У священных книг есть свойство, за которое их ценят даже те, у кого их святость доверия не вызывает: всеохватность. На скромном текстовом пространстве умещается и человек со всеми его радостями, горестями и чаяниями, и устройство вещей, и громогласно-тихая поступь богов. Можно поспорить, что картина всегда неполна, что никаким писаниям не под силу вместить жизнь во всей ее полноте. Но ведь и чертеж машины не дает нам представления о шероховатости ее корпуса, о блеске металла на полуденном солнце, о тоне и ритме ее песен — а все-таки в черно-белых схемах заложено достаточно знаний, чтобы машина из умозрительной заготовки стала частью реальности и предстала перед нашими глазами.
Так и в «Богах Пеганы» содержится ровно столько мудрости, сколько нужно, чтобы с чистого листа набросать небольшую вселенную. Если бы судьба призвала меня стать основателем новой религии, я бы предал имя Дансени забвению и высек бы его слова на двунадесяти двенадцати каменных плитах — и кто знает, не стало бы тогда в мире больше добра, не растворилось бы без остатка зло в простом и разумном порядке вещей. Ибо боги и пророки Пеганы не учат безгрешности, не ворошат, подобно опавшим листьям, хитросплетений нравственности: призывают они лишь к примирению с тем, что нас окружает и составляет. В мире нашлось место и жизни, и смерти, и взрывам веселья, и минутам покоя — и, быть может, «это очень мудро со стороны богов», как сказал бы Лимпанг-Танг, бог радости и сладкоголосых музыкантов. Но правил, по которым играют они в свои игры, нам не понять. Остается лишь принимать мир таким, какой он есть — и помнить, что в сердце его…
Красота. Не бледная чахоточная особа, которой восторгался Уайльд; не пухлая земная человекородица, которую живописал Рубенс; не гибрид из силикона и плоти, что смотрит на нас с глянцевой обложки. Нет, эта первородная красота открывается лишь тому, «с кем во время одиноких ночных прогулок говорят боги, склоняясь с расцвеченного звездами неба, тому, кто слышит их божественные голоса над полоской зари или видит над морем их лики». Это красота бога, что гладит кошку, и бога, что успокаивает пса; красота человека, бессильного в схватке с мирозданием и сильного в своем бессилии; красота конца времен — неизбежного, непостижимого и не окончательного...
Проза лорда Дансени — не самый безопасный из наркотиков, но ведь дозу рискуешь получить в любую минуту — достаточно летней ночью оказаться в поле и услышать голос ночной птицы; выглянуть январским вечером в окно и увидеть танец снежных бесов; замереть на скалистом берегу, вглядываясь в круговорот безумных волн. То, о чем писал Дансени, всегда рядом — это мы далеко...
Загляни в хранилище бесполезной информации, что заменяет тебе память. Кликни по кнопке «Поиск».
Вот оно.
Червь без права на свободу воли – по завету древних иудеев.
Двуногое без крыльев – по Платону.
Мозг на ножках, не нуждающийся в костылях морали – по версии маньяков-просветителей.
Набор функций, еще не подвластных машинам – по Питеру Уоттсу.
Три тысячелетия «без» и «не». Каникулы в бездне.
Представь, что после трудов полуденных ты готовился почить в хрустальном гробу, разменять надоевшую праздность на блистательную вечность в виртуале. Матрице не понадобилось тебя порабощать – ты сам подставил ей затылок. Ты старательно смыл макияж условностей, на которых твои предки зачем-то строили жизнь – научился скреплять супружеские узы гормональным клеем, принимал материнский инстинкт в таблетках, потным ласкам и неловким телодвижениям предпочитал высокотехнологичный онанизм. Проехавшись на волне прогресса, ты с гиканьем рухнул в искусственный рай, идентичный натуральному. Буэнос ночес, сингулярность.
Ты стоял уже одной ногой в желанной могиле, когда тебя сфотографировали из космоса. 65536 огоньков, равномерно раскиданных по меридианам и параллелям, запечатлели твою наготу во всей убогости – и рассыпались в пыль, перед гибелью переслав негативы куда-то в запредельные выси. Квантовые компьютеры и тоскливое чувство страха подсказали тебе, что явление папарацци – всегда к беде.
