Лемюэля мы прозвали Неотразимчиком... © а Гелприна — Гулливером :) А то! Кому не хочется снова побывать в стране гуигнгнмов и еху! Господа тут летают (и хорошо, что они не лошади), а в рабах ходят люди (видимо), они же свиньи многоцелевого использования. Но вот кое-кого угораздило в них совсем не по адресу очутиться...

Мораль сей басни гуманистическая: поставь себя на место другого, взгляни на себя со стороны... Нравится? Нет? Ну вот и не будь таким.

История «от кометы до кометы» вращается перед нами, словно пролетая мимо на гигантских шагах: новый оборот — новое поколение, и вся ситуация изменилась тоже.

Понравился «полевой овощ капуста» и сравнение с ним корабля; понравился быт новых, незнакомых ещё людей-птиц; понравились их имена (просто и изобретательно). Понравилось не покидающее во время чтения ощущение полёта, парения, взгляда с высоты.

Не понравился финал в духе «бог из машины»... даже два бога :) так и хотелось заорать: «Где вы шатались-то всё это время?!»

Рассказ похож на фантастико-приключенческий фильм. А там уже от зрителей зависит, будет он на разок или для пересматривания неоднократного.

Самый слабый, по моему скромному мнению, из рассказов сборника. Он, конечно, из ранних у автора. Предлагаю считать, что всего за несколько лет Ольга Рэйн неплохо так накачала литературные мускулы :)

А так... ну, классическое фэнтези-средневековье с замками и разбойниками с большой дороги; случайные попутчики, которые становятся близкими людьми; слепой воин, побивающий всех зрячих... и развязка, которая даже у Теофиля Готье уже встречается в романе «Капитан Фракасс» (1863). Правда, с инверсией, но это положения не спасает. Да и ужасные натуралистичные сцены «Просветления» плохо вяжутся с возвышенной архитектурой легенды.

Троица фрицев, появляющаяся перед нами в начале рассказа, карикатурна, как в «Крокодиле» полувековой давности. Вот они, красавцы: белокурая бестия и две фашистских свиньи. Впрочем, нет: свиньи все трое.

Поделом гнусным агрессорам — волею автора они впихнуты в тесное беличье колесо беспрерывных и безвыходных перерождений. При этом физическое существование Вилли, Клауса и Георга дискретно, а ментальное — линейно, последовательно и необратимо. Амнезия обошла их своим милосердием. Им не позавидуешь.

Не завидую я и себе, и многим из будущих читателей. Автор собрал в рассказ всю мыслимую и немыслимую (отказывающуюся воображаться) мерзоту, ещё и ладошкой сверху похлопал, чтобы не расползалось.

Любое колесо, даже Сансары (кстати, в его структуре кое-что общее с рассказом имеется; что именно, не буду подсказывать), рано или поздно даёт сбой. Так в мирке Георга появляется новый персонаж, его будущая любовь, его будущий палач. Казалось бы — куда уж больше? Но теперь сволочь Георг будет умирать раз за разом, едва «родившись». А вот то, что он так и не успеет, так и не сможет ничего объяснить худенькой сероглазке с автоматом, почему-то вызывает острую жалость к нему. Да, невзирая на всю его отвратительность. Вот как-то автору это удалось. Поэтому и оценка выше, чем ожидалась всё время чтения рассказа.

А вот это просто потрясающий рассказ. У меня нет слов, но я постараюсь их найти.

Очень необычно в «Полёте пеликана» сочетание времени/места действия (Россия, деревня, начало ХХ века + советский город, несколько десятилетий спустя) и НФ-идеи

Рассказ о странной и страшной судьбе крестьянской девушки, «половины пары» при этом, написан чудеснейшим языком классической русской прозы того же времени; сами собой вспоминаются рассказы Бунина и Куприна. И эта речь, это лёгкое дыхание не входит в противоречие с фантастическим и ужасным, о которых повествует нам главная героиня: они образуют какую-то новую, незнакомую гармонию, музыку сфер и голос рока. Особенно это чувствуется в эпилоге рассказа, когда у читателя, в отличие от героини, _знающего_, что произойдёт дальше, просто волосы дыбом встанут... стоит только представить...

Но главная тема рассказа, к которой нас возвращает его название — жертвенность, во все века свойственная женщине (может быть, в особенности — русской), готовность перетерпеть невыносимое, отдать для блага близких всю себя...

Высший балл. Огромная авторская удача, на мой взгляд.

С этим рассказом в руках стою в замешательстве перед своими внутренними полочками и совершенно не понимаю, куда его приобщить. Это не рассказ, одно понятно. А что?.. Не конспект романа (как у Веры Пановой) и даже не трейлер романа (как у Шимуна Врочека в сборнике «Танго железного сердца»). Не повесть, не венок сонетов :) Отрывок из ненаписанного? Разве что.

Жанр: пиратские приключения плюс хоррор плюс мистика, и всё это с поэтическими фрагментами. Крутой замес. Немного напоминает «Пиратские широты» Майкла Крайтона, отчасти — «Сокол и Ласточка» Б. Акунина (сюжетной линией переодетой девушки на пиратском корабле), фрагментарно — пафосные романы Олди.

Из находок основного (прозаического) текста наиболее впечатлил необъяснимый крысиный фрактал, накатывающий, как тошнота. Стихотворные вставки прекрасны сами по себе — как всё, что мне до сих пор довелось прочитать у Александра Габриэля: его произведения считаю безупречными, а главные их достоинства — огромный словарный запас, небанальные рифмы и редкая для поэзии конкретность и сюжетность. В «Главном завете» лучший из поэтических эпизодов — это путешествие на... ммм... ялике «Медузы», скажу так (заодно реверанс сделаю Барнсу и Жерико), особенно мороз вдоль позвоночника продирает от планов Виджая.

А вот в целом рассказ оставил равнодушной, вынуждена признать. Потому что непонятно, откуда что взялось, чем всё закончится и вообще зачем всё это. Похоже, что авторы пробовали, смогут ли они писать вместе, в буквальном соавторстве, а не композиционном, «сборничном». Мне кажется, это от лукавого, потому что любой из авторов хорош сам по себе.

Буду считать, что рассказ «тройственного союза», написанный под знаком Змееносца, и должен быть загадочным и вообще непонятным ;)

Рассказ на 27 страницах показался слишком коротким :( потому что он чертовски интересен, богат сюжетными линиями, разворачивается в неоднозначном мире (и даже не в одном), знакомит с «насыщенными» персонажами, в которых никакого картона не наблюдается. С удовольствием прочла бы роман, если бы автору было угодно его из рассказа вырастить.

Некоторые детали экспозиции (например, «личина» одного известного киноактёра, «только на пятьдесят лет моложе») дают нам понять, когда и где происходит действие. Но вроде бы реальное будущее начинает ветвиться смыслами и вариантами. В какой-то момент ощущаешь себя, как это привычно, в Сети, перед монитором, на котором открыто энное количество вкладок. Сначала на значки-маячки взираешь чуть снисходительно — конечно, ЦА должна быть пошире, — а потом становится неловко: да, это ты (или любой другой), сложный и элементарный одновременно. Ты упивался «Властелином Колец» и бегал с мечом по лесам, ты читал о приключениях мальчика-волшебника, ты знаешь, как выглядел в юности Ален Делон, в конце-то концов :) А в слишком долгую жизнь Джона Крейна вместилось куда больше, чем причудливый коктейль виртуальных манков. В жизни всегда есть место подвигу, учили нас, несомненно имея в виду IRL. Но вот что удивительно: и в вирте ему место есть тоже.

Прекрасный, яркий, трогательный рассказ.

В качестве дополнения упомяну о шрифтах печатного издания. Их тоже можно использовать как в плюс, так и в минус. Минус лично для меня в данном рассказе — это почти восемь страниц (из двадцати семи, напомню) узкого, неудобочитаемого курсива. Курсив, извините за капитанизм, хорош для того, чтобы им отдельные слова выделять, которым придаётся особое значение или логическое ударение. В крайнем случае, эпиграфы или стихотворные вставки им можно отбить. Но если вы собираетесь гнать им одну из линий повествования... лучше используйте другой шрифт :(

Плюс: в самом начале рассказа есть абзац «экранного сообщения». Он набран жирным шрифтом, а слова «Часто Задаваемые Вопросы» в нём ещё и подчёркнуты — что создаёт полное впечатление ссылки, в которую так и хочется ткнуть курсором... ну, пальцем, если вы, как и я, читаете в бумаге :)

Их оставалось только трое... на безымянной высоте...

Чем и хорош талантливый автор — всегда может сказать что-то новое на тему, о которой уже рассказано сотней разных способов. Вот теперь есть возможность услышать монолог пушечного мяса (пополам с железом). «Хороший солдат — мёртвый солдат», — могли бы цинично перефразировать расхожую фразу толстопузые генералы, а если задуматься, то и какие-то совсем уж бесчеловечные учёные.

Безымянную высотку, не имеющую ни на грош стратегического значения, трое с именами, начинающимися на «Ан...», защищают до последней капли крови... или смазочного масла (они, солдаты-киборги, так и не привыкли быть механизмами и постоянно оговариваются; всё это было бы смешно, когда бы не было так страшно). Война — единственный смысл их посмертного существования. А если войны не будет? Вот и штабные крысы не могут найти из создавшегося положения разумного выхода.

Героям рассказа, переключающимся из режима «А» в режим «Ч», приходится искать ответ самим. Пусть они найдут его. В конце концов, режим «Ч» никто не в силах отменить.

Этот рассказ действительно во многом напоминает предыдущее произведение Ольги Рэйн, «Вечером во ржи», в том же сборнике «Зеркало для героев». Даже

С другой стороны, автор продолжает и развивает интересную ей тему, чем плохо? Тем более, что вышеупомянутые драмы, хотя и крайне печальны, удивительным образом складываются в светлое и тёплое повествование, и даже счастливые финалы всем их участникам обеспечены. И тем, кто умер, тоже. Такое бывает, знаете.

В альтернативной истории Земли, где артиллерийские орудия приводятся в действие паровыми котлами, а мировые войны складываются несколько иначе, чем в доступных нам учебниках, случившееся с верными служивыми её величества — сержантом Чиверсом и майором Пеллингтоном — не более чем эпизод. Незначительный? Наверное, да, раз они оказались в изоляции на долгие годы.

Ничтожный гарнизон богом и людьми забытого острова полумёртв. Даже на 99% мёртв, пожалуй. Но стоики Пеллингтон и Чиверс считают, что это не основание для того, чтобы пренебречь воинским долгом. «Тацу воду пьёт и глядится в зеркала дождевые...»

Сержант и майор «охраняют дым», несут вахту и глушат рыбу, совершают обходы и плачут на могилах. А развязка этой печальной истории — страшная. Дважды страшная, на мой взгляд. И задумываешься: благо или жестокость — решение, принятое безымянным полковником в финале рассказа?

Начала читать это мистическое произведение, и через несколько страниц мне стало невыносимо страшно... Знаете почему? Я испугалась, что «Вечером во ржи» — вольный перепев рассказа Джейн Гардам «Бах-бах — кто убит?», опубликованного в журнале «Англия»... в 1993 году (да, вот такая я зануда). Только там девочка была, а не мальчик.

Но бог миловал, ко второй части я перевела дух и уговорила себя, что это случайное совпадение.

«Вечером во ржи» ближе к повести, чем к рассказу, тем более, что три его части, разделённые серьёзными такими отрезками времени, объединяет лишь один персонаж. Очень понравилось, что все три части начинаются одними и теми же словами. Красиво сделано. Понравилось, что в первой части опасная тема запретных взаимоотношений «не дожата», оставлена на усмотрение впечатлительного читателя. Вторая часть привлекла атмосферой и литературными аллюзиями. И героиня там самая приятная из выведенных в рассказе. По третьей части готова рубануть шашкой (ага, той самой, что мне недавно предлагали по непонятным причинам в контекстной рекламе — они, видимо, заранее всё прочухали или просто вперёд забежали). Это из-за мучительства детей, тем более в такой циничной форме. Категорически не приемлю эту тему, какими бы художественными необходимостями она ни была вызвана.

Но в целом рассказ получился отличный, тревожный, томительно-пугающий. И фантдоп прекрасен. Надеюсь на успех произведения у читателей.

Рассказ не особо понравился, даже немного огорчена. Может, просто тема не моя: очень уж «чувствительно», будто для сборника романтической женской фэнтези написано. Любовь така любовь, что аж прямо до смерти. Но погибших героев почему-то не жалко. Вероятно, автор пробует себя в других направлениях (и были тому свидетельства; хоррор, к примеру). Но здесь, мне кажется, не очень получилось. Во всяком случае, интрига вериля угадывается уже с середины и без того небольшого рассказа.

А может, это потому, что похожая ситуация уже отыграна в замечательном рассказе М. Гелприна «Человеко-глухарский». Только там и юмор был, и необычная идея межрасовых коммуникаций. Возьму на себя смелость сказать, что «Верилю» пошёл бы на пользу хоть какой-то дополнительный компонент.

Очень красивый и болезненный рассказ.

Нормальная женская бытовуха-обыденность перерастает в нечто непонятное и пугающее, а потом — в умное и откровенное, врачующее душу (но не терапевтически врачующее, а хирургически; автор умеет «резать по живому» и не одного читателя заставит тревожно задуматься о жизни своей непутёвой).

Достоинство «Ловцов» — редкая и ценная, как хорошая жемчужина, фантастическая идея. Слабое место — финал-слезовыжималка с пафосным заключительным жестом.

Вот. Это. Бомба.

oMG, ты чёртов гений.

Жизнь проносится перед глазами в безжалостном и звонком обратном отсчёте уже не минут — секунд. В вашем адреналине уже почти нет крови. Кровь пролита. Не ваша. Не вами. Но — по вашей вине. А в чём вина-то? Они сами этого хотели, как и вы. Один шанс из тысячи (даже из тысячи двадцати четырёх), что вы окажетесь «быстрее, выше, сильнее»... и, разумеется, умнее, хладнокровнее, безжалостнее.

Жестокие игры будущего, которые не раз становились темой для вдохновения фантастов — логически доведённые до абсурда реалии наших дней. «Хлеба и зрелищ! Только хлеб должен становиться всё белее, а зрелища — всё кровавее» © Поклонники всяческих ЧГК, не проходите мимо. Это вам не во фраках вокруг карусельки с лошадкой сидеть.

