https://kobold-wizard.livejournal.com/833107.html

Я тихо шла, шла, шла, пирожок нашла,

Я села, поела , опять пошла.

Я тихо шла, шла, шла, пирожок нашла,

Я села, поела , опять пошла.

...

Я тихо шла…я шла, я ничего не нашла,

Не села, не поела, но дальше пошла.

Я тихо шла…

Я тихо шла… как я шла, я ничего не нашла,

Не села, не поела, но дальше пошла.

Я тихо шла…

...

Я завтра пойду, что-нибудь найду,

Сяду поем, и дальше пойду.

Я завтра пойду, что-нибудь найду,

Сяду поем, и дальше пойду.

...

Я тихо шла…

Я тихо шла…

Я тихо шла…

О, как я шла.

А с кем я шла.

(Верка Сердючка / А.М. Данилко «Пирожок»)

К моменту издания романа вирусная монотония украинской проводницы уже несколько лет неслась из колонок. На фоне нынешних политических событий этот хамоватый образ актера-травести уже стал забываться в нашей стране. Однако его простенькая песенка всплыла в памяти, когда я начал размышлять о том, что же написать о книге харьковского дуэта. Ведь тема постоянного движения главных героев лежит в основе этих разновеликих произведений. Это только первое совпадение.

Вторым серьезным сходством является песня. Потребность в мелодии, пусть даже незамысловатой, — это потребность в гармонии. Она часто нужна всем людям, но только некоторые способны сочинять и петь так, чтобы многим людям хотелось бы это слушать. Можно было бы поднять градус и сравнивать баллады Сьлядека с нашим русским роком или еще с чем-нибудь куда более уважаемым. Да только дело в том, что русский рок звучит для отдельного человека. Таких ситуаций немало в новеллах, составляющих роман Олди: профессор в «У слепцов хороший слух», Мирча Сторица в «Аз Воздам», отец Игнатий в «Балладе двойников» — они просят сыграть для них одних. Им нужен резонанс в душе. А теперь в ответ забренчит «Пирожок«! Где мы все его слышали? В маршрутных такси да в ресторанах. Бубонная попса, многократно облаянная критиками за навязчивость и дурновкусие, но в то же время, уместно звучащая для большой компании. В одиночку такое не слушают. Так не попсой ли занимается Петер Сьлядек, играющий на своей лютне по кабакам да трактирам, чтобы позабавить жующих да заработать на тарелку каши? Раз за разом играемая, «Кочевряка», которую заказывает в дупель пьяный адвокат. Песню «Офицеры» один раз не поют...

Теперь третье сходство — тот самый пирожок, который найден и съеден. Это два очень важных слова. Заработок на пропитание — это вовсе не тоже самое. Странствие вечно сопряжено с неопределенностью, и пища в нем становится случайностью или даже чудом. А теперь о поедании: «Песни Петера Сьлядека» — это история о потреблении чужих историй. В каждой новелле главный герой случайно сталкивается с кем-нибудь, кто дарит ему рассказ о своей судьбе. Причем Сьлядек никогда об этом не просит, ему доверяют роль исповедника сами встречные люди. Это случайность и это пища для его таланта. Найден и съеден.

Наконец, четвертое сходство — это главные герои. Андрей Данилко в песне оставляет только «Я», про которое мы ничего не узнаем, кроме половой принадлежности, не совпадающей с полом автора. Нет ответа на вопрос, почему женщина выбрала пирожковое странствие. Вот и с Петером Сьлядеком наблюдается такая же неопределенность. То здесь, то там авторы дают редкие детали биографии, но цельной картинки не выходит. Можно лишь сказать, что он человек настоящего времени, для которого нет ни планов на будущее, ни мучений о прошлом. Пройдет много лет, и как показано в перебивках, странствие продолжается. Странник так и остается наблюдателем и исповедником для усталых душ, способным выслушать, чтобы потом подарить минутку гармонии. Своей же истории, если не считать психоделику последней новеллы, он нам все равно не расскажет. Смешно, но эта незамысловатая песенка могла бы стать в итоге «Балладой о пирожке», закрывающей роман. Ведь в ней объединяются через главного героя все новеллы.

Итого: Можно было бы разбирать каждую новеллу. Говорить о том, почему что-то мне нравится, а что-то не нравится. Вот только авторы написали роман в новеллах, и нужно было пересилить себя и попытаться воспринять калейдоскоп как цельную картину... Ты идешь вместе с безликим Петером Сьлядеком по тексту, как по дороге... Ты вслушиваешься вместе с ним в истории каждого из двенадцати встречных... Биография Петера Сьлядека не играет никакой роли для происходящего в новелле... А твоя, читатель, играет?.. Ведь каждый из нас, читающих, — это по сути Петер Сьлядек, которому доверяется книга и рассказывает свою историю. Нам следует лишь запоминать встречных, чтобы прочитанное не было зря. И тогда в финале остается лишь один вопрос: а как преломится прочитанное в тебе самом?

https://kobold-wizard.livejournal.com/830641.html

Я тот, кто рожден в безлунной ночи

Закален в драконьей крови

Я тот, кто вскормлен молоком волчиц

Я не знаю братской любви

Я тот, кто свой потерял Авалон,

Кто ищет Иерусалим

Я тот, кого вечный ждет Танелорн

Я тот, кого славит Рим

(Н. Некрасова «Вечный воитель»)

Где? Где это все в твоем романе, дядя Майкл? Больше десяти лет ты двигал бумажные фигурки перед волшебным фонарем, показывая на экране тени чудовищ и гибнущих цивилизаций. Это было чертовски талантливо, и ты со своими сказками для пубертатных мальчиков стал одним из моих любимых авторов. Вечный воитель, Край времени, скачки Освальда Бастейбла надолго засели в памяти, чтобы спустя десять лет меня накрыло новой волной в творчестве Муркока. Сперва была «Глориана» — барочный кукольный спектакль, где вместо бумажных контуров задвигались объемные фигуры. Постмервинпиковский мир распустился тропическим цветком. Альбион был похож на Мелнибонэ, но атмосфера стала куда реалистичнее. А следом пришел Пьят.

Пьят — это литература совсем другого рода, чем те же «Хроники Корума». Муркок сажает нас рядом со стариком и заставляет вслушиваться в его захлебывающиеся воспоминания. Фейерверки фантастики уступают место помутившемуся сознанию. Что было и чего не было выбирать нам, живущим на том самом сеттинге, откуда вышел полковник Пьят, снюхавший себе все мозги. Поэтому мы уже не зрители, а косвенные соучастники описываемых событий. Роман вышел 1981ом, и спустя почти 40 лет Украина вновь бурлит. Вновь гайдамаки, вновь в Киеве будут собираться величайшие российские гении, вновь воскрешения галицийского говора.

Интереснейший опыт — чтение о русской истории от западного беллетриста. Ведь это не взгляд историка, а миф, собранный по доступным там источникам. Например, описания Петербурга в 1916ом году в романе заставляют задаться вопросом, почему с революциями так затянули. Кошки в столице уже съедены, повсюду бродят толпы ампутированных ветеранов, разбегаются толпы беспризорников, а в аристократических домах судачат о Распутине и благостном скором мире с Германией.

Отдельной темой выступает кокаин. Главный герой откровенно говорит, что употреблял его с ранней молодости. Я слышал о марафете, балтийском чае и о наркомании в среде богемы. Муркок же дает картинку, в которой на кокаине сидит добрая половина персонажей. Конечно, это повод для споров, но препаратное подкрепление фанатичной преданности идее революции — очень удобная версия. Особенно для полковника Пьята, постоянно напирающего на свое антисоветское кредо.

Главный герой — весьма неприятный тип. Помимо потребления кокаина, за ним замечены бисексуальные наклонности и бубонный шовинизм. Раз за разом со страниц льются антисемитские тирады. Тем смешнее, когда вспоминаешь, что подобным образом говорит и ведет себя 16-летний мальчишка. В определенный момент у меня появилось подозрение о его психопатии. Часть красочных событий не объясняются правдоподобно. Фундаментальные достижения вундеркинда не могут быть подтверждены ни кем и ни чем, потому что проклятые евреи или уничтожили их, или украли. Наконец временами рассказы сливаются в откровенный зацикливающийся бред, в котором проявляется кризис идентичности из-за неуверенности в национальности, потери материнского тепла (в том числе и из-за потери Родины) и безотцовщины, в которой ему не удается доказать собственную состоятельность.

Такой главный герой это уже не обычный муркоковский Вечный воитель. Да и привычных символов за ним не замечено. Остается только поверить, что анархист Муркок так впечатлился Махно, что решил написать приключенческий роман об Украине. А затем развернул взгляд ублюдка Пьята на весь меняющийся мир. Этот герой не меняет действительность, но оценивает ее, пропуская через себя.

Итого: Первый прочитанный реалистичный роман Муркока. Определенно удалась самовлюбленная скороговорка главного героя. От привычного муркоковского театра здесь практически ничего не осталось.

Надеюсь, что на русском выйдут и остальные три тома.

https://kobold-wizard.livejournal.com/829361.html

Меня ждет «Улисс». Где-то там за бруствером, сложенным из павших книг. Он ждет меня, сбежавшего еще курсе на четвертом. Теперь я возвращаюсь. Не в штыковую, как в первый раз, а потихоньку с тыла, со стороны опорного гомеровского текста. Тот текст давно известен и растащен на цитаты. Ты уже знаком со всеми поворотами и закоулками, а потому точно знаешь — не потеряешься и прочитаешь. А «Улисс» где-то там, впереди, закованный в кокон молвы. Он ждет меня...

Читать книги, которые давно заочно знаешь, бывает интересно. Ведь кроме содержания есть еще и форма. В данном случае был монотонный гекзаметр Жуковского, который неожиданно для меня позволил описать и сентиментальный пейзаж, и кровавую схватку. Изредка меня напрягало пренебрежение знаками препинания, которые расставлены, но при этом не читаются. Из-за них, приостановившись, ты сбиваешься с размера. Нужно постоянно двигаться, и тогда достигнешь цели.

Сцилла, Харибда, циклоп, распускаемый саван, избиение женихов — это все известно со школьной скамьи. Другое дело, что «Одиссея» — книга не только повествовательная, но и мироописательная. Практически в каждой из 24 песен есть упоминание о некой традиции или обычае. Ведь одна из основных проблем поэмы строится на неукоснительно соблюдаемом правиле гостеприимства. Спустя 19 лет женихи собираются на сватовство к Пенелопе, а через нее и на выборы нового правителя острова Итака. Они в своем праве и ждут, попутно разоряя дом. Другой интересной для меня традицией стало жертвоприношение задних ног быков. Сразу вспомнилось правила кашрута, по которому правоверные евреи не едят заднюю часть туши коровы или барана. Или едят, но только обработанную специальным образом. Быть может, это совпадение, а возможно — переходящее культурное правило в Средиземноморье. Такие пометки позволяют рассматривать текст как культурно-исторический источник. Про подвиги можно нафантазировать, но про обычаи напридумывать лабуды уже сложнее.

Возвращаясь к странствиям Одиссея, скажу, что меня удивило, сколь мало места они занимают в произведении. По сути основной хрестоматийный рассказ — это 5 песен из 24-х. Здесь я в который раз вспомнил и Олди с их переработкой поэмы, и Фолкнера с его построением повествования. Эти пять песен — это именно рассказ — Одиссей рассказывает о своих похождениях после отплытия из Трои. Никто из его спутников не выжил, некому больше подтвердить его слова. Все могло быть совершенно иначе, но нам остается только поверить тому, кого считают если не обманщиком, то уж точно хитроумным человеком. 20 лет тумана, из которых появляется мужик, желающий вернуть себе трон. Возможно, его печальный рассказ — лишь очередная хитрость, чтобы получить корабль у феаков.

Итого: Ругать или хвалить классику — бессмысленно. Она так или иначе останется фундаментом для последующей литературы. Поэтому прочитать Одиссею нужно, если не из-за завлекательного сюжета, то хотя бы для распознавания цитат. Как никак, это один из основных архетипических сюжетов. Мир меняется, но движение с попыткой его понять продолжается.

http://kobold-wizard.livejournal.com/821552.html

Никаких принципиальных новшеств Роуз в своей книге не раскрывает, но мне было интересен формат подачи материала от преподавателя уважаемого зарубежного ВУЗа. Система обучения в данном случае принципиально отличается от нашей. По крайней мере той, что работает в нынешней Бауманке на «железных» кафедрах. Вместо «подхвата знамени» в деле великих свершений делается упор на генерацию идей. Вместо конструкторов на передний план выводят дизайнеров, которые обыгрывают людские желания, а не сухие строчки технического задания. На выходе получаются те стартапы, которые автор приводит в качестве примеров: достаточно простые предметы, которые неплохо продаются. В этом, конечно, серьезная разница в российском и американском менталитетах и, чего греха таить, в экономической среде.

С другой стороне это книга о единичном векторе. Автор старается показать глобальную тенденцию, но прогноз может подтвердить лишь простенькими техническими решениями. Тут остается только довериться авторитету. Хотя в нескольких местах приведенные примеры кажутся уж совсем слабыми после развернутыми мгновение ранее нью васюками. Быть может, это та самая чуйка бизнесмена — увидеть мир в капле воды?

Итого: читается интересно, но на переворот в мозгах азарта автора не хватит.

http://kobold-wizard.livejournal.com/820061.html

Честно скажу, книга долгожданная. До такой степени, что я был готов раскошелиться на кругленькую сумму и купить себе малотиражку с переводом Анастасии Рогозы. Не успел, и это сэкономило мне деньги, ибо спустя некоторое время, узнал, что angels_chinese делает новый перевод. В столь короткое время появилось две русских версии книги, которую покойный смотритель Танелорна Dark Andrew когда-то называл непереводимой. Именно версии, потому что стилистические тексты перевести досконально невозможно. Сам язык растворен в повествовании, и нельзя его изъять и заменить на другой, не повредив произведение. Первоисточник я не видел, но при чтении часто возникало, что русский текст излишне тягучий.

В послесловии сам Муркок говорит, что этот роман стал благодарностью Мервину Пику. Что ж местами барочность, особенно в описаниях замка, действительно напоминает «Титуса Гроана», написанного безумным Архитектором. Благо, градус безумия в эркерах, антресолях и гаргульях здесь все-таки ниже. Ведь «Горменгаст» до сих пор стоит где-то за моей спиной, недочитанный... О Мервине Пике здесь напоминают и некоторые персонажи. Барочность восхваляет разнообразие и изменчивость форм, а потому из-за спин старых типажей выглядывают новые. Мне показались родственными роли Стирпайка и капитана Квайра — людей, способных сыграть на старых ритуалах так, чтобы окружающий мир переменился.

Основная сюжетная линия рассказывает о Глориане, королеве невкусившей плотских радостей. После самоубийства отца, короля Герна, она стала властительницей гигантской империи Альбиона, охватывающей альтернативные Америку, Африку и большую часть Европы. Вся жизнь, подвластная ритуалу, все дни, направленные на службу своей державе. И ночи, направленные на то, чтобы ухватить оргазм. Она уже родила девять дочерей, но так и не испытала наслаждения. Она проводит ночи в своем серале, где наравне с мужчинами скрыты женщины, дети, карлики, великаны... Надежда истекает, но королева продолжает крепиться, поддерживаемая двором. Она есть держава, она идеал для подданных, она дух и основа Золотого века, пришедшего на смену тирании отца.

Как водится, все лучшее построено на крови. За спиной Глорианы постоянно стоит лорд-канцлер Монфалькон — создающий и поддерживающий государственный миф. Он призрак старого мира, возжелавший создать новый, лучший мир. Для Золотого века можно пожертвовать парой жизней, дабы не вернулось время, когда на плаху возводили пачками каждый день. Вот только лорд Монфалькон оказался слишком человечен, а потому, однажды поддавшись своим чувствам, ставит под удар все ранее созданное. Стоило ему один только раз недооценить капитана Квайра.

Капитан Квайр — художник шантажа, мастер клинка и кудесник обмана. Ему и его творчеству посвящена вторая сюжетная линия романа. Долгое время он собирал для Монфалькона хитрую ажурную конструкцию из сдержек и противовесов, заставляющую государственную машину двигаться в нужном направлении. Красота его работа захватила его. Она кружила ему голову, а потому стало достаточно всего нескольких слов, чтобы самолюбие пошатнулось, а голем обернулся против создателя. « Я художник, а ты, мастер Патер, ремесленник. Для тебя всякое действие обязано подытоживаться ясной наличной прибылью, пусть и маленькой, пусть и непрямой. Ты ведешь счета. Я создаю события».

Муркок вновь обратил свой взор на разрушение империи. На этот раз стремительное гедонистическое падение империи Мельнибонэ было остановлено силами нескольких палачей. Стране дали передышку, во время которой людям дали поверить в славный красочный миф. После кровавого месива это было нетрудно. Но чем красочней и тоньше миф, тем легче его подорвать. В этом видится актуальность романа Муркока для нас сейчас.

» -...Однако ткань Альбиона гниет на наших глазах. Невозможно позволить сотканному Монфальконом чарующему гобелену разом упасть и явить доселе скрытую им реальность – ее не примут ни дворяне, ни простолюдины. Занавесь должно приподнимать дюйм за дюймом долгие годы.

– В гобелене уже наличествуют дыры. ... Они видят под парчой тлен – или думают, что видят.

– Подлинного тлена здесь нет. ... Но Квайр позволил обнажиться крайностям. Кто-то зрит всю целокупность – скромное развлечение вроде нынешнего – и считает, что она явно знаменует больший, невидимый ужас. Романтика понукает воображение и заставляет его расти – но, если воображение применяется не к тем обстоятельствам, ища более уродства, чем красоты, страшная сила спускается со своры».

