В альманахе, начиная со второго номера, был открыт отдел библио, графин, рецензировавший прежде всего книги начинающих авторов Из «молодняковцев» чаще других в нем печатались критики М. Гончару Ю. Гаврук, В. Прибытковский, поэты А. Вечер, А. Мордвилка, Т. Кляштор. ный, прозаики В. Коваль, М. Никонович и др.

Поддержав идею издания филиалом своего печатного органа, К. Кра. пива и Вл. Дубовка написали для первого номера несколько художествен, ных произведений. «Я дал и стихотворения, и рассказы «Веретена», и не. сколько зарисовок, — вспоминал позже Вл. Дубовка. — все под разными фа. милиями, чтобы было больше разнообразия. Одну зарисовку, как помнится, подписал был даже женской фамилией «Анна Оршица», ибо в последний момент увидели, что в журнале не было ни одной женщины».

Конечно, участие Вл. Дубовки в решении организационных вопросов, связанных с созданием Оршанского филиала «Молодняка» и его печатного органа, — явление в художественной культуре социально значимое. Но ведь еще более важным, более значимым, но уже для авторского становления начинающих авторов, являлось поэтическое творчество Вл. Дубовки.

И «до», и «молодняковский» период творчества нашего земляка (Вл. Дубовка родился в 1900 г. в д. Огородники Поставского района) характеризуется появлением целого ряда поэтических сборников («Стремнина» («Строма», 1923), «Тростник» («Трысцё», 1925), «Там, где кипарисы» («Там, дзе кіпарысы») (1925) и др.), выделяющихся и особенностями содержания, и его художественным выражением. (Заметим, что Я. Купала называл Вл. Дубовку одним из наиболее перспективных белорусских поэтов). Привлекательность стихов и поэм Вл. Дубовки для начинающих авторов заключалась, с одной стороны, в эмоциональной образности, возвышенной романтической символике, широкой метафоре-ассоциации, оригинальной рифме; с другой — в постановке актуальных общественных проблем, единении со «старонкай Купалы», искренности разговора с читателем, доверительном тоне, полемической обостренности и проникновении в духовный мир лирического героя.

Там, дзе нізка схіліліся хаты,

Ля ракі, дзе гамоніць аір!

Там, дзе ў пушчы на хвалях кудлатых

Мігацяць Беларусі страі!

77

I

3 громадою агністаю, раптам,

Я -туды накірую свой крок,

I да мэты жыццёвай патраплю!

-«На шчыце ці з шчытом» — вось зарок.

(«Прыпыніла свой голас жалейка»)

Спартанское «на щите или со щитом» убедительно свидетельствует, что Вл. Дубовка не считал себя борцом-о диночкой, а видел неотделимой Е частицей той новой мощной непобедимой советской армии труда и творчества, которая вышла на борьбу с миром отжившим, миром несправедливости и подавления Человека:

I прыйдуцъ повыя на свет наш пакаленні,

Якія будуцъ жыцъ у харастве камун.

Жыццё аддам я хараству тому,

Найдаражэшиаму дам летуценню.

Бо там, за горам/ гадоў, падзеі,

Якія ўзмоцніць праца нашых рук.

За іх -усе цяжары падыму,

За іх супраць розных ліхадзеяў.

(«Вядзі мяне, як вяло ты, сэрца»)

Правда, далеко не все написанное Вл. Дубовкой, стало духовным при-I обретением национальной художественной культуры — просчеты наблюда-I пись там, где поэт «злоупотреблял» узколичностными мотивами в постиже-I вии советской, белорусской действительности, своеобразно относился к ме-Всафорическим построениям. Вульгаризаторы от критики не могли (или не коте л и) понять, что именно лирическое начало позволило Вл. Дубовке пси-иологически глубоко постичь явления жизни, что его «пантеизм», его ин-Иимное, личностное, как и общественное, является общезначимым, общеин-Кересным.

Можно, конечно, упрекнуть поэта в возвеличивании субъективных переживаний, может быть даже перерастании символа в метафору в стихотворении «Осенью, говорят, все жалостные дни»:

1ду вось я, хоцъ вецер моцны дзьме,

Ігліняць пырскі дожджу у аблічча.

I гота ўсё ахутвае мяне...

Однако же дальше все личностное выливается в высокую гражданственность, демонстрацию любви к жизни и родной природе:

Мае сябры! 3 жыццём вітаю вас,

Вітаю з хараством зямелькі роднай.

Такі прыгожы пезвычайны час

Хеш гоніць смутак ваш і жаль нягодны.

Адкулъ да нас каснуўся гэты сум,

Адкуль хвароба панская ўзята?

Уславім найвяіікшую красу,

Якой жыццё аычыны ўсё пранята.

Постоянные нападки, упреки, обвинения привели к тому, что Вл. Ду. бовка в 1930 г. был выслан на 5 лет из Советской Белоруссии, а затем и в Советской России подвергался постоянным судебным преследованиям.

В итоге поэт более 30 лет жил за пределами родной Белоруссии. Но это наступит в 1930-е годы. А в середине и второй половине 20-х годов начинающие авторы с нетерпением ждали появления новых произведений Вл. Дубовки, находя в них ответы на понимание диалектики формы и содержания, истоков и реалий молодой белорусской литературы.

Ждали и читатели стихов и поэм жизнеутверждающих, наполненных : гражданским пафосом, искренностью чувства, гармонией личностного и обще- I ственного. Как, например, в привлекающих внимание строках из поэмы «Круги» (1927):

Сённяшняи бойкі не чулі вякі, гэтакай моцнай не зналі рукі.

Паводкай грознай праймли па зямлі, новы тастамент су свету далі...

Час даганяем ці шчасце свае?

Новую песню складаем-снуём...

Радасць мая — Рэвалюцыі час!

Я ж не магу ў готы час не сказацъ: шчасце мае ужо нават у тым, што я ўдзельнік вяіікіх часін.

Радасць і гора дзячіў папалам: радасць усю на змаганне аддам!

или поэтического сборника «Наля» (1927)

Цаля за цаляй і хвіля за хвіляй мы адыходзім, ткнёмся наперад.

Хто б ён ні быу, — а галоў нам не схіліць. Восъ ужо ў гэта — дык моща я веру!

78

Любы мой браце! — Не мы — дык другія, справа жывая не можа памерці.

Можам і не расцвёўшы загінуць, але не здрадзім ні думцы, ні сэрцу.

Примечательно то, что Вл. Дубовка внутренне понимал необратимость развития советского общества, а поэтому каждый последующий поэтический сборник доносил до читателя новые авторские подходы, новые результаты поисков, новые образы, рожденные ассоциативным мышлением поэта.

Если в домолодняковском сборнике стихов «Стремнина» («Строма», 1923) заметна определенная зависимость от традиции и купаловских мотивов и интонаций (искусственную прививку своих стихов купаловским ощущал и сам поэт), то в последующих книгах «Трысцё» (1925), «Сгесіо» (1926), «Наля» (1927) прослеживается совершенно откровенное и обостренное внимание поэта к обновленческим процессам («А такое ж навакол святло, хара-ство, от як быццам вясной. Моцным подыхам жыцця узварушана сёння зям-ля»), повышенный интерес к индивидуальному в человеке, показ этого индивидуального через сочетание общественно значимого и поэтически-интимного, лирического, эмоционального. Как, к примеру, в стихотворении «Зацветай, заря на небосклоне»:

А вось радасць, што цвіце над краем,

У юнацкіх сэрцах не замоўкне.

Яна з воч свіціцца светла-сініх,

Яна з воч свіціцца васільковых,

Іў вачах не згасне, не застыне,

Адгукнецца ў задушэўных словах.

И, конечно же, образцом для «молодняковцев» были стихи Вл. Дубовки, в которых осмысливались темы общественно-гражданской значимости, в пер-8 вую очередь, Родины, ее исторической судьбы, ее будущего. Особую окраску Л таким стихотворениям придавало оформление ее в мягкие лирические тона:

V Iрадасьць ад зор палілася на дол,

Праменьнем спавітая радасць.

3 над-хмарнага мора, з над-хмарных садоў

Някупленае — не прадасца...

1* * *

У песнях я-на Беларусь малюся,

Як моліцца ля возера трысцё.

Матулі спеў, шматмілая старонка,

Купалы край, край чарауніц, дзяўчат.

Начинающие авторы учились на первооткрытиях Вл. Дубовки в облаД ти творчества для детей и юношества, особенно в период его редакторстн! журнала «Звязда», а затем «Белорусский пионер». Особой популярность*! пользовались стихотворные сказки Вл. Дубовки «Музьпсант-волшебникЗ («Музыкант-чарадзейнік») и «Золотое дно» (Залатое дно»), лейтмотивом ко! торых выступало творческое сказочное понимание — узнать от солнца, где^ хранятся причины несправедливости в этом мире, как найти правду и силу! которые уничтожают угнетателей. Вот, оно, обращение к Солнцу:

Над намі скрозь князі, паны,

Для іх — закон, яны -улада.

Дакулъмуць панаваць яны?

Ты толькі дацъ і можаги раду.

Но вернемся в год 1925. Именно тогда Вл. Дубовкой было написан< поистине знаковое стихотворение «О Беларусь, шиповник алый» («О Беларусь, мая шыпшына») . Будет еще ни одно стихотворение патриотического звучания, но именно в стихотворении «О Беларусь...» наиболее глубоко проявилась диалектика революционного и национально-патриотического и лирического, граждански-значимого и личностно-эмоционального, поэтиче-ски-ассоциативного и конкретно-образного, «зовущая в коммуну света, чтоб радость всюду расцвела»:

О Беларусь, мая шытиына,

Зялёны ліст, чырвоны цвет!

У ветры дзікім не загінеш,

Чарнобылем не зарасцеги.

Пялёсткамі тваімі стану,

На дзіды сэрца накалю.

Тваіх вачэй, — пад колер сталі,

-Праменне яснае люблю.

Ніколі пройме з дзікім ветрам

Не развіваць дзявочых кос.

Імкнешся да Камуны Свету,

Каб радасць красавала скрозь.

В 1920-х гг. белорусский композитор М. Равенский па слова стихотворения «О Беларусь...» написал] вокальную четырехголосную фугу (музыкальное произведение, основанное на многоразовом имита-1 ционном проведении в разных голосах одной, реже двух и более тем по определенному тонально-1 гармоническому плану. — А.Р., Ю.Р.).

80 ~

Сплавляя воедино патриотизм и лирику, историю и веру в будущее, новаторский поиск и верность национальным литературным традициям, Вл. Дубов-ка ориентировал «молодняковцев» на умение донести до читателя собственное авторитетное понимание происходящих процессов, раскованность ассоциативного мышления, выработку собственного творческого стиля и высокую культуру поэтического слова. Может быть поэтому подготовленная Вл. Дубовкой в 1929 г. к печати поэма «Штурмуйте будущего аванпосты!» была напечатана лишь в 1965 г. Мужественный талант Вл. Дубовки находил дорогу к сердцу читателя, к голосу поэта прислушивались многие из начинающих поэтов, особенно беспокойные, ищущие, для которых искусство было прежде всего поиском. Для них Вл. Дубовка был и образцом, и кумиром.

Отметим и такой, на наш взгляд, весьма примечательный факт. Вл. Дубовка был одним из первых аналитиков формально-художественных исканий в молодняковской поэзии. Выступая на I Всебелорусском съезде «Молодняка» (ноябрь 1925 г.), он подчеркнул*: «Вольны верш — дольнік -паўзнікі чаргаваліся адзіп за адным, паступова змяняючыся, атрымліваючы, я б сказаў, беларускую афарбоўку. У гэты час пануючыя метры — вольны верш, паўзнікі на падставе (пераважна) анапестаў і невялікая частка класічных размераў. Гэтыя апошнія вар’іруюцца з дапамогаю іпастас (замена аднаго размеру другім), страфічнай пабудовы і пераносу частак сказа з аднаго радка ў другі». Говоря о привлекательности стиха, Вл. Дубовка отмечает: «Усе прыёмы мілагучнасці можна знайсці прыгожа перавітымі ў І маладнякоўскіх творах (анафара, эпіфара... і г.д.)». Достижением в творчестве молодняковцев, по Вл. Дубовке, был и отход начинающих поэтов от ^.глагольной рифмы и ориентация стиха на народное белорусское творчество, в котором есть «рыфмоўка на дысанансы, што ўведзена ў расійскай ® літаратуры сімвалістамі і пашырана імажыністамі». По мнению Вл. Дубовки, употребление неполной рифмы, разных созвучностей в виде ассонансов и аллитераций, безусловно, обогатило белорусскую литературу оригиналь-Жностью, свежестью и новой музыкальностью, более связанными со своей Я современностью, чем старые формы стихосложения.

