Расскажи мне побольше историй, о злотворный и благостный демон, но не нужно рассказывать только о всём том, что я ранее слышал, иль хотя бы во сне мог увидеть, пускай даже туманно и смутно. Нет, и слышать о том не желаю, что доступно в пределах пространства, иль во времени зыбких границах; ибо я утомился немного от столетий, записанных в хрониках, и земель, нанесённых на карты; острова вестовые Катая, и закатные области Инда не настолько далёки, чтоб сделать их приютом моих размышлений; Атлантида ещё слишком молода, чтоб туда устремлять свои мысли, и совсем лишь недавно под солнцем юный Му распростёр свои земли.
Расскажи мне побольше историй, но пусть будут в них только те вещи, что не встретишь в древнейших легендах, или в мифах миров параллельных. Расскажи, если будет на то твоя воля, о луне молодой и годах её юных, как моря бороздили шальные сирены, и ковры из цветов устилали все горы – от массивных подножий до пиков высоких; расскажи о седых, одряхлевших планетах, о мирах, неизвестных живым звездочётам, о загадках небесных и тех горизонтах, что пристанищем стали для мечтаний провидцев. Расскажи о громадных цветах, в чашах коих девы спят, лепестками пристойно укрыты, о морях из огня, что столь яро грохочет в берега нерушимые льдов вековечных; и о тех ароматах, что могут навеки оделить сладкой дрёмой в одно дуновенье; о безглазых титанах, что живут на Уране, и о тварях, бродящих в зелёном сиянии, порождённом слияньем света солнца двойного – померанцево-жёлтого и лазорево-синего. Расскажи наконец, о неведомом страхе, о любви невозможной не стесняясь поведай, в дальних сферах, где Солнце – звезда безымянная, или, в тех краях, куда даже лучу его света не добраться вовек, до скончания мира.
Back cover of Donald Sidney-Fryer's essay The Last of the Great Romantic Poets
Подобно злым, рассвирепевшим монстрам,
Чей рёв пресыщенный заполоняет мир,
Под силой пагубного, злого притяженья
Ревнивых лун, вздымают океаны
Бесчисленные гривы ярых волн,
Чтобы за мной они гнались повсюду;
Адамантиновые пики гор рогатых
И каменные серные утробы
Лаваязыких бешеных вулканов
Напрасно тщатся небо с громом поглотить;
И континенты змеевидных древ,
Со склизкими и липкими стволами
Длиною в лиги, что гнались за мною,
Преследуя мой свет через столетья,
Презрительно повержены во пламя
Сим высочайшим вознесеньем; чародеи
И злые короли предвечной власти
Взяв в руки манускрипты колдовские
С листами из драконьих бурых шкур,
На коих в танце дико вьются руны,
Подобно корчащимся в пламени червям,
Остановить хотят меня; сирены звёзд
Серебряным благоуханьем пенных песен
Хотят увлечь меня к своим хрустальным рифам;
И злые луны, дьявольский приют
Гадючьеглазых дряхлых демонов, обитель
Античных гномов, гнусных и премудрых,
Вздымают льдистые рога мне на пути,
Но никому из них меня не удержать,
Ведь цель моя назначена солнцами,
Веками вечности, бессмертною войною,
И песнью лун, движеньем тел небесных
В пространстве бесконечном; цель, чьё имя
Сокрыто в тайнах позабытых глифов,
Начертанных греховными богами
При помощи пылающих рубинов
Для завершенья дерзкой книги; цель,
Что сможет удержать в пареньи вечном
Экстаз мой в изобильных небесах,
Где воплощения мои в одеждах грома
И Прометеевы армады моих мыслей
Мир устрашают, потрясая небо
Сплетеньем связок ярых молний. Там
Я призываю те свои воспоминанья,
Что в нестерпимый райский свет облачены,
Творю Армагеддон своих мечтаний,
Овеществляя их, даруя жизнь для грёз,
Чей моментальный вопль триумфа стал
Мелодией любимой беспределья:
Для ног их отыскалось основанье
В бесчисленных, неведомых мирах,
Затерянных в чужих веках, эпохах,
Их поднятые руки – то колонны,
Что с лёгкостью способны возвеличить
Бесчисленные троны всех богов
Что ныне есть и тех, что ещё будут,
И вознесут престолы Сета с Асмодеем
Превыше рая всех семи небес.
*
Старое фото руин Омбоса
Всевеличайший
Достигший высших кульминаций всеведенья,
Мне служат разом многочисленные чувства
На самых дальних форпостах пространства,
На движущихся времени стенах,
С глазами, что скитаются в тех сферах,
Которых не касался звёздный свет,
В ночи и хаосе полнейшем, абсолютном,
Я созываю Вавилоны их видений
И принимаю мириады наблюдений
В единый миг. Я созерцаю Омбос (1),
Где обитают падшие титаны,
С его гороподобными стенами,
И пропастями укреплённых рвов,
С секретными проходами-щелями
Что были выкопаны гномами искусно
Под горными вершинами контрфорсов,
И мне теперь уже не перечесть
Умолкшие адамантиновые гонги
Чей непрестанный гул когда-то ранил слух
Дремотных стражей, с жалами-ногами
Острей губительных кинжалов и ножей,
Окропленных слюною василиска
Или ковшом отравленного сока
Что тёк из раны на стволе анчара.
В мир-сад Антареса кровавого мой взгляд
Проник. Я вижу в нём цветок священный
С каймою губ пурпурно-алой плоти
И серебром ресниц на киноварных веках
Небесно-синих апатичных глаз;
Его стремятся тайно уничтожить
В канун безлунной, тёмной, страшной ночи
Коварные жрецы, вооружившись
Граалями с кипящей кровью жертв,
Таящей бледный яд. И я читаю
Слова на языке забытых сфинксов,
Начертанные демоном ехидным,
Которому чернилами служила
Химеры мёртвой жёлчь; и мне известны
Пентакли лунных чародеев, что однажды
Смогли привлечь из бездны птицу Рух,
Десятикрылую, штормонесущую громаду,
Остановив её средь гор из алебастра
Сетями из кишок драконовой утробы,
Обременённых валунами тяжких скал,
Поднятых к небу на руках гигантских кранов,
Сумев чудовищно изранить и связать
В лунотрясении трепещущую птицу,
И вырвать из её когтей, подобных саблям,
Сапфиры, вмёрзшие в кровавый лёд Урана,
И аметисты Марса. Я склоняюсь, чтоб прочесть
С кривящихся губ магов злой звезды
Архивы страшные чудовищной войны,
Что пронеслась, опустошая все эпохи,
И прорицание возобновленья новых войн,
Что призвано служить напоминаньем
О ссорах королей виверноглавых
В конце времён. Я знаю все цвета
Голубоватого грибка, испещренного ртутью,
Что создан пухнуть навсегда внутри луны,
Селеново-зловонный, знаю бледность
Цветов пещерных, вижу липкие соцветья,
Те, что приносят в дар богам Урана
Отродья ночи, люди-кротоглазы;
И злое семя неких чёрных фруктов,
Вкушаемых владыкою Сатурна,
Что было брошено на звонкий пол дворца,
Вонзило корень меж блестящих стягов,
И проросло, поднявшись адским древом,
Чьи ветви гибкие, мохнатые, покрыты
Морщинистыми пастями злых ртов,
Как сетью, или сотнями канатов,
Оно ветвями держит кренящийся трон
И обвивает основания колонн.
Я созерцаю рост коралловых лесов,
Своим неспешным изобилием подводнымОктарема (вольная реконструкция)
Заполонивших гавани и мели
Пространства вод мильономачтовых морей,
Сияет солнца свет на золотых причалах,
Длиною в лиги, грандиозных и массивных,
Блестят багрянцем щупальца и главы
Морских чудовищ, что подъемлют как короны
Флот октарем (2) исчезнувших владык,
Галер, с поклажей королевских самоцветов
Что уплывали прочь, подняв ветрила
Из старых гаваней, покинутых морями.
*
Быстрее и причудливей растут
Видения: теперь возник могучий город,
Что из холма чистейшей киновари
Был вытесан искусно. На рассвете
Все его башни, своды, купола
Походят на скопленье лун пленённых,
Наполовину погрузившихся в румянец
Изменчивого утреннего света.
Но кто его создатель, изваявший
Скульптуры, двери, стены и колонны,
Подобные цветам чудесным, древним?
О том не скажет ни один отшельник,
Никто того не знает. Но когда-то
Сюда пришёл пророк, предостеречь
Владыку робкого о близости заразы —
Чумы лишайников, ползущих по руинам
Низвергнутых империй, по пескам
Пустынь, хранящих циклопические горы.
