Репост с Medium, где доступен русский перевод.

В 1988 году Майк Резник, чья феноменальная писательская продуктивность позволила им с дочкой Лорой заработать на ранчо сравнительно честными, в отличие от Ильи Ларина, способами (сравнительно — это потому, что писательская мастерская Резников активно использовала подневольный труд литературных негров), сделал предсказание о коллапсе США под бременем госдолга: навроде пророчеств, что сейчас весьма популярны среди экономистов, которым от страха Глазьевы велики. С той только разницей, что Резник, по-видимому, был не вполне серьезен, поэтому его оценка госдолга США оказалась излишне консервативной: уже в 2015 году он превысит 18 триллионов.

До обозначенного Резником срока остается чуть меньше года, однако готовиться к опытной проверке прогнозов можно уже сейчас. Не говорите, что вас не предупреждали, как вкусна и нежна фугу в мундире. И не удивляйтесь, если аукцион пройдет немного не в той стране.

Сокращенная версия https://goo.gl/H1sQ0C

После «Гипериона», который, вообще говоря, пристегнут к остальным книгам тетралогии так криво, что каждый раз хочется перепрошить переплет, творчество Дэна Симмонса двигалось по синусоиде. Спады и подъемы на ней так регулярны и четки, что поневоле заподозришь историю о призраках не хуже «Поворота винта», но Полански пока придется подождать опциона на байопик: аналогичная история произошла с Йеном Бэнксом, чья фантастика настолько же замечательна, насколько убог мейнстрим. (И вполне закономерно, что этот последний продавался гораздо лучше, в соотношении примерно 3.5–4:1.) Тем не менее, если глядеть с гиперионовской колокольни, то получается, что Симмонс за четверть века не создал почти ничего сопоставимого, кроме викторианского детектива «Друд». Диккенса я терпеть не могу, но наркоман Уилки Коллинз его без проблем затмевает. «Друда» и «Пятое сердце» читать не менее интересно, чем «День шакала», хотя в каждом случае четко знаешь, как все закончилось. Занятней, что и перечитывать тоже:

«Пятое сердце» лучше читать именно после знакомства с «Друдом», хотя сиквелом оно ни в коей мере не является, однако так погружение в викторианскую (?) эпоху Симмонса будет полнее. Вы когда-нибудь задумывались, где в действительности прошли годы жизни Иисуса Христа между воспитанием в семье плотника и началом проповедей городу и миру? А где был и что делал Шерлок Холмс между Рейхенбахским водопадом и чудесным явлением доктору Ватсону в виду «Пустого дома»? Новая книга Дэна Симмонса сложена из неизвестных страниц биографии Шерлока Холмса и вместе с тем, по крайней мере в его собственном восприятии, вполне сойдет за лабораторный журнал, который пляшущие человечки, вырвавшись из пробирки авторского воображения, исчеркали доказательствами существования Бога. Или хотя бы королевы Елизаветы II в... 1888 году.

Впрочем, новый роман — не только трансатлантический костюмный whodunit и не просто пастиш по Конан Дойлю, каких, считая экранизации, за сто с лишним лет создано на лютые терабайты; это самоценный эксперимент, которых Симмонс давненько не предпринимал в таком масштабе — как бы не со времен «Гипериона». Там он подражал Чосеру, здесь же заставляет вспомнить о Присте, в первую очередь «Гламур» и «Престиж».

Роман в строгом смысле слова нельзя причислить ни к какому жанру, да и премий он вряд ли удостоится: пастиши их редко получают. И немного больше, чем пастиши — тоже.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2zx7bu4).

В отличие от остальных сравнительно крупных работ Чана, эта повесть номинировалась на Hugo и Locus в 2014-м, но не получила. Как я уже предполагал недавно, только потому, что места расставлять статуэтки не хватает, а образ жизни у Чана разъездной, он айтишник-фрилансер. Повесть не переводилась на русский. Из уже доступных рунетовскому читателю вещей ее можно уподобить, с одной стороны, «Манамуки» и «Кириньяге» Майка Резника, а с другой, «Дневнику, посланному за сотню световых лет» Грега Игана. Две из этих повестей выходили только в малотиражке, но при желании ознакомиться с ними вполне нетрудно: в продаже на Фантлабе эта книга есть.

На примере расследования генеалогии африканского клана из народа с бесписьменным языком Чан ставит вопрос о том, в какой мере переход от устной традиции к письменной правомерно сравнивать с переходом от бумажных носителей информации к электронным и, далее, от виртуальных помощниц вроде Siri и Cortana к полноценным расширителям памяти. Логичным следствием вездесущего подключения к Сети видятся видеодневники в режиме 24–7; за два года с момента выхода повести это предположение лишь обзавелось новыми подпорками — сейчас каждый уважающий себя телефон оснащается фронтальной камерой с разрешением выше, чем у тыльной камерафонов десятилетней давности, а приложение Periscope позволяет всем желающим транслировать свою жизнь в инфосферу планеты.

Чана же интересует потенциальная фальсификация таких данных, хотя ее последствия по необходимости не столь всеохватны, как с подделкой транслируемых из будущего пророчеств у Игана. Переход к цифровой памяти, по мнению Чана, изымает субъективность из житейского восприятия и самооценки, но это в какой-то мере хорошо, поскольку все мы так или иначе ошибались, проявляли упрямство, лицемерие и жестокость, а потом благополучно забыли об этом и, значит, сами себя толком не знаем. Я с этим мнением не согласен, но не стану здесь приводить подробные аргументы против такой точки зрения, они лучше воспринимаются в художественной форме.

Среди произведений Теда Чана трудно выбрать лучшую в своем роде работу, поскольку действие каждой, как правило, происходит в новом варианте реальности и предоставляет читателю по прочтении только две опции: ошеломленно ковыряться в носу своим собственным пальцем или все же сохранить достаточное присутствие духа, чтобы прежде обернуть его влажной салфеткой. В последние годы Чан перестал получать престижные жанровые премии, но не оттого, что качество его прозы упало, а потому, что их, видимо, уже просто в доме некуда складывать: одних только «Хьюго», «Небьюл» да «Локусов» у него полтора десятка с хвостом.

Самый свежий из его рассказов, «Великое молчание», я интереса ради перевел, заметив, что фантлабовская база о нем ничего не знает. А он, между прочим, как и готовящаяся к голливудской экранизации (2016) «История твоей жизни», посвящен вечно актуальному парадоксу Ферми. И, как «Эволюция человеческой науки», написан в полушутливой форме для необычной площадки: там это был журнал Nature, куда фантастов пускать обыкновенно чураются, а здесь — пуэрториканский телескоп Аресибо и тамошнее сообщество любителей креативной инсталляции. Казалось бы, при чем тут попугаи? Прочтете — узнаете, что попка отнюдь не дурак.

«Насколько нам известно, Дракула фигурировал в одном-единственном романе, но имя его живет в веках. Предполагают, что он был врачом. Его обычно связывают с практиками кровопускания. Если вам это занятие кажется мрачным, вы просто вспомните, что Дракула был вынужден работать в эпоху, когда единственной разновидностью хирургии оставалась инвазивная».

Чейз Колпат

=============================

Репост с Medium (http://bit.ly/2e9jn93)

Аннотацию видите? Ну да, теперь кажется вероятным, что «Капелла» возникнет из пропасти между вселенными снова, без предупреждения и видимой закономерности, как появилась из бездны времени древняя модель сверхсветового передатчика «Корбетт». Величайшая космоархеологическая находка, которой друг Гэйба, профессор Гарнетт Бэйли, не нашел лучшего применения, чем зашвырнуть в дальний ящик стола… А тем временем Чейз Колпат пишет детективные мемуары о своих приключениях вместе с Бенедиктом и уже продала первые три книги. Куда же отправиться, сочетая расследование с поисками вдохновения? Конечно, на Землю, где за тридцать лет до того заново открыли Шерлока Холмса!

Непохоже, чтобы это была финальная книга об Алексе Бенедикте и его миссис Ватсон, хотя «Возвращение домой» являет рафинированную квинтэссенцию сквозных качеств всего цикла (с отголосками внецикловой, совместной с Резником, работы «Проект Кассандры»). Возможно, роман получился чересчур ностальгическим, но в дни, когда в приоткрытую дверь то и дело скребется Вторая Холодная война, несомненно полезно представить себе, как выглядит Земля, где после коллапса Интернета в Темные Века не уцелело почти никакого контента старше тридцать восьмого столетия по стандартному календарю.

Если хотите жить полной жизнью, избегайте скоростных магистралей и закороченных путей. Предпочтите им пыльные обходные тропы, где могли задержаться чьи-то следы.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2jon8sT).

«Защитник», весьма недооцененный в рунете (не в последнюю очередь, конечно, из-за скверного перевода), обычно хвалят за корректное описание космических полетов и сражений. Я скорее согласен с этой точкой зрения, хотя есть в книжке как эффектная бомбардировка Марса ледяным астероидом, так и торможение корабля о… ну обо что? Надо полагать, о мировой эфир. Сравните замедление «Искательницы солнц» на подлете к Чаше в недавней «Чаше небес» и поймете, что фиксить знаменитые баги Нивен за сорок лет так и не научился: не багами он ценен, а размахом демиургии, который заставляет их игнорировать. А взять историю с вращением Земли в обратную сторону из первоиздания «Мира-Кольца»? Много их.

«Защитник», впрочем, более важен друпаловской ролью краеугольного камня вселенной Известного Космоса. Он скрепляет в единое целое «Мир-Кольцо» и его многочисленные приквелы-сиквелы-вбоквелы. Нельзя сказать, что это сделано изящно, однако, по крайней мере, гораздо грамотнее, чем у Азимова или продолжателей Херберта в попытках построить историю будущего аналогичного размаха. Всем, кто хоть сколько-то интересуется англоязычной НФ, должно быть известно, что изначально Нивен не планировал продолжать «Мир-Кольцо» и тем более приплетать к нему защитников с бридерами: его вынудили это сделать фэндомные тролли, обнаружившие в конструкции Кольца неустранимую неустойчивость.

В «Защитнике», помимо прочих тем, Нивен исследует проблему благотворной ксенотирании: можно ли доверить судьбы человечества гибриду человека и инопланетянина, превосходящему опытом и возможностями обычных особей обеих рас и полному уверенности в том, что именно он знает, как лучше творить историю? Насколько болезненной и деструктивной является эта уверенность? Сходную задачу пытался решить одновременно с «Инженерами Кольца» Фрэнк Херберт в «Боге-Императоре Дюны», но лично я, по знакомстве с «Разрушителем миров» (непрямым сиквелом «Защитника»), дополнительно укрепляюсь в оценке Бога-Императора как самой слабой книжки канонической гексалогии о Дюне.

И да, посмотрите на эту родную обложку —

https://cdn-images-1.medium.com/max/600/0*QSLVR3HzB11aQ-_L.jpg

- вам наверняка станет ясно, каков был один из источников вдохновения сценаристов и дизайнеров «Хищника».

Сокращенная версия заметки для Medium (https://medium.com/@LoadedDice/the-naked-conductor-536b2b5a099d)

Это самая короткая работа Харрисона в его НФ-ипостаси и единственная, безоговорочно достойная считаться шедевром в своем роде; впрочем, ее зачисление в серию SF Masterworks от Gollancz служит тому надежным индикатором даже в эпоху, когда около трети номинаций на «Хьюго» не находят обладателей стараниями идиотов-догхантеров. «The Centauri Device», написанное на пике Новой Волны, служит точкой сборки большинства более поздних книг Харрисона, от «Бури крыльев» до трилогии Кефаучи, переведенной недавно на русский.

... Нельзя сказать, что никаких перемен в жизни капитана Трака не происходило вовсе. Отнюдь. Он кое-чего достиг: из героинового толкача стал героем революции, из бездомного побирушки — пилотом собственного грузовика, из сына космопортовой шлюхи, никогда не знавшего свою мать в лицо — другом последнего из великих рокеров Галактики. Но вы же сами понимаете, как много это значит — и как мало, когда над спинами ползущих к пропасти леммингов, по привычке именующих себя евреями и арабами, свистят парфянские стрелы бесчисленных жертв центаврийского геноцида? Ведь инопланетяне с Центавра, такое впечатление, добровольно проиграли войну, которую способны были выиграть, решительным броском сметя с доски все фигуры, кроме голубя мира...

Основная заслуга Харрисона перед жанром тут в том, что «The Centauri Device» вводит в космооперу законченного недогероя (не путать с антигероем). В полной мере первопроходцем Харрисон не стал: такого же ограниченного остолопа посылал в космопроходцы Бестер, пока его Гулливер Фойл не превратился сперва в тигра, а затем в графа Монте-Кристо. «The Centauri Device» ведет по иной дорожке этой развилки и решает судьбы мира иначе, отвечая на вопрос, что случилось бы, не претерпи среднестатистический космолетчик такой трансформации. И отвечает не шепотом, а грохотом взрыва.

Версия заметки для Medium (https://goo.gl/WFxjJl)

Китайская НФ сейчас пребывает на стадии развития, аналогичной Золотому Веку западной, и у нее тоже появляется своя мгновенная классика; наиболее ярким представителем ее и достоин считаться роман Лю, по степени воздействия на китайский фэндом сравнимый с «Дюной» в Америке 1960-х. Лю признается, что писал трилогию без особой надежды на неразрывные продажи от первой до последней книги и был весьма удивлен, когда третий роман цикла, «Бессмертие в смерти», где действие практически оторвано от земного Китая и перепрыгивает в самые отдаленные уголки мироздания накануне тепловой смерти Вселенной, обрел в синосфере наибольшую популярность и фактически заставил читателей заново переоткрыть две предваряющие его работы.

Лично мне «Задача трех тел» по стилю напомнила «Звезду-убийцу» Пеллегрино и Зебровски, немного «Теранезию» и, в еще меньшей степени, «Диаспору» Игана. С другой стороны, сам прием с контактом, замаскированным под игровую симуляцию, больше напоминает, конечно, «Игру Эндера» Орсона Скотта Карда. Проблема тут скорее в том, что сеттинг довольно сомнителен с научной точки зрения. Начать с того, что исходная система захватчиков является устойчивой. Это мы и с Земли видеть можем, благо недалеко. И вообще, если захочется про сплетение Контакта с геноцидом в этой системе (в данном случае это Культурная революция и вырубка реликтового леса... а имя для леса и мира, как показано во втором романе цикла, одно), лучше раннего Харрисона («Устройство с Центавра») возьмите, благо он недавно переведен на русский.

Но! Уже хотя бы ради оригинального объяснения парадокса Ферми Лю почитать стоит (тут неминуемы сравнения с «Розой и червем», но они натянуты, первоисточником труда Ибатуллина является, внезапно, Райт со своим «Сосчитать до триллиона»; эти авторы довольно узконишевы, особенно Ибатуллин, а Лю писал раньше их обоих и приобрел в Китае популярность, сопоставимую с мартиновской). Однако если вам не нравится Иган, то, скорее всего, не понравится и Лю, его китайский аналог: роман больше сходен именно с работами Игана, а не с циклом Райта о Менелае Монтрозе.

Причина же феноменальной популярности «Задачи трех тел» не так очевидна, как можно подумать. Это не просто этапная работа в новом для китайской литературы жанре твердой, крепко сбитой, зиждящейся на актуальных и перспективных научных представлениях фантастики. Это и энциклопедическое собрание пасхалок, подмигивающих небесными фонариками евроатлантической классике (скажем, способ интеграции инопланетян в сюжет — нескрываемая, целенаправленная отсылка к Карду с его фэнтези-виртуалкой в Боевой Школе). А ценность предложенного решения парадокса Ферми главным образом в том, как оно удачно ложится на китайскую модель экспансии в евроатлантический мир и конкуренции с тамошними брендами. Не случайно в Weibo полно аккаунтов китайских айтишников с именами персонажей романа, а известный китайский ученый написал книгу, специально посвященную сеттингу «Задачи трех тел» в свете современной физики и математической экономики.

