На "Человеке, нашедшем своё лицо" 1940 г.

"От всей души моей душе... без /тонкостей/ тонкого (?) стиля милой Кэтти (?) от Шаши (?) 16.VIII.40 г. Пушкин"

На "Властелине мира" 1929 г.

"Милой Кэти(?), другу(?) Кэти,(?)

как всегда,

первый экземпляр.

Шаша. 13/Х-29."

на "Человеке-амфибии" 1928 г.

"Дорогой Кэтти(?), --

неизменной спутнице жизни и до и

после "Америки".

А.Беляев

[дата неразборчива, год,кажется 28-й] 28/VIII-28 г. ?

*после путешествия в Европу Беляев мечтал побывать в Америке, Африке, Японии...

https://fantlab.ru/edition97428

Экслибрис СБ — из книг Светланы Беляевой

Чем бы не занимался Шурка -так называли его друзья, он всег

да пытался сделать нечто большее, чем делали другие. Так, качаясь,

однажды, на качелях, он решил перевернуться через перекладину, сделав полный оборот. Но, вместо этого, грохнулся на землю, силь но ушибив глаз, который, тут же, распух и заплыл. Срочно позвали знакомого врача, который безапелляционно, заявил, что глаз надо зашить.

Надежда Васильевна воспрепятствовала этому, справившись домашними средствами, вроде свинцовой примочки. Но ушиб, не прошел даром и, в последствии, Александр Романович стал этим глазом видеть хуже.

Отец рано увлекся чтением. Среди его любимых писателей был, конечно, Жюль Верн. Душой Саши овладела мечта о полёте. Но не на воздушном шаре, а в свободном полёте. Свою мечту, он попытался воплотить в жизнь — прыгнул с огромным зонтом отца, с крыши сарая. Результаты его не удовлетворили, и он попробовал повторить свой прыжок, с привязанными к рукам, вениками. Этот полет, оказался ещё менее удачным — он приземлился на пятки.

В спине что-то хрустнуло, но Саша не обратил на это внима ние. Несколько дней, у него болела спина, потом боль прошла и он забыл о случившемся. Но, в последствии, этот ушиб, спровоциро вал туберкулез позвоночника.

Александр всегда был увлекающимся человеком. Не прошло мимо него и увлечение фотографией. Но он, снова, пытался сделать

что-то необычное. Он сказал своему закадычному другу, Коле Вы соцкому, чтобы тот фотографировал его, когда он будет крутить головой. Ничего хорошего, конечно, не получилось. И тогда, он придумал другое. Он строил, перед объективом, гримасы, глядя на которые, Коля, в буквальном смысле этого слова, падал от смеха на пол вместе с фотоаппаратом, стоявшем на треноге.

Став взрослым человеком, отец вспомнил о своей затее с гри масами. Что из этого получилось, можно увидеть в 8-м томе вось митомника, выпущенного «Молодой Гвардией» в 1964 году.

После фотографии, пришло увлечение театром. Александр Ро манович не только ходил на спектакли, но и ставил пьесы сам, явля ясь, как Бог в трех лицах, одновременно, артистом, режиссером и художником — декорации он тоже писал сам. Видимо уже тогда, у него проявились литературные способности. Если ему нравилось какое-то произведение, то он писал по нему пьесу.

Говорят, что если человек талантлив, то он талантлив не толь

ко в чем-то одном. Об Александре Романовиче, можно сказать то же самое. Он хорошо рисовал и лепил. Играл в своих спектаклях. Самостоятельно, научился играть на рояле и скрипке. Хорошо пла вал и умел ездить верхом на лошади, причем без седла и уздечки!

У его дяди, Николая Петровича, тоже священника, была пара лошадей, на которых он навещал заболевших прихожан. Приезжая к дяде, Александр устраивал скачки, на которые было страшно смо треть. Об этом мне рассказывала двоюродная сестра отца- Елизаве та Николаевна Серебрякова, в девичестве Беляева.

С лошади, он, не раз, падал, но, потерев больное место, зале

зал вновь на неё, чтобы продолжить скачку. Став студентом Ярос лавского лицея, отец стал сотрудничать в смоленской газете. Поз же, в этой же газете, вел театральную рубрику.

Когда отец учился в лицее, Роман Петрович умер, и ему при шлось самому зарабатывать на жизнь. Он не гнушался никакой ра боты — занимался репетиторством. Какое-то время играл на скрипке

в цирке Труцци. А, однажды, взялся даже красить, крышу!

Но он был молод, и здоров, и всё ему было нипочём!

Закончив лицей, отец получил место частного присяжного поверен ного. Не раз выигрывал, казалось бы, безнадежные дела, благода ря чему, очень скоро, стал известным, всему городу, адвокатом. В клиентах, недостатка никогда не было. И, тем не менее, он чувство вал, что это не его призвание.

Несчастья всегда приходят неожиданно. Простудившись, Александр Романович заболел тяжелой формой плеврита. Когда он лежал с высокой температурой, его вторая жена, Аничка, собрала свои вещи и ушла, заявив, что не для того выходила замуж, чтобы быть сиделкой. На помощь, пришла мать, Надежда Васильевна, ко торая стала, до самой своей смерти, няней своего любимого, един ственного сына.

Я не знаю, насколько это соответствует действительности, но была такая версия, что при откачке жидкости из плевры, был задет какой-то нерв, с следствии чего, у Александра Романовича отнялись ноги. Смоленские врачи, к которым они обращались, ни чем не смогли ему помочь и Надежда Васильевна, отправилась с больным, лежачим сыном в «путешествие» по городам. В конце концов, они добрались до Ялты, где ему, наконец, поставили диаг ноз — туберкулез позвоночника.

Какие-то старые знакомые, оказавшиеся в Ялте, помогли ус троить Александра Романовича в больницу Красного креста, где ему пришлось испытать инквизиторское лечение. Врачи решили ра стянуть ему спину, для чего устроили растяжку. Никаких специаль ных аппаратов не было, и ему просто повесили на ноги и на подбо родок, отвес в виде кирпичей.

Приезжавший из Киева Коля Высоцкий, застал своего друга в плачевном состоянии. Поговорив с лечащим врачом, он сделал вывод, что больше никогда не увидит его в живых. Уезжал он с тя желым сердцем. Отец был терпеливым пациентом, но его положе ние не вызывало оптимизма. Как мне кажется, именно тогда, им бы ло написано такое стихотворение:

Звезда мерцает за окном

Туманно, холодно, темно

И дремлет тишина кругом,

Не быть, иль быть, мне все -равно.

Устал от муки ожиданья

Устал гоняться за мечтой.

Устал от счастья и страданья,

Устал я быть самим- собой.

Уснуть и спать не пробуждаясь,

Чтоб о самом — себе забыть

И в сон последний погружаясь

Не знать, не чувствовать, не быть…

Много лет спустя, отец положил это стихотворение на музы ку и, когда мы жили в Киеве, оно было издано в виде романса. По сле варварской растяжки, отца заковали в гипс, от шеи до копчи ка. Он лежал один, в большой палате, предоставленный самому се бе, и своим, невеселым, мыслям. Его жизненное пространство, ог раничивалось протянутой рукой. А видеть он мог только потолок и верхнюю часть стены. Не было ни книг, ни газет. А радио, было ещё в далеком будущем.

Именно в этот, тяжелый для него период, в голову ему, при шла мысль об отрезанной и оживленной, голове. Но роман «Голо ва профессора Доуэля» была им написана только в 1925 году. Да и то, это был ещё не роман, а только рассказ, печатавшийся с продол

жениями, в московской газете «Гудок».

Оказаться в таком неподвижном состоянии, страшно для любого человека. Но, Александру Романовичу, живому, непоседли

вому, вечно чем-то увлеченному, было плохо вдвойне. Выручала буйная фантазия. Имея хорошую память, он представлял себе, что ходит по знакомым улицам Смоленска. Заходит к друзьям…

Вспоминал свои заграничные поездки. Он был большим лю бителем путешествий и, закончив какое- нибудь судебное дело, и получив гонорар, отправлялся заграницу. Он бывал во Франции и Италии, в частности, в Венеции. Находясь в Италии, отец не мог отказать себе в том, чтобы не подняться к Везувию и не заглянуть в его кратер.