Итого: Красивая барочная история, в которой нет особенных сюжетных изысков. На этот раз Муркоку удалось выстроить изящную картину, не идущую ни в какое сравнение с циклами о Коруме и Хокмуне. Впрочем и с романами о Крае времени здесь мало общего. Приятно открывать для себя новые грани автора.

http://kobold-wizard.livejournal.com/819617.html

Книга, принесенная однажды на волнах Фантлаба, а потом обнаруженная на книжном развале рядом с домом.

Это практически незнакомый для меня пласт советской литературы — описание установления советской власти в Средней Азии, где Гражданская война по сути продолжалась до начала 40х. Размытость границ в условиях гор и пустынь позволяла отрядам басмачей переходить с Советского Памира в Афганистан и Иран и обратно. При этом советской власти противостояли не только не принявшие коллективизацию крестьяне и скотовладельцы, превратившиеся в бандитов, но и бывшие кадровые военные, религиозные течения, а также Британская империя. О советской литературе 30х любят вспоминать в контексте шпиономании (Мастер и Маргарита, Кортик, Тайна двух океанов и т.д.), и в случае «Джуры» это имеет достаточно прочные корни. Большая игра не закончилась со свержением монархии в России, а наоборот дала возможность англичанам прихватить Азербайджан и Среднюю Азию. Насколько я слышал, теперь эту версию отрицают, утверждая, что у басмачей был чистый панисламизм. Все возможно. Да только удивительно, если имеющие в своем распоряжении Афганистан и Пакистан, англичане отказались бы взять под свой протекторат еще и Бухару с Хорезмом.

Несмотря на срьезный исторический базис, роман оказался куда менее политизированным, чем мог бы быть. Шутка ли, но имя Ленина в романе 1940ого года упоминается всего дважды, и один раз это относится к егоименному Пику. Тушкан показывает события в романе таким образом, что народно-освободительные и коммунистические мысли возникают в головах персонажей сами собой под воздействием внешней среды. В этом плане мне очень понравился образ Кучака, односельчанина Джуры, — недалекого ленивого и трусоватого мужичка, попавшего в большой мир из своего кишлака и постепенно падающего все ниже и ниже из-за того, что потакает своим мелким страстям и испуганно понуждается окружающими. В итоге он с обмороженными ногами валяется в куче тряпья на базаре какого-то среднеазиатского города. К этому моменту он уже понимает, что мир жесток и его нужно хоть немного исправить. Только ноги его не ходят, деньги закончились, и теперь ему нужны только силы, чтобы отгонять базарных собак. Спасение его от гибели хоть и предсказуемо, зато показывает, что даже понимание несправедливости не приводит сразу же к героизму. Путь Кучака — трудная дорога безвольного человека, который расцветает по-своему в руках каждого командира. К финалу он обретает самопонимание, а через него и некоторую храбрость. «Лучше, превозмогая страх, совершать большие, настоящие дела, необходимые для себя и для народа, и чувствовать себя человеком, чем уподобляться растению или пугливой птице».

История заглавного героя, сказать по правде, вызвала у меня куда меньше интереса. Это путь взросления и борьбы более внешней, чем внутренней. Мальчик-горец сначала желает жить по праву сильного, но постепенно от личной стычки с бандой он дорастает до борьбы с басмачами и поддержки высокого «рода большевиков». Стычки, охота и героизм оживляют роман. Наверно, в советские годы он побудоражил сознание не одному мальчишке. Вместе с вступительными эпизодами, рассказывающими о геологической экспедициии на Памире, книга, на мой вкус, встает в один ряд с романами Жюля Верна.

Второстепенных персонажей в книге достаточно много. В отличие от главных, их мотивы и мысли показаны достаточно блекло и картонно. Интерес у меня вызвал начальник пограничного отряда Максимов по прозвищу Тысячеглазый. При общем образе идеального вдумчивого командира в нем чувствуется отголосок революционного прошлого. Максимов немного напомнил Эйхманиса из прилепинской «Обители» — тот же формат ручного управления, в котором можно свернуть горы. Человек больших задач, гигантской харизмы и веры в идею. В то же время в нем нет бравирования властью, и вовсе не он в романе «Джура» говорит: «Я сам Советская власть! Что скажу, то и делайте». Он скажет и люди сделают, но будут делать, понимая важность момент и цель действий.

Советская власть ушла вслед за Российской империей, что привело к новому витку Большой игры. Теперь вместо исмаилистов Ага-хана по региону расползаются исламисты Аль-Багдади или кто теперь у них верховный лидер? В СМИ опять кружат споры на тему, кто проплатил создание нового течения. Вот только понимание региона из нашего информационного поля, как мне кажется, уходит. С глаз упала советская пелена, и мы не можем понять, что же сталось с бывшими соотечественниками. Так вот «Джура» — это литературный памятник о нас в Средней Азии в то время, когда обстановка была похожей. Я не буду говорить об объективности, искать которую в романе для юношества, по-моему, бесперспективно. Зато в романе есть верный посыл: «Когда-то, по неопытности, Максимов считал, что его окружает мертвое и скучное нагромождение камней. Позже, после длительного изучения края, настало время, когда все вокруг ожило и предстало в ином свете. Максимов полюбил Памир с его суровой красотой, которую открыл в нем неожиданно для себя. Он полюбил народ, с которым пришлось много и долго работать....» Нужно вдумываться и работать.

Итого: Прекрасно читаемый роман почти 80-летней давности. Для вхождения в тему не требуется особая историческая эрудиция. Автор заботливо ведет тебя за руку, показывая синие горы и высокое небо. В то же время проблематика весьма свежа, поскольку мы вышли на новый исторический виток.

http://kobold-wizard.livejournal.com/813964.html

На Росконе 2014, отвечая на мой вопрос, Олди сказали, что роман «Сильные» не сложился. Прошли пара лет и книга вышла, и впервые за очень долгое время я читал роман Олди запоем. Надеюсь, прошел тот период, когда я не резонировал с их книгами. Потому что я соскучился.

В этот раз авторы знакомят нас со взрослением Юрюна, сына Владыки-Закона. Мальчик растет в играх со сверстниками, понемногу понимая, что он другой. Постепенно в нем просыпается сила, делающая его защитником своей семьи и своего селения. Скоро старший брат отведет его в Кузню, выбирать доспехи и оружие под стать богатырю. Вот только доспехи будут не защищать его от врагов, а держать его самого. Потому что обретя силу, богатырь теряет голову, с радостью ребенка отворачивая головы пришлым демонам.

Все идет наперекосяк из-за слов, брошенных в запале мальчишеской борьбы. Юрюн узнает, что у него есть второй старший брат, о котором он никогда не слышал. Никто не хочет о нем говорить. Ни папа, ни мама, ни брат с сестрой. И это обидно. А потом после большой пьянки собутыльник рассказывает ему про то, что брат находится в плену. Так связываются судьбы двух богатырей, младший берет ответственность за старшего. Потому что богатырям нужно помогать друг другу. Иначе сгорят, потеряют себя, станут воплощенной силой.

В основе романа лежат якутский эпос Олонхо и Теория времени академика Козырева. Ни с тем и ни с другим я не знаком. Да как мне кажется это неважно. Потому что в этот раз человеческие отношения полностью затмевают все яркие основы своеобразного сеттинга с мировой осью, протянутой с Небес до Ада. Конечно, для полного осознания финала нужно осознать, как работают зеркала Козырева, но пока я наслаждался семейной сагой. Материнская любовь и отцовский закон, сыновье сопротивление и девичья дерзость.

Из-за семейного характера романа он получился камерным. Ограниченное число героев перемещается между нескольких декораций, между которыми лишь намечены эфемерные расстояния. Этот спектакль сродни текстам Муркока, где планетарные масштабы сворачиваются до размеров театральной сцены. Лишь в момент состязаний в конце второй книги выбегает массовка богатырей, которых сюжет затем выдавливает из повествования, вновь оставляя в фокусе лишь нескольких персонажей. Для их конфликтов общество не нужно. Потому что основной конфликт бурлит внутри — та самая сила, которая может изменить мир.

Читая этот роман харьковских соавторов, я пытался нащупать связь с нынешней политической обстановкой. Что ж, посыл «не терять головы» и взаимоподдержка братьев — это неплохо. Вот только образ прикованного к мировой оси брата с черным сердцем будит субъективные мрачные ассоциации. С другой стороны амбициозный мальчуган, падающий в мировой механизм, также оставляет горькое послевкусие.

Итого: Олди еще раз перетасовали свою колоду основных сюжетов и рассказали о новых странствиях духа. За чтением можно поразмышлять о семье, о воле, об ответственности и о терпении.

Подозреваю, что рассказ был написан на конкурс или на заказ. Потому что иначе мне трудно объяснить, почему получилась такая слабая история. Василий Щепетнев создал очень атмосферные рассказы в цикле о Черной земле, и в тех текстах тоже наблюдались цитаты из других авторов. Однако Шерлоку Холмса в этот раз не повезло. Его путешествие в Россию подано настолько сухо, что надеешься получить хотя бы серьезную интригу. И тут тоже глухо. Мое впечатление от нее лучше всего описывает цитата из этого рассказа: «Можете назвать это предчувствием, можете — дедуктивным выводом, но то, что я увидел, меня не удивило. Похоже, каждый был к этому готов, кроме, может быть, полковника». Даже «неожиданная развязка» рассказывается Холмсом с какими-то нотками усталости.

Итого: У Щепетнева есть более сильные вещи.

http://kobold-wizard.livejournal.com/811473.html

Назвать текст Олдисса романом у меня не поворачивается язык. Больше всего он напомнил мне читанного 7 лет назад Алена Роб-Грийе и его «Соглядатая». Та книга была одним из первых образцов французского «нового романа» или «антиромана», в котором воплощалась идея шозизма — предельно предметного описания окружающей действительности без каких-либо субъективных оценок и абстрактных смыслов.

Олдисс же относится Новой волне британской фантастики, которая призывала вывести фантастику из гетто детского и бульварного чтива. По всей видимости «Доклад...» и был попыткой писать фантастический текст методом, присущим ранее только серьезной авангардной литературе. Сам эксперимент прошел неплохо: за две с половиной сотни страниц (по меркам моей электронной книги) мы можем досконально изучить расположение построек в пространстве, содержимое шкафов, коробок и гаража, конструкцию телескопа, перископа и окон. О, эти окна! От их описаний текст прямо-таки пучит. А как иначе, если автор в основном изучает феномен наблюдателя, за которым наблюдают? Три персонажа по каким-то причинам через окна различной конфигурации рассматривают дом своего работодателя в то время, как за ними наблюдают представители из другого мира. И все они, вместе с нами, пытаются осознать, что же все-таки происходит.

На телеканалах порой бывают репортажи в версии «без комментариев». В этом случае считается, что контекста текущего момента достаточно, чтобы зритель сам понял, что происходит. Так вот Олдисс нас сознательно лишил контекста, и мы получили утомительный для чтения протокол, в котором наблюдатель изначально не может отделить важное от неважного, потому что не понимает, что происходит. Поэтому фиксируется все. На десерт же выдается пачка вопросов о реальности наблюдаемого, которые смакуются наблюдателями разного уровня. Беда в том, что от Роба-Грийе Олдисс унаследовал родовой порок. Чтение «Доклада...» — утомительно скучное занятие. Мне не хватило хоть какого-нибудь мало мальски развивающегося конфликта. Герои выжидают, герои наблюдают, герои остаются при своем.

Итого: О том, что так можно писать, мне «рассказал» еще Аллен Роб-Грийе. Зачем читать такой же этюд в исполнении Олдисса я не понял.

За эту книгу я принялся с большим энтузиазмом, но он испарился достаточно быстро. Виной тому манера повествования, от которой сильно отдавало бульварным фарсом. Холмсиана — это достаточно богатый материал, и судя по послесловию Ньюман с ним весьма хорошо ознакомился. Однако историю похождений Мориарти и Морана занесло куда-то в сторону.

Стоит признать, что часть вводных Ньюман выбрал верно. Во-первых, его рассказы местами остро пародируют известные сюжеты о Холмсе и Ватсоне. Во-вторых, некоторые сюжеты строятся не только на пародиях и имеют и свой собственный объем. В-третьих, рассказы написаны динамичнее, чем первоисточник. Однако, эти же вводные наложили на текст и свой отрицательный отпечаток. Например, начиная «Опус в пунцовых тонах» как пародию на классический сюжет, Ньюман до такой степени отзеркалил эпизоды и персонажей, что парад двойников начинает утомлять. При этом, создавая собственный объем, он умудрился сделать так, что Шерлок Холмс из повествования по большому счету выпал. Тем глупее выглядит заглавный рассказ, поскольку получается, что в мире романа параллельно расследуются два подобных дела в разных дворянских усадьбах. Ну, и наконец, мне не понравилась та манера, в которой полковник Моран ведет свой рассказ. Напыщенная порочность слишком быстро набила оскомину.

Успешными мне показались только два текста: «Союз красных», в котором Мориарти придумывает красивую месть своему зарвавшемуся студенту и «Греческое беспозвоночное», в котором Ньюман предположил существование еще двух братьев Мориарти, которых также зовут Джеймс. Остальные рассказы читались легко, но интересных идей я там не нашел. В основном, это просто постмодернистские игры с кучей ссылочек на фильмы и книги, которые приятно тешат эрудицию, но полноты не добавляют.

Итого: Для развлечения сойдет.

http://kobold-wizard.livejournal.com/810168.html

http://kobold-wizard.livejournal.com/809182.html

Эта книга в мои школьные годы уже не входила в программу по литературе, и я несколько раз сталкивался с позитивным отношением старших к этому факту. Мол, нет и не нужно. Вероятно, подача материала была слишком идеологизированной. Ведь сам Ленин был восхищен этой книгой, а потому, как писала Ниенна, «приказано забыть». Сравнение с «Черной книгой Арды» забавно и печально одновременно: и тот, и другой роман – это ныне мифы проигравших, написанные не самыми талантливыми, но воодушевленными, авторами. Хотя преимущество безусловно на стороне Чернышевского с его социальной оптимистичностью и отсутствием страдальческого пафоса.

Однако после прочтения могу признать, что роман – далеко не самое захватывающее произведение. История девушки и двух ее мужей на мой вкус оказалась суховатой и слишком «головниковой». Парни обозначены как очень умные и пытающиеся разыграть свои жизни как шахматную партию. Одной из фигур становится Вера Павловна, чье детство и юность проходит в строгости и несправедливости родительского дома. Замужество становится побегом в новую счастливую жизнь. Вот только очень скоро она узнает, что самый понимающий муж вовсе не гарантирует сочувствия. Это становится одной из причин, по которой начинается «политическая линия» сюжета. В стремлении найти свое предназначение Вера Павловна организует швейную мастерскую, в которой воплощаются новые общественные отношения…

На сегодняшний день организаторские способности Веры Павловны как женщины не кажутся чем-то из ряда вон выходящим, но на тот момент, вероятно, многие ее поступки были новаторскими. Однако в нынешнем контексте России после ХХ века воспринимать их как руководство к действию ИМХО крайне сложно. Горизонтальные организационные структуры слишком часто страдают от индивидуальности членов группы и потребности в иерархии. Для того, чтобы такая структура заработала нужны какие-то другие, «новые» люди. Именно их появление и является основным тезисом романа. Чернышевский описывает своих «эльфов тьмы», говоря что они уже среди нас. По его словам, новые люди обречены на успех… Печально, но обещания не сбылись полноценно.

Теперь следует признаться, что как политический текст «Что делать?» смотрится не совсем адекватно. Как мелодрама – уже интереснее. Как-никак, любовь чрезмерно думающих влюбленных – не слишком распространенный сюжет. Лет 10 назад он мог бы быть весьма интересен для меня в таком контексте.

Итого: Однако самое интересное в этом тексте, на мой взгляд, это подача. «Что делать?» – наверно, единственный в школьной русской классике роман, в котором главные герои приговорены к безусловному хеппи энду. Онегин, Печорин, Чичиков, Обломов, Вронский, Базаров, Безухов идут чередой житейских неурядиц к не особо счастливым финалам. Чернышевский на их фоне не постеснялся весь текст говорить с читателем напрямую и обещать счастье хотя бы для своих новых людей.

http://kobold-wizard.livejournal.com/801397.html

Видимо, с творчеством Адамса у меня не складывается. В обоих циклах я остаюсь очень высокого мнения о первой книге, и вылетаю на повороте — во второй. В случае с Джентли я, к сожалению, не уловил целостности. Здесь есть и отменный бред, и тонко подмеченные особенности жизни, и хороший абсурдный юмор, но истории не видно. Случайные люди встречаются со случайными событиями, и никакой великой взаимосвязи всего сущего.

Во многом невосприятие связано с изменением угла зрения. Из-за того, что Джентли стал часто мелькать в кадре, он потерял свою абсурдную таинственность. Для пафоса Холмса нужен Ватсон. К тому же и остальные персонажи по сути вышли картонными. Макдафф, Кронотис и Гордон Уэй были все же весьма неординарными личностями, а здесь есть лишь кричащее Божество.

