Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2wBs8PL).

Из всех ныне живущих англоязычных писателей Вулф более всего достоин сравнения с Фолкнером. Сходное по остроте и послевкусию чувство увязания в тексте у меня было в двух случаях — при чтении «Если не забуду тебя, о Иерусалим!» и «Шума и ярости».

Если вам нравится Фолкнер, то понравится и эта книжка, а если вы терпеть не можете постмодерн и игры с читателем, то за нее не стоит даже браться. Склонность к эксперименту долго ограничивала тиражи и популярность Фолкнера, пока ему не выдали Нобелевскую премию. Вулф же своей Нобелевки, боюсь, не дождется и встанет в один ряд с такими достойными парнями, как Набоков, Павич и Малкольм Брэдбери. Правда, своя минута славы, после которой он может уже писать о чем хочет и как хочет (и, что характерно, пишет!), у Вулфа тоже была — когда вышел в свет первый роман цикла о Северьяне.

Но «Покой» написан гораздо раньше, когда основным источником, поставлявшим Вулфу средства к существованию, был средней руки технический журнальчик, редактором которого Джин числился. И поэтому, вероятно, остается недооцененным по сей день. Этот роман не переведен на русский, что, в общем, типично для книг такой внутренней сложности (в том же 1975-м году, между прочим, вышел «Далгрен» Сэмюэля Дилени, исполненный в сходной технике письма и также не завоевавший никаких премий). Чтобы распутать всю сеть аллюзий и межтекстуальных пасхалок, завязанную автором, требуется специалист сопоставимого с ним культурного уровня.

Из всех ныне живущих авторов англоязычной фантастики и фэнтези Вулф наряду с Джоном Райтом, вероятно, самый религиозный. К счастью, это обстоятельство никогда не имело столь разрушительных последствий для качества его работ, как, например, в случае Клайва Стейплза Льюиса. Но все же христианский морализм присутствует почти во всех произведениях Вулфа, хотя не прочь он поиграться и с более архаичными мифорелигиозными системами.

Если читать его, помня об этом, многие загадки снимаются. Есть у Вулфа и фирменные «фишки»: чуть ли не в каждой книге раннего периода (до «Книг Нового Солнца») он так забавляется с ономастикой, что о происхождении и потаенных смыслах имен героев можно писать отдельные статьи и трактаты. Вот и в «Покое», стоит назвать вслух имя (недостоверного) рассказчика — Олден Деннис Вер (Alden Dennis Weer) — почти сразу эхом откликнется недостающее… wolf.

Вервольф. Волк-оборотень. Это первый ключ к разгадке истинной сути сбивчивых откровений маразматика, на пороге (на самом ли пороге?) царства теней пытающегося подвести какой-никакой итог, в общем, довольно бессмысленной жизни.

Не стал бы, кстати, относить «Покой» к полностью внецикловым романам. Он образует эдакую неформальную трилогию с «Пятой головой Цербера» и «Домашним очагом». Все характерные геометки тут расставлены: странная генеалогия Вера, его (истинное?) имя — никто не обязывает нас считать, будто он вполне откровенен, сообщая данные о себе, к тому же dennis — это зеркальное sinned, «согрешивший, греховный»; его тетя Оливия (сокращенно Ви — то есть Vi, а v + i = как известно, vi, вот вам и шестая голова), с которой у него что-то вроде инцеста, по крайней мере метафизического; вещие сны; психологические-не-то-биологические эксперименты; даже собака в саду родного дома, по обветшалым комнатам и вдоль облезлых стен которого бродит Вер то ли в воспоминаниях, то ли наяву, то ли в тюрьме, то ли на воле.

Концовка же (тем паче если сопоставить ее с первой фразой об упавшем дереве) создает эффект пробуждения от медикаментозного сна — для нового, более глубокого. Правда, как установил Павич девятью годами позже, «смерть — это однофамилец сна, только фамилия эта нам неизвестна». Павич работы над «Сербской книгой мертвых» не завершил, а Вулфу, который взялся за «Покой» едва ли не первым подходом к литературе, повезло больше.

Финней получил известность благодаря произведению, которое в высшей степени нетипично для его творчества — хоррору про вторжение инопланетных паразитов. Роман этот написан в середине 1950-х и наделен как отчетливыми чертами тогдашнего палпфикшена, так и специфически финнеевскими особенностями. Визуализация образов, тщательнейшая проработка карты местности, акцент на мелкие житейские детали, придающие сюжетной картинке третье и четвертое измерения, не имеют себе равных в фантастике того времени.

Так и получилось, что написанное строго ради заработка и без особой надежды на успех произведение стало культовым и положило начало новому субжанру, который я для себя условно называю Big Bad Ass From Outer Space In A Small American City.

Примеры книжек такого толка вы и сами без труда вспомните. Активнее всех вспахивал эту делянку Стивен Кинг («Томминокеры» вообще походят на плохую копию работы Финнея через кальку, ранее использованную для Лавкрафта, в соотношении 9:1 по числу страниц), но его результаты, увы, не заслуживают специального анализа, к тому же роман Кинга не только писался в почти непрерывном подпитии, но и, в принципе, восходит скорее не к литературному, а к телесериальному первоисточнику («Куотермасс и колодец» от BBC 1958-59 гг.).

Большую ценность в культурно-историческом аспекте представляют «Мидвичские кукушата» Джона Уиндема, также обязанные известностью первоклассной экранизации Карпентером.

Есть одно такое произведение и в советской фантастике: это дилогия Мирера «Главный полдень/Дом скитальцев». (Причем, зная о переводческих заслугах Мирера, отрицать факт его знакомства с книгой Финнея нет никаких оснований.)

Справедливости ради хочу отметить, что и у самого Финнея были предшественники, сейчас, к сожалению, почти полностью сметенные Большим Взрывом литературы и исчезнувшие из памяти людской. Единственное исключение, пожалуй, составляет «Цвет из иных миров» Говарда Лавкрафта — это произведение до сих пор достаточно популярно и переиздается в составе ктулхообразных антологий. «Кукловодов» Хайнлайна, написанных тремя годами раньше, я склонен рассматривать отдельно.

Значение книги Финнея для англоязычного фантастического дискурса не исчерпывается приведенными примерами.

Так, скажем, в фильме «Факультет» с молодым Фродо Бэггинсом, который формально не считается экранизацией книги Финнея, однако в целом следует ее сюжетной канве, герои-подростки, убегая от захвативших школу чудовищ, всерьез обсуждают мысль позвонить Финнею (по их мнению, роман автобиографичен) и спросить его совета. Бедолаги, им и невдомек, что к моменту действия фильма Финней уже шесть лет как убыл в зону покрытия мобильного оператора с самыми высокими во Вселенной расценками на роуминг.

В «Ложной слепоте» Питера Уоттса Роберт Паглиньо несколько раз называет Сири Китона _Pod-man_, то есть, буквально, человеком из семенной коробочки — это прямая отсылка к роману Финнея, полностью утраченная при гуглопереводе: Кудрявцев перевел этот термин как «Подселенец» (да, я понимаю, что первые три буквы произносятся одинаково...) и обошелся без сноски (а она была бы тут гораздо полезней, чем, например, в случае разных mexican-hat arrays aka лапласианов гауссиана).

Кроме того, здесь Финнеем, насколько я могу судить, впервые использована идея о формировании в среде захваченных инопланетянами носителей коллективного разума. Впоследствии она также эксплуатировалась бессчетное число раз.

Единственный перевод романа на русский язык сделан в 1995 г. под маловразумительным названием «Похитители плоти» и с тех пор не переиздавался. К счастью, он довольно гладок, хотя и местами сокращен.

В оригинале первая книга называется «Neverness» (это столица планеты Ледопад), и вряд ли название было заменено по причине того, что переводчик его не осилил — специалиста уровня Виленской подозревать в этом глупо. Так что — загадка. Вариант «Невозможный город» на мой вкус, звучал бы лучше, чем нынешний.

Мир «Реквиема по Хомо сапиенс» (кстати, это внутренний документ вселенной, нечто вроде кодекса, составленного Хорти Хостхохом, основателем Ордена мистических математиков, для своих последователей) в первой половине цикла прописан красочно и убедительно. Странный, но в целом симпатичный гибрид посткиберпанка с теократическим феодализмом.

Ощущается могучее системообразующее воздействие «Дюны» (с тем исключением, что структура Людского Космоса у Зинделла скорее соответствует эпохе Рассеяния Херберта) и «Левой руки тьмы» (планета Ордена представляет собой мир с крайне низким уровнем плодородности и комфортности, там почти постоянно господствует зима).

Американский вариант английского языка, для разнообразия, считается вымершим.

Вопреки тому, что сказано в аннотации от АСТ, математики-пилоты Ордена не ведут поисков Первоначальной планеты. Напротив, от Земли им велено держаться подальше. Не совсем понятно, что случилось с родиной человечества, но понятие Век Холокоста как бы намекает. Как и у Херберта, для многих современных профессий придуманы причудливо измененные эквиваленты, многие вовсе упразднены, а некоторым в современном обществе нет аналога. Следование Фрэнку повсеместно, но ненавязчиво. Есть тут свои лицеделы (слель-мимы), технологические мудрецы (агатангелы), экуменическая религия (архитектура Вселенской Кибернетической Церкви)... Однако черты, за которой альтернативная трактовка плодотворных тем перешла бы в подражание, Зинделл не переступает. Отдельная благодарность автору за воинов-поэтов и хайку Калинды Цветочной.

Самый смак книг — путешествия по гиперпространству. Они совершаются не нажатием красной кнопки под грохот антикрыльев, а через посредство сурового матана. Сознание пилота пребывает в некоем слиянии с платоновским миром идей, откуда черпает информацию о доступных маршрутах. Идея опять же не новая, разве что гильдиерам Херберта нужен был еще и план. Однако Зинделл гораздо подробнее останавливается на математической стороне вопроса. Сделано это очень красиво, при чтении полезно запустить в математической игрушке типа Mathcad несколько порождающих систем фрактальных аттракторов и полюбоваться на результаты. Нелишне будет также ознакомиться с трудами Кантора и Гильберта, хотя бы в объеме статей из советской Математической энциклопедии о пяти томах...

Если не ошибаюсь, Зинделлом сделана здесь единственная попытка использовать шумеро-аккадский миф о Гильгамеше в сюжете НФ-космооперы. Довольно удачная, хотя отождествить этого персонажа удается уже в первой трети первой книги. Но все равно — не Агасфером единым. Who wants to live forever?

Теперь перейдем к минусам.

Общее настроение книг — первобытно-технофобское. В прямом смысле слова, действие рассказа-приквела и первого романа разворачивается в основном среди племени ретронеандертальцев. Thou shalt not build a Machine who'd simulate human brain perfectly.

Инопланетян мало, и они ужасно картонные. White Man's Burden во всей красе. Спасибо, впрочем, и на том, что они вообще есть. У Херберта и Азимова пустую Галактику заселяли люди и иногда роботы.

