Если взять Ле Карре за абсолютный эталон ( в лучших вещах он этого заслуживает), а Флемминга — некоторым образом за иной полюс, то Камминг окажется где-то посередке. Это прекрасный легкий развлекательный роман для пляжа на шпионскую тему, не бондиана, но и не психологический. Все же основу этого романа определяет именно темп: все активно следят, перемещаются, не с останавливаясь ни на минуту, ну и в концовке хорошие наши убивают нехороших ненаших. Абсолютный хэппи-энд, немыслимый у Ле Карре допустим. Автор много места уделяет всякого рода техническим параметрам работы бывшего шпиона, который ну совершенно неярок, а весь шарм его — видавшего виды служивого с принципами — несколько затерт от частного употребления в аналогичных книжках. Персонаж, впрочем, очень целомудрен и даже почти не пьет, а отдельные исключения автор комментирует так: «разбирать вещи в отеле не стал, т.к. выпитая бутылка вина не могла не сказаться». Британская сдержанность сказывается, но без занудства. Персонажи все до единого функциональны, автор внимательно следит за общими местами насчет того, как кто должен по роли одеваться и проч. Как по мне, прекрасный почти готовый сценарий для увлекательного фильма. Продолжение читать готов.

Вот режьте меня, а все «исторический роман» в виде попытки реконструкции психологии и диалогов персонажей сильно давешних времен — ущербное занятие. Если честно помещать Шерлока и Борхеса в качественную бы средневековую языковую среду и выстраивать детектив, устраивать роман плаща и кинжала — это одно. Все понимают игровое начало и условность. Попытки же рассказать с позиции Марии Мнишек или боярина натужны по определению ввиду непреодолимой смены всего. С чего Мария Мнишек все рассуждает о своем призвании, а Заруцкий прямо пан ? Автор старается честно, слов нет, то сказовый слог берет, то к более традиционному суржику, а все одно искусственно. У Балашова все несколько смягчается описанием крестьянского быта безымянных в истории рядовых, а здесь прямо диалоги исторических селебрити. Хронологически — история нескольких месяцев поражения. Оптика крупного плана. Прочитал и забыл. Ну да, лучше Бахревского.

Франзен хорош. Я вот не читал ни «Свободу», ни «Поправки», которые, судя по отзывам, даже и лучше. «Безгрешность читал с удовольствием, поскольку автор прежде всего дельный рассказчик. Несколько избыточен, но это специфика изложения. Главное впечатление — массивная, онтологичная фигура сдвинутой Анабель. Изумительно дама выписана — и определенно не только как частный пример клинического случая. Френзен намеренно дает женский тип, некий универсализм ( как Молли у Джойса), который завораживает. Ну вот как сыгранная Светланой Крючковой бабка ( явно превосходящая изобразительной мощью литературного прототипа) таки несет в немалой степени органичные универсальные черты русского женского, так вот и Анабель впечатлила. Собственно, Анабель и Андреас выписаны автором с особым тщанием — эти два монстра на голову выше остальных, которые находятся в орбите и, соответственно, как-то вынуждены с этим справляться. В написанной сугубо обстоятельным и однозначным слогом книге есть, однако и тайна рождения и случайные страсти и прочий весьма густой романтический флер. Сексу внимания уделено немерено, но в Любовь (sic!) автор верит. Отношения между Пип и Андреасом в пересказе очень уморительны, да и в книжке изложены так, что иронию это вызывает. Андреас — ну совершенно байронический тип. Соображения автора относительно его мытарств по поводу старого грешка делают честь автору ( и приверженности достоевским традициям), но уж в плане таки психологической достоверности все очень спорно. Франзен вроде роется в головушках персонажей — а все как-то у него либо стандартно, либо невпопад. Пип начала книги не имеет ничего общего с Пип в Боливии — ну прямо как Володя Шарапов в пятой серии перестал резко быть лопухом и выдал соло у бандитов. Концовка с идиллией тоже не самая сильная. А все же при тяжеловесистости, забавном смешении романтики с современными темами, Анабель изумительно хороша, читать интересно, авторские конструкции не лишены изящества. Вровень ( даже и тематически) с первым романом Пессл.

