Читая «Десант на Сатурн», трудно избавиться от неудобства. Авторы изображают мир двадцать четвертого века без тени иронии, но поверить в их серьезность трудно. Поселок «любителей исторического фехтования» на Марсе — столь нарочитая выдумка с пролога задает игрушечный тон, и пара ретроспективных отступлений с «настоящими» кровью и трупами настроя не меняет. К тому же очевидны логические натяжки, ходульность мотивации персонажей, убогость их лексики. Можно, конечно, принять, что книга — детская. Действительно, почти весь роман выдержан в стилистике булычевских книг «про Алису». Сбивает с толку отсутствие юных персонажей, однако, освоившись в сюжете, понимаешь, что герои представляют собой «вечных детей», у которых не было возможности повзрослеть. Их интеллектуальная и эмоциальная незрелость видна буквально во всем. Но эта «детскость» не выглядит легкой и органичной, что-то сквозит в ней противоестественное. Когда же устройство упорно выстраиваемой авторами реальности проясняется, понимающего читателя начинает пробирать сквознячок запредельного... Подобного диссонанса между глянцевой видимостью и темной изнанкой следовало ожидать от парадоксального соавторства восторженного поэта-гуманиста Игоря Минакова и сочинителя демонических фантасмагорий Ярослава Верова.

Посыл авторов состоит в том, что власть над миром люди добровольно отдают машинам в обмен на безопасность и комфорт. К середине двадцать первого века появляются самовоспроизводящиеся биомеханизмы и создается биотехносфера, полностью заменяющая человека в производстве материальных благ и в обслуживании его потребностей. Недовольных таким оборотом устраняют в ходе глобальной контртеррористической «Великой Зачистки». Людям, отдающим себя под надзор и защиту биотехносферы (день и ночь просторы планеты барражируют внимательные стражи, готовые ежесекундно прийти на помощь), вживляют на переносицу чип связи с единой информационной системой. Население покидает города и поселяется в разбросанных по Земле «фаланстерах». Когда число подданных инфосферы достигает критической точки, над каждым континентом поднимаются в воздух колоссальные Узлы — модули управления и энергетики, центры цивилизации Новой Атлантиды. Решением МСФ (Мирового Совета Фаланстеров) запрещаются пилотируемые полеты в атмосфере и космосе, хотя освоение Солнечной системы продолжается беспилотными аппаратами. Людей пасут, но не очень строго: отказавшиеся от чипов и машинной опеки сами наказывают себя ограничением своих возможностей. Всемирный разум, к которому может в любой момент обратиться каждый гражданин прекрасного нового мира, говорит женским голосом и носит отпечаток личности погибшей жены его создателя. Сам изобретатель тоже никуда не делся. Став бессмертным киборгом, он занял место Наладчика — первого после бога, самого уполномоченного в мире чиновника по особым поручениям.

Основное действие романа происходит, когда с момента вступления Наладчика в должность прошло триста лет. Население фаланстеров (читай — число всех жителей Земли) составляет три миллиарда. Автоматы ведут терраформирование Марса, и на его поверхности уже существует зачем-то десяток человеческих поселений («любителей фехтования» — больше там заняться нечем). Желающие могут двигать вперед науку, ее прогресс налицо: всюду стоят кабинки нуль-транспортировки. Однако большинство землян проводит время в других развлечениях (занимаются спортом и ставят любительские спектакли).

Сюжет большей части романа посвящен ликвидации кризиса, вызванного, на первый взгляд, деятельностью группы шалопаев, которые в поисках острых ощущений удалили у себя чипы, построили базу в горах и готовят диверсии против мировой инфосферы. Сверхзадача этих молодых «трикстеров» — пробудить «овощей», потерявших, как они полагают, собственный разум под машинной опекой. Наладчик засылает в ряды трикстеров своего ученика — молодого человека со сверхспособностями, приобретенными в результате применения евгенической программы. По ходу спецоперации выясняется, что не все с заговорщиками так просто. Их главарь, оказывается, отыскал некогда спрятанный врагами Новой Атлантиды инкубатор, из которого уже начали вылупляться механтропы, запрограммированные заменить собой несовершенный человеческий род. К финалу трикстеры переходят на сторону Наладчика и уничтожают механическую угрозу в смертельном сражении за один из Узлов. Правда, после победы многое в этих событиях остается необъяснимым, и Наладчик приходит к выводу, что в них поучаствовала еще одна, неизвестная сила, посылающая сигналы из-за орбиты Марса. В эпилоге герои отправляются в пояс астероидов и находят-таки там таинственный источник вмешательства.

Перипетии этого шпионского детектива («фантастического боевика») немногим сложнее мультфильма про «Тайну третьей планеты». Однако существует еще один слой понимания, на который указывают редкие оговорки.

В первом же ретроспективном эпизоде выясняется, что создание биомеханосферы не одобряют «все религии и церкви мира, за исключением православной». Это не дань политкорректности. Православная церковь, единственная сохранившая понимание традиции, знает, что история мира конечна и предопределена. Пришли последние времена, описанные в «Откровении Иоанна»: «И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным... и он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их».

Обитателей Новой Атлантиды ее создатели как-то называют «промежуточным человечеством». К любимому же ученику Наладчик обращается так: «Вы, будущие Учителя людей...». Пасомое железными пастухами стадо — лишь куколка, из которой могут вылупиться будущие обитатели Неба. А из бездны уже приближается некий Ангел.

Предыдущий роман Верова про похождения Чичикова был аллюзией на гоголевскую поэму, этот порожден чтением «Розы мира» и газеты «Завтра».

Плейбой и модный композитор Игорь ни с того, ни с сего получает физическое бессмертие, бьет в клубе морду Федору Бондарчуку, попадает под поезд и отправляется в Ирак, чтобы добыть Источник Силы для президента Путина.

Читать этот несусветный текст — занятие дурацкое, но оторваться от такого стыдного удовольствия трудно. Да и написано складно, видна рука профессионального подгонщика фраз.

Подкупает то, что многочисленные населяющие роман метафизические сущности: Древние Боги, Новые Реализованные, Владыки Отражений и уполномоченные Службы Абсолюта — обходятся без дурацких спецэффектов и общаются как нормальные деловые э-э... субъекты. Здравый смысл подсказывает, что это куда функциональнее явлений в столбах света и вещания «безмолвным гласом». Серьезные ведь вещи решаются, к чему эти детские понты... Коли уж они неизмеримо выше человеческого уровня, то, снисходя, могут использовать все богатство выразительных средств, не ограничиваясь антуражем сочинителя Головачева. Так что никакого амикошонства в отношении потустороннего у Верова нет, только нормальная писательская интуиция. Во всяком случае, персонификации запредельных сил выглядят у него убедительно и действуют они, хоть и сверхчеловечески, но мотивированно.

От всей этой, по большому счету, дичи, трудно ожидать какого бы то ни было внятного финала, но автор постарался. История аккуратно закруглена, и герой, ненароком выпустивший на волю Ангелов Апокалипсиса, извлекает из нее урок, который ему уже не пригодится. Одно жаль — так и не ясна осталась дальнейшая судьба писателя-мистика Андрея Александровича Заханова, уже совсем было собравшегося с подачи благоволящих ему Русских Богов посадить на российский престол лидера коммунистов, но получившего жестокий отлуп.

«День муравья» — это продолжение романа «Муравьи», который вызывал восторженные отклики разных вполне вменяемых людей. Я первую книгу не прочел, но во второй есть краткое изложение ее сюжета. В одном доме на краю леса Фонтенбло умер Эдмон Уэллс, сумасшедший ученый… И оставил записку наследнику: «Никогда не спускайся в подвал». Разумеется, после этого все родственники покойного, а также пожарные, полицейские и даже один профессор — всего восемнадцать человек — один за другим спустились в подвал и там исчезли. По дороге все они боролись с крысами, сумели разгадать загадку шести спичек, из которых составили четыре треугольника, прошли ловушку, сжимающую тело, как при рождении, и попали в подземный храм, построенный в эпоху Возрождения под широкой гранитной плитой, на которой находился муравейник. Покойный ученый построил в этом подвале без выхода специальную машину, позволяющую понимать пахучий язык муравьев и разговаривать с ними. Трубками машина соединялась с зондом — своего рода пластиковым муравьем, который являлся одновременно микрофоном и мегафоном. Этот зонд под названием Доктор Ливингстон служил послом для муравьиного населения. Через него обитатели подвала общались с муравьиной королевой, а муравьи носили им пищу. Так они прожили под землей больше года. Но в конце концов отношения с муравейником испортились и насекомые отказались кормить затворников. Тогда те собрали совещание и решили, что в целях выживания им следует мутировать. То есть самим переродиться в муравьев.

В «Дне муравья» развивается несколько сюжетных линий. Одну представляет муравей-авантюрист 103683-й, который узнает о планах королевы объявить войну людям. В другой знаменитый комиссар Жак Мелье при помощи наблюдений за мухами расследует дело о загадочной смерти трех химиков в запертой комнате. В третьей проницательная журналистка Летиция Уэллс, дочь покойного муравьеведа, идет по следу серийного убийцы производителей инсектицидов. Объединившись, комиссар и журналистка выясняют, что смерти связаны с муравьями. Текст романа перемежают фрагменты составленной Эдмоном Уэллсом «Энциклопедии относительного и абсолютного знания». В ней каждый находит то, что имеет у себя внутри. Эту книгу можно каждый раз прочитывать по-разному, так как она входит в резонанс с жизнью читателя и гармонизируется с его собственным мировоззрением. Также в романе приведены образцы муравьиной культуры (например, «эволюционная песня»: Тот, кто сражается с птицей, становится птицей, тот, кто сражается с клещом, становится клещом. Выходит, тот, кто сражается с богом, становится богом?) и загадка нового уровня: как из шести спичек построить уже не четыре, а шесть равнобедренных треугольников?

Заточенные в подвале, тем временем, делают по пути мутации один шаг за другим. Сначала они отказываются от своих имен, заменяя их номерами. Потом создают новый общий язык: «Человек общается, с помощью рта испуская звуковые волны. Но они слишком сложны, слишком запутанны. Почему бы не испускать одну чистую звуковую волну, на которой мы все войдем в резонанс?» Затворники усаживаются в кружок и начинают тянуть, как индусы: О-М-М-М… Дело превращения в муравьев облегчается тем, что у них на семнадцать самцов всего одна самка.

В общем, всего не расскажешь.

Роман продолжает серию произведений харьковского писателя, действие которых происходит в вариативной, ветвящейся эвереттовской вселенной, в которой могут сосуществовать все вообразимые линии мирового развития. В эти потенциально существующие миры можно проникнуть, приняв специальный препарат, так что, скорее всего, они существуют в ментальном пространстве. Пребывание в них не только абсолютно реально по ощущениям и их последствиям, но и может быть изначально запрограммировано по исходным условиям. То ли это идеальный наркотик, подобный слегу Стругацких, то ли мир, созданный для одного человека, как в лукьяненковской «Линии грез», то ли подключение к информационной матрице Бога, предусмотревшего все возможные варианты.

Громоздкое и скучнейшее «ноосферное» обоснование Q-реальности требуется автору только для того, чтобы, не привлекая набившие оскомину перемещения во времени, рассказать о возможности альтернативного исхода противостояния 1917-1918 годов в России. Возражая своим коллегам-фантастам, раз за разом пытающимся выступить на стороне белой армии и выиграть войну у красных, Андрей Валентинов утверждает, что победивших в гражданской войне нет. Однако есть возможность победить саму эту войну. Здесь автор оппонирует, главным образом, сериалу Василия Звягинцева, начатому романом «Одиссей покидает Итаку». Героя этих книг, изучившего ниндзяцу по книжкам с картинками и заручившегося поддержкой всемогущих инопланетян, Валентинов презрительно именует Гамадрилой и бесчисленное число раз повторяет издевательскую цитату о «прыжке на три метра с разворотом на сто восемьдесят градусов». Валентинов вообще пишет неимоверно путано, поток сознания его героя не так часто фиксирует связные картины происходящих событий, по большей части он заполнен повторяющимися образами, проговариванием обрывочных сентенций, нескончаемым повторением фрагментов одних и тех же стихов. Еще случаются разговоры, которые звучат настолько неестественно, однообразно-вычурно, что действительно должны быть плодом сознания одного единственного человека. По существу предложенной автором конвергенции белой и красной романтики за счет совместного отпора германскому вторжению на Украину даже возражать не хочется, настолько приятно отыскать в путаной и утомительной форме хоть какую-то суть.

Мрак и бесы

О трилогии Юрия Бурносова «Числа и знаки» не грешно рассуждать на разных уровнях восприятия и осмысления. Можно серьезно рассматривать это сочинение в контексте философии первой половины прошлого века, скажем, бердяевской историософии и юнговской психоаналитики («новое средневековье» и архаические пласты подсознания). Неплохо также разбирать романы как постмодернистский текст или находить там отзвуки мистико-эзотерических учений. Однако простого читателя «Числа и знаки» могут ввести в недоумение, а критика попросту взбесить. Но по порядку...

Втягиваясь в чтение первой книги с названием «Два квадрата», испытываешь потребность определить жанр, и с первых страниц он вырисовывается как параисторический роман с элементами мистики. В ряд встают всякие Эко да Перес-Реверте, а намечающийся сюжет видится экзотическим детективом. Мир «Чисел и знаков» — это некое североевропейское средневековье, затянувшееся до Нового времени. В ходу спички и привозимое из-за моря многозарядное оружие. Инквизиция слилась с гражданскими правоохранительными службами, однако преследует лишь самые одиозные проявления колдовства и дьяволопоклонства. Позиции церкви шатки, она явно не раз реформирована и соперничает с набирающими силу ересями. Мир не вполне наш — царящая в нем религия монотеистическая, гуманистическая, но это никак не христианство.

