Необычная книга. Формально сборник заметок типа «Уединенного» Розанова, но куда как с менее интимной интонацией. Еще влияние Ницше. Какой-то стык неоклассики, вычурности с декадентскими снами, величавой образности. Меня во время чтения не покидало чувство, что Эрнст — воплощение идеала сверхчеловека с его тягой к нордизму, вагнерианству, частичным презрением к «человеческому, слишком человеческому». Отсюда очень близко до нацизма, однако фюрер для Эрнста- палладина духа -лавочник и в эстетическом плане неудачник. Отдельные заметки — чудо стиля, местами есть и безвкусица, но ощущение цельности автора, его безусловной начитанности, но и оригинальности — присутствует. Если Розанов и Бердяев — философы, то Эрнст тоже философ. А местами мне книжка именно цельность вообще напоминала творчество едва ли не Егора Летова. Небезынтересно, во всяком случае. Нужно отдышаться и еще что-то попробовать.

Вряд ли книга Бэнвилла является биографией в полном смысле слова — скорее ряд организованных сцен из жизни Кеплера — но впечатление производит сильное, как если бы писался синопсис для фильма Германа. Драматургия сцен, подробное описание быта, «телесного», воссоздание «духа времени» — се на высоком уровне. Если уж проводить аналогии, то напоминает Яна Кросса — но много лучше эпопеи последнего о Балтазаре Руссове. «Ирландский Набоков»? Пожалуй, чересчур, но, что Бэнвилл Набокова читал и влияние последнего в стилистике и образе Кеплера — персонажа в ряду Лужина и Пильграма с легким налетом одержимости «потусторонностью» — ощутимо, это да. Небольшая изящно изданная книга стоит многих образцов псевдоакадемических биографий и агиографий.

Если вспомнить обстоятельства написания книги — оторопь берет. «В тени Гоголя» — выдающаяся даже на фоне других выдающихся работ: Мережковского, Розанова, конечно, Набокова. Глава про «Ревизора» — лучшая и близка к совершенству. Мудрые, красиво оформленные, ветвистые соображения Терца о Гоголе-государственнике, его представлении о функции поэта, эстетике Гомера и проч. сами по себе верны и внятно изложены, но предмет менее интересен, чем реконструкция мира книг Гоголя. Книгу Терца назвать водянистой язык не повернется, но все ж организованность и лаконизм, емкость «Прогулок с Пушкиным» заставляет не предпочесть ее ( еще раз: «В тени Гоголя»- прекрасная книга), но несколько снизить балл эссе Терца о Гоголе.

Эта книга о Стамбуле в такой же степени, что «Другие берега» — о бабочках. Памук вставил несколько специализированных глав навроде «Флобер и Стамбул» в целях приведения художественных воспоминаний в соответствие в каноном градоописания. Про Стамбул в книге много, но образ города у меня как-то не сложился. Львиную долю книги составляют описания юности автора — типичного интеллегентного барчука из богатой семьи, наблюдательного и чувствительного. Эти описания не очень интересны, в них отсутствует соль и драйв, они очень традиционны — ближе к какому-нибудь Климонтовичу, чем к упоминавшемуся Набокову. Высокий повествовательный уровень Памука по определению не может загубить материал, но ожидал много большего и интересного. Из книги понял, что Памук при всех его реверансах родному краю — сущий западник( отдельные главы напоминают манерой изложения «Попугай Флобера» Барнса). В момент написания книги Памук еще не был персоной нон грата, вполне себе статусным персонажем и при очевидном его неприятии зверской части лика турецкого народа( что нашло выражение и в его позиции по резне 1915 года, и в «Снеге») в «Стамбуле» все мирненько, гладенько с налетом ретроспекции. Еще раз подчеркнем — «Стамбул» никакой не путеводитель, это авторская личная книга либерала, однако и следов чего-то вроде «Венериного волоса» в книжке нет и в помине( при том, что поводов для реквиема и современный автору Стамбул дает преизрядно).

Блистательное издание книги и прекраные фотографии представляют самостоятельную ценность, но не отменяют проходного характера текста автора.

«Меч почета» не может не взывать ассоциации с романом Хеллера — в обоих книгах весьма сатиричный взгляд на на нравы армии союзников(прежде всего руководящего состава) времен Второй мировой. Роман Хеллера все же получше, витальнее, драматичнее, но трилогия Во производит приятнейшее впечатление. Эталонный английский юмор с эксцентриками — сатирой это даже и не назовешь, но тотальная ирония ко всему придает колориту трилогии. Все персонажи словно заретушированы, «стиль» и сословная принадлежность играют определяющую роль в их развитии. Во признает устои общества как данность и центральный персонаж — очевидно «герой» достаточно бесцветен и зауряден, что автором не скрывается, но и сказать, что Во критичен к героям будет неверным. Скорее это как отношение к персонажам «Mad Men», которую обозреватели «Афиши» характеризуют фашистской нежностью. В трилогии Во очень ощутимо ироничное изображение уходящей натуры, смягченное осознанием того, что сменщики не лучше. Местами трилогия провисает, что является неизбежным для любого длинного цикла, первый роман мне показался лучше остальных, но в целом «Меч почета» это неспешное удовольствие размеренного чтения любителям английского юмора. Во не менее социален чем Спарк и Брэдбери, но в «Мече почета» ему удалось соблюсти тончайшую грань между пародией и иронией, почти не впадая в гротеск, к которому так тяготели его славные последователи.

Вас.Голованову очень не нравится современная цивилизация и чтобы отдохнуть он съездил на северный отдаленный остров. Следствием турэкскурсии стала эта книга — чудовищно раздутая смесь этнографических заметок с эссеистикой. Тут и размышления на тему «остров», и о вредоносности цивилизации и превосходства природы и несколько строчек об одиночестве и абстрактной избраннице. Страниц тридцать посвящены пересказу книги путешественников, в конце — записи баек местных.Русская проза путешественников очень богата и качественна, ее лучшие достижения невероятно компактны — неслучайно Набоков в «Даре» обильно использует Пржевальского и Грумма. Голованов очень водянист, размывчив, метких наблюдений или глубоких мыслей, хорошо записанных, я в книге не нашел. Очень интеллигентская книга с обилием общих мест, которую, посетив отдаленный остров, собрав в одиночестве( недолгом — это существенно) мысли может написать почти всякий. Трата времени.

Содержательная книга: для ее написания Данилкин перелопатил кучу источников, встретился и побеседовал с кем только можно и значительную часть книги организовал по вересаевскому принципу подборки цитат. Подборка осуществлена артистично, оригинально, с чувством юмора и организация материала про «узловые» периоды жизни и смерть Гагарина проведена на высоком уровне. Мне, правда, по душе больше именно часть книги с авторским изложением материала с многочисленными аллюзиями на современность, интерпретациями несуществующих возможностей развития событий, оценкой источников. Собственно, уже первая глава про детство Гагарина своего рода эталон биографии в период постмодерна: как у Набокова в «Найте» показан не столько пейзаж, сколько способы изображения пейзажа, у Данилкина показаны способы прочтения рассказов о детстве Гагарина. Высокий класс.

