Сокращенная версия заметки для Medium (https://bit.ly/2T4uBA9).

Этот роман, написанный последним из условной лос-анджелесской трилогии Джетера (но опубликованный вторым), представляет собою одновременно сиквел и параллакс «Доктора Аддера» в том смысле, что действие происходит, кажется, спустя несколько лет после событий первой книги, но эти последние отнюдь не обязательны и даже как-то излишни для него. От Интерфейса и его обитателей из «Доктора Аддера», по впечатлению, не осталось и памяти, но свято место пусто не бывает. Жизнь в Финиксе и Лос-Анджелесе после Второй гражданской войны понемногу налаживается, хотя федеральное правительство дальше Канзаса на запад соваться особо не желает и с облегчением спихнуло посильное благоустройство этих территорий на плечи корпораций да разношерстного конгломерата сектантов. В мертвом Лос-Анджелесе первой книги едва билась неоновая жилка Интерфейса с его уродами, байкерами, рокерами, проповедниками и шлюхами, да и ту быстро перерезали хирургическими ножницами.

На смену доброму доктору явился Арбентон, голливудский режиссер боевиков классической школы, а нынче главный редактор гоночного реалити-шоу. Но если радиоведущий KCID, сиречь Ф. К. Дик, вынужден был кочевать по руинам с переносным диджейским пультом, работающим от солнечных батареек, то Арбентон может похвастаться официальной должностью в “Спид-Дэт Продакшенс” и офисом на сороковом этаже в обшарпанной офисной высотке. Туда даже можно приехать на лифте, если электричество по пути наверх не вырубится.

Огненная буря, охватившая ЛА и округ Ориндж после великой психосимволической битвы, улеглась — да и полыхала ли она в действительности или только в наркотическом бреду, сросшемся с виртуальностью? В любом случае, теперь телесная реконструкция совершается в прохладе и чистоте больницы: больше не нужно побираться у черных кованых врат посередине Интерфейса. Заброшенным армейским спутникам нашлась работка повеселее, чем отслеживать советских ковбоев и анархистов Манфредовского Фронта Освобождения Среднего Запада: от Мериды до Шэньчжэня в заводских общагах припавшие к экранам болельщики следят, все ли машины в очередном заезде увернутся от лазерного карающего перста или для кого-то из гонщиков пит-стоп станет вечным.

Доктор Аддер выказал себя богом-неудачником, но одному из пилотов не достанется и этой роли: Шюйлер лишь отец грядущего бога, а у розы на витражном стекле роддома, где предстоит появиться на свет новому мессии, со времен Вильгельма Баскервильского прорезались ядовитые шипы.

Несмотря на россыпь мрачных и оригинальных идей, которыми щедро сдобрена небольшая книга, сопереживать богоотцу получается плохо: к добру или к худу для авторского замысла, но ассистентка редактора Арбентона и вечно следующая за ней по пятам тень, навязчиво похожие на ассистентку сыщика Эшманна и теневых операторов Тракта Кефаучи у М. Дж. Харрисона, вызывают парадоксально бóльшую симпатию, чем Шюйлер, застрявший в отбойнике у трассы между Финиксом и Лос-Анджелесом, Грегором Замзой и Бернаром Клервоским, Джоном Доу и Иксен Червенкой, антигероем и недогероем. Почему? Возможно, оттого, что в мире, из которого ушел бог-неудачник, доктор Аддер, мире, где новое божество только делает первые робкие шаги по стеклу, образовался до боли знакомый и понятный русскому читателю острый дефицит банального профессионализма, и маленькому гностику, ломающему любимые игрушки, хочется сделать мягкий массаж лица тяжелым тупым предметом.

Правда, боль распятия на монтажном столе несравнима с болью переделки на столе хирургическом, и если «Доктора Аддера» я рекомендую безоговорочно всем, кто интересуется киберпанком, то за «Стеклянный молот» лучше браться тем, у кого при виде нелинейной техники повествования, подобного обрывкам изодранного котом киносценария, сенсор художественного вкуса не сжимается в исчезающую точку.

Сокращенная версия заметки для Medium (https://bit.ly/2WwhSVK).

На прошлой неделе, 23-24 января, Meizu и Vivo представили довольно похожие в дизайнерском отношении коммуникаторы, которые отличаются от сонма конкурентов тем, что не предназначены для обслуживания пользователем. Это, пожалуй, можно сказать о подавляющем большинстве моделей современной мобильной электроники, но придется сделать сразу несколько оговорок: да, вот тут батарею на ходу, как в прошлом десятилетии, не заменишь, зато, если снять крышку и открутить полтора десятка винтиков, она без труда отсоединяется, но действовать лучше осторожно, чтобы не сломать антенну NFC… да, здесь дактилоскопический сканер в исходной прошивке бездействует, но чудесным образом активируется, если разблокировать загрузчик и накатить прошивку из другого региона… и так далее, и так далее.

Читая на Meizu Zero или Vivo Apex 2019 «Конец радуг» Вернора Винджа, эту книгу и киберпанком-то не назовешь: ее неудержимо рвет в мейнстрим, как Штирлица из анекдота — на Родину. Но похоже, что и в середине 2000-х, когда одноядерные процессоры были большими, а кнопочные телефоны жили неделю от одной зарядки и пользовались популярностью у воров, мыслился «Конец радуг» скорее как декларация о вполне реалистических намерениях. Эдакий проспект, в который завернута красная селедка, и даже цепочка жирных пятен на обратной стороне весьма полезна — отвлекает бдительных ценителей стеганографии, страдающих приступами СПГС.

Детективно-шпионская ценность «Конца радуг» невелика: в первой же главе Виндж бесцеремонно извлекает кролика из шляпы Воинствующего Библиотекаря и объясняет, кто тут убийца, а кто дворецкий, так что в дальнейшем интересно лишь, кто подставит Роджера… простите, Роберта Гу, а под самый конец — так ли плоха Джессика Ласкович, какой ее нарисовали бывшему декану факультета искусств и литературы Винни-Пуху Блаунту. В этом смысле «Конец радуг» напоминает «День Шакала», который долго отказывались публиковать именно потому, что результат коварных планов киллера будет известен читателям заранее. К точности катренов великого поэта Гу тоже можно выдвинуть претензии, но не столь серьезные: иногда шутливые, иногда завистливые.

Тем не менее так и тянет закусить туррон морковкой, наблюдая в январе 2019-го, как устройства, не предназначенные для обслуживания пользователем, выходят на сцену в разгар китайско-американского конфликта, который пока развивается в экономической плоскости, а по калифорнийским трассам вовсю шмыгают беспилотные автомобили. Война в информационную эпоху есть не что иное, как системный сбой экономического развития, требующий отката к заводским настройкам, и хорошо еще, если у вас при этом был разблокирован загрузчик.

Говорите, миелофон Алисы не предназначен для обслуживания Кроликом? Надо же, а нам как раз охота поработать физическими руками. И внимание к деталям текста позволяет без труда установить, чьи карты памяти на эти руки сдаются.

Существующий русский перевод родом из 2000-х, традиционно для сочетания «Виндж-Левин», ужасен и делает книгу практически нечитабельной (при том, что Виндж при работе над ней еще не достиг того неожиданно высокого стилистического уровня, на который выбрался в «Детях небес»). Ну да ладно, ему недолго осталось прозябать по соседству бэкдорами с Алисой.

Сокращенная версия заметки для Medium (https://bit.ly/2Pgrtju).

Считается, что о хакерах и компьютерных вирусах массовая публика узнала ровно тридцать лет назад, в ноябре 1988-го, когда Роберт Таппан Моррис, аспирант Корнеллского университета, выпустил в первобытный Интернет самовоспроизводящуюся программку, которая в итоге парализовала деятельность почти 1/10 всех узлов тогдашней сети (справедливости ради надо заметить, что Моррис не рассчитывал на подобный эффект, а допустил незначительную, но критичную ошибку при отладке вирусного кода). Впрочем, Моррис явно не был так оригинален, как пытаются его выставить молва и пиар-машина учебных заведений Лиги Плюща. Более чем вероятно, что он читал «The Shockwave Rider», где Браннер еще в 1975 году дал описание эпидемии компьютерного червя континентальных масштабов, вполне достойно выдерживающее проверку временем. Но и этот уроборос, изящно выворачиваясь, кусает себя за хвост, и становится понятно, что у событий «The Shockwave Rider» был свой первоисточник в базовой реальности, хотя и не столь впечатляющий, как полагается по сюжету. Прототип же Николаса Хэфлинджера и Роберта Таппана Морриса не только выжил, чтобы рассказать о своем вкладе в историю информатики, но и сделал неплохую карьеру писателя. Правда, будем откровенны, его работы в соавторстве куда читабельнее сольных.

В 1999-м Грегори Бенфорд решил, что настало время снять гриф секретности с биографии изобретателя компьютерных вирусов.

Сокращенная версия заметки для Medium (https://bit.ly/2naFcYH).

После кончины Джерри Пурнелла, по-дурацки простудившегося на конвенте осенью прошлого года, Джеймс Ганн остается, пожалуй, самым заметным в англоязычной фантастике связующим звеном между всеми ее эпохами, начиная с Золотого века пальпа и заканчивая посткиберпанком. Ганну недавно исполнилось 95 лет, и если вас эта цифра по каким-то причинам недостаточно впечатлила, я добавлю, что первая (и самая известная в Рунете, благодаря забавной украинской экранизации) из его сравнительно крупных работ — повесть «Где бы ты ни был» — вышла в 1953-м, когда еще не присуждали премию “Хьюго”, а обсуждаемый сегодня роман открывает трилогию, выпущенную с 2013 по 2017 годы, когда у пульта управления “Хьюго” и “Небьюлой” активно волтузились Унылые Щенки и поборники социальной справедливости. Конечно, в этих условиях «Машина трансценденции» никаких шансов получить жанровую награду или номинацию на нее не имела — роман, как и вся трилогия об Аше и Райли, словно пролежал полвека в потайном кармане пространственно-временного континуума, а затем на этом кармане сломалась застежка-молния (Ганн не писал космоопер с 1950-х, а сиквелов и трилогий вообще никогда).

Вовсе нельзя сказать, что это плохо, да и Ганн на пороге столетнего юбилея совсем не ленится следить за развитием жанра: инвалид Великой войны Хэмилтон Джонс, капитан звездолета «Джеффри» (для старых друзей просто Хэм), предпочитает прокладывать курс по навигационным википедиям и биософтовым аддонам в реконструированном армейскими хирургами мозгу, а Райли, его бывший напарник в экипаже двухместного истребителя, получает заказ на убийство от неведомых нанимателей в виртуальной реальности — кстати, Райли очередная девушка и бросила-то из-за чрезмерного увлечения симуляторами, перешедшего в наркоманию.

Апрель — жесточайший месяц, урожай на раскидистом древе людских миров созрел противу всяких велений земного календаря, и задача Райли — не дать Пророку забраться на верхушку лестницы, ведущей через крону к трансценденции. Сохранность самой лестницы заказчика не интересует. Райли, пожалуй, тоже. Ведь, как и Федман Кассад, он избрал стезю, поощряемую именем его родной планеты Марс, но после чужацкого рейда возвращаться туда особо не к кому и незачем.

Но кто сказал, что Кентерберийский собор в галактических портоланах «Джеффри» не могли перепутать с Ковентрийским?

Сокращенная версия заметки для Medium (https://bit.ly/2u25244).

Вселенная «Летоземья» — причудливый гибрид дизельпанка и стимпанка, и с миром «Квантового вора» ее роднит лишь навязчивый аромат нуара: действие происходит в конце 1930-х, стартуя in medias res Большой Игры, которую ведут на международной арене Британская империя и Советский Союз. Наиболее удобным тестовым полигоном назревающей мировой войны, как и в нашем мире, стала гражданская война в Испании. Вас смущает нейтралитет Германии? Будем откровенны, если бы королева Виктория продолжала править Британией в ходе Первой мировой, то побежденным немцам даже условия Версальского договора показались бы сравнительно мягкими.

А именно это и случилось в мире «Летоземья», ведь вместо атомного распада и квантовой механики здешняя наука, в том числе военная, двинулась по иному пути, спиритические мечты Маркони, Конан Дойля, Теслы и Эдисона оказались провидческими, и загробная жизнь отныне доступна всем. Ну, почти всем. Тем, кто вписался в рынок и вытянул счастливый Билет. Но и этим отличникам меритократической подготовки приходится несладко, ведь заслуженная смерть — это лишь маленькая конфетка глубоко внутри исполинской многомерной обертки.

В «Академии и Империи» Айзека Азимова Дьюсем Барр уверяет посланца Академии Деверса, что за месяц скитаний по лабиринтам тренторианского мирогосударства клерков добиться аудиенции у Императора можно — если, конечно, хватит денег подкупить пэра Галактики, а Император за это время не надумает улететь на Летние Планеты, где он не принимает вообще никого. Королева Виктория Ханну Райяниеми навеки отбыла в Летоземье, но ничуть не утратила интереса к миру живых — как знать, вдруг в этом варианте реальности сборная Англии по футболу впервые преуспела бы в послематчевых пенальти на ЧМ раньше, нежели 3 июля 2018 года?

Хотя, думается, коллективное сознание советских сановных мертвецов во главе с Лениным, за которым явственно маячат контуры грубого прототипа Соборности, тоже не поскупилось бы на эмиссию магических банкнот. У советских шпионов интереса к британскому Летоземью не меньше, чем у русских хакеров — к цирковым репризам президента США.

Ну а Рэйчел Мур (Уайт), ногтями и каблуками пробившая себе дорогу по Зимней служебной лестнице поствикторианской разведки, осторожности ради оглядывается не только на премьера Г. Б. Уэста, но и на Бога. Вот только Господь Британской империи, над которой никогда не заходит солнце Лета, сильно отличается от Бога папы Тейяра, Бога товарища Эриха Ремарка или Бога грузинского православного диссидента Джугашвили. Этот Бог, к печали ницшеанцев, не только вполне себе жив, но и не гнушается пощечин общественному вкусу.

Учебный год Первой мировой войны позади, Германия раздавлена эктоплазменными танками, в Британии настали каникулы. Хотите, чтобы лето не кончалось? Будьте осторожны в своих желаниях.

Сокращенная версия заметки для Medium (https://bit.ly/2FpH8TO).

Льюис Шайнер, пожалуй, наименее известен русскому читателю из всех “мгновенных классиков” киберпанка, но это и понятно: переводили его очень мало, вдобавок даже его первый (и лучший) роман, «Фронтеру», трудно в строгом смысле отнести к этому направлению, а скорее надлежит считать камнем краеугольным новой космооперы, заложенным еще прежде, чем Стерлинг, Рейнольдс или Бэнкс взялись смешивать известковый раствор кладки храма, который предстояло для нее возвести из разрушенных колонн Золотого века пальпа.

Ведущие маркетологи современной космической отрасли уверяют покупателей, что будущее человечества — на Марсе. Правда, в рекламных буклетах SpaceX и NASA вы не найдете упоминаний о том, что задача приведения Марса хотя бы к отдаленно комфортному для жизни уровню выходит далеко за рамки нынешних, как ни обширных, возможностей человека по преобразованию окружающей среды, да и с обеспечением колонии провизией все не так уж радужно: почва Марса богата солями, опасными для всего живого. Впрочем, это неудивительно: Tesla тоже предпочитает определять свою продвинутую систему круиз-контроля как автопилот, и периодически это выходит компании боком.

Джефф Безос и Элон Маск интересуются фантастикой, и трудно себе представить, чтобы они не читали книги Шайнера. Куда легче себе представить, что с ней незнакомы потенциальные участники полета к Марсу и/или смельчаки, рискнувшие встать в очередь на Tesla Model 3. Рассказ этот, из которого «Фронтера» переписана*, слегка спойлерный, но прочесть роман вам после него будет не менее полезно, чем без. Хотя бы потому, что в рассказе отсутствуют замечательные сцены, действие которых отнесено в Россию, да и вселенная рассказа недвусмысленно альтернативная Марсу «Фронтеры».

===================================

* На самом деле написан в 1976-м, а не в 1990-м, как полагает фантлабовская база.

Сокращенная версия заметки для Medium (https://bit.ly/2I08Eu3).

