Удивительно яркий и сочный, незаслуженно оставшийся в тени роман. Уж не знаю, как там с продолжением, бо история Карла то смелого рассказана до смерти включительно, но первый том хорош. В принципе, манерой изложения и намеренным осовремениванием языка мне роман напоминал вышедшие к тому времени романы Олди и, в меньшей степени, «Кольценосца» Еськова. С темпом, смаком, подробностями, юмором и умением провести сравнения с современностью у авторов вышло все весьма хорошо. Кого-то шокировал мат — его немного, но, как по мне, можно было бы и без него обойтись. Вообще, элемент неряшливости и словесной расхристанности есть, чего уж там. Не в восторге я от всей этой линии големов, оживающих Мартинов и принял бы роман ну совершенно на ура без псевдомистической раскладки — как вольную биографию Карла. У Зорича местами прямо впечатляло стоккато, стилистические фрагменты в виде коротких, но смачных предложений ( при том, что у Эллроя такого не терплю). Роман вышел на подготовленного, знакомого с реалиями читателя, которому особо приятно будет отметить авторскую игру с знакомыми линиями из «Квентина Дорварда», а уж читавших мемуары Филиппа Комнина образ последнего ну всяко восхитит. Отдельные сценки и реплики — уровень обэриутов ( навроде скучающего с животными Людовика и охраняющего его Комнина). По уровню блеска и дарования авторов в этом романе прямо недоумеваю относительно их в общем вполне себе маргинального места в пантеоне, выбранной ими тематике иных вещиц. Что-то там в продолжении выдали?

Войнович являет собой редкий дистилированный пример второстепенного автора, у которого все в порядке с юмором, темпераментом и по части вкуса без существенных прегрешений ( кто бы ни говорил, а Чонкин — совершенно не ядреный роман). Вот и «Москва 2042» получился романом очень легко читаемым, откровенно развлекательным. в котором и антиутопия подана с такими в общем легкими тональностями, что чтение сродни пляжному. Забавно, с прелестным ( но не суперуничтожительным) шаржем Солженицына, безобидными метаниями центрального пустяшки. Для меня неясно, чем такой роман может вызвать сильное впечатление. Соответственно, и ругать его незачем. Оптика у Войновича, понятно, не гоголевская. Писатель пописывает, читатель почитывает. Определенно Аксенов, с которым в силу эмигрантской ли общности у меня какое-то время ассоциировался Войнович, был поярче и самобытней и даже «Москва-ква-ква», которую не пинал только ленивый, а все же позабавней нежели «Москва 2042». Почитал-забыл. Но без раздражения.

Отдаю должное Мамлееву, который прямо уж так изложил, что читать бросил скоро и эмоции испытал. Мало кому удается вот прямо вызывать отвращение описываемым и манерой описания. Ну все дерьмо в кучу собрал. У Сорокина и Елизарова все много искусней, игроцки и во всяком случае литературные игры, стилизации, а «Шатуны» — дикое скопление извращений с фекалиями. Отказываюсь видеть здесь метафизическую глубину — страшилка, написанная с участием дегенеративных и агрессивных психов аутентичным материалу языком. Вымыть руки и вычеркнуть Мамлеева из списка персонажей, за которыми стоило следить, а уж тем паче что-то читать.

Выйди книжка за подписью иного автора, ее бы просто не заметили. Неужели из-за того, что у Эко наболело и ему захотелось исчерпывающим образом высказаться насчет внутренней кухни и цинизма желтой прессы, стоило включать компьютер. Книжка вышла ни два ни полтора с малоинтересным куском текста в части убиения Муссолини. Достойные внимания диалоги сотрудников занимают седьмую часть от общего объема. Анемичный клон «Маятника Фуко». Никто и не сомневается относительно сна разума и его последствий, однако масштаб ранее созданного Эко позволяет отнестись к его памфлету весьма строго. Что он дальше, навроде Пелевина начнет офисный планктон или сетевиков троллить? Зачем забивать гвозди микроскопом?

Время выхода книги несколько удивительно. По тональности, авторскому восхищению человеком будущего, очень мягкому изображению социума все ближе к прозе «шестидесятых». Невозможно не заметить и ефремовских публицистических ноток о развитии человека и коммуны, необходимости гармонии. Последняя треть книги мне показалась менее убедительной, а публицистические отступления ( сами по себе вполне занятные) чрезмерными по объему. У Анчарова в этой книге высказан лирический светлый дар и тональность авторов навроде Шефнера или Коваля, прекрасное чувство юмора. Анчаров выбрал заведомо нерефлексивный тип письма, убрал психологию в пользу примитивизма. «Будем как дети». Центральный персонаж — чудный довод в пользу тезиса о идеалах коммунизма, которые весьма скомпрометированы советской практикой. Анчаров справедливо пишет, что если все будут только жрать в полную меру — то на всех шарика не хватит.

Куда как более желчный Рыбаков написал вольный сиквел этого романа — «Очаг на башне», в котором Глеб разрушил брак Симагина ( Сапожникова) с Викой. Там все более мелодраматично, надрывно и социально, но совпадений так чрезмерно, что случайным сходство не назовешь. Даже и лечение болезней звуковыми волнами — все от Анчарова, ничего от формальный учителей Стругацких.

Завершающий роман трилогии получился заведомо менее удачными — хронологически растянутым, фактически чередующим ряд сцен с участием известных персонажей. Предвоенную с участием Сталина и далее военную часть не отнесу к творческим удачам, а уж с момента появления «Доброго» и «Хорошего» Жукова автор сбился к окончательным штампам, давно воспроизведенным Озеровым и иными хроникерами. Очень все по-накатанному и просто. Рыбаков дал геройскую и славную смерть любимым персонажам — без лагерей и тюремных пыток с унижениями. Надо сказать, что и Варе и особенно Саше всю третью часть автор откровенно помогал, подбрасывал рояли в кустах, добрых людей и уйму всякого рода случайностей в их пользу. Ну не хотел он их в лагеря отправить и к стенке ставить — да про лагеря написали много кто. Рыбаков писал о жизни на воле, атмосфере страха и растления. Получилось впечатляюще, вполне себе ясно и по существу. С Шароком линию не завершил — только в интервью намекал на то, что должны были зачистить, как много знавшего. С Вадимом тоже точку не поставил — к чему была эротическая сценка, как не намек на дальнейшую женитьбу и новые испытания для конформиста? Из собственно «Детей», к слову, лишь Мадонна Будягина попала в лагерь, а Саша, Варя, Нина, Макс, Шарок в силу авторской расстановки лагерей избежали. Так было нужно для организации движения и чередования организующих сюжет стрелок. В первой части стрелки были сведены куда как лучше, но с учетом обстоятельств написания Рыбаков все же сдюжил и поставил точку в трилогии.

«Дети Арбата» в свое время прочитали все. Шумная книга, чего там говорить. Продолжение зато, похоже, читать мало кому захотелось, да, в принципе, идейно и сюжетно Рыбаков ничего нового не предложил. Уступает и Солженицыну и (эмоционально) Евангелию Вайнеров. Книжка очень проста структурно — ритмичное чередование глав с участием Саши, Сталина, Вари, Шарока. Без там кульминацией, экспозиций и развязок. Сделано меж тем очень добротно, с внушающими доверие деталями, а уж в плане воссоздания атмосферы страха и всеобщего помешательства Рыбаков на уровне. Вполне себе достойные диалоги и характеры, нюансирование поведений в условиях несвободы. Рыбаков очень крепкий профессионал, с набитой рукой, который умел писать по делу, отсекать лишнее, вследствие чего роман читается легко. Я вот не уверен был и в отношении первой книги, что так уж нужны были сталинские монологи, которые по форме и содержанию представляют слепок из «В круге первом», ну и в «Страхе» то же самое. В плане терапевтическом книга не устарела ни на йоту. Не обрела бы дополнительную актуальность, вот чего охота.

Последние книжки Кинга читал с интонациями «Спасибо, что живой». «Возрождение», согласен с Быковым, получился романом славным, с незалежной идеей, очень хорошо организованным. Богоборческий роман. чего уж там. Понятно, что ввиду огромного объема написанного уж вовсе свободным от предыдущих тем и мотивов роман быть и не мог — у Кинга совсем новаторского ничего уже и не будет. Мне история глянулась, а паче того глянулся относительный лаконизм, умеренный объем и чувство меры, с которым в последних романах все было не здорово. Размышления на тему некрасивости тайны и иллюзорности надежды на чудо без последствий оказались горькими и содержательными. Кинг вот сильно хвалил «Щегла» Таррт, а свой роман о наркомане в том числе, сюжетно занятный и вполне себе в духе «Диккенса» написал не хуже. Как по мне — лучший его роман за последние десять лет.