И наконец, это не первое, но самое успешное в китайской литературе информационного века сочинение на заданную тему — реквием по жертвам Культурной революции и Большого скачка. Лю на стороне жертв маоистского режима, но способен, если сюжет того требует, переселиться и в шкуры молодых пассионариев, брошенных на иллюзорные баррикады лишь затем, чтобы инерцией слепого орудия столкнуть в яму со змеями интеллектуалов из оппозиции. Ведь принцип «Fire and Forget» в Китае пока не сменился отмеченным еще Лемом «Let Others Do», и когда Е Вэньцзе пытается использовать для амплификации сигнала Солнце, ее останавливают партийные инквизиторы, для которых дневное светило предстает небесным двойником галеонного символа Китая. Китайская цивилизация помнит, через что ей пришлось пройти на выходе с очередного витка мальтузианской спирали в попытке обуздать социальные механизмы, раз за разом вызывающие из исторической бездны тиранов вроде Цинь Шихуана, Чжу Юаньчжана или Председателя Мао. С другой стороны, так ли достойно предпочесть тирании человека, совершившего семьдесят правильных поступков на тридцать ошибок, господство ксеноморфов, как полагает пятая колонна трисоларианцев на Земле? В конце концов, мотивы нашей расы более или менее понятны, а чем руководствуются инопланетяне, блуждая в заколдованном лесу Галактики, ведомо лишь служителям у алтаря духа Энрико Ферми.

Кстати, «Задача трех тел» написана в 2007 г., когда для этой задачи, неразложимой в общем случае на независимые уравнения меньшей сложности, было известно всего три семейства особых решений, идейно восходящих еще к Эйлеру и Лагранжу. На данный момент, благодаря растущим возможностям компьютерных симуляторов, их насчитывается уже шестнадцать. http://arxiv.org/abs/1303.0181 Правда, ряды Зундмана, дающие аналитическое решение, по-прежнему малополезны на современном уровне развития вычислительной техники.

В этом гениальном и провидческом произведении этнокиберпанка с поразительной проницательностью на языке roman à clef отражена судьба молодой и перспективной операционной системы Firefox Mobile, рискнувшей в пору стагнации рынка коммуникаторов бросить вызов дуополии «дедушки» и «бабушки»: Android и iOS. Интересно заметить, что роли по сравнению с реальностью смещены, поскольку Firefox Mobile скорее воплощена именно в искусственном интеллекте Колобка, а не в Лисе, что априори представлялось бы более очевидным. Стоит предположить, что на этот дополнительный эзопов ход неизвестного автора сподвигли опасения проследовать печальною тропой Эвана Бласса (@evleaks) и Эдварда Сноудена, которые пришли слишком рано, возгорелись слишком ярко, как пламя в очаге хлебопека, и вынуждены были в дальнейшем влачить жалкое существование, заключив сделки со следствием, мегакорпорациями или же властями государств, согласившихся приютить поборника свободы информации. По странному стечению обстоятельств, примерно к сто пятидесятой годовщине первой професcиональной публикации этой психоделической притчи на русском в отзывах пользователей b2gdroid читаем: «...это экспериментальный порт гайи на андроид, он не предназначен для обычных пользователей и именно поэтому в google play его нет». Нет ли здесь намека на проявление образа Великой Богини (Гайи) в обличье Лисы — в том смысле, как понимает его Артур де Фриз в комментарии к «Elsevier's Dictionary of Symbols and Imagery» — или же градиенты света и тени Радианта Селдона в азимовской вселенной, где Вторая Империя психоисториков Академии конкурирует с Гайей/Галаксией волею автономного робота Дэниела Оливо, «поднявшего себя за шнурки» из блогофорумного болота к недоступной прежде вершине Нулевого закона?

Тем более судьба Колобка при контакте с Лисой выставляет ее в подозрительно ксенофобском свете, словно бы отпугивая энтузиастов, склонных последовать его путем в изучении тайн природы и секретных механизмов рынка.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2yPeIm8)

Крайтона уже нет, но дело его живет. Как сценарист и режиссер технотриллеров Майкл до сих пор достоин высокой оценки: более крепкого профессионала в истории Голливуда по этим номинациям припомнить сложно. А вот как писатель, увы, достаточно слаб, даже не учитывая ужасные поздние романы: по сути, «Штаммом Андромеда» его вклад в НФ и исчерпывается, дальнейшие книги слишком часто эксплуатировали один и тот же сюжетный костяк. Лучше всего это видно из сопоставления «Парка Юрского периода» с новеллизацией сценария «Мира Дикого Запада» (1973), где совпадения почти текстуальные, с подстановкой динозавров вместо роботов (впрочем, робот-тиранозавр на острове Нублар тоже промелькнул).

На «Затерянном мире» мне, помню, захотелось вернуть деньги от неожиданного и немотивированного воскрешения Малкольма, а также, само собой, почти буквального воспроизведения сюжета первой книги. В более поздних экранизациях традиция оживляжа продолжается:

Динозавры Крайтона — стихия природы, сродни землетрясению или эпидемии: ее невозможно приручить, в противостоянии с ней можно только выжить или погибнуть, и протекает оно на всех уровнях Парка; не зря Малкольм в романе и, отчасти, фильме постоянно читает лекции по фрактальной геометрии и теории хаоса.

Логично предположить, что и у динозавров на острове Сорна (а как следствие, Нублар) такая защита тоже должна была возникнуть, поскольку эволюция здесь стараниями генетиков Хэммонда уже существенно ускорилась в сравнении с естественным ходом событий.

Динозавры же, которыми распоряжается Клэр в «Мире Юрского периода», — бизнес-актив, который, правда, может стать токсичным, но эта опасность явно уступает рискам его несвоевременной амортизации. Брайс Даллас Ховард, возможно, и слышала что-нибудь про Нассима Талеба и его черных лебедей, но явно не знает, что неоднократно помянутый Малкольмом Бенуа Мандельброт начинал работу над фрактальной геометрией именно в финансовых приложениях, изучая масштабную инвариантность цен на долгих временных интервалах.

Остается надеяться, что в архивах Крайтона отыщется не так много материалов для продолжений цикла, как в гараже Фрэнка Херберта.

Сокращенная ранняя версия заметки для Medium (https://bit.ly/2wvoTxK).

Когда Уильяму Гибсону было восемнадцать, они с матерью жили в ее родном Уайтвилле, штат Виргиния, городишке, куда будущему позволяли заглядывать, но воспринимали с глубоким недоверием, местечке, где найти работу было счастьем, а единственным подспорьем мог считаться родительский домик, за который не требовалось вносить арендную плату. Вполне естественно, что Гибсон всячески стремился вырваться оттуда, и в конце концов мать определила его учиться в Аризону, а вскоре вслед за тем умерла, рухнув посреди улицы. После этого Билли на некоторое время впал в состояние фуги, а опомнился уже в ночном автобусе «Грейхаунд» до Торонто. На рассвете автобус проезжал мимо исполинской свалки, над которой небо казалось серым, точно экран телевизора, включенный на мертвом канале. Ниже, медленно оползая под собственным весом, как строчки заглючившего киберпространственного кода, громоздилась, подобная странному пантеону, стихийных очертаний груда зеленых пластиковых пакетов для мусора. Билли впервые в жизни увидел разовые пакеты для мусора: в Уайтвилле было принято без лишних раздумий выносить переполнившееся ведро к выгребной яме. Он не понял, почему мешков так много, тысячи и миллионы (в тот день как раз проходила забастовка мусорщиков), и от нечего делать стал ломать голову над их предназначением. Разве не странная это мысль, для первой страницы нулевого досье новой жизни, куда тебя бесцеремонным пинком, словно Уиллиса Корто в сибирскую снежную пустыню, вытолкнул вышибала рулетки расколотых богов? В этой жизни нет зеленых человечков и Зимнего Безмолвия. В ней есть зеленые мусорные пакеты и попрошайки у ворот Расёмон.

Вероятно, Гибсон мог бы придумать для Флинн Фишер, Бертона и Незертона, невольного партнера Флинн по виртуальной игре с неожиданно нуаристыми багами, более оптимистичное будущее (нет, дайте два!), но ему не хватило задора (или присутствия духа?) его предсказать, как сделал он это в «Нейроманте» и «Распознавании образов». К счастью, Гибсон не ударился и в болезнь, свойственную трюффоанскому прочтению «451 по Фаренгейту» Брэдбери (мы будущее не предсказываем, мы его предотвращаем, бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла): чужими каштанами из атомного огня засыпать созревающий в разностном исчислителе клептократического киберЛондона нанокост. Он просто намекает, что на игровом столе с исписанными рукой Уэллса палимпсестами вместо зеленого сукна можно сорвать и больше одного джекпота за раз, а периферия колеса сотрет различия между красным и черным. И да, где-то в уголке коридора нервно курит Дэвид Брин с неоконченным сиквелом «Глины».

«Периферия» — лучшее произведение Гибсона в жанре НФ за много лет, и его настоятельно рекомендуется читать в оригинале ввиду большого количества остроумных неологизмов; перевод kdm17 безусловно профессионален, однако на примере «Анафема», работы сопоставимых уровня и сложности, хорошо заметно, как заматовел блеск sense of wonder, присущего подлиннику. Не пожалейте трудов, научитесь мыслить так, как того требует от вас сизигия. Заодно и слог Флинн оцените, который, воспроизведи его кто на русском точно, проштамповал бы томик печатью Соломона 18+.

В русском переводе лучший “шкатулочный роман” столетия кое-что теряет, уже начиная с заголовка — ведь Периферия бывает разная, и культурная, и географическая, и компьютерная хардверная. Впрочем, производители ПК и мобильной электроники в 2010-х немало потрудились над кастрацией портов ее подключения, силком утаскивая пользователей в беспроводное будущее удаленных подключений.

Еще один, более тонкий, образчик редакторской активности, вероятно, может быть найден в передаче имени персонажа Марии Эш (Ash) как “Тлен”. Не рекомендуется садиться за издание киберпанка, настроившись обойтись полудюжиной примечаний на всю книжку; да и с Мари-Франс Тессье-Эшпул поболтать не мешало бы.

А над вами дождь прольет он обильно,

Тайну птиц узнаете, убежища рыбы,

На земле будет всюду богатая жатва,

Утром хлынет ливень, а ночью

Хлебный дождь вы узрите воочью.

==========================

Эпос о Гильгамеше, таблица 11

==========================

Сокращенная версия публикации для Medium (http://bit.ly/2e6noNk).

Спойлер название романа или не спойлер, а это палиндром, и переводить его на русский «в лоб», как «Семиевие»/«Семь Ев», я настойчиво не рекомендую. Впрочем, издания книжки на русском в ближайшее время явно не предвидится. И это не случайно: получилось у Стивенсона нечто среднее между «Полным затмением», «Колыбелью для кошки», «Высочайшим фронтиром», «Анафемом» и «Путеводителем по Галактике для путешествующих автостопом», а такую ядреную смесь спонсировать должен в продажах (на волне-то кимвала звучащего «Reamde», которым многие поклонники Стивенсона поперхнулись) Джефф Безос или Элон Маск, в благодарность за свое издалека заметное отражение в сюжете. Собственно, Стивенсон во время работы над книгой как раз и трудился у Безоса в Blue Origin, так что «Seveneves», вероятно, выросли из медитаций на план эвакуации в курилке для топ-менеджмента.

Нельзя сказать, однако, что этот роман неудачен. Нет. Просто его стоило бы распилить как минимум на три, и в этом случае, вероятно, антураж получился бы более правдоподобным, поскольку теории заговора не были бы отметены так быстро во имя всеобщего сотрудничества на благо мировой закулисы. Взрыв Луны и ожидание вёдра на орбите вам кажутся фантастическими элементами? Полноте. За историю планеты крупномасштабные вымирания господствующих форм жизни происходили уже как минимум шесть раз, и гибели мира это вовсе не означало (спросите в соседнем кинозале у Брайс Даллас Ховард и Стража Галактики). Что тут самое фантастичное, так это абсолютная (пусть вас не смущают смерти хороших ребят и мерзкие смешки антагонистов, все это наносное) слаженность действий различных группировок человечества с тем, чтобы персонал Ковчега мог спастись и продолжить расу. Как если бы сопланетники наши в большинстве своем исполнились такой же уверенности в собственных силах, что и фраа Джад из матика тысячелетников, который может себе позволить противопоставить атомной бомбе транспортир.

(Конечно, самый серьезный ляп связан с натянутым сикось-накось на сюжетный этюдник эффектом генетического бутылочного горлышка. Напомню, что к моменту действия книги уже должен быть запущен телескоп имени Уэбба. В отличие от телескопа имени Хаббла, он будет располагаться не на низкой околоземной орбите, а во второй точке Лагранжа системы Земля-Солнце, которая является стабильной. И с телескопа имени Уэбба будет пересылаться минимум по нескольку десятков гигабит данных за один присест, то есть его оборудование вполне справилось бы и с архивированием утраченного генетического банка. Другое простое решение, какое мне видится для цивилизации ниже первого кардашевского уровня, это аналог глиняных табличек с «Эпосом о Гильгамеше», которые от пожаров только упрочнялись, сиречь — запущенные в космос на уровне необходимой избыточности передачи типа сигнала из «Андромеды» Хойла-Эллиота. Принять их может даже MRO или «Заря» на орбите Цереры, а потом по мере надобности ретранслировать обратно по запросу на привычных протоколах. Да, медленно, ну так пора категориями веков и тысячелетий мыслить. Даже из окрестностей Плутона на скорости диалапа удалось получить столько информации, что на десятки лет вперед исследователям пояса Койпера будет чем заняться.)

Используемая модель выживания человечества в «Seveneves» Нила Стивенсона диктует такое уважение к деяниям ковчежной группы, что по каждому удобному поводу вспоминаются события пятитысячелетней (откуда в аннотации, вывешенной на Фантлабе, взялись тридцать тысяч лет? Планом Селдона навеяло?) давности, а используемый словарь чрезвычайно статичен и по-прежнему в основном следует нынешней лексике, даже в технических аспектах. Это до такой степени попахивает Жюль Верном Дюраном, пепельницей Гуссерля и культурой «Дабан Урнуда», что я почти не сомневаюсь: он прилетел в «Анафем» из этого варианта реальности, предположительно с Марса.

Но ладно бы странствующий в космосе ковчег, там это даже ввиду релятивистских эффектов или игр со временем в гёделевской вселенной нормально. А тут отстроенная на развалинах после Тяжелого Дождя цивилизация, с узаконенными генетическими модификациями, чем-то похожая на мошкитскую у Нивена и Пурнелла. У вас в обычае по каждому удобному поводу сравнивать происходящее вокруг с деталями плавания ковчега Утнапишти из «Эпоса о Гильгамеше» и социальной организацией тамошней ячейки общества? Нет? Я так и думал.

Если вы не сёрвивалист, и метод Кошастого вам ни о чем не говорит, значит, вы просто не целевая аудитория этой книги. Как, впрочем, и я сам. Однако природу Агента, уничтожившего Луну, всяк, нахватавшись хотя бы по верхам современной космологии, определить сподобится:

А предложить способ выживания, альтернативный эвакуации избранных на МКС, несложно:

Жаль, что Стивенсон, видимо, не метрофанат. Иначе знал бы, где русские зимуют.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2eB4bP7).

Вообще говоря, книга, как и обещано в подзаголовке, представляет собою спиритический сеанс с наваждением (haunting) в темном углу центра мира. Или, лучше сказать, под ведущей туда лестницей. Ложитесь, хорошенько расслабьтесь, отсчитайте двадцать восемь ступенек (к санкционированным аргентинским библиотекарем девятнадцати автор добавляет еще девять глав).