Этот роман Харрисона, переписанный из более ранней повести (https://fantlab.ru/work53209), номинировался на премии, предназначенные то для фэнтези, то для хоррора, то для НФ, но в действительности не относится напрямую ни к одному из данных жанров. Несмотря на то, что Британия и, кажется, Центральная Европа в нем слегка альтернативные (как минимум Чехословакия избежала распада, впрочем, это может быть просто артефактом небрежного обращения с историей и географией континента, свойственного британцам и американцам), «Признаки жизни» — прежде всего любовная драма с нотками сюрреализма и мистики, а генетические манипуляции в майамской клинике без ущерба для сюжета меняются, к примеру, на прием настойки из крови и желудочного сока девственниц по рецепту Эржебет Батори (герои совершают путешествие в Венгрию). Не требуется значительных усилий, чтобы понять, почему многие парни мечтают познакомиться с супермоделью или актрисой, но куда меньше тех, кто отдает себе отчет в последствиях знакомства с девушкой, которая станет супермоделью или актрисой в будущем.

Связь протагониста Майка Роуза и официантки Изабель Авенс берет старт в Стратфорде-на-Эйвоне, но шекспировского в ней нет ничего, скорей это умеренно мрачная пародия на мыльные оперы и медицинские детективы, озаренная сиянием неоновых вывесок и рекламных баннеров на страничках сайтов знакомств для материальной поддержки. Не хочешь, чтобы возлюбленная от тебя залетела без предупреждения, так помоги ей научиться летать!

Безумная мечта Изабель Авенс о полете обретает буквальное воплощение — сначала минус двадцать фунтов и татуировки перьев по спине, а там смена мужских тапок у постели да генетические сплайсеры откуда-нибудь из лабораторных подвалов Цюриха и Будапешта. В известном смысле мост через Дунай, на котором Изабель отвергает одну мечту и хватается за другую, переброшен не столько из Буды в Пешт или из Стратфорда-на-Эйвоне в Майами, как из «Курса сердца» к «Свету»: спускаясь по Дунаю в охваченную пламенем войны Югославию, канул без вести и растворился в Майкле Эшманне книготорговец и гностик Лукас —но, с другой стороны, Серия Мау Гэнлишер, пройдя через витрину сувенирной лавки на прием к доктору Хэндсу, получает-то на сдачу крылья вместо дождевика.

Сокращенная версия заметки для Medium (https://bit.ly/2IgV8kC).

Хотя, как это видно из сборника «Ложная тревога» (того самого, где в русском переводе “сканер чего-то не распознал”), Виндж начал писательскую карьеру еще в конце 1960-х, а пара повестей того периода издавалась под одной обложкой в виде романа о Тате Гримм, первым серьезным произведением Вернора следует считать именно эту книгу 1976 г. выпуска. Она же и наименее объемистая из всего им написанного вне малой формы. В ту пору Вернор и Джоан Виндж еще были женаты, и влияние супруги (а равно леди Урсулы Крёберовны) в «Витлинге» несомненно и неоспоримо; вместе с тем при некотором усилии воображения ничто не мешает поместить действие романа в ту же вселенную Зон Мысли и «Небесных хроник», какой Виндж(и) впоследствии проторил(и) себе дорогу в зал славы НФ.

«Витлинг» исследует экзотический для Винджа сценарий, в котором Технологическая Сингулярность достижима лишь условно: после выхода из Солнечной системы прогресс человечества все более замедляется, лимитируясь как огромными трудностями космической экспансии на досветовых скоростях, так и “бутылочными горлышками” генетического или социокультурного разнообразия на вновь заселенных планетах. Действие книги происходит примерно через четырнадцать тысяч лет после нашего времени, и упоминается, что в Галактике к тому моменту колонизировано человеком несколько тысяч миров, но лишь малая доля их известна достоверно и вносит вклад в развитие человеческой цивилизации как целого, если о такой химере вообще имеет смысл говорить. Межзвездные пустыни так огромны, а связь между планетами так ненадежна, что ни о какой синхронизации культур речи не идет: колонисты вновь и вновь вынуждены балансировать на лезвии бритвы ресурсодефицита и автаркии, переизобретая тяжелую промышленность, компьютеры, летательные аппараты, биотехнологии, космические корабли и все остальное, в особо тяжелых случаях вплоть до колеса. Каждая планета, обжитая человеком, ничем не лучше острова Пасхи, а до чего там дохозяйствовались рапануйцы, общеизвестно.

В этой ранней книге, однако, нет типичных для Вернора назойливых беспринципных злодеев, которые раз за разом “дерутся, потому что дерутся”, причем деструктивно-тираническое поведение их мало объяснимо и местами придает сюжету отчетливый картонный привкус, как в случае Томаса Нау и Ритсера Брюгеля, а хотя бы и Невила Сторхерта с его Отрицателями Погибели. Здесь нет и катастрофы, вынуждающей людей без оглядки бросаться на Контакт в единственной надежде выжить; точнее, она происходит уже в первой четверти романа, но становится следствием недооценки возможностей туземной культуры планеты Гири, которую люди легкомысленно сочли отсталой. А не тут-то было: Гири оказались золотые, и тонко прописанная механика телепортации аборигенов на дне гравитационного колодца заставляет с некоторым сомнением взглянуть на картину аналогичного общества у Бестера, где на прыжках джонтеров почему-то никак не сказываются ни вращение Земли вокруг своей оси, ни наклон орбиты к плоскости эклиптики, ни базовые соображения по сохранению моментов импульса или инерции.

Но книжка ценна прежде всего не этим, иначе показалась бы так же скучновата, как чисто средневековые главы «Пламени над бездной» или «Детей небес». В «Витлинге» Виндж (и тут явственней всего чувствуется влияние «Левой руки тьмы») строит одно из самых убедительных доказательств тезиса о глазах смотрящего как источнике субъективной редукции красоты. Впрочем, нынче в моде сильные, независимые и превозмогающие героини, так что итог выглядит немного архаично (но не становится от этого менее изящным). Возможно, поэтому книга почти не переиздается даже в оригинале, а на русском выходила микротиражом.

Сокращенная версия заметки для Medium (https://bit.ly/2G5hXab).

Достаточно после прочтения посмотреть на приведенную выше обложку британского издания книги Браннера (https://miro.medium.com/v2/resize:fit:622/format:webp/1*HicBN8iesh1_AWo3-MxQ_Q.jpeg), чтобы испытать чувство, обратное футурошоку: текст вполне актуален для жизни и времен Сноудена, Мэннинг, Родченкова, Fancy Bears и Guccifer 2.0, так что легко представить его написанным на сорок лет позже, чем в действительности (когда и происходит действие книги, то бишь в наши дни). Но нет, создавался роман в эпоху, когда самые производительные персональные компьютеры (не говоря уж о переносных) не уступали размерами и весом нынешним МФУ, и как было не гордиться таким прогрессом поколению программистов, привыкшему, что если вакуумные лампы загораются, значит, это кому-нибудь нужно. Впрочем, еще в 1957-м на Эдсгера Дейкстру, который записал себя в анкете программистом, амстердамские чиновники посмотрели, как на идиота, и заявили, что такой профессии не существует. Так же в 1975-м могли бы взглянуть на человека, который без ложной скромности определил бы себя хакером (но умолчал, как легко будет удалить эту запись из реестра, куда она окажется занесена).

Или на Джона Браннера с его приверженностью слипстримной манере повествования, скверным характером и демонстративным имиджем белой вороны британской фантастики, несущей в когтях с заокеанского Синая скрижали Маршалла Маклюэна и Элвина Тоффлера.

Что с тех амстердамских чиновников взять. Никогда они не были, как Ник, нищими вундеркиндами в стандартной средней школе, вот им и невдомек, что это за пытка— выискивать, словно курице зерна в дворовой грязи, крошки знаний об окружающем мире из книг, какие перед тем успели сменить не одну дюжину безразличных, скучающих или агрессивно отстающих в развитии пользователей.

Им никогда не мечталось, как Нику, очутиться там, где вместо отупляющей зубрежки, гордо именуемой обязательным образованием, разрешено выбирать из списка предметов или даже составлять его.

Им никогда не верилось, как Нику, что однажды вооруженный до зубов отряд промарширует по коридорам школы не затем, чтобы задержать очередную ватагу малолетних убийц и насильников, но для того, чтобы все эти зверьки поневоле утянулись домой, по вольерам, оставив проход наружу свободным для замкнутого, нещадно третируемого шпаной ботана, сдавшего на отлично самый важный тест в своей недолгой жизни.

Но однажды именно это с Ником и произойдет, а ударная волна футурошока унесет его туда, где он будет чувствовать себя, как дельфин в кильватере корабля. В место, которое не имеет ничего общего с домами, куда Ника сдавали напрокат очередным суррогатным родителям. В место, которого нет на карте и в базах данных — а к этим базам, кстати сказать, еще с 2005-го подключена каждая телефонная будка. В место, где порядком ослабевшее под напором противоборствующих корпораций правительство США, кряхтя, отрывает от бюджета по три миллиона долларов ежегодно на каждого ребенка с потенциалом гения. В место, где исчезающими чернилами дезоксирибонуклеотидов был подписан брачный контракт неба и ада, благодаря которому эта книга совершенно не состарилась, и даже откровенно подслитый, шитый белыми нитками из старого свитера Айн Рэнд, финал тому не помеха.

Поскольку данной работе Браннера, в отличие, скажем, от написанного еще раньше «Доктора Аддера» Кевина Джетера, повезло увидеть свет сразу после создания, то именно за ней официально числятся первые в НФ (а также, что особенно любопытно, в литературе на темы программирования как таковой) поисковые вхождения терминов «сеть» в значении «мировая компьютерная сеть» и «червь» в значении «самовоспроизводящаяся вредоносная компьютерная программа». Был ли знаком с этой книгой создатель первого червя Интернета Роберт Тэппэн Моррис, неизвестно, однако версия о влиянии на него Браннера не кажется невероятной.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2HgtRyk).

У Браннера довольно много общего с Баррингтоном Бэйли — он избегал повторяться в сеттингах и часто уделял от силы несколько сотен страниц теме, которой более поздние авторы посвятят циклы и межавторские проекты. Едва ли не лучшая этому иллюстрация — «Век чудес», для 1965 года столь же необычная работа о Первом Контакте, как опубликованная одновременно «Дюна» — о космической экспансии и галактической империи человечества. С Дюниверсумом можно провести и еще одну любопытную параллель: как и у Херберта, новая реальность начинается с отказа от применения ядерного оружия против людей. В Империи Коррино “равновесие страха” на десять тысяч лет стабилизирует Великая Конвенция, а на Земле «Века чудес» об этом позаботились оккупировавшие пять обширных регионов планеты чужаки, чья техника (или, как склонны считать большинство выживших, магия) следит за накоплением радиоактивных веществ и гарантирует взрыв по достижении критической массы в пару-тройку килограммов. У человечества больше не осталось ни ядерного оружия, ни атомных электростанций, ни радиоизотопных термоэлектрических генераторов, ни гамма-камер, ни всего того, что уже за двадцать лет после Хиросимы и Нагасаки успело определить Атомный Век, в нашей реальности продолжило изменять облик планеты, а в мире Браннера отошло в область неоконченных преданий.

Можно почти без иронии заключить, что Браннер в «Веке чудес» рисует на всепланетном планшете жестокую и правдоподобную реализацию альтернативного гайдаровскому пути развития России — это где «инопланетяне прилетят и все за нас сделают».

Хотите, чтобы прилетели, за вас все сделали и оставили по себе свободную экономическую зону к востоку от Уральских гор, где палку в землю не успеешь воткнуть, как она превратится в бесценный артефакт? Так и будет. Но помните, что, как и в северо-западном медвежьем углу бывших США у границы с Британской Колумбией, эта СЭЗ немедленно обрастет самоназначенными губернаторами, таможенниками, ментами, миротворцами — и одним ангелам известно, какими еще мусорщиками обреченного града, паразитами в гриве льва да охотниками на лис.

А при любой попытке сорвать разрисованную детскими каракулями ширму со входа в царство небесное она станет вуалью безумия, накинутой не так на физический мозг, как на абстрактный ум.

Вниманию экспертов, критикующих «Век чудес» как слабое подобие «Пикника на обочине»: Браннер написал эту работу на семь лет раньше.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2CK3qyd).

Уилсон относится к разновидности фантастов, представители которой пишут неизменно крепко и качественно, хотя на иной вкус и довольно занудно, потому что рассказывают, по сути, одну и ту же историю на разные лады. Таков был грандмастер технотриллера Крайтон, таковы же и Бэккер с Уоттсом, явно ушибленные в свое время по голове томиками Дэниела Деннетта и Ричарда Докинза. По счастью, ассортимент сюжетных декораций Уилсона все же шире, что доказывается хотя бы «Слепым озером», но обсуждаемую сегодня вещь я затрудняюсь рекомендовать поклонникам автора — потому что, по совести, вы все это уже читали, —а скорее тем, кто берется за его продукцию впервые: о прочитанном, в отличие от трилогии Спина, не пожалеете, особенно если предпочтете «Неопалимый рай» вагонным или салонным спорам о политике или технике.

Собственно, полное отсутствие споров о политике и технике как раз и отличает романную реальность от настоящей: в этом мире Первая мировая война завершилась Великим перемирием, и с тех пор на Земле уже добрую сотню лет не велось никаких крупных вооруженных конфликтов. Не было Великой депрессии в США и армянского геноцида в Турции, Красного Террора и Хрустальной ночи, Холокоста и Нанкинской резни, атомных бомбардировок Хиросимы и Карибского кризиса. Не случилось, однако, ни компьютерной революции, ни выхода в космос, ни высадки на Луну, ни глобализации, ни “экономики путешествий”. Достигнутый уровень развития, как в «Столетнем дожде» Рейнольдса, соответствует теплым ламповым годам диксиленда и бибопа. Кстати, притеснения темнокожего населения, коммунистов и гомосексуалистов в США сошли на нет куда раньше, чем в нашем варианте реальности, и не повлекла за собой настолько мощного ответного удара по позициям белых консерваторов, реднеков и циссексуалов. Впрочем, население этого мира не слишком печалится о том, чего лишилось, поскольку и знать не знает, как, в противовес «Спину» и в отчетливом сходстве с «Дарвинией», изменили не только его будущее, но и прошлое… а теперь собираются изменить настоящее.

Вы хорошо подумали, каким кукловодам доверить свою марионетку, доктор Тьюринг? А то, знаете ли, потом ее нити не отмоете от зеленой слизи.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2CmcLg9).

Все, кто заинтересовался этим циклом Райта после моих предыдущих заметок о составлявших его томах, но бесстрашно ожидают русского перевода от какого-нибудь нишевого издательства, выдыхайте с облегчением: цикл завершен, а это, вероятно, основной залог потенциального успеха русского издания, если таковое когда-нибудь произойдет. С другой стороны, «Эсхатон» теперь насчитывает аж шесть томов, причем лучшими по литературному уровню следует признать первый, отчасти второй и, пожалуй, четвертый. Почему не шестой? Потому что Райт в заключительном романе цикла поставил перед собой задачу хотя и неблагодарную, но удобную для подарка издателям под рождественской ёлкой (книга в оригинале вышла 26 декабря): привести свой любовный треугольник в конец истории мироздания таким образом, чтобы он, упаси Боже, ни разу не получился равнобедренным. Это задача истинно сингулярного уровня сложности, в чем легко убедиться, ответив для себя на вопрос: вот вы смогли бы за триллион лет так и не поделить со своим техасским соперником принцессу Монако?

Стоит напомнить, что около триллиона секунд назад по Земле еще бродили пещерные львы, тигры и медведи, и размах телесных изменений человека сравнительно с технологическим и культурным прогрессом так мал, что его уместней уподобить паломничеству молодого Мерлина в Кентербери, а не турпоездке Рэйчел Вайнтрауб ко гробницам времени.

Такой размах повествования исследователи фантастики по традиции величают стэплдонианским, хотя реализация его, предложенная впервые в «Последних и первых людях», не слишком приятна стилистически (и близка выбранной Райтом). Впрочем, в рамках цикла (или совокупности подциклов) решение это обыкновенно выигрышное: постепенно раскручиваясь, пружина истории будущего на заключительных витках несет читателей по американским горкам крупномасштабной структуры Вселенной почти без дополнительных усилий создателя.