Итого: Через некоторое время после прочтения я посмотрел американский сериал. Несмотря на весьма радикальные отличия, в нем есть нечто похожее по построению истории с «Долгим чаепитием». Английская же версия наоборот больше напоминает первый роман, и дело не только в том, что первая британская серия является условной экранизацией книги.

http://kobold-wizard.livejournal.com/801184.html

На фантлабе в профиле книги есть графа «похожие произведения». На этот сборник баек я вышел через «Людей в голом» Андрея Аствацатурова. От работника образования к работнику здравоохранения. Они на самом деле немного похожи: и темой дачи, и темой еврейской интеллигенции, и байками о позднесоветском детстве. Первая разница в городе: герой Аствацатурова – Петербург, а медбрат Паровозов порожден Москвой. Вторая – во временном диапазоне: байки Аствацатурова рассыпаны и по советской и постсоветской судьбе, а в книге Моторова представлены «юные годы», которые пришлись на 70-80е годы. Отсюда проявляется ее антисоветский душок. Благо, в этот раз он не прикрывается романтическим флером. Главный герой просто копошится по жизни, жалуясь на безденежье, дефицит и омерзительность советской пропаганды, которая льется из телевизора, радио и газет. Вот он – потребитель «покровосрывающей» литературы самиздата.

Самое смешное, что на фоне всей антисоветской мути, рассказов собственно о медицине здесь не так уж и много. Реанимированных пациентов в книге не мало, но в основном речь идет о медсестрах, врачах и других окружающих людях. Причем рассказы чаще всего не красят медицинское сообщество. Медсестры на поверку оказываются или склочными бабами-лимитчицами, или в буквальном смысле слова умственно отсталыми. Неудачи и грязь запомнились автору почему-то гораздо ярче, чем позитивное. При чтениях некоторых баек вообще возникает мысль, как эти люди могли кого-то лечить.

Итого: В плюсы автору можно отнести ехидный юморок. Не скажу, что хоть одну из баек можно пересказать как анекдот, но читать их хотя бы легко. Поэтому книга быстро пролетает. Особенно немедицинские эпизоды, в которых персонаж рассказывает о своем детстве. Мальчик шел к успеху, но потом стоптался в беготне за часами, ботинками и прочим дефицитом. Только и всего.

http://kobold-wizard.livejournal.com/800998.html

Дикая книжка. Дикая настолько, что, как только я закончил ее читать, то открыл ее опять с первой страницы и начал читать по второму кругу. Все потому, что за несколько недель недосыпа книга превратилась в бредовый калейдоскоп. В итоге, сейчас я опять на полпути. Время остановиться и осмыслить.

Предварительное чтение дает серьезное преимущество, потому что гораздо меньше путаешься в именах. О эти имена! Накасюналюк! Нулиаюк! Киливфак, Киавак и Мыгак! Камыснап! Десятки их. Ворох языколомных имен и названий бросается под ноги, заставляя спотыкаться на каждом шагу. И тут еще подгребает сюжет-гопник... Логика есть? А если найду? За происходящими взбалмошными событиями сложно различить некую структуру, но логика в этом тексте припрятана под полой. Ведь роман по сути — это дальний брат «Трудно быть богом» и «Обитаемого острова». Коренное отличие — прогрессор здесь не рассудительный исследователь, а бесшабашный хулиган, наводящий порядок в обществе только для того, чтобы свалить с планеты. В процессе в неограниченных количествах летят отрубленные руки, головы, хвосты и прочие части тела. Что поделать, если большинство встречных начинают по нему стрелять, а не пытаются договориться? А ведь всего-то и нужно, что собраться и разгрести авгиевы конюшни. Вот только для достижения цели одних силовых методов мало, а для философских методов главный герой однозначно туповат. Выигрывает он за счет своей безрассудной храбрости и юмора.

Без юмора читать роман сейчас было бы малоинтересно. Это была бы еще одна постапокалиптическая зарисовка. Но образ бога из машины, без лишней рефлексии решающего проблемы окружающего мира, вытягивает роман. Да, он сплошная Мери Сью, но он же и пародия на нее, поскольку туповат и непосредственен. С тупым ржанием главный герой разгоняет пиратов, дает по рогам умертвиям и укрощает морских змеев, а потом нараспев читает стихи поэтов Серебряного века и русского рока. Добавь ему разговоры про «силу в правде» и получится Данила Багров, а пока это Горм, сын Эйвинда, у которого правда в силе.

Роман был написан в период развала страны (1991-1992). Главный герой — раскрепощенный и свободный от условностей гибнущего мира, поэтому он — простое решение сложных проблем. Вероятно, такого в те годы очень не хватало. Но в то же время, в романе показано, что технический уровень происходит из социальной системы, но не наоборот. Именно поэтому простые решения часто приводят к неоднозначному результату. Помимо этого в романе есть рассуждения, которые смотрятся интересными в контексте — прорыв в космических технологиях вероятнее в тоталитарном обществе, чем в демократическом, потому что выход в космос — это шаг в вечной борьбе, а демократия — система успокаивающая. Неплохо для Перестройки.

Итого: Неоднозначный хулиганский роман, который легко начать по второму кругу.

Минирассказ Артура Кларка — это, с одной стороны, гимн воодушевленному трудолюбию, но с другой — ранний звоночек дизайнерского бума, как основы для продажи иллюзий. Ведь по сути главный герой, не имея никаких знаний, но обладая априорным ощущением целесообразности, творит абсолютно правдоподобные экзотические образы технических устройств. Однако его творчество — это красочное пугало, выставленное против наступающего безликого массового производства. Финал говорит лишь о том, что оно сработало не только против птиц, но и против воров. Удача — не более. Беда в том, что целесообразность в бутафории — это впечатляющая внешняя оболочка, а о наполнении образа главному герою ничего неизвестно.

Роберт Шекли пошутил над приверженностью к ритуалам, смысл которых уже давно непонятен. Спустя много лет после последнего столкновения цивилизации с инопланетянами на базе древних регламентирующих документов, описывающих процедуру контакта, образовалось странная религиозная система с фанатичным благоговением и еретическими отступлениями. Из-за нее граждане попадают в нелепую кафкианскую ситуацию, в которой вместо кучи справок — нескончаемый групповой танец. Если взглянуть на это с позиций нашей документальной реальности, то прогноз получается неутешительный. В общем, у чужих монастырей могут быть крайне странные уставы.

http://kobold-wizard.livejournal.com/799891.html

Повесть оставила странное впечатление, потому что ее положительные черты переплелись с отрицательными достаточно хитро. Благо отрицательные проявились в полной красе лишь к финалу, оставив мне горькое послевкусие.

Александр Шалимов по основной профессии был преподавателем Горного института. Поэтому в первой части книги можно наблюдать воодушевляющие наивные зарисовки на тему научного сообщества. Два друга-геофизика по настоятельной просьбе из МИДа должны отправиться в Монголию для расследования крушения американского спутника совместно со специалистом из США. Наивность этого мероприятия я могу объяснить только неким шестидесятническим флером и форматом цензуры начала 60х. То есть подготовка экспедиции и некоторые околонаучные разговоры в ней показаны, во-первых, ужасно уютными, а во-вторых, свободными от военно-идеологической надстройки сталинской эпохи вкупе с горячими рассуждениями о строительстве коммунистического рая. Кроме того, в этой версии Советского союза есть несколько странных явлений: расследование крушения вражеского спутника доверяют ученым без привлечения военных; вражеских специалистов в принципе допускают до расследования на территории «шестнадцатой республики СССР», у которой на тот момент даже нет дипломатических отношений с США; отсутствуют отсылки к военному опыту, будто Великая отечественная прошла для героев незамеченной. Именно из-за этих вольностей в романе создается атмосфера советской науки, какой бы она могла быть, если бы ее не штормило вместе со всей остальной страной. Холодная война была бы рыцарским соревнованием, в котором бы сошлись уважающие друг друга противники, представляющие две разные идеологические системы. Главное — вечный научный поиск на благо Будущего. Идеология не сковывает, а побуждает. Именно в этом уютном призраке кроется чудовищное обаяние повести.

Теперь о горьком послевкусии. Не раскрывая той самой тайны Гремящей расщелины, могу сказать, что создание новой научной гипотезы в данном случае выглядело оглушительной лавиной. Один из главных героев полностью лишен самокритики, и потому молниеносно связывает все странные факты с азартом нынешних лженаучных мошенников. Это при том, что критика чужих научных теорий в диспутах первой части повести выглядела очень пристойно. Печально, что в финале Остапа понесло. Картинка получилась весьма заманчивой, но факты соединенные на скорую руку надо еще проверять и проверять. По сути это тоже наивность, но уже не вызывающая симпатии.

Эта повесть написана в 1962 году, когда советская фантастика все же была больше вытеснена в область литературы для детей и юношества. Поэтому некоторая наивность и утопичность несомненно допустимы, но все же не до степени захлебывающегося восторга, которым обозначен финал

Итого: В данном случае мы имеем тот самый, любимый Михаилом Елизаровым, «СССР, каким он мог бы быть». Прочитать следует не критики ради, а для того чтобы поймать хоть ненадолго призрак советской науки без идеологического ярма.

http://kobold-wizard.livejournal.com/798583.html

Изначально я предполагал писать отдельно про каждую часть трилогии, и накатал отзыв на «Время тигра». Однако, потом я затянул с «Врагом под покрывалом» и, начав читать «Восточные постели», понял, что это к лучшему. Между частями трилогии есть смещение нюансов, но, в целом, они составляют достаточно цельный текст. Их объединяет семья Краббе, которая перемещается между малайскими штатами в зависимости от текущего назначения Виктора Краббе. На каждом месте его окружают новые знакомые, которые своими чаяниями и страхами создают череду идиотских совпадений, формирующих сюжет.

Семья Краббе попадает в Малайзию на излете британского колониализма. Виктор работает в министерстве образования, и поэтому можно вблизи наблюдать за тем, как старая система дает трещину. Сначала местные учителя начинают говорить то, о чем ранее молчали, потом они вытесняют «белых» учителей из школ, а в итоге малайские руководители начинают объяснять все свои неудачи наследием прежних колониальных властей. Поскольку Виктор в первом романе преподает историю, то его область в первую очередь подвергается метаморфозам. В чем-то это напоминает красно-бело-демократическую мешанину, продолжающуюся в нашем образовании. Только в данном случае разные стороны еще и национально окрашены.

Малайский национализм – это ИМХО самое поразительное в книге. В кои-то веки европейцы, китайцы, индусы и тамилы оказываются в одной лодке. «Малайзия для малайцев» начинает проявляться в мелочах. Малайцы припоминают прошлым руководителям карьерные обиды, китайцам – излишнюю скупость в торговле, индусам и тамилам – проблемы с диаспорами. Если коммунистов начинали гонять еще при британских властях, то христиане и язычники со временем предаются обструкции, сродни российской религиозной политике XIX века. Берджесс описывает серьезные проблемы достаточно ярко, но без агрессии. Чаще всего национальные прения воплощаются в бытовых и карьерных конфликтах с должной долей юмора.

Умирающая колониальная система влияет на каждого белого персонажа по-своему. Некоторые, как Виктор Краббе, подпадают под влияние новорожденного государства и стараются всячески оказать помощь. Другие живут постоянными воспоминаниями о Великой Британии с ее манерами, климатом и культурой. Третьи стараются забыться в обжорстве или разнообразных половых связях. Забытье здесь становится для всех белых ключевой проблемой. Без него в местном климате можно окончательно свихнуться. Местные раз за разом начинают видеть в белых то лентяев, то грешников, то скрытых коммунистов, то открытых свиноедов. Мир меняется, и последние европейцы кружатся в вихре судьбоносных совпадений.

После «Малайской трилогии» я начал относиться к «Заводному апельсину» как к роману о столкновении слишком разных культур. Ведь мальчишки из банды Алекса являются отдельным обществом, которое существует параллельно с остальным условно мещанским обществом. В конфликтах и периодической ассимиляции прослеживается малайский опыт.

Итого: Тургеневские туризм, усадьба, барчуки и немецкие управляющие изменили национальный колорит, но в манере повествования и в построении сюжета есть нечто, напоминающее мне «Дым» Ивана Сергеевича. Основной сюжет строится на сосуществовании разных людей. Для многих персонажей ад – это другие, тем ценнее построенные хорошие человеческие отношения.

http://kobold-wizard.livejournal.com/796265.html

Наконец спустя полгода я добрался до романа, за рецензию на который sityrom получил первое место на «Фанткритике». И хотя план на чтение с Автохтонами писался еще в мае, тот факт, что пару недель назад Галина получила за эту книгу премию Новые горизонты, только усилил предвкушение романа. Планка ожиданий была поднята высоко, и я рад сказать, что они оправдались.

Он приезжает в город. Мы наблюдаем заселение в ремонтируемый хостел, первый обед, первые неожиданные знакомства со стариками и буфетчицами. Такое случается — ты разговоришься со случайным человеком в транспорте или в кафе, и уже через полчаса смотришь на мир под немного другим углом. Мы следуем за героем по пятам, постепенно проникаясь его интересом в поисках таинственного «Алмазного витязя», художественной группы в 1922ом году поставившей единственную оперу «Смерть Петрония». Историки ведь могут позволить себе заниматься чем-то неинтересным никому. А ведь в городе, уверяют нас, столько всего интересного! Вот здесь например, жила черная вдова, а этот до строил сам Кузневич! Хотите чего-то более масштабного? Так у нас было такое партизанское подполье! Против кого? Ну так, и против немцев, и против Советов!

Автохтоны в данном случае это коренное население города. Ключевое тут — корни. Через местных жителей город говорит с ним, но корни опутывают... или запутывают. История города начинает расходиться на варианты, чуть только копнешь. Особенно когда в кафе на двух противоположных сторонах улицы одни и те же события описывают по-разному. Ну так, то кафе греческое — оно же для туристов, что вы ожидали там услышать! А в ответ доносится: «Вы это слышали у Юзефа? Да что он знает?! Рассказывает всем про настоящую еврейскую кухню, а у него даже мама не еврейка! И фиш готовить у них не умеют!» Да-да, мы знаем что Истина одна, но здесь слишком много правды. Слишком много гегелевских двойственностей. Скорее даже есть зеркальный лабиринт, в котором каждая новая версия отражается в предыдущих. Вероятно, чем-то таким должна была быть и «Столовая гора» Хуснутдинова, но в романе Галиной таланта ИМХО куда больше.

Отдельного слова заслуживает образ главного героя. Он всегда он. Местоимение отталкивает читателя. Ты не сможешь взглянуть на мир глазами другого человека, ты не сможешь понять всю его подноготную, ты вынужден следовать за этим Тиресием в царстве теней. Ведь можно грубо перевести название романа как «само-подземные», несущие в себе царство мертвых и духов природы. Даже тот момент, когда он рассказывает предысторию своего приезда в город, ничего не изменит. К тому времени долгое путешествие заставляет нас расценивать, увиденное, а еще больше — услышанное, только со своей точки зрения. Кстати, это формирует и темп романа — не зная предыстории, мы движемся неспешно, не ощущая конфликта ни с чем, кроме как со множеством версий. В целом же он очень сильно напомнил мне агента Дейла Купера из Твин Пикса, и дело вовсе не в стиле таинственного детектива, расследующего таинственное дело, в таинственном городе, а запеканках. Помните, вишневые пироги Дейла Купера? Изо дня в день.

В городе без названия, как окрестил его в своей рецензии sityrom, действительно угадывается Львов. Хоть я и недолго был в этом городе, но по многим уж признакам выходит он. Название ему не положено по ряду причин. Во-первых, так крепче дух места, почерпнутый из романа, а не из других источников. Во-вторых, это сразу отсекает всю нынешнюю политическую ситуацию. Политику этот город словно бы забыл еще с конца Великой Отечественной. В-третьих, безымянный город смотрится призрачно, а потому его с легкостью наполняют духи и мифы. Саламандрой объясняют странные пожары. Сильфом себя зовет один из странных автохтонов, который, кстати, живет у Марины, вполне себе водной девы. Вопрос был с гномом, но после богатства старика Вейнбаума, хозяина многоуровневого подвала, сомнения отпали. Здесь же тени голема, оборотней и вампиров. В прочем, это лишь одна из трактовок, которые возможны в этом романе.

Итого: Вкусный неспешный детектив с открытым финалом. Суть же такова, что закрыв книгу ловишь себя на мысли, что было ведь что-то еще... Что-то в середине, и если это перечитать, то все встанет на свои места... Картинка должна сложиться. Вот за этот голод до правды Марии Галиной особое спасибо.

http://kobold-wizard.livejournal.com/795559.html

Второй на моем пути роман Елизарова. На этот раз я ограничился электронной копией, хотя обложка — зачетная.

Более-менее общим местом для произведений автора является прочное укоренение текста на советском массиве. В «Мультиках» все начинается в 1988ом, когда восьмиклассник Герман Рымбаев переезжает с родителями в большой город из родного Краснославска. Его прошлая жизнь предстает утопией советской детской литературы с теплым солнцем, верными друзьями и бабушкиными пирожками. Жизнь же на новом месте можно охарактеризовать заезженной фразой «связался с плохой компанией» — местная школа принимает его холодно, зато улица быстро берет в оборот Герку, накаченного на турнике и отнюдь не трусливого. Здесь сталкиваются по сути две ипостаси советского детства: та, которую помнить хотят, и та, о которой стараются умолчать. Через пару лет гопники времен Перестройки разведут беспредел по всей стране, но пока они оставались страхом таящимся в подворотнях. Хотя сцена мордобоя в видеосалоне, когда один из главарей пытался подмять предприятие под себя, тоже примечательна.

