Введение:

Меч Аватара

К горе Синай

Суровая гора, взошёл я на твой склон,

Громов раскатами на небе устрашён,

Под туч короной тёмной, землю скрывшей

И разум жуткими догадками смутившей

Громов раскатами на небе устрашён,

Я чую под тобой чудовищных творений,

Чей сонм однажды будет возрождён

И прекратит поток безумных сих видений!

Я чую под тобой чудовищных творений,

Они мрачны и полны ненавистью злой,

Хотят темницы разнести до оснований

И вознестись, и уничтожить род людской.

Они мрачны и полны ненавистью злой,

Когда-нибудь они очнутся и восстанут,

Чтоб сокрушить сей мир гигантской булавой

И в тёмных небесах его осколки разбросают.

— Ричард Л. Тирни

Мифос Тирни

Ричард Л. Тирни наиболее известен своими рассказами героического фэнтези о Симоне из Гитты и романами, написанными в соавторстве с Дэвидом К. Смитом о Рыжей Соне — персонаже Роберта Говарда и Роя Томаса, а также умелой стилизацией говардовского героя Брана Мак Морна, «Ведьмы туманов», написанной в соавторстве с Д. Смитом. Он едва ли не уникален в своём умении воплощать красочное действо, лежащее в основе фантастики Говарда, и в характерной для неё трагической, кроваво-закатной величественности.

Однако в кругах исследователей Лавкрафта Тирни больше всего запомнился своим эпохальным эссе 1972 года «Мифос Дерлета» (впервые опубликовано в книге Мида и Пенни Фриерсон «ГФЛ», а теперь доступное и в моем сборнике «Ужас этого всего», а также в книге Даррелла Швайцера «Открывая для себя Лавкрафта»). В этом эссе он делает четкое различие между структурой мифоса, привнесенной Августом Дерлетом, и весьма отличающимся от него изначальным видением Лавкрафта. Лавкрафт рисовал повествовательную вселенную, в которой человечество было шуткой или ошибкой, кусочком мусора, который неизбежно будет растоптан великими космическими силами, безразличными к нашему ничтожному существованию. Дерлет ввел более традиционную схему борьбы добра со злом. Лавкрафт явил свой нигилизм в образе Великих Старцев, но Дерлет добавил к ним пантеон Старших Богов, дружественных человеку, и сделал Старцев их мятежными слугами, проводя явные параллели с христианской драмой спасения. Ктулху и Азатот были Сатаной и Вельзевулом, Ноденс был Иеговой. Дерлет также скомпрометировал абсолютную чужеродность лавкрафтовских Старцев, ассоциируя их не только с христианскими, но и с другими мифами, особенно полинезийскими. Противостоя этим нововведениям, Тирни стремился восстановить устрашающий нигилизм Лавкрафта и совершенно иной характер его Старцев. Дирк У. Мозиг развил идеи Тирни в другой знаковой статье «Г. Ф. Лавкрафт: Мифотворец» (в книге С. Т. Джоши «Г. Ф. Лавкрафт: Четыре десятилетия критики», 1980). Результатом стало целое движение критики, в основу которого легли исследования творчества Лавкрафта.

Даже у величайших первооткрывателей часто есть свои предвосхитители, и многие поклонники мифоса и лавкрафтоведы, похоже, не заметили, что первым, кто вбил клин между Лавкрафтом и Дерлетом, был Лин Картер в своей книге «Лавкрафт: Взгляд за пределы мифов Ктулху». Но похоже, что это дерево упало в глухом лесу, и никто этого не услышал, потому что Картер в своих собственных произведениях точно так же игнорировал различия, которые сам так тщательно очерчивал. Он признавал Дерлета как новатора, но ему нравились эти новации! Картер не был зациклен на убеждении, что только Лавкрафт ортодоксален. Когда Тирни рубил дерево топором, все могли это слышать, но на самом деле то был выстрел Мозига, который услышал весь мир (по крайней мере, мир лавкрафтианства). Возможно, это было связано с тем, что Тирни, расчистив пропасть между Лавкрафтом и Дерлетом, решил её преодолеть!

Как и Лин Картер, Ричард Тирни считал, что при правильном подходе новые элементы, введённые Дерлетом, могли бы сработать лучше, чем это удалось самому Дерлету в его рассказах, которые, по его собственному признанию, он небрежно выдавал на-гора в качестве наполнения для «Weird Tales». Например, возьмем предполагаемую преемственность между мифосом Ктулху и христианским мифом. Проблема в рассказах Дерлета заключалась в его склонности уподоблять миф Ктулху христианским мифам, со спасениями «богом из машины» ангельскими «звездными воинами» и Старшими Богами в форме библейских огненных столпов. Так почему же, рассуждает Тирни, не поступить наоборот? Почему бы не уподобить христианскую мифологию мифосу Ктулху? Будучи скептиком-рационалистом и вольнодумцем, Тирни уже тогда полагал раннее христианство просто еще одной древней мистической религией, возросшей на той же богатой почве античных мифов и суеверий, так что такой переход был вполне естественен. В рассказах, представленных в данном сборнике, вы найдете множество примеров лавкрафтианского взгляда на христианство и Библию, но, пожалуй, самые драматичные и шокирующие примеры можно встретить в романах Тирни «Ветры Зарра» и «Барабаны Хаоса», где библейский Яхве отождествляется с Йог-Сототом, а Иисус становится аватаром Великих Древних, подобно Уилбуру Уэйтли*.

*Персонаж рассказа Лавкрафта «Ужас Данвича», также упоминающийся в произведениях его последователей.

Рамки добра и зла, навязанные Дерлетом? Тирни понял, что все, что нужно сделать — это перенести акцент с христианского детерминизма, при котором победа Света предрешена, в сторону манихейского дуализма, в котором происходит подлинная борьба между Светом и Тьмой, без уверенного исхода. Это возвращает зверю зубы — больше нет никакой подстраховки. Даже дерлетовское ассоциирование лавкрафтовских Старцев с традиционной схемой духов стихий (особенность, заимствованная у Фрэнсиса Т. Лэйни) не кажется таким банальным, если рассматривать его так, как это сделал Тирни, с точки зрения зороастризма, который наделял эти элементы теологическим значением, и гностицизма, где стихии, стойхейя**, воспринимались как злобные приспешники Демиурга, силы, угнетающие избранных. Короче говоря, Тирни удалось трансмутировать Дерлета обратно в Лавкрафта!

**Στοιχεῖα – стихии, первоначала в древнегреческой метафизике.

Жизнеописатель Симона

Помнится, много лет назад я читал, что когда местный калифорнийский телеканал объявил, что будет показывать ранний фильм Пола Ньюмана «Серебряная чаша», Ньюман выпустил объявление на всю страницу с просьбой к публике не смотреть эту чертову штуку. Ньюман, похоже, стыдился старого фильма, который, по сути, был не более чем прославленный фильм-пеплум, отражающий всё тот же сентиментальный религиозный бум 1950-х годов, который также подарил нам «Рабыню из Вавилона» и «Деметрия и гладиаторов». Черт возьми, «Серебряная чаша» была не так уж плоха. И уж тем более не настолько плоха, как «План 9» религиозных фильмов — «Саломея», абсолютное днище среди всех библейских блокбастеров.

Хорошо, что Ричард Тирни успел посмотреть «Серебряную чашу» за несколько лет до того, как Ньюман попытался прикрыть свой зад, потому что Тирни был заинтригован и впечатлен, но только не Ньюманом, а Джеком Пэлансом, изобразившим вдохновенного шарлатана Симона Мага, Симона Чародея, который в конце концов пал жертвой собственной аферы и погиб с гордыней Икара, когда попытался впечатлить императора Нерона, пролетев по воздуху. Когда в один прекрасный день Тирни решил использовать таинственного Симона в качестве основы для серии приключений в стиле меча и колдовства, Симон Пэланса все еще казался ему настолько масштабным, что Тирни не мог думать о нем никаким иным образом. Поэтому Симон, с которым вы познакомитесь на последующих страницах, описывается в терминах, призванных тонко намекнуть на угловатого, с крепким костяком и почти азиатскими чертами лица молодого Джека Пэланса.

Следующие два раздела вводной части посвящены довольно подробным деталям исторического прошлого персонажа Симона, а также гностическим доктринам, которые он, по преданию, исповедовал. Вы можете пропустить эти разделы, поскольку рассказы Тирни сами по себе достаточно понятны, но тем, кого заинтересовали намеки на нечто большее, разбросанные автором тут и там, стоит прочесть последующее.

I.

Исторический Симон Маг

Легенда

Вожди арабов в страхе предостерегли

О месте том, что я искал – там бастион

Великой сущности, чьим домом был огонь,

Горящий на вершине, тварь, чей лик

Невыносим для взглядов всех живых,

Тварь ночью лезет из расплавленных трясин,

Чтобы воссесть на черный пик среди вершин

Или голодная, сочится вниз, на чей-то вскрик.

Рекли арабы, что та сущность не с Земли

И не с миров, известных людям испокон,

Древней Аллаха тварь, на свет произвели

Её чудовища, за гранью всех времён.

В былые времена её сюда привлёк

И бросил всем на страх какой-то чёрный рок.

— Ричард Л. Тирни

Симон Самаритянин

Кто он, кем он был, Симон Маг? Он является выдающейся фигурой в западной эзотерической традиции или, по крайней мере, в западных эзотерических легендах. Он появляется внезапно, как уже хорошо известная фигура, в ряде документов второго века нашей эры, таких как «Деяния апостолов», труды Юстина Мученика, а также Климентиновы Гомилии и Признания. Позднейшие ересиологи полагают его отцом гностической ереси.

Симон изображается как самаритянин. Самаритяне являлись потомками древних племен северного еврейского царства Израиля и были названы так по имени своей столицы, Самарии. После смерти тирана Соломона северные племена отделились от Давидовой конфедерации Израиля (на севере), Иудеи (на юге) и Иерусалима (на границе). Им надоела династия Давида и Соломона, и в дальнейшем израильтяне/самаритяне не особо нуждались в традициях Иудеи (или иудаизма). Это означало, что их форма иеговистской религии развивалась параллельно с иудаизмом на юге, по мере того, как последний развивался под руководством Ездры, сектой фарисеев и их преемников, раввинов. Таким образом, и самаритяне, и иудеи осуждали друг друга как еретиков. Хасмонейские цари, получив столетнюю свободу от селевкидской империи Антиоха IV Эпифана, направили своё внимание внутрь страны, обратив мечами «Галилею язычников» в иудаизм и разрушив самаритянский храм на вершине горы Гаризим.

Евреи утверждали, что после того, как Израиль был поглощен Ассирийской империей в седьмом веке до нашей эры, завоеватели завезли в страну множество иноземных колонистов, которые вступали в браки с израильтянами и смешали свой политеизм с поклонением Яхве. Это дало повод отвергнуть самаритян как неевреев, точно так же, как ортодоксальные раввины в современном Израиле отрицают, что реформистские евреи являются евреями. Было ли что-то в этом выискивании поводов для придирок? Скорее всего, нет. Это всего лишь ретроспективный взгляд на историю, поскольку, несомненно, в седьмом веке и Израиль и Иудея были преимущественно политеистическими. Еврейский монотеизм представлял собой форму позднего развития, впервые появившись в Книге пророка Иеремии и Второй книге Исайи в шестом и пятом веках. После этого он долгое время оставался уделом меньшинства (см. Маргарет Баркер, «Великий ангел: Изучение второго бога Израиля», 1992). Таким образом, самаритянское многобожие не имело какого-то особого значения. Обе враждующие сестринские религии в конце концов стали по-настоящему монотеистическими, вероятно, примерно в одно и то же время, к концу первого века нашей эры, хотя и тогда все еще можно было бы найти остатки приверженцев этой старой политеистической религии.

Чем самаритянство отличалось от зарождающегося иудаизма? Одним из главных моментов было представление о грядущем избавителе. Хоть и не все евреи ожидали, что царь (Мессия, или «помазанник», т. е. царственный) возобновит династию Давида (Джеймс Х. Чарльзворт, «Мессия», 1992), но самаритяне не задумывались об этом вовсе. Они отреклись от дома Давида, так к чему же им мечтать о его восстановлении? Вместо этого они ожидали появления Тахеба, «восстановителя» (см. Иоанн 4:25), пророка, подобного Моисею, которого они видели предсказанным во Второзаконии 18:15. В последующие века это ожидание трансформировалось в надежду на второе пришествие первоначального Моисея (Джон Макдональд, «Теология самаритян», 1964).

Эти две веры различались также по части того, что из Священного Писания следует считать каноничным. Иудейский перечень официально одобренных писаний со временем вырос до большого списка, который также является протестантским Ветхим Заветом (католический и православный Ветхий Завет длиннее, поскольку учитывает содержание Септуагинты, греческого перевода еврейских писаний, которым пользовались эллинизированные евреи за пределами Палестины). С другой стороны, самаритяне признавали только Пятикнижие, так называемые Книги Моисея (Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие). Иисус Навин был для них почти так же важен. Однако если отвлечься от Иисуса Навина, то почти всё в Ветхом Завете так или иначе связано с царским двором и храмовой иерархией Иерусалима, следовательно, все эти южные вещи не представляли интереса для северных самаритян. Протестанты тоже не тратят много времени на изучение папских энциклик, если вы ещё этого не заметили.

В своей версии Симона Ричард Тирни дважды дистанциирует его от иудаизма, сделав его не только самаритянином, но и родом из Гитты, древнего Гата, одного из пяти великих филистимских городов-государств, которые ранее породили другого великого эпического героя, могучего Голиафа. (По иронии судьбы, лишь в пошлых фильмах-пеплумах Голиаф вновь в какой-то мере вернул себе добиблейский статус героя!)

Секта самаритян до сих пор существует в современном государстве Израиль, хотя это всего лишь крошечная группа, насчитывающая несколько сотен человек, этакий доживший до наших дней живой реликт.

Святой Симон

В Новом Завете самаритяне упоминаются всего в нескольких местах, и только поэтому большинство из нас вообще хоть что-то слышали о них. Матфей 10:5 предупреждает миссионеров не ступать на территорию самаритян, а Лука сочинил великолепную притчу о добром самаритянине (10:29-37) и приписал ее Иисусу (так же как и эпизод о благодарном самаритянине, Лука 17:11-19), являющий однозначно положительный образ, который в одиночку оказался ответственен за то, что слово «самаритянин» стало синонимом человека, лезущего из кожи вон, чтобы помочь другому в беде. В Евангелии от Иоанна 4.7-9, 20-24 упоминается и высмеивается детская неприязнь, которая разделяла иудеев и самаритян до такой степени, что они считали столовую посуду друг друга ритуально нечистой!

В продолжении Евангелия от Луки, «Деяниях апостолов», Филипп, один из семи лидеров эллинистических христиан, проповедует в Самарии и обращает всю столицу в веру в Иисуса (Деян. 8:5-8 и далее). Вот тут-то и появляется Симон. Лука, создатель Книги Деяний, рассказывает, что когда Филипп пришел в город, он обнаружил, что религиозное пробуждение уже началось. Весь город был полностью очарован неким Симоном, магом, который утверждал, что он – Великая Сила, то есть Божество, явленное во плоти, и это утверждение он подтвердил, сотворив удивительные чудеса (Деян. 8:9-11). Похоже, что Лука начинает переписывать традиционную историю именно с этого момента.

Другие христианские источники в большей степени сохранили первоначальную форму легенды. Различные ересиологи рассказывают, что Симон путешествовал с женщиной по имени Елена, которую он спас из борделя. Она была его вечной родственной душой, существовавшей в божественной Плероме, небесном мире Света и Духа, как Энноя или Эпиноя, Первомысль, (практически та же идея, что и персонифицированная Госпожа Мудрость в Притчах 8, Книге Премудрости Сираха 1 и Мудростях Соломона 7). Таким образом, она и Великая Сила составляли сизигий («связанную» пару). Она с самого начала была затеряна в болоте материального мира (зловещего творения пагубных архонтов, «Правителей»), и только ее духовная мудрость поддерживала жизнь в этом мире. Именно ради ее спасения Великая Сила снизошла до того, чтобы войти в темный мир материи.

Этот миф о спасении, весьма характерный для гностицизма в целом, подразумевал, что те, кто последовал за Симоном и усвоил его тайное знание (гнозис), будут спасены после смерти. Так, душа Елены символизировала божественный Свет Мудрости, который рассыпался на миллионы искр и разлетелся по всему материальному миру. Можно предположить, что бывшая блудница Елена воплощала в себе наибольшую концентрацию этой Мудрости, но вокруг существовало множество других, оцепеневших и обеспамятевших искр, таившихся в душах избранных, тех, кто имел уши, чтобы услышать гнозис Симона. Благочестивые люди знают, что в них сокрыта искра божественной славы, и они стремятся освободить ее от плотского перевоплощения с помощью медитативных упражнений, аскетизма и отказа от телесных удовольствий. Некоторые редкие гностики избирали путь левой руки и искали освобождения в либертинском антиномизме: «Делай, что хочешь — вот весь закон***». В любом случае, суть заключалась в том, чтобы провозгласить свою независимость от мирских законов правительства и религии, поскольку они были всего лишь творениями неизвестных правителей этого мира, злых архонтов, одним из которых был ветхозаветный Яхве (Иегова).

***Любимая цитата британского мага-хаосита А. Кроули, кстати, считавшего себя реинкарнацией Симона-волхва

Любовь сильнее смерти

Почему же Великая Сила воплощалась неоднократно? В конце концов, божественные искры просто были вынуждены перевоплощаться, ибо были погружены в неведение о своем истинном небесном происхождении и предназначении. Будучи божественными по своей природе, они не могли по-настоящему умереть, но до тех пор, пока не обрели просветления, они также не могли избавиться от скверны плоти и вернуться в Плерому. Однако Симон, разумеется, не разделял этого невежества. По примеру бодхисаттв Махаяны буддизма, он добровольно принял на себя бесчисленные перерождения в этом мире, чтобы найти и спасти то, что было утрачено: Елену, Энною, символ души Избранных.

Должно быть, это был намек знающему читателю, но, кроме того, подобно прочим ересиологам второго века, Лука решил опуститься до уровня оскорбительного поливания грязью вместо рационального опровержения. Автор Евангелия Иоанна 4:16-18 также, похоже, намеренно допускает ошибку, когда изображает самаритянку, как женщину, у которой было пять мужей, а теперь она живет с тем, кто вообще не является её мужем. По-видимому, тут имеется в виду Елена Симонитянка, ее сексуальная эксплуатация по меньшей мере в пяти предыдущих воплощениях и ее связь с Симоном Магом в настоящем. Инсинуации о том, что Елена все еще остаётся шлюхой, а Симон открыто живет с ней во грехе, легко распознаются как типичное полемическое поношение. Именно по той же причине ранние отцы церкви изображали Марию Магдалину как одержимую демонами и проститутку, считая ее еретичкой (см. мою статью «Мария Магдалина: Гностический апостол?», «Грааль», выпуск 6, № 2, июнь 1990 г.).

Вы увидите, что Ричард Тирни взялся за эту тему поиска Симоном своей истинной пары в образе Елены через реинкарнации, беспорядочного, как погоня за болотным огоньком, и сделал ее центральной в своей эпопее о Симоне.

Грешный Симон

Говоря об очернительстве, мы можем сделать паузу и отметить, что само прозвище Симона — Маг, Волхв, является еще одним примером. Как показали антропологи, «магия» ничем существенным не отличается от «чуда» в культурах, которые верят и в то, и в другое. Разница заключается скорее в оценке: «Мой сверхъестественный подвиг — чудо; твой сверхъестественный подвиг — магия». Таким образом, называние Симона магом просто означает, что у него была репутация чудотворца, и что кто-то хотел представить эту репутацию в неприглядном свете. Точно так же Иисус изображается как магический фокусник в различных памфлетах вроде «Толедот Йешу», посвящённых еврейской антихристианской полемике. Как вы увидите, Тирни делает Симона беглым гладиатором, который выучился некоторым сценическим умениям и фокусам наподобие Гудини, но при этом также и впрямь взаимодействует с Великими Силами.

Если слово «волхв» было позорящим термином, то и эпитет «самаритянин» стал синонимом «еретика», как в случае с Иоанном, когда противники Иисуса оскорбляли его: «Разве мы не правы, говоря, что ты самаритянин и что в твоём распоряжении есть бес [то есть, ты еще и маг]?» (Иоанн 8:48).

Аналогичным образом то, что Симона называли самаритянином, скорее всего, означает просто «Симон еретик». Что это за ересь? Мы уже видели, что различные авторы второго века приписывают ему притязания на воплощение Великой Силы. Майкл Гоулдер соглашается с этим и даже утверждает, что само понятие воплощённого Бога было заимствовано христианами у симониан.

II. Гностицизм

Яхве

«То место — смерть!» — арабский вождь остерегал,

Но я, презрев его слова, всё шёл дивясь,

К вершине мрачной, туч и грома не страшась,

Крутой гранит её пред мною восставал,

Здесь, где исток легенд седой горы Хорив,

Я шёл всё ввысь, без отдыха, как ломовик,

Пока пред мной, за гребнем, не возник

Шипящей серы кратер, путь мне преградив.

Я на кипенье облаков над головой взирал,

Подобных змеям, что решили разползтись,

И вдруг раздался глас, гремящий как обвал:

«Разуйся, ниц пади, и предо Мной склонись!»

Я развернулся убегать, но вдруг застыл, едва

Из ямы серной поднялась чудовищная голова.

— Ричард Л. Тирни

Чужаки в чужой стране

Гностицизм был пессимистическим мировоззрением, которого придерживались те, кто ощущали себя чужаками в чужой стране, изолированными и превосходящими окружающих их лентяев и глупцов (об этом см. Йонас, «Гностическая религия», эпилог в издании 1963 года, и Э. Р. Доддс, «Язычники и христиане в беспокойную эпоху», 1970). Это было также изобретательным ответом на извечную проблему теодицеи – снять с Бога ответственность за все зло в мире. Как может мир быть творением праведного Бога и как может Бог быть ему судьей? Откуда столько трагедий и зла? Гностики решили разрешить эту дилемму, утверждая, что истинный Бог, неведомый, скрытый в полноте (плероме) непостижимого света (1 к Тимофею 6:16), не создавал мир. Вместо этого он испустил из себя целую серию парных божественных сущностей (сизигий). В конце этого процесса возникла единая божественность, София (Мудрость). Она чувствовала себя отчужденной от Божества, от которого из всех божественных сущностей (айонов) она была наиболее далека. Она также была разочарована тем, что у нее не было партнера, с которым она могла бы породить новых айонов.

К этому моменту божественная сущность заканчивалась, как видеокассета десятого поколения, поэтому, когда Софии удалось самостоятельно произвести на свет потомство, путём непорочного зачатия и рождения, результатом этого события стало грубое и злобное существо, названное Демиургом, то есть Творцом, Плотником или Ремесленником. Этот персонаж был заимствован у Платона, который постулировал его как мифическое связующее звено между философскими категориями вечной материи и вечного духа. Небесные боги были слишком отстраненными, чтобы участвовать в творении, оставляя это Демиургу, чья работа заключалась в том, чтобы беспрестанно придавать подобия вечных Форм, духовных прообразов всего сущего, кускам неустойчивой изменчивой материи до тех пор, пока они не смогут ее удерживать.

Гностики, находившиеся под сильным влиянием аллегорического эллинистического александрийского иудаизма, интерпретировали повествования из Книги Бытия о творении и грехопадении в платоновских категориях, как и Филон Александрийский. Их шокирующим результатом стало отождествление Демиурга со злом и одновременно с еврейским Богом Яхве/Иеговой!

Шизоидный Творец

Демиург, подражая высшему Божеству, о котором он, однако, ничего не знал, приступил к созданию материи и ряда материальных существ, своего рода имитаций, вроде куличиков из песка, долженствующих стать эквивалентом Плеромы Света. Он создал мир, но тот был инертным и хаотичным («безвидным и пустым»). Чтобы начать действовать, он сумел украсть часть духовного света из Плеромы. В зависимости от того, какой гностический текст вы возьмёте, это могло быть сделано путем подстережения и расчленения другого айона, Человека Света, Сына Человеческого или Первочеловека (= зороастрийский Гайомар, упанишадский Пуруша, Первочеловек из IV Книги Ездры 13:1-4). Или же, возможно, свет исходил от отражённого образа Софии, которая наклонилась, чтобы заглянуть в темный омут новосотворённой бездны материи. В любом случае, Демиург и его злые помощники, архонты (основой коих послужили падшие Сыны Божьи или ангелы из еврейских апокрифических версий Бытия 6:1-6) использовали эти искры иномирного света как нечто вроде ДНК, чтобы запрограммировать самовоспроизводящийся порядок в мертворожденном космосе материи.

Трюк сработал. Как поется в одной из старых песен группы Carpenters – «Demiurges», известной также как «Close to You»: «В тот день, когда ты родился, ангелы собрались вместе и решили воплотить мечту в жизнь, поэтому они насыпали лунную пыль в твои золотые волосы и звездный свет в твои голубые глаза». Но они так и не смогли заставить эту чертову штуку двигаться. Вот тут-то и пригодился похищенный свет. Свет, украденный у небесной Евы (Ева уже была богиней в Иерусалиме, Греции, Фригии и у хеттов задолго до того, как Книга Бытия низвела ее до первобытной Люси Рикардо****) оживил инертного Пиноккио. Затем архонты возжелали Еву и попытались совершить групповое изнасилование. Они действительно изнасиловали ее теневой физический аналог, земную Еву, а затем преподнесли ее проснувшемуся Адаму, только в слегка потрёпанном состоянии. Все это отражает очень древние альтернативные версии истории об Эдеме, которые люди продолжали помнить и передавать вопреки официальной канонической версии, изложенной во 2 и 3 главах Книги Бытия.

****Героиня американского ситкома «Я люблю Люси» 1951-57 гг.

Из числа последующих детей Адама и Евы потомки Сифа обладали божественной искрой света, унаследованной от Небесной Евы, в то время как потомки Каина были незаконнорожденными отпрысками архонтов-насильников. Такова, по крайней мере, версия событий, выдвинутая сектой сифиан, которая считала Сифа мессианским пророком, открывателем тайн и искупителем, а позже, после ассимиляции в христианство, переосмыслили Сифа как предыдущее воплощение Христа (или, точнее, Христа как второе пришествие Сифа). Другие, такие как офиты или наасены***** , справедливо понимали Адама и Еву как местный вариант мифа об Аттисе и Кибеле, и таким образом сделали Иисуса более поздним воплощением убитого и воскресшего Аттиса. Какое бы имя они ни использовали, различные гностические секты верили, что их доктрина, их гнозис, пришла к ним от небесного открывателя тайн, который прибыл на землю в человеческой плоти или, по крайней мере, в её подобии, чтобы пробудить в обладателях божественной искры понимание их истинного происхождения и предназначения. Это позволило бы им вырваться из порочного круга перерождений и раз и навсегда вознестись в Плерому, чтобы воссоединиться с Божеством.

*****Гностические секты, почитавшие змею как символ высшего знания, Софию.

Познай себя

По мнению Вальтера Шмитальса («Гностицизм в Коринфе», пер. с англ., 1971) «чистый» гностицизм должен был понимать сам факт самопознания как достаточный для посмертного освобождения. Поздние, более искаженные, суеверные формы учения изображали Иисуса, Сифа или Мельхиседека, предлагающими не только самопознание, но и набор магических формул, паролей, которые позволят избранной душе проскользнуть незамеченной через космические контрольно-пропускные пункты в каждой из кристаллических сфер, концентрически окружающих наш мир. В каждой из сфер находился свой правящий архонт (играющий роль одного из древневавилонских планетарных богов), готовый вернуть назад любую ускользающую душу, подобно снайперам, расставленным вдоль старой Берлинской стены. Вымышленная история этого варианта восхождения на небеса через посты архонтов, а также драматизированная версия мифа о падении Софии, представлены в рассказе «Трон Ахамота».

Часто этот открыватель таинств сам оказывался одним из аспектов Первочеловека Света, чьи искры были рассеяны среди избранных. Его миссией было спасение самого себя! Поэтому его называют Искупленным Искупителем. Симонианский гнозис на этом этапе был несколько иным, поскольку искупитель Симон спасал не себя, а свою пару, Энною. Но поскольку она была его собственной сизигией, частью его самого, в чем же разница?

Что случилось с гностицизмом? Большинство ранних гностиков-христиан были членами церквей зарождающегося католицизма, но они знали, что их доктрины могут навлечь на них неприятности, и поэтому говорили о них только с собратьями-гностиками (= «теми, кто в курсе») или с кандидатами в новообращенные. Начиная с середины второго столетия маркиониты (своего рода теологические кузены гностиков) были организованы в быстро растущие общины по всей Римской империи и за ее пределами. Столетие спустя манихейский гностицизм сформировал собственные общины и быстро превратился в настоящую мировую религию. Тяжелые времена наступили, когда к власти пришел Константин, сам католик-христианин, позволив своим епископам преследовать другие формы христианства, убивая приверженцев и сжигая их писания. Имперская церковь убила гораздо больше собратьев-христиан, чем их когда-либо убивали язычники-римляне. Маркионизм и манихейство продолжали существовать еще в течение нескольких веков на Востоке, но смертельный удар был уже нанесен. В конце концов, они исчезли, хотя манихейство просуществовало до одиннадцатого века в Китае. В Средние века произошло либо возрождение гностицизма (как считает Стивен Рансиман в книге «Средневековые манихеи»), либо спонтанное переоткрытие тех же тем (точка зрения Иоанна Кулиано в книге «Древо гнозиса») в виде движения катаров и богомилов. Они тоже были кроваво уничтожены христианскими авторитетами. Альбигойский крестовый поход был направлен на то, чтобы уничтожить катаров.

Но не умирает то, что может простираться в вечность, и интерес к гностицизму вновь разгорелся в наше время, благодаря обнаружению в Наг-Хаммади, Египет, библиотеки гностических евангелий, посланий, откровений и деяний. Оказалось, что монахи из монастыря святого Пахомия заранее получили известие о том, что епископ, знаменитый святой Афанасий, пришлет инквизиторов для изучения содержимого их библиотеки, и они знали, что многие из их самых ценнейших рукописей не выдержат проверки. Они поспешили закопать их, и книги пролежали шестнадцать столетий, пока их случайно не обнаружили в 1945 году, всего лишь за год или около того до открытия свитков Мертвого моря неподалеку в Палестине. Перевод и публикация этих писаний вызвали большой интерес к гностицизму. Карл Юнг изучил первый из ставших доступными текстов и высказал мнение, что гностики были первыми великими психоаналитиками, что они описали процесс психической индивидуализации лучше, чем кто-либо другой в истории. Сегодня мы наблюдаем возрождение гностической духовности и психологии, часто интерпретируемых через юнгианские категории (см. Стефан С. Хеллер, «Юнг и утраченные евангелия», 1989).

Г. Ф. Лавкрафт знал о гностицизме, и поэтому я думаю, что несколько выдающихся гностических тем вовсе не случайно появляются в его рассказах. Я изложил эту версию во введении к «Циклу Азатота». Впервые я познакомился с Ричардом Тирни после того, как он прочитал мое эссе «Обещание вечной жизни, данное Великими Древними» (переизданное в «Цикле Азатота»). Он тоже увидел гностическую связь и, можно сказать, признал во мне собрата-иллюмината. Есть одно важное различие между моим и его подходами к гностицизму и Мифосу – моё представление страдает от упрощения гностических мифем до сухой системы абстракций (типичная проблема академизма), в то время как Тирни следует старым проверенным путём изложения гнозиса в живой форме мифа и рассказа. Это различие хорошо иллюстрируется сравнением теософских романов Тэлбота Манди (включая «Ом: Секрет долины Ахбор», «Врата громового дракона» и «Старое уродливое лицо») и его единственной нехудожественной книги «Я говорю «Восход», в которой он излагает свои убеждения в дидактической манере. Первые вводят читателя во внутреннее святилище Непостижимого в приглушённых благоговейных тонах, в то время как вторая выглядит столь же банально как руководство по ремонту автомобиля. Тирни пошел первым путём и в результате получилось подлинное кольцо мистерий.

— Роберт М. Прайс

Содержание цикла:

Роберт Прайс Предисловие. Меч Аватара

1. Ричард Тирни Меч Спартака — лето 27 года н. э.

2. Ричард Тирни Пламя Мазды — осень 27 года

3. Ричард Тирни Семя Звёздного бога — осень 31 года

4. Ричард Тирни Клинок Убийцы (ранняя версия с Каином-Кейном К. Э. Вагнера) — январь 32 года

4. 1 Ричард Тирни Клинок Убийцы (переработанная версия с Нимродом) — январь 32 года

5. Ричард Тирни, Роберт Прайс. Трон Ахамота — осень 32 года

6. Ричард Тирни Барабаны Хаоса (роман) — весна 33 года. Части 1, 2, 3, 4, 5, 6

6.1. Ричард Тирни В поисках мести (стихотворение) — весна 33 года.

7. Роберт Прайс Изумрудная скрижаль

8. Роберт Прайс Гробница титана

9. Ричард Тирни Душа Кефри — весна 34 года

10. Ричард Тирни Кольцо Сета — март 37 года

11. Гленн Рахман Наследник Тьмы (роман-вбоквел, без участия Симона) — 36-37 год. Части 1, 2, 3, 4

12. Ричард Тирни Червь с Ураху, части 1, 2, 3, 4 — осень 37 года

13. Ричард Тирни. Проклятие крокодила — февраль 38 года

14. Ричард Тирни Сокровище Хорэмху — март 38 года ч. 1, 2, 3

15. Роберт Прайс Секрет Нефрен-Ка — 39 год

16. Ричард Тирни Свиток Тота — январь 41 года

17. Ричард Тирни Драконы Монс Фрактус — осень 41 года

18. Гленн Рахман, Ричард Тирни Свадьба Шейлы-на-гог — день летнего солнцестояния 42 года

19. Гленн Рахман Путь дракона (роман). Части 1,

20. Гленн Рахман Пёс херусков — весна-осень 47 года

21. Ричард Л. Тирни, Гленн Рахман Сады Лукулла (роман) — осень 48 года. Части 1, 2, 3, 4.

22. Роберт Прайс Культ кастраторов

23. Ричард Л. Тирни Столпы Мелькарта — осень 48 года

Перевод В. Спринский, Е. Миронова

цитата Bansarov

для практически любого человека шкаф с разноформатными, разнооформленными, разнопереплетёными книгами будет казаться уродством, а шкаф с одинаково оформленными книгами одной серии, заполняющими его как по линейке и без пустот — наоборот, воплощением красоты.

С этим утверждением можно поспорить. В США существует популярная и недешевая серия Easton press Collection of 100 best books ever written", которые изданы роскошно (кожа, муар внутри, золотой обрез с трех сторон, ляссе 1 см шириной, плотная бумага под старину с разводами, якобы специально изготовленная для серии, иллюстрации), но при этом книги нарочито разноформатные, с разноцветными и разнофигурными переплетами:

https://www.amazon.com/GREATEST-BOOKS-WRI...

У пары людей в Бостоне видел эту коллекцию гордо выставленную на полке (не знаю, все 100 или нет). Владельцев обижать глупыми вопросами не стал, но при случае спросил у книгопродавца, почему так прекрасно изданные книги делают нарочито разнокалиберными. Не представляете, как он надо мной потешался, и объяснил профану: человек хочет иметь прекрасно изданные 100 лучших книг всех времен (оставим выбор на совести издателя), но "не хочет выглядеть тупым приобретателем, который просто скупил всю серию, а хочет производить впечатление библиофила, любовно в течение лет подбиравшего в букинистических лавках разношерстные книги любимых авторов".

В общем разноформатность, для тех кто понимает, это изыск и comme il faut.

Важные темы, периодически теряющиеся

Онлайн переводчики https://fantlab.org/forum/forum3page1/top...

Строчков Рассказ Зигфрида https://fantlab.ru/forum/forum6page6/topi...

Краткая история литературного жанра «бизарро»

https://fantlab.org/blogarticle68518

Дискуссия 1965 года о советской и американской фантастике в «The Magazine of Fantasy and Science Fiction»: Айзек АЗИМОВ

В том же октябрьском номере журнала «The Magazine of Fantasy and Science Fiction» за 1965 год вслед за отрывком из статьи «The Future, Its Promoters and False Prophets» Евгения БРАНДИСА и Владимира ДМИТРЕВСКОГО выступил ряд американских фантастов. И первым из них – Айзек АЗИМОВ, отреагировавший на процитированные советскими критиками его же слова из предисловия к сборнику советской фантастики, вышедшему в США:

— Он отметил важный факт, что советские писатели берут за основную предпосылку следующее: «если это (коммунистическое общество) будет продолжаться, то доброта и благородство человека будут свободно развиваться, и люди будут жить под властью любви. Я полагаю, — пишет АЗИМОВ, — если быть достаточно скептичным, можно было бы предположить, что эти истории были написаны специально для американского потребления и опубликованы только для того, чтобы сбить нас с толку и ослабить нашу волю».

Ответное слово Айзека АЗИМОВА

https://fantlab.org/blogarticle88377

Дискуссия 1965 года о советской и американской фантастике в «The Magazine of Fantasy and Science Fiction»: Пол АНДЕРСОН

https://fantlab.org/blogarticle88404

Мак Рейнольдс https://fantlab.org/blogarticle89062page1#

Картинки Гордеева в американском ФБ. Комментарии https://www.facebook.com/groups/637025051...

Peter Klúcik, иллюстрации к "Хоббиту" https://fantlab.org/forum/forum3page1/top... https://arda.reactor.cc/post/5723488 https://arda.reactor.cc/post/5732428

День бруска на наклонной плоскости, начало 2020 https://vk.com/wall-135856652_67435

Иванов и Вершинин в Дубултах-89

https://chert999.livejournal.com/40663.html

ЧЕРТКОВ: — К сожалению, отсутствует здесь Бережной, который мог бы подробно рассказать о секции Михайлова. Но, надеюсь, общими усилиями мы это сделаем за него. По секции Михайлова проходил уже упоминавшийся Вольф, уже упоминавшийся Лев Вершинин, а также приехавшие вместе с ним из Одессы два молодых автора — Александр Айзенберг и Александр Борянский. Любопытные ребята, хотя как авторам им еще расти и расти. Вообще, это была самая многолюдная секция на семинаре. Олег Клинков из Краснодара — типичная НФ и, насколько могу судить по пересказам, не слишком оригинальная. Алексей Иванов из Свердловска — парень лет девятнадцати, которому внушили, что он — большой талант, после чего он немедленно ушел из института и засел дома за рукописи. В результате те две повести, которые он привез на семинар, были оценены довольно низко.

ПЕРЕСЛЕГИН: — Отрывки из них читались на вечерних собраниях в нашей комнате без комментариев.

https://novostiliteratury.ru/2012/05/novo...

Вершинин, Борянский и Иванов семинарились у Владимира Михайлова и Иванову там крепчайше досталось как раз от Вершинина. Настолько досталось, что он исчез из фантастики почти на двадцать лет и вновь появился на горизонте уже маститым и известным.

Иван Ефремов: «Владею языком слабо». Что мы узнали из трёхтомника «Переписка И. А. Ефремова» https://www.mirf.ru/book/ivan-efremov-per...

ska

Но ведь то, чем вы занимаетесь, это не перевод, если я правильно понимаю. Вы просто редактируете текст на русском языке, не читая оригинала. Вы не проверяете соответствует ли смысл того, что написано в тексте перевода, тому, что написано в тексте оригинала. То есть вы выдаете заведомую халтуру, а все ваши "если не я, то кто" и якобы благородное желание помочь читателям просто ни о чем. Это просто неуважение к читателям, на мой взгляд.

https://fantlab.org/forum/forum14page1/to...   22.2.2025

Азбука отвечает на вопросы читателей https://vk.com/@-845418-otvety-na-cha...

Будут ли еще произведения Кларка Эштона Смита ?

Основное, полное собрание рассказов, мы уже издали. Стихи, пьесы и ювенилию пока не планируем, но подумаем.

Темы из глубин

Форум «Произведения, авторы, жанры»

Конкурс "Антикнига — 2008"

"Бродячие сюжеты" Ф&Ф

Вторичные литературные миры

Реалистическое фэнтези и планетарная фантастика

Французская классическая НФ

Турбореализм — русское течение фантастики

Умирающая Земля или Dying Earth (subgenre)

Поэзия в фантастике или «Стихи были либо знакомые – либо плохие»

Альбер Робида. Обсуждение творчества

Немецкоязычное классическое фэнтези

Баррингтон Бейли. Обсуждение творчества.

Красивые фантастические идеи

Частые повторяющиеся запросы

Спекулятивная биология

Научная фантастика и уровень её научности

Артур Мэйчен. Обсуждение творчества

New Weird в фэнтези и фантастике

Робинзонада как жанр. Рекомендации, обсуждение.

"Славянская" фэнтези и хоррор"

Краткое содержание книг (для тех, кто не хочет перечитывать предыдущие романы в цикле). Осторожно, спойлеры.

Мир "Великого Кольца" Ивана Ефремова — сопоставления и параллели

Опубликованные в Интернете статьи и рецензии на фантастические произведения

Нелинейная, "странная" литература

Очень твёрдая научная фантастика

«Новости, конвенты, конкурсы»

Фотографии со старых конвентов

«Другие окололитературные темы»

"Плоская земля" Танит Ли

Сборники-трибьюты (дань уважения любимым авторам)

Что стало с писателями

Новые имена

Кому нужна фантастика с нецензурщиной?

Генеалогическое древо фантастики

Самые анекдотируемые писатели-фантасты и\или фантастические вселенные

Развитие цивилизации

Околофантастические скандалы и прочая ругань в сети

"Пасхалки" в произведениях российских фантастов

Мультивселенная (-ые) в фантастике.

Стандартные названия

Важны ли Вам политические взгляды фантастов?

Деградация фантастики

Фантастика деградирует?

Книги-неудачи

Самый страшный, на Ваш взгляд, литературный монстр

Плохие парни...

Фехтование в фантастике

Зри в корень — Фантастические произведения как отражение действительности.

Евгеника и генная инженерия в НФ и не только.

Топ-10

Дети и воспитание в фантастике

Голем: силиконовый и не очень.

Недопетая песня или Оборвано на полуслове (отечественные циклы, оставшиеся незаконченными)

Химия в фантастике и фэнтези.

Марсианский Конан и Мир Будущего

Самые необычные идеи и фантастические сюжеты

Спорт в фантастике

Национальность произведения

Национальность и фантастика

Какую тему фантастика еще не поднимала, но должна (может) поднять?

Ответственность автора за написанное (вплоть до уголовной)

Раздражает ли вас, когда в названия книг вставляют маркеры, обыгрывающие известные заголовки и выражения?

Что нам занесли из будущего?

Рисунки ФиФ

Ваше любимое оружие в Ф&Ф

Странная фантастика: сюрреализм, абсурд, фрик-фэнтези, или Нестандартная фантастическая литература

Самые, самые... боги фантастических произведений

Чужая планета

"Бульварная" НФ, а заодно и рип-оффы "Чужих"

Формы государственного правления в произведениях фантастов

Писатели и псевдонимы

Неологизмы в hard НФ

Простота или посредственность? Примитивная и сложная фантастика.

Кого из литературных героев вы считаете талантливым аферистом?

10 любимых "страшных" рассказзов русскоязычных авторов

Ваше отношение к произведениям, основанным на мирах других писателей?

"Цветные" книги

Ваше отношение к пародиям на известные (и не очень) произведения

Зло и злодеи фентези

Любимый отрицательный персонаж в фэнтэзи (и не только)

Психически НЕздоровый правитель.

Афоризмы из фэнтези и НФ

Фантастика — интеллектуальный разврат?

Бонусы для понимающих

Книга, которая нравится только мне.

В жалобную книгу

Самая страшная история

Магические системы в развлекательной фантастике и фентези

Откуда приходит Зло

Реклама в литературе

Псевдонимы переводчиков Фантастики

Произведение — разочарование!

Великие Романтики

Тема "двойника" в литературе

Самиздат: есть ли аналогичный ресурс "за бугром"?

Футурошок и ретрошок от знакомства с НФ

Перевод ругательств и жаргонизмов

Коллективные Переводы

Технологическая и урбанистическая мифология и магия

Самые распостранённые названия произведений

Назовите свой аналог взорвавшегося вертолёта для литературного произведения

Автомобили в фантастической литературе

Самый оригинальный фэнтезийный мир

Православная и католическая фантастика — что это за зверь и есть ли он вообще?

Религия в фантастике. Поиск книг.

Чернобыльская клюква (Украина в зарубежной фантастике)

Фантасты в поэзии.Чьи стихи Вам нравятся больше,чье поэтическое творчество Вам наиболее близко?

Самые красивые (в литературном плане) книги

Дарк-арт и монстрография. Почитаемые авторы, работы.

Объясните смысл книги!

Странные, необычные, загадочные существа

Какие книги стоит запретить к печати?