И вот ты в спешке снарядил корабль, под завязку набил его умной техникой и запулил за орбиту Юпитера, где ожидал найти заказчика фотосессии. Ты даже умудрился не промахнуться. Пятно Роршаха размером с город повернулось к тебе фасадом, и контакт состоялся. По крайней мере, так тебе показалось…
Ах да. На борту земной посудинки были люди. Что делать – от иных привычек тяжело избавиться, даже если они не в ладах со здравым смыслом. Поддавшись минутной сентиментальности, ты разбавил машинный интеллект человеческими, слишком человеческими эмоциями, амбициями и психозами. Но следует отдать тебе должное – ты сделал все возможное, чтобы успех миссии не слишком пострадал из-за причуд живой плоти. Солдату ты дал синтетические мускулы, из биолога сделал живую лабораторию, лингвиста расщепил на четыре отдельных личности, чтобы диалог с пришельцами не превратился в перепалку. Сам себе волшебник Изумрудного города, ты даже воскресил своего эволюционного врага – собрал из набора заблудившихся генов упыря и назначил его капитаном. Ты слишком хорошо себя знаешь, чтобы полагаться на мужество и выдержку. Когда дело доходит до исполнения приказов, ужас всегда предпочтительнее.
И вот теперь ты смотришь на то, чего не можешь понять. До боли в хрусталике фокусируешь взгляд, но какой от этого прок, если изъян лежит в самом восприятии? Раз за разом проникая внутрь исполинского электромагнитного бублика, у которого подозрительно много общего с полузабытыми сказками о Боге, ты постепенно съеживаешься в собственных глазах, из свадебного генерала на технологическом балу превращаешься в дрожащую амебу. Ты снова – мясо, снова глядишь из пещеры на пугающий танец теней. Как двуногому без крыльев договориться с многоногими без мозга – фантомами, кишащими на чужом борту?
Не спеши закрывать глаза – взгляни на пятого члена экипажа. В нем блеск и нищета твоей цивилизации отразились, как лицо Нарцисса в воде. Он – синтет, бесполезный наблюдатель. Его дело – выжимать информацию из каждого клочка пространства, даже из движения твоих век. Его зовут Сири Китон, но имя для него – точно такой же конструкт, как и все остальное в его логичном мире. Представь Шерлока Холмса, у которого вместе с половинкой мозга вырезали способность к сочувствию, возведи его в куб, отшлифуй остатки человеческого, оставив только глупость – и портрет готов. Бесстрастный автомат, строящий отношения с жизнью и людьми по четким алгоритмам. Тошнота, от которой бежал Сартр, для него – норма. Пока другие цепляются за пережитки прошлого – сигареты, власть, юмор, чувство вины, – он медленно ползет по паутине настоящего, подводя теорию под каждый свой шаг.
Но смерть и боль индивидуальны, в них нет закономерностей. И чем туже стягивается вокруг Сири их кольцо, чем неотвратимей нависает в иллюминаторе зловещая громада «Роршаха», неприветливого гнезда пришельцев, тем больше в нем от маленького мальчика, мозги которого спустили когда-то в унитаз. Вот только вселенная не знает искупления, человек. Трепет твоей души не выразить в ее категориях. Ты с твоим драгоценным самокопанием – уродец, опечатка в книге эволюции.
Страшно? Прости, но научная фантастика – не школа оптимизма. Скорее, концентрат из сотен тысяч не озвученных еще выпусков новостей, спрессованных в одну убойную таблетку. Красная или синяя? «Ложная слепота» или фальшивый «Аватар»? Решать тебе. Уоттс не предложит тебе бегства от реальности: его видения писаны молниями на газовых полотнах, но под злобной маской будущего проглядывает знакомый оскал настоящего. В пятне Роршаха ты узнаешь собственную размытую личину.
Ты уже – Сири, разве ты не понял? Победителей быть не может. Есть только те, кто еще не проиграл.
…Но я вижу, ты утомился.
Хорошо.
Представь напоследок, что ты читаешь настоящую научную фантастику.