Мне нравится у Байетт «Ангелы и насекомые», а «Детская книга» кажется уж очень стандартным эпосом, раздутым и ни в какой степени не оригинальным. «Обладать» стала библиографической редкостью, о нем говорят с придыханием и все как-то руки не доходили почитать этот многослойный пирог. Смог прочесть до половины, потом бросил. В чистом виде филологический роман, весьма сведущего в узкой области специалиста ( в данном случае — культурной обстановке стихотворцев Англии последней четверти 19 века). Мне совершенно неинтересны прерафаэлиты как культурное явление. Большие таланты обошлись как-то сами по себе без всяких клик, будь то Браунинг или Уайльд, а звучные Рескин или там Россетти в художественном плане представляются персонажами малопривлекательными. Плюс всякие там слияния романтизма в стихах с житейскими адюльтерами... У нас в Серебрянный век такой же царил духовный и плотский промискуитет, не очень опрятный и с душком.

Во время чтения я все более симпатизировал формалистам и структуралистам: ну есть же пределы в плане изучения авторов. Первичен , наверное, текст и его качество, а не романтический антураж создателей. То есть понятно, что такого рода романы направлены на сопоставление — смотри с позиций серого дня какие раньше люди были интересные. Центральный персонаж уж очень картонен и бесцветен. Подробности его поисков второстепенного, как бы обретения себя, а уж тем более всяких писем и изящностей меня совершенно не заинтересовали. Большой труд, чрезмерный во всем, не вызывавший ни эмоционального отклика, ни в познавательном плане.

Организационно у нас это делал с блеском Трифонов . В «Обмене» и Старике» тоже чередование как бы слоев истории и тоже с позиций ущербности современника перед грешными, но насыщенными фактурой отцами. У Юзефовича в «Казарозе» тот же прием. У Водолазкина в «Соловьева и Ларионове» тоже историк копается в историческом персонаже и, глубже, в себе. У Шарова «Возвращение в Египет» с тем же приемом писем. Все упомянутые наши книжки уж точно лаконичнее, лучше и концентрированнее написаны и без воды. Байеттовским опусом очень разочарован, ждал от него чего-то стоящего. ЕЕ еще кто-то убедил в том, что она умеет слагать сказки — и она их оригинальным текстом вставляет и в «Детскую книгу» и в «Обладать». Почем зря.

Не лучший, второстепенный роман маститого англичанина, к которому есть более звучные аналоги. «Верный садовник», пожалуй, более эмоциональный и сбалансированный двойник «Игры». Меня совершенно не расстроило романтическое в духе Вальтера Скотта видение автором ингушей героическим сопротивляющимся народом. Пусть его. Уверен, в африканских или иных региональных моментах Ле Карре столь же условен — просто в силу слабого знания натуры это глас не режет. Все же нельзя не отдать должное настойчивости, с которой автор педалирует моральное беспокойство сытых и безопасных относительно того, что не все такие. Ле Карре является эдаким чеховским молоточком. Если примем как достоверный ( а он не таков, но звучен) тезис Борхеса о четырех сюжетах, то большинство романов у Ле Карре — и этот не исключение — о самоубийстве Бога. Точнее, его подобия, во всяком случае достаточно укорененного персонажа, который выбирает гибельную стратегию из-за сочувствия к сирым и угнетаемым. Там было и в «Школяре» и в «Садовнике», и в «Русском доме», да почти везде. В «Нашей игре» половину книги занимает любовный треугольник и вдумчивое описание мук одиночества, сложностей коммуникации. Представить, чтобы дворецкий Исигуро нежданно бросил бы рефлексию и махнул на Кавказ. Все из-за того, что влюбившись, он порвал скорлупу и уже вне зависимости от барышни потянулся бы к незамутненным чистым эмоциям, побежал бы от лицемерия. Как минимум , занятно. Написано хорошо, Ле Карре умеет строить микро-сцены и дать характер. Этот роман — для преданных поклонников и коллекционеров, начинать лучше с чего-то другого ( забавно, что принесший автору «Шпион, пришедший с холода» известность, очень деревянно написан и чрезмерен во всем, а дивные стильные неспешные психологические романы «за политику» как-то в тени).

Таки справился и добил неважнецкую в целом трилогию. На восприятие третьего романа, возможно, оказали влияние условия с ним ознакомления. Ехал в поезде, выпил в процессе неспеша бутылку виски и как-то было мне уютно. Читалось, соответственно, легко, порой по диагонали и мало что раздражало. Третий роман вышел совершенно камерным. Чистая мелодрама про любовь, месть и как выручили из заложников супермена. Собственно, роман представляет собой парафраз «Ночного администратора» Ле Карре, десяти отличий я не нашел. Стилистика Рубиной, понятно, осталась. Завороженное описание еды, питья, одежды, туристических красот — стандартный набор. Напрочь почти ушла линия шпионажа — совершенно страшная и самая безобразная во всей трилогии. Ну и то, что видится автору удачной метафорической находкой — союз мегапевца с глухой — с хорошим вкусом имеет мало общего. Ну да Рубина почти всегда была вороной в павлиньих перьях — за исключением подростковых рассказов, тональность которых имеет мало общего с современным ее канареечным слогом. Первый роман был многофигурен, наверное, лучший; второй — совершенно ужасный; третий — неоригинальный и вполне себе камерный. Вся трилогия — шага два назад сравнительно с уловной трилогией романов о « людях воздуха».

Мне второй роман понравился побольше, возможно, ввиду того, что про жизнь подростков читать менее интересно нежели про пресловутый «кризис среднего возраста». Прекрасно скроенный роман, без перегибов ( кроме инцеста, который лишний), с выдержанным серым ровным тоном. Коу ни разу ни Трифонов, но общее ощущение бесцветности жизни с определенного этапа, угасание личностей и рифмование с социальными настроениями их сближает. Даже и не без полудетективной линии с расследованием пропавшей в первом романе девицей. В романе есть редкий по выписанности образ современной содержательной и достойной женщины средних лет, что, вообще-то редкость. Образ однозначно положительный, без даже и углов, но и без патоки. Речь, конечно, идет о Клэр. Эдакий эквивалент персонажа Бинош из «Зильц-Марии», только что не творческой профессии, а так — праздношатайка. По факту роман достаточно грустный, но без мелодраматической почти составляющей. В основном не сильно себя жалеют, британский стоицизм впечатляет. про полеты во сне и утиную охоту соображения по мере чтения на ум приходят.

Вторая часть трилогии показалась очень плохой и едва ли не худшим из романов Рубиной. Если в дебюте было много мозаичного, собрание разного рода фриков с эксцентричными увлечениями, которые активно перемещались во времени-пространстве, чем весьма оживляли чтение, то в «Голосе» доминирует супервундеркинд архиталантливый во всем. Прямо как у Чистякова: «Я и песни петь могу и е.....ся мастер». Совершенно неправдоподобный центральный контртенор окружен столь же даровитыми, без полутонов персонажами героической судьбы. Тут тебе и секретный лидер израильской разведки и выдающийся знаток боевых единоборств и глухонемая выдающаяся же фотограф. У Рубиной получился какой-то неимоверный театр персонажей комикса и «Голос» в этом смысле близок к миру Марвелл, как мало какая другая книга. Собственно, уже по первой затянутой сцене встречи «разведчиков» ясно, что для все видов деятельности ( танцы ли, пение, разведка) у Рубиной совершенно одни метафоры и гиперболы в качестве характеристик. Обильное мельтешенье по заграницам, однако в описаниях нет ничего такого, что нельзя взять из путеводителя. Если в венском ресторане, то Апфельштрудель ( ну как вариант был еще и Топфенштрудель), если в Таиланде, то там-кха ( долго думала поди, не взять ли том ям). Описания эффекта, производимого пением, как-то слабо соотносятся с представлениями о психологии и физиологии ( все там обмирают, в зобу дыхание спирается, кровь приливает — ну чистая архаика 19 века, когда кровь бросалась в лицо и персонажи скрещивали руки и топали ногой). На фоне всех комиксовых центральный персонаж вышел особенно аппатичным, чего не было в романах предыдущей трилогии. Скверная вещица, откровенно не понравилась.

Книжка получилась добрая и несложная. По существу «Завод» представляет собой серию очерков на малопривлекательную тему внутренностей радиозавода, его определенной эволюции. Отдавая должное авторской смелости ( ну точно не самая лакомая тема), рискну предположить, что написание этого романа носило очень личностный характер. Куда как более личностный нежели посвящение поколению родителей в глянцевом фильме «Территория». В каком-то из срединных очерков Букша прямо пишет о смысле жизни в виде прикрашивания и эстетизации действительности. О том и книга. Добрый тон обусловлен отсутствием брезгливости и признанием ценностей общинного проживания в рамках советского производства. Эстетически и художественно текст очень средний; понятно, что матчасть автор изучила ладно. В принципе я встречал что-то стилистически подобное у Сорокина ( с иронией) в объеме рассказа, а Букша с энтузиазмом развернула все это в роман. Даже и премию дали.