Лучше других, на наш взгляд, о значении творчества Вл. Дубовки для ^•белорусской поэзии 20-х годов XX в. высказался Народный поэт Беларуси П. Глебка. По его мнению, Вл. Дубовка был «одним из самых заметных белорусских поэтов 20-х годов. Под его значительным влиянием входили в ли-*: тературу многие молодые поэты того времени, начиная от автора этих строк (П. Глебки. — А.Р., Ю.Р.) и включая такого самобытного и талантливого поэта, как Павлюк Трус».

Текст дается с сохранением особенностей авторского языка Вл. Дубовки (см.: «Савецкая Беларусь». -1925.-25 ноября).

155

Первое стихотворение напечатал в 1925 г. в журнале «Молодой па-1*арь» («Малады араты»). В 1932 г. издал сборник поэзии «Смелее, товарищ» К<Смялей, таварыш»).

Осенью 1931 г. поступил на учебу в Белорусский высший педагогиче-ЬиЙ институт в Минске, занятия в котором совмещал с работой в Белорус-ШсКОм телеграфном агентстве и газете «Рабселькор». В 1933-1934 гг. работал 1 в газете «Чырвоная змена», печатался в «Комсомольской правде», в 1936-^ 1941 гг. — разъездной корреспондент газеты «Звязда».

Активный участник Великой Отечественной войны. Демобилизовавшись из Советской Армии, работал в газетах «Звязда», «Літаратура і мастац-Етва», Союзе писателей БССР.

Умер и похоронен в Минске.

****

В своем полном объеме этот вывод будет не совсем точным. Имя Ю. Витьбича упоминалось тогда, гда речь шла о предательстве отдельных писателей, в годы Великой Отечественной войны сотруд-авпшх с оккупантами, а впоследствии эмигрировавших в США. Появились и публикации, в кото-Ю. Витьбичу отказывали в литературном мастерстве, по сути ставили крест на его творчестве «Не вам беларусамі звацца» // Литературная газета. — 1966. -22 октября

Особое место в художественной жизни Витебщины довоенных лет Принадлежит писателю Юрке Витьбичу ■(настоящее имя Георгий Щербаков) (1905—

1975), имя которого в 30-е годы часто встречается на страницах белорусских газет и (журналов рядом с именами П. Бровки,

|М. Лынькова, К. Чорного, А. Кулешова,

|Э. Самуйленка, других писателей и поэтов.

ЁОднако, вплоть до начала 90-х годов XX в.

|(о нем писали Б. Саченко, Л. Юревич,

ІГ. Стукалич, Л. Прончак) Юрка Витьбич в литературоведческих работах практически Все упоминался . А ведь он стоял у истоков Велорусской исторической прозы, придавал Вюлыное значение художественно-щраеведческой литературе и, как пишет ЬА. Мартинович, «во многом обгонял свое тремя, благодаря художественной интуиции Кыл способен смотреть далеко вперед»

ВМарціновіч А. Дзе ж ты, храм праўды? — ИМн., 1996.-С. 153).

Детские и отроческие годы Ю. Витьбич провел в семье родителей I в г. Велиже (в то время входил в состав Витебского повета Витебской гу-Кернии). Окончил педагогический техникум, служил в Красной Армии, ра-Котал на стройках и предприятиях Москвы. В начале 30-х годов вернулся

в Витебск. Активно сотрудничал с журналами «Узвышша» и «Полымя рэвалюцыі», принимал участие в работе литературного объединения «Уз-вьпнша», возглавлял витебскую, гомельскую, белостокскую экспедиции по учету и охране памятников истории и искусства, вместе с другими авторами работал над созданием истории витебских, гомельских, борисовских фабрик и заводов. В 1939 г. стал членом Союза Советских писателей Белоруссии (жена Ю. Витьбича Г. С тук ал и ч вспоминает, что любовь к истории будущему писателю привил ее отец Иван Кондратьевич Кондратьев, заведующий Велижским городским архивом).

Свой первый рассказ «Жаўнер Юрка Загар» Ю. Витьбич напечатал в двухнедельной странице «На Белоруссии», являющейся приложением к общероссийской газете «Гудок» (№ 57, 23 марта 1929 г.). Правда, сам писатель начало творческой деятельности связывает с публикацией рассказа «Млынарова рука» в 9-10 номерах журнала «Узвышша» за 1929 г. Мы же вспомнили «Жаўнера...» по следующей причине. Во-первых, в этом рассказе намечается та литературная стезя, которую выбирает для себя молодой автор и, во-вторых, становится заметной та языковая эквилибристика, которая впоследствии станет предметом острой литературной критики. (Кстати, в письме будущему поэту П. Глебке Витьбич признается: «Не ведаю, наколькі мая мова (і наогул — ці існуе яшчэ мова Віцьбіча?) вычурная, кніжная, некалькі архаічная, бо дрэннае веданне жывой мовы не дае мне крытэрыя ў гэтым стасунку» (Лісты Юркі Віцьбіча да Пятра Глебкі // Мала-досць. — 1998. -№ 3).

Тем не менее именно этим рассказом Ю. Витьбич открыл свой первый прозаический сборник «Смерть Ирмы Лайминг», изданный БелГизом в 1932 г. Думается, сделано это было вполне сознательно — в рассказах, включенных в сборник («Крик Габриэля Кавки», «Смерть Ирмы Лайминг», «Ветры западные»), Юрка Витьбич пошел по заявленному в первом рассказе творческому пути: попытался постичь сущность духовных и душевных изменений личности, попавшей под не совсем понятную идеологию нового общества. С одной стороны, это почти прочитанная по-своему теория Пролеткульта («...Сожжем Рафаэля!..») и подкрепленная личностными эмоциональными оценками автора («У бакавой галярэі зрывалі са сцен сямейныя партрэты рыцараў і пекных паненак у гарнітурах і зачосках сярэднявечнае Полыпчы, талачылі іх ботамі ў шкумаццё, рвалі шаўковыя крывавай чырванні брусельскія заслоны, разгарнулі сякерамі старыя сямейныя клявікорды і струны, што калісць нараджалі паланезы, у якіх дзіўна перапляталіся і журба па старой Польпгчы, і каханне да радзімага люду, рваліся і, аганзуючы, спявалі апошнюю лебядзіную песню старых клавікордаў»). Натурализм автора особенно заметен, если обратиться к описанию погромных действий одной из героинь — бабки Мальгретты: «Яна па-чала біць кійком па струхнелым генеральскім мундзіре, які рассыпаўся пы-

156

, і ордэны, падскокваючы, правальваліся праз рэбра ў пустую ^рожніцу».

Авторская позиция Ю. Витьбича зафиксированная в первом рассказе, будто невидимая ниточка, высвечивает жизненную позицию других геев первого сборника, особенно Ирмы Лайминг — не врага Советской Бело-уссии, но человека метущегося, думающего и в итоге ... ушедшего из жиз-

і со своими раздумьями и психологическими взрывами.

Он был активным литератором, думающим о развитии белорусской ху-жественной культуры, следил за достижениями коллег по перу, высказывал ои суждения и оценки современному ему литературному процессу. Вот, к имеру, несколько ссылок на переписку Ю. Витьбича с Петром Глебкой:

| — письмо от 14 апреля 1933 г.: «Анэгды прыехаў з Віцебску, дзе наёміўся асабова з Ушаковым, Люгоўскім і Жалезьняком... Надзвычай авыя і здольныя хлопцы, з якімі вырашыў 1001 пытанне...»;

— письмо от 25 августа 1933 г.: «Артыкул Бандарынай выклікае адзіны глаз — некаторая затрымка з менструацыяй шкодна адбілася на разум о -працы, і статая дзяўчына пачала з пяціпудовай грацыяй юрыць... нават з

'ытыкамі» ;

— письмо от 22 октября 1933 г Л «Хочацца пагаварыць з Вамі наконт екаторых віцеблян. Кагадзе чытаў у “ЛіМе” артьпсул Ушакова аб сутнасці належнай увагі з боку літкрытыкаў да маладых пісьменнікаў. Ар-“,ул добры І патрэбны, бо наш Аргкамітэт раскачваецца ў гэтым стасунку,

(выбачайце за вульгарнасць) у старога каня пэўная зброя. Найлепшым рыкладам неабходнасці большай чуласці да маладых і з’яўляецца сам аўтар ртыкулу. Неяк віцебскі кучар — Васілёнак адзначыў у “ЛіМе” як дасягненне (нават артыкул мае загаловак “нашы творчыя дасягненні”) тое, што Ушакоў ,выдае чацьверты зборнік сваіх твораў, з якіх тры прыпадае на апошні год”, разумела спрэчна такое ўзважванне творчых посьпехаў на пуды паперы, і осыць тут толькі прыгадаць словы М. Горкага наконт Бязыменскага — яны лып чым добра кваліфікуюць і гэтае “дасягненне”. Паэт ведае чыгунку, , магчыма з беларускіх пісьменнікаў ведае яе Шьшклер, але якой часамі ескаляровай атрымоўваецца яна ў яго, дзякуючы няўменьню яшчэ -розніваць адзначанае ад выпадковага — агулыпчына, павярхоўнасць. Анд-эй Ушакоў добра пачаў пісаць, а апошнім часам неяк спыніўся і не расьце,

о нельга ж лічьшь яшчэ за рост нават 24-ы зборнік твораў з супервоклад-ай. Яго абганяе Жалязьняк, які, на маю думку, самы моцны з віцебскіх ‘сьменнікаў. У яго адч>ъаецца і своеасаблівасць, чаго няма дагэтуль у ^Ушакова. Зайздрошчу ягонай мове, падыходу да тэмы. Спатыкаюцца часам

В письме от 28 сентября Ю. Витьбич сменит свою оценку и скажет, что она «нашла себя именно как по-са».

Приводится на языке оригинала.

157

добрыя рэчы ў Люгоўскага. Што датычыцца Мазуркевіча і Жыткевіча, ды**» наогул ня ведаю, што да іх датычыцца — толькі не літаратура»:

— письмо от 27 октября 1933 г.: «Тяжело сегодня Ходыке и Ковалю -креіше сочувствую им. Первый очень субъективен для объективных тем, ц здесь нет еще полного соответствия между субъектом и объектом. У другоі жизнь выбивает из-под ног всю его более раннюю, пронизанную господство^ земли над человеком тематику. Их своеобразие, их талант здесь против нихй И здесь же: «Интересуюсь, досылают ли что-нибудь витебские парни в журн* лы и судьба этих посланий. Спрашиваю в связи с их многочисленными за по-I следнее время статьями в газетах, касающихся работы филиала ССП». (ЛістіЯ Юркі Віцьбіча да Пятра Глебкі // Полымя. — 1998. — № 2. — С. 205).

В литературной жизни Витебщины 30-х годов XX в. Ю. Витьбич не 2 только автор с собственным прозаическо-лингвистическим выражением™ Это и человек, деятельность которого внутренне согласовывалась с общеЩ союзной и белорусской писательской организацией. В подтверждение — еще 1 одно обращение к письмам к П. Глебке. Первое датировано 15 апреля* 1934 г.: «Очень интересует съезд ССПБ. Почему-то не верю, чтобы меня ! приняли даже в кандидаты». На этом съезде его действительно не приняли Я СП. Это произойдет позже...

У нас мало говорят об этом. Но, может быть, именно Ю. Витьбич сыг-Я рал определенную роль в поддержке жизнетворческой деятельности витеб-тВ ского художника Юделя Пэна, влачившего в 30-е годы нищенское сущест-Щ вование.

В письме к П. Глебке, датированном 28 сентября 1933 г., он описывает это нищенство. Вот он, пример того, насколько можно быть внимательным к I человеческим невзгодам:

«Р.8. Прашу Вашай парады ў наступным. У Віцебску жыве народны» мастак Пэн. У дзеда няма асабовага жыцьця — дзесьці за машонкамза калбейніка з выразам абсалютнай прызначанасьці на твары прытуліўсяЯ спартанскі ложак. на падваконьні. побач з палітрай і крэйдай — 2 цыбуліны і С 200 гр. хлеба. 3 сьцен яго чатырох пакойчыкаў глядзіць уважліва на глядача Щ старое беларускае мястэчка — Віцебскі Пескавацік (мястэчка, якое трапіла ў | губернскі Віцебск), Янавічы, Веліж, Сураж, Парьгчы і г.д. А глядачоў гэтых, 1 з якіх дзед не бярэ ніякой платы і перад якімі кожную хвіліну ўдзень і амаль 1 што ўначы адчынены дзьверы, шмат — у пераважнасці моладзь. Магчыма, Я дзед любіць моладзь, таму што ў яго няма сям’і і ён самотны разам са сваімі ■ калбейнікамі, шайвецамі, бал-мылохэс, дробнымі гандлярамі, баггагуламі і 1 г.д. Стары Юлі Пэн даў такіх славутых мастакоў, як Сорын (сын Я калбейніка), які зусім нядаўна маляваў у Лёндане партрэт з Георга ангель-Я скага, як колішні сын жабрака з Лёзны, а цяпер сусветна вядомы Марк Ша-И гал, які нядаўна (я бачыў гэты ліст) пісаў:

158

первое, и второе письмо печатаются по тексту оригинала.