После того, как отцу сняли гипс, ему сделали корсет, с кото рым он не расставался до самой смерти. Ялтинским врачам, уда лось поставить его на ноги, но полностью, болезнь не прошла. Вре мя от времени, наступало обострение и его, вновь, клали в гипс. И в моих воспоминаниях отец скорее лежачий, чем ходячий.

Я так привыкла к его положению, что, никогда, не задавалась вопросом, каково ему лежат, отрезанному от всего мира. А теперь, думая о нём, я удивляюсь тому, что болезнь не влияла на его твор чество. Отец, намеренно, никогда не работал по вечерам, заявляя, что если он начнет писать вечером, то не сможет остановиться, и будет писать всю ночь.

Я не знаю, права ли я, но мне кажется, что роман «Чудесное око» — телевидение на расстоянии, был порожден невозможностью двигаться, ходить, ездить. О телевидении, мы узнали лишь из кино фильма Чарли Чаплина, «Новые времена». А вот, было ли оно в те годы, когда отец писал этот роман?

Как известно, каждый ровняет другого по себе. Я тоже пи шу прозу, но когда тело одолевает болезненное недомогание, не ра ботает и голова. А вот отец, можно сказать, написал все свои рома ны лежа! Да, он был болен, но, вместе с тем, его можно назвать сча стливым человеком, потому что он обладал буйной фантазией, ко торая помогала ему бороться с недугом..

***

В издательстве "Молодая Гвардия» нам рассказали почти детективную историю. Узнав о выходе двухтомника, в Москву, откуда-то с юга, приехала вторая папина жена, которая пре тендовала на гонорар. По наивности, а может быть и по наг лости, она решила, что для получения гонорара ей достаточно будет только заявить о себе. На самом же деле, для получе ния денег, требовалось четыре или пять документов. Если бы не было хоть одного, мы бы ничего не получили. К счастью, мама сохранила свидетельство о папиной смерти, выданное Го родской Управой. Документ был "не наш", но его все же при знали. Один раз мы делали даже с него копию. Во второй, ар хив не захотел его признать и нам пришлось послать в Москву подлинник. Там он где-то и хранится. Кстати о деньгах. Из моих дневниковых записей видно, что мы ждали еще каких-то денег. По всей вероятности, нами был получен только аванс.

Как я уже упоминала, приехав в тридцатом году в Москву по литературным делам, отец останавливался у своих тетушек Ивановых. Здесь же он лежал, свалившись с обострением спон дилита. Сюда же приезжала мама ухаживать за ним и печатать.

***

Помню, когда мы взялись с мамой за воспоминания об от це, мама, никогда не анализировавшая свою жизнь, углуби лась в воспоминания с какой-то болезненной остротой.

Ей стало казаться, что она прожила жизнь не так как на до. Что нельзя было плыть по течению, как она это делала всю жизнь. Мама была послушной и любящей дочерью. Она свя то верила во все, что говорят и делают родители. А, выйдя замуж, полностью доверилась мужу. Считая, что раз он стар ше нее, то и опытнее. Отец мог быть кормильцем, но совер шенно не годился на роль Главы дома. Тем-более, в трудные времена. Он был увлекающейся, артистической натурой и на домашние дела его фантазия не распространялась. Об этом можно было судить ещё тогда, когда он поменял уникальную старинную мебель на солдатскую. Вообще, всем женам «твор цов» всегда приходилось принимать на свои плечи домашние проблемы и заботы, мирясь с порхающим в облаках супругом. И вот, в восьмидесятилетнем возрасте, маму стали мучить какие-то раскаяния и она часто орошала своими слезами руко пись. Первый вариант она, вообще, уничтожила. Спасти его мне не удалось.

***

В 1963 году из-во «Молодая Гвардия» за планировала выпуск восьмитомника произведений отца. Напи сать об отце заключительный очерк, взялся Олег Орлов, сту дент последнего курса института или Университета. О жизни отца он практически ничего не знал, так как книги выходи ли, в лучшем случае, с библиографическими справками. В то время мы жили еще на Всеволожской. Мама рассказывала мне, что Олег приезжал к ней не менее десяти раз. Необходимость вспоминать обо всем, что она знала об отце, взволновало и растревожило ее душу. Она практически не спала по ночам, перебирая в памяти былые события.

У Олега не было магнитофона, но он почему-то ничего не записывал, видимо надеясь на хорошую память. Когда он кон чил писать и весь текст был отпечатан на пишущей машинке, Олег приехал к маме, опять же в мое отсутствие, чтобы про честь ей рукопись. Он торопился, так как ему надо было ещё заверить мамину подпись в Исполкоме. А, из-за спешки, чи тал так быстро, что мама не успевала всего уловить.

В 1964 году восьмитомник вышел в свет. Читая очерк Оле га Орлова, мама была, одновременно, возмущена, потрясена и удивлена. Читатель, конечно, не заметит всех этих мелочей, тем-более, что он не знает правды. Но дело не в этом. Просто каждая неточность или домысел пишущего, искажали об раз писателя.

Не буду перечислять все ляпсусы, иначе придется пере числять все, о чем я уже писала. И все же, в силу своей ка тегоричности, не могу не привести один вопиющий пример. Орлов пишет:

"В 1911г. Беляев взялся защищать богатого лесопромышлен ника Скундина. Купчина продал чужие леса на приличную сум му в 75 тысяч рублей и попался. Хотя дело было заведено проигрышное и Скундин вышел из него помятый прокурором и присяжными поверенными, Беляев получил большой гонорар."

Даю голову на отсечение, что таких сведеней, мама дать не могла, так как не знала о каких судебных делах пятидети летней давности. И, тем-более, фамилию какого-то купца и суммы денег от незаконной продажи леса. Тогда, откуда же у Орлова такие сведения? Сомневаюсь, что в судебном архиве Смоленска мог сохраниться протокол заседания суда. Стало быть, это чистой воды вымысел?!

Я знаю по собственному опыту, для того, чтобы любую жизненную историю превратить в рассказ, необходимы хоть небольшие домыслы. Но то художественная литература, не пре тендующая на достоверность. А биография, реально существо вавшего человека, не должна обрастать, как ракушками фанта зиями очеркистов. Одним словом, ляпов было много. Но самым абсурдным является описание операции по поводу удаления камней из мочевого пузыря.

Любознательность и любопытство отца не знали границ и он попросил установить над ним зеркало, чтобы следить за операцией. Его просьбу удовлетворили, хотя и не без види мого удивления. Он был первым больным, который хотел ви деть, как будут копаться в его внутренностях! Так-как Ор лов ничего не записывал в мамином присутствии, оставляя это для домашней работы, то, по истечению времени, перепу тал операции. Написав вместо операции на мочевом пузыре, операцию на почках. И вот, с его "нелегкой" руки, получал ся полный абсурд.

Если бы отец лежал на животе, как требует для этого операция на почках, он не смог бы видеть в зеркале процес са операции. А, кроме того, операцию на почках, делают под общим наркозом.

Кроме того, в очерке еще немало неточностей и фантазий, которых мама так и не смогла простить Орлову до самой смер ти. И я понимаю ее. Отец был для нее очень дорогим челове ком и все, что касалось его, должно было быть неприкосно венным.

***

Наши знакомые, если им попадался в какой-нибудь газете или журнале, очерк или заметка об Александре Романовиче, все гда пересылали нам, не уставая повторять, что нам с мамой, уже давно пора написать правдивые воспоминания о нем. Вот, тут-то и настали для мамы, морально трудные времена. Опять она не спала, все вспоминала и вспоминала...и плакала от со знания, что прожила жизнь не так, как было нужно. Мне она ничего не рассказывала и я не представляю, какие события ее жизни вызывали у нее угрызения совести что-ли. Да и в чем ей было угрызаться, такой любящей и послушной дочери, и верной жене, отдавшей всю себя любимому человеку!