Удивительно изящный и занятный сборник известнейшего автора, чья популярность многих раздражает. Совершенно зря. Кундера — не большой автор и не открыватель глубин, а очень неглупый сведущий и изящный литератор, который именно и ставит задачей развлечь публику. Эдакое качественное коммерческое чтиво заведомо мэйнстримовского направления. Очень много от французского вольтерианского взгляда с расстояния за людьми. Много иронии и жалости, но все марионетки не обладают третьим измерением. Кундера — очень буржуазный автор и все обаяние буржуа наряду с его ограниченностью воплощено в этом сборничке. Рассказы про встречу двух вянущих одиночек ( «Пусть старые покойники хоронят молодых») и про стареющего ловеласа на курорте совершенно прекрасно сделаны и психологически верны. На фоне народнейшего и несколько простоватого Грабала эти рассказы и выигрывают как французская культура в ее высших проявлениях сравнительно с чешской. Прочитал с большим удовольствием, некоторым образом прямо образчик пляжного развлечения.

Высказавшись вначале относительно сравнения интернета с отхожим привокзальным местом ( сделать дела скоро и брезгливо), дальше Пелевин демонстрирует недюжинное знание материала в части сетевых увлечений офисного планктона. В.О. в сатирической своей ипостаси давно уже выбрал главной мишенью именно планктон, ну еще и геев. Как водится, в крайнем романе есть и верховное существо, есть еще и Птицы, но по существу все те же игры симулякров. По обыкновению есть ряд удачных острот, которые чуть выше уровнем нежели сценарии Комеди Клаба. Остроумных фраз, впрочем, немного, а излишне много всякого рода перемещений симулякров: все что-то суетятся, рожают от птиц, эякулируют с Мэрилин. Басинский в свое время писал, что у Пелевина чередуется хорошая книжка с проходной. Как по мне, переход В.О. на стабильный производительный темп привел к сбою традиции: и предыдущая книжка была очень так себе, а вот эта — так и вовсе скучная и малоинтересная. Жду еще одной книжки В.О., чтобы понять — не оставить ли светлые воспоминания о нем по впечатлениям от ранних книг. Туда — к Саше Соколову, Искандеру, Битову, Толстой. которые уже все хорошее написали, памятники заслужили и определенно хорош ( кто сам перестал писать, а кого стоит и перестать читать).

Забавная под лубок сделанная вещица. Не факт, что автор вытянул бы ее на полноценный роман. а в формате рассказа много смешного бы не вошло. Отмечу отсутствие персонификации рассказчика — идет приближение фокуса к «мы» и от первого числа, но повествователя как участника действий собственно и нет. Иначе как он может знать о Наполеоне на Св.Елене и прочих его позерских штучках. Вещица антивоенная и одновременно плутовская. Меня не покоробило изображение русских казаков и пьяного князя. все эти « Сбодуново». Таков избранный автором регистр, к слову, не затертый. Смущает, правда, избирательность иронии в свою пользу. Испанцы в отличие от всех французов и русских оказались героями ( в фрагментах, связанных с сопротивлением) или как минимум стоиками ( во всех остальных частях). В итоге лубок антимилитаристский лубок оказался еще и патриотическим, причем милитаристски-патриотическим. Перес укусил себе же хвост. Уроборос получился забавным в том числе и ввиду некоторого авторского простодушия и провинциализма. Прямо «Вольтер с содовой».

Очень обаятельная женская проза, автор которой по оснащению стилистическим инструментом точно в одном ряду с Толстой, Славниковой и Палей ( с последней сходство особенно сильно). По существу — дневниковые дзуйхицу, для удобства восприятия организованные в дневники разных персонажей. Как по мне, детективные мотивы не удались напрочь и вся интрига с существующей — несуществующей сестрой, такой же мачехой, безмолвной рассказчицы — совершенно лишняя. Тщательное описание прелестей одиночества в ирландском поместье, как верно отметил один из рецензентов, « сентиментальный роман о праве человека на странные чувства». Работа вышла тщательной и рукодельной, с обилием цитат из древних авторов ( чуть ли не как у Шмаракова). Что здесь скажешь? Отдельные фрагменты чудо как хороши, красот и виньеток стиля много. Мягко говоря, в постнабоковской традиции Соколова, Шишкина и иных умельцев навести языковые тени на плетени вопрос о направленности таланта встает на повестку дня. Роман Элтанг можно назвать обаятельным, музыкальным ( а можно вычурным и манерным), но он уж точно не из запоминающихся и прямо уж амбициозный. Так, милая вышивка. Планки таким стилем написать фантасмагорию о ненависти сросшихся в совок дочери-матери на или анти-Лолиты с яростными инвективами в адрес социума автор и не ставила. Коль скоро используется псевдодетективные мотивы и фоном избрана заграница, роман можно сравнить с отдельными вещицами Платовой навроде «Марии в поисках кита». Несопоставимы в плане одаренности и инструментария, а направленность в общем та же. Непременно прочитаю еще роман, чтобы понять потенциал развития автора.

Я после «Кафки» совсем охладел к Мураками, пропустил его трехмтомник и, в общем, впечатлен последним романом. Роман получился очень мастеровитым: Мураками сознательно отошел от эксцентрики, чандлеровского юмора и лишь намекает на интригу. Собственно, как автор обрезал острые углы — загадку изнасилования и убийства, исчезновения друга по учебе и перспективы дальнейшего устройства — меня впечатлило чрезвычайно. Недосказанность пошла книге на пользу. Роман получился совершенно прустианским — осмысление прошлого, рефлексия о возможности коммуникабельности. Если ранее одиночество центральных персонажей носило достаточно стоический и априори заданный характер, то в этом романе Мураками размышляет о природе явления и, в общем, предлагает самим сделать вывод о преимуществах и недостатках такой стратегии, принципиальной возможности коммуникабельности. Мураками намеренно убрал социальный аспект в качестве определяющего поиски Цкуру, который совершенно не бесцветен хотя бы уже и тем, что сознает и намеренно позиционирует собственную вторичность и неисключительность. Вещица получилась очень настроенческой, обманчиво простой по форме навроде малых работ Листа, что упоминаются неоднократно. Как по мне — определенно сложней, душевней и содержательней, нежели большие томины с Тенями, Алисами и Заводными птицами.

P.S. Перечитал спустя 4 года — обаяние не улетучилось. Этот роман мог бы хорошо экранизировать Вонг Кар Вай.

С большим уважением отношусь к романам Иванова и, не колеблясь, включу его в десятку лучших русскоязычных современных авторов — при полном равнодушии к его патриотической публицистике. «Ненастье» получилось романом душным, предельно разъяснительным не без той же публицистичности. По существу — совершенно жанровый криминальный роман о конкретной преступной группировке, которая проделала общую эволюцию от девяностых в двухтысячные. Название романа так или иначе заставляет вспомнить название романа Эренбурга, который определял характеристику поколения. «Ненастье» — это, понятно, не только название деревньки, но и черта как девяностых, так и после.

Иванов — большой умелец писать драматургию микросцен. В «Ненастье» есть впечатляющие сцены, в том числе и прописанные массовые действа ( которых ранее не было), но коли уж автор честно взялся писать роман о криминалитете девяностых, то у него ожидаемо получилась портретная галерея быдла, о чем сказано совершенно открыто с определением характеристик этого стиля жизни. Представлены разные вариации и сорта быдлованов: от условного «героя», до условного «негодяя» ( с брутальностью Басукова и его негодяйством автор, как мне кажется, переборщил). Мне следить за войной криминалов и авторскими честными бытописаниями было как никогда скучно. В «Ненастье» совершенно нет юмора, столь оживлявщего и «Географа» и «Блудо», центральный герой — совершенно человек без свойств за исключением сентиментальности не самого высокого пошиба. Вечная невеста — жертвенный и символический тип березоньки — взята из романа Д. Быкова «Остромов». В этом романе Иванов вообще сыграл на территории Прилепина ( ну и его сотоварища Рубанова) — а уж афганские главы, покажи кому без подписи автора, не отличишь. Но Прилепин в последнем романе сыграл на повышение — условно взял планку автора большего калибра и масштаба, а Иванов выбором тематики в том числе очень сузил угол зрения и возможность художественных находок. В «Ненастье» все проговорено до буквализма — каждому из персонажей дана исчерпывающая авторская характеристика, именно не через детали и диалоги, а в описательной по форме школьного сочинения форме. Общий фон — безнадежный, иллюзорность выхода в эмиграцию автор тоже не скрывает. С концовкой и хэппи-эндом не сказать, чтобы уж прямо здорово получилось. В общем, куда не кинь взгляд, что по общему впечатлению, что по составным — обстоятельный, неудачный, неинтересный роман большого автора.