Автор: Стивен Кинг Название: Сразу после заката / Just After Sunset (авторский сборник) Дата выхода на языке оригинала: ноябрь 2008 года Дата выхода на русском языке (прогноз): конец зимы — начало весны 2010 года
Выбирая название для нового сборника, Кинг шел на риск — насколько это понятие вообще применимо к писателю, книги которого продаются миллионными тиражами по всему миру. С чем в универсальной системе символов принято связывать закат (и что бывает после него), известно каждому школьнику. К счастью, уровень кинговской малой прозы позволяет забыть о неудачных метафорах, как бы тревожно они ни звучали. Пожалуй, из всех сборников Стивена этот наиболее цельный — благодаря сквозному персонажу, который мрачным пейзажем присутствует в большей части рассказов. Этот персонаж — смерть. Чудом ускользнув от нее одним сентябрьским днем 1999 года, человек из штата Мэн до сих пор бежит от ее тени… Или, быть может, наоборот — неторопливо обходит границы ее владений, изучая неизведанную территорию, всматриваясь в тьму, поглотившую вечернее солнце? Как бы то ни было, в отношении к старой знакомой Кинг подчеркнуто серьезен. Это касается не только историй, в фокусе которых находится контакт между царством мертвых и миром живых, но и более, казалось бы, стандартных сюжетов: мастер все чаще и чаще отказывается заканчивать рассказ гибелью главных героев (или их противников, что ненамного лучше), как требует классическая модель хоррора или триллера. Да, Кинг заматерел и остепенился (и теперь ему нет нужды демонстрировать удостоверение личности, чтобы сойти за классика), однако присущая его прозе напряженность отнюдь не испарилась — лишь сместилась из внешнего плана во внутренний. В реальном мире битвы с драконами случаются и после заката, но разворачиваются они не на выжженных пустошах, а в человеческой душе. Вместе с тем неверно было бы видеть в этой книге концептуальную, от ума, подборку, где каждая цветная стекляшка занимает некое место, предусмотренное планом. Как и прежде, Стив предпочитает работать по наитию, и общность рассказов говорит скорее о том, что автор сейчас находится на новом этапе жизненного пути и склонен к определенным мыслям, а не о некоем четком замысле. Цельность сборника заключается не в последнюю очередь и в его разнообразии — здесь и образцовый лавкрафтианский хоррор, и лирика, и сложные нравственные метания, и капля-другая иронии, и даже пара бойких историй, заставляющих вспомнить о «старом добром Кинге», подарившем нам «Кадиллак “Долана”» и «Корпорацию “Бросайте курить”». Лепить к этим историям формальные оценки по меньшей мере глупо, вернее будет разбросать их по номинациям.
Самая нежная — «Willa» («Уилла») О чём: После крушения скорого поезда пестрая группа пассажиров застревает на уединенной станции в вайомингской глуши. Спасаясь от скуки, девушка по имени Уилла отправляется в расположенный поблизости городок. Заметив отсутствие любимой, ее жених Дэвид отправляется на поиски. В Кроухарт-Спрингс им двоим суждено узнать невероятную правду, и тогда ожиданию будет положен конец… Как: Как давно известно половине фанатов Кинга и примерно четверти критиков, истинная его сила не в «яростной эстетике тьмы» и не в обостренном восприятии мистического (здесь корону отдадим Рэмси Кэмпбеллу), а в правдивом и убедительном изображении человека со всеми его противоречиями и слабостями. И если когда-то мэтр был склонен распоряжаться этим ценным сырьем, как генерал — пушечным мясом, то в последние годы в его отношении к героям, особенно молодым, чувствуется нескрываемая симпатия. Каждый такой персонаж для него — как та самая Роза из одной долгой-долгой саги, непостижимая в своей хрупкости. Сказанное в полной мере относится к этому трогательному рассказу, в котором главное выражено через намеки, а единственным смыслом жизни — и смерти — предстает простое человеческое чувство — любовь. Только по ее отсутствию и можно отличить рай от ада…
Самая динамичная — «The Gingerbread Girl» («Гретель» / «Девушка-колобок») О чём: После смерти малолетней дочки героиня берет пример с Форреста Гампа и пускается бежать — в прямом и переносном смыслах, прочь от горя и от самой себя. Но однажды на пути Эмили встанет плохой человек — и ей придется примириться с собой, чтобы выжить. Как: Один из двух образцов саспенса, включенных в сборник — и менее удачный. Как заведено в жанре, история берет старт с психологии и финиширует безостановочным действием, но вот забавная штука: наскочив на беговую дорожку, повествование делается едва ли не статичным, замедляет ход до броских кадров, ползущих друг за другом с досадным интервалом. Здесь, однако, многое зависит от настроя читателя, но вот в опереточного психопата, сшитого Кингом с ленцой, по собственным многолетним выкройкам, будет сложно поверить даже ребенку. В определенном смысле эта фальшь даже радует: приятно сознавать, что кумиру миллионов непросто вжиться в роль серийного убийцы — значит, не так велики тараканы, нашедшие гнездовье в его голове… Впрочем, остался бы в народной памяти Колобок, не случись на его пути пара-тройка созданий с очень большими зубами? Едва ли. Так и в «Гретели» очередной американский психопат явлен лишь для того, чтобы тотальное бегство героини не протянулось в бесконечность.
