Прямое продолжение «Поведай спартанцам» и на данный момент крайняя книга цикла о становлении Первой Империи Человека (запланирован еще роман «Спартанская Гегемония», но Пурнелл в последние годы предпочитает литературе блоггерство, а когда отвлекается, то занят циклом о космических янычарах). Показан окончательный коллапс СоВладения, его погружение в пучину Великих Отечественных Войн (как известно из «Мошки в зенице Господней», почти полностью уничтоживших жизнь на Земле) и собственно Исход Космофлота, который и сыграл решающую роль в становлении Первой Империи во главе с принцем Лисандром. Образы Лисандра, Тибодо, Колдвелла Уитлока и Фалькенберга сами по себе делают книжку достойной прочтения, даже если бы она и не занимала ключевую позицию в истории будущего Нивена-Пурнелла, которой через девятьсот с небольшим лет суждено вывести человечество на траекторию Первого Контакта с мошкитами. Заключительные сцены — оглашение завещания Лермонтова, интронизация Лисандра Коллинза Космофлотом — написаны в спокойном и величественном документально-журналистском стиле. Жаль, что все продолжения цикла, заполняющие лакуну с 2110 по 3013 гг., относятся к межавторским проектам сомнительной аутентичности.

Действие происходит в начале XXII века, на времялинии, где Советский Союз был реставрирован после лоялистского переворота 1993 г. и, восстановив пошатнувшуюся евразийскую гегемонию, учредил вместе со Штатами всепланетное СоВладение. Открытие гиперпространственного перехода Олдерсона в 2008 г. создало канал сброса демографического давления и удобный способ избавляться от инакомыслящих, но постепенно привело к технологической и культурной стагнации во всемирном масштабе. Та же вселенная использована ранее для совместного с Нивеном Мошкитского цикла и «Звездолета царя Давида».

В центре «Поведай спартанцам», образующей внутреннюю дилогию с «Государем Спарты», --- спартанский принц Лисандр, наемник Легиона Фалькенберга и будущий основатель Первой Империи Человека Лисандр Великий. Лисандр, Фалькенберг и адмирал Космофлота СоВладения Сергей Лермонтов противостоят земным бюрократам-реакционерам и спартанским илотам-социалистам, пытаясь разжечь как можно больше очагов воспроизводства человеческой цивилизации в преддверии неминуемого ядерного конфликта на Земле, который задержался на век из-за учреждения гегемонии сверхдержав, но остается смертельной угрозой выживанию человечества.

В своем роде эталонная планетарно-военная НФ, где преломился колоссальный опыт Пурнелла в области военной истории и футурологической аналитики (его книга «Стратегия технологии» входит в учебную программу американских военных академий). Из русскоязычных аналогов можно вспомнить цикл Игоря Поля «Ангел-хранитель».

Представь себе, что ты муравей.

На что похож твой мир? Как ты его ощущаешь? Какой он на вкус? Что за вибрации исходят от двуногих великанов, занятых своими неведомыми делами там, наверху?

Ты живешь в муравейнике. Среди себе подобных, в гнездогороде, ты обретаешь невероятное семиобогатство химической природы. Послания, созданные на языке молекул, прорываются ослепительными вспышками в твои органы чувств. Временами твое восприятие их так обостряется, что другие сигналы становятся тебе попросту недоступны.

Представь себе, что ты человек.

Ты мал и слаб, ты обитаешь в собственной Вселенной. Вселенной платежей по ипотеке, работы от завтрака до ужина, поездок в переполненном транспорте, редких вылазок в ночные клубы, еще более редких встреч со знакомыми из Ист-Энда или Татикавы, с Харьковского или Парка Культуры, из соседнего двора или с другого конца мира. Твой разум уловлен в сеть социальных конструктов, как нервная система муравья — в сеть молекулярных посланий. Всего-то и разницы, что в масштабах и контексте.

Ты обитаешь во Вселенной возрастом 13 миллиардов 700 миллионов лет. Ее граница отстоит на втрое большее расстояние в световых годах и продолжает удаляться. Ты состоишь из шести с небольшим триллионов клеток, и каждая из них — живая тварь по собственному праву. Ты на десять процентов бактерия, и это нормально. Атомы, из которых ты состоишь, не те же самые, из которых состоял ты десятилетие назад. Ты уязвим и смертен. Вселенная огромна.

«Резонанс» пробует проложить санный путь к тому, что достойно называться Рагнарёком, и предлагает погрузиться в великую галактическую битву, где силы реконструированного человечества и его иномирских союзников противостоят тьме, выползшей из центра космоса. Путешествие тьмы завершается. Началось оно по другую сторону великой пустоты размахом сто пятьдесят миллионов световых лет.

С человеческой точки зрения, эта история началась в эпоху викингов (точнее сказать, немного раньше), продолжилась в Блетчли-Парке и других местах XX века, а главным образом — среди пилотов века XXVII. В нее вплетены и другие человеческие истории, хотя не все персонажи одного с нами вида.

Вселенной потребовалось 13.7 миллиарда лет, чтобы породить «Рагнарёк» и Джона Мини, не пора ли вместе отправиться на вылазку из муравейника?

Неплохая такая ретроНФ (в строгом смысле слова даже не ретро, потому что роман найден в архиве Херберта наследниками, а написан, судя по всему, где-то в 1960-1961 гг., между «Драконом в море» и «Дюной»). С дисковыми телефонами, бумажным документооборотом, мировым правительством и рейсовыми шаттлами --- правда, во вселенной «High-Opp» космические полеты запрещены, так что словом «шаттл» означается сверхскоростной рейсовый корабль для перемещения в пределах планеты.

Судя по всему, руки правообладателей к тексту особо не притрагивались: стиль именно Фрэнка, суховатый, бесстрастный, журналистский, однако богатый хлесткими неологизмами.

Примерные аналоги из числа антиутопий, опубликованных при жизни авторов: «1984» Оруэлла (главу Бюро Психологии у Херберта зовут О'Брайен, nuff said) + «Солнечная лотерея» Дика (мотив хака предположительно беспристрастной компьютерной системы учета общественного мнения).

Подробнее на Medium https://medium.com/@LoadedDice/dissenting-opinion-51b344df245

По манере письма «Идору» несколько отличается от прочих работ Гибсона, и это подчеркивает образ фангерл Кьяры Маккензи --- пожалуй, самая молодая и забавная гибсоновская героиня, даже не девушка, а девчонка, которой надо объяснять, что такое «рабу-хотэру» (отели для секса) и с чем едят содержимое тамошних баров по 20 минут траффика за бутылочку водки. Ах да, рискованно читать прежде, чем разживетесь достаточными деньгами для того, чтобы наметить на представимо близкое будущее поездку в Токио. Книжка может восприниматься как туристический путеводитель по городу и затягивает-с.

За счет возвращения Шеветты третья книга слегка выигрывает у «Идору» даже несмотря на то, что великолепных урбанистических пейзажей Токио здесь не так много (зато картинки картонного города на станции подземки, где обретается умирающий Лэйни, порадуют не только метродрочера, но и любителя хоррора в стиле «Лестницы Якоба».) Мальчишка-аутист Силенсио производит любопытное впечатление, если читать книжку после «Страны призраков»: кажется младшим братом или просто приятелем детства айпадного курьера Тито. Киллер Конрад --- пустота в человеческом облике --- прописан тщательнее нейромантовского ниндзя и в то же время настолько экономно, тянет сказать --- эргономично, что «русский чейн-ган» (о, эта неистребимая любовь русских переводчиков к бесталанным транскрипциям) так и хочется перековать на поводок джармушевскому Псу-призраку. Неудачная карьера Райделла на телевидении служит неплохим путеводителем для жертв талант-шоу. Виртуальная реальность выведена безукоризненно стильно (встречи Райделла с хакерами чем-то напоминают более поздние сцены военных совещаний Ватуэйля у Бэнкса в «Черте прикрытия»). И, как обычно, zeitgeist полностью заменяет кислород. Это там, в месте, где вечный свет. На Синдзюку.

Еще о переводе: буквосочетание ei в Rei Toei (https://github.com/obra/rei_toei) соответствует двум разным звукам, поскольку Toei образовано от Tōkyō Eiga Haikyū = «Токийская компания кинематографического маркетинга». Однако все эти мелочи отступают перед великолепием попадания Пьера Кюри под конный экипаж в... 1096 году.

Редкой стилистической красоты вещь с элегантным макгаффином, оказавшим настолько сильное воздействие на киберпанк, что уже в 1995-м образ, после «Странных дней» Кэтрин Бигелоу и ее же «Диких пальм» (с камео самого Гибсона), прочно закрепился в визуальном иконостасе жанра... ну а потом были Oculus Rift и Google Glass. Несколько подотстали японцы, ну да это не беда: NTT-Docomo уже представила собственный вариант носимых очков дополненной реальности. Годзилла-землетрясение, разрушившее Токио, отзеркалилось в консенсусной действительности Великим землетрясением Тохоку марта 2011 года, а катаклизм, уничтоживший Сан-Франциско и Окленд, --- Нортриджским землетрясением января 1994.

Киберпанк, как всегда, не умер, он уже здесь.

Читано в оригинале и переводе Пчелинцева. Так и не понял, почему фразу «Правда сделает вас свободными» понадобилось соотнести именно с песней «We shall overcome», а не с более ранними грекоязычными источниками I в. н. э., и почему аббревиатура компании NEC передана кириллицей (НЭК), а корпорации NHK --- оставлена без изменений.

Не просто очень скверное продолжение и завершение цикла, а одно из самых провальных в истории фантастики. Такой дикой концентрации ретконовских заплетов и взаимоисключающих параграфов еще поискать надо (ближайшим аналогом могут послужить продолжения и приквелы Дюны).

Не присутствуй Симмонс на множестве конвентов, можно было бы принять его за многопользовательский логин: скачки качества от романа к роману невероятные.

Не напиши Симмонс ничего более, кроме «Песен Эндимиона», его можно было бы смело ставить в одну фалангу с многочисленными авторами одной книги, безуспешно эксплуатирующими стартовую идею --- проблема, однако, в том, что и сам «Гиперион», послуживший основой для эндимионской дилогии, есть одна большая, распиленная на две книги компиляция, пускай и уверенно выполненная (если не считать необъяснимо провисающих сюжетных линий --- чего стоит одно исчезновение Ханта --- и туго затянутых парадоксов неряшливого сюжетостроения, как то болезнь Рахили Вайнтрауб, которую Симмонс позаимствовал из «The Once and Future King» Теренса Хэнбери Уайта и «Winter Solstice» Майка Резника, но до собственной книги пару нужных деталей не донес). А уж типо хэппи-эндистый эпилог, где

К счастью, у Симмонса есть еще хорошие книги, в том числе отличные криптоистории.

Сеттинг в значительной степени противоречит посылкам «Гипериона»: скажем, собор святого Петра, замок Святого Ангела и вообще весь исторический центр Рима соизволением автора оказываются перенесены на Пасем talis qualis, в поле спин-звездолета. В то же время «Гиперион» сообщает нам: и Рим, и Ватикан погибли вместе с Землей (ну ладно,

Кстати, передача названия столицы Священной Империи как «Пасем» указывает на довольно сильное невежество переводчиков: гуглим pacem in terris. Возможно, редакторы посчитали, что в русской транслитерации пойдет нежелательная ассоциация с пацанами. Чоткими и конкретными.

А уж типо хэппи-эндистый эпилог, где

В целом очень крепкий, проникнутый грозным, хотя и неярким, величием рассказ. Ту же тему развивает Саймак в «Гроте танцующих оленей», но у Брауна сделано стилистически лучше. Сказывается только год написания: тут и каналы на Марсе, и высадка на Венере. Да и урановых руд на Земле, честно сказать, едва ли хватит под нужды атомных войн десятков цивилизаций.

Читанный мною вариант содержит отсылку к 1954 году, имеющийся в сети --- к 1949. Кроме того, выложенный вариант страдает избыточным «тыканьем». Наверное, русские переводчики никогда не освоят искусство различать смысловые нюансы двух местоимений, совпавших в английском You. Оно бы ладно, а вот как можно было перепутать 8 тысяч лет (eight thousand) и 80 тысяч (eighty thousand)?

Спасибо за услужливый прогноз моей оценки 9.00, но все же сперва хотелось бы ознакомиться с бесценным уцелевшим экземпляром поэмы.

Читавшие (Yagge, cdewq, эйваз, Абарат), пожалуйста, поделитесь с человечеством своей находкой и подтвердите справедливость многомировой интерпретации.

Не совсем понятно также, кому принадлежат права на поэму. На странице был проставлен знак ©, но издательство-правообладатель не указано.

К сожалению, лишь первая и наиболее успешная книга цикла, «Игра Эндера», написана с позиции, максимально удаленной от мормонских воззрений Карда на природу, технологический прогресс и психосексуальность. Уже в «Говорящем от имени мертвых» миссионерский опыт автора выплывает из бразильских джунглей, а ближе к «Детям разума» протрептическая интонация становится труднопереносима.

Наметившиеся вбоквелы и интерквелы за пределами первых двух романов Теневого подцикла особого внимания не заслуживают.

1924 год, экспедиция Ирвайна-Мэллори исчезла на Эвересте, группа сочувствующих энтузиастов альпинизма отправляется на выручку. Учитывая климатические условия в районе квеста, легко определить главный источник самоцитат Симмонса: да-да, тот самый «Террор» (обложка в этом окончательно убеждает), вот только сверхъестественных элементов в «Мерзости» будет еще меньше (прочитав книжку под определенным углом зрения, их можно не заметить совсем). Кроме того, от «Утехи падали» в качестве загустителя взяты злобные нацисты.