Следом за историчностью развеивается и версия с детективом. Главный герой, командированный в провинцию, не похож на проницательного следователя, хотя и вынужден выполнять его роль. Он не блещет догадками и медлит с активными действиями, он, скорее, свидетель, наблюдатель разыгрывающейся перед ним драмы. Становится ясно, что перед нами не детектив, а книга загадок, неразрешимых или разрешающихся совсем не так, как мы ждем. И действие в этой книге развивается вопреки всем канонам какого бы то ни было беллетристического жанра.

Внешне здесь присутствуют все необходимые и ожидаемые компоненты. Догадки, неожиданные открытия, ловушки, бегства, поединки и кульминационная экспедиция к Сердцу Тайны. Однако ни одно из этих действий не приводит к окончательному результату, ни одна из линий не находит своего завершения, какие-то загадки как бы разрешаются, но ничегошеньки от этого не делается яснее.

Читатель подавлен: с одной стороны, он мало что понимает, с другой — захвачен мрачным настроением и поэзией текста. А критик неистовствует поначалу, но, успокоившись, заявляет, что автор попросту никудышний рассказчик. Стилизовать умеет, это да, но ленится работать над сюжетом. Кабы ему хорошего, требовательного редактора...

Вторая книга несколько примиряет с текстом. Во-первых, читатель уже привык, знает чего ждать, точнее, чего не дождаться. Во-вторых, темп повествования не столь рван, композиция спокойнее, да и вообще, уже всем понятно, что герой не самостоятелен, а всего лишь ведом судьбой. Читатели адаптируются к логике романа, научаются понимать не столько смысл, сколько прелесть необычного текста. А критики спешат констатировать, что автор стал писать лучше, видимо, научился.

И странно — когда в третьей части по полной разворачивается апофеоз абсурда, добравшимся до нее читателям и критикам это нравится еще больше. Вот уж автор буквально жжет, так что загораются и его реципиенты. Спокойно, по-деловому там происходит конец света, и всем ясно, что ничего чрезвычайного в этом нет. Солнце не встает, восставшие мертвые бродят по улицами, но все гражданские службы функционируют нормально и компетентными инстанциями предпринимаются все возможное к восстановлению статус кво.

Нечто подобное в нашей литературе было, вспомним хоть абсурд лукинского «Катали мы ваше солнце». Однако то была сатира, анекдот, понятный современному человеку. Бурносов не собирается нас забавлять, он совершенно серьезно рассказывает историю, порожденную совсем иной культурой и рассчитанную на восприятие сознания другого, не нашего времени.

Вопрос в том, на какое место пристроить эту неудобную книгу. У нее есть по-своему замечательные развлекательные свойства, но считать ее беллетристикой невозможно по причине неопределенности аудитории. Невозможно сказать, кому она понравится, а кого отвратит. Тут, похоже, срабатывает не культурный ценз, а нечто потаенное, сидящее в темноте той самой подсознательной архаики. Искушенный читатель в состоянии оценить прелесть стилистической игры в какой-нибудь миниатюре, но шестьсот с лишним страниц таких усилий — это либо клинический случай, либо нечто, что нужно прочувствовать нутром.

Скорее всего, надо просто по достоинству оценить подвиг Юрия Бурносова, поставившего впечатляющий опыт и давшего поучительный урок. И оставить «Числа и знаки» там, где им самое место — в нише не курьеза, но литературного памятника.

Когда еще заметил критик Лев Пирогов, что «писатель про вампиров» — это твердый, уважаемый статус и всякий мечтал бы к нему приобщиться. Да не у всякого решительности хватит. Желания тут мало, надо быть серьезным брутальным мужчиной, вроде Олега Дивова. Или Юрия Бурносова, давшего в названии романа ответ известному предложению мистика Гумилева.

Книга не то чтобы именно про вампиров, но про «иных», иначе — демонов. В предисловии к ней Игорь Пронин констатирует появление в современной отечественной фантастике откровенной ксенофобии. Актуальность этой темы можно понять. Если в фантастике советской высокий разум, в соответствии с теорией научного коммунизма, неизменно оказывался этически состоятельным, то теперь слово «элита» скомпрометировано в России не меньше, чем термин «сверхчеловек» после гитлеризма. Теперь для нас раса «иных» — это либо «чужие», либо «хищники». И от сосуществования с ними мы ничего хорошего не ждем, поскольку в любом случае выступаем не более чем питательной средой или предметом охоты.

В предисловии есть несколько замечательных высказываний.

«Жестокость и еще раз жестокость, гуманизм — это для людей, а не для нелюдей».

«Если врач диагностировал у тебя паранойю, это еще не значит, что за тобой никто не следит...».

Сюжет романа Бурносова зауряден, исполнение — примечательно. Текст сочный и убедительный. Дело просто в том, что для сочинения определенной прозы мало кое-что знать и уметь складывать слова. Надо еще быть состоявшимся человеком, знающим толк в разных вещах — может, необязательно в убийстве, но хотя бы в выпивке.

В романе две линии. Действие одной происходит в 2003 году, ее герои старшеклассники. Есть там что-то от миреровского «Главного полдня» или от Лукьяненко, но автор, видать, из хулиганов. Его герой хоть и помогает бабушке, но пьет пиво, водку и может убить на стройке зараз несколько гопников. Достоверность предметная и речевая выдержана на должном уровне, с психологией хуже — не до того.

Вторая линия — 1880 год, герой из правоведов, служит у Лорис-Меликова. Вспоминается первым делом Бушков с его романами о похождениях геройского жандармского поручика, но у Бурносова стилизация выполнена куда тщательнее, впечатляющая проделана работа. Словечки, обороты, убедительнейшие малоизвестные реалии... Однако и громоздкость фразы, необязательная медлительность, паразитические архаизмы. Если это и мог написать литератор того времени, то весьма невысокого полета. А главное, что за стилизаторскими украшениями и литературной игрой с историей пропадает напряженность сюжета, довольно, надо сказать, пунктирного.

В целом роман увлекательный, хотя интересен преимущественно формой и вторичными деталями. Уровень его значительно выше потока жанровой литературы, зато и спрос с нестандартного изделия строже. Но содержательная идея в романе вполне себе видна, и не такая простая.

Поскольку автор принципиальный атеист, демонологию его нужно трактовать рационально, и некоторые могут подумать, что все эти живущие среди людей демоны есть нечто высшее — то ли в плане организации материи, то ли как ступень эволюции. Однако из некоторых оговорок ясно, что мы имеем дело попросту с паразитами, которые хоть и древнее, и живучее, но всегда примитивнее, чем те, за чей счет они существуют. Они не самостоятельны. И они не служат благу организма, в котором живут, им выгоднее болезнь. И в этом свете зловеще звучит финальная обмолвка, что и президент у нас может быть — из этих...

Название читается как ответ на предложение взглянуть в глаза чудовищ, повторенное вслед за поэтом еще и Лазарчуком с Успенским. Чудовищ нет — они прячутся за людским обличьем, у них нет хвоста ящера, они не различимы. Чудовищность — категория оценочная, ее порождает наше воображение, тогда как на самом деле за ней скрывается нечто простое. Мы сами плодим чудовищ и сами можем быть куда страшнее их. Бурносов признается, что одним из толчков к роману послужил диалог из Клайва Баркера: «Вы меня убьете, вы — монстр», — «А вы — нет?». В рассказах, завершающих книгу, вполне человеческие персонажи пьют детскую кровь, надувают через соломинку космических пришельцев, рубят на мясо русалок и совершают другие чудовищные вещи, не моргнув глазом.

Роман Сергея Буркатовского представляет собой тщательно и любовно сделанную альтернативно-историческую реконструкцию, основанную на единственном фантастическом допущении. Ко всему прочему, это еще и декларация бытующего у нового поколения «разумного сталинизма», и просто увлекательная книга, не лишенная литературных достоинств. Она родилась из нехитрого мысленного эксперимента, который чуть ли не любой пытался проделать: что если бы Сталин точно знал «главную дату» — 22 июня, что если б поверил? Здесь же и другой важный вопрос: что бы ты сам делал, окажись весной 41-го и зная о будущем? Эти вопросы не раз обсуждались на интернетовском военно-историческом форуме, участником которого был автор романа. Один и с помощью товарищей он обдумывал варианты решений несколько лет. Появившуюся в результате книгу не назвать скороспелой.

Завязка романа самая простая: веб-дизайнер Андрей сел в электричку на сибирской станции Тайга, задремал и проснулся уже в вагоне довоенного образца, зимой, в начале 1941 года. А оттуда — прямиком в следственные органы НКВД: с двухглавым орлом на российском паспорте, в одежде из синтетических материалов, с мобильным телефоном и CD-плеером. Если бы не эти фантастические аксессуары, место б ему нашли в лучшем случае в сумасшедшем доме. А так, после умеренных побоев, он оказался в Москве.

И вот уже сам Берия выслушивает от изобретателя советского телевидения Льва Термена результаты экспертизы странного «патефона» с маркировкой Made in Taiwan. И демонстрирует Сталину многоцелевой электронный прибор, демонстрирующий на экранчике надпись «Поиск сети». Но решающее впечатление на вождя народа производит прослушивание песни Высоцкого «От границы мы землю вертели назад». Можно сомневаться, что Сталин оценил бы эстетику пения и качество стихов, но сцена, без сомнения, сильная.

СТАЛИН ПОВЕРИЛ! С этого момента Буркатовский раскручивает колесо альтернативной истории, а бывший веб-дизайнер превращается во второстепенного персонажа. Из него вытащили все, что он знал. (Не так много — что можно запомнить из книг, фильмов и школьных познаний?) Автор делает некоторую сюжетную натяжку: чтобы проверить, что за человек пришелец из будущего, Сталин выпускает его в свободную жизнь. С новыми документами (справкой об освобождении и водительскими правами) Андрей устраивается на завод в подмосковном городке, за сто первым километром от столицы. Впереди война, в которой он станет фронтовым шофером. А получившие его знания о будущих событиях руководители государства (Сталин да Берия) пытаются изменить их ход. (На Иосифа Виссарионовича сильнее всего подействовали не только дата его смерти и то, что случилось после нее, но и рассказ о судьбах его детей.)

Представление об устойчивости истории автор демонстрирует самое здравое. Время — не шаткая система, которую может стронуть убийство бабочки. Оно течет вязко и мощно. Исторический процесс складывается из тяжеловесных объективных факторов, которые невозможно серьезно изменить за короткое время. Беглыми мазками автор набрасывает перед нами захватывающую картину лихорадочной подготовки к войне. Для обострения ситуации Буркатовский позволяет себе еще один ход (весьма убедительно обоснованный сюжетом): «работавший» с человеком из будущего офицер бежит к немцам вместе с протоколами допросов и вещественным доказательством в виде мобильника германской компании «Сименс». Гитлер не слишком-то верит перебежчику (хотя и велит организовать институт «Наследие потомков»), но принимает к сведению, что Сталину известен план «Барбаросса». В результате война начинает позже намеченного, но развивается еще более тяжело. Лишенные возможности ударить по Киеву, нацисты сосредотачивают все силы в наступлении на Москву, чтобы взять ее до зимних морозов. Столицу СССР удается отстоять чудом.

В романе масса персонажей. Естественно, его полотно фрагментарно, поверхностно. Но в нем есть люди, образы, достоверные ходы и картины.

Метафизика пустоты

«Алю был захвачен этим миром и хотел отплатить ему взаимностью». «...Ходили люди с такими лицами, будто они напились пасты из шариковой ручки и заели ее хлопковым пухом». Порой Букша переходит на бормотание, превращающееся в стихи. «Но в том краю, где степи встают стеной выше любых строений, где бездонные карманы и связи прочнее стальных тросов, где ветер всех пригибает, — там каждый шаг имеет вес, и каждый взгляд».

Кстати, роман она сочинила, когда ей двадцать лет ещё не исполнилось.

Кроме красивых словесных завитушек, там есть сюжет, а аннотация определяет книгу как «эпический триллер». Но по этой части приходится столкнуться с обманом. Сюжет не оправдывает обещаний, а от триллера присутствует лишь момент ожидания, заканчивающийся как раз к середине. Сюжет начинает шарахаться из стороны в сторону и разливается в итоге широкой дельтой, уходя в пересыхающие ручейки.

На деле это вовсе не триллер и не эпос. Это эзотерический роман в обертке магического реализма, Майринк под видом Павича. Вместо каббалистики — виртуальная экономика. Пришедший в Москву азиатский мессия выбирает учителем пухлого, причмокивающего премьера из телевизора. Только тот конструирует экономику возможностей, а Алю пытается надуть мир любовью. За основу у обоих — иллюзия, пустота.

Президент тянет паузу, длинную прореху во времени, и сыплются туда города, минуты, идеи и люди.

Букша выстраивает космологию порождающего вакуума. Мир зияет, состоит из пустот, границы между которыми создают видимость многообразия форм. Добро и зло — все одна пустота.

Неясно, насколько сознает молодой автор, что же вышло из-под ее пера. Порой кажется, что она зарапортовалась, что просто забалтывает нас, отвлекая от сути по врожденной женской привычке. Но метафизика, в которую ей удалось заглянуть — это, в общем, традиционная христианская метафизика. Тварному миру положен предел, и Букша путано, темно, многословно рассказала об этом. Мир конечен — в этом залог нашего оптимизма.

Этот роман написан вроде бы в конце девяностых, хотя духом своим тянет на того же десятилетия начало. По стилистике похоже, что писала старшеклассница, но не девяностых уже, а начала 80-х. Выдает фраза: «На нем были джинсы, несомненно, американские».