Сборник у Елизарова получился обыкновенный. Хорошо, что без некрофилии и капрофагии, но и без творческих прорывов. Откровенно биографические ( и почти бессюжетные зарисовки) чередуются с эскизами неудачников. Тысяча первая иллюстрация несоответствия таланта и большой одаренности выходящему из-под пера материалу. особняком выделю рассказ «Дом», который прямо порекомендую поклонникам Алексея Иванова. В этом рассказе Моржов( коммерсант из столицы) приезжает в гости к Служкину ( с нелюбимой женой и котом). Вспоминают молодость, шарятся по Харькову, только Служкин вместо переиначивания поговорок пересказывает тексты песен. Как минимум забавно.

По мере чтения книги я совершенно разделял восторги и высокие оценки, благо ознакомился с ними задолго до романа. Прекрасный и во многом уникальный образец переложения принципов повествования Диккенса на современном материале. Получился приключенческий роман-воспитание, своего рода аналог «Дэвида Копперфилда». Стилизаций под викторианский роман сейчас очень много, но Диккенс с современным материалом — любопытно и интересно. Таррт вслед за Диккенсом прекрасный рассказчик и, вслед за Диккенсом, достаточно неглубокий автор. Это свойство не только «Щегла», но и двух предыдущих, тоже качественных и интересных романов. Как и «Дэвид Копперфилд» «Щегол» — удивительно буржуазный роман с узким углом обзора. Увлечение героя картиной, вполне себе преходящее, совершенно не обрамлено его тягой к прекрасному или эстетическим целеполаганием — чтобы на последних страницах Таррт за романтиками не повторяла о «прелестях и жизни в искусстве». Вслед за Диккенсом же центральный герой пустоват, да и да две его несостоявшиеся избранницы очень эскизны. Из «Снежинки» можно было бы выжать и побольше.

Для меня роман разделен на две части — прекрасный мощный дебют и достаточно унылая , мало что дающая вторая часть с мутными приключениями в Амстердаме и провисшей концовкой. Бесспорной удачей мне видится бурлящий и сочный Борис, сценки дружбы в юные годы — но в концовке и Бориса становится много. Почти нет клюквы в «русско-мафиозной» части романа, умиляет знание автором мелодрамы «Зимняя вишня». Высоко оценил бы и образ отца — именно что в меру и интересно. Персонажи Нью-Йорка очень статичны, без развития, и в этом смысле марионеточны.

Шум вокруг «Щегла» не вполне все же соответствует чисто литературным достоинствам этого занимательного с очевидными достоинствами романа. Он мне показался достаточно подростковым ( как сейчас и большинство романов Диккенса), преимущественно из-за приоритета авантюрной начинки над тонкой механикой и психологией. Хвалящий книгу Кинг, в общем, вполне мог и по таланту и по направлению написать что-то схожее по качеству. Кажется, Моруа писал, что признаком шедевра является невозможность изъятия из него каких-то частей без ущерба всему произведению. В «Щегле» можно убрать примерно треть от содержания — именно, все, что связано с Амстердамом — без большого ущерба качеству текста да и подсократить оставшееся. На раз.

Мне ведь действительно нравилось читать в детстве Крапивина и книжки его семидесятых годов по сей день вспоминаю с теплым чувством. Отчего же так не идет его более поздняя проза, а особенно с фантастическим антуражем? Ну самоповторы, однообразные славные дети. Простой слог. Это ведь и раньше было. «Голубятня» мне показалась вещицей очень атмосферной и сектантской. Ну уж так обособляет детское дружество автор и видит в нем такую панацею, что по аналогии вспоминал всякого рода маскулинистые романы или намеренно женские — по принципу детерминизма. В социуме обособляется сектор ( в данном случае гендерно-детский), который наделяется всевозможными достоинствами. У Крапивина ему противостоит рациум ( в виде инопланетных бездушных конструкторов), который, естественно, бездушен и слеза ребенка явно перевешивает всякие рацио-планы. Мне показалась предложенная схема очень манихейской, диалоги однообразными, а многичисленные мальчишки — лишенными индивидуальности и взаимозаменяемыми. Излишне говорить, что их абсолютные двойники присутствуют в других многочисленных романах Крапивина. Совершенно нет оснований впадать в цинизм, в романе декларируются принципы и начала бесспорно правильные. Крапивин вызывает большое уважение и верностью себе и принципиальностью, и трудолюбием. Очевидно, что хороший человек. А все же «Голубятня» — очень дидактический и школьный роман, неизобретательный на детали.

Перес-Реверте в воем мелодраматическом южном испанском репертуаре, История Великой Любви Самого Ловкого Вора и Единственной в мире Женщины. Женщиина ровно такая же была, правда и в «Коже для барабана» и в «Тайном меридиане» и в каждом втором романе автора. «Танго» — очень простой, сиропный роман автора. ППерес-Реверте как-то оживлял повествование за счет декора, производственных мелочей и ярких марионеток второго плана. В той же «Коже для барабана» кроме троицы потрепанных бродяг были и упрямый священник и дельцы и Севилья, в «Осаде» — морские баталии, детектив с маниаком. В «Танго» нет внятных фигур кроме центральной парочки и очень общо написано и про танго и про шахматы — без деталек, мелочей. В концовке романа совершенно сюжетные глупости с похищением записей, а затем бессмысленным избиением и освобождением. Немотивированно, надумано. Перес-Реверте много страниц посвятил гимну буржуазным безделушкам от одежды до предметов обстановки, центральные симулякры облизывают друг друга и помимо автора в диалогах. Посчитайте, сколько места уделено оттенкам улыбки персонажа. На такого рода глянцевых приемчиках автор руку набил давно и этот роман стал для него очередным заработком не более. Ну и из личного: приятно в старости описывать хорошо сохранившегося и по-мужскому состоятельного ровесника.

Очень похоже с «Дознавателем». Собственно в обоих романах повествование от первого лица с заведомо неэмоциональным ущербным «выжженым» рассказчиком, но «Дознаватель» за счет детективности как-то бойчее. «Клоцвог» написан с теми же зощенковскими оборотами, суровым мужским по существу слогом, а сюжетно представляет историю украинско-еврейской Скарлетт, которая выбила себе уголок, меняла мужиков , растеряла детей. Совершенный вычислитель, оставшийся, как и у Громова, в одиночестве. Ядовитая, кислотная проза, которая представляет собой по манере изложения совершенный антипод цветастости и многословию Дины Рубиной. Как по мне, так центральную героиню все же можно было бы как-то разнообразить, не бросать все камушки в ее варежку. Уж и интересно стало — третий роман такой же рассказчицкий клон или в палитре Хемлин есть иные краски кроме белил и чернил?

Ужасное название романа, полагаю, первого в цикле. Опасностью для современника в теле царевича Дмитрия в общем и не пахнет. Автор, весьма эрудированный и ответственный, в легкой форме устроил фантазию на тему внедрения технического прогресса в средневековом обществе. Приходится сложно с исходными материалами плюс косные современники По духу напоминало «Занимательную физику» Перельмана в сочетании с занимательной химией и историей. Авторские построения как бы архаичной речи очень смешны и, вестимо, здесь больше от «паки херувимы» нежели от действительной стилизации. Ну вот словно лежал перед автором словарик и, не меняя построения фраз, он просто производил замену слов на устаревшие. Умение упаковать большое знание материала в легчайшую прикладную форму впечатляет. Никитина с Беляниным дисквалифицирует напрочь — очень в меру скалозубства и кавээна. Прочитал бы и продолжение, но что-то его не видать.

Кей в хорошей форме. Вторая часть, вполне себе независимая по отношению к предыдущему роману, безусловно не содержит столь ярких и драматически эффектных сцен ( собственно , такая сцена одна — с изобличением евнуха во дворце), но берет другим. Нечастое явление в виде элегического плача по поводу страданий Империи, без хеппи-энда по существу. С десяток изящных любителей поэзии и красоты, начиная с Императора, грустят в связи с разрухой. Войны степняков с противостоящими им двумя супергероями, движители сюжета, решены в постановочно-голливудском ключе и, на мой вкус, второстепенны относительно авторской элегии. Вполне себе самостоятельное интонационно в творчестве Кея произведение. Читал его с удовольствием, а все же дилогия ( надеюсь, и третий роман будет со временем) уступает дилогии же Шона Рассела, автора куда как более заурядного в других вещах, нежели славный Кей. Большой мастер.

Как ни крути, а даме с чудовищным псевдонимом удалось-таки создать собственный мир с сновидческой логикой, лоскутностью СПБ. Как и в первом романе, отличие от которого минимально, созерцатель Разноглазый участвует в перемещениях по окраинам, общается с Канцлером и фиксирует распад и увядание. Масса филологических обертонов, цитаток, явных и скрытых, мало стержневого, организационного. Авторская экспрессия вполне себе рыхлая. Такого рода прозу Фигль-Мигль может писать штебелями. Вроде все время что-то происходит, но сюжета как такового нету и в помине. Уверен, что будет и третий роман в том же духе. На редкость водянистое произведение, в котором по воле автора вдруг появился Порфирий Петрович Достоевского с его неуместной речью. Эклектика, однако.