"Рейтинг" Самых скучных писателей-фантастов

Фантастическое оружие

Подводная фантастика

Антихристы и дети Дьявола. Предлагаем, обсуждаем.

Архаизмы в научной фантастике

Нужно ли заново переводить неудачные имена и названия?

Необходимо ли читать старую фантастику?

Литературные "негры" в ФиФ

Межавторские сборники и антологии

Инопланетные расы

Слова-паразиты в подаче рыцарей пера

Кошки в фантастике и фэнтези

Средства размножения текстов в 80-е годы в СССР

Обложка зарубежных и отечественных изданий

Военные действия в фантастической литературе

Интеллектуальное фэнтези

Пункт телепортации АД

Книги из Вашей личной библиотеки, которыми Вы гордитесь

Трудности перевода, или Lost in Translation (не кино, а жизнь!)

Программный инструментарий писателя

Как Вы определяете, что не понравившаяся книга — шедевр?

Ваши любимые города, страны и миры в фантастике и фэнтези

Мастера малой прозы

Порядок книг в вашей библиотеке

Ищу фэнтези по мотивам африканских

Интеллектуальная фантастика

Ошибки и штампы в фантастике

Отцензуренные книги

Ляпы и благоглупости в рецензиях

Морская тема в фантастике

О "мужиках", "тушках" и "стремительных домкратах". Проблемы словоупотребления и стилистики

Переводить ли имена персонажей и географические названия из иностранноязычных книг?

Немецкая фантастика

Личность автора и ее отражение в книге

Советская и зарубежная фантастика — характерные особенности

Чудовищная безысходность

Мрачная/депрессивная фантастика

Смешные переводы. Гоблин и не только

Как вы относитесь к буккниге?

Читать не советую

Главная проблема фантлабовца

Как вы познакомились с творчеством вашего любимого автора?

Образцовый правитель (в фантастике): есть ли такие?

Виновен ли автор (хоть в чём-то), если его книги привлекают внимание людей малообразованных, некультурных и вообще неприятных?

Повествование от первого или третьего лица?

Комментарии и пояснения, приходящие на ум при чтении

Несуществующие фантастические болезни

Тема смерти и загробного мира в Ф&Ф

Уникальные миры фантастики/фэнтези

Какая форма повествования Вам ближе?

Как Вы относитесь к переводам книг, сделанным не профессионалами

Маньяки в литературе и кино. Обсуждение произведений о них.

Аналогичные заморские литературные ресурсы

Произведения с красивой неожиданной концовкой

Рецензии на несуществующие книги (по следам Лема)

Шрифты

Коммунизм в фантастике

Самая дорогая книга

Испорченные впечатления

"Уютные" книги

Самое смешное

Фантастическая ругань и проклятия :)

Как на ваш взгляд нужно переводить нецензурные слова в фантастике?

Смешные/нелепые/неточные издательские аннотации

Самые ужасные переводы и самые яркие из них цитаты

Любите ли Вы букинистику как люблю её я? Греет ли Вам сердце потрёпанный томик?

Чёрный юмор и абсурд в литературе

Насилие и эротика в фантастике

Просьба разъяснить

Кеннтет Робсон — док Сэвидж

Искусство в мире космооперы

Претензии к авторам

ЗАРУБЕЖНЫЕ писательницы

"Тошнит от колец"

Золотое перо — лучший авторский стиль

Использование термина "измерение" в фантастике

Продолжатели про наболевшее

Сокращённые версии книг и произведений

Авторы и книги прошедшие "мимо" вас в детстве

Нелюбимые авторы и книги

Многомерное время в фантастике

Книги про роботов

Кто является лучшим мастером короткого рассказа?

Джон Норман и ваше отношение к нему

Короткие рассказы

Приключенческая фантастика

Лучшие описания батальных сцен в фэнтези

Возрастные изменения/старение и смерть/бессмертие в фантастике и фэнтези

Лучший фантастический детектив

Кто из фантастов заслуживает звания наиболее эротически настроенного?

Павел Поляков. Жизнь и творчество

Перечитываете ли вы книги?

Корабль поколений

Мои любимые 10 страшных рассказов.

Самый отвратительный персонаж в кино и литературе.

Тема секса в современной фантастике: веяние времени, тонкий психологизм или деградация?

Сексуальные меньшинства в фантастике

Как вы относитесь к сноскам?

Научно-технический прогресс в магических мирах

Шаблоны, стереотипы и затасканные сюжеты в литературе.

Самое значимое в поджанре "Умирающая Земля":

Литературные миры, в которых хотелось бы жить

Еда в фантастике

Неудачные издания, бракованные книги

Ссылки на списки "лучших книг"

Собаки в фантастике и фэнтези

Новые фантастические идеи и сюжеты. Предложения и обсуждения

Пять ваших любимых фантастических рассказов.

Известные авторы, творчество которых лично Вам совсем не нравится

Три любимых автора

Топ-10 Любимых произведений в жанре фантастики и фэнтези ( или Топ-10 в другом любимом Вами жанре)

Произведения с хорошими иллюстрациями

Об аспектах употребимости термина "раса" в фантастике

Самая плохая книга из когда-либо прочитанных

САМИЗДАТ: fantasy и НФ — достойное внимания

«Другая литература»

Поэзия американского романтизма

Жорес-Шарль Гюисманс, и переводы его романов на русский

Французские романтики (и не Гюго единым ;))

Книги о силе воли

Ошибки перевода, ставшие устойчивыми выражениями

Бес опечаток

Труды, посвящённые Древнему Риму.

Эжен Сю. "Парижские тайны" и др.

Наследник из Калькутты

Дино Буццати

Отношение к приключенческой классике

А я, прочитав книгу, научился...

Литературная игра "Угадай по рисунку"

Поэзия и перевод: новинки издательств

Поэзия ролевиков.

Редкие издания (поиск и обмен информацией)

Палиндромы

Книги-игры

книги о первобытном обществе

Книги о животных и природе

Литература о Византии

Ваша настольная книга стихов

Книги о книгах

Подборка старых книг.

Лучший автор романов "плаща и шпаги"

Приключения

Фантастика в поэзии, поэзия в фантастике

Шарль Бодлер

У каких авторов вы полностью прочитали "Собрание Сочинений" ?

Вымышленные литературные произведения

«Компьютерные игры»

Игры, о непрохождении которых Вы жалеете

ОИ

Криптовалюты (виртуальные валюты) (Bitcoin и прочие). Перспективы развития. Плюсы и минусы их использования.

«Трёп на разные темы»

Свобода творчества

интересные надписи на футболках;)

Необычные вещи

О штыках и стволах

Разновидности пыток и формы исполнения смертной казни

Легенды, мифы и призраки Вашего города

Единицы измерения в переводной литературе

А Вам случалось находить хорошие книги?

Фантастика вчера – реальность сегодня.

Слова, слова.....

Вечные вещи.

Генератор имен хоббитов и эльфов

Перевертыши

Ненависть

Татуировки. За и против

Если бы фантастика (и не только) была психбольницей...

Байки и легенды фэндома

Cтарые открытки, конверты, фото.

Онлайн переводчики

Малотиражники

https://fantlab.ru/user137628#firstunread — возможно МакНафтон

Peter Klúcik, иллюстрации к "Хоббиту"

https://arda.reactor.cc/post/5723488 и https://arda.reactor.cc/post/5732428

О Заступе https://www.facebook.com/roman.shmarakov/...

Однако оба корабля работали слаженно, и их командиры были очень хорошими друзьями, хотя частые ссоры омрачали их близость, причём каждый отличался очень вспыльчивым и жестоким характером.

В те времена не считалось зазорным, когда корабли одной страны нападали и грабили корабли другой, поэтому люди не стыдились звания корсара. Константин и его брат-капитан часто делали богатые подарки турецкому султану, так что в конце концов заслужили его расположение; более того, он очень заинтересовался их предприятиями и помогал им, давая деньги и часто снабжая их оружием.

Два капитана теперь стояли на палубе самого большого корабля под названием «Орёл», обсуждая свои планы.

Константин был младшим из них, ему было около двадцати пяти лет. Он носил шёлковые панталоны, туфли из мягкой кожи и златотканый тюрбан. Его короткая куртка была ярко-красного цвета, с богатой многоцветной вышивкой.

Лицо его было очень тёмным, смуглым, и выглядело жестоким, хотя иногда и расслаблялось в улыбке. Его нос напоминал очень маленький короткий скимитар, изогнутый в обратную сторону, очень горбатый и наводящий на мысли о евреях. Однако в его жилах не текло ни капли еврейской крови, ибо он был чистокровным турком. Волосы у него были длинные и очень чёрные, а уши заметно оттопыривались. Они напоминали крылья бабочки, несколько уменьшенные и более пропорциональные по объёму и размеру.

Его спутник был совсем не похож на него, за исключением того, что носил такую же одежду. Черты его лица были правильными, а нос пропорционален остальной части лица. Его уши были прижаты к голове, а волосы коротко подстрижены. С лица его не сходило выражение твёрдости, но не было той жестокости, которая отличала облик его друга.

— Ты все для нас подготовил? — сказал Константин наполовину вопросительно, наполовину уверенно.

— Да, — ответил Когия. — Мы направимся в Средиземное море и подойдём как можно ближе к северному побережью. Я получил известие, что судно из Испании, нагруженное сокровищами, направляется в Рим. Если мы постараемся захватить его первым, если до того не встретим какой-то другой приз. Однако кроме нас в погоне за ним участвуют и другие. — Его последние слова подразумевали, что за судном с сокровищами будут охотиться другие пиратские корабли. — Но я думаю, что у нас не меньше шансов, как и у вех прочих, — уверенно добавил он.

— Да, полагаю, что так и есть, — ответил Когия. — Однако необходимо принять все меры предосторожности, и я без колебаний пожертвовал бы одним из наших кораблей, будь то в бою или ради какой-то хитрости, если бы это было необходимо для нашего успеха,

— Я тоже, — сказал другой. Мрачно нахмуренные брови его разошлись, и на лице заиграла зловещая жестокая улыбка.

— Поднимайте якорь, — крикнул он своим людям, и приказ был выполнен. Экипаж другого корабля сделал то же самое. Когия намеревался оставаться на корабле своего друга в течение первой части плавания, назначив человека, который должен был выполнять обязанности капитана на его корабле.

Мимо судов в гавани они проносились со скоростью четырёх миль в час и, благодаря свежему ветру, вскоре оказались в открытом море и отправились в своё долгое путешествие. Затем двое друзей возобновили разговор, продолжая обсуждение того, что им предстояло сделать.

— Сейчас, — сказал Константин после многочасового разговора, — нам стоит спуститься вниз, свериться с нашими картами и определить, когда мы можем встретимся с этим испанским кораблём с сокровищами, чтобы соответствующим образом организовать наши манёвры.

— Тогда нам лучше поторопиться, если мы надеемся закончить к обеду, — сказал его спутник. — Мы вышли из гавани в море, и скоро мне придётся возвращаться на свой корабль.

— Верно ты говоришь, — сказал другой, подходя к люку. Через несколько мгновений они уже были в маленькой каюте Константина, буквально забитой книгами, рукописями и другими предметами того же рода. Маленький столик рядом с мягким диваном был завален письменными принадлежностями, схемами и картами.

Константин сел за этот стол с пером в руке, а Когия принялся рыться в картах, пока не нашёл то, что хотел. Это была очень большая карта, намотанная на стержень. Он развернул её и положил на диван рядом со своим другом. Затем он положил грузики на каждый из четырёх углов и принялся её рассматривать. Это была большая карта Средиземного моря и берегов всех граничащих с ним земель, от Гибралтарского пролива на одном конце до острова Кипр и берегов Греции и Турции на другом, с Марокко, Алжиром и прочими берберийскими странами на южном берегу, а также Испанией, Францией, Италией и другими землями на севере.

Хотя она и не была такой точной, как наши современные карты, она была столь же подробной, как все карты того времени, и была составлена известным итальянским географом, который тщательно изучил все земли, которые были нанесены на неё, прежде чем приступить к её составлению. Его имя стояло внизу, но ни один из пиратских капитанов не придал этому ни малейшего значения.

— Судно с сокровищами отправится завтра из Кадиса, — сказал Константин, — и будет очень тяжело нагруженным. Оно будет двигаться со скоростью около четырёх миль в час, если на будет дуть такой ветер, как я ожидаю. Его конечная цель — французский город Марсель. Нам придётся пройти вдвое большее расстояние, чем им, но мы движемся на две-три мили быстрее, чем их корабль. Мы, вероятно, настигнем их где-то неподалёку от Гибралтарского пролива, но нам нельзя терять времени. Менее чем через пятнадцать дней сокровище будет нашим, если ничего не помешает нашей экспедиции.

— Хорошо, — сказал Когия. — Они у нас точно есть. Теперь составь план сражения, а к тому уже будет готов обед.

Константин склонился над своей работой, глядя одним глазом на карту, а другим на пергамент. Через полчаса он поднял голову и объявил, что закончил. Он передал план Когии, который прочёл его и одобрил. Затем он передал его другу и сел на диван. Вскоре вошёл раб-негр и убрал со стола. Через несколько минут вошли ещё двое рабов, неся с собой на подносах горячий ужин. Они поставили их на маленький столик и отошли в сторону, пока корсары ели.

Когда они закончили, рабы убрали посуду и вышли. Когия сидел, потягивая вино, и смотрел, как его друг, который был полным трезвенником, взял большой том в кожаном переплёте и открыл его. Листья были пергаментными и исписаны мелким почерком на турецком и арабском языках. Он долго сидел, раздумывая над этим, а затем жестом подозвал Когию и попросил его прочесть то, что было написано в одном месте, указав на него пальцем.

Когия прочёл это, после чего спросил:

— Это какое-то магическое заклинание, не так ли?

— Да, — ответил его приятель. — Хочешь, чтобы я продемонстрировал его силу?

— Ну, давай, — шутливо сказал Когия, не веря, что его друг способен на подобное.

— Ты не суеверен, — сказал Константин с недоброй улыбкой, — но я ручаюсь, что ты будешь потрясен, когда я закончу.

Он подошёл к маленькому окну каюты и нажал пружину. Мгновенно на него опустилась большая деревянная ставня, не пропускающая ни лучика света. В каюте воцарилась густая темнота. Константин зажёг лампу и закрыл дверь, сказав человеку в коридоре, чтобы его никто не беспокоил, пока он сам не откроет дверь.

Затем он взял медную жаровню и наполнил её горящими углями, что были у него под рукой. Затем он погасил лампу, и комната погрузилась в полную темноту, если не считать слабого свечения содержимого жаровни.

Оно почти не освещало каюту, и всё, кроме её центра, погрузилось в ещё более плотный мрак. Константин с раскрытой книгой в руке стоял возле жаровни, а его товарищ сидел на диване в темноте и наблюдал за ним.

Он начал читать из книги тот самый абзац, который показал Когии. Странный свет освещал его лицо, пока он читал, и от этого оно казалось ещё более жестоким, чем прежде, а когда он поднял руку, как бы подчёркивая и завершая какую-то часть, на мгновение показалось, что он превратился в демона преисподней, проклинавшего всё человечество словами зла.

Заклинание или магические чары не вызвало интереса у Когии. Оно было похоже на самое обычное заклинание, и ему не раз доводилось видеть, как многие маги выполняли свои трюки с помощью — или предполагаемой помощью — им подобных.

Чем обернётся дурачество друга, он не знал, но подозревал какую-то заранее подготовленную проделку и был готов к ней.

Через несколько мгновений Константин отложил книгу магии и взмахнул руками в воздухе над жаровней, освещаемый её неярким светом.

— О могущественный оракул страданий человечества, я призываю тебя поговорить со мной и моим другом и открыть нам нашу судьбу, добрую или злую. Именем Иблиса я заклинаю тебя говорить.

Он остановился, всё ещё простирая руки в воздухе, и Когия наклонился вперёд с ухмылкой предвкушения и веселья на лице, ожидая какого-то трюка.

Несколько мгновений длилось напряжённое молчание, а затем его нарушил глубокий зловещий голос, который, казалось, не принадлежал земному миру, и произнёс:

— Да, я поговорю с тобой и отвечу на твой вопрос. Вскоре ты и твой друг расстанетесь из-за женщины и никогда больше не будете друзьями. Я говорю правду, хотя вы можете мне не верить. Я говорю слова мудрости, и если вы цените своё будущее счастье, прислушайтесь к ним.

Голос умолк, и Когия сказал с улыбкой:

— Очень хорошо, Константин, я вижу, что ты не забыл уроки чревовещания, которые дал нам индусский путешественник. Боюсь, что я забыл свои, но вижу, что ты не последовал моему дурному примеру.

— Чревовещание? — сказал Константин. — Да, ты прав. Это чревовещание. А теперь я думаю, что тебе не помешало бы зажечь лампу.

Когия сделал то, что требовалось, а затем открыл дверь и окно. Затем он погасил свет, а его друг позвал слугу и велел ему убрать горящие угли.

— Я думал, что напугаю тебя, — сказал он со вздохом, — но ты обладаешь слишком хорошей памятью.

Вряд ли он предполагал, что предсказание, которое он дал, разыгрывая из себя оракула, сбудется, причём в столь скором времени. Но та богиня, которую люди называют Судьбой, имеет странные прихоти и иногда заставляет сбываться то, что люди произносят совершенно не всерьёз. Так случилось и с этими двумя хорошими друзьями, их счастье и дружба были разбиты вдребезги, и восстановить их не удалось до самого конца жизни обоих. Прискорбно, что такое случается, но оно все же случается, и то, что есть, не может исчезнуть без следа. То, что называется любовью, хотя само по себе и вызывает счастье, может разрушить это самое счастье, позволяя ревности участвовать в управлении своим царством.

Путешествие продолжалось без каких-то особых событий на протяжении пятнадцати дней. Утром шестнадцатого Когия с борта своего корабля увидел неподалёку другое судно, во всех деталях напоминающее искомое судно с сокровищами.

Оно шло медленно и, очевидно, было тяжело нагружено, так как очень низко сидело в воде. На палубе можно было видеть команду, наблюдающую за пиратским кораблём.

Дул лёгкий ветерок, и Константин с его другом отдали приказ своим людям. Огромные паруса, которые до сих пор не использовались, были подняты, и «Орёл» вместе со своим напарником рванули вперёд с удвоенной скоростью.

От их форштевней летели пена и брызги, оставляя за собой белый след. Вода шипела, мачты стонали, но корабль летел как птица в полёте.

Судно с сокровищами делало всё возможное, чтобы уйти, но через полчаса гонки было настигнуто быстрым корсаром. Через несколько мгновений «Орёл» оказался рядом, и его команда бросилась через фальшборт на перепуганных испанцев.

Через минуту после этого корабль Когии оказался с другой стороны, и он со своими людьми, жаждущими получить законную долю добычи, перемахнул через фальшборт.

Через десять минут бой закончился, и тех испанцев, которые не были убиты, связали верёвками, а затем привязали к мачтам.

После этого трупы побросали за борт, а турки направились в трюм, где нашли богатое вознаграждение.

Там были сложены сундуки и мешки с золотом. Корсары вытащили их на палубу и перенесли на своих корабли. Добыча была разделена поровну между матросами и капитанами: одна треть досталась последним, а оставшаяся часть была разделена между командами. Но этого хватило бы каждому на всю жизнь, и все заявили, что удовлетворены.

Среди пленных внимание Константина привлекла молодая француженка, и он велел взять её на борт своего корабля и отдать ей свою каюту.

Остальную часть команды испанцев он оставил на борту их собственного судна, а затем они с другом повернули свои корабли домой.

Лишь немногие турки были ранены во время боя и только один погиб. Однако его смерть не оплакивали, и похоронили со всеми почестями, как и подобает истинному мусульманину.

Константин влюбился во француженку и был полон решимости сделать её своей женой. Она отвергла все его предложения, и он разозлился.

— Если ты не выйдешь за меня замуж, я убью тебя, — сказал он наконец. Но переводчик, который был человеком, который не очень любил Константина, перевёл его слова следующим образом:

— Я даю тебе три часа на обдумывание моего предложения, и если по истечении этого времени ты откажешься, я продам тебя в рабство.

— Ты не посмеешь! — Глаза женщины вспыхнули огнём, когда она произнесла эти слова, и толмач перевёл их буквально.

— Почему я не смею? — спросил Константин.

— Потому что добрый бог накажет тебя.

— Потому что я надаю тебе пощёчин, — перевёл толмач.

— Тогда я сделаю твою смерть ещё более жестокой.

— Я поцелую тебя, — был перевод.

— А потом продашь меня в рабство?

— Да.

— Я думала, что турки не целуют рабов.

— Если рабыни красивые.

— Я не красивая.

— Да, это так. Персидский поэт сошёл бы с ума от цвета твоих волос и твоего лица.

— Да?

— Это так. Ты выйдешь за меня замуж?

— В сотый раз вынуждена отказаться.

— Почему?

— Потому что я тебя не люблю.

— Тогда кого ты любишь?

— Это не твоё дело.

— Почему?

— Потому что это так.

— Твой ответ — загадка.

— Я надеюсь, что это так

— С чего бы это тебе следует на это надеяться?

— Почему ты так думаешь?

— Потому что ты не заслуживаешь ничего лучшего.

— Ты дерзкая.

— Я презираю тебя.

— Может и так. Но разве это мешает мне любить тебя?

— Не думаю, что это так.

— Тогда что ты думаешь?

— Что ты очень жестокий человек.

— Почему?

— Потому что ты жесток со мной.

— Я не считаю, что это так.

— Но ты не видишь себя так, как тебя видят другие.

— Возможно, что и нет.

— Тогда не дашь ли ты мне передышку в несколько дней, чтобы обдумать твоё предложение руки и сердца?

— Конечно. Но я думал, что у тебя было уже достаточно времени. Однако твоё желание будет исполнено.

Француженка, не обделённая умом, осталась в полном восторге, когда он ушёл. Его угроза продать её в рабство, как это было переведено, не напугала её. По прибытии в Константинополь она намеревалась отдаться на милость султана, и была уверена, что добьётся успеха.

Её описание, вероятно, необходимо для удовлетворения любопытства читателя, а так как у авторов принято удовлетворять это любопытство, то и я не буду исключением из этого общего правила. Она была дочерью французского купца из Марселя и отправилась на борту судна с сокровищами пассажиркой в Кадис, чтобы навестить родственников в этом городе. Её звали Мари Кардуи. Она была среднего роста и хорошо сложена. Волосы её спадали до талии дождём расплавленного золота и, казалось, окутывали голову ореолом, достойным святой. Её маленький тонкий нос был прямым, как у грека, и очень изящным. Глаза у неё были тёмно-синего цвета, гармонирующего с волосами. Мари носила одежду того времени, которая хорошо ей шла и подчёркивала её красоту. Шёлк и бархат одежд свидетельствовали о том, что она происходила из богатой семьи. Она была в значительной степени проницательна и умела скрывать свои чувства, как вы уже убедились, но остальные её качества проявятся позже.

Капитан «Орла» очень сильно влюбился в эту даму, настолько сильно, что это притупило его обычную способность к хладнокровным рассуждениям. Он не замечал, что её просьба обдумать дело была лишь уловкой, чтобы выиграть время, и верил, что она говорит всерьёз. Поэтому он удовлетворил её просьбу, хотя, если бы он не был влюблён, то на стал бы этого делать.

На следующий день он послал Когии, который ещё не видел молодую француженку, приглашение отобедать на борту его корабля. Когия принял приглашение и был мгновенно очарован её красотой. Во время еды он не сводил с неё глаз и не проронил ни слова, кроме тех случаев, когда Константин задавал ему какой-нибудь прямой вопрос.

Константин заметил это и прямо дал понять, что недоволен.

Когия не замечал его гневных сигналов и продолжал смотреть на даму. Что ещё хуже, она улыбнулась ему, и он моментально вознёсся на седьмое небо блаженства.

Тогда Мария увидела, что бедняга влюблён в неё, и тут же решила использовать его как орудие, чтобы вырваться из лап Константина.

Поэтому она снова улыбнулась ему. Когия думал, что она влюбилась в него, и желал лишь того, чтобы Константин покинул каюту. Однако нелюбезный Константин не спешил удовлетворять это желание. Напротив, он держался так близко к этим двоим, точно они были парой заключённых, и он опасался как бы они не сбежали.

Он тоже начал ревновать. Ещё несколько таких улыбок в адрес Когии могли бы привести к чему-то из ряда вон выходящему, и у Мари хватило ума это понять. Поэтому она стала вести себя сдержанно, а бедный Когия сидел и ждал, когда она соблаговолит снова посмотреть в его сторону.

Внезапно на борту корабля поднялась суматоха, и до их слуха донеслись звуки боя.

— Матросы устроили драку, — сказал Константин, вскакивая на ноги и выбегая из комнаты.

Едва он исчез, как Когиа бросился к ногам француженки и в манере персидских поэтов признался, что любит её.

— Я люблю тебя, — просто ответила она, когда он закончил своё выступление. О! но это было лишь искусное притворство! Бедняга Когия был обманут лицемеркой и думал, что она в самом деле имела в виду то, что сказала. Эти три слова должны были погубить и его, и Константина, его старого друга.

После того как всё завершилось и Мари немного успокоила его, чтобы он выслушал её слова, она сказала следующее:

— Когия, твой друг Константин любит меня и хочет жениться на мне. Он угрожал продать меня в рабство, если я не выйду за него замуж, но я умоляла его дать мне время подумать над его предложением, и он согласился.

Услышав это, Когия хотел выскочить на палубу и убить Константина. Мари сумела его успокоить и продолжила так:

— У тебя есть корабль, который принадлежит тебе, так почему ты не можешь взять меня на борт во время драки, происходящей на корабле, и сбежать, пока Константин и команда опомнятся?

Когия собирался произнести что-то невнятное, когда в каюту вошёл Константин.

Глава XXII

Он на мгновение остановился на пороге, на его лице отразился гнев. Затем сверхчеловеческим усилием он взял себя в руки и пошёл дальше. Он подошёл к Когии, который в тревоге поднялся на ноги при появлении своего товарища, положил руки ему на плечи и вытащил его из комнаты в коридор, причём Когия был слишком изумлён, чтобы сопротивляться или что-то говорить.

— Что это значит? — сказал Константин угрожающим тоном, позволяя своему гневу взять верх.

— Я не знаю, — произнёс Когия, не зная, что сказать.

— Нет, знаешь, — ответил другой, встряхивая его. — Ты знаешь.

— И что с того, если я знаю? — спросил тот, начиная приходить в себя.

— Ты должен мне объяснить, — прошипел Константин.

— Не буду, — ответил Когия, уже полностью овладев своими мыслительными способностями и осознавая своё положение.

— А придётся, — сказал Константин, снова встряхнув его.

— Что я должен объяснять? — спросил тот, пытаясь выиграть время, чтобы подумать, что ему сказать.

Константин не замедлил ответить:

— Ты должен объяснить, почему ты приставал к женщине, которая должна выйти за меня замуж.

— Я объясню, если это всё.

— Тогда сделай это и поторопись.

— Не по твоему приказу.

— Тогда по моему требованию.

Когда он говорил это, тон Константина был злее, чем когда-либо, и казалось, будто он намеревается сожрать проглотить целиком своего друга или того, кто когда-то был его другом.

— Ты очень любезен, что просишь меня об этом, — сказал Когия с усмешкой. — Может быть, ты дашь мне подумать, прежде чем я отвечу?

— Не я. Ты этого не заслуживаешь, подлец.

— Ты сам такой. Однако я больше не собираюсь с тобой разговаривать. Доставай свой меч, и мы сейчас сразимся.

— Сначала объясни мне своё поведение, — сказал Константин. — Я даю тебе возможность защитить себя словами, прежде чем тебе придётся делать это с помощью холодного оружия.

— Ты очень добр.

— Почему?

— Потому что ты любезно дозволяешь мне объяснить своё поведение, прежде чем воспользоваться мечом, — сказал Когия с очередной усмешкой.

Этого Константин уже не мог стерпеть.

— Я не дам тебе возможность что-либо сделать, — взревел он. — Если ты не покинешь корабль в течение трёх минут, мои матросы выбросят тебя за борт, где тебе и место.

— Хотел бы я посмотреть, как они это сделают.

Тут Константин выхватил меч, и Когия сделал то же самое. Они уже собирались напасть друг на друга, когда Мари вышла на палубу и бросилась между ними, умоляя не драться. Несмотря на угрозы Константина и её собственное лицемерие по отношению к Когии, её совесть восставала при мысли, что мужчины, пусть даже они были турками и пиратами, должны сражаться из-за неё. Её самоуважение взяло верх, и она подумала, что ей должно быть стыдно за то, что она стала причиной драки.

— Если ты пообещаешь выйти за меня замуж, я не буду драться с этим человеком, — сказал Константин, — а если он извинится, я прощу его поведение, когда он приставал к тебе.

— Извиниться перед тобой? — сказал Когия. — После того, как ты со мной обошёлся? Сама мысль об этом нелепа, а дама говорит, что любит меня!

— Ты говорила ему это? — спросил Константин, с презрением обращаясь к Мари.

— Нет, — ответила та, несколько напуганная его поведением. Если бы она была немного смелее и не боялась, то никогда не солгала бы ему, но она опасалась за себя, и благоразумие подсказывало ей, что самым безопасным выходом из этого положения было бы сказать неправду. В конце концов, какое значение имела ложь, сказанная простому турку, пирату-нехристю, к тому же язычнику?

— Я скорее поверю тебе, чем Когии, — сказал Константин, хотя и с сомнением, как будто думал, что она может говорить неправду, но, в конце концов, его любовь взяла верх, и он поверил ей.

— Ты лгунья, — сказал Когия Мари, его лицо покраснело, когда он услышал её отрицание, — и вдобавок подлая лицемерка. Константин, мне жаль тебя, и я предупреждаю тебя, что это мерзкая змея. Не далее как пять минут назад она сказала мне в твоей каюте, что любит меня, а теперь отрицает это у меня на глазах.

— Это ты лжец, — горячо возразил Константин.

— Что ж, прощай, — сказал Когия с ухмылкой, шагнув к борту корабля, и с помощью каната перелез в ожидавшую его лодку.

— Везите меня на мой корабль, — сказал он матросам.

Они немедленно подчинились, и через пять минут он уже был на борту своего корабля. Там он спустился в свою каюту и бросился на диван, чтобы собрать разбежавшиеся мысли и решить, как действовать.

Если бы его мысли можно было выразить словами, они были бы примерно следующими:

«Она сказала, что любит меня, а затем отрицала это мне в лицо перед Константином. Таким образом, она лгунья и лицемерка. Я надеюсь, что Константин правильно воспримет моё предупреждение. Любовь ослепила и его, и меня, и эта попавшая в наши руки французская служанка обманула нас. Всё, что она хочет сделать, это выиграть время, чтобы спастись. Она предложила мне сбежать с ней на своём корабле, прямо под носом у Константина, и я, как дурак, пообещал ей сделать. Однако я не считаю преступлением нарушить это обещание. Если бы она пришла ко мне сейчас и поклялась всеми своими святыми, что любит меня, я всё равно презирал бы её. Она подлая лицемерка, которая стремится лишь дурачить людей. Она обманщица и обладает роковым даром обаяния, заключённым в её красоте, с помощью которой она обманывает мужчин и заставляет их любить себя. Я был дураком, считая, что она думает обо мне, и должен был понять, что она всего лишь хочет обмануть меня. Никогда больше меня не собьёт с пути иноземка, и я даю себе клятву, что это будет моё последнее путешествие. У меня достаточно денег, чтобы остепениться и счастливо жениться».

Тут он на некоторое время перестал думать об этом или, по крайней мере, попытался, но это была очень нелегко.

Наконец он взял в руки книгу, но у него не получалось сосредоточиться на ней, его мысли тотчас же вернулись к недавним сценам, свидетелем и актёром в которых он был.

В нём пылал сильный гнев, объектом которого была Мари Кордуи, женщина, которая отрицала свою любовь к нему, через десять минут после того как сказала, что любит его. Гнев захлестнул всю его любовь к ней, но не погасил её без надежды на воскресение.

После того как гнев в какой-то мере утих, он смог рассуждать более связно и рассудительно, задумавшись, что, в конце концов, она не так уж и виновата. Он решил, что любая женщина поступила бы так же при данных обстоятельствах, и начал думать, что мог бы простить её. Когда ход его размышлений начал меняться, он не пытался их остановить и по прошествии часа вполне удовлетворился тем, что простил ей обиду. Мысли о любви начала возвращаться, и через некоторое время весь его гнев угас, а на его месте воцарилась любовь.

Затем он начал размышлять о том, что ему следует делать завтра, и в этот момент он начал злиться на Константина. Ненависть, которую он испытывал раньше, теперь вернулась, а вместе с ней пришла ревность, зеленоглазое чудовище, погубившее столько жизней.

Яд её отравленных стрел проник в его мозг, и он лихорадочно ходил взад и вперёд по маленькой каюте, обдумывая множество безумных способов избавиться от своего бывшего друга. Сам Константин испытывал в это время подобные же чувства и доводил себя до страшной ярости, как и Когия.

К ночи Когия был готов на всё, как и Константин. Размышляя о событиях того дня, которые так взбудоражили их морально и физически, они довели себя до той ярости, о которой уже было сказано.

Константин был более разгневан из них двоих, и его неистовая ярость и ревность заставляли его думать об убийстве Когии. В нём ещё сохранялись некоторые прежние дружеские чувства, и его совесть, которую он не мог полностью заглушить, восставала при этой мысли. Но чем больше он размышлял над этим вопросом, тем более приемлемой становилась эта ужасная идея. Чем больше он пытался победить её, тем сильнее она становилась, пока полностью не подавила оставшееся дружеское чувство и угрызения совести.

Но он ещё не думал, как будет убивать Когию. Когда ужасная идея убийства победила в умственной битве, он начал размышлять над этим вопросом. В его мозгу возникали картины отравления, и это казалось самым простым выходом из ситуации. Поэтому он решил испробовать это, причём немедленно.

Он поднялся с дивана, на котором только что возлежал, являя собой образ сущего дьявола. Глаза его яростно сверкали, а черты лица приняли страшное выражение, которое усиливалось жестоким взглядом, свойственным ему от природы.

Подойдя к небольшому углублению в стене, он достал маленькую бутылочку, из которой налил беловатую жидкость в бутылку белого вина. Её было не больше чайной ложки, но это был очень сильный яд. Затем он отложил бутылку в сторону, чтобы её не было видно.

Затем он подозвал к себе маленького негритянского мальчика и дал ему золотую монету, предварительно сказав, что она достанется ему за определённую услугу.

Глаза мальчишки заблестели от алчности, но когда он услышал о поручении, с которым его посылали, он уже не выглядел таким весёлым.

Разумеется, Константин не говорил ему о предполагаемом убийстве, а просто сказал, что он должен взять бутылку вина и тайно пронести её в каюту Когии на его корабле.

Два корабля теперь находились очень далеко друг от друга, поэтому мальчик не мог преодолеть это расстояние вплавь, поэтому Константин сел за стол, написал Когии записку о каком-то неважном деле и отдал её мальчику, велев доставить её Когии, а пока тот будет её читать, поставить бутылку на стол или в любое другое место, где она вскоре будет замечена.

Лодка с двумя матросами была готова доставить его на корабль Когии, который остановился, как только моряки увидели приближающуюся к ним лодку.

Через двадцать минут она уже была рядом с кораблём, и мальчик поднялся на палубу, а затем вошёл в комнату Когии. Он передал ему записку и, пока тот читал, вынул бутылку из-за пазухи, где она была спрятана, и поставил её прямо на стол, надеясь, что Когия не заметит этого сразу.

Когия не видел, как он это сделал, но, закончив читать записку, решил, что она требует какого-то ответа и, подойдя к столу, чтобы написать его, заметил бутылку.

— Как это сюда попало? — спросил он, обращаясь к мальчику.

— Не могу знать, господин, — невинно ответил тот, с выражением недоумения на лице.

— Нет, знаешь, — сказал Когия, глядя ему прямо в лицо. — Когда ты вошёл, на этом столе не было бутылки, а теперь она есть. С того момента, как ты вошёл, сюда никто не входил. Как же тогда бутылка оказалась здесь, если ты не клал её туда?

— Я не знаю, господин, — сказал негр, пытаясь выглядеть невинным.

— Кто велел тебе оставить её здесь? — спросил Когия, начиная что-то подозревать.

— Я не знаю, господин, — сказал мальчик.

— Нет, знаешь, — с раздражением ответил Когия, — и если ты не скажешь мне это быстро, я прикажу выпороть тебя до полусмерти за ложь.

Мальчик задрожал от страха. Однако он не хотел рассказывать, потому что знал, что если он это сделает, то получит ещё одну порку от Константина.

— Я не знаю, — повторил он, покачав головой, по-видимому, от удивления.

— Что? Ты споришь со мной? — сказал Когия. — В жизни не слыхал такой наглости. Я никогда в жизни не слышал о таком. Я дам тебе ещё один шанс, и если ты мне не ответишь, то я накажу тебя вдвойне. Ты меня слышишь, маленький чёрный дурачок?

— Я вас слышу, господин, — сказал мальчик, — но не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

— Нет, понимаешь, — сказал Когия. — Ты понимаешь это так же хорошо, как и я. Отвечай быстро, или я позову человека, который выпорет тебя. У тебя будет болеть спина, когда ты вернёшься к своему негодяю-хозяину, или я не настоящий турок.

— Я говорю вам правду, господин, — ответил парень, стараясь выглядеть очень тихим и невинным.

— Это примерно та же самая песня, которую ты пел раньше, — сказал Когия, — но тебе придётся запеть новую мелодию, если ты не скажешь мне правду, прежде чем мне придётся снова говорить с тобой.

— Думаю, я рассказал вам всё, господин, — сказал мальчик.

— Ах ты, маленький чёрный дьяволёнок! Эй, Абдул, тут есть кое-кто, на ком ты можешь испытать свою новую плеть, — крикнул он.

На его зов в комнату вошёл здоровенный матрос-турок.

— Вы звали меня, капитан? — спросил он.

— Да, Абдул. Иди и принеси свою плеть.

Мужчина вышел и вскоре вернулся с тяжёлой палкой в руке, к концу которой было прикреплено несколько кожаных ремней длиной около трёх футов. На конце каждого ремня был круглый кусок кожи, намного толще того, к которому он был прикреплён.

— Сними халат, — сказал Когия негритянскому мальчику. Тот повиновался, и матрос поднял плеть высоко в воздух, принявшись охаживать его по спине. Негр ревел от боли при каждом ударе, и наконец Когия сжалился над ним, приказав матросу остановиться.

Тот повиновался, и негр бросился к ногам Когии, принявшись умолять его больше не бить его плетью.

— Скажи мне, зачем ты принёс сюда эту бутылку? — спросил Когия.

— Я не приносил её, господин, — ответил мальчик.

— Что ж, сегодня ты получил достаточное наказание. Верни её обратно своему негодяю-хозяину.

Мальчик был только рад подчиниться, и если бы Когия пригрозил ему ещё одной поркой, он бы сказал правду. Удивительно, что он выдержал побои, но, так или иначе, удержал язык за зубами.

Через несколько минут он уже сидел в лодке, и его отвезли обратно на судно своего хозяина с бутылкой вина за пазухой.

Первый вопрос Константина был о том, как всё прошло. Мальчик достал бутылку и рассказал всю историю. Константин не поверил ему и сказал ему об этом.

— Ты испугался это сделать, чертёнок! — воскликнул он. — Я сам тебя жестоко изобью, если ты не скажешь, как всё было на самом деле.

Мальчик упорствовал в своих показаниях и в результате заслужил обещанное избиение. Однако он сохранил золотую монету, сочтя это достаточным вознаграждением за всё, что ему пришлось пережить. Будучи очень правдивым парнем, за исключением тех случаев, когда от него требовали солгать, он заслуживал лучшего, чем получил, но люди, хорошие они или плохие, не всегда получают по заслугам в этом тяжёлом мире.

Константин убрал бутылку в нишу и принялся раздумывать, какими бы ещё способом избавиться от Когии. Его ревнивая ярость не утихла, и он всё ещё был полон решимости совершить убийство. Но как это сделать — вот что его озадачивало.

В конце концов он остановился на ударе ножом как на лучшем способе и решил привести задуманное в исполнение той же ночью. Уже стемнело, и он зажёг лампу. Затем он принялся рассматривать свой кинжал, и в это время ему в голову пришла другая идея, которую он счёл более осуществимой.

У одного моряка на борту корабля была домашняя кобра египетской породы, которая была очень маленькой.

Константин купил её у его владельца, который был очень рад расстаться с ним по разумной цене, поскольку в последнее время она стала очень злобной и несколько раз пыталась его укусить.

Константин отнёс её в свою каюту в корзине, подозвал к себе другого негритянского мальчика и дал ему записку, адресованную Когии, а также корзину со змеёй, велев ему освободить рептилию в каюте Когии.

Мальчик отправился на корабль Когии, и поднялся на борт, сказав матросам, что у него есть сообщение для капитана.

Он направился в каюту Когии и, войдя, обнаружил, что тот читает книгу. Прежде чем капитан оторвался от неё, чтобы увидеть, кто к нему вторгся, мальчик отпер крышку корзины, но не снял её, а тихонько поставил ей в таком виде на пол за железным ящиком с книгами и рукописями.

Затем он прошёл вперёд и передал записку Когии, который прочёл её, написал ответ и, отдав мальчику, велел ему уйти, вернувшись к своей книге.

Юноша вернулся на корабль своего хозяина и доложил о своём успехе. Константин дал ему три золотых за его работу и похвалил его, сказав, что он прекрасный парень, несмотря на то, что раб.

Затем он лёг на диван, предварительно поужинав, и попытался заснуть. Но это никак не получалось из-за смятения, в котором находился его ум, поэтому он сел и попытался почитать книгу и, добившись в этом большего успеха, продолжал читать несколько часов, хотя и с некоторым трудом, поскольку его мысли оставались далеко.

А пока нам стоит посмотреть, что делает Когия.

Поужинав, он вернулся к отдыху, не обеспокоенный такими мыслями, которые будоражили Константина, а его ревность и гнев, несколько исчерпав себя, ещё более утомили его. Вскоре он заснул, и его посетили крайне мучительные и ужасные сны.

Внезапно около полуночи его разбудил какой-то шипящий звук недалеко от его ложа. Он лежал на диване укрытый длинным покрывалом. В бледном лунном свете, струившемся в открытое окно, он увидел нечто такое, что заставило его сердце на мгновение замереть.

На железном ящике лежала свернувшаяся кольцами змея, в которой он узнал египетского аспида. Время от времени он поднимала голову с капюшоном, обнажая смертоносные клыки и шипела. Когия настолько застыл от страха, что боялся закричать, думая, что рептилия разозлится и ужалит его прежде, чем придёт помощь.

Его язык примёрз к нёбу, а все части тела напряглась от страха. Волосы у него встали дыбом, и он схватился за край лежавшего на нём покрывала, судорожно сжимая пальцы. Одним из того, что он ненавидел всей душой, были рептилии. Он был храбрым человеком и мужественно принял бы любую смерть, но оказаться беспомощно ужаленным до смерти змеёй, низкой ползучей тварью, было выше его сил.

Сама мысль об этом леденила кровь в его жилах, превращая его в жалкого труса. Воздух в комнате, казалось, стала холодне, и он подумал, что умрёт от испуга.

В течение долгих минут он сидел немой и неподвижный, а змея сохраняла своё прежнее положение. Это была та самая тварь, что оставил здесь негр по приказу Константина.

Затем жуткое создание начало двигаться и, к его величайшему ужасу, направилось к нему. Она ползла по полу, сначала медленно, а потом всё быстрее, и лунный свет сверкал на чешуе, казалось, превращая её в серебряную.

Она подняла голову с капюшоном на край дивана и посмотрела на Когию своими маленькими глазами-бусинками, пылающими огнём. Когия незаметно отпрянул назад, а его волосы поднялись дыбом и остались в таком виде. Каждый волосок стояли прямо и высокими, застыв от испуга. Глаза его, казалось, вылезли из орбит, а губы побелели так, что в них не осталось ни кровинки. Его смуглое лицо тоже потеряло свой тёмный оттенок и приобрело призрачную бледность.

Змея начала раскачиваться взад и вперёд, а её капюшон всё раздувался, пока не стал во много раз больше самой рептилии.

Затем она заползла на диван к ногам Когии, а потом поднялась и пристально посмотрела на него, всё ещё покачиваясь, и показала свои смертоносные клыки.

Постепенно к Когии вернулись чувства, и он начал думать, что лучше всего предпринять. Страх его нисколько не уменьшился, и он содрогнулся от отвращения при мысли о возможной схватке с аспидом. Но, очевидно, это было единственное, что можно было сделать, и причём быстро, потому что рептилия раскачивалась всё сильнее и через несколько мгновений могла атаковать.