Касаясь «Пустоты», Харрисон возвращается к трехчленной сюжетной структуре, которую уже использовал в «Свете» и от какой временно отказался в «Нове Свинг». Первую книгу со второй, нуаристой и стругацкистой, связывало немногое: Лив Хюла, Дядя Зип, Ирэн-Мона и кошки города Саудади на безымянной, но превосходно знакомой по «Свету» планете (даже бар, вокруг которого в основном и шляются твинк-сталкеры, так и назван «Белая кошка, черный кот»; а впрочем, что это тут у вас? С каких это пор из новочеловечьего Крольчатника прямая дорога на Кармоди?). Третья заимствует из «Новы Свинг» полицейский департамент Зоны с его безымянными ассистентами и ассистентками, отгоняющими барыг и туристов от чудес места, где расколотое сердце мира упало на землю, а из «Света» — дурно пахнущие проекты корпорации ЗВК, инсталляции Сандры Шэн, чьим кораблем ныне распоряжаются дружки Вика Серотонина из бара Лив Хюлы, и, главное, Анну Кэрни, ныне Уотермен, влачащую довольно жалкое существование в Королевстве периода окончательного упадка евроатлантической цивилизации. Впрочем, восточноазиатской экономике Харрисон после стремительного рывка в начале тысячелетия тоже ничего хорошего не обещает.

«Пустота» — история, которая рассказывает сама себя, но невозможна без первых двух спиритических планшеток. Харрисон мог бы оставить Анну с ее кошками, бывшим супругом и дочкой от неудачного брака в покое (rest in peace), но им, как и всему миру Мидлендса или Саудади, положено лишь заржаветь (rust in peace). Как и в большинстве произведений Новой Волны, чьим традициям в космоопере остается Харрисон верен, как и во всех его фэнтезийных или мейнстримных работах, — текст значит больше, чем сюжет, а сюжет больше, нежели собственная разгадка. Даже название исполинского артефакта (Pearlant или Pearlent) причудливо вуалит глаза в обход редактуры, намекая, как сложно винить в опечатках будущее, построенное компиляцией спагетти-кода на чужих игральных костях.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2dlgPmM).

С годовщиной освобождения Освенцима, однако. Все помнят, кто именно его освободил?

Уже в начале трилогии Ширли, переосмысливая строки йейтсовского «Второго пришествия», через посредство механической птицы, шпионского беспилотника из металла и стекла, и ворона по кличке Ричард Прайор посылает читателю сигнал: эта книга — об энтропии. Не слишком приятно, только-только вынырнув из самого жестокого века в человеческой истории, обнаружить впереди те же исхоженные тропы. Какова судьба индивида в мире, где экономическая система тесно зажата в клещи правительства и корпораций? Как должен действовать человек, оказавшись уловлен в нисходящую спираль мира, где единственно действенна парадигма насилия? Должны ли люди организовываться вокруг принципов человечности, чтобы обуздать бесчеловечность? Каковы смыслы нашей идентичности в топком болоте посланий нового века? Чего должны мы ожидать — отвержения или принятия Омеги?

В такой обстановке чаще, чем где-либо еще, развивается действие работ Ширли, и «Затмение: Корона» не составляет исключения.

Политические взгляды автора, ярого демократа и последовательного сторонника Обамы, выражены тут рельефней всего, рок-музыки стало немного больше, чем во втором романе (но по-прежнему куда меньше, чем в первом), активно пропагандируется межрасовое сотрудничество, переходящее в БДСМ; человечество же, что на Земле, что в Колонии, больше всего напоминает стайку подростков, бредущую меж двух высоченных стен из спрессованного мусора в неведомое и малопривлекательное будущее, пока с двух сторон к этой тропе бодро катят, трамбуя все на своем пути, две бригады орудий Господних по двум различным версиям конца света: либерально-экологической и христианско-фундаменталистской.

Впрочем, «Затмение: Корона» не только аккуратно пересказывает историю Холокоста и борьбы Французского Сопротивления в ретрофутуристическом антураже (его даже киберпанком в строгом смысле назвать не получается, несмотря на обильно раскиданные по страницам биочипы и вайфай-трансмиттеры), но и намечает для читателя штрих-пунктирные контуры следующей итерации поиска Окончательного Решения основной проблемы рода людского. Но это уже наверняка будет другая история, и вряд ли Ширли к ней вернется.

Едва ли изложенный здесь сценарий Третьей мировой 2039/40 между Россией и НАТО можно признать реалистичным (даже с оглядкой на далекие зарницы над Крымом и Донбассом), но художественной ценности в рамках жанра это не умаляет: как этапный образец киберпанк-антиутопии, где антиутопии, с ее мусором, грязью и насилием, куда больше, нежели сияющего надмирного хайтека, «Песня по имени Юность» достойна внимательного изучения, а третий, заключительный, роман цикла — в особенности. Хотя он же в оригинале и халатнее всего отредактирован; остается надеяться, что в анонсированном русском переводе (по каковому случаю и пишется данная заметка) эти огрехи американской редактуры будут заделаны.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2sNhpzU).

В темной-темной подземной лаборатории где-то под пустынями штата Невада происходит сбой в программе секретного нанотехнологического оружия; нанороботы, вырвавшись на свободу, начали с того, что сплавили весь человеческий персонал лаборатории в химерическое плотско-машинное единство с коллективным разумом, отдельные фрагменты которого способны достаточно качественно имитировать людей, покуда дело не доходит до смертельной инъекции новым жертвам.

Первоначальную вспышку удается купировать, однако кураторы программы не придумали ничего лучшего, как запустить уцелевших нанороботов на спутнике в космос и там дать им развиться до состояния, быть может, потенциально полезного в рамках борьбы с мировым терроризмом и русскими варварами на Донбассе. Как вы наверняка догадались, через сравнительно небольшое время, около трех лет, спутник сходит с орбиты и падает в окрестностях калифорнийского городка Квибра, где, будучи выловлены из пруда местным пьянчугой, нанороботы начинают вторую попытку окончательного решения человеческого вопроса, не гнушаясь кормиться и иными подручными формами биологической жизни.

И лишь кошки, печальные девственники, не чуждые социопатии, да федеральный агент Стэннер чуют приближение тени Нанокоста. Кошки гуляют сами по себе и ничьего разрешения в истреблении гнусных жучков не спрашивают, а вот задротам-социопатам достаточно тяжело доказать, что с их преподавателями и родителями что-то очень серьезно не так. Зато их непутевые сверстники к воздействию вируса очень восприимчивы, и он отнюдь не лишает их привычной паскудной натуры.

Для Джона Ширли, одного из классиков киберпанка и, наряду с Баркером, неформального патриарха сплэттерпанка, наиболее характерен сплав элементов хоррора и НФ, со значительным, обычно гипертрофированным, перекосом в сторону первого. Непременными атрибутами работ Ширли выступают также рок- и хэви-металл, исследование темных сторон человеческой натуры и природы нечеловеческой жестокости, этой самой натуре зачастую свойственной, ну и, само собой, секс. В «Ползунах» (этот вариант перевода названия употребляется везде, кроме обложки и выходных данных), увы, рока и хэви нет совсем, если не считать спорадических упоминаний о музыкальных вкусах некоторых подростков Квибры, а источник мегаломаньяческого зла для удобства читателей красочно визуализирован: так и хочется сказать, с прицелом на экранизацию, но Голливуд пока не проникся (наверное, старые обиды Ширли-сценариста на продюсеров не позволяют сторговаться?), да и экранизация такая, можно считать, уже осуществлена: просто посмотрите встык (а хотя бы и перемежая кадры) любую из версий «Вторжения похитителей тел» и «Вирус».

Секс? Ах да, секс... Ну вот примерно на «Ползунах» и наметился впервые будущий сдвиг творчества Ширли в сторону новеллизаций компьютерных игр для YA; достаточно сказать, что наиболее эротична сцена разговора одного из положительных героев с переформатированной нанороботами одноклассницей Клео, да и то полагаю, что моя реакция на нее отлична от задуманной автором.

Отметим также, что, в отличие от большинства переведенных на русский работ Ширли, эта вышла сравнительно обширным тиражом и легкодоступна.

Роман относится к своеобразному подмножеству книг, которые в здравом уме можно прочесть только в рамках определенного состязания, дав какой-нибудь обет, исполняя наложенную епитимью или тренируя самообладание по программам подготовки спецназа. В данном случае заявлена тема «любовь во время чумы^W вторжения чужих». В НФ она встречается достаточно редко, но это не оправдание Майер, которая подошла к снаряду с той же произвольной программой, какая была испробована в вампирском сумеречном дозоре. Шэнноновская литературная энтропия «Host», пожалуй, эдак на высоту башни Грэма ниже, чем, например, у сцены из «Ложной слепоты» Уоттса, где Сири Китон ищет в инфосфере алгоритмы прощания с умирающей Челси. Собственно, я эти строки пишу, завидев похвалу переводчикам и редакторам. «Host» — ультимативное и блестящее решение сложной переводческой задачи: придать названию книги смысл, полностью противоположный влагаемому автором. Если уж захотелось привнести что-нибудь неожиданное от себя, можно было бы назвать роман либо «Хостья», либо «Гозяйка».

Хотя зоны разрежения в литературной биографии продолжительностью почти полтора десятка лет так просто не возникают, а после превосходных «Звездного прилива» и «Войны за Возвышение» миновало почти вдвое больше, кажется, что дела Брина еще не безнадежны, и «Бытие» создано скорей для разминки перед более масштабной работой; есть задел на продолжения, а Брин в цикле о Возвышении, скажем, по-настоящему набил руку только к третьей книге. Роман выстроен вокруг кларкианского по стилю контакта с артефактом внеземной цивилизации и предлагает интересную трактовку парадокса Ферми в духе фоннеймановской программы колонизации Галактики, несколько сходную с ранее прописанной Уилсоном в трилогии «Spin» (выходила в той же серии и с переводом ничуть не лучшего качества). О переводе, кстати, лучше сказать, что он вполне достоин подписи Колесникова, если даже и не им выполнен. В качестве примера достаточно привести исковерканное на русском четвертостишие:

Очевидно, что эти строки отсылают к знаменитому катрену Гулливера Фойла из «Моя цель — звезды» Альфреда Бестера, о котором на Фантлабе недавно возгорелся экспертный флейм. И вполне ожидаемо, что никакой сноски от переводчика в этом месте нет, а полная воля дается эрудиции читателя, вынужденного восстанавливать замутненные почерком мастера смыслы подлинника.

Как я уже писал, тетралогия Майкла Флинна из цикла о Гончих Ардри — лучший в современной космоопере продукт переосмысления ирландского эпоса, сочетающий стилистические эксперименты в духе, но не букве джойсовских «Дублинцев» и «Улисса» с визуализацией образов, достойной Гибсона, но, по счастью, не Данилевски с Пинчоном (есть на свете много классиков постмодерна, которых, друг Горацио, я сумел дочесть, лишь сдобрив парой лишних джезв кофе).

Засим этот отзыв будет касаться в основном перевода В. Лотовского: оставляя в стороне мелкие лакуны и упрощения, а также транскрибирование гэльских слов в достаточно далекой от древнеирландского (sic!) оригинала версии и постоянное няканье Бриджет бан, я отмечу лишь наиболее характерный миг бессилия переводчика перед энергопотреблением авторской словомельницы: название одной из глав «Down the Rabid Whole» переведено... правильно, как «В кроличью нору». В этом месте стоило сделать хотя бы сноску, чтобы читатель узнал, чего лишился.

Как уже отмечено предыдущими ораторами, Лукьяненко в этом самом-самом что ни на есть последнем дозоре решил сэкономить на вызове муз по классу All Inclusive — все-таки желательны были бы две, светленькая и темненькая, а значит, почасовая ставка умножается как минимум вдвое, что в условиях галопирующей девальвации рубля вряд ли разумно. «Чистовик», чьи сюжетные инструменты здесь использованы практически без апгрейда, я считаю первой работой Лукьяненко, на которой стала заметна его окончательная творческая деградация, оттого и (странно перекликающийся с «Танцорами на Краю Времени» мейнстримного дезертира Муркока) любимый прием СВ «а пошли вы все, я весь такой в smart casual остаюсь ждать трамвая» там резанул пощечиной общественному вкусу — всем понятно, что Лукьяненко не Желязны, не свирлеп и не Дик, но после «Чистовика» появились подозрения, что ему и до Джона Грегори Бетанкура далеко.

Примененный повторно, он уже не вызывает никаких эмоций, кроме жалостливой усмешки. Впрочем, гложет меня предвидение, что

... Напиши «Шестой Дозор» кто-нибудь другой, я бы принял

Хотя, может, его и вправду написал кто-нибудь другой?

Вообще-то на самом деле этот роман — лучшее, с некоторым отрывом, переосмысление гностической философии в современной европейской литературе, — можно считать вбоквелом более позднего цикла, Кефаучийской трилогии, по той простой причине, что городской сумасшедший и по совместительству волшебник Йексли, действующий в «The Course of the Heart», есть не кто иной, как Спрэйк из «Light» (хорошо видно из сравнения с рассказами, откуда оба романа переписаны). Довольно обидно, что Харрисон его перекрестил, убив попутно отсылку к валентинианским гностикам (впоследствии такой же трюк, но менее болезненный, будет проделан с Джеком Серотонином из «Туризма» для «Nova Swing»): как вбоквел романов о Тракте Кефаучи «The Course of the Heart» вполне адекватен, производя то самое впечатление надломленной кривозеркальной реальности, за какое Харрисона часто и ценят. Роман, в отличие от «Вирикониума» и тем более трилогии Кефаучи, полностью фэнтезийный по сути своей, даже к альтернативной истории его толком не отнесешь; впрочем, если принять незадачливых товарищей Спрэйка-Йексли по магическому ритуалу прокола Плеромы за шизофреников, то жанровый классификатор книги резко замуарит, как это для британского мейнстрима Новой Волны зело характерно (см. эталонный в данном отношении роман Приста «The Affirmation», где использован аналогичный сюжетный ход с романом в романе, через посредство которого реальность основного сюжета расшатывается и переосмысливается).

А еще «The Course of the Heart» местами весьма зануден (и мрачен): по сравнению с ним даже самый скучный мейнстрим Йена Бэнкса, вроде «Крутых подступов к Гарбадейлу», или недопеченный каравай Набокова, наподобие «Оригинала Лауры», триллером покажется. Харрисон, признаться, мастер выставлять повседневную реальность такой гадкой и постылой, что хоть в петлю лезь, хоть святых выноси; особенно хорошо это у него получается на материале городков Мидлэндса. Кстати, не менее беспощаден он и к инклингам Кембриджа купно с их новейшими последователями, ловящими «полароидом» отблески света Плеромы на потрескавшихся стенах общественных туалетов. Роман в целом можно рекомендовать тем, кто, как я, плюется от «Хроник Нарнии»: у Харрисона хорошо показано, что бездумный шаг за дверцу платяного шкафа обычно уносит ученика чародея в световой колодец глубиной до самого сердца вещей, и за стук этого сердца легко принять шум пламени в крематориях Аушвица.

Ну что ж, спасибо и на том, что Харрисон преодолел кризис среднего возраста, в котором все это явно писалось, и спустя тридцать лет неожиданно вернулся в космооперу с Кефаучийским циклом. Но эту книжку ни в коем случае нельзя читать, если у вас проблемы, иначе попадетесь на удочку блестящего стилиста Майки и станете лишь ближе к его увечным психически кембриджским нытикам. Сходный эффект в британской литературе наблюдается еще, помимо Бэнкса, у Айрис Мёрдок. Все эти авторы бесспорно заслуживали (или заслуживают, говоря о Харрисоне, который по шведским королевским меркам еще вполне себе среднего возраста автор) Нобелевской премии: в ее комитете как раз такой мейнстрим и обожают. Но... «В очередь, сцуки, в очередь!»

Сокращенная версия рецензии с Medium (https://goo.gl/8hrtEp)

Действие романа происходит примерно в 960 году Делианской Лиги, то есть в середине I тысячелетия по христианскому летоисчислению. Только вот в этой вселенной не было ни Христа, ни Мухаммеда, потому что Александр Македонский не только завоевал половину мира, но и остался после этого в живых на достаточно долгое время, чтобы сама классическая греческая цивилизация устояла и разделила планету со Срединным царством. Мир Гарфинкеля испытывает на макроскопическом уровне нечто подобное корпускулярно-волновому дуализму квантовой механики: одновременно справедливы даосская и аристотелевская концепции мироздания.

