Дворкин определенно заслуживает большего внимания нежели повторяющихся в разных изданиях( озон, рид ру и цетера) восторженных откликов одного его истового поклонника, настаивающего на том, что Дворкин — это Хармс сегодня. Влияние Хармса на соовременную фантасмагорию столь велико, что отзвуки есть и у Крусанова и у Пепперштейна и Быкова-Чертанова, так что приписывать лавры как бы патентованного наследника Дворкину не след.

«Кривые деревья» выдержаны в духе куртуазного маньеризма, с прекрасными стилизациями разностилевых образчиков прозы преимущественно( но не только) 19 века, большим вниманием к гедонистической составляющей. Собственно, это типичное произведение питерской школы, представленной Крусановым, Носовым, Секацким, в отличии от которых Дворкин не ставит некоторых сверзадач, а с несколько демонстративным акцентом указывает на пустячность, сиюминутность развлечения. Он не испытывает тягу к цитатным афоризмам и русофильским идейным начинкам Крусанова, но у последнего мне всегда идейное содержание казалось балластом. В плане сюррреалистических фантазий Дворкин в одном ряду с создателями «Мифогенной истории каст», но опять-таки поскромнее и сжатей по объему. Вещица показалась мне сбалансированней и интересней «Правды» Быкова-Чертанова, с которой тоже можно усмотреть сходство, равно как и ( достаточно формальное, впрочем, на уровне сюжета и условности персонажей) с «t» нашего все. Если добавлю, что в точности стилизаций и словарном богатстве роман Дворкина решительно превосходит уткинский «Хоровод», то, пожалуй, назову почти всех авторов, в одном тематическом и эстетическом ряду с которыми воспринимается Дворкин. Круг качественного эпикурейского развлечения, ананнасов с шампанским, приправленный в случае «Кривых деревьев» изрядной долей фривольности, не переходящей в скабрезность. Тургенев, Микулухо-Маклай, Победоносцев, Пржевальский раскрашены автором в сочных петрушек с большим старанием и изобретательностью.

Дмитрий Быков в очерке о Чехове указывал, что основная тема этого автора — описание человека, вырвавшегося из мещанской среды, очарованного красотой, но не примкнувшего к аристократии. Он понимает всю обреченность и никчемность элиты, но эстетически тянется к ней, обречен на невозможность интеграции, а с прежним порвал и кооптироваться с мещанами и пошляками не хочет. У Чехова все не сводимо лишь к этой теме, а вот «Возвращение в Брайсхед» абсолютно этим описанием характеризуется в полной мере. Собственно, как и «Мартин Иден». Идейно и тематически роман, выписанный с национальным английским колоритом и в сдержанной манере, находится в тени Чехова, яркими героями не изобилует и, положа руку на сердце, на безводье тех времен, когда он был переведен, казался лучше чем был на самом деле.

Центральный бесцветный персонаж, представитель верхнего среднего класса, подвизавшийся в рисовании жилищ состоятельных людей ( почти ландшафтный дизайнер), испытывает эстетическую тягу к аристократии, но обречен на временные отношения с представителями вырождающейся семьи. в которой все как один — стойкие солдаты со своими убеждениями и стержнем, которых так недостает пустоватому рассказчику. Если учесть, что эпопея Пруста была уже написана и прочитана, скитания Чарлза Райдинга в сторону Германтов и эмоционально и психологически и по итогам представляются незатейливыми.

Роман, подобно пейзажам рассказчика, «обаятелен», легко и приятно читается. Ровный слог, безупречное чувство меры и ритма, ощутимый ностальгически-сентиментальный оттенок придают книге дополнительных достоинств. Роман был неоднократно экранизирован — и всякий раз удачно, а это говорит о внутренних достоинствах произведения совершенно определенно. Ничего такого, что могло бы потеряться при воспроизведении на экране, самый известный и ни в малой степени не сатиричный роман Ивлина Во не содержит.

P.S. Фраза в записных книжках Венички Ерофеева о прыщах на загривке — отсюда. Образ Джулии и ее нахрапистого мужа перекочевали , будучи видоизмененными испанским колоритом, в роман «Кожа для барабана» Переса-Реверте.

Прямо как под заказ прочитал две книги Мердок — «Под сетью» и про принца — понравилось, купил с десяток ее романов и с тех пор словно крест тяну.Настолько все однообразно, неизобретательно, схематично, что скулы сводит. Люди-схемы и персонажи функции перемещаются в замкнутом пространстве. послушно повинуясь иллюстративным идейно целям автора. В «Колоколе» по меркам Мердок немало действующих лиц, но придать им черты индивидуализации, расцветить своих марионеток автор не постаралась. Обязательная смерть одного из персонажей, околотеологические размышления. Есть и содомский грех, препарируемый, стандартно, через призму Эроса и Танатоса. Отмечу некоторое сходство с «Единорогом»: не без влияния готики плюс центральный женский персонаж, наделенный здравым смыслом и выбивающийся из взвинченной психической атмосферы портала.

Первый восемь глав романа — совершенная завязка, с загадкой, интригой, запоминающимися эксцентричными копами. Возможно, ничего более рационального, четкого и внятного в сюжетном плане Мьевиль не писал. Мне полицейская линия понравилась вообще более всего в романе — надеюсь, в двух городах автор развернется. С появлением злодеев посредством магии все покатилось по привычным для автора лекалам . Мельтешенье персонажей, обильное появление ярких сект, босхианских фигур, словом, чистое стремительное миротворчество, в котором Мьевилль не имеет себе равных. Разве кто-то в этом сомневался? Яркие( не имеющие отношения к сюжетности и характерам) детали, самоценность фактуры, завитушки — все это признаки барокко, которое, по верному замечанию Аркадия Ипполитова, представляет собой мясо. Простора здесь нет, домысливать ничего не надо, мясо оно не предполагает динамики. В больших количествах мясо в чистом виде есть вредно, а романы Мьевиля не скудны по объему. Это не барочный Борис Виан.

Очередной ситуационный эксперимент Мердок с ограниченным количеством действующих лиц и сюжетно представляет собой розыгрыш, постановку. На сей раз как бы борьба между демоном и представителем светлого начала, которым, правда, является чрезвычайно неряшливый и эксцентричный субъект, занятый социальными проектами. Арена борьбы — две пары, которые, естественно, непрочны и стоит заронить искру сомнения, прочные вроде узы на поверку оказываются пшиком. Занятны путаная девица, которую все вожделеют, и ее муж, который вроде ангела, ухаживающего к тому же за еще более неприятным отцом ( Бог-отец, полагаю). Алллюзий — хоть отбавляй, сцены разбирательств и недоразумений — типиные для автора. Что мешает отнести роман к лучшим у Мердок — низкое литературное качество диалогов, которым не хватает соли и перца, типичное многословие. Для романа, в котором диалоги составляют 80% всего текста — непростительный грех. Небезыинтересно, но скучновато.