Анатомические подробности половой жизни главных персонажей, от Рингессов до варваров-деваки, неаппетитны и откровенно избыточны. Ни за что не поверю, что представители постсингулярной цивилизации не в состоянии были отобрать пробы генетического материала у варваров так, чтоб жизнь исследователей не подвергалась опасности. Способ сбора дикарской спермы в маточные кольца вообще уронил под стол.

Кришнаитско-ньюэйджевый дурман. В первой книге он уже есть, хотя он и не столь мутен и удушающ, как в последующих книгах цикла. Тем не менее хаотическая смесь всех известных мировых религий и сектантских вероучений напрягает и в первом романе. Стоило бы выбрать одну-две, максимум полдюжины основных идеологических платформ. Была бы уместна даже не модель Дюны, а скорее схема конфликта Эколого-Технократической Коалиции и Ревенантов Пророка из вселенной Parafaith War Модезитта.

Юный герой Мэллори Рингесс, плененный мечтой доказать Великую Теорему, довольно бодро идет к успеху, преодолевая сопротивление злокозненного авторитета-отца, выбравшего темную сторону Силы. Очень свежо и неизбито. Разница с Лукасом в том, что авторитет, оказывается, не столь закоснел в своих заблуждениях, как Вейдер.

Боги. Вернее сказать, не боги в традиционном смысле этого слова, поскольку большинство их сотворено программистами, а Ultralords of the Universe. Тысячи их. A God Am I. *HA.HA.HA.*

В разделах, живописующих перспективы человечества после того, как оно откроет в себе наследие инопланетной сверхцивилизации, стиль чрезмерно дидактичен и вычурен. Грань разумного превзойдена.

Однако по сравнению с сиквелами — шедевр изящной словесности (исключая только боевые сцены «Войны в небесах»).

Вердикт: цикл очень неплохой, достаточно изящный, но ни в коем случае не кандидат в Зал славы НФ. Собственно, отсутствие всяких премий и очень малое число оценок на профильных ресурсах тому доказательствами. В каком-то смысле это действительно реквием. Только не по хомо сапиенс, а по космооперам Золотого века. Дальше будет новый век и новые сюжеты. Анархо-либертарианская утопия, например.

Книжка написана женщиной бальзаковского возраста с немалым опытом педагогической работы, безнадежно влюбленной в Англию и обреченной провести лучшие годы своей жизни в американской глубинке. Это чувствуется везде, в каждой строчке.

Начать хотя бы с двух совершенно нереалистичных предпосылок:

По задумке книга могла выйти очень неплохая, но реализация подкачала. Как справедливо заметил предыдущий оратор, главные герои, что оксфордские профессора середины нашего века, что английские крестьяне и священники 1348 года, ведут себя то как бесчувственные чурбаны, то как институтки, которым показали презерватив, то как рыцари без страха и упрека, то вообще как инопланетяне какие-то. Никакой логики.

Ясно, впрочем, что Уиллис перелопатила огромное количество специальной литературы и проделала вызывающую уважение подготовительную работу. Встречаются целые главки, почти полностью состоящие из бесед на среднеанглийском и стенограмм католических месс на классической латыни. Естественно, без перевода, чтобы вживание в эпоху было полнее. Примерно на середине огромного повествования эффект погружения становится неотвязным. Теперь перед нами истинная Книга Судного Дня, летопись чумы, которую урывками ведет апатичная, изнуренная, обезумевшая от предельного ужаса Киврин, надеясь всё же вернуться в Оксфордский университет-2060.

(Не зря, наверное, электронная версия соответствующего статистического документа времен Вильгельма Завоевателя с 1986 по 2006 гг. перезаписывалась на лазерные диски несколько раз. Первые версии не выдержали испытания временем.)

Принцип темпорального путешествия вызывает определенные сомнения. По Уиллис, путешествие во времени в обоих направлениях в общем случае невозможно, так как временная ткань сопротивляется изменению исторической последовательности. Как максимум, вы можете попасть в прошлое в немногочисленных точках доступа, четко локализованных в пространстве и существующих лишь на протяжении вполне определенного времени с точки зрения внешнего наблюдателя. Лаг, отделяющий историка от того места и события, которые он желает посетить и наблюдать, тем не менее варьируется в самых широких пределах от получаса и полудюжины метров до нескольких лет и полусотни миль. Все равно, как если бы, желая проникнуть в 22 ноября 1963 года с целью предотвратить покушение на Кеннеди, вы неизменно обнаруживали себя не в Далласе, а, скажем, на материковых станциях Антарктиды или в амазонской сельве, без всякого шанса успеть на место стрельбы вовремя.

Конструкция странная и химерическая, причем для развития сюжета она используется редко и с натяжками.

Как хроноопера уступает почти всем классическим образцам жанра, а также сравнительно новым работам наподобие «Палимпсеста» Чарльза Стросса. Как исторический роман об эпохе Черной Смерти в Европе безнадежно проигрывает «Эйфельхейму» Майкла Флинна. Причина, по которой эта книга получила тройную корону высших премий жанра — Nebula-1992, Hugo-1993 и Locus-1993, остается не вполне понятной. ИЧСХ, Nebula в том году в виде исключения присудили еще и Вернору Винджу.

Трагично, что и в прошлом году история повторилась с «Blackout/All Clear» (а меж тем в номинантах были «Zero History», «Cryoburn»,«Surface Detail»), но у нас есть хотя бы слабое утешение в виде двух премий для «Дома дервиша».

Ларссон в этом романе продолжает стилевые эксперименты, ухитряясь ни на секунду не ослаблять градус саспенса. Теперь нам предлагается классический судебный детектив в лучших традициях Эрла Стенли Гарднера, и здесь Лисбет Саландер впервые в жизни не сможет обойтись без посторонней помощи.

Мытарства Эрики Бергер на новой работе знакомы, наверное, каждому, кто хоть раз уходил из маленькой компании в большую на повышение или даже на сопоставимую должность. Все это с густым замесом на шведской семье и специфически журналистских гэгах.

Совершенно ни к селу ни к городу только один персонаж — Моника Фигуэрола. Ну реально сбоку припека. Мало, что ли, у Микаэля любовниц?

Зато мастерски, через мельчайшие штрихи, впечатления случайных зрителей и атонали скупых бесед, показаны Фредрик Клинтон, Анника Джаннини, Троица и, конечно, Робот-убийца из Преисподней.

Наконец-то подробно описано пресловутое хакер-коммьюнити, в котором состоит Лисбет. Здесь сюжет несколько провисает (увы, понятно почему), но несколько характерных трюков (например, с телефоном в вентшахте и подслушиванием разговора через RFTS) полезно запомнить, вдруг пригодятся при лайфхаке? А некоторые места легко и на цитаты раздербанить. Черт побери, как же жалко, что Лисбет так и не вспомнила альтернативное доказательство Великой теоремы Ферма...

Отличается от первой книги примерно так же, как материальное положение Лисбет в конце «Девушки с татуировкой дракона» — от ее благосостояния в начале. Не сказать, чтобы это было плохо. За сцену встречи Лисбет с отцом и братом можно смело повышать оценку даже не на балл, а на два.

Совершенно эпические бытописания гомосексуальных нравов, как бы не с натуры, но ни разу не гей-порно. Не знаю даже, как это передать, чтобы не произвести превратное впечатление, поэтому ограничусь цитатой:

Безукоризненный герметический триллер о потаенных язвах и уродствах welfare state. Клиническая картина кризиса шведской и общеевропейской социальной модели: здесь (в первой книге) еще заметен некоторый реверанс в сторону голливудских боевиков типа «Семь» и «Калифорния», но потом это пройдет. Лисбет Саландер — это McGuffin и ГГ в одной ипостаси, архетип, смысл которого лишь в малой степени определяется заезженным сравнением с Пеппи Астрид Линдгрен. Она вынуждена учиться эмпатии так, как мы учимся ходить и завязывать шнурки (здесь ее мужским эквивалентом является, пожалуй, Сири Китон из «Ложной слепоты» Питера Уоттса), и парадоксальным образом это переопределенное «ab initio» состояние позволяет ей достичь того, на что обыкновенный человек не осмелился бы замахнуться, и попасть туда, «куда мудрец боится и ступить».

Да, это, разумеется, идеальный, почти платоновский образ, если такой термин применим к хакеру-бисексуалке. Но в чем его необычность, если абстрагироваться от слегка поверхностного, как бы нарочито затуманенного описания инструментов компьютерного шпионажа Лисбет? Только в том, что она четко знает, чего хочет, и очень хорошо представляет не только, как этого добиться, но и почему ей это нужно. Эдакое воплощение вселенского равновесия в духе экстремального минимализма. Можно обозвать эту черту синдромом Аспергера, но нельзя ее проигнорировать. Хотя бы оттого, что она чертовски эффективна.

Интересно, как изменилась бы Лисбет к моменту создания десятой книги. Хотя Ларссон успел написать только три с половиной, а черновик четвертой наследники публиковать отказываются, почему-то нет сомнений, что этот сериал стал бы исключением из всех правил и не превратился бы в долгоиграющую опупею.

Есть очень большие подозрения, что русский перевод сделан не со шведского подлинника, а с английской версии. Даже названия идентичны и полностью отличаются от оригинального.

Великая книга. Достойное завершение цикла об Ийоне Тихом, пиршество для ума, кладезь технологических и историко-социальных прозрений (начиная от компьютерных нановирусов, не заканчивая тенденцией дегуманизации систем оружия из вставного эссе, не затерявшегося бы на страницах «Суммы технологии»). И вместе с тем — очень веселая, что лишь оттеняет мрачное величие «Фиаско», писавшегося почти одновременно с нею.

«Дюна» — уникальная в своей продуктивности франшиза от классической фантастики. Пожалуй, нет в фантастике Золотого Века другого цикла произведений, который бы эксплуатировался с такой интенсивностью и так бесцеремонно-варварски.

Существует «Вторая трилогия об Академии», но на фоне великолепного, хотя и не одобренного Asimov Estate пастиша Кингсбери (о нем ниже) она, к счастью, очень быстро померкла и ушла в литературное небытие. Брин, правда, выкладывал на своей страничке черновики «Foundation's Denouement», но дальше срача в комментариях дело не пошло.

Шаманские танцы с бубном вокруг Амберского замка в исполнении Джона Грегори Бетанкура также счастливо закончились на четвертой книжке, которая так и не увидела свет — обанкротилось издательство, заказавшее проныре три трилогии. Линдскольд и прочим душеприказчикам Роджера остается сосать лапы.

А вот феномен популярности бесталанных поделок БХ/КА, не заслуживающих никакой иной оценки, кроме КГ/АМ, удивителен и весьма отчетливо иллюстрирует, с одной стороны, теорему о печатающих обезьянах, а с другой — потрясающий потенциал разработанного и специфицированного Хербертом мира, оказавшегося в достаточной степени способным к саморазвитию.