Нечеловеческим усилием Когия заставил двигаться свои окоченевшие конечности и, внезапно подняв лежавшее на нём покрывало, он изо всех сил бросил его в покачивающуюся фигуру кобры с капюшоном.

Эффект оказался весьма обнадёживающим, поскольку зашипевшая змея оказалась отброшена и накрыта тканью, не позволявшей ей броситься на Когию.

Когия вскочил с дивана, схватил со стола заряженный пистолет и вытащил меч, одновременно зовя на помощь так громко, как только мог.

Он подошёл к коврику, под которым было слышно шипение рептилии, и выстрелил в ту часть, где, по его мнению, она находилась. Затем, приблизившись, он нанёс по нему несколько ударов мечом и, подняв почти раскромсанный на куски коврик, увидел под ним извивающиеся части аспида.

Он взял ещё один пистолет и выстрелил ему в голову в тот момент, когда в каюту ворвались трое матросов в ночной одежде, вооружённые самым разнообразным оружием.

— В чём дело, капитан? — спросил один из них. — Мы услышали ваш крик о помощи и прибежали так быстро, как только могли. Мы услышали выстрел из пистолета и испугались, что с вами могло случиться что-то плохое.

Вместо ответа Когия указал на останки змеи на диване, а затем опустился на пол от потрясения, вызванного всем произошедшим.

Через несколько мгновений он пришёл в себя и вышел на палубу с помощью двух матросов, в то время как третий убирал то, что осталось от кобры, и смывал кровь с дивана. Когия пробыл на палубе всю ночь, а когда наступило утро, вернулся в свою каюту, лёг и заснул, проспав несколько часов. Проснувшись, он позавтракал и почувствовал себя гораздо лучше, хотя последствия пережитого ещё не оставили его.

Глава XXIII

Когда Когия оправился от шока, вызванного схваткой со змеёй, он принялся раздумывать над этим и, наконец, пришёл к выводу, что Константин пытался его убить. Он вспомнил случай с бутылкой вина и нашёл корзину, в которой содержалась рептилия, за ящиком, где её оставил негр.

Затем он допросил некоторых своих матросов, и они рассказали ему, что видели негра, пришедшего со вторым посланием, с этой самой корзиной в руке, но не знали, что в ней содержится.

К этому времени Когия уверился в том, что Константин пытается избавиться от него, и решил принять соответствующие меры. Он хорошо вооружился, а затем, сел в лодку, велев своим людям отвезти его на корабль Константина. Он намеревался бросить вызов потенциальному убийце в его собственном логове, а затем сбежать, прежде чем тот сможет отомстить. Возможно, там будет драка, сказал он себе, поэтому вооружился сам и приказал вооружиться своим людям.

Затем его подвезли к судну Константина, которое дождалось их подхода и взошёл на борт. Его сопровождали все матросы, кроме одного, поскольку он счёл разумным проявить осторожность, и этот один остался нести стражу в лодке.

В сопровождении этих вооружённый до зубов людей он вошёл в каюту Константина. Был полдень, и Константин обедал. С ним была Мари Кардуи, француженка-горничная, и они, казалось, относились друг к другу довольно дружелюбно.

Когия остановился в дверях, и некоторое время наблюдал за ними, прежде чем заговорить. Мари пила белое вино, налитое ею из бутылки, а Константин собирался произнести какую-то шутку.

Внезапно француженка пошатнулась на стуле, её лицо побледнело, и она упала на пол. Полупустой стакан вина упал вместе с ней, разбившись на тысячу осколков, и жидкость залила ей платье.

Когия прыгнул вперёд, поднял её на руки и спросил, в чём дело.

— Я отравлена, — задыхаясь, пролепетала она, упала замертво, содрогнувшись в конвульсиях судорогами, и замерла в неподвижности на полу.

— Ты дьявол! — крикнул Когия, вскочив на ноги и потянувшись к Константину. — Ты её отравил!

Он схватил бутылку вина и попытался влить её содержимое в горло Константина, но тот оказался слишком проворен и выбил бутылку из его рук.

Прежде чем кто-либо успел что-либо предпринять, люди Когии двинулись вперёд и попытались их разнять. Оба были вне себя от ярости и гнева и рычали друг на друга, как два волка над телом убитого ими оленя.

— Я говорю тебе, что ты её отравил, — задыхаясь, произнёс Когия.

— Я этого не делал, — ответил другой.

— Ты врёшь!

— И ты тоже.

— Отпусти меня, — сказал Когия человеку, который держал его и, встряхнувшись, направился к Константину, прежде чем тот успел что-либо предпринять. Он прыгнул на него, как тигр, и швырнул на пол прежде, чем изумлённые матросы смогли его остановить.

Константин был очень проворным и, вероятно, более сильным из них двоих, но его сила мало помогла ему, когда Когия сбил его с ног.

Он железной хваткой сжал ему горло и не отпускал. Множество рук оттаскивало его, но он держался со сверхчеловеческой силой и медленно душил своего врага насмерть.

Константин задыхался, его лицо побледнело. С безумной судорожной силой он пытался разжать эти железные пальцы, но не мог и, наконец, упал навзничь, закрыв глаза.

Когия, решив, что он мёртв, ослабил хватку и позволил своим людям поднять себя на ноги.

Прежде чем он успел встать, Константин вскочил и бросился на него, как лев. Измотанный до предела своих сил, он притворился мёртвым, чтобы вырваться из рук своего врага.

Когия отшатнулся и упал бы, если б его люди не поймали его и не удержали на ногах.

Чтобы сдержать Константина, понадобилось три человека, потому что он был ужасно зол и хотел убить его голыми руками.

— Отпустите меня, — сказал Константин, изо всех сил пытаясь вырваться из рук тех, кто его удерживал.

Но они знали, что лучше не позволять ему освободиться, и не сделали этого. Наоборот, его начали связывать верёвками. Тогда он позвал на помощь, и в каюту прибежали его люди. Между людьми Когии и матросами Константина завязалась драка, закончившаяся победой последнего. Когию связали, как и его людей, и их всех вывели на палубу. Их сопровождал Константин.

По его приказу их выстроили в шеренгу, и Константин обратился к ним:

— Ваш капитан, Когия Даг, ворвался в мою каюту как раз в тот момент, когда женщина, которая должна была стать моей женой, упала замертво. Я не знаю, что её убило, но думаю, что её вино было отравлено. Кто его отравил, я не знаю, но сильно подозреваю, что это сделал Когия, который, несомненно, собирался сделать так, чтобы я его выпил. Однако эта дама выпила его вместо меня, и теперь она лежит мёртвой на полу в моей каюте. После этого Когия бросился на меня и попытался убить, но мое превосходство не позволило ему одержать. Теперь вы видите, что он наш пленник. Что делать с таким негодяем?

— Смерть, — хором ответили матросы Константина. — Он заслуживает смерти.

— Я прекрасно это знаю, — сказал Константин, — но хочу дать ему шанс на жизнь. Он должен сразиться со мной сейчас на дуэли. Поскольку ему брошен вызов, у него есть право на выбор оружия.

— Ты не заслуживаешь этой чести, — надменно сказал Когия, — но я буду сражаться с тобой, если ты того пожелаешь. В качестве оружия я выбираю мечи, потому что это оружие, которым сражаются господа, да и убийцы тоже, хотя иногда они предпочитают делать свою работу при помощи отравленного вина.

Константин проигнорировал оскорбление, хотя его лицо покраснело, и велел мужчине принести два меча.

— Почему мы не можем сражаться своими? — спросил Когия.

— Потому что мечи, которые мы носим, — это скимитары, а поскольку наша ссора из-за француженки, то будет вполне уместным сразиться французским оружием.

— Я восхищаюсь твоим вкусом, — сказал Когия, — но ты не настоящий турок.

— Скоро мы узнаем, кто тут настоящий турок, — горько сказал Константин.

Его люди освободили Когию как раз в тот момент, когда посланный человек вернулся с оружием. Мечи были длинными и прямыми и мало чем отличались от рапир XVII века, за исключением того, что их боковые стороны были шире. Эфесы были прямыми, сделанными из серебра.

Константин тщательно выбрал один, а Когия взял другой, хотя и сомневался в прочности стали. Однако у него не было времени проверить это, потому что Константин отбросил плащ и жестом предложил ему сделать то же самое.

Когия сделал то же самое и, крепко схватив меч, скрестил его с мечом своего противника, в подлинно дуэльной манере. Он не знал, чем закончится поединок, но был готов сделать всё возможное. Он твёрдо верил, что Константин отравил француженку.

А теперь необходимо дать несколько пояснений относительно её смерти. Константин пригласил её пообедать с ним, и она приняла приглашение. Во время еды их разговор был несколько напряжённым, пока не было подано вино. После этого их общение стало более доверительным и даже в какой-то степени дружелюбным.

Мари случайно взглянула в сторону, на то место, где в стене находилась ниша, в которой была спрятана бутылка вина. Она была закрыта драпировкой, и Мари начала праздно размышлять гадать, что же находится внутри.

Она решила это выяснить, будучи очень любопытной натурой, и ей не терпелось дождаться окончания ужина. Когда Константин отвернулся от неё, на что-то отвлёкшись, она незаметно просунула руку за занавеску и вытащила маленькую бутылочку с отравленным вином.

Подумав, что оно может оказаться лучше того, что она пила, Мари наполнила бокал и выпила. Когда Когия вошёл в комнату, она упала на пол под действием смертельного яда, который действовал очень быстро.

И вот так она умерла от того самого яда, который предназначался её возлюбленному, и возможно, могли бы подумать вы, это стало для нее достойным воздаянием за то, что она стала причиной раздора между двумя хорошими друзьями, пусть они и были турками, да к тому же корсарами. И случается так в этой юдоли, где смешаны скорби и радости, что человек, ставший причиной вражды, получает свою справедливую кару, пусть и ненамеренно, от руки одного из обиженных.

Но в конце концов, она была не так уж и виновата. Она попала к ним в руки, они влюбились в неё и рассорились из-за неё, но она была не так уж виновата в этом, потому что они полюбили её не благодаря её хитрости, но только из-за её красоты, с которой она не могла ничего поделать. Но, как ни странно, ей достался яд, предназначенный одним из её любовников для другого, и поскольку один из них считал, что другой намеренно отравил её, они собирались сразиться на дуэли до смерти.

Но, возможно, было бы лучше всего, чтобы женщина, которая причинила столько неприятностей, пусть и не намеренно, умерла и ушла с дороги. Красота — это дар природы, который может приносить как пользу, так и вред, намеренно или непреднамеренно. Тех, кто делает добро намеренно, заслуживают похвалы, но тех, кто сделал это непреднамеренно, не следует так же хвалить, а те, кто творит зло намеренно, заслуживают осуждения, но при этом тех, кто делает его ненамеренно, следует жалеть.

Константин и Когия стояли лицом друг к другу с мечами в руках, на их лицах читалась ненависть и ярость, а матросы смотрели на них с восторженным вниманием, не смея вмешиваться.

Медленно и церемонно они подошли друг к другу и поклонились, затем скрестили мечи и отпрыгнули обратно в прежнее положение, после чего начался бой.

Каждый из них был мастером в своём искусстве, и оба были настолько равны, что ни один человек не мог с уверенностью предсказать, кто, в конце концов, окажется победителем.

Не меньше пятнадцати минут они скрещивали мечи, но ни одному из них не удалось задеть другого. Затем оба на мгновение остановились и, опёршись на свои мечи, настороженно смотрели друг на друга, а пот стекал по их лицам.

Внезапно крик одного из матросов привлёк внимание всех к тому, на что он указывал. В полумиле отсюда стояло несколько кораблей, несущих знамя Италии.

Эти корабли шли к ним на полном ходу, и пираты сразу поняли, что они преследуют их. Их было пять, и каждый нёс большое количество пушек.

Мгновенно оба капитана забыли о своей личной ссоре, Когия бросил свой меч и, подбежав к борту, прыгнул в ожидавшую его лодку. Его люди последовали за ним, немедленно перебравшись на свой корабль, команда которого была охвачена суматохой.

Оба корсарских корабля шли теперь вперёд с максимальной скоростью, и каждый кусочек парусины был поднят на их мачтах. Им помог свежий ветер и, хотя итальянские военные корабли держались сзади очень упорно, в конце концов, они наконец оторвались от них и благополучно достигли Константинополя, через семь дней после прекращения ссоры на борту корабля Константина.

Когия до конца своих дней верил, что Константин умышленно отравил Мари Кардуи, а Константин так и не простил ему нанесённых им оскорблений и того факта, что он приставал к Мари.

Двум друзьям было огорчительно разлучиться из-за такого недоразумения, и для них обоих было бы гораздо лучше, если бы испанского корабля с сокровищами никогда не существовало, и они не отправились в погоню и не захватили его столь успешно.

***

И такова, мой дорогой читатель, предыстория, то, что Мустафа Даг прочитал в старой рукописи, принадлежащей его отцу, которую он нашёл в старинном железном сундуке, спасённом от огня.

На следующий день после суда, завершившегося чудесным побегом Абдуллы, Мустафа занялся просмотром рукописи. Это было признание, сделанное его отцом, Когией Дагом, спрятанное в этой старой шкатулке. В нём ясно сообщалось о том, почему Абдулла так его ненавидел и причину ссоры между двумя семьями.

Конечно, там всё было сказано не так, как у меня, и многие детали, которые я привёл, были опущены. Но Мустафа знал, что существует не только одна точка зрения и, рассмотрев это дело со всех сторон, понял, что многие детали были упущены, и изложил их. Эти подробности были именно теми, что я привел здесь.

Подумав некоторое время, он позвонил Бейбару и попросил его просмотреть рукопись, а затем сообщить, что он об этом думает. Бейбар прочёл её очень внимательно и затем высказал своё мнение, во всех деталях совпадающее с мнением Мустафы.

— Это явно мемуары, написанные вашим покойным отцом, — сказал Бейбар, — но он упустил много вещей, которые ему следовало бы вставить. Например, бутылка отравленного вина, которую выпила Мари Кардуи, вероятно, была той же самой, которую негр принёс в каюту Когии. Очевидно, эта мысль не удивила твоего отца, иначе он бы сказал об этом.

Затем Бейбар упомянул ряд других деталей, с которыми вы уже знакомы.

— Ваша точка зрения полностью совпадает с моей, — сказал Мустафа. — Поскольку мы оба пришли к одним и тем же выводам, очевидно, что они должны быть правильными, иначе эта жизнь полна очень странных совпадений.

— Я слышал о многих более странных совпадениях, чем эти, — сказал Бейбар, улыбаясь. — Но послушай минутку, Мустафа, я хочу тебе сказать кое-что очень важное.

— Что именно, Бейбар? — удивлённо спросил Мустафа, повернувшись к нему.

— Однажды вечером, когда я рассказывал свою историю тебе и твоим друзьям, я упустил некоторые подробности, которые сейчас собираюсь поведать тебе. Ты не должен удивляться моему рассказу, Мустафа, ибо он совершенно правдив.

Тут Бейбар сел и рассказал следующее:

— Накануне того дня, когда меня бросили в жёлоб, я долго беседовал с Ахмедом и его сыновьями, и они открыли мне многое из того, что они хотели, чтобы я рассказал тебе. И вот что главное: они не твои родственники, но были навязаны тебе обманным путём из-за странных обстоятельств, которые свели вас вместе. Ахмед велел мне рассказать тебе всё, и я пообещал ему это, но в ту ночь перед таким количеством людей я заколебался, когда дошёл до этой части истории, и поэтому пропустил её. Он также велел мне взять оба бриллианта, что я и сделал, и сказал отдать один из них тебе, а другой оставить себе на память. Мы расстались со слезами на глазах, и я пообещал подчиниться его указаниям в точности. Вот бриллианты.

Бейбар вытащил их из кармана и положил на стол.

— Выбирай сам, Мустафа, — сказал он. — Я возьму то, что ты оставишь. Меня устроит любой вариант.

Бриллианты были так похожи друг на друга, что Мустафа не знал, какой выбрать, но закрыл глаза и, протянув руку, схватив первый попавшийся.

Бейбар взял оставшийся камень и положил его в карман.

— Теперь мы поговорим о других вещах, — сказал он. Мустафа согласно кивнул.

— Что ты собираешься делать с этим Абдуллой? — спросил Бейбар. — Он сбежал и, что ещё хуже, никто не знает, куда он направился. Его корабль исчез и, похоже, что его никто нигде не видел. Однако моряки — люди занятые и вскоре забывают, что видели какой-то корабль, который их ничем не заинтересовал. Он мог либо подняться вверх по реке и причалить к берегу в каком-нибудь из притоков Тигра, а затем причалить или встать на якорь в каком-нибудь безопасном месте, либо спуститься вниз по реке к Евфрату, а затем выйти в открытое море, что выглядит наиболее вероятным.

— Да, невозможно понять, куда направился Абдулла, — сказал Мустафа, качая головой, — ведь он очень эксцентричный человек.

— Ладно, тогда ответь на мой вопрос. Что ты собираешься делать?

— Я как можно скорее начну его искать, и даже если мне придётся отправиться на край земли, я найду его и отомщу за смерть тех людей, которых он убил, пусть те и обманули меня, заставив думать, что они были моими родственниками. Я охотно прощаю их и обязательно отомщу за их смерть.

— Но мы пока ещё не знаем, мертвы ли они, — сказал Бейбар. — Они вполне могут быть живы в данный момент.

— Это вряд ли возможно. Абдулла не стал бы так медлить в своей ярости, и у них не было бы возможности спастись.

— Признавая истинность твоих слов, можно предположить, что они сбежали, поскольку вы говорите, что это вряд ли возможно. Вряд ли возможно — не означает невозможно, поэтому сами твои слова допускают шанс того, что они могли сбежать.

— Ваши рассуждения хороши, Бейбар, но я имел в виду не совсем то, что сказал.

— Тогда что ты имел в виду?

— Я имел в виду, что это невозможно.

— Но я слышал, как ты говорил, что нет ничего невозможного.

— У вас хорошая память.

— Возможно, что и так, но это имеет мало отношения к тому, о чём мы собирались поговорить.

— Я сказал, что как можно скорее отправлюсь на поиски Абдуллы. Вы пойдёте со мной?

— Конечно, я это сделаю. Можешь быть уверен в моей помощи в достижении такой цели. Хотя Абдулла, как ты сказал, может отправиться на край земли, мы найдём его, если проживём достаточно долго, и когда мы доберёмся до него, он от нас не ускользнёт. Я без колебаний застрелю негодяя на месте, если когда-нибудь увижу его снова.

— Я тоже, но думаю, что для такого негодяя, как он, смерть от пули слишком хороша. Лучше повесить, хотя он не стоит той верёвки, которая его удавит.

— Что ж, тогда мы решим, какой смерти он заслуживает, когда захватим его, и обеспечим её ему в зависимости от обстоятельств.

— Вы помните послание, которое голубь принёс на ваш корабль? — сказал Мустафа.

— Да, — сказал Бейбар, — его никто не мог понять.

— Вот оно, — сказал Мустафа, вынул из кармана потрёпанный кусок пергамента и прочитал собеседнику следующее:

Мы если атакуем не корабль сможем на спасти пятый вас, день прыгайте после за этого. борт, Ответьте вас на подберут. это Если послание не при сможем помощи напасть голубя. дадим … знать.

— Ты нашёл этому объяснение? — спросил Бейбар.

— Да, — сказал Мустафа, — после многих часов ломая голову над этим, я наконец нашёл решение. С первого слова я читал через одно до конца, и получил вот что: «Мы атакуем корабль на пятый день после этого. Ответь на письмо при помощи голубя». Затем я начал со второго слова, и читал до конца точно так же через одно. Таким образом, я прочел оставшуюся часть письма, и она была вот какой: «Если не сможем спасти вас, прыгайте за борт, вас подберут. Если не сможем напасть, дадим знать». Мне пришлось прочесть последние два слова вместе, и я так думаю, что пустое место между ними было оставлено потому, что не нашлось ещё одного разделяющего слова. Очевидно, что это сообщение было написано Абдуллой и отправлено шпионам с помощью голубя. К несчастью для них, голубь принял меня за одного из них, и позволил мне забрать у него сообщение.

— Ты очень умён, — сказал Бейбар, — и из тебя получился бы прекрасный знаток, который расшифровывал бы старые рукописи и тому подобное.

— Пойдёмте, я думаю, нас ждёт ужин, — сказал Мустафа. — После ужина мы составим наши планы и обсудим их.

— Как скажешь, — сказал Бейбар.

— Что нам делать с бриллиантами? — спросил Мустафа через несколько минут, когда они вышли из комнаты.

— Сохрани их как память о наших друзьях, Беках, — уважительно сказал Бейбар, входя в столовую и садясь за стол, на котором слуги расставляли множество блюд. Мустафа последовал его примеру, и вскоре они плотно поужинали.

Глава XXIV

Когда Абдулла Хусейн, на которого мы обратим сейчас наше внимание, покинул комнату, где паша с его людьми судил его за крайне тяжкое преступление, он думал, что одержал великую победу.

Он заранее предвидел сосредоточенное внимание всех этих людей, когда кади откроет пакет, и знал, что их внимание будет настолько поглощено этим, что они на время отвлекутся от него, так что если ему удастся освободиться от цепей, он сможет сбежать.

Оказавшись в соседней комнате, он закутался в найденный там длинный плащ, и смело вышел из дома, пройдя мимо двух солдат, стоявших у дверей, как будто их там и не было. Они не обратили на него особого внимания, и он продолжил свой путь по узкой, почти пустынной улице, затем свернул в другую.

Наконец, пройдя лабиринт этих улиц, он достиг больших ворот в южной части города и, пройдя мимо дома Мустафы, вскоре достиг реки, где его ждало маленькое судно.

Он поднялся на борт и, отдав приказания матросам, спустился в свою каюту, сбросил плащ и прилёг на диван отдохнуть. Несколько утомлённый после долгой прогулки, он вскоре заснул и не просыпался до тех пор, пока матрос не объявил, что обед готов.

Он очень сытно поел, а затем вышел на палубу, чтобы полюбоваться пейзажем. Они шли вниз по реке, в соответствии с его приказанием. Дул лёгкий ветерок, который помогал кораблю двигаться вперёд. Время от времени мимо них проходили суда, направлявшиеся домой, но река казалась пустынной.

Корабль шёл со скоростью около трёх миль в час, и Абдулла прикинул, что они примерно на следующий день они достигнут Евфрата. Когда наступила ночь, он спустился вниз и, укрывшись покрывалом, вскоре заснул до следующего утра.

Проснувшись, он позавтракал, а затем вышел на палубу посмотреть, как обстоят дела с погодой.

Река значительно расширилась, и он знал, что через несколько часов они войдут в Евфрат, по которому он намеревался подняться.

Через несколько часов они увидели перед собой гораздо более широкую реку, в которую и вошёл корабль. Когда они поднялись вверх по её течению на достаточное расстояние, Абдулла убедился, что его путешествие проходит благополучно, спустился вниз и прилёг в каюте.

Мысли его были не очень приятными, а напротив, очень плохими. Он размышлял об убийстве, с помощью которого мог бы избавиться от Мустафы и его друзей.

Наконец он пришёл к определённому решению, поднялся со своего места и, выйдя на палубу, велел матросам направить судно обратно.

Через несколько часов они вошли в Тигр и поплыли вверх по нему к Багдаду. Через день или два они ночью достигли этого города, и Абдулла высадился на берег, направившись к городским воротам.

Оставаясь незамеченным, он прошёл мимо множества людей, прислушиваясь к их разговорам. В основном речь в них шла о нём, и он знал, что говорящие не были бы столь беспечны, если бы знали, что предмет их разговора находится так близко от них.

Пройдя через весь город, он наконец добрался до своего дома и вошёл. Там он отдал распоряжения слугам, которые выказали некоторое удивление по поводу его возвращения, а затем прошёл в свою комнату.

Здесь он сел за стол и начал писать письмо, тщательно изменив собственный почерк. Внезапно, в то время как он был занят этим, в комнату вошёл слуга и объявил, что какой-то человек желает видеть его по очень важному делу.

Абдулла бросил перо, пробормотав проклятие по адресу всех посетителей, а затем резким тоном приказал слуге привести этого человека к нему.

Слуга вышел из комнаты, очень довольный этим, а Абдулла с хмурым выражением на смуглом лице повернулся к письму, которое он писал. Не успел он написать и строчку, как в комнату вошёл мужчина и поклонился ему.

— Что ты хочешь? — спросил Абдулла, демонстрируя желание вернуться к своему занятию.

— Я был бы весьма признателен, если бы вы заперли дверь, — сказал незнакомец.

— С какой стати? — поинтересовался Абдулла. — Мы можем обсуждать наши дела так же хорошо, когда она открыта.

— Я хочу, чтобы вы закрыли её, — сказал мужчина.

— Пожалуйста, объясни мне причину, — сказал Абдулла. — Ты очень дерзок, — добавил он, нахмурившись.

— Я уже слышал от вас это замечание, — сказал гость, сбрасывая плащ и усаживаясь на диван.

— Значит, ты меня знаешь, — ответил Абдулла. — Кто же ты такой?

— Я скажу вам, когда вы закроете дверь, — прозвучал строгий ответ. Голос этого человека звучал натянуто и неестественно, и Абдулла подумал, что он, должно быть, притворяется, опасаясь, что его настоящая личность будет раскрыта.

Он неохотно запер дверь, и снова повернулся к посетителю.

— Теперь назови мне своё имя, — сказал он, бросая ключ на стол.

— Акмат Бек, — сказал тот своим настоящим голосом.

Абдулла вздрогнул, словно его поразил удар молнии.

— Акмат Бек? — переспросил он.

— Да, так меня зовут, — сказал Акмат, сбрасывая с себя тюрбан, парик под ним и маску, скрывавшую его истинное лицо.

— Чего ты хочешь от меня? — спросил Абдулла, дрожа.

Вместо ответа Акмат взял ключ, сунул его в карман и сказал:

— Я пришёл сюда, чтобы положить конец твоим злым деяниям.

— Ты не посмеешь убить меня, — ответил Абдулла. — Мои друзья не успокоятся, пока не схватят тебя.

— И что же они сделают со мной, если это несчастье произойдёт? — спросил Акмат.

— Подарят тебе смерть, которую ты и твои товарищи должны были встретить, но каким-то чудом избежали её, — ответил Абдулла.

— Ты можешь угрожать, злиться и волноваться хоть целый день, — сказал Акмат, — но нисколько меня не напугаешь.

— Что ты собираешься со мной сделать? — спросил Абдулла.

— Я тебе это уже говорил, — ответил Акмат.

— О, я помню, но как ты меня убьёшь?

— Пристрелю тебя, — с удовольствием произнёс Акмат.

— Я позову на помощь, — сказал Абдулла.

— Если ты это сделаешь, то упадёшь замертво прежде, чем утихнут отголоски твоих слов.

— А если я всё же позову? Ты умрёшь. Это, по крайней мере, принесёт мне некоторое удовлетворение.

— Что ж, если я умру, меня порадует то, что твоя душа станет моей спутницей в раю или каком-то другом месте.

— Возможно, так и будет. Похоже, что нам суждено встретиться после этого.

— Но, возможно, мы и не встретимся в будущей жизни. После всех твоих деяний, Абдулла, я не думаю, что ты надеешься достичь вечного блаженства в мусульманском раю. Ты был Почитателем Пламени и потому не можешь войти в рай всех добрых турок.

— Но человек может поклоняться двум богам, если ему угодно, — сказал Абдулла.

— Возможно, и так, но Аллах не позволяет таким людям войти в рай, который предназначен не для неверных собак, а для праведников и преданных ему людей.

— Но разве не может быть двух небес? — спросил Абдулла. — У христиан и буддистов есть свой потусторонний мир, как и у ваших мусульман, так почему же у Почитателей Пламени не может быть своего?

— Потому что они всего лишь идолопоклонники и склоняются перед изображениями из дерева и камня, — был суровый ответ Акмата.

— Но, — возразил Абдулла, — то же самое делают и буддисты. — Они склоняются перед изображением Будды.

— Мы, буддисты, — сказал Акмат, который сам был твёрдым приверженцем учения Будды, — склоняемся перед образом того, кто когда-то действительно существовал, тогда как Почитатели Пламени поклоняются огню и образу того, кто является всего лишь мифом, вероятно, придуманным каким-то безумным жрецом, который хотел ввести человечество в заблуждение.

— Это ложь, — горячо ответил Абдулла. — Наш бог был человеком, который действительно существовал.

— Я пришёл сюда не для того, чтобы спорить о религии, — сказал Акмат, решив, что пора прекратить спор, — а для того, чтобы убить тебя. У меня с собой пузырёк с ядом, кинжал, меч и два пистолета. Какую смерть ты выберешь?

—Стреляй в меня, — сказал Абдулла, приняв безразличный вид. — Но если ты соберёшься стрелять, я позову своих слуг, и они прикончат тебя, как я уже говорил.

— Очень хорошо, вот только способ стрельбы выберу я, — сказал Акмат. — Ты бросил мне вызов, предложив застрелить тебя.

— Я не знал, что существует более одного способа стрельбы, — сказал Абдулла, который полностью восстановил к этому моменту самообладание и храбрость. Он был действительно храбрым человеком, но внезапное появление Акмата так взволновало его, что сначала он почувствовал страх, но сейчас он преодолел его. Он уже решил встретить смерть так храбро, как только сможет.

Вместо ответа Акмат подошёл к большим часам, стоявшим в дальней части комнаты напротив того места, где сидел Абдулла, и привязал тяжёлую нить к часовой стрелке. Затем прикрепил к стене в подвеске из ремней один из своих пистолетов, взвёл его и привязал нить к спусковому крючку, оставив небольшую слабину, чтобы стрелка могла сдвинуться на несколько дюймов, прежде чем нить натянется и спустит крючок.

Акмат взял в руку другой пистолет и подошёл к Абдулле.

— Пожалуйста, подойди к столу и сядь на него, — попросил он.

Абдулла подчинился, но только под дулом пистолета. Тогда Акмат осторожно привязал его ноги к ножкам стола и связал руки вместе так, чтобы он не мог ими пошевелить.

Теперь Абдулла сидел лицом к дулу закреплённого пистолета, и это дуло было направлено в центр его лба, находясь всего в нескольких футах от него. Примерно через два часа нить натянется, спустив курок, и Абдуллы больше не будет. Прошло несколько минут, прежде чем он разгадал этот замысел, а затем язвительно похвалил Акмата за его изобретательность.

— Я сам не смог бы сделать лучше, — с усмешкой заключил он. Но Абдулла обнаружил, что сидеть перед заряженным пистолетом, который должен был выстрелить в определённое время, было не шуткой. Он начал нервничать, лицо его побледнело.

«Очень щекотливая ситуация», — подумал он и пожелал, чтобы Акмат поскорее покончил с этим делом. Но недобрый Акмат не проявил ни малейшего желания оказать ему такую услугу. Напротив, он тихо сидел на диване и наблюдал, как на лице Абдуллы проявляются оттенки страха.

— Что ты теперь будешь делать? — спросил Абдулла, повернув голову и посмотрев на Акмата.

— Буду сидеть здесь, пока не выстрелит пистолет, — сказал Акмат. — Оставлять тебя одного не стоит, потому что ты легко можешь уклониться от выстрела, если я выйду из комнаты. Ты можешь наклонить голову на несколько дюймов, и пуля не причинит тебе вреда. Я намерен остаться здесь и позаботиться о том, чтобы ты не смог так легко избежать смерти. Если ты снова наклонишь голову, как делаешь сейчас, я заставлю тебя проглотить этот яд, который подействует в течение двадцати четырёх часов. Ручаюсь, что тогда ты предпочтёшь принять смерть от этого пистолета, чем терпеть медленное, но ужасное действие отравы, которую я предложил в качестве замены.

— Возможно, я бы так и сделал, — сказал Абдулла. — Проглотить яд и не ощутить его эффект в течение длительного времени было бы более неприятно, чем иметь перед лицом заряженный пистолет, который выстрелит через два часа.

— Если бы я оказался в таком затруднительном положении, как ты, — сказал Акмат, — я бы обязательно так и сделал. Умирать тысячей воображаемых смертей, как ты хочешь, не так приятно, как умереть одной реальной, которая покончит с этим делом навеки. Твои злодеяния навлекли на тебя эту судьбу, и я был избран для того, чтобы проследить за её исполнением. Я склонен к разговорчивости и, поскольку ты скоро умрёшь, я не возражаю против того, чтобы обменяться с тобой откровениями.

— Ты имеешь в виду, — сказал Абдулла, — что я должен выложить тебе все свои злодеяния, а ты взамен расскажешь мне историю своей прежней жизни?

— Именно, — сказал Акмат. — Я начну с того, что расскажу тебе, как я с моими братьями сбежал из твоей тюрьмы.

— Очень хорошо, — сказал Абдулла. — Продолжай. Я вовсе не против услышать столь интересную историю.

— Тогда вот она, — сказал Акмат и рассказал своему врагу следующее:

— В числе твоих слуг в храме Почитателей Пламени был один афганец, который должен был принести еду и воду мне, моим братьям, отцу, капитану и Мустафе. Он сказал мне, что не является членом общества, что оно ненавистно ему, и если бы он знал, с чем связался, то не стал бы работать на тебя. Однако он был беден, и жалованье, которое ты ему предложил, было очень заманчивым, поэтому он продался тебе в рабство на семь лет. К тому времеени эти семь лет почти прошли, и он сказал мне, что на следующий день после нашей предполагаемой смерти его должны освободить от обязанностей. Он сказал мне, что тайно выведет меня и моих друзей из тюрьмы, если мы сможем уговорить тебя отложить казнь на некоторое время. Теперь ты понимаешь причину, по которой мы просили об отсрочке, когда ты пришёл к нам, чтобы бросить в озеро. Ты был глупцом, выполнив нашу просьбу, и мы с радостью вернулись в нашу тюрьму. Бейбар, который сбежал, удерживаясь на верёвках под желобом, исчез, и мы знали, что он смог благополучно уйти. С собой он взял чёрные бриллианты, которые ты спрятал в железном ящике, висящем над озером.

— Вы отдали ему эти бриллианты, — спросил Абдулла с немалым интересом, — или он их украл?

— Мы отдали их ему, — сказал Акмат, — сказав, чтобы один из них он оставил себе, а другой отдал своему другу Мустафе.

— Ах! Теперь я всё понимаю, — сказал Абдулла. — Продолжай, пожалуйста, твой рассказ очень интересен.

— На следующее утро Юсуф Джан, твой раб, одел нас в свою одежду, вывел из тюрьмы незаметно для ваших людей и дал нам лодку, чтобы мы могли переправиться на материк. Он сам пошёл с нами, и вскоре после этого мы высадились недалеко от устья Инда. Когда мы плыли к берегу, то увидели, как ваш корабль покинул остров и, заметив нас, преследовал до самого берега. Он подошёл достаточно близко, чтобы нас можно было узнать, ты потряс кулаком, а затем вы уплыли.

— Да, всё так и было, — сказал Абдулла. — Что вы делали потом?

— Поднялись на борт первого корабля, направлявшегося в Багдад, и достигли его на следующий день после вас. Мы слышали о вашей попытке захватить Мустафу, но не заходили к нему, и о твоём странном побеге от судей. Мы ожидали, что ты сделаешь как раз то, чего люди от вас не ожидали, то есть вернёшься в Багдад. Переодевшись персами, мы выследили, где ты высадишься на берег, увидели, как ты сошёл с судна и отправился к себе домой. Тогда мы разработали план твоего убийства тебя, который я сейчас осуществляю. Меня выбрали его исполнителем, и я не так давно пришёл к тебе домой. Остальное ты знаешь.

— Афганец прибыл в город вместе с вами? — спросил Абдулла.

— Да, — ответил Акмат. — Сейчас он с моим отцом и братьями.

— Что ж, полагаю, теперь моя очередь, — угрюмо сказал Абдулла. — Если я расскажу тебе о своих злодеяниях, ты расскажешь о них всему свету. Но какая разница? Я скоро умру, и у меня уже очень плохая репутация. Так почему бы мне не укрепить её, заслужив ещё более дурную славу, чтобы моё имя действительно запомнили?

— Почему бы и нет? — сказал Акмат. — Я бы посоветовал тебе так и сделать.

Вот так и получилось, что Абдулла позволил себя обмануть и рассказал одному из своих врагов историю своих злодеяний.

Закончив рассказ, Акмат молча погладил бороду. Теперь он знал всё, что хотел знать об Абдулле, и был готов проявить к нему снисхождение. Он не считал преступлением убийство такого злодея, как Абдулла, но ему было неприятно хладнокровно убивать ближнего.

Из двух часов, отведённых Абдулле на жизнь, оставалось всего четверть часа, а Абдулла уже достаточно натерпелся душевных мук. Так что Акмат собрался убрать заряд из пистолета, но пока не знал, как это сделать. Внезапно ему пришла в голову идея, и он решил воплотить её в жизнь.

Два пистолета, которые он носил, были совершенно одинаковыми, а ременная подвеска, в которой висел пистолет, направленный на Абдуллу, была очень свободной. Всё это способствовало осуществлению его плана.

Он взял пистолет, который держал в руке, подошёл к столу, на котором сидел Абдулла, и тихо извлёк заряд. Затем он обратил внимание Абдуллы на что-то позади себя и, пока тот оглядывался, чтобы посмотреть туда, подменил оружие на то, что висело в подвеске.

— Я не вижу никакой картины, — сказал Абдулла, оборачиваясь. Именно на эту вещь Акмат обратил его внимание.

— Вот она, — сказал Акмат, указывая на маленькую миниатюру в золотой рамке, лежавшую на столе.

— Ах вот ты о чём, — с отвращением произнёс Абдулла и, повернувшись, упёрся взглядом в пистолет, хотя нервы его были истерзаны в ужасном ожидании верной, но неспешной смерти.

— Что ж, твоя карьера скоро подойдёт к концу, — сказал Акмат.

Абдулла побледнел. Это тоже действовало ему на нервы и нисколько не улучшило его душевного состояния.

— Больше не говори об этом, — сказал он раздражённо.

— Ты скоро умрёшь, — сказал Акмат, делая вид, что не слышит его.

— Да, пожалуй, так и сделаю, — сказал Абдулла, видя, что этот человек продолжает его мучить, и зная, что ответными действиями он только подольёт масла в огонь. Поэтому, рассудил он, лучше всего будет смириться и больше ничего не говорить. Ведь через десять минут его страдания закончатся, и тогда Акмат больше не сможет его мучить.

За последующие десять минут он испытал все муки ада. Акмат безостановочно повторял ему вновь и вновь, что он скоро умрёт, и Абдулле только и оставалось, что терпеть это. По прошествии десяти минут пистолет щёлкнул, но больше ничего не произошло, и Акмат рассмеялся.

— Отличная шутка! — воскликнул он и, смеясь, вышел из комнаты, оставив Абдуллу наедине с затопившей его бурей эмоций, которая на мгновение охватила его. Гнев, досада и облегчение разрывали на части его разум, и прошло много времени, прежде чем он вновь обрёл дар речии и смог говорить.

Разряженный пистолет и нить, натянутая теперь стрелкой часов, висели перед ним, и он рассмеялся от облегчения, что оказался избавлен от участи, которую ему приготовили.

Затем в его голове промелькнуло воспоминание о том, что он рассказал Акмату, и он позвал своих слуг. Они толпой ввалились в комнату и освободили его с помощью ножей.

— Схватите человека, который только что вышел из этого дома, — велел он, и слуги высыпали из комнаты, чтобы выполнить его приказ. Абдулла последовал за ними и успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Акмат скрылся за углом, преследуемый полудюжиной рабов. Затем он вернулся в дом и сел дожидаться их возвращения.

Тем временем мы вернёмся к Акмату.

Рабы не отставали от него, но он был хорошим бегуном и, пробежав мимо дома, выступавшего из общей линии, свернул в небольшой переулок, а слуги пробежали мимо, тщетно преследуя его.

Тогда он замедлил шаг и пошёл, пока не вышел на другую улицу. Окольными путями он добрался до караван-сарая, где остановились он и его родственники.

Он вошёл в комнату, которую они занимали, и обнаружил, что все они с нетерпением ждут его возвращения. Когда он появился, его забросали множеством вопросов, и ему с большим трудом удалось их успокоить, чтобы рассказать свою историю, не опасаясь, что его перебьют.

Наконец ему это удалось, и тогда он изложил историю своего приключения с Абдуллой во всех подробностях.

В конце они расхохотались над шуткой и поздравили его с успехом. Все были в ужасе от преступлений, совершённых Абдуллой, и прямо заявили об этом.

— Что же теперь нам делать? — спросил Акмат.

— Идите к Мустафе, хотя я почти не надеюсь, что он примет нас после того, как мы навязали ему себя в качестве фальшивых родственников, — сказал Ахмед.

— То, что ты говоришь, справедливо, — сказали остальные и, определившись с этим вопросом, решили выполнить всё в тот же вечер.

Затем был подан ужин, и они немного посидели, прежде чем отправиться в путь.

Глава XXV

Слуги, отправившиеся в погоню за Акматом, вернулись к Абдулле, опустив головы, ожидая его гнева, когда он узнает, что его враг сбежал, и упрёков, который непременно за этим последуют.

— Ха! Вы, трусы, позволили ему сбежать? Неужели думаете, что я нанял вас, чтобы вы позволить моим врагам уйти? — воскликнул Абдулла, потрясая кулаком и яростно глядя на злоумышленников.

— Нет, хозяин, — ответили они хором, — но он знал улицы лучше нас и каким-то образом сумел ускользнуть.

— Сумел? Что ж, я искренне считаю, что вы позволили ему сбежать. Я прикажу перепороть вас всех и уволить завтра со службы. Я знаю человека, который хочет купить несколько рабов, и я продам вас ему. Он очень недобрый хозяин и скоро заставит вас сожалеть о том, что вы не повиновались моим приказам. А теперь оставьте меня.

Слуги не нашлись, что сказать в своё оправдание, поскольку спорить с Абдуллой было бесполезно, поэтому они вошли в дом и сразу направились в свои покои, чтобы рассказать о своих злоключениях сочувствующим друзьям.

Абдулла в глубоком раздумье, с лицом, залитым гневом и огорчением, пошёл в свою комнату, в ярости бросился на диван и принялся обдумывать всё случившееся.

Тем временем несколько человек, которые видели Абдуллу, когда он выходил из дома на улицу, и бесплодную погоню несчастных рабов за Акматом, поспешили к кади, чтобы сообщить ему о возвращении этого человека и привести солдат для ареста Абдуллы.

Сам Абдулла знал, что за ним наблюдают, и теперь обдумывал, как бы ему нанести последний удар Мустафе и сбежать на свой корабль, намереваясь навсегда покинуть страну.

Мысли его были всецело заняты убийством, причём вполне конкретным убийством. Наконец он встал и наделся на себя костюм респектабельного индуса средней зажиточности.

Затем он намазал скимитар неким полужидким ядом и вложил его в ножны. Его кинжал принял дозу той же смеси, и в неё же были обмакнуты пули его пистолетов.

Затем он крадучись выбрался из дома, стараясь, чтобы никто из слуг не заметил его, и наконец достиг улицы, которая сейчас была пуста. Всё вокруг было окутано мраком.

Он взял фонарь, освещая себе путь, чтобы не споткнуться. Хорошо зная дорогу к дому Мустафы, он без труда добрался до него примерно через час после выхода.

Смело подойдя к двери, он постучал. Ему тут же открыл слуга и пригласил его войти. Он вошёл, и слуга побежал сообщить своему хозяину, что его желает увидеть какой-то человек.

Затем он вернулся к Абдулле и провёл его в столовую, где ужинали Бейбар и Мустафа.

Мустафа встал и велел ему сесть и поужинать с ним, сказав, что его дела могут подождать, пока не закончится трапеза.

Абдулла выполнил просьбу и сытно поел, хотя находился в доме своего врага. Он решил не убивать Мустафу, пока не закончится ужин, и слуги не выйдут из комнаты. Было бы неразумным делать это, когда за ним наблюдало такое количество рабов, которые немедленно схватили бы его, как только он совершит задуманное, так что убежать не получится.

Внезапно вошёл слуга и сообщил Мустафе, что пять человек желают видеть его по срочному делу.

— Приведите их, — сказал Мустафа. Повернувшись к Абдулле, он добавил: — Вы видите, господин, что у меня много посетителей. Вы могли бы подумать, что меня утомит приём такого большого количества людей, но почему-то этого не происходит. Похоже, мне доставляет удовольствие встречаться с людьми, которых я никогда раньше не встречал, и наблюдать за всеми их особенностями, как физическими, так и психическими. Я весьма интересуюсь психологией и могу дать любому немало сведений по этому предмету, а также относительно человеческой природы.

— Как ни странно, — сказал Абдулла, скрывая свой голос, — я тоже проявляю немалый интерес к этим предметам. Могу отметить, что это несколько странное совпадение.

— Да, это своего рода совпадение, господин, — сказал Мустафа, — однако вот идут люди, которые желали меня видеть.