Слушая мамины рассказы о ее замужестве и болезни отца, я не раз думала, что не смогла бы так посвятить кому-то всю свою жизнь, не оставив ничего для себя. Мы, как-то, не гово рили с ней о том, была ли она счастлива с отцом, хотя и люби ла его. Но, наверное, есть натуры, для которых счастье заклю чается именно в самопожертвовании. И все ж-таки я думаю, что мама была не очень счастлива. Отец был полностью поглощен своим творчеством. Витал где-то в облаках, никогда не догады ваясь проявить к жене чуть больше внимания. Он даже никогда не дарил маме цветов. И, тем-более духов. Таким целеустрем ленным натурам в жены годятся лишь чеховские Душечки. Но, склонность к жертвенной любви, как мне кажется, тоже переда ется генами. Я много мечтала о любви, но в своем воображении никогда не видела удачливого, смелого, дерзкого, решительно го мужчину, который мог бы стать моей опорой и защитой. Почему-то он представлялся мне несчастным, одиноким, нуждаю щимся в моей помощи и жалости.

***

Однажды нам позвонил Брандис, которому дали на рецензию мамино и мое воспоминания. Это было уже так давно, что я не помню, какому издательству предлагала наши воспоминания. Собственно говоря, теперь этo уже не имеет никакого значения

Брандис сказал, что мои воспоминания могут быть опублико ваны, а вот мамины не годятся... Он считал, что бытовая сто рона жизни писателя, читателя не заинтересует. У мамы же бы ло сплошное "житье-бытье".

Не знаю, что думают об этом поклонники отца, а редакцию интересовало только его творчество и какие-то черты характе ра. Я думаю, что о творчестве писателя, проще всего, судить по его произведениям. Что же касается "литературной кухни", то она наглухо закрыта от посторонних глаз. Что могла знать мама о творческом процессе чисто визуально?

-Ходит, сидит, лежит. И все о чем-то думает...думает.. Пишет сам или диктует, а как все преобразуется в произведе ние, не видно. Да и сами писатели, рассказывая о своем твор честве, бывают немногословны.

Но разве не интересно узнать читателю как жил его любимый писатель? С кем общался, как отдыхал, какое любил блюдо? Кстати, даже я не знаю, что он любил. Помню только, как мы с ним грызли леденцы. Маме это действовало на нервы и мы ухо дили грызть в другую комнату. Это было тридцать третий год и мы сидели на карточках. Но у писателей был, довольно хороший паек.

По всей вероятности, эти воспоминания были нам возвращены, так как в печати не появлялись..

Оспаривать мнение Евгения Павловича я не стала, но для се бя решила, что наши воспоминания надо объединить. Выбрать что-то, наиболее интересное, ну а остальное, выкинуть. Так я и сделала, послав объединенные воспоминания в из-во «Молодая Гвардия». Их напечатали в сборнике «Фантастика-84". Получи лось всего семьдесят семь машинописных страниц.

***

Однажды, мне позвонили из редакции журнала «Терминатор» и просили откорректировать очерк об отце, написанный каким-то маститым писателем к рассказу отца «Голова профессора Доуэля», впервые опубликованного в журнале «Следопыт» в 1925 году. Поехала. В редакции мне дали текст на нескольких страничках. Начала читать. Было похоже, что автор, когда-то прочел мои вос поминания и порядком их подзабыв, написал как Бог на душу по ложит. Что ни фраза — ошибка, вымысел, неточность. Сперва я ис правляла, но, очень скоро, взбунтовалась и сказала редактору, что не вижу смысла исправлять подобный текст. Тем-более, мне. Так что, если им нужен очерк, я его напишу сама.

Редактора это вполне устраивало, а вот его заместитель поче му-то отнесся к моему предложению с неудовольствием. Видимо, автор был его хорошим знакомым. Он сказал, что очерк написан хорошим писателем. А потом, брюзжа, добавил, что все родствен ники известных людей вечно недовольны написанным. Редактор за ступился за меня и сказал, что, если материал не соответствует истине, то родственники вправе быть недовольными. Когда я ухо дила, зам редактора бросил мне вдогонку: -Посмотрим, что там у вас получится…

Главный редактор выбрал правду и мой очерк был опублико ван. И дело тут не в самолюбии или честолюбии, а в истине, так как честнее и правдивее меня, не может написать ни один посто ронний человек. Вольно или невольно, каждый пишущий, добавляет что-то от себя. Высказывает какие-то догадки, делает свои выво ды, чаще всего неправильные. А читатель принимает все это, как истину.

***

В марте месяце, исполнялась сто лет со дня рождения моего отца. Во знаменование этого, журнал «Уральский Следопыт» опуб ликовал очерк из моих воспоминаний. А так же вышел сборник «Синяя дорога», выпущенный Лен.изд. «Детская литература». Кро ме того, вышел сборник «Фантастика-84», о котором я уже упоми нала. Перед его выпуском, мне прислали гранки. Прочитав текст, я пришла в ужас от равнодушия, безответственности и небрежно сти корректоров и редакторов. Хотя до этого биография отца ни когда не публиковалась, редакция сочла себя вправе урезать ее. Я насчитала 16 купюр! Но, самым возмутительным было то, что из текста "выдергивали" всё и как попало, не обращая внимания на смысл. А потому, некоторые абзацы, повисли в воздухе, так как ни перед ними, ни ниже, их ничего не связывало. Единственное, что мне оставалось, это вычеркивать фразы, ставшие ненужными. Я была возмущена до глубины души и написала письмо Главному редактору, выразив свое «фэ». Я сказала, что от такого солид ного издательства, не ожидала такой небрежности в отношении текстов. Конечно, это нельзя было уже исправить, но я не могла промолчать.

Совсем забыла упомянуть, что из-во «Детская литература» вы пустила чудесный пятитомник произведений отца. Переплет под ко жу. Причем, каждая книжка, другого цвета. А надписи золотом. Хорошая бумага. И, что бывает не часто, хорошего качества порт рет. Большинство его книг, выходило без фотографий. Этот пяти томник получали за макулатуру, что навряд ли польстило бы авто ру.

Недели за две или за три, до юбилея отца, я получила два приглашения на торжества. Одно из Московского Союза писателей, а второе из Смоленска. Надо было брать несколько дней отпуска за свой счет. Моя непосредственная начальница и нач. сектора, ничего не имели против, понимая, что столетний юбилей, впро чем, как и другие юбилеи, бывает только один раз в жизни. А вот, главный начальник нашего отдела, видимо, испытывал удово льствие от сознания своей власти, намеренно тянул с разрешени ем. Я ходила к нему на поклон каждый день, но он от ответа ук лонялся. Спрашивал, всю ли я работу закончила. Потом говорил: – ладно, мы посмотрим… Там видно будет…

Причем, если бы я даже не закончила своей работы, ее могла сделать другая сотрудница. Думаю, что он это знал, но упорно мурыжил меня.

Сперва, мне нужно было ехать на торжество, в Москву, а по том в Смоленск. В Москву мне не удалось съездить, так как от волнения у меня подскочило давление и мне дали больничный. Но в Смоленск, я все же попала.

Из Ленинграда, кроме меня, ехал поэт Всеволод Борисович Аза ров.Литературовед Евгений Павлович Брандис, писатель Александр Иванович Шалимов и еще кто-то. На столетний юбилей, приехали и московские писатели. Я предполагала, что мне придется высту пать и так волновалась, что у меня вновь подскочило давление и ко мне вызывали "Скорую".

В первый день я и еще кто-то, выступали в каком-то конференц зале. Видимо, в Смоленске, писатель Беляев пользовался большим уважением, чем в Ленинграде. Народу собралось полный зал. Встре тили меня очень приветливо и радушно. Слушали с большим внима нием и дружно хлопали.

Забыла сказать. Перед этой встречей, было открытие мемориа льной доски на доме, где когда-то была редакция газеты, в кото рой отец подвизался в качестве заведующего театральной рубрики Но, так как я плохо себя чувствовала, это событие пропустила.

Вечером, для нас приезжих, устроили ужин. Я была единствен ной женщиной. Со мной никто не разговаривал и вообще не обра щал на меня никакого внимания. Вмешиваться в их умный разго вор я не стала. Мне очень хотелось просто побродить по Смолен ску, познакомиться с местами, где когда-то, очень давно, жил мальчик Саша. Потом, лицеист Александр. И, наконец, присяжный поверенный Александр Романович Беляев. Но из этого ничего не получилось. После ужина, мы разошлись по комнатам. На другой день я выступала в детской библиотеке. А вечером, мы уже воз вращались в Ленинград. Неожиданно, к поезду, пришла сотрудница Краеведческого музея Вера Витальевна Тимина и принесла мне, на дорогу, всяких вкусных вещей. Это было уж совсем по-родственно му! Спасибо ей еще раз. Мы с ней познакомились заочно, еще до юбилея, а потом стали переписываться.