Заглавное слово всплывает далеко не сразу. Раньше я слышал про такую шутку под названием «показать чебурашку» — идущему по ночной улице мужчине предлагают показать чебурашку, и пока он не опомнился встречная девушка распахивает перед ним пальто, показывая сиськи, а затем соучастники девушки требуют с незадачливого зрителя деньги за просмотр. Разница между мультиками и конкретно чебурашкой, видимо, в размерах чебурашек. Такой относительно честный метод отъема денег у населения становится золотой жилой для банды Рымбаева. Тревожащих мыслей о противозаконности предприятия у него не возникает. Он инициирован в этой системе координат, свободно существующей параллельно с остальным миром. Этот поезд в огне и стремительно несется в приятном Настоящем, и еще до сих пор катится в триколорном Будущем.

Первое, что приходит на ум при прочтении, это то, что Елизаров опять предлагает литературную порнографию с советской темой. Нет, здесь речь не о привычных теперь сиськах-письках, которыми полнится интернет, а о порнографии как отображении поведения, освобожденного от оков морали. Рассказ о детском бандитизме, включая кровавые дела Алешки Разума, Елизаров подает откровенно, с присущей ему мясистостью. Оно притягивает взгляд, как передачи НТВ притягивают взгляд пенсионерок к телевизору. Читатель тем самым становится подельником Рымбаева, чтобы с ним пройти через «очистительный свет».

Отсюда начинается второе откровенное сравнение — сцена с просмотром диафильма похожа на «Заводной апельсин» Берджесса. Только все ограничивается внешним сходством. Берджессовского Алекса ломали образами насилия до такой степени, что вызывали у него аллергию. Разумовский же выступает как нечто, переформатирующее саму реальность — Германа вырывают из плохой компании и награждают болезнью, которая с одной стороны спасает его от колонии, но с другой — лишает свободы выбора. Главный герой выходит на уготованную ему колею.

Мистика в романе подана в верном, хоть и крайне некомфортном ключе. Что-то вроде дьявольской хромоты Люцифера-Разумовского, считывается легко, но большая часть «странных» нестыковок реальности остается необъясненной. В 1989ом наша страна попадает практически в такой же круговорот, когда нельзя полностью осознать, что же в действительности произошло. Возможно, общество влипло в телевизионный мир, в котором прошлое и будущее может пересочиняться на раз-два-три, а быть может оно просто сошло с ума, и раз в пару лет происходят новые припадки. В последнем случае остается только последовать советам доктора Божко: бегать трусцой, вести более спокойную половую жизнь и поменьше смотреть телевизор и сидеть за компьютером. Уж с Люцифером-то Божко справится.

Итого: Виктор Топоров увидел в этой книге цепочку перерождения ЧК-ГПУ-НКВД-КГБ, Андрей Аствацатуров — идею украденной души, а некий Михаил Бойко — полную историю психического расстройства. Роман, дающий такое поле для трактовок, по-моему, достоен прочтения, но признаю, что елизаровская фантасмагория получилась трудной для анализа. Роман читается легко, хотя местами и обжигает мясными подробностями.

http://kobold-wizard.livejournal.com/795039.html

На оранжевой обложке красуется восторженная цитата из Майкла Муркока, которая сразу подняла планку моих ожиданий, взбудоражила голод надежды. Следующая прикормка в самом начале первой части — рассказа голо-художника Николаса: «Город — искусно сделанная обманка, вырезанная из картона и размалеванная блестящими красками, чтобы скрыть пустое нутро, дырку от бублика». Этот персонаж сам рассказывает свою печальную историю, в которой он пытается дать реальность чему-то эфемерному, творить несуществующее, но в результате становится только слугой для истинного творца города Венисс — таинственного биоинженера Квина.

Другая история — вечный взгляд со стороны, рассказ о героине во втором лице. Николь это сестра-близнец незадачливого голо-художника. С одной стороны рассказчик, становясь ее внутренним голосом, вытягивает на поверхность тяжелые воспоминания о прошлом, а с другой — он хоть немного связывает ее с реальностью, от которой она, программист, пытается скрыться в абстракциях машинного кода, считая их реальной жизнью. Даже ее любовные отношения не могут искоренить отстраненное мировосприятие. «Ты извиваешься под гипнозом эфемерных ласк и думаешь:«Ничего-то здесь не случается», сама не зная, о тебе ли речь или о городе». Но однажды ее брат исчезает, и эта единственная кровная связь с миром, заставляет ее выбраться из комфортного кокона. Расследование ведет девушку к тому же Квину, последнему видевшему Николаса. Расследование стоит девушке жизни.

И наконец третья история в третьем лице рассказывает о Шадрахе Беголеме, бывшем любовнике Николь и служащем империи Квина. Когда-то он смог выбраться с подземных уровней Венисса и постепенно познавал многоуровневый город. Надземный мир ошеломил его, и только помощь Николь, работавшей тогда в службе поддержки новых граждан, дала парню возможность закрепиться. Из-за еще не пропавшей любви к этой девушке он, как Орфей, вновь спускается в ад. Это самая фантасмагорическая часть текста, в которой миротворческая ипостась Вандермеера постаралась разгуляться на полную катушку, и, на мой взгляд, здесь неожиданно слова непутевого Николаса оказались верными. При всей оглушительности ощущений Шадраха я так и не смог поверить в эту громаду, погребенную под городом. Странствие бывшего шахтера в компании с отрубленной говорящей головой киборга должно было, быть может, показать гигантский цивилизационный нарыв, готовый вот-вот прорваться. Но все было слишком: слишком помпезный ад, в котором Шадрах слишком быстро продвигается к цели, и, в результате, слишком натянутым выглядит обреченный хеппи-энд.

Итого: Роман остался мной не понят. Наметки на интересные внутренние конфликты смыло авторским желанием странного миротворчества. Текст напомнил «Свет» Харрисона, где семейные истории прилипли на неуютном непонятном пространстве.

http://kobold-wizard.livejournal.com/790965.html

Симмонс предварил этот сборник достаточно обстоятельным предисловием, где рассказывает о предпосылках его написания и своем отношении к форме новеллы. После прочтения я с ним соглашусь — получилась прекрасная витрина творческих возможностей автора. Причем в некоторых случаях это и в самом деле была предварительная версия — «Энтропия в полночный час», «Флэшбэк» и «Женщины с зубастыми лонами» спустя десятилетия тематически переродились в «Бритву Дарвина», роман «Флэшбэк» и «Черные холмы».

«Энтропия в полночный час» — история о внутренней драме страховщика, который видит весь мир как череду событий, ведущих к смерти. Он взял дочь на выходные, чтобы отдохнуть, но вынужден постоянно себя одергивать, потому что за каждым шагом дочери видит опасность для ее жизни. Главный герой не способен отбросить видение мира, при котором все события связываются в последовательность, а потому страх возможной потери ограничивает его мысли и чувства. В итоге появляется удушающая любовь родителя к ребенку, от которой страдают все.

«Смерть в Бангкоке» — еще одна история про вьетнамскую войну от Симмонса. Главный герой потратил всю свою жизнь для мести за однополчанина, который погиб из-за эротического эксперимента во время побывки в Таиланде. Сюжет затерян среди тайских борделей, бесконечных каналов и баров с дешевой выпивкой, а над всем этим поднимается ужас СПИДа, который и представляет в данном случае смерть в любви.

«Женщины с зубастыми лонами» — новелла, в которой Симмонс отдает дань уважения своей части индейской крови. Ради любви парень вынужден отправиться в странствие по Черным холмам, дабы обрести собственное видение. Читается хорошо, но в целом напомнило читанные ранее индейские легенды — в них необязательно должна быть привычная нам фабула и впечатляющая мораль. Главный герой прошел свой путь, но нам нужно пройти свой.

«Флэшбэк» — разрушение трех поколений одной семьи с помощью наркотика, дарующего возможность увидеть прожитые ранее мгновения. Почему-то напомнило об интернете, хотя его пагубное влияние на жизнь отдельных людей и общество в целом, конечно, не столь однозначно, как влияние флэшбека. И тот, и другой даруют возможность скрыться от реальной жизни, оставив в области внимания только то, что интересно.

«Страстно влюбленный» — история, написанная под влиянием дневников и стихов ветеранов Первой мировой войны. Это достаточно интересный стертый эпизод из нашей культуры. Гражданская война и Октябрьская революция шокировали наш народ куда сильнее, чем ПМВ. По крайней мере истории о позиционной войне не занимают в нашем школьном курсе истории столько места. Со слов же профессионального преподавателя литературы Дена Симмонса получается, что в их литературе этот период обозначился очень ярко — смена бравурных стихов первых месяцев войны на тексты исполненные отрешенности, безнадежности и чернухи. Нечто подобное я встречал у авторов с противоположной линии фронта — немецких экспрессионистов.

Но у Симмонса герой вовсе не экспрессионист. Он все еще верит в свои идеалы, пусть его и трясет от окружающего ужаса. Ему помогает образ женщины, в которую он влюблен и которая спасает его от смерти раз за разом. Он не знает, кто она и не является ли она наваждением. Да и какой смысл о том рассуждать, когда эта любовь может быть последним светлым пятном в оставшихся часах жизни?

Итого: Крепкий сборник раннего Симмонса. Отдельные мотивы из него будут встречаться и в последующих работах. Все новеллы и в самом деле относятся к обозначенной в заглавии теме. Из чувствительных недостатков — небольшая затянутость последних трех новелл. Все-таки мне бы хотелось более быстрого темпа, которого я у Симмонса так и не нахожу.

http://kobold-wizard.livejournal.com/790553.html

Эксперимент с уцененной книжкой за 20 рублей можно признать неудачным. К сожалению, ди Филиппо показался мне излишне старомодным. Эта претензия относится вообще к большому пласту современной фантастики. Писать литературу так, как это делали лет 50 назад, конечно, можно, но она может показаться тусклой. Все те же космические торговцы, те же корпорации и игры с веществами... Конечно, градус тут повыше, но в подаче материала мрачные миры ди Филиппо — это все те же уютные мирки Звездных войн, Шекли и прочих авторов той поры. Даже до одиночества в Космосе — тут очень далеко.

Теперь о понравившемся.

«Пожизненное заключение» — для реабилитации преступников разработана программа по замене смертной казни на полное замещение личности смертельно больного гражданина. По сути продолжение идей, заложенных в последних главах «Заводного апельсина». Понравился гуманный финал, хотя внутренний конфликт можно было бы усилить.

«Солитоны» — та самая старомодная история про команду фриков, разыскивающую величайший и таинственный объект во Галактике. История выигрывает за счет постоянных конфликтов между членами группы, которые имеют кучу недосказанностей, придающих рассказу объем.

«Гравитоны» — журнал эксперимента над собой. После первых успехов проекта LIGO рассказ смотрится весьма интересно, да и описание нового диапазона чувств сделано красиво.

«Любой крутой чувак...» — собственно единственный полноценный прогностический рассказ в сборнике. Да и сама история одиссеи через переменившийся мир для мести, хоть и выглядит старомодно, но зато раскрывает внутренний мир главгероя. Хотя по сути это история о победе песчинки над механизмами.

Итого: На мой вкус, при всей пафосности аннотации сборник получился тусклый. Отмеченные 4 рассказа мне запомнились, а остальные я даже в общих чертах не перескажу.

«Дракон в мече» — по сути это роман-связка, в котором сошлись актуальная нам реальность, образ Вечного воителя и ветвь муркоковского многомирья, связанная с семьей фон Бек. Эта книга вышла спустя 16 лет после «Феникса в обсидиане» и, в целом, подводит черту под мытарствами Вечного воителя. Дальше были нечитанные еще мной циклы «Второй Эфир» и «Сказания об Альбиносе», которые, судя по аннотациям, имеют уже мало общего с кукольным театром раннего Муркока.

Однако, начинается «Дракон» вполне привычно — Эрикозе оказывается в новом мире и не один, а вместе со сбежавшим из нацистской Германии Ульриком фон Беком. Вместе они должны пережить еще одно нашествие Хаоса, а также борьбу в любовном треугольнике. Роман по-муркоковски богато украшен. Одни гигантские пароходы-города, ползающие по земле, стоят многого, но в финале Муркок высказывает свое отношение к происходящему весьма прозрачно: «Настоящая задача — придать жизни смысл, построить ее по собственным принципам». Эрикозе до самого конца остается Джон Дейкером, который когда-то страдал от тщетности своего бытия в Лондоне. Ему понадобились десятилетия новых страданий от постоянных напоминаний о призвании, чтобы осознать возможность реальной жизни в Лондоне.

Итого: Данная трилогия далеко не блещет, но в ней высказаны некоторые мысли автора, которые смотрелись бы неуместно в хрониках Корума или Хокмуна. Цикл об Эрикозе выпускает Вечного воителя в наш мир.

http://kobold-wizard.livejournal.com/787615.html

Вторая книга Эрикозе мне показалась малоинтересной. В ней Муркок с присущим ему китчевым мастерством создал монументальные декорации и реквизит: черная каменная пустыня, занесенная снегом и омываемая холодцеообразным океаном, лунатики в доспехе из серебра, громадные сани, которые по пустыне тянет четверка белых медведей-мутантов. Сюжет же повести, как это нередко бывает у Муркока, дан весьма простой: Вечный попаданец Эрикозе опять уносится в новый мир и пытается понять, зачем он оказался здесь, на Земле, умирающей в лучах гаснущего Солнца. Ключевых же элементов в повести ИМХО два. Во-первых, «больно будет только в первый раз» — главный герой настолько сроднился с миром первого романа, что тоска о нем, постоянно разрывает ему душу. Эрикозе не может принять то, что он обязан вечно перемещаться между мирами, теряя то, что ему дорого. Во-вторых, достаточно неплохо обыграно понятие «призвание» — то, что у человека получается лучше всего, может не вызывать у него никакой радости. Вечный воитель вынужден биться, хотя и бежит от этого, но его призывают страдающие, тем самым загоняя раз за разом в рамки картонного амплуа.

При этом несмотря на небольшой сгусток философии, я так и не мог отделаться от того, что в этот раз Муркок слишком хотел легко заработать. Ведь эстетика Вечной зимы уже прорабатывалась им в «Ледовой шхуне». Радует одно — другие образы, найденные в повести, он применил потом в «Танцорах на Краю времени», и там они смотрелись куда ярче.

http://kobold-wizard.livejournal.com/786618.html

С того дня, когда я дочитал роман, прошло уже больше месяца. Подготовка отзыва затянулась из-за отпуска и из-за ощущения, что я не готов говорить об этой книге. Теперь мне кажется, что пора черкнуть пару слов.

Тема гномов, троллей, их противостояния и Кумской битвы как одного из самых важных столкновений появилась еще в самом первом романе о городской страже. Этот конфликт позволял увидеть, что в Анк-Морпорке уживаются даже самые непримиримые соперники. Однако, в предыдущих романах Пратчетт все же показывал лишь небольшие стычки на национальной почве, которые неизбежны в быстро растущем городе-государстве. Теперь же миграционная политика патриция может обернуться полномасштабной гражданской войной, останавливать которую должны стражники во главе с командором Ваймсом.

С присущим ему мастерством Пратчетт достаточно интересно раскладывает по полочкам составляющие конфликта. Мы весьма мало знаем о прошлом. Те, кто говорят, что знают, могут назвать себя хранителями традиций, а потому — легко управлять массами. В момент серьезной неуверенности в себе мы рады, если кто-то покажет нам как жить в соответствии с «обычаями предков». Старую вражду легко разжечь с новой силой. Многие, кто раздувает конфликт, не подозревают масштаб последствий. И так далее... В основном, Пратчетт разбирает эти моменты на сообществе гномов. Тролли слишком эмоциональны для подобных концепций, а их старейшины настолько хитры, что неплохо переняли людские обычаи. Мусульманские кварталы против черной мафии Гарлема.

В отношении главных героев Пратчетт предпочел ничего не менять. Как и во многих предыдущих книгах, в стражу со скандалом принимают нового члена, девушку-вампира, что формирует внутригрупповой конфликт. Остальные персонажи проходят по статье «старые, добрые друзья», и это по-своему печально, потому что им стало не хватать жизни. Свежестью повеяло только в финале, когда звучат слова: «Я здесь не для того, чтобы удерживать тьму снаружи. Я здесь для того, чтобы не выпустить ее изнутри». Хотя нечто подобное уже было в «Пятом слоне».

Итого: Прачетт был великий автор, а «Шмяк!» — это действительно хорошая книга. Только этого мало. После «Пятого слона» мне до сих пор хочется взрыва, бьющего и по уму, и по сердцу, а вместо этого меня приглашают в паб, чтобы пропустить стаканчик со старыми друзьями. Это хорошо, и хорошо весьма, но душа требует иного. Пока в итоге шмяк.

http://kobold-wizard.livejournal.com/784887.html

Решил взять в поездку что-нибудь попроще и прихватил с собой давно купленный покет Шарпа. Не прогадал.

Литературному агенту, специализирующемуся на выпуске «остренького» ширпотреба для людей, не лишенных СПГСа, прислали анонимную книгу, в которой явно просматривался великий бестселлер. Суть романа — интимные отношения между подростком и восьмидесятилетней женщиной. Это взорвет публику. Однако американский издатель за свои 2 миллиона долларов хочет, чтобы ему выдали автора. Ведь нужно проводить презентации, встречи с читателями и вообще участвовать в рекламной кампании. Тогда агенту приходит в голову чудесная мысль — взять одного из своих неудачливых писателей и выдать его за автора шедевра «Девства ради помедлите о мужчины». C небольшой лжи начинает раскручиваться маховик поразительных и смешных совпадений, за которые мы любим Тома Шарпа.