Подборки цитат про подготовку космонавтов, поездки Гагарина за рубеж, т.н. «Фаросский инцидент» информативны.

В эпилоге Данилкин поет осанну любым альтернативам пошлого капитализма и, в общем, подтверждает свою очевидную и в «Человеке с яйцом» условно левую ориентацию Дмитрий Быков сравнил положение Данилкина с Белинским – симпатичный недоучка с социалистическими идеями. Насчет образования и культуры у Данилкина как раз все в порядке, но Белинский не писал в ретроградных изданиях, а «Афиша», как ни крути – центральный идеологический официоз именно буржуазии, пытающийся несколько пригладить ее. В прологе Данилкин ставил вопрос: Гагарин – символ или значителен сам по себе. Символ более значителен – биограф предположил два варианта развития карьеры в случае если бы Гагарин не разбился: официозный генерал-служака или даже Президент вместо Горбачева. В эпилоге Данилкин указывает на расхождение мнений по вопросу, кто значимее «Гагарин, Титов, Келдыш» или «Сахаров, Солженицын, Синявский» и намекает, что для него ответ очевиден. Необходимо отметить, что Сахаров, например, был в первой когорте и мог в ней оставаться сколь угодно, но сознательно изменил жизнь и судьбу – уже это делает его интересней для биографа, исследующего не символ, а человека.

Полубиографический забавный роман Льосы занимает в его творчестве место навроде «Дэвида Копперфилда» у Диккенса. Историю взросления и романа с тетушкой, саму по себе недостаточно интересную, чтобы вытянуть всю книгу, Льоса разбавил забавными синопсисами мыльных радиоопер в постановке писаки. Синопсисы и составляют главную прелесть: что-то вроде задания написать в разных жанрах примерно одной длины фабульные занимательные сюжеты с неизменным присутствием в них пятидесятилетнего персонажа «с широким лбом, орлиным носом и проницательным взглядом»(кажется, так). Мне показалось, что пародии на О Коннор и Маркеса присутствуют, а рассказ про излечившегося от стресса автокатастрофы через ненависть к детям написан не без влияния Роальда Даля. Смешение персонажей и тем в рассказах по мере развития безумия писаки приводит к эффекту «ехал фикус на коне». Смешно и легко читается, еще одна грань дарования Льосы( у которого, понятно, есть вещи позначительней)

Удивительное дело: уж сколько написано последние двадцать лет книг про темную сторону жизни викторианской Англии и почти все удачные, и конца краю теме не предвидится. Воссозданная Диккенсом литературная Англия 19 века стала Клондайком для романистов и скоро количество и качество написанного превзойдет канон собственно викторианцев: Диккенса, Теккерея и Троллопа с Коллинзом и Мередитом. Книжка Саммерскейл – очередной публицистический экскурс вокруг громкого убийства, своего рода «герметический детектив», изобилующий приметами времени, мелочами, подробнейшим воссозданием цен и расстояний. Помимо собственно расследования автор органично делает отступления, информируя о принципах работы и заработке сыщиков, отличии их от полицейских, одежде последних, увлечении и развитии детективной литературы 19 века и образа сыщика в ней и т.п. От убийства расходятся круги, и история каждого из имеющих отношения к убийству представляет отдельный интерес. Информативнейшая занимательная книга в один уровень с «Артуром и Джорджем» Барнса – кому понравилась книжка Барнса, не пропустите вот эту, ну и наоборот.

Первый опыт знакомства с прозой Этвуд. Букеровский лауреат – аутентичный образец для знакомства, согласитесь. У Этвуд неплохой, ровный стиль, удачные детали и неплохое чувство юмора – ровное, но без излишнего комикования. «Слепой убийца»- саговая мелодрама: вполне типичная, многословная с заявленным с самого начала «поворотом винта», некой сюжетной загадкой причины гибели сестры повествователя. Надо сказать, что разгадка не сильно впечатляет – плохие в романе обозначены четко и безапелляционно — зло от них и пошло. Букеровский роман напоминает громко экранизированную и не лучшую книжку Макьюэна: любовь-вражда сестер, предательство, тайна, искупление в течение долгих лет после смерти сестры. Книжка Макьюэна чуть получше, но и позже написана. Главы «Слепого убийцы» решены в стилистически ином ключе, нежели воспоминания героини, но не так, чтобы уж «роман в романе» обладал большими достоинствами и стал бестселлером( как то указано в книге).

Полагаю, что без глав «Слепого убийцы» можно было бы обойтись, сократить вдвое описание жизни авторши в старости и роман выиграл бы в энергетике. А так он выиграл «Букера», что, может быть, для Этвуд(многократной номинантки) и поважнее.

Первый роман Гончарова по прошествии времени весьма устарел. Собственно, он носит не вполне самостоятельный по отношению к Бальзаку характер: «Утраченные иллюзии» уже вышли и ирония по поводу издержек романтических штампов, столкновение идеалов с прозой жизни у Бальзака есть и в «Гобсеке» и в «Отце Горио», которые в России были читаемы. Гончаров и написал с учетом российской специфики «бальзаковский роман» — неоригинальный, хотя авторский стиль диалогов вполне себе самобытен. Собственно, ироничные диалоги дядюшки с племянником, конечно, не уайлдовского уровня, наиболее ценны, смешны и хорошо читаются. Все же заданность, схематизм и рассудочность романа – не вполне справедливо относимые будто бы к свойствам «объективной школы письма», едва ли сослужили роману добрую службу. К высшим достижениям русского романа 19 века я бы «Обыкновенную историю» не отнес, читается вполне себе.

Роман прочитал не без удовольствия, но это как раз тот случай, когда эпитеты «милый» и «приятный», вполне к нему приложимые, носят двойственную природу. Ностальгическая интонация и определенная сдержанность в изложении атмосферы 70-х создают уникальную авторскую интонацию, которая, гна мой вкус, и есть самое приятное в книге. Книга отчетливо автобиографична( с Бенджамином все понятно), а такого рода книги, написанные одаренными людьми редко бывают провальными, но и уникальными тоже. Композиция не является сильной стороной книги: вставки вроде статей на «Доску», рассказа о конфликте между детьми в Норвегии, описания разгона демонстрации сами по себе хороши, но не всегда гармонируют с основным материалом- порой создается ощущение,, что они введены, чтобы не свести роман уж совсем к мыльной опере. Финал дает основания для подобного определения. Коу вроде бы начал писать про отцов и детей, на полпути резки свернул в сторону детей и судьбу родителей почти бросил на полпути. Завершение романа в стиле «потока сознания» без знаков препинания в вполне традиционном романе — зачем это? Продолжения мне понравились поболее.