Когда-то были в моде такие жизнеутверждающие провинциальные боевики: «Я объявляю вам войну», «Сын за отца» — с Николаем Еременко. Или «Любить по-русски»... Там простые люди вооружались и разгоняли местную мафию. Определяющим время был тот момент, что в сюжете напрочь отсутствовали государственные силовые структуры. Это потом, во второй половине десятилетия, рулить в общественной жизни стали менты. Впрочем, провинция есть провинция — там время стоит. Так и автор «Колдуна из темногорска» пребывает в безвременье. Он запросто соединил детские сказки с антуражем инфантильных постперестроечных боевиков и получилась замечательная по-своему история о противостоянии честных колдунов и алчных отморозков.

Автор честно пытался очеловечить множество повязанных отношениями персонажей. В центре стоит не борьба за адский артефакт или чемодан денег, а именно что за человеческое: родственные связи, любовь, ревность, месть...

Прежде всего, это семейная история. Закономерно: колдовские способности, в данном случае — дар управлять водной стихией — передаются по наследству. Это преемственность не только крови, но и места, ведь водные колдуны происходят из Пустосвятово, а Темногорск — это такая географическая аномалия, где собираются волшебники всех стихий: заправляет сообществом хозяин огня, но есть, видимо, и маги земли, и заклинатели воздуха.

Интересно, что все колдовство легко отбросить. Тогда неискушенность выпавшего из жанра текста станет куда заметней, но сама история окажется типической для беспредельной эпохи первоначального накопления. Здесь есть умница-романтик, набредший на золотую жилу и взявший в компаньоны беспринципного бездаря. Когда он пытается обратить шальные деньги на службу Родине (создается фонд для обучения новой талантливой элиты), жадный компаньон идет на злодейство. В итоге, чудом уцелевший гений скрывается во внутренней эмиграции, а неудачливый захватчик, окончательно ставший бандитом, роет землю, чтобы его отыскать. И вот компания из предпринимателя-кустаря, сыновей убитого злодеем отца и двух соперничающих за старшего брата женщин вступает в схватку с бандитским семейным кланом и, с помощью многочисленных друзей, побеждает.

Достаточно безумно, чтобы поверить

Обещанная «тайна Воланда» раскрывается уже на шестой странице. «Мастер и Маргарита» — роман не о дьяволе! Сюжет его метафизический, но к религии он отношения не имеет, поэтому равно примитивны и обвинение в манихейской ереси, и трактовка «Воланд — неузнанный Христос». (Хотя авторы текстологически доказывают, что Иешуа с Воландом — одно лицо, и именно он являлся Ивану Бездомному в клинике под видом Мастера). Роман, прежде всего, рассказывает о пробуждении Ивана, остальные персонажи — лишь обстоятельства этой драмы. Но тема «иностранного консультанта» неожиданно приводит авторов в реальную историю прошлого века и открывает бездны.

Переплетенных тем можно назвать множество, но вот главные в порядке убывания глобальности: Универсум как целокупность миров — шестимерная вселенная-частица в единстве пространства и времени; рациональный взгляд на историю эзотерических учений; шифры культовых советских книг от Грина до Стругацких.

Поиск Сергея и Ольги Бузиновских продолжался два десятка лет, потребовал массы архивных розысков, встреч с людьми, раздумий и прозрений. В определенном смысле в книге содержится не только итог жизни, но и итог поколения, даже итог века. Многие столкнутся с чувством узнавания, с выводами, о которых порой догадывались сами, с тем ожидаемым, что отвечает на незаданные вопросы. Достаточно перечислить книги и авторов, о которых идет здесь речь. Александр Грин, Алексей Толстой, Булгаков, Ильф и Петров, Иван Ефремов, Стругацкие... Набоков, Платонов, Олеша, Катаев... А вот пароль посложнее: Лагин, Альтшуллер, Аматуни, Полещук, Парнов... Конечно, все эти люди могли знать друг друга, пусть даже заочно. Но нам серьёзно объяснят, что они составляли тайное общество, что они были в сговоре и писали об одном и даже одними словами.

История литературы и история науки оказывается нанизанной на таинственную ось, которой выступает затерянная в энциклопедиях фигура теневого гения — Роберта Людвиговича Бартини, советского итальянца, авиаконструктора по официальному статусу. Появившись с 1923 года в России, этот «иностранный консультант» с неоднозначным прошлым свел знакомство с самыми обещающими писателями страны, общаясь с ними то в Крыму, у Волошина и Грина, то в столицах. Впечатление от его фигуры и внушенные им идеи были столь велики, что отразились буквально всюду. В каком-то смысле он сформировал ту реальность, в которой мы с вами существуем. Гриновский летун Друд, булгаковские Иешуа и Воланд, Бендер и Корейко, Карабас и Хоттабыч — бесчисленные его отражения в зеркалах разбуженных им талантов. А все эти Буратины, Иваны Бездомные, сыны полка, астрофизики Маляновы и другие Незнайки — образы своих авторов, инициированных явившимся из трехмерного времени демиургом. А сам он, мировой игрок, контрамот, дискретно движущийся навстречу временному потоку, покинул нас в 1974 году, чтобы стать Сен-Жерменом, открывшим Пушкину тайну трех карт, и, еще раньше — Френсисом Бэконом, написавшим пьесы Шекспира.

Скажем, справедливости ради, что исследовательский метод авторов не каждого убедит. Кое-какие литературные источники, послужившие им, известны: книга Канселье, ученика алхимика Фулканелли; оккультная энциклопедия Мэнли П. Холла; Густав Майринк... Но кому бы еще, скажите, пришло в голову сплести из розенкрейцерского символизма сеть и тралить ею тексты «Золотого теленка», «Лезвия бритвы», «Улитки на склоне»?.. Авторы по-настоящему экстремальные стругацковеды — их трактовки «Жука в муравейнике», «Града обреченного», «За миллиард лет до конца света», кажется, еще никому не приходили в голову.

Совмещая сведения из несопоставимых областей, узнаешь неожиданное. О лунной теории Гурджиева-Успенского знают многие. Но кто обратил внимание, что лунный проект НАСА стал зеркальным отражением Голгофы? Луну посетили 12 живых астронавтов и один мертвый (урна с прахом — антитеза Христу). Ведь Луна — это «небесный Иерусалим».

Метод Брюссоло прост и изощрен одновременно, язык не повернется назвать его постмодернизмом или палимпсестом. Его романы похожи на все лучшие книги жанра сразу, но круче, куда круче. Он берет канон и доводит его до мыслимого предела, гиперболизируя все черты, останавливаясь (не всегда) на грани абсурда.

«Индейская комната» — это МЕГА-американский МЕГА-триллер. Чем-то смахивает на фильмы Линча. Каждый эпизод, каждая деталь знакомы — все это мы уже видели по много раз. Это было на экране, было в книгах, но далеко не в той концентрации. Конденсированный гремучий экстракт, которого бы хватило на несколько фильмов — слишком избыточно.

Девушка из хорошей семьи беременеет от уличного бандита, одиночки, полубродяги, браконьера с Луизианских болот. Он запрещает ей аборт под страхом смерти и обещает непременно забрать дитя, чтобы увезти с собой в болота и воспитать наследника. Героиня скрывается с ребенком в заброшенном имении своего покойного деда, свихнувшегося ветерана Вьетнама. Вокруг — маленький городок со странными и враждебными жителями и больше никого на сотню миль. Ребенок исчезает, и начинается многолетний кошмар. Никакого занудства, почти никакой «психологии». Саспенс, драйв, экшн. Все будет не так, как вы можете представить, все не то, что вы думаете. Сумасшедшая езда в неведомое, и большой «бумм!» в финале. И никакой морали. Хотя любой аттракцион может навести на пару-другую глубоких мыслей.

Из французских «остросюжетных» авторов, благодаря кинематографу, у нас лучше знают Гранже. И достается ему за это — то трэшером назовут, то просто халтурщиком. Ни Моника Беллуччи, ни Жан Рено не спасают его сюжеты от безумия. Однако вот, произведения Сержа Брюссоло перенести на экран вовсе невозможно. Экранизируют ведь что попроще, а сочинения Брюссоло запредельно избыточные. Их жанр трэшем не назовешь, это какой-то турботриллер. Автор известен на родине как фантаст с уклоном в сюрреализм, поэтому там ему свою репутацию ничем не испортить, как нашему Сорокину. Но в России предпочитают переводить его триллеры, и триллеры эти становятся раз от разу все страннее и причудливее.

Брюссоло, хоть и француз, о родине писать не любит. Его истории могут происходить в средневековой Европе или в древнем Египте, но чаще всего он выбирает Америку. Конечно же, это тоже не совсем реальная Америка, просто известное всем место действия массовой литературы и кинематографа. В романе про «Дом шепотов» это окрестности Голливуда 1963 года — вскоре после гибели Мэрилин. Героиня — тридцатичетырехлетняя Сара Кац, обезображенная шрамами от ожогов после случившегося десять лет назад пожара. Брюссоло часто делает своими героями женщин, и его персонажи часто получают увечья, психологические или телесные. Когда Саре было семь лет, ее мать, голливудская старлетка, погибла от ножевых ранений, и тайна ее смерти до сих пор беспокоит Сару. Девочку воспитал опекун, мастер-реквизитор, обучивший ее пиротехнике. И вот, поскольку ей насущно нужны деньги на избавление от страшных шрамов, которые не дают устроить личную жизнь, она хватается за предложение одного миллионера-эксцентрика (тоже калеки). Миллионер свихнулся на личности легендарного актера, погибшего в 1938 году в своей вилле, разрушенной землетрясением. Обломки дома были погружены в контейнеры, которые так и не вскрытые хранятся в спрятанном в пустыне ангаре. Сара Кац должна найти их, просеять их содержимое и отыскать магнитную ленту, на которую в момент смерти актера записывался его голос. Она еще не знает, что далеко не первая, кому миллионер дает это странное поручение...

По ходу того, как героиня приступает к решению задачи, разные люди рассказывают ей о давно погибшем актере разные вещи, одна другой страннее. Он был фехтовальщиком сверхъестественного мастерства и работавшие с ним каскадеры утверждали, что он мог убить их по-настоящему. Про него рассказывали, что он действительно убивал (и много) дуэлянтов, которые приезжали к нему из Мексики драться за деньги. Он был неуязвим: раны и увечья заживали на нем моментально. И кровь его не была человеческой — это показал анализ нескольких пятен, сохранившихся на шпаге.

Сюжет двигается стремительно, выписывая невероятные повороты, каждый раз меняющие всю картину в целом. Сара до конца остается рационалисткой, выбирающей самые простые объяснения, но испытания ее психике выпадают тяжелейшие. Постепенно она узнает о существовании в Голливуде секты, поклоняющейся демонам-двойникам, сходящим с целлулоидной пленки и заменяющим в жизни живых актеров. Все события в ее собственной судьбе и все странности, с которыми она столкнулась, складываются в единое целое, зыбкое и ужасное. Как всегда, Брюссоло удается балансировать на грани между реальным и мистическим. Всему запредельному находится какое-то рациональное объяснение, нагромождение странностей может быть объяснено стечением обстоятельств. Сопереживание отважной героине ведет нас до конца, в котором ей удается ускользнуть от преследующего ее кошмара, так и не получившего однозначного объяснения.

На протяжении трех месяцев 2006 года в разных издательствах вышли одна за другой книги: москвича Сафонова «Метро» — о реке, прорвавшейся под землю; японца Мураками «Подземка» — о газовой атаке в метро; и, наконец, книга «французского С. Кинга» Сержа Брюссоло, которая развивает обе эти темы до полного абсурда.

В оригинале роман имеет название «Печаль сирен в тридцати метрах под землей», и повествует он о городе, в котором была река, под рекой — метро, а под метро — склады газового оружия (чтобы со спутника не обнаружили). Однажды газ прорвался, свел с ума 25 тысяч пассажиров, а одновременно все туннели затопила вода. Причем, остались отрезанные от мира большие пузыри с автономной регенерацией воздуха, а в этих затерянных мирах еще несколько лет после катастрофы продолжали жить сумасшедшие дикие люди. Мэрия города их потихоньку подкармливала при помощи водолазов, но вызволять не собиралась, дабы мир ничего не узнал. Формально это научная фантастика, действие происходит в 2018 году.

Прежде на русском языке успели выйти пять триллеров Сержа Брюссоло, из них три современных и два на материале исторической экзотики — средневековой и древнеегипетской. Сходство со Стивеном Кингом действительно было: в психологическом реализме, натурализме, экстремальности сюжетов. А явной фантастики в них не обнаруживалось. Между тем, на родине автор был известен как писатель-фантаст со склонностью к сюрреализму. «Тексты Брюссоло всегда неожиданны, щедро пропитаны черным юмором; иногда кажется, что он просто издевается над своими критиками и читателями...» — даже так писали о нем. Теперь понятно, почему. В 1981 году писатель получил премию Рони-старшего за рассказ «Подземка, элементы мифологии метро». Неизвестно, насколько рассказ связан с данным романом, но название к нему точно подходит.

Героиня романа Лиз напоминает Сигурни Уивер из поздних «Чужих». Эта накачанная, как атлет, одинокая женщина служит в спецотряде полицейских водолазов. Ее работа начинается за бетонным забором, что огораживает бывшую станцию метро. Она надевает скафандр, привинчивает тяжелый медный шлем со стеклянными окошечками и, разматывая за собой воздуховодный шланг, ступает свинцовыми подошвами на уходящие под воду ступени мертвого эскалатора. Но электричество за минувшие с момента катастрофы три года так и не отключено: на стенах превращенных в гигантский аквариум переходов горят лампы, в зеленой воде резвятся странные рыбы. Лиз бредет по туннелю к соседней станции. До нее больше километра, но шланга хватает. Там она поднимается по лесенке на платформу и оказывается в воздушном пузыре. Кругом заросли плесени и кучи экскрементов, в темных углах скрываются подвижные тени. Лиз отставляет на краю платформа контейнер с консервами и возвращается. Другая ее задача — инвентаризация трупов, которые до сих пор заполняют вставшие в туннелях вагоны. Благодаря воздействию газа и особого ила, они не разлагаются и приобрели плотность эластичных статуй. Лиз забирается в вагон, где они стоят как живые, и методично обшаривает карманы и сумочки. Найденные документы складывает в мешок. До сих пор опознано не более половины пропавших. Все три года Лиз ищет среди покойников свою исчезнувшую в день катастрофы сестру. Есть серьезная надежда, что она выжила и скрывается среди прячущихся в карманах безумцев. В тоннелях муниципальных водолазов подстерегают и враги — преступные аквалангисты, которые заготавливают и продают ценную кожу утопленников. Их разрешено отстреливать пневматическими гарпунами, но и они не упускают случая перерезать водолазу шланг. А однажды пострадавшая в таком столкновении Лиз остается на платформе и начинает жить среди обитателей подземелья…

Методично унылое и детальное повествование Брюссоло более всего похоже на затянувший, безвыходный, пугающий сон. И хотя он с видимой серьезностью связывает концы с концами, снабжая роман вполне убедительной (для сна) развязкой, читатель остается в недоумении, чей это сон и зачем он вообще понадобился. Впрочем, и цель всей литературы не вполне ясна.