Книжка Крусанова сколь вкусная, столь и малооригинальная. Все в той же найденной к «Бим-бому» тональности повествование о группе интеллектуальных гедонистов ( или куртуазных маньеристов), объединившихся по интересам дабы игнорировать социум. Персонажи всех романов разговаривают в одной манере, часто цитируют малоизвестных эффектных афористов, да и сам автор в книжке десять-двадцать первоклассных афоризмов на-гора выдает. Понятно, чтобы так общаться, вкусно выпивать и закусывать, герои имеют некую финансовую подпитку, на которой внимание не акцентируется, но в целом все на машинах, и в деньгах не стеснены. Собственно, Дмитрий Быков после провала выборов предлагает власть игнорировать, заниматься самоорганизацией, а Крусанов только о том и пишет. Являюсь поклонником приятной и необязательной прозы Крусанова в той ее части, что состоит из внутригрупповых диалогов, сдобренных юмором и интеллектуальной изощренностью не без славянофильского легкого налета, но авторские выходы на что-то другое ( в этом романе — «душ Ставрогина», трансформация персонажей) мне видятся необязательными, неорганичными. Их можно пропускать ну или не придавать особого значения. Идейное жонглерство, описания сладострастных и гастрономических утех среднего класса в его идеале у Крусанова прекрасны, а собственно его метафизические конструкции на уровне сюжета выглядят сущим пустяком. Так «Американская дырка» была бы славным романом и без составляющей шахты для золота и связанными с этими перипитиями — хватило бы Курехина и любовной линии.

Худший из прочитанных романов Мердок. Она сильна в эксцентрике, буффонаде, выстраивании комедий положений, произволе авторских правил в игр и тасовки персонажей. «Замок на песке» могла написать любая другая английская писательница — традиционная скучная история краткой страсти учителя средних лет к французской художнице. Семью не бросил — расстались. Обычный сюжет и изложен он традиционными средствами с минимумом персонажей, без отсутствия интересных деталей и нюансов. Если к роману применимы каноны психологического( а к большинству романов Мердок они неприменимы), то мотивация страсти состоятельной богемной талантливой красивой и молодой французской художницы к унылому, обремененному бытом и семьей, малоэффектному учителю средних лет в провинциальной школе никак не обоснована : ну вот влюбилась и все тут. На заднем плане мелькает неразговорчивый цыган, да дочка персонажа общается с духами — это словно забежало из других книжек. Ну очень посредственно, без искры.

Роман определенно получше предыдущего прежде всего за счет резкого убавления автором сексуальных контактов Кролика. Надо отметить, что предсмепртыне воспоминания героя — очень выигрышный ход. Не только «Смерть Ивана Ильича» , но и много других вещиц на тему элегантного ухода из жизни, осознания скорого ухода и ностальгии по прошедшему в силу эмоциональности очень удачны. «Кролик успокоился» страдает хроническим многословием, в драматургическом смысле опять же сильно уступает первым двум романам. Вообще у Апдайка хороши диалогические сцены, а многочисленные страницы без диалогов можно пропускать. Апдайк очень объективен и авторское всеведение сочетает с каким-то очень рациональным сюжетным построением. На фоне стремления искуственно сделать культ семьи национальным достоянием чтение романов Апдайка — прекрасное противоядие против иллюзий именно в силу честности и корректных авторских обобщений. Человек одинок, за все грехи приходится платить, близкие всегда воздадут вам за небрежение, обиды, невнимательность и внутрисемейные узы предполагают определенную зависимость, а следовательно уязвимость. Все это очевидно, но Апдайк продемонстрировал известные тезисы на редкость убедительно.

Автор выдохся и славный цикл про Кролика окончательно скатился в размеренный сериал со знакомыми героями, вязким течением сюжета, отсутствием ярких и драйвных поворотов. У автора остались прекрасные диалоги, запоминающиеся образы и ряд занятных сцен. Роман более значителен по объему, чем предыдущие, излишне многословен и обстоятельность автора в описании, например, нюансов, связанных с автомобилями( торговля, реклама, бензиновый кризис) раздражает. Апдайк всегда был склонен обстоятельно описывать половую жизнь персонажей, но вот в этом романе около одной трети от общего объема текста можно охарактеризовать как порнографическую. По манере изложение, использованному языку, чередовании разнообразных видов секса — очень много от жанровой составляющей. Радует, что следующий роман серии называется «Кролик успокоился». Вот бы и автор несколько присмирел, занялся самоцензурой и просушкой текстов.

Очень забавно читать Мердок после Апдайка — ну такие разные авторы. Мердок в принципе пишет что-то вроде фэнтези: абсолютно своеобразные населенные марионетками миры, чьи формальные сходства с английским социумом 60-70-х не должно вводить в заблуждение. Это только декорации, которые в «Единороге» заимствованы из готического романа и являются совершенно старомодными. Вот и поведение марионеток абсолютная авторская блажь, к психологии отношения не имеет. Вересаев правильно отмечал специфику поэтики Достоевского в ненормальной реакциии персонажей на внешний раздражитель — увидев льва, герой покраснеет и топнет ногой. У Мердок та же история: блуждающие сомнабулы, в сочетании которых, устройстве ряда сцен, собственно, и проявляется причудливый талант автора. Оригинальные авторские конструкции представляют собой чистый маньеризм, лакомство для избранных. Мне лично вся атмосферная готика не так, чтобы очень понравилась, юмора в романе маловато, тяжеловесность в некотором избытке, погибло народу тоже вроде как многовато и в один присест. Прочитать было любопытно именно в соотношении с другими романами — собственно, море и тюлени встретятся еще кое-где. Ну и заканчивается на манер фэнтези: двое персонажей, попавшие в портал и пережившие сказочную войну, возвращаются потрепанные домой и как-то надо жить дальше.

Второй роман про Кролика образом главного персонажа( в его эволюции) еще больше напомнил пропившего глобус географа: стремление сохранить свободу, не ограничивать окружающих вновь приводит к одиночеству, разладу с близкими. Как и в первой книге, Апдайк не удержался от смерти ребенка, без чего опять-таки можно было бы обойтись: расставание с Лолитой описано не только Набоковым. Социального в романе побольше: Вьетнам и несколько излишние реминисценции из высадки на Луну. Место обаятельнейшего пастора из первой книги занял фактурнейший ушлый негр с артистичным кривлянием и богоискательством. Автор стал чуть меньше описывать неприглядные стороны внешности, секса стало заметно больше — пик революции, как-никак. Несмотря на некий налет мыльной оперы, второй роман цикла завораживает развитием героя, десятком запоминающихся сцен, выписанными персонажами. Честность, чувство меры при организации движения Кролика и вокруг позволяют вполне идентифицировать свой опыт с центральным персонажем, оценить неоднозначность его стоицизма. Отношения между ним и юной скиталицей описаны на высочайшем уровне, не погрешил автор против правды жизни.

Роман очень достойный,хотя и написан с обстоятельностью в деталях порой раздражающих. Важно другое: книжка была переведена в 70-х и трудно, в общем не заметить формального сходства сюжета с великим фильмом Данелия, в котором персонаж тоже бегает между двумя женщинами и похож на кролика. Апдаайк поместил в совершенно безнадежный беспросветный мир достаточно молодого человека, который при несомненном инфантилизме и эгоизме все же сохранил идеалы, стремление делиться с ближним, выйти за пределы самостности. Понятно, получается коряво, однако не будь трагизма с гибелью ребенка, которую автор недвусмысленно вводит в качестве символа расплаты и воздаяния, менее тяжелой и безвыходной ситуация для героя бы не стала. Высказывание насчет того, что если ты был звездой, то со вторым сортом никак не смириться, справедливо лишь отчасти. Эмоциональная глухота Кролика не в последнюю очередь обусловлена окружающими, среди который выделяется местный пастор — интереснейший положительный персонаж с чувством юмора, несчастливый с шлюхой женой. Всех жалко и просвета не видать. Честность и обстоятельность Апдаайка носит гипнотический характер , с учетом времени написания «Кролик» явно выходит за пределы социальной критики американского общества. Амбивалентность авторского отношения к герою заявлена и в названии — выхода нет.