Каноническая вселенная Дюны насчитывает шесть романов и Энциклопедию Дюны Мак-Нелли, которую после смерти Фрэнка наследники запретили перепечатывать, отчего единственное бумажное издание неизменно уходит за бешеные суммы на онлайновых аукционах. Сладкая парочка БХ/КА к настоящему времени сочинила три романа, действие которых происходит до событий первой «Дюны», три романа, предваряющих действие этих трех романов, и два романа, которые на безрыбье могли бы сойти за Дюну-7, если бы на свете не существовало «Dune Advent» Марко ван Лейвена — оммаж-импровизации, превосходно имитирующей стилистику «Капитула Дюны» и связывающей в суперструнный узел оставленные Фрэнком в канонической гексалогии «ниточки к сердцу вещей»; и хотя трудно отрицать, что у ван Лейвена песчаная форель местами натягивается на глобус Дюны, его фанфик нигде не проседает ниже уровня первоисточника (столь высокой оценки достоин, пожалуй, еще только «Психоисторический кризис» Дональда Кингсбери относительно исходного сеттинга Академии Айзека Азимова).

На этом любой хоть мало-мальски наделенный совестью человек остановился бы, тем более что у Андерсона есть своя довольно-таки перспективная вселенная Семи Солнц. Но нет же. Теперь БХ/КА решили освежить мир Дюны элементами эвереттики — а может, просто замучились вылавливать и править в переизданиях эпизоды, противоречащие канонической гексалогии, — и приступили к сочинению четырех романов, действие которых отнесено во время событий шести классических книг.

Напомню, в первой главе «Дюны» сообщается, что молодой наследник герцогства Атридов родился на Каладане, а чуть позднее, в разговоре с сыном, герцог Лето отмечает, что предстоящий полет на Арракис будет первым в жизни мальчика космическим путешествием.

Согласно новым апокрифам БХ/КА,

Теперь изначальную «Дюну», созданную Хербертом в 1965 г.,

Какие объективные преимущества дает этот трюк для развития сюжета, мне понять так и не удалось. Субъективные же, как вполне очевидно, состоят в том, что теперь все баги, накопившиеся в фанфиках, наследники Херберта могут с чистой совестью списать на бедную Ирулан. О боги, сколько же пришлось злокозненной авторской волей вынести принцессе Коррино за сорок пять лет.

Хотя нет, что это я. БХ/КА вправе сослаться также на практику damnatio memoriae, которую Император Атрид применит к

Впрочем, даже в этом, как выяснится, Павел Атрид не оригинален. Ранее, по утверждениям БХ/КА,

Сугубо коммерческая, намеренно эпатирующая читателя книга. Грешок молодости, за который Бэнксу теперь должно быть стыдно. Но это надо было написать и опубликовать, чтобы протолкнуть раз за разом получавшие издательские отказы романы филигранной, бесподобной Культуры.

Мощная, стильная, местами жуткая, но эмоционально слишком холодная вещь. Очень мешают восприятию католические инсигнии, хотя понятно, что Вулфа следует изучать только через призму его религиозных убеждений.

По многочисленным намекам и кросстекстуальным отсылкам (альзабо = медведь-трупоед и так далее), понятно, что действие происходит в той же вселенной, в какой разворачивалась «Пятая голова Цербера».

Сокращенная версия заметок для Medium (http://bit.ly/2hjlRRh + https://bit.ly/3cSxmxc).

Неопределенно далекое будущее (летоисчисление, в полном согласии с релятивистской природой путешествий в космосе, возможно только относительным и обычно отсчитывается с момента постройки того или иного корабля; что касается VII Gemina, военного звездолета, на котором происходит основное действие, то его возраст около четырех тысяч стандартных лет). Человечество давно выбралось из Солнечной системы и прочно забыло о ее существовании, учредив колоссальную пангалактическую империю, переполненную тысячами разумных и неразумных видов — Канон (Canon). На всем протяжении романа Земля не упоминается ни разу, проскакивают лишь глухие намеки, что та или иная архитектурная достопримечательность либо построена в доканонические времена, либо реплицирована по созданному тогда шаблону. Кого это волнует? Для Валерены, наследницы торгово-феодальной корпорации Трегессеров, история начинается с ее рождения, и в этом она мало отлична от Стражников (Guardships).

Сам же Канон представляется причудливой смесью порядков загнивающей Римской империи времен солдатских императоров, Радха Энн Лэки

Имеются весьма оригинальные особенности: как уже сказано, в Каноне нет ни императора, ни центральных управленческих структур, есть только общее и довольно расплывчатое представление Стражи о должном и воспрещенном, слегка напоминающее прагматичную политику азимовских психоисториков у Кингсбери в «Психоисторическом кризисе».

Звездную Стражу Кука обслуживает (именно так, а не наоборот) очень древняя, очень замкнутая, очень консервативная и беспощадно агрессивная в самой своей основе цивилизация, где единственными носителями армейского кодекса выступают ИИ боевых кораблей, от склочных и задиристых до отстраненных и безумных, а единственной ценностью их политики очень большой дубинки — сохранение мира во всем людском космосе, исключающего взаимное гарантированное уничтожение обитаемых планет алчными технофеодалами и корпоративными ниндзя-черепахами.

По сути, такой социальный строй правильнее было бы определить как анархокапитализм, но последнее слово, думаю, предусматривает хотя бы зачатки меритократических тенденций, чего Дома абсолютно чужды — управляют ими наглые пройдохи и жестокие идиоты, в том числе и потомки русских братков (добро пожаловать в Дом Волгодон). Основной статьей Канона выступает абсолютная монополия Стражи на космическую войну и средства массового поражения.

Поскольку в этой Империи Человека нет центра, куда следует стягивать ресурсы в случае опасности и откуда то и дело прибывают бесталанные управленцы, то стабильность внутренней идеологической платформы сохранять довольно просто. Доктрина Стражи немногим отличается от инстинктов хищника выжженной лютым солнцем саванны на Старой Земле, где первыми слезли с деревьев, поднялись с четверенек и нашарили палку предки Homo galacticus. Дракон Канона эффективно бессмертен и превосходно защищен броней Стражи от внешних угроз.

Слабые места Канона концептуально те же, что у Галактической Империи Азимова и Плана Селдона: создателями Канона сделано три важных, но в принципе опровержимых допущения.

Первое состоит в том, что ни одна цивилизация за пределами неустанно ширящегося Канона не может достигнуть технологического уровня человечества.

Второе — что контроль над искусственным разумом Стражника, даже обезумевшего, недоступен планетарным Домам. (Между прочим, отсюда понятно, что автор аннотации от АСТ книжку не читал.)

Третье — что сеть гиперпространственных прядей, по которым перемещаются транспортные и военные суда Канона, предназначена именно для перемещения по Галактике, а не для чего-нибудь еще.

Кук занимается последовательной деконструкцией всех трех утверждений. Материала для нее в «Дракон не спит никогда» столько, что хватило бы как минимум на трилогию, и это решение (по образцу «Ловцов звезд») было бы достаточно обоснованным, хотя, справедливости ради, в том цикле только «Теневая линия» действительно достойна звания шедевра. А вот в данном случае над читателями парят птицы обломинго: издательство попросило Кука исключить всякую возможность разбухания «Дракона» в многотомную сагу, и в результате из рукописи при редактуре выкинули ни много ни мало 80 тысяч слов. Эффект получился поистине чудовищным: с каждой страницы веет пленительным величием глубокого космоса, но рваный, дерганый, стенографический стиль без малейших признаков стилистической обработки не дает прочувствовать это величие в полной мере до самого конца книги (кстати, русский перевод читать не советую никому).

Но и в таком кастрированном виде книга, вышедшая одновременно с «Вспомни о Флебе» Бэнкса, при сходном (подчас навязчиво) сюжете представляет идеальный и кошмарно убедительный антитезис космическому анархосоциализму Культуры с гендерфлюидами, умными фаллоимитаторами, личными кружевными воротничками бессмертия и виртуальными преисподними.

Ах да, в строгом смысле сверхсветовых перемещений тут нет, на что герои, как в «Дзен-пушке» Бэйли, иногда ворчат; и отдельную ценность представляет описание того, как воспринимается местный суррогат сверхсвета глазами невежественных обезьян с гранатами и звездами смерти на стероидах.

Забавно, что читать этот роман можно сразу после первого тома цикла: почти ничего важного во «Властелинах Вселенной» не произошло. Панарх все еще летит под должарианским конвоем на Геенну и по дороге ведет философские беседы с тюремщиками, рифтерские хакеры бороздят просторы симуляции Большого театра на Утраченной Земле, команда Себастьяна Омилова ковыряется в гиперрадиограммах Асабиана, взламывая их так легко, будто они зашифрованы кодом равноинтервальной перестановки, беженцы-интриганы на Аресе строят коварные планы по отстранению от власти наследника престола. Все положительные герои всё так же безукоризненно положительны, все отрицательные герои всё так же отрицательны, хотя уже и не так безукоризненно. Вопреки авторскому замыслу до самого конца болел за команду эсминца «Самеди», правда, отчетливо сознавая, что

Невзирая на ритуальные призывы к соблюдению Пакта Анархии, описанное общество остается подчеркнуто имперско-олигархическим. Основу и уток романа составляют придворные интриги дулуанцев на Аресе: если бы взять «Мемуары» Сен-Симона и перенести их действие в космос, проведя замену нужных имен и примет эпохи, ничего бы не изменилось. Я понимаю, что это авторский ход, не зря дан эпиграф из де Ментенон, но, право же, нельзя трактовать принцип самоподобия исторических процессов так буквалистски. Душа отдыхает, когда действие переносится на «Самеди»: пираты в своих жестокости и разврате, а панархисты — в доблести перед лицом пыток и неминуемой смерти, прописаны такими няшечками, что, когда

Продолжается беспредел, которым в первом романе ознаменована физика и космическая механика вселенной Тысячи Солнц. Перлы вроде «зафиксирована электродвижущая сила у пятой луны» или «переходим к боевым действиям в двух измерениях» сверкают чуть не с каждой третьей страницы, а в моменты особо эпичных битв и чаще. Тем не менее читается все достаточно гладко, местами зафиксированы и вполне успешные философские вставки на темы военного искусства и политтехнологии. Даже вышеупомянутые два измерения находят сюжетную мотивировку:

Что совершенно невозможно читать, так это киберпанковские главы в худших традициях Симмонса. Бесперечь ползут вирусы, циркулирующие по межпланетной сети в течение 800 лет и занятые чисткой имперских архивов, сыплются кодовые последовательности, открывающие полный доступ ко всем системам управления суперсовременным крейсером ВКФ, и скрипят под натиском ловких пиратских пальчиков клавиатуры. Да, клавиатуры. Прямой нейроинтерфейс — достояние богатеньких и спецназовцев, а простым гражданам его не положено ввиду... вы правильно догадались,

Можно, однако, обойтись опасными наркотиками, расширяющими сознание и позволяющими программисту напрямую взаимодействовать с отладчиками программного кода. Как именно действует этот препарат, помимо того, что «раздвигает границы компьютерного экрана» ©, авторы вряд ли удосужились подумать. Ну и ладно. В конце концов, киберпанк с космо-техногенным боевиком пока что сумел удачно срастить только Йен Бэнкс в «Surface Detail».

