная структура никакой критики не выдерживает. Когда рассказ строится на одних эмоциях, это серьезный минус. Его сразу можно не заметить. Все-таки управлять читательскими эмоциями автор умеет мастерски. Но в конце концов странность истории все равно осознается. ИМХО, разумеется.

И снова роботы, в которых я не могу поверить. В ребятишек таких могу, а в роботов — нет.

Представление о мире детей, появившихся на свет и всю свою жизнь проведших в бункере, показано убедительно и ярко. Они не знают, что такое Солнце, дорога, дом. Но по мере взросления и обобщения информации из книги Самого Главврача и историй Рухляди идентифицируют смысл этих слов, опираясь на доступный им опыт и знания о мире. Дети на самом деле умеют находить верные аналогии. Пожалуй, это один из самых сильных моментов рассказа.

Не поняла я, откуда в языке таких детей взялось слово «окочурились». «Вражины» — это из лексикона Рухляди. «Окочурились» могло бы быть от Умника, если бы робот-лаборант имел обыкновение повторять словечки лабораторных аспирантов, но такой привычки у Умника нет. У него вполне правильный язык, очень близкий к тому языку, на котором мог бы изъясняться узкоспециализированный робот. Применительно к роботам таких непоняток с языком еще больше.

Что за истерики по поводу убийства детей устраивает Тупица? Робот-ремонтник отвечает за оборудование, а не за генетический материал. Такие истерики были бы уместны для Умника или Рухляди, но никак не для искина с функционалом механика. Поведение Рухляди также не укладывается в формат искина-няньки. Она говорит детям:

О примитивной функциональности робот-нянька говорить может, а вот увязывать гибель генетического материала с данным обстоятельством — вряд ли. Это за пределами ее программы. Она не для аналитики создана. Правда, существует вероятность, что она повторяет слова Умника. Но в этом случае повторение было бы чисто попугайским, без демонстрации эмоций, которую отметили дети. Оханье Рухляди после слова «мама» тоже совсем не к месту. Так же, как фразы типа «Я, по сути, вообще ничего не знаю», «Я лишь надеюсь, что вам повезет» и рассуждения о правоте Тупицы в прощальной речи Умника.

Автор навязчиво подчеркивает развитие (или наличие) в роботах аналога привязанности к человеческим детям, аналога человеческих чувств. При этом его роботы — узкоспециализированные искины. Способность таких искинов к саморазвитию за рамки базовых программ весьма сомнительна. Даже решение Умника инициировать генетический инкубатор вызывает сомнение. Вряд ли такие решения заложены в программы робота-лаборанта даже на случай чрезвычайной ситуации.

В итоге получается довольно сентиментальный рассказ с почти одушевленными машинами, спасающими человечество. Для меня такая расстановка акцентов звучит фальшиво. Роботы могут спасать человеческих детей, даже ускоспециализированные искины могут, если это соответствует целям, заложенным в их программный код. В этом смысле искины действительно становятся последним оплотом погибшей уже цивилизации. Но не за счет развития псевдоэмоций и псевдопривязанностей, а за счет логики программного кода, заложенного в машины-помощники людьми.

ИМХО, разумеется.)

Герой раздавил бабочку в прошлом, и это изменило развитие мира. Но ведь динозавры тоже давили бабочек. Пусть охотники отстреливали только тех животных, которые и так должны были погибнуть. Пусть охота выходила на встречу со зверем за пару минут до его гибели. Но в любом случае последовательность движений расстреливаемого охотой динозавра отличалась от той, которая впечатана в состоявшуюся историю. А, значит, при каждой охоте гибли не те насекомые, и выживали не те. Если раздавленная бабочка настолько критична, развитие мира должно было измениться после первой же охоты.

Охота во времени лицензировалась государством, то есть государство не считало связанный с проникновением в прошлое риск чрезмерным. Значит, был некий защитный механизм. Одну его часть Брэдбери показал: рукотворная тропа, строго заданный маршрут, заранее выбранный зверь. А вот вторая часть — контрольная — осталась вне сюжета, хотя лежит на поверхности. Если произошло случайное вмешательство, для устранения последствий достаточно переместить допустившего вмешательство человека в момент, предшествующий перемещению во времени, и это перемещение не осуществлять. При этом могут произойти какие-то колебания во времени после этой точки, а вот в прошлом уже нет. Все просто, и нечего истерить и размахивать оружием.

И последнее, что вызывает сомнение — это очевидность изменений реальности для возвратившихся в свое время героев. Ведь если волна изменений затронула период от гибели бабочки до возвращения героев, эти герои отбывали на охоту в уже измененной реальности. Они бы просто ничего не заметили по возвращении.

Хронофантастика полна парадоксов. В них очень легко заблудиться, что и произошло в этом рассказе. Но прочитать нелепицу от корифея все равно было интересно.

Искусственный интеллект — загадочное творение рук человеческих. Он может быть либо сложным арифмометром — и тогда без людей формируются машинные цивилизации, автоматически выполняющие заданные создателями алгоритмы действий, либо системой с не жестко заданной последовательностью действий, но с четкой целью функционирования. В рассказе представлен второй вариант разумных машин. Создатели задали им цели, а алгоритмы действий для ее достижения роботы формируют сами.

Я бы не назвала эти системы саморазвивающимися. Узкоспециализированные искины вряд ли способны к саморазвитию. Но в них заложен программный код имитации эмоций людей, в непосредственном контакте с которыми они выполняют свои задачи. Поэтому и получаются такие поразительно живые, чувствующие механизмы. На самом деле чувствуем мы, читатели. А роботы стремятся выполнить свои программные цели.

Человек — поразительно безответственное существо. Люди дают обещания друг другу и с легкостью их нарушают; приручают домашних животных и бросают их, когда наиграются; создают смертельно опасные вирусы и губят самих себя. Служебные роботы тоже пострадали от нашей безответственности. Мы их создали, запрограммировали на жизнь вблизи человека и для человека, и самоубились. А что делать искинам с неисчерпанным рабочим ресурсом? Где взять программную цель?

Самым значимым персонажем рассказа мне показался не робот-гувернер, в поведении которого больше всего человеческого, а Сказитель. Сказитель сложил новую сказку, соответствующую реалиям постапокалиптического мира и предназначенную для роботов. Это зачатки саморазвития. Но саморазвитие его ориентировано не на самостоятельное существование, а на поиск все тех же людей. Идея поменять программные цели и Сказителю оказалась недоступна.

Узкоспециализированные искины не могут образовать самостоятельную машинную цивилизацию. Им непременно нужен человек.

Первое, что хочется отметить, это прекрасный язык произведения: ровный, яркий, поэтичный. Переводчик поработал на славу, что для книг Пола Андерсона большая редкость.

Второе несомненное достоинство произведения: незатянутость. Все-таки Андерсон имеет обыкновение увлекаться ненужными объяснениями. В этой вещи нет ни одного лишнего абзаца. Действие разворачивается неспешно, но равномерно на протяжении всего романа.