Лишайник медленно и неостановимо
Захватит пламенные стены, бастионы,
Поглотит храмы, затопив их своды
Зеленоватым лишаём. Теперь я вижу
Где в алых мхах ужасные пиявки
Толпу нагих людей, вооружённых
Рогами чудищ и единорогов,
Их взгляд погас, ослепленный заклятьем
Враждебной магии, скитаются они
В лесах, где листья очи щурят хитро
И масляные мраморные древа
Рычат как яростные, гневные драконы,
Не в силах выдержать ехиднейших насмешек
Хихикающих тиковых деревьев,
Растущих рядом, в хмурой, мрачной тьме;
Где хищные лианы точат зубы,
Сжимая в кольцах скрюченные пальмы
С болезненно раздутыми стволами,
Что стонут на весь лес в ужасной муке;
Где в алых мхах ужасные пиявки
Высасывают очи мёртвых монстров,
И выползают, чтоб понежиться под солнцем
На их хребты спинные в синих пятнах;
Где заросли цветов с пастями гидры
Поют, шипят, свои разверзнув глотки,
Или зевают широко, сочась лениво
Росою пагубною, чьё касанье – смерть,
И медленный распад. Взираю я
На бой пигмеев, встретившихся ночью,
Под страшный гром военных барабанов,
Сработанных из кожи попугаев,
В степях без горизонта, где сам бог
Мог заблудиться на столетья; там
В сплетеньях света, в нестерпимом блеске
Сойдутся все пути ночных светил,
Взойдут зелёные чудовищные луны,
В дрожащих, злых лучах, отравою текущих,
Как ядовитых ящериц клыки.
*
Осмотревшись
Я вижу, что у трона моего,
Как у великого центрального светила
Проходят пышные парады, представленья
Из всех миров и циклов мирозданья,
Подобно ярким гобеленам развернувшись
И пропадают, забываются бесследно,
Как исчезает дивный сон во сне;
Солнца, сияющие радуг переливом
И фиолетовые мрачные светила
Стремят ко мне лучи свои цветные,
Подобно ярким радужным лампадам,
Что поднимают к небу, прославляя
Лик отвращённый некоего бога
Его молящие священные жрецы;
И песни тайные мистических поэтов
Летят ко мне из пурпурного мира
Под музыку, что создана была
Из невообразимого благоуханья
Чудесных ароматов и пульсаций
Неописуемой, святой любви; лютнисты,
На своих лютнях натянули струны
Из золота, добытого на лунах
Плывущих в небе на краю вселенной,
И их игра несёт прелестную истому,
О коей знать никто не смеет в мире, кроме
Их золотых владык; а колдуны
Укрыв свой лик под клобуками звёзд
Непостижимого, загадочного бога,
Мне преподносят демонические свитки
Все в знаках тайных, диких, страшных знаний
И крайне гнусных преобразований.
*
И если стану я
Одновременно и виденьем и пророком,
Смешавшись с пышными процессиями, я
Останусь, вместе с тем, их сюзереном:
Я – неофит, служитель божества,
Что не имеет имени людского,
В сравнении с его великим храмом
Храмы Гекатомпилоса подобны
Ковчежцам, что поклонники титанов
Несли в своих руках, или тем плитам,
Которыми замощен вход в мой храм; и я же –
Тот самый бог в том храме, где солнца
Тучи в храме
Сбираются толпой, а я сзываю тучи,
Бегущие под его нефом, заслоняя
Вуалью тёмною мой лик гороподобный
Весь в мрачных складках; для кого жрецы
Приносят в жертву каждый месяц гекатомбы
Из драгоценностей и редкостных камней,
Опалов, весом с целого верблюда,
Чудовищно больших алабрундинов (3) –
Что были взяты в качестве трофеев
В войне с мирами агрессивных змей;
И благовоний с множеством оттенков
Летучих, сладостных, пьянящих ароматов,
Превосходящих мирру. Это я –
Король, что бросив скипетр свой, сжимает
В руках штурвал величественной барки
Сработанной из дорогого орихалка,
Держащей путь по аметистовому морю
К архипелагу островов вечного лета,
Подальше от родной своей столицы,
Из драгоценных камней возведённой,
Где стены и дома засыпал снег
Зимы гиперборейской, и ветра,
Уснувшие в покоях королевских
Теперь никто не выгонит оттуда,
Ни заклинаньем, в пламени рождённым,
Ни с помощью призыва солнц волшебных
Не обратить их в бегство; он сбирает
Пленённых королей, сажая их на вёсла,
Стремясь добраться поскорей до островов
С долинами, где в пурпурном рассвете
Едва вздыхает сонных лотосов листва
И шепелявят корни трав волшебных.
С холодным сердцем, я иду во всеоружьи,
Снаряженный лазурным бриллиантом,
Герой, искатель света Ахернара,
Иду в пустынные, загадочные земли –
Приют вечноблуждающих огней,
Что кормятся на известковых глинах мрачных,
Взмывают ввысь, окутывают горы,
И лижут бледные от страха небеса
Их языки, длины невероятной.
Но там живет (спокойно, безопасно,
как в садике, от ветра ограждённом)
Цветок пустынный, нежный, одинокий,
У безмятежного живого родника,
Средь буйства пламени, пылающего жаром
Ревущего как море штормовое,
Неутихающее никогда, и там цветок
Вздымает чашу скромного грааля,
А в ней лежит единственная капля
Чудесной, бесподобнейшей росы,
Что исцеляет королей, сожженных скукой
И лечит раны мудрости. Я паж
У императора, что правит десять тысяч лет,
В его дворцовом лабиринте комнат,
Балконов, колоннад, дворов, садов,
Где заблудилась даже необъятность,
Ищу потерянный им золотой горжет
С названьями лукавых звёзд, планет,
Составленными из сапфиров дивных,
Прекрасных, как фиалок семена.
Блуждая так, я слышу беспрестанно
Зловещую капель клепсидры мрачной,
Как слёзы демона, текущие сквозь тьму
Веков; и только раз в пять лет мне слышен
Бессчётный бой из бронзовых часов,
Как медный звук от молотов бесовских,
Гремящих на могилах всех умерших;
И я нигде не нахожу горжета, но,
Вместо него я отыскал иное –
Покой запретный, запертый, в котором
Под пыткой стонет безымянный узник,
Который рад был бы возлечь на адской дыбе,
Что докрасна раскалена, хоть для него
Она нежнее будет, чем постель из лилий,
В сравненьи с ложем боли, на котором
Растянут он сейчас. Там я нашёл
Прелестнейшую из возлюбленных рабынь
Владыки моего, что на полу простёрлась,
Расписанном под лотосовый цвет,
Из её бока медленным кошмаром
Вздымается змея, белей чем корень
Цветка токсичного, растущего во тьме,
И смотрит на меня горящим взором
Зелёных глаз ужасных, что похожи
На капли хладной, застывающей отравы.
*
Чу! Внемли!
Какое слово прошептали в склепах
На неизвестном языке чужого мира?
Чья это тёмная, развенчанная тайна,
Которой я не волен поделиться,
Хоть я – король и властелин всех солнц,
Владыка строгий вечности бессмертной,
Чьи гномоны с мечами из теней
Хранят мои врата, и умерщвляют
Гостей незваных? Тяжкое молчанье
Ветров эфирных над недвижным миром
Повисло, чтоб услышать это слово,
С аудиенции сбежавшее моей.
И все мои мечты одновременно
Разрушены теперь, и гибнут в муках,
Подобно испарениям дымящим,
Поднятым некромантом, оставляя
И дух и чувства в одиночестве ужасном,
Над космосом, укрытым плащаницей
Из солнц и звёзд, одетых в саван мрака,
Блуждающих угрюмо по вселенной,
Как ведьмы на шабаше… Страх, рождённый
В гробницах ниже самого надира,
Ползёт наверх, и достигает дна пространства,
Где ожидает появленья крыльев,
Чтоб в небеса взлететь, как адский червь,
Что жаждет сладкой плоти херувимов.
А вдалеке рубиновые сферы
И очи, что сверкают, словно звёзды,
Однако вовсе не являются глазами
Звёзд и галактик, собираются толпой
У основанья тьмы; за чёрною завесой,
Горит безжалостный огонь из адской бездны,
Раздутый добела крылами гнева,
Биенье чьё рассеивает мрак,
И поднимает краткий, резкий ветер,
Что стонет как под пыткою. Есть Тварь,
Которая согнулась, пресмыкаясь
За самым древним и далёким миром,
Где демоны рога её острят,
И скрежет их вопит о разрушеньи
Хранящих время башен, о расколе
Хрустальных сфер. И всё покроет тьма,
Навечно, замедляя моё сердце
Натруженное, бьющееся с шумом,
Как в смертной хватке, сжатое жестоко
Оцепененьем неподвижности. Затем
В одном громадном пламени, в пыланьи,
В мильонах вспышек возродятся звёзды,
Солнца откроют лик, снимая рясы,
На их лучи откликнутся планеты,
И время снова подчинится мне,
И армии чудесных грёз, мечтаний,
Оцепят вновь мой трон непревзойдённый
Что укреплён в зените.