Перевод Виленской — это что-то вроде акцизной марки или знака качества. Претензий почти никаких, разве что не вполне удачно переданы стихи да относительные скорости кораблей все время указываются в долях «це» — это не та «це», которая 1/2 мухи цеце, а та, которая 300 000 км/с. По-русски так все же не принято говорить.

Хорошая, крепко сбитая книжка. Правда, только одна концепция мироустройства претендует на какую-то оригинальность: Пакт Анархии Тысячи Солнц. Из-за нее и взялся за это произведение.

К сожалению, описанное в романе общество не анархическое, а олигархическое, имперского типа. Никакого сопоставления с анархо-либертарианскими обществами Бэнкса оно не выдерживает.

Все остальное надергано с миру по нитке, начиная с запрета на использование искусственных интеллектов и заговора, о котором все, в общем-то, знают заранее («Дюна»; разговор Асабиана с Панархом — довольно точная копия беседы Харконнена с Лето Атридом,

Повышаю оценку на балл за превосходную сцену битвы на дворцовой кухне с использованием нервно-паралитических пирожков.

Спокойная, выверенная, стильная книжка-квест, основанная на многомировой интерпретации КМ. Сюжетообразующая идея, вопреки ожиданиям, не столь американоцентрична, как могла быть; встречаются и много хуже. Первые 2/3 книги оставляют ощущение очень добротного технотриллера по вновь найденным черновикам Филиппа Дика, своеобразные «Пролейтесь, слезы...» на новой программной основе. Затем действие несколько проседает, но за вставную новеллу с почтальоном, перенесенную в виртуальность, — совершенно бесподобная вещица, — повышаю оценку.

Ироническая повесть о приключениях шумерского царя в посмертной реальности, где он встречается с великим множеством знаменитых исторических личностей и раз за разом вынужден доказывать им свое превосходство. Силверберг здесь проявил себя как очень злой сатирик, особенно это касается портретов загробных аналогов мастеров Золотого века меча и магии, прежде всего Говарда и его последователей. Премия, в целом, заслуженная, но чтение строго на любителя, как в случае с поздним Азимовым.

Красивая и очень точная как в технологическом, так и в психологическом отношении работа. Отзвуки «Умирающей Земли», но мир при этом построен на строго позитивистских принципах; еще почему-то вспоминается более поздний «Маласийский гобелен» Олдисса. Имеющиеся переводы неудовлетворительны, например, в оригинале титулатура и особенно топонимика отличаются от современных английских, но в русском издании это не отражено.

Жемчужина самого плодотворного периода творчества Желязны. Набросок на тему, позднее развернутую во всю ширь в «Князе света». Этот мир обладает потенциалом, достаточным для цикла или по крайней мере полноформатного романа, однако Желязны в те годы был крайне расточителен. Что характерно, после него никто так и не смог хотя бы приблизиться к уровню разработки этой ксенофантастической проблемы.

Редкий случай, когда продолжение получилось лучше первой книги. Взгляд на цивилизацию драков изнутри «слепыми глазами» человеческой пленницы, которая постепенно проникается их философией и учится мыслить как инопланетянка. Все, что нужно для качественной философской космооперы: от экшена до философии, от интриг до судебных разбирательств.

Очень качественное приложение к одному из лучших космофантастических боевиков. С точки зрения философии способно сравниться с допматериалами к «Дюне». Характерно, что Лонгиер не стремится слепо переиначивать ни одну из конкретных земных религиозно-философских систем.

Великолепное произведение. Предчувствие мировой войны придало ему особую актуальность, но и сама по себе сюжетообразующая идея нетривиальна и стильна. Экранизация значительно уступает оригинальному рассказу.

«Алгебраист» представляет собой пробу пера Бэнкса в жанре экзистенциального киберпанка: вселенная Меркатории, Насельников и Беспредельцев киберпанковская примерно в том же смысле, в каком этот эпитет применим к миру «Бразилии» Йена Макдональда или «Дарвинии» Роберта Чарльза Уилсона. В этой вселенной можно корректно обосновать гипотезу Фридкина-Вольфрама о многомировом квантовом автомате.

В нашем собственном мире, по крайней мере на 2011 год, эта гипотеза не доказана строго и котируется на равных правах с остальными интерпретациями квантовой механики, хотя существует достаточное число физиков, относящихся к ней с подозрением, как к очередному уродливому порождению квантового феньшуй-мистицизма. А вот в мире «Алгебраиста» с ней произошли довольно любопытные трансформации: будучи подтверждена, она обрела статус последней из всех религий и называется просто Истина (The Truth, с большой буквы!)

В особенности если принять во внимание первый (он же единственный) догмат церкви Истины:

Каждое разумное существо да постигнет истинную природу реальности любой ценой. Только так может быть решена Проблема Остановки Вселенской Программы.

Собственно, и «Алгебраист» в каком-то смысле — книга внутри книги, средоточие тайных знаний

Читается, конечно, трудно, все же это в значительной степени пародийное произведение, особенно зло высмеян Брин с его сагой о Возвышении. После филигранной Культуры через эту книгу приходится временами просто продираться, как сквозь колючие кусты. Не исключено, что причиной тому послужил долгий и обременительный для Бэнксова состояния развод с супругой, о котором было объявлено официально лишь в 2007-м — но корни этого события, бесспорно, уходят дальше в прошлое; не случайно же Бэнкс до и после «Алгебраиста» по три года ничего не писал и не публиковал, что для него является экстремально большим перерывом в работе.

Дубравка Угрешич в обзорной статье, где исследуются случаи описания и спецификации вымышленных балканских стран в современной западной литературе, называет эту книжку последним балканским романом «западного колонизатора» времен Холодной войны.

Роман вышел как раз вовремя, чтобы зафиксировать на «моментальном полароидном снимке» момент максимального контроля стран Восточного блока над земной поверхностью. В 1979-1981 гг. страны социалистического блока и примкнувшие к ним «соцпутисты» располагались от Кубы до Камрани, от Балтики до Бенина; олимпийское знамя развевалось над Москвой, беспилотные летательные аппараты направлялись к Марсу и Венере. Однако, в точном соответствии с принципами даосской философии, под самым сердцем Последней Империи уже зарождалась раковая опухоль, вскоре давшая метастазы в Польшу и Афганистан.

Собственно, и сам Петворт, хотя его всячески стараются оградить от реальных картин слакской жизни, уже слышит этот грозный шум за кулисами. «Се, Я стою у двери и стучу, и кто услышит меня, тот спасется».

Визит в провинциальный городок отменен из-за студенческих протестов:

Вывески на официальных учреждениях успевают заменить в течение короткой летней ночи, стоит одному из руководителей Слаки, слывшему сторонником традиционной письменности, попасть в опалу.

В гостя из-за границы моментально мертвой хваткой вцепляются диссидентствующие интеллектуалы, сотрудники госбезопасности, партийные фрондеры и служаки британского посольства.

Каждой из этих сторон он нужен для собственных целей:

передать на Запад крамольную рукопись местного «Архипелага»

нажаловаться в МИД о непозволительном образе жизни рядовых дипломатов

вырваться из обрыдлого распорядка жизни в государстве, где никогда ничего не происходит, за исключением регулярных чисток истории

завербовать агента влияния на Западе

Или просто поиграть в любовь к чужеземному страннику

У всех одна и та же надежда: «что все так и будет и в следующий раз выйдет лучше». У всех есть что-то предложить на продажу, по самому выгодному обменному курсу.

«Один человек увидел по дороге в Глит крестьянина, который плачет над мертвым ослом.

- Мне очень жаль, что твой осел сдох, — говорит прохожий.

- Все гораздо хуже, чем ты думаешь, — отвечает крестьянин. — Это был не обычный осел. Я учил его обходиться без еды и уже почти научил.

Поэтому тост за всех тех присутствующих, которые не учились жить без еды».

Перевод восхитителен, хотя в точности передать все оттенки истинно английского юмора сэра Малкольма по-русски было, полагаю, сложнейшей задачей. Даже если книжка вам поначалу не понравится, ее стоит прочесть, чтобы добраться до последней фразы, которая обладает непреходящей актуальностью вне зависимости от того, какой год и общественный строй на дворе, антисоветчик вы или коммунист.

Кто к футболу равнодушен, вероятно, не сможет представить себе, что такое для истинного болельщика двенадцать лет не просто без чемпионатов мира, но даже без континентальных первенств... Пожалуй, сравниться с этим бедствием могут только гитлеровская аннексия Европы, Холокост, атомная бомбардировка Японии и Фултонская речь вместе взятые. Собственно, они-то и стали причиной столь длительного перерыва в мировой футбольной жизни с 1938 по 1950 годы.

Жизнь была совсем другой в те времена. Это тривиальное замечание, но в нашем случае оно приобретает дополнительный вес. Задумайтесь только: компьютеров, в современном смысле этого слова, не существует. До зарождения Интернета остается еще девятнадцать лет. Централизованное телевещание доступно только в самых развитых странах мира, и то, разумеется, не в круглосуточном режиме. Основным источником свежей информации выступают газеты. Книги — только бумажные. Музыкальные записи — только на виниловых пластинках. Футбольные мячи — преимущественно тряпичные. Пять лет как отгремела Вторая мировая. А на носу новая война. Первая в череде «мерцающих столкновений» СССР и США в новой истории. Война в Корее.

Вот в этой обстановке с 24 июня по 16 июля 1950 года и проходил четвертый по счету чемпионат мира по футболу в Бразилии.

«ФИФА приняла решение организовать четвертый чемпионат мира в Южной Америке не только потому, что только бразильцы выставили свою кандидатуру на его проведение, но еще и потому, что Южную Америку война практически обошла стороной, а Европа с величайшим трудом восставала из пепла. По общему мнению, выбрав Бразилию в качестве хозяйки чемпионата мира, ФИФА приняла правильное решение: футбол в стране, ставшей чемпионом своего континента, достиг просто небывалых высот в умах и сердцах подавляющей части населения — страна просто не могла жить без футбола», пишет cup2002.ru.

По общему мнению, именно в 1950 году сборная Бразилии должна была впервые в истории стать чемпионом планеты, ведь из-за политических разногласий на первенство не приехала блиставшая в Европе сборная Венгрии во главе с Ференцом Пушкашем и Дьюлой Грошичем.