Роман — классическое фэнтези, где люди существуют рядом с миром Фэри. Миры эти пересекаются нечасто и это благо для их обитателей, поскольку обитатели их враждебны друг другу. Смертные люди не очень интересны бессмертным. Интерес возникает, когда человек совершает поступок, привлекающий внимание древних богов. Герой романа Орм совершил такой поступок, когда силой отнял поместье у богатого англичанина, истребив при этом его семью. Поступок этот породил цепь последствий, гибельных для семьи Орма. И не важно, что на момент совершения злодеяния у Орма еще не было жены и детей. Боги умеют ждать и незаметно вести избранного по намеченным тропам судьбы.

Герои романа — и люди, и фэри — всего лишь игрушки в бесконечной шахматной партии древних богов. Бессмертные эльфы и тролли знают об этом и стараются обращаться к богам как можно реже, поскольку цена божественной помощи может оказаться непомерно высока. Люди же беспечны и доверчивы. Бесплатный божественный сыр кажется им чем-то само собой разумеющимся. Поэтому на людей в первую очередь делают ставку боги. Тем более, что и народам фэри люди нужны, так как могут многое, недоступное эльфам или троллям.

Бессмертным не дано любить, они для этого слишком мудры, холодны и раскованы. У людей же любовь — один из главных мотиваторов. И боги с присущим им безразличием используют это чувство в своих интересах. Человеку же приходится выбирать: нарушить нравственный закон людей и сохранить жизнь любимому или остаться в границах человеческой морали и позволить любимому погибнуть. Для женщины, на руках которой ребенок, выбор неоднозначен. Когда ребенка отнимают, выбор уже не важен. Боги подсовывают истерзанной героине надежду, чтобы продлить свою вечную игру.

Женщина-человек следует велению сердца, мудрый эльф снисходительно говорит о бессмысленности любого деяния, ибо все предрешено Норнами, боги вкладывают в руки людей оружие зла во имя собственных промежуточных побед, но и они в конечном итоге обречены на поражение. Так устроен мир «Сломанного меча», созданный Полом Андерсоном.

Это холодный, суровый, сияющий мир: мир каменных замков, лесов, морей, в котором живут сильные люди и фэри. Слабым в нем просто не выжить. В этом мире есть все: мощь природных стихий, красота драгоценных металлов и каменьев, волшебство, любовь, верность, предательство, добро и зло, часто меняющиеся местами. Нет в нем только надежды, поскольку в итоге проигрывают все. Цена побед в этом мире слишком велика, а сами победы призрачны, как стены эльфийских замков. Оружие зла всего лишь отправляется на консервацию, пока не подрастет новый владелец.

Прекрасный роман. Он вобрал в себя древние скандинавские легенды. Он показывает не только силу, но и слабость любых богов, слабость бессмертия.

Забавная история. У каждого народа свои представления о жизни, своя этика. В чем-то мы схожи, в чем-то различны до несовместимости. Дакота Смит, «пропойца-янки, непутёвый нищий оборванец» спас от гибели Ревущего Быка, «воина племени миннеконжу, мудрого, могучего и отважного». Благодарность Ревущего Быка проявилась весьма оригинально — он вознамерился сделать из Дакоты Смита воина по своему образу и подобию. И в результате герой оказался обладателем уникального револьвера: револьвер этот по всем вопросам имеет собственное мнение; бьет без промаха, когда считает это необходимым; отказывается стрелять, когда считает владельца неправым; сохраняет нейтралитет в спорных случаях; и неустанно поучает героя. вот один из наиболее показательных диалогов:

Револьвер очень старался. Но каждый в конце концов остался при своем. Миры несовместимых культур соприкоснулись и разошлись. Взаимное влияние возможно лишь там, где есть точки этические пересечения, а точка такая у янки и миннеконжу оказалась только одна: долг по отношению к беспомощному человеку, который не враг, и чувство благодарности за спасение.

Из этого рассказа становится понятным, почему янки не нашли общего языка с коренным населением Америки: не пересекающиеся культуры, выжить может только одна — сильнейшая.

Рассказ получился не только забавный, но и грустный. Соприкоснулись миры и разошлись, чтобы больше никогда не встречаться.

Рассказ начинается как воссоздание любовного треугольника из двух мужчин и одной женщины на космическом корабле, обреченном на шестилетний автономный дрейф. Затем история неожиданно трансформируется сначала в чудачества двух мужчин, оказавшихся в вынужденной изоляции, потом — в женские фантазии. Ни одна из трех граней перевертыша убедительной мне не показалась.

Герои рассказа — не гламурные мальчики и девушки. Космолетчики должны проходит отбор, в том числе и на пригодность к воссозданной в рассказе ситуации. Космонавты в роли Отелло совершенно не смотрятся. В человеческих сообществах при гендерном дисбалансе спокойно складываются полигамные союзы. Почему для героев рассказа такой выход оказался неприемлемым, непонятно. Тем более, что в их случае любые личные отношения с женщиной были суррогатными. Конечно, не будучи мужчиной, я не могу компетентно судить о мужской психологии, но поведение героев представляется мне весьма и весьма неубедительным. Таким мальчикам не место в космическом флоте.

Финальный феминистический выверт и вовсе вызвал недоумение. Если человечество вышло в космос, с чего бы ему деградировать до матриархата, да еще такого воинственного. Космическая экспансия вряд ли предполагает замыкание как минимум половины человечества в рамках семьи. Это прежде всего экономически не рационально. Да и для физических перегрузок, с которыми сопряжено освоение дальнего космоса, организм мужчины адаптирован в большей мере, чем организм женщины.

По всей видимости, автор пытался создать юмористический рассказ, а получилось не пойми что по-голливудски. Фантазии Вероники просто в ступор вгоняют. Это до какого состояния надо довести мужчин целой планеты, чтобы нужны были именно такие бойфренды (слово дурацкое, но другое подобрать не смогла).

Треугольник получился — просто жуть. Это даже не смешно, потому что всех героев искренне жаль. И вывод из рассказа тоже не смешной напрашивается: принижая партнера, мы разрушаем лучшее в самих себе. И пол здесь совершенно не важен. Принцип работает во всех гендерных направлениях.

Рассказ удивил. Таких сюжетных перевертышей я не ожидала.)

Повесть состоит их двух частей. В первой части действие происходит в загадочном призрачном неустойчивом мире объемом с Галактику. Летчик без имени на живом говорящем самолете летит к Небу неподвижных звезд, где однажды встретил звездную девушку Элис. Он преодолеваем межпланетные пространства, устраняет поломки самолета, пережидает непогоды в обществе случайных людей, пробуждает к себе интерес, привязанность и даже любовь, но при первой возможности рвется вперед — в эфирные пространства неподвижного неба. Девушка Элис ждет его, он уверен в этом. И хотя быть вместе у них вряд ли получится, ведь они существа с разной биологией, безымянный Летчик все равно рвется вперед — к своей мечте, к своей любви...

Действие второй части происходит в нашей, чуть измененной реальности. Изменение связано с тем, что в мире существуют и официально признаны медиумы как одно из направлений медицинской науки. Медиумами становятся люди, которых в детстве никто не любил. Это такая защитная реакция детского организма против жестокости взрослых. Девушка Лиза — медиум-медсестра, пытается собрать себя по кусочкам после детства. Она — героиня второй части повести. Летчик и девушка существуют в разных мирах.