159

“Любы мой настаўнік!

Бярыце маю славутую парыскую майстэрню і аддайце мне мой вріцебск”.

Як Шульман, як Грынберг і др. Усё гэта дзеці местачковай бядноты, Іддя якой былі зачьшены дзьверы і дзяржаўных майстэрань, і прыватных Еіайстэрань Рэпіна, Айвазоўскага, Клевера (жыў у Віцебску) і інш. Нядаўна щ[эн атрымаў прапанову праехаць у Лёндан, раней — у Парыж, але ён ніколі : ЛЯ здолее спакінуць шайвецаў дзеля Георгаў ангельскіх і парыжскіх курв. ■Сёньня дзед літаральна галадуе (трэба адзначыць, што ён гэта дбайна, як Ьамсунаўскі гэрой, захоўвае, але дрэнна), ходзіць у абшарпаным паліто і ■нейкіх стопках. Ён як народны мастак атрымоўвае 250 руб. у месяц, і гэтага Ьосыць для абывацеля, а не для мастака, якога цікавіць пэўная літаратура, Ькому патрэбны натуршчьпсі, фарбы, палотны. Мне здаецца, што становішча ІПэна на-сёння пэўнае дыскрэдытаваньне сучаснасьці, і дайце параду, Ьав. Глебка, як узварухнуць афіцыйную мастацкую багну, як мабілізаваць | (праз друк гэта зрабіць нелъга) савецкую грамадзкую думку вакол гэтага пы-ітання. Магчыма, патрэбна ператварьщь яго квартьфу ў мастацкую галерэю з ріэўным % на карысць гаспадара, магчыма, патрэбна павялічыць пэнсію да 1600—700 руб., магчыма, патрэбны заказы ад дзяржаўных устаноў, я не ведаю, ■гэта. на маю думку, місія кампэтэнтнага таварыша, які мае выехаць з Менску ўВіцебск. Я толькі, акрамя жабрацкага становішча Юлія Пэна, ведаю, што на Кгэтым становішчы ворагі сёньняшняга будуюць (у чым у мяне быў вьшадак Шераканацца) надзвычай дрэнныя рэчы. Парайце, калі ласка, што зрабіць»*.

О том, что просьба Ю. Витьбича не осталась без внимания Петра Глеб-; ки свидетельствует письмо в его адрес, датированное 22 октября 1933 г.:

«Дарагі тав. Глебка!

Вельмі шкадую, што не давялося разам з вамі трапіць да Ю.М. Пэна, і шельмі рад, што Ваш артыкул і вашы захады перад СНК і ЦК прымацуюць кда дзеда належную ўвагу грамадзкасці і палепшаць яго становішча наогул».

Не все однако было радостным и беззаботным. На общем собрании Минской писательской организации 11 декабря 1933 г. с докладом «Классо-Іівая борьба на языковедческом фронте и реформа правописания белорусско-Гго языка» выступил известный «борец» за чистоту пролетарских идей |гД. Александрович. Вот его пассаж в сторону творчества Ю. Витьбича: | <<...сродкамі архаічнай, штучнай мовы, мовы, ад якой нясе пахам сярэдневя-»овых палацаў, працягваецца выразная дваранска-нацыяналістычная сут-Шасць... У яго аповесці “Лшоно Габоо Бійрушалайм”.., зробленай на Вфэйскім “матэрыяле”, асабліва выразна працягваюцца ад пачатку да канца, »ста, слова за словам, нацыяналістычныя сіянісцкія, клерьпсальна-Вістычныя ідэі. Слёзы па яўрэйскай “патрыярхальнай самабытнасці”

і беспрасветнасці разліты па ўсіх старонках аповесці...» (Цйт. До. Марціновіч А. Дзе ж ты, храм праўды? — Мн., 1996. — 168 с.).

Еще один критик М. Климкович обвиняет Ю. Витьбича в более «смертных» грехах. В статье «На страже большевистского интернациона. лизма» он сожалеет о том, что произведения писателя печатались в журнаде «Полымя рэвалюцыі» и что не была вскрыта «перекличка Витьбича с евре^. скими националистами»; в статье «Постановление XVII съезда ВКП(б) и задачи художественной литературы» утверждает, что «сам Витьбич выражает давление на литературный язык враждебных нам слоев классового общества, сам выражает нацдемовское влияние на интеллигенцию»; наконец, в От. четном докладе Оргкомитета Союза советских писателей БССР первому съезду писателей «Литература Советской Белоруссии за 15 лет» тот асе Климкович заявляет совершенно определенно: «Мы должны перед Витьби-чем поставить вопрос: или полное признание своих ошибок и полное разоружение, или Витьбич перестает быть советским писателем».

Пришлось Ю. Витьбичу перестраиваться — к рассказам-однодневкаш^ типа «Поэзия» («Полымя рэвалюцыі». — 1932. — № 3) добавляются «идеолоЯ* гически выдержанные» «Ціхая Руба», «Год», «Янак Гай», «Адносіс», «Курт Лебен аналізуе азот», «Эжэн Дэлякруа», в которых главенствуют надуман-]. ные производственные конфликты, разрешаемые по «классовой схеме», отсутствуют живые, полнокровные характеры. Произведения казенно-.! повседневного содержания составят вторую книгу Ю. Витьбича «Формула! • супраціўлення касцей» (Мн., 1937). Книга, как и следовало ожидать, получила положительную оценку, Ю. Витьбич был рекомендован в члены Союза советских писателей Белоруссии, а на заседании правления Союза писателей в феврале 1941 г. был назван в качестве примера для начинающих авторов. |

Неожиданные коррективы в жизнедеятельность Ю. Витьбича внесла Великая Отечественная война. Он оказался «по ту сторону» баррикад, согласившись из-за обеда в редакции работать сначала в витебской городской!-оккупационной газете, а затем в Минске, в литературно-художественно™ журнале «Узвышша» (из печати не вышло ни одного номера. — А.Р., Ю.Р.). 4

А затем — жизнь в Германии, эмиграция в США. Однако это находится]..; уже за рамками нашего временного исследования.

Завершим размышления о творчестве Ю. Витьбича суждениями символического смысла из рассказа «Мы дойдзем», написанного далеко от Родины: «I мы ідзём далей. Ідзём праз дзень, праз ноч. Ідзём і ўзімку і ўлеткуйі Ідзём і ў навальніцу і ў спякоту. Мы цягнем з сабой у сціплых хатыляэЯ няўтольны сум, што бялейшы ад Гімалаяў і глыбейшы за АтлантыкуЯ

I ніколі не можа таго стацца, каб мы не дайшлі нарэшце да свае непаўторяаШ любові, да сінявокай Беларусі. Занадта вялікае наша замілаванне ёю і занаДЯ та глыбокая варажнеча да яе ворагаў, каб гэта не здзейснілася. Але я бачу, # нечакана спазма сціснула вам горла і задрыжэлі вашы вусны. На нашых яа-.';

160

г

] беспрасветнасці разліты па ўсіх старонках аповесці...» (Цит. по: І^арціновіч А. Дзе ж ты, храм праўды? — Мн., 1996. — 168 с.).

Еще один критик М. Климкович обвиняет Ю. Витьбича в более «смертных» грехах. В статье «На страже большевистского интернационализма» он сожалеет о том, что произведения писателя печатались в журнале «Полымя рэвалюцыі» и что не была вскрыта «перекличка Витьбича с еврейскими националистами»; в статье «Постановление XVII съезда ВКП(б) и задачи художественной литературы» утверждает, что «сам Витьбич выражает давление на литературный язык враждебных нам слоев классового общества, сам выражает нацдемовское влияние на интеллигенцию»; наконец, в Отчетном докладе Оргкомитета Союза советских писателей БССР первому съезду писателей «Литература Советской Белоруссии за 15 лет» тот же Климкович заявляет совершенно определенно: «Мы должны перед Витьби-чем поставить вопрос: или полное признание своих ошибок и полное разоружение, или Витьбич перестает быть советским писателем».

Пришлось Ю. Витьбичу перестраиваться — к рассказам-однодневкам типа «Поэзия» («Полымя рэвалюцыі». — 1932. — № 3) добавляются «идеологически выдержанные» «Ціхая Руба», «Год», «Янак Гай», «Адносіс», «Курт Лебен аналізуе азот», «Эжэн Дэлякруа», в которых главенствуют надуманные производственные конфликты, разрешаемые по «классовой схеме», отсутствуют живые, полнокровные характеры. Произведения казенноповседневного содержания составят вторую книгу Ю. Витьбича «Формула супраціўлення касцей» (Мн., 1937). Книга, как и следовало ожидать, получила положительную оценку, Ю. Витьбич был рекомендован в члены Союза советских писателей Белоруссии, а на заседании правления Союза писателей в феврале 1941 г. был назван в качестве примера для начинающих авторов.

Неожиданные коррективы в жизнедеятельность Ю. Витьбича внесла Великая Отечественная война. Он оказался «по ту сторону» баррикад, согласившись из-за обеда в редакции работать сначала в витебской городской оккупационной газете, а затем в Минске, в литературно-художественном журнале «Узвышша» (из печати не вышло ни одного номера. — А.Р., Ю.Р.).

А затем — жизнь в Германии, эмиграция в США. Однако это находится уже за рамками нашего временного исследования.

Завершим размышления о творчестве Ю. Витьбича суждениями символического смысла из рассказа «Мы дойдзем», написанного далеко от Родины: «I мы ідзём далей. Ідзём праз дзень, праз ноч. Ідзём і ўзімку і ўлетку. Ідзём і ў навальніцу і ў спякоту. Мы цягнем з сабой у сціплых хатылях няўтольны сум, што бялейшы ад Гімалаяў і глыбейшы за Атлантыку.

ніколі не можа таго стацца, каб мы не дайшлі нарэшце да свае непаўторнае любові, да сінявокай Беларусі. Занадта вялікае наша замілаванне ёю і занад-та глыбокая варажнеча да яе ворагаў, каб гэта не здзейснілася. Але я бачу, як нечакана спазма сціснула вам горла і задрыжэлі вашы вусны. На нашых на-

161

гах кроў, і крывёю сцяк^юць нашы сэрцы. Дык дайце руку і пойдзем далейн Вунь-вунь бачьще там, далёка-далёка, дзе яснейшае неба, зноў сінеюць рэкі} чарнеюць лясы і ўздымаюцца ўзгоркі.

Мы дойдзем! Абавязкова дойдзем!

Пашчасціў нам Божа! Так станься!»

Дойти, к сожалению, до родной Ви-тебщины Юрке Витьбичу не пришлось.

В 1975 г. он умер и похоронен в американском городе Саут-Ривер.

И «Молодняк», и БелАПП активно работали над развитием иноязычной литературы (например, еврейской) . В конце 20-х -30-е годы XX в. среди литераторов становятся известны имена Ц. Долгопольского,

Гр. Релеса, И. Баса, М. Моделя, Г. Каменецкого и других авторов, пишущих на еврейском и белорусском языках.

Придя в литературу в дореволюционное время, добившись через экстернат учительного права, своей активной деятельностью заявляет о себе уроженец г. Городка Цодик Долгопольский (Цодик Львович Долгопольский — псевдоним Городокер)

(1879-1959). У автора так сложилась жизнь, что его просьбы об издании произведений на еврейском языке постоянно где-то «зависали». И только в начале 30-х годов (Ц. Долгопольский был активным сторонником БелАЛПа. — А.Р., Ю.Р.) из печати выходят его книги на еврейском языке: «У открытой калитки» («Каля адчыненай брамы», 1928),

«На советской земле» («На савецкай зямлі»,

1931), «Моим пером» («Маім пяром», 1932),

«Агитпоезд» («Агітцягнік», 1935), роман «Шелк» («Шоўк», 1933) и др.). Умер и похоронен в Санкт-Петербурге.

Зрелым автором в довоенной еврейской литературе Белоруссии выступает уроженец г. Городка Бэр Оршанский (1883-1945),

* Этому активно способствовало развитие любительского литературного творчества в середине и второй половине 20-х годов под руководством опытных еврейских литераторов.

162

чить обстоятельства создания «Энеиды наоборот» и «Тараса на Парнасе». ]3 многочисленных статьях и рецензиях показал наличие связей белорусской литературы с литературами русского, украинского и польского народов.