«Эфирные материи» нельзя назвать в полной мере фэнтези либо альтернативкой. Да, в действия персонажей иногда вмешиваются божества олимпийского пантеона, а миры Солнечной системы (Селена, Гермес, Афродита...) отделены друг от друга концентрическими сферами из неразрушимого вещества, проход через которые возможен лишь в непосредственной близости от конкретной планеты. Но какая разница? Отличительным признаком научной фантастики является внутренняя непротиворечивость модели мира, и этому условию роман Гарфинкеля полностью соответствует. Ничто не мешает принять общество «Эфирных материй» за виртуальную реконструкцию из предкового симулятора, запущенного в матрешечном субстрате сферы Дайсона.

Ведь по ту сторону Луны и Солнца – хрустальная сфера фиксированных звезд, и еще большой вопрос, кто наблюдает за Тысячелетней войной оттуда.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2gUrMvQ).

Такого «Сталкера» вы еще не читали. В смысле, если бы права на Харрисона сейчас принадлежали не «Азбуке», а тому же издательскому монстру о двух головах, какой наплодил великое множество фанфиков по Стругацким, то перевод «Nova Swing» вполне уместно было бы запихнуть под обложку соответствующей серии. Если чего и недостает исходнику БраСов, так это, пожалуй, чандлеровской нуарной атмосферы (даром что действие происходит в Хармонте на территории главного противника); с другой стороны, в первый роман Кефаучийского цикла, «Light», она тоже проникала лишь через неплотно закрытые врата восприятия твинк-наркомана Эда Читайца, да и то лишь в первых трех-четырех главах его сюжетной линии. Во второй книге Харрисон отказался от триплетной структуры «Света», щедро сыпанув классического нуар-детектива с femme fatale и ребятами, которые предпочитают прецедентное право римскому, и отвесил низкий поклон «Roadside Picnic» (не зря именно английскую версию романа АБС выдает Амазонка в рекомендаторе рядом с трилогией о Тракте Кефаучи).

При этом, к счастью, все действие книги происходит в городе Саудади на неназванной планете гало-зоны Галактики (впрочем, читавшие первый роман без труда опознают этот мир), а вторжений мейнстримного контента с маньяками и унылыми анорексичками среднего возраста не наблюдается, хотя блерб от Баркера на обложке мог бы навести на мысль о голом завтраке во дворце извращений. (Не зря Майкл Кэрни из первой книги приходится Харрисону тезкой, ой не зря; слишком уж тошнотворно-реалистично выписана его личная жизнь.)

Правда, если вы не осилили «Вирикониум» (а отсылки к дебютному для Харрисона циклу здесь достаточно внятны), за этот роман лучше не браться: книга не в большей мере милосердна к читательским эрудиции или чувству языка, и для кого-то такая черта послужит однозначной антирекомендацией.

Удивлен, не найдя тут впечатлений об этой отменной книжке, ну так начнем. Одна из лучших альтернативок на затасканный уже, но непреходяще модный мотив победы стран Оси во Второй мировой. Создает чувство жутковатой достоверности и естественности происходящего. Выгодно отличается от Дика («Человек в высоком замке») более уверенной авторской сметкой сюжетных нитей, характерной скорее для документальных детективов вроде «За кулисами японской капитуляции» Брукса (впрочем, профессия Харриса и дебютный статус романа к тому обязывают), и, как следствие, обстоятельным показом мироустройства победившей Германии. Нет шитых белыми нитками намеков на демократизацию нацистского режима в русле Die Perestroika: сравните с откровенно натянутым решением Тертлдава в «In the Presence of Mine Enemies», где к тому же попадаются откровенные ляпы с биографиями действующих лиц (Одило Глобочник). Аналоги высших сановников партии и спецслужб Рейха, в нашей реальности погибших и казненных в 1945 г., разработаны с демиургическим огоньком (Артур Небе и др.), их личности прописаны в динамике и существенно модифицированы по сравнению с единственно доступными нам моментальными снимками конца WWII, отражая, если это уместно в данном случае, без малого двадцатилетнюю эволюцию рейхсноменклатуры в этой вселенной. Проекты архитектурной перестройки Берлина как столицы мира в основном следуют задумкам Шпеера, но местами отчетливо подредактированы в сторону сближения со сталинским послевоенным неоампиром и даже американской космической программой (о Volkshalle, например, сказано, что в этом колоссальном пантеоне, подобно Зданию вертикальной сборки на мысе Канаверал, формировались собственные облака и выпадали дождики). Рукопись харрисовского «Архипелага»-не-то-«Дневника Анны Франк», по-видимому, основана на реальных документах, наподобие признаний коменданта Освенцима Хёсса. При чтении или просмотре кино с Рутгером Хауэром, впрочем, следует отгонять назойливые ассоциации с киношными «Семнадцатью мгновениями весны».

До «Полярной звезды» Макдевитт полтора десятка лет ничего об Алексе Бенедикте и Чейз Колпат не писал, а потом как взялся, как накатил, что следующие пять романов цикла выходили в среднем каждые полтора года с хвостом, и только анонсированный к изданию в ноябре, «Coming Home», несколько нарушает этот темп, разбавляя его до более спокойного, но это и неудивительно: за истекшую после «Firebird» трехлетку появился еще приквел к «Космоархеологам». Трудно удержаться, чтобы не заподозрить тут некий социальный издательский заказ, и еще труднее развидеть в «Искателе» очевидные параллели с не самым удачным романом цикла про Хатчинс, а именно «Обреченной»: они сходны, как две расплодившихся усиками земляничных полянки по разные стороны невысокой садовой ограды. Как ни странно, романы про Хатчинс исторически пользуются несколько большей популярностью, чем цикл о Бенедикте и Колпат (стенания в ветке «Азбуки» с просьбой их переиздать тому подтверждением), так что две премии «Искателя», в том числе Nebula, можно считать наградой за попытку алхимического сплава сеттингов. Вообще говоря, лучше бы Nebula досталась «Жар-птице», поскольку астрофизические модели «Искателя» довольно неряшливы, да и полонез Симмонса-Огинского временами слышится из закулисных кустов.

Например,

За вычетом этих сбоев прошивки и отлетевших заклепок, однако, «Искатель» остается очень крепким, профессионально сработанным космооперным детективом, который ниже правильно уподобляют историям о поиске Атлантиды. Просто не стоит предъявлять к его сюжетным опорам те же требования устойчивости при испытаниях на рояльный изгиб, какие привычно вызывает на себя, скажем, Стросс в «Племени Нептуна», многим будучи Макдевитту обязан.

Сокращенный вариант заметки для Medium (http://bit.ly/2q0344u)

Кэйтлин Суит, супруга Уоттса, рекомендует называть «Эхопраксию» вбоквелом (sidequel), и такой подход к роману наиболее оправдан, хотя ответы на вопросы, мучившие Сири Китона в эпилоге «Ложной слепоты», из текста все же можно выловить, если раскорячиться на все восемь лап порции (спойлер). Начальный фрагмент романа доступен в сетевых библиотеках («Целакант») и дает неплохое представление о сеттинге: Дэн Брукс, удалившийся в самоизгнание биолог, ищет спасения от зомби в монастыре Двухпалатников посреди мира, где искусственную ДНК уже сложно отличить от биологической, а веру в могущество науки и технологии — от религиозной.

Это и впрямь параллакс к «Ложной слепоте», но не в том смысле, в каком, например, «Тень Эндера» выступает параллаксом к «Игре Эндера»: по сути, «Эхопраксия» предлагает альтернативный розыгрыш шахматной партии «люди против постлюдей и богов» в ближнекосмических декорациях; если немного покопаться в творчестве Уоттса, то и неизбежная преемственность с «Морскими звездами» всплывет из мутных вод Сингулярности. Вознесение для ботанов здесь понимается буквально: бегство Брукса и его невольных напарников из монастыря обретает форму отлета с Земли поросенка Петра в терновом венце (это имя корабля, на котором Брукс выполняет функции недостоверного рассказчика; внимательно смотрим также на превосходную обложку польского издания «Ложной слепоты»).

Как и «Ложная слепота», это научно-философский трактат в обертке космо-техногенного триллера, однако на каком-то этапе роман меняет фокус атаки от проблем Контакта и искусственной обратимой биотехнологической эволюции к вопросам религиозным и симуляционистским (в самом деле, что есть личность, как не тактовый генератор когнитивного сопроцессора виртуальной реальности, созданной взаимодействием нейронов и глии с телесными сенсорными проводниками?). Для НФ такой метод не внове, но следует заметить, что «Убик» или «Три стигмата Палмера Элдрича» Дика, не говоря уже про «Черту прикрытия» с «Водородной сонатой» Бэнкса, демонстрируют куда более изящные приемы сшивки названных сюжетных пластов: Уоттс, широкими мазками начертив мир темный, гулкий, загадочный, чарующий техногика-социопата кисло-сладкой безнадежностью деконструкции свободы воли, почти сразу втискивает его в прокрустову колыбель назревающего Апокалипсиса (в «Ложной слепоте» стенками ея служили подобные кишкам библейского кита коридоры «Тезея» и Роршаха, в которых время от времени раздавался трубный глас Капитана Очевидность^W), выбирая из доступного арсенала писательских инструментов швейцарский ножик лейтенанта Рипли с французским штопором философа Квентина Мейясу.

Русский перевод запланирован АСТ, а это почти наверняка означает, что он окажется ничем не лучше «Ложной слепоты». Роман настоятельно рекомендую к прочтению в оригинале: никаких особых стилистических затруднений текст не вызывает, проблемы квинтернетной планковской обвязки кроются исключительно на сюжетном уровне. Впрочем, «Эхопраксия» даже с фундаментальным научно-популярным приложением всяко читабельнее, например, перегруженных графиками и слайдами творений Игана, хотя стилистическая сторона ее заметно провисает, как заслюнявленная щека больного с частичным парезом лицевых мышц. Таким вот больным, по версии Уоттса, лет через семьдесят окажется немодифицированное человечество.

На авторском сайте доступны некоторые внутренние документы вселенной, дополняющие восприятие сюжета, например, доклад Ватиканской академии наук Святому Престолу от 16 сентября 2093 года, объясняющий причины вероятного альянса авраамических религий во время действия «Эхопраксии».

Судя по дискуссиям там же, Уоттс и сам остался недоволен подходом к снаряду, и цикл на этом не закончится, но получит «Всеведение» («Omniscience»). Может, лучше не стоит? Впечатление от «Ложной слепоты» при таком раскладе может быть окончательно смазано.

Действие происходит на безымянном острове Архипелага Грез, где сталкиваются интересы эксцентричного миллиардера, антрополога, шпиона и военных беженцев, представителей малоизученного автохтонного племени, наделенных способностью контролировать волю и помыслы тех, с кем вступают в сексуальный контакт. Кроме того, в ходе трехтысячелетней войны остров был наводнен тысячами микроскопических камер наблюдения: сцинтилл. За ними давно уже никто не присматривает, и сцинтиллы в ходе механической эволюции сформировали что-то вроде примитивного искусственного интеллекта, удачно вписавшегося в систему анимистических верований беженцев.

Постколониальный вуайеризм высвечивает весь набор параноидальных черт криптохаотической разведывательной системы. Если шпионаж и наблюдение становятся профилактической повседневностью, данностью жизни, тогда частная жизнь лишается всякого смысла (сходная идея встречается у Лема в рецензии на несуществующую книгу «Weapon Systems of the Twenty-First Century or Upside-down Evolution»).

Каждый теперь и соглядатай, и поднадзорный. В перспективе же --- судья, жертва и палач, как у Дюрренматта в «Зимней войне в Тибете». Новелла чем-то родственна и «Пятой голове Цербера», хотя решена совсем в другом стилистическом ключе.

Кстати, на досуге полезно подумать, отчего автохтоны названы катарами.

Сокращенная версия https://goo.gl/pYjrVk

«В Львиной Пасти», вероятно, лучшая на сегодняшний день попытка увязать космооперу с исходными мифопоэтическими корнями моделей галактической экспансии человечества путем экскурсии через арсенал сюжетных инструментов мейнстрима, перед которым фантастику так часто пытаются унизить; отчасти не избежал этого, поделившись неутешительными выводами о соотношении доходов с НФ и мейнстрима, даже Бэнкс, чье влияние в миростроительстве Флинна вполне ощутимо («Январский танцор» переписан из неудачной юношеской работы, от которой в окончательном варианте остались лишь опоры сеттинга; сравните это с историей возникновения Культуры). Но здесь такой ошибки нет. Техника встроенного повествования, использованная Флинном, требовательна сама по себе, а в сочетании с приемом ненадежной рассказчицы --- тем паче. Тертлдаву в «Юстиниане» и Браннеру в «Наезднике шоковой волны» полностью совладать с ней не удалось, Равн Олафсдоттр же в Клантомпсон-холле легким движением руки причешет хвосты псам Аннуна, и даже густой конфедератский акцент Тени Имени сыграет риторическим приемом. Гобелен Пенелопы превращается в путевой дневник Одиссея, а если кто не слишком догадлив, во второй главе следующей книги, «По лезвию бритвы», Олафсдоттр включит Меаране песнь об аргонавтах в кавер-версии неведомого барда. Отдельный плюс Флинну за Бриджет бан, Франсину Томпсон, Гончую Ардри, которая приносит закон туда, где царят одни преступники, ведет тех, кто не знает, кому подчиниться, спасает тех, кто оставил всякую надежду, и убивает без задней мысли, когда иные способы бесполезны. Да будет всяк осторожен, сознаваясь в ее присутствии в давних прегрешениях, ибо Франсина Томпсон, Хозяйка Клантомпсон-холла, может стать не только исповедницей, но и палачом.

Хотя Флинн не так изобретателен в миростроительстве, как Бэнкс или Херберт, не так виртуозен в работе с сюжетной архитектурой, как Райяниеми или Лекки, его тетралогия достойна считаться надежным бенчмарком современной космооперы, задающим новую тестовую сцену.

Сокращенная версия https://goo.gl/pYjrVk с использованием заметки для Medium (https://shorturl.at/cisX4).

=====================================================

В начале была тройка, ибо в таких делах всегда участвуют трое. Была средь них арфистка, была Гончая и было девятерное существо.

Были и другие, ибо в таких делах всегда участвуют другие. Были иные Гончие. Была Тень и другие Тени. Было Имя и другие Имена среди Имен. А если бы кто-то из них отклонился от путей, которыми следовали они, то дела бы, несомненно, обернулись иначе.

Однако человек всегда властен над поступками своими, ежели поступает достойно; а превыше всех качеств, поистине, смелость. Детям смелости недостаёт, ибо любые угрозы им кажутся преходящими, таким, что должны мигом устранить родители. А взрослому человеку порою следует встать лицом к лицу с устрашающим злом и осознать, что исход этого противостояния зависит от его собственных деяний; и так станет он владыкой их. Даже если в конце концов он потерпит поражение, эта истина останется непоколебима. Вероятно, даже и как раз в том случае, если он потерпит поражение.

Было сокровище, ибо в таких делах всегда присутствует сокровище. Было далёкое путешествие, была древняя тирания; были тоска, алчность, амбиции, предательство. Были трусость и смелость, как нередко случается, когда противоборствуют очень малое и крайне великое. Случилось так, что страхи одного человека стали повелевать его деяниями; от этого гибли люди и выгорали города.

Но в сердце всего этого пребывало сияющее ядро, твёрдое, ослепительное, неразрушимое, так далеко и надежно спрятанное, что даже те, кто его укрыл, сами почти забыли о нем. А в сердце этого сокровища, как всегда случается в таких делах, таилось еще одно сокровище, поистине бесценное.