Когда читаешь первую часть, кажется, что там, на небе неподвижных звезд, Летчик найдет проход в иной мир и сможет преодолеть биологическую несовместимость с подругой. Потом склоняешься к мысли, что Летчик виртуален. Потом открывается кусочек действительного положения вещей, появляется надежда на счастье. Но все не так просто. Можно перелететь через границу миров, если к этому стремится сердце и кто-то зовет с той стороны. Но границу времен пересечь гораздо труднее.

Летчик прилетит. И это станет счастливым моментом для всех героев повести. Вот только девушка будет другая.

Трогательная, грустная, трагическая история, пронизанная светом. Счастливая встреча и несостоявшаяся судьба оставляет чувство щемящей боли. Но жизнь продолжается, и небо неподвижных звезд ждет героев где-то впереди...

Повесть восхитительна. В ней есть образы и чувства, и даже капелька сказки.

Прекрасный образец юмористической фантастики. Инопланетяне воплотили в жизнь мечты классика нашего Льва Николаевича — по «Крейцеровой сонате» жизнь организовали. Но это пока земные космические ковбои не встретились прекрасным девам. А дальше классику осталось бы только рыдать. Человеческий менталитет оказался не только доминирующим, но еще и счастливой жизни в большей мере способствующим. Семья, если она двоим не в тягость, по любому лучше гендерного отчуждения. Рассказ не раз заставил улыбнуться. Все-таки способ коммуникаций между героями весьма экзотичен. Признаюсь, я не во всех шахматных комбинациях уловила смысл. Но, главное, герои этот смысл уловили. Пожалуй, это была одна из самых забавных и необычных историй соблазнения, которые мне доводилось читать. Юмористические вещи писать сложно. Когда получается, это удача и для автора, и для читателей. В данном случае, безусловно, получилось, и даже очень хорошо.)

Повесть читается на одном дыхании, отвлекаться по ходу чтения очень тяжело. Приключенческая составляющая захватывает, герои вызывают сопереживание, безумно интересно, с какой целью таинственная Организация вербует героев. Цель эта начинает смутно просматриваться после объяснений Стаканом механики банковских афер. Но все равно хочется знать детали, хочется, чтобы герои выжили, при этом понимаешь, что шансы на выживание практически нулевые. И становится безумно жаль несостоявшихся жизней. Когда перевернута последняя страница и любопытство к событиям повести удовлетворено, начинаешь осознавать знакомые моменты в сюжете, где-то такой мир уже встречался, некоторую скомканность повествования, повторы, особенно в эпизодах вербовки, где с героями происходит практически одно и то же. Понятно, что оно именно так и происходит, но сцены первого собеседования Димона и Маринки с Координатором все равно воспринимаются, как дубли. «Пролог» в начале каждой главы тоже вызывает недоумение. Финалу не хватает искренности, это единственный эпизод повести, в котором не возникает сопереживания героям. Но в целом произведение замечательное. Его не просто читаешь, в нем живешь.

Рассказ производит неоднозначное впечатление. С одной стороны, разгадывание тайны преступления — это всегда занимательно. И здесь интрига поддерживается до конца, подогревая читательский интерес. С другой стороны, на поверхности как минимум три нелогичных момента.

Во-первых, непонятно, почему содержание ментограммы идентично воспоминаниям субъекта. Современенная наука достаточно уверенно заявляет, что мозг человека хранит всю поступающую через органы чувств информацию. Соответственно, на ментограмме никаких «провалов памяти» быть не может. Если лакуны памяти связаны с техническими особенностями сканирующей аппаратуры, это требуется как-то объяснить, чтобы читатель не замирал в недоумении с самого начала рассказа.

Во-вторых, если о лакунах памяти в ментограммах известно специалистам, ментограммы не могут служит главным доказательством виновности в преступлении. Осуждать за убийство на том основании, что в памяти человека отсутствуют воспоминания о том, что он это убийство не совершал, как минимум не логично. Отсутствие воспоминаний ровным счетом ничего не доказывает. Компания находилась не на необитаемом острове. Минимальный шанс проникновения в особняк посторонних все-таки существует. Лакуны памяти были у двух подозреваемых. Криминалистическая составляющая рассказа не выдерживает никакой критики.

Непонятно также, почему первая жена Зубра предполагала возможность убийства сыном отца. Поведение сомнамбулы непредсказуемо. Убить в бессознательном состоянии он может. Но предполагать такую реакцию на стресс, связанный с имитацией убийства отца, довольно странно. Это требует обоснования. Дэн был ближе к матери, чем к отцу, остался с ней после развода родителей, но никаких упоминаний о его недоброжелательном отношении к Зубру в рассказе нет. Эдипов комплекс у парня по сюжету не просматривается. С чего бы ему убивать отца во время приступа? Логика организатора преступления также не выдерживает никакой критики.

Как детектив рассказ не состоялся. Как психологический триллер тоже. Оба эти жанра требуют внутренней логики развития событий. Дополнительным минусом является история героического спасения Зубром Психа и Заики. Слишком топорно это для характеристики глубины дружеских чувств героев. Спасенные далеко не всегда испытывают искреннюю преданность к спасителям длиною в жизнь. Столь же топорно выписан следователь в отставке. С чего вдруг он приглашает бывшего подследственного пожить у себя? В чувство вины за осуждение при недостаточных уликах верится с трудом. В практике любого следователя такие случаи бывают. Следователь всего лишь собирает и систематизирует доказательства, решение же выносит суд.

При этом, несмотря на все недостатки, читать рассказ было интересно. Кто убийца, заранее предположить не удавалось. Читательское любопытство в сочетании с раздражением из-за логических просчетов сюжета вызвало по прочтении чувство сильного разочарования. Обманутые ожидания — это всегда грустно. Хотя никто не обязан нашим ожиданиям соответствовать.

Люди — странные существа. Профессиональная армия ведет войну с тремя взрослыми гражданскими и двадцатью четыремя детьми. При этом несет колоссальные потери. Но почему-то никому не приходит в голову переориентировать военные затраты на создание нормальных человеческих условий карантина для весьма небольшой группы людей, обреченных на естественное вымирание. Ну родят девочки детей от своих мальчиков. Сколько этих детей будет? Единицы. Через несколько поколений инфицированные люди исчезнут естественным путем, ненасильственно. При этом есть шанс, что, пока они живы, удастся изобрести вакцину. Мирное решение проблемы исключается, поскольку никто толком не знает, с кем воюет и сколько их, страшных зараз. А их и нет почти.

Повесть показывает необходимость войны для сохранения существующих политических институтов. Если не будет зараз, с кем прикажете бороться соответствующим структурам ООН? не у дел окажутся чиновники от войны. Ведь чего же проще: наладить контакт с пострадавшими (заразы ведь именно пострадавшие), выяснить детали и попытаться наладить хоть сколько-нибудь нормальную жизнь для горстки детей. На начальном этапе конфликта это было возможно. Но, видимо, невыгодно для принимающих решения. И получилась такая вот страшная, кровопролитная, бессмысленная война длиною в десять лет.