Акмат в сопровождении остальных вошёл в комнату и поклонился Мустафе и Абдулле. Абдулла побледнел и был очень удивлён. Он не представлял, как ему следует относиться к этому визиту.

Мустафа наполовину поднялся со своего места и уставился на них изумлёнными глазами. Его пальцы сжимали стол так, словно отпустить его для него было бы равносильно смерти. Он смотрел на них в немом изумлении, не в силах произнести ни слова.

Акмат полуулыбнулся и подошёл к нему, дружелюбно протягивая руку, не в силах придумать, что следует делать дальше. Мустафа, едва сознавая, что делает, схватил эту руку с силой, изумившей Акмата, даже не осознавшего, что он сделал. Затем он заговорил.

— Садись, Акмат, — сказал он, — и поужинай со мной. Потом ты сможешь рассказать свою историю.

Акмат сел вместе со своими братьями, и Ахмед сделал то же самое.

Бейбар не знал, что делать. Его разум был в смятении, поэтому он откинулся назад и начал обдумывать происходящее.

«Как они сбежали?» — вот что озадачивало его более всего, и он снова и снова прокручивал эту мысль в уме, рассматривая её во всех аспектах, со всех сторон и направлений, полный решимости рано или поздно прийти к разгадке.

Мустафа всё пребывал в ошеломлении от внезапного появлением тех, кто были его друзьями и навязались ему в качестве фальшивых двоюродных братьев. Он машинально сел и принялся обдумывать ситуацию, как и Бейбар.

«Как они сбежали?» — этот вопрос беспокоил и его, и капитана.

Абдулла не был озадачен этим, выслушав ранее объяснение от самого Акмата, но его беспокоил другой вопрос.

«Почему они пришли в дом Мустафы?» — спрашивал он себя, и ответ всегда был одним и тем же, пока ему это не надоело, и он не вернулся к трапезе.

Наконец ужин подошёл к концу, как и всякая другая трапеза, и Мустафа забыл об Абдулле, желая услышать рассказ Акмата. Слуг отпустили из комнаты, и Акмат начал свой рассказ. Абдулла решил не пытаться убить Мустафу, пока не узнает о цели визита пяти индусов.

Акмат рассказал свою историю с момента побега Бейбара и до завершения шутки, которую он сыграл с Абдуллой. Мустафа посмеялся над этим, и Абдулла с немалым трудом удержался от того, чтобы вытащить отравленный скимитар и тут же сразить его. Но каким-то чудом, благодаря своему сильнейшему самообладанию, ему удалось это, и он терпеливым видом выслушивал замечания, которые они произносили в его адрес. Эти замечания были не слишком вежливыми и лишь подливали масла в огонь ярости, пылавший в груди Абдуллы.

Затем Мустафа рассказал им свою историю, а вслед за ним и Бейбар. Прошёл час, прежде чем они закончили разговор, и тогда Мустафа вспомнил о своём госте. Повернувшись к Абдулле, он сказал:

— Господин, я прошу прощения за моё невнимание, но, как вы видите, я был так увлечён беседой с моими друзьями, пережившими чудесные приключения, что я совершенно забыл о вас. Я сердечно извиняюсь и приношу тысячу извинений.

— Одного извинения вполне достаточно, — сказал Абдулла, позволяя своей ярости проявиться в словах и тоне голоса.

Мустафа был поражён таким дерзким и нелюбезным ответом и отступил назад, почти не зная, что ему следует сделать или сказать.

Тогда Абдулла отбросил парик, который был у него на голове, и свой индийский плащ и, выхватив меч, заговорил своим настоящим голосом:

— Мустафа Даг, сейчас ты умрёшь.

Он поднял над головой отравленный скимитар и метнулся к Мустафе, с намерением убить.

Мустафа удачно уклонился от первого удара и отскочил в сторону, призывая друзей на помощь. Бейбар выхватил кинжал и бросился на Абдуллу, но споткнулся и упал к его ногам, а кинжал, который он не удержал в руке, задел ногу Абдуллы.

На лице Абдуллы появилась довольная улыбка. Он поднял меч и уже собирался ударить распростёртого перед ним Бейбара, когда Акмат набросился на него сзади с такой яростью, что Абдулла повалился на пол, но тут же снова поднялся на ноги, оставив Акмата стоять на четвереньках.

Меч всё ещё был в руке Абдуллы и, поднявшись, он ударил Бейбара, стоявшего на коленях. Меч вошёл ему в плечо, едва дойдя до кости. Рана была не серьёзной, но яд на клинке сделал её смертельной.

Затем Абдулла ударил Акмата, но тот уклонился, вскочил на ноги, вытащил свой меч и был готов напасть на Абдуллу, чтобы покончить с ним.

Вдруг резкое шипение пронзило воздух, и все обернулись к двери, чтобы посмотреть, в чём причина. В дверях показалась индийская кобра, которая ползла к ним, время от времени поднимая раздутую голову и издавая сердитое шипение.

— Это кобра Сехи, — крикнул Мустафа. — Он вырвалась из клетки и приползла сюда, привлечённый шумом.

Сехи был малайским слугой, державшим в качестве питомца кобру, которую он научил танцевать и выполнять несколько трюков.

Все находившиеся в комнате в тревоге отпрянули, не зная, убить ли незваную гостью или прогнать её.

Внезапно рептилия заметила Абдуллу. Её капюшон раздулся до огромных размеров, она обнажила ядовитые клыки и издала громкое шипение. Запах крови на скимитаре, который он держал в руке, возбудил её ярость.

Она взвилась в воздух и, вновь издав шипение, бросилась на него, ударив в грудь с такой ужасающей силой, что Абдулла пошатнулся и едва не упал на пол.

Он с огромным усилием устоял на ногах, когда клыки кобры пронзили кожу и смертельный яд проник в его организм. Он взмахнул мечом Он кулаком сбил змею на пол и, взмахнув мечом, нанёс удар, отделив её голову от тела. Лицо его побагровело от возбуждения, мгновенного испуга и страха смерти. У него почти перехватило дыхание, но затем он пришёл в себя и, вновь взмахнув мечом, издал дикий вопль и бросился к Мустафе, полный решимости убить его.

— Ты умрёшь! — кричал он, собираясь немедленно подтвердить это заявление. Мустафа нырнул под стол, и удар обрушился на этот полезный предмет мебели, не причинив вреда человеку.

Мустафа выскочил с другой стороны как раз в тот момент, когда Абдулла запрыгнул на стол. У него хватило соображения, чтобы схватить стол и опрокинуть его вместе с Абдуллой.

Меч выпал из руки Абдуллы, когда он упал спиной назад под свалившийся на него стол, ударился о пол в дюйме от головы змеи и замер, содрогаясь от падения.

Абдулла вместе со столом с ужасающим грохотом свалились на пол, но Абдулла не растерялся и выбрался из-под тяжёлого предмета мебели, хотя и получил несколько серьёзных ушибов, и бросился к своему мечу, прежде чем Мустафа или кто-либо ещё смог это предотвратить.

Размахивая оружием в воздухе, он снова бросился он на молодого турка, но замер на полушаге и издал предсмертный крик. Яд кобры подействовал быстро, ведь он проник в тело совсем недалеко от сердца, и Абдулла замертво упал на пол, с выпученными от ужаса глазами.

А отравленное оружие выскочило из его руки и ударилось в потолок — настолько страшной была сила броска, с которой его метнули. Он лежал молча, закрыв глаза, и только один раз вздрогнул, когда его злой дух расстался с телом.

Тогда все поняли, что его жестока карьера подошла к концу, и все столпились вокруг его тела, даже Бейбар, у которого обильно текла кровь из раны — яд ещё не успел подействовать.

Затем Акмат заговорил, словно обращаясь к телу:

— Всю свою злую жизнь ты был змеёй, Абдулла, во всех своих поступках и мыслях, поэтому вполне уместно, что ты умрёшь от змеиного зуба.

Он замолчал и, повернувшись к своим товарищам, молча наблюдал за их лицами. Они тоже смотрели на него. Никто не произнёс ни слова, и в этой комнате смерти воцарилась мёртвая тишина.

Затем все снова повернулись к трупу, глядя на него. Они с трудом осознавали, что их ужасный враг мёртв, и никто не думал, что одному из них вскоре предстоит сопроводить дух злодея в царство теней.

Несколько слуг робко заглянули в дверь, испуганно наблюдая за молчаливой группой.

Тогда Ахмед сказал:

— Сыновья мои и друзья, этот человек, который был нашим врагом, теперь мёртв в результате несчастного случая, который мы должны рассматривать как деяние Аллаха. Как сказал Акмат, вполне уместно, что он должен умереть от змеиного зуба, поскольку он сам при жизни всегда был змеёй. Но всё же мы должны похоронить его, хотя всё, чего он заслуживает — это быть брошенным на растерзание стервятникам, которые быстро расправятся с его трупом. Нам лучше послать кого-нибудь к паше, чтобы сообщить ему о всём произошедшем. Он позаботится обо всём остальном, а мы тем временем накроем тело тканью, чтобы оно было готово для носильщиков.

Едва он закончил эту речь, как Бейбар, который после удара страдал от ужасной боли, молча вскинул руки и упал на пол мёртвый. Яд сделал своё смертоносное дело, и злая душа Абдуллы обрела спутника в путешествии к теням смерти.

Он лежал на полу рядом с безмолвным трупом Абдуллы, неподвижный, как леопард, высматривающий свою добычу. Ни единое содрогание не сотрясало его тело, и он лежал совершенно бездвижно, не шевелясь.

Мустафа, который первым пришёл в себя, опустился рядом с ним на колени и перевернул тело так, чтобы лицо оказалось вверху. Безмолвный лик Бейбара был ужасен в своей бледности, он уже почти окостенел. Яд хорошо сделал своё дело.

Все молча опустились на колени возле трупа, понимая, что капитан бесповоротно мёртв. Они сразу поняли, что меч наверняка был отравлен. Поэтому бесполезно было пытаться заставить его снова дышать. Кровь свободно вытекала из пореза на плече, пятная пол маленькими лужицами и ручейками.

Тогда Мустафа начал рыдать по своему другу, и остальные последовали его примеру. Бейбар был хорошим товарищем для них всех, и они искренне сожалели о его смерти.

Через несколько минут Мустафа поднялся, восстановив самообладание, за ним встали и все остальные.

— Прощай, Мустафа, — сказал Акмат, и он, с братьями и отцом, навсегда покинул эту комнату, оставив Мустафу, охваченного недоумением.

— Сехи, — крикнул он, — иди сюда, у меня есть для тебя поручение.

Перевод В. Спринский, Е. Миронова

— Подержи ногу возле отверстия, из которого исходит пламя, — сказал Абдулла Мустафе.

Мустафа так и сделал, и боль мгновенно покинула его лодыжку. Он поставил ногу на землю и обнаружил, что может ходить лучше, чем когда-либо прежде в своей жизни. Ощущение силы, казалось, пронизало всё его существо, и шок, вызванный азартом боя и возникшей в результате усталостью, спал с него, как фальшивая маска, которую сбрасывает её владелец, раскрывая свою истинную личность.

Затем Абдулла жестом предложил Ахмеду приблизиться к пламени. Ахмед так и сделал, и обе его раны мгновенно оказались исцелены, а сила молодости снова вернулась к нему.

Затем Абдулла поднёс свою раненую ногу к синему пламени, и она тоже была исцелена.

— Что ты думаете о таких вещах? — спросил он, обращаясь к Мустафе.

— Очевидно, ты владеешь странной силой, — сказал Мустафа в ответ. — Ты творишь чудеса, но я уверен, что они не выходят за рамки природного.

— Ты имеешь в виду, что этот странный жидкий огонь творит чудеса. Я их не совершал.

— И всё же ты, должно быть, являешься хозяином этой силы, — сказал Мустафа. — Если нет, то как ты мог заставить её исцелить нас?

— Я ничего не буду объяснять по этому поводу. Будьте благодарны, что она вас излечила, и больше ничего не говори, — с достоинством ответил Абдулла.

— Скажи, какова будет наша судьба, — сказал Мустафа Абдулле, когда они возвращались к гроту, в котором оставили Кассима и его братьев.

— Смерть, — ответил Абдулла, и Мустафа не удивился, как и Ахмед. Он знал, какая участь постигнет их, если они попадут в руки Абдуллы, с того самого момента, как он был ранен тремя шпионами.

— Закуйте нас в цепи, — с горечью сказал Мустафа, — но освободите от нашего обещания не пытаться бежать.

— Не буду, — был твёрдый ответ. — Если хотите, можете свободно перемещаться по всему этому зданию. Нет, разумеется, я не освобожу вас от обещания, которое вы мне дали. Но вы всё равно встретите смерть, не пройдёт и недели. Скажите своим товарищам, чтобы готовьтесь к той же участи.

— Какова будет природа нашей смерти?

— Вы будете сожжены в огненном озере.

— Огненном озере?

— Да.

— На этом острове должно быть месторождение природной нефти, — сказал Мустафа.

— Да, это так.

— Каким вы называете это озеро?

— Мы называем его Озером Благодатного Огня.

— Сколько ему лет?

— Значит, ты настаиваешь на том, чтобы услышать эту историю?

— Если она есть.

— Есть. Я расскажу её тебе и твоему кузену.

К этому времени они уже достигли прихожей, где их ждал Акмат и остальные.

Абдулла сел на твёрдый каменный пол и рассказал следующее:

— Пятьсот лет назад бог Огня, которому мы поклоняемся, прибыл на этот остров с сотней последователей со всех концов земли. Их первым храмом стал большой замок на холме, но бог не был удовлетворён этим и велел своим последователям копать из подвалов замка вглубь, вгрызаясь в камень острова. Так и было сделано, и в результате здесь появились лестница и грот, которые вы видели. Затем в маленькой комнате он поместил Огонь Жизни и передал его им на попечение, сказав, что он вылечит все их раны и придаст им новые силы. После этого он приказал своим последователям выдолбить в самом большом гроте котловину и в центре её воздвиг огромный каменный пьедестал, на котором установил своё собственное изображение в голубом пламени того же происхождения, что и у того, которое было помещено в маленьком гроте. Затем он приказал пробить туннели в камне на дне большой котловины, из которых потоками хлынула нефть и вскоре образовала в ней озеро. Он поджёг его, а затем оставил своих последователей, сказав им, что нефть вечна и её запас никогда не иссякнет. Он велел им оставаться там, наблюдать за огнём, жить в мире и молиться ему. Когда один из этих людей чувствовал приближение смерти, общество выбирало другого человека из большого мира, обращая его в их веру и присоединяя к нему, и через двести лет оно стало обществом круговой поруки. В настоящее время общество насчитывает всего сто человек, и я возглавляю его. Цель его существования вам ясна. Как я уже сказал, это общество круговой поруки. Когда одному из его членов угрожает опасность, всё, что ему нужно сделать, это попросить своих братьев защитить его. Если он жаждет мести, они помогают ему.

— Хорошее общество, — сказал Мустафа с сарказмом в голосе. — Осмелюсь сказать, что оно отлично справляется со своей работой.

— Так и есть, — сказал Абдулла. — Идёмте со мной, вы все, и посмотрите на озеро, которое должно положить конец вашим дням.

Все последовали за ним через несколько гротов и наконец вошли в большой, где находилось озеро. Ни один язык не в состоянии адекватно описать это. Пещера была шириной не менее полумили, а в её центре находилось огненное озеро.

Они стояли на самом берегу озера и могли в него заглянуть. Волны огня вздымались ввысь, закручиваясь в причудливые формы. От жары, удушливого дыма и осознания того, что ему предстоит оказаться в этом месте, Мустафе стало очень плохо. Он с трудом набрался храбрости, чтобы взглянуть на озеро.

Далеко в его центре возвышался огромный чёрный пьедестал, на котором стояла статуя бога Огня. Она состояла из голубого пламени, а в её руке был огромный скимитар из того же материала.

Странное озеро, ещё более странная статуя и окружающая странная сцена могли оказать лишь одно воздействие на людей, не привыкших к таким зрелищам. Осознание того, что их бросят в это место, так подействовало на Мустафу и его родственников именно таким образом. Все лишились чувств, кроме Бейбара, который стоял, выпрямившись и побледнев, не меняя выражения лица.

— Это худшее, что ты можешь сделать? — спросил он.

— Да, — сердито сказал Абдулла. — Разве это не достаточно плохо?

— Нет, — ответил Бейбар с сарказмом в тоне.

— Тогда чего ты ожидал?

— Это не твоё дело.

— Скажи мне, и я посмотрю, осуществимо ли это.

— Не скажу. Выясняй это сам.

— И как это сделать.

— Бесполезно просить меня рассказать об этом.

— Тогда оставим этот вопрос.

— Давай-давай. Мне это противно.

— Мне тоже. Судьба, которую тебе предстоит встретить, достаточно плоха, ты предатель!

— Ты смеешь называть меня предателем, пёс того, кого христиане называют Сатаной?

— Смею. Это единственное имя, которым тебя следует называть, единственное, которое ты заслужил и, следовательно, только его ты и достоин.

— Странно, я и не знал об этом.

— Тут и нечего знать, предатель.

— Я не предатель.

— А я говорю тебе, что это так. Почему ты, если не являешься предателем, не убил несчастных, которых я отдал в твои руки?

— Потому что я не мог быть таким жестоким. Это были люди, не виновные ни в каких преступлениях, поэтому у меня не хватило духу убить их. Я подружился с ними и тем самым заслужил твоё неудовольствие.

— Так и есть, предатель.

— Я бы назвал тебя предателем миллион раз, если бы захотел, предатель.

— Тогда прими это как награду, приятель Иблиса. — И Бейбар ударил Абдуллу кулаком по лицу.

Абдулла упал, и в тот же момент дюжина мужчин набросилась на капитана, повалив его на землю. Они связали его цепями и вынесли из комнаты. Также они нашли Мустафу и остальных и повели их с собой. Абдулла последовал за ними, выглядя очень угрюмым и злым, как он того и заслуживал.

Они поднялись на восемьдесят шесть ступенек и подошли к железной двери, запертой на засов и решётку. Её отперли, пленников ввели внутрь и бросили на пол. Они оказались в огромном гроте прямо над огненным озером. Пол был тёплым от огня внизу, поэтому узникам не было холодно.

— Это будет ваша тюрьма до самой смерти, — сказал Абдулла. — Сюда нет другого входа, кроме того, через который вас привели.

После этого он покинул это место, и вооружённые люди последовали за ним.

— Что ж, тогда нам придётся постараться извлечь из этого хоть какую-то пользу, — сказал Мустафа, когда их враг ушёл.

— То, что он нас запер, освобождает нас от данных ему обещаний, — сказал Бейбар.

Затем он рассказал им о том, что произошло после того как они потеряли сознание.

— Я ударил Абдуллу, отчасти потому, что был зол, а отчасти потому, что хотел заставить его освободить нас от этого глупого обещания, — сказал он в конце повествования.

— Никто не может винить тебя в этом, Бейбар, хотя я не думаю, что существует какой-либо способ спастись, — сказал Мустафа.

Тут в разговор вмешался Акмат.

— Я найду способ спастись, — сказал он, — если он существует.

— Тогда нам лучше осмотреть нашу тюрьму и посмотреть, правда ли то, что рассказал нам Абдулла.

— Хорошо.

Акмат и остальные отправились осматриваться на месте. Мустафа и Ахмед рассказали, что с ними произошло, когда Абдулла привёл их к Огню Жизни, и все сочли эту историю чудесной, кроме Акмата, у которого были свои мысли, но он не стал их высказывать.

В центре грота Эмир заметил дыру в полу и крикнул об этом своим друзьям. Они тут же подошли к нему и заглянули в неё. Оно была около трёх футов в диаметре, и в неё легко мог спуститься человек. Казалось, ход под некоторым уклоном уходит вниз, и конца ему не было видно.

— Если бы у нас была верёвка, я бы спустился, — сказал Мустафа.

— Мы можем сделать её из наших халатов, — предложил Бейбар.

План был признан удачным и был реализован. Из халатов получилась очень хорошая верёвка длиной около двадцати футов. Кинжал у Мустафы не отобрали, и он пригодился, чтобы разрезать одежды на полосы нужного размера. Затем их связали вместе, и самодельная верёвка была готова.

Она была достаточно прочной, чтобы выдержать вес человека. После того, как были согласованы сигналы к подъёму, Мустафа обвязал себя верёвкой вокруг пояса, сжал в руке кинжал, шагнул в яму и отдал приказ опускать.

Он медленно соскользнул вниз примерно на десять футов, а затем проход резко повернул. Он на мгновение закрыл глаза и понял, что висит над какой-то огромной ямой, раскачиваясь в воздухе.

Удушливые запахи достигли его ноздрей. Он открыл глаза и увидел, что висит над огромным огненным озером. В двух футах над его головой находилось устье небольшого прохода, по которому он спустился.

Жара и дым от горящей нефти заставили его подать сигнал о быстром подъёме. Когда его голова достигла устья прохода, он заметил, что там что-то висит. То был небольшой железный ящик, висевший на железном крюке, закреплённом в камне другим железным крюком.

Мустафа быстро отцепил его и, когда его втащили в грот, передал Акмату. Он не был заперт, и Акмат поднял крышку, не зная, что найдёт внутри. Остальные, включая Мустафу, освободившегося от верёвки, столпились вокруг него. Внутри шкатулки на подушке из мягкого хлопка лежали два чёрных бриллианта.

Если бы на них обрушился удар грома, они не могли бы быть более изумлены. Эмир был первым, кто пришёл в себя, а затем и смог заговорить.

— Абдулла, очевидно, решил, что это хорошее укрытие для его добычи, — заметил он.

— Но это оказалось не так, — ответил Мустафа и рассказал о том что смог увидеть. Остальные терпеливо слушали, и в конце Ахмед сказал:

— Теперь я понимаю смысл этой дыры. Абдулла будет использовать её для того, чтобы убить нас. Это достойно такой дьявольской изобретательности, как его. Он заставит своих людей бросить нас в неё, мы соскользнём вниз, с криком вылетим на воздух и упадём в озеро в ста ярдах ниже. Ах! Я вижу как можно ему помешать!

— И как же? — спросил Мустафа. — Возможно, он не собирается поступать с нами так.

— Что ж, во всяком случае, от моего плана не будет вреда, — сказал Ахмед. — Вот что я предлагаю. На изготовление верёвки ушло всего три халата. Верёвка достаточно прочная, чтобы выдержать как минимум двух человек. У нас есть ещё три халата. Сделаем из них ещё одну верёвку. Тогда у нас будет достаточно верёвок, чтобы выдержать четырёх человек. Наши пояса и тюрбаны могут обеспечить нас ещё одной верёвкой, способной выдержать ещё двух человек. Каждая из них имеет двадцать футов в длину и может выдержать двоих. Всего нас шестеро. Таким образом, трёх верёвок будет достаточно, чтобы выдержать нас всех. Мустафа, ты говорил, что там был большой железный крюк, на котором висел этот ящик. Мы можем привязать эти верёвки к тому крюку, о котором ты говорил. Таким образом, они будут висеть над огромным озером горящей нефти, куда нам придётся отправиться навстречу своей смерти. Их нельзя будет различить с края озера, когда Абдулла захочет увидеть, как мы вылетаем из прохода и падаем вниз, в Озеро Благодатного Огня. Только один из нас может пройти через эту нору за один раз. Первый, кто это сделает, поймает одну из этих верёвок, когда будет вылетать наружу, и соскользнёт вниз до её конца, где мы сделаем петлю, в которую он может просунуть руки. Так он может висеть там достаточно долго. Следующий человек повиснет в другой петле над ним, и так до тех пор, пока каждый из нас не окажется на этих верёвках. Как только эти люди выполнят своё дело, они уйдут и, вероятно, оставят дверь открытой. Абдулла увидит, что мы висим там наверху, но не увидит верёвок. Он отправится за своими людьми и придёт посмотреть, в чём дело. Тем временем мы поднимемся по проходу и сбежим через открытую дверь. Мы сможем пробиться наружу и добраться до лодок. На них мы поплывём к материку и таким образом уйдём целыми и невредимыми и вернёмся с солдатами, чтобы навсегда разрушить это место. Эта затея сопряжена с большим риском, но в данных обстоятельствах она является единственно возможной.

— Это хороший план! — взволнованно воскликнул Мустафа, когда Акмат закончил. — Какое у тебя воображение! Я почти завидую тебе, Акмат.

— Да, я полагаю, это хороший план, но теперь мы должны подготовиться к его осуществлению.

К утру всё было готово, и три верёвки повисли на крюке над огромным Озером Благодатного Огня. Акмат сунул бриллианты в карман и сбросил шкатулку через проход в озеро, где она, несомненно, находится и по сей день.

В гроте горело множество факелов, которые очень хорошо освещали это место. Они держались в стальных кронштейнах на стенах недалеко от пола, по шесть с каждой стороны зала и по два на её концах.

Мустафа наблюдал за ними, и в его голове возник план.

— Почему бы не поджечь дверь этими факелами? — спросил он.

— Хорошая идея! — с энтузиазмом сказал Акмат. Он подошёл к одному из сосновых факелов и попытался вытащить его из гнезда, но не смог. Затем он попытался сломать его посередине. Эта попытка тоже оказалась неудачной. Дерево было слишком толстым и твёрдым для его сил.

— Дай мне свой кинжал, Мустафа, — сказал он.

Мустафа вручил ему оружие, и Акмат принялся рубить факел пополам. После пятнадцати минут напряжённой работы ему это удалось, и он триумфально поднёс своё огненное оружие к двери из красного дерева.

Очень скоро дверь загорелась и быстро сгорела. Древесина была старой, хрупкой и легко воспламенялась. Через пять минут остатки двери рухнули, и вся группа вышла.

Огромную дверь удерживали шесть крепких железных прутьев, и каждый взял по одному. Они были массивными и тяжёлыми, и их вес был вполне достаточен, чтобы проломить человеку череп.

— Тихо, — прошептал Мустафа, возглавлявший группу. Они осторожно спустились по каменным ступеням и прошли через множество других помещений. Наконец они достигли того места, где их освободил Абдулла.

Внутри шла попойка людей Абдуллы, который тоже был среди них.

Мустафа успел увидеть это до того как вошёл, отступил назад и шёпотом посовещался со своими кузенами и капитаном.

— Бросимся на них и будем пробиваться вперёд, — сказал Бейбар. — Это единственный выход.

Они согласились с этим и, подняв свои палицы, ворвались в комнату и атаковали группу возле лестницы. Эти люди увидели, что сейчас произойдёт, и обнажили мечи.

Мустафа знал, что лучше не бросаться на клинки, поэтому изменил направление и двинулся к похожему на пещеру отверстию в конце грота. Куда оно его приведёт, он понятия не имел, но предпочитал неопределённость верной смерти или пленению, которое закончится смертью.

Войдя в пещеру, он крикнул остальным, чтобы они следовали за ним, и двинулся дальше. Пробежав довольно большое расстояние в темноте, он остановился и стал ждать их. Он услышал приближающиеся шаги, но было похоже, что они принадлежат всего одному или двум людям, а не полудюжине.

Затем он услышал голоса на расстоянии не более десяти футов. Это были не его друзья, поэтому он пошёл дальше, понимая, что его преследуют.

Наконец он увидел впереди крошечную искорку света и вскоре оказался на берегу моря, не более чем в десяти ярдах от того места, где была спрятана лодка.

Он бросился к этому месту и вытащил самую лёгкую лодку из укрытия в бухту как раз в тот момент, когда из устья пещеры вышли трое мужчин.

Они не видели его, пока он не оказался в море. Тогда они подняли сильный крик и побежали к берегу. Они были полностью вооружены, с заткнутыми за пояса пистолетами.

Они стреляли в него, не попав в лодку, а затем прыгнули в море и поплыли за ним.

Однако он был на сто футов впереди них, и им не удалось его догнать. В полумиле от берега они повернули обратно, и он увидел, как они вошли в проход. Корабля Абдуллы Хусейна не было видно. Судя по положению солнца, прошёл уже час, и Мустафа понял, что голоден.

В двух милях от острова он увидел, как от берега отчалили три большие лодки, и устремились к нему. Было ясно, что его преследовали, поскольку лодки были полны людей.

Мустафа сделал всё возможное, чтобы обогнать их, но они быстро набирали скорость, и он увидел, что они могут легко помешать ему обойти остров в сторону материка, как он намеревался. Поэтому единственное, что он мог сделать, это выйти в море и довериться удаче, чтобы спастись от противников.

Внезапно далеко на горизонте он заметил корабль. Он приближался к нему, и он продолжил свой путь. Корабль всё приближался, и точно так же к нему самому приближались его преследователи. Они были всего в полумиле, когда команда странного корабля заметила его и подняла все паруса. Увидев это, преследователи развернулись и со всей возможной скоростью помчались к острову.

Через пять минут лодка Мустафы уже была рядом с кораблём, и матросы спустили ему верёвку. Он поймал её и его втащили на палубу. Затем лодку подняли и Мустафу отвели к капитану, которому он рассказал свою историю. Капитан направлялся в Багдад, поэтому он пообещал молодому турку бесплатно отвезти его домой.

Глава XVII

Ночь стояла в Багдаде, ночь 18 июля, когда молодой человек прошёл перед дверью дома другого человека по имени Бальбек Хан. Как вы помните, именно в этом доме Абдулла заманил в ловушку Мустафу и его двоюродных братьев в ту ночь, когда дом Ахмеда был сожжён слугами этого торжествующего злодея.

Упомянутый молодой человек прошёл мимо, и вы могли бы хорошо рассмотреть его, если бы находились там. Было около десяти часов, и свет полной луны мог бы явить его прохожим, если бы прохожие оказались на этой улице в такой нечестивый и неслыханный час, как десять вечера.

Он был высок и крепок, лицо его было красивым, но самой яркой его чертой были смелые чёрные глаза, пронзительные и яркие, казалось, смотревшие насквозь. Временами в них появлялся сердитый блеск, свидетельствующий о вспыльчивом характере их владельца, который, хоть и выглядел вполне контролирующим себя, но в случае провокации легко мог взорваться.

На вид этому молодому человеку было около двадцати двух-двадцати трёх лет, он носил чёрные усы свирепого вида, которые угрожающе закручивались и усиливали тот эффект блеска его глаз, если бы вы увидели его именно в это время.

На нём был длинный матросский плащ и потрёпанный тюрбан из выцветшего шёлка с прикреплённым к нему серебряным полумесяцем. Его турецкие панталоны были из выцветшего сукна и когда-то имели ярко-алый оттенок, но сейчас он больше напоминал тёмно-розовый или пурпурный, чем любой другой цвет.

На боку у него висели большие потёртые ножны, в которых лежал скимитар. Его ярко-красный пояс был единственным новым предметом одежды, которую он носил, если не считать жёлто-синей полосатой куртки и ботинок из жёлтой персидской кожи.

Этим человеком, как вы уже, наверное, уже догадались, был Мустафа Даг, наш старый знакомый, которого мы в последний раз встречали на борту корабля, направлявшегося в Багдад.

Детали его путешествия не имеют никакого значения, поэтому я расскажу о нём лишь вкратце.

После того как капитан пообещал ему бесплатный проезд до родного города, Мустафа сказал ему, что заплатит ему при первой же возможности. Затем капитан подарил ему скимитар с ножнами, старый тюрбан и все другие упомянутые предметы, кроме панталон и рубашки, которые были надеты под курткой и, поскольку он не выставлял их на всеобщее обозрение, не были упомянуты в моём кратком описании.

Путешествие прошло без происшествий, и капитан благополучно высадил своего неожиданного пассажира на берег. Перед высадкой Мустафа взял с него обещание никому не передавать его рассказ об острове, на котором у Почитателей Пламени был свой храм. Мустафа приводил различные веские причины, почему ему не следует об этом говорить и, в конце концов, капитан согласился с его доводами и дал обещание не делать этого.

Сойдя на берег вечером того же дня, Мустафа попрощался со своим новым другом, капитаном, и отправился в дом Бальбек Хана, полагая, что это лучшее место, куда он мог бы пойти в нынешней ситуации и при текущем положении дел.

Шёл нечестивый десятый час, и Мустафа стоял перед дверью дома этого человека, не решаясь постучать. В одно мгновение он прогнал свои робкие неописуемые страхи и, подойдя к двери, постучал в неё кулаком. Немедленного ответа не последовало, поэтому он вытащил скимитар и нанёс по двери несколько ударов тяжёлой рукоятью.

Реакция была неожиданной и мгновенной. Окно в двадцати футах над головой турка резко распахнулось, раздался громкий голос, и оттуда высунулась голова, чтобы посмотреть, в чём дело и ради чего, во имя всего святого, весь этот адский шум.

Мустафа едва успел вложить меч в ножны до того как человек в окне увидел его.

— Во имя аллаха милостивого и всех прочих, зачем ты ломишься в дверь мирного человека в такой нечестивый час?

— Затем, что нуждаюсь в приюте, — ответил Мустафа.

— Ты знаешь моего хозяина? — ответил человек в окне, несколько успокоенный ответом молотка.

— Да, я его старый друг, Мустафа Даг, — ответил Мустафа.

— Правда? Что ж, я позову хозяина, прежде чем вы успеете войти. Дверь не заперта, господин. Просто толкните её, входите и чувствуйте себя как дома. Если бы я знал, кто вы такой, я не был бы так груб. Тысяча извинений, господин.

С этими словами голова убралась внутрь. Мустафа открыл дверь и вошел в коридор, закрыв её за собой. В коридоре было темно, и ему с трудом удалось найти дверь в другом конце.

Затем он вошёл в комнату, где он и его родственники остановились в ту памятную ночь, о которой говорилось в начале главы.

Здесь никого не было, и ему пришлось искать стул. Наконец он нашёл один, сел и зажёг свечу. Он всегда носил в карманах восковые свечи с кремнем, сталью и порохом, чтобы добыть огонь в случае необходимости.

При свете этой свечи он уже мог нормально осмотреться. Состояние комнаты мало отличалось от того, в котором она находилась в последний раз, когда он был здесь.

Не прошло и десяти минут, как в коридоре послышались шаги, и вошёл Бальбек, полностью, хотя и наспех одетый, но ещё не совсем проснувшийся, в сопровождении слуги, несущего поднос, на котором Мустафа заметил большую бутылку вина, каравай хлеба и другие продукты.

— Как дела, мой добрый друг? — спросил Бальбек, улыбаясь, и жестом показал слуге поставить поднос на стол и выйти. — Прошло много времени с тех пор, как я видел тебя в последний раз.

— Я нахожусь в полном здравии и признаю, что с нашей последней встречи прошло много дней. Мне стоит спросить, как ваши дела.

— У меня всё хорошо, — сказал Бальбек. — Что случилось с вами с той ночи, когда вы и некоторые ваши родственники пришли сюда? Меня не разбудили мои слуги, и я ничего не слышал об этом до следующего утра. В народе ходили неясные слухи, было проведено расследование, а слуги твоего дяди распространили странные истории. Похоже, все эти тайны связаны с парой чёрных бриллиантов и, судя по этим рассказам, в деле замешан известный гражданин и богатый купец Багдада, с которым я знаком, Абдулла Хуссейн. В последний раз его видели в ту ночь, когда вы пришли сюда, причём он был с вами и, судя по тому, что рассказали мои слуги, он не в лучших отношениях с вами. Якобы он был вашим пленником и его слуги подожгли ваш дом потому, что вы будто бы сказали, что его удерживают в нём как пленника. Ходит много других рассказов, и эта тайна для меня необъяснима. Возможно, вы сможете рассказать мне о ней, когда поедите. Но только обязательно сначала поешьте, а уж потом расскажите свою историю. Ваше загадочное исчезновение и исчезновение ваших родичей очень загадочны. Считается, что Абдулла Хусейн отправился на Дальний Восток в какую-то торговую экспедицию, а его слуги, похоже, ничего не знают, кроме того, что он сказал им, что они могут не увидеть его снова в течение многих месяцев. Затем он исчез, а вместе с ним исчезли и два его корабля. Эти корабли назывались «Змей» и «Орёл». Орёл был самым большим из двух и имел на борту больше всего орудий, хотя оба несли больше пушек, чем средний торговый корабль. Известно, что «Змей» направлялся в Китай, но никто не знает, почему пропал «Орёл. Предположительно они оба могли погибнуть во время сильного шторма в Персидском заливе.

— Я могу ответить на все эти вопросы, — сказал Мустафа, наливая себе вина. — Я был на борту «Змея» и могу сказать, что ни он, ни «Орёл» не погибли в шторме, о котором вы говорите. Когда я закончу с едой, я расскажу вам всё. Абдулла — один из самых чёрных злодеев, когда-либо живших на свете, он является верховным вождём или кем-то наподобие в том обществе, которое они называют Почитатели Пламени, и которое опустошает Восток своими дьявольскими деяниями. Просто подождите, пока я закончу с едой, и вы услышите всё, что я знаю. Мне повезло, что я сейчас жив и в безопасности. Если бы не беспечность Абдуллы, вы бы никогда больше обо мне не услышали.

— Почитатели Пламени! — в изумлении вскричал Бальбек.

— Да, Почитатели Пламени, — сказал Мустафа очень серьёзно и очень медленно. Затем он продолжил есть и, закончив, рассказал свою историю от начала до конца. Когда он закончил, была полночь.

Бальбек с изумлением выслушал рассказ, а когда Мустафа закончил, он сказал:

— Ну и что же ты намерен делать теперь?

— Отомстить за смерть моих кузенов, уничтожив Почитателей Пламени, — ответил Мустафа с блеском в глазах.

— И как же ты собираешься это сделать? — спросил Бальбек.

— Завтра я отправляюсь к багдадскому паше, изложу ему всё дело и спрошу, дозволено ли будет мне лично отомстить, став рукой закона.

— Хорошо! Это именно то, что вам следует сделать. Я уверен, что он согласится на ваше прошение.

— Тогда мне понадобятся корабли и люди для достижения моей цели. Мне хорошо известно местоположение острова, и я не смогу его пропустить. Я попрошу пашу дать мне два или три военных корабля и много людей. Я также хочу, чтобы всё это было конфиденциально, поскольку не хочу, чтобы все в Багдаде знали о моём возвращении. Поэтому вы должны утром дать мне другую одежду, чтобы замаскировать меня, ибо я слишком известен, чтобы избежать узнавания, и у меня слишком много друзей. Если бы о моём возвращении стало известно, пошло бы много разговоров, а вы знаете, что люди слишком любопытны, когда думают, что кто-то может объяснить им некую тайну.

— Я буду держать это в секрете столько, сколько ты пожелаешь, Мустафа, и прикажу своим слугам вести себя так же. Я уверен, что паша в полной мере даст тебе корабли и людей, которые тебе нужны для такого дела.

— Во всяком случае, буду надеяться, что он это сделает, Бальбек. Но если он не позволит мне самому вести боевые действия, я возьму свои собственные корабли и людей и опережу его.

— Да, возможно, он сам захочет решить этот вопрос. Если он это сделает, я бы посоветовал вам не мешать ему в этом. Вы можете подготовить свои корабли к путешествию раньше него. Он не будет торопиться.

— Возможно, вы правы, но я считаю своим долгом сообщить ему всё, что мне известно, и получить его разрешение действовать в этом деле.

— Вряд ли в этом есть необходимость, Мустафа, но вам лучше действовать по собственному усмотрению.

— Разумеется, я так и сделаю. Вам известно, в чьих руках сейчас находится моё имущество? Меня не было почти два месяца.

— До сих пор никто ничего по этому поводу не делал. Ваш дом был перестроен, насколько я знаю, по приказу жены Эмира Бека, которая была бы единственной наследницей, поскольку у вас нет родственников, кроме ваших двоюродных братьев, а они, как и вы, исчезли. Если бы никто из вас не вернулся или о вас не было бы сведений в течение трёх лет, она унаследовала бы и ваше имущество, и имущество Ахмеда Бека. В настоящее время она или её представители распоряжаются имуществом. Дом Ахмеда тоже был восстановлен. Утром я пришлю гонца в твой дом, чтобы они подготовились к твоему приезду.

— Все мои корабли вернулись из своих путешествий? До того, как я исчез, все из них, кроме двух, отправились в Китай.

— Вернулись три, доверху нагруженные шелками, и это принесло большую прибыль. Всё ваше состояние теперь составляет пятьдесят тысяч золотых. Завтра или в течение недели должны вернуться ещё пять кораблей. Весь ваш флот состоит из одиннадцати кораблей, поэтому остаётся ожидать возвращения только троих. Они ушли всего за три дня до того, как вы исчезли. Пройдёт по крайней мере месяц, прежде чем они вернутся. Вы, вероятно, получите прибыль в двадцать тысяч золотых за весь тысяча шестьсот пятидесятый год.

— Это немалое утешение, — сказал Мустафа. — Прибыль в прошлом году составила всего одиннадцать тысяч золотых, но торговля шла слабо, погода стояла плохая, а кораблей у меня было всего восемь. В позапрошлом году прибыль составила девять тысяч золотых, а кораблей у меня было только семь. В следующем году я намерен купить ещё пять кораблей, и тогда у меня будет, по крайней мере, при хорошей торговле и погоде, тридцать тысяч золотых. Если так будет продолжаться из года в год, я скоро стану одним из самых богатых купцов в Багдад.

— Ты счастливчик, Мустафа.

— Может быть, вы так считаете, но в настоящее время я мало беспокоюсь о судьбе. Мой ум слишком занят планами мести, чтобы уделять много времени мыслям о выгоде.

— Ну, я не так богат, как ты, Мустафа, но моя торговля увеличивается с каждым годом всё больше и больше, хотя у меня всего четыре корабля. На данный момент у меня есть двадцать тысяч золотых, и я надеюсь получить ещё пять тысяч в следующем году. Кроме моих кораблей и торговых заведений, я являюсь хозяином портняжного предприятия, то есть на меня работают несколько портных, получающих от меня жалованье, и из этого я зарабатываю пятьсот золотых в год. Я поставляю им ткани, они шьют одежду и продают её, я получаю прибыль и плачу им из неё.

— Что ж, вы весьма преуспели. Я помню время, когда мой отец был не богаче вас. Но торговля с каждым годом становится лучше, и купцы Багдада богатеют год от года. Вся страна тоже становится более процветающей, и я намерен запустить караван или два, чтобы торговать с арабами и персами. До сих пор я вёл всю свою торговлю с отдалёнными странами — Китаем и другими государствами в той части света, но в следующем году я последую примеру большинства купцов этого великого города и буду больше торговать дома. Риск не так велик, как и расходы, времени тратится меньше, а прибыль, как я слышал, ничем не хуже чем от морской торговли. Я также буду торговать с Аравией и Персией пользуясь кораблями, что гораздо быстрее караванной торговли, и я бы посоветовал вам сделать то же самое. Вы заработаете на этом почти столько же, сколько и я.

— Я давно собирался сделать это, Мустафа, но никак не мог решиться. Однако я сделаю это в следующем году, как только у меня появятся деньги. У меня есть несколько долгов, и поле их погашения у меня останется не больше половины моего состояния. Остальные деньги пойдут на снабжение моих кораблей и оплату офицеров и матросов, а когда я закончу, боюсь, у меня останется лишь несколько тысяч.

— Почему бы тебе не взять взаймы? Я одолжу тебе десять тысяч просто по дружбе и дам десять лет на возврат без процентов.

— Ты отличный товарищ, Мустафа. Именно так я и сделаю, если ты одолжишь мне денег. Когда ты сможешь это сделать?

— В любой момент, когда захочешь. Завтра днём будет подходящее время. Тогда я буду дома. Ты можешь прибыть туда в два часа?

— Конечно, я буду там ни минутой позже.

— Тогда решено. Пусть мне подадут пергамент и чернила, и я составлю письменное соглашение.

Принесли пергамент и другие необходимые предметы. Мустафа сел и написал следующее:

Я, Мустафа Даг, настоящим одалживаю моему другу Бальбек Хану сумму в 10 000 золотых. Эта сумма должна быть возвращена в течение десяти лет, и на неё не должно начисляться никаких процентов.

Подписано,

Мустафа Даг

Затем Бальбек написал ниже своим почерком:

Я, Бальбек Хан, настоящим соглашаюсь с вышеуказанным договором Мустафы Дага. Я обещаю вернуть десять тысяч золотых в течение оговорённых десяти лет.

Подписано,

Бальбек Хан

— Спрячь это, и проследи, чтобы с ним ничего не случилось, — сказал Мустафа, когда документ был закончен. — Когда вы вернёте деньги, вы добавите ниже того, что уже написано: «Я, Бальбек Хан, в установленный срок вернул десять тысяч золотых, одолженных мне Мустафой Дагом». Затем вы можете уничтожить запись, если пожелаете.

— Что ж, пора идти спать, — сказал Бальбек. Затем он положил документ в надёжное место и повёл гостя в комнату, где тот должен был переночевать.