Как всегда, текст под завязку набит историческими деталями и прочими элементами прошивки, создающими эффект погружения. Как обычно, плачевный (в английском есть хорошее словечко futile) исход криптоистории известен заранее:

Проблема в том, что с каждым годом тексты Симмонса становятся все килобайтнее, в очевидном смысле слова, и подчас развязка вырождается в собственную противоположность --- anti-climax. Однако нельзя отрицать, что после мучившей в начале 2000-х депрессии и ее литературного продукта --- ужасного троянского цикла --- Дэн немного оправился и даже прибавил как профессиональный автор.

Остается вспомнить замечание Геймана о том, что начинающих и успешных авторов преследуют разные проблемы. Начинающего автора заботит, как бы опубликоваться. Успешного автора --- как бы случайно не протолкнуть в печать суррогат.

Кстати, отсылка к «Доктору Кто» (The Abominable Snowmen) удовлетворительно спойлериста.

«Доктор Сон» начинается вскоре после событий «Сияния», и я не сильно наспойлерю, если скажу, что призраки отеля «Обзор» сохранили значительную часть паспортной протоплазменной ёмкости и до маленького Дэнни в lucid dreams все же добрались: особой роли в сюжете это не играет, хотя Постоянный Читатель™ получит с полдюжины сахарных косточек, от REDRUM (в русском переводе, если не ошибаюсь, ТРЕМС, сиречь СМЕРТЬ без мягкого знака) до самого Джека Николсона-Торранса, чьи реплики, впрочем, местами выбиваются из «Сияющего» канона. Дальнейшая судьба Венди и Халлорана стимулирует Дэнни по превращении во взрослого Дэна вернуться к духовным практикам папы «пей до дна, пей до дна». В итоге, более или менее бесцельно дрейфуя по жизни, гнобя и размывая алкоголем паранормальные способности, Дэн Торранс оседает в нью-хэмпширском хосписе, где при участии кота помогает безнадежно больным прощаться с жизнью. Собственно, за кошачий хвост Кинг роман вроде бы и вытянул, прослышав о коте-баньши Оскаре из род-айлендского госпиталя. В общем-то читать можно независимо от «Сияния», все необходимое Кинг расскажет для тех, кто опоздал в кинотеатр и на DVD. На правах рекламы в текст внедрены отсылки к работам Джо Хилла, в частности, «NOS4A2».

И пасхалки, пасхалки, пасхалки: 11 сентября, «Бостон Ред Сокс», «Молчание ягнят», саги о хоббитах и мальчиках-волшебниках, советы, как выйти замуж за вампира-миллионера. Кинг пытается отыграть Zeitgeist, но до Гибсона ему в этом очень далеко. Так многие покупают технику компании Apple, не располагая доступом к NEC LaVie. Но случаются моменты, когда нужно-таки взять ноги в руки и выбраться в Японию.

Или хотя бы в Колорадо.

Хиллари Мэнтел считает, что она родилась затем, чтобы написать эту книгу, и данное высказывание вынесено на обложку русского издания.

Во всяком случае, в истории Букеровской премии (первоначальной, а не той, что за афедрон) встречались и куда менее достойные главного приза номинанты, чем роман о Томасе Кромвеле и сватовстве Генриха VIII. Стиль «Волчьей залы» с трудом поддается точной классификации — это не барокко-панк, но и репортерская краткость ей чужда. Мэнтел поставила задачу, в чем-то дополнительную избранной и блестяще решенной Лоуренсом Норфолком.

Последний в «Словаре Ламприера» и «Носороге для Папы Римского» восстанавливал картину средневековья по документам, от которых профессиональные историки обычно воротят носы: опираясь на личные дневники, таблицы приливов и отливов, солнечных и лунных затмений, плохо сохранившиеся торговые книги индийских и африканских факторий, первые венецианские и римские газеты, морские карты, копии гравюр малоизвестных художников... Норфолк не пренебрегал никакой информацией, стремясь наделить собственной позицией в повествовании тех, кто при традиционалистском подходе такого шанса вовсе не имел бы: каторжников, воров, животных, демонов, неодушевленные предметы, природные стихии.

Мэнтел, сохраняя общую постмодернистскую тенденцию современной исторической прозы, берет свое другим приемом. Она склонна описывать хорошо документированные, давно известные, неоднократно обсуждавшиеся в академических работах события — но в большинстве случаев подбивает читателя занять подчеркнуто неортодоксальную позицию. Восприятие переломных моментов английской истории (взлет и падение кардинала Томаса Уолси, разводы Генриха VIII с Екатериной Арагонской и Анной Болейн, разрыв королевства с католической церковью и секуляризация монастырских земель) дается, как правило, через внутренние диалоги Томаса Кромвеля, их свидетеля и участника, и находится в последовательном противоречии с рекомендациями школьных и университетских учебников. Томас Мор, глашатай Просвещения, у Мэнтел представлен как упрямец и фанатик, а сам Кромвель — как прагматичный и дальновидный политик, ставящий во главу угла укрепление королевского авторитета и, следовательно, отдаление феодальных междоусобиц. По существу, «Волчья зала» — первая книга в истории английской литературы, где автор допускает отход от почти канонической трактовки конфликта этих непримиримых противников, приведшего Мора на эшафот.

Собственно, сам Кромвель, как известно, окончил свои дни там же, где и мученик за веру Томас Мор — на плахе Тауэрской тюрьмы. Однако Мэнтел, не впадая в излишний дидактизм, останавливает повествование на 1535 г., когда об опале и казни Томаса, только что завершившего сложную и ответственную миссию сватовства короля к Джейн Сеймур, не могло идти и речи. Нельзя не отметить также, что в биографии Кромвеля по версии Мэнтел имеется значительный пробел — после бегства из родительского дома в деревушке под Лондоном, описанного в прологе, читатель видит Кромвеля сразу ближайшим доверенным лицом кардинала Уолси. О том, как Томас, выходец из крайне бедной семьи, смог добиться столь высокой должности, лишь предвосхитившей, однако, вереницу его грядущих титулов и званий, каждый может строить догадки сам.

Перевод kdm отличный, хотя, видимо, ослабленный редактурой.

Если не ошибаюсь, первоначально цикл задумывался как дилогия, но впоследствии разросся до трилогии. У третьей книжки, планируемой к выходу в 2014-м, есть, пожалуй, все шансы установить уникальное достижение: три Букера за три последовательных романа одного цикла.

Сокращенная ранняя версия заметки для Medium (http://bit.ly/2tTeHNb).

Когда мне говорят, что Нивен уже не торт, я всегда советую не ограничиваться в изучении его творчества напетыми по спутниковому телефону Рабиновича баснями Колесникова. В отзыве на «Чашу небес» я уже отмечал, чем силен дедушка Ларри, и от смены соавтора синергия не тухнет. Тем более Мэтью Джозеф Харрингтон — кто-то вроде Вохи Васильева, бывший фанат межавторского цикла о кзинах, ныне удостоенный чести вытряхивать за мэтром клавиатуру от сигаретного пепла. Поэтому «The Goliath Stone» — почти чистый Нивен постмошкитского периода. Характерные особенности см. в отзыве на «Детей Кольца».

Если «Чаша небес» — это Ringworld Revisited, то «The Goliath Stone» — Lucifer's Hammer Remastered. Помните классический, совместный с Пурнеллом, роман-катастрофу, выходивший на русском с изумительно забавными иллюстрациями? Ну так вот, возьмите Молот Люцифера, покройте его мономолекулярным слоем нанокомпозита, посыпьте щепоткой порошка из сушеной карпентеровской мухи, полейте медицинскими анализами Айн Рэнд (если серьезно, то болезни, от которых исцеляет страждущих своими нанитами Тобиас Глайер, описаны смачно и натуралистично, так что если вам есть о чем вспомнить при слове «колоноскопия», лучше пролистывайте эти страницы) и запустите в космос.

А потом обратно на Землю 2051 года.

Конечно, это по сути не трилогия, а один огромный роман, произволом то ли автора, то ли издателя разделенный на три части. Но его фрагменты обрываются на полуслове, и читать «Рагнарёк» можно по сути с любого места. Наиболее точная аналогия в области мейнстрима – «Облачный атлас» Митчелла. Временной и пространственный охват труда Мини колоссален – от Норвегии девятого века до Луны спустя полмиллиона лет от нашего времени, от Земли до Лабиринта, столицы таинственной расы оборотней-Пилотов, выстроенного в му-пространстве (пишется μ, но читается авторской волей как японское «му» – «не-время-не-бытие нирваны»). Десяток сюжетных линий, хаотично перемешанных в нарезанные тонкими ломтиками главки.

Кажущаяся какофония: от скандинавской саги в киберпанк, от космооперы в роман-катастрофу, от Контакта в постапокалипсис. Но за всем этим чувствуется странное, хотя и несколько эпигонское изящество. Заметно сильное влияние Винджа (гибель планеты Фульгор под ударом аномалии почти текстуально напоминает захват Погибелью высокотехнологичных миров Галактики в «Пламени над бездной»), Зинделла (Пилоты и математически выверенные, сходные скорей с доказательством сложной теоремы полеты в гиперпространстве му), М. Джона Харрисона (линии Кальцони-Блэкстона немного сходны с аналогичной парой Керни-Серия Мяу Гэнлишер, с поправкой на гендерную инверсию), особенно – Уилсона (правда, жизнь, основанная на темной материи, еще не успела стать элементом Малого типового конструкторского набора писателя-фантаста, так что спишем пересечения с «Utriusque Cosmi» на игры разума) и Бира (постоянные зацепления разных культур и эпох, чреватые, в буквальном смысле слова, столкновением прошлого и будущего у врат последней цитадели человечества, очень сильно резонируют с замечательным «Городом в конце времен»). Как видите, произведение Мини хотя и масштабное, амбициозное, но скорее похоже на паззл, чем на гобелен. Финал прописан вяло, туда влезает четверо, а то и пятеро богов из машины.

Довольно высокую оценку ставлю за:

1. Скандинавскую линию воина-берсеркера Ульва. Стилизация отменная, научный базис под старонорвежскую мифологию «Эдды» подведен – иголки в щель не просунешь.

2. Инфосферу (Skein) и метатехнологии XXVII века. Эффект погружения в инаковость очень стойкий, Симмонс вежливо курит в коридоре. Стилистические переходы галлюцинаторные.

3. Лингвистический элемент истории о Контакте; на сей раз ее расскажут на языке запахов.

Одна из самых смелых попыток описать постсингулярную фазу и постчеловеческую стадию существования земной цивилизации. Сеттинг с научной точки зрения проработан так подробно, что попадаются целые страницы, заполненные популярными лекциями по математике и теоретической физике (о другом своем романе, «Incandescence», Иган впоследствии скажет,что «Зак и Рои [персонажи книги] так же одержимы теорией относительности, как и я сам»).

Это сразу сужает целевую аудиторию, мне случалось наблюдать, как «Диаспора» вызывала стойкую невосприимчивость к твердой НФ (и НФ вообще). Известно, что как стилист и рассказчик Иган не выдерживает критики, он силен безумными, но выверенными до последнего коэффициента в формулах идеями. Здесь текст вдобавок ведет себя так, словно интенции автора ему не указ. Начинается как киберпанк, обильно прослоенный рассуждениями о природе сознания в стиле Марвина Мински, затем переходит последовательно в роман взросления, роман-катастрофу, постапокалипсис, космооперу (чувствуется мощное влияние Нивена) и ... даже трудно подобрать термин; скажу только, что «Диаспора» – самое последовательное со времен «Флатландии» Эббота исследование измерений высшего порядка, какими были бы они доступны восприятию отрастившего дополнительные органы чувств человека (а герои Игана, даром что искусственные или выгруженные интеллекты, остаются людьми, квалия у них не меняется: это общий недостаток всех книг, где фантаст пытается показать иной план реальности, на коем законы физики диктуют отличную от нашей материальную природу жизни).

Иган показывает себя убежденным сторонником принципа сильного ИИ и возможности полноценной оцифровки человеческого разума с отказом от «формы существования белковых тел». Судя по яростным нападкам на христианство и буддизм (стиль их просто восхитителен, это одно из редких в романе мест, где писатель заступает на вахту взамен временно ушедших в гибернацию на досветовом полете математика и физика), наукократия и телеснонезависимая постгуманоидная реализация человека представляются Игану неизбежным и желательным сценарием эволюции нашего вида. Однако лучше всего получились в «Диаспоре» отнюдь не главы, где описывается, как бестелые математики решают головоломные задачи в субъективно ускоренном и синестетически обогащенном окружении, а зарисовки умирающей Земли. Кстати, апокалипсис у Игана намечен на 2996 год, через тысячу лет после выхода книги, классический tongue-in-cheek.

Я понимаю, зачем Иган это сделал. Я только недоумеваю, отчего бы ему при всей эрудиции не сконструировать ключевой для правдоподобия романа момент так, чтоб потом не пришлось специально извиняться в комментариях.

Под конец же «Диаспора», задуманная, кажется, оптимистической трагедией, перерастает – совершенно непроизвольно! – в экзистенциальный хоррор (Кинга и Баркера с Брэдбери и Маккаммоном заверните, перевяжите ленточкой и унесите курить в коридоре). Как от бытописания бессмертных трансгуманоидов, которым нечего больше хотеть, так и от нарастающего чувства, что финал сливается, будучи написан второпях. В «Тринадцатом этаже», он же «Симулякр-3», есть знаменитая сцена, когда герой, выпав из виртуальной реальности, доезжает на машине до поворота дороги и видит, что дальше Вселенная заканчивается (в книге 1964 года) или превращается в схематичную wireframe model (в экранизации 1999 года).