За наши выступления, нам, сколько-то заплатили. Я этим была страшно удивлена и только теперь оценила «уважение» писателей, к своим собратьям. Раньше, слушая по радио о каких-то юбилеях, на которые съезжались писатели, я была так наивна, что предпо лагала, будто они приезжают по зову сердца, на свои деньги. А оказалось, что они склоняли свои головы не бескорыстно. Меня это очень огорчило. Значит, не будь этих денег, не было бы на юбилеях собратьев по перу. И мне было совестно, что выражение моей любви к отцу, тоже было оплачено.

После возвращения из Смоленска, меня пригласили выступить в Доме Писателя. Сотрудники нашего института, каким-то образом, достали на вечер билеты. И я, глядя в зал, видела знакомые ли ца.

Потом было мое выступление в Технологическом институте. За этим, Краеведческий музей города Пушкина. Кажется я, наконец, стала осваиваться с ролью выступающего. До этого, я никогда ни где не выступала. Мне нравилось, что меня внимательно слушают и даже аплодируют.

***

Когда приходило вдохновение, я не думала, для кого я пишу, так как просто не могла не писать. Правда, дважды, была соста вителем сборников отца– пятитомника «Детская литература»1983г.

И сб. «Последний человек из Атлантиды». Лениздат, 1986г. К ним же, были написаны мной очерки. Но подобное творчество не приносило мне удовлетворения. Просто я исполняла свой долг.

Кто-то, совсем недавно, высказал предположение, что я посвя тила свою жизнь творчеству отца. Но это не так. Во-первых, я не считала, что такой известный писатель, как отец, нуждается в популяризации. А, если и писала о нем довольно часто, то по тому, что считала: если не я, то кто же? К тому же, я предпочи тала писать предисловия или послесловия сама, только бы кто–то вновь не плел басен о писателе Беляеве. Конечно, библиографи ческих обзоров, я писать не умела и предоставляла делать это другим.

Равнодушно относиться к искажению фактов я, как и мама, не могла. Потому и «рвалась», что могла делать сама. Кроме того, для меня гораздо большее значение имело мое собственное твор чество.

Отцу тоже, иногда, возвращали его рукописи. Я не знаю, как он на это реагировал. Для меня же каждый раз был подобен удару грома. Возможно, что я так бы и утвердилась в роли графоманки, если бы ни Галина Георгиевна Бунатян, автор известной книги «Город Муз», которая помогла мне поверить в собственные силы. За что я ей очень благодарна.

***

в 86-м году Лениздатом был вы пущен сборник отца «Последний человек из Атлантиды», составите лем которого я была. Кроме того, в нем опубликовали мои неболь шие воспоминания об отце.

Сейчас я уже не помню в каком году, кажется еще до выпуска этого сборника, я предложила Лениздату свои воспоминания о лаге рях и ссылке. Они были приняты историческим отделом, конечно не без сокращений. Я убедилась, что какой бы не был объем рукопи си, обязательно предложат сократить. В Лениздате мои воспомина ния пролежали в принятом состоянии три года. Возможно, что, в конце-концов, их бы опубликовали, но, на мое несчастье, Лениз дат развалился. Не так, чтобы уж совсем от него ничего не оста лось, но что-то разрушилось. Редактор, у которого лежала моя рукопись, по своей инициативе, передал ее в редакцию журнала «Звезда». Не знаю, что он им сказал о рукописи. Возможно прос то, что воспоминания написаны дочерью Беляева.

Когда я обратилась в «Звезду», решив поинтересоваться судь бой рукописи, мне ответили, чуть ли ни с возмущением:

–Что это такое? Нас интересует биография писателя Беляева, а не ваши путешествия!

Так мы и расстались недовольные друг-другом. Мне бы уж ус покоиться со своими воспоминаниями, да знакомые все твердили:

–Пошли, да пошли!

Но куда и кому? Предложила в журнал «Нева». Одобрили. Ска зали интересно, но опять же, многовато. Просили сократить. Хотя это и не роман, но все-равно, что-то цельное и последователь ное. К тому же, это моя жизнь и угадать, что будет интересно чи тателям, не всегда просто. И вообще перекраивать, как в шитье, всегда труднее, чем писать что-то по первому разу. К сожалению, то что редакторы оставляют, зачастую не всегда интереснее выре занного. И потом все превращается в какие-то неоднородные, от дельные сюжеты. Конечно, я была недовольна, но, как говорится, назвался груздем- полезай в кузов! Сидела, корпела. Сократила и перепечатала. Отдала. Обещали напечатать с продолжением, в двух номерах. Ожидание результата растянулось на два долгих года. Наконец, получила гранки. Проверила и вновь отвезла.

Публикацию откладывали с весны на осень, с осени на весну. Всегда находилось что-то более важное, что нельзя было отло жить. То начало блокады, то снятие, то начало, то конец войны и еще что-то в этом роде.

Наконец опубликовали в 8-м номере за 1999 год. Ждала, радо валась, получила, прослезилась. Как я уже упоминала, предпола галась публикация в двух номерах, но потом выбросили чей-то ма териал и втиснули мой текст. Урезанный еще раз. Причем так, что прервалась связь и некоторые абзацы повисли в воздухе. Естест венно, что я была не просто огорчена, а возмущена.

Такая же история была с моими воспоминаниями, опубликован ными в сборнике «Фантастика-84» Этого расстройства, хватило мне на несколько лет. Возможно, что эти воспоминания никому не нуж ны, но я вновь перебираю в памяти свое прошлое, собираясь его куда-то предложить. Занятие это не очень приятное, потому что плохого,было в жизни слишком много.

Как-то мне позвонили из ВААП, тогда оно так называлось. Орга низация эта, вроде бы и осталась, но с другими функциями. А чем уж они теперь занимаются, понятия не имею. Они сообщили мне, что Франция уведомила их, что она собирается экранизировать ро ман отца "Человек Амфибия". Причем, по нашему сценарию. Они знают, что я уже не являюсь наследницей, но хотят заплатить мне, как за соавторство. А для этого, я должна поработать над сценарием. Меня очень удивило желание иностранцев, заплатить мне неположенные деньги. О том, что из этого может ничего не получится, я тогда не думала. Удивительным было и то, что Фран ция ссылалась на наш закон. Вернее на истекший срок наследия.

Насколько я знаю, во Франции, как в Германии и Америке, не существует срока давности. На Ленфильме, по просьбе ВААП, мне да ли сценарий, который я стала перепечатывать, глядя в книгу. Сце наристу и режиссеру фильма мне захотелось глубоко поклониться с благодарностью. Сценарий был написан, в буквальном смысле, по ро ману. Были разве что какие-то мелочи. Вот только Сальватора они превратили в отца Ихтиандра. Да еще все события из деревни пере несли в город.

Благополучно отпечатав сценарий, я вернула сценарий на Лен фильм, а рукопись отвезла в ВААП. С тех пор прошло много лет… Не знаю, то ли по каким-то причинам фильм решили не снимать, то-ли просто забыли мне заплатить. Впрочем, если бы фильм вышел в прокат, у нас бы это стало известно.

Мне совершенно не понравился экранизированный «Продавец воз духа», ни осовремененный «Ариэль». Об «Острове погибших кораб лей» я уж и не говорю. В экранизации под названием «Дожди в оке ане», нет ни самого острова (самого интересного в романе)ни Бе ляева! У меня даже было желание написать письмо, да я не знала кому, чтобы из титров вычеркнули Беляева, как не имеющего ника кого отношения к данному произведению. Мне бы очень не хоте лось, чтобы зрители решили, что этот бред написал писатель Бе ляев.