Неожиданным стало решение И. Басса (в то время он работал доцентом кафедры литературы и журналистики Минской высшей партийной школы. — А.Р., Ю.Р.) в конце 70-х годов эмигрировать за границу. О творческой деятельности И. Басса в эмиграции практически ничего не известно.

Почти забыто и в белорусской, и в еврейской литературе имя поэта Гирши Мордуховича Каменецкого (1893-1957), уроженца д. Чернявка Сенненского повета Могилевской области (ныне Сенненский район Витебской области). В довоенное время издал напечатанные на еврейском языке книгу поэзии «Простой дорогой» («Простай дарогай», 1933), «Стихотворения» («Вершы», 1938), в соавторстве — сборник стихов «Биробиджан» (1939). В 1940 г. в Минске вышла из печати книга Г. Каменецкого «Заказ на молодость» («Заказ на маладосць»).

Пример БелАППовских подходов к литературно-критической деятельности являет творчество уроженца д. Камень Лепельского повета Михаила Модели (Менделя Мовшевича Моделя) (1904-1980). Занимая в 30-е годы руководящие посты в учреждениях культуры и искусства Белоруссии (научный сотрудник Института литературы и искусства АН БССР, начальник территориального отдела Управления по делам искусств при Совете Министров БССР и т.д.), М. Модель в своих статьях и очерках, посвященных, главным образом, белорусскому и еврейскому театрам, придерживался апологетических, вульгарно-социологических взглядов. Драматургические произведения и спектакли по ним оценивал, в основном, с позиций «правильности раскрытия классовой ситуации драматических конфликтов». По форме выглядело для того времени привлекательно. (См., например, Модэль М. Тэ-атральнае мастацтва — на службу інтэрнацыянальнаму выхаванню // Мастац-тва і рэвалюцыя. — 1933. — № 1-2; Драматургію — на службу пралетарскаму інтэрнацыяналізму // Звязда. — 1933. — 18 крас.). А по сути — критика режиссуры, основ театра, игровой ситу ации на сцене и т.п.

Воинственно выступал против произведений белорусской тематики. Предвзятость и субъективность М. Моделя особенно заметны в его оценке пьес «Неистовая» («Апраметная») В. Шашалевича, «Кастусь Калиновский» Е. Мировича, «Скарина, сын из Полоцка» Е. Громыки и др. В послевоенные годы сам подвергался критическим нападкам в прессе, поэтому печатался редко. Умер и похоронен в Минске.

В противовес Бенде, Моделю, Бронштейну и др. позицию объективного критика занимал уроженец Витебска, выпускник Белорусского государственного университета им. В.И. Ленина Петро Хатулев (Петр Федорович Хатулев) (1912-1937). Незаконно репрессирован в ноябре 1936 г., расстрелян в 1937 г. Реабилитирован в 1966 г.

163

Следовало быть поистине мужественным человеком, чтобы в противоД вес таким «мэтрам» БелАППовства. как Бенде, Бронштейн, Лимановский ^ др., в статьях и рецензиях, посвященных анализу творчества А. Александров вича, П. Бровки, Э. Самуйленка, Ю. Таубина, Вл. Ходыки, В. Шаповалова гМ др., выступить против вульгаризаторского подхода к литературе, вживания,? втискивания в «архив революционной «востребованности» (кавычки наши. ^ А.Р., Ю.Р.) многопланового, богатого по содержанию и тематике творчества? белорусского народа.

Сегодня ясно, что его критика «рыцарей от критики», анализирующих каждую букву книжки с точки зрения «мировой революции», в которой нет места «голубым... васильковым глазам» Белоруссии с ее древностью и самобытностью культурного развития, была объективно-научной, но неожиданной, непривычной в те годы. И сразу же появились публикации, обвиняющие П. Ха-тулева в прославлении националистической «васильковой Белоруссии».

Подобные толкования подталкивати П. Хатулева к спасению в эстетическом направлении критики. Хотя и на этом пути он часто ошибался, давал повод к восприятию своей собственной личности как антипода литературного процесса К примеру, анализируя статью М. Пиотуховича посвященную творчеству М. Богдановича, запутался в оценках. Казалось бы, и лирика М. Богдановича, и разумные рассуждения М. Пиотуховича не давали поводов, чтобы разделить творчество М. Богдановича на: а) которое «следует использовать» в белорусской культуре; б) которое «повторяет «задние двери» («зады») белорусского буржуазного национализма, русского и западного символизма» (как говорится, смешат воедино «и блох, и свинок»).

Противоречивая жизнь 30-х годов XX в. (может быть это и можно понять) тем не менее сохранила для современника острую авторскую позицию А. Хатулева — быть объективным в оценке литературного творчества, видеть процесс в его историческом развитии, не искать врагов белорусского культурного развития ХПХ в.

Маленький пример из жизни конца 1920-х годов, имеющий, на наш взгляд, прямое отношение к Витебщине.

Один из героев гражданской войны (его именем названа улица в современном Витебске. — А.Р., Ю.Р.) Витовт Путна в изданной в Москве в 1927 г. книге «К Висле и обратно» приглашал историков, критиков, читателей к откровенному разговору о трагических событиях молодого советского государства: «Я не хотел историю делать прилизанной. Я стремился сделать свою книгу по содержанию и стилю непохожей на обычный тип наших исторических очерков, в которых все гладко, события планомерно развертываются и разумно одно из другого вытекают, и мы, главным образом, показываем себя героями и победителями... Моя работа не является произведением, которое успокаивает. Местами она, быть может, даже проникнута некоторой горечью, но она ближе к настоящей реальности, чем остальные,

164

которые от начала и до конца весьма и однозначно приятны». (Путна В. К Висле и обратно. — М., 1927).

Книга имела прямое отношение в Белоруссии и вызвала (несмотря на небольшой тираж) огромный читательский интерес своей правдивостью (которая в те годы еще была возможна. — А.Р., Ю.Р.). И с помощью критики могла бы помочь читателям в постижении подлинности исторических событий, понимании роли и жизни людей, в них участвующих, наконец, открытости авторов, издательств и публикуемых произведений.

Однако, все это осталось, как говорится, «за кадром». БелАППовский критик И. Барашка не просто не заметил широкого гражданского аспекта, эстетического и человековедческого начала, изложенных непрофессиональным В. Путной (а ведь огромное число страниц касалось белорусских территорий и читателям было бы интересно увидеть общественную, литературную, художественную оценку. — А.Р., Ю.Р.), но упрощенно отнес книгу к т.н. специальной военной литературе.

На любом отрезке человеческого развития индивидууму нужен был пример, показ утверждения позитивного начала в жизни через гуманизм и человеколюбие, видение и утверждение этого начала на примере живущих с ним членов сообщества.

Активные члены Витебского, Полоцкого и Оршанского филиалов «Молодняка», как нам думается, в большинстве своем справились с таким пониманием творчества весьма успешно.

И будет правильно, если в этом потоке среди первых вспомним по-ставчанина Вл. Дубовку. Его поэмы «Круги» («Кругі»), «И алых парусов взвивы...» («I пурпуровых ветразей узвівы...», 1929), «Штурмуйте будущего аванпосты» («Штурмуйце будучыні аванпосты...», 1930) — это не просто своеобразная стихотворная трилогия, это поэтическая диалектика взаимоотношений человека и общества, личного и общественно значимого, национального и интернационального. Поэт, в частности, не только восторженно славил революцию, но и по-философски рассуждал о времени и Человеке, о поиске путей к настоящему счастью, с полемической обостренностью писал о сложных общественно-социальных и человеческих противоречиях на этом пути, о содержании и форме нового искусства, его роли в организации социалистического общежития. Патриотическим звучанием пронизаны статьи Вл. Дубовки, напечатанные в конце 20-х годов в журнале «Узвышша» («О нашем литературном языке», «Проникновенность (мілагучнасць) белорусского языка», «Латинка или кириллица», «Проекты букв для «дз» и «дж» и др.) и посвященные чистоте звучания и печатания произведений на белорусском языке, освобождения его от надуманных, искусственных конструкций. Все вместе взятое как нельзя лучше характеризует личностно-значимое и творческое отношение Вл. Дубовки к классическим традициям белорусской литературы.

165

В упомянутой нами- в предыдущей главе поэме «Круги» стремление ^ Человека к счастливой жизни подается Вл. Дубовкой через использование сказочного сюжета об упорном и настойчивом искателе правды. Главный і герой поэмы «Любопытный» («Цікаўны») в своих неутомимых поисках ответов на волнующие его вопросы доходит до самого Солнца и от него узнает, что люди смогут жить счастливо лишь после уничтожения золотого дна в колодце (уничтожат власть денег. — А.Р., Ю.Р.). Сказочный сюжет, использование фольклорных аллегорий дополняются и наполняются авторскими отступлениями и комментариями, восславляющими красоту жизни, изменениями, происходящими в окружающей поэта действительности. Поэтические представления о счастливом будущем наполнены не абстрактным смыслом, а имеют совершенно конкретный характер, обозначенный очевидными примерами реальной жизни белорусов в середине 20-х годов XX в., сотворцом которой был и сам Вл. Дубовка:

Радасць мая, — Рэвалюцыі час!

Я ж не магу у гэты час не сказаць: шчасце мае ужо нават у тым, што я удзельнік вялікіх часін.

Радасць і гора дзяліў шпалам: радасць у сю на змаганне аддам!

Авторская позиция Вл. Дубовки предельно откровенно сформулирована в заключительных строках поэмы «Круги»:

Здзейсняцца ўсе нашы летуценні,

Знішчыць чалавек прыгоны ў свеце.

Ідучы па шчасце поколениям,

Вы кажыце ўсім:

—Дачей ідзіце!

Поэт остро ощущал противоречия развития, но он также понимал и то, что в этом часто противоречивом переплетении экономики и политики должно быть место для формирования новой художественной культуры, о путях развития которой даже в конце 20-х годов XX в. велись острые дискуссии.

Современница Вл. Дубовки советская писательница Мариэтта Шаги-нян в свое время по данной проблеме высказалась следующим образом: «Культура — это эстафета веков. Всякое творчество, а тем более творчество целого народа, это открытая, а не закрытая функция, она вбирает, всасывает, переваривает, усваивает, накладывает свою печать на результат или достижения самого широкого процесса поглощения и усвоения, — история учит нас, как замкнутые культуры погибали, перегорая в самих себя, а индивиду-

УО "ВГУ им. П.М. Машерова", 2009

Уже тогда он увлекся краеведением. Да так, что посвятил ему всю оставшуюся жизнь. И будь такое звание — «Заслуженный краевед республики» — Михаил Степанович первым бы в Витебске по праву его заслужил. И одним из первых в Белоруссии.

«Вместе с ребятами мы в школе создали историко-краеведческий музей, один из первых и довольно известных в республике, — писал М. С. Рывкин в воспоминаниях. — Мы ходили в походы, ездили на экскурсии, участвовали в туристических слетах и соревнованиях, занимая нередко первые места. Выезжал с учащимися в археологические экспедиции, проводимые старшим научным сотрудником Института археологии АН СССР Л. В. Алексеевым, на раскопки курганов на территории Витебской области (в частности, Друнка). Руководил городским объединением учителей истории. На протяжении ряда лет активно выступал на областных, республиканских и союзных чтениях и конференциях, печатался в сборниках конференций, издававшихся по прочитанным докладам. Избирался научным корреспондентом Научно-исследовательского института педагогики Министерства просвещения БССР по отделу истории и

6

обществоведения, дававшего право на дополнительный месячный отпуск для научной работы и право выезжать в Минск для работы над избранной научной темой».

Все, кто знал Михаила Степановича в эти годы, отлично понимал, что ему уже стали тесны рамки школьной педагогики и что пребывание в качестве школьного учителя — явление временное. Так оно и получилось. После одного из выступлений в Москве М. С. Рывки-ну предложили поступить в аспирантуру Научно-исследовательского института содержания и методов обучения Академии педагогических наук СССР, которую он успешно закончил год спустя (1968 год). Тогда и началась работа над диссертацией. Научным руководителем его был известый историк-методист П. С. Лейбенгруб.

А перед ней были подготовлены и изданы учебные пособия «Из опыта внеклассной краеведческой работы по истории» (М., 1961), «Эстэтычнае выхаванне вучняу у краязнаучай рабоце па псторьп» (Мн., 1963), «Методика обучения истории в средней школе» (М., 1965), «Скарыстанне краязнаучага матэрыялу на уроках псторьй» (Мн., 1967). Последнее из этих пособий — «Вывучэнне псторьй БССР у VI1-У111 класах» (Мн., 1968) — фактически легло в основу диссертации на звание кандидата педагогических наук. Ее тема — «Преподавание истории союзной республики в школьном курсе истории

СССР (на материале УИ-УШ классов школ Белорусской ССР)» -была достаточно актуальна для того времени. Диссертация успешно была защищена 8 января 1971 года в Москве. А свою главную работу в области педагогики- «Вывучэнне псторьп БССР у У11-УИ1 класах»- Михаил Степанович выпустил в минском издательстве «Народная асвета» вторым изданием в 1985 году.