Стилистически специфика американского романа не может не вызывать ввиду разности культур определенного зазора с читателем — который отсутствует при чтении например эмоционально схожих, более изобретательных двух грандиозных романов Алексея Иванова( речь, понятно, не о псоглавцах или там комьюнити)

Мне как-то ранее именно этот роман не давался. В основном из-за стиля: сухого, лаконичного, концентрированной яркой образности. Много писалось о кинематографичности стиля, это есть. Горькому вот не нравились стилистические сходства с Викт.Шкловским, но вот мне как раз представляется( при очевидном большом влиянии художественной прозы Шкловского) наиболее удачным именно влияние формалистов в тексте. Совершенство манеры изложения художников-формалистов особеннно видно на фоне к примеру прозы Булгакова 20-30-х гг., которая, оставляя в стороне идейное содержание, написана посредственным, а зачастую фельетонным стилем.

Помимо стиля, надо отметить, что начало романа совершенно замечательно — от суждений относительно пропажи людей с прыгающей походкой вплоть до прибытия Грибоедова в Персию. Тынянов рисует «человека без свойств», духовно опустошенного молодого человека, который ближе к прозе 70-х годов(«застоя») нежели бурным двадцатым. Путающийся со скуки с чужими дамами, а то и случайной крестьянкой, гоняющий камердинера Грибоедов сродни персонажам другого Ю.Т., например, персонажу «Предварительных итогов». В «Путешествии дилетантов» влюбленным все власть мешала, а Грибоедову в общем-то никто не мешает, однако полное отсутствие мотивации. Манера описания Нессельроде, заведомой эпизодизации и вплетения в общий фон Пушкина, ряд публицистических пассажей — все создает уникальную атмосферу, абсолютно авторский стиль в малопочтенном вроде бы жанре исторического романа.

Завершение книги в части пребывания в Персии понравилось куда как меньше. Есть ряд прекрасных сцен с Самсон-ханом( образ не до конца развит), сцена убийства выписана мощно, однако общий восточный антураж не впечатлил. Емкой картины персидского общества ну точно не получилось, а по обрывкам навроде участи скопца или приему у шаха получился рваный монтаж. Не понравилась 14 глаава про приезд в Петербург с примирительной миссией персидского вельможи — сдается, можно было бы обойтись без нее. Последняя глава — переложение пушкинского фрагмента из «Путешествия из Арзурума» — уместна и хороша.

Резюмируя: плотная, густая проза, интересный и сложный образ задыхающегося свободолюбца. Тынянов очень повлиял на позднюю прозу Юрия Давыдова, его стилистические поиски.

Видимо знать произведение Чосера уж сильно важно, чтобы в полной мере насладиться перекличками персонажей и игрой Акройда. Я вот как раз Чосера читать не хочу( пробовал, не увлекло) и рассказы Акройда представляются среднего качества произведением. Не тот автор, чтобы знание эпохи, бытовых мелочей, стилизации сами по себе в его исполнении вызывали восхищение. Несмотря на то, что книга заявлена как повествование от лица двадцати с чем-то персонажей, читается легко, да автор и не ставил задачи воссоздания индивидуальной речи рассказчиков. Словом, не шум и не ярость. Просто действие от одного персонажа переходит к другому( с которым он встретился, например), и так цепочкой. Не очень занимательно, опять-же после Умберто Эко, а главное — типично для Акройда — эмоциональная составляющая уж совсем невелика. Акройд блистательный публицист, что доказал и «Лондоном» и рядом биографий, а художественные его вещи как-то через раз не страдают большой художественностью. Словом, для истинных поклонников.

«Букеровский», при том в целом слабоватый, затянутый роман Мердок на стандартную тему одиночества, воспоминания о былой любви и невозможности ее возобновить. Мердок явно переоценила свои возможности силою стиля вытянуть огромный том страниц эдак на семьсот с минимализацийе действия и персонажей. Примерно треть от общего объема — описание мыслей, перемещений на ограниченном пространстве и процедур поедания пищи бывшего режисеера, ушедшего на покой. И центральный персонаж не очень-то интересн сам по себе, а тут автор еще награждает его гомерических масштабов глупостью, отсутствием здравого смысла. Романы Мердок психологическими назвать очень сложно, а уж в «Море,море» она приписывает такие мыслительные курбеты вполне социально вроде бы адаптированному театралу, что искуственность построений режет глаз. Абстрактная первая любовь воплотилась в неряшливой старой «бородатой» крестьянке и, поди ж ты, заполыхала новым огнем. Сцены общения между рассказчиком и его былой подружкой очень неважны, а диалоги уж совсем надуманы и плохи. Мердок несколько оживляет унылый и монотонный фон введением фирменных второстепенных кукол — на этот раз преимущественно из мира театра. Заставляя кукол плясать вокург главных героев, автор создает иллюзию театрального действа, добиваясь порой комического эффекта. В «Черном принце» все куда как более сжато, энергично, смешно и фарсово. Маловразумительный роман, завершенный вялым же эпилогом.

«Кожа для барабана» — прекрасный тест на снобизм, поскольку представляет собой дистиллированную, не маскирующуюся мелодраму, жанр, очень уязвимый для критики. «Любовь во время холеры» — аналогичная же жанровая мелодрама, но нобелевский статус автора как бы заставляет чуть придержать нижнюю губу. Романы Тони Моррисон, Памука — из нобелевцев — чистой воды мелодрама. Если говорить о кинематографических соотечественниках Переса-Реверте — то обласканные Альмадовар и Медем, безусловно, снимают яркие сочные китчевые мелодрамы. Собственно, мелодрама — национальный жанр средиземноморских народов. Поэтому, если есть претензии к жанру — не читайте Сафона и Переса-Реверте.

Если же по существу книги и жанра, то надо отметить прекрасную, созданную фантазией автора Севилью, баланс на грани детектива и комедии в части незабываемой трогательной троицы, с таким стоицизмом воспринимающей удары судьбы. Центральный священник — кто-то вроде скептически настроенного читателя, а уж устоит ли он перед авторским обаянием или нет — выбор каждого. Меня вот даже и любовных сцен авторские плетения образов — храмовника, мальчика на пристани, капитана тонущего корабля и проч. — вдохновили совершенно. К образу неотразимой наследницы древнего рода определенный скепсис испытываю, но остальные — священники, банкиры, чиновники — удались как нельзя лучше. Трогательный роман, заканчивается неизбежной разлукой — как в «Любовном настроении» великого Кар Вая. Наверное лучший( наряду с «Клубом Дюма» — более полижанровым, но чуть менее эмоциональным) роман автора.

Прекрасная книга, легко и увлекательно написана. Первая часть — про фокуснические похождения героя, комиксовую деятельность представляет что-то среднее по манере изложения между Голдом( «Картер побеждает дьявола») и Стивенсоном в «Криптономиконе»( за вычетом математических и компьютерных кундштюков). Соответственно, поклонникам этих двух авторов книга Чабона может быть порекомендована. Последние две части — про крушение молодости, сложность возвращения к старым друзьям, одиночество — совершенно великолепны, много придают роману в глубине. Откровенная сентиментальность смягчена сдержанной манерой изложения. Вообще, несмотря на то, что персонажи вроде как евреи и тема так или иначе муссируется, книга по манере тяготеет к тому, что условно называется «английским»- хоть и ощутимо эмоциональней уже упоминавшейся книжки Голда. Сцены обитания Кавалера в Антарктиде, обретения сына и встречи с Розой, расставания с Сэмом — шедевры. Книга объемная, в продаже имеется по низкой цене — прочитайте, она того стоит.