***

Однажды, мне позвонили из Большого Целевого Журнала по тубе ркулезу «БЦЖ». Редактор попросила меня написать для их журнала очерк, заметку или небольшие воспоминания об отце. Она сказала, что один из сотрудников уже пишет историю болезни отца. Меня та кое сообщение, просто ошеломило. -О какой такой истории болезни вы говорите? –спросила я удив ленно. -Ну, у нас такая установка и порядок. В журнале существует рубрика «Немаленькие трагедии». Мы публикуем истории болезней известных людей, болевших и умерших от туберкулеза. -Вы меня простите, -воскликнула я возбужденно, — я категори чески против публикации болезни моего отца. Очерк, или заметку, я вам напишу, а, с остальным не согласна! На том и порешили. Я даже не спросила, откуда у них истории болезней отца. С острой формой костного туберкулеза отец лежал в Ялте, в больнице Красного креста. Но с тех пор прошло 80 лет! И, конечно же, никаких историй болезни сохранится не могло. Да и при литфонде С.П., где он лечился, тоже вряд ли. Тогда откуда? Очередной вымысел? Я думаю, что от такой «па мяти», отец не был бы в восторге. Слово инвалид, даже никогда не произносилось в нашем доме. И отец не говорил о себе в таком качестве. После того, как я дала им свой текст и несколько фотогра фий, прошло три месяца. Когда журнал вышел из печати, сотруд ница редакции принесла мне журнал, в котором был мой очерк и еще несколько других номеров для ознакомления. Этот журнал ос нован в 1998г. Издается на чудесной мелованной бумаге. С цвет ными вкладками, фотографиями и хорошими рисунками. Ну и, конеч но, с рекламой, которая их кормит. Я прочитала там истории Добролюбова, худ. Башкирцева, Якуни чевой, Тютчева, Белинского, Чехова. И, с каждой историей, все сильнее ощущала чувство безысходности. Хотя «компания» была весьма достойная, мне не очень приятно, что там оказался мой отец. Заканчивался 2003-й год и, до 120-летия отца, оставалось все го три месяца. Пора было думать об очередном очерке и о том, чтобы кому-то напомнить о юбилее. На писателей и журналистов на дежды было мало. Но с головой творилось что-то непонятное. Будто в нее накачали или налили чего-то. В ней что-то свистело и шумело, словно работал какой-то механизм. Голова, просто-на просто, отказывалась от своих обязанностей. Не было ни одной нужной мысли. С каждым разом, писать по-новому, было все труд нее, так как невозможно трижды перелицевать одежду. Все, что я знала об отце, было написано и опубликовано, а нового ничего не поступало.

Случайно узнала, что в Питере появился новый литературный журнал с довольно странным названием – «Всероссийский собор». Решила, что они-то уж должны написать о таком известном писате ле. Нашла среди своих текстов очерк на 14 страниц. По всей веро ятности, когда-то кто-то его публиковал. Но, кто именно, вспом нить не могла. Узнала номер телефона редакции, поговорила с ре дактором. Он сказал:–присылайте.

Так как номера собирают заранее, послала прямо в декабре. Через 10 дней получила назад свое уведомление и успокоилась. Звонить не стала. А зря. Второй очерк послала в Смоленск, в газету «Смена», которая не раз публиковала мои очерки. Про Пушкина тоже не забыла. Че рез некоторое время получила письмо от зам. редактора «Края Смоленские». Он предложил мне написать очерк или отрывок из воспоминаний. Причем сказал, что в объеме не ограничивает. По слала своих воспоминаний на 14 листах и 8 маминых. Да еще в га зету «Русский инвалид» отправила. Как оказалось, радовалась слишком рано. В середине декабря мне позвонили из редакции канала «Куль тура». Сказали, что хотят сделать две передачи к юбилею отца. Одну, непосредственно о нем, а вторую о судьбе нашей семьи пос ле его смерти. Просили разрешения приехать. Меня это, конечно, обрадовало, но, к сожалению, я была совсем не в форме. Несколь ко раз встречу приходилось откладывать. Наконец, почувствовав себя немного лучше, согласилась на 30 декабря. Приехала целая бригада их четырех человек– двух редакторов и двух операторов. От такого нашествия я так разволновалась, что не спросила их ни фамилий, ни имен, ни точного адреса. Не оставили даже визитки или номера телефона. А у меня все вмиг из головы улетучилось. На свое удивление, я совсем не волновалась. Говорила, как мне показалось, складно. Во всяком случаи, не заикалась и не за пиналась. Записали две кассеты. Перефотографировали почти все фотографии.

Уходя, редактор пообещала позвонить мне через две недели и сказать точно, когда пойдет передача. На этом и расстались,до вольные друг-другом. Проходила неделя за неделей, а звонка все не было… Прошли январь и февраль… Словно не наученная горьким опытом, в журнал «Всемирный собор» я тоже не звонила. Не возни кало даже мысли, что могут не опубликовать. Позвонила за неделю до юбилея. Спросила, собираются ли они публиковать мой очерк. -Какой очерк? – с удивлением спросил редактор. -К юбилею писателя Беляева. Мы же говорили с вами по этому поводу в декабре месяце! -Я никакого очерка не получал. -Ну как же? – удивилась я в свою очередь. – Я же получила уведомление о получении… -Спросите у делопроизводителя, -ответил он равнодушно.–Я об этом ничего не знаю. Выясняли два или три дня. Оказалось, что журнал принадлежит Союзу Писателей и все рукописи идут через них, даже если адресо вано редактору журнала. Ему передают лишь то, что им самим по нравилось. Для этого в С.П. сидит специальный редактор. Довольно странная ситуация. Мой очерк по каким-то сообра жениям не понравился и его не передали. Я им еще три своих рас сказа послала, но об этом я уж молчу. Выяснять причину отказа не стала. Тем-более, что до юбилея оставалось всего три дня. Но секретарше я все же высказала свое недовольство. -Как же так, -сказала я, -такой юбилей – 120 лет со дня рож дения и не напечатать?! -Ну, мало ли… -ответила секретарша,-по голосу ученица стар шего класса. – А почему вы, именно нам прислали? Есть же другие издательства!

-Другим я тоже послала, — ответила я и повесила трубку. Да, чуть не забыла. За неделю до юбилея, мне позвонил редактор питерской «Смены» и попросил дать интервью их спецкору. Ничего хорошего, из этого не вышло.

Несмотря на то, что спецкор записал интервью на магнито фон, он все же умудрился кое-что переврать. Я убедилась, что ошибки и неточности неизбежны, даже если твои слова записаны на пленку… Получив перед юбилеем программку, принялась искать на канале «Культура» анонс передачи. Не нашла. Зато отмечали круг лые даты других писателей. Не забыли даже артистку Аллу Бояно ву, которой исполнилось 80 лет. Не было только ничего о Беляе ве, с его круглой датой.

Огорченная и глубоко возмущенная, стала звонить в редак цию канала «Культура». Из-за своей рассеянности, я оказалась в глупом положении, так как не могла назвать ни одной фамилии. И разговор получался на пальцах. Как выяснилось, 30-го декабря на съемку никто не выезжал?! Редактор, с которой я говорила, сдела ла предположение, что бригада была из Москвы, ведь главная реда кция «Культуры» находится в Москве. Я попросила дать мне адрес и в тот же день написала письмо. Ответ пришел довольно скоро. Мне написали, что из-за отсутствия средств, на съемку в Петер бург, никто не выезжал(?!) Но передачу, посвященною писателю Беляеву, в связи с его юбилеем, сделали у себя в студии. И пока зали по телевизору. Они сказали мне, какое-то название переда чи, что век бы не догадался, что она пойдет о юбилее писателя Беляева!

Редактор извинилась, что не сообщила мне о дате и часе пе редачи. В утешение прислала кассету, которую я из-за отсутствия приставки к телевизору, до сих пор не посмотрела…

И даже газета С.П. Петербурга «Литературный Петербург» не вспомнила своего знаменитого собрата –основателя русской науч ной фантастики…

***

Я ждала ухода на пенсию, как великого блага, которое давало мне возможность заняться литературой серьезно. Хотя у меня не было намерения стать биографом отца, получалось так, что печатали не мои рассказы, а очерки и отрывки из воспомина ний об отце. Писала ко всем круглым датам, как рождения, так и смерти. Привожу неполный перечень опубликованных текстов:

«Последняя квартира писателя-фантаста» -Пушкинская газета «Вперед» 1968 г. «Писатель в нашем городе» г. «Вперед» № 32, 87 г.