Тем не менее предпочтительней, на мой взгляд, краткую историю Вселенной по примеру Хокинга ужимать до одной книги или даже повести, при всех возможных недостатках такого решения, а не растягивать на цикл. Особенно это справедливо в случаях, когда автору присущ подчеркнуто дидактичный, нормированно-возвышенный стиль, каким могли бы обсуждать богословский парадокс инклинги в оксфордском пабе. Ознакомиться с «Эсхатоном», впрочем, полезно уже затем, что этот цикл словно бы помимо авторской воли демонстрирует, как далеко ушла англосферная фантастика со времен «Мерзейшей мощи» и «За пределы безмолвной планеты» Клайва Стейплза Льюиса. Окончательная теодицея Райта, несмотря на леденящие кровь картины срежиссированного космическими военачальниками (которые в самих себе суть армии) столкновения галактик и сверхскоплений, в основном ограничена условиями классического пари Паскаля. А ведь техасскому рейнджеру Менелаю Иллацию Монтрозу и его вечному противнику, Симэню дель Азаркелу по прозвищу Блэкки (Дока Смита вызывали?), нет нужды забираться аж за риндлеровский горизонт, чтобы проверить, не мухлюет ли наблюдатель, принимающий ставки.

И да, я не пожелаю этому циклу крупнобюджетной экранизации, поскольку в ней техасского стрелка Монтроза наверняка будет играть если не Идрис Эльба, то Джон Бойега или Чедвик Боузмэн.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2CCx4am).

Как и почти любой техногик, Виндж, похоже, относится к Технологической Сингулярности со сдержанным оптимизмом — ее последствия для человечества, по крайней мере, пока неизвестны и, вероятно, не прогнозируемы даже в принципе, а вот способности и наклонности земных политиков в сочетании со спецэффектами мальтузианского ресурсодефицита, производимыми давлением популяции на стенки экологической ниши, хорошо изучены за четыре с лишним тысячи лет письменной истории, и чтение даже краткой сводки их — не для слабого духом иномирского исследователя.

Винджу глубоко чужды заезды безумных максов по выжженной пустыне эпохи развитого нефтяного дефицита. Почти в каждой своей работе он сопровождает сценарий техногенного кризиса подробными рекомендациями по использованию контрмеры, хотя и предупреждает, что лекарство это не всегда лучше погибели.

Но что, если Галактика и/или Вселенная все же устроены не так, как в мире Зон Мысли (и, возможно, «Витлинга»), где предельная скорость распространения информации и возможности развития интеллекта определяются регионом космоса?

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2lCnmfX).

Бенфорд пользуется славой одного из самых надежных авторов твердой научной фантастики — в том смысле, что ему удается совмещать солидную научную базу своих сеттингов с читабельностью и архитектоникой, которых в большинстве случаев сильно недостает Игану и, увы, Уоттсу. Тем не менее, предоставленный сам себе, без опеки более мастеровитого соавтора или хотя бы брата-близнеца Джеймса, Бенфорд частенько скатывается в суховатое занудство, лишенное не то что стилистической, а и футурологической ценности. В этом аспекте весьма показательна «Панорама времен» — роман, принесший Бенфорду пригоршню премий и славу, но совершенно беспомощный как руководство к действию по прикладной экологии и политологии: настолько скучной и затянутой хронооперы еще поискать надо, даже с поправкой на общий кризис американской фантастики рубежа 1970–80-х.

Вероятно, Бенфорд сам понимает недостатки своей наиболее известной работы, поскольку в новой хроноопере, «Берлинском проекте», уже не замахивается допиливать мушку ближнего прицела, а ограничивается лабораторно чистым упражнением в субжанре альтернативно-исторического триллера (действие книги охватывает отрезок с середины 1940-х по начало 1960-х). Этот последний здесь граничит с криптоисторией, так незначительно сделанное допущение о развилке вариантов реальности, и, вероятно, «Берлинский проект» имел бы несколько большую ценность именно как криптоисторический роман, показывающий, почему история все же покатилась по колее “манхэттенской интерпретации”.

В модели Бенфорда атомная бомбардировка Берлина 6 июня 1944-го не ведет к полному разгрому Германии, но значительно снижает (на десять миллионов человек, по подсчетам автора) общее число жертв Второй мировой по сравнению с вариантом, где атомное оружие не было бы применено вовсе, а также позволяет избежать послевоенного формирования Восточного блока из центрально- и восточноевропейских государств, попавших в советскую сферу притяжения. Последний бонус не выглядит убедительным. Впрочем, понятно, что в 2017-м, когда после очередного раунда переговоров в нормандском формате из трубы русского консульства в Сан-Франциско вовсю шел черный дым Новой Холодной войны, «Берлинскому проекту» трудно было бы обойтись без дипломатической победы над предками коварных ольгинских хакеров.

Интересно отметить, что патент главного героя книги Карла Коэна, касающийся двухпоточной изотопной центрифуги, в нашем с вами варианте реальности до сих пор засекречен.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2q8wL4A)

Венера, как и Марс, разительно отличается от бытовавших о ней в докосмическую эпоху представлений и весьма сходна с традиционным для земных авраамических религий образом преисподней. Быть может, именно поэтому миссии к этой планете в настоящее время не пользуются популярностью при распределении бюджетных средств на космические проекты. Ни НАСА, ни “Роскосмос”, ни Space-X с Blue Origin и Virgin Galactic не проявляют к Венере интереса, ведь людям на ее поверхности природа явно не рада, и терраформирование Венеры представляется выходящим за пределы возможностей даже сравнительно далекого будущего человеческой цивилизации. За все государства и частные конторы Земли на высокой венерианской орбите сейчас отдувается маленький японский зонд “Акацуки”, история путешествия которого сама по себе достойна технотриллера, впрочем, с относительно счастливым концом.

Теоретически, однако, представить себе посещение человеком Венеры вполне возможно, другой вопрос, что это будет полет в один конец, очень дорогой и очень короткий. В своем рассказе Стивен Бакстер предлагает читателям задуматься о том, каким путем пошла бы история человечества, случись корпорации “Роскосмос”, а точней, ее духовным предшественникам, все же реализовать проект спуска в венерианской атмосфере, которая ввиду сверхкритической природы на расстоянии до 5 км от поверхности в принципе может быть названа и океаном. Конечно, океан этот хотя и спокойный, но совсем не такой, как Тихий на Земле, приютивший некоторые фрагменты наиболее амбициозного русского межпланетного проекта этого десятилетия — АМС “Фобос-Грунт”. С другой стороны, о дне Тихого океана мы знаем немногим больше, чем о нижних слоях венерианской атмосферы и вершинах тамошних гор.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2D4m2cW).

Как известно уже почти век, в формализме квантовой механики нет ничего, что запрещало бы существовать состоянию сознания, когда это последнее способно одновременно воспринимать кота живым и мертвым.

Стивен Кинг, традиционно позиционируемый в русской культурной сфере как король хоррора, самим своим присутствием оказывает дестабилизирующее влияние на сегмент мистики и ужасов, формируя у потребителей чрезвычайно сильную цепь обратной связи — если Кинг, значит, хоррор, если хоррор, значит, Кинг. К чему это приводит в издательском бизнесе, хорошо видно по неизменно плачевным показателям продаж любых серий мистики и хоррора, ориентированных на каких-либо авторов помимо Кинга, — вроде “Черных книг” или “Шедевров мистики”. При этом литературный уровень работ Кинга понижается, сначала медленно, затем все быстрее, как раз по мере миграции из научной фантастики, куда еще с натяжкой можно отнести «Стрелка» и «Воспламеняющую взглядом», но уже не «Противостояние».

Однако «Кладбище домашних животных», в какой орфографии его ни ретранслируй на русском, заслуживает высшего балла как идеальное для XX века произведение неоготики, хотя лишь одобрительного или среднего — как собственно роман ужасов. В этом смысле довольно точным его кинематографическим аналогом является другая история о призраках, замаскированная под космооперу вместо мистики: там вместо заброшенного индейского кладбища или дома на холме люди и коты гуляют по владениям Чужих. В первом фильме этой франшизы поступки космонавтов, даром что они не ученые, а обычные дальнобойщики, отличаются почти безукоризненной внутренней логикой. Ее нельзя путать с логикой сценарной — различия между ними наглядно видны в официальных ныне приквелах, «Прометее» и «Чужом: Завете». В «Кладбище домашних животных» у меня так и не получилось поставить себя на место

и элемент недоверия к поступкам Крида продержался до самого финала, постепенно усилившись до зевоты, Где-то на обочине трассы, мелькнет и указатель к «Уделу Салема» — и, хотя в ту пору я не понял этого, «Дракуле» Брэма Стокера.

У «Кладбища домашних животных», если рассматривать его как элемент межавторской мифологической традиции Нового Света, тоже имеется своеобразный приквел — «Вендиго» Элджернона Блэквуда, классическая новелла 1910 года, где также фигурирует врач, автор книги о феномене коллективных галлюцинаций. Впрочем, «Вендиго» выигрывает у «Кладбища», а тем паче его ужасающих (в плохом смысле) экранизаций уже тем, что происходящее в рассказе, строго говоря, мистических объяснений не требует (как и в «Солярисе», где героям тоже преподнесли второй шанс на блюдечке с каемочкой слишком голубой мечты). Именно эта черта отличает лучшие современные работы в жанре неоготики, вроде «Империи страха» и «Юной крови» Брайана Стэблфорда, «Друда» Дэна Симмонса, а также (с меньшим основанием) «Малой Глуши» Марии Галиной и «Аннигиляции» Джеффа Вандермеера.

Звездолет Томминокеров на момент описываемых событий еще покоился под землей в лесу близ Хэвена, однако присущее тамошним обитателям стремление совершенствовать людей и вещи (как они это понимают) открывает интересные перспективы для потенциального кроссовера этих мирков. Правда, все жители кинговской Йокнапатофы ведут себя так, словно ни разу не смотрели экранизаций своего создателя и даже, страшно сказать, не являются его Постоянными Читателями. Лучше бы им с опозданием почти на век прочесть Витгенштейна, который справедливо указывает, что собака не способна лгать, но и не может проявить искренность. В таком случае, коли уж коты и псы ждут возвращения хозяев из отлучки, не зная, что те смертны, почему бы и нам не ожидать их возвращения, например, в грядущую среду? Только потому, что они при жизни не умели общаться на одном с нами языке… а сейчас могут оказаться мертвы?

Чтобы представить язык общения, нужно представить форму жизни. Не обязательно при этом впадать в антропный шовинизм.

Сокращенная версия заметки для Medium.

Вселенная Чужих вообще не отличается сколько-нибудь стройной сюжетной архитектурой, поскольку изначально и не мыслилась как единый сеттинг, а после второго фильма из нее пошел дым коромыслом, чье токсичное воздействие на умы продюсеров и самого Ридли Скотта вывело франшизу в итоге на путь в Рай.

Но, быть может, высадка на планету с таким названием, где предполагается найти следы инопланетной жизни, не обязательно должна заканчиваться гибелью почти всего экипажа в ходе товарищеской игры в идиотский мяч? Посмотрим же, как справился с прокладкой туристического маршрута в Рай Вернор Виндж. Справедливости ради, рассказ опубликован за семь лет до «Чужого: Завета» и опирается на куда более почтенную традицию Золотого века англосферной НФ — на какую именно, вы поймете при первом же упоминании звездолета протагонистки; не будут разочарованы, полагаю, и поклонники творчества Стругацких периода святочных рассказов о XXII веке и Группе Свободного Поиска. Однако не провести параллели с последним творением сэра Ридли было просто невозможно. И они категорически не в пользу голливудских поденщиков.

Сокращенная и объединенная версия двух заметок для Medium (http://bit.ly/2i068LW + http://bit.ly/2iLainK).

В 2015-м Энн Лэки, безусловная доминанта англоязычной космооперы и лингвистической фантастики последних лет, вместе с несколькими коллегами-авторами НФ посетила штаб-квартиру IT-гиганта, известного весьма своеобразными традициями разработки программного и аппаратного обеспечения. Разумеется, руководствовались в Microsoft не благотворительными, а рекламными целями, так что на выходе получилась антология «Future Visions: Original Science Fiction Inspired by Microsoft» под редакцией Элизабет Бэр и с напутственным словом двух вице-президентов Microsoft, Гарри Шума и Рика Рашида.

Лэки тогда досталась миссия пообщаться с командой разработки Skype Translator, но кажется вероятным, что после проверки на себе недавней новинки, Pixel Buds от Google — беспроводной гарнитуры с интегрированным Google Assistant и функцией автоперевода, — ее мнение о таких устройствах ничуть не изменилось бы. И похоже, что раз повесть Лэки, отдаленно связанная с Радхаверсумом, в сборнике стоит последней, то вице-президенты до нее вовсе не добрались, иначе могли бы просто забраковать за неполное соответствие желаниям заказчика. А так повесть получила вполне благожелательную (и весьма далекую от реальности сюжета) характеристику:

Впрочем, если честно, я сомневаюсь, чтобы функционеры M$ забрались дальше первого произведения антологии. Более вероятно, что ознакомились они со сборником в таком же стремительном темпе, как пользователи Windows — с текстом лицензионного соглашения при установке. Пока ничего не слышно об аналогичном приглашении Энн в Маунтин-Вью, но его отсутствие не должно вас удивлять: кто хоть раз пробовал пользоваться системами автоперевода от M$ и Google в объеме, превышающем перевод отдельных слов и коротких фраз (да и то между основными европейскими языками), тот знает, что нет лучшей мотивации изучать иностранные языки самостоятельно, и Лэки превосходно передает это настроение в своей работе.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2zk2sdS).

Анонсированное переиздание Ларри Нивена “Азбукой” пока затрагивает лишь его сольные работы, хотя основную часть крупных работ Нивен написал именно в соавторстве (наиболее свежие тому примеры — « Чаша небес» и «Корабль-звезда»), и эти книги, на мой взгляд, куда удачнее. Мошкитский цикл в современных условиях обретает такую злободневность, что даже прожженным апологетам мейнстрима и неотделимости фантастики от Большой Литературы стоит разок заглянуть в эти кварталы космооперного гетто. Тем паче СоВладение с переделом сфер влияния между Россией и США снова маячит на горизонте, как в середине 1970-х, когда после Карибского и Пражского кризисов впервые была выдвинута концепция конвергенции социалистической и капиталистической систем. Уж нет на Руси социализма, а воз и ныне там, описав полный оборот.

Джерри Пурнелл в этом году умер, поэтому если кому и браться за продолжение мошкитской ветви мира СоВладения (а этот сеттинг обладает потенциалом, достойным как минимум второй трилогии, особенно если учесть, что и первая-то без труда уместится в один томик какого-нибудь многотомного романа о Содружестве у немало обязанного ей Питера Гамильтона), то его дочери Дженни.

«Мошка в зенице Господней» и «Хватательная рука» использовали для Посредничества при трансляции мошкитских культур семантические аппараты земных сообществ различных уровней развития и экономической организации — различные кланы мошкитов основаны на Арабском халифате, Османской империи, Британской Ост-Индской Компании, степных ордах и так далее. Дженнифер, служившая в Ираке середины 2000-х, решила внедрить в мошкитский цикл шумерские мотивы, построив интенсивно развивающуюся цивилизацию с базисом в болотном регионе, которая могла бы раньше ожидаемого срока освоить... солнечную и оптическую технологии землян. Отсюда ясно, что у «Сепаратистов» немало параллелей со «Звездолетом царя Давида», с которого вселенная СоВладения и начала продвижение по обоим направлениям стрелы времени, заполняя графический ключ из довольно неожиданных Прыжковых Точек. Что же, если на том цикл все-таки завершится, этот финал по крайней мере будет красив и симметричен.

Не ждите от «Сепаратистов» стилистических красот и захватывающих сюжетных пируэтов. Археология — занятие не для белоручек, а археология на руинах Иракской войны — тем паче. Дженни Пурнелл широкими мазками набросала контуры того, что может стать, при некотором читательском снисхождении к этому дебютному роману, археологией мошкитской цивилизации, прежде наблюдавшейся людьми либо в самом конце своего Цикла, либо в промежутке между очередным из набивших оскомину апокалипсисов и зарождением новой культуры. А ведь у вида, чье развитие снова и снова перезапускается в беличьем колесе мальтузианской тиндогу, именно археология обречена стать царицей наук.