В основе романа лежит жестокая сатира на литературный бизнес конца 70х. Чтение все еще в моде, а интеллектуалы и домохозяйки раскупают тиражи. Главное, чтобы в книге хватало перчика, но обязательно был и намек на глубокий смысл. В целом, главный герой дает некоторую схему написания бестселлера, а Том Шарп ей же, в общем-то, ей и следовал. Интересный факт — роман является рекламой книги, о сюжете которой мы практически ничего не узнаем. Эта мысль пробила меня после чтения Павича. Герои романа описывают лишь причину скандальности «Девства» и приводят пару-тройку цитат. В остальном мы видим только эффект бестселлера.

Отдельно следует сказать про финал. После «Флоузов» я хорошо запомнил, что Шарп это далеко не самый добрый автор. Можно даже сказать, что он весьма жестокий. В данном случае итогом сатирического романа, начинающегося с небольшой лжи, становится практически фолкнеровский или кафкианский ад. Главный герой увязает в клубке событий, выход из которого может быть только абсурдным.

Итого: Шарп — великолепный автор для отдыха. Хотя такой финал легкой истории огрел по голове. Это заставляет задуматься, что даже у небольших действий могут быть ооочень дальние последствия.

http://kobold-wizard.livejournal.com/783975.html

Вместе с «Нон Лон Доном» этот роман составляет «подростковый» блок в творчестве Мьевиля. В случае «Рельсов» возрастная планка установлена повыше, но все же по духу и по форме — это далеко не взрослое произведение,и, конечно, не самое качественное. Дело в том, что роман «для юношеского возраста» должен захватить читателя в свой поток и не отпускать до самого конца, иначе проявится подростковая скурпулезность в отношении познания мира, которая для мьевилевских ажурных фантазий противопоказана. Особенно для «Рельсов», где мир чертовски невероятен. Картинка c крото-китом, перепрыгивающим через поезд — яркое тому подтверждение.

Главный герой поступает помощником врача на поезд-кротобой. Во время своего первого рейса он должен получить необходимые навыки, а заодно и увидеть мир, вдоль и поперек расчерченный железнодорожным полотном. Помимо железных машин безводное пространство бороздят кротуроды — гигантские землеройные существа, жира и мяса в каждом из которых достаточно, чтобы можно было выручить приличные деньги. Вот только у капитана есть великая цель — кротурод цвета слоновой кости по кличке Весельчак Джек. Когда-то в схватке с ним, капитан потеряла руку и поклялась отомстить. В этом мире такая ситуация не редкость, а потому в портовых барах часто возникают клубы инвалидов, охотящихся на различных именных тварей. Сам же главный герой находит себя в поиске выхода из Рельсоморья к месту, где есть лишь один прямой путь. Ему хочется знать, что скрывается за границей привычного мира.

Мьевиль дает несколько частичных объяснений происходящему. Первое — оооочень широкий реверанс в сторону Пикника Стругацких, исходя из которого мусор после пикника — это цветочки. Второе — еще один виток социальной фантасмагории, дающийся в самом конце. Эти версии не взаимоисключающие, но в то же время и не дополняющие друг друга. Поэтому я остался несколько обескуражен. В особенности после финала, который выглядел настолько дешево, что напомнил бесконечные сериалы.

Таким образом у книги по сути два плюса: она легко читается и визуальная красота.

Итого: Книга осталась мной непонята. Куча ярких деталек, которые вместе собраны в некую икебану, а не в рабочий механизм. Надеюсь, это был просто спуск пара перед долгим и красивым путешествием в новых книгах.

Хотя, возможно, я ничего не смыслю в тайных смыслах искусства икебана.

http://kobold-wizard.livejournal.com/783453.html

В прошлом году благодаря Ю. Зонис были переизданы три романа про Эрекозе (я все же привык к такой форме этого имени). Не считая одной малотиражки, это издание первое за 15 лет. Причем «Дракон в мече» (он же по первому переводу «Орден тьмы») единственный раз выходил крупным тиражом в 1999ом в старом Северо-Западе. Теперь можно прочитать все романы в одном томе и с приличным переводом.

Этот цикл был всегда мной недооценен. Я начинал его читать и бросал. После хроник Корума и Хокмуна он казался пресным. Теперь после дюжины лет знакомства с творчеством Муркока я могу сказать, что «Вечный воитель» — весьма ценный текст. Хотя первое впечатление не было обманчивым — он действительно не отличается проработанностью. Муркок не старался скрыть картон, а потому погрузиться и поверить происходящему не получится. Но нужно ли это? Нет, на мой взгляд нужно взглянуть на все произведение в целом и оценить его легкость. Нежная легкая акварельная сказка о геноциде и расизме. Практически Алиса в Стране чудес, где ее назвали героем, вручили меч и доспехи и пообещали руку принца. При этом никто из окружающих ни о чем не задумывается. Главный герой оказывается орудием истребления в непонятной войне. Его соратники говорят о врагах как Врагах с большой буквы и требуют их тотального уничтожения. Именно за этим сладостным занятием главный герой и проводит больше половины романа. Картонные фигуры, кружась, рассыпаются на обрезки, а живое существо облеченное властью и бессмертием вынуждено встраиваться во всеобщую схему.

В определенный момент все ломается, потому что вражеские вожди оказываются куда более правильными, чем те люди за которых борется Эрекозе. Прекрасная внешность, сладкие речи и апелляция к тому, что нужно быть с теми, кто близок тебе по духу, а не теми, кому ты давал клятвы. Эльфы одним словом, хоть и названы «элдрены». Однако люди фанатичны, поэтому вместо согласия на перемирие королева людей, подобно Королеве Червей, вопит «Убей его!». После этого главный герой уже катится по наклонной к предательству, и однажды получает от элдренов тихое: «Ты предаешь собственную расу». Предательство есть повод для презрения, хотя главный герой и обласкан новыми союзниками. Дальше будет уже обратная ситуация с геноцидом, но в этот раз он станет личным выбором героя, потому что мол он не хочет продолжения людских безумств.

А теперь прописываем людей как русских, а элдренов как «Рейх». «Вечный воитель» в итоге стал сказкой выигравших, которые уже во время берлинской операции заливают советских солдат и солдат союзников (в тексте два континента людей, которые грызлись, но объединились для войны с элдренами) огнем из Оружия возмездия. Главному герою никто не дал объяснения об истоках тотальной войны, а потому можно судить только по итогам. Геноцид, обусловленный фанатизмом и страхом, признается преступлением, а геноцид ради выживания сладкоголосых сил — необходимой мерой. Личный выбор выступает как мерило правильности. Генерал Власов по сути.

Итого: Спектакль о войне между картонными солдатиками и говорящими куклами, в котором человек становится бездумным орудием. В какой-то мере роман стал пародией на многие образцы фентази, где война обязательно тотальна, а противники злые, потому что они Злые. С другой стороны роман можно попробовать развернуть как простую историю о методах манипуляций. Когда в тексте можно найти то, что автор, быть может, не закладывал — это хорошо.

http://kobold-wizard.livejournal.com/782251.html

В 40 с небольшим Ден Симмонс опубликовал свой второй роман — «Фазы гравитации», текст о пятидесятитрехлетнем покорителе Космоса, участнике одной из высадок на Луне. Шел 1989-й год, и космическая гонка уже становилась воспоминаниями. Профессионалы разбрелись кто куда, изредка встречаясь, чтобы вспомнить свои полеты. Вот так и главный герой вынужден шататься по жизни, 16 лет вспоминая как выглядела Земля с безжизненной лунной поверхности. Нельзя сказать, что тот полет был для него открытием, или же что увиденное безбрежное одиночество сломало его. Нет. Просто там он ненадолго испытал легкость, оторванность от житейских проблем. Тем жестче они навалились на него впоследствии. У Штатов не было нашей катастрофы, когда доктора наук перековывались в дворники. На Западе исход из окруженной ореолом ниши космонавтики происходил мягче и, наверное, унылее. По крайней мере в романе Симмонса нет места преодолению внешнего сопротивления. Главный герой уже преодолел мир 16 лет назад, а все что было потом — невозможность преодоления себя: рушится брак, рушатся и без того сложные отношения с сыном, карьера беспомощна. Прошлое прижимает героя к себе. Освобождение начинается с подружки его сына — студентки, падкой на легкую эзотерику и разговоры за жизнь. Она постоянно подталкивает главного героя к краю. Мол, если ты хочешь свободного полета, то иди и возьми, и промежуточным итогом в каждой части романа становится смена фазы гравитации. Причем чем дальше, тем более свободным становится герой для полета. В финале ему даже не нужно для этого отрываться от земли.

У Симмонса есть весьма приятная черта — он умеет качественно прописывать антураж. В этом есть и плюсы, и минусы. С одной стороны — «Фазы гравитации» показывают нам американскую космонавтику в человеческом формате с меньшим количеством пропагандистского лоска, чем обычно. С другой — Симмонс, в то время еще не переводной автор, писал с отсылками к некоторым элементам культурного поля США, которые нам неизвестны. Например, то, что Марджори Ситон казалась главному герою уменьшенной копией бывшего мэра Чикаго Джейн Бирн, мне как читателю ничего не говорит. Нужно было жить в США тех лет, чтобы вместе с главным героем вычитать полный образ такого персонажа между строк. Но все-таки преимущество метода на лицо — можно почитать про шутки наших соперников, пусть и нелицеприятные, и попытаться понять с кем наши отцы и деды перетягивали Луну.

Итого: Тут следует сказать о главной моей претензии. «Фазы гравитации» — это текст неудовлетворения. При его чтении нельзя ухватиться за хвост главного героя, чтобы воспарить с ним над обыденностью. Все главное в романе происходит за кадром. Словно следуя «Мессии» Олди: в момент поступка, несущего главному герою просветление, происходит вспышка, затмевающая событие. Остаешься стоять обманутый, у которого отобрали сладкий кусок. Дальше будут обрывочные слова на этот счет, но чтобы читателю достичь мироощущения, схожего с героем, нужно оторваться от книги и прожить наяву.

http://kobold-wizard.livejournal.com/779843.html

Продолжаю знакомиться с мировой классикой. В случае с Хаксли можно было начать с самого популярного текста — «О дивный новый мир!», но исходя из опыта с замятинской антиутопией «Мы», я решил, что нужно сначала взглянуть на более ранние тексты, чтобы узнать реальные исходники, а не то, что нанеслось позднее. Поэтому был выбран «Контрапункт».

С самого начала Хаксли по-толстовски щедро рассыпает перед читателем множество персонажей. Каждому из них даны свои заботы, тяготы и маленькие радости. При этом ни один из внутренних и межличностных конфликтов не доминирует, а потому ни один из героев не становится главным. Разве что чуть в стороне стоит Филип Куорлз (звук, то ли издаваемый при отхаркивании, то ли при лошадином поедании овса), которого автор рисовал с себя. Поэтому этот персонаж-писатель получил право прямо проговаривать некоторые композиционные ходы, которые реализуются прямо здесь же в романе. Например, получается этакий зеркальный коридор, где писатель Хаксли написал роман о писателе Куорлзе, который планирует писать роман о писателе, который... «Ввести в роман романиста. Его присутствие оправдывает эстетические обобщения, которые могут быть интересны — по крайней мере для меня. Оправдывает также опыты. Отрывки из его романа будут показывать, как можно о том же событии рассказывать другими возможными или невозможными способами. А если он будет рассказывать отдельные эпизоды того же сюжета, который рассказываю я, — это и будут вариации на тему. Но зачем ограничиваться одним романистом внутри моего романа? Почему не ввести второго — внутри его романа? И третьего — внутри романа второго? И так до бесконечности...»

Другие персонажи тоже весьма колоритны: болтун, роковая красотка, художник, социалист, фашист... Их на самом деле очень много, и яркость каждого такова, что в них начинаешь видеть черты знакомых тебе людей. Но здесь же кроется и причина моего неудовольствия от романа – он слишком похож на нефть – тягучее сатирическое повествование, налипающее при соприкосновении. Нефть — это сумма сотен компонентов, которые нужно разделить, чтобы по отдельности они принесли больше пользы, а иначе черная жидкость сама по себе мало на что пригодна. Ну, и наконец, как нефть — продукт разложения древних растений, так и «Контрапункт» — продукт разложения философии — каждый герой, оседлавший свою идею, в итоге приходит к несчастью. Роман идей, в котором каждая постепенно ниспровергается. Я не скажу, что первопричинный лес приличных рассказов был бы ценнее, но лес в форме нефти — это уже отрава. В своей тяге к разрушению «Контрапункт» напомнил мне «Град обреченный» Стругацких. При этом здесь так же нет поиска истины, персонажи мало меняются в течение текста. Нечто похожее на перерождение происходит опять-таки с Куорлзом: «В разные периоды своей жизни или даже в один и тот же период он наполнял собой самые различные формы. Он был циником и мистиком, гуманистом и презрительным мизантропом; он пробовал жить жизнью рассудочного и равнодушного стоика, а в другой период он стремился к бессознательной, естественной первобытности. Выбор формы зависел от тех книг, какие он читал, от тех людей, с какими он встречался», но нестабильность в идеях в его случае – это тоже по-своему идея.

Однако позитивное в романе также есть. Часть высказанной критики выглядит достаточно остроумно даже на сегодняшний день. «Нас воспитывают шиворот-навыворот, продолжал Филип, — Сначала искусство, потом жизнь, сперва «Ромео и Джульетта» и похабные романы, а потом женитьба или ее эквивалент. Отсюда – разочарованность современной литературы. Это неизбежно. В доброе старое время поэты начинали с того, что теряли невинность, а потом, зная, как все это делается и что именно в этом непоэтичного, они принимались сознательно идеализировать и украшать это. Мы начинаем с поэтического и переходим к непоэтическому». ИМХО серьезный укол нашему современному информационному обществу, в котором знание о предмете часто подменяет реальный опыт обращения с ним. Конечно, идея побега от абстракций тоже не нова, и ее в романе развенчивает всеми силами Марк Ремпион, но и он в итоге несчастен, потому что его силы ограничены. Только ушедший от человеческого может поднять массы силой слова и личным примером. У прекрасного философа жизни таких сил нет. Роман не дает ответов на проклятые вопросы, а только показывает, что может ожидать в конце каждого из путей.

Итого: Как я уже сказал, «Контрапункт» — это смесь. Очень много компонентов, выстроенных в сложную схему, которая при всей своей искусственности при первом взгляде напоминает жизнь. По-моему, именно проработанность и острота делают роман интересным, несмотря на отсутствие яркого сюжета как такового. Люди просто живут такие, какие они есть, и если с точки зрения логики, они неадекватны, то это проблемы логики.

http://kobold-wizard.livejournal.com/779035.html

Эта повесть неожиданно открыла для меня ранних Стругацких, и слово «ранних» здесь ключевое. В ней уже видны корни той философии, которая позднее разовьется в «Трудно быть богом» и «Обитаемом острове». Однако, сама подача этих мыслей здесь сделана слишком крикливо. Если герои и сюжет следующей повести Стругацких «Далекая радуга» уже смотрятся весьма зрелыми, то «Попытка…» напоминает кукольный театр, в котором поставили библейскую притчу. То есть эта повесть являлась полной противоположностью германовскому ТББ, где уже ставшие классикой фразы наоборот произносились вполголоса и походя. Ни от той, ни от другой версии я не в восторге.

Подача мыслей сделана слишком крикливо… Когда-нибудь я взгляну и на то, что было в творчестве Стругацких до «Попытки...», и, быть может, оно опровергнет то, что я сейчас скажу. Мне кажется, «Попытка к бегству» была первым криком птенца, еще не до конца сбежавшего из яйца. Вот белая скорлупа и бросается в первую очередь в глаза — жесткие творческие рамки, в которых братья не смогли создать правдоподобие. Я не берусь судить, было ли это плодом цензуры или неразвитости таланта. В пользу последнего говорит гротескная неуклюжесть изображенного Будущего. Должен был возникнуть контраст с суровым мировоззрением Саула Репнина, но подача суровости в недомолвках этому помешала. В результате Будущее показано детской каруселькой, по сравнению с которой мир булычевской Алисы смотрится серьезным прогнозом.

Итого: Прочитал, вздохнул и закрыл.

http://kobold-wizard.livejournal.com/778023.html

«Черный камень» — незамысловатый лавкрафтианский рассказ, который хорошо сделан. Причем по мере развития сюжета разница с Лавкрафтом ощущается все больше. Все же Роберт Говард — автор более телесный, и потому его призрак прошлого пугает куда меньше лавкрафтовской неопределенности, но в тоже время из-за этой телесности следовать за главным героем «Черного камня» куда ощутимее, чем за сновидцами и невротиками его провиденсовского друга.

Из интересного в рассказе обыгрывается тема Венгрии, как Черной дыры посреди Европы. Если Балканы и Карпаты чаще ассоциируются с понятными православными бесами, то факт того, что мадьяры заняли территорию нынешнего государства только 1000 лет назад, позволяет пофантазировать, какие племена жили здесь до них и какому Злу могли поклоняться. Известно, что здесь проходили турки, римляне и другие завоеватели, но в 30х оставалась надежда на забытый медвежий угол.

Также заинтересовала мысль, свойственная 1930-м: «Хуже того: они, по словам моего собеседника, были другой крови. Когда крепкие, статные мадьяро-славяне смешиваются с вырождающимся племенем аборигенов, стоит ли удивляться, что на свет появляются хилые уродцы?» Мне казалось, что свежая кровь должна постепенно выправлять породу, а не наоборот. С другой стороны мысли главного героя необязательно есть мысли автора.