С февраля 1971 года М. С. Рывкин перешел на работу в Витебский пединститут: сначала был старшим преподавателем, а с 1976 года — доцентом. Здесь его научная деятельность не прекращалась, но и велась, так сказать, на два фронта: и в области педагогики, и в краеведении. При том, что со зрением становилось все хуже и хуже. Постепенно приближающаяся слепота не помешала и активной общественной деятельности, которая в последние 30 лет его жизни была неотделима от научной.

Первым общественно значимым событием в его жизни стала деятельность в Белорусском добровольном обществе охраны памятников истории и культуры. К созданию этой организации Михаил Степанович имел прямое отношение. Достаточно сказать, что первый устав этой общественной республиканской организации он писал вместе с такими известными ученым и-археологам и, как Л. Поболь, П. Лысенко, Г. Штыхов [1]. И естественно, что деятельность областного и городского отделений организации тоже не обошлась без него. Когда в 1967 году в Витебске было создано городское отделение, Михаил Степанович стал его председателем, а в областном отделении -руководителем научно-методического совета. Несколько позже и в связи с деятельностью Общества охраны памятников истории и культуры появились некоторые публикации краеведа начала 1970-х годов. Областная газета «Вщебсю рабочы» 7 июля 1972 года опубликовала статью М. Рывкина «У истоков древнего Витебска». В ней автор рассказал о начале работы в Витебске очередной археологической экспедиции Института истории АН БССР, которой руководил старший научный сотрудник, кандидат исторических наук Г. Штыхов. Эти раскопки, как и предыдущие, проходили на территории так называемого Нижнего замка. Основной раскоп был сделан на площади около 300 квадратных метров, где толщина культурного слоя была не менее четырех метров. Хоть работы еще не были закончены, автор рассказал о наиболее интересных находках.

Своеобразным продолжением этой публикации стала статья «Улиц каменная книга» («Вщебсю рабочы», 13 июня 1973 года), в

8

которой речь шла о появлении в древнем Витебске первых улиц, проектных планах их развития, о застройке города и т. д. Если учесть, что к тому времени подобных статей почти не было, то станет понятным, какой интерес вызвала она в городе.

В это же время М. С. Рывкин поддерживал предложение минских архитекторов о полной реставрации одного из самых замечательных памятников архитектуры Витебска — городской ратуши. Построенная в 1775 году, она в 1911 году изменила свой внешний вид: над двухэтажным главным корпусом был надстроен третий этаж, закрыта нижняя часть башни. Минчане предлагали снять надстройку и вернуть к первоначальному виду верх башни и т. д. Это предложение было неоднозначно принято в городе. Были его сторонники, но значительное большинство (автор этих строк в том числе) выступили против изменения

9

торой прошли в Витебске. К юбилею города, с которым у нее было столько связано, Лидия Алексеевна решила сделать ему подарок: написать цикл новелл, связанных с его историей. Предполагалось, что городское руководство само «пробьет» издание этой книги в ка-ком-нибудь белорусском издательстве. В результате в план издательства «Беларусь» на 1974 год попала книга с тенденциозным и не соответствующим исторической правде названием «Витьбичи» [8]. Поскольку тему своей будущей книги Л. А. Обухова совершенно не знала (а в течение продолжительного времени кропотливо ее изучать тоже не государево дело), то она попросила, чтобы ей назначили помощника. Им вызвался быть Михаил Степанович. Он не только подсказывал ей сюжеты для новелл, но и подбирал необходимый исторический материал. Знаю об этом точно потому, что, прежде чем что-то советовать или подбирать своей подшефной, Михаил Степанович обязательно звонил мне (допускаю, что и не только мне!), спрашивал мое мнение. Сама же писательница несколько месяцев прожила в гостиничном номере санатория «Летцы», куда ее добровольный помощник ездил, как мне кажется, как на службу. В изданной

12

книге «Витьбичи» (Мн, 1974) помощь М. С. Рывкина, правда, отмечена. Сам же Михаил Степанович подготовил для книги часть научного комментария (другую часть — Л. В. Алексеев).

С тех пор дружбу с Л. А. Обуховой М. С. Рывкин никогда не прекращал. А когда же писательнице исполнилось 60 лет, он опубликовал в газете «Вщебсю рабочы» (17 августа 1982 года) интервью с ней «Родина моей души». В нем рассказ не только о творческом пути писательницы и ее ближайших планах, но и воспоминания о детстве, юности, прошедших в Витебске, отношении к этому городу, о котором красноречиво говорит название интервью. Перу М. С. Рывкина принадлежит и некролог о Л. А. Обуховой, умершей в конце апреля 1991 года. Неудивительно, что в личном архиве М. С. Рывкина сохранилось много писем этой писательницы. И, впрочем, не только ее. Полагаю, что и их следует опубликовать в отдельной книге.

Судьба, кстати, неоднократно сводила Михаила Степановича с известными людьми, учеными. Так, например, в 1982 году он встречался в Переделкино с Ираклием Луарсабовичем Андрониковым

13

Примечания.

1. Поболь Леонид Давыдович (р. 1924) — белорусский археолог. Доктор исторических наук (1978), профессор (1990). Закончил БГУ (1951). С 1958 г. — сотрудник Института истории АН БССР. С 1970 г. — заведующий сектором, с 1980 г. — заведующий отделом археологии, в 1986-1991 гг. — отделом археологии первобытного общества, с 1991 г. — ведущий научный сотрудник, с 1997 г. — хранитель фондов Музея истории Национальной АН Беларуси.

Лысенко Петр Федорович (р. 1931) — белорусский археолог. Доктор исторических наук (1988), профессор (1993). Закончил Минский пединститут (1953). С 1964 г. — в Институте истории Национальной Академии наук Беларуси (с 1988 г. — заведующий отделом средневековой археологии). Занимался исследованием курганов и древних городов (Брест, Туров, Пинск, Слуцк, Мозырь и др.). Создатель археологического музея «Берестье» в Бресте.

Штыхов Георгий Васильевич (р. 1924) — белорусский археолог. Доктор исторических наук (1983), профессор (1989). Закончил БГУ (1956). С 1962 г. — в Институте истории АН БССР. С 1981 г. — заведующий сектором, в 1988-2000 гг. — заведующий отделом археологии Национальной АН Беларуси. Лауреат Государственной премии Беларуси (1990).

2. Официальная причина — ветхость. Будто бы ветхие здания нельзя отремонтировать. Лучший пример тому — здание нынешнего управления культуры горисполкома на проспекте Фрунзе. Более ветхого здания, чем оно было до ремонта, трудно себе представить. После ремонта же — оно одно из украшений этого уголка Витебска. Причем теперь закон об охране памятников уже не нарушается: перед сносом очередной жертвы ее предварительно исключают из числа охраняемых государством памятников истории и культуры: угодливых перед начальством чиновников всегда хватало. Были они во времена М. С. Рывкина, есть они и сейчас.

У древних городов датировка основания условна и хотя ранее история Витебска отсчитывалась по дате первого летописного упоминания — 1021 годом, но по инициативе М. С. Рывкина учителя истории школы №3, в 1971 году Институт археологии АН СССР одобрил новую условную дату основания 974 год, согласно Витебской летописи.

Кроме того, в 1974 году Витебск готовился отметить тридцатилетие освобождение города от немецко—фашистских захватчиков.

Подготовка к празднованию

Подготовка к знаменательной дате велась несколько лет, каждый житель Витебска должен был безвозмездно отработать 100 часов[1].

К этой дате были сняты хроникально-документальные фильмы «Витебские узоры» и «Город моей судьбы» (о праздновании Тысячелетия), спецвыпуск киножурнала «Советская Белоруссия».

Вышли юбилейные издания: историко-экономический очерк «Витебск», исторические новеллы Л. Обуховой «Витьбичи», «Витебское подполье» Н И Пахомова, Н И Дорофеенко, Н В Дорофеенко (2-е издание); фотоальбомы, набор цветных открыток, буклеты, путеводители. На марках, конвертах, значках изображались трамвай, ратуша, памятник героям Отечественной войны 1812 года и другие знаковые объекты.

Театр имени Я. Коласа открыл сезон премьерой спектакля «Званы Віцебская»[2] по пьесе написанной В Короткевичем специально к этому юбилею.

Городу-юбиляру посвятили музыкальные произведения А Богатырёв («Торжественная увертюра»), М. Фрадкин («Столица областная»), С. Пожлаков, В. Сорокин, И. Дзержинский, Г. Юдин (песни).

Была организована выставка «Витебск в творчестве белорусских художников». Вышел спецномер газеты «Віцебскі рабочы», выпущена юбилейная медаль.

Приуроченные к празднованию объекты

К Тысячелетию был воздвигнут Мемориальный комплекс в честь советских воинов-освободителей, партизан и подпольщиков Витебщины — главное мемориальное сооружение города.

В 1973 году был сдан мост через Витьбу, связавший улицу Гуторовскую с проспектом Фрунзе. В честь Тысячелетия мост назвали «Юбилейный». В том же году была построена гостиница «Витебск».

К дате торжеств были проведены значительные работы по реконструкции и расширению площади Победы, улиц Ленина и Замковой, Московского проспекта.

Проспекту Кирова вернули историческое название Замковая улица, Театральная площадь была переименована в Площадь Тысячелетия. Всего к празднованию 1000-летия Витебска было переименовано 18 улиц и 2 площади, получили названия 7 мостов и 2 путепровода.

Был установлен электронный информатор «Вечерний Витебск».

Построенный в 1976 году пешеходный мост через Витьбу от улицы ЛенинаВ к Кстовской горе также получил название Моста Тысячелетия Витебска. Также с 1970—х годов на стадии проекта существует Парк Тысячелетия, расположенный около Телезавода.

Праздничные мероприятия

30 июня

30 июня состоялось торжественное открытие Мемориала на площади Победы. Первый секретарь обкома КПБ С. М. Шабашов факелом зажег Вечный огонь.

В день открытия мемориала 30 июня 1974 г.

30 июня 1974. Открытие Мемориала на площади Победы. Первый секретарь обкома КПБ С. М. Шабашов с факелом. Рядом генерал армии А. П. Белобородов. Во втором ряду Михельсон, за ним Бирюлин и Райцев

Первый сектетарь обкома КПБ С.М. Шабашов зажигает Вечный огонь. 30 июня 1974 г.

Комсомолец Леонид Воробьев несёт капсулу с письмом ветеранов войны к памятнику. 30 июня 1974 г.

30 — 31 августа

28 августа Указом Президиума Верховного Совета СССР город Витебск был награжден орденом Трудового Красного Знамени за большие успехи достигнутые труженниками города в хозяйственном, культурном строительстве и в связи с 1000-летием.

31 августа в театре им. Я. Коласа состоялось торжественное заседание Витебского горсовета, представителей партийных общественных организаций с участием гостей, на котором первый секретарь ЦК КПБ П. М. Машеров вручивл городу награду. В юбилейных торжествах приняли участие делегации Минска, областных центров БССР, Смоленска, Каунаса, городов УССР, Прибалтики, города-побратима Франкфурта-на-Одере (ГДР), советов ветеранов армий, частей и соединений, участвовавших в освобождении Витебска в годы Великой Отечественной войны. В адрес Витебского горкома КПБ и горисполкома получены приветствия от ЦК КПБ, Президиума Верховного Совета БССР, Совета Министров БССР, горкомов партии и горисполкомов Минска, Ленинграда, Запорожья, областных центров Белоруссии; военачальников А. М. Василевского, И. X. Баграмяна; В. Б. Терешковой, П. У. Бровки, А. В. Богатырёва, 3. И. Азгура.

Состоялись массовые шествия к памятникам и братским могилам советских воинов, партизан и подпольщиков, выступления самодеятельных и спортивно-художественных коллективов, марш парад духовых оркестров, театрализованные представления. Празднование завершилось фейерверком.

Празднование Тысячелетия заложило традицию отмечать в Витебске День города.

На площади Черняховского. Субботник, посвященный подготовке к 1000-летию города. 1974

Княгиня Ольга на праздновании Тысячелетия Витебска в 1974 году

Площадь Тысячелетия. 2013

Юбилейный мост в 2007 году

Мост 1000-летия Витебска. 2010

Парк Тысячелетия Витебска. 2010

Примечания

↑ Официально это был почин «ряда промышленных предприятий и учебных заведений»

↑ «Колокола Витебска»

Источники

Витебск: Энциклопедический справочник. / Гл. редактор И. П. Шамякин. — Мн.: БелСЭ им. П. Бровки, 1988. — 408 с. — 60 000 экз. — ISBN 5-85700-004-1

goo.gl/h9aQoC

Есть подписи к фото из личного архива Иосифа Наумчика, другога сакратара віцебскага гаркама КПБ.