Мастерский «монтаж» с флэшбэками. Напряжение текста зашкаливает. Финал (даже — пуант) ошарашивает. Не могла после этого рассказа спать, честное слово.

Мне не хватает десятки, чтобы выставить прочитанному адекватную оценку. Хотелось бы, чтоб на ФантЛабе была такая фантастическая возможность: раз в пять лет, например, иметь возможность поставить произведению 11 баллов.«Города на букву «Н» я бы именно так оценила.

Воображая себя опытным читателем фантастики (ещё с тех пор, когда она толком не разделилась на собственно фантастику и фэнтези) и увидев, что рассказ начинается «от имени» старлетки, радостно прикинула: отлично, пустая и глупенькая человеческая особь, щебеча о своём, о женском, даже не поймёт, что происходит что-то невероятное и не сможет его правильно оценить-трактовать; за неё это должен будет сделать читатель. У Шефнера такое не раз встречалось, помните?

Но Ольга Рэйн, храни её боги ФиФ, умеет удивить. Невероятное случается-таки, только с самой главной героинечкой. С нею происходит превращение, и не одно.

Рассказ хороший, грустный, прелестный и действительно похож на облачко дыхания, срывающееся с губ в уже холодный воздух серебристых дней ранней осени.

Рассказ — простой. В отличие от гнома.

Читателю ГГ даёт понять,

Что он всегда стоит на страже дома,

В саду которого имеет честь стоять.

Гном суперстар. Но это не причина,

Чтоб руки опускать, впадая в сплин.

Он не такой, как эти, made in China —

Нет, Гарри обстоятельный мужчина,

Пускай их шесть, а он всего один.

Да, хобби редкое у нашего героя

(Об этом автор не даёт забыть),

Но, чтоб не спойлерить, пока я тему скрою:

Век, полтора... Событьями богата,

Жизнь Гарри завершилась виражом:

Стоит, вам улыбаясь, как собрату,

Особенным считаясь существом.

Рассказы продолжают отражаться друг в друге. В этот раз — зеленовато-серебристо.

В новых предлагаемых читателю расах больше всего поражает чудовищная, невообразимая биология воспроизводства. А в стилистике текста — то, как вычурно-пафосная манера нет-нет, да и разбивается о сухие, умные, откровенные фразы: «...очень трудно править умирающим народом в обречённом мире при нехватке ресурсов». В целом рассказ архитектурно напоминает амфитеатр.

Меня зачаровали Парящие — подёнки (вернее, «погодки»), умеющие видеть прошлое и будущее. Очень мощно прозвучало рождение нового мира. В буквальном смысле слова.

А вот финальные петли текста, словно побеги, выброшенные основным сюжетом, показались лишними. Они, с одной стороны, заставляют (именно так, с оттенком нажима) высоко оценивать смелость и мастерство автора, но с другой — выталкивают читателя «на поверхность», в реальную жизнь, где он, бедный, судорожно хватает ртом воздух, чувствуя, как немеют и сохнут жабры :)

Человечество рассечено на три части, и каждая из них считает людьми именно себя. Остальные — уроды.

— От вас воняет!

— Да это от вас воняет!

Такого диалога нет в рассказе, но вполне мог бы случиться. Война, мир и любовь связывают и разделяют несчастных «уродов». А герой-летун влюбляется не просто в плавающую врагиню, но в высокую красавицу-блонди (ну конечно же!) с умопомрачительными формами и с... плавниками там, где у _людей_ крылья.

С печальной улыбкой вспоминаю сказку «Синяя звезда» Куприна.

Как же так вышло, у какого камня преткновения мы разошлись на три стороны? Новый это виток эволюции или следствие давней войны? Думается, второе, раз существуют здесь ничьи земли и мёртвые воды.

Сильное впечатление производит

Это и предупреждение, да. Но не только в том смысл, что, дескать, не надо воевать, бомбы там всякие ядрёные выдумывать — он гораздо ближе: сегодня, сейчас оставьте дурацкую идею считать не-людьми и «уродами» тех, кто не такой, как вы. Автору респект. Несмотря на то, что рассказ получился сентиментальным и проникнутым наивной надеждой.

Второй рассказ из «пары Тельца» в сборнике «Зеркало для героев» оказался тоже связан с морем. Почему это? Уж кажется: есть ли более земной знак Зодиака, чем Телец?..

Хотя... при внимательном перечитывании моря в нём оказалось не так уж и много. Должно быть, на мою впечатлительность ;) повлияла отчётливая восточная атмосфера, а вместе с нею всплыли из глубин памяти поразившие когда-то сине-зелёные изразцы Самарканда, сине-голубые башни Бухары...

Рассказ, поименованный широко известной цитатой из Шекспира и поначалу притворявшийся классической фэнтези, оказался не так-то прост. Вроде бы примитивный приём со сновидениями персонажа (кое-кто от этого сразу нос воротит) оказывается не только изобретательно применён, но и неоднократно вывернут наизнанку, как оригами, пока складываешь которые, до самого конца непонятно, что же получится: тюльпанчик или всё-таки лягушка. Или миф об Эвридике, отправляющейся за своим Орфеем.

Многослойность рассказа чудесна. Очень понравились инкрустированные в текст загадки главной героини. И безумная, но такая убедительная логика... да-да, сновидения.

Это суровый мужской мир. Женщин в нём не то что нет совсем — они где-то на грани воображаемого и не личности вовсе, а скорее временно отсутствующие предметы первой необходимости :)

С грохотом разбиваются о сирую сушу громадные серо-зелёные пенные валы. На бэк-вокале подсознания начинает тихо звучать что-то вроде арии варяжского гостя. Герои рассказа, четвёрки отважных мореходов, составляющих одно целое со своим кораблём, — гости, пожалуй, на твёрдой земле. «Если судно разлюбит команду...» звучит, как строка из хмурой матросской песни.

Странный мир Птицы и Дракона прописан богато, местами даже избыточно, в него не очень верится... и всё-таки он вчуже узнаваем О_о ...и вроде бы ничего такого не читала... но, может статься, ещё прочту. И чем-то он напоминает Земноморье Урсулы Ле Гуин и «Мост через туман» Кидж Джонсон. Хотя конкретно здесь драмы многовато, считаю.

Не устаю восхищаться щедрым воображением писателей-фантастов, которые «вынимают из рукава» всё новые и новые миры. Мне вот не дано :(

Знакомство с новым для меня автором оказалось упоительным. Немедля по прочтении выставила рассказу высший балл, причём без всяких «авансов», надеясь, что и другие произведения будут не хуже.

«Кто вы, миссис Брукс?» :)

С первых строк — замечательная викторианская атмосфера и неизбежные ассоциации с ранними романами Агаты Кристи, которые совсем не во вред. Даже когда обнаруживается, что от повествования тянет стылым холодком мистики, а тот, по мере развития фабулы, постепенно превращается в ледяное дуновение настоящего страха. Отложить, дочитать утром? Ой, нет. Вместе с главной героиней мысленно произносишь: «Нет. Сегодня, сейчас, быстрее».

Меняющийся фокал мне всегда любезен; здесь он реализован превосходно. Ну, может, за небольшим исключением: построение речи не меняется в зависимости от персонажа, вот это жаль, могло бы быть сочнее. С другой стороны, так повествование более целостно и читается влёт.

Очень интересными показались трактовка анизотропности границы между мирами и разница между мистикой поддельной и подлинной.

Чудесна метафора перед самым финалом рассказа: переодевание Присциллы из тяжёлой клетки корсета в яркие шелка саронга явно сродни превращению куколки в бабочку. И то, что автор не говорит об этом прямо — только в плюс.

Отличный рассказ. И просто на экран просится!

Рассказ похож на главного героя: он такой же бесшабашный, авантюрный, слегка циничный (а как же: Этьен, этот д'Артаньян-переросток, молод, но многое повидал). А ещё он очень добрый и немного бестолковый, невзирая на все творящиеся в нём ужасы и интриги.

Сюжет стимпанк-детектива развивается настолько бурно и стремительно, что я только при нынешнем перечитывании поняла, что зря, ой зря автор с самого начала вовлекает читателя в круговорот дат (вместе с круговоротом полученных Этьеном писем): это заставляет внимательнее к ним, этим датам, присмотреться. И тут обнаруживается косяк. Такой могучий, что лучше бы его спрятать. Прячу :)

Думаю, что это лишь подтверждает азарт и стремительность, с которыми был написан рассказ. Они же пронизывают текст и делают чтение увлекательным. Право же, даже мало показалось. Ещё бы об этом почитала, тем более, что уж больно сочно — и до обидного коротко — выписаны персонажи, которых могло бы хватить и на куда более объёмное произведение (кроме разве герра Фогельзанга — он совсем жестяной-картонный, но, может, так и было задумано?).

И только дочитав (а в моём случае — и перечитав) рассказ до конца, возвращаешься к началу и поражаешься весёлому нахальству,

Спасибо, было интересно!

Лучшее, что есть в этой книге (указанное издание 2013 года) — это иллюстрации Павла Татарникова: колдовские, волнующие, загадочные, созданные художником, безупречно владеющим фактурой и многочисленными живописными техниками.

Перевод Григория Кружкова привычно хорош и естественен (за исключением некоторых не вписывающихся в контекст канцелярски-официальных слов).

Небезынтересно построение книги, в котором чередуются короткие исторические (и, так сказать, «легендарные») сведения — и собственно легенды. Приятный бонус — карта места действия и грамота для прочитавшего книгу «рыцаря» :) И даже гарнитура «Балтика» абсолютно к месту.

Само содержание... не знаю, как вас, а меня оставило равнодушной, разве что с некоторой долей удивления отсутствием логики в происходящих (когда-то давно или не взаправду) событиях.

Но что вывело из себя по полной программе — это так называемая «работа» корректора Л.А. Мухиной. Надеюсь, ей будет стыдно — хотя бы за то, что она позволила указать свою фамилию в выходных данных этого, подчёркиваю, литературно-художественного издания.

Примеров подброшу (далеко не исчерпывающий список):

«чего бы это ни стояло»

«карлик размахулся»

«борзую мой дамы»

«сватка была недолгой»

«сидит по деревом девица»

«не обращая внимания её жалобы и слёзы»

«подъехал с сражавшимся рыцарям»

«оба рыцаря опутили свои копья»

«смиреено опустился на колени»

«как приедешь туда, найти там меня»

«он оставливался на ночлег»

«на деревьях расспустились новые листья»

«с золотым кубком королевы, привязанном к седлу»

«многолетний поход, который стоял жизни многим рыцарям»

«трещина, прошедшая через чрез самое сердце королевства»

«король ещё попытался предотваратить братоубийственную схватку»

«много могучих воинов с обоих сторон»

«кто улышал этих птиц, тот не умрёт»

и напоследок:

«здесь _проишла_ Битва _одинадцати_ королей, в которой король Артур _одежал_ победу»

Три в одном :-/ Ну нельзя так. Тем более, что на книге выставлен значок «6+». То есть считается детской, прямо очень детской литературой. Алё, корректор, вы никогда не слышали о том, что для детей нужно всё делать так же, как для взрослых, только лучше?

На исходе XVIII век, совсем недавно закончилась победой американских колоний война за независимость, юная страна расправляет плечи и хозяйским взглядом окидывает огромные новые территории. Девственная природа содрогается от бодрого стука топоров и ружейной пальбы, в гордом молчании замыкаются исконные обитатели здешних мест индейцы, а охотник-одиночка Натаниэль Б., невзирая на свой почтенный возраст, стремится подальше «от шума городского» — туда, где еще нетронутыми остаются леса, его надежное жилище, поддержка и опора.

Роман Купера с сегодняшней точки зрения наивен и беспримерно пафосен, читать его можно исключительно с легкой снисходительной улыбкой. Зато легко представить, какой ажиотаж книга вызывала в те далекие времена, а особенно во второй половине уже XIX века, какое это было замечательное мальчишечье чтение, как горели глаза и взволнованно бились сердца! Сколько игр «в индейцев» выросло из этих книг, сколько побегов в загадочную далекую Америку планировалось!..

Повествование в «Пионерах» начинается неспешно (а куда спешить на этих великих просторах?), состоит в основном из описаний прекрасно знакомой автору природы северо-западных штатов, из имущественных и «природоохранных» споров персонажей. И лишь после первой трети романа Купер словно спохватывается, что так читатель и заскучать может — и щедрой рукой сеятеля вбрасывает на страницы драматические ситуации, приключения и невероятные совпадения. И во всем этом царит дух игры, все словно немного понарошку, как в дворовых пацанячьих играх: «Давай мы как будто из тюрьмы убежали! А ты заметил и за нами в погоню!..» — особенно это заметно в сцене суда над Натти Бумпо (я читала архаичный перевод 1927 года под редакцией Н. Могучего, в котором фигурируют Елизавета Темпль вместо Элизабет Темпл, Бумпо вместо Бампо, Гирам Дулитль и т.п.), когда судья выражает свое недовольство «фамильярной беседой свидетеля с подсудимым» :) да и во многих других эпизодах — равно комических и героических.

Очень трогательной лично мне показалась своеобразная «семья» в доме судьи Темпля: она состоит из собственно членов семьи, кое-кого из соседей, а также друзей дома и даже случайных знакомых :)) Вот он, настоящий закон фронтира, а вовсе не «стреляй первым» или как еще там.

Приятно удивил тот аспект романа, который сейчас можно назвать экологическим. Здесь и вызывающая сильные эмоции, практически документальная сцена массового избиения голубей (странствующий голубь — одно из животных, напрочь изничтоженных человеком), и внушающие уважение воззрения судьи: Мармадюк Темпль рассуждает совершенно по-современному.

Отлично описаны автором эмоции героев романа: охотничий азарт, бахвальство (особенно этим отличался кузен судьи Ричард Джонсон, уж такой фанфарон и балабол, хоть в Палате мер и весов выставляй… ой, нет: он и этим принялся бы хвастаться!), смертельный страх и уязвлённая гордость, ностальгия по прошлому и замешательство в неловкой ситуации. Невозможно удержаться от смеха, читая о «пиктографии» Бена Помпы (Бенджамена Пенгвильяна) в дневнике его хозяина.

Снимаю шляпу перед мистером Фенимором: он сумел-таки почти до конца романа продержать меня в неведении относительно тайны хижины старого охотника, такой развязки я не ожидала, — и тут же снова высокомерно надеваю: уж больно слащав финал, настоящий сироп, которому тут совсем не место. Возможно, писатель просто не хотел обманывать ожидания своих будущих читателей?..