Ах да, Дженни Пурнелл лесбиянка и феминистка. А что в том странного? Энхедуанна, дочь Саргона Великого, как раз и была первой феминисткой в истории, писанной Адамами на глине, пока Евы им готовили и стирали.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2lqTmXH).

«Метрофаг « — первый роман Кэдри как по времени написания (начало 1980-х), так и по времени публикации (1988), однако после него он в основном переключился на независимую журналистику и графические работы из цикла о Сэндмене Слиме (не путать с Сэндменами от DC или Marvel, хотя вряд ли они случайно стали тезками). Всего лучше приступать к нему (как и, скажем, к «Юной крови» Брайана Стэблфорда, http://bit.ly/2zWCICw), проникшись характерной для 1980-х атмосферой паники перед СПИДом. Вы смотрели в раннем детстве ту серию «Династии», где Дэниел Риз (Рок Хадсон) целует упавшую с лошади Кристл Кэррингтон (Линда Эванс)? Отлично. Так вот, когда стало известно, что Хадсон умирает от СПИДа, на стартовых полосах голливудских таблоидов негде рекламу было втиснуть от различных ракурсов этой сцены и обсуждений, не мог ли вирус передаться Линде воздушно-капельным путем.

Эпидемия Метрофага стартует во вселенной, которая одновременно ни на что не похожа и хорошо знакома, во всяком случае мне. Если вы читали «Фронтеру» Шайнера, «И пришел Город» Ширли, «Устройство с Центавра» Харрисона и «Доктора Аддера» Джетера, то, скорее всего, примерите ее на себя с не меньшим удобством, чем разношенные в паре походов трекинговые ботинки верхней ценовой категории. Между прочим, один из вариантов расшифровки ЛА, которые тут в ходу — Laughing Adder. Лос-Анджелес «Метрофага» и впрямь напоминает Интерфейс доктора Аддера, только без характерной для последнего оптимистичной атмосферы.

Старые сверхдержавы Совбеза ООН стали так неповоротливы, что вымерли, словно динозавры или звери в зоопарках на синтебелковой диете, но их имущество не могло остаться бесхозным. Токийский Альянс и Новопалестинская Федерация присвоили себе командные центры для самой опасной игры после гибели изначальных хозяев. Если Новая Палестина контролирует основные источники нефти и газа, то у Токийского Альянса остаются в распоряжении исследовательские лаборатории и заводы на лунной орбите и в поясе астероидов, где производится все то, что так трудно или невозможно изготовить в земных условиях — от наркотиков нового поколения до биокомпьютеров. Точнее, оставались в распоряжении, пока пролетавшие мимо чужаки не сровняли бонсэки Токийского Альянса с лунной пылью, для надежности стерилизовав и палестинские базы огнем своих орудий. (Это, пожалуй, самая удачная аллегория мыльного пузыря обожествленной ранним киберпанком японской экономики — он при выходе книги как раз начинал сдуваться, но вряд ли кто представлял себе, какой затяжной окажется стагнация Японии в нашем варианте реальности.)

Всем тем, кто в Лос-Анджелесе и Токийском Альянсе еще дает себе труд глядеть на небо, а не только в потолок, было бы, конечно, куда проще смириться с Первым Контактом, сведись он к единственно популярному в Рунете сценарию «Пикника на обочине». Однако инопланетяне, похоже, не намерены так скоро отчалить из околоземного пространства. Всем тем, кто в Лос-Анджелесе и Объединенной Южной Калифорнии до сих пор озабочен чем-нибудь вроде судьбы человечества, а не только очередной дозы или постановочного кадра для евротуристов, было бы куда спокойней спать по ночам, ограничься чужаки передачей сигналов туда, откуда прилетели — к Альферац.

Но с недавних пор передатчики пришельцев повернулись к Земле. И кто-то начинает отвечать им по мере того, как странный гибрид проказы и простуды расползается по трущобам Беверли-Хиллз.

Порой, как у Джона Ширли, путь через эти трущобы ведет от соляных и ледяных столпов раннего киберпанка к новеллизациям фильмов и компьютерных игр. Ну и что? Всюду жизнь. Не святые в ЛА горшки обжигают.

Cокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2gSgg8W).

Популярность Харуки Мураками в Японии — явление, выходящее за рамки литературы и граничащее с культом анимешного толка; из русскоязычных писателей его корректнее всего сравнивать с дзен-мастером от креативного класса Виктором Пелевиным. Как и Пелевин, Мураками безупречно профессиональный автор — в том смысле, что публикуется с точно предсказуемыми промежутками времени, а каждая новая работа занимает примерно одинаковый объем. Но там, где Пелевин ограничивается одним тощим томиком, Мураками выдает два-три толстых, поэтому новинки от Пелевина появляются, как и iPhone, ежегодно ранней осенью (совпадение? не думаю), а очереди за новинками от Мураками в Японии принято занимать раз в три-четыре года.

Что бы ни написал Харуки, в Японии это раскупят миллионными тиражами, и эта коммерческая популярность долгие годы существенно ограничивает как развитие писательской техники Мураками, так и его шансы на Нобелевскую премию; впрочем, букмекеры ежегодно числят его в главных фаворитах стокгольмской церемонии. Что бы ни написал Пелевин, в России это раскупят тиражами в десятки тысяч экземпляров, вот только Пелевина в здравом уме не то что лауреатом Нобелевки, а победителем какого-нибудь “Русского Букера” сейчас представить не получается. Вот и важное различие между Харуки Мураками и Пелевиным — первый, кажется, навеки застрял на разводном мосту между 1980-ми и XXI веком, а второй предпочитает догонять момент публикации очередной книги. Впрочем, и такой вывод уязвим для критики, даром что критические заметки о работах Мураками уже давно никак не сказываются ни на его стиле, ни на результатах продаж. Давайте-ка посмотрим, что тут у нас?

Протагониста, токийского художника 36 лет, внезапно, без объяснения причин, бросает жена, и, желая как-то заглушить горечь ее измены, герой удаляется поработать для души в глушь. Но не в Саратов, а всего лишь в префектуру Канагава, где его соседом через горное ущелье, а впоследствии заказчиком, оказывается айтишный магнат на пенсии по имени Ватару Мэнсики. Это не единственный и не самый опасный сосед Боку на вершине, в которой без особого труда узнается Волшебная гора Томаса Манна, соединенная, однако, потайной пещерой с корнями земли. С чердака за очередным неудачливым претендентом на роль Дона Жуана внимательно наблюдает Командор, до времени скованный картиной более известного мастера, Томохико Амады.

Часто считается, что Мураками так успешен у русского читателя из-за стилистической и сюжетной близости его прозы русским классическим образцам. Часто считается также, что в этом большая заслуга Дмитрия Коваленина, почти монопольного переводчика Мураками на русский.

Верны обе точки зрения: и Коваленин слегка вольничает, перетолмачивая оригиналы, так что в переводе вы читаете прежде всего Дмитрия, а не Харуки, и Мураками, особенно на среднем и современном этапах писательской карьеры, нередко запускает руку в закрома русской литературы. В большинстве случаев изъятое оттуда просеивается сквозь пальцы, как было с «1Q84» (его Мураками почему-то предлагал возводить к «Братьям Карамазовым»), но «Убить командора» — исключение из этой закономерности: Харуки разбавляет римейк «Хроник Заводной Птицы» джазовыми вариациями на тему гоголевского «Портрета» и впервые лет за пятнадцать дает себе труд не оставить читателя с «Носом», выдерживая уровень вполне достойного кайдана — истории о призраках. («Мешок с костями» Кинга после канагавской Волшебной горы вспоминать как-то неприлично, хотя он и удостоен вороха премий.)

Ну, и на том спасибо.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2zWCICw).

Если бы даже эта книга вышла на полтора десятилетия позже, то, разумеется, все равно не составила бы конкуренции выпускным альбомам Стефани Майер: «Юная кровь» слишком сложно устроена и, подобно лучшим реализациям принципа неопределенности в прозе, требует пристального, неотрывного внимания к авторским престидижитациям, от первой до последней страницы.

Однако ее популярность могла бы в зоне Сумерек середины 2000-х существенно возрасти — по тем же соображениям, по каким и у «Ложной слепоты» Питера Уоттса. В «Ложной слепоте», а равно «Эхопраксии», присутствуют вампиры, или те, кого Уоттс предпочел так называть — на самом-то деле от этого слагаемого в сумме ингредиентов сюжета меняется хотя и больше, чем от задержки при обработке последовательных нажатий клавиш в системном калькуляторе iOS, однако все ж меньше, чем при сдвиге авторской палитры в темную область на полсотни оттенков серого. Полярность читательских оценок также в значительной мере связана с Юккой Сарасти и Валери, а не с авторскими рассуждениями о природе самосознания и обоюдоострых клинках эволюции, у которых незаметно для вечного воителя отпадает рукоять. Все сказанное применимо и к «Юной крови», которая прошла практически незамеченной даже в англосфере, а в иных обстоятельствах, пожалуй, достойна была бы конкурировать с «Я — легенда» Ричарда Матесона за лучший вампирский роман XX столетия, тем более оснований для присвоения этой награды столь же… немного.

Вампирами у Матесона названы типичные зомби, разве что механизм заражения заявлен не вирусный, а бактериальный (это не слишком принципиально, однако повышает уязвимость сюжета к нападкам с позиций профессиональных биологов). Нежить Стэблфорда, на первый взгляд, отвечает более традиционным представлениям о вампиризме, но это столь же обманчивое впечатление, как поспешный вывод о психическом расстройстве (или вновь пробужденной жестокой ясности ума) Мартина Грегори в «Страже» Чарльза Маклина, с которым у этой книги также много общего.

В зависимости от предпочитаемой точки зрения «Юную кровь» можно прочесть и как хоррор о совращении невинной барышни рыцарем теней Мальдуривом, и как триллер о тех, кто по завещанию Чарли, дочери дворецкого Бэрримора, обречен трудиться ночными сторожами в Лавке, и как бюллетень на досрочных выборах в палату представителей двухпалатного разума, и как монографию о самосбывающихся пророчествах деннетовского операционализма, и, пожалуй, как записки недостоверного рассказчика (рассказчицы? рассказчиков?) на четвертой странице обложки путеводителя по Адамаваре. А читая «Юную кровь» в год выхода третьего сезона «Твин Пикса», вы вряд ли станете спорить с Анн Шаре или ее любовником Джилем Молари, что совы отнюдь не то, чем кажутся из черного вигвама на оксбриджских задворках.

Доброго Хэллоуина. Не смотрите слишком пристально на изнанку теней!

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2yMjhxr).

Ларри Нивен, лучшие работы которого написаны в соавторстве (наиболее свежий образчик — «Чаша небес» и «Корабль-звезда»), в 1980–1990-е годы некоторое время «соображал на троих». Помимо многолетнего соавтора Джерри Пурнелла, к сотрудничеству привлекли менее известного Стивена Барнса. В результате получилась весьма оригинальная и стильная вселенная, по уровню проработки экологических аспектов сеттинга близкая Дюне и Пандоре Фрэнка Херберта. До последних дней Пурнелла шла работа над новым романом этого цикла, проектное название которого было «Звездорожденные и сыны Божьи» («Starborn and Godsons»), и учитывая, что вклад Пурнелла не превышал трети книги, можно все же надеяться на ее скорый выход.

Но вернемся к исходным двум романам. Спонсированная National Geographic космическая экспедиция на одноименном корабле прибывает в облюбованную космооперами систему τ Кита, на планету Авалон. Как и у Винджа в более поздних «Детях небес», неудачная разморозка после гибернации существенно повредила тела и разумы многих членов экипажа, в том числе молодых, и загодя составленный план колонизации Авалона рушится, не успев развернуться. Как и у Винджа, в земном поселении цветут и пахнут чреватые гражданской войной дрязги между поколениями. В отличие от экипажа “Завета” Ридли Скотта, колонисты не имбецилы и не краснорубашечники; возможно, поэтому цикл, как, впрочем, и другие работы с участием Нивена, не удостоился экранизации.

Ничего не поделаешь — дали лазерный пистолет, крутись как знаешь.

Вот только местные формы жизни хотя и менее развиты, нежели мошкиты или обитатели Чаши Небес, но не чураются сверхмощных химических генераторов. Станет ли, однако, экосистеме колонии и планете в целом лучше, если человек, по своему обыкновению, их истребит?

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2gvGb2a).

Премия, конечно, выдана в большей мере “по знакомству”, но это не тот случай распределения наград в узком кругу, какой типичен для рунетовских, а в последние годы и англосферных конвентов. Это скорее символический акт выбора между цифровым миром без провода и аналоговым миром на дорожке виниловой пластинки: на рубеже тысячелетий дихотомия уже просматривалась вполне уверенно, однако лишь через полтора с небольшим года, 11 сентября 2001-го, пробный конец света в прямом эфире закрепил крен распознавания образов к дилемме подключенного. Нью-Йорк — это, конечно, катастрофа, отмечает Ингрид следом за ле Корбюзье, но какая красивая…

В 2001-м реальная Ингрид Кавен, 63 лет, впрочем, звучала и выглядела если и не лучше магически-реальной Ингрид Кавен из своей любовно залегендированной биографии, то уж всяко немногим хуже, чем в наши дни на Берлинале.

«Ингрид Кавен» — карта-схема зеркального лабиринта с каиновой печатью свастики Третьего Рейха на дверях, с Ингрид Кавен в двойной роли Тесея/ Ариадны и минотавром-Фассбиндером. В четыре года Кавен выступала на новогоднем утреннике для семей офицеров кригсмарине, в одиннадцать — бродила по развалинам саарбрюккенских заводов, отыскивая уединенное место, чтобы попрактиковаться в скрипке, в шестнадцать — перебралась в Мюнхен, выдержала прослушивание у Труди Кольман, чтобы следующей ночью ослепнуть от пережитого стресса, в сорок четыре — пела на стадионе в Иерусалиме, первая и единственная дочь немецкого офицера, которой было это позволено. А в семьдесят семь —давала мастер-класс по убийству многоликой любви за пять дней до Батаклана.

Ив Сен-Лоран начал знакомство с того, что сшил ей вечернее платье, а Райнер Вернер Фассбиндер — бесцеремонно увел от мюнхенского покровителя. Генрих фон Клейст показал своей возлюбленной и концовку такого пути, Фассбиндеру же повезло меньше (или это Кавен — оказалась осторожнее?).

«Ингрид Кавен» — смелая и в конечном счете обреченная на успех попытка вырвать Ингрид Кавен, королеву летучих мышей, из объятий призрака оперы за секунду до того, как ударит молоток верховного судьи. Спустя три с лишним десятка лет даже простейший запрос для гуглопоиска по картинкам выдает трудноразделимую смесь Ингрид Кавен с Ингрид Тулин.

Пожалуй, запутать следы удалось, вы так не считаете?

Сокращенная версия заметки для Medium (http://ow.ly/aX3G30g2GOz).

Учитывая, какой успех имела экранизация самой известной работы Филипа Дика на стриминговых сервисах Amazon, неудивительно, что «Соединенные Штаты Японии» стартуют практически в том же мире, но на двадцать с лишним лет позже. Если вы когда-либо задумывались, как могла бы развиваться человеческая цивилизация по той мировой линии пучка вселенных «Человека в высоком замке», где операцию “Одуванчик” удается предотвратить, то книга Тьериаса дает довольно убедительное решение этой задачи. Оно вам вряд ли понравится, но хорошая альтернативная история почти неизбежно дистопийна. А действие «Соединенных Штатов Японии» отнесено не просто в альтернативную историю, но в историю 1980-х, раннего этапа компьютерной революции, и над половиной этого мира властвует потомок Аматэрасу с Хризантемового Престола.

Вероятно, предлагаемая Тьериасом реализация “старомодного киберпанка” парадоксальным образом ближе к японофильским замыслам Гибсона, Ширли или Шайнера эпохи Pax Nipponica, чем их собственные работы. В классике киберпанка (которую в рунетовском сообществе редко ценят, а еще реже понимают) развитие мира хотя и экстраполируется на параллельную нашей мировую линию, но обычно — в авторское будущее или тот период, который и для нас самих таковым еще выступает. Иногда, как в случае «Песни по имени Юность», при переизданиях проводится большая, но не слишком осмысленная работа по разделению альтернативного и модельного исторических векторов. А это значит, что так или иначе авторам (или сценаристам) киберпанка, существенно обязанного японской культуре, приходится интегрировать в действие Америку, которую они, конечно, знают лучше.