Роман задуман, выстроен совершенно замечательно. Притча о расхождении путей русскоого народа, комплексе эмиграции и обаянии советской идеи украшена заппоминающимся персонажами, из которых совершенно невероятная Татьяна стоит десятка образов советских женщин. Пусть его даже и скованный финал, вполне себе трагичный. Но написана книга совершенно похабно — витальный стиль, аляпистые обороты сильно портят впечатление. Эротические картинки пусть останутся на совести автора. Центральный пперсонаж — весь из плейбойно-суперменской литературы — вряд ли украшает роман, который мог быть посуше и построже. Ощущения от книги на редкость двойственные- яркие пресонажии, мощная история, рассказанная непригодными средствами.

P.S. После прочтения «Острова Крыма» роман Рыбакова про Гравилет, а в особеннности центральный персонаж этого романа как-то представляются нне слишком оригинальными. Честная альтернатива «Острову Крыму» — книга Чигиринской, хоть и носит зааведомо коммерческий характер, а написана-то получше.

Начальный роман иной серии Ффорде оказался совершенно восхитительным. Автор создал уникальный мир, насыщенный очень английскими эксцентричными персонажами, проявил недюжинную сюжетную изобретательность и в завершении изящно намекнул на проблематику следующего романа — моральные издержки революционеров. Считается, что «оттенки серого» как бы антиутопия, но если это и так, что неканоническая, в которой суровость нравов очень смягчена кэрролловским абсурдизмом( речь конечно не о Джонатане Кэрролле, а о том, настоящем). Восхитительные эпиграфы — как бы выдержки из бесконечных правил — как и эпиграфы, например, к «Смерти Шалтай-Болтая» — обладают самодовлеющей ценностью и юмором. Отточенные диалоги — доводилось встречать мнение, что они вудхаусовские — превосходят аналогичные в иных книгах Ффорде. Особенно приятно, что в этом романе Ффорде сумел выйти за пределы уж совсем литературоцентричности прежних книг, обойтись без прямого заимствования чужих персонажей. От этого аллюзии книги более глубокие. традиционность же никуда не девалась. Нежно люблю первые книги про Четверг, но, право слово, пусть бы уж автор свернул эту серию и продолжил написание книг других циклов. Наиболее самобытная книга Ффорде из прочитанных.

Не проникся. В принципе, «Медея» состоит из разрозненных осколков двух вполне самостоятельных произведений.В одном речь идет о старушке у моря, южной фактуре, хлебосольстве и проч. — материала на рассказ. Второй сюжетный пласт — рассказ об экзальтированной женщине, у которой есть хороший муж, но обычный адюльтер с морально сомнабулическим атлетом ее перевернул. Женщина начала писать стихи, закончилось для нее плохо. Сшиты два пласта путем сквозных персонажей, родством героинь и проч. Улицкая подробно и обстоятельно перечисляет не имеющие отношения к сюжету малоинтересные детали, предметы обихода, предбиографии персонажей, но при общей добротности письма, ровности текста каких-то открытий ни в области стилистики, ни в области психологии я в романе не увидел. Мыльная опера, изложенная перфекционистом с намерением не потрафить обывателю в обывательском жанре. Два момента не понравились особо, из которых первый — неоднократное упоминание об испражнениях атлета ( совершеннейшая кукла , лишенная автором эмоций до умозрительной степени). Видимо чувствуя густой бытовой уровень книги, автор пыталась намекнуть на бытийственность, выход за пределы стихами Маши. Об этих стихах положительно отзывается муж, другие статисты. Однако стихи вполне себе водянистые и заурядные. Это практически просчет автора, который очевидно делал ставку на стихи как на антитезу описываемого ей способа существования. Если «Доктор Живаго» стихами вознесен на чуть более высокий уровень, то в «Медее» виршевая часть представляет стилистическую погрешность, не более

Интересный, но уж совершенно невероятно перехваленный роман. Я не поклонник криптографии и нюансов передачи информации в Интернете, совершенно не увлекаюсь математическими играми — словом, не тот читатель, для которого «Криптономикон» должен стать культовой книгой. Ряд страниц — с схемами, графиками и специальной терминологией — проглядывал наискось — равно как и эпилог, представляющий собой описание технологии одного из способов шифровки с использованием принципа пасьянса. Справедливости ради, надо отметить, что читать и понимать сюжет, содержание «Криптономикона» можно и не вдаваясь в подробности терминологии и принимая на веру авторские наукообразные кундштюки. Стивенсон вообще склонен к смешение, нагромождению всего побольше: композиция, лаконизм, чувство меры — это не к нему. Представить себе, если бы Лев Гумилев написал не «Русь и Степь», а какой -нибудь роман, в котором были бы вольные персонажи, перемещавшиеся бы по всей Ойкумене без утраты авторских рассуждений о пассионарности, природных циклах и проч. Уверяю, это не был бы роман Балашова.

Ну так и у Стивенсона — «Криптономикон» прежде всего текст, познавательный, культуртрегерский, но в малой степени «роман», поскольку сильно художественным его не назвать. Из нескольких линий романа мне пришлась по душе та часть, что связана с гением-сомнабулой Уотерхаусом и его работой в период войны: здесь мощное сатирическое начало, да и сам персонаж при заведомой шаржированности выписан потщательней нежели остальные. Чувство юмора у Стивенсона именное, многое скрашивает, в том числе и определенную нудноватость, рыхлость, многословность повествования. Местами читать скучно. Компьютерная эстетика очень сказалась на описании боевых сцен : как в игре расписаны перестрелки, обилие литературного пушечного мяса. Не то, чтобы уж сильно коробило частое и поверхностное упоминание о таких сторонах войны как убийства и изнасилования, но слог автора уж совсем легок и инфантилен.

Событийная часть книги, в особенности современная, не сильно вдохновила и заинтересовала. «Криптономикон» по составным частям интереснее итогового продукта, который, как ни крути, малоэмоционален. Интеллектуальная игра, на фоне которой поздний «Анафем» предстает образцом организации материала, построения композиции, художественной зрелости. «Барочный цикл» можно читать и без «Криптонмикона», равно как и наоборот: связь в некоторых общих фамилиях персонажей и увлечении автора криптографией. Если уж сравнивать эти две работы Стивенсона, то в моей личной иерархии «Криптономикон» занимает место «Хоббита» сравнительно с крупной и значительной трилогией.

Это — великолепная трагическая повесть, вершина творчества Дюрренматта. Не будь знаменитых пьес и его экзистенциальных детективов с Берлахом, не будь даже «Аварии» ( все же кафкианская совершенно вещь), одного «Обещания» было бы достаточно. Это повесть о теодиции, оправдании( или понимании места зла в мире), ответственности за это зло. Является ли умение прощать, забывать даже и страшные преступления, связанные с убийством детей, необходимым условием для выживания, существования рода человеческого? Глубина поставленных проблем и центрального образа сочетаются с достоинствами формы : детективным сюжетом, фокусе изложения от неоднозначного рассказчика. Обилие деталей и сюжетных поворотов навроде несостоявшегося отъезда- спасения, несостоявшегося суда Линча( тоже возможного спасения), картинки с ежиками и использвания «приманки» придает стереоскопичности и глубины повести. Трагичный финал, классический текст по «борхесовской» терминологии о самоубийстве Бога. Виртуозный драматический шедевр, высшая оценка.

Честно говоря, у меня были опасения относительно качества продолжения вполне себе завершенной ( и неровной) тетралогии про Четверг. В ней были связаны концы, завершены более или менее основные сюжетные линии. Ну не пойман Минотавр — ну и что?