«Новое о писателе Беляеве» г. «За знание» №6, 87 г. «Память об отце» газ. «Вперед» 77 г. «Наш земляк Беляев» Смоленская г. «Сме на» №4о, 90 г. «Воспоминания об отце» журнал «Уральский Следо пыт» №3,84 г. «Воспоминания об отце» ж. «Аврора» №,9 1982 г. Ле нинград. «Звезда мерцает за окном» воспом. Сб. «Фантастика-84» Молодая Гвардия» 84 г. «Воспоминания об отце» в сб. «Последний человек из Атлантиды» «Лениздат» 86 г.

Одновременно являлась составителем этого сборника. «Мой отец Александр Беляев» ж. «Терминатор», №2,3, 99 г. Ленинград.

«Он с детства мечтал о полете» газета «Интеллект-ревю» №№7 и 8,94 г. «Мой отец фантаст» ж. «Нева», №3, 98 г. Ленинград.

«Писатель нашей юности» «Литературный Петербург»,№3,98 г.

Возможно, что воспоминания об Александре Романовиче не были бы нами написаны, если бы, с приближением столетнего юбилея отца, не хлынула на страницы газет и журналов лавина очерков, за меток и статей. То, что его наконец вспомнили, было хорошо, досад

ным было другое –во всех этих текстах было больше вымыслов и домыслов, чем правды.

Ведь, кроме нас с мамой, к этому времени, не осталось ни па пиных родственников, ни друзей, которые могли бы о нем расска зать. Так что, писали, в основном, по моим же текстам, вольно или невольно, перевирая их. После выхода в свет сб. «Фантастика-84» журналисты и все прочие, стали писать очерки, пользуясь моими текстами .К сожалению, вымысла не убавилось…

Многие считают, что я, сознательно, взяла на себя миссию би ографа отца. На самом деле, я лишь выполняла дочерний долг.

http://eva-sova07.narod.ru/p88.htm

https://vk.com/id309706222

Дочь писателя, Светлана Беляева, об отце:

1) Светлана Беляева, об отце в бытность его адвокатом:

«Однажды его пригласили защитником по делу об убийстве. Процесс был почти копией знаменитого дела Бейлиса: еврея обвиняли в ритуальном убийстве русского ребенка с целью приготовления мацы на его крови. Отец решил построить защиту на цитировании текстов из Торы и Талмуда, по которым суд должен был понять, что никаких подобных указаний там просто нет. Для этого он нашел человека, знающего древнееврейский язык. Потрудиться пришлось немало, они вместе сделали дословный перевод нужных отрывков, которые зачитывались на заседании суда. Доказательства были столь убедительны, что обвиняемого оправдали и освободили в зале суда. Процесс наделал много шума, в газетах писали статьи о блестящей защите, а на улице с отцом постоянно раскланивались.»

2) Из интервью Светланы Беляевой (Иван Жуков «Тайна смерти фантаста Беляева „):

— Светлана Александровна, а почему вашу семью не эвакуировали из Пушкина до того, как в город вошли немцы? — У отца много лет был туберкулез позвоночника. Самостоятельно передвигаться он мог только в специальном корсете. Он был настолько слаб, что об отъезде не могло быть и речи. В городе была специальная комиссия, которая в то время занималась эвакуацией детей. Предлагали вывезти и меня, но и от этого предложения родители отказались. В 1940 году у меня начался туберкулез коленного сустава, и войну я встретила в гипсе. Мама часто повторяла тогда: 'Умирать — так вместе!'

. — По поводу смерти вашего отца до сих существует довольно много версий.

— Папа умер от голода. В нашей семье не было принято делать какие-то запасы на зиму. Когда в город вошли немцы, у нас было несколько пакетов с крупой, немного картошки и бочка квашеной капусты. А когда и эти припасы кончились, бабушке пришлось идти работать к немцам. Каждый день ей давали котелок супа и немного картофельной шелухи, из которой мы пекли лепешки. Нам хватало и такой скудной еды, а отцу этого оказалось недостаточно.

— Некоторые исследователи полагают, что Александр Романович просто не вынес ужасов фашистской оккупации.

— Не знаю, как все это переживал отец, но мне было очень страшно. Казнить без суда и следствия в то время могли любого. Просто за нарушение комендантского часа или по обвинению в краже. Больше всего мы волновались за маму. Она часто ходила на нашу старую квартиру, чтобы забрать оттуда какие-нибудь вещи. Ее могли бы запросто повесить, как квартирную воровку. Виселица стояла прямо под нашими окнами.

— А правда, что немцы не дали вам с матерью даже похоронить Александра Романовича? — Папа умер 6 января 1942 года. Мама пошла в городскую управу, и там выяснилось, что в городе осталась всего одна лошадь, и нужно ждать очереди. Гроб с телом отца поставили в пустой квартире по соседству. Многих людей в то время просто засыпали землей в общих рвах, за отдельную же могилу нужно было платить. Мама отнесла могильщику какие-то вещи, и тот побожился, что похоронит отца по-людски. Гроб с телом положили в склеп на Казанском кладбище и должны были похоронить с наступлением первого тепла. Увы, 5 февраля меня, маму и бабушку угнали в плен, так что хоронили папу уже без нас.

3) Из статьи “Светлана Беляева»:

Мама научила папу заново ходить'" «Много-много лет мы жили в общежитиях, по 8 — 12 человек в комнате. Я вела дневники с войны, они сохранились. В них есть запись: 'Невозможно побыть наедине с собой'.»

«Отец не был хозяином в доме, я ни разу в жизни не видела, чтобы он хоть один гвоздь забил.»

«Отец очень любил переезжать. Бывало, живет в одной квартире, вдруг услышал — сдается другая, хорошая, — раз, и Александр Романович переехал.» «Мама с бабушкой чуть не плакали. А ему как-то было все равно. Я подсчитала, что до папиной смерти в 1942 году я переезжала пять раз.»

«Про маму Светлана Александровна вспоминает очень тепло: — Они с папой познакомились в Ялте. Он приехал туда уже больной туберкулезом. У него отнялись ноги. А когда гипс сняли и ему сделали корсет, мама учила его заново ходить. Мама вообще героическая женщина была. Еще до замужества она знала, что у папы туберкулез. И после дежурила рядом с его кроватью во время обострений, когда его опять и опять клали в гипс.» «Но он никогда не капризничал. Принимал болезнь как данность, хотя и был по натуре очень живым и подвижным. Когда писал в гипсе, ставил себе на грудь фанерку. Или же диктовал роман маме, которая сидела за пишущей машинкой. Черновиков не делал, просто лежал и говорил уверенным голосом, как по писаному. Так он наговорил свой последний роман „Ариэль“.

По словам дочери, Беляев до самой оккупации не верил, что немцы придут в Пушкин. А умер по совершенно объяснимой причине — от голода. А не от мистической вражеской руки. И не потому, что замыслил таинственный роман о Янтарной комнате.

— Это же абсурд, — утверждает дочь писателя. — В оккупации никто ни к кому не ходил, кто мог знать-то? Весь наш дом был пустой, одни мы оставались. Немцы, те, что пришли в Пушкин, русских классиков — Пушкина, Гоголя — не читали, не говоря уже о писателе-фантасте Беляеве, который и на немецкий в то время не переводился.»

" — Кто его последний видел и слышал? — Мама. Она говорила, что отец бредил о музыке, нотах. А незадолго до смерти он сказал: 'Не надо пышных похорон. Я — журналист, так что вы меня просто заверните в газету и похороните'.

http://obshe.net/posts/id2215.html

https://fantlab.ru/blogarticle52959

Беляева Светлана Александровна. От главного редактора

Сегодня — 19 июля 2014 года — исполняется 85 лет Светлане Александровне Беляевой, дочери известного писателя-фантаста, одного из основателей советской научно-фантастической литературы Александра Романовича Беляева.

В Издательском Доме ТОНЧУ в 2014 году вышла книга С.А. Беляевой «Семейная сага».