Несмотря на похвалы, оценка роману невысока: архаичность перевесила, а серьезно отнестись к такому чтению я нынче уже не в состоянии. Считаю, что если «Пионерам» и другим произведениям Джеймса Фенимора Купера в XXI веке суждены дальнейшие переиздания — хорошо бы, чтобы они и впредь сопровождались аутентичными старинными иллюстрациями Генри Брока или Михала Андриолли.

В книге с необычным названием — цитатой из «Книги джунглей» Киплинга — действие происходит в совершенно реальном, современном (на момент написания, то есть полвека назад) мире. События же его — фантастические: ну с чего бы, казалось, у заурядного молодого человека, средней руки научного работника вдруг открылись способности к гипнозу, а его кот, роскошный такой котище Барс, у которого и так с хозяином совет да любовь и полное взаимопонимание… заговорил?

Но перед нами не сказка о говорящих зверюшках, не только приключения в мире телепатии на грани возможного — это напряжённое размышление о совести, человечности, прогрессе морали, ответственности человека перед животными… Животными? Да. Их принято называть «братьями нашими меньшими». Но строго говоря, они же старше нас :) Ариадна Громова нашла замечательные слова — «соседи по планете». Именно она? Думаю, да. Знаменитая серия книг Юрия Дмитриева под этим названием выходила позже, с 1977 по 1985 годы, и получила Международную европейскую премию в 1982 году.

Герои книги Громовой — не только Игорь Павловский, который не может толком разобраться, что делать с внезапно свалившейся на него «сверхспособностью», и его умница-красавец Барс («достойный представитель кошачества», как характеризует его рассказчик), но и другие люди и животные: неистощимый говорун и цитатчик Славка, серьёзный и положительный Володя (у которого по ходу дела обнаруживаются малоприятные и даже пугающие черты), колли-джентльмен Барри, кошачий гений Мурчик, несчастный его хозяин 14-летний Герка, журналист Виктор, завидные котики Ивана Ивановича Пушок и Лютик, зловредно-елейная бабка Пестрякова, капризная красавица Лера («Или кот, или я!»)… Очень увлекательно читать о невероятных событиях в доме близ Московского зоопарка и вокруг него. Но, перечитывая нынче этот «привет из детства», поразилась: сколько же умных и интересных мыслей сумела вложить в свою небольшую (всего-то 240 страниц) книгу Ариадна Григорьевна! Её произведение подталкивает к тому, чтобы внимательно, с уважением и некоторой тревогой всмотреться в своего домашнего любимца, «который всё-всё понимает, только не говорит», поразмыслить, зачем нам вообще нужны домашние животные, какую роль они играют в нынешнем механически-синтетическом мире, каково их — и наше — будущее, не пора ли человеку пересмотреть своё многовековое амплуа «царя природы», в чём состоит подлинный гуманизм.

Страницы книги — натуральное месторождение важных понятий, в том числе и негативных (например, Арсенал Готовых Мнений — хорошо, что я о нём узнала так рано: это позволило в дальнейшем достаточно критично относиться к трескучим шаблонным фразочкам, выдаваемым за перлы житейской мудрости). Предполагаю, что именно от Ариадны Громовой я впервые «услышала» о Стругацких и Леме, Розе Кулешовой и Вольфе Мессинге, об индийской девочке Камале, воспитанной волками, о тысяче других интереснейших вещей… При этом всё вкусно пересыпано цитатами, да и вообще: чувствуется, что герои книги — читающие люди. Это же чудесно.

Нет слов, чтобы передать, как я жалею, что «Мы одной крови — ты и я!» существует всего в двух бумажных изданиях: 1967 и 1976 годов. Первое из них запоем читала в детстве, второе мне посчастливилось откопать год назад на ростовском развале. Его и перечитывала сейчас. Мне у него обложка куда меньше нравится, зато внутренние иллюстрации А. Тамбовкина — те же самые: лёгкие, точные, слегка лукавые.

Что в книге понравилось:

1. При том, что преступление происходит буквально на глазах у кучи народу, оно всё же «герметично»: строго очерченное место действия (сцена), время (40 минут первого акта), узкий круг подозреваемых (актёры, исполнявшие роли в спектакле «Федора»).

2. Точно переданная театральная атмосфера со всей её нарочитостью, лёгкой экзальтированностью, некоторым нервяком и неистребимым духом конкуренции.

3. Подробная визуализация: костюмы, цвета, освещение, ракурсы — всё это просто просится в экранизацию (печально: никаких сведений хотя бы об одном киновоплощении произведений Элен Макклой не обнаружила).

4. Включение в сюжет романа театральной постановки реально существовавшей пьесы, причём не какой-либо общеизвестной и хрестоматийной, а редкой, практически восстановленной из обрывков информации.

5. Характерные фигуры главных действующих лиц — кроме «самого главного», доктора Бэзила Уиллинга (в другом переводе Базиля, и этот итальянский фигаро-акцент несколько сбивает; ну, ничего, яндекс-переводчик его вообще назвал «доктор Василий», ахха, очаровательно).

6. Ненавязчивый, чуть ироничный юмор, которого скорее можно было бы ожидать от автора-англичанина. Максимальный гротеск — в автохарактеристике Адеана: «...я не суеверен. Я свободно прогуливаюсь под лестницами и повсюду, где только могу, опрокидываю солонки» :))

7. Две эмоциональные кульминации в середине романа: во время генеральной репетиции «второй премьеры» и самого спектакля. То есть реально леденцы по спине катятся.

8. Вообще вторая половина книги, где действие становится более напряжённым, драматичным и захватывающим.

9. Ювелирный обоснуй финала, где все детали чётко ложатся в заготовленные для них автором гнёзда.

Что не понравилось:

1. Слишком много проблем с часами у героев... и с календарями тоже :)) Многие читатели оказались в тупике, пытаясь понять, как время первой публикации романа (1942) соотносится с газетными заголовками о войне во Вьетнаме и возрастом одной из ГГ, из коего прямо следует, что действие происходит в 1972 году О_о тоже своеобразный детектив. Конкретно меня в недоумение привёл тот факт, что действие происходит вскоре после Пасхи (судя по газетным фотографиям Рода и Ванды, а также _весенней_ шляпе актрисы), но при этом состоится премьера спектакля, а они, как правило, у них тама на бродвеях осенью бывают, с конца сентября по начало ноября где-то. Впрочем, почему не сделать исключение :)

2. Чудовищно неправдоподобная сцена с сахаром. Она просто никуда не годится. С одной стороны, это слишком явный «ложный ключ»; читатель, поднаторевший в криминальных романах, вынужден будет скептически поднять брови. С другой — поведение Родни Тейта выходит за всякие рамки этикета. Как бы вы отнеслись, если бы малознакомый человек пришёл к вам в гости, когда вы едите, сел бы за ваш стол, поиграл с вашей едой, а потом сложил бы её обратно в тарелку?..

3. Местами детектив сбивался в мелодраму, особенно в сценах с пресловутой канарейкой, в то время как сцена в галерее с картиной (в самом начале книги) так и не «выстрелила»: похоже, автор сама забыла про это ружье...

4. У переводчика какие-то проблемы с русским языком, перфекционисты меня поймут. Вот Ванда, играя в пьесе, «навзничь упала на неподвижно лежащего Владимира и разразилась рыданиями». Не знаю, как вы, а я взоржала. Потому что «навзничь» — это лицом вверх. Навзничь можно в поле лежать и облаками любоваться. А лицом вниз — это «ничком» (от слова «ниц», помните такое?). «Навязанный» вместо «навязчивый». Нет, это не синонимы. А вот милейшая «шляпа»: «Выпуская птицу на волю, им руководило сострадание». Я к таким цитатам ставлю тег «редактора фтопку». И множество других нелепых конструкций наподобие знаменитой «корова, которую купил отец, вернувшись с фронта, сдохла». Кроме того, всегда огорчает, когда переводчик, может быть, бог и царь в своём английском, но существование других языков (в конкретном случае французского) начисто игнорирует. Примеров много, все сюда не потащу.

5 (или 4«а»). Переводчик забыл проконсультироваться с кем-нибудь более-менее подкованным по театральной части, в результате в русскую версию проникло изрядное количество нелепостей.

Несмотря на такие неровные впечатления, свидетельствую: книга увлекательная, новое знакомство удалось, с интересом прочту ещё что-нибудь у Элен Макклой

Сюжет — линейней не бывает. Локация начала романа любезна: Чикаго, двадцатые-тридцатые — дымное колыхание джаза, мафиозные войны, зарождение и крушение миллионных состояний, боксерские поединки, тысячеголосый рев толпы, Великая Депрессия и поднимающие голову профсоюзы, томные, истончающиеся на нет женщины в жемчугах... Среди всего этого — «мы, горстка евреев...», в первую очередь Саймон и Оги, братья Марч. Еще совсем юная американская нация, варварская и инфантильная, ни в чем не знает меры: ни в нищете и убожестве, ни в роскоши и стремлении ошеломить размахом, «тряхнуть черноземом», если обратиться к отечественным аналогам. Хваткий, решительный, беспринципный Саймон далеко пойдет (и идет), младшенький Оги тащится за ним нога за ногу, в полной мере ведомый, этакая жертва обстоятельств. Уместно ли в этом контексте слово «жертва» — большой вопрос для тех, кто привык измерять жизненный успех материальными благами, количеством нулей в банковском счете и цилиндров в двигателе автомобиля.

«Не я влиял на окружающих, а они на меня», — проговаривается герой-рассказчик Оги Марч. Этот красавец (в том числе и в буквальном смысле слова), полный любви к окружающему миру во всех его проявлениях, наделенный острым глазом художника и цепкой памятью документалиста-бытописателя... по пути перечислений идти легко и приятно, вопрос: камо грядеши, едрит-ангидрид? Где приключения, заявленные в названии очередного великого американского романа?

Приключения рядом :)) и начинаются тогда, когда уже думаешь, что они никогда не начнутся. Переход ГГ от унылого коммивояжерского топтания с банкой патентованной краски под мышкой к джеклондоновскому опасному бродяжничанью на поездах (а дальше — больше, до гипертрофии и сюрреализма, ближе к финалу пробующего пальцами ноги ледяные и солёные воды НФ) внезапен... и оставляет нашего центрального персонажа ааабсолютно равнодушным О_о

Чикагская и мексиканская части романа отличаются радикально: первая из них глубоко общественна, социальна, иерархична, документально-исторична даже, вторая же вся строится на личном, эмоциональном, чувственном. Если от пестроты и саксофонных завываний первой слегка кружится голова, то от неподвижного и палящего сияния второй пересыхает в горле и возникает ощущение катастрофы. Полет под откос, дыра в башке, крушение любви-одержимости — все ускоряющееся съезжание по склону, покрытому щебенкой ничего не значащих слов, за которые невозможно зацепиться, чтобы остановить эпик фейл...

«Там вы найдете землю свою, // Где орел терзает змею», — выплыло из детской памяти почти забытое, что-то из легенд индейцев Мексики. Оги Марчу ни в мексиканских горах, ни в обществе полусумасшедшей любимой женщины своей обетованной земли найти не удалось: она ускользает, словно мираж. В галлюциноподобном «предфинале» Оги — внезапный психоаналитик, «судовой капеллан» — оказывается за бортом совместно с ученым плотником. Скука, протоплазма, океан наводят настоящую жуть. И возвращение блудного Марча в холодноватые объятия цивилизации (прямо чувствуешь покровительственное похлопывание по плечу) ничего не меняет.

Роман кончается вместе с бумагой, оставляя после себя толпу образов и впечатлений (моим любимым персонажем оказался Эйнхорн: он очень напоминает персонажа Кирка Дугласа из фильма «Жадность» (Greedy, 1994), ну вспомните: «Я прямо как чертов чайный пакетик...» — если не смотрели, рекомендую, классная вещь, извините за апарт), но равнодушие главного героя, кажется, уже въелось в читательское сознание. Ни слез, ни смеха, ни сожалений. Жаль.

Прекрасный ретродетектив! Ценители криминального жанра могут с недоверием отнестись к роману Джона Бойна: виданное ли дело — выносить на обложку имя главного героя, который не только главзлодей (?), но и реально существовавший человек, история которого достаточно известна (ну, не сказать прямо, что притча во языцех, но всё-таки), к тому же любой желающий — или не соблюдающий ТБ чтения детективов — может прочесть о ней в документальных источниках.

Угробил ли этим автор книгу? Отнюдь. И я свидетель.

Произведение Бойна погружает читателя в Belle Époque, а неспешное и стильное начало романа оказывается на самом её излёте, на грани «Титаника», можно сказать. Ассоциация возникает, крепнет и исподволь наполняет предчувствием беды: старт романа совпадает с отплытием в атлантические просторы пассажирского судна «Монтроз»...

Повествование нелинейно, а происходит попеременно по главам то «в настоящее время», которым для «Криппена» является середина 1910 года, то в прошлом той или иной степени отдалённости, причём два потока времени всё набирают ход, словно лайнеры в споре за «Голубую ленту Атлантики»; всё сближаются, как грозящие столкнуться автомобили... Нешуточное волнение, торопливое перелистывание страниц, пренебрежение сном читателям обеспечены.

Заскучать не получится ещё по двум причинам.

Во-первых, автор виртуозно «перекладывает руль», удивляя поворотами сюжета и побуждая сопоставлять детали, ломать голову над всё новыми и новыми загадками, заставляя ахать даже за двадцать, за десять... за пять страниц до финала!

Во-вторых, невзирая на мрачную тему и драматичную историю, в книге находится место и юмору, и тонкой иронии, и сарказму на грани абсурда. Великолепны портреты персонажей — а их, между прочим, в романе (вы не поверите, я посчитала) восемьдесят четыре... правда, двадцать шесть из них «внесценические», то есть непосредственного участия в действии не принимают... что несколько выручает, хехе. Но и главные, и многие второстепенные герои прописаны просто незабываемо. Думаю, что на «Оскар» за лучшую роль второго плана смело может претендовать миссис Антуанетта Дрейк, она же Мисс Бесцеремонность 1910 :) эта дама с пиратской фамилией, берущая на абордаж без разбору людей и ситуации, столь же карикатурна, сколь и жизненно правдива («— Видите ли, ко мне только что приходила миссис Дрейк… — Я вам сочувствую»).

Достойную свиту ей составляют молодая, да ранняя «охотница за скальпами» Виктория, упрямый старый морж капитан Кендалл, миссис«из-грязи-в-князи» Луиза Смитсон, над звериной интуицией которой многим мужчинам стоит призадуматься, холёный альфонс Алек Хит, щебечущая стайка лондонских поклонниц мюзик-холла, поражённая тяжёлой формой снобизма...