«Апокаллипсис» — книга вполне себе на уровне, с любопытными сюжетными поворотами, связанными преимущественно с отношениями повествователя с ее двумя психологически противоположными клонами и клонами сына. Сюжетно роман один из лучших в цикле. Описание Книгомирья, ее устройства и технологий, которого было так много в третьем романе, правда, привалирует, над запомимающимся сценами, но все в меру. Новых ярких персонажей практически нет. История была бы вполне завершенной, на напиши Ффорде последнюю главу, представляющую собой абсолютно самостоятельное начало продолжения, оборванное на условной репризе «Продолжение следует». Что же, перевода продолжения подождем, но я бы погрешил против истины, сказав, что ожидания прямо-таки жгучие и что перевод второго романа из серии про Шпротта куда как более ожидаем.

Удивительно своеобразный, уникальный роман в перенасыщенной английской качественной прозе 20 века. Вне зависимости от дальнейшей литературной карьеры Мердок продемонстрировала высокий класс прежде всего технического свойства. Динамические нагромождения событий в жизни литератора носят оттенок логики сновидения, присутствия абсолютного фатума. Персонаж с его специфическим стоицизмом ( типа как у Джармуша или Каурисмяки) пытаается прислушаться и разгадать логику фатума, действовать интуитивно. Логика подобного поведения предполагает и многочисленные возлияния и заботу и собаке. В отличие от персонажа Чандлера герой романа Мердок не пафосен в своем стоицизме, но последователен в нежелании следовать чужой неводомой воле, оберегая самостность.

Прекрасные страницы, посвященные Парижу. Приключения с денежными суммами, живущими самостоятельной жизнью и никак не определяющие позицию персонажа — отдельная история. Сцена преследования Анны с туфлями и ее потери( причем окончательной) по тонкости воссоздания сновидения сродни лучшим страницам Окуджавы или Бэнвилла.

По идее, «Маскарад» не относится к ключевым, насыщенным и пересекающимся романов цикла, занимает достаточно камерное место в подцикле о ведьмах. Паки и паки приходится обращаться к вопросу о субъективности восприятия составных частей в безбрежном Плоском мире. Почти все романы — не ниже определенной планки, но некоторые читаются на ура, а другие — не без досады на повторяемость шуток и монотонность. Я вот не могу объяснить, чем «Маскарад» лучше, например, «Вора во времени», который во всяком случае пародирует многочисленные хроноклизмы и подинамичнее. Может быть и не лучше. По ощущениям( сугубо субъективным) «Маскарад» насыщен удачными шутками, не тяжеловесен и пошел легко. Что еще надо? Не могу объяснить, почему так понравилось, Пратчетта читал почти все, а поди ж ты.

«Святая Русь» — как бы трилогия, достаточно, впрочем, условная. Любая из трех частей может читаться самостоятельно — как и любой роман из цикла Балашова. Я прочитал «Степной пролог» — ту часть, где Куликовская битва и набег Тохтамыша на Москву. Куликовская битва — некий идейный апогей балашовских идейных концепций, под ее предполагаемым присутствием происходило и расцвечивалось многое в предыдущих романах серии. В общем, получился пшик. В стремелении все объять и ничего хроникально не упустить, автор скатился в историческую публицистику — пересказ развития истории Средней Азии, Литвы, Византии с перечислениями родни, династий, событий и проч. Куликовская битва затерялась, написана не блестяще. Образ Дмитрия Донского не раскрыт. Сергий Радонежский окончательно эволюционировал из психологически интересного персонада в сущего Гэндальфа с прозрениями и предсказаниями. Ну зачем нужна сцена с его пророчествами, кто там погибнет на поле Куликовом ? Самоповтор и утрата интимного начала описания деревенской жизни.

Пропустил я вторую часть трилогии «Святая Русь» — больно мне не нравится Сергий Радонежский в исполнении Балашова, ну и в завершенье прочел «Вечер столетия». Все та же масштабность, стремление объять необъятное. И Витовт и Тимур. Начиная с Симеона Гордого образы собственно государей московским, по мне, у балашова все хуже и хуже. И Дмитрий Донской выписан бледной тенью и Василий не сильно запоминается. Чтобы придать хоть что-то уникальное, автор решил показать князя эдаким одержимым женой подкаблучником, отсбда неизбежная демонизация софьи, Витовта и проч. Тенденциозность угрюмая. Хуже всего то, что Балашов-публицист, уже вовсю отбросивший художественность в первом романе трилогии, в третьей книге как с цепи сорвался. Его объемные рассуждения о мифотворчестве образов Матросова и Космодемьянской, масонах и Ленине, передаче Крыма Украине, неизбежности монархического строя для России не слишком оригинальны, а порой — чего уж там — очень близки к тому, что называется «черносотенство». Баалашов ну никак не мыслитель уровня Гумилева и переложение стилистики «Нашего современника» так сильно портит трилогию «Святая Русь», что читать ее рекомендую убежденным, категорическим поклонникам, уже прочитавшим предыдущие книги.

Признаюсь, «Вещие сестрички» с шекспировскими вариациями понравились мне чуть более, но и «Ведьмы за границей» вполне себе на уровне. Ранний Пратчетт подкупает легкостью, виртуозностью вариаций — на этот раз на темы сказок англо-французского происхождения. Характеры ведьм и их пикировки, нагромождение мифических конструкций и их пересечение — все на высочайшем уровне. Кот и вуду — тема достойны отдельного упоминания. В «Ведьмах» нет более позднего сарказма, чистое сюжетное качественное развлечение.

В молодости с большим удовольствием читал цикл Балашова, но не весь — несколько поостыл. «Отречение» во всяком случае ранее не читал и, безусловно, книга вполне достойная.

Исторический роман — именно в виде линейного изложения событий посредством многофигурного действия — жанр необычайно тенденциозный и ущербный. Автор скован известной клеткой, внутри которой пытается предложить свою интерпретацию событий. Балашов вот считает Куликовскую битву — не обычной масштабной резней в рамках феодальных конфликтов, а неким космическим духовным событием, в котором оформилась русская святость. Ну и через призму этого взгляда собственно оцениваются и всякого там рода деятели. Ряд авторских тезисов — о моральной правоте тверских князей, пустоте Дмитрия Донского и проч. являются сами по себе спорными, но формообразующщиими при изложении событийного ряда.

Над стилем Балашова часто иронизировали, вспоминая известный пассаж про старика Ромуальдыча, но к намеренной стилизации «под старину» привыкаешь достаточно быстро, глаз не режет и во всяком случае права на изложение архаичным образом событий 14 века никак не меньше нежели на заведомое осовременивание манеры, предпринятое, например, Бородиным. Стилистическая архаизация и фольклоризация использовалась и Ивановым в «Сердце Пармы», в котором опты Балашова был, безусловно учтен. Но если «Сердце Пармы» при всем ее мифопоэтическом строе и густой насыщенностью цивилизационных столкновений на каком-то уровне является взглядом современного человека( каким, в общем-то является главынй герой, с которым всякий может себя отождествить) на ужасы и зверства одержимых в средневековье, то цикл Балашова — опять же при добросовестном воспроизведении всех зверств войн и страданий простого народа — идеологическая илллюстрация широко известных исторических взглядов Льва Гумилева с обильными авторскими комментариями и публицистическими отступлениями.

Прямо как у Толстого в «Войне и мир». Это неочевидно, но роман Толстого повлиял на Балашова в манере воссоздания динамичных сцен как бы от первого лица — лучших в романе. Когда автор уходит от обзора с высоты орлиного полета и выстраивает сцены свадьбы, резни, охоты, он словно включает ручную камеру, с которой перемещается, фиксируя действия всех, попадающщих в кадр, прекрасно создавая иллюзию присутствия. Страницы же духовных диспутов или же отступлений достоинством пониже.