Беляков заслуживает уважения тем, что не боится скользких тем. И книжка про Гумилева была в отношении персонажа, отношение к которому полярное, ну и размышления о судьбе украинского национализма в контексте понятных событий неизбежно влекут обилие несогласных с тоном, строем мысли, подходом. Как по мне, книжка Белякова — собрание очерков на тему русско -украинских отношений, ни в малой степени не целостный последовательный труд. Все достаточно лоскутно, про Хмельницкого мельком, насчет Мазепы тоже не шибко много. Автор старается быть непредзятым и честным — это с одной стороны импонирует, а с другой — ну уж коли полез, так формулируй поярче. Много воды, рассуждений насчет того, как хороша украинская природа, да кто там про кого что говорил. Перелопачена уйма материала и интересных фактов немало. Я вот не слежу за темой — не очень интересна, но то, что для украинцев аксиоматично, прямо вот уверенно отдельным трудом русского автора о принципиальной нетождественности культур, различности народов без намека на братство — ранее не встречал. В целом вполне себе убедительно, но по мелочам вопросы есть. Мне книжка напоминала недавние «Весы» Иванова — все размашисто, с лирикой, по принципу — что вижу, то пою. Опять таки, это в чистом виде публицистика, даже если и принять условный тезис о том, что история — это некая наука. Беляков пытался выделить ключевые фигуры и события, в оценках которых миф расходится. Мазепа, понятно, кто кого когда предал, и Гоголь. С последним вообще не очень славно. Беляков так и пишет «Трагедия Гоголя в том, что он запутался между двух культур». Ну прямо страдал Гоголь и так все трагично, что слов нет. Написал украинские вещи в начале творчества, затем — более русской тематики, в чем трагедия. Все хорошо писал, прекрасно себя чувствовал и ладил как с малороссами, так и с бомондом Питера. Перед смертью у Гоголя были очевидны религиозные метания, которые к теме книжки отношения не имеют. Ну типа трагедия Набокова в том, что он заплутал между русской и англоязычной культурами. Цитируя известнейшее высказывание Розанова о погублении Гоголем России, Беляков рассуждает в духе того, что Гоголь не виноват, что дороги плохие, что гайки зажимали, что царизм развалился. Как можно так тупо и твердолобо оценивать розановскую мысль относительно влияния литературы на общество, ума не приложу. Резюме: занятно, добросовестно и познавательно, но второй сорт в плане умения формулировать, оригинальности мышления, компактности. Ни разу не Эткинд, Парамонов или Быков.

Первый опыт знакомства с Делилло и не сильно вдохновляющий. Роман мне показался очень скучным, предложенная версия покушения на Кеннеди — достаточно стандартной. Возможно, Стоун и учитывал этот роман, но, в общем JFK основан ровно на той же версии и смотревший картину не узнает ничего нового. мытарства Освальда плюс Руби, Томми Ли Джонс( то есть Клей), Ферри и навязшие в зубах персонажи из окружения. Ровный динамичный ритм автор держал всю дорогу и по факту при всей событийности сцен ярких не выписал. Все персонажи, включая и Освальда, одинаково неинтересны. Стилистически без изысков, оригинального угла зрения не предложено, в эмоциональном плане холостой роман. Формально это что-то вроде политического камерного детектива с давно известным финалом, но по качеству уступает лучшим образцам. Ладно, нафантазировал насчет шпионажа Освальда в период нахождения в России, но коль скоро это совсем не связано с покушением, то для чего?

Приятная и вполне себе выдержанная в рамках задачи книжка, которую осилил за два перегона в метро. Легко читается, автор очень стремился не выйти за канон, сохранить манеру изложения и проч. Отсюда некоторая худосочность и ограниченность прозы. Я не так много фанфиков читал по мотивам холмсианы, но роман Горовица — очень читабельный — как-то на голову ниже и Нюмана и Симмонса с их изобретательностью и драйвом. Понятно, Горовиц ставил цели следовать в русле традиции и не выбежать из нее, но у Конан Дойла рассказы были в силу объема помускулистей, а в «Доме шелка» достаточно водянистости. Сама по себе интрига держит, автор честно выполняет свою работу. Образчик добротного развлекательного чтива — при разности направления уровень примерно Майкла Коннели. Заинтригован наименованием следующего романа — как раз в «Доме шелка» Мориарти мелькнул чуть и в следующий раз, как пишет Ватсон, он увидел его уже в «Последнем деле Холмса». Придется почитать и «Мориарти», благо недолго и несложно. Своего рода семечки.