Из позитивного отмечу ряд реплик персонажа под ником Молодой. Органичный и вкусный бандитский жаргон с некоторыми вполне цитатными выражениями. Вообще, пропорция удачных фраз и оборотов в книге примерно в соотношении одна на пят-семь страниц. Нужно ли ради этого читать роман? Не уверен. В любом случае явление очень местячковое и никакие премии национального статуса ему не придадут.

Увлекательная и забавная публицистика. Препарирование конспирологом классического текста Стивенсона — в духе «Евангелия» в исполнении Еськова. Псевдоисторическая суворовщина, главным достоинством которой являются прелести софизмов. Софисты, как известно, давно и справедливо реаблитированы и ценность критики явлений на предмет непротиворечивости и внешней соотносимости признается повсеместно. Пусть меня лично Точинов убедил в наличии многочисленных ляпов, нестыковок и противоречий у в романе Стивенсона, но не оценить виртуозность его конспирологических завиральных построений не могу. Это ведь очень забавно наблюдать за фокусником, если знаешь, что он не волшебник, а виной шарма — ловкость рук. Гипнотическое очарование компетентности Точинова в спектре литературных, исторических, военных реалий само по себе ведь не предполагает интеллектуальную и логическую честность. Ее у автора и нет, в чем местами он признается. Критерием является в значительной степени качество стилизаций его вымышленных сценок и блистательной последней главки с одержимым кошмарами Хокинсом. Получилась симпатичная интеллектуальная гимнастика, такой душ и на примере эксгумации другой книжки не грех почитать.

Несбе за «Сына» дружно отругали. Соглашаясь, что отдельные книжки серии про Харри лучше написаны и сильней, все же не считаю «Сына» откровенным провалом. Уверенная завязка, сознательная вариация на темы Монте-Кристо, абсолютно цельный в своей картонности супермен, запоминающиеся сценки резни — все это очень хорошо. Очевидно, что Несбе всегда тяготел к внешней выразительности и трэшу, а когда пускался во всякие психологические основания было много хуже. «Сын» — динамичный развлекательный боевик, поэтому предъявлять претензии с точки зрения внутренней убедительности не стоит. Меня откровенно впечатлило качество смены рассказчиков и дробление изложения истории через ее восприятие второстепенными персонажами ( священником, тюремщиком, наркоманом, полицейским, портье и т.д.) А вот то, что крот очевидно вычисляется страниц за двести до конца Несбе не красит. Уж кто-кто, а он является супервыдающимся умельцем наводить тень на плетень и маскировать злодеев. Собственно, «Сын» как и другие книги Несбе откровенно ориентирован на тип киновосприятия и киномонтажа и так же выстроен. Недоразумение вызывает то, что до настоящего времени серия про Халли не экранизирована, но, возможно, оно и к лучшему — чем дальше, тем более серия обретает статус культа, что налагает ответственность на неизбежных экранизаторов. Сильно удивлюсь, если «Сын» не будет экранизирован через год-два, но тут уж центральным героем стоит брать кого-то масштабом Тома Харди, не менее. На харизме супермена завязано процентов 40 основного капитала.

Самая неудачная из прочитанных мной биографий во исполнении Чертанова — при том, что автором проделан большой объем работы и написана плотная хроника общественной жизни французского бомонда середины 19 века. Дюма как бедный Портос сгинул под глыбами нагромождений. тут тебе и революция почасовая 1830 г. и 1848 г. и 18 брюмера Луи Бонапарта. Много чего, включая несколькостраничные цитаты из романов, стенограмм, пеересказы многостраничные же содержания малоизвестных романов Дюма. Сальеризм в кубе. В чем прелесть персонажей Дюма, кто его последователи, какова литературная ценность сегодня, что там с Шико, Дюма и, например, Джордж Мартин, экранизации — ничего этого нет и в помине. Из авторских сравнений только и запомнилось, что Дюма был не донжуаном, а скорее Баазыкиным, да что «Три мушкетера» — женоненавистнический роман. Сопоставлением текстов за авторством Маке и с правками Дюма меня Чертанов убедила, что Маке и впрямь полноценный соавтор, что бы там ни писал на эту тему Моруа, чья книжка повоздушней и как-то интересней нежели зубодробильная фактография в исполнении неутомимой Чертанова.

Являясь поклонником романов Дяченок, уже на всеми расхваленной «Вита ностре» испытал большую скуку, а «Медный король» откровением не стал. Все добротно, но повторяемо и знакомо. С тех пор Дяченок не читал, а ознакомившись с «Мигрантом», понял, что упустил немного. «Мигрант» очень искуственная камерная и в минималистских декорациях психологическая зарисовка на трех с половиной (бабушка) исполнителей. Знакомые диалоги, этические ситуации и смазанная концовка. Не мне одному на ум приходит Лукьяненко — ну а это совсем не тот автор, на мотивы и планку которого Дяченкам впору ориентироваться. Уровень все же разный. По прочтении романа какое-то послевкусие не осталось. Квестовая часть книжки с испытаниями вполне себе в традициях психолого-приключенческой подростковой прозы. А продолжение достоинств «землецентризма» на примере очень усредненного типа мне показалось вымученным и искусственным. Еще один роман Дяченок. Увы, знакомство с выбранным наобум каким-нибудь еще отложу на год-другой.

Бакли очень хорош. В больших дозах и подряд он категорически не рекомендуем, но с перерывами доставляет огромное удовольствие. Каждый его романчик вроде не сильно притязателен, а в совокупности они образуют цельный макрокосм без связных героев. Вкусная сатира на американское общество, преимущественно в его политической ( но не только ипостаси). «День бумеранга» силен как раз не событийной составляющей — ну чего уж там в освещении избирательной компании с выдумкой одного из кандидатов относительно ускорения возраста смерти — а пестрой палитрой карикатурок и блистательными , раскованными диалогами. Пожалуй, именно в «Дне» у Бакли они получились лучшими, филигранными и ценными самостоятельно — ну как , например, диалоги в пьесах Уайлда. Мегацитатная вещица, оборотистая и вкусная. На мой взгляд, Бакли решительно превосходит Хайасена ( очень хорошего юмориста, однообразного с выбором места, тем и самповторами) на почве соленого южного юмора. Да более того. Корпус текстов Бакли я предпочту даже и «Плоскому миру» Терри Пратчетта, юмор которого уж никак не «английский», а того же западного направления. Само по себе отсутствие фэнтезийного антуража ( или его наличия) дополнительным баллом награждать не стоит. У Бакли по среднему показателю посмешней будет.

Довольно унылый и многословный роман про нескольких испанцев, которые стали обладателями способностей не стареть и возможность менять события ( ннеприятные для них), путем поворота времени на недолгие период вспять. Действо происходит в Испании и в постколумбовской Латинской Америке, значимых персонажей с пяток и все очень хорошие и болтливые. Автор определенного излишне уделил места диалогам о тягучести снов сравнительно с явью, стволах времени, контролю за течением же снов — у него это изложено прежде всего невкусно и там, где Павич обошелся бы страницей, у Давлета выходит с десяток страниц. Заабавно, что стиль очень архаичен, отчего персонажи то «заливаются краской», то какие-то волны на них нахлынывают, то мысли борются друг с другом. Речевые обороты на уровне времен Вальтера Скотта, исторический антураж дан без деталек, очень приблизительно. Планировался, наверное, синтез исторической прозы с соллипсизмом, но получилось полтина на половину. Недоисторическая фэнтези с героями, которым решительно не хватает харизмы и жизнеподобия. Изящность и хороший вкус в изложении материала являются главными и единственными достоинствами Далета. Графоманом его все же не назовешь, человек старался. Эпилог с вечными жидами, которые в 20 веке шустрят, портит и без того не сильно радужные впечатления. Автор оставил приоткрытой калитку, может выпустить и продолжение. «Челн» Андерсона ( тоже не шедевр) — более цельная и плотная книга при некоторой тематической схожести.

«Город греха» по крайней мере написан не в манере «стокатто», отчего «Белый джаз» читать было совершенно невозможно. Да, стиль очень простой и грубый, но предложения вполне себе организованы и синтаксис без фантазий. Пишет все же Эллрой стилистически очень плохо. Как бы не приходится критиковать автора за «чернушность», особенности темперамента такие, но уж утрата меры и вкуса, на мой взгляд, у Эллроя носит несколько патологичный характер. Всякие там зубы россомахи, эякуляции в глазницы... Местами мне это напоминало даже и какого-нибудь Дашкова( худшего автора не встречал). Эллрой чрезмерен и избыточен в своей тяге к описательству патологий, членовредительствам и как-то получилось, что в «Городе» под глыбой второстепенных подробностей и заменяемых статистов он несколько погреб интересную историю про нелинейную и несостоявшуюся дружбу трех грешников, в каждом из которых таки евангельская искра была. Переусложнил с интригой, но нельзя не отдать должное постановке задачи и элегантности, с которой автор устраняет центральных героев.

