На первый взгляд, роман Марии Галиной традиционен. В основу положена, казалось бы, бытовая история. Приехавший в город человек ходит, расспрашивает свидетелей давних событий. Лишь к концу мы узнаём об истинных, потаённых причинах его расследования.
Но попутно, совершенно ненавязчиво, Галина рассказывает о многом другом: о противостоянии умного, творческого человека и власти, о мифологических корнях и ростках нового в мире, о невозможности абстрагироваться от прошлого и будущего. Всё связано со всем. За какую бы ниточку не потянул главный герой, он неизбежно вытягивает на свет божий роковые тайны, клубок непритязательных событий оказывается средоточием могущества и прорыва в другие измерения.
Несомненным достоинством романа является то, что всё происходящее можно трактовать как маловероятные, но всё-таки реальные события. Вся фантасмагорийность может быть списана на особенности восприятия мира рассказчиком. А может быть и не списана. Можно думать и рассуждать о сложности окружающего мира, принимающего такие формы и контуры, которые пока ещё не подвержены рационалистическому толкованию, ещё ждут своего исселдователя и описателя.
— Он думал, что ставит высокую римскую трагедию. Ведь это мог бы быть замечательный спектакль. Он же, в сущности, про отношения порядочного человека с властью. Как себя вести, когда власть омерзительна, а ты достаточно ярок и умен, чтобы пробиться в верха? Чтобы влиять на тирана, чтобы смягчить его нравы, спасти страну от позора. От гибели... От бесстыдства, наглой лжи, когда черное выдается за белое. Что делать, чтобы стать своим? Притворяться вором, если власть ворует? Убийцей, если власть убивает? Развратником, если власть ударится в разврат? До какой степени притворяться? То есть развратник ли ты, если как бы не отдаешься разврату целиком, не считаешь его развратом, а так, чередой профессиональных обязанностей. К проктологу сходить или там кишку глотать ведь не стыдно, правда? Хотя врачи довольно неприличные вещи с человеком проделывают. И ты становишься спецом, асом, законодателем моды, и тиран к тебе прислушивается, к тому же у тебя информаторы, ты знаешь о том, о чем тебе знать не положено и эти знания используешь. Ради блага государства, между прочим. Но постепенно ты с ужасом видишь, что тебе это начинает нравиться. А потом кто-то шепчет что-то на ухо тирану, и тиран... И тебе ничего не остается, кроме как уйти — достойно, и главное, непафосно, ты же всю жизнь бежал этого пафоса, ты же умный, ты просвещенный, даже циничный где-то, да и смешно, когда человек, внесший в жизнь императора столь тонкие и неожиданные развлечения, начинает вдруг перед смертью говорить о душе и совести... И все на полутонах, на нюансах. А они, дурачки, шпанских мушек насыпали. Ну, вы же худрук бывший, должны знать, что такое громкий спектакль. Попадись вам такое, разве вы упустили бы возможность?
/.../
— Хотите, я вам лампочку поменяю? У вас есть запасная?
— Помилуйте, — сказал Шпет. — Но, зачем?
— Она мигает. Неприятно же. Вот-вот перегорит, а вам высоко на стремянку лезть.
— Она так мигает уже пятьдесят лет. А вы что, не знали? Они сразу после войны купили у американцев партию вечных лампочек. Потом в США лобби производителей продавило запрет на их производство. Даже патент уничтожили. Выгодней, если перегорают быстро, понимаете? Те, которые уже поступили в продажу, большей частью просто побились, хрупкие все-таки, но здесь потолок высокий. Нечаянно не заденешь.
/.../
Нечеловеческое существо, инопланетянка, подделка — насекомообразная тварь, испускающая особые феромоны, сводящие с ума человеческих самцов? Прекрасное, полезное качество для самки чуждого вида.
/.../
— Читал. Не надо путать жизнь и литературу.
— А как вы их растащите? — печально спросил человек-цыпленок.
/.../
— Вы романтик, сударь мой. — Ему хотелось разозлить говорившего. — Романтики обычно пафосны, банальны и серьезны. Они надувают щеки и повторяют общие места. Вы, кстати, не представились.
— А вы мудак, — сказал голос, и связь со вселенной, наполненной пульсирующими голосами мертвых, прервалась.
/.../
— А мэр положительно обещал финансировать проект...
— Да срал я на вашего мэра, — сказал Витольд и сам испугался.
— Это вы зря. На мэра нельзя срать ни в коем случае, — строго сказал он.
/.../
— Сударь, вы, похоже, скучаете!
Котелок, подвитые усики, клетчатое пальто, тросточка. Экскурсоводы назойливей проституток.
— А ведь всего один визит в катакомбы, и ваш дух воспрянет! У нас просто превосходные катакомбы! Там, кстати, расположена старейшая пивная города. Я просто вижу по вашему лицу...
— Франтик, — сказал он душевно, — отвали.
— Тогда в аптеку, — сказал неунывающий Франтик, — вот она, рядом! Индивидуальный тур, а? Старейшая аптека города, просто, можно сказать, наша гордость. Музей аптекарского дела, а заодно...
— Франтик, — повторил он, — иди в жопу.
— Ну если вы так ставите вопрос, — обиженно сказал Франтик.
/.../
— А как насчет общности? Единого порыва? Экстаза? Чистого телесного восторга?
— Не знаю, что вы имеете в виду. Экстаз и чистый телесный восторг, это когда громят винные склады. Или когда достойные горожане при одном только слухе, что немцы в городе, на рассвете толпой приходят в еврейский квартал и начинают вытаскивать из домов сонных женщин и детей. Экстаз — это когда все вместе кого-то бьют.
/.../
Они протиснулись меж двумя мусорными баками, на бортике сидела ворона и держала в клюве кусочек фольги. Фольга дрожала, ловя скудный небесный свет. Ворона была в таком восторге, что даже не взлетала при их виде, лишь немного попятилась, сжимая в клюве обретенное сокровище.
облако тэгов