Справа налева: Невядомы; Пятрусь Броўка;

пісьменніца Лідзія Абухава; старшыня аблвыканкама Пётр Яфімавіч Рубіс;

1 -ы нам. старшыні Савета міністраў БССР Уладзімір Фёдаравіч Міцкевіч;

2-і сакратар ЦК КПБ Аляксандр Нічыпаравіч Аксёнаў; 1 -ы сакратар віцебскага

гаркама КПБ Валянцін Васілевіч Міхельсон, 1-ы сакратар ЦК КПБ П. М. Машэраў;

старшыня віцебскага гарвыканкама Валянціна Паўлаўна Вараб'ёва;

Уладзімір Елісеевіч Лабанок; сакратар віцебскага абкама КПБ па сельскай гаспадарцы

Іван Арцёмавіч Шыбека; 1 -ы сакратар Кастрычніцкага райкама

Ганна Нічыпараўна Лявонава; кіраўнік прафсаюзаў Мінін; Сабельнікаў.

Другі рад: Ліўшыц, кіраўнік меліярацыі; генерал-палкоўнік, камандзір Беларускай

ваеннай акругі Міхаіл Мітрафанавіч Зайцаў; нам. старшыні гарвыканкама

Іван Пятровіч Алейнікаў; 1 -ы сакратар Сенненскага райкама КПБ Радзецкі;

1 -ы сакратар Бешанковіцкага райкама КПБ Таран; 1 -ы сакратар віцебскага абкама

КПБ Сяргей Міхайлавіч Шабашоў; у 3-м радзе 6—8-я — дэлегацыя

ад горада Франкфурт-на-Одэры; у 6-м радзе 6-ы справа — Генадзь Бураўкін

По запросу в поисковике нашлось:

— ГА РФ оп.18. Опись дел за 1918-1941 гг.

Дело: Абрамский Павел Иезекиилевич.

Номер дела: 13 Делопроизводственный номер: 12

Рубрика описи — уровень 1: Рубрика описи — уровень 2:

Рубрика описи — уровень 3: Рубрика описи — уровень 4:

Заголовок дела: Абрамский Павел Иезекиилевич.

Крайние даты дела: 22 мая 1922 — 28 октября 1922

Количество листов: 41

-Абрамский Павел Иеэекиилиевич (1867--1933,†Москва,Ново-Девич.кл-ще,2-уч.) [Кипнис С.Е. Новодевий мемориал. М.,1995]

Абрамская Елизавета Моисеевна (1875--1936,†Москва,Ново-Девич.кл-ще,2-уч.) Жена П. Абрамского [Кипнис С.Е. Новодевий мемориал. М.,1995]

-Абрамский Исаак Павлович (1902--1981,†Москва,Ново-Девич.кл-ще,2-уч.) Журналист, отв секр. журнала <Крокодил>, засл. работник культуры РСФСР

Абрамская Анна Абрамовна (1900--1979,†Москва,Ново-Девич.кл-ще,2-уч.) Учительница, жена И. Абрамского

Фото датировано 13 октября 1909 года, Витебск, маленькому Сае -7 лет, папе- 35, а маме-27.

camy

28 сентября 2015 11:59

Интересные факты

один из создателей сатирического журнала "Крокодил"

И.П. Абрамский имел псевдоним — Исаак Амский

Имя: Абрамский, Исаак Павлович (1902, Витебск — ?) — журналист, беллетрист

Псевдонимы: Абраго; Амский, И.; И. А.; Ипа; Ипабр; Исак

География: Место рождения — Витебск, г.

Источники:

• Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей: В 4 т. — Т. 4. — М., 1960. — С. 26

camy

28 сентября 2015 12:04

Оксана Камаева

http://forum.vgd.ru/558/70888/0.htm?a=std...

"Не надо грустить" — так называет свою статью Н.А.Малько (11) и призывает верить, что "это лишь временное молчание, лишь нужный этап в развитии более совершенного живого слова <...>". И редакция во главе с Амским (псевдоним Исаака Абрамского) (12) помещает на последнем развороте журнала наполненный сатирическими фантазиями первый ("и, вероятно, последний") номер газеты "Юный Марсиянин", которая "выходит без бумаги, так как на Марсе бумаги совсем нет, а пишут на заборах". Уже известные нам авторы приобретают звучные "марсианские" имена: Бах-Бах, Гребмель, Нидю, Копвайн. Сообщения с планет Солнечной системы, Большой Медведицы, хроника Губмарса — лишь слегка завуалированное шаржирование и осмеяние окружающей действительности.

Сквозь призму сатиры спор о новом искусстве приобретает иные черты. Оставаясь верным себе, Ю.Копвайн в заметке "Еще о новом искусстве" заявляет, что "прогресс в искусстве создается лишь индивидуальностями, а со смертью прогресса в искусстве, действительно умрет и само искусство". Отказываясь в дальнейшем писать об изобразительном искусстве, автор предоставляет это право тов. Нидю, "который хотя и пописывает по вопросам музыки, но в этом мало, в общем, смыслит".

"Дайте света", — вновь призывает Гребмель, переводя спор в другую плоскость: "Много за последнее время исписано бумаги по вопросу об искусстве. Но читать мы не имеем возможности. Днем мы заняты, а ночью нет керосина <...> Наша задача, задача учащейся молодежи, сознательно определить, какое искусство ценнее, жизненнее, а потом уже стать его сторонником. Но мы сидим во тьме. У нас нет керосина. Дайте-же нам света!"

Реалии "марсианских" буден оказались сильнее земных утопий "Школы и революции". Издание журнала не возобновилось, и ученическая пресса надолго перешла в первобытное состояние стенных газет, листовок, рукописных и устных альманахов. Постепенно затихли и споры о новом искусстве.

http://chagal-vitebsk.com/node/103

https://fantlab.ru/blogarticle49619

Заметим, что на тот момент, в Витебске выходила

только одна газета – официоз «Известия Витебского

губернского совета крестьянских, рабочих,

красноармейских и батрацких депутатов»,

поэтому поле деятельности для критиков было

ограничено. Другая проблема состоит в полноте

сохранившихся комплектов витебских газет –

полного нет ни в одном хранилище и некоторые

номера, вероятно, утрачены. Но все же удалось

выявить публикацию молодого витебского журналиста

Исаака Павловича Абрамского (1902–1981,

псевдоним «Амский») со знаковым названием

«Витебские “будетляне”»30. Позиция и оценки

Абрамского достаточно взвешены, хотя автор и

не был сторонником «левого» искусства, но смог

понять важность происходившего и, критически

высказываясь об «игре» и «заумных» возгласах

актеров, отметил новаторскую сценографию представлений,

к сожалению, оставив нас пребывать

в неведении о подробностях действия [14].

17 марта 1920 года в витебских «Известиях»

было опубликовано «Обращение Уновиса»31, став30

Амский [Абрамский], И. Витебские «будетляне» / И. Амский

[И. П. Абрамский] // Изв. Витеб. губ. совета крест., раб.,

красноарм. и батрацк. деп. – 1920. – № 30. – 10 февр. – С. 4.

31 Обращение «Уновиса» // Изв. Витгубревкома и Губкома

РКП. – 1920. – № 59. – 17 марта. – С. 2.

шее по сути манифестом нового объединения.

Члены Уновиса отрицали необходимость «возобновлять

старое, разбитое пушками Революции»,

ставили перед собой задачу «ниспровержения

старого мира искусств», и построения в «общей

творческой работе» нового мира «утилиратных

форм», совершив «Революцию Театра, Революцию

архитектуры, Революцию музыки».

В редакторском предисловии оговаривалось,

что страницы газеты открыты для дальнейшей

дискуссии: «Решить, кто с нами, кто против нас,

можно, выслушав до конца и увидав результаты

работ всех борющихся сторон».

Однако на протяжении года в прессе не отмечено

проявлений полемики, хотя есть сообщения о

проведении лекций, диспутов, вечеров по вопросам

искусства.

В. А. Шишанов, зам.дир. Витесбкого областного краеведческого музея

https://lib.vsu.by/xmlui/bitstream/handle...

Витеблянин И. Абрамский писал о К. Ротове, иллюстрировавшем первое издание (1940) "Старика Хоттабыча" другого витеблянина, Л. Лагина.

https://sheba.spb.ru/bib/mastera-rotov.htm

В "Крокодиле" и его библиотечке часто печатался тот же Л. Лагин:

***

"Сатирический Чтец-декламатор" 1927г.

armanus (фантлаб)

В сборнике "Сатирический Чтец-декламатор" 1927г. неожиданно обнаружил целый фантастический раздел, "Взгляд в будущее" называется. Небольшой правда — два стишка (Д"Актиль "25 октября 1954 года" с описанием краха последнего на земле капиталистического государства Панамы, и Красное Жало "Аэро-быт", как мужик развозит навоз на каком-то моноплане). Плюс три рассказа — Иван Прутков "Последний из могикан" (это о последнем попе), В.Тоболяков "Сказки старого пионера" и Зощенко "Письма в редакцию". В библиографии только последний текст отражен.

Светлана Мясоедова (витебский архивариус и музейный сотрудник): один из составителей сборника уроженец Витебска, журналист И. Абрамский. А второй составитель Сосновский называет смех лекарством против страха.

***

"Сатирический чтец-декламатор 1917-1925", редактор Л. С. Сосновский, составил И. П. Абрамский, 1927 г., Государственное издательство, Москва-Ленинград, 16 илл. +436 стр.

https://www.vitber.lv/lot/23692

https://coberu.ru/auctions/415415/

https://forums-su.com/viewtopic.php?f=395...

goo.gl/tWtPk7

Мэта дадзенага артыкула – вызначыць дэтэрмінацыю звароту пісьменнікаў да паказу Віцебска,

асаблівасці фарміравання эстэтычнай рэпрэзентацыі горада і гарадскога жыцця пісьменнікамі

Беларусі ХІХ стагоддзя і стварэння віцебскага тэксту.

Беларусь ХІХ стагоддзя была аграрным краем, але, нягледзячы на гэта, гарады адыгрывалі пэўную

ролю ў яго культурным і грамадскім жыцці. Горад заканамерна стаў сферай эстэтычнага

даследавання з боку пісьменнікаў па прычынах сацыякультурных (міграцыйныя працэсы, прыкметны

рост гарадскога насельніцтва, развіццѐ літаратурнага працэсу, пашырэнне дыяпазону мастацкага

асэнсавання і ўзнаўлення рэчаіснасці ў слоўным мастацтве, асобасна-аўтабіяграфічны фактар).

У рабоце “Сімволіка Пецярбурга і праблемы семіѐтыкі горада” Ю. М. Лотман пісаў, што існуюць

“дзве асноўныя сферы гарадской семіѐтыкі: горад як прастора і горад як імя” [1, c. 9]. Горад як

замкнутая прастора ізаморфны дзяржаве, горад як імя рэпрэзентуе прастору, надзеленую

канкрэтнымі характэрнымі прыкметамі. Па прычынах найперш уласна мастацкіх у творчасці

айчынных пісьменнікаў спецыфічна адбіліся гэтыя “дзве асноўныя сферы гарадской семіѐтыкі”.

Творцы ХІХ стагоддзя рабілі першыя крокі па мастацкай рэканструкцыі Віцебска як мастацкай

прасторы. Пісьменнікі тагачаснай Беларусі галоўным чынам адлюстроўвалі Вільню і Полацк, і толькі

часткова Мінск і Віцебск. У якасці менавіта ліцвінскага ці, па сѐнняшняй тэрміналогіі, беларускага

горада імі ўспрымалася старажытная Вільня. І гэта не выпадкова, бо ў часы Вялікага Княства

Літоўскага яна была сталіцай і на працягу доўгага часу выступала ў ролі важнага эканамічнага і

культурнага цэнтра.

Аўтары новай беларускай літаратуры – аб Віцебску. З аўтараў новай беларускай літаратуры

першымі прычыніліся да стварэння віцебскага тэксту ўраджэнцы Віцебшчыны Ян Баршчэўскі і

Тадэвуш Лада-Заблоцкі. Ян Баршчэўскі нарадзіўся на поўначы Беларусі, на тэрыторыі цяперашняй

Расоншчыны. Апавяданне дзясятае “Валасы, якія крычаць на галаве” з яго знакамітага “Шляхціца

Завальні” (1844–1846) часткова ўзнаўляла вобраз Віцебска. Яно рэпрэзентавала горад як дзелавы

цэнтр і месца адпачынку засцянковых шляхціцаў. Жанр твора накладвае адбітак на інтэрпрэтацыю

пэўнай з’явы. У апавяданні мастацкі вобраз месца дзеяння найперш ствараецца сюжэтам,

кампазіцыйнымі элементамі. Віцебск у апавяданні Баршчэўскага паказаны вачамі персанажаўправінцыялаў.