Эллрой мне представляется каким-то журналистом, розыскником жареной фактуры, потаенных подробностей, со скромными художественными дарованиями уровня нашего там Константинова. Нужен талант Дюма, чтобы наработки Огюста Маке не остались многословными синопсисами..

Эллрой очень выигрывает в экранизациях, — в первую очередь за счет того, что исчезает его ужасный стиль и сценаристы многое выбрасывают. В итоге экранизации сравнительно с первоисточником выглядят очень бледненькими, но за счет атмосферы, неожиданных сюжетных ходов и типажно расцвеченных персонажей достаточно выигрышней. «Город греха» неимоверно сложно экранизировать именно из-за россомахиных зубов, чрезмерности насилия, но этот роман можно вычистить наполовину — и будет хорошо и занятно. К слову «Город гангстеров» Драбонта, печально недооцененный мини-сериал, закрытый после первого сезона, — в некотором смысле уже и есть замена

экранизации. Там есть и коррумпированный коп и запретная любовь и Микки Коэн, и нуар.

Чрезвычайно избыточный даже и для без того не самой аскетичной писательницы роман, продолжения которого, нет сомнений, будут еще более изобильными. Рубина отработала манеру, предполагающую обязательно сложную саговость с участием большого числа ярко размалеванных петрушек, странствия по всему миру этих петрушек, эксцентричные профессии, обилие прилагательных. Мне это несколько напоминает зрелого Пикуля: у них с Рубиной какая-то тяга к фаршированию текста географическими наименованиями и эпитетами ( если Вена, то «блистательная», если фрикадельки кто готовит — то «незабываемые» или «упоительные»). В «Желтухине» много всего: от фотографиий и канареек, до описаний взросления девочки- пианистки, девочки-оторвы, глухой девочки и мальчика с гениальным голосом. В названии серии — «Русская канарейка» есть элемент самоиронии: особенности музы автора именно, что канареечные с тягой к пестроте и переливчивости. Рубина — хорошая рассказчица, но от манеры изложения быстро устаешь. Очень многословно, без дифференции по значимости, предсказуемо по топосу. Сократическое чувство меры уж точно не по автору, которая почти захлебывается от удовольствия рассказывания историй. Сагами на материале отечественной истории кого удивишь? И Аксенов и Улицкая в этом направлении кое-что написали. У Рубиной чувствуется неограниченный ничем темперамент и пыл в творчестве в данном направлении. Она очень щедрый автор. которая много знакомится с бытовыми реалиями не только в Википедии, снабжает текст не только старыми анекдотами и местячковыми шутками, но подбрасывает и собственные находки. В общем, экспрессия, языческое дорефлексивное повествование. Коммерческая литература качества много выше среднего. Читать продолжения про странствия уникальнейшего в мире супертенора с единственным голосом из богатой историей семьи ( и тоже небедного), который еще и получил в израильской армии навыки суперубийцы, и любовь-то у него будет не как у всех, а уж количество городов и стран, где он побывает, даже и не представить, желательно в долгой дороге при сильной бессоннице.

Хорошая книжка, занятная. Мне как раз понравились изобретательные «кафкианские» части романа, в которых Кандид ( Ланарк) стараниями авторской фантазии перемещается в абсурдистском мире. Очень изобретатально, богато на детали и, как по мне, Грею удалось удержать убедительно сновидческую логику немотивированных пространственно-временных перемещений. Это ведь очень сложно, не скатиться в бессистемный набор, а выдержать линию ( как Окуджава в «Бедном Авросимове»). Отдельные главки и манера мне напоминали не только цитируемых авторов, но и подходы Честертона и нашего Кржижановского ( которого Грей то уж точно не читал). Элегантно введение рассказчика и даже некоторое нарочитое авторское указание на то, что должно с чем рифмовать , не слишком раздражает. Концовка, правда, не катарсична. Зато диалоги, обороты речи «вери бритиш», совершенно выдержаны в тональности юмористических окрасок высокого регистра.

«Реалистичные», естественно автобиографичные главы показались мне выдержанными в ровной манере, не особо интересными. Своего рода микст «Портрета художника» Джойса с «Бремя страстей человеческих» Моэма, посредственных и очень совпадающих в построениях романах о взрослении и ранимости художника. Грей ничего нового здесь уж точно не сказал, обошелся без каких-то чрезмерностей и ну его. Право, мог бы оставить вторую или третью часть ( без разницы), если ему так уж важно вставить личностное.

Забавный сюрреалистический совершенно лингвацентричный абсурдистский роман, автор которого добросовестно указал цитируемых авторов ( составил даже и список), порезвился вволю и, похоже, что выдал все ценное, что было за душой, именно в «Ланарке». Если угодно, то это Ингебор для богатых.

Достаточно занятный развлекательный роман, со свежестью изложения. Своего рода ответ на нашей почве хроноклазмическим историям Конни Уиллис и Ффорде. Перемещения Агафонкина во временных пластах, мозаичные конструкции с расшалившимися демонами изложены живо и со знанием отечественного литературного материала. Радзинский намеренно и чрезмерно литературоцентричен ( как, впрочем, и Ффорде): много прямых аллюзий на Булгакова, Стругацких, Юзефовича и Пелевина. Это из основных источников вдохновения сюжета, тематики и стиля. Мне показались очень удачными стилизации монгольские под Юзефовича — выдержанная, ровная, короткая в предложениях ритмичная проза. Юмористическая сторона таланта автора показалась не столь очевидной: всякие там осетрины не первой свежести, подмигивания читателю, «не бзди, Димыч»( от мальчика Путина соратнику по играм), а то и обороты навроде того, что много необычного и удивительного видела украинская земля: ведьм, русалок, нечисть и победу Януковича на выборах.

Автор все же не впадает в откровенное зубоскальство, хотя лихость постановочных сцен с расстрелом ОМОН, оторванными головами и литературным мясом погибших ( развитие игр свиты Воланда с Агасфером Лукичом в роли Магога) откровенно находится в диссонансе с остальной содержательной частью книги. Содержимое все же очень эклектично: никто не умирает, все можно повернуть в разные стороны, страшнейшие злодеи оказываются собачонками очередного вседержителя.

Радзинский — молодой автор и есть надежда, что он поймет, что Путин вышел публицистичным, ненужным и отправление его в 1861 г. юмора книжке добавит, но эмоциональности и художественности ни на йоту. Сцены женских мастурбаций можно было опустить, да и вообще в романе так много всего, что взаимозаменяемость кусков текста чуть ли не тотальна. Концовка новаторской тоже не является, но по завершении у меня скорее светлые ощущения от энергетики, неподдельной витальности автора, которые, надеюсь, никуда от него не денутся, а следующая книжка будет более собранной, цельной и ладной. Поживем-почитаем.

Упражнение в готическом жанре у Уотерс выдалось таким хорошим, что я без колебаний готов назвать «Незнакомца» ее лучшим романом. Прекрасная постановка интриги, впечатляющие и запоминающиеся мизансцены, хороший слог и диалоги. Все выполнено с привлечением минимального круга действующих лиц — то есть нельзя сказать, что берет масштабом, «создает мир». Роман заведомо подан в качестве литературоцентричного и предполагается знакомство с готической традицией. Автор заведомо не предполагала сущностных высказываний о мироустройстве, ограничившись рукодельем с тщанием в вышивке. Собственно, и Джейн Остин — рукодельница. При этом Уотерс, написавшая лучший роман, заведомо меньше и незначительней Аткинсон — а «Маленький незнакомец» понравился мне много больше притязательной «Жизни после жизни». Может и без лесбийских имотивов выдать славный роман.

Намекнув на возможность как бы немистического подтекста событий, Уотерс выдала на-гора занятнейшее послесловие, содержащее социальную критику Джозефины Тей за социальный снобизм и прямо указала, что второстепенный персонаж есть Бетти Кейн в молодости. Что откровенно не предполагалось без такой подсказки. Памятуя о дальнейшей судьбе Бетти, появился очередной подтекст в сторону немистического развития событий. Так автор самостоятельно интерпретирует тексты, придавая дополнительную интригу. Мне вот Тей во время чтения на ум не приходила, а «Возвращение в Брайсхед» с критикой и одновременной завороженностью уходящей натурой английской аристократии в качестве очевидного аналога вспоминался постоянно. Ну а мистический круг предшественников широк и очевиден. Интересно, сделает ли шаг вперед Уотерс в следующем романе или вернется на круги своя в романе о трудностях любви в табуированном обществе?