Есть жизнь под землей!

Еще один роман о замурованной под землей жизни. Огромнейшая, система каменоломен, пещер, коммуникаций, недостроенного метро и военных объектов, отрезанная от породившего ее города в одночасье. Ее обитатели: коллектив метростроя, в полном составе спустившийся вниз на субботник; связисты со своими узлами и коммутаторами, многочисленная община катакомбной церкви, бомжи, диссиденты, экскурсанты и прочий случайный люда. Прошли десятилетия, жизнь наладилась. Население разделилось на три враждующих племени, каждое со своей идеологией: метростроевцы (коллективизм, идейность, труд до упада); темнушники-связисты (бандиты и анархисты — офицеров-то скинули, гуляй — не хочу); светляки (ханжи и святоши). Ну и одиночки остались всякие колоритные. Из них главный герой Кузьма — потомок семьи спелеологов, странствующий один, без света, в сопровождении стаи летучих мышей-алкоголиков. С некоторых пор Кузьма оказался всем нужен, и охотятся за ним все три племени, вырывая добычу друг у друга. Оказывается, прошел слух, что Кузьма знает выход из преисподней. Умеет, значит, обойти ту смертоносную Грань, что в один час на Землю с неба опустилась и все пути снизу вверх закупорила. И пришлось, в конце концов, всем сторонам объединиться, чтобы отправить на поиски совместную экспедицию. Путь был трудный, потеряли по дороге большую часть участников, однако же, когда чудом смогли выбраться из тьмы на свет, обнаружили там такое, что почли за благо вернуться назад, домой, в преисподнюю. При этом никакой мистики, все с точки зрения позитивной науки объяснимо и людскому познанию доступно. А потому, хоть и безрадостно, но кое-какие перспективы открывает.

Помимо разгадки тайн и сопереживания героям можно порадоваться сочным деталям подземной жизни и смирению авторов, которые не отягощены проблемой сконструировать нечто правдоподобное, а по-простецки рассказывают, как оно на ум пришло. Книга написана без всякого стеснения, разнузданно, не по-детски.

Итак, третий роман эпопеи «Война 2030». Краткое содержание предыдущих серий. К 30-му году в мире стала заканчиваться нефть. Россия развалилась на Московию, кучу окраинных ханств и бог знает что еще. Полудикое население живет двумя сотнями телепрограмм, синтетической западной помощью и натуральным хозяйством. Однако высоко ценятся русские солдаты-наемники, воющие по всему миру. Мало кто знает, что они подчиняются глубоко законспирированной и могущественной структуре — «Центру Возрождения». В первой книге «Красный рассвет» отряд русских коммандос действует на юге Африке. Побив немного нахальных негров, они уничтожили заодно американскую авианосную линейку, но попали в плен. Их, как диковинную добычу, перевезли в Америку. А там беда — расовая гражданская война на юге страны. И в начале романа «Пожар в Метрополии» пленников освободили из военной тюрьмы мятежные афроамериканцы. Выполняя задание секретного «Центра», наши проникли на борт застрявшего в Панамском канале авианосца и украли несколько ядерных зарядов. В третьей части пришло время эти заряды использовать.

В центре Америки, в юго-западной части штата Колорадо расположен под километровой толщей Скалистых гор электронный центр управления армией, суперкомпьютер «Прыщ», созданный в рамках программы «Кризисного управления страной с помощью системы нечеловеческого интеллекта». Это кощеева смерть враждебной цивилизации, ее мозговой протез, центр мощи и, одновременно, уязвимое место. Туда и будет нанесен удар.

Почти четыреста книжных страниц посвящены операции, которая длится несколько часов. Березин не мастер диалога и не знаток душевных движений. Зато он потрясающе умеет растягивать время. Может долгими текстовыми периодами рассказывать о процессах, длящихся микросекунды. Это касается и работы огромных механизмов, и действий микроскопических роботов, и человеческих поступков. Здесь находится масса важных деталей, которые цепляются друг за друга и каждая выглядит решающей. Важен именно процесс, а не картина, поэтому автор именно что не изображает, а рассказывает. Это такой говорок технаря, любовно возящегося со сложной машиной. Балагурство, незамысловатые шуточки. Тем не менее, впечатляет. Особенно, когда речь о процессах совершенно нечеловеческих. Например, о живом покуда солдате, залитом пенобетом и бережно обнимающим 150-килотонную бомбу за секунды до взрыва.

Если оставить отступления во времени, в ходе которых автор продолжает рассказывать о юности своей персонажей (как они громят игровые автоматы, приходят в сопротивление, режут на кусочки пойманных телевизионщиков, строят каналы по переброске рек, записываются из туркменов в казаки), то содержание книги можно изложить в нескольких фразах. Пришли. Проникли. Взорвали. Как справедливо замечено одним из персонажей, пришел, увидел, победил — про «вернулся» там ничего нет. Но здесь не все понятно, автор оставляет героям шанс. Ну и там еще масса интересных вещей попутно происходит.

«Завещание ночи» — хорошая, правильно сделанная беллетристика. Однако просто сказать: «беллетристика», или «мистический экшн», или «боевик про древние артефакты» — этого мало. Роман входит в сложный контекст, о котором нельзя не упомянуть.

Во-первых, Индиана Джонс. Не устаю доказывать, что образ археолога-авантюриста в шляпе родился в головах Лукаса и Спилберга во время просмотра фильма Алова и Наумова «Тегеран-43» (вышедшего на год раньше «Потерянного ковчега»). Об этом, похоже, догадался и Кирилл Бенедиктов — недаром один из его персонажей носит фамилию Косталевский. Но, издавая роман в 2001 году, автор не мог подозревать, что семь лет спустя его фабула аукнется в истории про доктора Джонса и Хрустальный череп.

Во-вторых, следует принять во внимание долгую дорогу романа к читателю. Работа над ним начиналась за десять лет до первого издания. Русский остросюжетный роман начала 90-х был дикой целиной, на которой маячили одинокие пахари вроде Доценко. Только в 93-м вышел «Русский транзит» Измайлова и Барковского, а с 95-го стали появляться боевики Бушкова. Все клише, вроде демобилизовавшихся из спецназа одиноких наемников, чемоданов шальных денег, бандитов с университетским образованием, — выглядели тогда свежими находками. А ведь «Завещание ночи» не простой боевик, а история хранителей артефактов всевластия — и эксплуатация толкиеновской матрицы в то время тоже еще не выглядела общим местом.

Что раздражает? Конечно, «молодежность» взятого тона. Что в 90-х было поиском адекватного языка, ныне выглядит дико.

Кровавые дороги интеллигентов

Ранний роман знаменитых писателей и ученых профессоров Белоброва и Попова был написан в 1997 году, много раньше их великой книги «Красный бубен». Первая часть — триллер преследования. Герой, физически развитый интеллигент по фамилии Пирпитум — доктор наук, изобретатель одноименного суперклея, покорившего рынок и приносящего неисчислимые прибыли. Неосторожно ответив на случайный звонок и задавшись, как честный человек, мыслью помочь постороннему, он оказывается обвиненным в страшных преступлениях, число которых прирастает в геометрической прогрессии. Отныне чуть ли не каждого встреченного им мужчину вскоре постигнет ужасная смерть, а каждую встречную женщину ему придется с ее согласия изнасиловать. Стрельба, разрушения, обиженные миллиционеры, разбитые автомобили и трупы с перерезанным горлом — вот через что проходит кровавый путь оклеветанного интеллигента. Надо признать, что Белобров-Попов не уподобляются авторам фантастических боевиков о похождениях Слепых и Бешеных. Они не списывают невероятную удачливость героя на его сверхъестественные способности — это было бы слишком легко. Для придания повествованию должного правдоподобия и реализма им пришлось снабдить Пирпитума специальным кольцом, потерев которое, он может вызвать на помощь из ада трех вурдалаков — маркиза Бербезиля, кровавую балерину и пингвина-кровососа (грозу полярников). Впрочем, как ученый, герой привык рассчитывать на свои силы и свой суперклей, а подмогу с того света вызывает, только когда другого выхода не остается.

Вторая часть романа представляет собой трагическую историю любви. Девушка Люба едет в Крым и там, в археологической экспедиции встречает мужчину своей судьбы. Безоблачное счастье разрушается нечаянным вторжением доктора наук Пирпитума. Люба долго разыскивает бежавшего возлюбленного, которого несчастная страсть заставила стать бомжом, и находит его подопытным в секретной лаборатории, куда она проникает, отдаваясь ради любимого всем встречным мужчинам. Лаборатория занята тем, что превращает людей в бытовую технику. И вот Любу, пойманную на связи с любимым человеком-торшером, делают женщиной-вентилятором.

Третья часть романа — научно-фантастический детектив, рассказывающий о судьбе ученого-трансмутатора Пулеплетова, попавшего в сети невероятного заговора. Но все тайны раскрываются только в четвертой части, когда, собравшись вместе, Пирпитум и Пулеплетов свершают при помощи вурдалаков Страшный суд и раскрывают заговор собственных жен и любовниц. Оказывается, что все убийства совершила летающая Люба-вентилятор, Пулеплетов превращается в упыря, а реабилитированный из маньяков Пирпитум обретает счастье с бывшей лаборанткой сумасшедших ученых.

Вот я все и рассказал. Книгу уже можете не читать. Спасибо за внимание.

Всем известно, что побочным эффектом телепортации является появление двойника. Исходные экземляры телепортированных копий можно топить, как котят, и в подвал складывать, как в фильме «Престиж», а можно отпустить жить своей жизнью — все равно копия, запуленная черт знает куда, назад не вернется. Однако же, оказывается, не все так просто: между двойниками может сохраняться кое-какая связь — в этом и состоит важная находка тотально вторичного во всем прочем фантастического романа Лукьяненко.

Некоторая проблема с главным героем, с которым автор по своему обыкновению предлагает отождествиться. Глядя на обложку, мы видим неприятного типа с лицом знаменитого писателя Минаева (чуть похудевшего, правда). Это очень точно. Между лирическим героем писателя-виноторговца и героем «Конкурентов» есть серьезное сходство. И тот и другой имеют о себе очень высокое мнение, которое нечем, увы, подкрепить. Читателю приходится верить, что раздвоившийся герой Валентин — неимоверно успешный журналист-фрилансер, зарабатывающий пером столько денег, сколько захочет. Но за работой мы его видим всего один раз, и пишет он, судя по представленному фрагменту, невыносимую дрянь — тупую и напыщенную. Конечно, и такие журналисты востребованы, но не надо нам про талант. Журналист вообще (московский в особенности) — наихудший объект для читательского самоотождествления. Он либо пустобрех, либо человек с реальным опытом, который надо как-то подтвердить, а как это сделать? Разумеется, автор найдет возможность продемонстрировать, как ему кажется, сметку героя в практических делах, вложит в его уста пару-другую гениальных догадок. Но в образ это не ложится. Валентин — только игровая фишка, передвигаемая автором по заранее расчищенному для него пути. Путь этот прямой, без излишеств, автор экономен во всем, что даже подкупает — профессионал.

Чем хорош писатель Лукьяненко? Он умеет писать гладко! Если кто думает, что это просто, то ошибается. Это вообще-то немногим дано. Уметь делать беллетристику, такую, чтоб без икоты глоталась, трудно научиться, это дар все-таки. А обвинить беллетриста можно только в скаредности. Когда он лениться начинает, дескать, и так сойдет. Но мы-то видим, чего нам в товар недовложили!

Взять хотя бы еду и выпивку, без которых в беллетристике никуда. (Еще секс, конечно, но тут строго спрашивать бессмысленно: фантаст ведь понимает ответственность — его и подростки читают.) В других книгах автор был щедр на подробные рецепты домашней готовки, делился вкусовыми переживаниями. А тут какие-то бутерброды, вареная курица, ликер — убожество! Еще синтезированный ледяной борщ. Не верим в этот борщ!

В остальном Лукьяненко с задачей справился. Роман как роман — научно-фантастический — дай бог всякому суметь такого нагородить и потом выпутаться. Есть загадки, есть версии, есть пытливые исследователи, поиск и открытие страшной тайны: жуки нас имеют! Все не самого лучшего качества, потрепанное несколько, запыленное, но самое настоящее, проверенное. И вывод, всплывающий совсем помимо авторского замысла. Про что книга-то? Про то, что русские не верят в договоры и не умеют работать по контракту. Ведь что там происходит? Все персонажи заключили сделку, согласились с предложенными условиями. А потом, по ходу их выполнения, пошли на попятную. Мы не хотим, нас обманули! Да кто обманывал-то? Завербовались на три года, так будьте добры весь срок и отбыть. А не устраивать вселенские бунты с катастрофическими последствиями. Звезду Ригель погасили! А кто ответит?