Уроженец Кореи Тьериас же работает с вариантом реальности, где Соединенные Штаты Америки еще к 1948-му были уничтожены как мировая сверхдержава, и трудностей с согласованием японской и американской платформ у него не возникает, за отсутствием последней. Впрочем, у главного героя, цензора видеоигр для портативных компьютеров, потомка интернированных японских американцев Бена Исимуры, появляются сначала сомнения в непогрешимости такого вывода, а затем и опасные для жизни галлюцинации.

Ну а в самом деле, как еще назвать путешествие вниз по кроличьей норе игры в Соединенные Штаты Америки, разработанной безжалостными подпольщиками в белых косплейных париках KKK. Игры, у которой в 1980-х лишь одна общая черта с реальным миром Pax Nipponica — повсеместное увлечение японской культурой, в частности, аниме и кулинарией.

Игры, за победу в которой цензора и его femme fatale, детектива тайной полиции Акико Цукино, без раздумий готовы пытать электрошоком или бросать на съедение муравьям. При условии, что его бы в очередном рейде не раздавили огромные человекоподобные боевые роботы.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://ow.ly/zbq130g2GhL).

Когда Энн Лэки еще не была самой успешной дебютанткой в истории НФ и естественной претенденткой на генетические сюжетные коды Бэнкса и ле Гуин, она, конечно, читала работы женщины, ходившей в самых успешных дебютантках за историю НФ до нее: Лоис Макмастер Буджолд. И, наверное, вы не удивитесь, узнав, что очередную книгу Радхаверсума Лэки лучше всего дарить на праздники поклонницам Буджолд с коварным замыслом прокачать их читательский багаж за пределы, дозволенные лоукостерами.

Впрочем, «Провенанс» хотя и открывает новую намеченную трилогию, действие которой происходит спустя некоторое время после предыдущей, но почти никак с нею не связан. Это оправдает ожидания тех, кто рассчитывает получить от Лэки смесь ксенопсихологии, этнофантастики и полифонии культур по рецептам Бэнкса и Рейнольдса, но сильно разочарует тех, кто надеялся на бесконечный цикл со сквозным героем по заветам Буджолд, чья военно-шпионская космоопера уже где-то на четвертой книге необратимо мутирует в регентский романс.

«Провенанс», отнесенный за пределы радхаайской гегемонии, в неизведанный прежде уголок Вселенной (хотя и в присутствии радхаайских дипломатов), на первых страницах разгоняется словно бы по облюбованной у Буджолд и Джорджетты Хейер колее — борьбы аристократа за свое место в косном обществе с побочным заданием спасения мира.

Однако чу! Здесь за места в родословной и на хорошем банковском счету у ворот сверхсветового туннеля сражается не увечный спецагент Майлз, но Ингрэй Аскольд, добровольно ставшая женщиной в равнодушном к гендеру мире (при том, что платья и пышные прически не так просто запихнуть в вакуумный скафандр) и больше всего мечтающая насолить несносному братцу. А для преступления в мире коллекционеров ей нужны услуги не вора Косыгина с Барраяра, но вора Палад Бураким, предпочитающего пол нейтральный.

И если вам покажется, что после прогулки с писательницей по кладовым “Правосудия Торен” вас внезапно катапультировало на весь остаток дня за стены образцового британского спутникового поместья, это ощущение вскоре развеется. «Провенанс» — совсем не регентский романс и не комедия положений, это роман с солидным камнем преткновения, и по лужайкам навстречу роботу-дворецкому уже выезжает локомотив “Мальчик-с-пальчик”.

А это Энн Лэки — достояние Двухсистемной Республики. Берегите ее, другой такой не найти нигде.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2x3crAv).

“Я в это не верю, — сказал Люк. — Но если ты действительно мой отец, то, как видишь, у меня твой меч Льосамайки”.

“Да, вижу, — ответил Вейдари. — Что тут еще можно сказать?”

«Сага о людях из долины реки Таттуин»

==========================================

Когда пару лет назад я наткнулся сначала на исландский первоисточник «Звездных войн», а потом на утекший в инфосферу вариант сценария, то положил себе проверить, насколько точно они соответствуют «Пробуждению Силы», которым официально стартовала новая трилогия (вы действительно думаете, что это таки последняя трилогия во франшизе?). Так и вышло; если смотрели «Новую Надежду», то уже знаете все спойлеры. Совершенно ясно, что целевая аудитория “до 16 и в контакте” если и знакома с предыдущими эпизодами, то лишь в быстрой перемотке на YouTube. Так вот, именно в этом формате и надлежало познакомить ЦА с кратким содержанием предшествующих серий. Почти половина «Пробуждения Силы» и его новеллизации отведена под такую задачу и справляется с нею, в целом, неплохо; в конце концов, профессиональный новеллизатор — это профессия более редкая, чем рядовой сишник.

Но даже исходный сеттинг Джорджа Лукаса мне всегда казался в известной мере неряшливым ввиду своей камерности для таких масштабов, а что уж говорить про его покадровый римейк. История «Звездных войн» без принципиальных изменений (кроме усовершенствования киносъемочной техники и графики спецэффектов) плавно переехала на тридцать с лишним лет вперед и, в сумме, на три четверти века относительно первоисточников — «Академии» Азимова и «Дюны» Херберта. За сравнимое время человечество успело, на минуточку, обзавестись ядерным оружием и электронными вычислительными машинами, слетать в космос и высадиться на Луну, запустить телескоп имени Хаббла на орбиту и зонд к Плутону, открыть ускоренное расширение Вселенной и черные дыры, доказать гипотезу Пуанкаре и abc-конъектуру. Да что там, за это время сам император Палпатин проник в коридоры власти на Украине.

А где-то в далекой-предалекой галактике ситхи и джедаи все еще разговаривают с люками.

Сокращенная версия заметки для Medium (https://goo.gl/d2sdvG).

Редкий год проходит без того, чтобы наследники Херберта не предали огласке очередную не опубликованную при жизни классика работу с бездонного чердака. Именно там, по заверениям Брайана Херберта и Кевина Андерсона, были найдены заметки, в согласии с которыми развивается действие официальных приквелов, интерквелов, сиквелов и вбоквелов; верить этой версии или нет, решайте сами, а я лишь отмечу резкое расхождение всех сюжетных линий продукции БХ/КА не только с «Энциклопедией Дюны» Фрэнка Херберта и Уиллиса Макнелли, но и собственно с каноническим шестикнижием. Все эти посмертные издания невелики по объему, но неизменно позиционируются именно как романы, а не повести — явно затем, чтобы отпускную цену на очередной тощий томик задрать повыше. Справедливости ради, подобная практика применительно к ранним работам Херберта оправдана еще прижизненным прецедентом, вот этим небольшим романом, стилистически весьма архаичным даже для начала 1980-х (современные источники даже классифицируют его как подростковую литературу).

Даже внутренняя структура романа аналогична первой трилогии Азимова о психоисториках и безошибочно выдает его журнальное происхождение из пальповой эпохи, где по Галактике и ее соседкам опрометью скачут на лошадках с имплантированными под хвост гипердвижками разномастные бароны, графы, генералы, регенты и императоры, судьбы квинтиллионов людей рассчитываются на ламповых (ну ладно, ртутно-акустических) мейнфреймах, а газетные автоматы печатают один и тот же выпуск имперских новостей на всех обитаемых планетах людского космоса. К тому же книга обильно иллюстрирована, а такая практика в наши дни сохранилась разве что в малотиражных коллекционных изданиях.

Однако вторая условная трилогия Дюны, где акцент резко смещается от Павла Атрида и его фрименов-джихадистов к гидравлическому деспоту Лето II и сестрам Бене Гессерит, а также приквелы к «Академии» Золотого века, живописующие университетский быт Селдона на Транторе времен заката Галактической Империи, выпущены позднее данного романа. Таким образом, он не столь вторичен, каким может показаться, и мучимую недостаточным финансированием Галактическую Библиотеку полой Земли при желании можно рассматривать как бета-версию Капитула гессериток на Валлахе IX в пору дефицита Пряности. Тем более генетические программы Ордена и модели селекции ключевых знаний человечества не только схожи идейно, а и предсказуемо превращают руководство каждой организации в наследственных аристократов, которым отчаянно противна сама мысль о необходимости когда-нибудь сойти на обочину истории.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2y6KuI6).

Джеффа Нуна, одного из основоположников британского слипстрима и киберпанка, на русском издавали исключительно в оранжевой серии “Альтернатива” от АСТ, ну и еще в малотиражках. А больше просто негде было: малотиражки показывают примерное число тонких ценителей творчества Нуна в русском мире, что же до серийных томиков, то не секрет, что в 2000-е, на пике новорусского нефтегазового величия, профессиональный хипстер Алекс Керви использовал “Альтернативу” как средство подрыва устоев буржуазного общества за счет самих же буржуев. Буржуи не возражали, им главное было освоить бюджет прежде, чем в издательской бухгалтерии прозвенят ключи к декабрю.

«Слуга теней» открывает новый затеянный Нуном цикл, предположительно трилогию, и новую попытку популяризировать творчество этого автора у русских читателей. В успех этой попытки совершенно не верится, а вот о том, будет ли книга успешна у тех, кому не требуется русский посредник, судить наперед нельзя. Как и «Нова Свинг» или «Пустота» Майкла Джона Харрисона, «Слуга теней» представляет собой джазовую импровизацию в прозе, но не обычную, а такую, где частный сыщик вынужден соревноваться со своим создателем и, оставаясь по ночам наедине с собой, играть одной рукой наперегонки с другой — на клавиатуре ли, на собственных нервах или на музыкальных инструментах, вовлеченных в процесс бесконечной пересборки мира.

А мир «Слуги теней» мог бы присниться в пубертатном кошмаре маленькому троцкисту Чайне Мьевилю, задремавшему над «Джеком из тени» Роджера Желязны. Джон Нюквист, которому в последнее время трудно выбрать между профессиями детектива и борца с алкоголем, ищет незримого на свету серийного убийцу по прозвищу Градусник (собственно, Quicksilver, Ртуть, или, как переводили с прищепкой на носу в экранизациях «Детей кукурузы», “быстрое серебро”) и Элеанор, одну из его потенциальных жертв, на улицах города, где само понятие времени, а не только поисков его львиной утраченной доли, обессмыслено. Не имеет смысла и понятие суток: Дневная Зона и Ноктюрна разделены вечным Сумраком, и каждая из них свой черед прослоена личными времялиниями обитателей, так что любое расследование Нюквиста с необходимостью уподобляется случайному блужданию алкоголика по эшеровской лестнице без самопересечений. Ведь, чтобы вступить в контакт с кем-либо из свидетелей или подозреваемых, требуется, буквально, чтобы они нашли для этого свободное время.

Детективная интрига не имеет особого значения для сюжета. С другой стороны, Нун и не позволяет себе настолько небрежной деконструкции нуара, как Харрисон или Мьевиль в «Городе и городе». В этом его можно только поддержать, поскольку такое решение несколько увеличивает шансы на киноверсию. К сожалению, другому Нюквисту, Микаэлю, сыграть Джона уже не суждено. Кстати, как вы сказали, зовут эту исчезнувшую девушку, Бэйл?..

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2sECNGQ)

К «Великой Ордалии» и «Нечестивому Консульту» без модификаций применим совет исключительной ценности, который принято давать начинающим знакомство с Дюниверсумом: не читайте последние две книги (там это были «Охотники Дюны» и «Песчаные черви Дюны»), если хотите сохранить добрую память о предшествующих работах цикла. Лучше придумайте концовку себе по душе (и не будете прокляты за такое волшебство).

Правда, в случае Бэккера насилия со стороны наследников не понадобилось: автор, одолеваемый нигилизмом, приступами желчи, словесной диареей и претензиями на переоткрытие метафизики экзистенциализма (скажем, проблемы соотнесения эарванских Меток, жизни и послежизни отчетливо отсылают к Хайдеггеру и Деррида), справился с уничтожением репутации цикла сам. В юности Бэккера манила перспектива спора с Толкиеном: что случилось бы, не допусти Саурон глупой промашки в решающий момент битвы у врат Барад-дура на Горгороте, избегни Единое Кольцо уничтожения? О том, что обезвредить Кольцо куда проще, не прибегая к услугам хоббитов, а просто сбросив его в кратер Ородруина с воздуха, мы здесь умолчим, раз уж Бэккер и сам последовательно инвертирует священные для толкиенистов тезисы на антитезисы. Кстати, а кто-нибудь понял, чем питались и питаются на бесплодной пустоши неисчислимые орды шранков? Этот вопрос занимает меня еще с детства, когда я впервые прочел «Властелина Колец», сравнил темпы прироста боевого веса орков с аппетитами маленького Чужого и глубоко призадумался. Кажется вероятным, что Ридли Скотт, доверь ему кто экранизацию Бэккера, ответа не найдет тоже.

За кулисами Эарвы — как принято говорить в этом мире, Снаружи, или, как сказали бы поклонники Дэвида Линча, в Черно-Белом Вигваме, — Толкиен не одинок: заглядывают к нему покурить в коридорах вечности, как минимум, Херберт и Желязны. В «Князе пустоты» влияние Фрэнка и Роджера довольно удачно наложилось на канву событий реального крестового похода, которую оставалось лишь унизать магическими Метками, задать правила игры в топос и Логос да присыпать сверху порошком квирри, чьей живительной силе позавидовали бы дровосек из третьего сезона “Твин Пикса” и Урфин Джюс из классического советского технофэнтези.

По мере продвижения к Голготтерату, однако, влияние Профессора усиливается (а Желязны и Херберта слабеет) до такой меры, что наконец создается впечатление, будто Бэккер вздумал подтверждать перед алтарем духа Толкиена докторскую степень. Но чему служит эта хабилитация? Идентичной, с точностью до перестановки символа Кристоффеля, цели:

После того, как «Игра престолов» Джорджа Мартина стала частью массовой кинокультуры, в фэнтези наметился тренд на безжалостное обращение с героями, не исключая стержневых — все они теперь просто расходники для авторской алхимии, которых порой сметают с игровой доски и сливают в сточную трубу лишь затем, чтобы показать писательскую смелость. (Или, если внимательно вглядеться, отсутствие таковой. С чем удобнее работать на масштабах эпопеи: с деградирующей культурой или полной сил? Что легче описывать в кинематографичных деталях: объективацию женского начала или его превосходство, катастрофу или синергию? Спросите у голливудских сценаристов и мастеров по спецэффектам, если не верите.)

Как и ожидалось,

сметая с доски в черный ящик все больше фигур, можно и до вечного шаха доиграться.

в отдельно взятом шахматном клубе четырех всадников

Понятно, впрочем, что путь слепого демиурга у Бэккера — как тьма, что была в мозгу прежде: он не знает, о какие законы физики споткнется. Даже Толкиен вынужден был сделать Арду круглой.

Останься ее локальная физика экзотической, а биология — с нею в тандеме, хоббиты, возможно, на горбатой вершине Огненной горы решили бы наконец признаться друг другу в привязанности, выходящей за рамки дружбы, и перед весьма вероятным концом света зачать потомство партеногенетическим способом (о котором читатель прежде не имел никакого представления). Пока они бы этим занимались, из-за поворота скальной тропы, где на протяжении всего цикла в кустах таился портал гиперперехода, возник бы Саурон и недолго думая заколол бы парочку ледорубами, чтобы реквизировать артефакт и с его помощью превратить все воинство эльфов и людей в коллекцию фигурок из Мinecraft.