Да все хороши.

С удовольствием отмечу прекрасный перевод. Просто прекрасный! Даже «рубить бошки аристократам» (NB: не спойлер!) из уст трудного французского подростка Тома Дюмарке звучит удивительно уместно и органично.

Что, совсем без недостатков прочитанная книга? Ой, нет. В смысле, они есть. Но...

Но детектив — самый условный из условных жанров. Весь он — одна большая игра с читателем. Джону Бойну эта игра удалась блестяще. Ради такого удовольствия можно великодушно чего-нибудь и не заметить ;)

(своя же рецензия на LL от 11.02.2012)

Мало им Катастрофы — война!

«Разверни свою жизнь, как конверт с пометкой «срочно».

Конфиденциально.

Лично в руки.

После прочтения сжечь.»

Мне очень повезло. Три книги проекта «Метро 2033» я прочла в нужной последовательности: три звезды, четыре, пять. И хватит.

Нет, нельзя сказать, что я этого не ожидала: с Метродиссеей уже была знакома, с автором — тоже (и оценила его мастерство на высший балл, но то — рассказы…), но книга получилась просто отличная!

Это мрачный, жёсткий, суровый, очень мужской _приключенческий_ роман. Мир питерского метро после Катастрофы, война, месть, путешествие наверх и «вдаль», возвращение, истории героев… Автор по-акунински безжалостен к своим персонажам и по-стругацки лаконичен там, где имеет смысл оставить простор воображению читателя. К чести Врочека, ни одна сюжетная линия не потеряна, не брошена просто так, что часто случается с писателями фантбоевиков, любая деталь оказывается на своём месте, а персонажи (даже эпизодические) — это чувствуется! — имеют свою предысторию и не забываются сразу, как только исчезнут со страниц. С другой стороны, есть пара моментов, которые можно рассматривать как «предложения» будущим авторам проекта.

Вот, собственно, и всё. Даже странно: книга понравилась «изо всех сил», а сказать больше нечего («ругачая» рецензия на Глуховского куда длиннее получилась, хехе). Это, братцы, как с любовью: любишь — и не можешь объяснить, почему и за что. А вот если не любишь — тогда аргументов найдётся воз и маленькая тележка. Так что, если судить по этому индикатору, то я люблю Вас, Шимун Врочек!

И да: мои любимые конфеты тоже бато-ончики :)

Просто не верится, что эту бредовейшую книжку написал тот же Джон Диксон Карр, перу которого принадлежит изящная и небанальная «Табакерка императора». Ещё могла бы понять, если бы «Согнутая петля» оказалась авторским дебютом: обуреваемый жаждой творчества новобранец детективного фронта вполне мог напихать в своё первое детище всё, что под руку подвернулось: ложного и/или истинного двойника, мистику, цыган, механическую куклу, сатанизм, борьбу за наследство, цирк, хранившиеся четверть века в заначке отпечатки пальцев, лаф-лаф, фальсификацию улик, затеи сельской простоты, амнезию, ниндзя поневоле, преданного (в обоих смыслах) дворецкого и огромное, зашкаливающее количество «БУ!!!»…

В этом последнем плане роман — прямой родственник «Замку Отранто»: автор стремится поддерживать читателя перманентно в перепуганном состоянии, но читателю-мне не столько страшно, сколько смешно и досадно.

«Согнутая петля» в изрядной степени напомнила мне прекрасный роман Агаты Кристи «Вилла «Белая лошадь» (в других переводах — «Вилла «Белый конь», «Бледный конь» и, кажется, даже «Конь Блед»): тем, что мистические события получают вполне материалистическое объяснение, — и вторую (никуда не годную) половину фильма «Молодой Шерлок Холмс»: наверное, помпезностью злодеев и явной их психической неадекватностью.

Из недостатков произведения отмечу клочковатый, местами крайне неуклюжий текст и небрежную работу переводчика. Из достоинств, которые могут приглянуться другим читателям — атмосферу английского поместья с его старыми садами и запутанными тропинками, с домом-лабиринтом, где в шкафу обнаружится отнюдь не скелет, а неодушевлённый «соучастник» преступления. Из плюсов конкретно с моей точки зрения (удержавших меня от того, чтобы снизить оценку до минимальной) — иронические описания героев; любимые книги как доказательство и улика; то, что роман наполнен звуками и прямо просится в аудиокнигу или радиоспектакль, вот где звукооператорам раздолье.

«Любовь прекрасной Фисбы и Пирама, // Короткая и длительная драма, // Весёлая трагедия в стихах».

Так охарактеризовал плотник Пигва спектакль, которым он и его друзья-ремесленники: столяр Миляга, ткач Основа, медник Рыло — собирались потешить царственных особ (всё это происходило в пьесе «Сон в летнюю ночь». — прим. К.О.). Мне не хватает Пигвиной лаконичности, чтобы охарактеризовать жанр, в котором написана одна из любимых книг моего детства — «Месс-Менд». Это политический, авантюрный и немного НФ (по части биологии) детектив, плюс утопия, плюс триллер, плюс мистика, плюс сатира, плюс кусочек постмодерна (так, один из персонажей резко вмешивается в действия автора, и последнему приходится подчиниться; а пассаж про алжирского бея — явное подмигивание Мариэтты Ш. из-под маски Джима Доллара), плюс, конечно же, литературная мистификация. Понятно, в детстве меня такие тонкости нимало не занимали, так что высший балл книге при теперешнем прочтении хоть и остался прежним, но вызван совершенно иными причинами.

«Месс-Менд» — фактически отклик новой отечественной литературы первых лет революции на призыв «нам нужен красный Пинкертон!» :) и Мариэтта Шагинян, откликнувшись на этот парадоксальный лозунг, сотворила свой роман-сказку буквально за три месяца, азартно и весело: «Писала я в необычном возбуждении: мне самой хотелось поскорей узнать, что будет дальше». Роман даже сейчас действительно на редкость увлекателен, страницы летят веером. Я за столько лет, к счастью, прочно забыла подробности и хитросплетения сюжета, но уже с первых строк, с предисловия, имена Микаэля Тингсмастера и Лори Лэна вызвали в душе радостное трепыхание с попискиванием, а %имя главзлодея% — неконтролируемый озноб.

Должна предупредить: «пинкертон» получился действительно «красным», так что решительно не рекомендую эту книгу тем, кто пятится от революционных мотивов даже в «Приключениях Чиполлино» и «Трёх толстяках». Противостояние молодой Страны Советов и не желающего сдавать свои позиции капитализма выведено Шагинян остро, лапидарно, плакатно, как в «Окнах РОСТА». И всё же присутствует в этом какая-то незримая улыбка автора, ласковая усмешка даже — это чувствуется в некоторой утрированности сцен и пародийности сюжетных ходов: читатель понимает, что всё это немножко не всерьёз. Апарт: уже в процессе написания отзыва поняла, что «Месс-Менд» был бы идеален в формате графического романа — сюжетно; прелесть богатого авторского языка неизбежно пострадала бы.

Приключения по обе стороны океана поражают своей красочностью и запутанностью, одни тайны влекут за собой другие, восторг вызывает сама идея романа-трюка и трюков внутри него, особенно фантдоп, в русле которого настоящими хозяевами вещей являются не владельцы, не собственники их, но создатели: изобретатели, рабочие, ремесленники. И вещи верно служат им, позволяя видеть скрытое, молниеносно перемещаться из одного места в другое, помогая в обретении свободы.

Нет, не одним пафосом классовой борьбы полны страницы романа. Здесь соседствуют жестокие, кажущиеся немотивированными убийства и комедия-буфф с участием кошки миссис Друк (внезапно заканчивающаяся мрачно и натуралистически), романтическая история и загадочное превращение человека во что-то жуткое и невообразимое, Петроград будущего, напоминающий одновременно город Солнца Кампанеллы и Солнечный город Носова — и опасные трущобы, населённые «недобитой аристократией»… Один из лучших «агитмоментов» — когда олигарх Джек Кресслинг в буквальном смысле слова диктует политику: кто какую резолюцию обязан принять, где и какие демонстрации следует организовать, и какая именно часть общества должна выразить удовлетворение по этому поводу. Зощенковские интонации узнаёшь в диалогах коммуниста Василова и его жены Кати Ивановны (эти нарочито нелепые имена призваны были убедить тогдашнего читателя, что книга действительно написана американцем, слабо ориентирующимся в русских реалиях)…

Многочисленные персонажи романа необыкновенно хороши. Мой любимец — вспыльчивый, сварливый и чертовски проницательный доктор Лепсиус (в котором позже узнала черты Гаспара Арнери из вышеупомянутых «Трёх толстяков» Олеши и доктора по имени Люш Пибоди из романа «Сарторис» Фолкнера). Но главное их достоинство — то, что Шагинян каждого из них, от ключевых до совершенно эпизодических, наделила разнообразнейшими речевыми характеристиками. Многим современным авторам поучиться бы у неё. Герои обладают разным словарным запасом, в свойственной только им манере строят фразы, и одного с другим нипочём не перепутаешь, даже если персонаж появляется в романе на одну неполную страничку. Да, Мариэтте Сергеевне в чувстве стиля и в юморе не откажешь. Даже в употребление штампов («бедные, но честные»; «ни для кого не секрет») вложены одновременно и простодушие Джима Доллара, и сарказм Шагинян.

Книга, невзирая на все мои восторги, не из одних достоинств состоит. Есть в ней некоторые нелепости, несостыковки, авторские ошибки — но на этот раз охотно их прощаю, учитывая ещё и то, что роман публиковался с продолжением. Хотя нет, двумя смешочками поделюсь. Первый очень простой: Биск собирается при помощи компаса определить... широту и долготу :) Второй чуть заморочнее: почему похожи внешне Элизабет Вессон (миссис Вессон, т.е. по мужу!) и Клэр Вессон, незамужняя её племянница? О_о

Напоследок. Сама читала в бумаге (издание 1960 года в серии «рамочка», что-то оно тут не указано), но приношу мою искреннюю благодарность человеку, оцифровавшему почти антикварное уже издание ЦЕЛИКОМ: в электронную версию входят не только текст собственно романа, но и все, как сейчас сказали бы, «допы»: вступительный очерк о жизни и творчестве Джима Доллара и предисловие Н.Л. Мещерякова к первому изданию (тоже являвшиеся частью литературной игры), а также воспоминания М.С. Шагинян «Как я писала «Месс-Менд» — весёлые, энергичные, стилистически «рифмующиеся» с романом.

Так что желающие могут ознакомиться ;)

(отзыв на это издание: http://fantlab.ru/edition123971 )

«Сказки дядюшки Римуса» любимы с детства, задолго до книжек даже — по диафильму, который мы смотрели, кажется, не один десяток раз. Позже пришли в нашу читательскую жизнь тексты в разных изданиях, и я, будучи уже давно взрослой, заинтересовалась не только самими сказками о плутоватых зверюшках, но и различными вариантами иллюстраций к ним.

Самое свежее приобретение, «В гостях у матушки Мидоус», оказалось нетолстой книжечкой — всего-то 48 страниц, зато в твёрдом переплёте и с потрясающими иллюстрациями Геннадия Калиновского, одного из любимых моих художников детской книги. В книге рассказано девять историй, на которые приходится 32 рисунка. Но давайте сначала всё-таки о сказках.

Старый негр, которого все называют дядюшка Римус, нет-нет, да и расскажет мальчику Джоэлю (будущему писателю Джоэлю Харрису) очередную баечку о приключениях Братца Кролика, Братца Лиса, Братца Черепахи и других забавных животных, очень-очень напоминающих жителей американской глубинки позапрошлого века, когда живы ещё воспоминания (и очевидцы) рабовладельческого Юга. Несмотря на то, что все персонажи именуют друг друга «братцами», отношения между ними братскими не назовёшь: они строят друг другу козни, обманывают, а то и на жизнь покушаются. Что касается Братца Кролика — то это блистательный трикстер (как сказали бы сейчас), который то и дело плетёт интриги, сталкивает окружающих лбами, но и сам иногда оказывается в дураках. В свободное от этих занятий время он спасает свою шкурку от Братца Лиса и Братца Волка, помогает соседям. А дядюшка Римус не забывает о том, что сказки должны не только развлекать мальчика Джоэля, но и чему-то учить:

«— Так часто бывает на свете: один натворит бед, а другой за них отвечает. Помнишь, как ты науськал собаку на поросёнка? Не тебе ведь досталось, а собаке!»

Иллюстраторы по-разному трактовали мир сказок дядюшки Римуса. Например, рисунки Назарова почти мультяшные, потешные такие, с мягкими и яркими цветами. Иллюстрации Олейникова немного сумасшедшие, с фантастическими ракурсами, динамичные, напоминающие кадры из фильма, с выраженной фактурой, в которой прямо чувствуются движения кисти и шероховатость акварельной бумаги.

Разительно отличаются от них созданные в 1976 году иллюстрации Калиновского: чёрно-белые, занозистые, эмоционально напряжённые… Послушаем, что сам художник говорит о своей работе над этой книгой:

«После «Алисы» редактор А. Сапрыгина предложила мне «Сказки дядюшки Римуса». Я перетрусил и всполошился. Как их делать? Со зверьём у меня нелады. Жена мне заклеила все фростовские рисунки в книге, и я стал читать. Чорт возьми, да это не сказки, а горькое бытие. Сапожник-то — негр, в его историях и сквозит оттенок африканского фольклора, где мир держится добром, а движется злом. Нет, не на фоне пасторальных лужаек надо рисовать всё это.»

Эта фраза Геннадия Владимировича: «мир держится добром, а движется злом», — поразила меня до глубины души. Так, кажется, к сказкам Харриса ещё никто не подходил. И вот как мастер кисти решал поставленную самому себе задачу:

«Сказки дядюшки Римуса» — плотные, фактурные. Мне хотелось сделать как бы масляную живопись. Применил я ацетатные белила. Щетинной кистью покрывал ими всё поле листа. А потом в нужных местах эту фактуру процарапывал бритвой, рисунок заливал чёрной акварелью. Получались рисунки острые, «колючие», без намёка на идиллию. Волк — это техасский парень, кролик — ловкач, ему тоже палец в рот не клади. Каждый здесь хватается за жизнь, как умеет.»