«Поверь мне как математику: появление на космическом корабле давно умершего человека, да еще обладающего такими возможностями, слишком маловероятно, чтобы быть случайным...».

«Маразм крепчал» — так хочется назвать рецензию на вторую книгу Верова и Минакова про «трикстеров». Царящую в ней бестолковщину проще всего объявить чепухой, комиксом, набором ярких картинок, сверстанных на скорую руку в некоторое подобие единой истории. Единственное, что этому мешает, — репутация одного из авторов. Две известные мне книги Ярослава Верова тоже имели вид ироничных фантасмагорий, рассыпающихся при чтении на череду реприз, однако сам автор хмуро настаивал на их сугубо серьезной концептуальной цельности. Столь же важно анонсировались авторами и оба «Десанта», претендующих на «возрождение традиций классической научной фантастики».

Первой книге «Трикстеров» («Десант на Сатурн») придавала вес заявленная эпичность (схематически очерченные триста лет земной истории) и не самая тривиальная футурологическая концепция. Ходульность основного сюжета в первой книге можно было объяснить его игровой природой. Дело происходило в настолько благоустроенном и комфортном мире, что какие-либо драматические поступки и их трагические последствия заведомо исключались (несколько случайных смертей не в счет — на обложке все же значилось «боевик»). Действующими лицами выступали избалованные многими поколениями неусыпной опеки насквозь инфантильные персонажи. Ничего сколько-нибудь значительного в результате описанных в книге приключений так и не произошло, а все несуразности были списаны на некую внешнюю силу, которую предполагалось объяснить в продолжении.

Вторая книга идет куда дальше и формально снимает ряд претензий, предъявленных к первой. Здесь больше персонажей, шире панорама обзора, глобальнее катаклизмы. Скажем прямо: вместо произошедшей в первом томе пионерской игры «Зарница» нам предложен полноценный Армагеддон. Однако когда о гибели большей части человечества и разрушении всего планетарного хозяйства рассказывается неизменным языком веселого скаутского похода, а все объяснения сводятся к наличию того же самого сидящего за сценой «Deus Ex Machina», читатель имеет право на недоумение.

«Десант на Европу» снова представляет собой ряд зрелищных аттракционов более или менее (чаще менее) непротиворечивых внутри, но не желающих увязываться в мало-мальски складную картину. Этого не объяснить простым неумением или разноголосицей авторов. Здесь изначальная установка на абсурд, в провалах которого, видимо, и таится предусмотренная авторами глубина. Но искать ее там мало у кого найдется желание. Забавно, что роман можно воспринимать очень по-разному. Не зная ничего об авторской позиции, я, пожалуй, заподозрил бы изощренное издевательство над жанром и его поклонниками, безудержное пародирование всех и вся. Большинство читателей, наверно, удовлетворится предложенными аттракционами. Но тем, кто подобно мне не испытывает интереса к подробным, красочным и самодостаточным описаниям несуществующей техники и невозможных событий, книгу рекомендовать не стоит.

О сериале Кодзи Судзуки отзываются очень по-разному, и это понятно, потому что тех, кто прочел тысячу страниц его четырех книг, совсем немного в сравнении со зрителями экранизаций (которые имеют к тексту весьма отдаленное отношение). Посмотреть кино и сделать вывод, что Судзуки — заурядный сочинитель на фоне гениального Мураками, дело совсем нехитрое. Можно даже полистать книжку и утвердится в этом мнении, выхватив несколько находок переводчика: слушал, раскрыв рот; всплеснул руками; схватился за голову. Но правда в том, что дойдя до середины второй книги, невозможно оставить непредсказуемый текст до конца. Автор подбрасывает сюрприз за сюрпризом, не только выворачивая сюжет, но и меняя жанр. Том, вместивший всю тетралогию, позволяет погрузиться в этот мир разом. «Мир звонка» — случайно прижившееся и не совсем правильное название. Такое впечатление, что телефонный звонок стал сугубо режиссерским ходом, и в книге эпизод с ним выглядит чужеродным. в игре слов ring означает, скорее, «кольцо», именно в таком значении используются понятия «RING-вирус», «RING-файлы», и только в этом контексте понятны названия следующих частей: «Спираль» и «Петля». Однако, в русской идиоматике «звонок» имеет определенный смысловой оттенок. «Первый» или «последний звонок» — это вполне подойдет к теме, поскольку тема апокалиптическая.

Я, признаюсь, приступал к чтению этого огромного черного тома с предубеждением. Восприятие японской культуры казалось мне связанным с необходимостью некоторого опрощения. Все эти ряженые самураи, якудзы, трансформеры и мураками — явное свидетельство духовной незрелости. В японской инфантильности нет ничего плохого, ибо идеал японца воплощает лучшие детские черты, а дети — это будущее мира. Однако, нация, скакнувшая из племенного язычества в дзен, вряд ли способна серьезно рассуждать о происках Дьявола. Их представления о чертовщине и колдовстве так и остались на уровне квайданов, сельских быличек о призраках. Я не учел одного — искушенности в технологиях и сильной традиции японской научной фантастики. В результате, science horror Судзуки стал для меня роскошным открытием.

Поначалу радоваться нечему. Усилия переводчика только подчеркивают некоторую детскость прозы, порой казалось, что текст написан школьником-вундеркиндом. «— Ну и ну. — Асакава покачал головой… Главное — попытаться найти научное объяснение проблемы». Так, видимо, японцы и изъясняются. К тому же отсутствует маркер серьезного хоррора — тема медленного вползания иррационального в обыденность. Непонятно, насколько это характерно для всех японцев, но у героев Судзуки вопрос барьера между обычным и потусторонним не стоит. Они, такое впечатление, нисколько никогда и не сомневались в существовании привидений.

Но, по мере преодоления впечатлений от фильма (с которым, повторяю, у книги не так много общего), начинаешь понимать, что роман-то совсем не о духах. Есть там, конечно, всякая экстрасенсорика, простительная для страны, исповедующей дзен, но главное в том, что рассказ этот — о вирусологии и генетике! Тут следует вспомнить о нескольких вещах, глубоко отразившихся в на японской ментальности. На протяжении своей истории японцы пережили несколько мощных эпидемий чумы и холеры; уже в XX веке им помогали бороться с оспой советские эпидемиологи. В 30-40-х годах японские милитаристы лидировали в разработке бактериологического оружия, не стесняясь, по многим свидетельствам, испытывать его на людях. А в 45-м два японских города послужили полигоном для испытания атомных бомб, последствия которого до сих пор всплывают в генофонде. С тех пор в их не знающем Бога сознании укоренилась не только тема невидимой смерти, но и идея управляющей ею человеческой воли.

Видеокассета, убивающая спустя некоторое время своего зрителя, оказывается в книге не магическим инструментом передачи проклятия, а носителем вредоносной информации, вирусом, псевдоживым и мутирующим образованием! Во второй книге цикла уже нет речи о зловещих видеофильмах, призраках и пугающих звонках. Есть живущие своей прихотливой жизнью и обладающие волей информационные флуктуации, для которых нет разницы, какую форму принять — встроенной в ДНК дополнительной цепочки генов, ряда цифр, вписанных меж газетных строк, текста, звуков, видеоряда. Цель этой информационной агрессии иррационально-витальная, она в экспансии, в овладении миром. Приобретя способность непорочно оплодотворять женщин (через просмотр фильма, чтение книги и т.п.), информационный вирус порождает новую расу двойников, сменяющую человечество.

Текст второго романа уже не имеет отношения к полуфольклорному городскому хоррору, хотя в него встроены по-настоящему страшные сцены, сделанные во вполне классической манере. Ожившие покойники, прикосновения в темноте, рождение монстра… Но в целом это фантастика, напоминающая «страшные» повести Лема. (Кстати, если изложить содержание всего сериала вкратце получится совершенно лемовская квазикнига из «Мнимой величины».) Судзуки подавляет читателя потоком сведений из области криптографии, генетики, теории эволюции и многих других наук. Правда, обнаружив, что автор путает магнитные аномалии с гравитационными, уже не знаешь, насколько этому наукообразию доверять. Тут ведь еще и переводчик руку приложил, который в третьей книге, хоть и сменил фамилию, но не оставил манеры издеваться над автором: «бицепсы на широкой выдающейся груди не шевелились» — вот образчик его стараний.

В третьей части автор делает замечательный кульбит, снова меняя и жанр, и свое амплуа, и в некоторой степени стилистику. Теперь это рассказ о виртуальности, в духе не столько «Матрицы», сколько «Тринадцатого этажа». Вирус, который развился в компьютерном симуляторе, моделирующем мировую эволюцию и создавшем в итоге цифровой двойник нашего мира, проникает в реальность и начинает постепенно выкашивать все живое посредством «метастазного рака». Сын умирающего участника проекта вычисляет на глобусе некую точку в американской пустыне и отправляется туда, чтобы узнать правду и спасти мир. Киберпанковский нуар, слитый с японской сентиментальностью. И это при сохранении преемственности персонажей и видимости логической связности всех предыдущих частей!

Четвертая книга тетралогии является бонусом к первым трем. Она заново рассматривает наиболее впечатляющие эпизоды этой долгой истории, и позволяет пережить все оттенки истинно японского страха.

Чужие и хищник

Роман вызывает изумление прежде всего добротностью, объемом вложенного труда. Такой текст нельзя создать в припадке вдохновения или (ввиду изрядного объема) вымучить, вытянуть из головы. Фантазия у Симмонса потрясающая, кто бы сомневался, но в этом случае надо было вникнуть в уйму реальных деталей, которые множатся почти на каждой странице. Это не то что фантасты называют «прописанным» миром, а скрупулезность и сознание ответственности. Мелвиллу или Лондону ни к чему было доказывать свою компетентность, Симмонс же старается подтвердить ее каждым абзацем. Не сказать, что это удается всегда (никто из полярников не выдаст, во что превращается к третьей зимовке корабельный гальюн), но планка достоверности установлена высоко. Конечно, автор хочет нас обмануть, для этого ему нужно получить доверие. «Реконструкция», которую будто бы производит Симмонс, — ловкая игра. Он рассказывает о том, чего не может знать никто, и должен быть убедительным.

19 мая 1845 года экспедиция в составе 135 человек на кораблях «Эребус» и «Террор» оправилась на поиски Северо-Западного прохода из Атлантики в Тихий океан и бесследно исчезла. На этом заканчиваются факты. Что произошло с самыми совершенными кораблями лучшего в мире флота, снаряженными всем необходимым на несколько лет, — пространство домыслов. История полярных исследований богата трагедиями, и над объяснением одной из них не стоило бы долго ломать голову. Однако у Симмонса свои задачи. Он не только делает повествование о катастрофе полуторавековой давности захватывающей и потрясающей историей, но и наполняет его актуальными для него смыслами. Рассказ о последних месяцах агонизирующей экспедиции сплетается из многих историй. Структура романа напоминает судовой журнал: для каждой из шестидесяти семи глав точно определены географические координаты, время, главное действующее лицо, глазами которого воспринимаются события. В романе масса персонажей, чуть ли не все члены экспедиции названы по имени, но сюжет делает не так много фигур — каждая со своей судьбой и незабываемыми чертами, причем, безусловный негодяй среди них обнаруживается только один. Симмонс с видимым восхищением рисует функционирование человеческой машины, состоящей из офицеров и матросов Королевского флота, механиков, лоцманов, докторов — действующих в нечеловечески тяжелых условиях трех ледовых зимовок, сохраняя при самых неудачных обстоятельствах дисциплину и жизнеспособность. Климатическая аномалия, когда полярное лето с таянием льда не приходит второй раз подряд, продукты, оказавшиеся испорченными, ошибочная прокладка курса — всего этого более чем достаточно для понимания неминуемого конца, но автор вводит в сюжет еще и чудовище.

Неизвестно, действительно ли повлиял на Симмонса фильм МакТирнана 1987 года, но сходство с сюжетом «Хищника» бросается в глаза. И там и тут мы видим экспедицию спецназа, команду подготовленных профессионалов, действующую в чужих и враждебных цивилизованному человеку условиях. И тут и там они стреляют без раздумий, опасаются аборигенов, но вынуждены взять с собой местную девушку, которая куда больше их понимает в происходящем вокруг. И в обоих случаях команду преследует невидимый и неуязвимый хищник, убивающий для своего развлечения, неотвратимо и изощренно. В сюжете с гибелью экспедиции ледовый зверь играет роль колоритную, но второстепенную. В конечном итоге число его жертв не сравнимо с числом умерших от цинги и обморожений, а ужас перед ним — лишь небольшая часть испытываемых командой страхов. Но хищник понадобился автору не только для того, чтобы заинтересовать читателей и подтвердить звание фантаста. Зверь — это вызов протестанской рациональности, британской имперской спеси и миссии белого человека. Симмонсу мало той правды, что его герои не приспособлены к жизни в высоких широтах, что они не знают, как одеваться, что есть, не умеют охотиться и сохранять тепло. Ему еще надо показать, что есть территории, на которых недействительно христианство, где до сих пор правят древние демоны.

Настоящая история освоения Арктики и Антарктики подтверждает, что британцы — неважные и неудачливые полярники, но реабилитирует возможности белой культуры. Через пятьдесят лет после описываемых событий норвежские путешественники будут гулять во льдах, не уступая воспетым Симмонсом эскимосам. Нансен и Юхансен автономно странствовали за восьмидесятой широтой почти два года, сохранив в итоге из захваченного с собой снаряжения лишь ружье с патронами. Вскоре был пройден Северо-Западный проход и покорились оба полюса. Но роман «Террор» не содержит ни капли оптимизма. Есть сильное подозрение, что тон его задан пресловутым кризисом представляемой автором американской цивилизации (и название тогда можно прочесть двояко).