Бэккер следом за Деннетом и супругами Чёрчлэндами заявляет, что «мозг мыслит, следовательно, существую Я». Пускай это утверждение верно; Я, пишущий эти строки, чуть удивлённо пожимаю плечами — и что с того? Нет абсолютно ничего трагичного в предпочтении, какое может быть отдано роскошной барочной иллюзии перед истиной, парализующей чревоморным минимализмом творческую жилку. Куда критичнее встать не с той ноги, если ты сороконожка, а не человек. Когда поднялся бурный ветер от севера, бывает спасительна любая иллюзия, до какой ты можешь дотянуться — Внутри и Снаружи.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2sFccw4)

Уэстлейк снискал себе всемирную известность как автор детективов, крутых и иронических, но, учитывая, что начинал он в Золотом веке пальпа, неудивительно его раннее обращение к НФ. «Анархаос», впрочем, так и остался единственным крупным (ну… как крупным… современные авторы, полагающие трилогию элементарным квантом повествования, на таком сюжетном пространстве едва первую партию фигур бы успели расставить) произведением Уэстлейка в жанре фантастики, а переиздан был отдельной книгой, уже под настоящим именем, лишь спустя сорок лет.

Когда вышел в свет «Анархаос», критика laissez-faire капитализма и либертарианского анархизма, слишком часто рождающих противоестественные гибриды, еще не была мейнстримом. Напротив, с негасимой популярностью творений Айн Рэнд соперничали работы Хайнлайна и Милтона Фридмана (последнего, с разрешения читателей, я тоже отнесу не к экономистам, а к фантастам, где ему самое и место). До появления Культуры Йена Бэнкса, где было дано первое методологически корректное описание анархо-либертарианской утопии и ее темных сторон, оставалось еще лет десять (и двадцать до момента публикации). Общее настроение либертарианцев, анархистов и бойцов сексуальной революции диктовало кому сдержанный, а кому безудержный оптимизм относительно дальнейших перспектив человечества, как экономических, так и космических.

Характерно, что роман Уэстлейка за прошедшие полвека совсем не устарел, и связано это не только с довольно аскетичным, набросанным крупными мазками фоном сюжета, не с аккуратным воздержанием от спецификации применяемых во вселенной книги технических устройств (ретрофутуризм с бумажными книгами и пленками здесь тоже задрал лапу, но пометил от силы один угол сюжетной конструкции), не с примитивной природой планеты-фронтира, где происходит действие. Вневременная природа «Анархаоса» скорее подпитывается теми же соображениями, что и в классических нуар-детективах Чандлера или шерлокиане Конан Дойля. Разве важны для расследований Филипа Марлоу и Шерлока Холмса мировые войны, вспышки сверхновых, сломы технологических укладов, а хотя бы и предпочтение гелиоцентрической модели космоса геоцентрической — или ее дальнейшее вытеснение хаббловским пузырем? Ничуть.

Уэстлейка интересовало развитие общественной модели фригольд-синдикализма, которой пропели немало гимнов Рэнд, Хайнлайн, Фридман и прочие либерал-фундаменталисты. Результат вышел немного предсказуемый, но оттого не менее жестокий и стильный. Как и для любой утопии дефицитного века, анархо-синдикалистская утопия планеты Анархаос в поколении, наследующем основателям, мутирует в антиутопию. В данном случае — антиутопию, вполне достойную названия протокиберпанка.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2sjR5gF).

Нет, можно, разумеется, считать, что во всем виноват отец. Не обязательно тот самый отец, который вынудил своего сына сменить пол для работы в подпольной секс-отрасли. Не обязательно тот самый, чье сомнительной ценности наследство привело сына на должность сутенера биотехнологической фабрики, работников которой если и штрафуют еще за секс друг с другом, то больше острастки ради — они и сами не слишком охочи до людей. Не обязательно тот самый, кому без блудных сыновей так жизнь не мила, что по исчерпании их боезапаса он создает себе новых.

И можно, разумеется, считать, что во всем виноваты студенты. Эти, знаете, дети цветов, анархисты, привыкшие всем напоказ заниматься любовью во время войны — хлоп, и глазом моргнуть не успеешь, а Вашингтон, Орегон и Калифорния откололись от федерального центра, став территориями, где нет преступлений, поскольку нет законов

И можно, спору нет, считать, что во всем виноваты федеральное правительство или местные власти. Хватит кормить Фашингтон! А кстати, как же здесь невыносимо смердит мочой, дерьмом и кровью. Ну что за страна, черт побери, днем с огнем не сыскать работающего туалета. А с чего бы ему работать, если под землей нынче безопаснее, чем на земле?

И можно, понятное дело, кивать, что во всем виноват Залетный Гость. OMFG, вы не в курсе? Это долгая история. Его чувство времени сильно отличается от нашего. Надо бы поднапрячься и закартировать территорию за его пределами, ведь никто толком не знает, что же творится там, на километровой глубине, куда только цыганские караваны изредка кочуют. Авось до 2033 года управимся. В самых оптимистичных планах — новый запуск метро в ЛА.

Времени остается мало, для тех, кто еще следит за его течением. Время говорит: скорей же, шевелись, хватит позорить своего отца, откуда бы ни смотрело на тебя его лицо, из небесной выси, кабины вертолета или иконостаса в подземном соборе. Ведь на самом деле киберпанк должен был начаться, пожалуй, еще в 1972-м, когда Кевин Уэйн Джетер передал Филипу Дику через Уиллиса Макнелли рукопись «Доктора Аддера».

Вообще я испытываю довольно глубокую антипатию к жанру постапокалипсиса, поскольку такие произведения, как правило, эксплуатируют клишированный набор представлений о немедленном упадке человеческой цивилизации и ее откате в варварство планетного или галактического масштаба. Исключения весьма редки, но естественно, что автор “оптимистичных (пост)апокалипсисов” от археопрограммирования— «Пламени над бездной», «Витлинга» и «Детей небес» — принимает именно эту сторону. На самом деле для любой сколько-нибудь развитой цивилизации потеря всего багажа накопленных знаний крайне маловероятна, как только достигается стадия повсеместной информатизации. Кардашевский индекс современной Земли близок к 0.7, но даже в этих условиях можно что-нибудь предпринять: Равне Бергсндот на средневековой планете Когтей пришлось начать с куда меньшего.

Что именно? Читайте, и узнаете больше.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2sanwAI)

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2pOZbMf).

Начиная читать Райта, в частности этот, самый масштабный его цикл, вы должны быть готовы встретиться с усиленной версией Клайва Стейплза Льюиса и Джина Вулфа: усиленной не так в области собственно литературных качеств, как в католических (или филосемитских) атоналях, пронизывающих почти все творчество этих авторов. Трудно сказать, хорошо это или плохо — скорее плохо, поскольку явственно ограничивает континуум фантазии, вынуждая подчинять ее работу наперед заданным и весьма противоречивым меметическим прошивкам, но так уж получилось, и даже лучшие работы Льюиса, Вулфа и Райта могут быть адекватно восприняты (если непереносимость не разовьется раньше) лишь с поправкой на их религиозные взгляды. По понятным причинам Райт наиболее активен — у него стабильно выходит пара книг в год, не считая повестей и рассказов.

Действие «Оправдания человека» отнесено в период с 69 по 92-е тысячелетия нашей эры — как легко заметить по предшествующим книгам цикла, темп там предсказуемо убыстряется, но геометрия любовного треугольника, на котором зиждится цикл, в основном сохраняется, неподвластная биологической и технологической эволюции земных форм жизни. Многие виды постлюдей, знакомые по первым трем книгам, успевают вымереть. Другие набрали силу, чтобы задать хорошую трепку как Менелаю Иллацию Монтрозу, так и его вечному противнику Симэню дель Азаркелу по прозвищу Блэкки. Прибыла откуда-то из окрестностей «Розы и червя» гиадская Армада, без особых затруднений подчинив себе Землю. А принцесса Монако Рания, дальний потомок Грейс Келли, только-только возвратилась из шарового скопления M3 с досадной для гиадийцев новостью об оправдании человечества высшими силами и восстановлении его суверенитета в Солнечной системе. Да, в этой вселенной сверхсветовые перемещения невозможны, парадокс Ферми погулял на славу, и неспешные разговоры через бездну пространства порой отнимают века и тысячелетия (приведенная в романе беседа, скажем, рассчитана на две тысячи лет).

Казалось бы, цель жизни Менелая Монтроза достигнута, можно бы и мелочь для паромщика готовить, вот только многочисленные накопившиеся за семьдесят с лишним тысяч лет альтернативные варианты его личности с этим не согласны. Да и принесенный Ранией ответ, к которому нас подводили четыре книги из шести намеченных, внезапно окажется малосущественным для решения житейских трудностей Судьи Времен: клиометрические векторы, внедренные порождениями постчеловеческой эволюции на историческую последовательность, вынудят смачно оконфузиться не только уцелевших участников экспедиции «Герметика», ныне — самоназначенных закулисных правителей Земли, а и чужаков, которые явились провести на планете генеральную уборку и прополку.

Как если б того было мало, древние философские аллегории и схоластические упражнения землян находят на космических просторах неприятно близкое соответствие: мозги Больцмана, сотворенные из газовых гигантов и светил, выбирают между иезуитской и доминиканской фратриями (Сириус, как собачья звезда, в выборе ограничен), а могущественная раса айнов мнит само пространство-время источником имманентного зла. Кто сказал “инхорои”? Гусары, молчать! Гностический патент еще действителен, в отличие от патента на MP3.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2qgEdsO).

«Ганимедский клуб» открывает трилогию, два следующих романа которой были изданы на русском, хотя уровнем заметно уступают этой книге, второй по времени написания. Русское издание было предпринято в 2005 году, то есть спустя три года после завершения как трилогии, так и писательской деятельности Шеффилда вообще (в 2002-м, в год выхода последней книги цикла, он умер от рака), и причина, по какой «Ганимедский клуб» не удостоился перевода, остается загадкой. Но, может, оно и к лучшему, учитывая, что даже сквозного персонажа Рустама Бхаттачарью редакторы АСТ перекрестили в Свами Савачарью.

Оптимистичный даже на момент написания сценарий истории будущего от Шеффилда предусматривает высадку на Марсе в 2012 году и освоение фоннеймановскими зондами внешних планет в 2020-е и 2030-е. В 2032 году первая пилотируемая экспедиция отправляется в систему Сатурна. Вселенная трилогии сурово релятивистская, о сверхсветовой связи и тем паче полетах тут и не мечтайте. Об условиях полета на корабле «Марклейк» достаточно сказать, что в открывающей роман сцене Джейсон Кайюга и Афина Риос, младшие офицеры экипажа, спешно выскребают ядовитую плесень из системы утилизации жидких отходов. В качестве своеобразной компенсации за эти сантехнические мытарства Афина Риос, как-никак испанская аристократка по происхождению, забронировала за собой первую в истории человечества высадку на небольшой спутник Сатурна, Елену. В принципе, ничего интересного на сем мирке не предвиделось, и посещать его было вовсе не обязательно, однако нужно же как-то перед девушкой извиниться.

Как вы наверняка догадываетесь, лучше бы экипаж корабля воздержался от этого шага.

На Елену мы в этой книге еще пару раз вернемся, однако основное действие романа происходит не там и вообще не в системе Сатурна, а на Ганимеде, через сорок лет после миссии «Марклейка» и через пять лет после великой войны, которая в очередной раз должна была положить конец всем вооруженным конфликтам и с этой задачей не справилась, но престол власти человечества над Солнечной системой таки перенесла с Земли на спутники Юпитера. Впрочем, в ситуации, когда все Северное полушарие нашей планеты превратилось в радиоактивную пустыню, иного выхода никто не предлагал.

Меж жалкой сотни миллионов ганимедян, уцелевших после первой межпланетной,  — сексапильная психоаналитик Лола Белман, ее брат-подросток, гениальный математик Огастес (милый мальчик перекусит глотку всякому, кто его назовет по имени, а не по прозвищу Призрак), и Бэтмен. Вернее сказать, Пенрод-сыщик в костюме Бэтмена, увеличенном размеров эдак на пять против мантии Вела Килмера из «Бэтмена навсегда» — с этим специфическим творением Джоэля Шумахера параллели Шеффилд проводит многообразные, неожиданные и всегда забавные, хотя некоторыми фанаты Бэтменианы поперхнутся.

Но при чем здесь Ганимедский клуб, спросите вы? Ну, понимаете ли, первое правило Ганимедского клуба — никому не рассказывать о Ганимедском клубе.

Сокращенная версия статьи для Medium (http://bit.ly/2pSxLou).

В заметке о «Последних днях Нового Парижа» Чайны Мьевиля я задавался риторическим вопросом, не лучшей ли характеристикой Гитлера станет “бесталанный художник”. Сходным образом, оптимальной характеристикой многих солдат, вернувшихся с войны, можно признать “бездарный писатель”. Мало накопить в защечных котомках запасы военных впечатлений, нужно еще обладать определенным талантом к их беллетристической обработке, а вот с этим у подавляющего большинства ветеранов серьезный затык. Достаточно полистать выдачу поиска по соответствующим запросам на СИ или ArtOfWar.

Я не люблю Хемингуэя и не понимаю его, но, похоже, каждый второй или третий ветеран локального конфликта, осмысливая происходящее с помощью ручки, печатной машинки или компьютерной клавиатуры, мысленно представляет себя на месте нобелиата-самоубийцы, как если бы более удачных примеров (взять хотя бы Артуро Переса-Реверте) в природе не существовало. Что ж, вольным воля, а вот Джон Бэйрд, обладатель эйдетической памяти, профессор литературы и специалист по творчеству Хемингуэя, надумавший под нажимом знакомого гангстера на чрезмерно острой вершине ménage à trois сымитировать пропавший роман классика, проделает во времени и пространстве путь, обратный дороге Холдемана. От не слишком денежной должности академического книжника до ветерана Вьетнамской войны, который однажды остановился на пороге смерти.

И переступил его.

А затем еще раз. И еще раз. И еще.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2g9E5nY).

«Аристоты» Уильямса завершают цикл, начатый «Оголенным нервом» (в фантлабовской библиографии они не связаны, а зря)  —это произведение, как и третий роман, «Зов смерча», было издано на русском в благословенные для “неформатных” авторов 90-е, но его непосредственное продолжение свет в переводе уже не увидело и в фантлабовской базе отсутствует. За время, разделившее первую и последнюю книги цикла, на Земле и в Солнечной системе произошло много интересного. Более или менее неизменным сохранился разве что корневой интерфейс связи мозга и компьютера, восходящий к Рено из «Оголенного нерва» и названный в его честь — кстати, на «Оголенном нерве» зиждется популярное дополнение к Cyberpunk 2013, а значит, его можно считать и одним из предков Cyberpunk 2077.

Человеческая цивилизация, пройдя через Артефактные Войны и вторжение чужаков, перешла на постдефицитный уровень существования и понемногу расселилась по Галактике, но потеряла Землю при атаке взбесившейся нанослизи. Случившееся послужило толчком к воссозданию Земли в виде возможно более точной копии, а также строгому запрету на бесконтрольное использование нанотехнологий. В целом структура человеческого общества на момент событий романа довольно точно отвечает идеалам Платона и Аристотеля.

Логархия Уильямса, восходящая к платоновской Республике, обеспечивает демосу и аристотам куда лучшие условия существования, чем, к примеру, последняя цитадель Земли у Бекетта или Великое Кольцо Ефремова, радикально ограниченные как культурно, так и территориально. В платоновскую модель внесены стабилизирующие поправки, основанные на конфуцианской системе экзаменов и позволяющие представителям средних и высших страт демоса при желании “прокачаться” до богоподобной аристократии. Источником этих модификаций, вероятно, выступает Кормчий Юань, легендарный основатель Логархии. Удивляться им резона нет: китайские философы и придворные советники часто вырабатывали представление об идеальном обществе, близкое как эллинским, так и марксистским понятиям о прекрасном, и приставка к фамилии Юаня напомнит внимательному читателю о самом свежем, по историческим меркам, китайском эксперименте на этой ниве.

Но, как в любой Утопии, с которой интересно вообще начинать знакомство, здесь свершится преступление, и скелеты хищно загремят задвижками шкафов. Преступление, на первый взгляд, не столь тягостное для объединенного человечества, как убийство Льва Абалкина Рудольфом Сикорски, скорей наоборот: расследуя гибель аристоты Крессиды, протагонист Габриэль открывает целую солнечную систему с пригодными для жизни планетами там, где, по всем данным звездных атласов, гиперлогоса и онирохрона, ее не было и быть не должно. Однако, если уж кто-то потрудился ликвидировать Крессиду в попытке скрыть от человечества существование этой системы, а равно — людей, ее населяющих, значит, ящик Пандоры уже готов больно стукнуть самовлюбленного аполлона по комиссуре. Примерно на том же погорит в ином месте и времени Джан Сери Анаплиан у Бэнкса, и почти теми же демонами будет терзаться, отмывая руки от сока земляники, Румата Эсторский.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2fdAfZt).