Цитаты из статьи Г. Калиновского «Работа — это тишина и покой» («Детская литература», 1978, №2) воспроизвожу по изданию «Художники детской книги о себе и своём искусстве», которая, к счастью, есть в домашней библиотеке. Прекрасная книжка, кстати.

«Здесь ни воздух, ни земля не расточают милостей лентяям, зато осыпают своими неиссякаемыми щедротами всякого, кто способен покорить их трудом, вниманием и любовью» (Джеффри Даттон)

Впервые прочитала эту коллекцию рассказов австралийских писателей в каком-то запредельном прошлом — мне ещё и пятнадцати не было, так что воспоминания остались самые приблизительные, чарлигордоновские последней стадии (помните книгу в синей порванной обложке?.. то-то же). Так что можно условиться, что читала впервые.

Симпатия к Австралии, загадочной Стране Наоборот, месту обитания антиподов и кенгуру, зародилась ещё раньше (лет в десять, наверное, прочитала книжицу Даниила Гранина «Месяц вверх ногами»), так что и к литературе австралийской, не такой уж частой на наших книжных полках, у меня особое отношение, может, небольшая даже фора. Только нужна ли она этому сборнику?

Антология «40 австралийских новелл» составлена, как оказалось, не только со знанием дела и чувством меры, но и с уважением и приязнью к авторам. Присутствуют, конечно, общие темы (и «нужные» в том числе, о чём отдельно), и всё же чуть порыжевшие от времени страницы зелёного с золотом тома звучат впечатляющим многоголосьем: то стройным хором, возносящимся к небу, как светлые стволы эвкалиптов, то бурливым говором уличной толпы, где шёпот может оказаться слышнее крика... Отдельные слова, обрывки фраз, выхваченные из текста буквальные цитаты — я и сейчас слышу их, я всё ещё там...

«А как же Рози?..» — смущённо, с мучительной неловкостью спрашивает Вэнс Палмер (рассказы «Табак», «Выброшенный за борт», «Улов», «Коротышка, товарищ повара», «Серебристый дуб»). Герои его рассказов — в чём-то отщепенцы, не принятые обществом. Кто-то старается туда вписаться чуть ли не ценой жизни, а кому-то это совсем ни к чему, да жизнь заставляет.

«Было нас там, стало быть, трое...» — сразу захватывая внимание слушателя, начинает историю Катарина Сусанна Причард (рассказы «Удача», «Рождественские деревья», «Обольстительница из Сэнди-Гэпа», «Побег», «Лягушки Куирра-Куирра»). Миссис Причард, как ни странно сказать это о женщине, патриарх литературы зелёного континента. Пишет она совершенно прекрасно, что романов это касается, что рассказов. «Обольстительница из Сэнди-Гэпа» оказалась очень брет-гартовской, «Лягушки...» напомнили о «Королях и капусте», но особое внимание хочу уделить рассказу «Рождественские деревья».

Вообще-то это натуральная агитка. Серьёзно. Душераздирающий такой рассказ о бедных фермерах, страдающих под гнётом жестоких и нечистых на руку банкиров. Причём кровососы эти сравниваются с заглавными «рождественскими деревьями» — как становится ясно из контекста, красивыми, но дьявольски зловредными растениями-паразитами.

«Не нашего поля ягода», — скупо роняет Фрэнк Дэлби Дэвидсон (рассказы «Лесной дневник», «Сдвиг»). Ему отдельное мимими за крошечную пейзажную зарисовку «Мамонты в тумане» — ну, вы поняли.

«Бери, что хочешь» — с видимым простодушием предлагает Ксавье Герберт (рассказ «Кайек-певец»). Через восприятие аборигенов Австралии он показывает, как иллюзорны могут быть «истинные ценности» белого человека.

«Ропот разгневанной земли», — с леденящей торжественностью произносит Гэвин Кэйси (рассказ «Говорящий забой»), рисуя противостояние природы и человека.

«Земля наших отцов», — вторит ему и предыдущему автору Уильям Хэтфилд (рассказ «Там дышит человек»). Уважение внушает гордый выбор героя его повествования между жизнью и свободой.

Мрачный пафос на мгновение перебит лукавым «Наполовину цыплятки, наполовину ребятки» Е.О. Шлюнке (рассказ «Чудо матушки Шульц»), почти сказкой о беспомощной пожилой женщине, «высидевшей» птенцов.

«Матрос дрейфует!» — лихо выкрикивает Вальтер Кауфман (рассказ «Нынче здесь, завтра там...»), азартно рассказывая нам о похождениях незадачливого ухажёра. А мне в истории матроса Слима Мунро увиделся некий предвариант «Повелителя бури»: в море Слим дома, а на суше не знает, как шаг ступить, чтобы не испортить жизнь себе или другим.

«Зайди-ка завтра», — с горькой иронией повторяет А.Е. Стерджис (рассказ «В каменоломне»). Это о вечных отмазках работодателей. А работа так нужна, просто как воздух, и времена-то какие трудные...

«Как вы себя чувствуете, мама?» — звучит холодный, вежливый, беспредельно усталый и покорный женский голос, который мастерски воспроизводит Дэвид Мартин (рассказ «Кольцо»). Сентиментальность и суровая правда уживаются в его тексте — коротком, но впечатляющем.

«Между землёй и небом», — тихонько напевает себе под нос Джеффри Даттон (рассказ «Клинохвостый»). О чём этот рассказ? О том, как лётчики сбили огромную и величественную птицу? Об азарте? О том, что человек зря, быть может, воображает себя царём природы?..

«Сильный и дерзкий», — печально кивает Даттону в ответ Джон Хезерингтон (рассказ «Охота на лягушек»), и ситуация словно проигрывается ещё раз — как и любая история, второй раз — в виде фарса, в «уменьшенном варианте».

«Вежливый отказ» пугает безымянного героя Бена Кидда (рассказ «От двери к двери»). А вам самим-то случалось что-нибудь «впаривать», следуя тщательно разработанным инструкциям эффективного обмана? И как ощущения?..

«Все вы так говорите...» — скрипит Дэл Стивенс (рассказ «Призрак-работяга»), умело мимикрируя под хрестоматийного скупердяя, которому бесплатно — и то дорого, вот если бы приплатили ещё... тогда он, может, и взял бы на службу работящее привидение без претензий. Чем-то эта хитрованская сказочка «Кентервильское привидение» напоминает — и не одним только участием потусторонних сил.

«Мысли её где-то далеко», — вздыхает Джуда Уотен (рассказы «Мать», «Чёрная девушка»), один из авторов сборника, знакомых мне и по другим произведениям — например, читала у него детектив «Соучастие в убийстве». Подозреваю, что рассказы для Уотена — зарисовки из жизни, возможно, оттачивание мастерства. И ведь получается. Не могу пройти равнодушно мимо таких, например, строк: «Я помчался в парк, вглядываясь в темноту, пытаясь уловить звуки знакомых голосов. Над головой вздыхали, скрипели, шуршали, словно ворочаясь в своих постелях, тёмные деревья. Воздух был напоён пряным запахом эвкалиптов, и луна излучала мягкий свет, прорезая во тьме серебристые дорожки».

«Если бы она была мальчиком...» — понятливо откликается Эдит Дисмэк (рассказ «Продажа Голодного Герберта»). Должно быть, не понаслышке писательнице известно пренебрежение отца, для которого сын — наследник, а дочь — досадное недоразумение.

«Мне ведь нужно так мало... всего-навсего дом!» — безнадёжно шепчет бывший узник концлагеря, и по эту сторону земного шара не нашедший себе пристанища, сломленный жизнью. О трагедии человека из очереди поведал нам Дэвид Форрест (рассказ «Кто следующий?»).

«С гордостью скряги» хвалится своими «достижениями» персонаж Ланса Лохри (рассказ «Во что обошёлся автомобиль»). Он самая натуральная иллюстрация одного из любезных мне парадоксов: «без необходимого прожить можно, а без лишнего нельзя» :)

«Я стоял вместе со всеми», — говорит он просто, совсем просто, и глаза его лучатся... а на мои глаза наворачиваются слёзы. Что такое, почему? Ну, просто надо знать, кто это говорит. А это дорогой мой Алан Маршалл. Он инвалид с детства, поэтому так много значат эти нейтральные для любого другого человека слова: «стоял», «вместе со всеми»... Составителям сборника отдельное спасибо за то, что отобрали для перевода и публикации целых пять его рассказов, да ещё настолько разных. Фотографическая точность увиденной и запечатлённой сценки: «В полдень на улице». Дурашливость и детская искренность: «Как ты там, Энди?». Цельное жизнеописание «не такого, как все» человека — поэтическое, похожее на легенду: «Моя птица!». Такая короткая и тихая драма, которые мы большей частью не замечаем, но их острый просверк в сознание может больно ранить: «Кларки умер». И бесшабашной весёлости копилка фольклора переселенцев, осваивавших новый континент: «Вот как жили люди в Спиво...» — весь — одна блестящая гипербола.

«Он выбросил этот крест», — наотмашь рубит Фрэнк Харди (рассказы «Ветеран войны», «Дрова», «Друг не подведёт»), автор когда-то нашумевшего политического романа «Власть без славы». Должна сказать, что Харди отменно владеет своим оружием — словом — используя его прицельно, ярко, болезненно.

«Меж двух миров» оказывается и сам Джон Моррисон (рассказы «Ночной Человек», «Битва цветов», «Ночная смена», «Чёрный» груз»), и его герои. Здесь особо отмечу очень разную стилистику представленных рассказов, а один из них — «Битва цветов» — прямо-таки настырно кой-кому из друзей рекомендую ;)

Хороший «странный» сборник (от слова «страна»). Читала с огромным удовольствием, и уже готова была поставить высший балл... как вдруг прекрасная и гармоничная композиция была подпорчена фальшивой, скрежещущей какофонией финала :( Последним «номером программы» оказался рассказ «Чёрный» груз»: ходульный, плакатный, политически ангажированный и непереносимо скучный. Протокол профсоюзного собрания, кроме шуток. Я его только в три-четыре приёма смогла осилить. Так что, если кому вдруг придёт в голову прочесть «40 австралийских новелл» — вы этот последний рассказ просто не читайте, ok?

Выражение «ни жив ни мёртв» реализовано в дебютном романе Марка Леви буквально: тело героини (такой деятельной при жизни!) находится на самой грани опасно истончающегося физического бытия, душа же Лорэн неприкаянно слоняется в мире живых, невидимая и неузнанная — никем, кроме Артура, который…

*заткнув уши, пережидает свист и шиканье спойлерофобов*

*отнимает руки от ушей; спокойно*

Да ладно, ещё скажите, что фильм не видели.

Фильм, кстати говоря, получился лучше. Почему? Потому, что его авторы мудро избавились от чересполосицы жанров (одной из существеннейших причин, приводящих к неуспеху фильма на массовом уровне), обосновавшись на удобной, надёжной и симпатичной базе ромкома. Для этого им пришлось порядком подрихтовать фабулу. И если обычно в экранизациях избавляются от «лишних» сюжетных линий и персонажей, то в эту картину их, наоборот, добавили, что оказалось только на пользу.

Давайте посмотрим правде в глаза (нет, не те, что на обложке книги): произведение Марка Леви до звания романа недотягивает. Ни по объёму, ни по сюжетным веткам, ни по насыщенности событиями. Это в лучшем случае повесть, а в идеальном варианте — новелла. Искренне считаю, что рассказ «Между небом и землёй» мог бы стать превосходным.

Кроме того, в книге при простом её языке слишком много лишних слов, производящих впечатление «водички». Дребезжание жанра (комедия + мелодрама + мистика в три листика + реалистичные и перегруженные деталями описания будней медицинского учреждения) сопровождается дребезжанием и стиля, в котором юмор, пафос, экшн и заунывность создают неуютную толчею наподобие мёртвой зыби.

Объективности ради скажу, что, если не смотреть фильм (особенно до книги), то «Между небом и землёй» — отличное развлекательное чтение: милое, по большей части весёлое и даже жизнеутверждающее — невзирая на то, что речь идёт о смерти. Из ценностей, утверждаемых автором, лично для меня главной оказалась даже не всепобеждающая любовь, а дружба: та беззаветность, с которой Пол (не переставая ворчать) помогает Артуру, вызывает самые тёплые чувства.

Страшно.

Очень страшно.

Невыразимо страшно мне было от того, что переводчиков с таким «знанием» русского языка не только допускают к работе, но и публикуют результаты их разрушительной деятельности.

При въедливом рассмотрении, правда, выяснилось, что мне попалась какая-то палёнка, и переводчик Н. Просунцова с редактором В. Горностаевой (в указанном издании) тут ни при чём. Издержки дикого интернета, мда.

Но к делу.

Сет Грэм-Смит берёт за основу святые для американцев биографию президента Линкольна и историю войны Севера и Юга — и наполняет их мистикой и хоррором, встраивая в известные исторические события и цитаты другие содержание, мотивацию, подоплеку. При такой богатой идее повествование в целом получилось довольно унылым и неравновесным. В нём произвольно чередуются скучный до зевоты быт очумелой деревенщины и внезапные, как ведро на голову, натуралистичные сцены взаимного крошилова людей и вампиров. Эту сыроватую конструкцию украшают нечастые, но трогательные вспышки чёрного юмора. И лучше бы их было побольше, а

Герои книги одержимы вампироманией, то есть часто видят своих заклятых врагов даже там, где их нет, в частности, принимают за вампиров друг друга.

Любопытно решение иллюстраций к книге: архивные фотографии, комментарии к которым Грэма-Смита представляют ситуацию в ином свете. Хотя в таком подходе к делу автор не новатор: напомню почтеннейшей публике немного архаичную (почти полувековой давности), но всё равно читабельную книгу Джека Финнея «Меж двух времён» — фантастический роман, богато проиллюстрированный реальными фотографиями. Вот это действительно было новое слово.

Что касается текста, то закономерно напрашиваются ассоциации с Акуниным, который в фандориаде искусно сращивал вымысел с историческими (и литературными!) событиями, тем самым придавая им совершенно другой смысл. Так что американец и тут не первооткрыватель. А если ещё Дюма вспомнить?.. :)

Ну, и ещё роман может послужить волшебным пенделем к изучению настоящей американской истории.