Собор Варгаса Льосы необыкновенно мозаичен: пересечение диалогов разных персонажей из разных временных сцен на одной странице может в первой части отпугнуть даже и подготовленного читателя — порой напоминает ребус, когда следишь не за сюжетом и характерами, а пытаешься разгадать, кто это и откуда. Насыщенный емкий роман-воспоминание двух неудачников, у которых есть гордость и это единственное главное, что отличает их от других. Десятки персонажей- хороших и не очень, революции, сцены в борделе, политические интриги — все есть и на высоком качественном уровне. Образ отца-гомосексуалиста и страдания сына от этого — пожалуй, лучшее в книге. В отличие от Маркеса, правда, все, что я читал у Варгаса Льосы, на супер-супер книгу, абсолютный шедевр чуть не дотягивает. К «Разговору» у меня две некоторые полупретензии: несколько переусложнил с мозаичностью и дроблением сцен и персонажей, и роман можно было ужать — не все сцены и персонажи равно важны и нужны.

«Все и каждый» мало чем отличается от «Б.Б.»,«Бесславного конца славных поколений» и «Каблукова». Рассказ про богемное столичное поколение шестидесятников в семидесятые-девяностые с любимой проблематикой: конформизм и чувство достоинства, отношение к советской власти, межпоколенческие различия и проч. Все же именно эта книга, возможно, лучше и компактней остальных: она меньше по объему, в ней мало персонажа -Наймана и Бродский упоминается лишь пару раз, общая тональность умиротворенная и не самый сложный для Наймана синтаксис. Пожалуй, для ранее не читавших Наймана именно эту книгу можно порекомендовать для ознакомления: понравится, не понравится. Найман при всем его однообразии, эгоцентризме и повторах чем далее тем больше представляется писателем большего иного порядка, нежели славные во многом отношении народные любимцы Довлатов и ранний Веллер. Определенно, Найман-прозаик достоин выйти из тени «секретаря Ахматовой» и «товарища молодости Бродского». С другой стороны он бы поменьше упоминал их в своей беллетристике, качество последней не изменилось.

Как-то непросто читался вот этот роман Сабато. Он построен по принципу матрешки: одного рассказчика сменяет другой, есть еще вставной рассказ о слепых. Густая и вязкая проза — есть место и инфернальности и ветхим героям аргентинских войн и рассуждениям интеллектуала о Борхесе и памяти. Что-то вроде переусложненного Сафона. Если бы книгу «подсушить», а авторское многословие сделать более осмысленным — она выиграла много, при том, что Сабато, в общем, хорошо пишущий литератор. Отдельного упоминания достоин вставной рассказ о слепых — блистательное исследование параноидального расстройства, чуть ли не вровень с «Записками из подполья». При этом его можно читать независимо от другой части романа, и роман можно читать без него. Сабато определенно не Борхес( который даже мельком как бы и встретился героям), и даже не Кортасар( в его лучших проявлениях)

Начавшись в несколько в апокрифической манере, ко второй части за счет введения в действие ярких персонажей не со стороны Наставника роман обретает необходимую глубину, полифоничность. Согласен с отзывами, что роман — один из лучших о войне — во всяком случае батальные сцены выписаны безукоризненно. Всякое крупное явление в литературе не может быть сведено к методу или «школе» — вот и Варгас Льоса едва ли только «магический реалист». «Война конца света» позволяет в полной мере почувствовать меру индивидуального таланта Льосы -рассказчика, его самобытность, потому что написать увлекательный роман о подавлении крестьянского восстания в Бразилии в конце 19 века — надо постараться. Яркие и запоминающиеся персонажи, отсутствие стилевых излишеств, мускулистая проза.

Все, что пишет Леонид Абрамович, отмечено печатью благородного классицизма и безукоризненного вкуса. Я не читал первое издание( библиографическая редкость), а переиздание прочел с ожидаемым удовольствием. Собственно, сама фигура Унгерна не так уж и интересна — бесноватый психически больной недофюрер, но условия, при которых он поднялся, его окружение, Монголия начала века, реалиии Гражданской войны — все это описано Л.А. интересно, с запоминающимися деталями и авторским присутствием, которое ценно само по себе не менее, чем сведения о персонажах. Основное впечатление от книги — узость культурного слоя, при снятии которого в ходе войны происходит обнажение звериного начала, «война всех против всех». Жуткие сцены расправ в тексте контрастируют с авторской иронией при цитировании экзальтированных современников Унгерна и прочих небылиц( этим автор мне напоминает очерки Алданова, в которых тот часто использует цитаты в кавычках, чтобы подчеркнуть их неправдоподобность). Есть что-то английское в сдержанности и манере изложения материала. Познавательнейшая книга.

Я не читал художественной прозы Нагибина, как-то не довелось. Из дневника совершенно очевидно, что Нагибин хороший повествователь, с тягой к деталям, не без драматургической жилки. Понятно из какого сора растут стихи, писатели почти никогда не отличались в своих дневниках широтой души, но дневник Нагибина — интересный, насыщенный и содержательный — наибольший эффект производит прежде всего дичайший эгоцентризм автора. Кафка и Бунин в своих дневниках выглядят образцами стоицизма на фоне лауреата премий, многократно переизданного в СССР, бывавшем в советский период на всех континентах кроме Антарктиды Нагибиным. Уж так он себя жалеет, вглядывается и анализирует, что сравнить не с кем. Без тени юмора, подводя итоги какого-то года, отмечает поездку на Олимпиаду, в Европу и «хамкое» гнусное непускание его в Мексику. С негодованием отмечает термин «номенклатура», себя к ней не относя. Ни одного почти доброго слова о коллегах. Маниакальная одержимость собой и изучение окружающих через эту призму — основное впечатление от дневника. Нагибин родился и прожил абсолютно без чувства самоиронии , в силу этого его переживания по поводу «травли», ущемлений и проч. носят ярко выраженный комический эффект. Нагибин был до значительной поры, что называется, «ходок», и это сказывается в повышенном интересе к телесной стороне жизни других( самые удачные байки из этой области).

Помните «Бойцовский клуб»? В начале фильма у персонажа Нортона пистолет во рту — а затем ретроспекция, как он до этого докатился. Аналогичным образом в книжке Басинского поминутно воссозданы предсмертные дни Толстого( с ухода из дома), а в ретроспекции дается история его взаимоотношений с женой. Обилие мемуарной и околомемуарной литературы разного уровня достоинства именно сделала необходимым работу Басинского — прекрасный компендиум и практически роман — по всевластности автора, его безусловно авторскому выстраиванию концепции и организации вокруг нее материала. Роман Толстого с женой описан без вкрапления обстоятельств написания книг, рецензий на них и проч. — все важнейшие события ( отлучение от церкви, составление завещания) препарируются сквозь влияние их на семейную жизнь. Басинский своим уважительным отношением к персонажам фактически описал драму и фатум — трех в целом хороших и совестливых людей( собственно, сам Лев Николаевич, Софья Андреевна и Чертков), каждый из которых был прав, и глубоко несчастных, закончившуюся уходом из дома Толстого и его смертью. Живо написанная беллетристика высшего качества подкупает организацией материала и счастливо найденной дистанцией автора к персонажам — с уважением, но без замалчиваний.