В «Хищнике» 1987 года герой Шварценеггера вставал буквально из грязи, пробуждал в себе память первобытных предков и мочил пришельца из бездн тем, что предоставила ему мать-природа. Но в «Терроре», законченном в 2005 году, ситуация прямо обратная. Англичане — чужие холодному северу, а монстр, хищник — его древний хозяин. Капитан Крозье, спасенный во льдах эскимоской, мог бы уйти на юг и стать американцем, но делает другой, страшный выбор — отказывается от себя, отдает душу демону. Преследующая его в кошмарах сцена католического причастия оказывается не страхом перед каннибализмом, как можно было б подумать, а предчувствием назначенной жертвы. Найдя во льдах свой брошенный корабль, он сжигает его со всем содержимым не потому, что хочет замести следы или похоронить прошлое. Ему, предпочитавшему Библии гоббсовский «Левиафан», были отвратительны граждане Англии и сентиментальное красноречие мистера Диккенса или мистера Теннисона. И Крозье чувствовал: «то, что завладело кораблем, было заразным, как чума». Он предпочел иную жизнь, относительно которой не питал никаких иллюзий, — «несчастную, убогую, отвратительную, жестокую и короткую». Автор явно ощущает близкое наступление нечеловеческого холода и выражает это чувство как может. Впрочем, никакие вложенные смыслы не затемняют того, что роман Симмонса — великолепная, сильная, умная и увлекательная книга.

На первый взгляд, Кинг продолжает в этом романе тему писательских демонов, звучавшую в «Сиянии», «Темной половине», «Мизери», «Мешке с костями»... Однако рассказано здесь не столько о писателе, сколько о его страшном детстве. И о вдове, разбирающейся с его наследством. Получились две истории — об отважном мальчике и о стойкой женщине, разрешающих смертельно опасные проблемы и в жизни, и на изнанке мира. «Талисман» и «Мареновая роза» — вот что вспоминается в первую очередь. Третьей составляющей стала история странного и счастливого брака, в которую автор вложил очень много личного.

Сразу стоит сказать об особенности перевода: человеку с улицы придется в этом тексте не сладко. Виктор Вебер — переводчик не великой изобретательности, но большой скрупулезности, да к тому же привлек к работе кинговских фэнов, для которых важна не столько удобоваримость текста, сколько следование букве кумира. В результате появились не только ужасающие словесные монстры, но и фразы с абзацами, через которые приходится продираться. Советую читать бегло, не стараясь сразу уловить всякий ускользающий смысл. Кинг внимателен к своему читателю, он повторяет непонятное снова и снова, подходит с разных сторон, опутывает и рано или поздно вовлекает в свой мир. Его обаяние и своеобразная, всегда узнаваемая поэтика заключена не в красоте слога и просвечивает через любой перевод. Каждый ключевой эпизод проявляется в романе постепенно, сначала упоминанием, потом фрагментом, он наплывает, детализируется и наконец дается крупным планом, запечатлеваясь в сознании читателя до мелочей. Все непонятное станет ясным, хотя останутся вещи, о которых можно только догадываться. Но непознаваемость мира — всегдашний признак кинговских книг.

Роман сложно выстроен, но легко поддается разбору. Современная его линия занимает всего пару дней, в которые происходит остросюжетная история с Лизи, пятидесятилетней вдовой большого писателя Скотта Лэндона. Но за это время мы узнаем и ее Историю, которая сложна, необычна и страшновата. Там три болевые точки — сближение с будущим мужем в 1979 году, когда он начинает открывать Лизи свои тайны, и два тяжелых кризиса — 1988 и 1996 года. И самое страшное — история жуткого детства Скотта.

Почти до середины романа мы не встретимся ни с чем сверхъестественным, и попадающиеся малозначимые загадки не встревожат случайного читателя. Но нам — знающим, что просто так у Степана Королева ничего не бывает — ясно, что это первые сигналы медленно разворачивающейся мистерии. Как всегда, действие строится на фетишах, которыми становятся предметы и особенные словечки. И как всегда, автор виртуозно управляет нашим вниманием. Растяжение времени — тому, как он владеет этим приемом, поражаешься всякий раз заново. Рассказ о событии, случившемся летом 1988 года, занимает сорок страниц, и на большей их части не происходит ничего выдающегося. Но мы сидим на крючке, зная, что нечто случится, и до последнего не понимая, что и как это будет. Автор же выдает ответы небольшими порциями, заставляя глубже заглатывать наживку. А когда начинается кульминация, секунды растягиваются на страницы, пули и капли крови повисают в воздухе и ничтожные, кажется, детали свидетельствуют о потусторонней изнанке происходящего.

Также медленно и фрагментарно приоткрывает автор (а в тексте — сама Лизи Лэндон) тайну писательского детства. Что отец Скотта был совсем ненормальным (он резал себе и детям руки, чтобы выпустить «дурную кровь»), а старший брат Пол умер в детстве, становится ясно почти сразу, но не сразу открывается, в чем причина и насколько далеко это зашло. Потом, к середине книги, звучит скупое признание, которое мало что проясняет.

«- И полу было тринадцать, когда он умер?

- Тринадцать, да.

- И твой отец... он убил его ножом?

- Нет. Из карабина. Своего 30-06. В подвале. Но, Лизи, это не то, что ты думаешь».

«- И ты его убил, Скотт? Ты убил своего отца? Убил, не так ли?

- Я ударил его киркой по голове, когда он спал, а потом сбросил в старый сухой колодец».

Здесь важно — «это не то, что ты думаешь». Потому что истинный смысл и картину страшных событий мы узнаем только ближе к концу. Поражает контраст. Роман успокаивает нас своей обыденностью. Мелькают невинные странности, вроде повторяющейся темы членовредительства или непонятных исчезновений Скотта из видимости. Но это все так безобидно и легко объяснимо. Когда же выясняются настоящие масштабы кошмара, читателя ударяет по голове. Он не готов к такому, он читал совсем другую книгу!

Магия крови, соединяющая миры, — такого у Кинга еще не было. Но вообще вся эта почти что кастанедовщина для него не внове. Путем воина шел, открывая двери между мирами, стрелок Роланд со своим ка-тетом. Шел им Джек Сойер, мальчик, а потом отставной полицейский. На этом пути поневоле, из-за семейного проклятия, стоит и писатель Скотт Лэндон. Роман рассказывает о том, как по необходимости становится воином его жена и вдова. Она выходит из испытания победителем, но покоя ей больше нет. Ужас той стороны следит за ней, противостояние будет длиться всегда, и любая ошибка может привести к страшному. Это книга о том, что настоящая любовь — это война и писательство тоже война. И то и это питается потусторонними водами и не может обойтись без крови.

1. Это симулякр симулякра. Поначалу кажется, что в романе, несмотря на довольно прозрачный сюжет с множеством событий и перемещений, ничего, в сущности, не происходит. Это ощущение усиливается тем непрерывным гоном, из которого в основном состоят диалоги персонажей и внутренний монолог рассказчика. Есть логорея, есть шизофазия, а есть «прогон телег», когда речь вроде бы и не лишена смысла, однако смысл её полностью оторван от реальности. «Вроде бы» оторван, потому что в романе это перманентное самодостаточное мифотворчество, продуцируемое персонажами, имеет свойство как-то отражаться во всём, что с ними случается. И тут симулякр (или чучело, тема чучел вообще проходит красной нитью через все два тома) выворачивается наизнанку: что-то действительно происходит, но мы не можем понять, что именно. Мы видим волнение на поверхности: кажется, в глубине ходят большие рыбы, о существовании которых можно только догадываться. Но и здесь мы не уверены, что глубинные события не плод воображения рассказчика, который весь первый том то пьян, то с похмелья, а во втором томе выучился непрерывно врать и себе, и всем вокруг.

2. Притом что формально сюжет составлен из узнаваемых жанровых кубиков. Здесь не просто присутствуют «элементы» разных жанров (как принято писать в аннотациях) – элементы комедии нравов, трагикомедии, триллера, детектива – сюжет включает в себя именно готовые жанровые кирпичи, другое дело, что они эклектично набросаны и не собраны в жёсткую конструкцию. Скрепляет их только говно и палки мифологического сознания персонажей.

3. Это довольно тонкий рассказ о творчестве – о том, что происходит в голове человека с воображением. Автор остроумен и отлично управляется с повествовательным ритмом (во второй половине второго тома есть ритмические сбои, но в целом сделано хорошо). Я лично читал с удовольствием, хоть и медленно. Подобная конструкция в принципе не может быть очень уж увлекательной, но она и не раздражает – потому что отлично написано.

4. Это интересная фиксация двух застойно-предпереломных моментов 21 века: самого его начала и конца второго десятилетия. Не назвать реализмом, но в наблюдательности и умении видеть важное автору не откажешь.

5. Это даже не миф о русской провинции (каким были, например, «Мёртвые души»), а пародия на такой миф, причём пародия, раскрывающая технологию мифотворчества. Веркин – безусловный специалист по средне-северорусской глубинке – прежде ограничивался отдельными зарисовками. Здесь мы видим эпос. Точнее, пародию на эпос, сочинённую выдуманным автором.

Выдающееся описание природы алтайского среднегорья. Грамотно изложенная топография окрестностей Каракольских озёр. Правда, за Аккаёй начинается какая-то ерунда. Поднимаясь вверх по левому борту Аккаинского ущелья, можно выйти только на Айрыкское плато и никуда иначе (ну, или обратно в Аккаю свалить). Понятно, что за речкой девки как бы в другой мир попадают. Но Катерина собирается выбраться и вернуться на базу, и она прекрасно знает, что возвращаться надо на запад. Однако Асе она говорит: «выйдем на Ложу», «выйдем под Альбаган», а это вообще в противоположную сторону, на восток и юго-восток.

Отлично показаны местные конюхи, очень живо. Элекмонар зачем-то назван Кучындашем, причём, то это река, а то вдруг урочище. Шаинян не стала проще, но научилась писать прозрачнее. Мистический сюжет больно замысловатый, не до конца его понял, буду перечитывать. Хорошая книга. И, к счастью, почти нет антивоенной истерики, а то в какой-то момент опасения возникают.

Эстонский русский патриот Виктор Косенков узурпировал ранее коллективный псевдоним «Виктор Бурцев» и выпускает под ним уже второй роман о мужественных советских журналистах, противостоящих оккультистам Третьего рейха. Как и предыдущий «Не плачь по мне, Аргентина», «Вечное пламя» эксплуатирует стилистику молодогвардейской серии «Стрела» (а также «Искателя», «Подвига» и прочих «Военных приключений» 60-70 годов). В те строгие брежневские времена тема зомби не так уж часто всплывала в книжках «про партизан и разведчиков» (одним из исключений был роман Насибова «Безумцы», экранизированный под названием «Эксперимент доктора Абста»). Ныне фашистские зомби проходят по разряду забубённого треша, вроде фильма «Хроники ада» (он же «Главный калибр»). Тема же «красные каббалисты против нацистского вуду» носит юмористический оттенок со времён гумилёвиады Лазарчука и Успенского. А вот Косенков-Бурцев замечателен тем, что абсолютно серьёзен и на диво глубок. Он первый правильно понял фразу «Наши мёртвые нас не оставят в беде» — в его романе она играет в полную силу.

На три четверти «Вечное пламя» представляет собой реалистичный роман о первых неделях войны, об окруженцах в Белорусских лесах. Не Василь Быков и не Иван Кошкин — ровная простоватая проза, правдивая настолько, насколько правда доступна автору. Показаны жители, приветствующие немецкий порядок, солдаты, подбирающие «пропуска» в плен, немцы, намеренно не трогающие крупные колхозы. Но автор на стороне бойцов, оставшихся верными присяге: им постепенно открывается демонический характер идущей с Запада силы, и они видят, как в ответ пробуждаются ужасы местных болот.

В романе есть несколько сцен настоящего хоррора, есть куцые главы про «опыты Аненербе» и «красных магов». Такое впечатление, что ими Косенков отдаёт формальную дань жанровой серии. Но на последних ста страницах из-под этих приключений и фантастики появляется рука совсем другого Автора, который пишет книгу не о зомби и военных демонах, а о самом важном: о том, что в русских церквях живёт Бог и что земля эта не только для того, чтоб качать нефть или растить картошку. Из форматного китча прорезается голос мистика, чувствующего подземное шевеление ушедших в землю поколений.

Кто с добром к нам придёт, от добра и погибнет

Четвёртый «Терминатор» оказывается фильмом о жидкометаллическом тимуровце, который явился из будущего, чтобы спасать котят и переводить через дорогу старушек. Когда Джон Коннор разнёс его по привычке из гранатомёта, тот распался на ораву хныкающих детишек: «Дяденька, дяденька, мы хотим домой… Зачем ты в нас стреляешь, ты же добрый?..». Растроганный борец с машинами заплакал и поклялся никогда не брать в руки оружия. После просмотра этого шокирующего фильма у шестнадцатилетних братьев Кости и Стаса открываются глаза. Они видят, что мир изменился: в нём свирепствует эпидемия глобального подобрения. Батюшка в церкви клянётся в дружбе с католиками, хулиганы ищут, кого бы защитить и спасти, евреи обнимаются с арабами, в США выбрали в президенты негра. Население массово бросает пить и курить, а торговцы отказываются брать за товары деньги. Мир рушится, и только чудом оставшиеся нормальными братья могут установить причину напасти: так на людей действует код, зашифрованный в хите раскрученной поп-певицы. Какое-то время сопротивляться ему могут только глухие. Агрессивное добро атакует, мир надо спасать.

Братья, пережившие массу абсурдных приключений в давней трилогии «Остров Русь» (первая её часть была экранизирована фильмом «Азирис-Нуна»), повзрослели на пять лет. Один из них, Стас, пребывает во власти сексуальных страданий. От лица второго, Кости, ведётся рассказ, и красок для живописания брата он не жалеет. Шутка в том, что реальный Стас — один из авторов книги. Заменив своему отцу Юлию Буркину ушедшего в тень Лукьяненко, он уже успел рассказать о проблемах потери невинности в более толстом и чуть более серьёзном сольном романе.