Беляева Светлана Александровна – дочь известного писателя-фантаста, одного из основателей советской научно-фантастической литературы Александра Романовича Беляева (1884–1942). Среди наиболее известных его романов: «Голова профессора Доуэля», «Человек-аифибия», «Ариэль», «Звезда КЭЦ» (КЭЦ – инициалы Константина Эдуардовича Циалковского) и многие другие (всего более семидесяти научно-фантастических произведений, в том числе тринадцать романов). Александр Беляев, серьезно заболев в молодости (костный туберкулез позвонков), годы провел в неподвижности, в гипсовом корсете. В 1922 году он смог вернуться к активной жизни, а в 1923 году женился на Маргарите Константиновне Магнушевской (1895–1982). В журнале «Всемирный следопыт» в 1925 году Беляев опубликовал рассказ «Голова профессора Доуэля» (позже переработан в роман), и с этого времени он стал известен как писатель-фантаст.

Светлана родилась 19 июля 1929 года в Ленинграде, с самого раннего детства стала «кочевницей». В месячном возрасте девочка вместе с родителями переехала в Киев. Прожив там всего два года, семья вернулась в Ленинград, но уже через несколько месяцев переселилась в Детское Село (ныне Пушкин), в 1935 году вновь вернулась в Ленинград, а в 1938 снова переехала в Пушкин.

В 1941 году у Светланы обнаружили туберкулез синовиальных ямок левого колена – ногу положили в гипс. Подняться она смогла только благодаря костылям, которые где-то раздобыла мама Светланы – Маргарита Константиновна. В июне 1941 года началась Великая Отечественная война, город Пушкин, где жил в последние годы писатель с семьей, 17 сентября был оккупирован. Незадолго до войны Александр Романович перенес очередную операцию, поэтому на предложение городских властей эвакуироваться, когда началась война, он ответил отказом. В декабре от голода он стал болеть, а 6 января 1942 года умер. Александр Беляев был похоронен в братской могиле вместе с другими жителями города Пушкина на Казанском кладбище.

Через месяц после смерти писателя семью Беляевых вывезли в Западную Пруссию, город Кониц, в лагерь для перемещенных лиц. В годы войны Беляевы находились в различных лагерях для перемещенных лиц на территории Польши и Австрии до освобождения Красной Армией в мае 1945 года. Позади были лагеря, неволя, чужая страна. Впереди – дорога домой. Никто не мог себе представить, что дорога ведет не к дому, а, вновь в неволю, уже на родной земле, что впереди лишения, слезы и горькое разочарование. Огромное количество советских граждан оказались на чужбине не по своей воле.

Комиссии, занимавшиеся вопросами пленных, не имели четких указаний, вследствие чего постоянно возникали неразрешимые ситуации. Получилось так, что Эльвиру Юрьевну, бабушку Светланы, и мать направили в Алтайский край на Содокомбинат, а Светлане разрешили ехать домой. Светлана Александровна, не задумываясь, сказала, что одна никуда не поедет, и ей тут же переправили направление на Алтай. До места назначения добрались только через полгода, в ноябре. По пути в ожидании чего-то жили неделями в так называемых немецких деревнях. На Содокомбинате – никакого другого официального названия у этого места не было, жили либо вышедшие из заключения и не имевшие права уезжать, либо ссыльные. Поселили вновь прибывших в длинной землянке с двойными нарами по обеим сторонам. Содокомбинат оказался не последним местом жительства, где Беляевым предстояло отбывать одиннадцатилетнюю ссылку.

Позже их переселили в Барнаул, где также жили в землянке, и где на заводе началась трудовая жизнь Светланы Александровны и Маргариты Константиновны. В декабре 1946 года умерла бабушка Светланы Александровны. Умирала она тяжело, моля о помощи. Но не было ни лекарств, ни телефона, чтобы вызвать скорую помощь. Проработав на заводе всего семь месяцев, мать и дочь были уволены по сокращению штатов. Начались поиски новой работы. Вскоре Светлана Александровна устроилась на другой завод. Семья получила отдельную комнату в землянке.

Несмотря на отсутствие высшего образования, Светлана Беляева почувствовала тягу к сочинительству. Много лет спустя, она решила перечитать то, что было написано в ссылке, и ужаснулась. Неужели все это было на самом деле? Кроме сочинительства, Светлана Александровна занялась рисованием и записалась в кружок изобразительного творчества. На удивление самой Светланы у нее оказались незаурядные способности к рисованию.

В декабре 1948 года репатриантов, как их называли, вызвали к коменданту НКВД и ознакомили с постановлением о переселении. Причем без срока, что означало пожизненно! Плакали все, в том числе и Светлана. Мама пыталась ее утешить, говоря, что ничто не вечно, изменится и это. К счастью, она оказалась права. О том, чтобы снять со Светланы Александровны и ее мамы ограничения, хлопотали московские родственники Александра Романовича и брат Маргариты Константиновны – Леопольд Константинович Магнушевский. Наконец, после долгого ожидания, пришло разрешение из Верховного Совета о снятии ограничения.

В это время, очень кстати, издательство «Молодая гвардия» выпустила двухтомник произведений А.Р. Беляева, за который дочь и вдова писателя должны были получить гонорар. Светлана Александровна радовалась – впереди была свобода и независимость. Маргарита Константиновна, уставшая от ожидания, приняла это известие без восторга. Хотя не могла не радоваться.

Восторг Светланы Александровны неожиданно был омрачен. Она стала плохо видеть. Оказалось, что на нервной почве у нее что-то произошло с глазным дном. Из-за зрения она не могла теперь ни читать, ни рисовать. Надежда была только на ленинградских врачей. Но туда надо было еще доехать, а состояние ее все ухудшалось… 3 августа 1956 года двое из оставшихся семьи Беляевых отправились в обратный путь к дому.

Одни проблемы закончились, появились другие – надо было где-то жить, начались поиски жилья. Только в 1965 году Беляевы поселились постоянно в Ленинграде в кооперативной квартире. К этому времени Светлана Александровна уже семь лет работала в НИИ. За двадцать шесть лет работы на этом предприятии она сменила несколько должностей. Начала со станочницы, осмотрщицы, потом семь лет была контролером ОТК, затем копировщицей, старшим техником. На пенсию она вышла в должности инженера. За два года до выхода Светланы Александровны на пенсию после продолжительной болезни умерла ее мать, Маргарита Константиновна.

Светлана Александровна состояла членом редколлегии стенной газеты НИИ, затем членом редколлегии заводской малотиражки. Кроме того, она постоянно писала стихи, рассказы и рассылала их по редакциям. Дважды была составителем сборников произведений А.Р. Беляева – «Последний человек из Атлантиды» (1982 год) и пятитомника (1993 год). В преддверии столетия отца, публиковалось много очерков Светланы Беляевой в журналах и газетах: «Воспоминания об отце» («Аврора», № 9, 1982); в сборнике «Синяя дорога» (Детиздат, 1984); «Воспоминания об отце» («Уральский следопыт», № 3, 1984); в сборнике А. Беляева «Фантастика – 84» («Молодая Гвардия», 1984). Позже были опубликованы очерки в сборнике «Последний человек из Атлантиды» (Лениздат, 1986); «Об отце» («Дети и мы», № 6, 1991) и других изданиях.

В 2009 году вышла книга С.А. Беляевой «Воспоминания об отце». Кроме того, в разные годы были опубликованы ее рассказы: «Дьявол и женщина», «Письмо с того света», «Кониц. Воспоминания о первом лагере», «Мужские страдания», «Дом над рекой», а также поэтический сборник «Отражения» и другие.

Много очерков было написано и для пушкинской газеты "Вперед". Газеты "Дети и Мы". А, кроме того Светлана Александровна, дважды была составителем двух сборников отца, в том числе и "Последний человек из Атлантиды." Ну и, конечно же две книги воспоминаний, 63 публикации. Печатались и её рассказы. В основном газетой "Русский Инвалид". У неё есть своя страничка на Прозе.ру.

http://www.tonchu.org/ot-glavnogo-redakto...

***

Светлана БЕЛЯЕВА: "Отец как творческая личность сформировался в Смоленске".