Итак, в начале была тройка; а в конце ей суждено было ужаться до одного участника.

=====================================================

В этой части цикла и ленивые поймут, что Флинн, возводя вселенную Конфедерации и Лиги на ирландском культурном базисе, опирался на литературные эксперименты Джойса не меньше, чем на кельтский эпос. Хаджж Донована по лезвию бритвы в Галактике, где сама память о докосмической Земле стерта и погребена под наступающими глетчерами нового ледникового периода, а единственным указанием на присутствие иных форм жизни до появления Январского Танцора оставались немногочисленные, сомнительно нечеловеческие артефакты, удобно, как ступня заядлого хитчхайкера в любимый походный ботинок, ложится на карту странствий Леопольда Блума по Дублину 16 июня 1904 года.

С технической точки зрения, впрочем, тетралогия Флинна куда выше романа Джойса уже хотя бы тем, что языковые и стилистические находки не исторгают зевок из львиной пасти, Гончие Ардри стоят сотни быков солнца на заклание, а поведенческие линии допускают существенные отклонения от мифологической подоплеки. Например, роль Пенелопы (Франсина Томпсон) существенно расширена, Телемак сменил пол и стал арфисткой Меараной, и уж ее саму пора выручать из тенет Афины-ткачихи (Равн Олафсдоттр), но как бы той не стать снова (Вестиджианской) девой у Тины Чжи (еще один аспект Афины) и не привести в обитаемый космос дракона. Если «Улисс» озаменовал недосягаемый ледяной пик модернизма, куда смотреть любопытней, нежели подниматься, то флинновская тетралогия лишь открывает новые пространства для туристов и торговцев, предоставляя очередное доказательство, что так классно и обильно, как в начале XXI века на Терре, фантастику не писали еще нигде и никогда за историю человечества.

Как я уже отмечал ранее, разнобой с переводами романов у ККФ не всегда способствует адекватному пониманию авторского замысла. К примеру, сразу же в начале русской версии «В Пасти Льва» находим (в эпиграфе за авторством Люсии Томпсон, Меараны-арфистки) бродящих по полю битвы котиков вместо летающих над ним коршунов (kites), а чуть далее — упоминание о “древней терраформирующей арке”. Ну да, что греха таить, слова arc (арка) и ark (ковчег) по-английски и впрямь произносятся одинаково, и не исключено, что корабль терраформистов мог иметь аркообразную форму. Аркология там, в конце концов, или где?

Однако без котиков у Флинна действительно не обходится, даром что в особой айлурофилии этого автора, будем откровенны, не заподозришь. В «On the Razor's Edge», который ККФ издавать уже не решилось за убыточностью (а странно было ожидать иного финансового результата от ажурной мифопоэтической космооперы у производителя, закоснелого в Вархаммере), Донован бьюи попадает на Терру, порядком захиревшую и придавленную расползшимися полярными шапками прародину человечества.

Флинн заставляет его прогуляться, среди прочего, по трущобам городка Кетчелл, возникшего на некотором отдалении к востоку от береговой линии нынешнего Манхэттена — и на берегу подозрительно круглой гавани, каковая, по верованиям местных, появилась от камня, сброшенного богом-строителем небосвода. Донован вместе с нами, конечно, заподозрит, что гавань эта есть не что иное, как след давней астероидной бомбардировки Нью-Йорка в ходе одной из забытых войн Темных Веков.

Задача у человека со шрамами деликатная: найти специалиста, который бы помог почесать там, где чешется, если у самого Фудира руки связаны, да вдобавок бы не донес о том Теням Имен.

Тут-то и пригодится ритуал, уже без всяких шалостей переводчика недвусмысленно отсылающий к котикам.

=====================================================

Фу-линь обретался в подвале заброшенного жилого дома. Вероятно, там некогда располагались кладовые с провизией, нагреватели или комм-узлы. А сейчас — аппаратура, которая требовалась Фу-линю для оказания услуг клиентам, скальпели, анестетики, скоросшиватели, белое кольцо, которое перестало быть идеально белым.

— Чего надо?— приветливо поздоровался хозяин.

— Взыскую я того, чем славится, и по делу, твоё искусство, — ответил человек со шрамами на Речи.

Желаемого отклика это не возымело. Умудрённый жизнью темнокожий старик прищурился, глядя на Фудира.

— Акцент забавный. Ты откель?

— Терранином зовусь я, вспомоществования на Терре взыскую. Таджем, Стеной и Монументом…

— Ай-иии! Ты терранин с Периферии! Уходи! От вас одни проблемы. — Он сделал заградительный жест руками, но продолжил на Речи: — Это Священная Терра. Не оскверняй её!

— Мне надобна самая что ни на есть простая услуга: изъятие ниплипов, локаторов, из моего тела.

— Ай-иии. Это противу фикха Северной Марки. Мне, что ли, голову на плаху положить только затем, что твои предки некогда тут проживали?

— Нет, — сказал Фудир.— Я тебе монету принёс.— Он передал Фу-линю сигил.

Фу-линь рассмеялся.

— Ежели явился ты из “Отрубленной руки”, немного у тебя, должно быть, монет осталось.

— Но ещё меньше там осталось постоянных посетителей.

Доктор фу помедлил и смерил человека со шрамами взглядом, словно впервые.

— А какими монетами похвалишься ты, пришелец?

Фудир вручил Фу-линю кожаный мешочек размером с ладонь. Доктор заглянул в него и прикинул тяжесть.

—А что насчёт братьев сих одиночек заброшенных?

— В безопасном укрытии. И, когда завершишь ты труд свой, остаток себе можешь забрать.

— Ты человек предупредительный. Тогда стяни одеяние своё, разоблачись до исподнего. И, пожалуйста, возляг на стол сей, дабы мог я провести ритуал, именуемый Котэ-Сканированием.

Донован разделся. При виде шрамов доктор помедлил. Потом пожал плечами.

— Мне придётся сделать надрезы, чтобы удалить ниплипы, какие, возможно, разнюхает моё котэ. Но что значит для тебя очередной шрам, ежели их уже столь много? Вижу я, ты не такой человек, чтобы опасаться травм.

— У меня случился бой с Тенью.

Доктор фу хмыкнул.

— Кто же мог выйти живым из такого боя, если не…

Он умолк, словно ответ был самоочевиден.

— Ходят слухи,— отважился он, не глядя прямо на человека со шрамами.

— Верь им вполне. Быть может, неправдивы они, но жизнь твоя от них станет гораздо интереснее.

Донован полагал, что засим последует жертвоприношение кота, однако всего-то и потребовалось, что проехать через белое кольцо. В ходе ритуала доктор фу возносил молитвы и декламировал заклинания.

—Пункт первый, —возгласил он на древнем мурканийском. —Перевести красный переключатель в положение ГОТОВО…

Расширено до заметки на Medium (https://shorturl.at/eitGW).

Книга демонстрирует неуверенное приближение Мураками к былой форме после провального «1Q84»; сновидения, как обычно, достойны диссертации сбрендившего психиатра и перескаются с параллельными вселенными того трехтомника. «Бесцветный Цукуру Тадзаки» близок более ранним его работам «трилогии Крысы» болезненной фиксацией на сексуальности, в том числе нетрадиционной, и трансграничных состояниях сознания; те, кому понравились «Норвежский лес» и «Хроники Заводной Птицы» (я к ним не принадлежу), вероятно, оценят «Бесцветного Цукуру Тадзаки» выше. Странное название книги, собственно, представляет собой детскую дразнилку: четверка приятелей протагониста, в чьих именах содержатся иероглифы с «цветовыми» коннотациями, прозвали его «бесцветным». Несмотря на внешнюю свою пассивность и виктимность, Тадзаки не так прост, каким кажется: имя его происходит от глагола со значением «творить» (つくる). Щедро добавляю пару баллов за конкретную реализацию его демиургических функций на синкансенной ниве, но позволю себе опустить переливы Порядка и Хаоса в дни между станциями: Эриксон справился с темой раньше и лучше.

В целом получилось неплохо, но в очередной раз констатирую, что Мураками времен киберпанковского шедевра, «Страны Чудес без тормозов...», мы уже вряд ли увидим. А именно эта книга остается у него единственной, оправдывающей зачисление в зал славы мировой фантастики и постоянные букмекерские котировки на Нобелевку. К сожалению, ни японским Стивенсоном, ни японским Гибсоном Мураками не стал: генерировать шедевры независимо от испытательного полигона у него не получается. То ли клей для плиток Пенроуза засох, то ли камень сада Рёандзи в землю ушел, но впечатление такое, словно мастер дзен, достав из шкатулки сушеную гвоздику, вдруг обнаружил, как она превращается в самоходную артиллерийскую установку с тем же названием. Если Кафка на пляже в той его части, какая доступна была восприятию без тошнотных позывов, переносил на японскую почву миф об Эдипе с густым замесом на «полых людях» Элиота, то «Бесцветный Цукуру Тадзаки» заставляет вспомнить сразу два фундаментальных греческих архетипа: историю о Прометее (достающие до печенок птицы в комплекте, а девушка с татуировкой дракона, к сожалению, отсутствует) и странствия Одиссея. Выполнено не слишком изящно, однако могло быть и страшнее. Ридли Скотт и Андрей Михалков-Кончаловский гарантируют это.

Побежденным одно лишь спасенье — спасенья не ждать ниоткуда: может быть, этим одиссеевским принципом руководствовался и сам Мураками, качество прозы которого в последние годы упало ниже плинтуса?

Сокращенный вариант заметки для авторского ресурса (http://bit.ly/2lVoLkB).

Когда Ханну Райяниеми набросал на заседании эдинбургского Writer's Bloc синопсис «Квантового вора» о двадцати с лишним страничках и дал его почитать Чарли Строссу, а тот, в свою очередь, маршрутизировал рукопись издателю, с финским математиком немедленно заключили контракт на трилогию. Честно сказать, брали сомнения, выдержит ли Райяниеми взятый уровень до конца цикла — особенно во время длительной паузы между «Квантовым вором» и «Фрактальным князем». К тому же стиль первой книги разительно отличался от стиля второй: там французский классический детектив в декорациях «Призрака оперы» на сцене Сингулярности, здесь «Тысяча и одна ночь» в эмалевой шкатулке Шрёдингера. «Каузальный ангел» устраняет эти сомнения. Вы удивлялись, как же это человечество эпохи Жана ле Фламбера при всем своем трансчеловеческом могуществе так закопалось в собственные бесконечно сложные творения, что, почти по наветам друга Чарли, еще не выбралось из Солнечной системы? Не беспокойтесь. Если в первом акте драмы на стене висело экпиротическое ружье, в последнем оно непременно выстрелит.

Текст обильно прослоен отсылками к сетевой культуре эпохи Веб 2.0: таким я в свое время хотел видеть «Вознесение для ботанов» Доктороу и Стросса (эта книжка меня несколько разочаровала), так могло бы выглядеть «Пламя над бездной», если б во вселенную Винджа не были внедрены искусственные ограничения на изотропию физических законов. Само собой, больше всего оммажей Строссу с его «Детьми Сатурна», «Племенем Нептуна» и «Небом сингулярности».

Грегу Игану стоило бы перечитывать «Каузального ангела» несколько раз в неделю, чтобы уразуметь глубинные недостатки своего подхода к популяризации науки. Впрочем, это не значит, что «Каузальный ангел» установил стандарт для бенчмарков твердой НФ в ближайших сечениях пространственно-временного червя. Как и в индустрии коммуникаторов, сами бенчмарки тут устаревают слишком быстро.

А Мьели здесь показана такой, что в нее невозможно не влюбиться.

http://bit.ly/2n3VVhL

Третья мировая «Песни под названием Юность» — прокси-война распределенного нацизма с распределенным реализмом. Слово «реализм» тут надо, пожалуй, трактовать так, как предпочел Уоттс в «Ложной слепоте». Интернет и телевидение четверть века тому вперед* сливаются в единую мультимедийную Сеть: она не обслуживает наличные смыслы, а выращивает симулякры в теплице коллективного бессознательного.

Новым нацистам из Второго Альянса нет надобности считать себя избранными, достаточно создать обстановку, в которой они бы оказались более приспособленными, по заветам святых Дарвина и Менделя. Новому Сопротивлению нет нужды проводить разницу между либертарианцами и коммунистами, эллинами и иудеями; достаточно найти камень краеугольный Сэмюэля Джонсона в стене театра грез, где каждая официантка носит Сеть на форменном халатике, а мертвые политики сходят с долларовых купюр сыграть перед избирателями в ящик.

Но «Песнь под названием Юность», и прежде всего «Полное затмение», это еще и травелог экскурсии по заповеднику личных демонов, который временами легко спутать с мартирологом. Вот Дымок бродит по затопленному Амстердаму с приблудным вороном на плече, томясь ожиданием, пока маятник над его колодцем качнется в последний раз; вот Рикенгарп, безнадежно выпавший из моды гитарист в завязке от наркотиков и собственного таланта, подвизается на искусственном острове в поисках ценителей ретро-рока; вот доктор Бен Римплер, кряхтя, взваливает на себя космический форпост человечества, как мазохист — боевые доспехи Дон Кихота, а станционный техник Бонхэм внезапно понимает, что автоматом и станнером можно добиться общественной справедливости эффективней, чем одними заклепками к ним. Не все они доживут до апреля в Париже.

В этом будущем пауэр, гранж, трэш и хэви успели стать классикой и выйти из моды, кислотные дожди — размыть эпитафию из криптограммы Бейла на могиле Брендона Ли, а Третья мировая война пока не переросла в ядерную. Если вам это будущее кажется старомодным, проверьте результаты свежих выборов президента Индонезии от Рэнди Блайза из Lamb of God.

Тридцать один год назад Гибсон и Стерлинг вывели «Красную звезду» на околоземную орбиту. Джон Ширли, кстати сказать, был тем человеком, который убедил Гибсона и Стерлинга, что писать фантастику — дело стоящее.

Человеку может не хватить терпения сосчитать до миллиарда за тридцать один год с хвостом, но число это существует, независимо от нашего о нем мнения. Человеку может не хватить терпения дожить до будущего, но будущее все равно наступит, хотя может показаться немного старомодным. Не нравится? Переверните доску и сходите за суши по рецепту шеф-повара Кэдиган.

Ах да: иногда, если Сеть на вас слишком пристально пялится, это значит, что в ней завелись жучки.

* Для переиздания в омнибусе (2012) текст трилогии, к сожалению, немного модифицирован, действие перенесено из начала 2020-х гг. в рубеж 2030/40-х, внедрены упоминания Facebook, Владимира Путина и прочие приметы современности. На пользу сеттингу это, как видим, не пошло, прогностическая ценность в первоначальной версии была куда выше.

Неправильно, конечно, писать отзыв на цикл после первой книги, но делянку надо забить, так я и сделаю. В 2013-м, когда на вручении премиального лукошка прокатили «Водородную сонату», предпочтя ее всяким Скальци, я уж было совсем разочаровался в подобных голосованиях: ан нет, Лэки, дебютантка космооперы, «Бэнкс в юбке», за один роман собрала больше премий, чем Бэнкс за всю свою фантастику, плюс наверняка обойдет и Гибсона («Нейромант») с Бачигалупи («Заводная девчонка»). Есть, есть еще здравый ум в американских селеньях.

Фон сеттинга образует Радхаайская империя, пангалактический тоталитарный конструкт неопределенно далекого будущего (о Земле и Солнечной системе в романе нет даже глухих упоминаний), управляемый Анаандер Мианаай (тут смутно вспоминается Аномандер Рейк из эриксоновской бесконечной настольной книги павших), бессмертной правительницей (правителем? однозначный пол ему/ей приписывать как-то некорректно, да и у протагонистки привычка всех подряд величать в женском роде), контролирующей мириады своих разбросанных по разным планетам клонов в подобии коллективного разума. Этот прием отличается не только от техники владычества Абигейль Дженшиан над линией Горечавки в «Доме солнц» Рейнольдса, где клоны могут быть разнополыми и сравнительно независимыми, но и от механизмов тирании Досточтимых Матрон или Общей Памяти Бене Гессерит в поздних романах хербертовского Дюниверсума: радхаайки, подчинив планеты и системы, забирают некоторую часть физически пригодного населения в армию зомби. Рекруты со вживленными мозговыми контроллерами поступают в распоряжение либо Императрицы Мианаай и ее роеподобного разума, либо искусственных интеллектов кораблей радхаайской армады.