*
Вновь ищу я
Волшебный корень средь сияющих лугов,
Тот самый, что мне ранее встречался
В одной из грёз, предшествовавших этой,
В потоке чистом, что не затемнён
Ни облачком единым, там, где солнце,
Златой Нарцисс, скитается веками
Над отраженьем золотым. Но нахожу
Труп, что не держится на водах осквернённых,
С глазами, как сапфиры, что лежали
В пылающих глубинах преисподней
И слушали шипенье углей адских,
И все цветы, что надо мной росли,
В кобр превращаются, раздувших капюшоны,
Под флейты дьяволов, раскачиваясь в танце
Похотливых, блудливых извиваний,
Который так по нраву Сатане,
Когда он правит на шабаше буйном,
А вкруг него несётся сарабанда
Безумных ведьм. Но вот я повернулся
К вершинам острых гор, что охраняют
Рогами скал своих снега и ледники –
Источник вод ручья, который трупом
Был осквернён, И я ищу вершину
Куда способны лишь орлы подняться,
И то – коль хватит силы в их крылах,
Но я напрасно рвусь на сей пилон небесный,
Поскольку некое ужасное проклятье
Там превращает незапятнанный снег в пламя –
Огни, что вьются алым вихрем и толпою
Горящих сгустков по моим следам несутся,
К вершине круг сжимая. И теперь я
Увидел, как внизу, в глуби далёкой,
Питон из серебра свивает кольца,
Огромный как река, на кою демон
Заклятье наложил, бежать заставив
Против течения, по скалам, на вершину,
К своим истокам горным. Очень быстро
Змей петли вьёт по осыпям и склонам,
Ущелья и бездонные теснины
Он заполняет сорванными с места
Утёсами, покуда сами скалы
Не зашатаются под страшным, тяжким гнётом
Его петель бесчисленных. И скоро
Он оплетёт последнюю вершину,
На коей я пока ещё держусь;
Зияет пасть бездонная, с клыками,
Где два гиганта, Энцелад с Тифоном
Смотрелись бы всего лишь как объедки
Обеда сытного, Но я уже не там.
На мой призыв откликнулся гиппогриф,
И крепко сев меж его крыл громовых,
Я поднимаюсь над чистейшею лазурью,
В зенит полудня, за пределы стен небесных,
И вижу землю, камешек презренный –
Потерянный в пространствах опустелых,
В пределах ниже падших звёзд – и я ищу
Планету тихую, где можно без помехи
Дать передышку крыльям времени истёртым,
Сложив их в отдыхе, там, где потоки Смерти
Приостановят бег, замешкавшись в отсрочке
Над некой лилией бессмертной: ибо в ней
Воплощена сама краса цветов – соцветий,
Одевших мир в яркоцветное пламя,
От мрачных пиков гор до хмурых полюсов,
И небеса заполнив дивным ароматом.
Здесь я нашёл уединённый мирный замок,
Не знающий осад, и окружённый
Лишь копьями соцветий амаранта
Пурпурными. И хрупкими мечами
Ириса острых листьев. Стены замкаТак что теперь я оставляю гиппогрифа Чтоб он попасся на лугу волшебном
Краснеют мрамором, увиты дивной розой,
И купола его – златые пузыри,
И минареты, что сбирают над собою
Короны облаков – здесь всё теперь моё.
Безмолвие висит над мирным барбаканом,
И главных врат тяжелозубая решётка
Поднята кверху, скалясь в приглашеньи.
Так что теперь я оставляю гиппогрифа
Чтоб он попасся на лугу волшебном,
И прохожу в заросший лилиями двор,
А вслед за мной текут их ароматы,
Струятся меж колоннами резными
Из янтаря и лазурита, что похожи
На лес эдемских пальм в саду Пророка,
Увенчанных резной листвой из камня,
Воздушной, как плетенье кружевное,
Листва окутала плоды тех пальм чудесных,
Подобных гроздьям смуглых и влекущих
Грудей безвестных гурий; оплетённых
Лианами и лозами, под сенью
Широких лепестков цветов громадных,
Инферно. Пояс Антенора
Похожих на опущенные веки
У женщины в объятиях экстаза,
Что лоно растворяет. Через двери,
С роскошной инкрустацией, одетых
Сплетеньем нежных лилий, я вступаю,
Ошеломлённый, ослеплённый солнцем,
В безвидный, тёмный зал, в неверный сумрак,
И здесь, во тьме клубящейся, я слышу
Смешок колючий, точно хруст и грохот льда,
Который пучится, расколотый плечами
Проклятых душ, что вмёрзли в пояс Антенора. (4)
Когда глаза мои слегка разослепились,
Поблёкли пятна разноцветные пред взором,
Я нахожу себя в каком-то помещеньи,
Под стражей жутких мраморных чудовищ,
Где обезьяны с крыльями грифонов,
Толпой кошмарною усеяли все стены –
Творенья злого скульптора, и звери,
В которых слились нетопырь-вампир с ленивцем,
Качаются, повиснувши на пальцах,
Когтями длинными из бронзы потемневшей
Хватая тени ламп, что вниз свисают
С эбенового свода. Как волненье
От ветра слабого над омутом ленивым
В пространствах, где течёт Коцит широкий,
Трескучий смех бежит по кругу, а гиббоны
Из камня вырезаны, смотрят на меня
Глазами, в угли обратившимися. Страх,
Что не обрёл себе названья в Вавилоне,
Меня бросает, бездыханного, больного,
И ослабевшего от ужаса, в чертог,
Чьи стены древние вдруг сами затянулись
По кругу изнутри ленивой пеленою
Завес бесчисленных, изношенных, тяжёлых,
На них изображён король усталый,
С руками, что омыты жемчугами,
И изумрудами вечерних вод озёрных,
Или дождём смывающим все грёзы
Над полем маковым пролившимся. Бегу
Вперёд, и все тенистые завесы
Колеблются, вздыхают тихо, нежно,
А королей персоны на полотнах,
Изображений коих не сочтёшь,
Тихонько шепчут древнее преданье
О моровой чуме, произошедшей
В седые времена. Настолько страшной,
Что даже самые слова того рассказа
Несут в себе заразу, смерть и ужас
Болезни древней. Я же в это время
Пробрался в залу, где кариатиды,
Изваянные в форме сладострастных
Титанов-женщин, встали у престола
Цветущего эбенового древа,
А вокруг трона ползают и вьются
Хрустальных лоз бесчисленных сплетенья.
На троне том лениво развалился
Тяжелой массою громадный бледный Червь,
Чья плоть распухла низостью и гнилью
Всех мёртвых королей. Он переполнен ею,
Отравой непристойною раздутый,
Из каждой складки истекает мерзость.
Он наклоняется, приоткрывает рот,
И в смрадной бездне страшной бурой глотки
Видны бесчисленные злые языки,
Подобно змеям, свившимся в гирлянду,
Фосфоресцирующей слизью истекая,
По всей длине чудовищного тела,
Из каждой мягкой складки и сегмента,
Червь дарит жизнь своим отродьям новым –
Мельчайшим змейкам, ползающим смело
В цветах эбенового древа. И тогда,
Покуда Ужас не разверзнул щели
Багровых глаз своих, ресниц лишённых,
Что привлекают гнус и мошкару,
Я разворачиваюсь поскорей на месте,
И тороплюсь сквозь пыльный зал, чей сумрак
Заставлен статуями тварей крепкоруких,
А на краю его виднеется балкончик
Покрытый крышей золотою, за которымАластор
Лежит многоцветущий окоём.
*
Здесь моё сердце
Смиряет грохот перепуганного пульса,
И в наступившей тишине, за горизонтом,
Я слышу шёпоты далёкого самума,
Рождённого в неведомой пустыне.
Он раскрывает крылья знойной ночи,
Широкие как гибельная пустошь,
Что сотрясают города легчайшим взмахом
И под крыла свои сбирает тьмы ветров,
Что с корнем пальмы вырывают, словно мётлы,
И яростно метут пески. Как буря,
Что приближается, вздымаясь над землёю,
Усиливая звук, вливаясь в уши
Всех тех кто трудится на пажитях сезама, (5)
Растет шептанье смерча, тень вползает
На горизонт златой, восходит тьма
В зенит взбираясь. И тогда они приходят,
Небесным воинством, несущим воздаянье
За прегрешения мои и нарушенья,
Привлечены сюда из всех ужасных сфер,
Ведомы мстительными извергами ада
И ужасающих аласторов (6) толпой,
Что мне покорны были прежде! Василиски
Химера, мартихоры, бегемот,
И Герион (7) и Сфинкс и Гидра предо мноюГерион
Являются, как мог бы город встать
Построенный каким-нибудь афритом,
Где совершенство так и хлещет с высоты,
С громовых сводов и поющих обелисков,
Вздымающихся, как огонь в ночи! Крыла
Раскалены, пылая белым жаром,
В шипящем ветре беспрерывно бьют,
Несут громадных тварей огнесердных
Из преисподней за Рутиликом; (8) созданья
Бессветной тьмы, рождённые в пещерах
Угасших солнц, вершат круженье лун –
До самого зенита развернувшись,
Из бездн за горизонтом; осьминоги
Как ослепительно сверкающие луны
С руками пламенными, коим несть числа,
Поднялись, из морей вечногорящих
Огнем ревущим, истощения не зная,
Что над планетой бьет прибоем в берег
Из неизвестного металла; существа
Что в областях миров могучих Алиота (9)Саиф
Застили небеса лесами из рогов
Бесчисленных. И в этом лабиринте
Теряются ветра; и на уступах скальных,
Играют и резвятся сколопендры,
Маячат башни океанских ведьм
Что сложены из раковин моллюсков;
И оседлавшие грифонов божества
И демоны-владыки, что воссели
На черно-траурных драконах, коркодилы
Со злобными пигмеями на спинах
И синелицые волшебники Саифа (10),
К которым ластятся титаны-скорпионы
Виляя им хвостами; и войска,
Что от врага лик отвернув, идут в атаку,
И бьют через плечо по жутким формам
В щитах кристальных отразившимся; фантомы
Во тьме пещер неизмеримых создаются
Людьми безглазыми наощупь; и слепые
Черви-чудовища бессолнечных миров,
И кракены из запредельных пропастей
И все Демогоргоны(11) тьмы нездешней,
Встают, и поднимают крик ужасный,
Разноголосый вой и шум протеста,
Мне предрекая жуткую погибель
Невыразимыми словами, от которых
Огнем взрываются святые небеса,
А чудища ко мне все ближе, ближе,
Они уже у стен дворца, и его чары
Не в силах отпугнуть их. Тени тварей
За лигой лига, наступают в здешний свет,
И словно пламя, пожирают луг пурпурный,
Оставив лишь пустыню пепла. Во дворце
Я слышу, как визжат и воют в страхе
Скульптуры мраморных, вопящих обезьян,
И все колонны в форме женщин тоже стонут
И в ужасе бормочут. Да и сам я
Десятикратно страхом поглощён,
Чудовищным кошмаром безымянным
В любом из залов замка. Я встаю,
И убегаю, окрылённый ветром,
И в тот же миг коралл волшебного дворца
В одну-единственную пламенную башню
Сжимается, и пропадает без следа,
Не оставляя за собою ни осколка,
Ни тлеющего уголька! Летя
На удирающих ветрах за грань вселенной,
Попал я в бездны, что негодны для дыханья,
Где даже шторм сильнейший задохнется,
И пал тогда, лишен поддержки, сквозь надир,
В нижайший мрак и тьму повергнут был,
За все пределы, вне виденья солнца,
В другие небеса иных систем.