Крусанов, похоже, сдулся. И сборник рассказов был посредственный и вот этот роман показался каким-то бесцветным, совершенно не драйвовым. Крусанов всегда впечатлял гедонизмом, острым словцом и вкусными цитатками, размеренным неспешным слогом и уверенным следованием в направлении изящной и необязательной словесности. В Железном паре половина представляет собой добросовестное изложение ( как водится — что ели, в какой последовательности шли, какая была природа) шатаний случайных друг для друга мужиков по Средней Азии от Душанбе к горам, а вторая половина — монолог ущербного переплетчика, который размышляет о необходимости выведения новой породы людей, коварстве женщин, русской особости и прочей ерунде. Вот эта вторая часть получилась по авторскому умению вкусно зажечь совершенно неинтересной, чем-то вроде Дневника неудачника Лимонова, с которым стилистически у Крусанова ничего общего нет. За всю небольшую книжку если и найдется пара остроумных высказывания, то с трудом — сравните с «Укусом ангела» либо «Американской дыркой». За вычетом монолога книжка представляет собой добросовестный рассказ о малорезультативном недельном перемещении в азиатских предгорьях, где ничего особенного не происходит. Достаточно близко к некоторым страницам Иличевского и достаточно далеко от лучшего в странном, но определенно искрившемся явлении, которое обозначают как «питерский фундаментализм», чего бы это не значило.

Очень достойная краткая полухудожественная биография Шостаковича, которая напомнила «Кеплера» Бэнвилла, который, правда, более ярко написан. Талант публициста Барнс уже демонстрировал и в «Попугае Флобера» и в «Артуре и Джордже», здесь тоже не подкачал. Весьма приятно, что без клюквы и со знанием дела изложены сталинские реалии, ну а воссоздание атмосферы страха и неуверенности художника носит универсальный характер. Читал, конечно, Барнс и «Защиту Лужина» — образ несколько не от мира, заложника системы и проч. новаторским не является. Барнс, в принципе, занимается( м.б. невольно) своего рода реабилитацией Шостаковича за всякого рода сомнительные акции, которые были следствием необходимости выживания. На фоне огромной по масштабам такого рода реабилитации, предпринятой Быковым в отношении Пастернака, у Барнса все куда как сдержанней — очевидная мотивация не выдается за единственно возможную стратегию гения на все века. Парочка забавных подробностей — относительно того, как обгадился Тихон Хренников, а легендарный Бобров обвинил игрока в том. что он югославский приспешник — были ранее неизвестны. Барнс человек весьма ответственный — склонен доверять. Ну и как водится у англичан, все в порядке с оттенками иронии и насмешливости.

Добросовестная и обстоятельная биография сложного человека со сложной же репутацией. Кое-где Беляков увлекся, к оконцовке совершенно замельчил, но в общем выдержал объективную линию. Как всякая хорошая книга, заставляет задуматься. Собственно, артистический дар Гумилева сомнению никогда не подвергался. К основным новаторским крупным метаидеям — зависимость этносов от Солнца. монгольском симбиозе и дате написания Слова о полку Игореве автор отнесся критически. Гумилев одобрен за искания, масштабные дерзновения с неочевидным результатом и ряд локальных исследований. Как по мне, Гумилев выступил идейным стимулятором других исследователей, в рамках своей концепции показал тщетность концепций других и стал ярким культурным явлением в области исторической мысли. К науке это имеет косвенное отношение, но я историю никогда не считал наукой в том смысле, какой является химия или математика. Историк ( писатель о прошлом) Сергей Соловьев с его добросовестностью все же представляется неочевидным ученым. Затруднение рядом историков лексического аппарата еще не сделало монографии научными работами. Да. собственно, и сама биография Гумилева — это научный труд? Как по мне — качественная публицистика.

Много фактуры из области быта читается на ура, а беляковские там полемики с Гумилевым показались менее интересными. По факту, добротная и обстоятельная биография, заставляющая с интересом отнестись к писателю Белякову, который «тоже историк».