Апавядальнік пан Сівоха перакананы, што ў горадзе чалавек адчувае сябе ўпэўнена

тады, калі мае грошы, знаѐмаму доктару ѐн гаворыць: “З грашыма ў горадзе галадаць не будзем” [2, c.

220]. У маѐмасным плане месцічы багацейшыя за вяскоўцаў. На пытанне доктара, ці не надта дорага

для шляхціца абедаць у карчме, пан Сівоха адказвае: “Не даражэй, чым усюды; а калі крыху і больш

заплацім, дык смачней і паямо; сабе шкадаваць не варта” [2, с. 221]. Гарадскія норавы, паводзіны

наведвальнікаў карчмы пісьменнік падаваў праз успрыманне засцянковых шляхціцаў, што самімі

абставінамі жыцця не прывыклі да марнатраўства: “Заходзім у велізарны пакой, было там некалькі

асобаў, елі, курылі люлькі, смяшылі адзін аднаго, спамінаючы недахопы і дзівацтвы сваіх знаѐмых;

здзекаваліся з усіх, не шануючы ні кабет, ні старых.

Седзячы за сталом, здзіўлена паглядаў я на гэтых шылахвостаў: як яны выхваляліся сваѐй

дасціпнасцю, рагаталі так, што звінелі шкляніцы, і глядзеліся ў люстэрка, не раўнуючы, як дзяўчаты

на выданні” [2, с. 221]. Доктар заўважыў: “Добра часам і ў карчме пабываць. Тут людзі смялей

здымаюць з сябе маскі, і тут найдакладней можна ўбачыць, які хто ѐсць” [2, с. 221]. Горад, як вынікае

з сюжэта твора, адвяргае сентыментальнасць, гарадскія людзі абыякавыя да тых, што знаходзяцца

побач з імі і мае патрэбу ў дапамозе. Няшчаснага Альберта прыязна выслухалі толькі прыезджыя пан

Сівоха і яго знаѐмец доктар. Герой апавядання расказвае пра Віцебск, але пазнавальных

тапаграфічных прыкмет Віцебска ў творы няма, а ѐсць сэнсавая антытэза паміж гарадскім і вясковым

жыццѐм, проціпастаўленне горада вѐсцы на карысць апошняй у плане сацыякультурным, бытавым і

маральным.

У іншым канцэптуальна-мастацкім плане пададзены вобраз Віцебска ў паэме Тадэвуша ЛадыЗаблоцкага

“Ваколіцы Віцебска”. Гэты пісьменнік нарадзіўся на Віцебшчыне, вучыўся ў Віцебску, за

патрыятычныя перакананні быў сасланы на Каўказ. “Ваколіцы Віцебска” паэт, на думку даследчыкаў

літаратуры ХІХ стагоддзя М. В. Хаўстовіча, У. І. Мархеля, пачаў пісаць яшчэ на радзіме, а потым

дапрацоўваў напрыканцы свайго жыцця на Каўказе. У жанравых адносінах свой твор Лада-Заблоцкі

аднѐс да апісальнай паэмы. “Ваколіцы Віцебска” – тыпова рамантычная паэма, споведзь аўтарскай

душы, прасякнутая настальгіяй па радзіме, проціпастаўленнем так званай сучаснасці на чужыне і

мінуўшчыны на радзіме. Лірычны герой твора згадвае былыя часы, свае дзіцячыя і юнацкія гады.

Прынцып кантрасту – адзін з фундаментальных прынцыпаў у паэтыцы рамантыкаў, ѐн пакладзены і ў

аснову “Ваколіц Віцебска”. Для прыкладу, Т. Лада-Заблоцкі проціпастаўляе прыроду Італіі і

паўночнай Беларусі:

А наша поўнач, маці снегу й навальніцаў,

Надзвычай рэдка можна сумных хмар пазбыцца.

Зіма-краса, мароз іскрысты, непагода

Зямлю трымаюць у няволі больш паўгода.

Вясна тут, як прамень нязбыўнае надзеі,

Што блісне і разгоніць сумныя падзеі,

На момант нейкі пачуццѐ зняволіць,

Аднак, як сонная, не задаволіць [3, с. 271].

Лірычнаму герою твора мілей халодны родны край, чым цѐплая Італія.

Матыў падарожжа, дакладней, матыў рэтра-падарожжжа – важны кампазіцыйны элемент паэмы,

які дазваляў пісьменніку ўсебакова адлюстраваць урбаністычны пейзаж. Характэрнымі прыкметамі

віцебскай прасторы аўтар лічыць прыроду і архітэктурныя помнікі. Гарадскую прастору

рэпрэзентуюць рэкі – “срэбная” Дзвіна, “задуменная” Віцьба, “серабрыстая” Лучоса. Дзвіна для паэта

– вызначальны атрыбут роднага краю:

О срэбная Дзвіна! Праз гай цячэш халодны.

Як снег растопіць сонечны прамень лагодны,

Вясна на берагах тваіх найлепш квітнее

І ўся сваѐй чароўнасцю вакол яснее.

О як жа я любіў дзіцѐм у час калішні

Гуляць сярод тваіх лугоў, лясоў зацішных

І слухаць хвалі шум, нібыта песню няні,

Суцішваў сэрца неспакой, дум хваляванні,

Ці, быццам варажба, душы мае пагоднай

Наводзіў сум якісьці ў цішыні лагоднай [3, с. 271].

Лірычны герой знаходзіць гармонію ў свеце прыроды, душой адпачывае на маляўнічых берагах

ракі незабыўнага юнацтва:

На беразе Дзвіны прыходзіць спакаенне:

Калі ахвяра ты жыццѐвай навальніцы,

Калі твая надзея ўжо не можа збыцца,

Калі душу тваю нясцерпны боль падточыць,

І горкая сляза твой ясны зрок азмрочыць,

Хадзі сюды! Прысядзьма тут у ціхім ценю,

Тут мо пакінуць нас і болі і ўтрапенні… [3, с. 271].

Знаходзячыся на Каўказе, паэт зайздросціў землякам:

Шчаслівы, хто насупраць лѐсам злым, варожым

На беразе тваім, Дзвіна, заплакаць можа [3, с. 285].

Віцьба для лірычнага героя – прамаці горада, якая дала яму назву і была сведкай многіх

гістарычных падзей. Ваколіцы Юркоўшчыны, аздобленыя ракой, стваралі ўражанне зямнога Эдэму:

Гару з вянком ляшчыны на чале зноў бачу,

Гару, што зрок прыцягвае з адлеглай далі…

Пад ѐй плюскочуць Віцьбы задуменнай хвалі,

А побач распрасцѐрся роўна луг прыбраны,

Кустамі, травамі і кветкамі засланы [3, c. 272].

Стары млын на Віцьбе – важны элемент гарадскога пейзажу для паэта. Гул вад

Ваколіцы Віцебска заўсѐды настройвалі апавядальніка на лірычны лад:

У горад ідучы, мы адпачнем хвіліну

На тых узгорках, што схіляюць да спачыну,

Што, быццам забаўкі, са шчодрае далоні

Прырода разлажыла на сваім улонні [3, c. 274].

Найлепшым заняткам у вольны час для лірычнага героя быў адпачынак на лясным узгорку каля

горада:

Пакуль стары гадзіннік з базыльянскай вежы

Пра поўнач не аб’явіць, як належыць,

І думкі з даўняе вандроўкі не адкліча,

І покуль ветрык не астудзіць мне аблічча… [3, c. 274].

Апавядальнік у думках вандруе па горадзе і яго ваколіцах:

Узыдзем на гару, уладарку наваколля (маецца на ўвазе Замкавая гара. – В.

Б.),

Дзе сумны цень кладуць высокія таполі,

Яна ўжо зарастае, а калісьці, узняты,

На гэтым месцы замак быў багаты;

Бацькі йшчэ нашы бачылі яго руіны,

А нам ледзь засталіся слѐзныя ўспаміны.

Калісьці ў гэтым месцы ў час вайны крывавай

Літва і Русь былі адбітыя са славай.

Альгерд, тут перажыўшы ўпадкі й перамогі,

Прыгожай Марыянне меч паклаў пад ногі.

Так Геркулес, акрыты славай векапомнай,

Пагрэбваваў пры Амфалі булавой нязломнай [3, c. 274].

Лірычны герой у маладосці любіў бавіць час ля руін старажытнага замка:

На тым сягоння месцы, дзе даўней грымелі

Ці стрэлаў водгукі, ці песні на вяселлі,

Не раз з Гарацыем у руках або Віргілем

Я слухаў тут, як хвалі Віцьбы гаманілі,

І вельмі часта мне тут дзед сівагаловы

Апавядаў пра рыцараў вандроўных слаўных,

Пра чараўніц і пра герояў старадаўніх,

А я заглытваў тыя казкі прагным вухам [3, c. 275].

Цяжка не пагадзіцца з высновамі М. В. Хаўстовіча, што паэма Лады-Заблоцкага – гэта ўспаміныразвагі

“ пра гісторыю і пра былую веліч Бацькаўшчыны” [4, c. 15]. “Сівагаловы дзед” – захавальнік

памяці пра мінулае – прымушаў слухачоў задумвацца над важнымі для яго пытаннямі, такімі, як лѐс

Радзімы, былых герояў, як прызначэнне мастацтва і мастака. Апавядальнік занепакоены стратай

духоўных і гістарычных каштоўнасцей. Ён звяртаецца да роднага краю, задае рытарычнае пытанне і

горка падсумоўвае:

І дзе твае вялікай славы вайдэлоты,

Што ўмелі дабываць на арфе тыя ноты,

Якія гартавалі сэрца патрыѐтаў?

Ужо пра тых герояў аніхто не знае,

А лютні бардаў час няўмольны пажырае… [3, c. 275].

Па меркаванні гісторыкаў літаратуры, Віцебск ці ваколіцы Віцебска былі месцам нараджэння

знакамітага польскага пісьменніка-сентыменталіста Францішка Князьніна. Лірычны герой так

характарызуе гэтага паэта:

Адзін з тваіх сыноў, пясняр чуллівы,

Удзячны выхаванец лесу, роўнай нівы,

Што вуха Чартарыскіх лашчыў чалавечна,

Імя сваѐ ў касцѐле слаўна ўвекавечыў.

Магчыма, што на месцы, дзе я часта марыў,

І ѐн пад плюскаты Дзвіны ў адбымках чараў

Сваім прарочым вокам бачыў духаў тлумы

І з чуласцю праслухваў дзеда песні й думы [3, c. 275].

Пачціва звяртаючыся да Ф. Князьніна, апавядальнік усклікае: “О, бардзе! Ты ж аздоба нашай

Беларусі!” [3, c. 275]. Пры гэтым Лада-Заблоцкі напамінае гісторыю пра вар’яцтва паэта, прычынай

якога стала непадзельнае рамантычнае каханне да дачкі магната:

Ты думаў у запале, неспакойны гэткі,

Што некалі табе падасць красуня кветкі

За песні звонкія і за прыгоства мовы,

Што колісь скронь тваю спаўе вянок лаўровы,

Ды вельмі рана стаў ты ў шчасці сумнявацца,

І сэрца чулае звяло цябе ў вар’яцтва.

Ці ж мог ты думаць, што князѐўна маладая,

Якая караля за мужа выглядае,

Ад свету адрачэцца дзеля слѐз паэта! [3, c. 275].

Т. Лада-Заблоцкі апаэтызаваў Віцебскі езуіцкі базыльянскі касцѐл:

Няхай стрымаю дум сваіх трывогу

На той святыні, узнятай велічнаму Богу,

Дзе, зліць душу з арганам маючы намеры,

Шукала сэрца беднае пацехі ў веры,

Дзе споведзь адбывалася ў набожным чыне.

О, колькі ж я разоў дзіцѐм у той святыні

На крыллях чыстае малітвы з дна планеты

Ўзнімаўся да Тварца бязмежнага сусвету,

І як сусвету ўсім прыціснуты цяжарам,

Заплаканы, туліўся да зямліцы тварам! [3, c. 276].

Віцебск – горад асветы, горад маленства і юнацтва лірычнага героя, месца, дзе ѐн вучыўся

Ля старажытнага стылѐвага касцѐла

Стаіць даўнейшы храм навукі – наша школа,

Дзе выхавальнікі праслаўленага веку

Стараліся развіць у юным чалавеку

Магчымасці яго і розум вызваліць з цямніцы,

І абвясціць адвечнай праўды таямніцы.