Было далеко за полночь, когда Мустафа уснул и проснулся только в семь утра следующего дня. Он встал, оделся и спустился в столовую, где обнаружил ожидающего его Бальбека. Тот был холостяком и вёл довольно одинокую жизнь, завтракая в одиночестве, за исключением тех случаев, когда к нему приходили гости или у него останавливался кто-то из его друзей.

— Да, вы не из тех, кто рано встаёт, — нетерпеливо сказал Бальбек. — Я всегда стараюсь подниматься в шесть, независимо от того, во сколько я ложусь спать накануне вечером.

— Я всегда сплю, пока не проснусь, — спокойно ответил Мустафа. — Не понимаю, как вы можете проснуться в шесть утра, если легли спать в два часа предыдущей ночи, если только вас никто не разбудит.

— Так это же понятное дело, мой дорогой Мустафа. Это не что иное, как привычка, которая заставляет меня просыпаться в шесть.

— У меня никогда не было такой привычки, поэтому, как видите, я просыпаюсь в то время, когда достаточно высплюсь. О моем сне и бодрствовании я позволяю заботиться природе, а не собственным привычкам.

— Конечно, у всех разные методы. Было бы безумием ожидать иного положения дел. У каждой двери, как всем известно, две стороны, а у квадратного ящика их четыре. Если первая имеет две стороны, а второй четыре, то заменить друг друга они не смогут, пока дверь не сделается столь же толстой, сколь она высока, а ящик для того придется разобрать на части и сделать из них дверь. Пятна леопарда не отстираешь, чем бы ты ни пользовался, а из шерсти или хлопка нельзя сделать шёлк.

— Весьма достойный аргумент, мой дорогой Бальбек. Вы победили себя собственными рассуждениями. Знаете, у некоторых мечей есть два лезвия, и каждое лезвие одинаково остро.

— Ладно, хватит этих прекрасных разговоров. Наш завтрак остывает.

С этими словами они сели за стол и плотно позавтракали. Когда еда была закончена, Бальбек сказал:

— Я приготовил для тебя маскировку, и если ты пойдёшь со мной, то можешь примерить её прямо сейчас и посмотреть, подходит ли она тебе.

Он провёл его в другую комнату, где на стуле лежал парик, накладные усы и костюм, напоминающий тот, что носят аравийцы среднего достатка. Парик был угольно-чёрного цвета, из длинных и грубых волос, как и усы. Одежда состояла из белого тюрбана, длинного арабского плаща, сандалий и других предметов пустынной одежды.

Когда Мустафа облачился в эти вещи, надев под них свою настоящую одежду, за исключением туфель, поскольку вместо них ему пришлось надеть сандалии, и красного тюрбана, который он сменил на белый. Бальбек сказал, что ему придётся покрасить лицо в более тёмный оттенок. Это было сделано с помощью своего рода пигмента, и он же был нанесёно на его руки и ноги.

Затем Бальбек дал ему длинный посох, подобный тем, что носили арабы, и арабский меч, мало чем отличавшийся от турецкого скимитара.

— Теперь с тобой всё в порядке, — сказал Бальбек, рассматривая грим Мустафы взглядом художника. — За то мне честь и хвала. С остальным вам придётся справиться самостоятельно. Я не буду больше давать вам советов. Вы сами знаете, как поступать при том, что вам предстоит сделать сегодня.

— Да, вы хорошо поработали, и я этого не забуду. Отправьте гонца ко мне домой, чтобы сообщить им, что я вернулся. Не забывайте, что вы должны прибыть туда сегодня днём. До свидания.

— До свидания, и удачи тебе, Мустафа, — сказал Бальбек, когда тот вышел из комнаты на улицу. Купец стоял в дверях, наблюдая за своим юным другом, пока тот не скрылся из виду, а затем повернулся и вошёл в дом, закрыв за собой дверь.

Глава XVIII

Мустафа знал дорогу к дворцу паши, поэтому добраться туда ему не составило труда. Никто не узнавал его, когда он шёл по улицам, хотя ему навстречу попадалось много людей, с которыми был знаком.

Некоторые приветствовали его турецким эквивалентом «доброго утра», но большинство игнорировали его, если видели, а если не видели, то, разумеется, не делали ни того, ни другого.

Наконец он добрался до дворца и, подойдя к служителю у дверей, сказал ему, что желает получить аудиенцию у паши. Мужчина ответил, что его господин очень занят и у него нет времени на аудиенцию. Затем он поинтересовался, с каким делом пришёл Мустафа. Тот ответил, что может дать паше информацию о местонахождении храма Почитателей Пламени и других вещах, связанных с ними.

Служителя это убедило, и он велел Мустафе войти. Мустафа вошёл и оказался в большом коридоре, в конце которого была дверь.

— Подожди здесь, пока я вернусь, — сказал служитель.

— Поторопись, — сказал Мустафа, когда тот исчез в дверном проёме. Через пять минут служитель вернулся и сказал Мустафе, что паша даст ему аудиенцию.

Мустафа последовал за ним через несколько комнат и наконец вошёл в ту, где сидел паша.

Эта комната была примерно двадцати футов в длину и пятнадцати в ширину, с низким потолком. В ней было три двери. Помещение заполняли столы с книгами, письменными принадлежностями и другими вещами. Паша сидел в большом мягком кресле красного дерева. Ему было лет пятьдесят, и волосы у него уже поседели. Длинная белоснежная борода доходила ему до талии.

Глаза старика были чёрными и яркими, но несколько маленькими и запавшими. Лицо у него было цвета старой бронзы, нос слегка горбатый и красный на конце, что свидетельствовало о склонности к спиртным напиткам.

Слатин Бааббек, так его звали, носил длинные красные брюки и туфли со следами длительного ношения. Однако его чёрно-белый плащ был новым, как и тюрбан, лежавший на столе.

Перед ним лежало несколько писем, которые он читал, а также обильный запас пергамента, перьев и чёрных чернил.

— Ну, чего ты хочешь? — спросил Слатин, глядя на молодого человека, так грубо вломившегося в его работу.

— Разве слуга не сказал тебе этого, о паша Багдада?

— Да. Но я так привык задавать этот вопрос, что не смог удержаться. Это всё дело привычки, рассеянности и невнимательности. Надеюсь, что у вас нет ничего подобного, молодой человек.

— У меня есть привычка не вставать, пока не проснусь, паша, — был серьёзный ответ Мустафы.

— Это шутка? Если да, то я совершенно не понимаю, о чём идёт речь.

— Нет, это не шутка. Вы спросили, есть ли у меня какие-нибудь привычки, а я лишь ответил на ваш вопрос, назвав одну из них, о паша.

— Что ж, изложи своё дело, и покончим с этим, — произнёс паша очень грубым и нетерпеливым тоном.

«Ну вот опять», — подумал Мустафа, а вслух сказал:

— Я пришёл к тебе, о паша, чтобы сообщить некоторые сведения об обществе «Почитатели Пламени».

— Твой голос кажется знакомым, но твоё лицо — нет. Кто ты такой?

— Мустафа Даг, молодой городской торговец, загадочно исчезнувший несколько месяцев назад. — Мустафа был так взволнован, что забыл привычное «О паша». Сам же паша был так поражён, что тоже забыл об этом; так что ничего дурного не произошло, хотя в любое другое время это могло бы быть расценено как грубое нарушение этикета и проявление неуважения.

— Это … ! Ты это всерьёз? — вот и всё, что смог сказать паша. Я опустил слово, идущее после «Это», поскольку его невозможно употреблять в приличном обществе.

— Да, о паша, я имею в виду именно то, что сказал.

— Что ж, сядь и расскажи мне об этом всё.

Мустафа принял приглашение, усевшись, скрестив ноги, на коврик перед пашой в истинно турецком стиле. Несколько семей в Багдаде переняли европейский обычай сидеть в креслах, но при этом все они сохраняли и традицию сидеть по-турецки, скрестив ноги.

— Ну, поторопись, — нетерпеливо сказал Слатин, когда его гость удобно уселся. — У меня не так много времени, потому что я очень занят.

— Простите, о Слатин Бааббек, — сказал Мустафа. — Если бы я знал, что вы так торопитесь, я бы подождал ещё день, прежде чем посягать на ваше царственное терпение.

«Не то чтобы я так уж торопился, — подумал Слатин про себя, — но сдается мне, в этом парне слишком много того, что я называю “медоточивой говорильней”». Вслух же он произнёс:

— Я принимаю твои извинения. Продолжай.

— Сначала, скажите, сколько времени вы отводите мне на рассказ, — сказал Мустафа. — Мне хотелось бы знать это, чтобы иметь возможность вместить факты и детали моей истории в тот промежуток времени, за который я должен их изложить.

— Я дам тебе час, — сказал Слатин. — «Не думал, что он настолько предусмотрителен и внимателен к другим», — добавил он про себя.

— Теперь, о паша, я вполне готов рассказать тебе свою историю, — сказал Мустафа. Он откашлялся, поудобнее устроился на ковре, скрестил руки на груди, поднял глаза, остановив взгляд на лице паши, смотревшего на него с выражением пристального внимания и интереса, не выдававшими, однако, внутреннего изумления хозяина, и затем начал свою повесть, приобретавшую по мере рассказывания все большую выразительность, пока его голос не стал подобен мелодичному звуку труб.

Выражение интереса на лице паши переросло в удивление, и он не заметил, как прошло время. Прошло вдвое больше времени, чем он отвёл Мустафе на рассказ о своих приключениях, и когда он закончил свой рассказ, то поднялся на ноги, бесцеремонно размял уставшие конечности и зевнул.

— Это была только одна часть того, что я хотел — прийти к вам, чтобы рассказать о том, что мне довелось пережить, о паша, — сказал он. — Другая часть состоит в том, чтобы попросить вас позволить мне стать рукой закона и наказать этого Абдуллу Хусейна и его дьявольских сообщников по моему разумению и моим собственным способом. Как вы уже знаете, у меня есть личная неприязнь к этому типу, и я также желаю заслужить славу, полученную в результате такого подвига. Я не знаю, будет ли достаточно моего собственного флота кораблей и всех моих команд, чтобы наказать злодея, поэтому я прошу вас дать мне несколько ваших собственных кораблей, чтобы помочь в осуществлении этого плана.

Паша подумал несколько минут, прежде чем ответить.

— Нет, я не дам тебе ни одного из своих кораблей, — сказал он затем. — Не думаю, что это будет вполне справедливо. Однако я позволю тебе, как ты говоришь, стать рукой закона. У меня нет наследника, который занял бы моё место паши, когда я умру, поэтому турецкому султану придётся тогда выбрать человека, который будет править. Если вам удастся истребить этих Почитателей Пламени, я приложу всё своё влияние, чтобы он выбрал тебя моим преемником. Естественно, если ты окажешь Турции такую большую услугу, как намереваешься это сделать, он будет очень доволен и, возможно, зайдёт в своей милости так далеко, что окажет тебе благосклонность. Как я и обещал, если ты добьёшься успеха, я намекну ему об этом, а в случае, если не преуспею, то пошлю ему письмо, в том случае, если он не опередит меня и сам возьмет дело в свои руки, назначив тебя моим преемником без того, чтобы я с ним поговорил. В этом случае мне следует тебя благословить, и я благословляю тебя, Мустафа. Это благословение останется с тобой, и даже если ты потерпишь неудачу в своих поисках и умрёшь, то всё равно сохранишь его, пусть оно и будет всего лишь благословением старика. Иди.

— Благодарю вас от всего сердца, о паша, — сказал Мустафа у двери. — Я должен на время попрощаться с вами, но пусть Аллах позволит, чтобы я вернулся живым и невредимым, мой господин.

— Прощай, Мустафа, — сказал паша, возвращаясь к своим оставленным делам. — Аллах исполнит твоё желание. Я могу лишь надеяться, что он это сделает, но его воля — это наша воля; мы должны принимать то, что он предписывает. Ещё раз я приказываю тебе отправляться в путь. Я желаю тебе успеха в твоих поисках и надеюсь, что ты станешь моим преемником и будешь мудро управлять людьми.

Мустафа вышел из комнаты и, повернувшись к двери, увидел, или ему показалось, как слеза из глаза Слатина упала на лист пергамента. Старые плечи паши над письменными принадлежностями, и в это мгновение наблюдатель слышал лишь скрип пера и биение собственного сердца.

В следующее мгновение он тихо закрыл дверь, чтобы не беспокоить Слатина, и на цыпочках прошёл через комнату.

Три минуты спустя он уже был на узкой грязной улице, до отказа заполненной людьми всех сословий, направлявшимися на рынок.

Рассказывая свою историю паше, Мустафа снял маскировку, чтобы тот увидел, что он не самозванец. Слатин видел его раньше и узнал теперь, заявив, что вполне удовлетворен. Затем Мустафа снова надел её, и теперь на улице, он был так же незаметен для друзей, как и раньше. Он также просил пашу никому не рассказывать о своём возвращении, и его просьба была удовлетворена. Слатин был человеком, который никогда не нарушал своего слова.

Через несколько минут Мустафа уже был в центре толпы, направляясь к своему старому дому, хотя ему очень, мешали люди, которые грубо толкали его. Он не осмеливался отвечать им, опасаясь спровоцировать драку и последующего за ней ареста, поэтому смиренно позволял им делать всё, что заблагорассудится.

Высокий араб, одетый как Мустафа, ударил его кулаком, до предела доведя его самообладание. Если бы он сделал это снова, были бы неприятности, но Мустафа обернулся и свирепо посмотрел на него. Аравиец поспешил удалиться и в следующий момент потерялся из виду в пёстрой толпе.

Затем Мустафа пошёл дальше и вскоре достиг небольшой улочки или переулка, который казался совершенно пустынным. Он вошёл в него и вышел на другую улицу, пройдя сотню ярдов.

Здесь было не так многолюдно, как до того, и молодому турку без труда удалось добраться до южной стены города у реки Тигр. Большие ворота были открыты, и через них прошёл караван, возвращавшийся из пустынь Аравии. Верблюды были нагружены огромными тюками, а сопровождавшие их смуглые бедуины выглядели измождёнными, с больными, стёртыми ногами.

За караваном ехали несколько нарядно одетых всадников на лошадях с богатой упряжью. Это были послы Персии, направлявшиеся к паше Багдада, несомненно, с каким-то важным посланием или миссией.

Мустафа проскользнул через ворота как раз вовремя, чтобы избежать встречи с другим караваном, и увидел сады у реки Тигр, среди которых находился его собственный дом. Прямо перед собой, на широкой белой дороге, он увидел сад, окружавший то место, где находился его дом до того как его сожгли, а на его месте — роскошное каменное здание высотой в два этажа.

Он дошёл до ворот и вошёл, подойдя к двери, в которую постучал. Стук в собственную дверь казался таким странным и новым опытом, что он бы воздержался от этого, если бы не маскировка. Если бы он смело вошёл туда в своём нынешнем виде, слуги приняли бы его за грабителя и либо задержали, либо выгнали. Именно по этим причинам он исполнил церемонию постукивания.

Едва он это сделал, как дверь, о которой идёт речь, распахнулась прямо перед его носом, и перед ним предстал щеголеватый маленький негр-раб, кланяясь изо всех сил.

— Пожалуйста, входите, господин, — сказал он. — Я немедленно сообщу моей госпоже, что вы желаете её увидеть.

— Очень хорошо, но поторопись, — сказал Мустафа, входя в комнату и усаживаясь на небольшой диван возле двери. Едва он вошёл, как слуга выбежал из комнаты, и в следующий момент скрылся из виду.

Усевшись, Мустафа первым делом снял с себя тюрбан, накладную бороду и парик. Он положил их на диван, а затем сбросил длинный арабский плащ и большую часть других предметов арабской одежды, которые он носил, уложив их рядом с тюрбаном.

Затем он стёр краску с лица концом пояса и встал, снова став самим собой, когда в комнату вошла женщина в чадре.

— Ты Мустафа Даг? — воскликнула она в изумлении, совершенно ошеломлённая тем, что увидела.

— Да, я Мустафа Даг, законный владелец этого дома, — ответил он с достоинством.

— Тогда мне придётся передать бразды правления вам, — ответила жена Эмира Бека с истинно турецким спокойствием и покорностью.

— Похоже, что так, — ответил он. — Но, разумеется, я не буду настолько недобрым, чтобы лишить вас всех доходов. Дом и слуг Ахмед Бека, вашего свёкра, я отдаю вам, а всей его торговлей, кораблями и другими предметами будут управлять ваши представители.

— Благодарю вас, — просто ответила она. — Я почти не надеялась, что, если вы вернётесь, то будете так добры ко мне. Можете ли вы рассказать мне что-нибудь о моём муже? — добавила она с дрожью в голосе.

— Мне не хочется говорить вам правду, — ответил молодой турок, — но я полагаю, что для нас обоих будет лучше, если вы будете знать самое худшее. Он был жив, когда я видел его в последний раз, но сейчас, несомненно, уже мёртв. Будьте уверены, что если это так, он недолго будет оставаться отомщённым. Следует ли рассказать вам всю историю моих приключений?

— Да, если вы будете так добры. — На этот раз её голос чуть не сорвался, и хозяйка закрыла лицо руками.

Мустафа снова сел на диван и предложил ей сделать то же самое.

Затем он вновь рассказал свою историю о лишениях, невзгодах и несчастьях и до самого конца ему внимала самая отзывчивая и внимательная слушательница. Когда он закончил, был уже полдень, и она сообщила ему, что обед скоро будет готов.

Мустафа тотчас же вышел из комнаты, как был, без маскировки, и первым человеком, которого он встретил, оказался его старый слуга, с которым он был близко знаком. Этот парень был арабом и не являлся рабом, а входил в число тех немногих слуг в этом доме, которым платили жалованье. В большинстве же они были рабами из Нубии и Африки, за которых Мустафа заплатил большую цену.

Парень вскрикнул от изумления и уронил блюдо, которое нёс. Оно упало к ногам Мустафы, и ему пришлось сделать длинный шаг, чтобы переступить через него.

— И что ты хочешь этим сказать, вот так роняя вещи? — спросил Мустафа, несколько сердито указывая на разбитое блюдо и запечённую рыбу среди его осколков.

— Я… я не хотел этого, хозяин, — пробормотал слуга. — Я был так поражён, увидев вас, что ничего не мог с собой поделать.

Выражение изумления не покидало с его лица, и Мустафа решил простить его. В любом случае, проступок был незначительным и в качестве наказания требовал не более чем строгого выговора.

— Что ж, на сей раз ты можешь идти, — сказал Мустафа, в точности и строго исполняя свое намерение. — Но не делай так больше. Послушай, подожди минутку, — добавил он, когда слуга прошёл мимо него. — Никому не говори, что я вернулся. Я сделаю это сам.

— О, не бойтесь, что я расскажу об этом без вашего приказа, — пообещал слуга, подбирая осколки блюда и запечённую рыбу.

Мустафа прошёл дальше и вскоре добрался до кухни, где обед был почти готов, и сейчас делались последние штрихи.

Слуги обернулись, когда он вошёл, и уставились на него с открытыми ртами.

— Не разглашайте весть о том, что я вернулся, и не покидайте этот дом, — предупредил он и вошёл в столовую, отдав находившимся там слугам такие же приказания.

Затем он спокойно сел и стал ждать жену Эмира. Через несколько минут она вошла с вуалью на лице и села.

Обед был съеден в молчании, а после того как он был закончен, она приготовилась к отъезду и вскоре ушла в сопровождении нескольких слуг.

Тогда Мустафа созвал всех слуг и отдал им тот же приказ, который он ранее отдал на кухне и в столовой. Когда это было сделано, он отпустил их и сел на диван, ожидая прихода Бааббека.

В руке он держал ключи от хранилища, в котором хранились деньги. Они имели необычную форму и были полностью сделаны из серебра.

Ровно в два часа дня, как и обещал, Бааббек вошёл в комнату, отдуваясь от напряжения. Часть пути он пробежал. Его сопровождали трое слуг, которые несли большой ящик для денег.

— Пойдём, — сказал Мустафа и направился к хранилищам. Он отпер дверь одного и вошёл. Внутри на холодном железном полу были разбросаны кучи денег.

Мустафа взял ящик, отсчитал и положил в него десять тысяч золотых и затем велел трём слугам взять его. Потом все вышли, и Мустафа запер дверь. Бааббек быстро покинул дом в сопровождении своих людей с железным сундуком, сказав, что у него очень важные дела, иначе он мог бы задержаться подольше. Мустафа попрощался с ним, затем пошёл в свою комнату и сел, чтобы написать несколько писем. Эту комнату он выбрал для себя из-за книг, содержащихся в ней в большом количестве. Разумеется, у него была ещё одна комната, где он спал, но эту он хотел использовать в качестве библиотеки и кабинета для письма.

Он написал четыре или пять писем, запечатал их, отложил в сторону, а затем взял в руки сборник стихов персидского поэта. Некоторое время он читал, затем отбросил её и взял первую попавшуюся книгу.

Это был большой словарь немецкого языка в кожаном переплёте, напечатанный Гутенбергом. Как он попал к нему, Мустафа не знал, но читать его не смог, поэтому, посмотрев какое-то время на странные буквы, отложил его в сторону и взял арабскую философскую книгу.

Она заняла его внимание на полчаса, а затем он отбросил её и поднялся с кресла, чувствуя себя засидевшимся. Несколько раз он прошёлся по комнате, чтобы разогнать по жилам застоявшуюся кровь, а затем спустился вниз и принялся бродить по дому.

Когда он снова вошёл в библиотеку, было четыре часа и он чувствовал усталость и сонливость.

Мустафа опустился на диван и тотчас же заснул, но сны его были тревожные и ужасные. Чёрные бриллианты, Абдулла Хусейн, Почитатели Пламени, корабли и бурные моря смешались в них в дикой путанице.

Затем он внезапно проснулся и обнаружил, что в комнате горит лампа. Только что вошедший в неё человек с любопытством оглядывался по сторонам. Он стоял в дверном проеме, полускрытый тенью, и полусонный Мустафа сначала не узнал его. Он приподнялся на локте, протёр глаза, приходя в себя, и снова взглянул на незнакомца. Когда их взгляды встретились, Мустафа вскрикнул от изумления, и вскочил с дивана. Этим человеком был Бейбар Ятаган, морской капитан, с которым он так подружился.

Бейбар подошёл к нему с улыбкой на лице, и какое-то короткое мгновение они молча внимательно смотрели друг на друга. При этом Мустафа заметил, что Бейбар тяжело дышит, словно от бега.

Глава XIX

— Откуда ты взялся? — изумлённо спросил его Мустафа.

— Сейчас не время для расспросов, — сказал Бейбар, всё ещё тяжело дыша. — Я расскажу тебе потом. Быстро отведи меня в хранилище под твоим домом. Ты тоже иди со мной, нельзя терять время. Меня преследует Абдулла Хусейн. Поторопись, они уже у дверей. Я всё объясню позже.

— Где мой дядя, где мои кузены? — сказал Мустафа одним духом.

— Боюсь, к этому времени они уже мертвы, — ответил капитан. — Поторопись, Мустафа, иначе они схватят нас обоих. Абдулла не остановится ни перед чем, чтобы достичь своей цели. Слышишь, они ломают дверь. Их двадцать человек, и все они до зубов вооружены. Если хочешь спасти себя и меня, быстро идём в хранилище — это единственное безопасное место. Не бойся, что твоим слугам причинят вред. Абдулла преследует тебя и меня, а не их.

Естественно, первым побуждением Мустафы было собрать своих слуг и храбро начать обороняться. Но, поразмыслив, он решил принять совет Бейбара. В комнате внизу раздались звуки шагов, они были тяжёлыми, как у людей в полном вооружении людей, и равномерными, как топот солдат.

— Дом окружён? — спросил он.

— Да, — ответил Бейбар. — Со всех сторон стоят люди. Через окна не выбраться, а если мы попытаемся удержать дом, они его подожгут. Конечно, скоро прибудет помощь, но они могут прикончить нас раньше. Но если мы скроемся в подвалах, то окажемся в безопасности, по крайней мере, на какое-то время, а за это время подойдёт помощь.

Мустафа больше не колебался. Он согласился с доводами друга и, взяв ключи в руку, повёл его в подвалы под своим домом, тщательно избегая всех комнат, в которых находился кто-либо из врагов.

Едва он запер за собой люк в полу, как услышал шаги людей Абдуллы и хорошо знакомый голос произнёс:

— Они там, ломайте дверь.

Это был голос Абдуллы Хусейна.

— Сделай это, если сможешь, грабитель, — крикнул Мустафа через тяжёлую стальную дверь. — Если ты на это осмелишься, тебе придётся сломать семь крепких железных прутьев и прочный замок.

— А, это ты, белобрысая шавка. Через пять дней ты окажешься на дне Озера Благодатного Огня вместе со своими кузенами. Я дам тебе отсрочку на десять дней, если ты откроешь эту дверь. С тобой ли предатель Бейбар Ятаган?

— Со мной капитан морского судна, который когда-то работал у тебя и известный под именем, которое ты упомянул, — с достоинством ответил Мустафа. — Он был достаточно любезен, чтобы в довершение всех своих добрых дел, предупредить меня о твоём приходе.

— Я назвал предателя по имени Бейбар Ятаган, — ответил Абдулла. — Я ничего не говорил о капитане морского судна с таким именем.

— Тогда человек, который со мной, должно быть, какой-то другой Бейбар, — ответил Мустафа. — Я не знаю ни одного предателя с таким именем.

— Прекрати дурачиться, — несколько раздражённо сказал Абдулла. — Открой дверь, иначе мне придётся выбить её кулаком.

— Что толку от твоего приказа? Ты прекрасно знаешь, что эта дверь не откроется ни на одну твою угрозу, ни на твой приказ, ни от твоего хилого кулака. Крепкая сталь не поддастся голой руке.

Абдулла взревел от ярости.

— Ты пожалеешь о своих опрометчивых словах, когда окажешься в моих руках, — сказал он. — Я заставлю тебя проглотить их. Однако если ты любезно откроешь дверь и сдашься мне вместе со своим спутником, я прощу тебя и сделаю так, как изначально намеревался. Давай, поторопись. Я не могу тратить время зря, ибо мой корабль в гавани.

— Абдулла Хусейн, — последовал неторопливый и медленный ответ, — ты прекрасно знаешь, что я не подчинюсь твоим наглым требованиям. Предупреждаю, что тебе понадобится не менее часа, чтобы выломать дверь. Задолго до этого к нам придёт помощь, и вас схватят. Попробуй захватить меня, если сможешь. Это мой ответ на твои условия. Хорошо подумай, прежде чем решить, что делать дальше.

Мустафа хорошо знал, что десяти или пятнадцати мужчинам хватит и двадцати минут, чтобы выломать эту дверь, но он надеялся обманом заставить Абдуллу отказаться от задачи. Однако Абдулла знал, о чём идёт речь, и ответил так:

— Мустафа Даг, неужели ты думаешь, что сможешь одурачить меня такой ложью? Неужели ты хоть на мгновение мог подумать, что я не знаю о дверях столько же, сколько и ты, или даже больше?

— Я думаю, что ты чёрный злодей, — ответил Мустафа, не опускаясь до перебранки с врагом.

— Допустим, что это так. Тебе станет от этого лучше?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что ты трус.

— Объясни свою странную загадку.

— Не думаю, что здесь нужно объяснение.

— Разумеется, нужно. Продолжай.

— У меня больше нет времени на препирательства с таким наглым юнцом, как ты. Выдвигайте таран, — добавил говоривший, обращаясь к своим людям.

Мустафа зажёг свечу и показал своему товарищу, в каком месте они находились. Это была длинная низкая комната, заполненная ящиками и мешками, некоторые из которых были наполнены монетами, другие — слитками золота и серебра, а остальные — ценными шелками, которые Мустафа не хотел продавать. На другом конце была ещё одна стальная дверь, похожая на первую. Всё хранилище было сделано из стали и было достаточно высоким, чтобы высокий человек мог стоять в нём прямо.

Мустафа поставил свечу в небольшое отверстие в боковой части ящика и обернулся, чтобы послушать, что происходит снаружи. Бейбар, не произнёсший ни слова с тех пор, как они вошли в хранилище, сделал то же самое. До их ушей донеслись любопытные звуки.

Эти звуки были совсем не похожи на звуки тарана. Они напоминали высыпание пыли или песка из ящика на пол и удары по нему чем-то мягким. Затем наступило короткое молчание, сопровождавшееся серией резких ударов, словно бочарной клёпкой били по песку.

Затем послышался звук, словно проткнули тюк с мягкой начинкой, и быстрый топот удаляющихся ног. Было очевидно, что их враги покинули комнату. Мустафа опасался ловушки и не собирался открывать люк, поэтому он отпер дверь на другом конце хранилища и прошёл в следующее, сопровождаемый Бейбаром, как раз в тот момент, когда ужасный взрыв разорвал воздух.

Люк, из-за которого доносились звуки, разлетелся на сотню кусков, полетевших во все стороны, и облако дыма заполнило комнату, так что ничего нельзя было разглядеть.

Мустафа отскочил назад, и Бейбар сделал то же самое. Едва он успел закрыть дверь и запереть её, шум взрыва стих и послышался топот множества ног.

Выбив дверь, осаждающие, очевидно, вернулись, рассчитывая без труда захватить осаждённых. Велика же была их ярость и ужас, когда они увидели перед собой ещё одну дверь, через которую, очевидно, сбежали их намеченные жертвы.

— Интересно, сколько здесь хранилищ, — раздался голос Абдуллы.

— Не меньше полдюжины, — ответил кто-то.

— Я не думал, что в этом доме их окажется больше двух или трёх, — сказал Абдулла. — В самом деле, я никак не предполагал этого до сего момента. Что ж, всё, что мы можем сделать, это взорвать и эту дверь.

Мустафа услышал всё, что было сказано, и открыл следующую дверь в другое хранилище. Бейбар пошёл с ним, закрыл дверь, запер её на ключ и задвинул засов. Таким образом они прошли пять хранилищ подряд. В пятом второй двери не было.

Мустафа несколько минут шарил по полу со свечой в руке, а затем, похоже, нашёл то, что хотел. Он прижал пальцы к определённому месту, и люк распахнулся. Свеча осветила лестницу, и они спустились по ней. У подножия Мустафа нажал рукоятку, и люк за ними быстро и бесшумно закрылся.

— Хорошо, и что дальше? — спросил Бейбар, несколько поражённый сложным комплексом хранилищ, через которые он прошёл.

— Дальше будет вот это, — ответил Мустафа, обведя рукой место, похожее на подвал, куда они вошли. — Через три минуты мы будем в безопасности, — сказал он.

Как раз в этот момент до их ушей донёсся далёкий приглушённый взрыв, и они поняли, что дверь второго хранилища разлетелась на куски.

Мустафа указал на верёвочную лестницу в конце подвала, которая, казалось, проходила сквозь потолок через небольшое отверстие, достаточно большое, чтобы вместить тело человека.

Он подошёл к ней со свечой в руке и начал подниматься, сопровождаемый Бейбаром. Они шли вверх по узкому проходу, пока капитану не стало казаться, что лестница никогда не кончится.

Внезапно, посмотрев вверх, он увидел, что Мустафа добрался до верха и вылезает на какой-то настил. Мгновение спустя он сам сделал то же самое и оказался рядом со своим товарищем в маленькой, похожей на склеп комнате.

Здесь располагался любопытный механизм, напоминающий лебёдку. Мустафа повернул рукоятку, и эта штука начала быстро вращаться, поднимая верёвочную лестницу, пока она вся не оказалась полностью намотана на вал.

— Эта верёвочная лестница и проход были сделаны по приказу моего отца, когда дом только построили, — сказал Мустафа, — с той самой целью, для чего мы её использовали. То есть, чтобы сбежать. Вы должны знать, что у него имелось довольно много врагов, поэтому такая предосторожность была необходима. Я помню, что он воспользовался ею только один раз, когда сюда ворвалась шайка разбойников.

— Но как же вся эта система была воссоздана, когда твой дом сгорел? — сказал Бейбар.

— Несколько слуг знали о его её существовании, — ответил Мустафа, — и когда дом перестраивали, они восстановили проход, верёвочную лестницу и механизмы и разместили их точно в том же месте.

Мустафа взял ключ, пересёк комнату и отпер маленькую дверцу, впустив в помещение поток света. Он задул свечу, положил её в карман и вышел в большую, хорошо обставленную комнату с несколькими открытыми окнами. Бейбар подошёл к одному из этих окон и, выглянув наружу, увидел раскинувшиеся внизу сады.

— Теперь мы в безопасности, — сказал Мустафа. — Я думаю, что нам лучше собрать слуг и поймать Абдуллу и его людей так же, как они пытались поймать нас.

Он пересёк комнату, вышел на лестницу и спустился в столовую. Несколько слуг скорчились под столом и при звуке голоса своего хозяина вышли и, упав к его ногам, умоляли его спасти их.

— Послушайте, — сказал Мустафа, — если вы будете следовать моим приказам, мы сможем заманить этих людей в ловушку. Не бойтесь. Помощь скоро будет здесь, а пока нам лучше заняться делом. Вас семеро. Идите и приведите восемь своих товарищей, а затем возвращайтесь в эту комнату. К тому времени мой план будет уже готов.

Слуги сделали, как он им повелел, и вскоре вернулись с восемью своими товарищами-рабами. Мустафа и Бейбар направились к люку в комнате рядом с первым хранилищем и прошли внутрь (люди Абдуллы оставили его открытым). Затем они остановились в комнате, где находился Абдулла с его наёмниками, когда между ним и Мустафой состоялся разговор о том, был ли Бейбар капитаном дальнего или предателем.

Дверь хранилища была разнесена взрывом и её куски валялись по всему полу. На другом конце хранилища дверь тоже была разбита. В этот момент раздался ещё один взрыв, возвестивший о том, что Абдулла взорвал дверь третьего хранилища.

— Мы должны идти по их следам, — сказал Мустафа, — и когда они войдут в последний подвал под хранилищем, завалить вход в него бочками и ящиками. Абдулла, несомненно, обнаружит секретный люк в полу, его люди просто не смогут не наступить на него, ведь их так много. Они все ринутся в подвал, а мы закроем над ними люк и навалим на него вещи.

— А не разнесут ли они его на куски своим порохом? — спросил Бейбар.

— Вряд ли, — ответил Мустафа. — Мы обманем их, заставив поверить, что нас много, настолько много, что такое действие поставит под угрозу их жизни. Даже если они нам не поверят, мы можем расстрелять их, когда они будут выходить, в качестве последнего средства.

— Я хотел бы получить удовольствие от убийства Абдуллы Хусейна, — горько сказал Бейбар. — Если у меня будет возможность, можешь поставить свой последний сребреник, что я так и сделаю. Я не верю, что такой негодяй заслуживает хоть какого-то милосердия.

— Я едва ли могу винить тебя, Бейбар, — сказал Мустафа. — Думаю, я бы сделал то же самое. Они собираются взорвать следующее хранилище. Слушай!

В этот момент до их слуха донёсся ещё один взрыв. Он прозвучал немного дальше предшествовавшего.

— Я не удивлюсь, если порох у них закончится к тому времени, как они доберутся до подвала, — сказал Мустафа. — У них не может быть его так много.

— Надеюсь, что так и будет, — произнёс Бейбар. — Это нам очень поможет.

— Ну, пошли, — ответил Мустафа, входя в следующее хранилище. Слуги, колеблющиеся и испуганные, следовали за ним, сбившись в кучу и готовые бежать в любой момент, когда опасность покажется на их пути.

— Я боюсь, что твои рабы покинут нас в решающий момент, — прошептал Бейбар на ухо своему другу. — Они сейчас чрезвычайно робки. Я бы не стал доверять нубийцу или африканцу, если речь идёт о личной храбрости. Дайте мне турка, индуса, перса или грека, и я буду чувствовать себя в гораздо большей безопасности.

— Думаю, я согласен с тобой, — сказал Мустафа, — и в следующий раз, когда мне придётся покупать рабов, я позабочусь о том, чтобы мне достались только те, которые известны своим бесстрашием и личной храбростью.

В этот момент они услышали ещё один взрыв.

— Они в хранилище над подвалом, — сказал Мустафа. — Через несколько минут мы поймаем их в ловушку.

Он бросился в следующее хранилище вместе с Бейбаром. Слуги последовали за ними, несколько ободрённые примером своего хозяина. И хорошо, что это было так, иначе оба друга не смогли бы добиться своей цели.

В тот самый момент, когда это произошло, воздух пронзил торжествующий крик, и они поняли, что люк обнаружен.

Мустафа и Бейбар побежали вперёд, со следовавшими за ними по пятам нубийцами и вошли в пятое хранилище как раз вовремя, чтобы увидеть, как последний из людей Абдуллы исчезает в люке, оставив его открытым.

Бейбар в одно мгновение схватился за крышку и захлопнул её перед лицом изумлённого человека, который обернулся на лестнице, чтобы посмотреть, в чём дело. Тогда Бейбар уселся на закрытый люк, а Мустафа и рабы побежали за бочками и ящиками, чтобы навалить их сверху.

Когда они вернулись, Бейбар поднялся со своего места, и Мустафа поставил на дверь тяжёлый ящик. Каждый из пятнадцати слуг сделал то же самое, и через несколько минут люк был полностью завален. Каждый ящик и бочка весили не менее ста фунтов, поэтому пойманным в ловушку людям пришлось бы поднять 1600 фунтов вместе с люком, прежде чем они смогли обрести свободу.

— Даже если у них есть порох, им будет сложно поднять его к выходу, — сказал Мустафа. — Думаю, что они даже не будут пытаться это сделать.

В этот момент двадцать или тридцать полностью вооружённых соседей вошли в хранилище.

— Мустафа Даг! — сказал первый в изумлении, глядя на его улыбающееся лицо.

Все остальные тоже не преминули выразить своё удивление, задавая бесчисленные вопросы, на которые Мустафа не счёл нужным отвечать в данных обстоятельствах. Поэтому он сказал:

— Замолчите все. Я вам всё расскажу потом. Сейчас у нас слишком много дел. Я должен попросить вас помочь мне схватить злодеев, которые проникли в мой дом и в настоящий момент заперты в подвале у нас под ногами.

Он отпустил слуг, так как места для них и остальных новоприбывших едва хватало.

— А теперь молчите, — сказал Мустафа своим соседям. Они так и сделали, и вокруг стало совсем тихо, если не считать их тяжёлого дыхания и шума, производимого двадцатью шестью людьми в подвале. Они ругались, буйствовали, и сквозь шум их воплей послышался пронзительный голос, как будто кто-то отвечал на вопрос.

— Хозяин, у нас больше нет пороха, — сказал он.

Тогда над общим столпотворением разнёсся голос Абдуллы:

— Почему нет пороха? — взревел он.

— Потому что мы всё потратили на то, чтобы разнести эти двери на куски, — ответил резкий голос, становясь ещё более пронзительным.

— Почему ты не сказал мне об этом раньше? — прорычал Абдулла громче прежнего.

— Потому что мы сами этого не знали, — был ответ.

— Вы обязаны знать о таких вещах, — сказал Абдулла тем же тоном, что и раньше.

— Я забыл, — ответил мужчина.

— В смысле, ты забыл? — спросил Абдулла. — Минуту назад ты сказал мне, что не знал, что наша запас пороха исчерпан. Теперь ты говоришь, что забыл, что он закончился. Ты закоренелый лжец. Если бы ты знал, что у нас больше нет пороха, ты, скорее всего, не забыл бы об этом. Я думаю, что ты знал, но не хотел мне говорить. Я также думаю, что ты в союзе с моими врагами.

— Я отрицаю ваше ложное обвинение, — горячо возразил мужчина. — Когда я сказал, что забыл, я имел в виду, что забыл, что моё дело — знать, исчерпан ли наш запас пороха или нет.

— Этими своими словами, — сказал Абдулла, — ты ясно даёшь понять, что считаешь меня лжецом. Ребята, какова судьба человека, который в лицо называет своего господина лжецом?

— Смерть, — единодушно произнёс хор голосов.

— Значит, это будет смерть, — сказал Абдулла. — Ты умрёшь прежде, чем наши враги уморят нас голодом.

Послышался лязг стали, как будто вытащили меч. Мустафа сразу понял, что Абдулла собирается убить человека, который с ним спорил.

— Абдулла Хусейн, — крикнул он, — если ты убьёшь этого человека, я удвою пытки, которые ты испытаешь, когда тебя схватят.

— Я сам себе хозяин, — с достоинством ответил Абдулла.

— Сдавайтесь, — сказал Мустафа в ответ, выхватив скимитар и ударив им по полу.

— Не по твоему приказу, — яростно сказал Абдулла.

— Лучше бы ты сдался.

— Да неужто?

— Да.

— Почему?

— Потом узнаешь. Я прикажу своим людям проделать небольшое отверстие в полу, через которое ты и твои слуги передадите нам всё оружие. Затем я открою люк, и вы будете выходить по одному, давая связать себя по рукам и ногам. Ты должен выйти первым.

Между Абдуллой и его людьми произошёл короткий разговор на пониженных тонах, по окончании которого Абдулла сказал:

— Мы согласны на ваши условия. Вам не нужно будет проделывать дыру в полу, потому что мы станем передавать вам наше оружие по мере того, как будем выходить. Я обещаю вам, что мы не поступим иначе. Никакого предательства с нашей стороны не будет.

— Значит, ты даёшь мне слово?

— Да, честное слово. Пусть я умру в горящей нефти, если нарушу своё обещание.

— Что ж, очень хорошо.

С люка сняли ящики и бочки и подняли его. Появилась голова Абдуллы. Он передал свои пистолеты, кинжал, скимитар и мушкет ожидавшим, а затем ступил на пол хранилища и позволил крепко связать ему руки и ноги.

Ещё двадцать пять человек сделали то же самое, и через десять минут вся группа была задержана. Их вывели наружу соседи и Мустафа. У дверей Мустафа столкнулся со Слатином Бааббеком, пашой Багдада, и десятью солдатами, вооружёнными до зубов и в полных доспехах.

— Я вижу, они тебя в руках, — сказал он с довольным вздохом. — Я сообщил нескольким моим офицерам о твоём возвращении, и они пообещали не раскрывать тайну и историю твоих приключений. Один из этих офицеров случайно проходил мимо твоего дома по пути к реке и увидел Абдуллу Хусейна и ещё двадцать с лишним его людей направлявшихся к твоему дому. Офицеры немедленно пришли ко мне и рассказали, что происходит. Я привёл с собой солдат, и вот я здесь. Ты можешь передать пленных мне, и я прослежу, чтобы они были надёжно размещены в тюрьме на ночь. Утром приходи ко мне домой, где состоится суд, который будет вести кади. А сейчас я думаю, что тебе лучше поужинать.

Прежде чем Мустафа успел пробормотать слова благодарности, как паша, десять его человек и пленные ушли, и он повернулся к Бейбару и своим друзьям и сказал им:

— Оставайтесь со мной, и после ужина я расскажу вам обо всех своих приключениях.

Глава XX

— И я тоже расскажу вам свою историю, — добавил Бейбар.

— Я совершенно забыл об этом, — сказал Мустафа. — Во время волнений последнего получаса я забыл о вашем обещании, и полагаю, что с вами дело обстояло примерно так же.

— Да, это так, — ответил Бейбар.

— Что ж, идёмте ужинать. Мы сможем поговорить об этом потом.

Когда они дошли до столовой, ужин был готов. Несмотря на всю волнительность момента, повара не забывали о своих обязанностях.

После ужина все собрались в комнате Мустафы, и он рассказал им свою историю, начиная со своего исчезновения и до того момента, когда этим днём они вошли в хранилище, чтобы помочь ему поймать Абдуллу и его людей. Они видели, как эти люди вошли в дом Мустафы, и пятнадцать минут спустя услышали первый взрыв. После этого они сформировали вооружённый отряд и, когда всё было готово, вошли в дом Мустафы.

— Теперь ты можешь рассказать свою историю, — сказал Мустафа Бейбару.

Бейбар к этому времени уже успокоился и после некоторых необходимых пояснений повел рассказ с момента расставания с Мустафой и до того момента, как вошёл в его дом, чтобы предупредить. Рассказ его звучал следующим образом:

— Когда Почитатели Пламени захватили нас в камере, я увидел, как Мустафа направился к маленькому туннелю, приказав нам следовать за ним. Это было невозможно, поскольку захватчики надёжно нас связали. Я крикнул Мустафе, чтобы он убегал, и он помчался дальше. Некоторые из людей Абдуллы последовали за ним, но я не знаю, сколько их было. Полагаю, их было шесть или семь. Я не думал, что они поймают его, потому что он был хорошим бегуном, и я знал, что он сбежит, если только не вывихнет лодыжку или не поранится как-то иначе, не выдаст себя или туннель не закончится ловушкой. Я надеялся, что это приведёт его к берегу моря, где он сможет найти лодку и получит некоторый шанс быть подобранным проходящим судном, если его не поймают враги.

Да, похитители долго держали нас в этой пещере, видимо, ожидая возвращения тех, кто преследовал Мустафу. Примерно через час они появились, похожие на побитых собак.