На пути к заветной цели хозяева турнира сметали всех соперников. 16 июля на стадионе «Маракана» в Рио-де-Жанейро состоялся решающий матч Бразилии и Уругвая. С благоговением печатаю официальную статистику по числу присутствовавших на нем зрителей — 203849. Двести с лишним тысяч человек собрались посмотреть, как предводитель их любимцев Аугусто поднимет над головой Кубок мира. Регламент первенства мира тогда не предусматривал отдельного финала, поэтому бразильцев для победы на чемпионате устраивала и ничья. Но на 78-й минуте матча, при счете 1:1, правый вингер уругвайской сборной Алсидес Гиггиа прорвался по своему флангу во вражескую штрафную и застал врасплох темнокожего вратаря противников Моасира Барбозу великолепным ударом в ближний угол. Ни один голкипер, пожалуй, не выручил бы в этой ситуации. А Барбоза считался тогда лучшим вратарем Южной Америки.

У бразильцев было еще двенадцать минут, чтобы спасти положение. Сделать этого им не удалось.

«Лишь трое сумели повергнуть Маракану в молчание одним движением: Фрэнк Синатра, папа Иоанн Павел II и я.»

© Алсидес Гиггиа, 2010 г.

«Максимальный срок лишения свободы за уголовное преступление в Бразилии равен тридцати годам. Но я отбываю пожизненное заключение за поступок, в котором нет никакой моей вины.»

© Моасир Барбоза Насименто, 2000 г.

В оригинале роман Йена Макдональда озаглавлен «Brasyl».

Такая транслитерация названия южноамериканской страны не используется, по крайней мере сейчас, ни в одном европейском языке. Это лишь первая смальта в мозаике головоломок, которые придется разгадать, пробираясь сквозь хитросплетения книги. После этнографического прорыва в «Реке Богов», естественно, ожидаешь от нового романа прочной увязки с реалиями бразильской жизни и культуры. Это требование без труда удовлетворяется и даже, можно сказать, перевыполнено. Чего стоит один только глоссарий из шестидесяти с небольшим терминов; встречаются даже фрагменты, где английских слов меньше, чем португальских.

Однако трудности приходят откуда не ждали. Прежде всего, как же классифицировать эту книгу?

Повествование происходит в трех пространственно-временных пластах. В 1733 г. ирландский священник Льюис Квинн получает задание пробраться по дебрям бассейна Амазонки в глубь страны, найти там отступника Диего Гонсалвеша, отколовшегося от Римской католической церкви и основавшего среди индейцев странную синкретическую религию, убедить его вернуться в лоно иезуитского ордена, а если не получится — ликвидировать исходящую от еретика опасность любым удобным способом.

В 2006 г., за неделю до начала очередного первенства мира по футболу, продюсер криминально-трэшевого кабельного телеканала Марселина Хоффман предлагает своим начальникам в кратчайшие сроки запустить проект, который бы вывел их рейтинги на астрономическую высоту. Для этого надо всего лишь отыскать в недрах фавел Рио-де-Жанейро престарелого побирушку Моасира Барбозу и в прямом эфире, путем интерактивного голосования, устроить над ним телевизионное судилище, по результатам которого бедняга будет либо прощен и оправдан, либо ...

В 2033 г. мелкий бизнесмен, футбольный болельщик, маменькин сынок и бисексуал Эдсон Жезуш Оливейра де Фрейташ пытается вытащить своего непутевого братца из передряги, в которую тот угодил, похитив оснащенную квантовыми арфидами сумочку в модном бутике. Эдсон обращается к услугам quantumeiros, лихих ребят, способных за соответствующее вознаграждение взломать любой код на квантовом компьютере и разрубить любые кандалы K-ножичком, чье лезвие, усаженное миниатюрными квантовыми дырами, разрезает саму реальность вплоть до молекулярного уровня...

Так что же это за вещь? Исторический роман, задуманный и реализованный как альтернатива конрадовскому «Сердцу тьмы»? Социально-психологический детектив? Брутальный НФ-нуар?

Ни то, ни другое, ни третье. Потому что при внимательном, скрупулезном анализе все предположения на этот счет рассыпаются, как карточный домик. Всегда найдется аргумент, обессмысливающий любое из них и выставляющий персонажей «Бразилии» в потешном свете, будто клоунов каких-то.

Что мог поделать Льюис Квинн с чумой, выкосившей всю домашнюю скотину, от лошадей до овец, в той деревне, где он впервые высадился на бразильский берег?

Как могла неудачливая продюсер и преподавательница капоэйры Марселина Хоффман быть такой дурой, чтобы бросить все свои силы на розыск в трущобах Рио вратаря Моасира Барбозы, если он к тому времени давно уже умер?

Как мог Эдсон так влюбиться в эту непоседливую, вздорную, худую как щепка, брызжущую шальной энергией бразилояпонку-quantumeiro Фиа Киcида?

Впрочем, постойте.

В 2014 году Бразилия вновь, спустя шестьдесят четыре года после того, как Непрощенный, Козел Отпущения, Навеки Проклятый Негр Моасир Барбоза Насименто вынудил всю свою страну онеметь от горя, удостоится чести принимать чемпионат мира по футболу. И вновь, как шестьдесят лет назад, альтернативы бразильской заявке просто не было.

В эти шестьдесят лет уместились целая вечность и пять титулов бразильской национальной сборной на аналогичных первенствах в Швеции, Чили, Мексике, США и Японии. Но никогда еще она не побеждала у себя на родине. Если вам случится смотреть финальный матч в кипящем котле реконструированной Мараканы, которая, увы, теперь вмещает лишь восемьдесят с небольшим тысяч зрителей... Оглянитесь вокруг. Как знать, а вдруг это не просто финальный матч чемпионата мира в Бразилии?

Может быть, на самом деле это последняя битва в конце Вселенной.

PS. «What’s going on here? Edson demands, frowning at the verdigrised plaques. Where’s the 2030 Seleçao that won right here, and 2018 in Russia? When are we?»

Эти слова написаны в 2007 году, задолго до того, как Россия высказала пожелание принять у себя чемпионат мира-2018, подала заявку на его проведение и 2 декабря 2010 года выиграла тендер.

Макдональд явно знает куда больше, чем доверяет бумаге.

Хотя аннотация АСТ, по сложившейся в наших палестинах традиции, безбожно врет с первой же фразы (не получал роман Theodore Sturgeon Award, да и в целом Марусек как-то обделен престижными заокеанскими премиями, не в последнюю очередь из-за своеобразного характера и скептического отношения ко нравам американской фэндомной тусовки), это как раз тот случай, когда концепт-образ, должный возникнуть в моей голове при взгляде на четвертую страницу обложки, идеально соответствует громогласным эпитетам под кислотно-яркой картинкой (привет «Станциям Ангелов» Гэри Гибсона, откуда ее недолго думая скопировали, обрезав полу плаща пылкого рыжеволосого вьюноши на крыше мегаэтажника).

«Киберпанк мертв, а мы еще нет». Изрядно надоели эти рефрены, периодически раздающиеся из самых темных уголков Фантлаба, Либрусека/Флибусты и БСЧ, аки алчное шипение Чужого из вентшахты «Ностромо». Неужто прав великий Гибсон, неприметно сместивший свой писательский фокус не просто назад во времени, а из альтернативной реальности Pax Nipponica, орбитальных колоний и сенсориум-дек от «Оно Сендаи» к нашему, вполне себе узнаваемому миру YouTube, локативных браузеров и вирусоподобного кулхантинга?

Ну что же, в каком-то смысле они правы. Киберпанк ХХ века вполне себе мертв. А вы как думаете, было бы логичным его держать «на капельнице» в эпоху, когда поколения фотокамер, мобильников, ноутбуков и КПК сменяются с частотой времен года (эх, эти бы усилия да в мирных целях на создание ИИ, проходящего проверку по Тьюрингу), а «равновесие страха» осталось не более чем любопытным артефактом коллективного бессознательного времен централизованных низкоскоростных компьютерных сетей и государственно-корпоративной монополии на средства массовой информации? «Нейромант» и «Граф Ноль», в конце концов, не за то ценят, что там к мировой ноосфере с эффектом полной виртуальности хакеры подключаются по телефонному кабелю.

Киберпанк XXI века начинается, ясен пень, с полного переосмысления аппаратной и программной основы, «мокрухи» и «софтухи», говоря словами незабвенного Руди Рюкера. Безжалостный Марусек швыряет читателя в свою вселенную, как в море «ласточкой» с высокой скалы, окружая саранчовой тучей новых понятий (ментары, рассы, NASTIEs aka МОБИ (мобильные роботы-камикадзе, начиненные биологическим оружием), О-корабли, Внукор, чартеры (никак не связанные с авиацией, а восходящие, скорее, к Великой Английской хартии вольностей), арбайторы, скопы, мары), смысл которых доводится в поте лица разгадывать, приспосабливаться к принятому здесь программному коду.

Это тебе не танцы с бубном вокруг устаревшей модели, а окно в живой, полнящийся шепотами и криками, кишащий белковыми, кремниевыми и композитными формами жизни мир. Крутись тут, как знаешь. На произвол судьбы тебя никто не бросит, но и толкнуть падающего не преминет. В точном соответствии с заветами давно стертого из памяти людской (но не ментарской) прекраснодушного немецкого мечтателя. ИскИны Марусека разработаны с учетом всех погрешностей и обидных ляпов, на которые столько пеняли романтику Гибсону, отстучавшему «Трилогию Муравейника» на механической печатной машинке без единой микросхемы в потрохах. Они не просто обладают собственной личностью, они еще и активно защищают ее от окружающих, прекрасно отдавая себе отчет в одностороннем характере человеко-машинного симбиоза в мире после строго локального апокалипсиса. Ментары в совершенстве эмулируют достоинства и пороки своих хозяев, постепенно сращивая себя с человеком в такой степени, что становится затруднительным различить нашпигованное клеточными процессорами и омолаживающими нанороботами серое вещество коры и нейропасту дипломат-класса General Genius, деловито хлюпающую в облепленном адаптерами спутниковой связи контейнере. В этом мире каждый, кто хоть что-то значит и обладает пусть и символической властью над себе подобными, по сути своей – минотавр с искусственными глазами в лабиринте запечатанных биокуполами мегаполисов.

Третья мировая бактериологическая война, конечно, отняла у людей рыбалку на берегу моря или сбор ягод в загородном саду – все эти проступки, впрочем, бессмысленно пинговать в уголовных кодексах. Зачем, если внутриклеточная сигнальная система под натиском вездесущих микроботов просто спалит смельчака заживо?..

Она породила новый всеобщий эквивалент – инаковость, оригинальность, незашоренность. Вот что теперь ценится больше никчемного кэша. Ну и казавшиеся неисчерпаемыми ресурсы реального сектора: земля, вода, нефть, несинтетическая пища. И реальное, а не по голографической связи, общение между людьми (последнее, впрочем, отнюдь не свидетельствует о загнивании здешнего общества; в отличие от азимовских космонитов, оно в любых обстоятельствах сохраняет некоторую имманентную стабильность).