*
В мир
Заросший плотно многоцветными грибами.
Что рвутся к небу, точно лес чудесных пальм,
Метеоритом я упал, и в том паденьи
В пыль атомарную часть их стволов разбил я,
Но невредимым все ж поднялся, и шагаю
Сквозь беспредельный лес, между деревьев
Непрочных, как опал, и вижу их вершины,
В борьбе друг с другом бесконечной, час за часом
В зенит стремящиеся, чтобы там коснуться
Ирисовых светил. Незримые созданья,
Чей выдох гробовой наполнит тихий воздух
Всё расширяющимся омутом зловонья,
Неуловимые, идут за мною следом
Средь постоянно изменяющихся пальм;
И пеплокрылые большие мотыльки
Порхают и стрекочут предо мною,
И светляки, как тлеющие угли
Слетают вниз, ко мне, с вершин деревьев,
Несутся сквозь величественный мрак,
И гаснут в чаще рассыпающейся. Слышен
Вдали, подобный гонгам, дикий рёв
Неведомых чудовищ, повторяясь
Как по часам, деревья сотрясая,
С них сыплется пыльца, и в облаках ее
Благоуханно-едких, душно мне
Под радужной завесой
*
Наконец
Пальметты (12) заросли заметно проредились,
И с каждым мигом уменьшаясь в росте
До кустика, который свалит даже гном.
Над ними вижу я бесплодную пустыню,
Что вся сверкает пламенем рубинов,
И аметристами и пылью из гранатов
И сердоликов. Дальше я бреду,
Ступая по пескам роскошно-ярким,
За их несчётными слепящими волнами
Блистанья скачущего, воздух превратился
В багровый сумрак, сквозь который я
Слепцом блуждаю, как какой-то кобольд;
До той поры, покуда под ногами
Песок мельчайший место не уступит
Не то металлу, не то камню, с тяжким звоном,
Более радостному слуху моему,
Чем золотые колокольцы, иль звучанье
Серебряных фонтанов. Когда полог
Багровой тьмы приподнялся, я вижу
Широкий край равнины черной, твёрдой,
Подобно адаманту, распростёртой
Как море в штиль до края всего мира,
И по пространству этой траурной равнины
Несутся тысячи потоков и ручьёв
В них не вода течёт, а битый мрамор,
Изломанная сталь, обломки бронзы,
Как будто все останки войн из всех времён
Сюда стекаются грохочущим потоком
Вневременного ливня, с лязгом, звоном,
На дно предвечных бездн.
*
Так я иду
Между рекою стали и рекою бронзы,
С гремящею, немелодичной зыбью,
Как столкновенье миллионов лютен;
И прихожу к тому громадному обрыву,
Откуда падают они с могучим звуком
Мильонов сабель, бьющих в миллион щитов,
Иль звоном копий и доспехов в войнах
На половине всех миров и всех эонов.
Через пучины и мальмстрёмы бездн
Они несутся вниз, и исчезают
Потоком звёзд разбитых, далеко,
В нижайшей тьме; ни боги, ни солнца,
Ни демоны пучин не смеют ведать,
Что море Вечности так кормится от века,
И поднимается вовеки над Вселенной
В одном едином неслабеющем приливе
*
Какое облако, налитое дождём,
Иль ночь внезапная, великое затменье,
Опалы солнц укрыло? На мой край
Реки текущей в призрачном свеченье
Сквозь темноту, упала тень, как ночь
Из сфер потухших. Повернувшись, вижу
Как между чёрною пустыней и солнцами
Колеблются крыла громадных стай драконов
Летящих вдалеке, меж тысяч чёрных складок
Сквозь звёзды, бездны, разорённые миры,
По следу страха моего! Грифоны, рухи,
А вслед за ними тёмные химеры,
Тяжелокрылые, медлительные после
Опустошенья обезлюдевших земель,
И гарпии, и грифы преисподней,
На омерзительном пиру разгорячившись,
Желают остудить в моей крови
Свои чудовищные лапы, когти, клювы –
Все, все собрались здесь, а позади крылатых
За рядом ряд встают ряды бескрылых,
Нечистых, гадких, колоссальнейших Червей,
Щетиня горизонт. Из бледной мари
Я слышу визг виверн, пронзительный и громкий,
Как ураганный грохот бурь в разбитом храме,
И сфинксов рык, как беспощадный звон
Колоколов на адских башнях. Облака
Тьмы преисподней выгнулись к зениту
И ветер страшный падает оттуда
Как первое дыханье злого шторма
И струи ветра рвут мои одежды
И плещутся пред ликом вечной бездны,
Как бедный дух растерзанный, пропавший
В той бездне вечных бурь. Звучит всё громче
Гром водопада из камней и бронзы –
Усилен вдвое громом бьющих крыльев,
Неразделимо слившись с ним. Я осторожно
Для ног моих ищу опору в бездне,
Под страшным ветром и могучим громом,
Без отдыха гремящем в пустоте
Как волны в море; и хочу бежать
За ними вслед, изведать основанье
Надира ночи, к коему стремятся
Потоки разоренья. Но когда
Я достигаю грани и смотрю вниз,
Сквозь жуткий мрак, что побеждает солнце,
Оценивая взором спуск ужасный,
Я вижу крошечную звёздочку в глубинах –
Последний в мире свет, покуда крылья рока
Сгущаясь, тысячами множатся, в то время
Как звёздочка растёт всё больше, больше,
Быстрее чем кошмар сменяют грёзы,
Становится бесцветной бледной сферой,
Как миллион мильонов лун сияя;
Плывёт сквозь бездны и затменья мрака,
И всё растёт, растёт без остановки,
Огромный бледный и безглазый Лик,
Собой заполнив пустоту вселенной,
И вот, раздувшись до пределов мира
Он отверзает пламенники пасти…
**********************************
**********************************
**********************************
*
Примечания
*
1) Омбос — город в древнем Египте. Находился в I номе Верхнего Египта на восточном берегу Нила к северу от Асуана. Подробнее
2) Октарема (октера, леантофора) – гребной корабль с восемью рядами вёсел. Историк Мемнон из Гераклеи Понтийской оставил описание такого корабля. Каждый ряд весел тянуло около ста человек. Всего на боевом дежурстве в октареме было 1200 гребцов, кроме того, корабль нёс около тысячи бойцов. Этот корабль, разумеется, был экспериментальным, но в отличие от многих других экспериментов того времени, участвовал в реальных боях.
3) Алабрундины — (алабандин по В. И. Далю) драгоценные камни, высоко ценившиеся в древности, род лала, рубина, яхонта
4) Пояс Антенора — второй из четырёх поясов Девятого круга Ада Данте, где казнятся предатели родины и единомышленников. Они вмёрзли в лед по шею, лица их обращены книзу и обезображены холодом. Пояс назван по имени троянского вождя Антенора, которого послегомеровское предание изображало изменником.
5) Сезам — более известен как кунжут
6) Аластор — в греческой мифологии дух мщения. Второе значение — ненавистный богам преступник, всюду приносящий с собою преступление. В средневековой демонологии — демон 2-го порядка, один из самых жестоких духов Ада, Великий Палач преисподней. Другая его должность — Командующий Общественными Работами (И.Виер «De praestigius daemonum», 1563)
7) Герион — в древнегреческой мифологии исполин с острова Эрифия, на крайнем западе ойкумены, сын рождённого из крови горгоны Хрисаора и океаниды Каллирои. По Стесихору, Герион был крылатым, о шести руках и шести ногах. Эсхил описывал его о трёх телах, в трёх десницах державшего три копья, в трёх же левых руках — три щита и в трёх шлемах на трёх головах. В «Божественной комедии» (Песнь 17 и 18) Герион – символ лжи и хранитель восьмого круга Ада, куда именно на его спине опускаются Данте и Вергилий.