О, школа! Тут прыняў я першыя асновы

Навук, цнатлівасці на тэрмін шматгадовы,

Бо тут жа раніца жыцця майго мінала

І мой юнацкі розум спраўна развівала.

На творах класікаў я тут жа мацаваўся

І тут сябрамі дружбай першаю звязаўся [3, c. 277].

Успаміны пра Лукішанскую даліну моцна ўзрушвалі апавядальніка:

Чароўны кут! Высокія навокал горы,

Пакрытыя лясамі. Быццам хвалі ў моры,

Вышэй за іншыя дрэвы-волаты ўзбуялі

І зацікаўленаму горад засланялі.

Ніжэй, прытулак шчасця, – вѐсачка здалѐку

Паміж зялѐных дрэў, гародаў вабіць вока [3, c. 278].

Лукішкі, скрытыя дуброваю цяністай,

Глядзяцца ў плынь Дзвіны магутнай і празрыстай [3, c. 283].

У адрозненне ад вялікай Дзвіны і прамаці горада Віцьбы, Лучоса для лірычнага героя – рака-супольніца,

што лучыць Віцебск з наваколлем

Лучоса! Пакідаю я твае ўзбярэжжы,

Вярбу старую, што вартуе хваль мярэжы,

І выспадку малую, што вясной і летам

Ў зеляніну й кветкі розныя адзета,

І вѐску дробную, дзе ў шчасці мімалѐтным

Жыве працоўны люд спакойна і самотна… [3, c. 283].

Апавядальнік прызнаецца, што хацеў бы зноў наведаць мясціны пад Віцебскам, каб

Пад звон крыніцы дзесь пад дубам або клѐнам

Памарыць з Шылерам, наплакацца з Байронам [3, c. 284].

Ён праз гады памятае званы ў кляштары святога Марка,

Халодныя гаі, зялѐныя дубровы,

Магілы над травою – сведкі даўняй славы [3, c. 284].

“Ваколіцы Віцебска” – гэта адначасова ўзнѐслы гімн Віцебску і паэма-развітанне з горадам

маленства і юнацтва. Яе завяршалі радкі:

Сляза апошняя мне зрошвае павекі…

О краю Віцебскі! Бывай навекі! [3, c. 285].

Т. Лада-Заблоцкі ў ліку першых стаў ствараць віцебскі тэкст, заснаваны на акцэнтацыі

адметнасцей прыроды паўночнай Беларусі, а таксама багатай і старадаўняй гісторыі горада. Такая

лінія рэпрэзентацыі горада на Дзвіне знайшла таленавіты працяг у творчасці Уладзіміра Караткевіча.

У другой палове ХІХ стагоддзя былі напісаны рускамоўныя творы Адама Кіркора і

Максіміліяна Маркса. А. Кіркор нарадзіўся на Магілѐўшчыне, ѐн шмат падарожнічаў па Беларусі.

Другі раздзел яго славутага нарыса “Беларускае Палессе” (1882) прысвячаўся Віцебску і Віцебскай

губерніі. Як вядома, нарыс – жанр, заснаваны на сінтэзе дакументальнага і мастацкага матэрыялу, ѐн

абавязвае пісьменніка перш за ўсѐ прытрымлівацца фактаў, але не адмаўляе іх абагульнення. Вобраз

Віцебска ствараўся аўтарам “Беларускага Палесся” на матэрыяле гістарычных звестак. Віцебскі тэкст

Кіркора артыкуляваў дынаміку перамен палітычнага, эканамічнага значэння, характэрных рыс горада

ў гістарычнай рэтраспектыве. Для Кіркора Віцебск – гэта на працягу многіх стагоддзяў памежны

горад з багатай гістарычнай радаводнай, а жыхары Віцебска – адмысловыя людзі: “Они всегда

славились своим мужеством и преданностью законным князьям, а потом королям польским, крепко

держались своей веры и народности. Князья и короли отличали их за эти качества перед другими

городами и почти каждый из них даровал городу разные права и преимущества. В ХV столетии город

был в цветущем состоянии, и население его было значительно, что доказывается грамотою короля

Казимира Ягеллона, данною в Бресте в 1441 году, в которой Витебск считался в числе пятнадцати

значительнейших городов Литовского вел. Княжества” [5, с. 383]. У трактоўцы пісьменніка,

сацыяльна-палітычныя прычыны былі галоўнымі ў вызначэнні лѐсу Віцебска на працягу стагоддзяў.

А. Кіркор завяршаў падарожжа ў мінулае горада аптымістычнай фразай: “В последнее время Витебск

постепенно улучшается, и число жителей увеличивается. Торговля и теперь довольно значительная.

Витебск находится как бы на перепутье между Москвою, Ригою и Одессою. Благодаря железной

дороге и своему положению при судоходной реке, он постоянно расширяет свою торговопромышленную

деятельность” [5, с. 386].

У Енісейску ў 1887–1888 гадах былі напісаны рускамоўныя мемуары “Запіскі старога”

Максіміліяна Маркса, сасланага ў Сібір за рэвалюцыйную дзейнасць. Яны ўключалі і частку пра

віцебскі перыяд жыцця Маркса “Віцебск з 1821 па 1840 гады”. Традыцыйныя мемуары – гэта

дакументальна-мастацкі твор, у якім апавядальнік расказвае пра падзеі ўдзельнікам ці сведкам якіх

яму давялося быць. Мемуары М. Маркса “Запіскі старога” адметныя тым, што апавядальнік расказвае

не пра сябе, а пра іншых, вобраз апавядальніка вымаўлѐўваецца з яго меркаванняў і ацэнак людзей і

падзей. Зварот да віцебскай тэмы ў Маркса дыктаваўся яго добрым знаѐмствам з горадам, дзе ѐн

пэўны час жыў, вучыўся ў гімназіі. Ёсць таксама меркаванні, што М. Маркс нарадзіўся ў Віцебску. На

пачатку ўспамінаў мемуарыст наракаў на незваротнасць часу: “Где то разнообразие, сословностей,

костюмов, разговорной речи – все теперь смылось, изгладилось и слилось в какое-то безразличное

однообразие. Не встретите теперь на улице адвоката (Реута, Яцыну, Падерню) или зажиточного

мещанина (Таранчука, Тарасевича) в кунтуше, с широким, блестящим поясом. Не выступит важно

богатый еврей (Гинцбург, Рабинович, Минц) в длиннополом шелковом кафтане, заткнув за черный

пояс большие и растопыренные пальцы обеих рук, не порхнет перед вами мещанская дзевухна в

парчовом безрукавом кициле, с чалмою на голове, повязанную торчащим спереди узлом, и не

застучит по мостовой высококаблучной туфлей хлопотливая еврейка” [6, с. 26]. Віцебск для Маркса –

шматкультурны ў этнічных адносінах горад, тыповы менавіта для беларускай зямлі. Не толькі

Віцебску, але і іншым паселішчам у часы кіравання Аляксандра І ўласціва было сумяшчэнне

несумяшчальнага: царскіх указаў, магдэбургскага права і Літоўскага Статута. У мемуарах было шмат

цікавых звестак пра гарадскі быт першай трэці ХІХ стагоддзя, пра стан асветы, пра склад

насельніцтва. М. Маркс адзначаў, што мовай навучання была польская, што насельніцтва Віцебска

складалася з вышэйшых чыноўнікаў – рускіх, – і ніжэйшых – мясцовых. Прычым ніжэйшы пласт

чыноўнікаў меў дрэнную рэпутацыю, яго прадстаўнікоў зняважліва называлі “кручкамі” (ці не таму

станавы прыстаў у камедыі В. Дуніна-Марцінкевіча “Пінская шляхта” меў прозвішча Кручкоў? – В.

Б.). Паводле М. Маркса, памешчыкі падзяляліся на два лагеры: палякаў, пераважна каталікоў у

канфесійным плане, і рускіх, пераважна праваслаўных па веравызнанні. Максіміліян Маркс

прытрымліваўся радыкальных палітычных поглядаў, ва ўспамінах ѐн ненавязліва супастаўляў

грамадскія парадкі часоў Рэчы Паспалітай і Расійскай імперыі, калі нагадваў, што польскія ўлады

бралі падаткі па хатах, а рускія – па душах, калі саркастычна параўноўваў стаўленне да простага

люду з боку ранейшага і цяперашняга панства: “Двадзесьце пенць батогов! – вскрикивал поляк в

ярости и бедный белорус смиренно и со стоической апатией получал это количество! Жалованные

помещики и присылаемые ими из России управляющие, чувствуя свое превосходство, никогда не

выходили из себя, не унижались до неприличного крика, а хладнокровно продолжали отчитывать

провинившемуся по сотне, другой и даже третьей плетей. Порядки! Что и говорить!” [6, с. 28]. Ва

ўспаміны пра Віцебск аўтар уключыў займальныя гісторыі пра знакамітых разбойнікаў з

Віцебшчыны Астроўскага (ѐн стаў прататыпам галоўнага героя рамана А. С. Пушкіна “Дуброўскі”. –

В. Б.) і Клінгера-Трышку (пра разбойніка Трышку згадваў у адным са сваіх твораў І. С. Тургенеў. – В.

Б.). Віцебск для Маркса – гэта найперш жыхары, таму ѐн падрабязна апавядаў пра людзей, якіх добра

ведаў увесь тагачасны горад. У прыватнасці, пра генеральшу Пестэль, што самаааддана займалася

дабрачыннасцю. Былі ўключаны ў мемуары і ўспаміны пра масонаў у Віцебску, пра маральную

атмасферу 1830-х гадоў. У адным з эпізодаў М. Маркс сцвярджаў, што пісьменнік Лада-Заблоцкі

выпадкова з-за даносу нядобрасумленнага чалавека павінен быў адбываць ссылку на Каўказе. Свае

ўспаміны пра Віцебск М. Маркс завяршыў узнѐслай фразай “Витебск – это Эльдорадо Беларуси” [6,

с. 40]. Віцебск, у трактоўцы М. Маркса, – прыгожы горад з уласнай складанай гісторыяй, з

насельнікамі, рознымі па палітычных перакананнях і маральных імператывах. Імкненне насычаць

аповед пра горад займальнымі гісторыямі пра яго жыхароў стане адной з ліній стварэння гарадскіх

тэкстаў у нарысістыцы У. Караткевіча.

Заключэнне. У польскамоўных творах Я. Баршчэўскага і Т. Лады-Заблоцкага першай паловы ХІХ

стагоддзя і рускамоўных творах А. Кіркора і М. Маркса другой паловы стагоддзя закладваліся асновы

эстэтычнай рэпрэзентацыі Віцебска ў сучаснай беларускай літаратуры, асабліва ў лірыцы і эпіцы. У

мастацкай інтэрпрэтацыі пісьменнікаў таго часу Віцебск – рэальная прастора з пэўнымі

тапаграфічнымі і этнакультурнымі асаблівасцямі. Узнаўленне гісторыка-культурных, бытавых

урбаністычных дэталей залежала ад канцэптуальных установак пісьменнікаў, жанру твора і

суправаджалася асэнсаваннем філасофскай і маральна-этычнай праблематыкі. Віцебск у творах

аўтараў ХІХ стагоддзя галоўным чынам паказваўся памежным полікультурным горадам з багатай

гісторыяй.

ЛІТАРАТУРА

1. Лотман, Ю. М. Избранные статьи: в 3 т. / Ю. М. Лотман. – Таллинн: Александра, 1992–1993. – Т. 1.

– 1992. – 479 с.

2. Баршчэўскі, Я. Выбраныя творы / Я. Баршчэўскі. – Мінск: Беларус. кнігазбор, 1998. – 480 с.

Репозиторий ВГУ

3. Лада-Заблоцкі, Т. Ваколіцы Віцебска; пер. П. Бітэля / Т. Лада-Заблоцкі // Шляхам гадоў: гіст.-літ.

зб. / уклад. Я. Янушкевіч. – Мінск: Маст. літ., 1994. – С. 270–286.

4. Хаўстовіч, М. В. Душа вярталася на берагі Лучосы (Лѐс і творчасць Тадэвуша Лады-Заблоцкага) /

М. В. Хаўстовіч // Род. слова. – 1994. – № 10. – С. 10–19.

5. Киркор, А. Витебская губерния / А. Киркор // Живописная Россия: репринтное воспроизведение

издания 1882 года. – Минск, 1993. – С. 382–402.

6. Маркс, М. Записки старика / М. Маркс // Лингвистические особенности русскоязычных мемуаров

Белорусского Поозерья: ХІХ – нач. ХХ века: теория, тексты, задания. / В. В. Горнак. – Витебск,

2005. – С. 25–41.

Паступіў у рэдакцыю 27.09.2013 г.

Установа адукацыі “Віцебскі дзяржаўны ўніверсітэт імя П. М. Машэрава”, Віцебск