Старичина Мальтус костлявой рукой отдает честь последним героям среднего класса. Это ведь вы так ценили непыльную работенку в стеклянных крольчатниках? Вы засоряли Мировую Сеть лулзами, демотиваторами и холиварами? Вы примеряли на себя медали Специальной Олимпиады? Вы презирали брак и деторождение, видя в них волчьи ямы на пути к языками вылизанным конференц-залам и шоурумам?

Так вот, теперь расходы будут оптимизировать за ваш счет, и никакая кредитная история не будет достаточно благонадежна. Марусек – наверное, первый мастер киберпанка, который всерьез задался целью оснастить свой мир работоспособной и правдоподобной экономической системой. Если выкладки показали, что такую систему можно создать только за счет гекатомбы среднего класса –пусть будет так. Когда-то критики столь же добродушно, как сейчас Марусека, подначивали вихрастого очкарика, вышедшего под всеми парусами в Токийский залив от заброшенной пристани в префектуре Тиба, где вместо неба – телевизор, включенный на мертвом канале.

Ах да… а кого же, собственно, считать по головам? What the hell does it mean? В Римской республике, скажем, эту процедуру применяли при статистических подсчетах к представителям маргинальных слоев общества. Тем, кого поток истории отнес в отстойник цивилизации. От них не требовалось предоставлять никаких подробных сведений – достаточно было лишь знать, что capite censi, «сосчитанные по головам», существуют и в случае опасности могут быть мобилизованы на борьбу с варварами.

Теперь даже эта процедура – предмет особых привилегий и сопровождается шаманскими плясками натасканных на великолепное медицинское обслуживание клонов вокруг контейнера с амниотической жидкостью.

Это не киберпанк мертв. Это белые воротнички уже мертвы, только еще не знают об этом. Действительно, им ведь так никто и не скинул на мыло свидетельство о смерти.

Однажды давным-давно, когда Британская империя пребывала в зените славы, а в Лондоне еще не провели центральный водопровод и канализацию, так что в особенно жаркие летние дни члены палаты лордов вынуждены были заседать в зале с пропитанными хлоркой шторами — чтобы исходившие от Темзы миазмы не повредили здоровью аристократов, — жили-были два друга: живой классик викторианской литературы Чарльз Диккенс, самый богатый и знаменитый писатель своего времени, и его закадычный приятель, соавтор и собутыльник Уилки Коллинз.

В первом же абзаце своего романа Симмонс представляет произведение как мемуар Уилки, который тот завещал опубликовать спустя 120 лет после своей кончины и целенаправленно адресовал нам, людям, живущим в начале двадцать первого столетия. Воспользуемся этим приглашением и сравним культурно-историческую значимость © двух писателей.

Диккенс до сих пор переиздается в колоссальных количествах, хотя и несколько реже, чем при жизни, его произведения активно экранизируют (относительно свежий пример — «Оливер Твист» Романа Полански) и изучают в средних классах на уроке зарубежной литературы. Что с ним сделаешь, он же памятник! Все стилистические и сюжетные недочеты — безумная слащавость детских и женских персонажей, неуместные дозы англиканской морали, оборванные линии второстепенных героев — легко объясняются критиками и списываются на обстоятельства публикации романов Диккенса: они печатались в еженедельниках с продолжением, а по существу, сочинялись «на лету», так, чтобы подстроить сюжет и характеры под требования читающей публики. По сути, Диккенс был для своей эпохи примерно тем же, чем сейчас Пелевин — издательским премиум-брендом.

Уилки Коллинз известен куда меньше, но его самое популярное произведение — «Лунный камень» (1868) — обычно нравится абсолютно всем; это первый и самый известный в XIX веке английский детектив, использующий совершенно необычную для того времени технику повествования — рассказ о происходящих событиях перемежается выдержками из писем, докладами чиновников и полицейских, действие несколько раз переносится от одного персонажа к другому и обратно, представляя читателю мозаичную картину проклятия, нависшего над застенчивой недалекой девушкой благородного происхождения, случайно получившей в подарок украденный из индийского храма самоцвет. Сам Диккенс, долгое время опекавший Уилки и редактировавший его рукописи, признавал, что в этом романе тот даже несколько превзошел своего учителя в писательском мастерстве.

Коллинз страдал тяжким и на то время абсолютно неизлечимым заболеванием — то ли подагрой, то ли сифилисом (из его писем и дневников неясна истинная причина безумных болей в суставах, голове, мышцах и желудке, преследовавших его днем и ночью). Медицина Англии XIX века была в средствах неразборчива, и в результате «симптоматической терапии» Коллинз уже к сорока годам превратился в наркомана со стажем.

Точно неизвестно, какую роль в этом сыграл Диккенс, также вынужденный прибегать к наркотикам после железнодорожной катастрофы близ Стейплхерста 9 июня 1865 года, где писатель получил многочисленные травмы и заработал вдобавок пожизненную фобию в отношении рельсового транспорта. Ясно, впрочем, что в 1865-1870 гг. сотрудничество Диккенса и Коллинза в области литературы сделалось как никогда прежде тесным, но личные их связи стали парадоксальным образом истончаться. Диккенс стал нелюдим и резко изменил стиль, о чем подробно можно прочесть в работах, специально посвященных его последнему неоконченному роману «Тайна Эдвина Друда».

Действительно ли у Джаспера/Друда был реальный прототип, на противостоянии преступным (или оккультным?) замыслам которого Симмонс строит свою книгу? Трудно сказать. О достоверности изложенных в ней фактов вообще нельзя сделать никакого определенного вывода. Дозы опиатов, принимаемых Уилки, растут не по дням, а по часам: Симмонс вполне точен в описании его зависимости, указывая, что в 1865 году, когда начинается действие книги, Уилки принимал ежедневно две-три рюмки опийной настойки, а лет через пять уже пил ее стаканами и перешел на дополнительные уколы морфия. Исподволь, но неуклонно меняется и контекст «мемуарного» рассказа: начинается роман как вполне реалистическое повествование в викторианском стиле (и стиль этот выдерживается безукоризненно), однако уже в третьей главе Коллинз, ничуть не меняя отношения к происходящему, описывает встречу с призраком:

Это не последнее существо из потустороннего мира, которому предстоит возникнуть в «Друде». Чуть дальше нам станет известно, что

Завистник-морфинист Уилки хочет убедить нас, что

Что Диккенс всерьез замышлял

Что в Лондоне

Это все кажется полнейшим бредом, но ведь окружающие поддерживают Уилки в этом мнении. А когда их слов становится недостаточно, на сцене (в буквальном смысле слова) появляется

Там будут

Но кто же тогда написал письмо, в котором сообщается, что

Кто

Кто

Кто

Чего хочет добиться этот странный человек,

Да полно, существует ли он на самом деле или это попросту бред больного,

***

Роман полон отсылок к более ранним вещам Симмонса, прежде всего к «Илиону» и «Террору», а отсылки эти в большинстве случаев провисают за ненадобностью, не играя особой роли в развитии сюжета. Хотя я понимаю, что факты биографии реального Коллинза настоятельно требовалось увязать с биографией Уилки Коллинза, сработанного воображением бывшего школьного учителя литературы из штата Колорадо.

Но все-таки желательно, чтобы хоть одна точка зрения в финале возобладала, разве нет? Конечно, допустимо и прямо противоположное решение, доводящее принципы неопределенности сюжета до предела, но в таком случае конец у романа может быть только один из двух возможных — чистый белый лист или лента Мёбиуса. Оба метода совмещает, например, Кристофер Прист в «Лотерее» (1981), где они ужаты в трехсотстраничный объем и применены с престидижитаторским мастерством, до которого Симмонсу все-таки далеко. Если бы меня попросили рекомендовать идеальное произведение в технике unreliable narrator, я бы привел в пример именно роман Приста.

На мой пристрастный взгляд, Симмонс слегка заигрался в недостоверного рассказчика. Умолчим о том, что отношение читателей к протагонисту неизбежно перенесется на реального Уилки Коллинза, — и я был бы не против, чтобы какой-нибудь беллетрист будущего сыграл такую же скверную шуточку с Дэном Симмонсом и его закадычным приятелем Стивеном Кингом.

Качественная и нешаблонная альтернативка с точкой расхождения в 1348 г. Основана на предположении, что эпидемия чумы полностью опустошила западные страны, а в образовавшийся вакуум хлынули индийцы, китайцы и арабы. Прослежено развитие цивилизации на данной мировой линии вплоть до наших дней. Роман изобилует отсылками к «Трипитаке», «Путешествию на Запад», «Историческим запискам» и «Бардо Тходол», из-за чего временами напоминает «Человека в Высоком Замке»,

Представляет интерес исключительно для фанатов цикла. Математические аспекты психоистории разработаны на уровне, не превосходящем учебник по термодинамике и статистической механике для первого курса. Зато картины Империи времен относительного процветания достаточно любопытны. Так, Трентор предстает не монолитным административно-управленческим монстром, как в основной трилогии, а скопищем самоуправляющихся городков, объединенных разве что авторитетом Императора и его правительства. Такая схема чем-то сходна с системой управления крупнейшим городом нынешней Земли — Токио. Он тоже состоит, по существу, из полусотни с лишним слившихся воедино городов, поселков и общин, а мэрии делегированы лишь некоторые управленческие функции, — об остальном же заботятся местные муниципалитеты.

В двух словах — редкостная чушь, как с литературной, так и (в меньшей степени) с научной точки зрения. Особенно если учесть, что данные многих экспериментов подвергают сомнению само существование темной энергии и необходимость такой концепции, не говоря уже о высокоотрицательных значениях параметра состояния, которые только и способны привести к описанному в рассказе сценарию Апокалипсиса.

Для дальнейшего чтения рекомендую http://arxiv.org/abs/astro-ph/0302506

Очень странная, мрачная, депрессивная книжка, которую легко можно назвать альтернативной автобиографией (Славникова в молодости увлекалась аналитической геометрией и думала поступать на мехмат). Великолепный русский язык, местами — не имеющая себе равных визуализация образов. И крышесносящая психоделическая концовка.

Это, пожалуй, лучшее, что было в русском магическом реализме конца 1990-х.

По тем временам — прорыв, шутка ли, роман вышел за полтора года до «Нейроманта».

Однако на полноценный киберпанк не тянет. Как уже было сказано предыдущими ораторами, поседеть любого сисадмина или криптоаналитика заставит собственно сюжетообразующий тезис: управляющий «ядерным зонтиком» суперкомпьютер подключён к общедоступной телефонной сети, а стратегический симулятор DEFCON не проходит предварительное стресс-тестирование, но инсталлируется и запускается в плотную работу сразу же.

Совершенно неоспоримо влияние романа Бишофа на Кори Доктороу («Младший брат») — взгляните только на обложку. Не сказать, чтобы это пошло Доктороу на пользу.

И все-таки жаль, что книгу так долго не переиздают. Места в ЗБФ она точно заслуживала.