— Вы его поймали? — спросил Абдулла.

— Нет, — ответил один из этих разгильдяев. — Он сбежал, и его подобрал проходящий мимо корабль.

— Почему вы позволили ему сбежать? — яростно спросил Абдулла.

— Мы ничего не могли с этим поделать, — ответил жалобным тоном другой.

— Почему вы ничего не могли с этим поделать? — злобным тоном спросил Абдулла.

Я сразу понял, что у нерадивых преследователей будут неприятности.

— Вы намеренно позволили пленнику сбежать, — сказал Абдулла с угрозой в голосе, — и отвергли мои обвинения, тем самым ясно дав понять, что считаете меня лжецом.

— Мы не это имели в виду! — хором ответили преследователи.

— Меня не волнует, имеете ли вы это в виду или нет, — сказал Абдулла. — Каждый из вас получит по сто ударов плетью и будет заключён в тюрьму на месяц, и каждый день этого месяца вам будут давать по пятьдесят ударов плетью. Уведите их прочь, — добавил он, обращаясь к некоторым из своих подручных.

Да, эти нерадивые преследователи плакали, рыдали, скулили и протестовали против такого обращения с ними, но всё было бесполезно. Абдулла был упрям, как мул, и полон решимости поступить именно так. Я почти пожалел бедняг.

— Теперь отведите этих людей обратно в тюрьму, — сказал Абдулла своим людям, имея в виду двоюродных братьев, их отца и меня.

— Мы могли бы сбежать, — крикнул я ему в ответ, когда похитители вывели нас из комнаты.

— Да, могли бы, но вы этого не сделали, — ответил он и повернулся к нам спиной, как будто нас не существовало.

Говорить что-либо ещё было бесполезно, поэтому я воздержался от продолжения. Нас отвели обратно в нашу тюрьму, где снова заперли и завалили вещами старую дверь, чтобы мы не могли сбежать. Затем они ушли и оставили нас там. Мы сидели в тишине, проклиная свою злую удачу и поклявшись отомстить Абдулле, если нам представится такая возможность.

Через десять минут в комнату вошёл человек с большими европейскими часами. Он, казалось, нисколько нас не боялся и повесил часы на стену так равнодушно, как будто нас там и не было.

— Теперь, — сказал он, — вы можете смотреть на часы и знать, сколько часов вам осталось жить. Завтра в четыре утра Бейбар Ятаган, морской капитан, должен умереть, соскользнув по жёлобу в этой комнате. Через него он отправится в озеро внизу.

— Это я, — сказал я.

— Что ж, едва ли я помогу тебе своей жалостью, — сказал мужчина.

— Когда мы умрём? — спросил Ахмед.

— Через два часа, — сказал мужчина с мрачной улыбкой на устах. — Однако сегодня вечером вас выведут из тюрьмы, потому что вы умрёте не с помощью желоба. Абдулла позаботится о вашей судьбе, не бойтесь.

— Нет, я не боюсь, что он нас забудет, — сказал Ахмед. — Но я боюсь, что он уготовил нам какую-то ужасную судьбу, о которой мы ничего не знаем. Я не трус, но должен признать, что эта неопределённость меня нисколько не успокаивает. Абдулла — человек находчивый, и вряд ли его подведёт собственная изобретательность.

— Я передам ему ваш комплимент, — усмехнулся этот человек. — Готов поспорить, что он будет доволен.

— Мне нечего поставить, — грустно сказал Ахмед.

— Так-то оно так, но разве у тебя нет твоей жизни?

— Да, но скоро она перестанет быть моей.

— Что ж, вы действительно находитесь в затруднительном положении. Если бы я думал, что смогу хоть чем-то помочь вам, я бы так и сделал. Но боюсь, что все мои усилия будут напрасны. Мне очень надоело общество этих людей, Почитателей Пламени, и я жалею, что некогда присоединялся к ним.

— Ваши чувства добры, — сказал я, — но было бы ещё приятнее, если бы вы осуществили всё сказанное. Однако это, как вы сами говорите, почти невозможно, пусть я и не считаю, что существует хоть что-то невозможное. Однако вы можете думать иначе. Давайте расстанемся, считая, что мы не сделали друг другу ничего плохого.

— Я полностью согласен с тобой в твоём утверждении, что нет ничего невозможного, — сказал этот человек, — но сейчас я не хочу рисковать.

И с этим прощальным замечанием он вышел из комнаты, оставив нас предаваться своим размышлениям. С тех пор я его больше не видел. Если все его слова были правдивы, то он был честным человеком, а коли так, то я могу со спокойной совестью дать ему своё благословение и быть уверенным, что оно даровано тому, кто его достоин.

Ну вот, мы провели ночь, наблюдая за тем, как стрелка часов тихо и незаметно двигалась вперёд. Тусклые факелы проливали неземной свет внутри этой комнаты, оставляли многие углы во тьме. Если не считать покачивания маятника, всё было тихо, как в могиле. Около полуночи вошли десять или двенадцать человек, забрав Акмата и его четырёх сыновей. Это был последний раз, когда я их видел и, вероятно, так будет и впредь.

Здесь Бейбар на мгновение прервал свой рассказ, чтобы вытереть слезу, скатившуюся по его щеке. Как только он закончил с этим, то снова продолжил:

— Они все попрощались со мной, а потом люди Абдуллы их увели. Акмат вышел последним, в дверях он посмотрел на меня и указал на жёлоб на полу.

Я всё понял и, коротко взглянув на часы, придумал план своего спасения. Приходивший ранее человек сказал мне, что я умру в семь утра следующего дня. Абдулла будет на берегу озера, вероятно, за пять минут до этого, чтобы увидеть, как я вылечу в воздух, а затем упаду в огненное озеро внизу.

Люди, которые должны были проследить за тем, чтобы я отправился в свой путь к смерти, вероятно, придут в мою комнату примерно за полчаса до семи. Как только они выполнят свой долг, то покинут комнату и, вероятно, оставят дверь открытой, или не станут запирать её.

Я подошёл к часам и, ухватив стрелку, повернул её назад на двадцать пять минут, а затем вернулся на своё место и терпеливо стал ждать гибели. Мой план, вероятно, понятен вам, но я объясню его яснее.

Если люди Абдуллы войдут в комнату за полчаса до назначенного времени казни, они увидят, что пришло её время, и поэтому приведут её в исполнение. Я тогда повис бы над ямой на верёвках, пока они не уйдут, а затем снова забрался бы наверх и сбежал, если дверь останется открыта. Меня беспокоила лишь возможность того, что по привычке они могут запереть её. Однако я не видел выхода из этого положения и решил пойти на риск.

Как я и предполагал, в то утро эти люди вошли в комнату задолго до назначенного времени. Они посмотрели на часы, и я тоже. На них было без трёх минут семь. Один из мужчин издал изумлённое восклицание. Повернувшись к своим товарищам, он заметил:

— Мы, должно быть, сильно промедлили.

Затем они схватили меня и связали ноги и руки. Я не ожидал этого и подумал, что настал мой последний час. Однако верёвки завязали не очень туго, так что я понял, что, если мне повезёт, я ещё смогу спастись.

Пока меня вели к жёлобу, я старался ослабить путы на своих запястьях. Мне удалось с этим справиться, и я увидел, что во время спуска мне не составит труда освободиться от верёвок.

Точно в назначенный час меня опустили в жёлоб, толкнули руками, и я полетел вниз.

Первые десять футов я пролетел с ужасающей быстротой, а затем мне удалось сбросить эти адские верёвки с запястий и расставив руки, упереться в стенки желоба. Это позволило мне стабилизировать спуск, чтобы не двигаться слишком быстро, и когда через несколько мгновений я влетел наружу, то смог легко остановить спуск, ухватившись за самую крепкую из верёвок.

Я позволил себе соскользнуть к петле на её конце, закрепившись в которой я передохнул и огляделся вокруг немного спокойнее. Первым делом нужно было снять верёвки с моих лодыжек, что я вскоре и выполнил. Затем я ещё немного отдохнул, бросил последний взгляд на огненное озеро, после чего высвободился из петли и начал восхождение. На второй петле я немного отдохнул, а затем продолжил путь и наконец очутился в устье жёлоба. Я упёрся руками и ногами в его края и начал подниматься.

Смею вас заверить, что это была недетская работа, и когда я дотянулся до верхней кромки жёлоба, то почувствовал, что хочу остановиться. Однако, этого делать было нельзя, поэтому я двинулся дальше, хотя руки и ноги у меня болели от напряжения, и наконец выбрался наверх, совершенно обессиленный и запыхавшийся.

Минут пять я лежал на полу, не в силах подняться. Когда я отдышался, то поднялся на ноги и направился к двери, которая, к моей великой радости, осталась открытой.

Я бесшумно спустился по лестнице, не встретив никого на пути. Пройдя ряд комнат, я наконец очутился в прихожей. Там никого не было, поэтому я вошёл в туннель и пошёл дальше. Наконец я добрался до его конца и вышел недалеко от моря. Корабля Абдуллы Хусейна видно не было, поэтому я пришёл к выводу, что он либо ушёл в море, либо находился на другой стороне острова. Последнее предположение оказалось верным, как я позднее обнаружил к своему несчастью.

Вдалеке я заметил корабль и, бросившись в море, поплыл к нему. Команда заметила меня, когда я приблизился к ним на расстояние четверти мили, и вскоре с корабля была спущена шлюпка, которая подобрала меня.

Меня взяли на борт корабля, который, как оказалось, был турецким с турецкой командой и капитаном, направлявшимся в Багдад. Я рассказал свою историю капитану, и он настолько заинтересовался мною, что предложил мне бесплатный проезд домой. Я с готовностью принял это предложение, но пообещал ему, что он не останется без вознаграждения.

Когда я впервые рассказал ему эту историю, он отнёсся к ней несколько недоверчиво но я предложил доказать ему её правдивость, как только мы доберёмся до Багдада. Его это убедило, и он сказал, что не желает никаких дополнительных доказательств, помимо моих слов.

После того, как остров скрылся за нашей кормой, я решил, что нас не будут преследовать, но эта иллюзия вскоре рассеялась, когда вдали у западного горизонта показался корабль Абдуллы. Я без труда узнал его и сообщил капитану о своём открытии.

Все паруса были подняты, и мы летели с большой скоростью, но корабль всё равно приближался, пусть и почти незаметно. Через два дня мы были в Ормузском проливе, а противник находился не далее чем в трёх милях от нас. Когда мы через день мы достигли устья Тигра, он отставал всего на милю.

Четыре дня спустя, когда мы достигли Багдада, он был всего в ста ярдах позади нас, и едва я успел выйти на берег, как с его борта спустили лодку, полную вооружённых людей. Я быстрым шагом направился к дому Мустафы и прибыл сюда, опередив их всего на пять минут, как вы уже знаете. На этом, друзья мои, заканчивается моя насыщенная событиями история. Вы можете верить ей или не верить, но всё рассказанное мною — правда, и я даю вам в этом моё честное слово.

Бейбар откинулся на спинку дивана, на котором сидел, и глубоко выдохнул.

— Я уверен, что никто не сомневается в вашей правдивости, — сказал Мустафа.

— Что ж, тогда мы больше не будем об этом говорить. Я уверен, что это вполне устроит все заинтересованные стороны. По крайней мере, для меня.

— Я с вами полностью согласен. Кто заведёт разговор?

Никто, по-видимому, не мог придумать ничего достойного обсуждения, поэтому он сам затеял спор о преимуществах корабельной и караванной торговли, причём сам он превозносил первую. Бейбар отстаивал её, приводя причины, по которым корабли лучше караванов, но большинство остальных придерживалось противоположного мнения. Спор становился всё жарче и жарче и наконец закончился победой тех, кто говорил, что корабли лучше. К этому времени была уже почти полночь, поэтому соседи попрощались с Мустафой и пошли домой.

***

Проснувшись на следующее утро, Мустафа обнаружил, что его история стала достоянием всего города. Продавцы фруктов говорили о ней на базарах, и повсюду она была главной темой для разговоров.

Мустафа рано позавтракал и отправился в дом паши. Он прибыл туда через час после выхода и сразу же был допущен к Слатину Бааббеку.

Он обнаружил, что комната почти заполнена. Абдулла и его товарищи стояли в ряд с цепями на руках и ногах, причём у каждого к лодыжке был прикреплён на отдельной цепи тяжёлый железный шар. Позади пленников стояли десять солдат с ружьями в руках и скимитарами в расстёгнутых ножнах.

Перед ними на большом ковре, скрестив ноги, сидел почтенного вида кади, а рядом с ним — паша.

Ещё один человек сидел за столом позади этих двоих с пергаментом, чернилами и перьями под рукой, чтобы вести протокол судебного процесса.

Слатин жестом подозвал Мустафу и велел ему сесть. Он так и сделал, усевшись на другой ковёр неподалёку. Все взгляды были обращены на него, и он начал волноваться и, возможно, немного нервничать. От духоты в комнате ему стало плохо, и лицо его покраснело.

Кади прочистил горло и сказал:

— Надеюсь, что все присутствующие готовы к суду. Это всего лишь формальный вопрос, но нужно дать заключенным возможность высказаться в свою защиту, как они того пожелают, чтобы свершилось правосудие. Мустафа Даг, ты можешь встать и сообщить имя своего отца описать своё жизненное положение и рассказать свою личную историю до того момента, как ты оказался замешан в этом деле.

— Моего отца зовут Когия Даг, — сказал Мустафа, — и он был преуспевающим торговцем в этом городе. Он умер в возрасте семидесяти лет, когда мне было восемнадцать. В настоящее время мне двадцать три года, в следующем январе исполнится двадцать четыре. Когда отец умер, он оставил мне большое состояние и процветающее дело. У меня было довольно много кораблей, которые я отправлял в плавание в чужие страны для торговли с их жителями. Насколько мне известно, у моего отца было немного врагов, но самый страшный из них Абдулла Хусейн, главный злодей из числа тех пленников, которого вы видите перед собой. Какова была причина вражды между ними, я не знаю, но подозреваю, что это была какая-то старая любовная интрига.

При этом заявлении Абдулла гневно покраснел, нахмурился, и на его лице появилось выражение недовольства, угрожая остаться там надолго.

Мустафа продолжил следующим образом:

— Во всяком случае, он пытался разрушить торговлю моего отца с зарубежными странами, настраивая людей против него и используя различные другие уловки, но мне не подобает быть столь злонамеренным, чтобы называть их. Эти уловки не увенчались успехом, и я полагаю, что тогда Абдулла попытался выместить свой гнев на мне. Я думаю, что он пытался меня убить, но не знаю этого наверняка. Как бы там ни было, всё это происходило в строжайшем секрете. Я жил очень тихой, спокойной жизнью без происшествий до тех пор, пока не оказался втянут в это дело. Я усерден, старателен, занимаюсь некоторыми атлетическими практиками и не женат. У меня много друзей, с некоторыми из которых я очень близок, и мало врагов, о которых я знаю. Вот мой ответ, о кади.

— Секретарь, вы всё это записали? — сказал кади, обращаясь к человеку за столом, который усердно писал с тех пор, как Мустафа открыл рот. Он писал ещё несколько мгновений после того, как кади обратился к нему, а затем поднял голову и произнёс:

— Да.

— Пусть суд продолжится, — сказал кади. Затем он обратился к Абдулле почти с теми же словами, что и к Мустафе.

Абдулла рассказал свою историю, и писец за столом усердно строчил. Его история звучала так:

— Меня зовут Абдулла Хусейн, и сейчас мне пятьдесят лет. Я родился десятого августа тысяча шестисотого года в Константинополе. Мне не стыдно заявить, что мой отец был корсаром и зарабатывал на жизнь, грабя генуэзские корабли и другие европейские суда в Средиземном море. Он заработал много денег и воспитал меня в богатстве и роскоши. Его звали Константин Хусейн, он был турком из Дамаска, а мать — турчанкой из Константинополя. Моя мать умерла в день моего рождения. Мой отец умер, когда мне исполнился двадцать один год, и оставил меня единственным наследником своего огромного состояния. Я немедленно приехал в Багдад со всем своим богатством, где взял в жёны несколько знатных женщин. В настоящее время они живут в Антиохии у моего дальнего родственника. Они уехали из города месяц назад. Детей у меня нет. Я часто уезжаю из города по личным делам и иногда не возвращаюсь в течение многих месяцев. Я всегда жил тихой и мирной жизнью. Это, о кади, мой ответ.

Абдулла замолчал и наблюдал за писцом, пока тот не закончил. Затем он поднял голову, прекратив писать, и кади продолжил судебное разбирательство.

Он взял лежащий рядом с ним кусок пергамента и прочёл с него следующее:

Обвинение

кади

— Таково обвинение, — сказал кади. — Ты можешь защищать себя, как сумеешь. Писец, следи за тем, чтобы не допустить ошибок. Абдулла, ты должен говорить медленно и отчётливо, а всем остальным следует молчать.

Абдулла выпрямился и прочистил горло, чтобы заговорить. На его лице было выражение тревоги и беспокойства, казалось, что он в отчаянии. Его лицо побледнело, когда он начал говорить. Он сказал следующее:

— Я, Абдулла Хусейн, заявляю, что это обвинение ложно и я могу доказать свою невиновность. Я уверен, что все мои друзья, арестованные вместе со мной, также докажут это. У меня в кармане есть документы, которые доказывают, что я был настоящим сыном Когия Дага и что этот Мустафа — самозванец!

— Дайте мне посмотреть, — сказал кади, дрожа от изумления. Голова у него шла кругом, и он не подумал, что пленник закован в цепи. Все взгляды были в изумлении прикованы к Абдулле, и все, казалось, застыли на месте. Мустафа едва не потерял сознание и не знал, что делать.

— Снимите с него оковы, — сказал кади солдатам, едва ли понимая, что он говорит.

— Да, освободите его, и пусть он передаст нам бумагу, — сказал паша, не представляя, что может случиться.

Солдаты механически выполнили приказ, и длинные цепи упали к ногам Абдуллы, оставив его свободным.

Он быстро вытащил из кармана тяжёлый пакет, быстро развязал его и, подойдя к кади, бросил ему на колени. Кади медленно развернул его, и все взгляды были прикованы к нему; никто не видел ничего другого и не думал ни о чём другом, в том числе про Абдуллу. Они его вообще не замечали, а когда кади оторвал взгляд от свитка пергамента, чтобы поговорить с ним, его уже не было!

Во время волнения, которое последовало за передачей пакета кади, он вышел из комнаты и сбежал.

Мгновенно поднялся шум, и все, кроме Мустафы и кади, бросились в погоню. Солдаты и паша увели своих пленников, и через несколько мгновений в комнате воцарилась тишина.

— Подойди сюда, — сказал кади Мустафе. Мустафа машинально повиновался и, поднявшись на ноги, подошёл к старику, опустился на колени и посмотрел на пергамент, представленный ему на рассмотрение. Он заподозрил неладное еще прежде, чем увидел ряд заглавных букв, а затем рухнул навзничь и закрыл лицо руками, не зная, смеяться ему или плакать. Слова эти были следующими:

КАКИЕ ЖЕ ВЫ ДУРАКИ! МОЯ ПСИХИЧЕСКАЯ СИЛА ПРЕВОСХОДИТ ВСЕ ВАШИ РАССУЖДЕНИЯ!

Окончание следует

Перевод В. Спринский, Е. Миронова

— Потому что он хотел, чтобы они пополнили собранную им весьма любопытную коллекцию драгоценных камней, и потому что он хотел провести с ними определённые химические эксперименты, которые были необходимы, чтобы доказать истинность сделанного им открытия.

— Можешь ли ты объяснить мне подлинную природу этих экспериментов?

— Да, кузен, могу; но у меня бы получилось сделать это ещё лучше, если бы мы оказались в том самом месте, где они должны были быть проведены. Если мы когда-нибудь выберемся из этого дела живыми, я отвезу вас туда.

— Очень хорошо, с этим решено. А теперь, возможно, ты не откажешься рассказать мне, почему Абдулла Хусейн желает завладеть этими чёрными бриллиантами, которые доставили столько неприятностей такому количеству людей?

— Разумеется, мой дорогой кузен. Он украл алмазы, потому что он единственный живой потомок короля Амбера. Предание о том, как камни были украдены у этого предка, передавалась по наследству, хотя его династия сменилась другой несколько сотен лет назад. Абдулла, вероятно, узнал, что драгоценности находились во владении моей семьи, а также то, что мы едем в Турцию. Обнаружив, что мы вдвоём, владеющие камнями, едем в Багдад, он внимательно наблюдал за ними и с помощью гипнотизёра украл один из алмазов у Кассима, а другой случайно получил от Харуна.

— Теперь мне всё ясно, — сказал Мустафа.

— Как и следовало ожидать, — ответил Акмат. — Сейчас уже почти пора спать. Давайте спрячем наше оружие в секретной нише, о которой упомянул капитан.

Едва он поднялся со своего места, как в коридоре послышались тихие шаги. Эти шаги, казалось, приближались к двери, и все шестеро задались вопросом, что это значит. Шаги приближались и приближались, пока не оказались почти напротив двери. Затем они внезапно остановились, и наступила тишина, в которой ожидающие могли услышать биение своих сердец.

— Кто там? — нарушил молчание Акмат и направился к двери с пистолетом в руке. Оружие было заряжено, и он держал палец на замке, готовый взвести его по малейшему поводу.

В ответ из темноты вылетел рулон белого пергамента и ударил его в лицо. Свиток упал на пол, и он услышал звук бегущих ног.

Следующим его действием было прыгнуть в коридор и взвести пистолет. Посмотрев на лестницу в конце, он увидел в лунном свете бегущего по ней невысокого человека. Он был очень маленького роста, и Акмат сразу понял, кто это.

Поднять оружие и нажать на спусковой крючок было делом секунды. Звук выстрела отозвался эхом, и сквозь облако дыма он смутно увидел, как фигура попятилась, пошатнулась, затем снова выпрямилась, и в следующий миг скрылась из виду.

Первым его побуждением было преследовать её, но вместо этого он вернулся в комнату и уже собрался было рассказать остальным, что произошло (они даже не поднялись со своих мест, так велико было их изумление), когда прибежали три или четыре матроса, потребовав рассказать в чём дело. Выстрел разбудил их, они вскочили с кроватей и выбежали в коридор.

Акмат уже собирался объясниться, когда вошёл капитан и отпустил матросов. Затем он обратился к бывшему колдуну и попросил его объяснить, что всё это значит.

Акмат сделал это без всякого видимого волнения. Капитан молча погладил бороду.

— Ты поступил правильно, — сказал он наконец. — Ого, что это?

Его взгляд упал на свиток пергамента, который невысокий мужчина швырнул Акмату в лицо.

Он взял его и развернул. Он был сделан из очень жёсткой козлиной кожи, тщательно обработанной, и в полностью развёрнутом виде имел около фута в длину. Одна сторона была полностью исписана мелким почерком чёрными чернилами. Внизу были три строки, написанные красными чернилами, написанные более тщательно и чётко, чем остальные. Под этими тремя строками стояла подпись. Всё послание, за исключением слов, написанных красными чернилами, было написано на индусском языке, но эти три строки были написаны турецкими буквами.

Бейбар прекрасно умел читать и писать как на индусском, так и на турецком языках, поэтому ему не составило труда прочитать письмо, ибо оно было именно письмом. Он читал вслух, а остальные слушали. Содержание было следующим:

Тебе, Эмир Бек, и всем твоим друзьям посылаю приветствие, поное ненависти и недоброжелательства.

В этот день ты сражался со мной, потому что я велел тебе выполнить какое-то пустяковое поручение, и каким-то дьявольским способом ты одержал победу надо мной.

Бейбар Ятаган, капитан, принял твою сторону, жалкий раб, и заставил меня удалиться. Я полагаю, он твой друг, и если так, то все моряки встанут на его сторону. Впрочем, это не имеет значения. Все моряки в Турции и на морях не смогут ни мгновения противостоять тем силам глубин, которые я и двое моих друзей можем призвать по нашей воле. А посему бессмысленно ожидать, что вы сможете нам сопротивляться, так что вам лучше позволить нам действовать. Если капитан выдаст нам всех вас шестерых, не задаваясь вопросом, что мы будем с вами делать, мы позволим ему и его команде уйти в целости и сохранности; но если этот приказ не будет выполнен, наша месть будет страшной. Вам лучше поговорить с ним об этом как можно скорее.

Для вас будет лучше, если вы сдадитесь нам без сопротивления, ибо в этом случае более чем возможно, что мы сохраним вам жизнь и отпустим вас на свободу, продержав вас в плену не более трёх месяцев. Мы действуем по приказу нашего покровителя и хозяина Абдуллы Хусейна, и он уполномочил нас принять все необходимые меры, необходимые для того чтобы справиться с вами.

Далее я хочу сказать вам вот что. В Индостане существует могучее тайное общество, к которому мы принадлежим, и которое известно как… Я оставляю это место пустым, потому что не хочу вас пугать. Вы, вероятно, упали бы в обморок от страха, если бы узнали имя своего врага (Это были три строки, написанные красными чернилами).

Остаюсь вашим злейшим врагом,

Керрим Бек

— Ах! — сказал Эмир, когда капитан закончил читать. — Пожалуйста, передайте мне пергамент. Наш друг Керрим оставил пустое место. Если я его заполню, это не принесёт никакого вреда, а даже некоторую пользу.

Он отнёс пергамент к столу и сел за него с пером в руке. Затем он написал два слова на пустом месте. Чёрные чернила, которые он использовал, отчётливо выделялись на фоне красного. Это были слова: «Почитатели Пламени».

Мустафа увидел это и вскрикнул от изумления. Он хорошо знал, что Почитателей Пламени следует опасаться. Он слышал о большом храме в Индостане, где, как говорили, они проводили свои ужасные обряды.

Сам капитан тоже был поражён. Более того, он дрожал от страха. Упоминания этого страшного слова в те времена было достаточно, чтобы напугать даже самых смелых. Ужасной была месть общества всем, кто был его врагом. Стоило кому-нибудь обидеть человека, который состоял в нём, и не проходило и нескольких дней, как обидчик исчезал, и о нём больше никогда не слышали. Не зафиксировано, чтобы кто-нибудь из попавших в руки Почитателей Пламени уходил от них живым. Их тела никогда не находили и о них даже не слышали. Ходили слухи, что жертвы приносились в жертву богу огня и заживо сжигались в огненной яме. Говорили даже, что они были в союзе с дьяволом.

Кто был автором этих слухов, никто не знал, но считалось, что это был какой-то член Почитателей Пламени, который стал предателем и начал соперничать с ними, хотя поначалу очень осторожно, из страха навлечь на себя их месть, если они узнают, кто их предал. Во всяком случае, в то время на всём Востоке боялись этого тайного общества.

— Что ж, недурную кашу мы тут заварили, — сказал Акмат, иногда пристрастившийся к своеобразному сленгу, который в нужный момент оказывался очень выразительным.

— Ты прав, — ответил Ахмед, который тоже видел, что написал его сын.

— Что это такое? — спросили Харун и Эмир, которые ещё не видели того, что написал Акмат. Им показали пергамент.

— Ну, что теперь будем делать? — спросили они.

— Арестовать этих негодных шпионов! — крикнул капитан.

— Во что бы то ни стало, — сказал Мустафа. — Они представляют угрозу безопасности корабля. Насколько нам известно, они могут хранить на корабле порох, который могут взорвать в любой момент, если им будет угрожать опасность.

— Только не они! — сказал Бейбар с презрением в голосе. — Я знаю их слишком хорошо, чтобы предполагать, что они на это пойдут. Они слишком берегут свои шкуры, чтобы отважиться на такое. Взрыв корабля не станет для них приемлемой местью, если они сами в то же время взлетят на воздух. Какое удовлетворение это им принесёт?

— Никакого, — ответил Мустафа, покорённый столь разумными рассуждениями капитана. — Но что же это за опасность, которой они нам грозят?

— Только время покажет, — был ответ. — Сейчас мы не будем об этом беспокоиться. Из того, что вы мне рассказали, я понял, — продолжал Бейбар, обращаясь к Акмату, — что ты ранил коротышку. Я позову кого-то из матросов, чтобы он сходил к ним в комнату и разузнал, если возможно, какой ущерб ты нанёс.

Вытащив из кармана раковину, он издал пронзительный звук, который менее чем за пять минут привёл в коридор почти всех матросов, находившихся на борту.

Затем Бейбар выбрал пятерых из них, самых сильных из всех, и сообщил им о возлагаемой на них миссии. Они мгновенно удалились и не возвращались по меньшей мере десять минут. Капитан отпустил всех остальных матросов, и они вернулись на свои койки и в иные места, где они находились, когда их призвал капитан, протрубив в раковину.

Когда все четверо вернулись, младший сказал Бейбару, что они обнаружили, что дверь каюты шпионов заперта, и никто не подошёл к ней на стук.

— Видя, что это бесполезно, мы вернулись, чтобы доложить вам, — закончил он.

— Вы поступили совершенно правильно, — сказал Бейбар. — Если бы вы сделали больше, то превысили бы мои приказы.

— И что теперь будем делать? — добавил он, обращаясь к Мустафе.

— Арестуйте их, как вы советовали ранее, — ответил тот.

— Очень хорошо, — сказал капитан. Он обратился к матросам и рассказал им, что нужно делать. Они плохо понимали по-турецки, ведь Мустафа говорил именно на этом языке. Матросы же были персами.

— Вооружайтесь, — сказал Бейбар четырём из них. Они удалились, он же повернулся к остальным, велев им взять пистолеты и кинжалы и следовать за ним в его каюту.

Там он вручил каждому по новому сверкающему скимитару, и они вернулись в коридор. Четверо матросов уже были там, все они были полностью вооружены.

Затем он повёл их на палубу. Вахтенные стояли на своих местах, неподвижные фигуры в лунном свете. Несколько матросов, которым не спалось, расхаживали по палубам, но кроме их лёгких шагов, тяжёлого шага одиннадцати участников рейда и ударов волн о корабль, не было слышно ни звука. Берега реки находились гораздо дальше, чем в начале путешествия, и Мустафа понял, что они, должно быть, приближаются к Персидскому заливу.

«К утру мы будем в море», — подумал он.

Луна стояла прямо над головой и в эту ночь была полной. Казалось, недалеко от него светился Марс, ярко-красный в лунном свете. Все остальные звёзды и планеты померкли за яркостью этих двух светил. На северо-западе виднелась Большая Медведица.

Мустафа наблюдал за всеми этими вещами, и хотя он видел их прежде тысячу раз, но в этот час он заметил больше, чем в любой другой момент своей жизни.

Была почти полночь. Все остановились, чтобы посмотреть на воду, и на несколько мгновений воцарилась тишина. Затем её нарушил звон колокола в какой-то далёкой деревне. Звук донёсся до них в неподвижном ночном воздухе с поразительной отчётливостью. Казалось, он и вполовину не так далёк, как было на самом деле.

Они ещё немного постояли в тишине. Затем прошли через палубу и вскоре достигли небольшого люка в носовой части. У передней надстройки всё было погружено во тьму. Один из матросов достал из-под плаща огарок свечи и зажёг его.

В его свете они увидели лестницу и всё, что было у её подножия. Виднелась закрытая дверь, которая вела в помещение трёх шпионов.

Они спустились по лестнице и постучали в неё. Ответа не последовало. Через небольшую щель они могли видеть свет внутри.

— Открывайте! — воскликнул Бейбар. — Я, капитан этого корабля, приказываю вам сделать это. Откройте, или я…

Его последние слова были прерваны резким открытием двери. Они не успели рассмотреть, что находится внутри, как раздались три выстрела из пистолета. Один из матросов упал на пол. Две пули просвистели мимо головы Мустафы и ударили в лестницу позади него. Их окутало облако порохового дыма. Акмат вытащил из-под плаща пистолет и выстрелил в комнату. Они услышали удар пули о металл, и внезапно свет погас. Выстрел с близкого расстояния, неподалёку от места попадания пули, Выстрел почти вплотную выбил свечу из руки матроса, и на некоторое время всё погрузилось во тьму. Повсюду царила неразбериха.

Мустафа услышал поблизости громкий звук выстрелов из нескольких пистолетов и решил, что стреляют его двоюродные братья и капитан. Вспышка от одного из них высветила перед ним на одно короткое мгновение Кассима, который изо всех сил боролся с Керрим Беком. Сам он в свою очередь сумел схватить кого-то за горло. Выстрел другого пистолета явил ему, что он душит Морабека, самого высокого из трёх шпионов.

Гигант задыхался и пытался заставить Мустафу ослабить хватку. Однако молодой осман стойко держался, и Морабек безвольно рухнул на пол, увлекая за собой своего врага.

Они крутились и вертелись, сражаясь против нескольких противников. Вспышки и грохот пистолетов свидетельствовали о том, что бой ещё не окончен.

Мустафа увидел Мисабика, скрючившегося в углу, с взведёнными пистолетами в каждой руке, лицо которого было искажено от страха и ярости. Керрим и Эмир всё ещё боролись, хотя ни один из них, похоже, не мог взять верх, и в то же время Мустафа заметил крошечное пламя, вспыхнувшее в одном из углов.

Он моментально отпустил Морабека и вскочил на ноги, оставив изумлённого человека лежать на полу.

Погасить пламя, возникшее из-за опрокидывания лампы, было делом мгновения.

Затем, прежде чем шпион Морабек успел подняться на ноги, Мустафа снова налетел на него, как молния. Три удара кулака лишили парня сознания, а затем Мустафа поднялся и вытащил скимитар.

Теперь всё было погружено во тьму. Пистолеты молчали, и ничего не было видно, кроме блеска стали и смутных фигур людей, мечущихся туда и сюда.

И вдруг схватка прекратилась. Сталь перестала сталкиваться со сталью. Теперь не было слышно ничего, кроме тяжёлого дыхания людей и ещё одного звука, похожего на шуршание верёвки.

Кто-то нащупал свечу, взял её обломок и зажёг. Свет осветил сцену.

Морабек неподвижно лежал на полу. Эмир и Ахмед лежали неподвижно в той же позе. Керрим лежал на спине, а два матроса склонились над ним, связывали ему руки и ноги, в то время как третий удерживал его руки. Четвёртый матрос неподвижно лежал у подножия лестницы. Бейбар и Акмат связывали Мисабика, Кассим сидел у него на груди, а Харун стоял, опираясь на скимитар, осматривая сцену и держа в другой руке обломок свечи.

Остальная её часть лежала на полу, полностью растоптанная. На полу валялись щепки дерева, а дыры в стенах указывали на места попадания пуль. Перевёрнутая лампа лежала в углу, и масло разлилось по всей комнате. На столе стояли три склянки с чернилами, которые, как ни странно, уцелели. Рядом с ними лежала стопка листов пергамента и полтора исписанных листа двумя-тремя перьями сверху.

Пять или шесть сломанных стульев, около дюжины пистолетов, кинжалов и три скимитара довершали сцену. Они лежали на полу там, где их уронили владельцы.

Мустафа нетвёрдой походкой подошёл к столу и попытался прочитать написанное на пергаменте. Однако при плохом освещении он не смог этого сделать, поэтому свернул его и положил в карман. Затем он вложил свой скимитар в ножны и подошёл к тому месту, где лежали Эмир и Ахмед.

Повинуясь первому порыву, он обратил своё внимание на место недавней схватки и обнаружил, что моряк тоже был ранен, но Эмиру повезло больше. Он всего дишь потерял сознание от удара Керрима.

Мисабик был едва в сознании от удара рукоятью пистолета, поэтому едва мог стоять, когда матросы заставили его подняться на ноги.

Мустафа получил несколько синяков, но помимо этого он практически не пострадал. Он поднял Эмира на руки и понёс на палубу. Несколько вахтенных и два или три матроса встретили его наверху лестницы с нетерпеливыми вопросами и предложили спуститься к месту схватки и помочь поднять раненого на палубу.

Дул прохладный ветерок и под его влиянием Эмир вскоре очнулся. Он сел и спросил Мустафу, что случилось.

Едва Мустафа закончил рассказывать, через люк на палубу выбрались капитан, трое пленных и все остальные, участвовавшие в бою. Вахтенные и другие матросы несли Морабека, Ахмеда и раненого моряка.

Вскоре все они очнулись, и Ахмеда отнесли в каюту капитана, где уложили на койку. Эмир уже мог стоять, поэтому остался позади. Раненого матроса товарищи отвели на бак, а троих пленных привязали к мачте и приставили к ним охрану.

Было уже за полночь. Схватка показалась участникам долгой, но на самом деле она занял всего пять минут. Мустафа чувствовал себя очень усталым. Он спустился в маленькую каюту, которую недавно занимал с двоюродными братьями, и вскоре заснул, совершенно забыв о свитке пергамента в кармане, который он намеревался прочитать, когда у него появится возможность и достаточно света для чтения.

С Эмиром, капитаном и остальными всё обстояло наоборот. Им совсем не хотелось спать, для них было буквально невозможно заснуть.

Той ночью в капитанской каюте они обсуждали последние события и решали, как лучше поступить с тремя шпионами.

— Для них хорошо, что они никого не убили, — сказал Бейбар. — Если бы они сделали это, то были бы мертвы к утру. Завтра мы проведём суд и вынесем им приговор. На борту есть матрос, который когда-то был турецким кади, поэтому мы попросим его помочь нам и подсказать, что лучше всего сделать со шпионами.

Все согласились, что это правильный путь, поэтому оставили эту тему и обратили внимание на Ахмеда, который всё ещё был без сознания.

— На борту есть врач? — спросил Эмир.

— Да, — сказал капитан, — чуть не забыл. Я пойду за ним и попрошу его обработать раны.

Бейбар вышел из каюты и вскоре вернулся с человеком с серьёзным лицом в одежде матроса.

Он снял с Ахмеда плащ и рубашку и осмотрел раны. Пули прошли навылет через тело и, к счастью, не задели ни одного органа.

Два ребра были сломаны, но не раздроблены. Доктор сложил сломанные рёбра и перевязал раны большой полосой льняной ткани, а затем укрыл своего пациента и удалился, сказав капитану, чтобы тот не позволял Ахмеду двигаться по крайней мере в течение недели.

Затем они поговорили о некоторых вещах. Под утро Эмир уснул, и остальные последовали его примеру.

Когда они проснулись, было утро, и солнце уже взошло. Капитан поспешил на палубу и увидел, что корабль уже в море. В двадцати милях к северу лежала земля и устье реки Тигр, впадающей в море. За полчаса солнце ещё немного поднялось, и он слышал, как внизу кок разжигал огонь и готовил завтрак. Сцена была красивой. Волны с белыми шапками обрушивались на прокладывающий сквозь них путь корабль, и даже пленники, привязанные к мачте, оценили красоту океана.

Глава XI

Следующее, что сделал капитан, — подошёл к мачте, к которой были привязаны Керрим и его спутники. Они выглядели не слишком довольными, поскольку матросы спешили и связали их сильнее, чем это было действительно необходимо.

— Доброе утро, — обратился к ним Бейбар. — Прекрасная погода, не правда ли?

— Мы бы лучше оценили её, если бы вы немного развязали эти верёвки, чтобы мы могли двигаться, — прорычал Керрим, глядя на Бейбара с ненавистью в глазах.

— Я признаю, что мои матросы были не слишком любезны, но неужели вы думаете, что я такой дурак, чтобы позволить себе так просто попасть в ваши руки?

— В кои-то веки ты говоришь правду, — сказал Морабек, присоединившись к разговору.

— Слово «дурак» можно применить более чем к одному человеку, просто добавив букву «и», — ответил капитан.

— Ты можешь безопасно оскорблять нас, когда мы связаны, — сказал Мисабик, — но если бы мы были свободны и в руках у нас были мечи, ты не смог бы сделать это безнаказанно.

— Приношу тысячу извинений, — сказал Бейбар. — Я не хотел обидеть вас своими словами.

— Так ты ещё и лжец, да? — сказал Морабек. — Дурак и лжец — неплохое сочетание, не так ли? Что ты собираешься добавить к этому дальше, капитан?

— Вы можете оскорблять меня сколько угодно, — воскликнул капитан, — и я не причиню вам никакого вреда. Но всё, что вы скажете, будет свидетельствовать за или против вас на сегодняшнем суде.

— Суд? — сказал Морабек. — За что вы собираетесь нас судить?

— Шантаж и что-то похуже, — ответил капитан.

— Вы не можете сделать это по закону без кади, — сказал Керрим.

— У нас на борту есть моряк, который когда-то был кади, но по личным причинам он оставил эту должность. Однако он сделал это с учётом того, что может вернуться к этому занятию в любое время, когда пожелает.

У Керрима отвисла челюсть.

— И за что же вы собираетесь нас судить? — спросил он.

— За принадлежность к внушающему страх обществу, называемому Почитатели Пламени, — был ответ.

Каким бы храбрым и беспринципным он ни был, Керрим побледнел, бронзовое его лицо сменило цвет на почти белый. Он хорошо знал, что люди, которые были членами Почитателей Пламени, преследовались турецким, индийским и персидским правительствами и наказанием была смерть от огня, в качестве насмешки над этим обществом. Мол, раз его жертвы приняли смерть от огня, значит, и его члены должны погибнуть таким же образом. Так рассуждали правители этих трёх государств.

Капитан развернулся и спустился вниз. Завтрак был подан, а когда он поел, то послал за матросом-кади. Мустафа и остальные были с Бейбаром, а Ахмед всё ещё лежал в постели, хотя теперь он вполне осознавал всё, что произошло. Раны не причиняли ему особой боли, поэтому он уснул через несколько минут после завтрака. Врач сказал, что он не сможет быть на ногах как минимум неделю. Он также добавил, что ему повезло в том, что ни одна кость не оказалась раздроблена и, что странно, две пули, выпущенные с такого близкого расстояния, не разбили ребро на тысячу осколков.

Он был неплохим доктором, но даже не представлял, насколько серьезными могли бы быть раны. Останься пули в теле, его пациент умер бы за сутки — доктор понял бы это, лишь взглянув на них.

Кади вошёл в комнату в сопровождении матроса, посланного сообщить ему, что возникла необходимость в его услугах. Он был невысокого роста, толстый, с весёлым лицом и, казалось, мог насладиться шуткой при любых обстоятельствах. На нём был плащ с медными пуговицами и тюрбан на голове, прослуживший много лет. Панталоны у него были красные, а на ногах — деревянные сандалии, перетянутые кожей. Лицо его было тёмным и смуглым, что говорило о том, что он несколько лет служил матросом. Его руки были большими и сильными, что свидетельствовало о привычности к тяжёлой работе. Ногти были хорошо подстрижены, а лицо чистое, означавшее, что он заботился о своём внешнем виде.

В присутствии капитана он снял тюрбан, показав тщательно зачёсанные назад со лба волосы, и поклонился. На мгновение воцарилось неловкое молчание, прежде чем слова сорвались с его языка.

— Что вы от меня хотите, господин? — спросил он наконец.

— Друг мой, я слышал, что когда-то ты был кади, — сказал Бейбар, — и что ты можешь вернуться к исполнению своих обязанностей в любое время, когда пожелаешь. Таким образом, ты не в отставке. Ты, несомненно, слышал о том, что произошло прошлой ночью. Я послали за тобой, чтобы ты председательствовал на суде над этими людьми и выслушал всё, что будет сказано в обвинение или защиту и, соответственно этому, вынес приговор. Мы подчинимся твоему решению и поступим так, как ты сочтёшь наилучшим, хотя нет никаких сомнений в том, что эти люди виновны во всём, что о них говорят.

— Вы оказываете мне честь, господин, — сказал кади.

— Акмат, спустись вниз и принеси письмо, брошенное тебе в лицо, а также пол-листа пергамента, подобранного в каюте пленников после боя.

Акмат отправился выполнять поручение и вскоре вернулся с нужными бумагами в руках.

— Теперь мы выйдем на палубу, — сказал капитан. Негромким голосом он отдал какой-то приказ нескольким матросам, которых предварительно вызвал, и они побежали вперёд.

Когда группа вышла на палубу, они увидели, что матросы расставили там несколько скамеек и табуретов позади них.

Кади уселся на одном из них. Остальные заняли капитан и его друзья. Одна скамья всё ещё оставалась свободной, за ней стояли три табурета.

Матросы подошли к пленным, развязали их и подвели к этой скамье, где они покорно уселись. Все трое выглядели измождёнными и измученными.

— Принесите им еду и вино, — сказал Бейбар одному из матросов. Мужчина повиновался. Шпионы с удовольствием ели и пили, а остальные молча наблюдали. Сцена была весьма впечатляющей. Солнце находилось на высоте, соответствующей первому часу дня.

Море снова и снова било по кораблю своими волнами, пока он плыл дальше. Земля почти скрылась из виду. Далеко на горизонте они увидели чёрные точки, которые вскоре превратились в корабли, направлявшиеся домой.