Пробравшись до конца «Диаспоры», вы рискуете обнаружить, что в этом месте у автора кончилась фантазия (что дополнительно оттенено

И это в истории не впервые. «Диаспора» – еще и спор с Данте (на порядок убедительнее соревнуется с флорентийцем Бэнкс в «Feersum Endjinn» и «Surface Detail»). Ну так у Алигьери Ад тоже получился куда красочнее и интереснее Рая.

Снова мимолетно вспоминая Бэнкса, отмечу, что в «Feersum Endjinn» постчеловеческие эмигранты-выгруженцы тоже прозваны Диаспорой, но вышла эта книга раньше. Проблемы выживания на умирающей Земле, утыканной порталами виртуальной реальности, там тоже затронуты, но сделано это так, что ... как бы помягче... термальный криптоанализ не востребован.

Несмотря на отмеченные изъяны и обилие безгендерных местоимений (ve/vis/ver), с которыми авторы нотабеноидного перевода не справились вовсе, «Диаспору» можно рекомендовать как тест Тьюринга на совместимость с твердой НФ XXI века и легкую разминку межушного ганглия перед «Лестницей Шильда», «Заводной ракетой» и «Вечным пламенем», где концентрация математической физики выше и бонусом проходят подробные диаграммы.

Учитывая, что книга создана в 1995 году, неудивительно, что с научной точки зрения она уже немного устарела. Особенно это касается бурно развивающейся физики кротовых нор и (супер)струн. Достаточно упомянуть, что после «Диаспоры» вышли в свет работы Красникова.

Известны два перевода романа на русский язык, из которых берусь судить только о выложенном на Флибусте нотабеноидном; по сравнению с ним «Пламя над бездной» в передаче Левина кажется поэзией вагантов. Отдельно переводилась еще глава «Ковры Вана», но оба варианта плохи, причем версия Мирера – в особенности; скажем, «пришельцы с закороченными червоточинами» преобразились в «существ, которые роют ходы в земле, как черви» (!).

По недавней классификации Грегори Бенфорда – история о Большом Дебильном Объекте. Дебильном оттого, что забравшиеся туда земляне чувствуют себя полными дебилами от невозможности понять происхождение, цели и задачи артефакта.

В этом субжанре – безусловная, неподвластная старению классика. Для Кларка – не лучшая работа, хотя крепкая, профессиональная; современным самиздат-певцам эльфийского попаданса до нее как до Ганимеда верхом на пушечном ядре. Но ведь Кларк умел шокировать читателя размахом фантазии, выбить дух из легких, оставить ошеломленно оглядываться: что это было? По сути, именно Кларк ввел в обиход Технологическую Сингулярность, виртуальную реальность, электронные книги, оцифровку сознания, нанотех-ассемблеры и многое другое. Но сделал это еще до запуска первого спутника.

А потом все как-то больше «мимо. И долго безмолвствует лес, следя с облаков за пронесшейся шлюпкой».

Да еще меркурианцы, привыкшие к 600 градусам по Фаренгейту (надо полагать, без экзоскафандров), мерзнут в экваториальном поясе Земли. Ага, спасибо, цейлонского чая «Принцесса Канди» больше не наливать. Очень правдоподобно.

Язык (в подлиннике) сухой, неброский, бедноватый. Заметно бледнее, чем у Нивена с Пурнеллом, создавших второе великое НФ-полотно середины 1970-х.

Касательно издания ЭКСМО в серии «Отцы-основатели» достаточно было бы сказать, что там пропущены две главы. Но я для полноты ощущений приведу еще две цитаты:

«Самый крупный из астероидов, Церера, был обнаружен в первый день XXI века...»

«... если Солнце когда-нибудь превратится в сверхновую планету ...»

Это не Кларк и не Битов. Это лучшие редакторы, корректоры и верстаки отрасли.

Кто виноват? Возможно, пираты?

Очередная незамеченная в русском фэндоме предтеча киберпанка — роман вышел раньше «Истинных имен» Винджа и «Кровавой музыки» Бира, о которых обычно вспоминают, открывая потрясенной аудитории, что Гибсон, оказывается, двигался не вслепую. Он и сам это охотно признает: «И вот явился Город» крайний раз переиздан в оригинале именно с предисловием Гибсона. Зеркальные очки, нуар, сплэттерпанк, наркотрипы, манифестация коллективного бессознательного мегаполиса через аватары. И тяжелый рок. Очень много тяжелого рока и металла, в чьих риффах сюжет заспойлерен еще ко второй главе. Если хэви, пауэр, дэт и гранж вам ни о чем не говорят, проходите мимо. Если говорят, имейте еще в виду, что Ширли написал первоначальную версию сценария к легендарному «Ворону» и с полторы дюжины песен Blue Öyster Cult.

Трудно объяснить без вставки аудиоролика с безвременно погибшего musicmp3spb, почему, – но я добавлю два балла за Сакраменто, хотя ее вмешательство может показаться читтеpским. Ах, какая прелесссть. Здесь вечная ночь и тяжелый дождь, а за бесплатно только птички поют. Или партнеры по преступной зачистке нужника, где не страшатся шарудить лишь города и боги, сторонники жестокого обращения с человекоподобными животными.

Кэ-э-э-э-этц! Муррр-р-р-р!

Хотя стилистически, как и прямой приквел «Трон Кольца», вызывает зубовный скрежет, и не только в переводе, а и в оригинале, прочесть эту книжку необходимо для увязки множества более ранних произведений Нивена и соавторов об Освоенном Космосе, в частности циклов о Кольце и Флоте Миров. Присутствует пригоршня поистине замечательных концепций, от хищников гиперпространства, чем-то сходных с чай-хиртси Бэнкса, до звездных систем из антиматерии, небрежно-изящной НФ-реализации вампирского бессмертия и способов одевания Колец на другие звезды. Защитники Кольца здесь наконец представлены (правда, в единственном экземпляре) как самостоятельная раса, а не химера, преобразованная воздействием вируса древа жизни из прочих гуманоидных форм. Почти все события предшествующих романов оказываются в той или иной мере их стратегической мистификацией (что в целом типично для многоуровневых циклов, где дальние сиквелы не имеют почти ничего общего с премированными первыми книгами, наиболее близкие примеры сопоставимого уровня --- Дюна и Академия).

И, главное, появляется --- пускай на миг под конец книги --- совсем забытое со времен «Инженеров Кольца» ощущение величия и надмирной красоты Известного Космоса.

В целом сольные работы Нивена о Кольце уступают «Чаше небес» и мошкитскому циклу, но многократно превосходят романы Фармера из Многоярусного мира. Хотя и Нивен, и Фармер никогда не опускались ниже определенного уровня, в русской фантастике современности, увы, абсолютно недостижимого.

Нивен в русскоязычной сфере вообще полностью загублен стараниями Колесникова и многопользовательских симулякров, и лишь тот факт, что исходники зачастую очень хороши, позволяет не владеющим английским получить удовольствие от текста. Так и с «Инженерами Кольца».

Изначально Нивен не планировал писать этой книги (как, впрочем, и следующей за нею), и, кабы не многочисленные фактические ляпы в «Мире-Кольце» --- достаточно сказать, что в самом первом издании Земля вращается в сторону, обратную действительной, --- наверняка не сел бы за нее. Видно, что и сочинялась она как сюжетная подпорка к «тройной короне» 1970 г., призванная спасти Мир-Кольцо от столкновения с реальной физикой --- это, впрочем, не удалось, как очевидно после прочтения всего цикла насквозь, от «Мира-Кольца» к неожиданно крепкому, добротному «Возвращению с Кольца», еще не переведенному на русский. Некоторые идеи (использование двигателей Буссарда* и трансфер-систем почвенного слоя для стабилизации астроинженерных артефактов, вирусно-индуцированная фенотипическая эволюция, зеркальное световое оружие, использующее энергию солнца или орудийных систем врага) настолько кинематографичны и технически остроумны, что всплывают потом в самых неожиданных источниках, от «Чаши небес» в соавторстве самого Нивена до «Вспомни о Флебе» и «Водородной сонаты» Бэнкса (у Культуры миры-кольца вообще излюбленный архитектурный дизайн). Но лучше всего, конечно, увязка вселенной Кольца с «Защитником» --- злым, остроумным и самым недооцененным (после совместной с Бенфордом «Чаши небес») романом Нивена. Желающих прочесть о столкновении паков с Кукольниками отсылаю к «Разрушителю миров», интерквелу между «Защитником» и «Миром-кольцом». К сожалению или к счастью, до него загребущие ручки русских переводчиков дискового пространства на битовый мусор пока не добрались.

* в переводе --- Баззарда, nuff said.

После «Инженеров Кольца», где в общем-то безукоризненно увязаны «Мир-Кольцо» и «Защитник» --- самый премированный и самый недооцененный сольники Нивена, --- производит впечатление плохо отрендеренной бродилки в знакомых декорациях. Перевод Колесникова и многопользовательских логинов нечитабелен, но и в оригинале воспринимается очень тяжело и муторно, как статическая текстура с артефактами сжатия. Следует учесть, впрочем, что роман писался в авральном порядке для оплаты издательского аванса за совершенно другую книгу, из цикла об Интегральных деревьях: Нивену, который по жизни отличается феноменальной работоспособностью, превосходной соавторской уживчивостью и чрезвычайной гибкостью демиургии, в кои-то веки отказало вдохновение...

Дэвид Дрейк — историк античности по университетскому диплому, ветеран Вьетнамской войны, впоследствии сделавший успешную карьеру в юриспруденции и бросивший её ради стези профессионального писателя (а ждать признания ему пришлось и впрямь долго). Колоритная биография, не так ли? Трудно ожидать от человека подобных навыков приложения усилий в ином субжанре фантастики, нежели военная фантастика и альтернативная история (навскидку вспоминаются Тертлдав, Вебер и Холдеман). Казалось бы, всё для успеха у него было. Однако Дрейк значительно уступает в популярности трём вышеназванным коллегам по перу. В чём причины? Трудно сказать. Может быть, мешает суховатый, неяркий стиль, больше уместный в диссертации либо научной статье, а не в космо-техногенном боевике или исторической драме.

Ветераны локальных конфликтов обычно пропагандируют в своих книгах пацифистские ценности (ещё раз сошлюсь на Холдемана с его «Бесконечной войной», задуманной и написанной как ответ творениям Хайнлайна, который ни в одном реальном бою не участвовал; и надо признать, что хотя бы по числу наград ответ этот вышел куда как убедительным). Так и Дрейк, рисуя своих наёмников во главе с Лиссеей Дорманн, постоянно как бы намекает нам на всю бессмысленность их деятельности. Правда, примерно до середины книжки получается это у него плохо. По сути, ничем существенным поведение «вышибал» от пьяных эскапад первопроходцев Дикого Запада не отличается. Потискать одинокую официанточку, отрезать гениталии индейцам-аборигенам планеты, пребывающей в каменном веке, да набить друг другу морды на званом ужине семейства Дорманн они всегда горазды, а вот от крупномасштабных вооружённых столкновений активно уклоняются.

Декорации первой трети книги не просто картонны — они точно пришли из Золотого века pulp fiction, когда корифеями американской космооперы считались Гамильтон, Брэкетт и Берроуз (который создатель Барсума). Помните всех этих «баронов Малого Магелланова Облака», которые летали между галактиками на отчаянно тарахтящих в вакууме звездолётах с гиператомным приводом, рассчитывались в барах затерянных колоний слитками ванадия или платины, а желая уединиться, занавешивали вышитыми тряпками экраны гиперпередатчиков? «Спасать — так Галактику, е...ать — так дочь 100500 джеддаков!» — было их стандартным девизом.

Молодой биохимик Азимов, прилежно списывающий социальное устройство Галактической Империи с работ Эдварда Гиббона, выглядит титаном изящной словесности рядом с этими переводчиками бумаги на макулатуру. Ну так вот, Дрейк идеально воссоздаёт дух и букву фантастики той эпохи. Теперь-то я уверен, что это было сделано сознательно. Но уверенность эта пришла ко мне уже после того, как я перевернул примерно двухсотую страницу. А до этого мне стоило немалых усилий держать файл открытым, читая о принципах работы полевого лучемёта Томпсона модели M1928A4, иридиевый ствол которого от перегрева вдвое увеличивается в диаметре.

А вот как поступает с этим перегретым стволом салага-новобранец:

Напомню, температура плавления иридия 2956 градусов. Это драгоценный металл, ценящийся в несколько раз дороже платины.

Но что мы все о плавлении да о плавлении? Давайте лучше сразу перейдём к испарению:

Не забыл издевательски тонкий стилист Дрейк и о вычислительной технике далёкого будущего. Куда там программируемым микрокалькуляторам Электроника МК-61, которыми пользовался для расчётов социодинамики Трентора Хари Сэлдон! Отдыхают и перфораторы, на которых Техник Эндрю Харлан набивал программы Изменений Реальности. Во вселенной Дрейка неимоверно суровы даже не сами компьютеры, а их CPU:

Как только действие переваливает за середину книжки (добирается примерно до планеты Узел Пэксана), характер происходящих событий и, самое главное, реакции персонажей неуловимо, но разительно меняется. Не скажу, что солдаты Лиссеи Дорманн внезапно обретают психологическую глубину, сопоставимую с таковой у персонажей русской® классической™ литературы. Нет. С ними случается кое-что более интересное.

Они начинают вести себя — как марионетки, стремящиеся вырваться из-под контроля кукловода. Как внезапно осознавшие свою виртуальность персоналии онлайнового квеста, чей сценарий невозбранно скопирован из сборника «100 великих путешествий».