Книжка неожиданно сильная. На уровне Дика времен «Убика» и «Лабиринта смерти». Физически ощутимые картины распада и разрыва причинно-следственных связей личной реальности. Механизм возникновения Болезни толком не объясняется, а жаль.

Намного слабее Азимова и тем более Кингсбери. Вот так, большими буквами — НАМНОГО. Зачем было плодить подобные фанфики, если уже имелось два отличных приквела («Прелюдия к Академии» + «На пути к Академии»)? Это остается загадкой. Воплощение Селдона и его супруги в тела шимпанзе — комиксовый маразм. Хотя в каком-то смысле досаднее такие ляпы, как червоточины вместо каноничных гиперскачков; даже Вольтер с Жанной д'Арк, блуждающие по зараженной инопланетными вирусами виртуальности, после этого кажутся милыми поэтическими вольностями.

К счастью, вскоре произошел успешный мятеж против Второй Академии: увидел свет не благословленный Asimov Estate «Психоисторический кризис», который и основную-то трилогию превосходит по большинству параметров.

Название несет в себе немалый заряд черного юмора, учитывая, что Дэниел Оливо склонен был рассматривать обе Академии только как временные затычки в сливной дыре истории, пока не будет предуготовлено единое галактическое коллективное сознание. Дэниел, которого Азимов обрисовал не столько кукловодом масонского толка, сколько неразрушимым съемным протезом человеческой совести, под конец трилогии фанфиков превратился в одного из самых омерзительных тиранов за всю историю англосферной космооперы, если не фантастики вообще, а Гэри Селдон деградировал до беспомощной развалины, готовой по первому же слову своего бессмертного слуги добровольно-принудительно уничтожить бесценные архивы человеческой истории.

Трудно судить, насколько искренне столь презрительное отношение Брина к старческим изыскам Айзека, а в какой мере навязано правообладателями и Джанет Азимовой, не чуждой откровенных чудачеств, однако все ослабленные узлы он попытался затянуть, все противоречия, как мог, устранил и всю трещавшую по швам конструкцию цикла кое-как снабдил подпорками — даже Шварцу из ранних рассказов 1940-х нашлось место. Ни малейшего сравнения с Кингсбери вся вторая трилогия не выдерживает. Не тянет она на действительно качественный пастиш. Судя по авторскому сайту Брина, планировалось продолжение, но никаких следов его на изд(ев)ательском конвейере не заметно. И это лучшее, что можно сказать о всей трилогии БББ.

Стильная и очень профессиональная книга — во всех отношениях, кроме только компьютерного аспекта: беда у современных детективщиков с киберантуражем, совсем беда. Хотя, когда мне случалось пересказывать сюжет романа друзьям, сама мысль о том, что у Папы Римского еще в 1990-х мог быть компьютер, да еще и подключенный к Интернету, а в Ватикане — функционировать департамент информационной безопасности и внешняя разведка, — часто приводила неокрепшие умы в состояние грогги.

Конечно, залог читательского успеха книги — не «интеллектуальный мейнстрим левой интеллигенции» (Реверте никак нельзя отнести к этому лагерю, такого критика испанских социалистов, как дон Артуро, еще поискать надо), не «тайны и разоблачения католической церкви» и не прочий bullshit. Это книга — признание в любви Севилье. В мировой литературе мало произведений, которые можно было бы без раздумий признать «урбомантическими», книжек, которые создают и фиксируют в сознании читателя мыслеобраз определенного реального города. Навскидку — «Иерусалимский» и «Александрийский» квартеты Уитмора и Лоуренса Даррелла, «Московская трилогия» Орлова, «Распознавание образов» и «Идору» Гибсона, «Подземка» Мураками. Вот в этом ряду работа Реверте занимает почетное место. Кладезь сценарных идей для настоящих и фальштуров.

Кроме того, это еще и очень хороший постмодернистский детектив. Те, кому не понравилось провисание сюжетной конструкции и жалкие потуги Лоренсо Куарта раскрыть хакерскую тайну Ватикана, должны понять, что подобно «поэме без героя» и стихам без рифмы, существуют еще и детективы, в которых разгадка преступления и изобличение преступника не очень важны. Роман Реверте был бы превосходен, даже если бы повествование завершалось

Но в последний миг, словно бы смилостивившись над такими вот критиками, Реверте добавляет мастерский завершающий штрих.

Однако без него книга ничуть не стала бы слабее.

PS. Как и в случае с «Картой небесной сферы», в романе присутствуют интертекстуальные отсылки. В данном случае налицо связь с «Фламандской доской».

Хорошая книжка об искателях сокровищ с немного предсказуемым финалом. Попутно можно прокачать эрудицию в области морской чёрной археологии (Реверте несколько раз подробно останавливается на истории поисков «Нуэстра Сеньора де Аточа» Мэлом Фишером, которая послужила очевидным источником вдохновения для этой книги).

Как всегда у раннего Артуро, очень тщательная работа с источниками и сеттингом, но — в отличие от более поздних его работ — не переходящая грань разумного в ущерб художественной ценности. Доступные аналоги многочисленны, от «Мальтийского сокола» до «Острова сокровищ», но полного среди них нет. Так и должно быть, ведь «теперь уже никто не знает, каково это — выходить в море, искать клад или заниматься любовью с женщиной, не прочитав про всё это ни единой книжки» ©.

Интертекстуальность дополняется отсылками к «Клубу Дюма» (один раз на заднем плане возникает Лукас Корсо).

Действие происходит в параллельном мире, где каждый, совершивший достаточно тяжкое преступление, получает в качестве позорного клейма животное-духа, которое теперь будет всюду следовать за ним, уличая в отъеме чужой собственности либо жизни. Для таких отверженных созданы специальные гетто — Зверогорода (Zoo Cities). Идея довольно бредовая, обличение апартеида слишком напускное и пышущее пролетарским гневом, но быт альтернативного Йоханнесбурга-2011 показан убедительно и устрашающе.

Как реалистический роман — 5. Как городская фэнтезя — 4. Премия Артура Кларка за фэнтези-роман в качестве довеска.

Обложка красивей оригинальной, а вот перевод названия не очень хорош, почему — см. выше.

По существу — очередной психоаналитический трактат в обертке триллера, только на этот раз без магии и гностицизма. Но тема та же — каково будет в обществе выродку-отщепенцу, который всех видит в буквальном смысле до мозга костей, улавливает мельчайшие оттенки человеческих эмоций и ничего не способен забывать. Келлхус, Кэссиди, теперь вот Мэннинг. По атмосфере книжка скорее линчевская, неплохая бы экранизация с омоложенным средствами OpenGL Кайлом Маклахленом получилась. Уповаем.

По тем временам — шедевр, даже без поправки на дебютный роман; представляю, как это читалось в эпоху, когда компьютеры были роскошью и редкостью, а о биотехнологиях вообще мало кто слышал. Концовка слегонца читтерская (опущенный в русском издании эпилог усиливает такое впечатление), но в ней нет ничего принципиально неправдоподобного. Заезженной она кажется лишь тем, кому лень посмотреть на год написания книги.

В плане атмосферы напоминает фильм «Эпидемия» с Дастином Хоффманом. Некоторые сюжетные ходы картины кажутся напрямую заимствованными у Крайтона.

Очень своеобразный цикл. Перечитывать вряд ли захочется, слишком уж сильно разнится мировосприятие: будто на другую планету слетал, куда там некоторым весьма маститым авторам космофантастики — даром что книжка создавалась сразу на английском. Погружение в общество бенинцев и йоруба полное, сопоставимое с африканскими главами «Носорога для Папы Римского» Лоуренса Норфолка, но несомненно более «надежное», поскольку Тутуола сам носитель этой культуры, и стилизация ему как-то без надобности. Единение магии и хай-тека, обещанное в аннотациях к позднейшим изданиям (читал в желтом краснорамочном сборнике 1993 года), явно привиделось переводчику и рецензенту с большого Бо Дуна, поскольку тексты написаны не позднее 1954-го, когда в Тропической Африке кое-где не было не то что электричества, но даже и дорог.

Сборник довольно редкий (да и желтая рамка тому доказательством), так что взялся я за него скорее в исследовательских целях.

Начало было неплохое: честный инициативный инженер раскрывает крупномасштабные хищения в астероидных шахтах и за это упекается прогнившими начальниками в тюрьму, откуда нет возврата и возможности бежать. Даже подумал, что будет достаточно редкая в современной фантастике вариация на тему «Графа Монте-Кристо» (все-таки Бестер на полянке основательно похозяйничал, до состояния выжженной земли). Но потом начинается такой вульгарнейший pulp fiction-квест (в комплекте злые чужаки — больше 9000 шт. — акулы межзвездного бизнеса — больше 10 шт. — зловещий наемный убийца — 1 шт. — и прекрасные блондинки-миллионерши в неглиже — 2 шт.) без всяких признаков авторской мысли и сюжетной оригинальности, что я с трудом заставил себя дочесть сборник до безнадежно слитого финала (собственно, это не то чтобы финал, автор, похоже, просто поставил точку там, где его принудил к этому литагент).

Поразительно, что оригинал опубликован в 1987 году, когда космическая фантастика вроде бы уже выросла из детского комбинезончика, заботливо сшитого для нее золотовековцами. Текст был бы куда уместнее в издании примерно середины 1940-х — начала 1950-х.

Аннотация от АСТ, как обычно, не имеет ничего общего с действительностью:

Роман этот написан первым из всего цикла, еще в 1974 году, но впоследствии неоднократно отвергался редакторами и перерабатывался, пока в нем не осталось практически никаких следов первоначальной версии. Основной претензией издателей к молодому Бэнксу была архитектоника сюжета. Вся книга структурирована как нераздельное переплетение двух противонаправленных хронопотоков на фоне множества локальных войн и стычек, постепенно сливающихся в одну величайшую войну в истории Галактики, где технолибертарианской Культуре, воплощению коммунизма с гаджетами ©, противостоят... да в общем-то, Рок и безжалостная косность всех форм разума. Выиграв войну с Идиранской империей джихадистов-фанатиков, Культура поставила целью преодолеть более фундаментальное препятствие — эмпирически установленное правило о невозможности построить анархо-гедонистическую утопию на белково-углеродной «материальной базе». Все цивилизации, пытавшиеся это сделать, рано или поздно переходили от материальной основы к энергетической форме существования, что называется, «сублимировались», теряя всякий контакт с базовой реальностью и интерес к происходящему в Галактике. Культура выбрала себе иную роль, сознательно воздерживаясь от всяких шагов в таком направлении, — и возжаждала стать стаей цепных псов, охраняющих жизнь и разум от тепловой смерти Вселенной, вгрызающихся в энергетическую решетку гиперпространства и доискивающихся выхода в иные измерения и планы существования без потери физического облика. (Назвать мир Культуры синтетическим и неподлинным на том основании, что «все уже изобретено», можно, впрочем, только при условии, что все прочитанное не оставило никакого следа в памяти: через одно ухо влетело, через другое со свистом вылетело.)