Итого: крепкий рассказ о древнем призраке.

http://kobold-wizard.livejournal.com/777594.html

Обласканная прошлогодними премиями книга о России, которую мы не нашли. Я смог урвать бумажный экземпляр в «Гиперионе». Был большой кредит доверия на основании отзывов, включая мнение Андрея Валентинова и Олега Ладыженского.

Альтернативная история вильнула несколько раз. Во-первых, Россия выиграла русско-японскую войну, во-вторых, проиграла Первую Мировую с треском еще в 1916ом, ну и наконец Николая II убили в результате патриотического заговора еще в 1915-ом. Остальное — следствия. Кирпичик за кирпичиком Россия превращается в сокрушительную Евразию, раскинувшуюся от Заполярья до Индийского Океана и от Карпат до Тихого океана. Во главе государства стоит местная версия барона Унгерна, нашедшего почву для своего духовного взлета не в монгольской почве, а в идеях Николая Трубецкого. Еще в 20-е годы в Москве начинаются собрания новой партии, ставящей перед собой задачу возвращения былого величия России. И у них получается.

В посыле о том, что мы на самом деле не имеем никакой прививки от фашизма, данный текст родственен известной статье Бориса Стругацкого от 1995ого года. Казаков построил более-менее четкую картину, как фашистская идея могла быстро взрасти на не гипотетической, а вполне реальной почве 1910-1920х, без оглядки на неудачливого австрийского художника. Однако невзошедшее быстро, имеет шанс взойти постепенно уже сейчас, спустя 100 лет. И тут кроется серьезная дилемма, которую требовалось решить автору: с одной стороны можно было показывать потенциальную возможность происшествия известных немецких событий только на нашей почве, а с другой — можно было спрогнозировать местные события, не имеющие аналогов в прошлом. К сожалению, Казаков выбрал привычный метод изображения тоталитарных обществ, не проектируя неизвестное. В этом моя основная претензия к действительно полезному тексту Казакова.

В меньшей мере задело то, что текст выглядит неестественным. Ни одно из показанных событий не вызвало удивления, даже те, что напрямую относятся к детективной линии сюжета. С одной стороны, «повторение — мать учения», но с другой — нам все-таки требуется стресс восприятия для лучшего осознания возможных рисков. У Казакова не вышло.

Итого: Получилась полезная в хозяйстве штампованная вещь. Да, сейчас такие почти не делают, хотя польза от такого текста несомненна. Вот только будь в тексте чуть больше живых прогнозов, пусть даже и наивных, он бы заиграл более яркими красками.

http://kobold-wizard.livejournal.com/776875.html

Малайская трилогия Берджесса уже давным давно висела в списке к чтению на Фантлабе. Внес я ее туда на волне увлечения колониальной темой, а потом градус увлечения спал и в опасении заунывья чтение долго оттягивалось. Зря.

Время тигра — это время пива «Тигр». Оно длится все время твоего бодрствования, от липкого и потного пробуждения от ввалившегося в комнату соседа, стонущего и поносящего твой образ жизни. Только собака радуется тебе, вышмыгнув из-под кровати и лизнув в и без того мокрое лицо. Она — единственное живое существо, которое радуется тебе. Остальным ты должен денег. Без денег нет пива, а без него жизнь в Малайзии превращается в унылую пытку. Благо удача всегда на нашей стороне, и вот уже в горло льется нечто теплое и пьянящее, расслабляющее нервы и дарующее оптимистичный взгляд на окружающую барбосню) Таков первый главный герой — Небби Адамс — вечный поиск бухла и денег.

Адамс «руководит» отделением местного транспортного управления полиции, в котором служит Алладад-хан, офицер из Пенджаба, пытающийся сделать свою жизнь хоть чуточку приятнее. Работа не нравится, жена пилит, скоро родится ребенок-плакса, а еще пенджабец тайно влюблен в англичанку, такую белую и образованную. Алладад готов пойти на многое, чтоб добиться этого легкого мотылька, готов даже занять денег своему командиру.

А вот муж англичанки, Виктор Краббе, с ним не согласится. Во-первых, потому что не в курсе, что по его жене кто-то сохнет. Во-вторых, потому что чужая жена никогда не пилит, а ему приходится постоянно слушать от мотылька жалобы, полные презрения к этой земле и ее народу, и уж тем более к выходцам из Пенджаба и прочим мусульманам. Поэтому бедняге Аллададу мало что светит. Впрочем, его сопернику тоже приходится несладко — он учитель в местной школе, в которой сошлись все народы и конфессии этой благодатной земли. Бедному Краббе постоянно достается от директора за излишнюю мягкость по отношению к школьникам. Что ж ему еще остается, кроме как в пику жене и руководителю раствориться в Малайе? Любовница из местных в этом сильно помогает.

Такова жизнь эмигрантов в Малайзии 1950х. Где-то стреляют местные коммунисты, школьники устраивают бунты неповиновения, англичане еще не полностью ушли из этих земель. Волею судьбы сошлись четыре героя: алкаш-полицейский, зашуганный мусульманин и семейная пара англичан. У них нет практически ничего общего, даже языка, но есть отчужденность и смирение. Последнему помогает теплое пивко «Тигр». Качающим права здесь не место, ибо нужно уметь ждать и надеяться на лучшее.

Некоторое время назад, рассказывая про этот роман, я вдруг понял, что он очень тургеневский по композиции и этической стороне. Получилась Малайзия Николая Петровича Кирсанова — новые идеи не будут здесь работать в полную силу никогда, но на грубую силу эта земля ответит ухмылкой и уйдет хитрым финтом. Выдохнешься грубить. Что же до композиции, то здесь нет глобальных конфликтов, а есть обычные грешные люди, которые хотят счастья. Порой подленького, но все же счастья. Автор показывает, что не нам их судить.

Итого: Теплая, добрая, тягучая патока. Я все думал, что Берджесс не выдержит и накалит градус финальным провалом мечтаний. Нет, поверьте, здесь это ни к чему. Быть может позднее. К чему портить прекрасную сиесту, сдобренную бутылочкой «Тигра»?

http://kobold-wizard.livejournal.com/775470.html

В этот раз мне несказанно повезло. Во-первых, я посмотрел минисериал по этому циклу раньше. Во-вторых, и кино, и книга мне очень понравились. И наконец, в-третьих, сериал снят настолько по мотивам текста, что сценарии с точки зрения фабулы имеют немного общего с первоисточником. В результате я получил в 2 раза больше хороших смешных историй!

Раньше Адамс был для меня автором только цикла про автостоп. И если от первого романа я был в восторге, то второй роман уже отдавал горечью разочарования в человечестве. ИМХО один из основных плюсов цикла о Дирке Джентли — отсутствие приговора нашему обществу. Хаос в данном случае милосерден, потому что в круговерти Космоса остается место забавным совпадениям. Заглавный герой лавирует между ними, пытаясь разгадать самые интересные тайны мироздания, и получился роман-пародия, спекулирующий на образах Холмса, Пуаро и прочих сыщиков. Там где классические детективы пытались выстроить красивую удачную взаимосвязь событий, Дирк хватается за самую парадоксальную версию и вытягивает за нее ту самую взаимосвязь — ловля хитрого, старого сома, давно засевшего под корягой. Описывается происходящее с точки зрения местного оригинального Гастингса — программиста Ричарда МакДаффа, превращающего окружающий мир в музыку.

С другой стороны Адамс был достаточно оригинальным философом. Из этого романа я вынес образ Электрического монаха — интересный парадокс для кибернетики. Мне тяжело представить каким образом может быть запрограммирована вера, свободная от догм. Даже творчество может быть осмысленно через какую-нибудь гармонизацию и обработку случайностей, но веру на мой взгляд тяжело формализовать так, чтобы она не была высушена до ритуала.

И наконец «Дирк Джентли» — это еще один образец британского юмористического романа. Повторюсь, в этот раз Адамс куда более человеколюбив, а потому здесь неуместно говорить о сатире. Скорее получилось остроумное подтрунивание над программированием, академической наукой, искусствоведением и преподаванием. ИМХО профессор Фарнсуорт из Футурамы очень напоминает профессора Кронотиса.

Итого: Прекрасный роман для отдыха.

http://kobold-wizard.livejournal.com/774363.html

Неожиданно плохая повесть. Мое знакомство с творчеством Лазарчука раньше ограничивалось гумилевской трилогией, с которой я познакомился еще в школе. По крайней мере первые две книги из нее я часто вспоминаю добрым словом. Тем тяжелее было впечатление об этой повести. Многие моменты из нее, правда, напомнили мне о человеке, благодаря которому, в общем-то, я и познакомился в школе с соавторскими романами Лазарчука: та же зависшая Перестройка в голове с бравируемой внесистемностью, воспоминаниями об уничтоженном крестьянстве, шельмованием Партии и жаждой правды. Я не осуждаю, но наши картины мира слишком разошлись.

Однако нужно все же прокомментировать, чем вызвана такая реакция.

1) Повесть смотрится склеенной из четырех частей. Первая — воспоминания о 82ом годе с кучей деталей; вторая — философская попытка сконструировать «причину всех наших бед»; третья — боевик с фантастическими деталями — попытка притянуть за уши теорию к фактам; четвертая — не объясняющая ничего развязка, в которой кучу деталей додумывает главный герой. Фактов не хватает. Сама по себе такая склейка не грех, но уж больно швы видны.

2) Судя по всему повесть, вырванная из общего контекста творчества Лазарчука, непонятна. Идеи высказаны, но не прожиты героями. Модернистский ход — «история, рассказанная свидетелем» — в данном случае не заиграл красками. В результате получилась повесть ОБС, что печально.

3) Перестроечная желчь. «Ты что думаешь, я за колбасой туда еду? Я работать хочу! Работать, вкалывать — не руками, не горбом — вот этим местом! — он бил себя кулаком в лоб. Я же умею, я же могу в сто раз больше, чем от меня здесь требуется! А там? — спросил Боб. Черт его знает, сказал Юрка, а вдруг? Неизвестно. А здесь все уже навсегда известно — от сих до сих, шаг вправо, шаг влево — побег, стреляю без предупреждения!» Шел 1990й год. Потом пришел 1991й, а потом 1993й и народ сладостно вздохнул от того, что «все уже навсегда известно» рухнуло.

Итого: Читал и думал, что сейчас бы такую повесть отпинал бы табор самиздатчиков.

http://kobold-wizard.livejournal.com/773946.html

Шел 1997 год. Я этого не помню, но судя по книгам в воздухе все еще витал запах пережитого Конца света. Вышли «Посмотри в глаза чудовищ» и «Мессия очищает диск». Пары вспомненных книг, конечно мало, но дальше были «Армагед-дом» Дяченок, «Молодые и сильные выживут» Дивова, «Черный баламут» Олди и «Нам здесь жить» тех же Олди и Валентинова — все книги в какой-то мере о все той же теме. Корпус текстов о последних не-битвах, о разрушении картины мира.

В творчестве Олди книга смотрится органично. По сути многие их книги говорят о точке перенапряжения, которую один мир переживает, сталкиваясь с другими. У Муркока было для этого понятие «Пересечение миллиона сфер». Только если у англичанина настоящего это было битвой за самосохранение, то у самозванных англичан каждый раз происходит глобальная метаморфоза. В центре пересечения естественно находится человек.

В этот раз Конец Света пришел в Китай XV века от рождества пророка из Назарета. Государственному судье выпадает честь случай, когда на кортеж местного князя напала немолодая жена красильщика, раскидавшая охрану и убившая собачку княжеской фаворитки. Лазутчик судьи направлен в монастырь Шаолинь, чтобы разобраться, почему монахи не хотят расследования. А пять веков спустя во дворе своего дома погибает программист, который станет второй душой китайского слабоумного мальчишки. Происходят странные события и связь между ними начнет наблюдаться только ближе к последней четверти романа. Но читать китайский детектив очень интересно, даже чужеродная терминология перестает напрягать уже через 50 страниц.

Как я уже говорил, книга в творчестве Олди смотрится органично, но в этом же ее основная беда — история не вызывает душевного перелома и душевного сочувствия. В 1997 году еще происходило срастание нашего разрушенного мира с «глобальной цивилизацией», когда наши соотечественники с остервенением вдыхали воздух свободы из мирового кинематографа, включая те самые фильмы про Шаолинь, ниндзя и т.д. Да, были статьи про тот же Шаолинь в перестроечной Технике Молодежи, но о буме 90х берите Пелевина с его Чапаевым и читайте про поиски Внутренней Монголии и главы про японские стихи. Сейчас после туристического бума 2000-2010х, когда большие массы людей попробовали Азию на вкус, пиетет ИМХО теряется. Сама же история — хороший стилизованный детектив.

Итого: в этот раз возвращение к Олди было очень уютным. Но я все еще надеюсь, поймать в их романах те грубые, выворачивающие перестройки личности, за которые я люблю этих авторов. Как они сами говорили, нужно усиливать Конфликт.

http://kobold-wizard.livejournal.com/772362.html

Быстро прочитал этот короткий сборник рассказов. При всем уважении к Зонис, только треть текстов из сборника ИМХО написаны на нормальном уровне, остальное — абсурдистские и постмодернистские зарисовки и эксперименты. Из этих зарисовок видно откуда постепенно вырастал лучший на данный момент роман автора «Хозяин зеркал» — стягивание вроде бы несовместных образов в единую и более-менее непротиворечивую структуру. Представленные с сборнике «Придет серенький волчок», «Тибул», «Андрей (рукопись, найденная в бутылке)», «Монтрезор», «Джек» — это все же больше зарисовки ощущения, в которых еще нет полновесного объяснения происходящего.

Отдельно стоят «Живая грязь», «Молельный робот Захария» и «Прогулка к Азазелю» — классические фантастические рассказы с привкусом притчи. Из-за более привычной подачи текста они мне понравились куда больше.

Итого: Сборник не пришелся мне по душе. Это пачка черновиков, в которых уже были интересные задумки и инструменты, но не случилось адекватного применения.

http://kobold-wizard.livejournal.com/771897.html

Четыре года назад я прочитал исследование Юзефовича, посвященное барону Роману Федоровичу Унгерну фон Штернбергу. Опус магнум писателя, создававшийся почти 40 лет, со времени его службы в Забайкалье, произвел очень сильное впечатление. Особенности российской литературы таковы, что наибольшему осмыслению подвергалась европейская часть страны. В данном случае автор выступил в одном ряду с Владимиром Арсеньевым, Алексеем Ивановым и другими писателями, скрепляющими наши земли в единое культурное пространство. Конечно, это неблагодарное дело, но требуется его продолжать дабы сограждане не раскатились на эльфов, люмпенов и гламурных кис, которым друг другу и сказать нечего.

В этот раз внимание Юзефовича перешло выше — к Якутии начала 20х. Промежуток между Якутском и Охотским морем стал местом действия для одного из последних эпизодов Гражданской войны — военного вторжения бывшего генерала Пепеляева с несколькими сотнями добровольцев с целью поднятия восстания среди местного населения. В этом походе участвовали разные люди, кого-то вела жажда наживы, кого-то — месть, а кого-то — наивные идеи переустройства мира. Юзефович пытается обосновать, что генерал Пепеляев относился именно к последним. «Я полагал, — признавался Пепеляев, — что сам народ из глубины своей выдвинет те силы, которые создадут действительно народную власть».

Принципиальным отличием «Зимней дороги» от жизнеописания Унгерна как текста стало наличие второй партии — линии анархиста Ивана Строда, одного из красных героев Гражданской войны, остановившего пепеляевцев. Про таких, как он, другой неоднозначный герой тех лет Нестор Каландаришвили сказал: «Возможно в боях тело будет изранено, и эти раны напомнят о себе в облачную погоду или при смене времени года, но те же раны напомнят нам и о красивейших, светлейших наших днях. Они возвысят нас от тех, кто увяз в трясине жизни». Эти слова на самом деле дорогого стоят, потому что Юзефович не создает бронзовую фигуру воина Революции, а показывает, как в человек пронес свои принципы через грязь, кровь и голод. Во многом автор основывается на книгах самого красного командира, и здесь можно было бы ухмыльнуться, что сам себя не похвалишь, никто не похвалит, но ведь сам Пепеляев на своем суде скажет о доблести «гражданина Строда».

Вот только слова Каландаришвили оказались пророческими, с окончанием революционной поры и волки, и волкодавы становились неуместны. Уже сама пепеляевская авантюра была запоздалым эхом Белого движения. За 20 лет прошедших с начала Октябрьской революции история перемолола и белых, и красных. Мир изменялся, и из благостных идей начала века развились «системы». К слову, в третьем деле Пепеляева, открытом в 1937 году, уже не пытались притянуть за уши Белое движение. Вместо них соорудили шпионско-троцкистский заговор в интересах Японии, включающий членов РОВС и агентов НКВД во главе с Генрихом Ягодой.

К сожалению, я не имею исторической жилки, позволяющей запоминать факты, связанные с движением отрядов, или кучу имен и связей между должностными лицами. Наверно, как и большинство, я запоминаю в основном что-то анекдотичное или шокирующее. В этом плане «Зимняя дорога» — достаточно сухая книга. В ней нет ни апологетической влюбленности в «Россию, которую мы потеряли», которой полнятся тонны постсоветской литературы, но нет и лозунгов, коих полно в советской. В основном, Юзефович обрабатывает несколько дневниковых источников, выстраивая последовательность событий и пытаясь определить их подоплеку. Но кое-что, будоражащее мое больное воображение, я в тексте нашел. Это отношения с мертвыми. Таких эпизодов в тексте всего три, и они связаны не столько с Гражданской войной, сколько с Якутией.