Самая утонченная и жуткая — «Harvey’s Dream» («Сон Харви») О чём: Однажды утром старый Харви рассказывает своей жене о страшном сне, который слишком походит на реальность… Как: Чтобы по достоинству оценить этот рассказ, изобилующий полутонами и начисто лишенный событийного ряда, одного прочтения недостаточно. Не находя привычных маркеров (инцидентов и поступков), разум скатывается с текста, как с горки. Только со второго захода, цепляясь за борта и тормозя ногами, можно оценить красоты психологического пейзажа. При этом идея, образующая сюжет, банальна, даже примитивна — не секрет, что подобные ходы обожают сценаристы женских мистических сериалов. Но Кинг, верный себе, оставляет читателя без четкой концовки, и нереализованные ожидания, повиснув в воздухе, оборачиваются зябкой жутью, призрачным холодком по коже.
Самая острая — «Rest Stop» («Стоянка») О чём: Заскочив в придорожный туалет на пустынной автостраде, писатель становится свидетелем ссоры между мужчиной и женщиной. Для последней все может закончиться печально. Но где найти смелости, чтобы вмешаться?.. Как: Растянув эту дорожную притчу до размеров романа, получим реалистичную версию «Темной половины». Будем, однако же, благоразумными, и оставим все как есть — вслед за самим Кингом, которому не откажешь в даре извлекать разную мораль из одних и тех же ситуаций. А дилемма, обыгранная в «Остановке», будоражит человечество со времен Адама… или его хвостатых соперников от науки, если угодно. Верзила Стив бьет без промаха, сэй Постоянный Читатель.
Самая безумная — «Stationary Bike» («Велотренажер») О чём: Решив похудеть, рекламный художник покупает себе велотренажер. Чтобы тренировки не казались скучными, он подключает фантазию… и обеспечивает себе серьезные неприятности. Как: Вообще говоря, писатель должен быть честен с теми, кто его кормит… не стоит только понимать это правило буквально и лишать читателя удовольствия быть обманутым. В показательном примере надувательства, именуемом «Велотренажером», Кинг затрагивает привычную для себя тему соотношения реальности и творческого вымысла. «Баллада о гибкой пуле», «Дорожный ужас прет на север» и «Дьюма-Ки» выросли на тех же дрожжах, однако в них не было доступа иронии. Здесь подвох чувствуется уже в завязке: предпосылка, дающая толчок сюжету, знакома (и давно опостылела) любому пожирателю телевизионной рекламы. То, что поначалу развивается как мистический триллер на грани абсурда, заканчивается чистым абсурдом — к чести мастера, совершенно обоснованным и уместным. Такого хулиганства Кинг не позволял себе со времен «Перекурщиков» — и совершенно напрасно.
Самая пронзительная — «The Things They Left Behind» («Вещи, которые остались после них») О чём: В квартире человека, которому повезло 11 сентября 2001 года не пойти на работу во Всемирный торговый центр, начинают появляться вещи его погибших коллег… Как: Идея этого рассказа посетила Кинга примерно через месяц после катастрофы, потрясшей Америку и мир. При желании можно увидеть в «Вещах» попытку самоизлечения, бегства в художественную реальность, где у всякого события есть причина, следствие и смысл. Если такого желания нет, понять авторский замысел будет гораздо проще — хотя такие излияния человеческого сердца, как это, в пояснениях и комментариях не нуждаются… даже если вы не американец.
Самая трагичная — «Graduation Afternoon» («После выпускного») О чём: о том, что у молодости все впереди. Как правило. Как: Если позаимствовать у Клайва Баркера удачную метафору и представить жизнь в виде сплетения — безгранично сложного и удивительного — разноцветных нитей, то в этом рассказе, самом коротком в сборнике, речь на самом деле ведется о чудовищных ножницах, способных обрезать все нити разом и оставить за собой лишь бессмысленную пустоту. Бездушной стали все едино — что белое кромсать, что черное, что красное, что зеленое… Выйди «После выпускного» лет на двадцать раньше, у него были бы все шансы блеснуть на советском пространстве в какой-нибудь антологии зарубежной фантастики (в переводе Норы Галь). Сейчас таких не составляют — и жаль, потому что угроза, о которой пишет Кинг, нависает над человечеством и поныне.