Собственно, Брек не всегда была беглянкой на затерянной мерзлой планете вне Радхаайской сферы: двадцать стандартных лет назад девушка контролировала тысячи таких служанок (ancillaries) в объеме десятков кубических светолет. Потому что Брек не обычный человек и не радхаайка, она — 1-Эск-19, всё, что осталось от некогда могущественного корабля «Правосудие Торен» (Justice of Toren). Брек — тесное вместилище расколотых фрагментов памяти тысячелетнего искусственного разума, она движима неясными импульсами и редко отдает себе отчет в мотивировках собственного поведения. Кроме пары.

Первая: «Правосудие Торен» пало жертвой предательства.

Вторая: Анаандер Мианаай заплатит за всё, чего бы это Брек ни стоило.

А виноватить владычицу основания есть.

======

======

Но Брек еще только предстоит понять, что ее враг отнюдь не так монолитен, каким кажется.

Правда, любые дополнительные трудности, сопряженные с фрактализацией личности Анаандер Мианаай, «Правосудие Торен» совсем не смущают. Ведь это Амаат повелела ей так поступить.

======

======

Интересно заметить, что классы радхаайских кораблей, «Правосудие», «Милосердие» и «Меч», отражены в названии романов планируемой трилогии, и боевая оснастка их убывает в этом ряду.

А Радх? Ах да, Радх... Какая же это мелочь, в масштабе-то Галактики. Плюнуть и растереть.

Действие происходит за несколько столетий до начала основной линии «Служанки правосудия», примерно в период Гаонской аннексии (в романе Арилесперас Стригэн упоминает об этом событии при разговоре с Брек, что проливает определенный свет на плоды геройского поступка Инарахата Келса). Отличная детективно-шпионская миниатюра в стиле старой космической НФ, ориентированной на клаустрофобические пространства исполинских кораблей и орбитальных станций (из относительно недавних оммажей этой технике стоит вспомнить «Дипломатический иммунитет» Буджолд). Концепция Крадучки (Crawl) подозрительно сходна с идеей «зоны принудительного замедления» из «Врат Аваддона» и «Циболы в огне» Абрахама-Фрэнка, и я почему-то не сомневаюсь, что с работой Лекки они были знакомы, хотя в свое время рассказ прошел почти незамеченным, а «с гордостью перепечатан» был Tor только на цунамиобразной волне успеха «Служанки».

============================

Крадучку нельзя обнаружить ни глазом, ни каким бы то ни было из разработанных сканеров. Тем не менее безжалостное присутствие ее отрицать не получается. Внешнюю границу ее отмечают обломки кораблей, чьи капитаны сочли мрачные слухи вздором. Иногда попадаются и целые корабли без видимых повреждений, бесцельно дрейфующие в никуда. Иногда скопища обломков призрачно посверкивают в сиянии предупредительных бакенов, расставленных по периметру Крадучки с регулярными интервалами. Порой крадущийся через Крадучку корабль сталкивается с окоченевшим человеческим телом, которое невесть сколько времени крутилось тут в вакууме.

Чтобы выжить в переходе через Крадучку, корабль обязан двигаться медленно; путешествие отнимает почти шесть месяцев. В любой другой системе на него бы затратили считанные часы. К тому же надежно установлено, что любая попытка использовать в Крадучке коммуникационное оборудование ведет к ужасным результатам.

Куда меньше известно, что в Крадучке имеются определенные, единственно безопасные маршруты, не отмеченные и никак не зарегистрированные гаонцами для общего доступа. Блюдя единственную свою линию обороны, они старательно следили, чтобы знание о них существовало только в головах пилотов, получивших разрешение на полет. Стражу основали не только для того, чтобы шпионы не прокрались на корабли, и не только для соблюдения запрета на пользование коммуникационным оборудованием, но и с целью изолировать пилотов от внешнего мира.

Вернор Виндж, насколько я могу судить, первым начертил величественную картину Галактики, где скорость распространения информации зависит от местоположения ее источника относительно Ядра. Не вполне ясно, насколько она отвечает реальному положению вещей — во всяком случае, некое подобие Безмысленной Бездны (проблема центрального каспа) уже обнаружено астрофизиками: http://arxiv.org/abs/1001.5435

За неимением возможностей для experimentum crucis Галактику Винджа пока нельзя считать строго альтернативной. Как и Известную Сеть обмена текстовыми сообщениями — ведь даже в гиперпространстве высших размерностей никакое излучение не может распространяться с бесконечной скоростью (аналогичное допущение вводит Бэнкс во вселенной Культуры), и полоса пропускания с необходимостью будет очень узкой, настолько узкой, что развращенным безлимиткой хомячкам вход в галактический Контакт по инвайтам, скорее всего, окажется неинтересен.

К сожалению, характеры в тех эпизодах книги, где действие происходит Наверху, выписаны малоубедительно. В пространстве, где радикально меняется сама структура реальности, человеческая квалия также должна измениться. Этого нет: человеческие персонажи «Пламени над бездной» ведут себя не слишком отлично от людей Рассветной Эпохи на Земле. К инопланетянам и Силам, между прочим, применимо аналогичное утверждение: едва ли сверхразумное существо, объект исследования прикладной кибернетической теологии, стало бы применять в отношениях с расами сверхсветового ареала такой примитивный инструмент Медленной Зоны, как деньги. Трансцендентный ареал Галактики и Погибель не показаны явно, за исключением пролога, и это довольно досадно: фактический материал слишком скуп, чтобы судить, насколько последователен вышеупомянутый недочет сюжетной конструкции.

За вычетом этого, книга почти совершенна, потому что в ней есть и вторая стержневая идея — концепция коллективного разума. Здесь Виндж не новатор, но работа проделана огромная. Подобный разум очень тяжело описать и специфицировать, поскольку строгих соответствий ему на Земле нет: изъятые из колонии пчела или муравей, с которыми обычно сравнивают субъектов коллективного разума НФ, способны, в отличие от Стального Когтя, функционировать независимо. Синглетный же Коготь изначально ущербен, его разум так примитивен, что даже простейшие действия, ориентированные на выживание и получение пищи, ему выполнять очень тяжело. Блестящее следствие «звуковых помех» в мышлении Стальных Когтей — крайняя обособленность стай, препятствующая построению индустриального и информационного обществ, для которого необходимы совместные действия множества индивидов.

В конце «Пламени над бездной» появляется Полярная Лиса, но заключительное сообщение по эхоконференции провоцирует вопрос:

И действительно, глава Били Ингвы в «Детях небес» отвечает на него утвердительно.

Русский перевод, подписанный многостаночным аккаунтом Левина, ужасен и грубо искажает большинство смыслов оригинала. Лучше читать в подлиннике; впрочем, вроде бы намечен к выпуску полностью новый перевод, посмотрим, что получится на этот раз.

Пятое тысячелетие от Рождества Христова (впрочем, этой системой летоисчисления мало кто пользуется, потому как христианство давно мутировало в синкретическую религию с Геннадием-Пророком, Создателем-Телосом и Единосущием). Человечество построило всепланетный капитализм, потом всепланетный военный коммунизм, потом покинуло порабощенную коллективным разумом родную систему, а в заключение самая бойкая его часть, привыкшая мотаться по космосу, оказалась заброшена странной Воронкой в совсем другую область Галактики, ближе к Ядру.

Как и у Флинна в недавнем и куда более самобытном «Спиральном Рукаве», нашу с вами звездную спираль разделяет примерно посредине гиперпространственная трещина, препятствующая беженцам с Утраченной Земли вернуться домой или хотя бы к обжитым колониям. Откуда же она взялась? Ясен пень, это наследие страшных войн давно исчезнувшей цивилизации Ур за вселенское господство.

(Между прочим, я еще ни в одном переведенном на русский английском фантастическом тексте не встречал правильной передачи терминов, начинающихся приставкой ur-, как «первобытный (***)», «первозданный (***)». И здесь не встретил.) Ну что ж, на пепелище галактической битвы тоже можно построить какой-никакой общественный строй. Только вот беда: изгнанников зашвырнуло не просто в разные области пространства, но и в разные эпохи, так что к моменту, когда все вновь основанные человеческие государства устанавливают связь друг с другом, уровень их развития очень разнится.

Как бы установить Великий Мир по всему объединенному Людскому Космосу? Как и у Нивена-Пурнелла в «СоВладении», путем кровавой войны. Молодые и сильные выживут. Главное — еда и патроны.

Правда, внутренними разборками дело не ограничилось: объединенное человечество повоевало немного с искусственными интеллектами и даже инопланетными захватчиками, не теми, что создали Воронку, а другими, по прозвищу Шиидра (описание их таково: свирепые собакоподобные существа в эллипсоидальных звездолетах, и если бы цикл экранизировался, то саундтрек в этом месте мог бы обыграть классическую https://www.youtube.com/watch?v=Qkuu0Lwb5EM ).

ПРОШЛА ТЫСЯЧА ЛЕТ. Как и было обещано, по всей Империи, тьфу, Панархии, царит Мир. Но покоренные победившей Панархией воинственные должарианцы лелеют мечты о возмездии...

Уже в первом романе становится понятно, что общество Панархии Тысячи Солнц, увы, не анархическое, как нам громко заявляют (причем нет оснований подозревать за таким несоответствием хитрый авторский замысел). Все остальное надергано с миру по нитке, больше всего заимствований из «Дюны»: от запрета на использование Искусственных Интеллектов до заговора, о котором все, в общем-то, знают заранее (разговор Асабиана с Панархом — довольно точная копия беседы Харконнена с Лето Атридом). Третий роман можно читать сразу после первого тома цикла: почти ничего важного во «Властелинах Вселенной» не произошло. Психологическая недостоверность стремительного коллапса Панархии из первого тома к третьей книге несколько сглажена, но казус этот до конца не преодолен. Основу и уток третьего и отчасти четвертого романа составляют придворные интриги дулуанцев на Аресе: если бы взять «Мемуары» Сен-Симона и перенести их действие в космос, проведя замену нужных имен и примет эпохи, ничего бы не изменилось. Я понимаю, что это авторский ход, не зря даны эпиграфы из де Ментенон и Канетти, но, право же, нельзя трактовать принцип самоподобия исторических процессов так буквалистски.

Душа отдыхает, когда действие переносится на «Самеди»: пираты в своих жестокости и разврате, а панархисты — в доблести перед лицом пыток и неминуемой смерти, прописаны такими няшечками, что, когда узники успешно выводят из строя элитное подразделение тарканского конвоя, катарсис провоцирует добрую минуту искреннего, заливистого хохота от сознания полной абсурдности происходящего. Где же, право, ваши сверхспособности были на протяжении 3/4 книги? Неужели нельзя было почесать свои задницы (нет, я серьезен, ибо такой жест в книге исполнен глубинного смысла) раньше?

Перлы вроде «зафиксирована электродвижущая сила у пятой луны» или «переходим к боевым действиям в двух измерениях» сверкают чуть не с каждой третьей страницы, а в моменты особо эпичных битв и чаще. Тем не менее читается все достаточно гладко, местами зафиксированы и вполне успешные философские вставки на темы военного искусства и политтехнологии. Даже вышеупомянутые два измерения находят сюжетную мотивировку: сия команда нужна была авторам для того, чтобы практически без изменений переложить на мотив космического сражения битву при Трафальгаре.

Киберпанковские главы третьего-пятого романов выдержаны в худших традициях Симмонса и Дэна Брауна. Бесперечь ползут вирусы, циркулирующие по межпланетной сети в течение 800 лет и занятые чисткой имперских архивов, сыплются кодовые последовательности, открывающие полный доступ ко всем системам управления суперсовременным крейсером ВКФ, и скрипят под натиском ловких пиратских пальчиков клавиатуры. Ассортимент персональных устройств подключения к инфосфере исчерпывается планшетами и рудиментарными нейроиндукторами. (После Игана и Бэнкса воспринять это было как-то нелегко.)

Можно, однако, обойтись опасными наркотиками, расширяющими сознание и позволяющими программисту напрямую взаимодействовать с отладчиками программного кода. Как именно действует этот препарат, помимо того, что «раздвигает границы компьютерного экрана», авторы вряд ли удосужились подумать.

На четвертой книге цикл уже выдохся, но как-то закончить повествование надо было. Был избран компромиссный вариант — не заканчивать его вовсе. То есть все положенные телодвижения мастерами уланшу проделаны, но оставлен солидный задел на продолжение. Его не последовало, уж не знаю почему.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2ky1Hqg).

Фактически представляет собой вторую половину «Чаши небес», издательским своеволием разрубленной на два тома (Бенфорд извинялся перед читателями за этот шаг). Клиффхэнгеры первого романа будут закрыты, но появятся новые: в принципе цикл можно продолжать и дальше. Но «Чаша небес» и «Корабль-звезда» не являются продуктами вторичного переваривания цикла о Мире-Кольце (например, в этой дилогии куда больше внимания уделено психологии ксеноморфов и куда меньше --- вопросам прикладного фрейдистского самоанализа Защитников), поэтому могут читаться вполне самостоятельно и без сопоставления с ранним нивеновским мегалоконструктом.

Ясное дело, сквозной редактуры дилогия не видела, поэтому некоторые ляпы, коими славно первоиздание «Чаши небес» 2012 года (в русском переводе они по большей части исправлены или проанализированы на предмет suspension of disbelief, и за это следует похвалить составителя комментариев), таки выжили при подготовке второй книги: например, офицер Карл кое-где превращается в Курта (видимо, чтобы еще сильнее подчеркнуть его арийские корни как подданного Великогермании), а с его напарником, индийцем Джамбудвипой по прозвищу Джем, происходит еще более кафкианская метаморфоза: в одном эпизоде он... становится женщиной. Урок молодым талантливым авторам: можете не писать --- не пишите и не выбирайте гендерно-нейтральные на свой слух иноязычные имена, если не знаете, как с ними правильно работать. В целом дилогия с легкостью освоила бы бюджет «Аватара», притом с куда большей пользой для просвещения умов. А саундтреком достойна послужить «Life Finds a Way» в исполнении Хэзер Мичел.

https://www.youtube.com/watch?v=F0VfnqLUs8M

Правда, сейчас такая НФ явно не в моде, особенно в русском секторе рынка.

Квест по Чаше, местами похожий на путешествие тараканов вокруг стакана (размах артефакта таков, что даже попытка перекрикиваться по сигнальному лазеру на ободке с донышком сопряжена с задержками в несколько минут), продолжится, особенно интересны эпизоды, где действие происходит на внешней, скрытой от света Викрамасингх поверхности артефакта. Пока две разлученных половинки земной экспедиции, заплутав в Чаше, пытаются ускользнуть от Птиц, уже превративших город местных котов-ополченцев в подобие Бельзена и Майданека, Редвинг и его команда на «Искательнице солнц» ломают головы над выбором: продолжать ли маневры над Чашей, надеясь таки вызволить товарищей, ударить по артефакту всей доступной кораблю силой или, наплевав на взаимовыручку, возвращаться на дорогу к Глории при угрожающей нехватке топлива и провианта? Но вполне возможно, что эта альтернатива не троичная, и треск новых ветвей дерева решений под грузом Ламбдеанской Пушки вынудит вмешаться силу, немногим уступающую той, что говорила с Иовом из бури. Жаль только, что под горячую руку авторов при сем попала довольно милая блондинка. Спойлер: если вы читали «Глубину в небе» Вернора Винджа, в частности главы, следующие за разрешением Карибского кризиса по-арахнидски, то хорошо подготовлены к восприятию финальных сцен «Корабля-звезды».