«Дело в том, – объяснял Строд еще одну причину царившего здесь уныния, – что красноармейцы, убитые на реке Ноторе и за Алданом, больше тридцати человек, были свезены в Петропавловское и сложены в пустом амбаре. Дверь амбара не запиралась. Бойцы, имея много свободного времени, навещали мертвых товарищей и целыми часами толпились у амбара. Когда из Амги приходила почта, некоторые брали письма убитых и шли к амбару. Отыскав адресата, они вскрывали письмо и читали его вслух при гробовом молчании присутствующих. Слышны были только редкие вздохи да возгласы: “Э-эх, Митя! Как ждал, миляга, письма из дому! Вот письмо пришло, а его не стало в живых”. Если присутствовали участники тех боев, они подробно рассказывали, при каких обстоятельствах погиб тот или иной товарищ».

«Полугодом раньше Кропачев оказался в Таттинском улусе. В «Автономной Якутии» он, помимо стихов, печатал корреспонденции на разные темы, а в Ытык-Кёюле близ Татты жил известный «исследователь якутской старины», художник Иван Попов. <...> Он родился в Татте, в семье сельского священника, окончил духовную семинарию, был иконописцем, учился живописи в Петербурге. Вернувшись на родину, по чьему-то заказу подрабатывал тем, что собирал этнографические коллекции для музеев в Гамбурге и в Мюнхене, и соединил интерес к местным древностям со столичным предреволюционным мистицизмом. По словам его родственника, Попов «любил рассказы о покойниках и привидениях и сам приводил сотни таинственных случаев из личной жизни». Он «любил уединяться в мрачных местах в осенние лунные ночи, любил вращаться около трупов, любил наблюдать моменты наступления смерти и умирающих людей, любил посещать психических больных». Под стать этим увлечениям была и тематика его работ: Попов «писал старинные якутские кладбища, шаманские жертвенные деревья, черепа людей и животных, куски сырого мяса, живых рыб на рожне, зарисовывал покойников, украшал гробы». При всем том какие-то советские деятели, ведавшие в Якутске культурой, с хлестаковской легкостью поручили ему «выработать общий стиль якутского искусства» и официальным документом удостоверили его статус «свободного художника». Вероятно, именно за это повстанцы собирались его расстрелять, но почему-то пощадили. Родному брату Попова повезло меньше, он был убит вместе с женой-учительницей за отказ сотрудничать с повстанческим штабом в Татте.

Попов пригласил Кропачева в дом и начал показывать ему свои рисунки, поясняя: «Вот якутская орнаментика и различная резьба… Вот могила знаменитой дюпсинской злой шаманки, умершей триста лет назад и положенной вниз лицом, чтобы не встала».

Туземные суеверия не волновали юного комиссара, но с одним из элементов якутского геометрического орнамента он позже столкнулся при невеселых обстоятельствах. Эту деталь традиционной резьбы по дереву и металлу Кропачев видел не на седле и не на кубке для кумыса, а на мертвом красноармейце, убитом в стычке с артемьевцами, а потом лежавшем в амбаре вместе с другими, пока Строд не распорядился их похоронить. На руке у него, между кистью и локтем, ножом вырезан был большой ромб».

«Лежа на лавке, Строд распорядился покинуть остальные четыре юрты и всему отряду перейти в ту, где находился он сам. На оборону деревни сил не хватало, решено было укрепиться в отдельно стоящей усадьбе Карманова. Из других дворов притащили дрова, сено для подстилок и, главное, бруски замороженного конского и коровьего навоза – балбахи (балбах по-якутски «навоз»). Якуты копят их в течение года, а весной используют как удобрение, но повстанцы догадались применить балбахи для строительства оборонительных сооружений. Укрепления из мерзлого навоза Строд впервые увидел год назад при штурме Табаги и знал достоинства этого материала.

Балбаха представляет собой плиту длиной приблизительно семьдесят сантиметров, шириной и толщиной – пятнадцать-двадцать. Пепеляев говорил, что пуля не пробивает две положенные рядом балбахи. По наблюдениям Строда, как раз два таких бруска пуля и пробивает, третий раскалывает, четвертый остается неуязвимым. Разбить четыре слоя балбах можно лишь сосредоточенным пулеметным огнем.

<...>

Одновременно сосредоточенным огнем всех захваченных в Амге тяжелых пулеметов начали разрушать «окопы» Строда. Били прежде всего по пулеметным гнездам, заодно разбивая соседние участки. В стене из балбах образовались разрывы. К вечеру третьего дня Жолнин доложил Строду, что, если завтра белые продолжат такой же огонь, ширина брешей сделает дальнейшую оборону невозможной.

«Нужно было как-то восстанавливать укрытия, – пишет Строд. – Но чем? Никакого материала у нас нет. Спрашиваю у Жолнина: “Сколько во дворе убитых?” – “Наших человек пятьдесят. А с белыми больше ста будет”. Выручили мертвые... Всю ночь исправляли красноармейцы разрушенные окопы. Подтаскивали замерзшие обледенелые трупы, примеряли, переворачивали, укладывали рядами, заменяли один труп другим: “Этот длинный, не подходит. Тащи покороче. Вон того бери – кажется, Федоров”. Небольшие дыры в стенах окопов затыкали конскими головами. К утру новые окопы были готовы. Напрасно белые открывали сильный пулеметный огонь – мертвые тела тверды как камень, их можно разбить только из орудий».

Неизвестно, как отреагировали пепеляевцы на появление этих инфернальных стен, но и Вишневский, и Грачев предпочли забыть, что дружинники день за днем расстреливали своих же мертвецов. Безумие войны миновало, а оставшимся в Харбине вдовам лучше было не знать, что сталось с их мужьями.

<...>

«В одном месте на баррикадах два мертвеца, красный пулеметчик и пепеляевский дружинник, почти прикасались головами друг к другу, протягивали один другому руки, словно решили примириться и заключить союз. Дальше лежит командир взвода Москаленко. Глаза у него широко раскрыты, на губах замерзла кровавая пена. Левая рука протянута вдоль туловища, а правая полусогнута, он держит ее на уровне лба, как бы защищая глаза от солнца. В двух-трех шагах от Москаленко вижу Иннокентия Адамского. Глубокие морщины прорезали его лоб, голубые глаза прищурены, потеряли прежний стальной оттенок и остроту. Лицо серьезное, озабоченное, на нем застыл отпечаток железной воли и решимости. Даже пуля, пронзившая сердце старого партизана, не сняла это выражение мужества и отваги... У “шошиста” Карачарова затылок вырван разрывной пулей, пустой череп зияет страшной, черной, сплошной дырой. Руки скрещены, прижаты к груди. Волосы слиплись и замерзли кровавым комом, а лицо свело в гримасу, точно от сильной зубной боли. Унтер-офицер, получив смертельную рану в висок, упал лицом в снег, отчего оно расплылось, стало большим и неестественно широким, а нос сплюснулся и вдавился вовнутрь, и только небольшой продольный бугорок напоминал о нем. Убитого унтера притащили вчера ночью бойцы, таскавшие снег, и положили на окопы.

У пулемета Кольта лежит огромное неуклюжее тело пепеляевского фельдфебеля. Руки вытянуты вперед, ветер шевелит, перебирает длинные, спутанные космы его волос. Издали кажется, фельдфебель спит, но вот сейчас проснется и пошлет проклятия тому, кто оторвал его от семьи, заставил бежать в Маньчжурию, а потом привел из Харбина в Сасыл-Сысы и сделал щитом для красных и мишенью для своих. Больше ста человеческих трупов и до десятка лошадиных туш вперемешку с балбахами ужасным кровавым кругом замыкали хотон и юрту».

Наверно, неуместно бесцеремонно топтаться на памяти людской, но ведь силы этих образов вполне достаточно, чтобы написать фантастический текст. Ни к чему не весть откуда вылезшие красные вампиры Валентинова, когда сами дневники очевидцев дарят почву для хоррора на основании местных поверий. Крепостные стены из дерьма и гомонящих и стонущих трупов, в центре которых стоит какой-нибудь мертвословец...

Итого: Повторюсь, что книга безусловно суховата. Здесь куда меньше экзотики, чем в жизнеописании Унгерна. Две этих книги как огонь жертвенника и ледяная пустыня. Но ужаса пустыни достаточно, чтобы проникнуться уважением к прошедшим через нее людям.

http://kobold-wizard.livejournal.com/770723.html

Это было еще одно долгое погружение в собрание сочинений Фолкнера. Четвертое по счету, но пыльный Юг продолжает открываться с новых сторон. Общим во всех прочитанных мной текстах Фолкнера является мотив обреченности этой земли и людей, ее населяющих. В то же время автор показывает, что рок, преследующий людей, родился вовсе не в угаре Гражданской войны, а сама Война была лишь следствием череды роковых поступков и мыслей.

В этом романе Фолкнер развил метод повествования, найденный еще в «Сарторисе», где Вирджиния Дю Пре является носительницей памяти о полковнике Джоне Сарторисе, герое Гражданской войны. Все персонажи так или иначе слышали ее воспоминания о бале в Балтиморе и о удалых выходках полковника с захватом пленных. Пространство настолько заполняется памятью, что мысли даже молодых героев постоянно возвращаются на полвека назад. Логично представить, что такая история не была чем-то абсолютно оригинальным. В «Авессалом, Авессалом!» о гибели рода Сатпенов рассказывает старушка Роза Колфилд, которая после смерти своей сестры Эллен Сатпен чуть не стала невестой ее вдовца полковника Томаса Сатпена. Однако, есть и еще один повествователь — герой романа «Шум и ярость» Джейсон Компсон, рассказывающий ту же историю своему сыну Квентину. Его знание основано не на личном участии в событиях тех далеких лет, а на рассказах его отца, бывшего другом Томаса Сатпена, которого тот посвятил в некоторые свои мысли. В итоге мы получили сложную цепочку, в которой слова Томаса Сатпена проходят последовательно через восприятие трех представителей рода Компсонов, а напоследок Квентин еще рассказывает эту историю своему другу по общежитию в Гарварде.

Каждый наверняка привносит в рассказ что-то свое, и в результате жизнь проходимца, бросившего жену с ребенком из-за доли негритянской крови, а потом сколотившего состояние на грабеже, превратилась в нечто, напоминающее библейскую притчу о том, как паренек из Виргинии шел к успеху, не считаясь ни с чем, а потом уже в статусе отца двух детей и хозяина сотни акров земли, начал все терять, чтобы завершить свою жизнь на острие косы у простого работяги. Рассказывая об этом романе, можно не бояться спойлеров, потому что весь сюжет в общих чертах мы узнаем еще в первой четверти текста. Дальше, как и у всякой семейной истории, с каждым повторением появляются новые детали, надуманные или же забытые ранее. Мы знаем, что Генри Сатпен, сын Томаса, убьет жениха сестры, но не знаем за что, а потом Фолкнер подбрасывает нам мотив, оказывающийся в итоге полуправдой.

Большое место в романе уделено Гражданской войне. В этот раз видно коренное отличие их войны от нашей: побежденные оставались живы в своей же стране. Погибала культура Юга, а они с этим не могли ничего поделать. Арендатор Томаса Сатпена, ставший потом его убийцей, на их попойках часто повторяет: «Ну что ж, полковник, они нас убили, но не

побили, верно?» Хилая надежда, что поражение не было позорным. Томас Сатпен раз за разом восстает, чтобы дойти к заветной цели, но оказался не способен к победе над обстоятельствами, собирая на себе виснущие собаками грехи. Ветхозаветному герою не нашлось места.

Итого: Как всегда это было долгое погружение. Под конец на некоторых страницах терпение просто накалялось от путанного текста, рассказываемого одновременно четырьмя персонажами. Теперь текст завершился, но я понимаю, что его можно еще перечитывать и перечитывать, пытаясь понять, где же полковник допустил свою первую ошибку.

http://kobold-wizard.livejournal.com/764187.html

Библиография Бернгарда Келлермана не так давно появилась на Фантлабе. Тогда меня заинтересовала аннотация «Туннеля», но не более. И вот пару месяцев назад, проходя мимо старенькой библиотеки к своей работе, я увидел книгораздаточный шкаф. Там было очень много томиков стихов советских среднеазиатских поэтов, но в какой-то момент в глаза бросилось название «Туннель». Оставалось только усмехнуться и прихватить книжку с собой.

Это достаточно странное произведение. Келлерман писал его в 1913ом году, когда было еще далеко до революций, реакции и верденской мясорубки. Америка с ее комплексом selfmade-man'ов с одной стороны и плавильным котлом трудовых коллективов с другой смотрится здесь прочным фундаментом для социальных преобразований. Чего только стоит предложение главного героя сделать туннель достоянием всего человечества. Но я забегаю вперед...

Основное действующее лицо вынесено в название. Однажды молодой промышленник предлагает и обосновывает грандиозный проект — строительство туннеля, который должен соединить Америку с Францией. Связи помогли ему пробиться со своим стартапом к группе банкиров и промышленников, которые поддерживают его деньгами после определенных колебаний. Стройка начинается в полном соответствии с предложенным планом, но в определенный момент резко наступает осень инженера: катастрофы на стройке, бунт рабочих, семейная трагедия, биржевой крах, уголовное преследование... Только крепость духа и помощь друзей помогают главному герою постепенно вытянуть свою идею.

В человеческом плане роман рассказывает о жизни творца, поглощенного своим проектом. В какой-то момент главный герой даже спрашивает себя: отказался ли бы он от своего труда ради семьи и вынужден ответить правду — нет. Работа постепенно разрушает его семью и здоровье, но он продолжает двигаться вперед. Если бы главный герой лишился бы всего из-за роковой красавицы («Тихий Дон», «Касабланка», «Анна Каренина» и т.д.), то это была бы еще одна банальная история, на которую можно было бы сходить с девушкой в кино, но здесь получилось нечто более редкое — трагедия из-за страсти разума. Образ инженера как трудоголика появился еще 100 лет назад. Прошло совсем немного времени, и он переродился в сумрачного гения на службе у вождей.

Сам инженерный проект интересен до сих пор, чего уж говорить еще о теплом ламповом веке, столь обожаемом фанатами паропанка. Однако роман был написан с умопомрачительной верой в силы мировой экономики, которая хоть и может одним колебанием разрушить судьбы десятков тысяч людей, но продолжает жить несмотря ни на что. В первую очередь на политику. Роман написан в 1913ом, но судя по всему действие было отнесено в будущее. По словам одного из героев, туннель под Ла Маншем должен был быть построен через год после начала истории. В нашей вселенной о нем вновь начали задумываться в 1919ом, но проект не прошел. А чуть ранее в романе упоминается строящийся туннель под Беринговым проливом, что совсем уж курьезно... Главный герой собирался воплотить свою идею за 15 лет — 15 лет тишины, которых в нашем мире не было и в помине. Для успешности нужен был мир, в котором не было ни Первой мировой войны, ни Октябрьской революции, ни Великой депрессии, ни фашисткой реакции, снова закалившей национальные границы в Европе.

Итого: Хороший невикторианский паропанк, прямое наследие романов XIX века. Трагедия жизни, положенной на алтарь человечества. Практически песня человеческому гению, поднявшемуся из низов и покорившему мир ценой собственного счастья. Ведь так далеко еще было до газовых атак, которые появились благодаря другому гению по имени Франц Габер.

http://kobold-wizard.livejournal.com/762562.html

У меня есть отстойник на Фантлабе, куда попадают малоизвестные тексты, зацепившие аннотациями или отзывами. Периодически я достаю оттуда что-нибудь и читаю без особых ожиданий. «Система ада» как раз из того отстойника. Уж и не помню, как я узнал про нее.

Роман начинается с того, что четверо товарищей, продолбав все законные возможности откосить от армии, решили ввязаться авантюру — отсидеться во время призыва в одной из пещер Тульской области. Шел 1995 год. Первая Чеченская кампания в самом разгаре. Поэтому мотивы пацанов более или менее понятны. Еще, как на грех, за ними увязалась девушка одного из уклонистов, уверовавшая, что она почти жена декабриста.

Забраться в пещеру не проблема. Проблема — выжить там. Ситуация накаляется, когда охотящиеся за другими дезертирами менты замуровывают оба известных выхода на поверхность. Для того, чтобы выбраться, остается только двигаться вглубь пещеры, надеясь, что там найдется спасительный лаз. Все осложняется одномоментно — из-за поворота появляется мальчишка-красноармеец с ППШ наперевес и арестовывает беглецов. Дальше разворачивается жестокая фантасмагория в духе самых страшных сказок о ГУЛАГе, человеческая мясорубка, приправленная исковерканной партийной лингвистикой. Измывательство одних людей над другими во славу казенной идеи.

Роман опубликован в 2002ом, а потому мне было трудно полностью уловить его злободневность. Быть может, и не стоит требовать ее от фантастического триллера, но кое-что, по-моему, проглядывается. «Система ада» — это роман страха перед Советским союзом, как мифической Ехидной, зародившей невидимые системы, которые однажды могут проявиться и захватить тебя. Другим текстом на эту тему был «Не мешайте палачу» Марининой с системой гипнотизеров-кгбшников. Еще сохранялась вера во всемогущую ГБ и возможную реинкарнацию СССР. Тем более, что в 2000 году президентом становится директор ФСБ...

К сожалению, роман не лишен недостатков. Первый свойствен многим триллерам — на определенном моменте теряется саспенс. Читатель начинает крутить головой и замечать недоделки и провисшие линии. В «Системе ада» это происходит примерно на середине — проживание в подземном государстве показано однообразно бессмысленным, а потому напряжение спадает. Второй — те самые провисшие линии — реальность подземного мира вызывает слишком много вопросов.