Куда-то пропадают все нелепости, отмеченные выше. Никто уже не утирается от потёков иридия и не выцеливает мишень через диоптрийные прицелы. Экраны компьютеров и прицелы автоматов становятся голографическими, джипы получают воздушную подушку, автонавигаторы кораблей и шлюпок — тьюринг-полный искусственный интеллект. Даже танки неизвестного происхождения и непонятного, но грозного назначения, кружащие в, казалось бы, бессмысленном военном танце вокруг озера Хаммерхед на Панкате, оказываются совсем-совсем не тем, за что их принимали жители планеты и тактические советники Лиссеи.

(Тут смутно вспоминаются Ленивые Пушки из романа Бэнкса «Against a Dark Background», но это впечатление обманчиво, поскольку работа Дрейка вышла на несколько месяцев раньше.)

Крови в этой части будет куда больше. О сексе, правда, того же сказать нельзя, по той простой причине, что на весь роман одна сексуальная сцена, да и та проходит без участия капитана корабля Лиссеи Дорманн. Вообще анахронизм будет только один: Дрейк упорно продолжает называть членов экипажа матросами, как если бы звездолёт бороздил не космическое пространство, а воды морей Старой Земли. От этого постепенно в подсознание прокрадывается простая, но неожиданная мысль.

Они не просто так ведут себя как хитрые или, наоборот, опьянённые кровью и оружием варвары. Они играют роли, хотя не знают об этом, причём роли эти им навязал не Дэвид Дрейк. Где-то всё это уже было.

С этой позиции, должен сказать, всё видится совсем по-иному. Куда более изящным и логичным. И сразу становится понятно, например, почему в экипаже один (и только один) иномирец, Рафф с планеты Раконтис. Почему в команде Лиссеи Дорманн две пары братьев, одной из которых не суждено вернуться в порт приписки. Почему в романе показаны двенадцать планет, а не какое-нибудь иное их количество. Почему, собственно, кораблём командует женщина (это, пожалуй, самый головокружительный приём Дрейка). И по какой причине был введён идиотский, на первый взгляд, эпизод с поломкой крана корабельного бака для питьевой воды.

И даже становится понятно, зачем Дрейку описывать, чем всё закончилось.

А если вы так и не догадались о причинах всего этого, автор вам обязательно всё объяснит.

Нет, это ржачно, это действительно ржачно. Один поляк Петр Шериков в лаборатории под заросшими сухостоем Уральскими горами чего стоит. Да и ремонтник, плоскогубцами и отверткой сооружающий из детской игрушки гиперрацию, не умеющий толком читать, но знакомый с понятием фотоэлемента, достоин Idiot Balls' Hall of Fame. Извините, но это не НФ, а юмористическая технофэнтези.

Чтобы оценить экспоненциальный творческий прогресс Дика, целесообразно встык с этим рассказом читать «Ветерана войны».

Экранизация лучше оригинала, что для произведений Дика и снятых по ним фильмов — необычное соотношение; число амулетов увеличено втрое, убраны элементы остросоциальной антиутопии, которые квестовой хроноопере только мешают, сняты неряшливые провисания сюжета, добавлены довольно интересные персонажи (пожалуй, Кэтрин Моррис в роли Риты Данн, фамилия которой явно вдохновлена банком из рассказа, даже лучше Умы Турман в роли подружки Дженнингса). Наиболее существенное же изменение — нещадная децимация характерных для раннего Дика (ср. еще «The Variable Man») дизельпанк-аналоговых архаизмов, порождающих атмосферу вычурной бредовости происходящего. Ремонтник, способный сделать из суперкомпьютера на перфокартах передовое научное устройство XXI века? Фермеры в грязных джинсах на сверхсекретном заводе? Секретарши в шляпках и «платах» (так в переводе) по моде времен президента Трумэна в 2007-м году? Бензиновые автобусы и ракетные корабли до Ганимеда? Что бы ни курил автор, мне такого не насыпать. Ранний ученический Дик со всеми недостатками, это вам не гениальные «Распалась дней связующая нить», «Убик» (вот бы что экранизировать с бюджетом миллионов эдак в 300 терранских неодолларов), «Лабиринт смерти» и «Пролейтесь, слезы...»

Впрочем, это классический page-turner в первобытно-пальповом его понимании, и читается гораздо лучше, чем мучения Хайнлайна в «По собственным следам» на ту же тему. Поэтому 7.

Никому не рекомендую читать до просмотра фильма, иначе можно пропустить один из лучших квестовых НФ-триллеров 2000-х.

Очень добротный, дотошный детектив с минимумом фантастических элементов. Похоже, что послужил одним из источников вдохновения Абрахаму с Фрэнком при конструировании линии Миллера в «Пробуждении Левиафана». Если не считать гигантизма компьютерной техники да телекинетических способностей рассказчика, можно даже причислить к элитной когорте сбывшихся НФ-произведений. В пояс астероидов мы, скорее всего, полетим уже в обозримом будущем ближнего прицела.

Русский перевод в издании 2005 г. (КЧ) отвратителен, особенно выделяются такие перлы, как «Джули кивнула своей головой» и «белтианцы» (обитатели астероидного пояса, по-английски Belt).

Второй по счету роман Шрёдера, исследование информационной экономики, дуализма «мозг-разум» и военного искусства в век космической экспансии дикого нанотех-капитализма. Оказал значительное влияние на Уоттса и его «Ложную слепоту» — описание захвата гигантского миллиардолетнего инопланетного корабля, оставленного, как отвязавшаяся боеголовка, на орбите коричневого карлика, почти текстуально перекликается с посещением землянами «Роршаха». Работа уровня Культуры Бэнкса, action survivor girlfriend присутствует, можете посылать анкеты. Изобилует мифологическими аллюзиями, от буддийских джатак (скажем, название планеты Чандака отсылает к имени колесничего принца Сиддхартхи) до эпоса майя. Интересно решена задача выбора новой laissez-faire мировой религии (мутировавший, потерявший националистический окрас и распространившийся за пределы — возможно, тонущей — Японии синтоизм).

Изящно-косвенно затронута тема вымирания динозавров. Попутно предложены ДВЕ версии разрешения парадокса Ферми (великой рати авторов не хватает даже на одну). В последнее время маятник SETI@home раскачивается преимущественно между третьим законом Кларка “достаточно продвинутая технология неотличима от магии” и исправленной версией его, предложенной Шрёдером: “достаточно продвинутая технология неотличима от природы”.

Тема раскрыта вдумчиво, основательно, с масштабной беспощадной боевкой. Читается и воспринимается не в пример легче Уоттса. Радует аккуратная сшивка гипотезы Бострома-Типлера (идиотской с точки зрения квантовой информатики, но неизменно пленительной как viral trope в НФ) с представлениями Ницше о Вечном Возвращении. Между прочим, слово Permanence в заглавии книги именно к этому ницшеанскому мифу и апеллирует. Кудрявцев в послесловии Уоттса к «Ложной слепоте» передал его как «постоянство», своеобычно ухитрившись выбрать из многих вариантов («перманентность», «неизменность», «неизбывность») самый неточный.

Умная, красивая, жестокая, стильная вещь. Потенциал трилогии или сериала. Неэкономно внецикловая. Не получила крупных премий, прошла почти незамеченной. Впрочем, Шрёдера отсутствие наградных лычек не слишком беспокоит. Он просто пишет — на зависть джентри.

Мураками еще в 2008-м дал краткую техническую спецификацию 1Q84: огромный роман, который призван отобразить и поглотить хаос всего мира так же, как сделал это Достоевский в «Братьях Карамазовых». Роман и вправду огромный. Более чем вдвое превосходит самую объемистую доселе книжку Мураками — «Хроники Заводной Птицы».

Причём даже схемы публикации отдельных томов совпадают: сперва в свет выходили Первый и Второй тома, за ними следовала лавина язвительной критики в стиле «с каких это пор стало модным обрывать повествование на полуслове, распустив сюжетный клубок на середине незаконченного свитера?»

Мураками отвечал, что, дескать, так тоже можно писать, и повествование (моногатари) отнюдь не обязано быть сюжетно завершённым, как это типично для классических японских самурайских сказаний. (Не зря в 1Q84 значительное место занимают эпизоды, когда молодая писательница Фукаэри вместо того, чтобы прямо ответить на заданные ей вопросы о природе её литературного дара, читает своему редактору Тэнго или собравшимся на её пресс-конференцию журналистам отрывки из «Повести о доме Тайра».)

И, выдержав многозначительную гроссмейстерскую паузу, выпускал Третий том, что автоматически... утраивало прибыли издателей.

На этом сходство романов, впрочем, не заканчивается. Действие «Хроник Заводной Птицы» — в своём роде замечательного произведения, и впрямь истинно джойсовского масштаба, — тоже отнесено к 1984 г. Но если в «Хрониках» это несомненно наша мировая линия, то 1Q84 ближе к хроноопере и фантастике о путешествиях в параллельные миры.

«Хроники» — книжка об утере и открытии себя, осовремененная японская версия мифа об Орфее и Эвридике, евангелие от новообращенного дауншифтера. Там есть действительно незаурядные страницы.

1Q84 — это, вроде бы, литературная версия «Хорошо темперированного клавира» Баха (по крайней мере, сам Мураками так утверждал о первых двух томах, забывая уточнить, что с куда большим успехом такая схема была применена в «Стране чудес без тормозов и Конце света» и «Кафке на взморье»). Но только вроде бы. На самом же деле куда больше подошёл бы этой книге формат блога. Эдакий ЖЖ с функцией произвольного растяжения текста за счёт межстрочного клея (то, что в TeX управляется параметром \glue). Такое впечатление, что книжку можно было бы продолжать до конца света или, пользуясь внутритекстовыми аналогиями, до заката зелёной Луны. Реально ни о чём. Сюжет не то что провисает, его почти и нет. Встречаются отдельные удачные места, но это неизменно самоповторы или аллюзии на тексты других авторов, главным образом европейских, но иногда и японских.

Дословно переписаны «Битва в заливе Данноура» и «Побег Минамото Ёсицунэ из столицы». Призваны духи Лао Шэ и Нацумэ Сосэки, которым Мураками отдаёт должное вставной новеллой «Кошачий город». Где-то рядом бродят тени Томаса Манна (Волшебная гора, Кошачий город и санаторий в Тикуре — по существу идентичные с точностью до конформного отображения манифестации царства мёртвых), Стивена Кинга (Джонни Смит в «Мёртвой зоне» самоубийственным покушением корректирует судьбу сумасшедшего кандидата в президенты; феминистка Аомамэ с лёгкостью рушит всю свою карьеру и даже жизнь, перелетая в параллельный мир на охоту за мужчинами, которые ненавидят женщин), а прежде всего — самого Харуки Мураками и его героев: собакоголового Усикавы из «Хроник заводной птицы», невесть какой червоточиной переползшего в мультиверсум 1Q84, Кафки Тамуры из «Кафки на взморье», Недостоверного Рассказчика из «Страны чудес без тормозов».

Но это были другие герои и другой Мураками. А от этого толстенного романа, как сказала бы классик уральского магического реализма, осталась одна бумага.

Гейман, начинавший в индустрии комиксов как сочинитель и иллюстратор, приятель и верный соратник Алана Мура, очень долго не мог избавиться от комиксовой же манеры письма и выработать стиль, позволяющий безошибочно отличить его от собратьев по перу и клавиатуре, притом что талант Нила никто сомнению не подвергал. Однако все награды, которых был удостоен Гейман до выхода «Американских богов», что-то скажут только ценителям и знатокам комиксов. Даже «Звездная пыль» получила всего лишь не слишком престижную Mythopoetic Award, своего рода «утешительную косточку» для обойденных вниманием жюри BSFA и Bram Stoker Prize. И вот в 2001 году Гейман выдал на-гора книгу, которая тут же собрала «большой шлем» жанровых наград SF&F (Hugo, Nebula, Locus) плюс еще несколько менее значимых. Именно тогда Стивен Кинг произнес слова, вынесенные блурбом на обложку первого русского издания романа: «То, что он [Гейман] в одной с нами команде, — большая удача».

Кинг здесь имел в виду не только жанры фэнтези и хоррора, в которых сам к тому времени стал кем-то вроде живого классика, но и простое житейское обстоятельство, послужившее Нилу толчком к написанию книги — переезд в Америку. Действительно, трудно представить, чтобы такое произведение создал человек, чуждый иммигрантского опыта в крупнейшем плавильном котле мира, усаженном по ободу крышки перезревшими большими яблоками.

Гейман использует традиционные для американской литературы жанры road story и хоррора, во многом следуя канве, проложенной Кингом, Фолкнером и, конечно же, Дэвидом Линчем: читая «Американских богов», временами забываешь, что Гейман не имел никакого отношения к созданию «Твин Пикса» и «Шоссе в никуда». Культурный багаж, потребный для ориентировки на страницах увесистого томика, в принципе вполне устроит автостопщика: хотя число главных персонажей приближается к двум дюжинам, а использованных мифопоэтических традиций — к полутора десяткам, замаскированы они не слишком старательно. Так, любой человек, знакомый с этимологией названий дней недели в германских языках, без труда распознает скрытую личность Мистера Среды (Mr Wednesday), нанимателя и попутчика Тени.