Не самый лучший роман Ле Карре, но, безусловно, в канон его статусных текстов входящий. Много лучше сусальной экранизации с непохожими на прототипов Коннери и Пфайфер. Собственно, для нас, возможно, интересна перестроечная составляющая текста, с авторскими зарисовками Москвы и штампов «русской жертвенной женщины». Что сказать? Из всех авторов клюквы менее всего, добротных описательных деталей больше всего, но вот достоевские представления о «русской душе» очень плохи. Ле Карре не читал Трифонова, а то поумерил бы пыла. Еще роман очень мелодраматичен, как и большинство у автора. Как то принято писать о разоблачении цинизма власти и разведки Ле Карре, но он прежде всего неисправимый романтик, который верит в нехитрые заповеди. Больше сил тратит на разоблачение последствий и вредоносности лжи во всех ее проявлениях. Разведка и Шпионаж в этом смысле — квинтэссенция лжи, от которой следует бежать и наподобие Ланселота спасать слабых и ранимых. Есть в таком подходе что-то от упрощенной идеологии русских студентов конца 19 века в стремлении спасти и облагородить проститутку. Во что-то надо верить, долбит Ле Карре, и это что-то должно быть уникальным, частным и непафосным ( другое дело, что идеалы у него в романе схожи до неотличия)

Русские главы в романе сильно уступают «шпионским»: в диалогах между шпионами, их типажных зарисовках, метафоричности речи и использованием немыслимых вкуснейших сравнений и аллюзий Ле Карре достигает вершин английской прозы 20 века. Отдельные страницы заставляют вспомнить Диккенса. Большой мастер ручной отделки.

От китайского автора мы вправе были ожидать большего. Большей вариативности, детализации, тщательности в расцветке китайского быта и двора. Получилось как-то бледновато и схематично, практически синопсис. Вполне нечастая и достойная история от имени свергнутого императора, разделенная на две части. Автор почти напрочь редуцировал всякую психологическую составляющую в связи с чем и злодейская ипостась императора дана как есть, но без объяснения причин и эволюции, а уж про как бы перерождение и вовсе все сухо и без эмоций. Развития характеров нет и в помине, а есть несколько запоминающихся сцен казней и жестокостей, хотя куда им по смаку до «Дня опричника» Сорокина, например. Роман лучше задуман, чем исполнен. Не могу не отдать должное авторскому дерзанию — всем известна сложность построения романа с рассказчиком-центральным злодеем, которому изначально не сочувствуешь. У Су Туна все скучновато и даже стихи императора фантазировать не стал.

Западник Шон Рассел в своей дилогии также о полувымышленном средневековом Китае на голову выше и ведь нет по факту прямо-таких отличий, по которым судишь о том, что писал местный там автор. Вопрос качества и эмоций, изобретательности и мелкой моторики, с которыми у Су Туна прямо скажем.

Вполне себе привычная книжка из серии про Хорнблауэра, сюжетно, пожалуй, одна из слабейших. Ну подняли сокровище, а в оконцовке побились с испанцем. Делов-то.

Может мне в более ранних романах в глаза так не бросалась эволюция героя, который здесь уже совершенно становится мнительным, шизоидным и самоедящим. От положительного героя эволюция ведет в дебри одиночества и выхолощенности. Хорнблауэр дважды выдает трюки , «играя заведомо нелегитимного злодея». При этом для себя он как бы блефует, берет оппонентов на испуг, но, право, это тот случай, когда для окружающих разницы между маской и личиной нет никаких. Это развитие персонажа в деградационную сторону вппечатляет больше всего.

Не уверен, что в героической эпопее это предполагалось с самого начала. Достоинствам Горацио тома посвящены еще будут. Не знаю, как там дальше, но именно в этом романе контраст между образцовым деревянным служакой и рефлексирующим везунчиком-самодуром мне показался в художественном плане весьма любопытным — у героя О Брайана я чего-то такого не замечал, при большем усложнении психологического рисунка вообще всех его персонажей ( оно и понятно: основу списал у Форестера, а уж за полвека качество психологии и техника приключенческой литературы вперед продвинулись ой как)

Ну уж точно читать надцатитомную сагу не готов. Элизабет Джордж обладает неплохим стилем, однако ее текстурная вязь уж совсем рукодельная. Вписывание литературных традиций про «манеры знати» в современные социальные реалии. Надуманные штампованные герои ( красавец-аристократ- полицейский с золотым сердцем и совестью) участвуют в всякого рода любовных треугольниках и штампованных исходниках ( красавец любит красавицу, а она любит калеку, который друг красавца). Джордж частенько упоминает то Диккенса, то Бронте, справедливо указывая на традиционный характер своего макраме. Искусственный книжный мирок, населенный симулякрами, занятный именно литературоцентричной позицией автора. Собственно с интригой и детективной составляющей тоже швах, хотя кого-то возможно финальная сцена с рыданиями сестер и вдохновит. Тема знакомая, избитая. Прочитал-забыл.

Мо Янь вследствие присуждения премии появился в переводах недавно. Не имея представления относительно объема написанного, писательской эволюции, не так просто судить об уровне всего написанного великим ( в этом я уверен) китайцем.

«Устал рождаться и умирать» в любом случае «поздний роман» автора. Это абсолютный шедевр, сам по себе литература ( втом смысле, в котором «Улисс»_ целая литература). Формально роман можно определить как семейную сагу периода с пятидесятых до 2000 г. узкого круга односельчан. По существу — дотоле небывалый сплав увлекательного сюжетного построения, серьезных рассуждений о человеческой природе ( в том числе в ннемалой степени сравнительно с животной сущностью) и пиршества изобразительных средств. Технически Мо Янь показал все: разность повествователей, плутовской роман, сатиру и иронию, сеентиментальность, пародию на все типы поввествования. Все это не в ущерб цельности гуманистического высказывания по существу — в отличие от многих талантливых «постмодернистов»-жонглеров, знающих все фокусы, но решительно лишенных повода для высказыввания по сущностным вопросам. Да у китайца и в адрес «постмодернистов» скказано немало ехидного. Живейшее опровержение тезиса о невозможности сойтись Запада и Востока: построенный с обильным привлечением фольклора, пословиц и поговорок, литеературного канона китайской прозы роман ничуть нне местяччковый, не ориенталистский. Продолжая петь осанну, уверенно полагаю, что роман этот взял лучшее от предыдущих ( насчет «Старны вина» и «Большой груди» уверен точно), но именно здесь уровень пределен.

«Устал рожаться» совершенно полифоничен и не может быть назван мортирологом ( в отличие от «Большой груди»), смена повествоателей и техники изложения не в ущерб рассказу собственно истории. Как рассказчик фабульный, на мой вкус, из живущих больших писателей, Мо Янь превосходит Рушди — а больше никто из ныне живущих навскидку не вспоминается.

Помните, сколь часто при чтении «Большой груди» вспоминали Шолохова? Мо Янь прекрасно все понимает. Описывает он гибель светлой женщины и, вспоминая Шолохова, цитирует строчки о гибели Аксиньи. Затем обыграв художественное описание впечатлений Мелехова по этому поводу, изложенные Шолоховым, ппредлагает читателю придумать другие строки и на этом ставит точку. При совершенстве всей ткани большого романа в нем есть и контрапункты и «ударные сцены» навроде собрания по свиноводству или состязания самцов-кабанов. Есть гриффитовский монтаж похорон матери героя, на которых он не присутствует, с одновременным участием героя в съемках фильма, по сюжету которого он присутствует на похоронах актрисы-матери. Это что-то. Поверьте, читать этот роман для меня было незамутненным чистым счастьем, которого ни одна книга из переведенных лет за пять не доставляла. Нежно люблю и озорную, игровую «Страну вина» и яростную «Большую грудь» с плачем по невинным. «Устал рождаться» так хорош, что я готов ставить высшие баллы всем книгам Мо Яня, который хороши хотя бы в половину от уровня этого великого романа. Много эмоций — тот случай, когда прямо катарсис от истории, умения автора организовать материал и сверхрационального присутствия в романе идеалов.

Премированный давно Букером единственный что ли у автора роман едва ли является знаковой книгой. Видно, что он написан филологом с большим тщанием, не без искуственницы — слог ну примерно уровня и направленности матиссовского Иличевского. Я «Матисс» вспоминал неоднократно и в связи с схожим центральным образом принципиального неэмоционального неделателя, чуть ли не по линии Ламарка развивающегося. В «Свободе» мало воздуха, мало интересного, кроме отдельных авторских зарисовок и центрального по масштабу персонажа — друга рассказчика по имени Андрюха. Роман можно было скорее назвать «Повесть о друге» или «Андрюха». Всем, полагаю, встречался в том или ином масштабе дарования бескорыстный враль-аванюрист с харизмой, но бутовский — прямо исполин направленности. Что называется, образ удался, однако удался он в таком виде за счет большой авторской снисходительности к реалиям 90-х. Выписать масштабы Андрюхи автору помогло существенное смягчение нравов и окружения, однако для меня патологичность типа и некоторая лукавость в идентификации с ним собственно «свободы» очевидна. Книга разового прочтения, без излишнего пафоса и величия замысла.