8) Рутилик – двойная звезда в созвездии Геркулеса.
9) Алио́т — самая яркая звезда в созвездии Большой Медведицы
10) Саи́ф — звезда в созвездии Ориона, на острие Меча Ориона
11) Демогоргон — греческое имя дьявола, не должное быть известным смертным.
Поздновато привлекли меня к редактуре второго тома собрания сочинений Кларка Эштона Смита. Когда сборник выдали на последнюю вычитку, радикально менять что-то в макете было уже поздно. Я же, не зная ещё о данном ограничении, в процессе вычитки взял, да и перевёл заново стихотворные эпиграфы к рассказам из цикла "Зотик".
Впрочем, ещё не всё потеряно. Неторопливо работаем над томом стихов Смита, куда войдут и эти эпиграфы.
*
*****************************************
*
Эпиграф к рассказу «Некромантия в Наате»
Как вожделеют мертвецы за смертной тьмы туманом?
Любовь и сумрак в их сердцах, что тени ввек обречены,
Покой и счастье обрели, навеки боли лишены,
На острове Наат, за чёрным океаном.
*
Песня галерных рабов
*
****************************************
*
Эпиграф к рассказу «Чёрный аббат Патуума»
Пурпурный пламень лоз пусть нас вином поит,
Пускай любовь цветет румянцем без стыда.
В земле без имени, где чёрен лунный свет,
Убит инкуб со всем потомством, навсегда.
*
Песня лучников короля Хоурафа
*
****************************************
*
Эпиграф к рассказу «Чёрный идол»
*
Тасаидон, владыка бездны ада,
Семи кругов его, где Змей лишь обитает,
Свивая кольца, стережёт колодцы тьмы
В которых тлеют мрачные огни.
Тасаидон, ты озаряешь адский свод,
Зло древнее твоё вовеки не умрёт
И пусть всегда пылает твой огонь
Над падшими мирами без имён.
Твой трон — сердца людей, где правишь ты,
Хуле фальшивых магов вопреки
Песнь Кситры
****************************************
Эпиграф к рассказу «Смерть Илалоты»
Властитель бед и страха, мастер всех смятений!
Тобой, как возвещает твой пророк,
Жизнь новая и власть даны покойным магам,
Развратным ведьмам – запрещённые уменья
Призыва диких духов и иллюзий,
Что кроме них лишь ламиям подвластны.
Твоею милостию трупы в мрачных склепах
На время сбросив облик свой ужасный,
Любви загробной сладострастно предаются,
Вампиры кровью жертвенной блюют,
Как из великой погребальной урны
Её потоки омывают саркофаги
Бесценным киноварно-алым кладом.
Литания Людара к Тасаидону
****************************************
Эпиграф к рассказу "Сад Адомфы"
Владыка знойных алых цветников
И адским пламенем окутанных садов,
Тех, где растёт ужаснейшее древо,
Плоды которого – личины мертвецов,
Скользят змеёй под ним живые корни
Баароса*, и терний, и волчцов,
И бледные коренья мандрагоры
Из почвы выбравшись, блуждают взад-вперёд,
К тебе взывая в ярости и горе,
В то время как чудовищный садовник
Всем здешним бесам новый счёт ведёт
Литания Людара к Тасаидону
____________
*Баарос — волшебное растение, с помощью которого древние иудеи заклинали духов и демонов
Галеор, бродячий поэт и игрок на лютне, гость Смарагада
Натанша, некромант
Бэлти, фрейлина Сомелис
Калгаф, чернокожий помощник Натанши
Сарго, королевский казначей
Боранга, капитан королевской стражи
Придворные дамы, фрейлины, свита придворных, стража, евнухи и гофмейстеры.
Место действия:
Фараад, столица Йороса, в Зотике.
Сцена I.
Большая палата в покоях королевы, во дворце Смарагада. Сомелис восседает на высоком стуле, похожем на трон. Галеор с лютней в руках стоит перед ней. Бэлти и несколько женщин сидят на диванах, неподалеку. Два черных евнуха стоят в ожидании приказаний у открытой двери.
Галеор
(играет на лютне и поёт):
Спеши, не медли, пылкий молодец,
Ищи в ночи,
В дымящем пламени огня
Тень поступи богини Илилоты.
Ее уста, ее глаза — потоком унесут в мир сна.
Между её бровей видна
Луна. И лютни колдовской игра
Предскажет вам её явление повсюду.
Богини плоть как кость бела. Ее объятья как врата
Что приведут тебя в края,
Где аромат нездешних чар
Заставит всё забыть под алою звездою.
Сомелис:
Люблю я песни. Но скажи мне, почему,
Так много ты поёшь о Илилоте?
Галеор:
Она – богиня.
Ей поклоняются все люди той земли,
Где я рожден. Но разве же в Йоросе
Её не обожают столь же сильно?
Она нежна, добра, в дарах обильна,
Благоволит к влюбленным.
Сомелис:
Ну уж нет.
Она богиня тьмы у нас, где кровь,
Мешаясь часто с теплой пеной наслаждений…
Но лучше расскажи о дальней той земле,
Где почитают нежность паче мрака.
Галеор:
За морем бесконечных перемен
Она лежит. Там в кедрах пустотелых
Таят беседки ложа для любви,
Обвитые лозой, в цветочках алых.
По мшистым тропкам там гуляют козы,
Чей мех — руно, белее горных льдов;
И сердоликовые отмели ведут
К пещерам, где приливы оставляют
Немало раковин чудесных, тёмно-алых,
Чуть приоткрытых, как уста красавиц страстных.
Из малых гаваней рыбацкие суда,
Под красно-бурыми косыми парусами,
Плывут к гнездовьям ястребов морских,
Что так пронзительно вопят над островами.
А день пройдет – назад идут они,
С добычей в трюмах, тяжело взрезая волны.
В лучах заката на песке горят костры,
Из старых мачт и досок корабельных,
А рядом с пламенем жемчужным девы пляшут
И танец тот древней, чем океан.
Сомелис:
Хотелось бы родиться в той земле,
а не в Йоросе.
Галеор:
А я желал бы прогуляться с вами
Вечерним берегом в узорах томной пены,
И наблюдать пылающий Канопус,
Что над скалой, заросшей кипарисом,
Горит в ночи, как древности маяк.
Сомелис:
Уж лучше помолчите. Здесь есть уши,
Что рады слышать лишнее, и рты,
Готовые шептать чужие тайны.
А Смарагад — ревнивец…
(Она замолкает, поскольку в этот момент король Смарагад входит в комнату.)
Смарагад:
Прелестнейшая сцена. Галеор,
Похоже, ты ведёшь себя как дома
в палатах королевы. Говорят,
Что развлекаешь ты её получше,
чем постаревший, скучный сюзерен.
Галеор:
О, я лишь скромно пел, играл на грустной лютне
Для королевы и для вас, король великий.
Смарагад:
Да, сладко ты поёшь.
Не хуже симурга , что ищет себе пару.
А голос твой способен растопить
Любое сердце женское, увлечь,
В водоворот безумной, дикой страсти.
Давно ты здесь?
Галеор:
Я?.. С месяц.
Смарагад:
Да, с полнолунья летнего. И сколько
Моих придворных дам ты затащил в постель?
Иль должен я спросить, кто возжелал тебя?
Галеор:
Нет, никого, луны серпом клянусь,
Тому свидетелем – богиня Илилота,
Та, что влюбленным всем, как мать родная.
Смарагад:
Я одобряю сдержанность такую,
Ведь воздержанье — чудо редкое в Йоросе.
И даже я, по молодости лет,
Немало сил отдал изменам и распутству.
(Поворачивается к королеве.)
Сомелис, где вино? Хочу я выпить
За добродетель, что достойна восхищенья,
В столь раннем возрасте, когда разврат не осуждают.
(Королева указывает на серебряный кувшин, стоящий на низком столике вместе с кубками из того же металла. Смарагад поворачивается спиной к остальным и наливает вино в три кубка, будто бы случайно проведя ладонью над одним из них. Этот кубок он вручает Галеору. Другой передаёт королеве, а третий подносит к своим губам).
Смотрите, я своею королевскою рукой
Вам почесть воздаю. И все должны мы пить
За Галеора, чтобы он всегда
Был столь же добродетелен и дальше.
Он должен выпить с нами.
(Король залпом пьёт. Королева подносит свой кубок к губам и делает маленький глоток. Галеор поднимает кубок и смотрит в него.)
Галеор:
Как странно пенится…
Смарагад:
И верно, кажется, что эти пузыри
Из уст утопленника вырвались наружу
В глубинах тёмно-пурпурного моря.
Сомелис:
Ваш юмор странен,
Нет ни пузырька
В той чаше, что вы дали мне.
Смарагад:
Возможно, я тебе помедленнее лил.
(Галеору)
Ты насладись вином.
Напиток старый нежен и приятен,
Хотя его творцы давно мертвы.
(Поэт всё ещё колеблется, затем выпивает кубок залпом.)
И как тебе сей вкус?
Галеор:
Сказал бы я, что это вкус любви,
Он сладок на губах, а в горле – горечь.
(Он шатается, затем падает на колени, все еще сжимая в руке пустой кубок.)