Но Гейман и не ставил, видимо, задачу запутать читателя и увлечь его в эстетико-семиотические лабиринты. «Американские боги» — это не мистический триллер или бытописание нравов американской глубинки, бесконечных рецептов вишневого пирога, коими новеллизаторы Твин Пикса загоняли килобайты в гробовую доску франшизы, вы тут не найдете. Это книга о судьбе религии в постсекулярном обществе, о соотношении коллективного бессознательного и стандартизируемой обществом жизни. О том, как первобытные ритуалы инициации и жертвоприношения, симпатической и любовной магии переосмысливаются и актуализируются в насквозь пропитанной постмодернистскими идеями, будто мощным энергетиком или, напротив, консервантом, культуре.

Не знаю, читал ли Гейман во время работы над книгой «Хазарский словарь» Милорада Павича — вполне возможно, что и читал, поскольку другая знаковая работа в жанре гипертекстового романа, знаменитая фантасмагория Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе», упоминается в «Американских богах» несколько раз. Поведение пришлых богов и демонов, кобольдов и брауни, нагуалей и фюльгья в Америке Геймана мало чем отличается от паттерна, заданного принцессой Атех в эпилоге «Хазарского словаря»: «Хазары переродились в евреев, и я вместе с другими приняла иудаизм и получила израильский паспорт. Что мне делать одной на свете? Если бы все арабы стали евреями, разве вы одни остались бы арабом?»

Привезенные иммигрантами в заплечных котомках и кейсах, тряпичных мешках и деревянных сундуках, шкафах и чемоданах, книжных ящиках и письменных столах существа подчиняются правилам общежития, которые предлагает им суровая хозяйка — Новая Атлантида, Най-Брезил кельтских сказок.

Джинн из Руб-эль-Хали «бомбит» таксистом на улицах арабского квартала в Нью-Йорке и подтирает за обкуренными пассажирами жидкое дерьмо с обивки сиденья.

Барон Суббота, покуривая лучшую кубинскую сигару, терпеливо рассусоливает новогодний бизнес-план наркотраффика на раёне неповоротливым лоа умерших, которые только и горазды совать свои обрезы куда ни попадя и отпускать сальные шуточки, непонятные никому, кроме них самих.

Пан подвизается комиком в послеполуночном шоу, следя, чтобы давно не стиранный сюртук ненароком не открыл всевидящему оку кинокамеры козлиные ноги и короткий хвост.

Антиной, которого все путают с мужем Анджелины, скитается по голливудским коридорам в сопровождении нескольких амазонок, объевшихся анаболиков на съемках очередного пеплума.

Мать войны Морриган, воткнув иссиня-черное перо в готскую прическу и привязав к отворотам кожаной куртки воронью лапку, носится вместе с молодежными мотобандами по заброшенным поселкам и ведет скрупулезный подсчет павших в неравной битве со СПИДом.

Трикстер Локи развлекает карточными фокусами соседей по СИЗО.

Равви бен Бецалель и его голем подвизаются в компании по перевозкам бытового барахла.

Анубис прозябает на положении гробовщика в захолустном городишке, где на дворе всегда февраль, а цветы для венков едва пробиваются сквозь трещиноватый асфальт.

Даже индейским духам так солоно, что хоть волком вой:

Гораздо лучше себя чувствуют те, кто рожден и вскормлен уже в новом веке. Боги компьютеров, Интернета, реалити-шоу, мыльных опер, автомобилей, самолетов, фастфуда, автозаправок, подземки, фондовых рынков, сабпрайм-ипотеки, многоуровневого маркетинга.

Да что там — даже мастерам Золотого века НФ и Новой волны нашлось место в пантеоне Геймана: настоятельно рекомендую обратить внимание, как зовут шерифа городка Приозерье.

Старые боги собираются на последнюю битву против Новых, не забыв опрокинуть парочку-другую стаканчиков кока-колы и заглянуть в телепрограмму на следующий день после конца света. (Очень уместно тут смотрится дата публикации романа — 2001 год. Кулак Аллаха, или кого-нибудь, кто решил подделаться под его повадки, уже занесен над Нью-Йорком.)

И только выпущенный из тюрьмы вдовец по прозвищу Тень, кооптированный в частные детективы очень странным старикашкой по прозвищу Среда, беженцем из дальнего-предальнего края за северным морем, — пытается удержаться над схваткой.

Впрочем, он ведь и сам бог, хотя Гейман ни разу не называет его истинным именем.

Но угадать это имя, конечно, не составит вам большого труда.

Своеобразный путеводитель по стройплощадке Дома Разумов Культуры, возведенного и украшенного в старых традициях барокко в «Черте прикрытия» восемьсот лет спустя.

Москва не сразу строилась, Дом Разумов начали возводить с нескольких сторон одновременно: Проблема Выхода за Рамки Контекста, цивилизационный аналог остановки предложения на точке, бесцеремонно распахивает пропахшие нафталином шкафы Культуры — полноте! взгляните-ка! в те времена, когда Excession только начинало путешествие по измерениям, у кораблей Культуры еще водилась полнофункциональная биокоманда, с навигатором и капитаном!

Один этот факт потрясает больше всех остальных диковинок книги — великолепной, филигранной, невыразимо бедной, беспощадно кастрированной распечатки дискуссий в гиперпространственном чатике.

Здесь вам и глухое упоминание об Азадианской империи из «The Player of Games», выброшенное при АСТовском переводе — ну что вы, а каким он мог быть, перевод книжки об искусственных интеллектах, как не франкенштейновским подстрочником без всякого понятия о русском, английском и марейне? — 2067 год, семисотлетие победы в Идиранском конфликте, где-то на другой стороне Галактики Элементы, обычно ассоциируемые с Особыми Обстоятельствами, уже копаются в засорившемся нужнике внегалактической цивилизации, моделируя Проблемы Выхода за Рамки на примере лудоманов из Большого Магелланова Облака. А вдруг соседи из Андромеды припрутся с ответным визитом в мгновение ока? У них ведь там, знаете ли, яблоку негде упасть.

Корабли Культуры, склочники и идеалисты, мерзавцы и мечтатели, отшельники и спящие агенты, нещадно пришпоривают межпространственную Решетку, извлекая из нее на проекты астроинженерного масштаба неисчислимо малую долю источаемой первородной инфляционной сингулярностью энергии; носится из одного конца Галактики в другой в поисках приключений на свою надежно застрахованную от опасностей задницу пылкий вьюнош Генар-Хофен, трахая всех подряд, от светских львиц до аватаров всесистемника Культуры; сорок лет носит ребенка во чреве затворница башни на берегу морском Дейджель Джиллиан; троллят друг друга в межзвездной уютненькой эхе эксцентрики и сумасброды, цветет буйным цветом в реперной точке всего цикла (отсюда есть пошла «Водородная соната», где чатикам отведено еще больше места, а Разумы не раз вспоминают «незлым тихим» слонов в посудной лавке из Банды «Интересное времечко»; на эксцентричные выходки «Спящей службы» кивает Ледедже Юбрек аватар всесистемника Сенсия в «Черте прикрытия»; через двадцать лет после Выхода за Рамки Контекста отправится в безнадежный гамлетовский квест по многоярусному пустотелому миру принцесса-воин Джан Сери Анаплиан из «Материи») основное и завидное качество Культуры, ее Галактики, да и жизни во Вселенной в целом.

Excession.

Излишество.

Поделилось бы оно с Йеном Бэнксом хотя бы тремя процентами на спасение при химиотерапии; в эти самые дни на томографическом обследовании решается, стоит ли вообще к ней прибегать или же сразу перейти к Сублимации.

Если сыграет первая ставка, мы можем еще увидеть в печати очередной роман цикла, замысел которого уже созрел, да вот на экран медсканера не ложится.

Если выпадет на вторую, Бэнкс наверняка увидит по Ту Сторону много-много интересного, как и его бесшабашная ITG.

Зачем все это нужно? Зачем все это было нужно? А просто так.

Перевод Фроленка, как уже отмечено, не имеет почти ничего общего с оригиналом. Новый перевод в серии ЗНФ бесспорно лучше, но чувствуется (уже по названию), что аж два редактора, корпевшие над ним, приложили заметные усилия, чтобы читатель постоянно задавался вопросом, а за какие, собственно, достоинства Бэнкса считают одним из величайших стилистов англосферной НФ, и кое-что там выглядит не менее странно, чем в первом издании. Беглое сравнение с подлинником показывает, что, к примеру, меры длин в системе единиц Культуры упростились до земных километров (1000 м вместо 1024 м и кликов), скептики-эленчи преобразились в «эленчей-зететиков» (да, слово zetetic «скептик» редкое, но в философских словарях присутствует и на русский обыкновенно не транскрибируется, а калькируется по смыслу), «Спящую службу» (Sleeper Service) зачем-то перекрестили в «Спальный состав», затушевав тем самым многоуровневую игру слов*, а «Курсокорректор/Корректировщик» (Attitude Adjuster) превратился в «Миротворца»; галактику Лев II путают со светилом 2 Льва (Лев-Два), основание счисления 256 озвучивают на манер сурдоперевода «два-пять-шесть».

Ладно, хватит, пожалуй. «Это сторонняя разработка».

Похоже, данный роман еще долго будет ждать адекватного издания на русском.

* Например, можно усмотреть в этом имени отсылки к sleeper agent/cell — «спящая ячейка; законспирированный агент», secret service — «спецслужба», sleeping car — «спальный вагон», sleeper car — «непримечательная по виду машина с отличными двигателями; скрытый фаворит автомобильной гонки». Стоит отметить также, что в период Первой и Второй мировых войн тяжеловооруженные морские суда, замаскированные под торговые или корабли нейтральных стран, зачастую применялись как приманки для подводных лодок и неожиданно открывали огонь, подманив врага вплотную; такие суда в британской флотской терминологии именуются special service ships или sleeper ships.

Гамильтон известен своим пристрастием к романам, которые в бумажной версии могут использоваться как орудие убийства не только времени, но и каких-нибудь теплокровных млекопитающих (см. также http://fantlab.ru/work365096#response221940). Справедливости ради, обычно такая протяженность книг сюжетно обусловлена — действие разворачивается на пространствах в сотни кубических светолет и оперирует энергиями, контроль над которыми разве что сфера Дайсона обеспечивает (да, это жирный спойлер). Тем не менее работы Гамильтона вызывают во мне примерно такое же чувство, как в свое время книги Диккенса и Толстого, а позже, когда я с облегчением спихнул классику школьной программы в шреддер, — произведения Мердок и Норфолка. Да, проделана большая работа. Да, создана вселенная с огромным потенциалом, рассчитанная на добрый десяток сюжетных линий, квестобродилок и стратегий, экранизаций (ненужное зачеркнуть). Но тут же вспоминаешь, что почти одновременно со «Звездой Пандоры» вышел «Алгебраист», где во вдвое меньший объем втиснута зверски симпатичная, извергающая релятивистские джеты отменного юмора и посылающая гамма-всплески словотворчества Галактика с миллиардолетней историей, безусловно оригинальная во всех отношениях, сценарно выверенная во «внутреннем кинематографе». И сразу глубоко вторичное творение Гамильтона как-то блекнет, хотя давление томика на полку остается прежним: манипуляция гравитационными характеристиками окружения не достигнута. Супротив лучших космоопер современности «Звезда Пандоры» скорее равнозначна «Теории большого взрыва», и не случайно Шелдон возникает уже в прологе (чтобы задержаться на тысячу триста лет и полдесятка книг: к «Бездне за пределами грез» Найджел уже фактически в императора Галактики превратился).

Впрочем, кишащая воинственными примами Дайсоновская Пара сходу напоминает даже не миры Бэнкса, а систему Мошки из сорокалетней давности шедевра Нивена с Пурнеллом, «Мошки в зенице Господней», исчерпывающего исследования неомальтузианства в космических масштабах. Если бы Кевин Реннер, Салли Фаулер и мошкиты-Посредники не додумались до блокады точки Олдерсона в Глазу Мерчисона, вторжение мошкитов в Империю Человека, вероятно, выглядело бы не менее убедительно, чем атака на Содружество. Со вселенной мошкитского цикла работу Гамильтона роднит и сравнительный дефицит звездных кораблей как таковых: действительно, зачем умножать космические крепости без необходимости, если довольно одного тяжеловооруженного крейсера, чтобы заблокировать проход в червоточину, связующую тот или иной мир с галактической транспортной сетью?

Если не боитесь клиффхангера, спокойно относитесь к перспективам истребления человечества инопланетными захватчиками и способны продраться сквозь одиннадцать сотен страниц убористого текста, эта книжка для вас. Я скоротал с ней довольно неприятное перемещение по поверхности Старой Земли продолжительностью восемнадцать стандартных часов. Однако лучше воспринимать ее в оригинале, поскольку русский перевод от ККФ, судя по ознакомительному отрывку, своеобычно коряв.

Пожалуй, единственное произведение «цейлонского периода», достойное котироваться наравне с шедеврами, созданными Кларком в Золотом веке НФ («Конец детства», «Город и звезды»). Поскольку Шри-Ланка описана с натуры и с огромной любовью, создает полный эффект погружения, несколько разбавляемый мелкими анахронизмами (скажем, глава буддийской сангхи назван прелатом, хотя это слово традиционно используется применительно к священникам Римской католической церкви).

Фанатик прогресса инженер Морган, чье имя Vannevar созвучно английскому whenever --- «когда угодно», выведен несколько отталкивающим персонажем, но Кларку, похоже, нравится: отступления с критикой религиозного мышления приписаны не столько самому Моргану, сколько закадровому повествователю. Разумеется, развитие техники Кларк экстраполировал не безукоризненно точно: в XXII веке продолжают использоваться пленочные камеры, «инфопульты» и прочая аналоговая техника; правда, это можно списать на кропотливое восстановление мира после ядерной войны --- как именно заставили сверхдержавы отказаться от имевшихся арсеналов ОМП и орбитальных группировок, а затем и вовсе подчинили Мировому правительству, Кларк умалчивает, но едва ли этот процесс был мирным и безболезненным.