Роман Уитмора — какой-то необычный, оскольчатый, на две трети — сказка в духе «Тысячи и одной ночи» на материале 19-20вв. с заведомо вымышлненными персонажами, тайной Библией, книжным же Иерусалимом, вечным жидом и проч. С учетом английской сдержанности что-то среднее между Павичем( посюжетнее) и «Эфиопом» Штерна( без раблезианства). Особняком стоит предпоследняя глава о резне турками армян в Смирне в 1922 г — жуткие апокалиптические страницы ну и , как итог, крахом обернулись планы героев о создании своего рода «царства Иоанна» на Ближнем Востоке. Уитмор, как я понял, долго работал на Бл.Востоке, но , в принципе , роман «книжный», его мог написать и кабинетный англичанин.

P.S. Cо времен «Полуночного экспресса» испытываю не то, чтобы фобию по отношению к туркам, но, скажем, сдержанность. И книга Воннегута от лица армянского художника и вообще все обращения к теме резни 1915 г. не способствуют большой симпатии к нации( так и не признавшей свои преступления). Вот и у Уитмора доброго слова о турках нет. Но, как в истории относительно разрушения Содома и Гоморры, если есть хоть один праведник, рано разрушать города. У Турции такой праведник есть, хоть он и Нобелевский лауреат. Опять же, как ни хотим мы мериться с Западом, у России больше общего с Турцией, чем с Китаем и Европой.

В какой-то книжке Платовой персонаж именует дамских авторов-детективщиц общим наименованием -«Собакины». Я всегда полагал Платову как раз лучшей из «Собакиных», заведомо превосходящих и деревянную Маринину и ситцевую Донцову и иных дуняш. Оставив в стороне ранние опусы, включая сериал про Золушку, необходимо отметить, что примерно с «Ужасных и невинных» Платова отошла от детективного жанра в область полумагических экшнов — повествование от лица завуалированного убийцы, ненависть между двумя тетками, теряющиеся и находящиеся книги, обильное цитирование кино- и музыкальных трендов и т.п. Как правило, с небольшим количеством действующих лиц, за границей, тягой к каталогам всяких предметов. Иногда получается неплохо — у Платовой язвительный юмор, который она может иногда приправить сантиментами. При этом Платова в экспериментах, все дальше уводящих ее от собственно детективов. Вышедший в прошлом году «Из жизни карамелек» — самый смешной роман года — плутовской по существу о поваре, в которого вселились северные духи, подбивали его на глупости и пошло-поехало. Видения сродни глюкам из «Мифогенной любви каст» и открытый финал, наводящий на мысли о продолжении. Сюжет «Марии» и вовсе затейлив — про лит.агента, уехавшую на замкнутый почти безлюдный остров с писательницей — дальше и собственно киты и мифическая Мария и обычные у Платовой галлюцинации, раздвоение агента. Затем идут всякие варианты навроде того, что агент всего-лишь выдумана автором, а в эпилоге, возможно, наоборот, агентом создана книга про автора и агента. Любая трактовка возможна и не исключена. Что импонирует, так это растущий перфекционизм Платовой : она, мягко говоря, не Пелевин, аудитория у нее массовая, и обойтись практически на описании смятений героини, пятью-шестью персонажами на замкнутом острове заведомо открытым и мудреным финалом — определенный вызов канонам фикшн есть. Увы, все портит многословие, рыхлость, вялость текста, бесконечные самоповторы, привычное метание в антураж Хичкока, Шаброля, Майлза Дэвиса и всех-всех-всех. Платова как-бы иронична по отношению к гламурной моде на кино-литературу-эзотерику, но необычайно утомительна в каталогизации этого гламура. Образ ВПЗР как бы самопародия, но уж такая кокетливая и лестная, что местами явный выпендреж. Задумано амбициозно, написано скверно.

Спустя года три перечитал «Снег», сюжет которого решительно не запомнился — не в последнюю очередь из-за сновидческой атмосферы книги. После сногсшибательного успеха «Музея невинности»( о написании которого повествователь делится планами с Ка), который считается как бы «главной» книгой Памука, ретроспективно «Снег» воспринимается по-иному. Прежде всего это очень романтическая история — как и в «Музее» персонаж не смог справиться с влюбленностью, реализовать свои отношения. Разговоры об Аллахе, незабываемый снежный Карс, театральный военный переворот, эпизодический Саатдин — бей и даже шпион с носом как клюв птицы -создают фон истории несчастного, совершившего предательство и также убитого затем. Если «Музей» достаточно статичная история с узким кругом лиц — экстраполяция Пруста на восточный лад, то «Снег» театральный роман, ну и, понятно, что действие в театре подинамичнее, чем в «Музее». Прекрасно выписанная концовка(как и в «Музее»), придающая сентиментально-меланхоличный лад книге. Памук из современных классиков литературы, пожалуй, главный романтик(как Кар Вай среди синематографистов). «Снег» во многих аспектах превосходит очень славный «Музей невинности» и образует с ним дилогию о невозможности счастья.

Споры в рецензиях о качестве перевода представляются выпендрежем — за вычетом очевидных опечаток стиль узнаваем и читается роман хорошо

Я очень люблю «Взятие Измаила«и «Венерин волос», чуть меньше «Всех ожидает одна ночь», полагаю Шишкина одним из лучших русскоязычных авторов. Свежий слог, яркость описаний быта, семьи , детей, старения и смерти смерти близких — а, собственно, кто сомневался, что Шишкин это умеет. «Письмовник» много попроще и вторичней по отношению к ранним текстам, мало что добавляет к ним нового. Исчерпанность избранной манеры бесфабульного письма — вот основное впечатление от книги. Не верится. что через 5 лет Шишкин опять издаст что-то в этом духе. Большой писатель, который в двух книжках так емко и плотно высказался. что, в принципе, может больше и не писать. Разве что-то заведомо фабульное (какой-нибудь онтологический детектив).

У книжки просто очень вялое и неаппетитное начало — первые страниц сто читать не то, чтобы сложно, но не шибко интересно. Дальше пошли всякие веселые диалоги и описание эксцентричных холериков, в изобилии окружающих повествователя. Я ранее Беллоу не читал и на первый вкус : не лежит на поверхности , что он -«писатель от Бога» и прямо Нобелевка плакала по нему. По существу «Подарок» — сатирический очерк нравов, вызывающий массу ассоциаций с сонмом английских авторов, начиная от Ивлина Во, заканчивая Малькольмом Брэдбери. У Беллоу прекрасные смешные диалоги и сцены( начиная с той, где полугангстер загнал повествователя в туалет под дулом пистолета, и облегчился, чтобы снять волнение), ровный язык — пожалуй все. Американской витальности в книге нет и в помине, сюжет так себе. Главное, в чем Белллоу в этой книге уступает англичанам — в сдержанности и лаконизме. В книге изобилие авторских отступлений на темы от Штайнера и Платона до русской революции и прочего. Сами по себе они не так уж и глупы, но на редкость бесцветны, затяжны и ( что самое грустное для тональности книги) не очень остроумны. Ряд приятных персонажей в обществе флегматика — ну так себе. Написано интеллектуалом в американском значении слова — при всей разности ощущение по масштабу сопоставимое с Апдайком. Книжка не провальная, ужать бы ее вдвое.