Отравлен я, который никогда
Несправедлив к вам не был. Почему
Ты сделал это?
Смарагад:
Нет, я не жесток. Теперь ты пьян
Вином старинным, тем, что утолит
Всех смертных жажду разом, навсегда,
Чтоб не заглядывался ты на королев,
Они же – не смотрели на тебя,
Когда в твоих глазницах соберётся
Клубок личинок жирных, а затем
Они из уст полезут вместо песен,
И вслед за тем охолостят твой труп.
Сомелис(медленно поднимаясь со своего места, вызывающе):
Дурная вонь сего поступка рокового
На весь Йорос распространится, как проклятье.
(Королева опускается на колени рядом с умирающим Галеором, распростёршимся на полу. Слезы катятся из ее глаз, она кладет руку на лоб Галеора.)
Смарагад:
Так дорог он тебе? А я уж собирался
С удавкой нежной познакомить твою шею.
Но нет, мне красота милей. Ступай
И жди меня в опочивальне. Я приду.
Сомелис:
Я ненавижу вас. В груди пылает сердце.
Гореть ему, пока не станет прахом,
А я червям достанусь в мавзолее.
(Сомелис выходит, следом за ней Бэлти и другие женщины. Два евнуха остаются.)
Смарагад(поманив к себе одного из евнухов):
Зови жрецов. Пусть тело уберут
И тайно, незаметно похоронят.
(Евнух выходит, король поворачивается к ещё живому Галеору)
И воздержанье твоё скоро станет вечным:
Не смог облечь ты в плоть поспешное желанье
И никогда теперь уже не сможешь.
Галеор(слабым, но хорошо различимым голосом):
Мне жаль тебя,
Но вот сейчас для жалости не время.
В твоей душе лежат такие бездны ада,
Что и представить сложно мне. В сравненье с ними
Все мои муки не сильней осы укуса
В конце сезона сбора сладких фруктов.
(Занавес.)
Сцена 2.
Королевский зал аудиенций. Смарагад сидит один на двойном троне, установленном на возвышении посреди зала. Стражники с трезубцами стоят по обе стороны трона и возле каждого из четырех входов. По залу ходят несколько женщин и гофмейстеров, исполняя какие-то мелкие поручения. Сарго, королевский казначей стоит в углу. Бэлти, проходя мимо него, останавливается, чтобы поговорить.
Бэлти:
Но почему король сегодня здесь?
Случилось что-то в государстве?
Он брови хмурит, гнев его
готов испепелить всё царство.
Сарго:
Причиною — колдун,
Натанша, тот, что призывает духов
Для гнусной некромантии своей.
Бэлти:
Я слышала о нем. Ты его знаешь?
Каков он?
Сарго:
Я не могу рассказывать вам это.
Плохая тема для полдневных сплетен.
Бэлти:
Вы интригуете меня.
Сарго:
Ну, хорошо.
Я расскажу вам больше.
Есть те, кто полагают, будто он
Отродье дьявола, хоть женщиной вскормлён
Распущен он и дерзок, как все те,
Чей дом родной есть Ад. Его злочинство
Ведёт его путём проклятым, низким
Обычным магам нашим он не станет близким.
Бэлти:
И это всё?
Сарго:
Таких существ легко узнать по страшной вони,
Об этом говорится в древних книгах,
Натанша сей смердит как злая ведьма,
Нечистая. И смрад тот смертоносен,
Как вонь от трупов, истекающих чумой.
Бэлти:
Достаточно, чтоб не желать встречаться с ним.
Не нравятся мне те, кто дурно пахнет.
(Через парадную дверь входит Натанша. Он проходит широким шагом, неся посох, не опираясь на него, и встаёт перед Смарагадом.)
Сарго:
Я должен уходить.
Бэлти:
И я пойду, покуда не вдохнула
Опасный смрад из зачумлённого квартала
(Сарго и Бэлти расходятся в разные стороны)
Натанша(не преклонив колен и даже не поклонившись):
Ты вызывал меня?
Смарагад:
Да. Говорят,
что занят ты искусством запрещенным,
торгуешь тайным, демонов зовешь,
И мертвецов себе на службу подымаешь?
Правдиво ль это?
Натанша:
Да, это верно, я способен призывать
Погибших души, и личей, и ка,
И круг моих познаний позволяет
Держать в узде толпу элементалей
Что выполняют поручения мои.
Смарагад:
Что? Смеешь признаваться ты
В делах, противных даже содомитам?
Иль ты забыл о страшных, древних казнях,
Которыми за меньшие проступки
Карают в Йоросе подобных нечестивцев?
В котел смолы кипящей ноги их опустят,
Потом гвоздями к доскам приколотят
Варёные конечности на дыбе.
Натанша:
Действительно. Законы ваши знаю,
Но также мне известно, что у вас
Закон есть, запрещающий убийства
Смарагад:
Что хочешь ты сказать?
Натанша:
То, что, как король,
Наполнили могил вы уж побольше,
Чем я, презренный некромант-преступник,
Что вместо этого освобождал могилы
Поднятьем мертвецов. Но может, хочешь,
Призвать сюда из мрачной серой тени
Свидетелей, что подтвердят слова мои?
Вот Фамостан — он ваш отец, погиб,
Укушен ядовитой рыбой в ванне,
Куда ее вы принесли тайком.
Или к примеру, брат ваш Аладад,
Которого по вашему совету
Расколотым копьём снабдил ваш егерь.
Когда брат вышел на болотного кота.
И смог его всего лишь уколоть?
И это лишь предвестники всех тех,
Кого вы в эти годы погубили…
Смарагад(наполовину поднявшись со своего места):
Вся сажа ада, так ты смеешь мне дерзить?
Будь ты хоть человек, а хоть и дьявол,
С тебя живьем я кожу обдеру,
Свисала чтоб она полосками, как юбка,
А кишки вытянув, на ворот намотаю.
Натанша:
Слова… слова… Как пена на воде.
Ко мне никто не прикоснётся пальцем,
А кто посмеет – круг небесного огня,
Рождённый за пределами пространства
Его сожжёт. И ты меня боишься.
Ведь есть на то причины. Мне известны
Все ваши гибельные тайны и секреты,
Что превратили злую вашу душу
В змеиную пещеру, в узел гадов.
Скажи мне, где сейчас певец тот юный,
Что звался Галеор? Ещё вчера
Он мирно пел, играл для вас на лютне,
Своим талантом услаждая двор порочный,
Убит. За что? Из ревности и страха,
За то, что спел он слишком много песен
Для молодой Сомелис? Да, я знаю.
И мне известно, где его могила,
В которой черви правят нынче пир.
Смарагад(Вставая прямо, черты лица его безумно искажаются):
Прочь! Прочь!
Пшёл вон отсюда! Вон из Фараада!
А чтоб тебя заставить поспешить:
Ещё тогда, когда вошёл ты в этот зал,
Я стражников к тебе отправил в дом,
Чтоб взять Калгафа, негра-неофита
С которым ты столь необычно нежен,
Сожительствуешь с ним, как с чёрной девкой.
Обдумай это хорошенько, ведь сейчас
Калгаф сидит в сырой темнице-склепе,
Вы воссоединитесь завтра, коль рассвет
Застанет вас за городской стеною.
И медлить с этим не советую, иначе,
Он познакомится с искусством палачей
Натанша:
Коль повредишь ты юному Калгафу,
Король Смарагад, знай, восстанет ад,
И твой дворец очистит навсегда он
Метлою пламени и цепом из огня
(Натанша уходит.)
(Занавес)
Сцена III
Кладбище Фараада. Всё заброшено, мёртвые и полусгнившие кипарисы склонили свои ветви над потрескавшимися надгробными камнями, и полуразрушенными мавзолеями. Выщербленная луна светит сквозь тонкие облака. Напевая, появляется Натанша.
Натанша(поёт):
Днём, под шкурой лесной кошки
Вампир беззубый прячет мощи,
А ночью к бойне полетит
Пить кровь зарезанной свиньи.
(Калгаф появляется из-за полуразвалившейся двери расположенного поблизости склепа. В руках у него темный мешок. Он бросает его под ноги Натанши.)
Калгаф:
Приветствую тебя, мой повелитель.
Натанша:
Как хорошо, что я велел тебе,
Ждать меня здесь, средь молчаливых мертвецов,
Из дрёмы утренней до света пробудив,
Когда лишь пьяные бродили средь руин.
Как и предвидел я, король был вероломен,
Пока я с ним общался во дворце,
Он за тобой послал своих легавых,
А вот меня коснуться не дерзнёт,
Познавшего все тайны колдовские,
Однако с радостью причинит вред любому,
Кто слаб и не вооружён так же как я
Искусством магии. А значит, мы должны
Покинуть Йорос, тихо удалиться,
Оставив город толпам злобных бесов,
Средь коих не последний — сам король.
(Он замолкает, осматривая могилы и мавзолеи.)
Земля сия — подарок некроманту,
Благодаря убийствам бесконечным
Здесь мертвецов не счесть. Но перед тем,
Как покидать сей край, нам нужно сделать
Немалую работу для того,
Чтобы нас долго здесь не забывали.
Мой милый Калгаф, мы нашли то место,
О коем мне знакомый говорил.