Обращает на себя внимание полное отсутствие в книге упоминаний об СССР: Кларк верно прочувствовал тенденции глубокого экзистенциального кризиса Восточного блока, нараставшего в конце 1970 --- начале 1980-х, и почел за лучшее не наступать на грабли, больно стукнувшие по лбам Ларри Нивена с Джерри Пурнеллом (те в спешке вынуждены были переквалифицировать свою историю будущего вселенной СоВладения из вероятной в альтернативную с точкой бифуркации в 1992 г.). Азимовские по духу цитаты из ненаписанных книг и энциклопедий позволяют, однако, установить, что русские как нация в мире «Фонтанов» уцелели и даже поддерживают в рабочем состоянии космодром имени Гагарина.

Из вышеупомянутых цитат особо хочется отметить фрагмент доклада к двухсотлетию Тойнби, где Кларк устами историка конца XXI века высказывает мысль, что победа франков над арабами при Пуатье, остановившая продвижение ислама в Европу, сыграла резко отрицательную роль для объединения и прогресса земной цивилизации. Это мнение, мягко говоря, оригинально, я с ним не согласен, однако как основа для построения альтернативной истории победа арабов над войсками Карла Молота весьма перспективна. Удивительно, что кроме «Фонтанов рая» этот мотив всплывает еще только у Кирилла Бенедиктова. Вероятно, его разработке мешает недостаточная информированность евроатлантических и славянских авторов об исламской культуре.

Тема Контакта проходит фоном и отсылает к «Свиданию с Рамой», где через Солнечную систему тоже пролетал огромный инопланетный артефакт. Реализована так, что лучше бы Кларк за нее не брался. Сильно насмешил разгром инопланетным искусственным интеллектом теологических выкладок Фомы Аквинского --- критика религиозных представлений одного вида существами другого вида бессмысленна именно ввиду существенной биологической обусловленности этих представлений. Средневековая теология и схоластика, кстати сказать, с точки зрения системной сложности ничем не лучше теории струн, предлагающей выбор между 10 в 500-й степени вариантами ландшафта Вселенной, а что уж говорить о философии буддизма, свободно оперирующей аналогами функций ленивого бобра в теории вычислимости.

Эпилог существенно портит впечатление от книги, но понятно, что Кларку понадобилось провести параллель с «Концом детства», да и с ранним своим рассказом «Одержимые», где выведены инопланетные оборотни, попавшие в ловушку на первобытной Земле. Катастрофические изменения уровня солнечной радиации как повод к терраформированию других планет Солнечной системы служат также фоном рассказа «Экспедиция на Землю». Наконец, тема строительства космического лифта поднята в последней книге Кларка, совместной с Фредериком Полом, «Последняя теорема».

Это довольно типичная и в то же время стоящая особняком для Бэнкса вещь — с бессмысленным, по сути, квестом за уникальными артефактами (в данном случае Ленивой Пушкой, Lazy Gun), c мощно, стильно, красиво, жестоко прописанной главной героиней (Шэрроу, Sharrow, возможно, portmanteau от shallow — «мелководье, отмель» и sparrow — «мелкая птаха»; в русском переводе невесть почему Шэрроу превратили в Шэррис), причудливым смешением high tech и low life (планета, где разворачивается действие, вместе со своим солнцем удалена на миллионы световых лет от Галактики, так что населяют ее, строго говоря, совсем даже не люди в земном смысле этого термина; Голтер закоснела в умеренно просвещенном феодализме — и тем не менее успешно продолжает ползти вверх по сигмоидальной кривой технологического развития без Сингулярности, правда, в виду того, что Культура назвала бы Проблемой Выхода за Рамки Контекста), переработкой детско-юношеских черновиков (исходный вариант романа написан в 1975 г., видимо, в качестве полемики с «Мошкой в зенице Господней», где впервые описана и подробно исследована модель развития цивилизации, навеки запертой в системе одной звезды без доступа к сверхсветовым путешествиям).

Столь же привычно отвратительное качество издания на русском (достаточно сказать, что при переводе выброшен эпилог, резко меняющий восприятие концовки).

Это не Культура. Но голтерская цивилизация будет в каком-то смысле даже интереснее — легко построить бездефицитную анархо-либертарианскую утопию, черпая щедрой горстью энергию из межпространственной Решетки, а попробуйте-ка выжить и не вбомбить себя в каменный век с фазы первых орбитальных станций и колоний в ближней системе, не располагая ни единым намеком на существование измерений высшего порядка, кроме загадочных, не чуждых черного юмора свойств Ленивых Пушек, что, будучи повернуты вверх или вниз, втрое отличаются по весу, а нацеленные на подлежащий уничтожению объект, истребляют его всякий раз иным способом.

Это не Культура, но в образе аристократки-изгнанницы Шэрроу несомненна перекличка с живущей сорок лет на берегу моря с нерожденным ребенком во чреве Дайджель Джиллиан из одновременно опубликованного романа «Excession».

Это не роман о Контакте, даже не космоопера как таковая, но чем хуже небрежно намеченное всепланетное дерево, единственное крупное живое существо одного из сестринских миров Голтер, — симмонсовской Рощи Богов, а псевдоразумная Ленивая Пушка — по-женски ревнивой и безжалостной Семзаринской Метелки из «Черты прикрытия»?

Это не мейнстрим с непременными у Бэнкса (просто Бэнкса, без М.) БДСМ/инцестными заплетами, но по богатству и обманчивой легкости языка «На темном фоне» (я бы передал название именно таким образом) с легкостью обставляет проползшие в университетские литературные курсы «Осиную фабрику» и «Пособника» -- феномен разительного обеднения, словно бы аскезы Бэнкса при переходе от НФ к реалистической прозе заслуживает отдельной заметки; субъективно, сам Бэнкс (который М.) объясняет его причины устами аватара суперлихтера Культуры в «Водородной сонате», последней своей работе фантастического оттенка.

Это не крутой космо-техногенный боевик в стиле «Вспомни о Флебе» или «Черты прикрытия». Книжка нарочито медленная, почти медитативная, но раз за разом сквозь изящную ширму сеттинга ехидной дулей просовываются экшен-сцены погони за сокровищем, достойные поездочки персонажей уэстлейкова «Проклятого изумруда» на локомотиве «Мальчик с пальчик» в психушку.

У этой книги могло случиться неожиданное продолжение; в декабрьском 2012 года интервью Бэнкс упомянул о созревшем сюжете романа, который на той стадии с легкостью можно было перекинуть в любую из трех вселенных, Культуру, Меркаторию («Алгебраист») или Голтер.

Но не случится.

Как сказано в изъятом из русского перевода эпилоге,

as ever, there was work to be done.

Несбывшиеся Грезы алхимиков -трансмутация материи, селекция гомункулусов, власть над первовеществом-илемом — у Дукая работают на первом уровне сложности вселенной, аристотелевском. Чуть позднее к нему добавляются аналоги эйнштейновской и планковской теорий, восходящие к Гёделю и Голубовичу. Астрофизика и космогоника птолемеевы, мир геоцентричен, планеты (7 шт., об Уране, Нептуне и Плутоне сведений нет) закреплены на небесных сферах (что существенно облегчает обустройство лунной базы Иллеи Жестокой). За сферами -нематериальная бездна. Земля и, видимо, все населенные объекты вообще, от орбитальных станций до планет и астероидов (последние упоминаются глухо), поделены на зоны влияния сверхправителей-кратистосов, биологических концентраторов Идеи и Воли. Их мысли довлеют над материей-керосом в бассейне определенного аттрактора (сходная концепция мироустройства есть у Игана в «Неустойчивых орбитах пространства лжи» и у Летема в «Амнезии творца»).

Точка бифуркации с нашей мировой линией примерно в 322 г. до н.э., при Александре Македонском, который не пал жертвой усугубленной буйными попойками лихорадки, а успешно завершил объединение мира. Впрочем, Китай и Япония сохраняются как независимые цивилизации, политическая карта мира в 1190-х годах после разрушения Рима тоже не слишком отлична от нашей.

Но кому она нужна, эта политическая карта с ее эфемерными границами государств, если в пределах антоса сверхправителя плоть и мозг каждого подданного могут быть преображены по желанию владыки?

Христос и Мухаммед в этой версии технически продвинутого средневековья фигурируют, наравне с неудачливыми кратистосами сандалпанковской древности. Они попытались раздвинуть границы своих аттракторов. И потерпели поражение. Центром культурного мира вполне предсказуемо выступает Александрия с ее колоссальной библиотекой. Польша — как обычно, маленькая, но гордая. Центральная Европа в стадии феодальной раздробленности с коалесценцией вольных городов. По Москве бродят медведи и слуги великого уральского чернокнижника Максима. Америка заселена, но непонятно кем, скорее всего, евреями-марранами, сбежавшими из Иберии (теория заговора в комплекте и детально озвучена одним из второстепенных персонажей). У сандалпанкового человечества есть лунная база под управлением особо строптивой кратистки (хорошо, что у меня нет Microsoft Word и в браузере отключена проверка правописания, а то бы искусственный разум исправил на «каратистки»™) Иллеи, изгнанной с Земли за имперские замашки.

Сердце тьмы, как и у Конрада, где-то в бассейне Конго. Присутствует падший полубог (в данном случае поляк, что необычно), лишенный почти всех волевых потенций тем самым уральским чернокнижником в битве где-то посредь украинского Полесья, где сиротливо не сжата чернобыльская полоска одна.

Доступные аналоги.

Влияние Желязны очень мощное и бесспорное, чувствуется в первой половине книги практически непрерывно; когда же начинается квест к твердыне Хаоса и собственно война за спасение человечества, оно сходит на нет. «Город в конце времен» Бира написан позже, использует сходную идею с Вторжением Хаоса. Поскольку английского перевода «Иных песен» не имеется, предположить знакомство Бира с романом Дукая сложно.

Совершенно великолепное, бесподобное описание Хаоса, покрывающее все позднейшие чудачества с атакой на Кремль силами летающих макаронных монстров. (Но разве мыслима современная польская культура без постоянных диатриб в адрес Федеральной Империи и Императора?)

За полеты в космосе Птолемея-Аристотеля отдельная десятка: Хокинг и Иган временами курят в коридорах. Превосходные исторические зарисовки в духе Сенкевича, с поправкой на греческую в истоке своем, гностическую по духу культуру. Концовка переворачивает все действие романа с ног на голову и заставляет вспомнить квинтянскую миссию Лема. Конечно, в судьбе героя опять проступают параллели с неистребимыми богоубийцами Желязны — Железным Генералом и Сэмом Калкиным. Но если «Князь света» начинался с середины, то «Иные песни» в середине заканчиваются. Если читать эти книги, слепо повинуясь авторским Идее и Воле, процесс будет длиться вечно, и Колесо Закона никогда не остановится.

PS Аннотация, приведенная здесь, совершенно нечитабельна. Сказал бы, что провал «Иных песен» в продаже прискорбен, но, учитывая низкое качество перевода и редактуры (Легеза и Пузий) от АСТ, просто посоветую версию Марченко, если вы не владеете польским на свободном уровне.

Шесть миллионов лет нашей эры. Человечество буйным сорняком заполонило всю Галактику и с опаской поглядывает за ее пределы, где ни с того ни с сего исчезла из виду, укрытая чем-то вроде горизонта событий черной дыры, целая Туманность Андромеды (в книге это событие называется просто Отсутствием, с большой буквы). Общественный строй соответствует чему-то вроде анархокапитализма, но с отчетливыми технофеодальными нотками: выделяются несколько десятков крупнейших корпораций, сотрудники которых, как правило, все клоны основателя или пары основателей (если основатель в единственном числе, «удвоению пола» это не препятствует). Корпорации незатейливо называются Домами, а в пределах каждой очередному клону присваивается ярлычок на его генетической Линии, например в Доме Цветов (House of Flowers) — по названию определенного растения Терры. Поскольку растений в древних ботанических атласах предостаточно, а вновь открытых экстрасолнечных планет еще больше, проблем с классифицирующей ономастикой не предвидится. Работы у клонов (shatterlings) выше крыши: облетев Галактику и закартировав для главы Линии происходящие там технологическо-культурные изменения, они собираются в определенном месте для отчетно-выборной конференции и обмена опытом.

Юноша и девушка с Линии Горечавки (Gentian Line) Дома Цветов, названной в честь Абигейль Дженшиан (Gentian = горечавка желтая), катастрофически опаздывают на очередной слет пионерии и опасаются взбучки от цветоводческого топ-менеджмента. Срочная задача влюбленной парочки — сменить безнадежно устаревшее корыто молодого человека, которое и космическим кораблем-то назвать язык с трудом повернется, на более новое и скоростное. Ее они не без труда, преодолев путем шантажа и подкупа сопротивление хитрозадого постчеловеческого интеллекта, решают, получив в качестве бонуса попутчика — робота Геспера (про золотые яблоки Гесперид мы все читали понемногу у Куна).

ВНЕЗАПНО дружную компанию нагоняет ужасная весть: базовая планета Линии Горечавки вместе с подавляющим большинством клонов уничтожена неведомыми врагами, да так основательно, что и горсточки пыли в астероидном поясе не осталось.

Собственно, на этом краткую преамбулу можно прикрывать, — оставшуюся часть книги занимает квест возмездия. Из ряда себе подобных космоопер роман выгодно выделяют следующие параметры ТТХ.