Оставляя в стороне маргинальные теории заговора паршевых, калашниковых, крупновых и прочих стрингеров Пятой Империи, можно констатировать, что распад социалистического блока не предвидел ни один серьезный западный футуролог, и писатели-фантасты тут не составляют исключения. Наиболее показательным тому подтверждением — специфическая разновидность фантастики ближнего прицела 1980-х, где описывается, с разной примесью киберпанка, грядущий конфликт НАТО и ОВД в Европе. Произведения такого рода любопытны примерно по тем же причинам, по каким не угасает популярность «Человека в высоком замке»: актуальная версия реальности прошла такую узкую развилку с этими вариантами, что невольный интерес к ним носит почти рефлекторный характер. В этой условной подборке, пожалуй, наиболее известен «Нейромант» Гибсона; из прочих работ указанного направления следует выделить «Удар ступнёй» Нивена и Пурнелла, осложненный Первым Контактом, а также недавно переведенную на русский трилогию Затмения Джона Ширли. Паучья линия «Глубины в небе» Вернора Винджа, хотя формально происходит в далеком будущем на другой планете, населенной нелюдскими существами, безусловно достойна прочтения в режиме roman à clef — уж слишком рельефно выписан в ней конфликт двух сверхдержав на грани ядерного взаимоуничтожения. Кстати, из заметок Вернора ясно, что Стиглер и Виндж неплохо знакомы. Далее, как и в случае паучьего конфликта на Арахне из «Глубины в небе», оптимальным решением оказывается

Действие книги Стиглера, в наши дни почти забытой, происходит в том варианте реальности, где противостояние НАТО и ОВД, как и у Ширли в «Песне по имени Юность» или у Шайнера в «Фронтере», не переросло в ядерную войну, однако Европа и/или Ближний Восток уже стали полноценным театром военных действий. В этих условиях “равновесие страха” поколеблено и практически утратило ценность, а новая гонка вооружений Третьей мировой развивается в области “умного оружия”: компьютерных вирусов, дистанционно управляемых роботов и прочей машинерии, порожденной взаимовыгодным браком ВПК и ИТ. Очевидно, впрочем, что и это противостояние заходит в тупик, а соперники обдумывают возможность возвращения к ядерному варианту упреждающего массированного удара. И тут на арену выходят техногики с новой парадигмой разрешения конфликтов, “информационная дуэль” которой подобна дискуссии участников на открытом форуме под присмотром независимого модератора. Но вы же не думаете, что штабисты и чиновники так вот просто позволят айтишникам отстранить себя от рукоятей славы, выгоды и военного безумия? И я того же мнения. Значит, что? Значит, Кремниевая Долина обязана показать Пентагону и Кремлю, где раки зимуют, пока этим самым ракам еще приходится выбирать место зимовки. Иначе ядерная зима упростит дилемму заключенного.

Любопытно, что «Праща Давида» вышла в свет почти одновременно с «Миром на Земле» Станислава Лема, хотя предлагаемые Лемом (технологически близкие стиглеровским) решения более оригинальны, а сеттинг куда богаче (чего стоят одни только странствия Ийона Тихого по Луне в теле дистантника). С другой стороны, проект “Праща” как художественный эксперимент даже по сегодняшним меркам вполне конкурентоспособен, с поправкой, разумеется, на уровень мультимедиа и вычислительной техники той эры, а вот о «Мире на Земле» этого сказать нельзя: помните, как Тихий чуть не стал жертвой вражеского покушения, выбравшись в город с базы Лунного Агентства за печатной машинкой?

Кое в чем «Праща Давида» родственна также более позднему «Камню Голиафа» Ларри Нивена и Мэтью Джозефа Харрингтона, где также исследуется противостояние технологически продвинутого одиночки-техногика и правительственных агентств, хотя эта параллель не кажется целенаправленной.

Книга вышла одновременно в бумажном и электронном виде. CD с интерактивной версией «Пращи Давида» включал рисунки и анимационные заставки, подробные заметки о принципах работы технологий во вселенной Пращи, сводки эхоконференций и четыре (!) варианта прочтения книги от лица разных персонажей, в том числе президента США. Даже в обычной версии романа видны следы гипертекстовой техники, хотя в целом эти вкрапления легко перепутать с артефактами киносценария (впрочем, мне ничего не известно о подготовке экранизации «Пращи Давида» или ее преобразовании из киночерновика).

Сокращенный и измененный вариант заметки для Medium (http://bit.ly/2f4N1t7).

Райт пишет быстро и местами неряшливо, как большинство профессиональных литераторов англоязычной НФ и фэнтези, зарабатывающих этим делом на жизнь. Репутация в фэндоме у него тоже крайне неоднозначная: он известен своей приверженностью идеям WASPов, резким антикоммунизмом и гомофобией, вопросы от читателей принимает главным образом не у себя, а на сайте Теодора Била Vox Day, и стал, возможно что и помимо своей воли, галеонным символом Щенков (Puppies), получив целый ворох номинаций на флэшмоберской церемонии вручения Хьюго; как помнят все, кто интересуется вопросом, сеанс присуждения этой награды в 2015-м был фактически сорван, поскольку в целом ряде категорий победителя вообще не удалось определить. На следующий год Щенков кое-как сумели обуздать: без обладателя остались только награды в номинациях лучшего фанкаста и лучшей производной работы (Best Related Work), а все главные номинации отхватили либо лесбиянки, либо афроамериканки, либо азиатки, либо феминистки, ни одна из которых, впрочем, не предсказала победы Дональда Трампа на выборах 8 ноября.

Обсуждаемый цикл, начатый в 2011-м и на данный момент включающий четыре книги (в этом месяце выходит и пятая, «Оправдание человека»), не лишен большинства недостатков ранних работ Райта, которые среди прочего воспрепятствовали его популярности у русскоязычного читателя (за исключением «Золотого века», «Последнего стража Эвернесса» и горстки рассказов, представлен Райт на русском очень плохо и по большей части в стоках). Однако можно констатировать, что Райт сейчас последовательнее всех фантастов англоязычной инфосферы, за исключением разве что Питера Уоттса и Ханну Райяниеми, исследует вопросы трансгуманизма и контакта с цивилизациями, принципиально отличными от человеческой по стилю мышления. Попутно, разумеется, Райт предлагает довольно изящное решение парадокса Ферми, чем-то сходное с развиваемым у Цысиня Лю в «Задаче трех тел» и «Темном лесе», но гораздо тщательнее оформленное стилистически. (Вариант Лю, в общем, не выходит за пределы анекдота http://pikabu.ru/story/zemlyane_idite_nakhy_668774 ). И, разумеется, «Роза и червь», которую принято в этом вашем Рунете рефлекторно вспоминать при столкновении с термином “парадокс Ферми”, многим обязана Райту, совпадения там местами практически текстуальные.

Если вы читали первые три книги (что, впрочем, маловероятно), то в курсе, как детально проработана там история будущего и как мало непосредственного участия в постчеловеческой фазе земной цивилизации принимают Монтроз, бывший рейнджер-дуэлянт из постапокалиптического Техаса, и его вечный антагонист Симэнь дель Азаркел, самопровозглашенный властелин мира.

Проблема в том, что Менелай Иллаций Монтроз и Симэнь дель Азаркел по прозвищу Блэкки, связанные узами любовного треугольника с участием космической принцессы Монако, новой враждой и вечным противоборством сквозь века и эоны, стремятся к одной цели — выживанию человечества, но понимают ее очень по-разному и постоянно компенсируют на этом пути усилия друг друга. Исход немного предсказуем.

Тут становится понятно, откуда растут ноги у названия «Эсхатон», иногда используемого для цикла.

Возможно, поэтому действие в «Архитекторе эонов» несется просто в бешеном темпе: если все предыдущие книги цикла заняли восемь тысяч лет, то эта, последняя на данный момент, — шестьдесят девять тысяч.

Конечно, человек может не дожить до минуты, когда ему удастся сосчитать до триллиона, но это не значит, что такого числа не существует. Будущее наступит, желаем мы того иль нет.

Сокращенный вариант статьи для Medium (http://bit.ly/2dLLo21).

«Фронтера» Льюиса Шайнера вышла в 1984-м, и ей очень не повезло: мало того, что роман сам по себе весьма сложен стилистически и рассчитан на пытливого и терпеливого читателя, так еще стартовала книга одновременно с «Нейромантом» Гибсона. Кто-то должен был собрать полное лукошко премий за дебютный роман, как впоследствии удалось это Энн Лэки. Повезло Гибсону, а выпади кости иначе, не исключено, что нынче истоки киберпанка возводили бы к почти неизвестному в русскоязычной сфере Шайнеру.

Начало третьего тысячелетия, где нам с вами места нет. После разрушительного конфликта в Северной Африке и на Ближнем Востоке, где перемешались все виды современного и умеренно футуристичного оружия, развитые страны мира по обе стороны Атлантики если не в руинах, то в жестокой экономической депрессии. Правительства на грани распада, в традиционных армиях по два офицера на одного рядового. Порядок в Соединенных Штатах и Японии кое-как пытаются навести дзайбацу и ЧВК, в Китае свирепствуют неомаоисты, дорвавшиеся до контрабандных биотехнологий. На окраинах СССР разгорается гражданская война, немногочисленные лояльные режиму военные возлагают вину за исход Большой Игры с отрицательной суммой на прельстившихся жвачками да джинсами партийных мажоров.

И вполне возможно, что так бы и тянулась вялая земная грызня на развалинах золотого века первой холодной войны, ведь теперь осваивать военные бюджеты не столь прибыльно, как барыжить чипами в Кремниевой долине да грабить корованы в Техасе. Но с Марса, куда перед самой войной отправилась группа колонистов, поступают тревожные вести об открытии, вполне способном подлить масла в очаг Пенелопы перед отлетом Одиссея с Итаки. Судьбу всей земной цивилизации теперь определять тем, кто первым доберется до Фронтеры и вытянет из пасти тамошнего Минотавра клубок путеводных нитей длиной в десятки световых лет.

Действительно, что могло пойти не так?

Сокращенная версия публикации для Medium (http://bit.ly/2cL0V4P).

Экспериментальный роман-сборник не производит такого головокружительного эффекта, как эталонная для британского мейнстрима «The Affirmation», и дубль из JCMA + BSFA я бы следом за Кэтрин Валенте приписал необходимости умаслить не в меру сварливого Приста за хлесткий, с огоньком и разрывами пуканов, разнос всех номинантов на премию Артура Кларка того сезона. Павич поставил сходный опыт в «Бумажном театре», но, по общему мнению, не слишком удачно. Прист же с изяществом уличного канатоходца балансирует на веревке, закрепленной между дурновкусным стёбом и лучезарным постмодернизмом, и умудрился, это в возрасте 70 лет, ни разу не то что не сорваться — не изменить гордой осанке. Хотя Прист, конечно, и дал джазу, вбрасывая отходы писательского производства на вентилятор в обсуждении Грега Бира и Чайны Мьевиля, эта книжка многое искупает и достойна прочтения.

Конечно, странно думать о «The Affirmation» как о произведении слегка оптимистичном.

На обороте чистых листов «The Affirmation» или, что вероятнее, поверх текста. А опубликовать — в той же серии, что путеводитель по Галактике для путешествующих автостопом. Пожалуй, аналогия с Адамсом довольно точна и еще по одной причине — роман структурирован как обильно сдобренный морским юморком туристический справочник навроде Lonely Planet или Michelin Guide. Но это, пожалуй, и всё, что связывает «Островитян» с привычным форматом изданий такого рода.

В «The Affirmation», лучшей книге за всю авторскую карьеру Приста, Питер Синклер так и остался в неведении на предмет предпочтительной реальности Лондона или Архипелага, провалившись в бездонный колодец далеко в медвежьем углу платоновской пещеры. Мы удачливей его и теперь знаем ответ на этот вопрос. Как всегда, Прист выбирает срединный путь — на некотором высшем уровне эмоционального/интеллектуального восприятия равноправны оба мира, просто на Архипелаге паруса вместо ветра перемен ловят что-то иное, а в Лондоне всё как-то больше дело идет к забегам Специальной Олимпиады в состоянии фуги (отмечу, что Прист предсказал нашествие беженцев в Европу еще в 1972 г.).

Отрывок из романа, имеющий самостоятельное (и ключевое для соотнесения с «The Affirmation») значение, доступен на русском.

Версия заметки для Medium (http://bit.ly/2cnX8IK).

Добро пожаловать в 2016 год с ноутбуками, коммуникаторами, социалками и блэкджеком. Правда, без первых трех категорий этого списка средний американец вполне может обойтись, как обходился, скажем, во времена «11/22/63» Стивена Кинга. Если поднапряжется. А поднапрягаться вынужден. Экономика страны, покинувшей ООН после демарша госсекретаря Киссинджера сорок с лишним лет назад, в таком аховом положении из-за международных санкций развитых государств, что аппер-миддлам приходится ездить на африканских машинах с кассетными магнитолами (проникновение компакт-дисков на музыкальный рынок только начинается) и курить индийские сигареты.

Кинг, в числе многих экспериментаторов с болевыми точками американской истории, пробует спасти Кеннеди в Далласе даже ценой мирового ядерного конфликта и хаоса на времялиниях; Уинтерс следом за Собелем посещает еще более популярную кузницу и смело приколачивает недостающим гвоздем подкову коня убийцы Линкольна. Гражданская война вычеркнута из истории, как, по всей видимости, и по крайней мере одна из мировых; большинство южных штатов мало-помалу отпускают рабов на свободу в ходе медленных политических трансформаций мирного времени и дальнейшей войны с Техасом, но некоторые упорствуют, определяя этим весь ход дальнейшей экономической, научной и культурной истории США.

Всего таких штатов четыре, их право на рабовладение закреплено Восемнадцатой поправкой к конституции, а три миллиона порабощенных там негров, или, говоря политкорректнее, “пибов” (PBs, Persons Bound), способствуют некоторому экономическому перевесу Большой Четверки над остальными штатами США, поскольку труд рабов, разумеется, бесплатен.

Виктор, темнокожий федеральный маршал со множеством имен и не менее темным прошлым раба на плантации, готовится убить своего сотого пересмешника. Или сто пятидесятого? Или двухсотого? Он, признаться, и сам уже потерял счет беглым рабам, которых настиг, снял с рейсов “Подземных авиалиний” и вернул хозяевам на Юге… чтобы хозяевам не вернули его самого. Сюжетная ткань обильно прослоена флэшбэками, без труда объясняющими, почему герою лучше крутить колеса, пока не упал. Очередного пересмешника зовут Галка (Jackdaw), а коллективным Аттикусом Финчем за него заступается подпольная ячейка аболиционистов Индианаполиса, где и происходит основное действие. Однако почему заказчик так настойчив в требованиях вернуть беглеца? Что особенного в этом рабе? И как вообще удалось довольно точно срастить версию реальности, мало отличную от актуальной, с унесенными ветром великих побед белыми одеждами стюардессы “Подземных авиалиний”?

Удачная альтернативная история обыкновенно дистопийна (по тем же причинам, по которым удачные космооперы обыкновенно носят военный оттенок), и в этом ее несомненная бытовая ценность: отрываясь от знакомства с миром книги, читатель убеждается, что его окружение, при всех недостатках, не так уж и безнадежно. В свежем романе Бена Уинтерса пропорция компонентов АИ-коктейля подобрана столь грамотно, в особенности по меркам американского рынка, для которого «Подземные авиалинии» предназначены, что я не удивлюсь, если эта книга вскоре и сама взлетит на полки мгновенной классики; а пока роман признан лучшей книгой Amazon в июле.

Сокращенная версия заметки для Medium (https://bit.ly/2JtuaIp).

Зарисовка из жизни поэта-алкоголика на обезлюдевшей Земле, пережившей сингулярность, наночуму, рассвет мертвецов и массовый исход искусственных интеллектов в космос. Участвуют говорящий медведь, лоси и бутылка водки, а также обезумевший город, в котором угадывается не то Хельсинки, не то малая родина Ханну Райяниеми — Юливиеска в Западной Финляндии.