Исторически-боевая фэнтези в поджанре «военные попаданцы». Кавалерийская рота армии США образца 1870 года под командованием капитана Улисса (sic!) Бентона в результате небольшого хроноклазма проваливается в альтернативный, но тоже воюющий мир. Да, и это тоже Америка; реки и даже города на своих местах, вот только города какие-то совсем другие, да и древнее гораздо; вместо шошонов, арапахо и шайенов американских солдат встречают астерийцы, викосийцы и теласийцы, а Аляска, как выясняется, плавно переходит в азиатский материк…

Янки, ещё не остывшие от войны Севера и Юга, благородно выражают протест рабовладельческим обычаям своих новых соседей… а вот примириться с тем, что в здешней армии воюют и командуют «амазонки», им намного сложнее.

Очень пристойная повесть, единственный недостаток которой — явная, безусловная вторичность.

Японский, как вы сразу догадались, политическо-психологический детектив. Очень интересная книга, но довольно вязкая из-за японских реалий. Вот, например, такой кусочек:

«Нужно было возвращаться в Токио, но мы с Кувано остались в Киото. Вечером прошлись вдвоём по району Синкёгоку, поели лепёшек окономияки. Кувано вырос на Хоккайдо и к окономияки не привык. Так что жарил я. Он же смотрел на мои руки и восхищался. Я жил у дяди в Осаке вплоть до старшей школы, поэтому лепёшек этих нажарил несколько тысяч, не меньше. Мы болтали с Кувано о вкусах Канто и Кансая, грея руки над тэппаном.»

Осилили? Я вот иногда буксовала. Хорошо, что переводчик оказался щедр на примечания, а то бы каюк. В остальном же детектив замечательный, несколько напоминает Чендлера. Чем же, чем? — пытаюсь сформулировать для себя. Нет, не только одиноким и выпивающим детективом — их везде навалом. А, вот! Легкомысленным отношением к жути.

У меня в юности была очень любимая книга — Сейтё Мацумото «Точки и линии», детектив, который можно назвать «абсолютно японским», потому что его сюжет при всех стараниях нельзя было бы «пересадить» на другую национальную почву. Сам роман конца пятидесятых — начала шестидесятых, но издают (и, главное, читают!) его до сих пор.

Вот и здесь то же: японские реалии являются не просто экзотическими украшениями сюжета, фонариками-бубенчиками — нет, они врастают в сюжет плотно и тянут его за собой.

Честно говоря, скучноватым показался мне этот современный (относительно) французский детектив. Почитала рецензии, особенно положительные и восторженные. Немного удивилась (например, похвалам языку: на мой взгляд, ничего особенного). В самой книге много лишнего, случайного и вовсе необязательного, а того, что в детективе желательно, а то и непременно, вовсе нет: ключей, например.

Комиссар Адамберг, успевший очаровать батальон читательниц, показался мне слегка пародийным образом, и я в сомнении: не ведёт ли писательница игру, которую она считает понятной только ей? У Агаты Кристи есть некий сквозной персонаж, автошарж: писательница-детективщица Ариадна Оливер, а у неё в свою очередь — сквозной персонаж-сыщик, швед с труднозапоминаемым именем, наделённый малоприятными привычками, в том числе и пародирующими привычки мисс Оливер (а вероятно, что и самой леди Агаты, вот такие связи второго порядка). И я вам скажу, что некоторые выходки Адамберга мне эту троицу напомнили, особенно во фразе о том, что Адамберг, дескать, ничего не может сказать Данглару, своему же инспектору О_о Это практически прямая цитата из мисс Оливер — насчёт того, почему девушка «не может сказать» (по-моему, это в «Вилле «Белая лошадь» фигурирует), — а то детектив слишком быстро закончится :))

Резюме: это далеко не Агата Кристи, но в то же время и не Дарья Донцова. А если воспользоваться этими двумя именами как точками отсчёта (абсолютный плюс и абсолютный ноль, хехе) и выстроить шкалу женского авторства детективов, то Фред Варгас на ней окажется чуть выше Найо Марш и порядком ниже Ф.Д. Джеймс.

Имхо, безусловное, стопроцентное имхо.

Значит, Борхес…

«Юг» — это было первое, что я у него прочитала. Тут он меня и взял в плен. Потом другие произведения читала по всяким сборникам — к сожалению, библиотечным. Ну, есть ещё дома его «Книга ада и рая», но это, как я понимаю, компилят. Мечтаю когда-нибудь разбогатеть :)) и купить его четырёхтомник распрекрасный...

Я воспринимала его сразу как поэта — даже не зная, что он писал стихи. Проза поэта — совершенно особая статья. Он со словом обращается бережнее, воду не льёт, умеет образ донести не через бесконечные «как бы», а одной разящей наповал метафорой. Каждый рассказ кажется то песней, то балладой, а то и коротким, но безупречным стихотворением.

При этом — богатство сюжетов, непринуждённое, как у фокусника, достающего из маленькой коробочки огромный букет цветов. Они завораживающе правдоподобны, сюжеты Борхеса, от них пахнет новыми легендами. И пусть там критики определяют, магический реализм у Борхеса или ещё какой — он просто другой, потому что автор с непонятной лёгкостью строит всё новые миры: от почти реальных до совершенно невозможных.

Это только кажется, что новый мир создать просто: несть им числа, отражениям матушки-Земли, засаженным фиолетовыми деревьями и кишащим драконами, с которыми сражается очередной рыцарь либо попаданец. Логика там и не ночевала. Всё картонно, и этот картон с удовольствием сжуют те, кто уже привык питаться картоном.

Не то у Борхеса: каждому из его миров веришь. И краткость рассказа (а не толстенного романа) лишь подхлёстывает воображение.

Какими-то неизвестными путями «Территория» прошла мимо меня. Вернее, я мимо неё. Хотя автора читала и чтила со студенчества, а маленький, простой и изящный рассказ «Берег принцессы Люськи» на протяжении десятилетий рекомендовала всем подвернувшимся под руку :)

Чтения «Территории» ждала и нисколько о нём не пожалела. А ведь могла бы. Вы, наверное, и сами знаете: то, что на ура прошло (бы) в юности, по истечении лет имеет все шансы показаться ходульным, слишком простым, пафосным или излишне дидактичным и «соцзаказным». Так что были такие опасения, не скрою.

Но автор не подвёл, не обманул ожиданий. В главном романе Олега Куваева, говоря его же собственными словами (из повести «Дом для бродяг»), «…кажется, что до скал и снега можно дотянуться рукой прямо с табуретки». Куваев ошеломительно точен в деталях, и в полной мере, думаю, оценить это могут люди, сами хоть краешком захватившие ту эпоху: не только время действия «Территории», но и годы написания куваевских произведений. А если и модус вивенди в какой-то степени пересекается с местом действия, трудами и заботами персонажей романа — погружение обеспечено.

Только три вещи упомяну, три мелкие детальки, которые поднимают залежи времени и воспоминаний. Толстое оранжевое одеяло по имени «Сахара» (да, из верблюжьей шерсти, кажется, алжирского происхождения, у нас такое было — здоровенное и узорчатое, размером больше стандартных советских одеял с клетками либо тремя полосками по краю; ох и тёплое было!.. впрочем, почему «было», оно и сейчас в родительском доме живо-здорово, я даже под ним сплю, когда приезжаю в отчие края). Турбаза в Хиве (у меня просто лёгкий шок: да, я несколько дней жила на этой самой базе, Куваев обрисовал её немногословно, но абсолютно точно, не погрешив против реальности). Вечер полевиков (и снова да, один из любимых моментов года: когда все рассыпавшиеся на лето по экспедициям и маршрутам собираются осенью за одним длиннющим столом, и несть числа неловким, но сердечным объятиям, азартным рассказам, смеху и дружеским розыгрышам).

Куваев, в ранних своих рассказах в большей степени бытописатель и драматург, ко времени «Территории» дорос до настоящего художника слова; этот роман не только увлекательное чтение, но и настоящее эстетическое удовольствие. Мне особенно близки его лаконичные описания запахов, которые «вместо тысячи слов» мгновенно переносят читателя на место действия, безошибочно погружают в атмосферу: «грустный и тревожный воздух осени», «пахло морем, соляркой и каменным углём»…

Но, конечно, не одними красотами слога хороша «Территория». Главное в ней, как и в жизни — люди. Те люди, которым «с грузом легче». Персонажи Олега Куваева, шагнувшие на страницы романа прямо из жизни, хороши каждый по-своему — и не потому, что все они как один победители и герои, вовсе нет, — они правдивы, они настолько узнаваемы, что через некоторое время кажется, будто ты и сам был с ними знаком когда-то, просто подзабыл немного.

Вот упорный авантюрист-тяжеловес Чинков: он, сидящий перед пустым начальственным столом (голова опущена, руки на подлокотниках), напоминает выключенный механизм: нет работы/задачи — не функционирует. Но если цель есть — Чинков действует как военачальник, как хитрый и изворотливый дипломат, но главное — как настоящий работяга, вкалывающий сам и беспрекословно требующий того же от других.

Вот Монголов: для него выполнение поставленного задания превыше всего, его бог — порядок и точность, и понимание, что этот человек без всякой жалости загонит себя до полусмерти, наполняет острым сочувствием к нему… и некоторым смущением: не так ли многие из нас поступают, пусть и не в такой явной форме?

Философия старика Кьяе, местного жителя, поначалу показалась мне неправдоподобной. Впрочем, Куваеву лучше знать: он с такими людьми общался. Но до чего по-человечески хорош этот пастух-оленевод, несуетен, практичен и в то же время беззаветно добр! Может, на этом и зиждется настоящая мудрость…

Думается, что Баклаков — альтер эго автора. Именно этот персонаж претерпевает наибольшие изменения по ходу романа: от «легкомысленного пионера» до разработчика теории месторождений. Прекрасно прописана автором сцена начала одиночного похода Баклакова: и метко переданное ощущение беспричинного «точечного» счастья, и наступление вечера, когда физически ощутимо меняются звуки и свет в окружающем мире.

Гурин напомнил бортинженера Игоря Скворцова из прогремевшего когда-то фильма Митты «Экипаж» и (исполнитель этой роли Леонид Филатов перекидывает мостик к следующей ассоциации) доктора Мишу из незабываемой кинокартины «Вам и не снилось». Помните? Молодые, самоуверенные, циничные красавцы со своей «жизненной философией». Они, такие прагматичные и последовательные эгоисты, легко и эффектно идущие по жизни, могут подвести в самый напряжённый момент. Опасность их позиции в том, что она убедительна и привлекательна, поэтому жестокость, с которой Куваев обошёлся со своим героем (предфинальный эпизод с Гуриным, могу признаться, заставил меня буквально бегать по дому, немилосердно ругаясь словами 18+ и терзая шевелюру), оправдана и в какой-то степени терапевтична.

Момент отдыха от драматизма — Валька Карзубин: «дромадер с четырьмя горбами» (что?!), забавный малый, из которого «слова вываливаются в случайном порядке, и когда они ударяются об атмосферу, иногда получается смысл, а иногда нет» (это, кажется, Арчи Гудвин кокетничал, а у Валентина всё так и есть).

И, наконец, Копков: чуть юродивый, мешающий в речи выспренний стиль с просторечием. Откровением для меня стали его слова о том, что работа есть устранение всеобщего зла. Спасибо, чудак-человек. Вот реально помог жить дальше.

Собственно, большинство героев Куваева таковы. Работа для них вечна и незыблема, а всё остальное — «большая земля», жильё, семья, деньги, шмотки, высокие посты и сама жизнь — преходяще, даже несерьёзно…

Отличный роман. Ближайшая ассоциация — с романом Виктора Конецкого «Кто смотрит на облака». Оцениваю «Территорию» на 9/10 только из-за некоторой хаотичности композиции (причём видно, что это случайно получилось, а не намеренно, как у Иванова в его «Географе…»).

Это не соцреализм, а реализм советских времён. Рекомендую.

Эта книга напомнила мне цемент — она такая же серая, плоская, невыразительная и неподатливая.

Эта книга напомнила мне пустырь — здесь так же безлюдно, уныло и загажено неаппетитными подробностями; так же бесполезно пытаться хоть что-то сделать; так же хочется со вздохом отвернуться.

Эта книга напомнила мне «маргаритку»… Нет, не тот скромный и милый цветок, который ассоциируется с полным обещаний ласковым маем и благонравной английской поэзией, а определённого сорта девушек: тех, что могут сидеть на столе, прихлёбывая пиво из горлышка, но будут оскорблены в лучших чувствах, если вы в их присутствии сядете, не спросив у них на то разрешения.

Эта книга напомнила мне невнятный музыкальный шум, доносящийся из оркестровой ямы, пока зрители, шурша программками, бродят по богато украшенному и скудно освещённому залу; музыканты вразнобой пробуют свои инструменты; эту тихую какофонию нет-нет, да прорежет чистая и точная музыкальная фраза — когда в воображении ГГ возникает Тереза, героиня его оперы, которая (я уверена в этом) так никогда и не будет написана. И ты встрепенёшься, обратив к этому фрагменту мелодии и слух, и душу, но она оборвётся «на полуслове»…

Простите, если не оправдала ваших ожиданий. Так же, как Кутзее — моих.

«…оставив позади сотни страниц, исполосованных заумными разборами и рецензиями, ты мечтаешь окунуться в чтение естественное, невинное, бесхитростное…»

Не тут-то было. Тебе попадается в руки роман Итало Кальвино «Если однажды зимней ночью путник…» — и вот ты уже и Читатель, и путник, и заложник обещаний самому себе. Книга о книгах, книга о чтении — есть ли более сладостное искушение для исступлённого библиофила?

«В романе, который ты читаешь, представлен густой, насыщенный мир, нарочито развёрнутый во всех подробностях».

Да если бы один роман! На этих светлых, изящного шрифта трёхстах страницах уместился десяток романов, один увлекательнее другого. Да вот беда: не успеваешь ты раствориться-погрузиться, дать себя впитать одному роману — Писатель, как опытный и жестокий любовник, этакий литературный казанова, прерывает один роман, чтобы, отвлекшись на литературный экскурс, окунуть-заманить тебя в следующий.

«Рассказ возобновляет свой прерванный ход; пространство его движения перегружено, плотно; в нём нет ни единой лазейки, куда мог бы просочиться ужас пустоты…»

Этот роман, величая его культовым и постмодернистским, часто сравнивают с матрёшкой. Полноте! Глупая деревянная красавица, до ужаса определённая со своими румяными щёчками и цветастым фартучком, являет нам лишь одну свою личину за раз. Роман же «Если однажды зимней ночью путник…» — подобие китайского костяного шара, где слой за слоем сменяют друг друга цветы, драконы, птицы, всадники — и всё это видно (и не видно) одновременно, просвечивая, наслаиваясь, переплетаясь — и оставаясь самостоятельными сущностями, скреплёнными и одновременно удерживаемыми друг от друга на расстоянии связками смысла…

«Будь что будет, вы очутились в новом романе, останавливаться уже не след».