1. Техника изложения. Книга построена как чередование фрагментов от лица самой Основательницы Дженшиан, а также девушки и ее возлюбленного (по сути — кровного брата-близнеца). В связи с этим флэшбеки — уже не флэшбеки как таковые, а самостоятельная часть повествования.

2. Язык. Словарный запас высокий, диалоги острые и неожиданные. Описания рассчитаны на человека, довольно глубоко знакомого с американской культурой начала ХХ века (например, родовая усадьба Абигейль — это скопированный «дом тысячи окон и дверей» семьи Винчестеров со старой Земли, хотя параллель ни разу не озвучена явно).

3. Мифологемы. Вселенная Рейнольдса находится на этапе перехода к третьему закону Кларка — технология здесь еще отличима от магии, но для этого уже нужно прилагать некоторые усилия. Дух Воздуха довольно отчетливо напоминает искусственные интеллекты-элементали Шредера («Вентус») и Макдональда («Дни Соломона Гурски»).

4. Аппаратное обеспечение. Почти весь базовый набор современной боевой космооперы, от сфер Дайсона до гиперпространственных пушек. В каждом случае введено одно или несколько ограничений, отдаляющих набор от абсурдной омнипотенции. Например,

4а) для подлинной сферы Дайсона сырья даже в богатой астероидами многопланетной системе, как правило, не хватает, поэтому ее аппроксимируют массивом миров-колец.

4b) сверхсветовые путешествия невозможны, поэтому для космических полетов активно используется стазис.

4с) имеется много роботов и киборгов, разных форм и задач, но Галактика, в отличие от азимовской и хербертовской, населена не только людьми и их машинами.

4d) все действующие лица в принципе бессмертны, если сами не пожелают противоположного или не будут уничтожены взрывом планеты, на которой находятся, но груз памяти вынуждены неустанно облегчать, по сути регулярно переписывая себя как новую личность.

4е) в Галактике насчитывается под сотню миллионов обитаемых миров, но все попытки создания централизованного государства с ожидаемой регулярностью проваливаются из-за проблем с мгновенной связью.

5. Концовка: из нее видно, что Рейнольдс проштудировал работы по физике черных дыр и кротовых нор в объеме, превосходящем популяризаторские книги Хокинга. Впрочем, как для бывшего астрофизика это неудивительно.

Если бы эта книга была написана и выпущена после невозбранно стыренного у Винджа «Терминального мира», я счел бы ее обнадеживающим подтверждением того, что контракт на десять книг за миллион фунтов вытянул из Рейнольдса еще не все жизненные соки, но поскольку в действительности все обстоит наоборот, и роман переписан из более ранней новеллы, то подожду с оптимистическими прогнозами.

Крайне слабая, в сравнении с НФ-работами Стросса, пародия (подражанием или обыгрышем это назвать язык не поворачивается) на Янтарный цикл Желязны. Идея бизнес-прогрессорства достаточно стильна и нешаблонна, но после «Инсайдера» Латыниной на эту тему мало что можно сказать. В принципе. Даже привязка к параллельным мирам не спасает. Бешено раздражает (и таковой задумана) главная героиня, ну да, может, я испорчен женскими образами Культуры и Сичультианского Установления Бэнкса, but nonetheless. Только взгляды на оригинальную обложку «Тайной семьи», где изображена очень симпатичная девушка, помогали избавиться от назойливой визуализации Сары Джессики Паркер в роли Керри... простите, Мириам... простите, Хельги Бекштейн. Уж на что я люблю action survivor girlfriends, но даже как юмористический персонаж ГГ совершенно невыносима. Немногим лучше ее любовник и подружки.

Спасает ситуацию и заставляет ретроспективно повысить оценку только то, что это первый, вводный, несамостоятельный и оборванный фактически на середине страницы роман большого цикла, повествование в котором становится чем дальше, тем мрачнее и серьезнее, уходя в область романа катастроф и политического триллера. Так ее и надо воспринимать — как половинку одного большого романа, завершенного «Тайной семьей». В своем блоге Стросс извинился за такое построение цикла и сообщил, что решение издателя разбить книгу на две огорчило его ( http://www.antipope.org/charlie/blog-static/2010/03/post-mortem.html ) :

Хотя нет, я неправ. Еще одна милая деталь, отсылающая уже к «Человеку в высоком замке», тоже работает на повышение итогового балла за артистизм:

Как обычно, зубодробителен и неаппетитен перевод Колесникова, это уже безусловная антирекомендация покупке книги (читал лишь для сравнения с оригиналом). Поскольку Стросс, следуя Гибсону и Стерлингу, активно эксплуатирует Zeitgeist, у Колесникова сразу же рельефно проявляются ляпы общей эрудиции: Ларри Иллисон из «Оракула» как предчувствие. Впрочем, ладно бы Эллисон. Но как мог человек, вроде бы переводивший «Нейроманта», не узнать отсылки к Гибсону в первых же строках «The sky was the color of a dead laptop display, silver-gray and full of rain» и не отметить ее ни стилистически, ни сноской?

Ни в коем случае не начинать знакомство со Строссом с этой книги, хотя в ней и еще нескольких его работах отсутствует манера вести повествование в настоящем времени, которая лично мне почему-то мешала продираться через гениальную по сути Glasshouse.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2g9jpyK).

Этим томиком, если в бумажной версии да еще в твердой обложке, можно кому-нибудь голову проломить: за тысячу страниц. Но это не омнибус классического цикла и не хроники очередного мальчика-волшебника-убийцы-короля-из-школы в Кармартене, а сознательный смелый эксперимент в довольно редком жанре научно-фантастического экодетектива. Впрочем, определение с необходимостью неполное: экологические проблемы занимают в книжке центральное место, но с таким же успехом эту мрачную, лабиринтоподобную историю о кровной обиде, войне на выживание человечества, парезичке-Фемиде и квесте возмездия можно занести в космооперу, киберпанк, посткиберпанк и политический триллер.

Преамбула, с аккуратно расписанной хронологией эволюции человеческого общества от наших дней до 2143 года, чем-то напоминает пролог к «Моя цель — звезды» Альфреда Бестера, возможно оттого, что технологическую революцию во вселенной Гамильтона произвело открытие телепортации через гиперпространственные туннели примерно в 2030 г. Космическая колонизация, что вполне естественно, пошла по модели, описанной Джерри Пурнеллом в тетралогии Совладения, с заселением колоний по национальному признаку. Если у Пурнелла точки Олдерсона находились все же в открытом космосе, и перемещение внутри планетных систем требовало значительных затрат времени и топлива, то у Гамильтона порталы открываются прямо с поверхности планет.

Экологические и экономические проблемы человечества решаются внешне простым способом: перекачкой сырья и технологий между мирами по туннелям. Так, например, под производство биотоплива отведена планета Сент-Либра, на которой и разворачивается действие значительной части романа.

Повествование несколько затянуто, не всегда последовательно (и это касается даже ключевой детали детективной интриги!), страдает от неизбежных научных ляпов (укажу лишь самый вопиющий: производство биотоплива на Сент-Либре для последующего потребления на Земле, рассуждая логически, не снижает, а, напротив, наращивает содержание углекислого газа в атмосфере, поскольку круговорот углерода по-прежнему ограничен пределами одной планеты и не работает сквозь порталы), но великолепно прописанная Анджела Трамело заставляет простить Гамильтону эти оплошности.

Очередная блестящая попытка показать, как из текстов, написанных с целью пропаганды того или иного вероучения, легко вычитываются со-о-овсем не те смыслы, что закладывал в них автор. Не так все бывает, совсем не так — и в католицизме, и в криптоправославии (слышанное мной от школьной училки зарублитры определение этической позиции К.С.Л.), и в мусульманстве.

Чарльзу Диккенсу после Стейплхерстской катастрофы, пожалуй, повезло. Ему не пришлось опознавать изуродованные тела близких.

Господа теологи и теософы, ну хва-а-а-тит уже изгаляться с теодицеей.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2lZ0gj8).

Ливия Кодаль (Livia Kodaly, судя по написанию, фамилия венгерского происхождения и должна бы читаться Кодайи, однако по тексту понятно, какой вариант выбирает Шрёдер) — девушка-инвалид, и каждую ночь она просыпается в тревоге, не ускользает ли из-под ног привычное многообразие, как случилось это с нею в десять с небольшим лет.

Ливия (сокращенно Лив, что по-норвежски совпадает с именем первой женщины Человечества) страдает от тяжкого и неисцелимого заболевания. Она никому и ничему не верит. С той поры, как вывалилась вместе с падающим флайером из виртуальности в физический мир и обнаружила, вместе с горсткой перепуганных, полуживых от боли и холода сверстников, что там, снаружи, все происходит просто так, а не по замыслу Зрячего Часовщика.

Ливия Кодаль живет на Тевен-Коронале, мире-кольце неизвестных размеров, чье подлинное происхождение теряется в дымке первобытной истории, хоть и считается, что построен он выходцами с Земли.

Ливия Кодаль ни во что не верит, и в глазах основоположников (founders) ее родной реальности такое качество очень ценно. Еще не повзрослев, она побывала в мире мертвых, где слово надо соскоблить с бумажного листа, чтобы его уничтожить, и вернулась оттуда в воздушные замки живущих.

Ливия Кодаль знать не знает, что двери поезда, отходящего с Тевен-Короналя на следующую станцию линии Дайсона, уже начали сближаться. Вскоре они захлопнутся совсем, и поезд, морфировав в космический лифт, отчалит по назначению... а в кабине машиниста за пультом управления пусто, и на индикационном дисплее, отделанном сообразно tech locks локального сектора виртуальности, высветятся четыре цифры.

Как объяснял в другое время в другом месте Танатос Джону д'Арси Доннерджеку, Вселенная никому ничего не должна. Счастливые концовки случаются далеко не всегда.

Книжку можно было бы прочесть как микс «Неба сингулярности», «Материи» и «Детей небес» — скажем, леди Мэй разительно напоминает строссовского суперагента Рашель Мансур и бэнксову принцессу Особых Обстоятельств Джан Сери Анаплиан, а мучимая экзистенциально-футурологическими терзаниями и дневными кошмарами реалистической трансценденции Гала легко бы ужилась в одном замке с Равной Бергсндот, пообтершейся за десять лет в Домене Древорезчицы мира Стальных Когтей. Заковыка в том, что «Вентус» написан гораздо раньше трех этих книг, Уоттс в послесловии к «Ложной слепоте» благодарит Шредера за продуктивные дискуссии о природе сознания, а с ранее помянутым Строссом «Вентус» роднят прежде всего хомскианские подходы к метапрограммированию искусственного интеллекта.

Почему этот роман в русскоязычном фэндоме практически неизвестен? Кто его знает, перевод тому виной не стал — он вполне качественный, вопреки наездам Heechee (кстати, 'толи' пишется раздельно). Видать, волею мстительного 3340 Шредер угодил в безвременье 2002-2005 гг., когда АСТ и ЭКСМО раз за разом запускали и бросали серии фантастики с невменяемыми аннотациями.

С использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/f6Yfx).

Постапокалиптическая (спустя несколько тысяч лет после «битвы Мары», видимо, между НАТО и ОВД) антиутопия остродефицитной, крайне ригидной и нетерпимой к инакомыслию, цивилизации объединенных остатков былого человеческого культурно-смыслового разнообразия, на диво умело прикидывается утопией — кажется, Ефремов совершенно не стремился к антиутопическому прочтению, оно восстает между строк будто бы в знак протеста против авторского всевластия.

Атмосфера беспримесно тоталитарного, интеллектуально стерильного, антисексуального единения помыслов — ради справедливого переучреждения человеческой природы, но впечатление такое, словно на детсадовском утреннике посидел, а на закуску полюбовался карандашной мазней скучающих подростков на полях ненавистного им учебника истории древнего мира, почти исключительно античной (социум «Туманности Андромеды» недалеко ушел от жутковатых Республики Платона и соседствующего с нею Города Солнца Кампанеллы, безапелляционно оправдывающих любую меру подавления индивидуальности граждан — впрочем, Ефремов снисходительно отводит индивидуалистам «инфернальный отстойник» Явы), ибо попытки изобразить общество с принципиально отличной от современного шкалой ценностей и заслуг разбиваются о волнолом шершавых и бедных языка и фантазии, дополнительно укрепленный странными, диковатыми уже на момент выхода работы, ляпами по части космологии и астрофизики. Характерен пример, в котором Ефремов амбициозно опровергает... прецессию земной оси:

А ключевое значение для начального отрезка сюжета имеет чудом предотвращенная катастрофа “Тантры” у железной звезды — во Вселенной таким не место еще 10 в 1500-й степени, или около того, лет, поскольку холодный термоядерный синтез крайне нетороплив, и уже во времена Ефремова знаний о квантовом туннельном эффекте было достаточно, чтобы обойтись без таких помарок.

Ужасающее состояние вычислительной техники, доходящее до какого-то интердикта на развитие искусственного интеллекта — суровее хербертовского.

Пламенное, аки у ефремовского современника Франца Фанона или Робин ДиАнджело с ее «хрупкостью белого человека», прогрессивистское шельмование далекого прошлого и предковых языков по любому удобному случаю, своеобразная «левая контрреформация» коммунистической милленаристской догмы после сталинского «отката к Империи», положенная в основу гротескно примитивизированной, как для культуры космического уровня, социальной структуры. И, разумеется, подчеркнутый антропоморфизм облика или мышления инопланетян.