Итого: У Кузьменко получилась добротная история на отечественном материале. Конечно, роман получился в определенной мере антисовестский: автор с омерзением описывает то, как руководство скрывается за выхолощенной пропагандой, в которую само не верит. Этакий пинок в сторону политруков и доцентов, преподававших научный коммунизм — вырождение старой идеологии.

Как не печально, но вытянуть госзаказ на искренность и идейность теперь уже не выходит. Говорящие головы не верят тому, что говорят, а мы, чего уж греха таить, давно не верим тому, что слышим.

http://kobold-wizard.livejournal.com/762277.html

Судя по всему, крайние романы Дивова можно разделить сейчас на две группы: условно-реалистические (««Консультант по дурацким вопросам»», «Объекты в зеркале заднего вида») и нечто, что я пока не могу осознать, названное «Профессия: инквизитор». Первая продолжает меня приятно удивлять — книги о профессионализме в условиях нашей бардачной действительности.

«Объекты» — один из немногих производственных текстов, встреченных мной в последнее время. Причем местами достаточно беспощадный к происходящему нынче. О части описанного я наслышан, часть наблюдал сам, части склонен верить. Действительно иногда людям достаточно, чтобы им просто не мешали работать и показали, что их труд ценится.

Отличие же «Объектов» от «Консультанта» в меньшей погруженности в описываемый рабочий процесс. Там где Миша Клименко все же размышляет по поводу того, что он делает в данный момент, герой Объектов, кстати тоже Миша, оставляет детали производства за гранью текста. В основном речь идет все же о социальном аспекте работы на международном заводе, но зато он показан весьма подробно.

Некоторое неудобство было с нелинейной манерой повествования. По началу перетекания из прошлого в настоящее и обратно не бросались в глаза, но во второй части, когда Миша показывает происходящее со множества точек зрения, ситуация становится зыбкой. Игроков много, а бардака и того больше.

Итого: По сути это роман о спасении будущего всеми силами. Герои стараются: пацаны бесшабашно влезают во все дырки, а хитрые мужики, посмеиваясь, плетут свои интриги, направленные на то, чтобы мальчишки и девчонки не утонули в идиотизме.

http://kobold-wizard.livejournal.com/761787.html

К преподавательскому мастерству Андрея Аствацатурова я отношусь с большим уважениям. После аудиозаписей его лекций я познакомился с книгами Фолкнера и Керуака. Его манера изложения и текстокопательства кажется достаточно адекватной. Теперь пришло время познакомиться с его прозой.

Начинается все достаточно тривиально — с автобографических или квазиавтобиографических зарисовок, показывающих как главный герой, образ автора, стал тем, кем стал. Мальчик из обеспеченной еврейской семьи, учившийся в элитной, но тоскливой, школе с углубленным изучением английского языка. Университетская работа, полная бессмысленности. Далее идет цикл взаимоперекликающихся эссе, напоминающих стилистические потуги под стать ленинградской вечно сопливой интеллигенции, вроде как знакомой с Фуко, Сартром, Бодрияром и прочими философами, с творчеством которых я сам так и не соизволил познакомиться. А посетители «салона» соизволили, но как показано в третьей части такое знакомство не ведет ни к чему кроме лишних разговоров.

Во всем этом, в самом построении текста, просматриваются размышления главного героя над восприятием человека, как он есть, и над тем, как его воспринимают другие люди. Он постоянно ощущает то или иное давление: семьи, которая говорит ему, с кем дружить; школьных друзей, которые вольно или невольно заставляют существовать в общности; любимые женщины сами обволакивают, а потом оставляют ради угрюмых американских чуваков... Студенты, иностранные писатели, советские диссиденты, собутыльники, издатели, редакторы, деканы... Все выговаривают герою новые рамки, а потом в послесловиях к эпизодам судьбы этих персонажей не соотносятся с их словами. Главгерой остается голый лишь перед самим собой, потому что он не знает, кто он и что он должен сам себе.

Итого: Не могу посоветовать данную книгу. Она достаточно легко читается, а часть петербургских анекдотов и в самом деле смешны, но, в целом, эти истории оставляют блеклое впечатление. Книга написана не для того, чтобы попытаться изменить людей. Понятно, что подобная задача скорее всего невыполнима, но все-таки, как говорит и сам главный герой, в тексте должно быть что-то, что цепляет. В данном случае человек в голом свободен даже от вызывания эмоций или задания вопросов.

http://kobold-wizard.livejournal.com/761196.html

Прочитал уже две недели назад, и эмоции поутихли.

Роман был включен в десятку знаковых произведений «новой волны» по мнению Бориса Невского, написавшего обзор НВ в «Мире фантастики». Этот факт, а также достаточно высокие оценки на фантлабе, стали причиной моих серьезных ожиданий от текста, но уже через 60 страниц все стало более или менее понятно.

«Автокатастрофа» в части формы — это ужасно нудный порнографический роман. Он хорошо читается по диагонали, потому что от пропуска 5 любых страниц вы ничего не потеряете. Текст льется равномерно, перемешивая автомобильные детали с половыми органами. Соединение техногенного мира с человеческими организмами происходит на наших глазах, но понять ужас, который старается посеять автор, у меня не вышло. Быть может, все дело в том, что роман был написан в 1973-ем, и оценки, данные Баллардом, после 40 прошедших лет кажутся безосновательными. Или же мне не понять событийный план романа, потому что у нас в России люди редко выживают после серьезных автомобильных аварий. Какие к чертям собачьим, рассуждения о сексуальности вмятин от руля на грудине и фетиш по этому поводу в постели, когда в части случаев двигатель уходит в салон, ломая водителю ноги, а порой и кое-что повыше?

Если же не касаться моральной стороны, то «Автокатастрофа» именно нудна. Автор сделал текст таким, что поверить главному герою в его тягах и пристрастиях не выходит. Да, по страницам разбросаны сотни половых актов, которые описаны горячими эпитетами, но ощущение от них остается бестолково вещным: два манекена трепыхаются в салоне автомобиля, а потом нечто белое потекло по пластику. Механистичность тут с самого начала является элементом поведения всех героев, а потому никакого сочувствия, сопереживания и даже отвращения испытать не выйдет.

Остается еще идейный план. «Автокатастрофа» выбирает автомобиль как придаток человека, который постепенно поглощает хозяина, а иногда просто губит, сталкиваясь с себе подобным. Этот придаток, по мнению Балларда, становится еще одним источником чувственного наслаждения для ряда людей. Однако, как я уже сказал, механистичность свойственна героям уже с самого начала, а потому ощутить кризис не удается. Люди уже части машины на момент начала романа, система уже движется, перемалывая психику и части тел. Баллард попытался этим напугать, но не вышло.

Итого:

1) Берете черный полиэтиленовый мешок;

2) Бросаете в него россыпь продолговатых и надувных товаров из секс-шопа;

3) Досыпаете немного автокомплектующих (руль, ручки, элементы обшивки салона);

4) Выливаете ведерко майонеза;

5) Хорошенько встряхиваете, чтоб все перемешалось.

6) Теперь загляните внутрь с фонариком и записывайте все что увидите в течение 3-4 часов. Не бойтесь повторяться. В итоге вы получите текст, подобный «Автокатастрофе» процентов на 60.

http://kobold-wizard.livejournal.com/760797.html

У Браннера получилась удачная повесть про добрую старую Англию, начинающую оправляться от Первой мировой войны. Я не устаю удивляться, как смазана у нас в истории память о ней. Все же наш романтический флер Белой гвардии имеет мало общего с травмой британцев. Та война стала для них топкой, в которую с улыбками шли «лучшие из лучших». Вернулись же потом обожженные мальчики, утратившие веру в Бога, потому что Тот допустил такой ужас. У нас же офицеры и интеллигенты не могли позволить себе атеизм просто потому, что эта доктрина была для них доктриной врага. В то же время большевистская машина уже ковала новый миф, в котором не было места слюнтяям, сокрушающимся над тем, как Всевышний допустил такой кошмар.

Вот такой обожженный войной молодой человек возвращается в усадьбу своих тети и дяди, чтобы залечить душевные раны. Дядя к тому моменту уже год, как умер, но старые связи еще не разрушились, хотя жена планомерно работает над этим. Она ревностно уверовала в то, что как хозяйка этих земель она имеет право быть моральным авторитетом среди окружающего быдла. Так слово за слово образуется конфликт между старой аристократкой и окружающими, включая истерзанного племянника. Она сопротивляется всему злу, которое несет как новый век с его порочными нравами, так и прошлое, оскверненное языческим мракобесием. Пуританская культура против природного начала. При этом в какой-то момент проскальзывают намеки, что аристократка старается заменить собой саму природу, перекроить порядок вещей, стать садовником, выкорчевывающим грехи окружающих. Финал должен показать, что бороться с природой бессмысленно, а самым природным в человеке является страсть, побуждение к действию.

Итого: Повесть, к счастью, не срывается в пантеистские проповеди. Браннер написал красивую пастораль, но с теми же фигурами можно было бы разыграть и совсем другую историю, в которой старая сварливая хозяйка была бы единственной, кто охраняет мир от скрытого в прошлом ужаса. Ведь о человеческих жертвоприношениях здесь не забыли, и Древние просыпаются, чтобы забрать в свой колодец новую кровь. Все зависит от угла зрения.

http://kobold-wizard.livejournal.com/760553.html

Прошло уже четыре с лишним года с тех пор, как я познакомился с творчеством Майкла Дж. Харрисона – циклом о странном месте Вирикониуме. «Странный» – это ключевое слово, которым можно охарактеризовать тот комплекс текстов, а, судя по роману «Свет», и все остальное написанное автором. Харрисон полноправный член общности «new weird», создающей вслед за Лавкрафтом и Муркоком, литературу глобального непонятного.

С самого начала «Свет» выдает себя за космооперу и научную фантастику. В нем есть ученый, открытия которого дали людям путь в далекий космос и параллельные миры; герой космического архипелага, проникший в кучу тайн и пилотировавший множество диковинных кораблей; женщина-корсар, пилотирующая один из самых лучших космических аппаратов на Тракте Кефахучи, центральном космологическом объекте романа. В принципе ничего нового, но тут в дело вступает второй план – за промокшим плащом космооперы и шляпой научной фантастики «Свет» оборачивается нуарным текстом, крутые чуваки из которого скрывают кучу скелетов в шкафу. Может быть, и вся их крутость вырастает из этих самых проблем. Ученый оборачивается маньяком-параноиком, чьи жертвоприношения собственным галлюцинациям сначала помогают прорываться к тайнам физики, а потом сокрушают личную жизнь и карьеру. Герой галактики выбирает местный аналог кибернаркотической «Матрицы», который защищает от жизни «здесь и сейчас». Женщина-корсар путем саморазрушения стремится потерять все навязываемые ей социальные роли.

Есть и третий план, и мне его охарактеризовать сложнее прочих. Этот план собственно и делает «Свет» романом непонятного. В первую очередь я говорю об атмосфере этого текста: об очень многих элементах и взаимосвязях созданного Харрисоном мира мы практически ничего не узнаем, кроме их обозначения. Причем автор сам говорит, что они потенциально непонятны, потому что чужды нашим представлениям. Здесь и параноидальные видения, в которых появляются хтонические образы зла, и образы переменчивой физики, которые проявляются вблизи Тракта Кефахучи, и голова гигантской желтой утки... Пространство, время, числа перестают быть тем, чем кажутся, а главное – в итоге три сюжетных линии пытаются с треском свестись к одной. Это вызвало сначала оторопь, но в итоге примирило с происходящим дурдомом.

Харрисон безжалостен к своему читателю. Он создал мир 2400-ого года, который также ужасен как мир 1999-ого, но ужасен не смертоубийствами или стихийными бедствиями, а бесконечной скукой бытия. На Тракте Кефахучи одновременно происходит 50 войн, в которых все воюют со всеми, но это мало кого волнует. В открывшейся сложности, лживости и эфемерности взаимосвязей стали пропадать любые человеческие желания, кроме желания забыться.

Читать порою весьма трудно, потому что здесь по сути нет привычного конфликтного сюжета. Да, конечно, происходят внутренние конфликты, но читатель оказывается далек от них, а потому двигается урывками, на ощупь, каждый раз натыкаясь на нечто малоприятное. Финал далек от хеппиэнда, но он позволяет вздохнуть полной грудью. Это финал странного труда отречения от скуки, только благодаря которому можно продвинуться именно вперед.

Итого: «Свет» читается легче «Вирикониума», но все равно остается достаточно странной, дискомфортной литературой. Места для размышлений и фантазий тут хоть отбавляй, но для них необходимо вонзить в себя трубки из депривационного бака, слиться с непознаваемым и погрузиться в параноидальный сон.

Где-то впереди второй роман – «Нова Свинг».

http://kobold-wizard.livejournal.com/758587.html

После двух томов «Профессии инквизитор» наткнулся вновь на то творчество Дивова, которое я люблю. У него есть приятная манера рассказывать житейские истории, которым хочется верить во всей их фантастике. Их корни лежат в армейских байках, которые порой всплывают после пары сотен грамм на посиделках с «замечательными мужиками».

«Консультант по дурацким вопросам» — это производственная повесть эпохи хаотичного капитализма. Миша Клименко делает так, чтобы толпа народа занималась своим делом, но при этом не нарвалась на приключения. Это учетом того, что он специалист по по отношениям между гражданскими и военными, то гражданские рвутся к приключениям постоянно. В описанной истории столичный Прайм-ТВ решил снять документалку к годовщине войны 08.08.08. В результате в дополнение к русским военным во всей их красе добавляется атмосфера пыльного послевоенного Кавказа, где калашников достать проще, чем резиновый клей.

Итого: Один из главных плюсов этой книги — это позитивная рефлексия периода нулевых. Когда из-за лозунга «все пропало» стали периодически появляться тени специалистов, трудящихся несмотря ни на что. Дивов говорит о нормальной «ненормальной» работе в то время, когда все поглощает телевизор. Раз за разом по тексту проскальзывают уколы в сторону телевидения, где стало слишком много профанов и любителей жареного. Но если говорить только то, как есть, появляются сценарии Миши Клименко, не оставляющие света. А вот Дивов отдушину в этой повести оставил.

http://kobold-wizard.livejournal.com/758309.html

В этот раз следует начать с названия текста. Оно прекрасно, потому что в нем свернута большая доля всей философии романа. Главный герой отправляется в одну из бывших советских среднеазиатских республик, чтобы перевести стихи ее президента на русский язык. Местного языка он не знает, а потому стихотворный перевод осуществляется с того самого, подстрочного. Это приводит к ощущению недопОнятости, постоянному чувству того, что буквальное видение текста лишает полноты восприятия. А ведь эти стихи становятся песнями, молитвами и даже основой законопроектов. Можно было бы поверить, что все это рабское сознание бывших кочевников, но что делать, когда сам подпадаешь под ауру? Постепенно герой начинает различать окружающую его действительность как отражение написанного кривым подстрочным слогом. Сам того не желая, он встраивается в этот непривычный поток. Каждое слово ставится в контекст так, как должно, а не как было задумано. Остается только восторгаться колоссом Народного Вожатого, как здесь зовут президента, но потом становятся видны трещины в ногах, торсе и даже лице. И можно было бы подумать, что это еще один антиутопический роман, где главный герой, сначала прельщенный красотой идеального государства восхищается им, но вскоре, спотыкаясь то об одно, то об другое, узнает, что в тюрьмах томятся толпы несогласных с режимом, а идеал — лишь мираж, бликующий на крови. Но нет, буквальное видение здесь также не дает полной картины, как и фата-моргана из СМИ, коей в тексте уделено много места.

«Сейчас он был тут почти один, оторопело озирающийся иностранец, и если Аллах решил заговорить с ним на том языке, на каком здесь к нему обращались, он бы его даже не понял». «Перевод с подстрочника» — роман о непонимании. Многие персонажи пеняют главному герою, что неместный не способен оценить полноту окружающего мира, но при этом, словно больного, пытаются к ней приобщить хотя бы окольными путями. Идейный милосердный национализм. Ведь когда-то и иранский аятолла пытался направить генсека СССР на путь истинный — отказ от бесовского коммунизма в пользу ислама. Не вышло. Но здесь больное место текста: Коштырбастан романа — сборная модель из всех среднеазиатских республик. И если у нас травма от развала СССР еще горит огнем, то в тех степях уже тем или иным образом произошло вытеснение и без того тощей советской парадигмы. Зареяли солнца, подобные «Рухнаме» Сапармурата Ниязова.

А если отвлечься от философских материй, то следует сказать об атмосфере романа. «Перевод с подстрочника» — стереотипный текст. Пыльная, жаркая атмосфера юга заставляет изнывать тебя вместе с главным героем. Точно также наслаждаешься вместе с ним женщинами, развернутыми из ярких платьев, или местной кухней, которая находится в параллельной реальности от привычных московских сосисок. Оазисы редки среди пустыни, но тем более чарующими они кажутся. И вездесущие плакаты с Народным Вожатым уже скоро становятся просто чертой среды, которую почти не замечаешь. Так же, как все реже замечаются следы минувшей гражданской войны.

Итого: После развала Советского союза прошла уже почти четверть века, а культурные связи с бывшими соседями становятся все тоньше и тоньше. В романе Чижова можно увидеть и то, насколько наша страна подобна союзным республикам, но он же говорит об обратном: любая аналогия — лишь подстрочник ситуации. А для понимания нужен переводчик, который хоть и может сам погибнуть в огне событий, но все же ненадолго соединит две картины мира. Пусть даже в стихах.