«Остров Русь 2» сделан в низком жанре площадной клоунады. Это сценарий для КВН, здесь почти не говорят спокойно, без аффектации, и не умеют тонко шутить, только хохмят, ожидая немедленной реакции зала. Как водится, главным объектом для осмеяния выступает профессиональная попса: примадонна Самогудова с фаворитами Лёликом и Грелкиным, патриарх Комбинезонов с лицом крёстного отца и даже козлобородый рок-идол Расчёскин. Мелькает региональная экзотика, вроде томского губернатора Вольфрамова, искусствоведа-любителя со страстью к перевоплощениям. И, конечно, не обойтись без фэндомовского капустника: проводится конкурс «Рваная клизма» под судейством трёх благородных кабанов: Нестора, Кагана и Наума.

Однако и в такой грубо нарубленной окрошке попадаются кусочки тонкого вкуса. Оказывается, что известный по старой трилогии ласторукий Смолянин в промежутке между романами служил в отделе защиты вымышленной реальности, внедряясь в литературные миры, чтобы исправить книги, «испорченные» злыми авторами. Он спас Муму, не дал утонуть Катерине, взорвал рельсы перед Анной Карениной. Правда, порой случалось, что в процессе исправления книга схлопывалась как чёрная дыра. Коллега Смолянина Кумок мало того, что сохранил Мересьеву ноги, так ещё и попытался спасти самолёт, после чего пропали и книга и сам Кумок. Однако главным делом своей жизни Смолянин считал исправление семитомной эпопеи Толкиена «Властелин колец». Ведь негодяй-профессор вдоволь покуражился над своими героями: дал Горлуму сожрать Сэма и Фродо, заразил Арагорна чахоткой, а Гэндальфа заставил вступить в коалицую с Саруманом, после чего Саурон стал организовывать в Средиземье колхозы…

Десант против снорков

Из секретной директивы штаба Объединенного Командования: «Сформировать восемь отрядов специального назначения (бойцов отрядов именовать в дальнейшем военными сталкерами). Службе РАВ и БТиВТ совместно подготовить расчет типов вооружений, б/п, в/в, оборудования и техники необходимых для укомплектования подразделений».

У одних срочная служба в армии оставляет обиду за потерянные годы, для других это — главное событие жизни. Писателя Алексея Бобла два года в ВДВ сформировали как личность. Его роман в сравнении с тем, что пишут в серию «Сталкер» литераторы, не нюхавшие пороху, — это как десантный АН-2 на фоне дельтапланов с моторчиком. В прозе Бобл неуклонно следует высокому образцу, заданному ещё Богомоловым, оснащая страница романа малопонятными аббревиатурами и выдержками из приказов и рапортов.

Когда военсталы идут по Зоне, всё живое должно разбегаться, кто не спрятался — мы не виноваты. Хуже, когда противостоящую армейской машине угрозу можно назвать «живой» лишь с большой натяжкой. Но цель спецназовцев не в уничтожении нежити. По некоторым чудесам аномальной территории плачут военная наука и производство. Многое из того, что может нас здесь убить, стоит превратить в небылое оружие и направить его против наших врагов.

От товарищей по перу Алексея Бобла выгодно отличает не только знание боевых реалий. Серьёзность тона и убедительный психологизм — вот что делает его книгу из ряда вон выходящей. Да и стилист Бобл неплохой, у него живой язык, персонажи разговаривают как нормальные люди. Диалоги чрезвычайно убедительные.

«Тишину прорезал писк девяти ПДА. И тут же со всех сторон зазвучало:

– Твою!..

– А чтоб тебя!..

– А на!..

– Кто?!

– Вот же!..

– Что за?!..».

Чувствуется, что автор не раз слышал всё это на самом деле. И память у него хорошая, для писателя это качество из важнейших.

И что тоже немаловажно: Боблу не изменяет чувство меры, даже в рамках известной игры он выдерживает убедительность, не завирается, преодолевает соблазн пустого фантазирования:

«– Ну, хватит, хватит... В войнушку еще успеете наиграться, для того и позвали вас».

И реплика в сторону: как всё-таки все эти зоновские снорки и бюреры напоминают персонажей Туве Янсон! Ещё Орехов это точно подметил, назвав своего героя Хемулем. Поневоле задумаешься, в каком мире происходили события «Волшебного лета»… И напрашивается название очередного романа: «Десант против Мумми-троллей».

Монстр почти не виден

Легко понять цель романа «Блокада»: щедрый вклад в волшебную мифологию двадцатого века, сочинённую Дугиным, Повелем и Бержье. Сложнее сказать, о чём там.

Июнь 1942 года, Гитлер с генералами, Сталин с Берией, партизаны под Винницей, русский разведчик беседует в Париже с магом Гурджиевым. Капитан НКВД испытывает на неуязвимость Василия Тёркина и посрамляет Вольфа Мессинга. Лев Гумилёв находит туркестанскую Башню Сатаны и дерётся с блатными в Норильсклаге.

Где сюжет? Что за «блокада»? На какого монстра охота?

Каждая глава представляет собой эффектный самодостаточный эпизод. Связь между эпизодами угадывается не без труда и не сразу. Перед нами экспозиция, завязывание сюжетных нитей, а как долго они будут длиться и пересекутся ли когда-нибудь — известно лишь автору. Сериал.

В то же время, понятно, что сюжет не столь важен. Первичен антураж, текст, в первую очередь, рассчитан на ценителей атмосферы. Аненербе, Хаусхофер и 13-отдел НКВД здесь от лукавого. Просто перед нами лайт-поп-версия военно-политического детектива, выглаженного до формата комикса. Этакий Юлиан Семёнов, впавший в детство, свихнувшийся на эзотерике и пишущий под диктовку издательских маркетологов. «Хроники» Семёнова тоже имели пунктирный сюжет и массу лишних персонажей, служащих углублению фона.

Читать это легко и не противно. У автора твёрдая рука, подвешенный язык и ясное понимание своей задачи. Он выкладывает текст из ровно вырезанных блоков, его сноровка вызывает уважение. Нет куража, но стоит оценить отточенность.

Здесь не поймёшь, когда автор использует штампы технологически, а когда пародирует их со скрытой ухмылкой. У партизан на далёком болотном острове обнаруживается склад, набитый артиллерийскими снарядами. А у сброшенного к ним на парашюте «особиста из Москвы» — начищенные до блеска пуговицы, сияющие хромовые сапоги и фамилия Кошкин. Автору незачем нас удивлять, он хочет, чтобы мы узнавали знакомое. Надо, чтоб было гладко. Читать «Блокаду» — как смотреть старый проходной приключенческий фильм: сюрпризов не будет, глаз радуется привычному.

Эзотерические выкладки служат в романе сюжетным стержнем, но сама магия артефактов почти не играет в событиях роли. Волшебные «предметы» выступают фетишем, символом могущества, как чемодан с миллионом в бандитском боевике. Владение «орлом» объясняет способности Гитлера к внушению, только и всего. Чего бы ему без них не обходиться, ведь себе же хуже делает? Не слушая доводов генералов и подавляя их волю, он наносит своей армии объективный вред. Сталин же лишён всякой магической поддержки, но его личным суггестивным способностям это ничуть не мешает. Ведь ещё в тифлисской молодости он прошёл обучение у Гурджиева!

Единственный момент романа, в котором магия оказывает влияние на ход войны — это воспоминание о встрече вождей СССР и Рейха, состоявшейся в октябре 1939 года во Львове. Именно тогда Гитлер сверхъестественным образом внушил Сталину, что не будет нападать на СССР. После того, как Иосиф Виссарионович осознал, каким образом его провели, ему, по логике вещей, следовало уничтожить в своём окружении всех «волшебников» и выходить из себя при слове «магия». Но нет, его подчинённые прикармливают шарлатанов, и сам он даёт добро на то, чтобы включиться в охоту на артефакты. В конце первой книги Берия отдаёт приказ о создании отряда русских супергероев, которые должны к Гитлеру подкрасться и орла у него отнять. А сам Гитлер снаряжает экспедицию на Кавказ, где в сатанинской башне ещё несколько предметов спрятано. Вот уж писатель Бенедиктов напридумывает нам в следующей части!

Роман с громоздким, иронического оттенка названием начинается как обычные журналистские бредни про чудеса таинственной российской глубинки, как басни из серии «сибирская жуть», но уже скоро предохранитель правдоподобия вылетает напрочь, а тон автора окончательно сбивается в ту внежанровую невразумительную эклектику, которую проще всего назвать «притчей». Для трэша это слишком насмешливо, для сказки чересчур детализовано, да еще какой-то митьковский даосизм перебивками лезет. Как будто почитатель Коэльо взялся сочинить микс «Охоты на пиранью» и «Истории одного города».

Сотрудник жёлтого столичного еженедельника, специализирующийся на освещении сенсаций типа «снежный человек изнасиловал ведьму», послан в командировку на слёт таёжных шаманов. Ничего, кроме повальной пьянки, на таком мероприятии, понятное дело, не происходит, но на обратном пути трезвеющий репортёр принимает участие в крушении рейсового вертолёта. Ми-восьмой совершил аварийную посадку, отклонившись от курса, поэтому и пилоты, и пассажиры имеют о своём местонахождении самое смутное представление. Потом, правда, выяснится, что всё подстроено двумя замаскированными под пьющих геологов диверсантами ГРУ, тайно посланными разобраться с автоматическим укрепрайоном, который уже много автономно функционирует в близлежащих горных подземельях, не подпуская к себе ничего движущегося. Герой, увязавшись за липовыми геологами с одной из отдавшихся ему в этом романе красоток (лесбиянкой), попадёт на хутор к отшельнику-людоеду (мужик окажется шутником). Потом всех спасут вышедшие из тайги казаки-староверы, но объяснят, что на Большую землю можно попасть, только пройдя через пещеры. Там, под землёй, оставшиеся пассажиры окончательно потеряются, а герою отдастся вторая красотка (фригидная). Их спасут от механических пауков и выведут на свет бродящие по катакомбам спецназовцы. Но отмывающегося от подземной грязи героя смоет река и унесёт в столицу таёжной губернии, по недоразумению стёртой с карт ещё до перестройки и до сих пор не знающей демократии. Там он будет долго пить водку с губернскими начальниками, изображая из себя Хлестакова, но спасётся, попав к Хранителю Идола, побывавшему в тибетской Шамбале в одно время с братьями Рерихами. Хранитель чудесным образом перенесёт журналиста домой, и тот вернётся в родную газету, не в силах объяснить долгую отлучку. А чего объяснять? И так ясно, что всё это время он лечился от белой горячки в стационаре. Но автор сие напрашивающееся объяснение предпочитает замолчать и, наверное, правильно делает.

Некоторый свет на происхождение этого безобразия проливает творческая биография автора. Дело в том, что Николай Бахрошин несколько лет занимался написанием «исторической фэнтези» типа «Ярость волхва», «Месть берсерка» и «Проклятие викинга», а нынешней зимой сменил специальность, выдав роман «Звёздный штрафбат». Переход от «волхва» к «штрафбату», видимо, был болезненным, и результатом краткой творческой шизофрении стал этот самый «Липовый идол».

В первую очередь у романа стоит оценить название: «Бёглер» (с ударением, разумеется, на первый слог) — что бы оно ни значило. Михаил Бабкин любит словечки, от них, возможно, и отталкивается его фантазия. Только подозрительно, что все они напоминают неведомую воровскую феню: слимпер, хитник, бёглер — типа, слямзить, похитить и бежать. Впрочем, все сказочники имеют криминальную жилку.

Сюжетообразующая идея романа тоже хороша: Башня Реальностей, связывающая миры, — сугубо технологическая, без мистики, с обслуживающим персоналом и строгими правилами. Не беда, что мы таких башен без счёта встречали у самых разных авторов от Кинга до Головачёва, — штука ведь из архетипов. Бабкин и миф о Вавилонской башне обыграл: она помогает понимать языки всех связанных ею народов.

В «Бёглере» много забавных выдумок. Навеянные фильмом «Пила» демоны-конструкторы. Волшебная кукуруза, выращенная великим Мерлином во исполнение заклинания «Счастье для всех даром». Фотоаппарат-захватчик. Впечатляют постапокалиптические Безумные Земли — привет кинговским Пустошам!

Есть ли смысл ещё хвалить автора? Бабкин умеет гладко и легко писать — ну так он профессионал. У него не так много амбиций: он ничуть не претендует на роль гениального письменника, властителя умов и неподражаемого фантазёра. Бабкин просто с видимым удовольствием и вкусом сочиняет стопроцентно узнаваемую историю из стократно использованного материала и даже впасть в грех постмодернизма не испытывает ни малейшего искушения.

Разумеется, перед нами только первый том, по меньшей мере, трилогии, причём действие закруглено (чтобы создать иллюзию сюжетной завершённости) довольно формально. При сложной композиции это читателя не слишком радует. Добрую часть романа автор параллельно ведёт три сюжетные линии, но одна из них, как выясняется, нужна только для того, чтобы снабдить персонажей необходимым артефактом. Выполнив свою функцию, она обрывается в никуда (точнее, до следующей книги), и тут же из ниоткуда выныривают ещё две, которые опять-таки нужны, кажется, только для того, чтобы передать героям ещё пару магических вещиц.

Подробнейше прописанные боковые сюжеты выглядят вставленными в роман самостоятельными повестями, причём, разными по стилистике. Сам автор признаётся, что экспериментировал с жанрами. Если похождения очутившихся в чужом мире двух главных героев написаны с юмором, то линии местных магов и беглого наследника престола сделаны жёстко и мрачно.