Едва заключённые закончили трапезу, как не более чем в миле от них прошло одно из судов. Все его паруса были подняты, и оно шло вполне прилично, хотя ветер был встречный. Вряд ли это был торговец, поскольку на борту было много пушек, но над ним развевался торговый флаг Турции. Мустафа насчитал по восемь орудий с каждого борта, два на носу и два на корме, всего двенадцать.

Он также мог видеть, как за ними наблюдала его команда. Затем он посмотрел на шпионов, которые отложили еду и очень внимательно наблюдали за странным кораблём. Мышцы их лиц были напряжены, и они, казалось, чего-то ждали.

Внезапно над жерлами носовых орудий поднялось облако дыма, и послышались два выстрела. Вдалеке наблюдатели увидели два всплеска на белой верхушке волны, куда попали ядра.

Едва прозвучали эти два выстрела, как из одного из орудий на корме повалил дым, вслед за чем последовал звук выстрела. После этого к верхушке мачты подтянули чёрное полотнище, где она на мгновение задержалось, а затем снова опустилось. Потом поднялся огромный белый вымпел с начертанными на нём огромными чёрными буквами, которые можно было различить с корабля Бейбара:

Затем этот флаг спустился, и корабль продолжил свой путь.

— Что это может значить? — сказал капитан. — Кому они подавали сигналы, ведь это наверняка именно они? Я не понял ни одного из них.

Акмат уловил всю значимость дела и сообразил, что эти сигналы могут быть связаны со шпионами.

Рядом с ним стояло ведро дёгтя. Он отломил щепку от края скамьи и, достав из кармана кусок пергамента, обмакнул щепку в смолу и сделал такую запись:

Два выстрела с носа. Один с кормы. Поднят чёрный флаг. Поднят белый вымпел с чёрными знаками:

Восемь орудий на каждом борту корабля. Два на корме и два на носу. Всего двенадцать орудий. Торговый флаг.

Он сунул пергамент в карман и обернулся, чтобы посмотреть, что происходит. Суд вот-вот должен был начаться. Кади прочищал горло, собираясь говорить. Капитана держал наготове письменные принадлежности и чернила, чтобы записывать сказанное и происходящее.

— Задержанные, встаньте, — сказал кади. Пленники незамедлительно повиновались.

— Обвинители могут встать и рассказать мне, в чём они обвиняют задержанных.

Акмат, Эмир, Мустафа, Кассим и Харун встали.

— Запишите, что они будут говорить, — сказал кади капитану. Тот застрочил так быстро, как только мог. Акмат и остальные откашлялись и сказали:

— Мы, Мустафа Даг, Акмат Бек, Эмир Бек, Касим Бек и Харун Бек, настоящим обвиняем Морабек Бека, Керрим Бека и Мисабек Бека в шантаже и принадлежности к тайной секте, известной всему миру как Почитатели Пламени.

— Задержанные, — сказал кади, — вы слышали обвинение. Обвинители, предъявите доказательства того, что эти люди —вымогатели.

Акмат прочитал кусок пергамента, брошенный ему в лицо, и рассказал об обстоятельствах этого происшествия.

— Вы были неправы, начав стрельбу, — сказал кади. — Какими аргументами вы оправдываете свой поступок?

— В тот момент я подумал, что пергамент может оказаться какой-то адской машиной, поэтому я выстрелил в человека, который, как я предполагал, бросил его.

— Вы, кто бросил этот рулон пергамента, садитесь, — сказал кади задержанным. Морабек остался стоять.

— Покажи нам, где в тебя попали.

Морабек поднял левую руку и показал красную, запёкшуюся от крови рубашку под мышкой.

— Рана была лёгкой, — сказал он, — но на мгновение она заставила меня потерять равновесие и пошатнуться.

— Почему вы попытались оказать сопротивление капитану и его друзьям, когда они вошли в вашу комнату?

— Потому что мы думали, что они собираются нас убить.

— Какая у тебя была причина так думать?

— Тот факт, что капитан и эти люди каким-то необъяснимым образом питают к нам ненависть. Зачем Акмат Беку стрелять в меня, если он не ненавидел меня и не хотел причинить мне вред?

— Вы только что услышали названную им причину.

— Откуда мне знать, что он не лжёт?

— Действительно, это так. Но какие есть доказательства того, что он говорит неправду?

— Никаких, насколько я вижу.

— Тогда оставим это и продолжим. Акмат Бек, ты можешь прочитать другой пергамент, который у тебя в руке.

— Это не что иное, как первый акт пьесы, которую я пишу, — сказал Морабек. — Я занимался этим, когда он и его друзья ворвались в нашу комнату.

— Неважно. Акмат, продолжай.

Морабек едва мог скрыть своё беспокойство, когда Акмат развернул пергамент. Он явно боялся того, что за этим последует. Акмат прочёл вслух следующее:

Тебе, Абдулла Хусейн, Великий командующий тайной прославленной секты Почитателей Пламени, шлю свой смиренный привет.

Я написал письмо рабам, за которыми вы повелели мне следить, а сам отнёс его к их двери и бросил внутрь. Колдун Акмат Бек выстрелил в меня, когда я бежал по коридору, но не причинил мне серьёзных повреждений. Я не буду раздражать вас, мой господин, рассказывая вам об этой пустяковой ране, которая не имеет значения.

Капитан Бейбар Ятаган очень дружелюбен с этими людьми и, кажется, обращается с ними как с равными. Я бы посоветовал вам избавиться от него как можно скорее.

Сегодня утром Эмир Бек, его брат, поссорился с Керримом, и они подрались, причём Эмир одержал верх с помощью бесчестной хитрости. Он очень дерзок, и я советую подвергнуть его пыткам больше, чем других, прежде чем его бросят в горящее озеро.

Ваш слуга,

Морабек Бек.

Внизу листа, видимо, в большой спешке были написаны следующие слова:

Я слышу шаги за дверью и думаю, что рабы и капитан Бейбар собираются взять нас в плен. Боги огня…

Далее чернила перечеркивали оставшийся лист так, как будто в этот момент дверь распахнулась и в неё ворвались враги.

— Это говорит о том, что вы Почитатели Пламени, — серьёзно сказал кади. — Нет никаких сомнений, что вы виновны. Наказание за вымогательство — пять лет тюремного заключения, а что полагается за принадлежность к Почитателям Пламени, вы и сами знаете. Как только мы достигнем земли, вы будете сожжены заживо. Капитан Ятаган, я думаю, что вам лучше направить свой корабль в Персию, где это наказание будет применено к пленным. Принесите мне перо, пергамент и чернила, и я напишу приказ, который вы сможете отдать властям в ближайшем городе.

Приказ был составлен следующим образом:

Эти трое задержанных, Морабек Бек, Керрим Бек и Мисабик Бек, были признаны виновными за принадлежность к Почитателям Пламени и шантаж. Я приказываю вам исполнить для них наказание за первое из упомянутых преступлений, поскольку это намного важнее другого.

Ваш слуга,

…

Кади

Этот приказ был вручён капитану, после чего кади удалился вниз к своим обязанностям, а троих пленников заковали в кандалы.

Акмат положил два куска пергамента в карман и подошёл к ним.

— Что вы можете сказать в своё оправдание? — спросил он их.

— Я скажу, — произнёс Морабек, — что человек, которого вы называете кади, никогда не был таковым и что вы наняли его для того, чтобы признать нас виновными. Любой кади, который когда-либо занимал эту должность, никогда бы не осудил нас по тем глупым уликам, которые ты представил. Но берегись, негодяй, мы ещё не мертвы.

— Но скоро будете, — сказал Акмат.

— Не будьте так уверены в этом, — сказал Морабек. — Прежде чем готовить зайца, ты должен его поймать.

— Так мы тебя поймали.

— Да, но ты нас ещё не приготовил, не так ли?

— Да, тут я признаю истинность твоего аргумента.

— Ну тогда оставь нас в покое на некоторое время.

Акмат прошёл по палубе и опёрся на фальшборт, наблюдая за волнами.

Когда он это сделал, что-то привлекло его внимание. То было пятно черновато-серого цвета, едва различимое сквозь воду, но он не мог определить его природы. Затем внезапно оно исчезло, и он больше его не видел.

Он с любопытством смотрел на то место, где увидел эту картину, гадая, что всё это значит.

Затем, когда корабль прошёл мимо этой точки, он проводил её взглядом и увидел округлое сужающееся к одному концу пятно того же цвета, выпирающее из воды на два фута. Оно было толщиной в полтора фута у основания и резко сужалось до округлой оконечности на вершине. Потом эта штуковина исчезла, и хотя Акмат обшарил море глазами, он больше её не увидел.

Должно быть, он простоял там несколько часов, погружённый в задумчивость. Его мысли вернулись к тем дням в Багдаде, когда он воссоединился со своим отцом и братьями и когда они с Мустафой пережили столько странных приключений, связанных с алмазом.

Он также задавался вопросом, доживет ли он до разгадки этой тайны, и размышлял о том, что может случиться с ним, если Почитатели Пламени наложат на него руку.

Теперь он был уверен, что Абдулла Хусейн был одним из командующих этой секты, и задавался вопросом, не связано ли это как-то с алмазами.

Эти мысли, однако, были грубо прерваны капитаном, который вышел на палубу и позвал его обедать.

Он спустился вниз и рассказал своим братьям и всем остальным о том, что увидел в воде. У каждого была свои мысли на этот счёт, но когда поужинали, все забыли об этом происшествии.

К вечеру они увидели впереди землю и поняли, что приближаются к Персии. Уже был виден город и целый флот кораблей в примыкающей к нему гавани. Там были корабли всех национальностей — торговые суда Турции, Индии и Персии, Китая, Франции и нескольких стран Европы.

Небо было безоблачным, и ветер почти не дул. Корабль шёл очень медленно, и капитан сказал, что они достигнут земли не раньше чем через час.

Мустафа был на палубе, когда внезапно услышал низкий грохот и увидел, как над головой начали собираться облака. Затем из зенита внезапно ударила молния и поднялся страшный ветер, который погнал корабль в море.

Он поспешил удалиться вниз, но Харун, несмотря на качку, вышел на палубу, чтобы посмотреть, в чём дело. Ни он, ни Мустафа, ни кто-либо другой никогда прежде не бывали в море во время шторма.

Вокруг было темно, за исключением тех случаев, когда вспышки молний освещали море, показывая огромные водные холмы и долины, которые падали, взлетали, ломались и образовывались снова. Иногда две волны ударялись друг о друга и разбивались на тысячи частей. Соляные брызги летели ему в лицо, почти ослепив, а когда на корабль накатила большая волна, ему пришлось ухватиться за фальшборт, чтобы не быть смытым в море.

В конце концов он пришёл к выводу, что ему лучше спуститься вниз, но обнаружил, что все люки заперты, и его крики утонули в рёве бури.

В течение многих часов он оставался в этом положении, терзаемый штормом, но не смытый за борт.

Наконец шторм настолько утих, что волны больше не заливали корабль. Затем один из люков осторожно приоткрылся, и оттуда выглянул матрос.

Харун, шатаясь, пересёк палубу и чуть не упал в объятия этого человека. Матрос отнёс его в капитанскую каюту, где все его братья собрались вместе с капитаном.

Когда мужчина положил его на пол, он потерял сознание, и капитан потянулся за восстанавливающим средством. Через несколько мгновений он сел и рассказал им, что с ним случилось.

— Мы думали, тебя смыло за борт, — сказал Эмир со слезами на глазах. — Если б мы открыли люк, корабль мог оказаться залит водой и все бы утонули. Кроме того, капитан подумал, что можно ты мог бы спастись от ярости шторма, ухватившись за фальшборт.

— Который сейчас час? — слабо спросил Харун.

— Думаю, около полуночи, — сказал капитан.

— Где мы находимся?

— Где-то в Персидском заливе, — ответил Бейбар.

— Где мы будем утром, если шторм продолжится в том же духе?

— Где-нибудь в Индийском океане, если ветер не переменится и не отнесёт нас обратно в Персию, или к Тигру, или к побережью Аравии.

Харун уснул через несколько минут, и его уложили в постель капитана вместе с Ахмедом, которого не разбудил даже сильный шторм.

Всю ночь шторм продолжался, но наконец утих, и Харун смог выйти на палубу. Около четырёх утра пошёл дождь и продолжался до восьми часов.

Тогда капитан вышел на палубу, чтобы посмотреть, как обстоят дела. Все подвижные предметы были выброшены за борт, и кое-где скопились небольшие лужи. Половина одной из мачт отсутствовала, весь такелаж в той или иной степени был повреждён. Некоторые его детали были унесены целиком, множество канатов свисало с бортов корабля. Все паруса были разорваны, а часть фальшборта смыло водой.

Выяснив, какой ущерб был нанесён, Бейбар спустился вниз и позавтракал со своими друзьями.

Когда он вышел на палубу, шторм полностью утих, и он послал за матросами, приказав им исправить всё, что повредил шторм.

Вскоре на палубу принесли новые канаты, матросы сняли порванный такелаж и положили на его место новый. Другие принесли паруса, сняли лохмотья с мачт и поставили новые.

Теперь корабль выглядел так, как будто недавний шторм вовсе не причинил ему вреда. Мустафа и его двоюродные братья с интересом наблюдали за всем происходящим. Они никогда раньше не видели подобных вещей и, естественно, испытывали немалое любопытство.

— Похоже, вам это очень интересно, — сказал Бейбар, понаблюдав за ними некоторое время.

— Разумеется, так и есть, — сказал Акмат. — Полагаю, что вы не проявляете к этому какого-то особого интереса, разве что следите за тем, чтобы матросы хорошо выполняли свою работу.

— Нет. Я привык к таким вещам.

— Согласен с вами. Полагаю, что если бы я плавал по морям столько же, сколько вы, я бы испытывал те же чувства.

— Наверняка. Знакомость порождает пренебрежение и равнодушие.

— Не могли бы вы рассказать нам вкратце о своей жизни? — сказал Мустафа.

— Разумеется, — ответил Бейбар. — Я расскажу вам самые важные моменты из моей жизни насколько можно короче. Мне тридцать лет, и я родился в тысяча шестьсот двадцатом году, шестого марта. Мой отец был богатым багдадским купцом по имени Абон Ятаган. Моя мать была индуской, и я родился в Индостане, хотя впоследствии поехал с отцом в Багдад. Она умерла, когда мне было семь лет. Когда мне исполнилось двадцать, мой отец хотел, чтобы я стал торговцем, но я сбежал на корабль, принадлежащий Абдулле Хусейну. Мой отец умер через год после этого от болезни сердца, оставив мне всё своё имущество. В двадцать пять я стал капитаном на корабле Абдуллы и сохранял свою должность пять лет.

Глава XII

Ближе к ночи шторм, который в течение дня несколько поутих, теперь прекратился полностью, и ветер стих, оставив корабль дрейфовать по воле волн. Никаких признаков земли не было видно.

Облака полностью рассеялись, солнце садилось. Половина его огненной сферы погрузилась в воды, когда Акмат, случайно находившийся в это время на палубе, увидел на западном горизонте чёткие очертания того самого корабля, который прошёл мимо них, направляясь домой, всего в нескольких милях от устья Тигра.

В этот момент подул ветер с юга. «Змей» развернулся и поплыл на север, пройдя более четверти мили.

Странный корабль повернул на ветру и последовал за ним. На нём не было видно никакого флага. Всё, что могло бы указывать на её национальную принадлежность, находилось вне поля зрения.

«Почему они преследуют нас?» — подумал Акмат. Поразмыслив несколько мгновений, он оставил этот вопрос покое и спустился вниз как раз в тот момент, когда Мустафа и капитан вышли на палубу.

Солнце почти село. Первое, что бросилось им в глаза, был корабль, который, казалось, следовал за ними.

— Это странный корабль, мимо которого мы прошли в Персидском заливе, — сказал капитан. — Как получилось, что он оказался здесь во время бури? По всем правилам мореплавания, к тому времени, когда на нас обрушился шторм, они должны были находиться в безопасных водах на реке Тигр или в какой-нибудь гавани Аравии. Как ты это объяснишь, Мустафа?

— Либо это совпадение, либо они следят за нами с какой-то целью.

— С чего бы торговому судну преследовать другого торговца в этих морях? Какая может быть цель в движении таким курсом?

— У нас на борту задержанные, — рискнул предположить Мустафа.

— Да, но откуда они могли об этом узнать? Мы задержали этих людей только вчера.

— И всё же я не могу не думать, что это как-то связано с ними.

— Я очень надеюсь, что это не так, — сказал капитан.

— Я тоже хочу на это надеяться, каким бы ни был исход, — ответил Мустафа.

В этот момент они увидели голубя, севшего на фальшборт недалеко от них. Оно было голубовато-белого цвета, а к одной из его лапок был прикреплён маленький белый свёрток.

— Давайте понаблюдаем за ним, — сказал капитан. Птица, казалось, совсем не боялась их и подлетела совсем близко. Наконец она опустилась на плечо Мустафы и клюнула его в щёку.

Разгневавшись на это и желая узнать, что это за белый рулон, он поднял руку и схватил птицу. Она не противилась.

Затем он вытащил кинжал, отрезал пакет от голубиной лапки и развернул его. Это был кусок тонкого пергамента, исписанный только с одной стороны.

Мустафа ничего не мог понять из путаницы слов, которая оказалась у него перед глазами. Они были турецкими, но он не мог разобрать смысла предложений. Сообщение, если только оно было таковым, гласило следующее:

Мы если атакуем не корабль сможем на спасти пятый вас, день прыгайте после за этого. борт, Ответьте вас на подберут. это Если послание не при сможем помощи напасть голубя. дадим … знать.

— Что может означать такая мешанина? — спросил капитан, глядя на сообщение. — Ты можешь это понять?

— Сейчас нет, — ответил Мустафа, — но, возможно, смогу через некоторое время.

— Прочтите задом наперёд, — предложил Бейбар. Мустафа попробовал, но комбинация «Знать дадим голубя напасть» звучала не более многообещающе, чем оригинал.

В конце концов Мустафа в отчаянии оставил это занятие и передал послание своему спутнику. Бейбар понимал не больше, чем он, поэтому вернул его турку. Тот аккуратно сложил его, сунул в карман, на чём и покончили с этим делом.

Капитан уже собирался возобновить разговор на эту тему, как вдруг его внимание привлекло странное волнение в воде недалеко от корабля.

В море плавал какой-то продолговатый предмет серого цвета и очень блестящий. Современный человек назвал бы его сигарообразным. Он имел около 15 футов в длину и 6 футов в центре, сужаясь к острому концу.

Половина этого объекта находилась над водой, а остальная часть была погружена в воду. Вокруг летало с дюжину морских птиц, кричавших от ярости и ужаса. Причина этого вскоре стала очевидна.

У ватерлинии появилась уродливая голова, и какое-то странное существо медленно поднялось из моря. Это был крупный краб, передняя часть тела которого чем-то напоминала лобстера. В своих клешнях он держал молодую чайку, которая тщетно пыталась вырваться. Вот почему кричали морские птицы.

Мустафа с изумлением смотрел на это. Он сразу понял, что должно было произойти.

Краб, или кто бы он ни был, бежал по продолговатому объекту, когда мимо пролетела стая птиц, и одна из них спикировала на краба, сбив его в море. Краб схватил птицу за ногу, когда та упала в воду, и не смогла вырваться. На крики птицы вернулись её товарищи по стае, и теперь они пытались убить краба.

Преисполненный жалости к бедному существу, Мустафа попросил пистолет, и один из матросов принёс его ему.

Он прицелился в краба и выстрелил. Дым и последовавшая за этим птичья суматоха, поразили его. Вся стая дружно улетела с дикими криками и вскоре скрылась из виду.

В краба попала пуля, и он мгновенно выпустил свою добычу. Птица сделала слабую попытку подняться в воздух и сумела пролететь довольно большое расстояние, а затем упала в полном изнеможении прямо к ногам Мустафы. Краб исчез.

Мустафа поднял чайку и взглянул на странный объект в море. К его удивлению, он оказался далеко за кормой и почти скрылся из виду. Внезапно он выпрыгнул в воздух, демонстрируя всю свою длину, а затем носом вперед погрузился в море и исчез из вида.

— Что это могло быть? — спросил Мустафа, обращаясь к капитану, наблюдавшему за этим.

— Я не могу вам этого сказать, — ответил Бейбар. — Это выше моего понимания.

Он взглянул в том направлении, где несколько мгновений назад находилось торговое судно. Оно всё ещё следовало за ними, но находилось на расстоянии не менее трёх миль.

«Что бы это могло означать?» — подумал Мустафа.

— Что ты собираешься делать с этой чайкой? — спросил капитан, переводя разговор в другое русло.

— Первое, что я собираюсь сделать, это перевязать ей ногу.

Находившийся неподалёку матрос предложил ему полоску ткани. Он отлично справился с перевязкой раны, и хотя птица была очень напугана, она, казалось, понимала, что он не причинит ей никакого вреда.

— Ого, что это? — произнёс Мустафа, осматривавший её крылья. Прямо под левым крылом он нашёл кусочек пергамента, привязанный к одному из перьев.

Он снял его и отпустил птицу на свободу. Та взлетела и вскоре скрылась из виду. Тогда он развернул пергамент. На нём было несколько странных символов. Мустафа не мог их понять. Он передал его Бейбару, но тот тоже ничего не понял.

— Как ты думаешь, что это значит? — спросил Мустафа.

— Я не могу тебе сказать, — был ответ Бейбара. — Мне кажется, что это китайская письменность, хотя я не думаю, что это именно она.

Мустафа взял его и просмотрел ещё раз. Там было написано следующее:

— Прочитайте задом наперёд, — предложил Мустафа через некоторое время. — Начнём с правого конца первой строки и посмотрим, что получится.

Он попробовал.

— Ах! Так и есть, — сказал он.

— Ты прав, — произнёс капитан, заглядывая через плечо. Мустафа дочитал его до конца, а затем прочёл так, как если бы оно было написано в обычной манере. Послание гласило:

Тебе, верховный жрец Почитателей Пламени, шлю привет в этот день 2 июля 1650 года.

С момента нашей последней встречи в Багдаде за день до вашего отплытия ничего примечательного не произошло. Я отправил алмазы в место назначения, куда, как я надеюсь, ты скоро прибудешь с пленниками.

Верный слуга твой,

……

Член Почитателей Пламени.

— Молодец, Мустафа, молодец! — восторженно воскликнул капитан, когда его спутник закончил чтение. — Я сам бы никогда так не смог.

— Мне кажется, я неплохо справился, — сказал Мустафа, — но что нам может дать это послание?

— Я не знаю, — сказал Бейбар.

— А я вижу вот что, — произнёс Мустафа. — Чайка, которая принесла это сообщение, была обучена лететь к определённому кораблю — кораблю, на который должен был сесть Абдулла Хусейн. Мы уже знаем, что он жрец Почитателей Пламени, так что это послание наверняка предназначено для него. По всей вероятности, Абдулла находится на борту корабля, который преследует нас. В поисках этого корабля чайка столкнулась с множеством себе подобных и путешествовала с ними, пока не попала в лапы краба, от которого мы её спасли. Вот и всё. Вы заметили, в какую сторону полетела птица, когда я её выпустил?

— Она полетела к странному кораблю, — сказал Бейбар. — Это я заметил.

— Ах! Тогда я прав. Всё указывает именно на это. Из сообщения я также понял, что алмазы были отправлены в какое-то место, предположительно в храм Почитателей Пламени, где ожидают Абдуллу с пленными. Вероятно, упомянутые пленники — это я и мои друзья. Это значит, что наш корабль подвергнется нападению того, на борту которого находится Абдулла.

— Я не могу сомневаться в твоей правоте, — простонал капитан.

— Почему бы тогда не развернуть корабль и не направиться к ним? Если они друзья, то не изменят своего курса, а если враги, то поплывут в другую сторону.

— Совершенно верно, — сказал Бейбар и прокричал приказ матросам и рулевому.

Корабль быстро развернулся и поплыл к странному судну. Ветер был слабый, солнце уже зашло. Его свет, всё ещё видимый над горизонтом, освещал сцену.

Едва «Змей» выполнил поворот, как на нём заметили, что другой корабль сделал то же самое.

— Поднять все паруса! — крикнул Бейбар матросам. — Мы выясним, почему странный корабль пытается уклониться от нас.

«Змей» шёл всё быстрее и быстрее, пока брызги, которые разлетались из-под его форштевня, не начали лететь на палубу.

Странный корабль делал всё возможное, чтобы скрыться, но его преследователь уверенно приближался к нему в течение некоторого времени. Затем ветер совсем утих и «Змей» лениво поплыл по инерции. Море было спокойным, нигде не было видно ни малейшего признака суши.

Стая морских птиц пролетела над головой в свете сгущающихся сумерек, и их скорбные крики заметно усиливали впечатляющее зрелище, делая его ещё более тоскливым и призрачным.

Спустя пять минут темнота начала сгущаться, и вахтенные заняли свои места на палубе. Капитан спустился вниз, чтобы поужинать, но Мустафа всё ещё оставался возле фальшборта, наблюдая, как на небе одна за другой появляются звёзды. Затем над водой он увидел странный серебристый свет, а потом что-то золотисто-красное, похожее на огонь у восточного горизонта. Он становился всё больше и больше, пока массивный золотой шар сферической формы не поднялся над океаном, и Мустафа понял, что взошла полная луна.

Бледный свет падал на его тёмное лицо, когда он стоял там, и наблюдателю на расстоянии он мог бы показаться образом Будды, настолько молчаливым и неподвижным была его фигура.

Затем, почувствовав голод, он покинул своё место и медленно подошёл к люку, находившемуся всего в нескольких шагах от него.

Он спустился по маленькой лесенке и очутился у открытой двери капитанской каюты.

Его освещал свет лампы, и он слышал голоса своих друзей, весело беседовавших на разные темы.

— Что с тобой, Мустафа? — спросил его дядя. — Кажется, ты не голоден этим вечером. Полагаю, ты наблюдал за восходом полной луны?

— Да, — ответил Мустафа. — Для этого я остался на палубе и был так поглощён своими мыслями, что почти не думал о еде. Однако я достаточно проголодался, чтобы отдать должное сытной трапезе.

— Мы только что закончили ужин, — сказал капитан, — но я прикажу коку прислать ещё еды. Ты не откажешься выпить стаканчик-другой хорошего вина, не так ли?

— Разумеется, — сказал Мустафа. — Я не заядлый пьяница, но иногда не прочь немного выпить.

— Какое вино тебе нравится больше всего? Я большой любитель вин, у меня недурной выбор всех сортов, как европейских, так и восточных. Какой сорт ты предпочитаешь?

— Любое белое вино, при условии, что оно не слишком кислое.

— Я могу предложить сладкого вина, если хочешь.

— Нет, не слишком сладкое и не слишком кислое. Больше всего мне нравится белое, на вкус что-то среднее меж тем и тем.

— Очень хорошо. Я предпочитаю красное вино. Какое твоё любимое, Ахмед?

Ахмеда сильно тряхнуло во время бури, и это не пошло на пользу его ране. Однако он мог усесться в своей постели, разговаривать и есть вместе с остальными. Врач сказал, что он сможет встать на ноги менее чем через две недели. Поскольку пули не задели ни одного жизненно важного органа, рана оказалась не настолько серьёзной, как предполагалось вначале.

— Белое вино, очень кислое, — сказал Ахмед в ответ на вопрос Бейбара.

— А тебе что нравится? — спросил капитан у Кассима.

— Красное вино, сладкое, — сказал тот.

— Ты? — обратился он к Харуну.

— Белое вино, очень кислое.

— А тебе? — поинтересовался у Эмира.

— То же самое.

— Что тебе? — спросил он Акмата.

— Я не хочу никакого вина. Я буду пить воду.

— Значит, ты трезвенник? Никогда бы об этом не подумал.

— Не совсем. Иногда я всё-таки пью. Когда мне было двадцать лет, я дал обет никогда не прикасаться к спиртным напиткам более двух раз в году, и сдержал его. В этом году я пил дважды, и больше не смогу пить до первого января 1651 года.

— Какое странное решение. Впрочем, я не удивлён этому, учитывая твой весьма необычный характер. Расскажи, пожалуйста, какие ещё клятвы ты давал?

— С удовольствием. Я поклялся никогда не жениться, если только моя избранница не окажется принцессой.

— Ха-ха-ха! А ещё?

— Да, было несколько. Я прошу вас не смеяться, если расскажу о них.

— Разумеется, не буду, — ответил капитан. — Я хозяин своего смеха. Если бы это было не так, что бы за хозяин из меня получился?

— Я заметил, что у вас на языке крутится множество высказываний. Прежде чем я расскажу о своих обетах, пожалуйста, назови нам свой девиз.

— У меня их много, и я не знаю, какой из них лучше. Прежде чем мы продолжим наш разговор, я прикажу принести вино, которое выбрал для себя и своих друзей. — Тут Бейбар постучал в колокольчик по столу, и в дверях появился африканец.

— Спустись в мой винный погреб и принеси пинту белого вина, не очень кислого и не сладкого, пинту кислого красного, пинту очень кислого белого, пинту сладкого красного, две пинтовые бутылки очень кислого белого вина и кварту минеральной воды с Гималаев. На всех на них есть подписи, так что проблем быть не должно. Сможешь всё это запомнить?

— У вас хорошая память, — заметил Мустафа капитану, пока они ожидали вино.

— Да, у моего отца была такая же, я унаследовал её от него. Что ты хочешь на ужин, Мустафа? — продолжил он.

— Я точно не знаю, чего хочу. Мне нравятся фрукты и мясо.

— Какие фрукты и какое мясо?

— Что угодно, кроме инжира и солонины. Я их не люблю.

— А вот и слуга с вином.

В этот момент вошёл слуга с заказанными напитками на подносе. Он поставил его на стол и стал ждать дальнейших распоряжений.

— Пойди к коку и скажи ему, что я хочу, чтобы он прислал горячего овощного супа и половину отварной бараньей ноги.

Слуга ушёл с новым поручением, и компания обратила своё внимание на вино, которое капитан разлил по маленьким бокалам. Он также передал Мустафе поднос с фруктами, который выбрал то, что хотел, и съел их, запивая вином.

Вскоре слуга вернулся с супом и мясом и поставил их на стол.

Мустафа набрал еды себе на тарелку и, поскольку был очень голоден, отдал должное этому простому блюду.

Когда двадцать минут спустя он закончил с едой, в тарелке осталось совсем немного, и слуга почти не нашёл ничего, что можно было убрать за ним, когда пришёл, чтобы отнести посуду на галерею кока.

Когда со стола было убрано, они посидели ещё несколько минут, допивая вино. Когда с ним было покончено, пришёл слуга и забрал пустые бутылки и поднос.

— Теперь пришло время рассказать нам, какие ещё обеты ты давал, — сказал Бейбар, обращаясь к Акмату.

— Конечно, — ответил тот. — Я поклялся не есть рыбу более десяти раз в год и не разговаривать с буддистским священником, пока не встречусь с ним три раза. Вроде бы, это всё. А теперь, пожалуйста, сообщите нам ваш девиз или девизы. Какой из них вы считаете наилучшим?

— Нет ничего невозможного — этот мне нравится больше всего, хотя я не знаю, действительно ли он самый лучший.

— Ну, а ещё какой? Вы сказали, что их несколько.

— Не сражайся, пока не научишься — ещё один.

— Очень хорошо. Скажите нам ещё один, и я больше не буду спрашивать.

— Конечно, но ты должен сдержать своё обещание. Вот он: — Не умирай, пока не зайдёт солнце.

— Никогда раньше этого не слышал. Я знаю, что змеи не умирают до захода солнца.

— Тогда это может быть применимо как к кораблю под названием «Змей», так и к любой другой разновидности рептилий.

— Объясните, пожалуйста, что это должно означать?

— Неужели ты не понимаешь? Это значит, что человек не должен терять надежду, пока не исчезнут все шансы на успех.

— Очень хорошо. Этот мне нравится больше всего.

— Возможно, он и есть лучший, но первый, который я назвал, мне нравится больше.

В течение двух часов они разговаривали. Мустафа и капитан рассказали о том, что они видели, и показали оба странных послания, которые попали к ним в руки столь необычным образом.

— Не могу себе представить, — сказал капитан, — как этот шторм пронёс нас через Ормузский пролив, не приблизив корабль к суше. Я не знаю точно, где мы находимся, но думаю, что недалеко от аравийского побережья. Компас говорит мне, что мы направляемся на восток, но, поскольку я не видел суши, все мои карты могут оказаться малополезными. Говорят, что в разных морях и океанах вода имеет разный цвет. Воды, в которых мы сейчас находимся, такие же зелёные, как и любая другая солёная вода, которую мне доводилось видеть, поэтому я думаю, что мы находимся в Индийском океане. Если мы увидим землю, я сверюсь со своими таблицами и картами и узнаю наше точное положение.

— Не пора ли нам уходить? — вмешался в разговор Мустафа.

— Да, — ответил капитан, и через пять минут все уже были в постелях. Акмат спал в каюте капитана, Мустафа — в помещении трёх шпионов, а остальные на коврах и кушетках.

Глава XIII

Так или иначе, Мустафа не смог заснуть, поэтому около полуночи он встал, оделся и вышел на палубу. Надеясь, что свежий морской воздух будет способствовать его сну, когда он вернётся на своё ложе, Мустафа прогуливался по палубе и наблюдал за вахтенными.

Луна стояла высоко над головой, её бледно-золотистый свет освещал корабль и море, заметно искажаясь на волнах.

Мустафа взглянул на запад и увидел вдалеке таинственный корабль, который неуклонно следовал за ними вчера и поплыл от них, когда они повернули.

Поднялся лёгкий ветерок, и оба корабля быстро понеслись вперёд. Не было видно ни облачка, вся картина выглядела исключительно безмятежной. Ничего, кроме воды, звёзд и луны над головой, сияющей в безмолвном величии.

Мустафа почувствовал себя странно в такой обстановке и удивился этому. Может быть, дело было в одиночестве, а может быть, в чём-то ещё, неизвестно в чем именно, но он был настолько очарован, что остался на палубе гораздо дольше, чем первоначально намеревался.

Во всяком случае, луна была на час дальше от того положения, в котором он нашёл её, когда вышел на палубу, когда спустился по лестнице и очутился в маленьком коридоре, в который вела дверь шпионской комнаты.

Внутри всё было темно, и первым делом он зажёг небольшую свечу, которую вставил в горлышко перевёрнутой лампы. Эта лампа лежала на полу в том же положении, в котором она находилась после сражения. Никто не потрудился поднять её или убрать.

Затем Мустафа разделся и лёг. Однако он не мог заснуть, и беспокойные мысли не давали ему покоя до рассвета, когда он наконец встал и пошёл в каюту капитана. Солнце ещё не взошло.

Его двоюродные братья и капитан уже поднялись, оделись и говорили о разных вещах.

В кокской галерее, видимо, шли приготовления к завтраку, и после обмена приветствиями с товарищами Мустафа без промедления отправился в эту часть корабля, чтобы поговорить наедине со своим другом, коком Альзимом.

Он обнаружил, что тот готовит мясо, а ещё один человек помогает ему. Этот человек обладал весьма своеобразной внешностью, будучи очень невысоким и несколько полноватым. Лицо его было суровым, казалось, что оно никогда не знало улыбки. Оно было огненно-бронзового оттенка. Волосы мужчины были насыщенно-рыжими, а глаза меняли цвет, выглядя то тёмно-зелёными, то сверкающе-чёрными, в зависимости от освещения. Рыжие волосы очень редко встречаются у жителей Востока, поэтому Мустафа был несколько озадачен. Форма и общий контур лица были восточными и в то же время какими-то иными. Казалось, они менялись вместе с изменением цвета глаз.

— Доброе утро, господин, — сказал кок.

— И вам того же, — сказал Мустафа. — Как ваше здоровье, мой друг?

— Всё отлично. А ваше?

— Точно так же.

— Хорошо. Я хотел бы познакомить вас с моим другом и помощником Пир Ханом, если это не будет не слишком самонадеянным с моей стороны.

— Конечно, нет. Я был бы рад познакомиться с вашим другом, даже если он не принадлежал бы к моему сословию. Я счёл бы несправедливым отказать в разговоре человеку, кем бы он ни был, если только он не мой злейший враг.

— Этот человек, Пир — Мустафа Даг, которому, как ты помнишь, я обязан жизнью. Я рассказывал тебе эту историю вчера вечером, — сказал Альзим.

— Ах! Я помню, — сказал человечек. — Для меня большая честь, господин, что вы соизволили поговорить с таким ничтожным червём в дорожной пыли, как я.

— Не наговаривайте на себя, мой добрый друг. Полагаю, вы турок? — продолжил Мустафа. — Простите за дерзость вопроса, но к какой национальности вы принадлежите?

Человечек гордо выпрямился.

— Я грек, — сказал он.

— Тогда как же вы получили индусское имя Пир Хан?

— Я сам взял это вымышленное имя, господин. На самом деле меня зовут Алексис Понтов. Я человек с большим достатком и положением среди своего народа, но несколько лет назад я покинул свой дом и отправился посмотреть мир. После годичного путешествия я обнаружил, что у меня нет средств и, не желая посылать домой за новыми, я несколько дней назад в Багдаде устроился помощником кока на борту этого корабля. Таково краткое описание моих приключений, господин.

— Что ж, вам определённо не повезло, — заметил Мустафа.

— Вы можете назвать это нелёгкой жизнью, господин, но для меня она восхитительна. Я получаю огромное удовольствие от таких приключений.

— Может быть и так, но у меня бывали и более странные приключения, чем эти. — И здесь Мустафа рассказал историю всех своих приключений, с того момента, как оборванец продал ему чёрный бриллиант за кусок золота, и до текущего дня.

Альзим и Алексис Понтов слушали его с большим вниманием. Такой истории они ещё никогда не слышали в жизни.

— Удивительно! — воскликнул Алексис, когда он закончил. — Не понимаю, как ты мог пережить такие опасности.

— Что ж, теперь мне пора вернуться к друзьям, — сказал Мустафа и, попрощавшись, вышел из комнаты в коридор и закрыл за собой дверь.

В этот момент мимо него пролетел голубь, направляясь неизвестно куда. Он был очень большой, серовато-сизого окраса. Под его правым крылом Мустафа увидел крошечный пакетик, почти такого же размера, как тот, который несла вчерашняя птица. Теперь у него не оставалось сомнений в том, что люди на борту преследовавшего их странного корабля пытались связаться с пленниками.

Как только эта мысль пришла ему в голову, он пустился в погоню за птицей, которая почти скрылась из виду. В конце коридора была открытая дверь, куда влетела птица, а затем последовал за ней и очутился в баковой надстройке корабля.

Помещение было очень длинным и широким, в нём было две двери: одна, через которую вошёл Мустафа, и другая на противоположном конце. Она была открыта.

У каждой стены стоял ряд коек высотой всего в несколько футов над полом. В нескольких футах выше находился ещё один ряд. Эти койки были недостаточно велики, чтобы вместить человека ростом более шести футов. Было очевидно, что при их строительстве старались не тратить места.

На многих из этих коек дремали матросы, но большинство уже проснулись и оделись. Они стояли группами, разговаривая между собой, или сидели на табуретах.

В центре кубрика стоял длинный стол, вокруг которого ровными рядами стояли табуреты. Было видно, что матросы ждали завтрака.

Появление в комнате голубя, а затем Мустафы вызвало немалое изумление среди моряков. Один из них попытался поймать птицу, но неудачно, и она вылетела в открытую дверь.

Матросы узнали Мустафу и пропустили его, когда он прорвался сквозь них и достиг двери, через которую мгновение назад пролетел голубь.

Здесь он оказался на вершине короткой лестницы, ведущей в трюм корабля, где содержались задержанные и корабельные припасы.

Здесь было темно, и он мог ориентироваться лишь по трепету птичьих крыльев. Голубь исчез среди огромных бочек и ящиков, которые он смутно мог различить в слабом свете.

Мустафа в два прыжка спустился по лестнице и в темноте споткнулся о бочку. Он упал вперёд и приземлился на что-то очень твёрдое. Это был небольшой мешок с каменной солью. Придя в себя после этого неудачного падения, он бросился дальше, полный решимости поймать голубя.

В следующее мгновение он снова упал. Виной тому был моток верёвки, в котором он запутался ногой. Как и в первый раз, он упал вперёд и приземлился на бочку с водой, причём первой частью его тела, которая столкнулась с этим грозным объектом, оказалась голова.

На краткий миг он увидел звездочки перед глазами и даже смог сосчитать лучи на одной из них. Их было три.

Несмотря на попытки обуздать свой вспыльчивый характер, он быстро выходил из себя. Он с трудом поднялся на ноги, борясь с угрожающей волной рвущихся ругательств, и помчался дальше.

Однако верёвке, в которой он запутался, не суждено было так скоро потерять свою жертву. Его нога была тщательно затянута в петле, а верёвка упорно висела на ней и отказывалась развязываться.

Большая часть его вытянулась и потащилась за ним. Некоторое время он ни с чем не сталкивался и уже начинал думать, что вырвался из окружения бочек, мешков и ящиков.

Но тут его поджидало неожиданное испытание. Конец тянущей верёвки зацепился за какой-то предмет, и Мустафу резко швырнуло вперёд. Он вытянул руки, чтобы ослабить удар, но там, где они должны были коснуться пола, не оказалось ничего.

Похоже, что он провалился в какое-то отверстие, и следующее мгновение осознал, что висит, подвешенный за левую лодыжку головой вниз в какой-то яме.

В мгновение ока он понял, что в темноте провалился в какой-то люк. Что было под ним, он не знал, чувствовал только, что сильнее всего у него болела лодыжка. Напряжение было настолько велико, что он боялся, что кость сломается. Кроме того, он находился в крайне опасном положении.

Верёвка была не толстой и могла порваться в любой момент. Кроме того она в любой момент могла отцепиться от того предмета, который её удерживал. В любом случае он свалится вниз и сломает себе шею.

Он думал очень быстро и наконец составил план спасения. Если есть люк, то должна быть и лестница, сказал он себе. Во всяком случае, выяснить это не помешает. Первое, что он сделал, это протянул руку как можно дальше. Она ничего не коснулась. Затем он протянул другую руку в противоположном направлении. Его пальцы дотронулись до железной перекладины и сомкнулись на ней. Затем он развернулся и схватил её обеими руками, а затем позвал на помощь.

Он услышал ответный крик и увидел свет. В следующий момент кто-то уже смотрел на него сверху вниз, держа в руке факел.

— Ты продержишься, если мы перережем верёвку? — раздался голос.

— Да, да, — ответил он.

Через несколько секунд его лодыжка внезапно освободилась, а ноги и тело приняли более естественное положение. Шок оказался не таким уж сильным, как он ожидал.

Он поставил травмированную ногу на ступеньку и начал подниматься. В следующий момент он пожалел об этом. Острый спазм пронзил травмированную лодыжку, и он чуть не закричал от мучительной боли.

Нет нужды говорить, что он без промедления перенёс вес тела на вторую ногу. Преодолев несколько ступенек, его вытащили на пол каюты, и тут он увидел причину своего падения. На конце лёгкой верёвки был завязан большой узел. Рядом стоял огромный железный ящик, поднятый над полом примерно на полдюйма, стоящий на железных квадратных подпорках. Одна из них не доставала до пола, и узел на конце веревки застрял под ней.

Это казалось странным совпадением, но Мустафа вскоре получил объяснения. Большой железный ящик был около пяти футов в высоту и шести футов в длину — весьма необычный размер. Ширина его не превышала четырёх футов.

Матрос, спасший Мустафу из опасного положения, помог ему подняться по лестнице. Мустафа не мог пользоваться травмированной лодыжкой, но у него получалось прыгать на одной ноге с помощью моряков.

Они провели его через кубрик, по коридору мимо каюты кока вверх по лестнице в конце, а затем на палубу. Через несколько шагов они оказались у люка, ведущего в каюту капитана. По коридору они прошли по короткому коридору и вошли в помещение, где Бейбар и его товарищи начали завтракать, а им прислуживал мальчик-негр.

— Ничего себе! — изумлённо произнёс капитан. — Что всё это значит?

Мустафа доковылял до стула и сел, а матрос задержался в дверях.

— Ты хромаешь! — сказал Акмат, подойдя к нему.

— Да, — ответил Мустафа и рассказал им, что с ним случилось.

— Да, не повезло тебе, — сказал Бейбар. — У тебя сильное растяжение лодыжки. Ты не сможешь ходить в течение недели.

— Да, этим надо заняться прямо сейчас. Вызови лекаря, мальчик, — произнёс Акмата, обращаясь к прислуживающему за обедом.

Парень поклонился и вышел из комнаты, вскоре вернувшись с нужным человеком. Ему быстро сообщили о случившемся и попросили осмотреть раненую лодыжку. Она сильно распухла, но лекарь сообщил, что это всего лишь сильное растяжение, как и предполагал Акмат. Затем он перевязал его мягкой тканью, смоченной какой-то жидкостью.

— Через неделю или две вы поправитесь, если не попытаетесь встать. Завтра я приду снова и наложу новую повязну, но предупреждаю вас, чтобы вы не снимали её без моего приказания, — сказал он и вышел из каюты.