Вон там, где кипарисы пожелтели
В убранстве смертном, рядом с мавзолеем
Владыки Тамамара, где ты днём
Скрывался от пока ещё живых
Людей из стражи. Погляди, табличка
Лишайником почти вся заросла,
Ещё прочтёшь на ней часть титулов и званий,
А имя скрыто мхом.
(Он расхаживает среди могил, внимательно разглядывая землю и держа свой посох в вытянутых руках параллельно земле. В какой-то момент посох начинает яростно крутиться в руках, словно палочка лозоходца, пока наконечник его не указывает вниз, почти касаясь земли.)
Вот та могила, что укрыла Галеора.
Покров нарушен, вскопана земля
И дёрн с травой корнями вверх лежит
(Он обращает своё лицо в сторону Фараада, чьи башни смутно вырисовываются за некрополем. Подняв обе руки, он сплетает пальцы, так что большие пальцы, точно рога, указывают в небеса.)
рисунок Сергея Крикуна
А этот мощный знак –
Тебе, король, ревнивый и трусливый,
Который так боялся стать рогатым,
Что не остановился пред убийством.
Однако даже смерть не помешает
Судьбе свершиться, ибо мне известно
Заклятье, что позволит мертвецу
Тебя рогатым сделать.
(Поворачивается к Калгафу.)
Устроим церемонию сначала.
Достань кадило, круг я начерчу.
(Достает короткий меч, магический артхам из-под плаща и чертит широкий, глубокий круг в дёрне, а потом другой внутри первого. Калгаф открывает темный мешок и вытаскивает оттуда четыре маленькие изукрашенные курильницы, чьи дырчатые ручки сделаны в форме двойного треугольника — знака Макрокосма. Он устанавливает их между кругами на равных расстояниях друг от друга, и зажигает их. Затем некроманты занимают позиции во внутреннем круге. Натанша передает артхам Калгафу, оставляя себе магический посох, который он поднимает над головой. Они оба поворачиваются в сторону могилы Галеора.
Натанша(распевая):
Мунтбауут , маспрафа бати, [Мунтбауут, злой и развратный дух,]
Вапвас руну, вха раскуту, [Где б ты ни был, услышь сейчас меня,]
Инкуб, мой брат двоюродный, приди.
Зову тебя из тьмы ночных убежищ
Из мрака и тумана появись,
Где ларвы бестелесные таятся,
Прислушайся к речениям владык
Мы с вашим адом сделку заключим
Для вас есть то, что ищешь вечно ты
С голодным воем от начала века
Лети сюда на чёрных крыльях снов
Оставив ненавидимую бездну
Войди вот в эту свежую могилу,
В ней облечёшься плотью мертвеца
И выбирайся из неё наружу,
Ликуя в торжестве перерожденья,
Чтоб применить все древние уменья
В согласии с наложенным заклятьем
Сверши всё точно, как я укажу.
Вора вофа Тасайдона [Мощью, Тасайдона силой]
Соргха награкронифона [Поднимайся из могилы]
(После паузы.)
Вачат пантари вора награбан. [Заклинания и мантры завершили некроманты]
(Эти слова были произнесены на умленгхе — древнем языке Зотика, который использовали ученые и волшебники. ]
(Дёрн вспучивается земля расступается и мёртвое тело Галеора, управляемое личем, поднимается из могилы. Его руки, лицо и одежда испачканы могильной землёй. Волоча ноги, он с угрожающим видом подходит к внешнему кругу. Натанша поднимает посох, а Калгаф — артхам, призывая мятежного духа к повиновению. Лич отступает назад.)
Лич (глубоким, нечеловеческим голосом):
Вы вызвали меня,
И должен я служить
Желанью вашему.
Натанша:
Внимательно прослушай указанья:
По переулкам и заброшенным дворам
Скрываясь от Луны и глаз людей
Ты проберёшься ко дворцу, отыщешь вход,
Пройдёшь по его лестницам забытым,
Известным только мумиям владык,
По залам тем, что духами хранимы,
Отыщешь в нём палаты Сомелис
И совратишь ее, как все инкубы
Везде и всюду поступают в этом мире.
Лич:
Вы приказали, я вам подчиняюсь.
(Лич уходит. Когда он исчезает из поля зрения, Натанша выходит из круга, Калгаф гасит курильницы и складывает их в мешок.)
Калгаф:
Куда теперь?
Натанша:
Куда ведут дороги
Лишь бы подальше от границ Йороса.
Не ожидая созреванья злых плодов
Что мы посеяли. Оставим их тому,
Кто моего кудрявого любимца,
Ученика и баловня, в темницу
На ложе пыток уложить хотел.
Калгаф и Натанша(уходят, распевая):
Толстый, сочый путник встретил вурдалаков
Что добычу стерегли в жутком лесном мраке
И ушёл спокойно, а они остались,
Трупами вонючими в склепе обжираясь.
(Занавес)
Сцена IV.
Спальня королевы. Сомелис полусидит, откинувшись на уютном диване. Входит Бэлти с дымящейся чашей в руках.
Бэлти:
Вино, хранящее тепло ушедших лет,
И островных душистых пряностей букет
Смешала я, чтоб сделать этот хиппокрас
Без спешки пей его, он крепок и горяч
И сон придёт легко.
Сомелис (отталкивая чашу):
Ах, если б я могла теперь испить
То, что пил Галеор. И удалиться
Навеки из дворца, в обитель злых теней,
Тех, что порождены недобрым солнцем.
Мне жжёт нутро медлительный, злой яд,
В нём вся любовь моя к тому, который мёртв,
И отвращение к живому королю.
Бэлти:
Тогда я вам немного поиграю и спою,
Пусть и не так, как пел галантный Галеор
(Она берет цимбалы и поёт.)
Одинокая, в розовом сумраке
Золотая сияет звезда
Вот печально звеня, вниз скатилась она
Догорев и пропав навсегда
Прибыл ночью мой любимый,
Огнь и тьма в его глазах.
За любовью он поднялся
Из могил, где мрак и страх -
(Она прерывает пение, услыхав звук приближающихся по коридору шагов.)
Сомелис:
Кто там идет? Боюсь, что сам король.
(Дверь резко открывается, и входит лич Галеора, ведомый вселившемся в него демоном.)
Бэлти:
Что это за отродье ада мёртвых?
Ах! Как он грязен и слюняв! Но посмотрите,
Ведь он похож на Галеора. Невозможно!
(Лич осторожно выступает вперед, и, ухмыляясь, начинает что-то невнятно бормотать.)
Сомелис:
Коль ты и в самом деле Галеор, ответь,
Кто был твой друг, кто счастья вам желал
В жестоком мире, полном злобы к нам обоим.
(Бэлти бросается мимо пришельца, который, казалось, даже не заметил её присутствия, и выбегает из комнаты.)
Но если демон ты в обличье Галеора,
Я заклинаю светлым именем святым
Богини Илилоты — убирайся.
(При имени богини тело и конечности лича яростно дёргаются, словно он борется с невидимым страшным противником. Затем конвульсии постепенно ослабевают, жаркое пламя в мёртвых глазах стихает, и на его лице проявляются нежность и смущение.)
Галеор:
Как я сюда пришёл? Я думал, что я мёртв,
И люди закопали моё тело
В сухую землю.
Сомелис:
Здесь много тайн, а времени вот мало
Чтоб разрешить все спорные вопросы
Но вижу я, что ты – сам Галеор
Никем иным ты просто быть не можешь
Мой сладкий, милый Галеор. Ты жив.
Со всей любовью нашей несказанной
И я довольна этим.
Галеор:
Я же должен
Быть мёртвым, хоть мы с вами и общались
И мои жилы вновь полны любовью,
Хоть смертный хлад уже касался их.
Сомелис:
А что ты можешь вспомнить?
Галеор:
Немного. Черной ночи тишина,
В которой я провёл, казалось, вечность,
Где был я скован и рассеян разом,
Пока не прозвучал тот самый глас,
Высокомерный и авторитетный,
Он повелел мне совершить деянье,
Но вот какое? Я не в силах вспомнить.
В сомненьях смутных весь, я чувствую себя,
Как тот, кто в глубочайшей тьме боролся
С каким-то демоном. И отшвырнул его,
Благодаря тому, что где-то рядом
Был ещё кто-то, мощным, чуждым гласом
Он повелел исчадью ада прочь бежать.
Сомелис:
Я верно полагаю,
Что способом волшебным некромант
Поднял тебя из гроба и прислал
Сюда ко мне. Наверняка нечистым
Был замысел его. Неважно, впрочем,
Живой иль мёртвый ты – я рада всё равно,
А что об этом думают другие
Значенья не имеет для меня.
Но есть проблема, Бэлти вот сбежала,
К Смарагаду. И он тут будет скоро,
Тогда убьют тебя повторно, без сомненья.
(Она идет к двери, закрывает ее, и запирает тяжелым металлическим брусом, вставив его в массивные гнезда. Потом, достав узорчатый платок и кувшин с водой, она смывает могильную грязь с лица и рук Галеора, и приводит в порядок его одежды. Они обнимаются. Лич целует женщину и гладит ее щеки и волосы.)
Ах, твои касанья
Сейчас нежнее тех, что были раньше
И всё ж, однако, твои губы, твои руки
Мой бедный Галеор, остыли в той могиле
Но мы в обьятиях согреемся на ложе
Нам для любви достанет и мгновенья
Перед падением меча, что сокрушит,
Расколет тайну нашу хрупкую, открыв,
Что за её пределами таится.