P.S. На обложке указано, что Беллоу — величайший англоязычный писатель 20 века. С чего вдруг? Мне на ум только на букву «А» приходят пять англоязычных авторов 20 века, написавших книжки получше.

Ну понятно, что послабее «Тени ветра», а вот в плане чувства юмора даже и превосходит. Диалоги между рассказчиком и Исабель( да и между протодиаволом) выше всяких похвал, остроумны. Прием сарказма и иронии в диалогах не так уж характерен для испанских писателей. Концы с концами не сведены, но атмосфера Барселоны, нуара, эдакого «сердца ангела» — все по делу. Понятно, что такой даже не романтизм, а сугггестивный инфантильный палп-фикшн, что исповедует Сафон, многих может раздражать. Но вот я другого не пойму: почему тетки средних лет, имеющие все же высшее образование( другие вообще не читают) предпочитают «расслабиться», «на пляже» и просто проветрить мозги под какую-нибудь Донцову или Устинову, а не Сафона(или там Переса-Реверте, Кинга и т.п.). Сафон, на мой взгляд, идеальный образец «качественного легкого коммерческого чтения», не требующего усилий.

Вышел роман в 1994 г., то есть пораньше и независимо от первой книжки Ларссона — и пропавшая давно девочка, и инцест, и скелеты в шкафу и флегматичный темперамент главного мужика с широкими взглядами на свободную любовь — все есть у Аткинсон. Стиль, характеры и ситуации на высоте — английский современный роман высокого качества, более социальный, на мой вкус, чем у того же Ларссона. Полифоничная структура несколько напоминает фильмы Иньярриту Гонсалеса, завязка романа вообще великолепна. Как у всякого хорошего детектива, атмосфера важнее разгадок «кто убил». Может быть в романе недостает витальности? Он не то чтобы худосочен, но мне показалось, что присущий всякому достойному английскому роману чуть ироничный крен смещен креном откровенно сентиментальным( беспроигрышная тема боязни за детей обыгрывается и так и эдак). История № 3 с ее персонажами рассказана и привязана к основному персонажу, что называется, до кучи — ну переспал случайно с убийцей б.полисмен и расстался. Качественная книга, старт выдающегося цикла

ну уж так хвалит Курылева Данилкин, что купился. Познавательно. В плане осведомленности о реалиях жизни 3 рейха, самолетах и знаках отличия автору нет равных, но он публицист, а не беллетрист. Мне сильно понравилось описание уборки Дрездена от бомбежки, а остальное понравилось куда как меньше. В оправдание автора можно указать, что это лишь первая часть романа, прерванная на полуслове. А так: женщин нет( есть юношеская любовь, беспричинно забытая автором), друзья куда-то подевалась, деревянные персонажи( как основной герой, так и его брат). Информативно книжка интересна, но такие вещи как композиция, эмоциональная вовлеченность читателя, автору не даны. Между прочим, культовая некогда книжка Богомолова насчет сорок четвертого тоже насыщена реалиями, но не ах, но там хотя бы полудетективная составляющая, а вот у Курылева все неспешно. На ум приходит «Посмотри в глаза чудовищ» Лазарчука и Успенского. По мне, так Курылеву нужно искать бодрого соавтора, который оживит знания и очевидную осведомленность автора чем-то иным поэмоциональней.

Пара славных повестушек про викторианцев, их срытые комплексы и увлечения — в первом случае — энтомологией, во втором — спиритизмом. Изящно написано, автор весьма эрудирована. Составляет прекрасное дополнение к «Лепестку» Фейбера, в котором викторианское общество воссоздано сексуально травмированным и уж совсем погрязшим. Из Байетт следует(небезосновательно), что общество прекрасно сублимировало свои комплексы, на фоне которого и возникли «светские» рауты и дивная поэзия( Теннисона, который прямо присутствует во второй повести) и много чего другого. На мой вкус, гиперцитатность в повестушках можно было бы и подсократить. Дамское изящнейшее рукоделье, светлые интонации Байетт вызывают живейшую симпатию. Опыт Набокова подсказывает, что книжка с бабочками с энтомологическим уклоном едва ли может быть плохой. Понятно, что это не «национальный», «народный» роман с «широким дыханием»- камерная вещь, очень приятная. Опять же — поклонникам «Лепестка» рекомендую — автор не ханжа и влечения персонажей описаны вполне внятно

После «Колеса» и «Толмача» не без трепета опасался малой прозы Гиголашвили — оказывается зря. В сборник включены фрагменты «Колеса» в виде самостоятельной повести «Бесиада»( она вставной в «Колесе» и является — там ее дети читают) и Морфемика — про одного из персонажей «Колеса». Ну «Бесиада» меня и в романе не впечатлила — несколько претенциозна и без нее книжка только выиграла бы. Зато второй раздел — «Бабье иго» — великолепнейшие вариации на тему «Толмача», от лица того же рассказчика, не вошедшие в роман из-за того, что сюжетно не связаны с беженцами. Тут рассказ про сербку с буферами и мужскую псевдосолидарность, про поездку с немцем в Голландию, продажу автомобилей браткам и про профессора в Кельне с литконференции. Изумительные вещи, очень смешно и с тонкими наблюдениями написаны, в книге самое ценное. Ну и неплохи сами по себе пара рассказов на околохристосовские темы — такие внятные полуапокрифы с участием Луки, Каифы и т.п. Однако как-то не хочется, чтобы Гигалошвили накропал что-то в духе «Мой брат Иешуа» Лазарчука. Эссе как эссе — занятно. Особняком стоит страшный шедевр «Смерть и бабушка» — о старческом слабоумии и ближних, написанный от лица нерефлексивного больного персонажа ( такой стилевой прием был и в «Цветах для Элджерона» и в «Шуме и ярости»). Рассказ этот оставляет сильнейшее впечатление совсем иного характера чем уморительные рассказы о русских в Германии.

Внятный динамичный остросюжетный политический роман про диктатуру Трухильо в Доминикане. Варгас прочел уйму книг на тему, масса реалий, фамилий, подробностей — все очень хорошо изложено, композиционно роман решен прекрасно. Впечатляет, сцены пыток так и вовсе удались. Зачин про дефлорацию главной героини диктатором выдержан до конца книги. Реалистическая манера изложения. Единственно, что есть более великая книга на схожую тему с универсалистским образом диктатора( без привязки к конкретной стране), на фоне которой книги вроде этой проигрывают — понятно, «Осень патриарха».