11.02.2014

Дочь писателя Светлана Александровна БЕЛЯЕВА живет в Петербурге. В этом году она отметит своё 85-летие. С ней беседует журналист Дмитрий ТИХОНОВ.+

– Отец был тяжело больным человеком. Поэтому с самого раннего детства я привыкла видеть отца больше лежачим, чем ходячим, и относилась к этому, как само собой разумеющемуся. Не удивляло меня и то, что, даже будучи закованным в гипс, он продолжал писать и содержал всю нашу семью.+

Почти полная неподвижность (отец периодически лежал по несколько месяцев в гипсе) не влияла на его творческий потенциал, на буйную фантазию, на интерес к окружающему миру, к новым разработкам науки и техники, к общению с людьми, юмор. Даже становясь беспомощным, он не терял присутствия духа. Не могу припомнить, чтобы у него когда-нибудь было плохое настроение. Я никогда не слышала от отца, что ему "сегодня не пишется".+

– Каким он был отцом? +

– Если у нас не было гостей, то вечера отец посвящал мне. Чаще всего он что-нибудь читал или рассказывал о своём детстве и молодости. Причём читал по-актёрски – с выражением, разговаривая разными голосами. Он был большим фантазёром, с которым мне никогда не бывало скучно.+

Часто отец придумывал для меня рисунки-загадки: делал на бумаге небольшую извилистую линию, которую я должна была продолжить и дорисовать какой-нибудь предмет или животное. Он научил меня вырезать красивые ажурные салфеточки и смешных человечков, которым потом рисовал забавные рожицы.+

По своей натуре был человеком творческим, мечтателем и большую часть времени находился вне окружающего его мира. Его фантазия распространялась не только на литературу, но и на всё, что его окружало. Как-то в доме разбилась люстра. И отец сам смастерил фонарь. Сделал каркас, вместо стекла подклеил кальку, на которой масляными красками написал четыре картинки из детской книжки "Как снегирь жениться хотел". По вечерам, когда зажигали свет, прохожие останавливались, чтобы полюбоваться оригинальным фонариком.+

– Рассказывал ли Александр Романович про свою жизнь в Смоленске?+

– Конечно. Когда я была маленькой, он в основном и рассказывал мне про свое веселое и озорное смоленское детство. То, как они с друзьями "клад" искали, то про всякие шалости.+

Мне кажется, что он был просто обречён стать писателем-фантастом, так как ещё с детства фантазировал как-то по-особенному. Примером тому его увлечение фотографией. Обычно начинающие фотографы снимают своих домочадцев, друзей, собак, кошек. Александр Романович начал с самого себя – строил разные гримасы, а его смоленский друг Коля Высоцкий фотографировал.+

Однажды отец захотел сделать снимок отрезанной головы, лежащей на блюде. Где-то нашел большой фанерный ящик, выпилил в нем отверстие для головы, вырезал дыру в простыне. Долго пытались отколоть от блюда такой кусок, чтобы в углубление могла войти шея. После нескольких испорченных тарелок и это удалось. В войну этот снимок пропал, но я хорошо помню его.+

На большом блюде, немного набок, лежала человеческая голова с закатившимися глазами и вывалившемся языком. А над ней стоял человек со свирепым и кровожадным выражением лица, готовый вонзить в голову нож и вилку. Снимок был тонирован в синий цвет, усугубляя устрашающее впечатление, от которого по спине начинали бегать мурашки. Как вы понимаете, такая фотография не могла претендовать на весёлую детскую шутку.+

– Получается, что толчок к написанию романа "Голова профессора Доуэля" был дан ему еще в смоленском детстве. А как он искал сюжеты для своих книг?+

– Я не знаю, к сожалению, как отец находил темы к большинству романов, но о двух он рассказывал сам.+

Так, идея романа "Голова профессора Доуэля" возникла, когда он первый раз лежал в гипсе. Весь его мир ограничивался стенами палаты и расстоянием протянутой руки. Он не мог не только подойти к окну и выглянуть на улицу, ему было не достать даже пальцев собственной ноги!.. А однажды, когда ему на нос села муха, он вдруг подумал о том, что если бы у него было только одна голова, он не смог бы прогнать даже эту муху… И хотя роман "Голова профессора Доуэля" была написана много лет спустя, в нём ожила муха, севшая на нос отрезанной головы.+

А идея романа "Человек-амфибия" была позаимствована из короткой газетной заметки, в которой говорилось о суде над доктором Сальватором, который делал операции больным детям. Благодаря этим операциям суставы становились более подвижными. Но Сальватора обвиняли в том, что он своим хирургическим вмешательством искажает образ, данный Богом.+

– Говорят, что талантливый человек талантлив во всем. Судя по вашим рассказам это в полной мере относится и к Беляеву? +

– Безусловно. Отец играл на рояле и на скрипке (один сезон играл даже в оркестре цирка), хорошо рисовал, лепил. Изначально он выбрал специальность юриста, но, несмотря на успешно выигрываемые дела и приобретённую известность хорошего адвоката в Смоленске, очень скоро почувствовал, что это не его стезя.+

Вообще с самого детства он очень любил театр. В юности собрал любительскую труппу. Под его руководством часто устраивались домашние спектакли. Отец был и драматургом, и режиссером, и артистом. Перевоплощался он молниеносно. И роли играл любые, даже женские.+

Смоленск в те времена был невелик, и скоро весь город знал о театре Беляева. Постепенно домашний театр стал выступать то у одних знакомых, то у других. А потом пытались гастролировать в других городах. В те времена не требовалось особых разрешений на выступления. Каждый, кто хотел, мог арендовать помещение и ставить свои спектакли. Успех не всегда сопутствовал труппе, театр прогорал, и артистам не хватало денег даже на обратный путь. Домой возвращались по шпалам железной дороги. Но деньги не были самоцелью. Главное было играть. И друзья вновь и вновь отправлялись на гастроли. Позже они стали играть в Смоленском Народном Доме.+

Однажды во время приезда в Смоленск столичной труппы под руководством К. Станиславского, отец заменил заболевшего артиста в нескольких спектаклях. Успех был таким, что Станиславский предложил ему остаться в труппе, но Александр Романович почему-то отказался.+

Как-то мне прислали старую журнальную заметку, где говорилось, что 17 февраля 1913 года на сцене Благородного собрания в Смоленске был поставлен любительский спектакль – детская опера-сказка "Спящая царевна". Роль злой волшебницы сыграла гимназистка Маша Гольдина – впоследствии выдающаяся певица Мария Гольдина, а постановщиком оперы был молодой смоленский адвокат Александр Беляев.+

А еще отец практически всю жизнь писал стихи. Обычно по поводу каких-то домашних событий или чьих-то дней рождения. Стихи дарились и терялись. У нас сохранилась только одна рукописная книжица с рисунками и акростихами, посвящёнными маме.+

У него был удивительный дар привлекать к себе людей. Когда он жил один, то часто устраивал у себя вечера, на которых был главным действующим лицом – декламировал, играл на рояле. Заболев и оказавшись в вынужденной изоляции, отец испытывал недостаток общения и всегда радовался любому посетителю. Его привлекали люди с интересной судьбой, их увлечения и необычные изобретения.+

Перед самой войной из одесской киностудии приехал кинорежиссёр Ростовцев, который хотел привлечь ленинградских писателей к работе в кино. Отец предложил ему только что написанный рассказ "Когда погаснет свет". Сюжет понравился, и они вместе стали писать сценарий. Однако из-за войны фильм так и не был снят.+

– Как вы относитесь к инициативе присвоить вашему отцу – Александру Беляеву – звание Почетного гражданина города Смоленска?+

– Мне это, безусловно, очень приятно. И я уверена, что отец достоин этого звания. Ведь как творческая личность он сформировался именно в Смоленске. И уехал из своего родного города только по настоянию врачей из-за тяжелейшей болезни, когда ему было уже за тридцать.   +

Фотографии из архива С.А. Беляевой: +

Александру 10 лет. Со смоленским другом Николаем Высоцким. 1910-е гг. + Николай впоследствии уговорит Александра переехать в Киев.

Смоленская любительская театральная труппа под руководством А.Р.Беляева. Нач. XX века.+

http://smolnarod.ru/politroom/svetlana-be...