Сюжетом «Бёглера» движет несколько факторов. Два главных героя перенесены из своего мира и брошены в неизвестность. Причём, один из них — дважды: его сначала вытащили из родного офиса в офис Башни Реальности, а потом забросили вообще чёрт знает куда. Хорошо, что он успел выдернуть туда же и виновника своих бед — охотника за головами бёглера Харитона (живой, кстати, вышел Харитон — с харизматическими усами). Прочих героев романа столь же бесцеремонно вышвыривают из обыденности уже в своей собственной реальности. Но если пришельцами движет единственное желание отыскать путь домой (найти ту самую покинутую Башню), то местным персонажам, попавшим в фатальные неприятности, обратной дороги нет. Они должны приобрести новый статус, и помочь в этом могут только магические артефакты, которые случайно или нет попадают в их руки, обмениваются один на другой, проявляют своеволие. Хитросочинённый сюжет романа похож на сложный механизм с множеством деталей. Что-то здесь знакомо, что-то кажется удивительным. Инструкция к этой машине осталась у автора, о принципах работы мы можем только догадываться, но то, что нам надо, — увлекательное чтение — он исправно производит.

«Абориген» — роман неожиданный, но закономерный, соединивший размах «Космополитов» с постоянными мотивами автора о самоорганизации закрытых сообществ и романтике тайных войн. Роман о постколониализме, о плате за независимость, о живой демократии, о культуре фронтира, созданной самыми жизнеспособными нациями Земли: немцами, русскими и китайцами.

Книга не самая лёгкая для усвоения, но читатели Лазарчука приучены к тому, что просто не будет. Всё, что может вызвать неудовольствие потребителя, автор делает абсолютно сознательно и намеренно. Собственно, большая часть его писательской индивидуальности и заключена в этих намеренно причиняемых читателю неудобствах. Автор без подготовки и акклиматизации погружает нас в колючую чужую жизнь, оказывающуюся куда сложнее, чем мы рассчитывали. Да к этому шоку добавляется неуют рваного повествования, сочетающего мемуарную неторопливость и непредсказуемое перескакивание с одной темы на другую, из нынешнего дня в прошлое. Когда к одному рассказчику удаётся приспособиться, вводится ещё несколько, причём не всегда можно понять, что следующий фрагмент говорит уже о другом и рассказывается другим.

В иных сценах активного действия невозможно сообразить, что происходит. Вот эпизод вызволения Кумико из плена кромешников. Там кадры нарезаны и перемешаны так, что картина не складывается, хоть пять раз перечитывай. Но главное, что большую часть книги нам непонятен смысл происходящего. Мы наблюдаем описываемые события извне, не в состоянии проникнуть ни в суть действия, ни в мотивы действующих лиц. Как ребёнок, который слышит разговоры взрослых, понимает, что они озабочены важными делами, но каковы эти дела, объяснять никто не собирается, да ему и не понять их. Притом что текст перенасыщен фактурой и отсылками на неведомые толстые обстоятельства. О, это создаёт эффект объёма, несомненно! По прочтении (пусть даже медленном, спотыкающемся, с возвратами) книга не кажется исчерпанной, к ней хочется вернуться ещё, перематывать её, как фильм, прокручивать по многу раз тёмные моменты, а потом смотреть целиком, пытаясь увязать уловленное. Притом что новые художественные достоинства роман вряд ли обнаружит, все эмоции с него сняты при первом же чтении. Дальше можно оценить лишь интеллект автора.

В «Аборигене» нет романной истории. Это хроника, кусок действительности, выхваченной в кульминационный момент. Развязки скрытых и лишь мельком упоминаемых завязок. Те перемещения и действия персонажей, что мы наблюдаем в романе, никак не связаны с финальным изменением их мира. Это изменение производит бог-из-машины, и перед нами, в сущности, роман-катастрофа. Катастрофа, правда, позитивная (бывает такая?), но что с того? Представьте, что Ленин с большевиками готовят в поте лица переворот, но в самый острый момент их вызывают в Зимний дворец (откуда уже самоулетучилось Временное правительство) и предлагают делать с Россией что захотят. Гитлер разворачивает войска с полдороги и возвращает их в Рейх, поклявшись компенсировать причинённый ущерб. Горбачёв объявляет о наступившей свободе, а Ельцин распускает Союз. Кто-то за этим, вероятно, стоит, но на вас, готовившихся к полувеку необъявленных войн, это просто свалилось.

«Абориген» выглядит, возможно, взрослее всех других книг Лазарчука. Его главный герой действительно похож на серьёзного человека, способного уладить юридические проблемы, убить без эмоций, вырубить самолёт топором и успеть подумать об экзистенциальных проблемах. Но взрослость подходов не мешает испытывать детскую радость от яркой праздничной картины нарисованного здесь смертельно опасного и доброго мира.

Начнём с ярлыка.

Перед нами сборник произведений в жанре «exploitation». В интернациональном жанре, выжимающем какую-либо популярную тему в целях заработка. Отечественный продукт на заработок не особо рассчитывает, поэтому местный аналог часто называют «дрочерством», каковое определение куда глубже и даже духовнее, поскольку выдвигает на первый план мотивы виртуального удовлетворения не только читателя, но и автора.

Если фантастика в целом следует схеме «если бы да кабы, да во рту росли грибы», то в плане удовлетворения она должна концентрироваться на крутости и необыкновенной приятности такого гипотетического положения вещей. В данном случае роль грибов выполняет факт существования в будущем справедливого российского императора во главе сильной империи со счастливыми и бравыми подданными. Запрос на такое допущение в обществе существует давно, но предысторию и анализ явления мы здесь опустим.

Очевидно, что в определении «exploitation» есть оттенок уничижительности, и мы никогда не обратились бы к нему, имея дело с настоящей социальной фантастикой, занятой серьёзным моделированием, либо решающей художественные задачи на приличном литературном уровне. Но в сборнике это редкость. Значительная часть содержимого написана дурно – неумело, либо халтурно. Почти все представленные вещи ориентированы на стандарты лёгкого чтива, балансируя между благонамеренной глупостью и тем, что в Российской Империи называли бульварщиной. Хотя есть исключения, и, в любом случае, стоит поблагодарить составителей за некоторое количество включённых сюда профессиональных текстов, чьё качество варьируется от «приемлемо» до «неплохо».

Классифицируя содержимое сборника по темам, а точнее – подходам к заявленной теме, увидим, что благостных утопий здесь не так много и принадлежат они исключительно авторам женского пола. Безоблачно светлое будущее обещают лишь три из двенадцати представленных вещей. Остальные три четверти содержания сборника – это непрерывные войны, противостояния терактам и диверсиям, в лучшем случае – просто демонстрации силы. Хотя женщины тоже отметились на стороне торжествующей боевитости, есть соблазн поделить имперские идеалы на условно дамские и условно мужские. Одни представляют картину, где нас, имперцев, все любят за справедливость, другие – где нашей силы боятся.

Образцом дамской утопии можно считать закрывающий сборник рассказ Ольги Елисеевой «Экзамен». Он написан от лица вузовского преподавателя, которым автор скорей всего и является (кому ещё придёт в голову называть студентов «детьми»?). Если в классических утопиях персонажи обмениваются монологами-лекциями, то здесь мы узнаём о новейшей истории из экзаменационных ответов. Есть ещё бытовые и рабочие моменты, должные в идеале прояснить нам обыденную жизнь обитателей выдуманной империи. В действительности они не выходят за пределы личного опыта автора, лишь раскрашивая его фантастическими мечтами: вместо трамвая – монорельс, вместо лифта – телепорт, вместо экзаменуемых – голографические образы. В коридорах стоят кадки с инопланетными растениями, в деканате обсуждают отпуска на Луне и объявившиеся в Сибири племена диких «чубак»... Это автор так шутит. Соотношение между теоретической частью и оживляющим её беллетристическим щебетом примерно 1:7. Заканчивается рассказ Елисеевой экстренным сообщением о покушении на Государя, и, надо сразу сказать, подобных покушений в сборнике найдётся немало. Уязвимость самодержавия – как раз та проблема, что первым делом приходит в голову всякому разумному сочинителю.

Так же ближе к концу стоит очень фантастический очерк Ольги Шатохиной и Алекса Громова – несмотря на соавтора-мужчину, очерк тоже типически дамский – с романтикой, мягким юмором и кокетством. Земля в нём превратилась в галактический заповедник – место экскурсий для расселившихся по космосу людей и братьев по разуму. Всяческие монархические самобытности здесь имеют то ли сказочный, то ли музейный характер и служат не более чем украшением.

В закрытие дамской темы упомянём также святочную историю Далии Трускиновской, о малолетних наследниках престола, вступившихся за обиженных техническим прогрессом ветеранов труда. И чтобы окончательно покончить с упоминанием гендера, скажем о двух женских сочинениях, живописующих войну и теракты. Образцово антитеррористический рассказ Натальи Духиной «Зелёные лбы» не примечателен совершенно ничем, даже его явная бессмысленность не вызывает эмоций. А вот «Свидание с Ноем» Татьяны Беспаловой интересно как единственный во всей книге случай постановки автором художественной задачи. Российская империя у Беспаловой живёт мирной жизнью внутри кольца непрекращающейся войны, безопасность обеспечивают бессмертные воины, начавшие воевать ещё в Донбассе и Сирии. С фронта им можно отлучаться лишь ненадолго, один такой отпуск автор собственно и описывает. Рассказ коряв и беспомощен, попытка показать людей войны обернулась провалом, однако сам замысел заслуживает одобрения.

Произведения авторов-мужчин в целом довольно однообразны, так что стоит первым делом отметить рассказ Олега Дивова, который из общего однообразия выбивается. Сюжет очень простой. Компания геодезистов-частников совершает вынужденную посадку на только что показавшемся из океанских глубин островке и обнаруживает на нём некий космический артефакт, который можно использовать как мощнейшее во вселенной оружие. Чтобы он не нарушил мировое равновесие, попав в руки какой-либо сверхдержавы, открыватели объявляют о независимости острова, а для защиты своих прав привлекают Российскую империю, с высшими чинами которой один из них на короткой ноге. В пересказе сюжет выглядит набором нелепостей и натяжек, но автор успешно разыгрывает его благодаря живым диалогам и характерным персонажам.

Повесть одного из составителей сборника Дмитрия Володихина «Майорская дочка» имеет три главы: «Выстрел», «Медный всадник», «Метель» — и пытается пересказать сюжет космического боевика образами и языком русской классики. К сожалению, с задачей автор не справляется, стилизация хромает на обе ноги, какой там Пушкин, образцом служат «Милорд» и «Кречет», копеечные народные книжки. Собственно боевик выходит у Володихина более или менее удовлетворительно, но вот на сценах обыденных чутьё и вкус совсем изменяют ему. Касаясь же тем сердечных, автор вовсе скатывается в несусветную пошлость. Притом на неумелую речь недалёкого вояки-рассказчика безобразие не списать, поскольку в иных местах он умеет говорить вполне себе по-человечески.

Повесть Игоря Прососова «Casus belli» тоже построена на игре со старомодной литературностью, но у него эта игра получается ловчее, она не служит самоцелью, всего лишь обрамляя лихо заверченный сюжет, изложенный в неплохом темпе. Условность жанра «space opera» позволяет не задумываться, отчего это космическая политика будущего ведётся средствами из времён Ост-Индских компаний.

Лубочность в той или иной степени свойственна всем произведениям сборника. Чистым лубком представляется открывающий книгу рассказ Романа Злотникова «Десять лет спустя». Название, по-видимому, указывает на тот срок, в течение которого в России утвердится имперскость, могущая высадить десант на выручку своего ребёнка, заточённого шведской ювенальной юстицией. Заточён он натурально в темницу, освобождает же его атлетически сложенный мужчина в строгом костюме, выбивая дверь в темницу ногой. «Интересно, а каково это – быть рядом с таким мужчиной?..» — млеют, замученные феминизмом и лесбиянством служительницы приюта.

Проще счесть лубком и беспощадный героизм рассказа Григория Елисеева «Штабная работа», в котором футуристический антураж на голубом глазу сочетается с анекдотически архаичными политическими реалиями. Вот цитата, обнажающая приём, характерный и для многих других рассматриваемых нами произведений.

«Голографические страницы газеты развернулись предо мной в воздухе, едва различимо дрожа. Я окинул взглядом первую полосу. На Юпитерианском театре военных действий затишье. Британцы отступили к своим базам и зализывают раны после провала орбитального десанта на Каллисто. Седьмая и Девятая Преображенские дивизии встретили их ураганным огнем зенитных батарей, расположенных вдоль экватора спутника, и превратили корабли Короны в пылающие обломки еще в атмосфере».

Назвать рассказ Елисеева пародией не поворачивается язык, ведь нечеловеческие подвиги его персонажей описаны, кажется, на полном серьёзе, с истинным зубовным скрежетом.

В том же, что и у Елисеева, антураже героического отражения немыслимой террористической угрозы происходит действие рассказа Сергея Сизарева «Фаворский синдром», но построен он гораздо сложнее и мастеровитее. Тщательное описание технологий будущего, наукообразность сюжетных допущений и даже некоторый психологизм даёт возможность отнести рассказ Сизарева к чистой научной фантастике.

Приз за достойное раскрытие темы, по нашему субъективному мнению, должен быть отдан рассказу Эдуарда Геворкяна «При дверях». Избегая игры с архаикой, автор рисует работу основы самодержавного строя – тайной государевой службы. Его преимущество в честном и трезвом зрении: никакой справедливый правитель не изменит психологии подчинённых ему бояр. Любая элита в массе своей порчена и в борьбе за власть способна на всё что угодно. Какой бы ни была поддержка монарха в народе, во власти он всегда одинок, и только лично порядочные и преданные оперативные работники (с правом произнести в безвыходной ситуации магическую формулу «слово и дело») спасают его от бесчисленных изощрённых заговоров. Рассказ не идеален, но хорошо сделан во всех отношениях, это неглупая беллетристика с вкраплением положенных истинной фантастике научно-популярных идей и проблесками не самых заурядных мыслей.