В воссоздании бытовых особеннности жизни средневековой Руси, уклада, хозяйства, той самой «истории повседневности», которую провозглашала школа Анналов, Балашову в отечественной литературе нет равных. Коростелев, Язвицкий, не говоря уже о более ранних авторах навроде Лажечникова иили А.Толстого по сложности решаемых задач, обстоятельности, да даже и пластичности рядом не стояли. Весь цикл рекомендовать к чтению незаинтересованным лицам не могу, но попробовать навскидку один из романов — вдруг зацепит — уж точно стоит. «Отречение» в длинном сериале один из лучших, с выдержанной терпкой грустной интонацией, достойной теаматической организацией событийного ряда.

Удачное завершение цикла, который, правда и не завершился. Но это потом так стало. По факту четвертая книга закольцевала темы, сюжетные ходы, вполне элегантно и трогательно занавесив уход Четверг. Определенно поживее предыдущей книги, роман с произвольно переведеннным названием( ну какой там гамбит от эпихзодического Минотавра) динамичен, не провисает в сюжетном плане. Уступает первой книге — та, пожалуй, лучшая. Все хорошо, что хорошо кончается, приятны пересечения «книжных» и «реальных» героев. Я когда Ффорде читал, вспоминал «Казнь» Дяченок — вот уж кто проникновенно и местами жутко описал взаимоотношения творца с созданными персонажами при попадании в их мир. Серия про Четверг — качественное легкое развлечение культуртрегерского склада, в целом лучше составных частей с изобретательно выдуманным миром, сообразным чувством юмора и запоминающимися постановочными масштабными сценами.

Являясь поклонником серии про Четверг и творчества ФФфорде в целом, не могу не отметить, что он написал плохую для себя книгу, не соответствующую уровню сериала. Читать ее было откровенно скучно и малоинтересно, при этом посдение страниц сто автор провел в общем-то неплохо и выдал подобие интриги и сюжетности. Вроде и мисс Хэвишем того, и Аиду Четверг поборола плюс вручение премии неплохо прописано. Еще и ликвидирована опасность от очередных злодеев. А все не то. Сцена суда является неоригинальной и уж точно уступает аналогичной в предыдущем романе с использованием Кафки, военные воспоминания Четверга ну определенно неинтересны. Оригинальных сцен и ярких персонажей минимум. Не считать же такими генератов Рудольфа и Лолу? Я откровенно разочарован этой частью сериала. Ну разве что дополнительный бонус за нежелание следовать канонам первых романов и намеренный «шаг в сторону» как свидетельство идейной оригинальности ( Пратчетт, с другой стороны, вообще на месте не стоял и в рамках Плоского мира сделал столько шагов, что ФФорде и не снилось).

Соглашусь с мнением, что в книге две неоднородных по качеству и лишь формально связаннных повестей. Первая часть представляется попыткой написать хоррор, органично вплавленный в быт позднего совка. При этом собственно жанровой составляющей чуть, совсем не страшно, а одиночество, неустроенность, ущербность советского человека расписаны в меру. Особенный и утрированный акцент сделан на увлечениях книгой Голонн, причем в такой форме, что несколько неловко за педалирование автором символа бесхитростных девичьих грез( примерно так же, как за игривое жеребячье гомофобство в современной литературе). Много бытовых ненужных подробностей, а на выходе ни то ни се. Про удрученность жизни в позднем совке писали много лучше много кто. Природа дарования Галиной несравнима с трифоновской или вампиловской, а хоррор откровенно не получился.

Собственно «Малая Глуша»- почти шедевр. Почти минималистичный, аскетичный стиль, ровное течение сродни притче, эмоциональный конец. Достойная, изобретательная, нервная работа, рекомендую прочесть. Полагаю, что автор зря ввела псоглавцев — можно было ограничиться и вполне стандартными людьми-проводниками, ну и сцена в деревне с укрощением ведьмы, в общем, лишняя. Но даже и некоторые визуальные излишества совсем немного подрывают общий дух аскетизма повести, уверенно идущей в кильватере замечательного романа «Свет в окошке», влияние которого на Галину ощутимо заметно.

А вот мне вторая книга цикла понравилась отчетливо меньше первой и куда как меньше «Смерти Шалтая». Все в общем-то на высоком уровне, приятно погрузиться в привычный мир, но энергичности и ритма первой книги у продолжения отчетливо нет. Далеко не все главы работают на развитие сюжета: сколь ни занятны глвы про кафкианский процесс и охоту с кольями ночью на мервецов , по существу эти главы работают на «атмосферу», а не на действие. На не слишком восторженное воприятие повлияло и уввеличение общего солипсического настроя, но это уже личное. Я достаточно хорошо отношусь к Филипу Дику, но не люблю романы с хроноплазмамим, прокруткой несколько раз одного и того же события и проч. «Вор во времени» Пратчетта в силу прежде всего этих причин не особенно пошел, да и эта книга ФФорде. С другой стороны ощутимый шаг в торону от структуры построения первого романа — разнообразие должно быть. Посмотрим, как там дальше будет.

«Шалтай», строго говоря, не является «вбоквеллом» серии про Четверг при всем их сходстве. Достаточно отметить, что действие происходит в мире, знавшем Вторую мировую войну, распад Союза и проч. Сравнения с «основной» серией все же не избежать.

Отличие Ффорде от Пратчетта в том, что он создает невероятно уютную и в бытовом плане привлекательную, плюшевую атмосферу выдуманного мира, которая имеет прямое отношение к традиции Диккенса, Конан Дойла и Честертона, тогда как Пратчетт, особеннно раннего периода, с его нескончаемыми гэгами, развлекательными аттракционами представлял скорее штатовскую традицию , идущую во многом от Марка Твена ( никогда не понимал сравнений на задниках его книг с Вудхаусом и Ивлином Во). Соответственно почтенная, условно викторианская традиция настолько металитературна, обжита и знакома, что радость узнавания, соучастия в литературных играх мне доставляет подлинное «каминное» удовольствие.

Второе значение уже имеет то, что «Шалтай» вполне добротный еще и детектив с ложными подозреваемыми, сочными эпизодическими персонажами и в общем-то остроумным сыщиком. Изумительны эпиграфы, особо впечатлили про взятку в суде и убиийство садовником.

Виртуозный перевод, в рамках которого пришлось решать немыслимое количество технических задач, уместные комментарии переводчиков. Невозможно писать комментарии с угрюмым видом к такой книге, иначе чем объяснить указание в сноске на авторство Конан Дойла по отношению к «Тайне Эдвина Друда».

Приложением к роману является кратенький, страниц на тридцать опыт поглавого чтения «Илиады» современного ехидного внимательного скептика. Под очевидным влиянием и используя интрументарий Еськова автор подсчитывает число убитых троянцев каждым из героев, непредвзято смотрит на воинские достижения Ахилла и Одиссея и демонстрирует впечатляющую деконструкцию поэмы Гомера. Смешно, изобретательно и самодостаточно.

Роман же удручающе вторичен не к Еськову, а к Олдям, чего автор впрочем и не скрывает, цитируя на разные лады тезис о том, что герой должен быть один. Вскользь упоминается совершенно не имеющее отношение к сюжету якобы свержение Зевсом Индры, персонажа из другого произведения Олди. Роман пустоват, интрига с двумя Еленами и тысяча первой вариацией на тему, что все было не так не сильно впечталяет. Очень много мельтешения, неровны и неорганичны авторские вкрапления публицистического характера, да и намеренное опрощение речи олимпийцев и персонажей производит не сильно приятное впечталение. От этого ближе, современней они не стали. Похоже Борянскому , если уж он следует за Олдями, и впрямь пора обзаводиться соавтором, редакторского плана, с большим вкусом, чувством меры, умеющим вычеркивать.