----

Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне: где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь.

Кто положил меру ей, если знаешь? или кто протягивал по ней вервь?

На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее, при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости?

Кто затворил море воротами, когда оно исторглось, вышло как бы из чрева, когда Я облака сделал одеждою его и мглу пеленами его, и утвердил ему Мое определение, и поставил запоры и ворота, и сказал: доселе дойдешь и не перейдешь, и здесь предел надменным волнам твоим?

Давал ли ты когда в жизни своей приказания утру и указывал ли заре место ее, чтобы она охватила края земли и стряхнула с нее нечестивых, чтобы земля изменилась, как глина под печатью, и стала, как разноцветная одежда, и чтобы отнялся у нечестивых свет их и дерзкая рука их сокрушилась?

----

Кто это вред чинит владениям нашим, должным знанием не обладая?

Ведомы ли вам переменчивые законы течений жизни?

Где были вы, когда обрела форму великая Чаша?

Можете ли вы возвысить голоса свои к звездным облакам?

Незримые поля подотчетны ли вам?

Способны ли тела ваши полыхать, аки гневные солнца?

Разве давали вы когда приказания мимопролетным звездам или указывали заре место ее?

Во власти ль вашей охватить Чашу за края и вытряхнуть из нее нечестивцев?

Странствовали ль вы по глубинам жара, по тайным проходам хрупкой ночи?

Входили ль вы в хранилища Ледоразумов, дабы найти там предания своего далекого прошлого?

Проницают ли умы ваши край времен необозримых?

Одинаковые ответы ваши на все эти вопросы оправданием не станут, коль посягнули вы на машины темных чудес.

Следует отметить, что аннотация, приведенная здесь, не соответствует действительности: точная датировка «Глубины» относительно «Пламени над бездной» с точностью до тысячелетия затруднена

Субъективно, что в Виндже несколько утомляет, это его привычка к немотивированно злобным антагонистам, старшему и младшему, а равно женщине (женской особи), которая действует с ними заодно, но либо по принуждению, либо движимая своекорыстными интересами. В цикле о Зонах Мысли данный сюжетный конструкт самовоспроизводится неумолимо от «Пламени» до «Детей небес» включительно, и, думаю, в следующих романах без него не обойтись.

Как только этот треугольник сформировался, сюжет начинает накручиваться на уже привычный в общем-то костяк, но чтобы привязать его к этой подпорке, Винджу и приходится идти на неправдоподобные поступки вроде

Этот ход выступает наиболее неправдоподобным эпизодом книги и сильно снижает ее достоверность: такое впечатление, Виндж в конце второй части с опозданием вспомнил, что

Существует не менее полудюжины способов устранить данный костыль, но их я оставляю на усмотрение будущих читателей.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2aotINi).

Стросс после довольно солидного перерыва вернулся к космоопере, которую совсем было забросил, увлекшись Прачечной для Принцев-торговцев. «Палимпсест» (2010) — прежде всего хроноопера, а только во вторую очередь космо-техногенный боевик; кроме того, это отнюдь не самостоятельное произведение, но пастиш, и читать его следует, зажав в зубах и конечностях копии «Конца вечности», «Патруля времени» и «Берега динозавров» на удобном для вас носителе.

Другое дело — «Дети Сатурна» и теперь «Племя Нептуна». У этой дилогии много общего с лучшими работами Стросса, «Акселерандо» и «Стеклянной тюрьмой», которая «Оранжерея». Помимо Юлии Латыниной (которая как писательница НФ умерла в 1999-м, а возродилась стрингершей сомнительных достоинств), Стросс, кажется, единственный крупный фантаст, уделяющий особое внимание экономике и ее приложениям в пору космической или, обобщая, межмировой экспансии. «Акселерандо» (есть частичный русский перевод отвратнейшего качества) распределяло нигерийские письма по «матрешечному мозгу» коричневого карлика и раздувало пузырь экономики 2.0 на постчеловеческих хабитатах системы Сатурна. В «Принцах-торговцах» Стросс замахнулся переоснастить амберскую систему Отражений Желязны инструментами бизнес-прогрессорства; получилось натужно и уныло, однако коммерческий успех серии позволил Строссу окончательно завербоваться в профессиональные авторы, забросив айтишничество. (Возможно, ему было бы лучше воздержаться от этого шага.)

«Племя Нептуна», с его концепциями трех сортов денег и переосмыслением схемы Понци в условиях криптовалютной экономики, вполне сгодится в настольные справочники сотрудникам консалтерских контор вроде McKinsey. В конце концов, не Солженицына же им читать на унисон* грядущий?

7000 год нашей эры, человечество, как обычно, вымерло, и его, руководствуясь не так религиозными, сколь экономическими соображениями, принимаются пересоздавать роботы. Прорыва в технологии сверхсветовых перемещений не произошло, однако окрестная Галактика как следует обжита выгруженцами на флотилиях фоннеймановских зондов, ползущих в межзвездной тьме со скоростями в сотые доли световой. Основать новую колонию, в общем, несложно. Проблемы начинаются потом, когда колонистам приходится выплачивать долги по запущенной материнским миром инсталляции приемного бакена.

Постлюдская девушка Крина Ализонд-114 (я бы присвоил ей индекс 419) близка протагонисту (он же протагонистка) «Стеклянной тюрьмы» в том отношении, что она тоже историк, волею судеб обреченная впутаться в зловещую аферу, где на кону целые планеты и системы. Правда, Крину нет нужды выгружать в роботанк или пересылать на исследовательский хабитат для участия в римейке эксперимента Зимбардо под прикрытием ситкома Темных Веков: она вообще не человек, а машина, эмоций чужда, убить ее непросто, а восстановить из копии — как на два пальца нассать. Когда Стросс писал «Племя Нептуна», на мировые экраны еще не вышла «Грань будущего», однако в облике Крины Ализонд органичнее всего визуализируется Эмили Блант-Рита Вратаски.

Крина изучает историю финансовых махинаций постсингулярной эпохи, а материала тут за тысячи лет накопилось выше крыши. Стросс не жалеет монеток для Харона: попробуйте-ка рассчитаться криптовалютой через световые годы без пузырей Алькубьерре и прочей запрещенной автором экзотики, не трясясь, что другая сторона, чей долг — подтвердить транзакцию, исчезнет со сцены по мошенническому плану или попросту вымрет. Угадайте, куда после этого отправляются биткойны? Правильно, в мрачные бездны под горой Гокс.

Сходной проблемой доверия клиентам занимался Виндж («Глубина в небе»), но там финансовые аспекты вопроса исследованы менее тщательно: мы знаем только, что Фам Нювен, застряв в какой-то системе, стал с нуля триллионером, а как именно он это сделал, дело десятое, ибо Винджа занимают более глобальные задачи. (Чего о Строссе, как ни странно, здесь не скажешь: вопреки галактическому размаху сеттинга, «Племя Нептуна» мелкотемьем авторских отступлений порою вызывает в памяти типичные творения Лукьяненко.)

Ах да: весьма неприятно загибать пальцы каждый раз, когда встречаешь утверждение о том, что за убыточная херня эти космические путешествия. Земная цивилизация уже немало выгребла при перехвате власти финансистами от технократов, чтобы проецировать этот сплин за бездну лет размахом с дорогу от клинописных табличек до маглев-клавиатуры. А за истекшее после выхода книги время космический аппарат, созданный руками биочеловека, уже долетел не только до Нептуна, но и до Плутона.

-----

* сон на унитазе ради экономии времени на дорогу из офиса в съемную однушку и обратно.

Перечитав отзывы предыдущих ораторов и подавив раздирающий челюсти зевок, начну с того, что никогда в жизни в НФ масштабность критические отзывы не устраняет, читатель так устроен, что ему подавай не только шашечки, но и постельное белье с чаем. Вот, скажем, у Бэнкса в «Водородной сонате» приключений и философских откровений выше крыши. А все равно придраться находят к чему, ибо whodunit спойлернут не доходя до первой трети книжки. Правда, это плановый авторский ход такой, но who cares.

В случае с Макдевиттом аналогия прозрачная: в колонизированной человечеством Галактике не может не быть будничного отношения к преступности, просто в силу ее статистических масштабов. Вон на Земле проживает около восьми миллиардов человек, но лишь между жалостью к погибшим, общим количеством жертв и их территориальной близостью друг к другу в момент гибели наблюдается уверенная суточная мультиколлинеарность. Вселенная никому ничего не должна, счастливые и справедливые концовки --- редкость, а совсем не закономерность. В этом смысле молдинговыми образцами для детективщика космической эры должны быть эпизод с неудачным утоплением капеллана Хагеном из Тронье в «Песни о Нибелунгах» или винджеанская сцена предательства Сурой Фама Нювена у Брисго (кстати сказать, куда как более правдоподобная, нежели отказ Фама от идеи Фокусированной империи).

А засим придирки к этической стороне «Полярной звезды» оставим тем, кто уже собрал моральные ценности в котомку и готов проследовать further up the road. Спрингстин, Бенедикт и Колпат сделали это лучше.

Кстати, эту книжку очень не рекомендуется читать первой в цикле, без «Военного таланта» дальнейшее развитие личностей Алекса и Чейз просто не может быть правильно понято. Здесь снова уместно сравнение с Бэнксом, которого тоже упрекали в том, что он прописывает женских персонажей слишком маскулинными. Ребята и девчонки, проспитесь: это очень далекое будущее, хотя и весьма старомодное.

Always Chase your hopeless case, сказал бы я на месте Макдевитта.

Перевод Кирилла Плешкова неплох, но не идеален (Дельта Карпис и Полярис как бы намекают нам). Не умаляя художественной ценности отзыва коллеги Mandor, хочу отметить, что «Двигатели бога», тьфу, «Орудия господни» — как бы из совсем другой космооперы, про Присциллу Хатчинс и космоархеологов.

Требуется своеобразный талант, чтобы, как это сделали вы, прочесть их подряд и не заметить перехода из одного сюжетного космоса в другой. Я бы назвал это «читательская эвереттика».

Обновленная и расширенная версия — https://bit.ly/3pmZBcc

Дебютный роман Майкла Маршалла Смита получил две престижных премии: August Derleth Award за 1995 год и Philip K. Dick Award за 2000 год.

Cочетание достаточно редкое: приз Августа Дерлета обычно присуждают за произведения, выдержанные в стилистике weird fantasy и иногда хоррора, а премия Филипа Дика предназначается автору-дебютанту, чей роман опубликован в мягкой обложке и относится к твердой научной фантастике.

Роман снабжен довольно странным, но ключевым для понимания основной идеи хоррор-прологом. Основной текст начинается с того, что протагонист Старк (остается неясным, подлинная это фамилия либо прозвище) получает заказ от своей давней подруги Зенды Ренн — разыскать и вернуть к служебным обязанностям загулявшего сотрудника компании, где Зенда числится топ-менеджером (точное название ее должности задает всю стилистику романа: Under-Supervisor of Really Hustling Things Along). Компания эта не простая, а действие отнесено в неопределенно далекое будущее. Все персонажи ведут себя так, будто находятся на Земле, но это условие в принципе не является обязательным и вплоть до заключительной главы не находит ни подтверждения, ни опровержения (ср. с решением этой проблемы у Рейнольдса в «Terminal World»). Повседневная их жизнь протекает в недрах исполинского, раскинувшегося на целый континент города, отдельные районы которого управляются по принципу франшизы — хочется помянуть Стивенсона, но «Лавина» и «Только вперед» создавались одновременно и независимо. Общий уровень цивилизации безусловно выше нашего, но не столь существенно, как можно было бы ожидать; создается впечатление, что многие общественные структуры либо сознательно скопированы с земного общества начала XXI века, либо восстановлены по литературным описаниям и кинофильмам, что подразумевает некую катастрофу планетарного масштаба. Отчасти это подтверждается упоминанием о том, что космические и суборбитальные полеты прекратились примерно за сто лет до событий романа.

Основных франшиз в Городе восемь, для сюжета интерес представляют четыре. Любители киберпанка оценят Акционерный Центр, доведенный до абсурда рай младшего бизнес-аналитика McKinsey родом из ГУЛАГа Солженицына: здесь рабочий день может длиться двадцать четыре часа в сутки, сотрудники спят на столах, к которому предварительно приковывают молекулярными цепями свои компьютеры и чемоданчики, а все посторонние должны не только назвать имя, фамилию и полную должность человека, по чьему приглашению явились, но и получают на входе браслет с зарядом нановзрывчатки и таймером по принципу «мертвой руки», задержка которого истекает в точности через указанное посетителем время. Если к этому сроку гость не покинул пределы Акционерного Центра, браслет взрывается.

Стилистика классического полицейского детектива в первой трети книги соблюдается очень тщательно, будучи расцвечена непременными солеными шуточками, напряженными размышлениями у камелька, представленного портативным гравигенератором и голографическим экраном, а также квестами по городским дебрям. У Смита получилась отменнейшая перелицовка нуар в русле НФ, гораздо более убедительная, чем в опубликованном чуть позже «Пистолете с музыкой» Летема. А вот затем, когда Старк, обследовав несколько франшиз, без особого труда устанавливает местонахождение Олкленда, у романа появляются черты, претендующие на истинную уникальность. Визуализация детских кошмаров, затаенных фантазий и наркотических галлюцинаций сделана на очень высоком уровне, хотя Смит ни разу не переступает той черты, где заканчивается неповторимый сплав жанров и начинается банальный хоррор.

Можно рекомендовать тем, кто не плюется от слов «Inception» и «Oblivion», вырос в эпоху видеосалонов Фрэдди Крюгера под вокал Дона Доккена и с интересом отнесся бы к идее слетать на Планету обезьян через кроличью нору Алисы Лидделл-Селезневой.

Нельзя сказать, чтоб я был поклонником Джеймса Кори: разворот от нуара в бестеровских декорациях («Пробуждение Левиафана») к довольно стандартному боевику («Война Калибана», «Врата Аваддона») оставил меня разочарованным. В третьем романе цикла вдобавок у Абрахама с Фрэнком глюканул модуль ономастики: там появляются, скажем, преподобная доктор Аннушка Воловодов (sic) или персонаж мужеска пола по фамилии Гутмансдоухтир (Gutmansdottir). Если случай с Аннушкой, которая разлила масло, комментариев не требует, то о Гутмансдоухтире надо пояснить, что в скандинавских языках суффикс -dottir или -dotter (с диакритиками или без оных) образует патронимы женского рода; следовательно, Гутмансдоухтир буквально значит «дочь Гутмана».

Для тех, кто не читал «Войну Калибана», в прологе производителем расшифрован главный клиффхангер предыдущей серии (чему и рад послужить краснорубашечник Манео Цзун-Эспиноза, готовый экспонат кунсткамеры идиотов имени Митчелла Хендерсона), засим берегитесь спойлеров. Те, кому понравилась Джульетта Андромеда Мао из «Пробуждения Левиафана», оценят

Учитывая, что через неделю выходит «Цибола в огне», даже без чтения «Врат Аваддона» легко догадаться, что человечеству во вселенной «Expanse» недолго осталось ютиться в Солнечной системе.

Произведение интересно тем, что продолжает заложенную Нивеном еще в 1960-е годы традицию оперативно реагировать на свежайшие достижения науки в форме повести или рассказа; обычно такие зарисовки приносят Ларри престижную премию. Так было с нейтронными звездами (собственно, Нивен даже предсказал их существование и придумал сам термин), квантовыми черными дырами и теперь --- с темной материей. Поскольку единообразной строгой теории этого явления до сих пор не выдвинуто, а об экспериментах в земном масштабе не идет и речи, научная достоверность «Недостающей массы» за истекшие полтора десятка лет ничуть не пострадала бы, да только Нивен, в своем стиле, умудрился допустить критический для сюжета ляп в самом неподходящем месте.

Пожалуй, одно из первых в НФ описаний квантовых черных дыр и связанных с ними эффектов. Как сообщает в автобиографии сам Нивен, на эту повесть его вдохновила беседа со Стивеном Хокингом.