Внимательно приглядевшись к рассказу 2010 года, можно заметить, что в нем обиталище мертвого сына Косонена именуется летоземлием (Summerland). Этот же термин Райяниеми применил для новой своей книги, о мире, где Второй мировой войны не случилось, поскольку в 1930-м на Землю вторглись полчища из загробного мира, подчинившие себе Британию.

Любителям кинофантастики, сдобренной щедрыми дозами киберпанка и психоделики, не советую пропускать римейк «Мира Дикого Запада», сериализованный HBO. Эта версия сказания о благородном стрелке, во всяком случае, производит более благоприятное впечатление, нежели грядущая экранизация «Темной башни», где, похоже, перепутаны местами в таблице Excel ячейки персонажей и окладов Макконахи и Эльбы.

Исходная лента снята Майклом Крайтоном по собственному роману, а ее сюжет впоследствии без существенных изменений перекочевал в «Парк юрского периода», с заменой андроидов на динозавров и Дикого Запада на Коста-Рику. Почему не взлетело в первый раз, зато прогремело на всю планету во второй и во все следующие, не берусь судить; вряд ли это явление можно списать только на серьезно прокачанный к моменту выхода работы Спилберга уровень компьютерных спецэффектов, поскольку в «Мире Дикого Запада» они для 1973 года тоже весьма солидные. Кроме того, именно в фильме Крайтона зафиксировано, кажется, первое в истории Голливуда объяснение с экрана принципов работы компьютерных вирусов, хотя даже в информатике такой термин в ту пору еще не прижился.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2bWOF0e).

Андре Бретон вспоминает, как в собрании сюрреалистов на рю дю Шато, 54, придумали коллажную технику “изысканного трупа”; трудно сказать, в какой мере участники сходных посиделок (прописанные Мьевилем вскользь и нарочито небрежно) отдавали себе отчет в истинном потенциале сюрреалистической бомбы. А однако ж, в их вселенной она возымела на ход войны не меньший эффект, нежели в нашей — испытание атомного оружия против людей в Хиросиме и Нагасаки, если не больший. Ведь применение атомной бомбы над Японией “закрыло” Вторую мировую и начало Первую Холодную; детонация же С-бомбы перевела ход истории на рельсы, по которым Вторая мировая 1941 года докатилась если не до Рельсоморья, то до Нью-Кробюзона и Железного Совета.

В конце концов, не лучшей ли характеристикой Гитлера является — посредственный художник?

Вторая мировая война и сценарий победы в ней стран Оси — любимое ристалище мастеров попаданса и альтернативной истории, а приверженность сановников нацистской Германии экзотическим оккультным учениям, обычно доходившая до псевдонаучного абсурда (а порой — до щедрого спонсирования этнографических экспедиций в Тибет), — благодатное поле для посева и сбора урожая мистических криптоисторий. Смотрите внимательно, как надо.

А... а что, так можно было? — эхом отдается в рецензиях.

Сокращенная версия заметки для Medium (http://bit.ly/2aKIwRr)

Хотя с написанной и изданной практически одновременно «The Zen Gun» эту книгу сравнивать все же тяжело  —  уж слишком удачный баланс компонентов новой космооперы найден Бэйли в рецепте тамошнего безумного блюда,  —  я однозначно рекомендую данную работу к прочтению тем, кто, подобно мне, остался в смешанных чувствах после «Света» Харрисона. Дело в том, что «The Pillars of Eternity»  —  это именно то, чем достойна была стать работа Харрисона, если бы автору не взбрело в голову на косую нитку приверстать к «Свету», а затем и всей трилогии о Тракте Кефаучи… мейнстримную линию маньяка Майкла Кэрни и его незадачливой супруги-анорексички Анны, берущую начало в более ранних рассказах. И «Свет»-то невелик по объему, а Бэйли ухитрился небрежным жестом фокусника, посылающего кролика в корсарский рейд по глубинам шляпы, уместить почти все впоследствии затронутые Харрисоном идеи, от киборгизированного калеки-командира лучшего в Галактике корабля до звероголовых нелюдей с планеты артефактов, на полутора сотнях страниц. Как обычно для этого автора, продолжения не последовало. Отсюда и проистекает известный недостаток книги: даже при богатом и несколько старомодном языке она слишком стремительна и оттого чуть уступает работе Харрисона стилистически, но подробная спецификация персонажей никогда не представляла для Бэйли, склонного небрежно разбрасываться идеями, особого интереса, и все необходимые детали их психологии сверх намеченного широкими мазками фона он предоставляет домысливать читателям; на пространстве средней его книги условные Питер Гамильтон или Конни Уиллис едва успели бы расписать ручку, а что уж говорить про переход к основному действию.

Сокращенная версия заметки для Medium. http://bit.ly/29YxR6J

Даже беглого знакомства с работами Бэккера из цикла об Эарве достаточно, чтобы понять — это гностический ответ Толкиену с ощутимыми реминисценциями из Херберта, и подобный синкретизм не только выделяет «Второй Апокалипсис» (хотя какой, блин, Апокалипсис без попыток решения еврейского вопроса? правильный ответ — не 42, а 144000) на довольно однородном темном фоне современного гримдарка

но также внушает неприятное ощущение вторичности каждый раз, когда чаша аптекарских весов на берегах Онтарио слишком явственно склоняется в сторону того или иного первоисточника.

Хуже другое: Бэккер явно заигрался в любимую игру капризных детишек династии Анасуримбор и с таким энтузиазмом уничтожает карточные домики собственного мироздания, что завершиться оно рискует не всхлипом, а пуком в кровавую лужу. А у нас еще третья трилогия, вы не забыли?

В обсуждаемой итерации цикла параллели с Хербертом усиливаются, помимо акцента на Текне и генетических извращениях, тем соображением, что некоторые части «Мессии Дюны» и «Детей Дюны» были подготовлены еще до выхода первой книги «Дюны», а, скажем,

по заявлению самого Бэккера, ждали момента излиться на бумагу больше десяти лет, еще с тех пор, как пала тьма, пришедшая прежде и принесенная русскому читателю на блюдечке из темного пластилина. Но там, где у Херберта испепеленную Достопочтенными Матронами Дюну и спешно стачанный ей на подмену Капитул Ордена заслоняет живая изгородь одного-единственного сада за пределами сети миров, пестуемого Дэниелом и Марти, — Бэккер возводит при Даглиаше и Момемне, Иштеребинте и Голготтерате целую куртину безответных вопросов и фланкирует ее комплектом бастионов, чья стража, будь то инхорои или Матроны, слишком часто перебрасывается идиотскими мячами. Трудно сказать, чего в «Великой Ордалии» больше, фэнтези или НФ, толкиенистики или хербертианства, как тяжело судить, Одно же ясно наверняка: роман разрублен на две части исключительно волею издателей и редакторов, порешивших, что Бэккер и так сильно выбился из графика, а значит, в «Нечестивом Консульте» куртина будет снесена атомным взрывом не меньшей силы, чем землетрясение у стен имперской столицы. Часы пробьют полночь, клиффхэнгеры падут, небо откатится до режиссерской версии. Кстати, а не забирает ли ее рейтинг в киберпанк? Белые нити окончательной реальности Нереального уводят Анасуримбор Серву круто в сторону от плаща, меча и хоры, и нельзя исключать, что Мог-Фарау всего лишь одурманенный собственными творениями тестировщик увлекательной MMORPG. Уоттс, с которым у Бэккера, как ни печально, слишком много общего, утверждает в «Огнепаде», что Бог не программист, а процесс; в таком случае счетчик итераций фоновой задачи спасения Эарвы просто обнулится после 144000.

Обозревая же русские версии предшествующих романов «Второго Апокалипсиса», можно заранее предсказать, что перевод «Великой Ордалии» в любом случае позволит получить лишь очень приблизительное представление об изображаемом предмете, где даже нуль не будет достоверно отличим от единицы, голова на шесте от собственного отражения в кровавой луже, кругораспятая Серве от лицедельческой подделки под нее, а гниющий под прохудившейся крышей зернохранилища урожай — от драконьих экскрементов на засохшей корочке хлеба насущного, насильно впихуемого в глотки так и не прощенным богами потомкам изнасилованной Оминдалеи. Скажи мне, что ты видишь? Кошмар Сесватхи за мгновение до пробуждения над русским изданием Бэккера.

Ах да, вы же не сомневались, что абсолютно все персонажи романа, люди и нелюди, инопланетяне и хоббиты, дуньяины и боги,  —

Сокращенная версия http://bit.ly/2j70O8w

Из британских авторов, сформировавших Новую Волну как направление сперва внутрижанровое, а затем синкретическое, Бэйли известен в Рунете хуже всего, хотя в начале 2000-х переведена и издана в серии “Координаты чудес” целая стопка его романов, включая две хронооперы, которые я без раздумий занесу в топ-10 за историю субжанра путешествий во времени. Причины этого, возможно, кроются в той же области, что и крайняя популярность Бэйли в… Японии, где он получил чуть ли не больше премий Сэйун за лучший переводной роман НФ, чем все остальные британские фантасты его поколения вместе взятые: для творчества Бэйли характерны довольно картонные, так и хочется сказать, комиксово-анимешные персонажи, которые служат только вспомогательными инструментами в исследовании и спецификации неизменно оригинального, внециклового сеттинга, чуть ли не единственной общей чертой которого с другими романами автора обычно выступает сцена распадающейся Империи, галактической или, как в «Падении Хронополиса», межвременной.

Данный роман, также удостоенный премии Сэйун, занимает особое место не только в творчестве Бэйли, но и во всей Новой Волне, ибо служит одним из самых важных переходных звеньев от нее через анабиоз НФ конца 1970-х и начала 1980-х к киберпанку и новой космоопере. При этом книга, как и последовательно демонстрирующее похожие, вплоть до титульного макгаффина, свойства «Устройство с Центавра», за истекшие годы хотя и порядком забыта даже в англосфере, но по объективным показателям совершенно не устарела, даром что кажется временами пародией не то на «Культуру» Бэнкса, не то на «Войну за Возвышение» Брина, не то на «Игру Эндера» Карда. А ведь все эти работы написаны заметно позже, поэтому если Бэйли на кого и опирался, так это на противостояние Тэтчер с профсоюзами и вторжение Наполеонов из палаты № 6 на Скотный двор.

Кстати сказать, действие «Дзен-пушки» происходит не в нашей Вселенной,

В классификаторе это обстоятельство отразить не удалось.

На указанном допущении Бэйли соорудил весьма изящную и провокационную концепцию мироздания — и, что самое странное, пришел к результатам, отчасти напоминающим сформулированную в 2010 г. энтропийную теорию гравитации Эрика Верлинде. Впрочем, современных космологических результатов вроде ускоренного расширения Вселенной она не предсказывает.

Сокращенный репост (https://goo.gl/86lMVm)

В отличие от большинства фантастов США и Канады, Шрёдер — фигура не слишком публичная. Хотя у него имеется персональный сайт, он не стремится к тесному общению с читателями, не распространяется о своей биографии (о ранней его жизни известно лишь, что он родился и воспитывался в общине меннонитов, которую впоследствии покинул, порвав все связи с семьей). Вероятно, это как-то связано с тем, что Шрёдер по основной профессии системный аналитик и футуролог, сотрудник консультативно-технологического центра при университете штата Онтарио и министерстве обороны Канады, и в силу сказанного ему едва ли нужно зарабатывать на жизнь литературной деятельностью.

«Lockstep»  — очередная работа Шрёдера в жанре подростковой фантастики и, по иронии судьбы, первое после «Permanence» возвращение в серьезную НФ (цикл о Вирге, при всем уважении к автору, к таковой занести сложно, ибо писался он явно левой ногой, на сеансе автопсихоанализа: уж слишком община Вирги напоминает меннонитскую, откуда юный Шрёдер дезертировал в Торонто).

Название книги в оригинале намекает на способ дуракоустойчивой синхронизации распределенных компьютерных систем “маршировкой” и точного аналога на русском не имеет. Далее я использую вариант «Синхрон».

Семнадцатилетний Тоби, чья гибернация по несчастливой (примерно как у Парвиса в Бирнамском лесу из «Фиаско») случайности подзатянулась, пробуждается спустя четырнадцать тысяч лет в будущем и обнаруживает, что человечество так и не додумалось до технологии сверхсветовых перемещений, но межзвездную империю тем не менее основало. И более того, правят ею как раз родственники самого Тоби, для которых он неожиданный и нежелательный конкурент.

«Синхрон», как и некоторые другие выдающиеся романы в жанре космической фантастики («Служанка правосудия», «Пламя над бездной», «Дюна», «Диаспора», «Водородная соната»…), реализует мысленный эксперимент, направленный на создание культуры, которую сдерживают определенные неустранимые ограничения и которая тем не менее ухитряется достичь в этих рамках недюжинных результатов. В данном случае ограничений два. Во-первых, как уже было сказано, в мире Синхрона сверхсветовые перемещения невозможны. Во-вторых, мировых войн, самоуничтожения технического общества и отката земной культуры на уже пройденные ступени развития не произошло, а значит, построение межзвездного государства тем не менее необходимо, чтобы сохранить человеческую цивилизацию от мальтузианского коллапса в условиях конечных ресурсов.

Для этого население планет и хабитатов вселенной Синхрона, могущее себе это позволить по деньгам и общественным функциям, организованно погружается в криосон продолжительностью тридцать стандартных лет, после чего пробуждается на краткий срок (скажем, месяц или год, в зависимости от важности конкретного места для функционирования цивилизации) и засыпает снова. За это время семьдесят тысяч миров перемещаются на определенное расстояние в космосе, путешествуя либо в системах звезд-беглянок, либо во флотилиях мирокораблей, движимых на скорости в проценты и доли процента световой консервативными термоядерными двигателями либо ионоточниками.

Таким образом, Шрёдер рассматривает распределенную мультисистемную версию общественной модели пауков Арахны из «Глубины в небе», помноженную на доминанту криосна и несмертьевой гибернации вроде той, что действует в «Криоожоге» у Буджолд. Впрочем, с литературной точки зрения «Lockstep» сработан куда крепче вымученной работы Лоис, чья единственная роль, кажется, состояла лишь в том, чтобы принести наконец Майлзу Форкосигану графский титул. А Виндж в ту пору стилистическими достоинствами и вовсе не отличался, прописывать характеры и арки их развития он научился позже, примерно к «Детям небес». Как следствие, «Синхрон» читается куда веселей обеих этих книг, хотя более престижную премию дали не ему, а статье Шрёдера, на которой основан роман.

Надо отметить, «Мошка в зенице Господней», не получившая в Рунете должного читательского признания из-за отвратительного перевода (попадаются места, где mote передано как “сучок”, мошкиты же становятся “сучкитами”, хорошо еще не “сучарами”), являет один из лучших в фантастике и космоопере примеров “черного лебедя”, хотя в 1970-е это понятие еще не было введено, и даже о странных аттракторах мало кто слышал. Куда популярнее, чувствую, станет «Звезда Пандоры» Гамильтона, чья сюжетобразующая идея старательно списана у Нивена с Пурнеллом.

Роман Нивена и Пурнелла — первое серьезное исследование неомальтузианства в космоопере и первая попытка изобразить контакт с агрессивными чужаками, где половой метаморфизм не просто серьезно отличен от человеческого, а еще и флуктуирует во времени. «Левая рука тьмы» написана несколько раньше, но там правила игры совсем другие.

Люди же, для сравнения, обычно не едят обезьян.

Отличие между циклами заключается в том, что

Тот цикл, в котором фракция ученых в одном из государств Мошки-Прим очутилась у руля власти на достаточно долгий срок, чтобы запустить зонд к Новой Каледонии, представляет собой типичный пример “черного лебедя”. Как только зонд запущен, и мошкитская цивилизация являет себя остальной Галактике, происходит бифуркация. Теперь мошкитам известно, что в относительной космической близости существует разумная раса, располагающая технологиями перемещения в пространстве на сверхсветовых скоростях. Это и есть новый фактор, по степени воздействия на мошкитский социум сопоставимый с расколом расы на планетных и астероидных мошкитов. Им необходимо выбирать между одной системой циклов и целой Галактикой циклов.

А как поступили бы вы, если поставить на место мошкитов наводняющих Европу беженцев?