В «нормальном» романе мы с прилежным, рассеянным или жадным вниманием следим за развитием отношений Героя-Любовника и Бедной Сиротки, Главгероя и Главзлодея, Личности и Толпы… Итало Кальвино сумел увлечь полными страсти взаимоотношениями Читателя и Книги, Читателя и Читательницы, Читателя и Писателя, Писателя и Книги… Для меня отдельной прелестью было то, что все десять романов написаны разными по национальности (включая несуществующие в реале) писателями, и при этом автор устоял перед искушением передать эту разницу изменением языка — о нет, только сюжеты!..

Запойное чтение, доложу я вам.

«Эта осень меня погрузила в серебряный дым.

Эта осень во мне закружила багровые листья…»

(с) Николае Лабиш (Румыния, 1935-1956)

Вот такое ощущение было от этой книги. Не роман, нет, а отдельные багровые — пламенеющие, светящиеся последней красой или кровоточащие — листья, подхваченные порывом холодного ветра. Тринадцать рассказов не складываются в роман или повесть — это, скорее, венок рассказов (по аналогии с «венком сонетов»), которые перезваниваются меж собой где темой, где персонажами.

Красота и печаль умирания. Острое нежелание расставаться с жизнью, любовью, надеждами, дорогими людьми. Драма непонимания, нежелания быть человечнее с ближними. Трагедия опоздания навсегда.

Тронута тем, что эту прекрасную книгу читают совсем молодые люди, — и тем, что «Оливия Киттеридж» находит у них отклик. Может быть, американская писательница Элизабет Страут успевает мягко, вполголоса дать им совет, за четыре века до дня сегодняшнего воплощённого испанским поэтом (да, одним из моих любимых):

«…Спеши изведать наслажденье в силе,

Сокрытой в коже, в локоне, в устах,

Пока букет твоих гвоздик и лилий

Не только сам бесславно не зачах,

Но годы и тебя не обратили

В золу и в землю, в пепел, дым и прах».

(с) Луис де Гонгора-и-Арготе (Испания, 1561-1627) «Пока руно волос твоих течёт…» (перевод С. Гончаренко)

А для меня моментом узнавания, понимания, совпадения стал совсем незначительный эпизод из новеллы «Зимний концерт»: немолодые супруги Джейн и Боб едут в машине сквозь вечернюю мглу, и Джейн любуется на праздничную иллюминацию, на светящиеся окна домов:

«—…Все эти жизни, — продолжает она, — все эти истории, которых мы никогда не узнаем!»

Всегда меня это волновало. Всегда. Тысячи людей, и у каждого своя жизнь, свои радости и страхи, свои открытия и разочарования… Не узнаем никогда. И надо быть внимательнее хотя бы к тем, о ком, как нам кажется, мы знаем всё: к тем, кто рядом с нами. Они зависят от нас. Они ждут нашего внимания и нашей любви. Не забывайте о них.

Антибонус: Смена палитры

Я почему-то никогда не «вижу» персонажей читаемых книг, пейзажей и интерьеров, где происходит действие: они остаются для меня словами — теми, которые придумал автор. Зато почти каждая книга имеет для меня свой цвет, свою неповторимую гамму. И книга «Оливия Киттеридж» с первых же рассказов обрела в моём воображении свой колорит: мягкие, размытые почти до белёсости утреннего тумана мятно-зелёный, выцветший ситцево-голубой, благородный и холодный жемчужно-серый… На свою голову решила посмотреть в сети, как выглядят неоднократно упоминаемые на страницах книги форзиция и восковница.

Лучше бы я этого не делала. Цветовой удар был настолько силён, что хотелось зажмуриться. Вымечтанная мною сдержанная палитра разлетелась вдребезги. Жаль. Ну, как говорится, «во многия знания много печали…»

Несколько улиц, несколько домов, несколько людей. И весь мир, вся вселенная, весь человек. В этом монументальном творении я впервые за долгую читательскую жизнь увидела одновременно «звёздное небо над нами и нравственный закон внутри нас». И безнравственный. И беззаконие.

Создатель локальной вселенной Йокнапатофы, не больно-то чистой капли под мощным и безжалостным микроскопом, одним вольным взмахом руки очерчивает круг, в котором помещается мир — с его величием и равнодушием, с его вечным колесом смены времён года и часами суток, потёмками непоняток и ослепительной ясностью. Круг этот сплошь исчерчен линиями персонажей: муравьиными тропками, треками частиц, орбитами шальных комет. Нет-нет, да и «мелькнёт в толпе знакомое лицо»: доктор Люш Пибоди, Джон и Баярд Сарторисы, старый Баярд, Нарцисса Бенбоу, мисс Дженни... встрепенёшься радостно, ан нет — не о них теперь речь. О семействе Сноупсов, взявшихся непонятно откуда и серо-мохнатой плесенью всё шире расползающихся по деревушке, городку, дальше, дальше... Порядочным людям омерзительно иметь с ними дело. Порядочные люди кто в сторону смотрит, кто ноги повыше подымает, на цырлах гарцует, чтобы не вляпаться ненароком, не запачкаться. Не получится, милые простаки и белые рыцари. Возьмите-ка линялую синюю тряпочку (можно лоскут от старой рубашки В.К. Рэтлифа) и приступайте к уборке. Иначе съедят вас Сноупсы, не поперхнутся. Разве только сами у себя костью в горле станут, а так спасу от них нет.

ДЕРЕВУШКА

Тёмное, неуютное, неудобное, жуткое впечатление «Деревушка» производит. Все, кто при словах «Американский Юг» представляет себе белые платья, качели на веранде, лёд в запотевших кувшинах с лимонадом, статных конфедератов в благородной серой форме, пятнадцатилетних девочек со сложными греческими именами — ало-румяных, с опасным огоньком в глазах слишком близко подходящих к пожилым джентльменам чуть ли не сорока лет, — эта книга не для вас. Вообще, как только завидите дорожный указатель с надписью «William Cuthbert Faulkner, 1 Mile» — сразу поворачивайтесь и бегите что есть духу куда подальше.

Бедность, смыкающаяся с нищетой, труд бессмысленный и беспощадный, овечья тупость и ослиное упрямство, жестокость, идущая не от садизма, а от полного отсутствия представления о человеческом достоинстве — и тьма, тьма поистине египетская, в которой и персонажи и читатель вынуждены ориентироваться на ощупь, спотыкаясь и бранясь шёпотом, приходя в отчаяние и незаметно для себя становясь фаталистами.

Нет, я не говорю, что это ужасно — напротив, восхитительно. Фолкнер мастерски передал дух глухомани, провинции, медвежьего угла, где все всё знают, но не говорят — в лучшем случае, изъясняются неуклюжими намёками, а то и врут, не краснея.

Особый случай — даже не убийство, мрачная тень которого протянется вперёд на много лет (во вторую и третью части трилогии), а тоскливо-болезненная история с коровой и беднягой Айком, парией среди парий, семейства Сноупсов. Можете меня разубеждать, но я вижу явственную и глумливую параллель, проведённую писателем между этой злосчастной коровой и... Юлой Уорнер, средоточием животной женственности, которой бессильны противостоять деревенские дурачки от мала до велика, не исключая самых что ни на есть благородных господ, которых вроде бы умом бог не обидел. И финал её так же печален, но это уже следующая история.

ГОРОД

Город?.. Городок, а то и ПГТ, как пишут на картах. Три тысячи жителей, помилуйте. Всё у всех на виду, не скроешься. Здесь страницы освещены солнцем — когда ласковым, а когда и беспощадным. Рассказчик распадается на несколько личин, из которых некоторое недоверие вызывает Чарльз Маллисон, который слишком уж наблюдателен, мудр и велеречив для 12-летнего.

Флем Сноупс, словно конкистадор, захватывает всё новые территории, хотя некоторые из его операций-махинаций внушают искреннее недоумение: чего он добивается, этот странный тип? Себе же во вред иногда действует! Или он терпение Провидения испытывает на прочность? Может, ему и не дано по-другому обратать жизнь, тем более, что и без него тут есть кому любовью заняться — во всех смыслах.

Гэвин Стивенс, прокурор, участник войны, смелый, решительный, изобретательный, если надо применить ум (причём быстро применить, без сельских раскачиваний), — становится натуральным мямлей и рохлей, жертвенным телёнком, когда дело касается любви всей его жизни. Он даже готов на поколение продлить своё рыцарственное служение той Прекрасной Даме, которой оно вовсе и не надо.

По сравнению с «Деревушкой» тут и язык попроще, и действие попонятнее, и повествование побойчее идёт... только почему-то куда скучнее становится, и совсем уж я собралась оценку конкретно «Городу» ещё на балл снизить — ан нет, трагический водоворот развязки и предельно неожиданное, на грани абсурда, сюжетное ответвление финала (с новой, совершенно гротескной уже порослью Сноупсов) вновь взметнули её на максимальную высоту.

ОСОБНЯК

А вот тут-то было великолепно с самого начала. Просто до восторга.

Минк Сноупс, да, убийца и одновременно жертва обстоятельств. Помните ещё: я выше лепетала что-то о муравьях и кометах? Минк среди них — механическая игрушка. Дешёвая, старенькая, жестяная. Со взведённой до отказа пружиной он будет неумолимо двигаться всё вперёд и вперёд, туда, куда его толкают судьба и предопределённость. Натыкаясь на препятствие, будет буксовать или падать, жалобно тарахтя шестерёнками — до тех пор, пока его не выровняет нетерпеливо, не поставит вновь на колёсики чья-нибудь рука... о, этот эпизодический персонаж, сержант-пастырь Гудихэй с его «клокочущими холодом глазами» (каков образ!) запомнится мне надолго.

Минк, рука судьбы.

На его фоне линия Линды Сноупс кажется бледной и невыразительной. Горький сарказм вызывает аннотация из бумажного «Особняка» — как ни странно, 1982 года издания... да позвольте, я вам процитирую (целиком для наглядности):

«Особняк» — роман известного американского писателя У. Фолкнера (1897–1962), завершающая книга трилогии («Деревушка», «Город», «Особняк») о семье Сноупсов. Последний роман трилогии посвящён жизни и деятельности героической американской коммунистки Линды Сноупс.»

Ну что, читавшие?.. Вместе со мной поперхнулись? И правильно сделали, ибо героической коммунистической деятельности Линды в романе из 400+ страниц посвящено максимум три, и то довольно скептических.

Перед нами тяжёлое наследие советских времён, так называемый «паровозик», долженствующий протащить в печать что-нибудь действительно достойное, но не слишком благонадёжное — под флагом безусловной солидарности автора с делом строительства социализма-коммунизма, верности ленинским идеалам и тэ дэ, и тэ пэ. Печально всё это.

И опять мелькающая каруселька бесконечных повторов (это тоже тонко пойманная стилистика коловращения жизни и разговоров, провинциальных в особенности), ожидание Минка, который не обманул, не подвёл — равно как и Фолкнер, снова ошеломивший ожидаемым финалом... Это надо уметь. И мало у кого получается.

Прекрасная трилогия. Нещадно жалею, что прочитала её совсем недавно, а не в прошлом веке :) как могла бы.

Замечательная книга! В ней есть то, что я люблю:

— английский юмор (вплоть до абсурда);

— «перетекание» жанра: от жестокой язвительности Тома Шарпа до легкомыслия пополам с горечью Ивлина Во, драма и комедия, которые невозможно разделить;

— перечисления с кажущимися поначалу ненужными подробностями и повторами, которые постепенно становятся самодостаточными и прелестными;

— персонажи: все как на подбор фрики; из-за любви или её отсутствия они совершают странные поступки, находящиеся где-то посредине между чудачествами и безумствами;

— щедрость автора на парадоксальные и убийственно точные определения… да вот посмотрите хоть в этой цитате, где можно в голос рассмеяться над оборотами «не отважился прийти» и «драматично близко» — это же восторг, восторг!.. Цитирую:

«Стоя у ящика, в котором лежало сто пятьдесят семь пар вставных челюстей, Геба Джонс расстегивала пальто. Этот ритуал она совершала каждое утро, приходя в бюро находок Лондонского метрополитена, даже летом, поскольку ни капельки не доверяла погоде в Англии. Она повесила пальто на вешалку рядом с надувной куклой в натуральную величину, за которой ее владелец так и не отважился прийти. Завернув за угол, она остановилась перед подлинным викторианским прилавком, ставень над которым пока еще был закрыт, и просмотрела один из гроссбухов, чтобы вспомнить, какие находки принесли накануне. Помимо обычного набора из нескольких дюжин зонтиков и бестселлеров — в некоторых книжках закладки торчали драматично близко к последним страницам, — вчерашняя жатва принесла одну газонокосилку, печатную машинку с русскими буквами и шестнадцать банок консервированного имбиря. Последним в списке значилось очередное брошенное инвалидное кресло, увеличившее коллекцию бюро до внушительной цифры — тридцать девять. Яркое доказательство (по крайней мере, для персонала) того, что лондонская подземка творит чудеса».

Книга, изданная в серии «Азбука-бестселлер», радует картой Тауэра и списком действующих лиц в начале, оформление тоже своеобразное (так, обложка книги повторяет рисунок суперобложки, но без надписей — только картинка). Единственное, что вызывает неудобство — яркий, ослепительно-морковного цвета обрез, который реально мешает читать. Право же, лучше бы он был зелёным, как у изданного в той же серии романа «Хорошо быть тихоней» Стивена Чбоски.

Скептически отношусь к продолжениям, написанным не автором оригинального текста, особенно если они полны пафоса либо желания и себе урвать кусочек славы. Но скепсис сформировался уже во взрослой жизни, а в детстве авторство такого значения не имело. Вот и эту книжку я, хоть и смутно, но помнила — в отличие от имени её автора. Было, конечно, ощущение, что не Толстой это написал :)

Книга Елены Данько (почему-то пишущей от имени мужчины) началась довольно сумбурно: автор будто бы ещё не знает, куда его/её кривая выведет, и набрасывает эпизоды как попало, лишь бы главные герои «Золотого ключика» были упомянуты. Мне было грустновато это читать. Смешанные чувства вызвал эпизод эвакуации (по-другому не скажешь) детей из Тарабарской страны на пароходе под красным флагом в «далёкий, счастливый край», в котором без труда узнаётся страна Советов. Он, этот край, не так однозначен, как у автора «Золотого ключика»: да, страна счастливая, да, всем там, конечно же, будет хорошо, но дети печальны — им жаль расставаться с родиной, пусть даже она объективно нехороша. И ножницы цензора этих «опасных» страниц не коснулись, вот что удивительно.