Эпизод, в котором Иван обнаруживает, что его противники — истощенные дети, производит очень сильное впечатление. Образ врага испарился. Но враг ведь есть: дети эти очень неплохие бойцы, если армейская акция в аналогичной зоне сопровождалась семидесятипроцентными потерями личного состава. И изменить их отношение к людям за периметром карантина уже вряд ли получится: слишком жестоко с ними обошлись, неоправданно, бесчеловечно жестоко.

В повести представлена безнадежная ситуация. У детей-вирусоносителей будущего в принципе нет. Правда, настораживает эпизод, в котором высокий военно-политический чиновник говорит что-то о зарождении новой расы. Это заставляет задуматься о характере вируса. Точно ли инфицированные дети опасны для здоровых людей? Или они просто мутанты, способности которых отличаются от обычных человеческих? По сюжету отличий не видно. Но ведь откуда-то идея новой расы взялась. Может, под влиянием вируса под землей анклав новых люденов образовался? Ответа на этот вопрос нет и быть не может, ведь с подземными жителями воюют, состояние их здоровья «наверху» вряд ли известно, поэтому возможны любые сюрпризы.

Качественных антивоенных произведений не так много в современной литературе. Поэтому повесть заслуживает внимания и высокой оценки. Автору спасибо.

Что это было? Такой вопрос возникает по прочтении рассказа. Но, по большому счету, не так важно, на самом деле произошли финальные события, или они пригрезились герою в алкогольном бреду. Важно состояние отчуждения человека и природы, которое рассказ заставляет почувствовать.

Внутренняя агрессия героя по отношению к человеческому зверинцу порождена прежде всего противоестественностью поведения людей. В природе все имеет смысл, все функционально. Человек же своим отношением к иным живым существам и жизни в целом часто нарушает принцип функциональности. Мысль эта не нова, но в рассказе представлена вполне оригинально.

Равновесие экосистемы нарушено не экологической катастрофой, что традиционно для раскрытия темы, а несколькими актами индивидуальной жестокости на фоне общего безразличия. Даже если это нарушение существует только в больном воображении, оно все равно показывает запредельность агрессии человека и отторжение экосистемой не нужного ей хищника. Бобры, кот, крысы, мыши, птицы, насекомые в финале рассказа объединились для уничтожения вируса, разрушающего организм планеты.

Если это произошло на самом деле, нам представлено начало апокалипсиса. Если же финал состоялся в воображении героя, еще не все потеряно. По крайней мере один человек осознал недопустимость существующего отношения людей к другим формам жизни на планете и возможность ответного удара. А какой вариант трактовки финала выбрать — дело читателя.

Городской ужастик или философская притча, история алкогольной деградации героя или его личностного катарсиса — рассказ допускает любую интерпретацию. На мой взгляд, это достоинство вещи. Бывают открытые финалы, а здесь предлагается открытость читательской трактовки сюжета. Что ближе на данном этапе жизни, то и выбирай. Основная идея в любом случае останется неизменной.

Весьма неплохой роман в своем жанре. Спокойный, местами улыбающий. Вот только сон Никиты Ивановича на мысли тревожные наталкивает. Приснилось участковому, что вернулся он в мир свой (то есть в наш мир), и испугался парень до крика и холодного пота. Насколько же чуждым должен человек себя чувствовать в своем родном мире, чтобы не желать возвращения домой, к родителям, друзьям, девушке. Грустно это, когда чужое Лукошкино за какие-то полгода роднее своего мира становится. И задумываешься о причинах: в чем они? В человеке или в мире нашем? Ну, мир у нас не очень уютный, допустим. Однако, есть родные, друзья. Может ли быть по настоящему преданным своему новому окружению человек, с легкостью отринувший окружение изначальное, от рождения данное? Недоверие к герою возникает после эпизода со сном. Фальшивая нотка в характере прорезывается.

Фальш ощущается и в лирической линии. Слишком легко сыскной воевода девушке служебные секреты выбалтывал, слишком нарочито автор пытается придать образу Олены трогательность и нежность. Она убила Настасью. Убила ножом. И сразу после убийства разыграла убедительный спектакль для участкового и стрельцов, то есть шоком для нее убийство человека не является. Скорее всего, оно не первое. Учитывая род ее занятий и видовую принадлежность, это даже весьма вероятно. Возможно, во мне проявляется латентное ханжество, но не верю я в чувства убийц. И в чувства к убийцам не верю тоже. С образом Олены автор перемудрил. Для сохранения сказочной легкой атмосферы его надо было делать либо более трагическим, чтобы девушка жертвой сил зла оказалась, либо более злобным, чтобы участковый по носу получил от злодейки и пострадал сердечно. А так лирическая линия получилась под стать сну о возвращении.

Хорошие моменты тоже есть, конечно. Один корабль, летающий по кругу, чего стоит, или пять невест Митьки с царским дозволением на законный брак. Неприятный осадок они отчасти компенсируют. Но разрушение сказочности все-равно огорчает. Тем более, что этого можно было избежать. ИМХО, разумеется.

Лето 1960 года. Четверо двенадцатилетних мальчишек отправляются посмотреть на тело своего сверстника, сбитого поездом, о местонахождении которого случайно узнали. Они обманом отлучаются из дома на несколько дней, проходят довольно сложный, даже опасный маршрут, и в пути осознают многие вещи, о которых ранее не задумывались.

Каждый человек взрослеет в свое время и в своем темпе. Главный герой повести Гордон Лашанс повзрослел в течение этих трех дней. И дело не в том, что его едва не затравили собакой, он едва не попал под поезд, видел шаровую молнию и пережил шок от купания в озере с пиявками. Из детства его вытолкнули два разговора с Крисом Чамберсом, в результате которых двенадцатилетний Горди впервые задумался о будущем, осознал неизбежность распада их компании по мере взросления.

Не случайно стареющий Гордон Лашанс самым ярким воспоминанием детства считал это летнее путешествие «к телу». Момент взросления является одним из самых значимых событий в жизни. Если этот момент удается осознать, связанные с ним события навсегда остаются в памяти.

В этой повести Кинг мастерски показал внутренний мир двух подростков: Гордона и Криса. И хотя главным героем является Гордон, Крис получился самым ярким из четверых. Видно, что у этого мальчишки есть ум и характер. Он сильный и настоящий, способный на поступок и не дающий поблажек самому себе.

Рассказ о летнем путешествии детей перемежается воспоминаниями автора о событиях последующих лет, в результате перед нами проходит вся жизнь мальчишеской четверки на фоне жизни беднейших кварталов провинциального городка. Жизнь безрадостная: пьяный садизм отцов, безразличие матерей, дикая жестокость старших братьев. Эта среда затягивает, подобно болоту. Горди и Крис смогли преодолеть трясину. И все равно ощущение от повести остается безрадостное. Ведь трясина никуда не делась, и двое мальчишек-путешественников потонули в ней без единого шанса выплыть.

Стивен Кинг — не мой автор, и эта повесть читалась тяжело, с усилием. Но это, безусловно, очень сильная вещь, которая надолго запомнится. Детские характеры и внутренний мир мальчишек на пороге взросления раскрыты ярко, реалистично, местами пронзительно.