Увы, год написания тут не оправдание. «Человек, который проснулся», «Конец детства», «Город и звезды», «Конец вечности», «Академия», «Человек без лица», «Моя цель — звезды» выходили раньше. Ефремов свободно владел основными европейскими языками и в фантастике мировой ориентировался. Стэплдона и Лейнстера он точно читал, это видно из его работ, наверняка и о существовании Лема и Азимова с Хайнлайном и Кларком имел представление. Да и, как ученый, располагал доступом к зарубежной научной литературе.

К счастью, столкновение нашей Галактики с Туманностью Андромеды, по свежим данным, разжаловано из неизбежного до опции при подбрасывании монетки. А вместо ефремовской работы лучше почитать остроумную и ядовитую пародию на нее от Баррингтона Бэйли — https://fantlab.ru/work155137

Действие «Джессики с Дюны», то бишь «Ветров Дюны», точно так же, как и в «Прекрасном Поле Дюны», сиречь «Дюна: Пауль», разнесено по различным временным пластам, охватывая период регентства Алии Атрид от эпилога «Мессии Дюны» до начала «Детей Дюны», а также события 10 188 года Гильдии, имевшие место через полгода после Войны Ассасинов и (в рамках фанфик-хронологии) передачи планеты Грумман от Моритани эрцгерцогу Арману Эказу.

Хочется отметить некоторые наиболее очевидные ляпы книги, входящие в противоречие с каноническим шестикнижием.

=====================================

И, пожалуй, даже обрести своеобразное развлечение в их подсчете.

В связи с анонсом русского издания («Ветры Дюны») подсказка: ветры по-русски чаще пускают; первоначальное название «Джессика с Дюны» было бы не только информативней, но и безопасней.

Нормальный такой японский психоделический магреализм, замешанный на киберпанке (1984 — конечно же, тот самый год прорыва этого жанра к массовому признанию у фэндома). Завораживающее описание нисхождения ГГ и его спутницы в подземелья Токио. Незабываемый финальный образ Последнего Конвертера, который ожидает перехода в Вечность, сидя за рулем «карины-1800» с турбонаддувом и двумя распредвалами.

Карта Города-За-Стеной тоже доставляет, отдельное спасибо тем, кто потрудился ее начертить и/или локализовать.

На мой взгляд, ничего лучшего Мураками ни до, ни после этой книги не создал.

Вещь слабая и проходная во всех отношениях. Мертвая, дохлая, скучная: действие разгоняется где-то после 3/4 текста и тут же заканчивается грандиозным по накалу читтерства пшиком.

Перевод хорош и добросовестно откомментирован. Эти бы усилия да на лучшие цели.

Аннотация добросовестно раскрывает главную интригу детективной части романа. Джеймсбондовские часы со спутниковой антенной действительно не помогут — о них в книге упоминается от силы раза 3, непонятно, что привлекло к ним такой пристальный интерес редактора (ужель с премьеры Координат Скайфолл на работу приехал?).

Я тут свою, хулиганскую, предоставил, посмотрим, примут ли ее...

Одна из самых блеклых мейнстрим-работ автора (в целом уступающих его НФ), хуже только «Осиная фабрика». Если убрать сцены БДСМ, останется, впрочем, неплохая альтернатива всяким духлессам: Минаев по сравнению с Бэнксом — аки Нотт из «Мертвого эфира» по сравнению с Хорзой из «Вспомни о Флебе».

Почему ставлю аж целых 2 балла? Образы Селии и ее мужа в переработанном виде всплыли через десять лет из-за «Черты прикрытия» (да и непричемное вроде бы упоминание виртуальной реальности накладывает на кокаиновый сюрреализм происходящего особый оттенок), а это лучшая книга в карьере Бэнкса.

Ну и герой — хоть и Трахтенберг (от слова трахнуться) каких поискать, но качественно списан с ведущего Top Gear Джереми Кларксона, причем в измазанные женскими выделениями уста его Бэнкс вкладывает собственные натурфилософские и политические идеи. Эдакие «A Few Notes on the Culture», сваренные вместе с хаггисом.

Впоследствии Бэнкс признавался, что в этот период жизни ему «захотелось немного отдохнуть от литературы и сбавить темп». Сбавил, да так, что развелся, пострадал финансово, распродал коллекцию автомобилей и был вынужден вернуться к прежней блестящей форме.

Может ведь, когда под псевдонимом...

Ни в коем случае не читать для знакомства с автором, чревато развитием аллергии к одному из величайших НФ-циклов современности.

Пожалуй, лучшая зарисовка на тему многомировой интерпретации в американской НФ. Здесь Ближний Восток у Эффинджера весьма условный, сродни его родному Новому Орлеану, но немецкая часть новеллы это искупает. В «Когда под ногами бездна» есть глухая отсылка к данной новелле.

Рекомендуется к тщательному исследованию всем студентам физфаков и мехматов, начинающим изучение квантовой теории. :-)

Итак, что мы имеем в «Общине сестер Дюны»? Обычное для продолжателей нагромождение сказок про батлерианский джихад и его последствия. Я уж отвлекусь от того, что, по мысли Фрэнка, джихад едва ли мог иметь форму открытого военного противостояния с галактическим Скайнетом, но протекал скорее в коллективном бессознательном человеческой популяции, как борьба полуоформленных идей, меметических вирусов, концепций и стратагем эволюционного развития биологического вида. Не зря же Дарви Одраде в тиши своего кабинета на Капитуле, сгорбившись над унаследованным от вереницы Верховных Матерей терминалом некогда незаконного, а ныне — безнадежно устаревшего, хранимого как музейный экспонат компьютера, мучается мыслью: «Неужели эволюция — это лишь другое имя Бога?»

Однако торговцы Дюнной франшизой преподнесли Джихад как совокупность унылых шутеров от третьего лица. Шаи-Хулуд им судья.

Действие «Общины сестер Дюны» не имеет почти никакого отношения к собственно Дюне, и Арракис в повествовании появляется больше для галочки. Даже сами Бене Гессерит, по версии БХ/КА, начинают восхождение к вершинам тайной власти на Россаке. Семья Батлер, принявшая имперский престол под именем Коррино (это криптоистория, не забывайте), пытается обуздать как технологических гениев из завладевшей секретом перемещений в космосе корпорации Венпорта, так и технофобов-неолуддитов под предводительством ветерана Джихада и его мастер-оружейницы с красноречивой фамилией Айдахо (даже странно, что она не гхола...). Император Сальвадор (это явная отсылка к несостоявшемуся фильму Алехандро Ходоровски по изначальной Дюне, где Шаддама IV полагалось сыграть Сальвадору Дали), потенциальный предок Тирана, путает карты как генетическим куртизанкам Ордена, так и нарождающемуся сообществу линуксоидов, в недрах коего Гильбертус Альбанс щедро делится с последователями премудростью, полученной при посредстве автономного робота Эразма.

Фрэнк Херберт не отрицал, что его вселенная в значительной степени модельная, сконструированная для философских и социологических исследований. Это проявляется во всем, от закосневшей в своей незыблемой неэффективности феодально-торговой структуры Империи, чью ткань с трудом стягивает воедино Гильдия, до запрета на разработки в области искусственного интеллекта. Сия фундаментальная особенность эсхатологической антиутопии Дюниверса, движимого железной авторской волей, осталась совершенно непонятна продолжателям. Большая часть характеристичных деталей, у Фрэнка стабилизировавших неповторимый сплав религии, философии, социологии и эволюционной этологии, у БХ/КА выглядит странно или, что еще хуже, смешно, а в особо запущенных случаях — нелепо. Фрэнк едва ли удостоил бы сюжет «Общины сестер Дюны» даже и двух глав, оставив читателю возможность самому заполнять своей фантазией лакуны в хронике Дюниверса. Противоречия с каноном тоже не имеют смысла после сеанса черной магии с ее дурно пахнущим разоблачением в «Дюна: Пауль», где изначальная Дюна объявлена внутренним документом Дюниверса, сфабрикованным при дворе Императора.

Этот год, небось в предчувствии смены эпохи по календарю майя, полнится ранее невиданными писательскими коллаборациями — после Нивена и Бенфорда в соавторстве дебютируют Макдевитт и Резник. Есть у них одна общая черта — несмотря на завидную для почтенного возраста писательскую продуктивность, переводить на русский их крупные вещи в последнее время почти перестали.

Роман переписан из одноименного сольного рассказа Макдевитта. Не читайте рассказ, если не хотите нахвататься спойлеров.

В принципе, сюжет формально сводится к очередной попытке пробиться в инопланетный артефакт (сэр Артур одобрительно улыбается с Той Стороны), содержащий инопланетное Послание (к сэру Артуру присоединяется пан Станислав), и попутно разрешить парадокс Ферми. Обе задачи будут выполнены. Фоном служит грустное неторопливое бытописание кризиса государственной пилотируемой космонавтики, урезания бюджетов космических программ и нарастающего равнодушия широких рвотных^W народных масс к раскинувшейся за порогом их ипотечного коттеджика Вселенной. Мотив сенсационных открытий, всплывших из архивной Леты, перекликается с ранним шедевром Макдевитта — «Военным талантом».

Но в определенных кругах интерес к лунной программе не утих и катализируется самыми неожиданными вбросами, например, выходом свежей версии Питона; на IxBT же профильная тема насчитывает уже 11 томов.

Сокращенный вариант публикации для Medium (http://bit.ly/2fRY4dv).

Книга начинается примерно там, где закончилась «Страна призраков», и обслуживается теми же персонажами — бывшей рок-звездой группы «Комендантский час» Холлис Хенри, наркоманом Милгрэмом, таинственным миллиардером от вирусного маркетинга Хьюбертом Бигендом/Юбером Байженом и его «синими муравьями». В фокусе нового расследования — таинственный дизайнер одежды под маркой «Гончие Гэбриела» (намек на средневековую валлийскую легенду о гончих из Аннуна). Локэйшены — Лондон и Париж. Вещественное доказательство — армейские брюки. Дикая Охота открыта!

Эволюция стиля привела Гибсона из мест, где он был первопоселенцем и Королем в Высоком Замке, к области, контролируемой Пинчоном, Барнсом и Макьюэном. Однако научиться схватыванию Zeitgeist нельзя. Это либо дается сразу, либо не получается вообще. С таким надо родиться в литературу. (Русский официальный перевод вряд ли отразит авторский стиль, но поглядим.) У Гибсона это качество присутствует в избытке, в этом отношении с ним наравне разве что Стивенсон и Стерлинг. «Нулевое досье» — роман о выходе из светового конуса будущего в темную кладовую сокровищ настоящего. Концентрация брендов на страницу текста в нем, пожалуй, выше, чем даже в первых двух книгах цикла, и, собственно, провоцирует переход на следующий уровень литературной ценности. Конечно, столбик, отмечающий Apple, на частотной гистограмме встречаемости оных брендов высится над остальными, аки Вавилонская башня или Мэри-Экс барона Фостера, а то и Бурдж Халифа (в романе есть упоминание о залитом на YouTube ролике с прыжком самоубийцы через перила обзорной площадки дубайского колосса).

Разве не это мы с вами, яблофаги или макохейтеры, наблюдаем вокруг? Facepalm бессилен против Facebook. Первый Контакт никому не нужен, он уже состоялся. Чужие уже среди нас, это те, у кого аллергия на бренды. С гончими преисподней им часто легче, нежели с людьми. Киберпанк уже тут, а мы еще нет.

В Темную Эпоху, когда человечество еще не покинуло USENET, считалось, что вход в Аннун расположен на Голове Святого Дэвида — это мыс, замыкающий Валлийский полуостров с юго-запада.

Под падающее с ветки древа познания Яблоко Гибсон, в отличие от Ньютона и Святого Дэвида, подставляет не драгоценную голову, а штаны для настоящих мачо.

Не слишком впечатляет после «Черты прикрытия» и «Водородной сонаты», но для любого другого автора было бы одной из вершин карьеры.

Задорно, с огоньком взболтанный коктейль из любовной драмы; триллера про шотландские кланы, преобразовавшиеся в мафиозные ОПГ; Bildungsroman — двадцатипятилетний протагонист, добившись прочной позиции в лондонском офисе ТНК, в душе остается преизрядным оболтусом, будет в книжке пара нахальных сценок, которым бы не затеряться ни в «Осиной фабрике», ни во «Взгляде с наветренной стороны» M-4 ^W «Глядя по ветру», например, высер на поле для гольфа (настоящий высер, а не форумно-виртуальный, вы не подумайте лишнего!).

Не обойдется без драк, похищений, секса, наркотиков и рок-н-ролла.

Неплохо выписано само Каменное Устье (Stonemouth; вы же видите, надеюсь, как противно выглядит записанное кириллицей «Стоунмауф»? Тем более глухой межзубной концевой спирант Русскому человеку ой как непросто правильно выговорить.), северошотландский городок, в котором происходит действие: весь такой стылый, серый, мерзло-серебристый, застрявший в тесной щели на грани веков и культур, аки сурок, что опасливо тянет морду и привстал на задние лапы — обозреть территорию, контролируемую Богом.

Бога здесь нет, он сюда даже никогда и не наведывался.

И еще есть Мост, изображенный на обложке книги, тезейская реинкарнация Моста из ранней книги самого Бэнкса и одновременно глухая отсылка к ас-Сирату из исламских легенд, по которому невредимыми могут пройти только праведники, переправе толщиной не больше волоска, обильно смазанной маслом.

Собственно, Бэнкс тут пишет о себе, что для него редкость; обычно он бродит далеко за пределами автобиографического замкнутого круга, но тут какие-то увертки бесполезны — он сам вырос в таком же крохотном городишке, Норт-Квинсферри, оттуда вырвался в Лондон и туда же в итоге вернулся для новой судьбы; да и первая супруга его звалась почти так же, как девушка ГГ Элли Мёрстон.