А вот дальше… Елена Яковлевна будто расписалась, перо летит по бумаге, нанизывая на сюжетную нить всё новые приключения. Герои отправляются из сказочного Тарабарства в реальный (и тоже чуть сказочный) Ленинград: куклы и Артемон — чтобы помочь папе Карло, Карабас и лиса — чтобы изловить непокорных марионеток (ахха, каков оксюморон, нет, это случайно получилось).

В этом новом пространстве сказки действуют дружелюбные и активные советские мальчики и девочки, внимательные взрослые: милиционер, врач, учитель и с особой симпатией выписанная автором бабушка Дуня — продавец игрушечного ларька (в частности, она оскорбляется, когда Карабас называет её «госпожой купчихой», и устраивает ему гневную отповедь). Но не меньшая доля любви Елены Данько достаётся собственно Ленинграду, и в этом одна из привлекательных черт полузабытой детской книжки.

Отмечу и то, как удались отрицательные герои: в них в безошибочной пропорции сочетаются жутковатое и комическое, поэтому они совершенно живые и так и просятся на киноэкран, особенно лиса, переодетая в целях маскировки барышней: «маленькая гражданка», как называют её тут.

В конце повести автор обещает рассказать о дальнейших приключениях Буратино, его старых и новых друзей «в другой раз».

Другого раза не случилось. Книга была написана в 1941 году, а дальше…

Дальше была война.

Елена Яковлевна Данько умерла по пути из блокадного Ленинграда в эвакуацию.

Удивительно, что это произведение дожило до наших дней. И знаете, его и сейчас вполне можно читать. Особенно детям.

Должна быть благодарна своему с детства слегка перекошенному в определённую сторону чтению, потому что без него мне эту книгу было бы не одолеть. Да, вот так получилось, что я без сносок и тезауруса понимаю, что такое бейдевинд и норд-ост-тень-норд, салинг и краспицы, кокпит и вилливауз, люверсы и спинакер :) А тем читателям, которых приводят в ступор даже такие невинные фразы: «Первым делом спустил грот и закрепил гик за кормовую кницу. Всё ещё слишком много парусов для встречного ветра. Заменил генуэзский стаксель штормовым...» — нет, им за эту книгу браться категорически не советую. Впрочем, Фрэнсис Чичестер писал о своём кругосветном плавании в первую очередь для яхтсменов, которым важно было знать, как именно осуществлялся тот или иной манёвр, с какими трудностями можно столкнуться на этом маршруте, на что следует обратить внимание при подготовке к такой отчаянной затее.

А предприятие и в самом деле было редкостной авантюрой (без того негативного оттенка, который вложил в это слово русский язык). Судите сами:

1) Чичестер отправился в кругосветное плавание по маршруту Плимут — мыс Доброй Надежды — ревущие сороковые — Сидней — Новая Зеландия — мыс Горн — и дальше через весь Атлантический океан снова в Плимут: в общей сложности 29630 миль (для обитателей суши: почти 54875 километров) всего с одной остановкой в Сиднее;

2) плавание было ОДИНОЧНЫМ, и все 226 ходовых суток отважный путешественник должен был без чьей-либо помощи управляться с 16-метровой парусной (парусной!) яхтой, которую, как вы сами понимаете, нельзя было в открытом море поставить на якорь, чтобы как следует выспаться;

3) так получилось, что Чичестер вынужден был стартовать с полученной незадолго до этого серьёзной травмой ноги, а за месяц до окончания путешествия основательно повредил ещё и локоть;

4) в конструкции яхты уже во время рейса обнаружился ряд существенных недостатков, а главное — она была всё-таки слишком велика для одного человека;

5) ах да: Фрэнсису Чичестеру было в это время 65 лет: свой юбилей он отметил в плавании, когда вокруг не было никого и ничего, кроме океана до самого горизонта.

Автор книги — не только путешественник: он и заядлый спортсмен, и увлечённый исследователь. Ещё до этого плавания Чичестер шесть раз участвовал в трансатлантических гонках яхт, из них три раза — в одиночку. Кроме того, он за три десятка лет до этого летал на самолёте модели «Джипси Мот» (в честь которого и называл потом свои яхты — эта, «кругосветная», носила имя «Джипси Мот IV») и даже пробовал совершить на нём перелёт Лондон — Сидней... А кроме того, он живо интересовался историей клиперов XIX века, написал книгу «На пути клиперов» и именно их маршрут намеревался повторить в своей кругосветке.

В книге (270 страниц мелкого шрифта) подробно рассказано о нелёгких и рискованных днях и ночах этого беспримерного путешествия. Ф. Чичестер откровенен, педантичен и, к счастью для читателя, обладает незаурядным английским юмором, на мой взгляд, сочетающим чувство собственного достоинства с самоиронией и мужеством признать свои ошибки. Так, на пресс-конференции в Сиднее ему задали вопрос (не самого большого ума, должна заметить), «когда он сильнее всего упал духом». «Когда у меня закончился джин», — лаконично ответствовал мореход.

К достоинствам книги могу отнести то, что она вышла в свет (в переводе) уже в 1969 году, хотя Чичестер завершил своё плавание в конце мая 1967 года. К недостаткам — то, что имея «на борту» карты и схемы, она не оснащена ни одной фотографией. В целом же это замечательный документ силы человеческого духа и пример того, что даже самую немыслимую мечту можно сделать явью.

Лёгкая, смешливая, чудесатая маленькая повесть. Неважно, что тридцать страниц — всё-таки это именно повесть. И поведал нам Алексей Толстой, как жили-были двое братишек, а потом взяли да и отправились в путешествие по реке. Путешествие оказалось недолгим, один неполный день, но сколько же всего в нём уместилось! А началось оно от Тучкова моста… Помню, как меня поразило это в далёком детстве: что совершенно выдуманные события могут быть прочно привязаны к всамделишному месту — впервые тогда с этим столкнулась.

Детские воспоминания были более чем туманными: я даже не сразу вспомнила, как же называлась эта замечательная история, пришлось как следует покопаться в содержании жёлтого десятитомника Толстого (1958-1961 года издания)… Да вот же она: «Как ни в чём не бывало»! Читала с растроганной улыбкой. Действительно, произведение Толстого адресовано и детям, и взрослым. Дети найдут в нём захватывающие приключения самых обыкновенных мальчишек, взрослые вспомнят свои ребячьи проделки и то, каким полным опасностей казался поход в ближний лесок или на берег озера… а кто-то из них, быть может, ощутит укол совести: это ведь они, взрослые, «люди ростом с буфет», зачастую обращают мало внимания на путающихся под ногами и шумящих малышей. Может, всмотрятся в своих детей повнимательнее. Во всяком случае, хочется на это надеяться.

Имхо, этот до мозга костей (потому что мозга других сортов там не наблюдается) женский роман — некая современная комедия дель арте. Полный набор персонажей, о которых даже объяснять ничего не надо. Красивая, молодая, богатая, умная, талантливая, добрая, красивая (ах да, уже говорила) героиня. Красавец любящий муж. Подруга №1: неудовлетворённая стерва, с каждого слова яд ЧДА капает. Подруга №2: застенчивая обаяшка, пока не нашедшая своего постельного счастья в жизни. Мать-алкоголичка. Сестра — паршивая овца в стаде. Шлюховатая лисичка-медсестричка. Красавец (ах да, уже говорила) массажист. Злой-презлой злодей. Тупой-претупой детектив, который вообще незнамо зачем вставлен в сюжет, поскольку он так ничего и не выяснил, а просто пропал по мере обходимости.

И да: автокатастрофа, кома, лазарет. И отчаянное цепляние за остатки жизни милой-милой, бедной-бедной героини. И конечно, часики от Картье, блузка от Валентино, шарфик простите-забыла-от-кого, свежий номер «Вог» через каждые несколько страниц.

Я, знаете, до сих пор не оставляла попыток стать настоящей женщиной. И, например, читать иногда женские романы. Джой Филдинг окончательно убедила меня, что моё барахтание бессмысленно. В руки больше не возьму эту недолитературу.

Вполне милый роман, знаете ли. Напоминает мятную конфету: он такой же зелёный и полупрозрачный, его так же невозможно ни проглотить, ни выплюнуть, и остаётся катать во рту, пока весь организм не пропитается приторной сладостью и холодным резким ароматом.

Маленький американский городок — то ли Гринтаун, штат Иллинойс, то ли Иствик, Новая Англия :) Сплетни вошли в традицию, традиции стали легендами. В доме с таинственным садом живут сёстры Уэверли, умеющие разговаривать с растениями. И вообще много чего... умеющие. Готовить, например. Стричь. Делать подарки (это уже прерогатива их тётушки). Разумеется, налицо любовь-морковь, шалфей, тимьян, розмарин, рута, корица, засахаренные фиалки… И крепкое розовое яблочко, которое так и норовит стукнуть вас по макушке, от чего вы никакого закона не откроете, а совсем наоборот — погрузитесь в эротические грёзы.

Для меня слишком сладко, а подружкам рекомендую.

Нет, не могу поставить книге оценку. Даже среднюю арифметическую, которая всё равно не стала бы равновесной между преклонением и негодованием. Будем разбираться.

К теме путешествий отношусь с восторгом, к путешественникам (разумеется, к исследователям и первооткрывателям) — с неизменным уважением. К экстремалам отношение не столь однозначно: часть из них — выпендрёжники, а часть — просто сумасшедшие, даже на мой толерантный взгляд. Альпинистов считаю экстремалами, если их цель — не исследовать доселе неизвестные уголки планеты, не проверить возможности человеческого организма, не найти новые способы преодоления трудных условий, а только лишь залезть выше всех и желательно самым первым.

В экспедиции, предпринятой французскими альпинистами в 1950 году, хватало и того, и другого. Главной целью было покорить восьмитысячник. Любой. Главное, первыми из людей перешагнуть эту высотную отметку. В экспедицию вошли покорители вершин, отобранные Французским альпинистским клубом — о да, из прекрасных побуждений, это были лучшие из лучших, но... некоторые из них даже не были знакомы друг с другом, не говоря уж о том, чтобы вместе побывать в альпинистских вылазках меньшей сложности либо в знакомых, практически родных Альпах. Сразу добавлю: «человеческого фактора» мне в книге не хватило: Эрцог в самом начале дал краткие характеристики своим соратникам по восхождению и этим, собственно, ограничился: их образы никак не дополняются в дальнейшем и остаются практически только именами на страницах.

На экспедицию было отведено три месяца: вместе с путешествием от Франции до Непала и достижением зоны, где в окружении семитысячников возносились к небу сверхвершины Дхаулагири (8167) и Аннапурна (8091, по данным Эрцога — 8075), — кстати, некоторый комизм положения заключался в том, что вторую из них французы никак не могли увидеть: при приближении к ней почти с любой стороны её закрывали окружающие горы, Аннапурна словно пряталась от людей... Так вот, дедлайн альпинистам проводил период муссонов, после наступления которого любые высокогорные упражнения из рискованных становились неосуществимыми. Что мешало сначала провести подробную разведку, обследовать все подходы к высотам, а на следующий год вернуться во всеоружии? Конечно же, то самое неуёмное желание стать первыми — а вдруг кто опередит? В результате куча времени была потрачена на разведку и собственно выбор объекта атаки: решение штурмовать Аннапурну приняли через полтора месяца после начала экспедиции!.. Две недели лезли. И месяц возвращались обратно — уже имея в коллективе тяжело пострадавших.

В число участников экспедиции входили девять французов и, насколько я смогла сосчитать по именам, восемь шерпов, а также постоянно меняющаяся по количеству и составу группа носильщиков. Не знаю, советское ли воспитание тому «виной» или элементарное чувство справедливости, но для меня неприемлемо отношение «сагибов» к коренным жителям, безропотным проводникам и помощникам, без которых амбициозные французы, возможно, и не достигли бы поставленной цели. Приведу цитату из Эрцога, руководителя экспедиции:

«К тому времени, когда последние носильщики, уставшие от трудного пути, все в поту появляются на лужайке, мы уже лежим с сигаретами во рту, выпуская замысловатые кольца дыма. /.../

Наверху мы снова останавливаемся и выкуриваем по сигарете, поджидая носильщиков. Высота, должно быть, около 4000 метров…

Подходят носильщики. До сих пор они шли очень хорошо, но чувствуется, что они устали. Дорога становится трудной, груз, удерживаемый на голове ремнями, тянет вниз, неровности скал ранят босые ноги, уверенность движений пропадает. Дальше приходится пересекать большой снежный участок. Мы стараемся топтать широкие и удобные ступени, и всё же носильщикам, согнувшимся под тяжестью ящиков, приходится очень тяжело. Я ощущаю смутные угрызения совести, шагая в удобных ботинках.»

Смутные, значит. Ладно хоть ощущает. А вот один из его компаньонов по восхождению (не будем показывать стволом автомата, по выражению только что прочитанного мною Евгения Лукина) прямо заявил, что не для того он приехал в Гималаи, чтобы таскать тяжести. Обожэ. Что ж ты, лапочка, не подождал, пока на Аннапурну фуникулёр проведут, чтобы не корячиться, ползя по льду и скалам?.. Поднялся бы с комфортом.

Итак, вершина достигнута 3 июня 1950 года (скоро 65 лет с того дня исполнится, надо поглядывать в программу ТВ, вдруг решат что интересное показать по этому случаю). Поднялись на Аннапурну Морис Эрцог и Луи Ляшеналь, не устававшие затем повторять, что это успех всей экспедиции, что все её участники являются покорителями первого в истории человечества восьмитысячника. А дальше начался натуральный кошмар, о котором даже читать тяжело (чувствительным же натурам и вовсе противопоказано, отдельные фрагменты им долго будут мерещиться). Автор книги за месяц потерял 20 кг живого веса, перенёс нечеловеческие страдания, лишился почти всех пальцев... Не кривитесь в усмешке, скептики: книгу он надиктовал в госпитале.

Вот такая невесёлая героическая история. Остаётся к ней добавить факты дня сегодняшнего: Морис Эрцог умер не так давно, в декабре 2012 года, в возрасте 93 лет, а Аннапурна после апрельского землетрясения этого года стала ещё на 20 сантиметров выше...