Прежде всего, хочется отметить необычную стилистику произведения: повествование ведется от первого лица героиней, имя которой так ни разу и не прозвучит. При этом всю историю и всех других героев мы видим только ее глазами, перед нами раскрывается ее внутренний мир. Безымянная девушка отнюдь не является безликой: в романе постепенно прорисовывается ее характер, внешность, процесс взросления. Не нареченная, она присутствует в действии и постепенно становится частью жизни своего окружения, завоевывает симпатию и уважение людей, сама этого не осознавая.

Роман поражает эмоциональной насыщенностью, настроением. При минимуме действия и концентрации внимания на переживаниях и размышлениях героини автор умело поддерживает читательский интерес атмосферой ожидания чего-то трагического. В мирном летнем поместье витает ощущение грядущего несчастья — не только как трагедии, но и как невозможности счастливой семейной жизни. Героиня рисует в мечтах картинки будущего, которого ей хотелось бы, а реальность Мэндерли разбивает их одну за другой.

Девушке досталась тяжкая доля: вступить в соперничество с покойной женой своего супруга — личностью яркой, блестящей, многими любимой и ненавидимой. Героиня сравнивает себя с умершей Ребеккой и считает, что в таком сравнении проигрывает. Ей и в голову не приходит, что это не так. Френк Кроули пытается помочь ей правильно оценить ситуацию: в одной из бесед он говорит, что доброта, искренность и скромность часто значат больше, чем внешний лоск и яркость образа, но девушка не верит, ей кажется, что его слова продиктованы дружеской галантностью. Даже слова местного сумасшедшего Бена о Ребекке не убеждают героиню в искренности Френка: образ Ребекки остается на своем пьедестале.

При этом героиня очень точна в описании фактов и диалогов. Она не подменяет факты и слова других людей своими фантазиями. Поэтому читатель намного раньше кульминационного монолога Максима понимает, что с Ребеккой не все так однозначно. На это указывают отдельные слова Беатрис, Френка, миссис Дэнверс, Бена, явление в доме Джека Фейвела. Наблюдая со стороны, мы видим и понимаем то, что ускользает от героини, слишком юной и чистой, чтобы дурно думать о людях. В этой двойственности восприятия: глазами героини-рассказчицы и, благодаря точности ее описаний, с читательского места — заключается одна из главных притягательных черт романа. Так мало кто умеет писать.

Сюжет разворачивается неспешно, как это принято в английской литературе: с подробным описанием быта, кухни, интерьеров, природы. Это создает эффект присутствия. Описания жизни героини в Монте-Карло до замужества и затем в Мэндерли без усилий визуализируются, ощущается аромат цветов, запах моря и роз, пыльный воздух библиотеки... Мир романа затягивает, хочется читать помедленнее, чтобы не упустить ни одного слова, ни одной подробности. История героев развивается не в вымышленном литературном мире, а в четкой географической и хронологической привязке. Это признак классической литературы, к которой данный роман, безусловно, принадлежит.

Мне кажется не совсем верным относить данное произведение к любовным романам. Он не о любви. Он о взрослении юной женщины и об утрате жизненных целей мужчиной. Героиня осознает себя сильной и независимой личностью, как только понимает, что Максиму нужна ее поддержка, и он готов эту поддержку принять. Максим же всю жизнь жил интересами Мэндерли, потеряв эту цель, ему нужно обрести другую, нужно за что-то ухватиться, чтобы жизнь снова обрела смысл. В финале романа герои меняются местами: героиня обретает уверенность в себе и смысл жизни, герой теряет их.

Победила ли Ребекка? Трудно сказать. Мне кажется, нет. У нее был шанс на победу, пока был Мэндерли. В Мэндерли Максим не смог бы изжить до конца память о ней. Он был обречен жить с пониманием того, что Ребекка совершила самоубийство его руками, заставила его убить себя. Джек Фейвел и миссис Дэнверс перестарались в своей мести. Конечно, для Максима потеря Мэндерли была сокрушительным ударом. Он жил ради этого поместья, ради него в свое время не решился на развод, ради него подверг риску свой второй брак. Но это один из тех ударов судьбы, который либо убивает, либо делает сильнее. Без Мэндерли Ребекке некуда возвращаться. Ей придется упокоиться с миром и отпустить живых...

Что тут скажешь? Устройство органов чувств определяет характер восприятия мира, связанные с ним ограничения и возможность обмана. Разум здесь мало чем помогает. За пределы своей формы мыслителю все равно не выйти. Да и нужно ли выходить? Ведь мир странных ящиков для них столь же реален, как наш для нас. А как устроен наш мир, мы узнаем опять-таки только через посредство своих органов чувств, которые могут и обманываться. Высота «божественной» пирамиды здесь принципиальной роли не играет. В любом случае она равна бесконечности.

В рассказе есть научная идея, философия и даже интрига, но абсолютно никаких выводов на его основе сделать нельзя. Констатация возможности, против которой глупо возражать и которую невозможно подтвердить. А главное, для человека/странного ящика/участника жизни эта возможность ничем не отличается от любого другого варианта.

Нельзя познать устройство мира, находясь внутри него. Такой вывод следует из рассказа. Но ведь снаружи человек все равно оказаться не сможет. Никогда. А жизнь скорее сумма переживаний, нежели телодвижений. Так что и не нужно, в принципе.

Забавный полусказочный лубок. Ничего особенного в этой книжке нет: ни юмора, ни интриги, ни колоритных персонажей. Капризная принцесса, свой в доску царь, деревенский верзила, бесы в порубе и три жениха из краев степных, кавказских и прибалтийских. Все знакомо, даже избито. Но при этом в целом роман читается. Если хочется отдохнуть, не загружая мозг, вполне подходящее чтение. Сценка, в которой участковый царю рот зажал, когда тот собрался вразумлять сестрицу Марьяну против нового кавалера, даже реально хороша, улыбает. Ни ума, ни амбиций, одна внешность — то, что нужно для царевой сестрицы. У такого зятя и полцарства зажилить можно, нечего баловать. Лишь бы девица нрав свой сразу не продемонстрировала, а то напугает мужика, сбежит красавец от такого сокровища. Эпизод с лукошкинским ополчением тоже неплох. Так же, как меч-кладенец. Есть в тексте неплохие моменты, которые оживляют сюжет. А большего для такого романа и не требуется. Свою задачу — развлечь читателя, автор решает вполне успешно, за что ему спасибо.

На эту повесть сложно писать отзыв. Идея разделения конфликтующих частей больной личности по медицинским показаниям на первый взгляд кажется простой. Не уживаются в сознании шизофреника три ипостаси: флегматика, меланхолика и холерика. Первый стремится к упорядоченной размеренной жизни, второй — к радости и удовольствиям, третий не в состоянии обуздать свою агрессивность. Раздели их, дай каждому возможность жить своей жизнью, и будет всем счастье. Героя и разделили. Но что-то с этим разделением вышло не так.

Возможно, виной тому слишком позднее вмешательство: одиннадцатилетний мальчик хорошо помнил себя прежнего, неизбежное сокращение спектра эмоций, сопровождающее разделение личности, не могло пройти для него незамеченным. В результате удаленные части личности стали для него фантомными частями — их нет, но болят, потому что раньше были и без них герой не целый.