Первый том неопределенно объемистого цикла не дает адекватного представления о характерном для Райта стэплдонианском размахе истории будущего, но воспринимается легче последующих книг. Стартует как адаптированный под постапокалиптику сравнительно недалекого будущего (в мире «Сосчитать до триллиона» Иерусалим и Тегеран уже к 2020 году уничтожены в ходе ядерного джихада*, а в 2090 году та же участь постигает Нью-Йорк, и начинаются темные века) вестерн в декорациях, привычных более для подростковой фантастики Золотого века, однако травящий раствор посткиберпанка их вскорости разъедает. По степени хронологической детализации «Триллион» Райта сопоставим, пожалуй, с романами Мошкитского цикла Нивена и Пурнеллов. Сходство этим не ограничено: Райт ставит вопросы выживания человечества после грандиозных химико-ядерно-биологических войн (Atomic + Biological + Chemical = ABeCederian Wars) в релятивистской вселенной, осложняемого бесконтрольными генетическими экспериментами (сравните с Сепаратистским восстанием сауронцев против Первой Империи Человека) и контактом с агрессивной инопланетной цивилизацией. Сюжет быстро расслаивается на несколько рукавов, и переключение с галактической панорамы на космическую версию рыцарского романа (так могли бы выглядеть перенесенные в НФ-антураж «Львы аль-Рассана» Кея) не всегда дается автору легко. Присутствует почти обязательный для космических одиссей оммаж сэру Артуру в обличье чужацкого Монолита™, тьфу, Монумента.

Первый Контакт с Гиадой и его последствия, впрочем, прописаны довольно изящно (Ибатуллин с недавними «Розой и червем», возможно, и читавший Райта, вежливо курит в коридорах самиздата) и дают неплохой задел на следующие две книги, где будет описан уже полностью постчеловеческий этап эволюции.

Присутствуют сбои прошивки и забавные погрешности заклепкометрических расчетов в авторском уме.

* Cлушайте, а может хоть одна космоопера с греческим акцентом, вскормленная на пажитях классической английской поэзии, обойтись без Ядерного Джихада? Как если бы «Гипериона» с Китсом было недостаточно, так тут еще «Триллион» с Теннисоном...

Дебютный роман Энн Лекки — один из лучших примеров этнолингвистической космооперы. Наверное, лучшая космоопера из написанных женщиной. Не только женщиной о женщинах, а вообще; Regency romances от Буджолд в космических декорациях позвольте со вздохом отфильтровать.

По форме «Служанка» — квест возмездия отчаявшейся женщины, в этом роман сильно напоминает «Черту прикрытия» Бэнкса. Сходство подчеркивается именами героинь: у Бэнкса это Ледедже Юбрек (Lededje Y'breq), у Лекки — Брек (Breq), nuff said.

Фон сеттинга образует Радхаайская империя, пангалактический тоталитарный конструкт, управляемый Анаандер Мианаай (тут смутно вспоминается Аномандер Рейк из эриксоновской бесконечной настольной книги павших), бессмертной правительницей (или правителем?), контролирующей мириады своих разбросанных по разным планетам клонов в подобии коллективного разума. Этот прием отличается не только от техники владычества Абигейль Дженшиан над линией Горечавки в «Доме солнц» Рейнольдса, где клоны могут быть разнополыми и сравнительно независимыми, но и от механизмов тирании Досточтимых Матрон или Общей Памяти Бене Гессерит в поздних романах хербертовского Дюниверсума: радхаайки, подчинив планеты и системы, забирают некоторую часть физически пригодного населения в армию зомби. Рекруты со вживленными мозговыми контроллерами поступают в распоряжение либо Императрицы Мианаай и ее роеподобного разума, либо искусственных интеллектов кораблей радхаайской армады.

==================

"— Какова же, — промолвила лейтенант Авн так глухо, что пришлось напрячь слух, отличая слова от безмолвия, — разница между гражданами и негражданами?

— Первые цивилизованны, — усмехнулась лейтенант Скаайат, — а другим это не дано.

Шутка хорошо звучала только на радхаайском, где термины «граждане» и «цивилизованные существа» совпадали в одном слове. Принадлежать к радхаайским гражданам означало быть цивилизованным существом.

— И в тот миг, как Владычица Мианаай ниспослала права гражданства шис'урнанцам, сей же момент и стали они цивилизованными существами. — Фраза оказалась тавтологична: проблему лейтенанта Авн нелегко было сформулировать средствами нашего языка. — Я имела в виду: в тот день, когда твои Исса расстреливали людей за то, что те недостаточно учтиво с ними разговаривали (и не отрицай, я знаю, что все было именно так — и даже хуже), они были в своем праве. Люди эти не считались ни радхаайцами, ни цивилизованными существами. — Лейтенант Авн на миг прибегла к местному, известному ей, орсианскому языку, поскольку на радхаайском высказаться была бессильна. — И получается, что цивилизация оправдывает все средства.

— Ну, — протянула лейтенант Скаайат, — признай, что средства оказались эффективны. Теперь-то все с нами очень учтивы.

Лейтенант Авн недовольно промолчала.

— А что побудило тебя задать этот вопрос?

Лейтенант Авн напомнила ей беседу с главным жрецом, состоявшуюся днем ранее.

— О, это. Ты же тогда не протестовала.

— А что толку?

— Никакого, — ответила лейтенант Скаайат. — Но ты не поэтому отмолчалась. Кроме того, если бы служебные придатки не избивали людей, не брали взяток, не насиловали, не стреляли, оскорбленные уколом самолюбию... не стреляли в тех, кого потом застрелили человеческие солдаты... о, сотню лет назад их бы погрузили в гибернацию для последующего использования в качестве служебных придатков, да. А ты знаешь, скольких мы запасли? В кладовых «Правосудия Торен» придатков на миллион лет хватит. Если не больше. Люди эти, по существу, мертвы. И какая разница? Тебе мои слова не нравятся, но в них истина: роскошествуешь всегда за чей-то счет. Одно из множества преимуществ цивилизации таково: не хочешь видеть такого положения вещей, ну и не смотри. Ты вольна наслаждаться ее преимуществами в отрыве от угрызений совести.

— А тебя совесть не гложет?

Лейтенант Скаайат весело рассмеялась, словно они говорили о чем-то совсем ином: обсуждали выбор чаев в лавке или игру в фишки.

— Когда растешь, зная, что достойна занимать высокие посты, а низшие существуют, чтобы обслуживать благородные потребности твоего дома, привыкаешь воспринимать это как данность. Ты рождаешься с установкой по умолчанию: твои счета оплачивает кто-то другой. Так устроена жизнь. Во время Аннексии все немножко иначе, но отличие количественное, а не качественное.» ©

==================

Собственно, Брек не всегда была беглянкой на затерянной мерзлой планете вне Радхаайской сферы: двадцать стандартных лет назад девушка контролировала тысячи таких зомби-носителей (ancillaries) в объеме десятков кубических светолет. Потому что Брек не обычный человек и не радхаайка, она — 1-Эск-19, всё, что осталось от некогда могущественного корабля «Правосудие Торен» (Justice of Toren). Брек — тесное вместилище расколотых фрагментов памяти тысячелетнего искусственного разума, она движима неясными импульсами и редко отдает себе отчет в мотивировках собственного поведения. Кроме пары. Первая: «Правосудие Торен» пало жертвой предательства. Вторая: Анаандер Мианаай заплатит за всё, чего бы это Брек ни стоило.

Как такового пола у радхаайских клонов, зомби и искусственных интеллектов нет, но Лекки везде пользуется женскими местоимениями, что придает книге любопытный оттенок издевки над радикальным феминизмом: вот-де вам Вселенная, которой правят одни женщины... ну как, лучше стало?

В оригинале это дополнительно обусловлено тем, что корабль (ship) по-английски именно женского рода.

Дебютная книга без видимых изъянов, написанная богатым, местами экспериментальным языком (во флэшбэках рассказ ведет сам корабль, «Правосудие Торен», и там Лекки применяет технику всеведущего повествования от первого лица), при этом довольно лаконичная — Гамильтон и Эриксон на такой дистанции едва фигурки бы расставить успели.

=================

«За девятнадцать лет, три месяца и одну неделю до того, как обнаружить в снегу Сейварден, я была десантным транспортником и висела на орбите Шис'урны. Десантные транспортники — самые массивные суда Радхаайской империи, о шестнадцати палубах, нагроможденных друг на дружку. Командная рубка, админская секция, лазарет, теплица, мастерская, концентратор и еще по палубе живого и рабочего пространства для каждой декады моих офицеров. Я слышала каждый их вздох и ощущала каждое движение каждой мышцы их тел.

Десантные транспортники редко пребывают в полете. Так и я. Я висела на орбите, как обычно в той или иной системе две тысячи лет своего существования, чувствовала горькие укусы клыков вакуума на корпусе и смотрела, как обращается подо мной планета Шис'урна, подобная голубовато-белому стеклянному бокалу. Орбитальная станция скрывалась из виду и снова выныривала из-за диска, к ней и от нее равномерным потоком тянулись корабли: стыковались, расстыковывались, прибывали от и отбывали к тем или иным вратам окруженной буями и бакенами цепочки. С высоты моего пребывания я не видела ни государств, ни территорий Шис'урны, хотя на ночной стороне планеты сияли огни городов, а между ними вились частично восстановленные после Аннексии дороги» ©.

=================

Есть запас на цикл. В пиратских библиотеках текст отсутствует, видимо, ввиду низкого к нему интереса в эпоху еды, патронов и сумерек наследницы драконов. А зря: войны и любви в книжке достаточно для Спиллейна с Хайнлайном, совместно женатых на разведенной с Томом Андреевичем Крузом Кэролайн Черри, вот только это там не главное. Контрфорсы квестовой сюжетной архитектуры взяты из тестов Роршаха, а то и более древних источников.

В апории «Лысый» Евбулид Милетский непричемно интересовался: в какой момент становится лысым человек, у которого на голове выпадает по одному волоску?

Если перевести это на язык «Служанки правосудия», получим: в какой момент на окраинах коллективного разума зарождаются новые сознания, чуждые и приказов, и ценностей материнского?

PS Роман Лекки получил уже восемь крупных премий, в том числе Тройную корону Nebula-Locus-Hugo, а номинировался еще на полдюжины. Пожелаю ему уделать наконец Бачигалупи с его «Заводной» по части медального урожая дебютной книги: творение Паоло не заслуживает числиться в рекордмайстерах, первая версия истории про Молли и Кейса была интересней.

Дебютный роман финского шотландца Райяниеми, человека с отменным физико-математическим бэкграундом и бизнес-жилкой (директор компании ThinkTank, доктор наук по теории струн). Киберпанк-детективная космоопера с обильными постмодернистскими отсылками. Для чтения полезно знание финской культуры и мифологии (скажем, имя корабля «Перхонен» значит «бабочка», и так же выглядит аватар судна), впрочем, и русский читатель встретит для себя много знакомого (от гоголей до пансолярной комбайн-цивилизации Соборность). Лучший дебют в англоязычной НФ 2000-х. Имеется сиквел («Фрактальный князь»), запланирован еще один. Прежде чем читать, проверьте свою восприимчивость к постсингулярным сюжетам (рекомендую «Небо сингулярности» Стросса и его же с Доктороу совместное «Вознесение для ботанов»).

Если бы Колин Уилсон работал в Голливуде, как Ширли, и там познакомился бы с молодой реинкарнацией Лавкрафта, то вместе они бы и написали «Wetbones». «Паразиты сознания», исполняющие «Реквием по мечте» под бэк-вокальное воркованье каких-нибудь адских голубей. Одна из наиболее сильных в англоязычном хорроре книжек о всеобъемлющей наркотической зависимости, хотя с Ширли я не согласен в том смысле, что на темную сторону силы он исподволь переносит и секс в почти любой позе, кроме миссионерской. Пять или шесть (зависит от того, каких персонажей считать главными, каких второстепенными) сюжетных линий, наполовину хоррорных, наполовину мейнстримных. Лучшие страницы романа посвящены едкой критике адской кухни голливудской киносценарной индустрии, а также сошествию завязавшего наркомана в откате на самое дно лос-анджелесских черных кварталов. Хоррор на любителя: это классический образец сплаттерпанка c оккультными атоналями, им восхищался такой авторитет данной отрасли, как Баркер. Фонтаны крови и кишок, темные ритуалы и кошмары подсознания гарантированы --- а вдобавок сдобрены изрядной дозой черного юмора.

Внецикловая работа, далекая от киберпанковской ипостаси автора, но весьма знаковая для «хоррорной половины». Впрочем, научно-фантастическое объяснение происходящего тоже присутствует, хотя и намечено очень бегло.

Отличная стилизация под викторианскую готику с отчетливыми отсылками к жизни и мытарствам Бэббиджа. Представлена как совокупность обрывочных сведений о жизни гениального изобретателя Дэйси, собранных известным коллекционером и чудаком Тэкери Лэмбсхедом в числе прочих разрозненных диковин. Межавторская антология, посвященная находкам Лэмбсхеда, также достойна внимания: авторский состав там поистине звездный. Перспектив перевода на русский всего сборника, думаю, нет, для этого требуется нешуточная эрудиция в gaslight epoch.

Эстетика распада и тлена выдержана безукоризненно, Харрисон свободно оперирует всеми пятью чувствами читателя — не только зрением и слухом, как большинство авторов, но также обонянием, осязанием и вкусом. В «Буре крыльев» деконструкции, в сущности, подвергается не столько мир, сколько ткань текста, и это сближает роман с экспериментами Беккета, Фолкнера, Пинтера.

Сопоставимого уровня материализации образов со столь же последовательной эстетизацией безобразного — средством постичь то, что по-японски называется 寂 (красота преходящего) — можно, впрочем, добиться и на русском: доказано Славниковой («Один в зеркале», «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки»).

А сюжет... да какое он имеет значение? По ту сторону зеркала критерии ценности книг инвертируются. Главное, что через это зеркало можно пройти и нарисовать — или написать — обратную дорогу. Прист, к примеру, того же мнения («The Affirmation»), и к недостоверной автобиографии Питера Синклера предъявляют примерно аналогичные претензии.

Впрочем, по отзывам видно, что от Вирикониума у многих примерно такое впечатление: «Я нифига не понял! Какого лешего от романа осталась одна бумага?!!» Ну дык...

— Кофе или чай?

— Пожалуй, кофе.

— А вот и не угадали, чай!

Последний Город умирающей Земли в конце дороги из хлебных крошек сквозь зеркало в общественном туалете кафе «Добрая старая Англия». От того Вирикониума, порожденного Новой Волной, до сегодняшней фэнтези дошло куда больше, чем можно подумать.

Прямое продолжение «Поведай спартанцам» и на данный момент крайняя книга цикла о становлении Первой Империи Человека (запланирован еще роман «Спартанская Гегемония», но Пурнелл в последние годы предпочитает литературе блоггерство, а когда отвлекается, то занят циклом о космических янычарах). Показан окончательный коллапс СоВладения, его погружение в пучину Великих Отечественных Войн (как известно из «Мошки в зенице Господней», почти полностью уничтоживших жизнь на Земле) и собственно Исход Космофлота, который и сыграл решающую роль в становлении Первой Империи во главе с принцем Лисандром. Образы Лисандра, Тибодо, Колдвелла Уитлока и Фалькенберга сами по себе делают книжку достойной прочтения, даже если бы она и не занимала ключевую позицию в истории будущего Нивена-Пурнелла, которой через девятьсот с небольшим лет суждено вывести человечество на траекторию Первого Контакта с мошкитами. Заключительные сцены — оглашение завещания Лермонтова, интронизация Лисандра Коллинза Космофлотом — написаны в спокойном и величественном документально-журналистском стиле. Жаль, что все продолжения цикла, заполняющие лакуну с 2110 по 3013 гг., относятся к межавторским проектам сомнительной аутентичности.