Самая традиционная — «N.» («N.») О чём: о местах, где истончается грань, отделяющая привычный мир от иных реальностей. Как: Кинг не единожды пытался сыграть на лавкрафтовском поле, и всякий раз результаты были как минимум удовлетворительными (а то и блестящими, если вспомнить «Крауч-Энд»). В «N.» наш способный ученик пошел дальше и бросил вызов фигуре не такой известной, как Лавкрафт, но несравненно более сложной — Артуру Мейчену (ему и посвящена коллекция «Сразу после заката»). В те дни, когда вопрос о серьезности жанра даже не поднимался, этот человек писал шедевры ужасов, не желающие тускнеть и в наши дни. Увы, дотянуться до «Великого бога Пана» у Кинга не вышло даже на цыпочках: как ни странно, с ним сыграла злую шутку привычка к лавкрафтовской системе координат. Отшельник из Провиденса, переняв лучшее у Мейчена и других грандов черной фантастики, создал собственную школу, в которой сплелись в единую ДНК-спираль две ветви литературы о пугающем — психологическая и приключенческая; в потомстве Лавкрафта чистых экземпляров уже почти не встречалось. Вот почему Кингу так сложно уловить ритм мейченовской прозы: ему недостаточно показать тени монстра — по правилам игры тот должен показаться целиком, пускай хрупкий эффект необъяснимости будет разрушен. Во всех прочих отношениях «N.» строго каноничен — начиная с классической (дневниковой) формы и заканчивая предсказуемым финалом. Не стоит, впрочем, забывать, что в руках новичка или даже профессионала менее высокого уровня традиционный сюжет мог рассыпаться набором штампов. В случае Кинга этого не произошло, и его неспокойный гимн обсессивно-компульсивным расстройствам (а также тварям из внешних сфер) заставит недовольно сдвинуть брови лишь того, кто давно и безнадежно отравлен кристальным ужасом Артура Мейчена.
Самая неожиданная — «The Cat from Hell» («Кот из ада») О чём: о киллере, которому поручили убить кота. Как: В соседстве с более молодыми сородичами этот рассказ, ускользавший из когтей Постоянного Читателя тридцать с лишним лет, смотрится чуть неуклюже — как сельский интеллигент, нежданно для себя очутившийся на светской вечеринке. С другой стороны, он станет благословением для тех, кто соскучился по раннему Кингу, и среди жутких быличек, созданных мастером на заре карьеры, занимает не последнее место. Поверьте, пролезать человеку в душу (и не только) этому коту не в новинку. Хоррор как он есть.
Самая нехитрая — «The New York Times at Special Bargain Rates» («“Нью-Йорк Таймс” по специальной цене») О чём: о женщине, которой однажды позвонил ее муж, за три дня до этого погибший в авиакатастрофе. Как: И снова сюжет, достойный мыльной оперы… на этот раз без смягчающих. В некотором смысле рассказ противоположен «Сну Харви» — голый костяк против сочного шмата мяса. Чтобы вычислить пищевую ценность того и другого, диетологом быть не обязательно.
Просто самая — «Mute» («Немой») О чём: об опасных желаниях и непростых людях. Как: С некоторых пор мораль стала в литературе персоной нон-грата. Причин много: одним надоело учить, другие не желают (или будем честнее с собой — не могут) учиться. И все же находятся смельчаки, которые скрытно, на манер террористов, проносят в литературные угодья зерна нравственности — и охотно заражают ими уязвимые читательские души, открытые для любого влияния. В «Немом» партизанская сноровка Кинга проявляется особенно четко: усыпив доверчивого посетителя сочными психологическими подробностями и еле слышимым юмором, в концовке он извлекает из пухлых клоунских штанов молоток и огревает несчастного по голове. Итог — один потрясающий рассказ и один прояснившийся разум.