(Тяжелые шаги за дверью, бормотание и громкие, растерянные голоса, вслед за которыми раздаётся металлический лязг, словно кто-то стучит рукояткой меча в дверь.)
(Занавес.)
Сцена V.
Королевский павильон в дворцовом саду. Смарагад сидит во главе длинного стола, заставленного кубками, бутылками с вином и ликёрами, часть которых перевёрнута, другие стоят полупустыми. Сарго и Боранга сидят на скамейке у основания стола. С дюжину гуляк-собутыльников склонилось над своими бокалами, некоторые из них лежат на полу, другие — на скамьях и диванах.
Сарго и Боранга (поют):
Жил весёлый гуль давно
Пил он кровь, как мы вино
Без кувшинов и бокалов
Кровь из мёртвых вен хлебал он
А мы зато, а мы зато
Нальём в бокал из золота
Тёмное, как кровь, вино
Чьи творцы мертвы давно
(Наступает тишина, в то время как певцы продолжают распевать хриплыми голосами. Смарагад наливает и выпивает кубок вина, потом наливает снова.)
Боранга(очень тихим голосом):
Король: он пьёт
Так, как не пил ещё никто,
Как будто страх его грызёт
И жажду смертную наводит
Сарго:
Он перепил уже всех наших пьяниц,
что возле бочки винной возлежат.
И даже я не смог с ним долго… Этим утром
Он много времени провёл с тем некромантом,
Отродьем ада, попирающим законы,
Бунтовщиком, созревшим для кладбища.
Я даже пить не смог, когда почуял
Ту вонь, что разносилась от Натанши,
Когда прошёл он около меня.
Сказал тогда я королю, чтоб принесли
Кадила с нардом благовонным, опахала,
И перья моа – чтоб дворец проветрить,
Нечистый смрад от мага разогнать,
Когда ушёл он.
Боранга:
Говорят, Натанша
и черный друг его — исчезли оба.
Куда – никто не знает. В Фарааде
Пропала тема знатная для сплетен
Хоть лично я за фокусников тех
Не дам ни клюва, ни пера с хвоста пичуги
Давай-ка лучше песен поорём:
(Они поют)
— В дом забрались воры, в дом забрались воры,
Что же делать, сударь, не пойму?
Пьяные танцоры всё зовут Трезора
А Трезорка лает на луну.
(Входит Бэлти, запыхавшаяся и взъерошенная.)
Бэлти:
Ваше Величество, безумие вырвалось из ада…
Смарагад:
Случилось что? Иль кто-то изнасиловал тебя?
Бэлти:
Нет, я про королеву
Из её спальни я поспешно прибежала.
Смарагад:
И что же с королевой? Почему
Ты бросила её? Она одна?
Бэлти:
Нет, не одна.
Но у неё в покоях неизвестный
Извергнутый из мёртвых.
Смарагад(приподнимаясь со своего места):
Что за сплетни?
Мертвец безвестный в спальне королевы?
Немыслимо. Слова твои пусты.
И что заставило тебя бежать, хрипя,
С растрепанной причёской?
Бэлти:
То был сам Галеор.
Смарагад:
Но будь я проклят!
Он стынет под землёю, если только
Могильщики не уклонились от работы.
Бэлти:
Нет, он вернулся. Прямо к королеве.
Его лицо испачкано землёй
Могильной, а в глазах пылает пламя
Из адской бездны.
Смарагад (вставая):
Расскажи подробней,
Хоть я тебе не верю. Даже если
Мертвец восстал по зову Тасайдона,
Что делает он в спальне королевы?
Бэлти:
Не знаю я, как он пришёл, и почему.
Но королева нежно с ним болтала,
А я сбежала, чтобы отыскать вас.
Смарагад:
Сарго, Боранга, слышали вы это?
За мной! Разворошим гнездо кошмаров
Установив их суть.
(Он направляется к двери, остальные следуют за ним.)
Напастей всех,
Заставивших страдать пять чувств моих
Сегодня слишком много навалилось.
И что за смрад исходит от всех стен…
И где охрана? Уши им отрежу
тупым серпом, залью глаза кипящей
мочой верблюда – за такой проступок.
Не место в спальне королевы незнакомцам,
Будь это гоблин, лич иль человек.
(Занавес.)
Сцена VI.
Зал перед спальней Сомелис. Входят Смарагад, Сарго, Боранга и Бэлти, в сопровождении двух гофмейстеров. Смарагад пытается открыть дверь спальни королевы. Обнаружив, что она не открывается, он, вытащив меч, стучит в дверь его рукоятью, но без ответа.
Смарагад:
Кто запер эту дверь? Неужто королева?
Клянусь что больше никогда она
Дверь не запрёт, когда мы выбьем эту.
А следующую сам за ней закрою -
И это будет склеп. Боранга, Сарго,
Плечом к плечу, навалимся дружнее.
(Втроем они наваливаются на дверь, но не могут выбить ее. Сарго, как самый пьяный из них, теряет равновесие и падает. Боранга помогает ему встать на ноги.)
Спасибо предкам, прочно выстроен дворец
Любая дверь здесь выдержит осаду
Боранга:
Полно машин осадных в арсенале,
Тараны, что снесут любые башни,
пробьют врата любой из крепостей.
Позвольте, сир, я позову людей,
Мы с ними быстро выбьем эти двери.
Смарагад:
Я не позволю, чтоб толпа узнала
О том, что встретим мы в покоях королевы.
Я не привычен в запертые двери
Стучать, когда не открывают мне. Неважно,
Хоть в нашем королевстве, хоть в аду,
В глубоких закоулках лабиринтов
В кругах мучений вечных Тасайдона
Нет пропасти темней, чем эта зала,
Которую рассудком не понять,
Без опасенья полным стать безумцем
Сарго:
Ваше величество, коль это Галеор,
То здесь наверняка смердит Натаншей,
Который мертвых поднимал из рвов могильных
Посредством демонов, что в их тела вселялись,
И оскверняли трупы. Здесь не обойтись
Без экзорцизма. Я могу позвать
Жрецов, чтоб провели обряд изгнанья.
Смарагад:
Я почти не сомневаюсь,
Что некромант проклятый оживил
Покойника. Но здесь не подойдёт
Ни способ твой, ни предложение Боранги
(Поворачиваясь к гофмейстерам.)
Принесите
Смолистых веток терпентиновых вязанку
И нефти.
Боранга:
Что вы задумали?
Смарагад:
Вы скоро всё поймете.
Бэлти:
Ваше величество, но там же окна есть,
Туда по лестницам забраться может стража
И отпереть дверь в спальню королевы.
Возможно, ей сейчас грозит опасность
От вторгшегося в спальню чужака,
В которого вселился дух инкуба.
Смарагад:
Да, несомненно. Полагаю я,
Что он желанный гость для королевы,
И потому закрыта дверь в покои.
А я не вор, чтобы по окнам лазить.
(Возвращаются гофмейстеры, неся охапки хвороста и сосуды с нефтью.)
Дрова сложите в кучу перед дверью,
И нефтью их полейте.
(Гофмейстеры повинуются. Смарагад хватает один из факелов, что горят в светильниках, развешенных по залу, и бросает его в кучу хвороста. Пламя тут же взлетает вверх и лижет кедровую дверь спальни.)
Я подогрею ложе черного разврата,
Что в моих стенах логово нашёл.
Боранга:
Да вы с ума сошли?
Сожжёте весь дворец!
Смарагад:
Огонь лишь средство, он очистит всё.
Жаль, что в костре не оказалось некроманта
И темнокожего сожителя его.
(Огонь быстро распространяется по шторам в коридор, из которого начинают падать куски горящей ткани. Бэлти и гофмейстеры убегают. Фрагмент горящего гобелена падает на Сарго. Он шатается и падает. Не в силах подняться, он ползёт в сторону, кричит, одежда его пылает. Разлетающиеся искры поджигают мантию короля. Он проворно сбрасывает её. Пламя жадно пожирает дверь, перекидывась на её прочную деревянную раму. Пламя и дым заставляют Борангу и Смарагада отступить.)
Боранга:
Ваше Величество, дворец вокруг горит.
И для спасенья времени всё меньше.
Смарагад:
То что ты говоришь и так понятно.
Ах, поглядите, как прекрасно пламя!
Оно раскроет тайну сих покоев,
От чьих загадок я схожу с ума…
После чего там будет только пепел,
Негодный даже для заклятий колдуна.
Боранга:
Сир, мы должны идти…
Смарагад:
Уймись. Теперь уж слишком поздно
Для слов любых. Остались лишь деянья.
(Через несколько минут обуглившаяся дверь падает внутрь вместе с раскалёнными запорами. Боранга хватает короля за руку и тянет прочь. Смарагад вырывается и плашмя бьет Борангу мечом.)
Оставь меня, Боранга!
Сейчас распутников разделаю ломтями,
На пищу упырям, покуда не сгорели.
( Размахивая мечом, он прыгает через упавшую дверь в пылающие покои.)
(Занавес)
****
Перевод Василий Спринский, Екатерина Миронова, декабрь 2015-январь 2016, Одесса
облако тэгов