Пратчетт задал столь высокую планку качества, что любой роман как-то соотносишь с лучшими книгами нескончаемого цикла. «Правда» — вещица вполне себе полижанровая , сочетающая черты полутриллера с условно «производственным» романом о становлении журналистики. Естественно, через призму юмористического хрусталика автора. Интрига и составляющая заговора мне показались как никогда малоинтересны, вампир Отто с его полунемецким волапюком раздражал. Киллеры скорее понравились, есть ссылка и на фильм Тарантино с диалогами двух убийц. Вроде бы все то же самое, а огонька какого- то малость и не хватило мне.

Пожалуй, из цикла под стражу последник романы следует выделять в подцикл про Ваймса — так очевидно автор строит развитие интриги вокруг центрального персонажа, отказываясь от многокалейной формы повествования. Любопытно, что Пратчетт-юморист, немало посмеявшийся над штампами героической фэнтези, в последних романах определенно эволюционирует в сторону героики. В «Ночной страже» Ваймс именно герой без страха и упрека, пафос очевиден ( хотя, понятно, смягчен автором). Приквел к поздним приключениям Стражи, своего рода история становления плюс к тому же отчасти и роман воспитания, и хронопласты, и описание революции в городе да и ловля маниака. На редкость сложносоставный тематически и структурно хорошо организованный, даже и сюжетно интересный роман. Существенно отличается от раннего , абсолютно гэговского периода Пратчетта, так что теперь у широкого круга поклонников все же повод порефлексировать, что больше им по душе. Мои предпочтения : в плане пародийно-юмористического начала в развлекательной коммерческой литературе Пратчетту нет равных, в плане полижанровости, умения строить интригу он уступает много кому. Но роман хорош.

Достаточно проходная книжка Уэллса, интересная в первую голову его биографам — в ней как никогда много автобиографического, личностного. Большими художественными достоинствами книга не блещет, простовата, к тому же социологична с развернутыми отступлениями на взаимоотношения полов, ревность и проч. Использованный для оживления трюк с сном человека будущего вряд ли так уж переводит роман на новый небывалый уровень. У Акройда имеется вариация со схожим приемом — остроумная и изящная вещица «Повесть о Платоне»

Судя по названию, полагал, что источником стеба может являться «Пятый элемент», но на это лишь намек и есть, ничего более. А так — детективно-дипломатическое фэнтези с гномами, вервольфами и завязавшей вампиршей, обединившей себе подобных в общество навроде анонимных алкоголиков. Глава Стражи Ваймс — во главе угла, вполне себе даже и герой, а не только предмет иронии, Моркоу на этот раз на втором плане равно как и оставшаяся в городе Стража. Внятное развитие сюжета, славный добротный юмор — серия про Стражу все же одна из лучших. Фрагмент про трех сестер в вишневом саду, ссудивших Ваймсу «штаны дяди Вани», произвел прямо-таки неизгладимое и сокрушительное впечатление.

P.S. Миленько, что на обложке изданного в 2007 г. романа восьмилетней к тому времени выдержки в кружочке указано, что это «самый новый роман»

Металитературность книги заведомая и авторская позиция является принципиальной — поэтому упрекать за «вторичность» как-то и не приходится. Аналогичным образом и «скучность», «вымученность» героини, «картонность» злодея должны восприниматься в контексте с критериями английской литературы 19 века. Книжка совершенно славная, уютная, камерная, куда как более «для своих» нежели универсалистская вселенная Пратчетта. На момент литературного старта Ффорде Пратчетт все хорошее уже написал, так что отдельное литературное направление мягкого юмора не может не ражовать. Опять-таки в отличие от Пратчетта сюжет имеет немалое значение и справился с ним Ффорде на ура( что нельзя сказать почти о всех романах серии «Плоский мир»,в которых сюжет ну уж точно подчинен гэгам и фактурным персонажам). Сильнейшее впечатление произвела постановка «Ричарда 3» энтузиастами.

P.S. Огромный респект и уважение переводчикам и в частности — И.Андронаати, которую я воспринимал ранее как абсолютную в литературном плане разрушительную силу, подорвавшую соавторством талант Лазарчука и отчасти Успенского( «Марш экклезиастов»)

Нехитрая подростковая приключенческая история уж точно не может быть поставлена в ряд с Плоским миром. Почему то рецеензенты обошли вопрос: а ккак бы им понравилась эта книжка при указании другого автора на обложке? Тот самый случай, когда магия имени автора заставляет выискивать дополнительные достонства книги, которых немного. Что-то вроде «Тени тумана» сравнительно с барселонской дилогией Сафона — по масштабам. Первая половина уж совсем скучная,, изобилующая подробностями «робинзонады», дальше — чуть получше. На основе этой книги можно отметить, что у автора имеются признаки чувства юмора ( это про Пратчетта!) Зачем нейрохируг подался в область детской педиатрии?

Олди и создали себе имя и армию поклонников на артистичной перелицовке мифов, в ранний( лучший период) творчества создав достйные романы на материале Греции, Индии. «Герой должен быть один» , безусловно, из лучших романов, свободные вариации на тему мира которого были уже похуже («Одиссей»). Новый роман — уж точно написан как осознанный приквел, поскольку повествует о молодости Амфитриона — «теневого» героя первой книги. Как и в случае с «Одиссеем», первая книга получше второй. Опять описания взросления мальчишки, вместо культа мертвых — культ Вакха. К достоинствам я бы отнес образ Персея-правителя: отмороженный, не чуждый справедливости, однако радикальный в прошлом убийца у меня вызвал аассоциации со столь любовно и вкусно выписанными Латыниной в ее кавказском цикле полевыми командирами навроде Джамалуддина Керимова. Во второй книге много суеты, мельтешения и мало чего-то эмоционаально содержательного. Если уж сравнивать с первой книгой( а куда без этого), то ничего, сравнимого по эмоциональной силе воздействия с темой отца Амфитриона, битве богов с гигантами, участи аргонавов во «Внуке Персея» нет. Книга как книга. Олди отошли от своей магистрали в сторону синтеза всевозможных направлений — от космооперы до фэнтези — возврат к истокам скорее не удался. Справедливости ради надо отметить неплохой язык.

Ох, трудно поклоннику Пратчетта пытаться объяснить, почему одни из романов прекрасны, а другие — не очень. Определенный уровень стабильности присущ всем произведениям серии. «Вор времени» мне показался не слишкком богатым и смешным на гэги, но вполне себе остросюжетным и динамичным( что характерно не для всех романов Пратчетта). Своего рода «Матрица» на фэнтезийном материале — остановки и замедления времени плюс мисер Смит в виде размножившихся Аудиторов. Дело в том, что я Пратчетта всегда ценил за «цукерство» — сиюминутные гэги, пародии на штампы фантастики и фэнтези, изобретательства в сфере юмора. Сюжетные его конструкции особо никогда не впечатляли: «Движущиеся картинки» — любимая книга, а сюжет там, собственно, нехитер. Опять-таки сериал так объемен, что «Вор во времени» воспринмается как очередная внятная серия, не особо запоминающаяся.