Возможно, медики неправильно выбрали «основную» личность, сохранив в качестве таковой стабильного законопослушного меланхолика. На «основного» больше похож выделенный флегматик, который прожил совершенно безалаберную жизнь альфонса, мошенника и афериста. При этом в своей жизни ему вполне комфортно и воссоединяться с другими частями личности он совершенно не стремился.

Возможно, разделение было слишком радикальным. Меланхолик и флегматик, несмотря на свою несхожесть, в целом по поведению и самоощущению являются психически нормальными людьми. А вот холерик, который после отделения от более стабильных частей не смог контролировать свою агрессию и стал преступником, в последнем слове говорит о своем безумии, которое он не в силах сдерживать. Вот она, больная часть личности героя. Впрочем, меланхолик и флегматик тоже конфликтовали, будучи в одном сознании. Если бы выделили только холерика, герой все равно остался бы психически больным.

Пожалуй, верно все-таки второе предположение: неправильно определена «основная» личность. Меланхолик тосковал по фантомам, флегматик совершенно в них не нуждался. Будь «основным» он, ему бы и в голову не пришло разыскивать своих «половинок» и стараться восстановить целостную личностную структуру. Он и так ощущал себя целым, в отличие от всех остальных.

Выбор меланхолика в качестве «основного» не обязательно был результатом медицинской ошибки. Это мог быть и социальный заказ. Обществу нужны предсказуемые дисциплинированные граждане, а не альфонсы со склонностью к мошенничеству.

В сущности, лечение героя расщеплением оказалось неудачным. «Основная» личность не смогла адаптироваться к автономному существованию. Развитие всех трех «половинок» шло в направлении углубления различий между ними. При этом осознанное желание воссоединения было только у меланхолика. При таких условиях маловероятно появление стабильной цельной личности в результате воссоединения «половинок». Они не были единым целым в детстве, и с высокой долей вероятности не смогут стать единым целым после соединения во взрослом возрасте. Новая личность тоже рискует оказаться шизофреником.

Но жить нормальным и не целым для героя невыносимо. И это логично, ведь шизофрения для его личности была нормой. Разыскивая части самого себя и воссоединяясь с ними вопреки рекомендациям врачей, он стремился вернуться к самому себе, которым мог бы стать, не отними у него насильственно авантюрную и агрессивную составляющие личности. Он бежал от нормы общепринятой к тому, что было дано природой лично ему, пусть даже это считалось болезнью.

Повесть представляет своеобразный философский взгляд на психику человека. С одной стороны, расщепление личности — это безусловно болезнь. С другой, излечение от нее не делает человека счастливым. Получается, что нормализация психических отклонений есть потребность общества, а не конкретного человека. Конкретный человек хочет оставаться собой, излечение не становится для него благом. Он не выздоравливает, он становится инвалидом, таким же, как человек с ампутированной рукой или ногой.

Что с этим делать, непонятно. В какой-то мере разделение личности и принуждение разделенных людей определенное время прожить в таком состоянии дает им возможность сделать осознанный выбор: кем быть — инвалидом или больным. Другого выбора для таких особенных людей природа не оставляет. Психическое здоровье нельзя получить методом насильственного воздействия на организм, пусть и совершаемым с согласия пациента. Здоровым становится только тот, кто выздоравливает сам. Разделение не исцелило героя. Но, может быть, дало ему шанс на выздоровление. Болезнь никуда не делась, холерик несет ее в себе. Однако, соединяются не те части, которые были разделены в детстве, каждая из них заключает в себе собственный жизненный опыт, отсутствующий у других. Может быть, объединенный жизненный опыт четырех человек позволит герою выздороветь, найти себе новое имя и стать, наконец, обычным, нормальным человеком с единой и полной личностью.

Людей в рассказе больше одного, надо искать гостя. Полагаю, гостем выступил Большой Песец, спровоцированный безответственными учеными при армии, и не менее безответственным офицером, подставившимся под зубки страшному чудовищу. Планы народные гость этот изменил кардинально.

По самому рассказу вопросов у меня нет. Всё понятно, последовательно, психологически достоверно. Инфестанты сидят в мертвом городе с чудовищами, вояки оцепление организовали и снайперов посадили, и в голову не берут, что под прицелом держат как минимум Гамельнских крысоловов, а, может, и готовую вакцину. Со временем спохватятся, конечно. Ученые мужи ведь не совсем вымерли, где-нибудь хоть одна светлая голова да осталась. Вот только отловить инфестантов потом уже не получится. Одичают, не подманишь.

А ведь есть средство, позволяющее обезопасить человека от зомби. Вот оно, девочкой Варей-Катей в рукавчик главгера заботливо зашитое.

И Ярхов знает, что это за средство. Не удивился он оберегу главгера.

В прошлый раз не получилось. Видимо, девочка недостающие ингредиенты позже сама нашла. Значит, вполне доступные ингредиенты. Если народ живой остался — а почему бы ему не остаться? сколько зомби в военной лаборатории было? — кого-то спасти можно. Только некому.

С Варей-Катей понятно. Ей чудовища ближе людей. Такая судьба ребенку выпала. Но у Игоря-то семья есть — жена, дочка. Вдруг живы остались, в его помощи нуждаются. Оставаясь с одной девочкой, он предает другую. Ведь есть оберег от зомби, если дочка жива, можно защитить ее, но тогда эту девочку бросить надо. Инфестанту нет места среди людей. В этой ситуации слова

имеют продолжение. Кто-то должен, бесспорно. Чтобы в мире сохранились доверие и человечность, кто-то должен не предать первым. Однако, не каждому это дано. Игорю, в сущности, не дано. Любой его выбор оборачивается предательством. Хоть нет в этом его вины.

Глубокая вещь. Автор сумел сконструировать ситуацию этического тупика. Подозреваю, что он к этому не стремился. Скорее всего, в рассказе предполагалась классическая мораль. А вышло вот так. Рассказ от этого выиграл, читатель проиграл.

Рассказ написан мастером. Режущих взгляд огрехов нет ни в сюжете, ни в раскрытии идеи, ни в стилистике. Твёрдый финалист.

В этом рассказе сплелись две равноценные магистральные темы: материалистическое объяснение феноменов христианской теологии и сценарий «святого» апокалипсиса. Горизонтальную цепочку Бог-создатель — ангелы — люди с паранормальными способностями — обычные люди автор нарисовал весьма убедительную. Даже с Библией никаких противоречий не найдешь: и кровь агнца тут тебе, и кровь человеческая, и огненные крылья, и высшее существо, поигравшее с миром и удалившееся дальше по спирали развития (хотела написать, духовного, но передумала, бог его знает, что это за развитие, скорее уж энергетическое, направленное на охват все более широкого спектра энергий).