Самая загадочная — «Ayana» («Аяна») О чём: о неувядающем чуде. Как: В «Зеленой миле» мастер уже пробовал изобразить чудо, рожденное вне религиозной веры. В «Аяне» эксперимент повторяется с той же мерой успеха. Есть ли Бог, нет ли его — в реальности вещей, которые мы связываем с его образом, сомневаться не приходится. И грешен тот, кто не верит в очевидное…
Самая задорная — «A Very Tight Place» («Взаперти») О чём: о человеке, которого оставили умирать в пластмассовом сортире на заброшенной стройплощадке, а он взял да и выжил. Как: Хотя в предисловии к «Ночным кошмарам и фантастическим видениям» Кинг открещивается от ремесла престидижитатора, факты выдают в нем первоклассного фокусника. Правда, для извлечения кроликов он использует не цилиндр, а все, что под руку попадется. «Взаперти» демонстрирует, как при некотором навыке можно вытащить кролика… пардон, немолодого гея из покосившейся туалетной кабинки, успев попутно насмешить и шокировать зрителя и увенчав номер неожиданной концовкой. Аплодисменты!
…Стоит только отбросить дурные символы, и становится ясно: закат — всего лишь преддверие рассвета. Стивен Кинг, как и полагается светилу, следует этому ритму эпоха за эпохой, и с каждым новым восходом сияет если не ярче, то теплее. А значит, нам будет где отогреться после долгой морозной ночи.
Мэтью Макдональд "Научи свой мозг работать" Эксмо, серия Открытия, которые потрясли мир, 2009 г. Будь моя воля, я бы наградил Мэтью Макдональда какой-нибудь премией, но за неимением власти и миллионного счета в банке ограничился тем, что купил еще несколько экземпляров этой книги и раздарил друзьям. Когда привлекательная форма изложения сочетается с приличным объемом вложенных в текст знаний — это прекрасно. Но когда к вышеперечисленному добавляются конкретные практические советы, которым сразу же хочется (и можется) следовать, ценность книги возрастает троекратно. В самом деле, не странно ли, что мы вплотную подобрались к разгадке тайн Вселенной (см.), но на долгом пути к знаниям менее всего обращали внимание на наш главный рабочий инструмент — мозг? Конечно, я немного кривлю душой: в последнее столетие нейробиология и связанные дисциплины развивались не менее интенсивно, чем физика... и все же в центре общественного внимания неизбежно оставалось учение о далеких звездах и неразличимых глазом атомах, а не о содержимом нашей черепной коробки. Думается, пришло время исправить эту несправедливость. Мэтью Макдональд ловко жонглирует фактами анатомии, психологии и других антропологических наук, сдабривая поток знаний щедрой дозой юмора и бытовых рекомендаций. Книга четко структурирована и толково оформлена (блоки, сноски, таблицы, рисунки, диаграммы и т. п.), так что ничто не мешает интереснейшим сведениям перетекать с бумажной страницы все в тот же мозг. Избрав стратегию доступности, автор вместе с тем не скатывается до примитива, что, увы, далеко не редкость в переводной (прежде всего американской) научно-популярной литературе. Теперь немного о практических советах, в которых, как я уже сказал, и заключается главное преимущество книги. Ознакомившись с ней, вы узнаете, как:
подобрать режим питания, наиболее благоприятный для эффективной работы мозга;
справиться с бессонницей (и вообще, отдыхает ли мозг во время сна!) и наладить внутренние часы организма;
не дать себя обмануть мошенникам, полагающимся на изъяны человеческого восприятия;
сосредоточиться на скучной и трудной работе, не отвлекаясь на раздражающие шумы;
успешно тренировать память;
не пасть жертвой собственных эмоций;
отличить влюбленность от любви;
...и множество других интересных и полезных вещей.
Еще одна любопытная деталь. К чтению я приступал с некоторой опаской: очень не хотелось, оказавшись во власти чисто материалистических взглядов на мозг и его деятельность, утратить ощущение неисповедимости, связанное с человеческой душой (поясню свою мысль: если мы препарируем бабочку, то узнаем всё о ее внутренней организации, но перестанем видеть ее красоту). К счастью, этого не произошло. Когда завеса тайны была приподнята, я лишь с новой силой убедился: постичь устройство мозга, разобраться в механике его процессов можно и нужно, но самого чуда разума (чувства, памяти...) наука объяснить не в силах — и место для поэзии остается даже в нашем осведомленном веке. Высшие рекомендации. Прекрасный подарок для любознательных и готовых к переменам людей. Имеется в Лабиринте и на Озоне. P. S. Отличным дополнением к НСМР станет книжечка Тома Вьюжека "Pumping Ions" (у нас вышла как "Логические игры, тесты, упражнения"), с которой я не расстаюсь вот уже несколько лет.
облако тэгов