Даже и не читавшие «Лепестка» вполне могут оценить литературный слог Фейбера и получить удовольствие от сборника- решительно не согласен с утверждениями, что поймут рассказы лишь посвященные. Другой вопрос — ну а к «Лепестку» что добавляют рассказы. Немногое. Мне сильно понравился рассказ про Клару и крысолова- эдакий полутриллер с открытым финалом и «Муха»- чистая юмореска на неприличную тему. Оба этих рассказа, как, впрочем, и последний, вполне самодостаточные, а вот бессюжетные рассказы про Эмили, Конфетку при всей их изящности, проходные. «Лепесток» — большой, интересный, амбициозный, хотя и необязательный роман( в том смысле, в котором, к примеру, «Поколение Пи» Пелевина, является романом обязательным). «Яблоко», в общем, довесок, приятная безделица, которую с учетом издания и цены первоисточника, издательство могло бы направить бонусом поклонникам Фейбера.

«Толмач» написан раньше «Венерина волоса», и в общем, хотя, наверное, ему и проигрывает за счет меньшего лиризма и виртуозности, но совсем немного . Прекрасный текст, много смешного, запоминающиеся образы. Избранная манера может наскучить — описание переводчиком ситуаций с беженцами( или лжебеженцами) — по Гиголашвили виртуозно тасует персонажей, манеру поведения, речевые особенности — на зависть всем. Надо сказать, что отступления повествователя на злобу дня в каждой главе по тону сильно отличны от изложения повествователем сценок переводческих. Прекрасные пассажи про Клинтона, английскую королевскую семью и т.п. мне напомнили манеру Юза Алешковского, сценки же переводов более целомудренны — со своей драматургией и контрапунктами. Многое хочется цитировать:«Белорусский язык- это когда в дупель пьяный хохол пытается говорить по-русски» и цетера. Восхитительно неполиткорректная книга — всем досталось. Мне понравилось ну не меньше, чем «Чертово колесо»

Схоластический вопрос о сходстве с Диккенсом книги Фейбера поставлен всеми рецензентами, которых я читал. Книга Фейбера — с ограниченным числом персонажей, отсутствием юмористических диалогов, картонных злодеев и агнцев в женском обличьи — конечно, ближе по манере изложения к Теккерею. Викторианский роман — квинтэссенция стилизации — на мой вкус лучше чем «Женщина французского лейтенанта» и «Матиссы» Фаулза. которые уж совсем «литературны», так что герои и вся фабула марионеточны, а текстам совсем не хватает воздуха. Проблемы взаимоотношений викторианцев-проблемы социального неравенства, а вот у Фейбера — не то. Весь конфликт персонажей выстроен автором конца 20 века — некоммуникабельность, невозможность , изменившись, остаться с ранее близикими людьми, которые тоже меняются в перпендикулярную сторону. Хорошо написано. Можно было бы страниц этак на сто ужать, да и издать попроще. Ильин, как всегда, перевел очень хорошо, вульгаризмы оправданы.

У Лихэйна при излюбленности темы насилия и его влияния на психику есть книги основные(«Таинственная река») и как бы факультативные. «Святыня»- не главная вещь, уступающая по накалу, жесткости и нерву «Дай мне руку, тьма», предшествующей книге серии. При этом в «Святыне» сказалась дань уважения великому предшественнику — Чандлеру, прежде всего в ироничном стиле изложения, отличном от брутальности ряда иных вещей. Ситуация поиска пропавшей дочери и взаимоотношений с магнатом-заказчиком — у Чандлера есть и в «Большом сне» и в «Долгом прощании» и еще кое-где. Опять же — роковая красавица -убийца тоже постоянный персонаж Чандлера. Некоторая(сознательная) вторичность текста ощущается, но в целом книга приятная и уютная. Меня вот раздражают сцены взаимоотношений персонажей Лихэйна — все эти сюсюканья и признания неважно написаны, шаблонны, но это не портит в целом впечатления. Не лучшая, но хорошая книга Лихэйна.

Лет десять, кажется, автор писал эту книгу и, в общем, она получилась. Аннотации на обложке(«Книга, которой не было»,«кинематографический монтаж», «роман-исследование») не соответствуют действительности: «Крепость» по построению, манере изложения материал от лица интеллигентов, не принявших 90-е и выпавших из настоящего мало чем отличается от книг Юзефовича, Быкова, Славникова, отчасти Шишкина и в смысле лаконичности, сюжета, композиции сильно уступает «Журавлям с карликами», «Оправданию-Орфографии». Автор — прекрасный стилист, владеющий ритмом прозы, но опять же — «Крепость» — это не «роман с языком», как «Взятие Измаила»,«Венерин волос» или «2016». Уткин — не яркий самобытный писатель. Сколько-нибудь ярких сцен в драматургическом плане(как, например, у Иванова) в книге нет вообще, ссылки на исторические реалии есть и у Юзефовича и у Шишкина( в «Венерином волосе» тоже околореволюционные времена), о «монтаже» применительно к однотонному роману говорить также нее приходится. Самое приятное у автора как раз непохожая на других интонация — заметно романтизируя и возвышая своих персонажей — которые не сильно индивидуализированы и , в принципе, все соотносимы с читателями — Уткин эстетизирует их глазами действительность, делает возможным если не согласиться с окружающей реальностью, то смягчить ее. Линия вымышленного града Китежа — места, куда уехали академики, романтических линий и невозможности проживать с кем-либо, абсолютно сновидческий и полубуддийский финал — все это чудесно. Вообще, в книге,которая посвящена 90-м годам, нет неприятных, грубых сцен, какого-то насилия.что, в общем редкость(опять же — сравните с Шишкиным), но это не вследствие лакировки действительности. а из-за специфики светлого таланта автора. Если «Хоровод» при всей его «сюжетности» и стилизованности вызывал недоумение, то «Крепость» — однозначно славная, изящная и «интеллигентская» книга. В принципе без сцен 1919-1920 гг. и «переклички времен», наверное, было можно и обойтись

«Таинственная река» обладает четкой и ступченчатой интригой, имеет смыслы, основной из который — влияние насилия на психику, возможность избавления от этого давления. В 60-е и 70-е гг. в Америке сняли ряд значимых фильмов на эту тему, в частности Дон Сигел, раскрывший в качестве первого актера этой темы Клинта Иствуда, ранее открытого же Серджио Леоне. Многому от них научившись, Иствуд снял новаторский фильм — «Непрощенный», в котором как никогда ранее в дистилированом виде с художественным совершенством проилллюстрировано, что демон насилия даже если и скрыт, но оно неминуемо вырвется и тушите свет. Показан и мир, который держится на волоске и чтобы произошел апокалипсис довольно одного камушка. Лихэйн киноман и очевидно видел и Иствуда и Сигела. «Таинственная река» о том же, что и «Непрощенный» — об испорченности мира, о демоне, который сидит в добропорядочном семьянине. Не удивительно, что ее экранизировал Иствуд — он уже снял ранее фильм в манере вестерна об этом же. При этом «Таинственная река» очень хорошо написана( манерой письма, отступлениями Лихэйн несколько напоминает Стивена Кинга), и доставляет удовольствие даже и после просмотра фильма.