Но не все занятия возможны для граждан Культуры, у которых слегка усложненный кантовский категорический императив буквально в подкорку впечатан — даром что они большей частью не люди и не происходят с Земли. Для этого и нужны рекруты с технически отсталых планет, которым у себя дома нечего терять.

Задание, которое выполняют один из этих варваров — Шераденин Закалве — и его возлюбленная в первом хронопотоке, текущем в обычном направлении и обозначенном арабскими цифрами глав, в принципе вполне заурядно и чем-то напоминает миссию Руматы Эсторского по освобождению Будаха, с поправкой на технические реалии конкретной планеты. Но каких сил стоит Закалве каждый раз возвращаться на службу своим инопланетным хозяевам — знает только он сам. Да еще белый стул для пикников, постоянно возникающий в его кошмарных снах. И эти-то сны принадлежат тонкой, будто паутинными клещами сплетенной, сети флэшбеков, отмеченных римскими цифрами разделов и уводящими нас все дальше в прошлое Шераданина, в сингулярную точку. Туда стянуты, как петля на шее казненного, судьбы самого Закалве, его сестры Ливуэты и парочки добрых приятелей детства.

Долгожданный конец пути Закалве больше всего походит, пожалуй, на древнегреческую трагедию, срежиссированную и поставленную Дэвидом Линчем — с иллюстрациями Сальвадора Дали к буклету о спектакле.

В гл. V Дизиэт Сма, играющая в «Выборе оружия» роль Афины Паллады, говорит Закалве следующее:

Это отсылка к исследовательской экспедиции Культуры на Землю, которую Бэнкс в другой книге цикла датирует 1977 г. Считается (на основании стихотворного эпиграфа), что между полетом Дизиэт на Землю и последней миссией Закалве в Контакте прошло сто пятнадцать лет по календарю кхмеров (но это не простые кхмеры, а полпотовцы, с традиционным циклическим кхмерским летоисчислением эта система имеет мало общего), и таким образом, действие «Выбора оружия» приурочивается примерно к 2092 г. А значит, это одна из поздних книг цикла о Культуре.

Отсюда следует, что аннотация к изданию 2003 года должна быть направлена фтопку, поскольку события романа происходят примерно через семьсот двадцать лет после Идиранского конфликта и не имеют к нему ни малейшего касательства.

Перевод внешне гладкий, но на деле ужасен. Выброшены целые куски текста, перевраны стихи Дизиэт Сма и Шиасы Энджин. Вот пример: стихотворный эпиграф в начале книги.

Оригинал

Перевод

Выводы очевидны. Я только одно отмечу: в каком же Урюпинске надо жить переводчику НФ, чтобы не опознать термин wormholes.

Синопсис выглядит предельно бредово, из-за чего я долго не мог взяться за эту книжку и прочёл её только тогда, когда под рукой ничего более короткого не было. И знаете, всё и правда не так просто. Какими бы мотивами ни руководствовалась Арнасон, но получилось у неё лаконичное и сильное повествование о смерти института героев. Что в земном техногенном, но всё же гражданском обществе, что в не менее техногенном, но кастово-военизированном хвархатском. Обе стороны стоят перед выбором — пересмотреть свои взгляды на неписаные каноны войны, выиграть локальный конфликт и покрыть себя позором перед историей, или придерживаться их и далее.

Герой умер. А его биологический вид должен продолжать себя.

В оригинале название книжки, как всегда у Бэнкса, весьма многозначно: surface здесь означает как физическую поверхность некоторого объекта, например, космического тела, отданного на растерзание наносборщикам миниатюрных процессоров виртуального мира, так и саму текстуру отрисовки виртуальных объектов в 3D, сетку оцифровки человеческого разума или — в переносном смысле — поверхностный, небрежный подход к тем или иным задачам; detail может трактоваться и как деталь какого-нибудь хитрого многоярусного плана с множеством интриг, и как фрагмент рисунка или татуировки, и даже как отряд наружного наблюдения.

Вариант перевода призван хотя бы примерно отразить игру слов.

В романе отсутствуют согласованные указания на время действия, не в последнюю очередь потому, что происходят события книги по большей части в симулированных средах, слабо связанных с базовой реальностью Культуры, но, возможно, это часть какого-то авторского замысла. Есть три варианта: 2770 (если опираться на сведения из инструкции, данной кораблем Квиетуса своей сотруднице), 2870 (если исходить из внутреннего монолога самой девушки) и 2970 г. (если верить интервью Бэнкса Wired).

Культура постепенно втягивается в смутное время, когда угроза самому ее существованию, пожалуй, достигает, а то и превосходит уровень опасности времен Идиранского конфликта. Несколько цивилизаций участвуют в своеобразном ристалище за право контроля над виртуальными мирами мёртвых, прозванном «Войной в Небесах». В среде этих клиентов (Бэнкс, как и в случае с «Алгебраистом», едко пародирует бриновскую сагу о Возвышении, чем-то ему этот автор явно насолил; кстати, есть в романе и Галактический Протекторат, и его Высший Совет, и система передачи знаний от высокоразвитых цивилизаций более примитивным...) существует фракция заговорщиков, чья цель — дождаться, когда отчаявшиеся противники выведут распрю из виртуального мира в реальный, и, свалив вину за это на Культуру, стравить её с цивилизациями примерно равного уровня.

Такое поведение резко противоречило бы исходной установке Культуры на невмешательство в структуру личности разумных существ, в том числе и оцифрованных в посмертии душ. Однако враги Культуры небезосновательно рассчитывают, что в сумятице межзвездного конфликта никто не станет вдаваться в эти тонкие детали, ведь челгрианский кризис (см. «Взгляд с наветренной стороны», к которому здесь имеются прямые отсылки стилистического и технологического рода) уже показал, что Культура в целом и ОО в частности в некоторых случаях способны весьма гибко трактовать собственные законы.

Поскольку, как ранее сказано, события романа отделены достаточно обширным временным промежутком от остальных книг цикла, здесь появляются некоторые новые организации, инопланетные расы и загадки мироздания, например, целых три новых спецслужбы Культуры, которые отпочковались от непомерно разбухшего Контакта.

Язык исключительно богат и сочен, разве что чрезмерно, как на мой вкус, сдобрен матом. Но этому тоже можно найти объяснение: «хорошие девочки» в Ад не попадут...

Если вы читали «Эксцессию» — помните, как обошелся корабль «Серая Зона» с комендантом концентрационного лагеря? Эта превосходная сцена бледнеет рядом с картинами Ада из «Черты прикрытия» — притом что и военный корабль Культуры «За пределами нормальных моральных ограничений» легко задаст жару своему предшественнику, с честью носившему кличку «Живодёр». Боевые сцены романа если и уступают по качеству проработки «Вспомни о Флебе», то мало, а некоторые эпизоды «сошествия во Ад» позволяют назвать этот роман одной из лучших вариаций на тему посмертия во всей европейской литературе. Со времен Данте.

Кстати, и с Вальхаллой, куда все никак не пробьется командир виртуального воинства Альтруистов Дьёрни Ватуэйль, не все так просто и однозначно. Если верить Снорри Стурлусону и Саксону Грамматику, лишь воин, погибший от удара вражеского меча, мог претендовать на попадание в загробные палаты Одина. Некоторые особо предприимчивые перцы, дожив до глубокой старости, даже нанимали удальцов, чтобы умереть от их оружия и соблюсти этот формальный критерий. Правда, скандинавские источники умалчивают о том, во всех ли случаях такой метод был эффективен.

Бэнкс, в общем, тоже: эпилог (в целом и последняя строчка в частности) книги переворачивает все восприятие сюжета с ног на голову и заставляет перечитывать роман еще раз, как собственное продолжение (прежде что-то подобное встречалось только у Приста в «Лотерее»).

Вот только... не обманывайтесь тем, что прочтёте. Следить, как известно, лучше не за кроликом, а за руками фокусника. У каждого свой Ад.

PS Русских переводов этого романа существует два, из них перевод, циркулирующий по сетевым библиотекам и иногда малотиражкам, отличается наличием ненормативной лексики и тщательными комментариями, а для перевода Г. Крылова характерно полное отсутствие и ненормативной лексики, и какой бы то ни было редактуры. Впрочем, с полиграфической точки зрения бумажное издание в серии «Современная зарубежная фантастика. Только бестселлеры» выполнено на достойном уровне и может послужить неплохим подарком знакомым-книгособирателям.

Конечно, если считать, что целью этой книги является прежде всего популяризация идей военной фантастики и киберпанка в послесоциалистической Польше, как делают нашенские рецензенты, то можно далеко зайти. Вот только дела с переводной фантастикой у поляков всегда обстояли куда лучше, чем в Старой Империи. Вполне крепкий, профессионально сделанный образчик военной космооперы. Да, некоторые эпизоды напоминают новеллизации голливудских космобоевиков, красотами и глубинами стиля книжка не блещет, но для «скоротать вечерок» пойдет. Вторая часть дилогии лучше.

И уж с самиздатовскими поделками несопоставимо.

В принципе, замысел интересен, но воплощение просто отвратительное, даже если сделать скидку на манга-ориентацию. «Тупое мочилово» будет слишком сложной и изысканной характеристикой этой книжки. С литературной точки зрения даже краткий курс теории суперструн лучше.

Кстати, это альтернативная история: действие происходит во вселенной, где Япония победила на своем участке театра военных действий WWII.

Лингвистическая фантастика — субжанр настолько редкий, что уже за одно обращение к этой теме можно поднять оценку. А тут еще и 1958 год, до экспериментов Дилени, Уотсона и Чана еще прорва времени.

В целом НФ-составляющая книги может быть сведена к расширенной гипотезе Сепира-Уорфа, но и так неплохо.

Если закрыть глаза на довольно забавную линию компьютерного шпионажа, получится очень неплохой фантастический детектив, местами отчетливо пародирующий азимовский цикл об Академии. Даже клиология — наука, впоследствии перекочевавшая в «Эйфельхейм» в качестве основной движущей силы изысканий Тома и Шэрон — первоначально, по признанию самого Флинна, называлась психоисторией. Специально посвященное клиологии приложение едва ли не круче основного текста. Некоторые примеры, приведенные там, использованы также в работах Мандельброта по фрактальной геометрии и Нефедова по исторической демографии.

Избранный масштаб событий делает их, по крайней мере, всяко реалистичнее, нежели расчеты судеб столицы Галактической Империи на программируемом микрокалькуляторе. Впрочем, спустя много веков именно из Страны Слепых раскрутится Спиральный Рукав.

Великолепное произведение, формально посвященное территориальному спору Испании и Португалии о разделе Нового Света в начале XVI в., а на деле — настоящая энциклопедия позднего средневековья (от Балтики до Гвинеи, от Италии до Индии). Вставные новеллы (о Балтийском море, крысиной войне, нигерийских мастерах бронзового литья) по своему мастерству заслуживают отдельной оценки.