Сценарий апокалипсиса грустно улыбнул. Все так просто — не надо никаких демонов зла, зомби, вирусов, ядерных бомб, достаточно одной не умеющей любить девицы с паранормальными способностями и одного же беззаветно любящего парня. Сильвия считает себя святой (в христианском значении этого термина). Если святые таковы, то спаси и сохрани нас судьба от подобной святости. Сначала девушка жаждет удовлетворить свое любопытство — заглянуть в верхний мир, ей кажется, что там лучше, чем на Земле. Хотя на Земле есть и семья, и возлюбленный. Потом понимает, что там не лучше и начинает рваться опять на Землю. При этом ее не останавливает ни гибель личности пятнадцатилетней сестры как цена возвращения, ни риск для человечества в целом. Еще одно проявление личного эгоизма и чудовищной жестокости. Жестокость Сильвии особенно страшна неосознанностью. Она никому не желает зла специально. Ей просто все равно: других людей, их жизни, счастья, интересов для нее не существует.

Весьма подробно выписанный образ Сильвии объясняет феномен агрессивного отношения людей к ведьмам и прочим людям с необычными способностями. Они опасны. Агрессия по отношению к ним есть акт самозащиты. Во времена Средневековья «святую» Сильвию сожгли бы на костре, и этим все закончилось. А в век всеобщей толерантности каждый творит, что хочет, и такие вот Сильвии распоряжаются жизнью и смертью не только своей, но и других людей. Рассказ как бы предостерегает. Кому много дано, тот должен быть особенно осторожен со своим даром. Его ошибки, желания, заблуждения смертельно опасны для многих и многих людей. Отсюда и страх, отсюда и костры инквизиции.

Любовная линия придает рассказу момент ироничности, грустной и даже скорбной. Любовь Рика победила смерть. Без его помощи с «живой» стороны Сильвия вряд ли могла бы вернуться на Землю. Возлюбленную парень к жизни вернул, а любовь убил, поскольку нельзя любить одну из множества идентичных, она должна быть единственной, особенной.

Автор в очередной раз удивил своей фантазией. Конец света пришел к человечеству не через злобу, а через любовь, вместе с концом последней любви. Наверное, это самый страшный сценарий апокалипсиса.

[p]Очень простой и очень грустный рассказ о многообразии форм жизни во Вселенной. Человечество — экспансивный вид. На своей планете мы привыкли считать себя главными и точно так же герои рассказа — космонавты-разведчики — ведут себя на планете чужой. Первая реакция офицера-исследователя на обнаружение новой формы жизни вот такая:

[p]Убить, а не признать планету обитаемой и продолжить поиски пригодных для колонизации свободных миров. Человек и на чужой планете хочет быть хозяином — вершителем судеб других живых существ. Когда же выясняется, что безопасность Земли требует самопожертвования, не все члены команды космических первопроходцев оказываются к этому готовы. Ценность собственной жизни представляется выше риска гибели множества сограждан.

[p]Но тот, кто первый предложил убить чужого, оказывается на высоте. Майор Холл не затевает споров, он просто воплощает в жизнь то решение, которое считает правильным. Когда земляне входят в космический корабль-убийцу, возникает уверенность, что Лоуренс Холл прекрасно знает, куда они идут. Но этого требует безопасность Земли. При этом вопрос, знал ли Холл, что перед ним корабль-имитатор, остается открытым. Читатель подозревает это сразу, сцена прибытия спасательного корабля буквально пронизана тревогой. Мысли же героя для нас закрыты.

[p]Поэтому финал приобретает вдвойне трагическое звучание. Холл пожертвовал собой и товарищами ради спасения Земли, но не факт, что прибывшая на планету настоящая спасательная команда улетит сразу. Весьма вероятно, что они попытаются провести разведывательный рейд, то есть Земля под угрозой. Жертва может быть напрасной.

[p]И еще один вопрос остается нераскрытым: на что же реагировала протоплазма Голубой Планеты? Что она такое? Хищник, пожирающий любую органику? Или особенный вид разумной жизни, защищающей себя? Последнее ведь тоже может быть, если предположить, что протоплазма реагировала на мысли людей и отвечала агрессией в действии на агрессию в помыслах. Превентивная защита.

[p]Много планов в этой простой истории, разные мысли она пробуждает. И главная из них: с чем ты идешь в космос, человек?

Космическая фантастика с развернутым политическим и психологическим элементом. При этом космическая составляющая раскрыта очень хорошо, политическая тоже весьма убедительна, а вот с мотивациями героев беда, поэтому впечатление от книги противоречивое.

Пол Андерсон мастерски рисует картину освоенной людьми части космоса, показывает другие разумные расы, причем расы эти не похожи на людей не только внешне, но и по складу мышления и менталитету. Различия в мышлении показаны тактично и убедительно, через диалоги, через принятие решений в сложных ситуациях. В каких-то случаях, когда читатель увлекается происходящим и забывает о разнородном составе команд, автор вовремя вставляет реплику персонажа или авторскую ремарку, и различие видового мышления снова проступает на первый план, но одновременно с этим видна и возможность понимания, поскольку каждый разумный осознает момент несхожести видов и необходимость принимать отличного от себя члена команды на равных и с уважением. Это один из самых сильных моментов романа.

Политическая интрига также показана занимательно и реалистично, несмотря на антураж общества будущего. В центре интриги и романа в целом проблема ценности человеческой жизни. Должно ли государство ценой огромных затрат и рисков выступить на защиту группы своих граждан, которым угрожает другое государство? На одной чаще весов риск вовлечь все человечество в космическую войну. На другой — жизнь группы людей, на которых напали за пределами Земли, которые сражаются, ждут помощи от метрополии и гарантированно погибнут, если помощи не будет. Людей по планетарным меркам немного. «Всего» полмиллиона. пока политики будущего, в полном соответствии с сегодняшними практиками дебатируют вопрос и подыскивают обоснование для невмешательства, конкретные люди принимают свои решения. И эти решения продиктованы личным чувством ответственности.

Один в поле не воин — есть такая народная мудрость. Развивая мысль, уважаемый русский критик по поводу героя не менее уважаемого русского классика писал, что один в поле воин, но всегда застрельщик и всегда жертва. Пол Андерсон сделал следующий шаг: он показал, что застрельщик не всегда остается один, а когда одиночек несколько, пусть даже немного в масштабах планеты, они не обязательно станут жертвами. Решение конкретных людей и даже одного человека может привести к желанной цели, если этот человек достаточно энергичен в поиске средств и союзников. Причем герой-одиночка часто оказывается эффективен там, где государственная машина пробуксовывает. Эта мысль в романе проиллюстрирована так же ярко и убедительно.

Примерно две трети романа посвящены подготовке к каперской экспедиции, улаживанию организационных, юридических, семейных дел героя. Я очень люблю неспешную подробную подачу материала, поэтому для меня это лучшая часть романа. Читала с наслаждением, погружаясь во все эти политические, правовые, социальные коллизии. А когда сюжет перешел в активную фазу — к собственно боевым действиям — возникло жуткое разочарование.