Эллроя я купил исключительно ввиду положительных отзывов в Интернете — «наследник Чандлера», «черный нуар» и т.п. Во время чтения вспомнил серию «Я-вор в законе», написанную не то Е.Монахом, не то группой студентов литфака про бандитские разборки, ментов и т.п. от лица вора. Производственные книжки. «Белый джаз» такой же. Давно подмечено, что тяжело написать большую книгу без положительного героя — конфликт отсутствует. В «Джазе» все одинаковы и взаимозаменяемы, центральный персонаж негодяй. Интрига закручена достаточно хорошо, атмосфера мрачна, но вообще-то книжка представляет собой набросок киносценария.

Я посмотрел в магазине «Орхидею» — тот же стиль, так что вины переводчика здесь нет. Ничего более тяжело читаемого в развлекательном в принципе жанре( «Белый джаз» не претендует на откровение или большую книгу) мне не попадалось. Такое ощущение, что нормальный текст специально был искалечен: предложения разбиты, прилагательные и глаголы произвольно вычеркнуты, какая-то пародия на пародию Хемингуэя.

«Обдумать: голубая лихорадка -псих Джуниор ненавидит крастоку Гленду.

Время слетело с катушек.

Ребра отчаянно болели.

Под дверь просунули утренние газеты — я запустил в нее стулом. Убийственная логика: я желаю женщину, до которой и не дотронулся-то ни разу.

Я вышел за дверь. Ранее утро- молочники-свидетели отрицали убийство.

Я выбросил «люггер» в мусорный бак.

Привел себя в порядок — не думай, просто сделай это»

Все далее в таком же духе. Апогеем стиля является описание боксерского поединка(у Хэммета и Чандлера тоже есть описания боев):

«Мур-ни натиска ни пыла. Руис: ленивые хуки, нехотя выпады правой.

Мур напирает, тяжело пыхтит; Руис принимает удары, блокирует удары-негр раскрывается полностью.

Руис-левый хук слева.

Удар Мура приходится мимо-низкая защита.

Р-раз падает -не тот».

Никакого обоснования подобной манеры повествования не усматривается — история много бы выиграла, будь изложена внятным стилем и языком. Тома Вулфа, Маккарти, Капоте можно читать со всеми особенностями их стиля, иногда «полурепортерского» , но вот Эллрой — это не закат жанра, а просто человек не умеет писать.

Удивительно ровная стилизация романтической прозы первых 50 лет 19 века- причем и переводной литературы — Мериме, потом виден Стивенсон. Собственно, история рассказчика- менее пятой части от книги , постоянно вкрапляются новеллы-рассказы, внутри которых также есть новеллы. Все это мне наскучило примерно к середине, потому что вся эта романтическая мишура, изложенная одним стилем, как-то уж слишком однообразна — без сколько-нибудь содержательных диалогов, пейзажных зарисовок. Бла-бла-бла, все ровно и достойно, ритм прозы безупречно пресен. Вообще в этой прозе нет мускулов — она какая-то андрогинная. Ну и не так уж интересно, чем все это закончится . Кажется, штамп про Набокова(явно несправедливый) — «талантливый писатель, которому нечего сказать» уж точно относится к этой книжке. На заднике указано упоминание критиком Басинским в связи с «Хороводом» Умберто Эко — это он, конечно загнул. По-моему наш ответ «Имени Розы» все же скорее «Князь ветра», как у голландцев — «Перст указующий». «Хоровод» прочитать можно, автор вызывает уважение квалифицированностью и трудолюбием

Поклонник Драгунского Дмитрий Быков много где рассуждает на тему того, что нет ничего более несхожего, чем гений и талант. Вот в Драгунском нет ни йоты гениальности. Вместе с тем он очень уютно пишет, некоторым образом лексически снижая читанных им Катаева и Трифонова и Пруста, или, допустим Набокова. Молодость у Драгунского была сродни набоковскому раю с поправкой на советские реалии — рос в превилегированной семье. В этой книжке он мягко вспоминает, как славно отдыхалось, елось и пилось в молодости в Латвии в период досуга. Мягкие зарисовки сверстников и литературной номенклатуры из отдыхающих, смешные детальки, достаточно общие рефлексии на тему подростковых неловкостей и влюбленностей. Драгунский намеренно очень упрощает слог и стилистику, излагая достаточно сложные и тонкие материи. Читается душевно. Единственно, конрапунктом к уютной и подушечной элегии он вставил в текст якобы диалоги надуманных персонажей ( как бы растроение автора) — мне показалось неорганичным. Есть у Наймана роман « Каблуков»- нервный и дерганный, так этот роман Драгунского точно « АнтиКаблуков» : при схожести во многом материала абсолютная разность стиля, темперамента, оптики, манеры. Мне Драгунский понравился, мягкая терапевтическая ( и второстепенная все ж ) проза

Не лишенная обаяния стилизация под японскую легенду о вдове рыбака, что донесла карпов к Императору, удивила Императора, вернулась домой и дальше по примеру Мандельштама (« Ламарак») обрела гармонию. Время действия — закат рода Фудзивара. Нет исторических селебрити, никакой избыточной эстетизации в духе Повести о Гэндзи, ну да и самурайской брутальности еще нет. Натурфилософская зарисовка вышла у француза, точно с незатасканными мотивами. Как может быть не интересен роман француза о средневековой Японии, коли решен не в авантюрно- приключенческом варианте Клавелла? Мне роман не так, чтоб понравился, но вполне самобытен.

Сборник статей, написанных доя газет Брайсоном, опубликованных в книге. Автор 20 лет прожил в Англии, затем вернулся в США и свежим взором посмотрел на американское общество. Сейчас эта книга вряд ли вышла в таком виде: она откровенно неполиткорректна, автор по нынешним меркам сексист, эйджист и заслужил бы яростное неприятие. Брайсон по темпераменту не бичующий сатирик, но, в общем, его сборник недвусмысленно указывает на то, что в целом американцы глупцы и ущербны на фоне материального благополучия. Приводимые автором примеры и данные статистики удручают ( 13% опрошенных американок не смогли пояснить, одевают колготки поверх трусов или под ними, например). Брайсон все норовит ввернуть доброту в иронию, но книжка умного и вполне себе объективного наблюдателя сильно не комплиментарна американцам. Как всегда в таких случаях неразрншим вопрос: каким образом такое кривое, ущербное общественное устройство является идеалом для миллионов и когда этот пузырь потребления лопнет.

На две трети — чистый квест в старательно выписанной компьютерной реальности, полной всякой нечисти, немыслимых ходов, социальной мешанины. По мере чтения Многорукого бога далайна от Логинова все вспоминал — тоже автор расстарался на детальки придуманного фэнтезийного мира. В конце — при все тех же роялях в кустах — авторы решили дать пессимистическую критику природы власти, эдакого утрированного Макиавелли. Чего то нового не открыли и, в общем, Евангелие вполне проходит по линии фэнтезийной литературы, имеющей так немного общего с окружающим миром, что читать ее скучновато. Барочная работка, авторы вот прямо постарались, но читать дальнейший цикл про тропы, секиры и максаров желания не возникло.