Затем капитан повернулся к матросам и отпустил их, сказав им несколько слов похвалы за их поведение при освобождении Мустафы.

— Ты, должно быть, голоден, — сказал он, обратившись к последнему.

— Конечно, — ответил турок. Он придвинул стул поближе к столу и молча поел.

Так же поступили и его двоюродные братья. Ахмед ещё не проснулся. Бейбар поел вместе со всеми. Во время трапезы царила тишина почти до самого конца, пока Мустафа не нарушил её, спросив:

— Для чего нужен этот огромный железный ящик, за который зацепилась верёвка?

— В нём я заключил шпиона Керрима. Двое других заперты в таких же ящиках на некотором расстоянии друг от друга. В их дне есть отверстия для доступа воздуха, но нам пришлось их поднять, чтобы он мог проходить внутрь. Тебе повезло, что верёвка зацепилась, иначе ты не смог бы так легко отделаться. Сломанная рука оказалась бы наименьшей травмой, которую ты мог бы получить в результате падения. Открывшийся люк ведёт к самому дну корабля, где находится балласт.

— Куда мог подеваться голубь и откуда он взялся?

— Вероятно, это один из посланников Абдуллы, которого он отправил к шпионам с каким-то сообщением.

В этот момент в комнату вошёл матрос с птицей в руках. Он передал её Мустафе, сказав:

— Вот птица, которую вы преследовали, господин. Я нашёл её среди бочек и ящиков в трюме. Она заблудилась в темноте и не смогла ускользнуть от меня.

— Спасибо, — сказал Мустафа. Он сунул руку в карман, словно что-то ища, и вытащил маленькую серебряную монету. Она лежала там с тех пор, как началась наша история.

Он протянул её мужчине.

Матрос поблагодарил его и вышел из комнаты.

Мустафа поднял голубиное крыло и увидел свиток пергамента. Он был привязан к перьям тонким шнуром. Этот шнурок он перерезал кинжалом, снял пергамент и передал голубя Акмату.

Сам же он развернул пергамент и увидел, что послание было написано задом наперёд, точно так же, как и то, которое несла морская птица. В нормальном виде оно читалось так:

Моему другу Керриму Беку передаю наилучшие пожелания.

Недавно я отправил тебе сообщение с голубем, но, поскольку не получил ответа, думаю, что оно, должно быть, было перехвачено. Как бы то ни было, я расскажу о его основном содержании. Если получится, мы нападём на корабль Бейбара Ятагана через пять дней. Если они заподозрят вас, прыгайте за борт, наши люди спасут вас. Такова была основная часть сообщения. Мы отправили его два дня назад, так что нападение произойдёт через три дня. Нет никаких причин, которые помешали бы нам атаковать в указанный день.

Надеюсь, что ты и твои спутники в добром здравии. По крайней мере, я думаю, что морская прогулка пойдёт мне на пользу. Сейчас я чувствую себя гораздо лучше, чем тогда, когда покидал Багдад. Пушки на нашем корабле исправны и в полной готовности, матросы рвутся в бой, словом, всё готово к предстоящему бою.

Твой друг,

Абдулла Хусейн

— Значит, они собираются напасть на нас, не так ли? Абдулла Хусейн больше не мой хозяин! Под флагом Турции на мачте развевается его торговый флаг. Я немедленно прикажу его сорвать.

Он вызвал матроса и отдал приказ. Мужчина выбежал на палубу и потянул верёвку. Оскорбляющий его чувства флаг опустился. Он был изготовлен из белого шёлка и имел форму вымпела.

Матрос принёс его капитану, который поблагодарил его и отпустил из каюты.

— Принесите мне перо и чернила, — сказал Бейбар. Харун вручил ему необходимые предметы. Капитан писал на белом шёлке несколько минут, хотя тот был сильно потрёпан непогодой. Затем он прочитал то, что написал своим друзьям. Послание было на турецком языке и гласило следующее:

Тебе, Абдулла Хусейн, я шлю приветствие ненависти.

Я перехватил и прочитал твоё послание трём шпионам. Мой друг Мустафа Даг перевёл его нам. Насчёт шпионов я ничего не скажу. Если хочешь, ты можешь напасть на нас через пять дней, как обещал, но я не буду сражаться с тобой под твоим собственным знаменем. Я посылаю тебе его фрагмент с написанным на нём этим посланием, возвращая его с твоим голубем. Я больше не твой слуга. Я считаю, что этот корабль принадлежит мне больше, чем тебе.

Твой враг,

Бейбар Ятаган

— Это ему не понравится, — сказал Мустафа.

— Разумеется, он не обрадуется, — ответил капитан.

— Что он будет делать? — спросил Кассим.

— Не поторопится ли он с атакой? — задал вопрос Харун.

— Поверит ли он тому, что вы написали? — поинтересовался Акмат.

— Я не представляю, что он будет делать, — сказал капитан в ответ на первый вопрос. — Не знаю, поспешит ли он с атакой или нет, но думаю, что, скорее всего, так и сделает. Он поверит моим словам, или я сильно ошибаюсь.

— Что вы будете делать в случае попытки нападения?

— Попробуем сбежать. Мы можем устроить его кораблю долгую погоню, прежде чем он нас настигнет, — сказал Бейбар.

— Надеюсь, что к тому времени, когда это произойдёт, моя нога будет в порядке, — произнёс Мустафа.

— Если я не сильно ошибаюсь, твоя лодыжка к тому времени полностью выздоровеет. По крайней мере, я не меньше тебя надеюсь, что так и будет.

С этими словами капитан свернул кусок вымпела с посланием и привязал его под крылом голубя. Затем он вынес голубя на палубу и выпустил её.

Как только птица оказалась на свободе, она полетела в направлении корабля Абдуллы, который всё ещё находился ещё в трёх милях от него. Капитан наблюдал за ней, пока птица не исчезла, а затем снова присоединился к своим товарищам.

— Голубь вернулся к своему хозяину, — сказал он. — Я поражаюсь тому количеству существ, которых он нанимает для выполнения своей работы и выполнения своих поручений. Всего у него в Багдаде работает около сотни слуг, и он владеет по меньшей мере дюжиной кораблей. Говорят, что его богатство безгранично. Не представляю, почему ему взбрело в голову украсть у тебя пару бриллиантов, но у него наверняка есть какая-то причина, добрая или злая. Также очевидно, что он боится вас и желает от вас избавиться. Он отдал вас мне в рабство с приказом сбросить за борт где-нибудь в китайских морях, но я этого делать не буду. Я не говорил ему об этом, но взял вас с собой, будто бы с намерением высадить вас где-нибудь на берегу. Так или иначе, ночью Абдулла передумал и отправился за нами на борту другого своего корабля. Перед самым штормом он повернул назад в Персидском заливе. Он подавал какой-то сигнал шпионам, которых мы судим за шантаж и принадлежность к Почитателям Пламени. Во время бури ему удалось выследить нас, и теперь он следует за нами. Вероятно, он нападёт завтра. Вот такие дела.

Тут капитан замолчал, потому что в комнату вошёл матрос и попросил разрешения говорить.

— Ну, что такое? — спросил Бейбар.

Матрос ответил очень взволнованным тоном:

— Господин, странный корабль поднимает все паруса, чтобы догнать нас. Следует ли нам его ждать?

Глава XIV

— Поставьте все паруса, чтобы сбежать от него! — сказал Бейбар в волнении. — Не дайте им нас догнать! Я пойду с тобой и скажу людям, что делать.

— Да, господин, — сказал матрос и бросился на палубу в сопровождении взволнованного капитана.

Акмат, которому не терпелось узнать, что происходит, без промедления последовал за ним.

Он застал Бейбара в тот момент, когда он отдавал приказ поднять все паруса. Дул лёгкий ветерок. Не более чем в двух милях к западу находился странный корабль, на котором, как небезосновательно полагали капитан и его друзья, находился Абдулла Хусейн.

Этот корабль, судя по всему, изо всех сил старался нагнать их. Все паруса, которые на нём могли быть подняты, были наполнены ветром, и он летел с огромной скоростью.

Через несколько минут все свободные паруса на «Змее» были подняты, и он тоже стремительно понёсся вперёд.

В течение получаса казалось, что он сможет ускользнуть, но преследующий корабль быстро набирал скорость, и беглецы вскоре увидели, что если ветер не усилится, то они догонят их в течение часа.

К сожалению, неуслужливый ветер ничего подобного не сделал. Напротив, он превратился в слабое дуновение, достойное названия ветерка, и это значительно замедлило скорость «Змея».

Однако, естественным образом, это изменение оказало точно то же действие и на корабль преследователей. В данном случае оказалась применима «Нет худа без добра. Каким бы незначительным ни было это добро, оно дало команде убегающего корабля время подготовиться к, казалось бы, неизбежному сражению.

Бейбар с помощью Акмата помогал матросам доставлять на палубу боеприпасы и решать другие вопросы. Из трюма вынесли и сложили в штабеля мушкеты, рядом с ними уложили, мешочки с порохом, пули и картечь, чтобы всё было под рукой.

К тому времени, когда всё было готово, странный корабль находился в полумиле от «Змея».

Было очевидно, что на его борту тоже шла подготовка к сражению — все его пушки изготовили к стрельбе, а люди на палубе были вооружены.

Акмат спустился вниз и сообщил своим братьям и Мустафе о случившемся. Мустафа вытащил скимитар и увидел, что он готов к действию. Даже если бы он не сможет ходить, то всё равно мог бы нанести несколько ударов клинком, если бы дело дошло до худшего.

Он также осмотрел свои пистолеты и зарядил оба усиленными зарядами. Затем он спокойно сел и принялся наблюдать, как его двоюродные братья занимаются подобным делом.

К тому времени, когда все они закончили снаряжать своё оружие, до их слуха донёсся рёв пушки, за которым последовал залп ружей. Бой начался.

Акмат и все остальные, кроме Мустафы и Ахмеда, вышли на палубу. Мустафа полусидел-полустоял с пистолетом в каждой руке, когда его оставили. Ахмеду дали пистолет, и он сидел на кровати, не отрывая взгляда от открытой двери каюты.

Акмат и его братья обнаружили, что корабль Абдуллы находилось всего в ста ярдах от них. Выстрел из пушки был сделан его командой, но ответом со стороны «Змея» стал мушкетный залп.

Как раз в это время поднялся сильный ветер, и оба корабля вновь двигались с хорошей скоростью, но расстояние между ними постепенно сокращалось.

После выстрелов наступило молчание, которое странный корабль прервал двойным мушкетным залпом.

Несколько пуль попали в «Змея», но остальные упали в воду менее чем в тридцати футах от него.

— Эти мушкеты был слабо заряжены, — заметил Бейбар. — В следующий раз пули нанесут урон.

Ответного выстрела со «Змея» не последовало, и странный корабль продолжил двигаться вперёд, пока не оказался в пятидесяти ярдах от своего противника.

Тогда Бейбар отдал приказ стрелять, и тишину нарушил одновременный рёв семи пушек. Пять или шесть снарядов попали в цель, и фальшборт корабля Абдуллы оказался сильно разбит. Часть такелажа также была разрушена.

Бейбар прошёл на корму. Здесь он приказал разместить доски для защиты. Затем он отдал приказ канониру, а потом рулевому. «Змей» внезапно развернулся, и его корма оказалась направлена прямо на центр странного корабля.

— Сейчас самое время! — произнёс капитан наводчику. — Быстро! Целься в её грот-мачту. Теперь стреляй! — взревел он.

Мгновенно раздался ответный рёв пушки, и в следующее мгновение грот-мачта неприятельского корабля закачалась на ветру, а затем упала, унося с собой всё — снасти, матросов, фальшборты и многое другое.

Обломки повисли на борту корабля и сильно замедляли его движение, к тому же один его борт опустился к воде, в то время как другой поднялся высоко в воздух.

Бейбар и его друзья видели, как дюжина матросов, вооружённых топорами, бросилась вперёд, чтобы разгрести и убрать обломки, но он не стал дожидаться дальнейших результатов, а сразу же отдал приказ матросам развернуть корабль и как можно быстрее уйти с места стычки.

Курс был взят на северо-восток, поскольку капитан считал, что это самый быстрый путь к суше. Затем Акмат спустился вниз и сообщил Мустафе, что опасности нет. Он помог ему подняться на палубу и показал, что случилось с кораблём преследователей.

— Пройдёт много часов, прежде чем они смогут следовать за нами в том состоянии, в котором сейчас находится их корабль, а к тому времени капитан надеется достичь земли, — сказал он.

— Я горячо надеюсь, что так и будет, — сказал Мустафа. — По крайней мере, хотелось бы верить, что они не поймают нас до тех пор, пока моя лодыжка не выздоровеет.

К этому времени они были примерно в миле от странного корабля. Вскоре они отдалились от него ещё на одну милю, а к полудню потрёпанный противник и вовсе скрылся из виду.

Теперь все сидели за ужином и обсуждали события утреннего дня. Мустафа ел кусок хлеба, а капитан пил вино.

Внезапно они почувствовали сильный толчок, как будто какое-то тяжёлое тело столкнулось с кораблём. На мгновение каюта словно встала вверх ногами, и когда вся компания частично оправилась от удивления и люди уже собиралась спросить друг у друга: «В чём дело?», в помещение ворвался испуганный матрос с сообщением, что образовалась огромная дыра. Дно корабля было пробито, и он быстро наполнялся водой.

— Что же делать? — вскричал Бейбар, в отчаянии заламывая руки.

— Встретить смерть, как мужчины, — ответил Мустафа, казалось бы, оставаясь совершенно невозмутимым.

— Да, это всё, что мы можем сделать, — сказал капитан. — Нам стоит подняться на палубу и посмотреть, каковы шансы на спасение. Если появятся какие-либо признаки земли, мы спустим шлюпки и будем надеяться на удачу, чтобы благополучно добраться до берега.

Мустафа в волнении забыл о своей вывихнутой лодыжке и бросился за ними. Ахмед вскочил с кровати и последовал за ним, влекомый фальшивой силой воодушевления.

Бейбар первым поднялся на палубу и бросился к фальшборту, крича остальным, что видит землю. За ним последовал Акмат и остальные. Первое, что бросилось им в глаза, была палуба корабля, затем море и небо, а вслед за этим что-то тёмное на северо-восточном горизонте. Капитан также заметил, что фальшборты находятся недалеко от воды и лучше не терять времени.

На борту было четыре лодки, и трёх из них оказалось достаточно, чтобы вместить всю команду, состоявшую из сорока человек, а оставшейся лодки было вполне достаточно, чтобы вместить капитана и его компании. Каждый матрос взял с собой по приказу капитана буханку хлеба и большой бочонок с водой, а в каждую шлюпку, включая капитанскую, был помещён большой ящик солёной говядины. У каждого из них был заряженный мушкет, два пистолета, скимитар, кинжал, большой запас боеприпасов, а у половины экипажа были топоры. В капитанской шлюпке помимо солидного запаса продовольствия имелся дополнительный запас боеприпасов, а также сундук с инструментами и другими необходимыми предметами.

— Теперь гребите к земле, — приказал капитан. — До неё не больше пятнадцати миль. К ночи мы должны быть в безопасности.

Спустя непродолжительное время лодки отвалили от борта «Змея» и поплыли к далёкой земле на горизонте.

В четверти мили от корабля они оглянулись и как раз успели бросить на него последний взгляд, когда он погружался под воду. Его корма исчезла последней.

— Мы никогда больше не увидим трёх шпионов в этом мире, — заметил капитан, когда увидел, что корабль затонул.

— Да, не в этом мире, — сказал Мустафа.

— И в последующем тоже, — добавил его дядя.

— Конечно, это ужасно, — сказал капитан, — но я думаю, что если бы мы взяли их с собой, они попытались бы предать нас в руки наших врагов.

— И, вероятно, им бы это удалось, — ответил Мустафа.

— Но ценой своей жизни, — парировал Бейбар.

— Тогда хорошо, что они сейчас мертвы. Если бы мы забрали их, они бы нас предали. Они встретили смерть всего на несколько дней раньше, возможно, всего на несколько часов. Они приняли гораздо более милосердную смерть, чем та, на которую обрёк бы их закон, если бы на нас не обрушился шторм в Персидском заливе.

— Совершенно верно, Мустафа, из тебя получился бы хороший философ, — присоединился к разговору Эмир.

— Нечасто ты делаешь мне комплименты, Эмир, — ответил Мустафа, — и я не могу сказать, что из тебя получится хороший профессиональный подхалим. Твоя лесть настолько прямолинейна и откровенна, что её жертва сразу понимает, чего ты пытаешься добиться.

— Однако от этого она не становится менее честной и искренней, — возразил Эмир, чувствуя себя немного задетым этой выходкой, хоть и не показывал этого, будучи слишком хорошо воспитанным.

— Я не говорил, что это не так, верно? — сказал Мустафа.

— Нет, но я решил, что ты это подразумевал, — ответил его кузен. — Моё воображение заставляет меня верить в то, что не было сказано напрямую.

— Естественно. Это показывает, насколько у индусов вообще сильное воображение. Это признак того, что у индусов сильное воображение. Люди говорили о таком, но я никогда раньше не сталкивался с этим.

— Значит, ты у нас заделался профессиональным льстецом, не так ли? — сказал Эмир, видя плохо замаскированный комплимент.

— Да, это неплохо оплачивается, — нахально сказал Мустафа.

— Кто тебе это сказал?

— Ты.

— Когда?

— Около минуты назад.

— Я не знал об этом.

— Ты тогда об этом не думал.

— Объясни-ка мне эту загадку, которую ты только что загадал.

— Почему я должен это делать?

— Потому что я не могу её разгадать.

— По крайней мере, ты можешь попробовать.

— Я не могу придумать никакого решения.

— Воспользуйся воображением.

— Почему?

— Потому что это хорошая штука в таких чрезвычайных ситуациях.

— Полагаю, мне стоит это сделать.

— Конечно. Поторопись.

— Ну, дай мне время.

— Столь яркое воображение, подобное твоему, не должно требовать много времени для решения такой простой задачи.

— Боюсь, я не совсем тебя понимаю.

— Глупый! Полагаю, мне всё-таки придётся объяснить свою загадку, — с отвращением сказал Мустафа.

— Да. Лучше тебе это сделать.

— Я имею в виду, что при желании ты мог бы очень быстро что-то придумать.

— Так вот что ты пытался мне объяснить.

— Конечно. Ты должен был увидеть это сразу.

— Я и увидел, но подумал, что настоящий смысл может быть глубже.

— Тогда я должен извиниться за то, что назвал тебя глупым.

— Я принимаю твои извинения.

— Тогда все же реши ту головоломку, которую я тебе задал.

— Я не могу. Это невозможно.

— Тогда воспользуйся своим воображением.

— Очень хорошо. Я полагаю, ты имел в виду, что вознаграждение за лесть, которое ты надеешься получить — это развлечение, которое ты мог бы получить, льстя людям.

— Конечно. Именно это я и имел в виду.

— Очень хорошо. Тогда давай оставим эту тему. Она несколько утомительна.

Вышеизложенное представляет собой краткий образец диалога, который вели Мустафа и Акмат, когда их везли на берег.

Эмир, капитан, Харун и Кассим гребли, в то время как Мустафа и Ахмед отдыхали.

— Позволь мне на некоторое время занять твоё место, — сказал Мустафа Эмиру, когда они находились в нескольких милях от места, где затонул корабль.

— Очень хорошо, — сказал Эмир со вздохом облегчения, передавая вёсла Мустафе. Непривычное упражнение сильно истощило его силы. Он был сильным человеком, но впервые за последние пятнадцать лет занимался греблей.

Мустафа же, напротив, привык к этим упражнениям, поскольку он много раз ходил на вёслах по реке Тигр.

Вскоре он с лёгкостью присоединился к ритму гребли других матросов. Эмир с изумлением наблюдал за ним.

— Я не знал, что ты так хорошо умеешь грести, — заметил он.

— Ну, для меня в этом нет ничего необычного, — ответил Мустафа. — Я часто занимался греблей просто ради удовольствия. Мне повезло, что я к этому привык.

— Когда я был мальчиком, я ходил на вёслах по рекам моей родины, но с тех пор не занимался этим, — сказал Эмир со вздохом.

— Я бы посоветовал тебе как можно скорее заняться этим, — сказал Мустафа. — Это одно из лучших упражнений, которые я знаю.

— Тогда я так и сделаю. Позволь мне снова сесть за вёсла, когда мы пройдём ещё несколько миль.

— Обязательно. Но не беспокойся об этом, пока не придёт время.

Солнце почти скрылось из виду, когда они подошли к земле, которую видели с корабля, оказавшись на расстоянии ста ярдов от берега. Это был небольшой остров, очень густо покрытый большими деревьями, густыми зарослями и кустарниками, с холмами, поднимавшимися по всему берегу.

— Теперь мы в безопасности, — сказал капитан, и через несколько минут они сошли на берег, впервые за много дней оказавшись на суше.

— Отведите лодки в эту маленькую бухту, — приказал Бейбар матросам. — Спрячьте их за кустами, заберите провизию и другие вещи и следуйте за мной.

В течение пяти минут всё это было сделано, и матросы, нагруженные всякой всячиной, последовали за Бейбаром вверх по склону холма, двигаясь меж гигантских деревьев и кустов.

Пятнадцать минут ходьбы привели их на вершину холма. Отсюда открывался прекрасный вид на остров, и они сумели определить его размеры.

В центре острова возвышался огромный холм, полностью окружённый узкой долиной. Тот склон холма, на котором они сейчас стояли, круто спускался в небольшую долину, ширина которой внизу составляла не более четверти мили.

В полумиле от них виднелась вершина огромного холма, который был выше того, на котором сейчас стояли наши герои. Его крутые склоны были покрыты огромными деревьями и кустарниками, несколько ручьёв с шумом стекали по ним вниз и текли по долине, а затем впадали в море, проходя сквозь разрывы в цепи холмов.

Эти холмы окружали весь центр острова в правильном порядке с одинаковыми ложбинами или долинами между ними. При взгляде с определённой точки зрения, весь остров напоминал королевскую корону с огромной массой золота в центре, возвышающейся над окружающими её вершинами.

На самой вершине этого большого холма было открытое пространство, где возвышались массивные руины замка. Это добавляло сцене одиночества и впечатляемости.

— Ну что ж, этот старый замок станет нашей целью сегодня вечером, — сказал Бейбар. — Утром мы отправимся на другую сторону острова и посмотрим, не видно ли оттуда землю. Если она есть, мы доплывём до неё, а если нет, то нам придётся остаться здесь, пока не появится какое-нибудь судно.

Затем, без лишних слов, вся компания направилась к замку. Спускаясь по крутому склону, люди шли, придерживаясь за кусты и корни, чтобы не покатиться вниз. Затем они пересекли узкую долину и перешли вброд два ручья, с немалым трудом передвигаясь по болотистым местам.

Мустафе шёл без особого труда, так как капитан и Эмир помогали ему, поддерживая с обеих сторон.

Но как только они пересекли долину, начались настоящие проблемы. Крутой холм оказался гораздо круче того, по которому они только что спустились, и был покрыт очень скользкими камнями и травой на безлесных местах.

Уже стемнело, и стволы деревьев были плохо различимы. Несколько моряков успели наткнуться на них, выдав поток ругани, заслужив упрёки Бейбара.

Внезапно Эмир налетел на камень и упал. Он схватил Мустафу за руку, но падение оказалось настолько внезапным, что у него не было времени отпустить его, поэтому Мустафа тоже потерял равновесие и упал. Бейбар схватил Мустафу за другую руку и попытался удержать его от падения. При этом он поскользнулся на маленьком камне, который оказался очень расшатанным. От неожиданности он упал на Мустафу, завершив этот номер.

Когда подошедший матрос помог им встать на ноги, лодыжка Мустафы оказалась в худшем состоянии, чем до того, а у Эмира сильно болели голени. Бейбар не пострадал, но этот инцидент несколько разозлил его и испортил настроение. Поэтому на оставшемся участке пути он был немногословен. Когда они достигли разрушенного замка, всё тяжело дышали, и группа остановилась, чтобы перевести дух, перед тем как зайти внутрь.

После этого Бейбар отдал приказ входить, и они прошли через разрушенные ворота во двор, заросший мелким кустарником и травой.

В конце двора виднелась большая дверь замка, широко открытая, как и на протяжении многих столетий. Они прошли через неё и оказались в разрушенном зале, огромном и тёмном. Здесь носились летучие мыши и вампиры, крик какого-то мелкого животного эхом разносился по огромному коридору, громко звуча в почти нетронутой тишине.

Но вскоре к нему присоединился голос Бейбара, матросов и остальных членов группы. Затем снова наступила тишина, когда они перестали говорить. Вампиры, напуганные и изумлённые голосами, которые никогда не раздавались здесь в течение многих лет, перестали летать, и их сверкающие глаза сияли во тьме, как мерцающие звёзды, в то время как их хозяева, устроившиеся на а карнизах, в трещинах, выступающих камнях и углах, с удивлением и тревогой смотрели на незваных гостей.

Затем тишину нарушили шаги пришельцев, которые звучали в темноте, словно поступь целой армии. Вскоре они достигли дверного проёма, и капитан вынул из-за пазухи свечу и зажёг её с помощью пороха, кремня и стального кресала.

Крошечный свет высветил перед ними огромную комнату с гигантским камином в конце. Вокруг стояли грубые каменные скамейки, а в центре комнаты находился большой стол красного дерева, на котором не было ни единого следа гниения. Он был почти таким же, как и много столетий назад, когда владельцы замка покинули его, разве что покрылся пылью.

Два или три маленьких окна в боковой части комнаты пропускали в неё сумеречный свет и, благодаря ему, а также свече, незваным гостям было хорошо видна остановка помещения, хотя тени в углах оставались нетронутыми.

Вокруг стола стояли большие скамейки из того же материала, без спинок.

— Кто-нибудь из вас, — обратился Бейбар к матросам, — сходите и принесите дров, чтобы развести огонь. Холодный и затхлый вид комнаты совсем не радует. Поторопитесь, потому что чем скорее вы это сделаете, тем быстрее получите твой ужин.

Глава XV

Дюжина вооружённых топорами матросов отправилась выполнять приказ. Они вышли из комнаты и вернулись через десять минут, нагруженные хворостом и поленьями.

В очаге развели огонь, и не прошло и часа, как ужин был приготовлен и съеден. Большинство матросов улеглись спать на каменном полу, но капитан и его друзья не стали уходить так скоро. Напротив, они сидели до полуночи, рассказывая о своих приключениях и наблюдая за угасающими углями костра и отбрасываемыми ими мерцающими тенями на стене. Они слышали громкий храп матросов и видели их смутные фигуры, лежащие на полу в полутьме.

— Теперь, — сказал Бейбар, — мы обследуем этот древний замок и узнаем наше точное местоположение.

— Я слишком устал, чтобы сопровождать вас, — сказал Ахмед.

— Тогда я останусь с тобой, — сказал Мустафа. — Я сам устал, и моя лодыжка болит. Я усну до того, как вы вернётесь, а исследованиями займусь утром, когда не буду так утомлён.

— Что ж, хорошо, — сказал Бейбар. — Мы с вашими кузенами сейчас отправимся на разведку, если конечно они пойдут со мной.

— Можете быть уверены, что мы не упустим такую возможность, мой дорогой друг, — сказал Акмат. — Я бы ни за что не отказался пойти с тобой.

— Я полностью согласен с тобой, брат мой, — произнёс Эмир.

— Я тоже, — добавил Харун.

— И я, — сказал Кассим.

— Тогда наша группа готова, за исключением Мустафы и Ахмеда, — ответил капитан.

При этом он достал несколько небольших свечей и, оставив одну себе, раздал остальным братьям, чтобы хватило на всех.

— Пока не зажигайте их, — сказал капитан и в сопровождении своих товарищей пробрался между спящими членами команды. Наконец они достигли противоположной стороны комнаты от двери в зал, через которую вошли.

Здесь была маленькая дверь, через которую они прошли и оказались в кромешной темноте. Бейбар зажёг свою свечу, и остальные последовали его примеру.

Свет явил им небольшую комнату с диванами и драпировками, расшитыми красивыми узорами, скрывавшими наготу и неровность стен, а диваны красного дерева, покрытые красивой шёлковой материей, стояли под ними, у самых стен комнаты. Шёлковые драпировки заплесневели, состарились и истлели, но всё ещё хранили память о своём древнем великолепии.

Пол был устлан прекрасно сделанными персидскими шерстяными коврами, но и они, так же как драпировки и подушки диванов, поддались разрушительному воздействию времени. Они были разорваны во многих местах, покрыты пылью и грязью и почти сгнили. Помёт птиц и остатки ласточкиных гнёзд покрыли их сором, никак не улучшив их красоту.

— Да быть такого не может, чтобы с тех пор, как тут кто-то был, прошло целых пятьдесят лет, — сказал Бейбар. — Когда я увидел, как выглядит замок снаружи, зал и комнату, в которой сейчас спят моряки, то подумал, что, должно быть, прошли сотни лет с тех пор, когда здесь в последний раз жили люди. Но теперь я понимаю свою ошибку. Эти ковры сделаны не слишком давно, я помню, что видел подобные экземпляры, когда был мальчиком. Один путешественник, продававший персидские ковры, пришёл к нам домой и показал нам весь свой товар. У него было несколько больших ковров с таким же рисунком, как и у этих, которые, по его словам, были сотканы в 1600 году. Драпировки и подушки тоже примерно того же времени. Так что, как видите, этот замок не мог пустовать так долго, как мы предполагали сначала.

— Вы, должно быть, правы, — сказал Эмир. — Я не очень разбираюсь в ковровых науках, но поверю твоему слову. Не лучше ли нам уйти? Сейчас уже за полночь.

— Да, пойдём дальше, — сказал Бейбар и, двигаясь первым, вошёл в другую комнату, обставленную так же. В конце была лестница, и они поднялись по ней. Наверху они оказались перед закрытой дверью тёмного красного дерева.

— Эта дверь прекрасно сохранилась, — заметил Бейбар.

— Да, но дело не в этом, — ответил Кассим. — Главная проблема заключается в том, чтобы открыть эту дверь, если она заперта.

С этими словами он энергично толкнул её. Дверь не поддалась, и Кассим отступил назад.

— Постояльцы, очевидно, заперли её, когда покидали помещение. Должно быть, они очень спешили.

— Мы все должны навалиться на неё плечами и мощно толкнуть, — сказал Бейбар.

Все в группе сделали, как он сказал, и капитан отдал команду к действию. Одновременно пять сильных тел, включая капитана, сильно толкнули дверь, и она затрещала.

— Ещё раз, — сказал капитан. Они толкнули ещё, и дверь поддалась на несколько дюймов.

— Повторить, — приказал Бейбар, и на этот раз дверь внезапно рухнула, при этом все пятеро свалились на неё. Свечи, поставленные на самой высокой ступеньке лестницы, затрепетали от лёгкого ветерка, вызванного этой сумятицей. Треск падающей двери разбудил спящих матросов, которые ввалились в комнату едва ли не раньше, чем Бейбар и его спутники успели подняться на ноги.

— Вам лучше пойти спать, — сказал капитан. — У нас всё в порядке, но вы совершенно правильно сделали, придя посмотреть, что происходит.

Матросы мгновенно исчезли, переговариваясь между собой, а капитан вновь вошёл в комнату, в которую они так грубо и неожиданно ворвались.

Помещение было похоже на то, что располагалось внизу, за исключением окон. Проникающий через них лунный свет освещал обстановку комнаты. Вдали виднелось море, мерцающее в сиянии спутника нашей планеты.

К берегу приближался корабль. Разумеется, корабль — не слишком необычная вещь. Но этот был необычен, потому что его грот-мачта была сломана у самой палубы и Бейбар с друзьями узнали в нём корабль Абдуллы Хусейна.

Акмат замер от удивления и страха.

— Они собираются высадиться на этом острове, — воскликнул он. — Наверняка они найдут наши лодки и поймут, что здесь есть люди. Они придут в этот старый замок и найдут нас здесь. Только Аллах сможет тогда нам помочь.

Вскоре стало очевидно, что пассажиры корабля собираются приземлиться. Незадолго до того как он подошёл к прибрежным холмам, где его не было видно, на воду спустили лодку, наполненную людьми. Затем корабль бросил якорь, и лодка пошла дальше одна.

— В ней по меньшей мере пятнадцать человек, — сказал Бейбар. — Если они придут сюда, мы возьмём их в плен и будем держать в заложниках. Надеюсь, что среди них окажется наш дорогой друг Абдулла. Я бы хотел заполучить в свои руки этого негодяя.

— Можете быть уверены, что я испытываю те же чувства, — сказал Акмат. — Мы спустимся и сообщим морякам о том, что должно произойти, подготовив их к возможному бою.

Бейбар пошёл вперёд и, взяв с собой свечи, они спустились по лестнице и вошли в большую комнату.

Ни один матрос ещё не сомкнул глаз, и вид взволнованного лица капитана подсказал им, что должно произойти что-то важное.

— Ну, что случилось? — сказал Мустафа, когда они подошли к нему. Ахмед погрузился в глубокий сон. — Я услышал, как грохнула дверь, которую вы сломали, — продолжал он, — и хотел было подойти посмотреть, в чём дело, но промедлил, и матросы опередили меня. Они вернулись прежде, чем я дошёл до двери, и рассказали мне о том, что произошло. Я вернулся на своё место, и когда Ахмед услышал мою историю, он уснул.

Акмат кратко рассказал о случившемся. Мустафа выслушал его до конца с явным удивлением.

— Ну что ж, если будет драка, я не позволю своей лодыжке беспокоить меня, — бодро сказал он.

— Не сомневаюсь в этом, Мустафа, — сказал Кассим, — но это нам не поможет, если они прибудут в большом количестве. Думаю, что нам лучше быстро сбегать к лодкам, перетащить их через остров и отправиться в путь к материку. Однако это рискованная затея и, возможно, нам лучше не пытаться её осуществить. Здесь мы сможем продержаться, по крайней мере, неделю. Впрочем, есть шанс, что лодки не найдут. В противном случае я думаю, что мы можем считать себя в безопасности, если только у них нет цели зачем-то прийти сюда.

— Что ж, я скажу матросам, чего ожидать, — сказал капитан. Он так и сделал. Матросы вооружились и приготовились к бою.

Во время этой суматохи Альзим подошёл к Мустафе.

— У меня странное предчувствие чего-то плохого, — сказал он. — Я думаю, что это будет моя последняя ночь на земле. На протяжении всей моей жизни у меня случались предчувствия доброго и дурного, но никогда такого сильного, как это. Можешь считать меня глупым или суеверным, но я скажу тебе, что все эти предчувствия сбылись. Думаю, что тебе, друг мой, лучше быть начеку.

Затем он выскользнул из комнаты и исчез.

Мустафа был поражён таким странным предупреждением, прокручивая его в уме снова и снова. Он не позволил себе испугаться, но был как-то странно возбуждён и взволнован. Он ничего не сказал своим товарищам о том, что сообщил ему Альзим, лишь стоял, прислонившись к столу, положив одну руку на рукоять скимитара, а в другой сжимая заряженный пистолет.

Прошёл час беспокойства, час, который показался целой вечностью Бейбару и его друзьям. Внезапно матрос с негромким шумом поскользнулся на камне, и Мустафа обернулся, чтобы посмотреть, в чём дело. В этот момент он смотрел на дверь, ведущую в зал, но когда повернулся, то оказался лицом к двери на другом его конце.

Огонь в камине разгорелся, в него подбросили ещё дров, и весёлое пламя осветило дверной проём, на который смотрел Мустафа, застывший на месте от изумления и ужаса, ибо там стоял Абдулла Хусейн с дьявольской улыбкой на лице. Его тело закрывал нагрудник, а на голове был металлический шлем с медным орлом наверху. Однако его лицо не было защищено ничем, как и ноги. На боку у него висели богато украшенные драгоценностями ножны, но они были пусты, так как в правой руке он держал острый изогнутый скимитар, который недавно находился в них. В левой руке он держал взведённый пистолет, а на лице играла уже упомянутая дьявольская улыбка.

Он непринуждённо прислонился к стене и, казалось, с некоторым удивлением рассматривал вооружённых людей в комнате. Судя по всему, он был один.

Внезапно его взгляд, блуждавший по комнате, упал на лицо Мустафы, и дьявольская улыбка стала ещё шире.

В этот момент его увидел Акмат и сообщил об этом остальным. Очень быстро все матросы в комнате узнали об этом, но Абдулла всё ещё стоял там, не шелохнувшись ни на дюйм, хотя глаза его всё ещё блуждали по сторонам.

Зловещая тишина опустилась на комнату, точно погребальная пелена, и люди в ней едва дышали. Единственным звуком было потрескивание огня, и оно раздавалось отчётливее, чем когда-либо.

Внезапно тишину нарушил голос Мустафы. Он поднял скимитар высоко в воздух, а затем медленно опустил его, пока остриё не указало на Абдуллу.

— Схватите этого человека, — сказал он тихо и без дрожи в голосе. С гневным рёвом толпа матросов бросилась к Абдулле. Раздался резкий выстрел из пистолета. Альзим высоко подпрыгнул, выпал из толпы и свалился замертво к ногам Мустафы. Его предчувствие сбылось!

Затем послышался рёв множества голосов и топот бегущих ног, который по громкости заметно перекрыл возню в дверном проёме.

Матросов разметало как мякину по ветру, и в комнату ворвалась сотня фигур, закованных в латы. Огромные скимитары в их руках рубили команду направо и налево. Алексис Понтов, грек, вырвался из сумятицы и подбежал к Мустафе.

Прежде чем он успел произнести хоть слово, раздался выстрел, и Алексис повалился на пол рядом с Альзимом. Он был мёртв.

Затем перед изумлёнными глазами Мустафы к нему подошли три фигуры, которые он узнал.

— Неужели мёртвые ожили? — спросил он, узнав Морабека, Керрима и Мисабика.

У него едва хватило сил поднять пистолет и выстрелить почти в лицо Керриму. Тот упал на тела двух поваров и замер. Мисабик и Морабек на мгновение заколебались, а затем бросились на него с обнажёнными мечами.

Меч Мустафы расколол голову Мисабика, и тот упал на тело своего брата. Прежде чем Мустафа успел освободить оружие, Морабек набросился на него с поднятым скимитаром. Мустафа упал на колени под силой натиска и из-за того, что лодыжка подвела его. Он решил, что настал его последний миг, когда в суматохе поблизости раздался пистолетный выстрел, и оружие Морабека выскользнуло из его бессильной руки. Мустафа упал на четвереньки и поднялся на ноги как раз вовремя, чтобы увидеть, как Морабек рухнул на тело брата.

Бейбар стоял рядом с дымящимся пистолетом в руке. Именно он произвёл выстрел.

— Ты спас мне жизнь, — выдохнул Мустафа.

— Да, да, — ответил Бейбар, — но больше ничего не говори. Вот они! Берегись!

Как только он произнёс это, на них набросилось множество людей в латах. Мустафа поднялся во весь рост на одной ноге и высоко поднял меч. Он с ужасающей силой обрушил его на голову первого из них, и тот пошатнулся, но снова поднялся на ноги. Удар едва пробил его шлем и лишь на мгновение оглушил его.

В следующее мгновение Мустафа оказался лежащим на спине, а человек, которого он ударил, сидел на нём и связал его по рукам и ногам верёвкой.

Затем его подняли на руки и вынесли из свалки. По обе стороны от себя он заметил несущиеся фигуры и, повернув голову, увидел, как Бейбар падает, а на нём сидит человек. Но тот не шевелился. Бейбар с трудом поднялся на ноги с мечом в руке, но был сброшен на землю огромным великаном и связал его по рукам и ногам. В ту же минуту в углу, возле камина, где происходила беспорядочная борьба, раздались четыре пистолетных выстрела.

На мгновение он различил Кассима, а затем Эмира и Харуна. Затем он увидел фигуру с мечом в руке, прорвавшуюся сквозь строй фигур в латах и бросившуюся на Абдуллу, который всё ещё стоял в дверном проёме. Это был Акмат!

За ним бежала группа мужчин, и в десяти футах от своей цели он был сбит человеком и упал ничком всего в нескольких футах от Абдуллы. Его меч, ударившись о камни, перевернулся в воздухе и остриём упал на левую ногу Абдуллы. Остриё пронзило его ботинок и проникло глубоко в ступню, а рукоять оружия ударила его в бедро. На мгновение на его лице появилось выражение боли, а затем оно сменилось гневом.

Он взял скимитар в руку, сделал шаг вперёд к тому месту, где лежал Акмат, и подождал, пока его свяжут, а затем поднял на ноги.

Затем, с той же дьявольской улыбкой на лице, Абдулла поднял оружие, словно собираясь сразить Акмата.

Внезапно выражение его лица изменилось, он опустил оружие и, одарив Акмата презрительным взглядом, бросил скимитар, отвернулся от него и пошёл прочь, хромая.

Затем Мустафа увидел, как толпа в углу расступилась и из неё вышли трое мужчин, каждый из которых нёс на руках связанного по рукам и ногам человека. Излишне говорить, что этими пленниками были Кассим, Харун и Эмир. На полу, помимо тел матросов, лежали ещё три человека в латах. Эти люди со своими пленными собрались в группу и последовали за Абдуллой, который уже почти исчез из виду. Остальные последовали за ними с телами трёх шпионов и трёх латников, раненых во время боя. Один из них, тот, которого поразил Бейбар, был мёртв.

Они прошли через множество комнат и наконец, похоже, достигли подвала замка. Здесь всё было темно, и несколько человек с факелами выдвинулись вперёд, освещая путь остальным.

В конце подвала была открытая дверь. Пройдя через неё, они оказались на вершине лестницы, высеченной в скале. На ней было мало места даже для одного человека, поэтому группа двинулась гуськом. Самым высоким местами приходилось наклоняться, чтобы избежать столкновения с каменным потолком.

«Какой контраст с тем подвалом, что располагался под домом Абдуллы в Багдаде», — подумал Мустафа. Они спустились далеко вниз, и Мустафа начал задаваться вопросом, как в такое место попадает свежий воздух.

Когда, по мнению молодого турка, они прошли чуть ли не милю, шаги прекратились, и они ступили на гладкий пол, высеченный в твёрдом граните. Свежий воздух, похоже, проникал через небольшой проход в стене камеры, но вокруг было так темно, что Мустафа ничего не мог разглядеть.

Комната или грот была вырублена в твёрдой скале и имела около пятидесяти футов в длину и двадцать в ширину. В конце была дверь, которая, похоже, вела в другую пещеру. Потолок находился в пятнадцати футах над их головами.

— Если вы пообещаете не пытаться бежать, я освобожу вас всех и позволю вам идти, — сказал Абдулла.

— Что угодно, злодей, — сказал Мустафа, — только позволь нам снова встать на ноги.

— Тогда вы должны пообещать не предпринимать попыток к бегству, если я дам вам свободу в этом месте, — сказал Абдулла.

— Да, если ты скажешь нам, где мы находимся.

— Я сделаю. Вы находитесь в преддверии храма Почитателей Пламени.

«Я так и думал», — простонал про себя Акмат.

— Разрежьте их путы, — сказал Абдулла людям в латах.

В следующее мгновение Мустафа и его товарищи стояли свободно, а верёвки лежали на земле. Их похитители исчезли, и они остались наедине с Абдуллой.

Ахмед стоял, и Абдулла увидел, что у него течёт кровь.

— Ты ранен, — сказал он.

— Да, — слабо сказал Ахмед. — Твои люди слегка порезали мне плечо, но это лишь та рана, которую ты можешь видеть. Настоящая же рана — та, которую твои шпионы нанесли мне в бою на борту корабля. Скажи мне, даже если ты воплощённый демон или всего лишь человек, как им удалось спастись с тонущего корабля.

— Я расскажу вам эту историю как-нибудь в другой раз, — сказал Абдулла. — Пойдём со мной, я залечу твою рану и ту, что Акмат нанёс мне в ногу.

— У меня болит лодыжка, — сказал Мустафа.

— Тогда иди с нами тоже, и она будет излечена. Нет такого ранения и болезни, кроме тех, которые смертельны или происходят от того, что вы, мусульмане, называете «духом», которое я не мог бы вылечить своим флюидом жизни!

Мустафа и Ахмед не слишком верили его обещанию, но пошли с ним, оставив прочих в каменной комнате.

Акмату показалось странным, что он так доверяет их слову, но запоздалая мысль подсказала ему, что за ними наблюдают невидимые глаза.

Абдулла и двое его товарищей прошли через множество комнат, высеченных в цельном камне, и наконец вошли в одну, по размеру меньше всех остальных. В этом месте всё казалось раскалённым, а из стены, на которую Мустафа положил руку, исходили испарения. Воздух был почти удушливым, и до его ноздрей донесся запах чего-то горящего.

Продолжение следует

Перевод В. Спринский, Е. Миронова