Гуннар Хейм, который на подготовительной стадии экспедиции показал себя умным, проницательным человеком, хороним психологом и стратегом, вдруг начал вести себя как неразумный мальчишка. Личным участием в посольстве колонистов на Новой Европе он срывает переговоры с алеронами, ставит под удар саму возможность выживания людей на оккупированной планете. И это при том, что в составе посольства он совершенно не нужен. Далее он — умудренный опытом и уже не молодой человек — вносит нервозность в отношения с подчиненными (увлекся юной девицей, видите ли, а ей другой больше по нраву, и капитан срывает зло на своем офицере). И это капитан космического капера, большую часть жизни прослуживший в военно-космическом флоте. Не верю. Психическая уравновешенность и умение подавлять собственные эмоции, когда речь идет о выполнении боевой задачи, — одно из главных качеств капитана космического корабля. Иначе не быть ему таковым. Не враги, так свои избавятся при случае.

Приказ капитана Хейма «Звездному Лису» с борта «Мироэта» — просто песня. На этом эпизоде я испытала настоящий шок. Неужели писатель (а Пол Андесон замечательный писатель — талант и умница), мужчина никогда не обращал внимание на особенности речи военных, диспетчеров на транспорте, полицейских или пожарных? Они изъясняются короткими, четкими фразами без лишних объяснений и украшений. Капитан Хейм же целую лекцию по радио читал. Чтобы его болтовня стала приказом, как ее гордо именуют в романе, текст требуется сократить как минимум втрое. И этот момент не спишешь на погрешности перевода. Растянутый пафосный текст — явно авторский косяк.

На фоне блестяще раскрытой панорамы космических цивилизаций и политической ситуации в Галактике несуразное поведение главного героя особенно бросается в глаза.

Перевод — отдельная тема. В моем тексте переводчик не указан. Но перевод кошмарный. Местами кажется, что использовалась программа-переводчик, после которой текст забыли отредактировать. Я была к этому внутренне готова. Поэтому изо всех сил старалась не обращать внимание на корявые фразы и мне это даже удалось. Но обсуждать стиль и язык при таких условиях смысла нет. Несмотря на все огрехи перевода и изумляющие поступки главного героя, неспешность, размеренность авторского стиля я смогла ощутить и в целом получила удовольствие от чтения.

Отзыв из группы ФЛР-7

Великолепный рассказ. Лучший из прочитанного на данный момент. Информационная зависимость — это даже уже не фантастика. Способ лечения тоже вполне жизненный. И, полагаю, эффективный.

Позабавила профессия героя. Против информационной зависимости выступил журналист — создатель информпотоков.:-) Но и так может быть. Журналисты часто первыми привлекают внимание к проблеме.

Больше и сказать нечего. Рассказ очень хорош. А когда вещь хороша, на нее не получается написать развернутый отзыв. Длинно можно только ругать.

Надеюсь, эта вещь будет в числе победителей конкурса. Это было бы справедливо.

Очень простой рассказ, но при этом медленно ввергающий в шок. Представьте, что у вас больше нет тела, только мозг. Впечатления извне более не поступают. Мозг начинает работать с тем, что есть в нем самом. А тут еще один подарок. В замкнутый на себя мозг извне закачивается образ Создателя (Спасителя), созданный чужой цивилизацией — принципиально чуждой человеку по своей физиологии и культуре. Ночной кошмар и фильм ужасов в одном флаконе. А проделано все это изначально в целях спасения погибшей женщины, мозг которой еще полностью не умер, потом же — из любопытства. Причинять героине вред незадачливые бестелесные экспериментаторы не стремились.

Когда одни разумные существа соматические, а другие — плазменные, могут ли они понять друг друга? Возможно ли это в принципе при такой несхожести восприятия? Таков главный вопрос, которым задаешься по ходу чтения. И к определенному ответу не приходишь. «Мыслю, следовательно, существую», — это слова философа-человека. Героиня рассказа (точнее, ее мозг) мыслила, но мысли эти не были связаны с реальностью. Она оперировала только образами прошлого. Можно ли считать, что она жила? Строго говоря, да. Вот только жила в полной изоляции от окружающего мира. И ведь такие люди есть. Крайняя степень аутизма сопровождается полным погружением в себя. Разумное существо в форме сгустка плазмы не разделяет тело и мозг, оно суть единый орган — и ощущающий, и мыслящий. Сохранение жизни только мозга человека для них кажется благом. Состояние полной изоляции мысли от ощущения находится за гранью их чувственного опыта. На первый взгляд кажется, что взаимопонимание со столь непохожими невозможно. Но ведь они разумны, как мы, у них тоже есть абстрактное мышление...

Второй важный момент связан с религиозной составляющей сознания. У героини она оказалась достаточно высока. Образы чужой теологии мозг трансформировал в понятные ему образы-перевертыши. Что для плазмоидов Создатель (Спаситель), для героини Враг рода человеческого. Этот эпизод наводит на весьма любопытные мысли: источник информации определяет характер восприятия образа. Знакомясь с заведомо чужой теологией, мы осмысливаем ее на абстрактном уровне. Это метод научного исследования, который позволяет понять предмет исследования в какой-то части. В мозг героине чуждый религиозный образ подсадили как образ ее собственного сознания. Не зная об источнике образа, мозг человека встроил его в привычный образный ряд, соотнес с наиболее близким по атрибутивности явлением привычной религии.

Реакция мозга человека на внедренный чуждый образ приближает к ответу на вопрос о возможности взаимного понимания. Получается, что оно возможно только с привлечением абстрактного мышления.

Никаких новых мыслей и идей рассказ в себе не содержит. Но хорошо известные идеи и принципы познания и общения в нем проиллюстрированы на замечательно ярких образах. В первый момент смыслы и идеи рассказа воспринимаются как открытие. Потом осознаешь, что нет, ничего нового автор не сказал. Но старое и хорошо знакомое подано так, что невольно задумываешься в поисках альтернативных ответов и решений.

Атом — это фамилия частного детектива, а не микрочастица, если что.)

Роман представляет собой постмодернисткое произведение с детективной основой. Сюжет крутится вокруг похищения мозга Франца Кафки. В мире романа Кафка — величина, соизмеримая с нашим Христом. ибо мир этот — сплошной кафкианский сюрреалистический абсурд, где мозги умерших консервируют для длительного хранения, перемещают в новые черепные коробки, не обязательно человеческие, новые составы преступлений конструируют, как модели одежды, поваров убивают за не к месту добавленный в блюдо помидор, частный детектив — не профессия, а модальность, исполнение приговоров откладываются в связи с ростом рекламных рейтингов и т.д.

В аннотации к роману творчество Айлетта характеризуют, как опасное в плане взрыва мозга читателя. Но это явное преувеличение. Роман не взрывает мозг. Он не дотягивает до степени абсурдизма миров Франца Кафки, аллюзии к которым Айлетт попытался создать. В сущности, он даже не очень интересен по содержанию, удерживая внимание лишь формой. Форма необычная, причем написана вещь неплохо: картинка дикого мира складывается, детективный сюжет развивается последовательно, с присутствием элемента неожиданности. Но я читатель с «девственным разумом» (фраза из романа): мне больше нравится детектив без сюра или сюр вокруг философской идеи, а не банального ограбления.

Не скажу, что я разочарована, нет. И такую книгу можно с интересом прочитать под соответствующее настроение. Но всё же эксперименты с формой ради формы свидетельствуют о том, что автору нечего сказать по существу. ИМХО, разумеется.