На удивление ладная и хорошо написанная книжка, загадок в которой, конечно , нет, да и условная привязка к центральному персонажу — Де Куси — не делает книгу каноном биографии. Книга Такман — подробное и хорошо написанное изложение военно-политической истории Европы 14 века с обильными отступлениями о чуме, особенностях уклада, психологии рыцарства. Автор решила сложнейшую задачу — внятно и увлекательно, без легковесности обрисовать фон и действа многочисленных феодальный войн, преимущественно, на французском материале. С учетом однотипности конфликтов, схожих мотивов резни, схожих же восстаний и неочевидной индивидуализации действующих лиц задача выполнена на все сто. Автор обошлась без излишних ссылок на ссылки на каждой странице,. приведя в конце впечатляющий по объему список источников. Есть классический труд «Людовик XI» Ле Гоффа, в котором автор занимается по существу источниковедением в ущерб нарративности повествования. Я совершенно убежден в том, что исторической науки как таковой не существует, а в силу полидисциплинарности исторических работ авторам ну точно следует иметь в виду еще и исходя из целей и задач написания аудиторию. В этом смысле я книжку Такман решительно предпочту кропотливому и как бы ложно смиренному тексту Ле Гоффа ( у него не все такие, сеть и обобщения) как образчик раскованной смелой без бахвальства исторической прозы. Отчаянная женщина все же эта американка, но, по счастью, бахвальства и апломба парвеню в ней нет ни на йоту. Буду читать ее другие книжки.

Мистер Мерседес — проходной роман. Попытка Кинга поиграть со своим инструментарием, умелой техникой на чистом детективном поле не впечатлила. Поле очень плотное, рассказанная история очень проста , предсказуема и неинтересна, а литературные таланты Кинга все же не уровня «великий писатель безотносительно того, о чем пишет». Другое дело, что Кинг достиг технического уровня, при котором писать откровенно плохие и провальные тексты, вероятно, не может. По прочтении рпоследних его книг у меня возникает вопрос, а может ли он достичь уровня ранних романов или обречен барахтаться в кругу былых тем и хронического многословия. Вспомните, к примеру, лаконизм «Кладбища домашних животных». Может ли Кинг писать так сейчас и создавать минимальным количеством страниц сцену навроде сканадала на похоронах мальчика? Сомнения крепнут, а объем написанного автором множится. Я долгое время собирал в печатном издании все романы, а сейчас пришел к выводу о необходимости избавления от половины с прекращением собирания — бо завершения авторскому творчеству не предвидится, а электронные варианты представляют возможность знакомиться по принципу «прочитал-забыл».

Чрезмерное внимание Кинга к деталям и всяким медийным новостям и персонажам зашкаливает — в этом романе меня резанула не относящаяся к тексту фраза насчет того, что не вызывает удивления злоупотребеление алкоголем Линдсей Лохан. Такого много. Еще Кинг стареет и умилящая кого-то сцена любови между 62-летним толстым полицейским и красивой миллионершей, увидевшей в нем золотое сердце, у меня вызвала чувство неловкости. Ну как близкий родственник в преклонном возрасте расссказывает о своей мужской сейчас неотразимости. Посредственный роман, чего уж там.

Занятный роман, в котором автору удалось создать приемлемый синтез собственно приключенческого с элементами боевика романа с постмодернисткой начинкой, стилизацией. По факту получилось что-то ровно посредине между Пелевиным и Сорокиным, причем от первого — вдумчивые экзерцисы относительно советского застойного стиля, его живучести и магии в современных как бы условиях, а от второго — драки, крови, стеб. Что откровенно понравилось, что можно писать в сорокинском направлении, избегая натурализма, смачных порнографических выгулов, садизма, капрофагии и проч — и совершенно без ущерба сочности текста, стебной его составляющей. Отдельно понравился простой и держанный ритм прозы, последовательно избранный предмет пародии и отсутствие мельтешенья в духе — этот кусок сделаю под Платонова. а этот под Бунина. было такое уже, нет сомнений в способности Елизарова писать в любой манере. Роман ведь еще и сюжетно занимателен, помимо отдельных сцен боев и рефлексии героя на темы славного прошлого или карамельных опасностей. Убедительнейший для меня пример умной демонстрации как форм очарования позднезастойной эстетикой, так и бесперспективности на основе увлечения песнями советских композиторов транслировать что-то большее в современность. Собственно, не так давно в Маргарита Чудакова на вопрос о ностальгии по советским временам категорично сказала, что связывает эту ностальгию только с талантливой плеядой композиторов -песенников от Дунаевского до Шаинского и ничем более. ну так и у Елизарова почти так все изложено. в художественной и игровой форме, вкусно и убедительно. Как по мне, лучшая книга автора.

Том Вулф ну такая махина, что по статусу, литературным заслугам, влиянию , на мой вкус, он претендент № 1 из аммериканцев на Нобелевскую премию ( никак не вторичный к другому нобелиату МакКарти). Выбравшись на ююг широкими мазками он создал впечатляющую специфичную картину Майами с неизбежным «костром амбиций» и общественным срезом. Линия попавшшего в тотальную неудачу героя, выползающего из дерьма, постоянна у автора — здесь это кубинский коп. Отдельные главы являются самодостаточными зарисовками «из жизни», репортерское прошлое и умение ухватить смак в концентрированной форме никуда не делось. Сцены с описанием оргий и вагин даны брезгливым моралистом, но порой напоминают сочностью и хлюпаньем чуть ли не нашел Проханова. С композицией, игрой в фатум и чувством симметрии все в порядке. Добротный роман великого современного автора, абсолютно на сто процентов «американского» в значении витального.

Не без грехов, понятно. Есть самоповторы, многовато типографических там точек, игр и прочей мишуры. Слита концовка. Русские персонажи много лучше чем у других американских авторов, но не так, чтобы уж совсем ббез пересаливания. Хуже чем любой из трех переведенных романов Вулфа. Но все равно занятно.

Все же перевод и издание произведений Кейт не в хронологической последовательности имеет и положительную сторону. Поклонники серии про Броуди и «Крокета» обречены на интерес к автору, а вот прочитай я наперво «Музей» и не факт, что впечатлился бы. Собственно, я и не впечатлился без всяких привходящих. Кейт написала такой кукольный театр с многочисленными родственниками-фигурками. Создатель не особо стермился вдохнуть жизнь в персонажей, что особенно видно на примере Джорджа и Банни, совершеннейших роботов без духовной начинки. Взаимоотношения между их дочерьми составляют сердцевину книги и, право, есть несколько очень удачных страниц. По существу «Музей» — очень рыхлый сборничек зарисовок из жизни родственников с конца девятнадцатого века по 1992 г. Постоянный персонаж Аткинсон — девочка со странностями — появилась в первом уже романе, но в отличие от Крокета здесь девочка бесцветна, малоэмоциональна и скучна, как, впрочем и Урсула из последнего романа. Я не вижу не просто принципиальной, а вообще никакой разницы с Детской книгой Байетт и массой рукодельнической литературы англичанок семейно-сагового направления. Новеллистические как бы вкрапления очень неровны и большая их часть малоинформативна. Роман можно рассмтаривать как техническое пособие на тему умения описать смерьть персонажей. Здесь Аткинсон дает класс — используя сддержанную как юы бехэмоцинальную манеру с помощью мелких деталек она создает удачный мортиролог смертей в результате войн, болезней и проч. Очень эффектно, а использование приема с Джулиан — повестование в реальном времени с постоянными отсылками к тому, что она уже как бы мертвая — совершенно. Признаюсь читать было скучно, многочисленные персонажи второго плана кажутся взаимозаменяемыми, а как бы интрига и ключ «с Перл» ( спойлерить не буду,, а кто читал поймет) совершенно излишни — вссе можно объяснить и случаем , когда Джулиан сбила сестру, а та ударилась. Роман являет образчик удивительно тщательного рукоделия, мелкой моторики, но по факту кроме некоторых удачных сценок не дает ни уму ни сердцу ничего нового. В общем, выход двух книг Аткинсон в этом году — ожидаемых и желанных — по их прочтении заставил восторженное отношение к автору скорректировать: в начале года я полагал Аткинсон ведущим английским автором, отдал бы предпочтение и перед Коу с Барнсом, не говоря про авторесс. Сейчас полагаю, что Аткинсон — талантливая писательница с прекарсным циклом про Броуди и прекрасным романом «Человеческий крокет». Остальное у нее можно и не читать.