Начнем с того, что с Ремарком это не имеет ничего общего и реклама в аннотации недобросовестна. Роман так себе: фон интересный, а расстановка персонажей — голливудская. Совершенно лубочный главгер, о котором только и запомнилось, что в лень он курил по 60 сигарет. « Добрые» беспризорники. Если у главгера есть идейный антанонист, то он запятнан и алкоголизмом воровством. Все в таком духе и хэппи- энд на блюдечке. Посредственный, для экранизации роман, единственным плюсом которого является добротно выписанный ( и нежно любимый мной) послевоенный Гамбург с указанием, что разгромлено, какие улицы уцелели и далее

Добротно сделанная, но очень одномерная вещь с магистральным посылом про вину умолчавшего. Центральный персонаж — конформист, который из корпоративной солидарности закрывал глаза на пакости других, ну и в конце, когда все вскрылось, возрыдал. Такова участь работников правоохранительных органов, медицинских сообществ — в нашей стране в гипертрофированных размерах — стучать нельзя, а то себе жизнь сломаешь. Этот принцип естественным способом впитывается, ну и в целях сохранения самоуважения формируется защитная маска, умение на замечать и не оефлексировать. Об этом роман. При внятном посыле и простоте он вполне нормальным языком написан и автор небезнадежен как рассказчик.

Конечно, это второй сорт. Автор целый цикл создала на схожие темы, работает на поток. В этой книжке уж больно все сусально и бесхитростно, счастливые торжествуют, золотые сердца соединяются. Дети и хромец внидут первыми. Круг предполагаемых злодеев очерчен так, что развязка не удивляет. Однозначно, не та книга, которую стоит покупать, но три часа на пляже она скоротала.

Забавный и легкий в чтении криминальный трэш с супергероем, который и не пытается притворяться правдоподобным. При фантастических завихрениях и сценках рассуждения и реплики персонажа относительно анатомии, специфике медисследований, врачебных нюансах и содержательны и интересны. Собственно, они придают некоторое достоинство завиральному боевику. Уверен, что сценку с раздобытием оружия из своего организма, никто ранее точно не придумал. Дурость, но впечатляющая. Понятно, что герой- супермен остер на язык, сексуально не промах — все, что полагается. Палп- фикшн, как он есть, однако в ироничном и симпатичном изводе.

Кто бы спорил насчет того, что романы Джейн Остен ( или Евгений Онегин) — про узенькую прослойку привеллегированных персонажей. Тяга к перелицовке классики делает неизбежными всякие игры с романами прошлого. Нет ничего зазорного в том, чтобы описать условия жизни обслуги — понятно, тяжелые. Бейкер, надо сказать, деликатно обошлась с первоисточником и персонажи Остен не стали другими, не обзавелись потайной жизнью и неведомыми дотоле интригами.

Насколько состоятелен роман без подпорок формальных на костыли классики? Не так, чтоб слишком. В нем традиционная история любви двух прекрасных слуг ( в Аббатстве Даунтон что то такое же и Сара в наличии), одномерных и картонных. На фоне толстенных британских ретро романов фона 19 века, которых сейчас как у нас сериалов про 30- 70 годы СССР, эта книжка, не используй автор прием, наверняка затерялась, при том, что написана нпплохо, без погрехов и квалифицированно. Но опять же — поклонники Остен прочитают, а остальным квоту выбирать лучше за счет хоть Уотерс хоть Беннинг.

Вслед за « Попугаем Флобера» Барнс вновь обратился к французским литературным кругам — на этот раз периода « прекрасной эпохи». Про Поцци в книге не так уж и много: да, автор ему симпатизирует, видит его трезвым среди пьяных ( еще бы, при сравнении врача с декадентами), но не так, чтоб Барнс совершил прямо интересную реконструкцию образа. Основное место как раз посвящено картине нравов французской богемы и ее слиянию с аристократий — словом, это историко- культурное введение в мир эпопеи Пруста, который и упоминается неоднократно и создал картину куда как более впечатляющую, чем т.н. « реальную», реконструкцией которой занят Барнс. Именно в контексте соотнесения описываемого Барнсом с эпосом Пруста для меня главный интерес к этой книге.

Уйма анекдотов, апокрифов, неприятных подробностей из жизни селебрети, английскую публику представляет Уайльд, которому Барс сильно не благоволит. Барнс плохо писать не умеет, но эта работа очень прикладная — ну как у Морриса « Мир блистательного принца» предназначена именно в соотношении с Повестью о Гэндзи.

Басинский молодцом и именно эту биографию, а не зоринскую, можно рекомендовать как пример достойной организации и интерпретации материала. Обзорный характер делает биографию менее детальной, чем любую из предыдущих трех книг, но это ожидаемо. Примерно треть книги — о семейной жизни с С.А., последних годах представляют сжатый пересказ книги о бегстве из Рая. Мне сильно понравилась авторская интонация, стремление к объективности и отсутствие перетягивания одеяла в пользу Толстого в спорных ситуациях. В отличие от книжки про Дьяконову Басинский не занялся пересказыванием Воспоминаний Толстого, индекс цитирования корректен. Это ни разу не выдающаяся не новаторская и стилистически ровная биография ( сравнительно с книгой о Ленине Данилкина, допустим), но как подробный очерк выглядит достойно.

Приятная прощальная книга большого мастера. Композиционно роман рыхловат: формально отталкиваясь от звучной истории с нехорошим перезахоронением Гоголя, Е.В. написал ряд очерков об участниках « разграбления», вполне себе известных персонах, добавив в каждый чертовщинки. Современная часть — признание в любви советскому ретрошпионскому трэшу, любви ироничной, но достаточно пламенной ( еще Е.В. активно призывает читать забытых увлеченных графоманов и рекламирует « Престиж Бук»).

Образ спятившего собакокормильца заставляет вспомнить помимо Сервантеса еще и Юза Алешковского с такими же саихнувшимися от советских штампов страдальцами. Очень много интересных антикварных находок, инъекций гоголевщины, прекрасный ритм прозы. Чтение доставляло чувственное удовольствие, приправленное грустью от ухода Е.В. Как всегда у него, прекрасные эпиграфы к главам ( и Веркина отметил).

Е.В. недолюбливал Быкова, но надо сказать, что описание литературной среды с учетом наследия Ильфа- Петрова здорово напоминает и манерой и содержанием соответствующие страницы и Орфографии и еще более Остромова ( которые, в общем, будут позначительней чем приятный ламповый Александрит).

Предназначенный для лакомства, чтения неспешными порциями и перечитывания роман, в котором отзвук любимых автором Стивенсона и Алданова тоже ощутим, не Гоголем единым.