Неужели так много наивных, предполагающих до сих пор, что Ван Зайчик- китайский писатель, и, соответственно, что Грэй.Ф.Грин — исландец, написавший кучу книг, не переведенных на русский ? «Кетополис» — вполне достойного уровня сборник новелл и повестей, написанных приведенными в начале под значком авторских прав лицами, в некотором смысле почти совершенный стимпанк, написанный русскими авторами. Сам мрачно-готический стимпанковский мир Кетаполиса с населяющими его персонажами мрачных комикксов — высшее достижение авторов, не придраться, очень здорово. Повести написаны получше, ряд рассказов сами по себе несколько пустоваты, но в совокупности работают на атмосферу и общую сюжетную конструкцию: в «Кетополисе» как у Иньярриту-Гонсалеса персонажи рассказов пересекаются, при этом действие принципиально ограничено местом ( понятно, собственно городом) и временем ( действие происходит в один день, как у Джойса).

Для авторской солянки составные части довольно хорошо прилажены и смазаны, импонирует чувство вкуса и меры. В книге нет кавээновского юмора и почти нет столь популярных шарад на тему «угадай мелодию» и шарж на современника. В принципе, почти вровень с Мельвиллем, правда, несколько вторичней. Еще вровень с «Дикими картами»

Надеюсь, хороший прием книги поспособствует выходу продолжения, возможность которого прямо поступилирована в книге ( причем можно писать как приквел, так и собственно день Большой бойни. Священник с горилллой уплыли в никуда).

В 1992-1995 гг. Кинг выдал на-гора «женскую»( или «феминистскую») трилогию — «Долорес Клейборн», «Игра Джеральда» и Роза Марена» — объединенную темой возмездия женщин насильникам, их стоицизму и проч.Предельный релизм и психология отмщения, минимум мистики. Спустя долгое время в сборнике повестей «Тьма» Кинг вернулся как к тематике, так и технике указанных романов.

«1922» — перевертыш «Долорес Клейборн» и хотя написан от лица мужчины, это для того, чтобы сборник не был уж совсем тенденциозным( две повестушки от лица женщин). В первоисточнике убийство мужа оправдано, примирение с детьми и проч., в 1922 — корыстное убийство жены, раздор с сыном и гибель. Даже и колодец использован для сокрытия трупа, реализм повествования и проч. Лучшая вещь в сборнике, даже и без концовки в виде газетной заметки.

«Громила» и «Выгодный брак» — симбиоз «Игры Джеральда» и «Розы Марены». Кинг любит месть насильникам ( вспомним и «Гретель» из предыдущего сборника). «Громила» с его надуманныи мнимыми диалогами послабее, «Выгодный брак» прекрасен ситуационной завязкой.

«На выгодных условиях» — несложный рассказ, включенный для цифры в сборник повестей ( как «Метод дыхания» включен в «Четыре сезона»)

В целом сборник тематически цельный, не слишком уступает первому сборнику повестей и уж решительно превосходит тематическую солянку «Четверти после полуночи». Напряженно, хорошо написано, а 1922 можно отнести к лучшим повестям Кинга. Мне понравилось поболее чем «После заката».

«Гиперион» лишь в малой степени может быть отнесен к жанру космической оперы : сборник разнонаправленных фантастических повестей, продолжение же — именно космическая опера. Один из наиболее маргинальных жанров собственно в фантастике. Навскидку не припомню очевидных шедевров в стиле звездных войн. Симмонс таки свел сюжетные линии первой книги( что очень непросто), устроив головокружительной лихости калейдоскоп событий в нескольких мирах. Стремление объять необъятное, затронуть или укусить все темы — от бунта искуственного разума до неохристианства, от Китса до порталов — сыграло неоднозначную роль. Сущая свистопляска. Монтаж и драйв автора впечатляют и показывают его огромный потенциал, сказать же, что все темы он раскрыл равно удачно и убедительно, не могу. С учетом перенасыщенности ретроспективно без истории священника и Силена можно было бы и обойтись, кольцевание Монеты и Рахиль, войны Кассада как-то не вдохновили. Интонационно мне ближе страницы, посвященные смерти Китса. «Падение» вполне завершает тему, у меня желания читать про Эндимион несмотря на свежее переиздание, не появилось.

P.S. Я полагал, что дилогия про Гиперион относится к наивысшим достижениям Симмонсаа, сравнимым с «Террором» и «Друдом», однако по прочтении склонен пересмотреть оценки. Поближе к «Флэшбэку»( неплохому роману), который, уступая в выдумке, размахе и фантазии, технически написан лучше и цельнее.

Переиздание тералогии — отличный повод перечитать через десять лет первых два романа. Последние два я не читал и в раздумьи — покупать ли ? «Гиперион» — книга с высочайшей репутацией, премированная и оцененная высоко, поэтому, отдавая должное авторской изобретательности и виртуозности, обратил внимание на следующее.

Симмонс — автор заведомо коммерческий, ставящий развлекательные цели прежде всего. «Гиперион» по сути солянка, демонстрация мускулов. Сборник из шести повестей, две из которых боевики( один с уклоном в киберпанк, другой — с незабываемыми соитиями на полях сражений), а две — вещи откровенно сентиментально-мелодраматические. Почти все они могли существовать самостоятельно ( а «Вспоминая Сири» и существовала). Строгий расчет на завлечение максимально широкой аудитории все же слишком ощутим именно в этом романе, представляющим помимо прочего не самостоятельное произведение а пролог, своего рода заманку в созданный автором мир.

Ну и соответственно, все повести в равной степени нравиться не могут, они разные( при высоком среднем уровне собственно письма). При всей занимательности книге не достает тематической цельности. Во многом Симмонс, условно говоря, ближе к Дж.Х. Чейзу( или Спилбергу) чем к Чандлеру( или Нолану)

У Кинга есть несколько излюбленных романных форм, одна из которых — замкнутый городок в условиях привнесенной извне катастрофы, поведение жителей городка. С учетом сверхпродуктивности автора и двадцатилетнего необращения к данной субформе ( после «Томиннокеров») — «Под куполом» вполне оправданная вариация, масштабная и изобретательная. Собственно говоря, именно масштаб событий, изобретательный монтаж и умение Кинга дробить острый сюжет по действиям персонажей — тщщательно разрисованных марионеток — производит наиболее сильное впечатление. Кинг написал уже так много, что откровений ждать не приходится. Мастерство не пропьешь, «Под куполом» при огромном объеме почти не провисает. За последние лет пять, по мне, так лучшая книжка Кинга (мистическая часть «Дьюма Ки» слабенькая, а «История Лиззи» сильно так себе). Многих разочароваала развязка и «объяснение купола», но это настолько непринципиально для достоинств книги, остросоциальной даже и ддля Кинга, что не так уж и важны абстрактные наблюдатели. С учетом нравов в отечественной милиции страницы, посвященные разгулу вооруженных юнцов, особо актуальны и для наших палестин.

Удивительный, совершенный,хотя и не завершенный расска Кржижановского, лучший в томе. Используя известный прием — странствия животного( вспомним хотя бы и «Каштанку») автор не только показывает общественный срез, но и срез исторический: война, революция, опять война. Стилистический опять-таки шедевр. Рассказы Кржижановского, не вошедшие в сборники, посвященные современности, менее «метафизичные» впечатляют.

Читал сразу после «Крысолова» Грина и не могу не отметить сходства в теме : расчеловечивание, галлюцинаторные переживания неустроившегося изгнанника. Рассказ Кржижановского стилистически куда как совершенней, концентрированней, однако лишен интеллектуального притчевого разворота с «Крысоловом». Высокий уровень, однако я не скажу, что «Красный смех» является лучшей новеллой Кржижановского

Занятный рассказ, изящное оформление бреда голодного странника по фантасмагоричному Петрограду. Лучшее, что читал у Грина