Шлинка ничего ранее не читал. Роман по-немецки обстоятельный, неспешный. Одна линия- с расследованием повреждения ноги у балеруна, занимает примерно пятую часть романа и в общем служит для фона, никак не пересекаясь тематически с основной линией. Расследование всяких там интриг вокруг химического завода — не самая захватывающая тема для детектива. Автора обращаются к «проклятому нацистскому прошлому», делают это, в общем, достаточно тактично. Другой вопрос. что негодяйство директора прямо аксиоматично с самого начала. Обращения к нацистскому прошлому дадены пунктиром, уж точно не в духе Керра или Краевского. В общем, обстоятельный и ровный детектив, к которому подходит термин добротный. Есть в авторах что-то породистое, неспешное. Это проявляется и в сдержанном британском почти юморе, чувству меры и стоицизме центрального персонажа, который не самодовольный, но и бичеванием в общем не увлекается. Главное, вероятно. достоинство. Готов почитать и продолжение: надеюсь, сюжетно будет занятнее.

Оговорки в сторону трудностей перевода здесь уместны как никогда. Языковая ткань русского перевода вся состоит из сленга, арго, междометий, в связи с чем всякого рода «йоу», «что-нить»,«харить» вперемешку с обильным матом воспринимается, вероятно, иначе чем язык оригинала. Я вот не люблю такой стиль, он портит для меня и «Заводной апельсин» и «Историю шайки Келли»( тоже букеровский роман). Первые страниц двести привыкал, к концу как-то втянулся в манеру изложения.

Главным достоинством романа я вижу освоение этносоциального неразработанного ранее материала — гангстерских войн Ямайки семидесятых. Здесь и покушение на Боба Марли, которого в книге мало, он все на периферии и появляется мельком. В изложении Джеймса прямо там творилась жуть в духе геноцидов африканских нищих стран. Собственно, название романа тоже как-то наобум: в книге убийств больше сотни, а еще полно изнасилований в простой и извращенной форме, всякого рода истязаний, наркоты. как известно, постоянное движение персонажей и квазисобытийность по определению добавляют определенные висты. Как по мне, масштаб насилия впечатляет, но обилие случайных, взаимозаменяемых криминальных типов, изъясняющихся тоже примерно одинаково, количество этих самых убийств и изнасилований достаточно скоро влияют на уменьшение эмоциональной составляющей. Положительных персонажа в романе из более чем сотни я нашел ровно два — обе женщины ( одна — совершенно эпизодическая Клэр), а раз так, то мельтешенья одержимых тестостероном мужчин воспринимаются почти как компьютерная игра. Все хорошее, что есть у Джеймса (драма на материале с использованием уймы боковых ответвлений и персонажей, драйв), в более качественном виде представлено в романах Тома Вулфа, а на грузинском материале — у Гиголашвили в «Чертовом колесе». Редактор Джеймсу точно бы не помешал — ряд персонажей и сцен можно вырезать без ущерба от общего впечатления. Призрака-рассказчика, которого выбросили на асфальт, выбросить стоило бы и из романа.

Букер в свое время столько раз раздали за совершенно архаичные и анемичные англосаксонские поделки навроде пустяшных вещиц Кинсли Эмиса или Бэнвилла, что жюри, спохватившись, раздает в последнее время всем окраинам и доминионам — от Австралии включая Индию. Досталось и материалу Ямайки. Географическое культуртрегерство. Роман Джеймса — сырой, обильный и предельно натуралистичный — потенциально содержит в себе материал для первоклассного сериала, но нуждается в существенной для этого сценарной переработке. В послесловии Джеймс упоминает еще и о намерении писать что-то вслед по теме. Это настораживает.

Пара сопутствующих соображений. Семидесятые прошли, так что в настоящее время Ямайка вовсю эксплуатирует растаманский образ Марли, живет с туризма. Власти приложили силы к успокоению нравов, но выход романа Джеймса — пусть и о минувших временах — едва ли добавит туристического потенциала стране, бо там собрана в концентрированном виде жесть гетто третьего мира, от которой туристы определенно шарахаются.

Этот роман, полагаю, Коннелли написал за два-три дня. Вещица очень простенькая, хотя и не совсем халтура. Вдохновлялся автор Сидни Шелдон, а точнее ее романом «Если настанет завтра». Добавил для сентиментальности маленькую дочь. Что откровенно не понравилось — откровенный за гранью добра и зла ляп суперграбительницы с использованием транспортного средства, которое нашли на раз-два. Остальное — условная схватка двух суперпрофессионалов, один из которых ну совершенно не стесняется валить народ направо и налево. Ну да на достоверность и приближение к реализму роман и не претендует. Типичное пляжное чтиво, серия про Босха будет поосновательней.

Справедливости ради, надо сказать, что Кант здесь выступает не в роли детектива. Сама по себе кантовская линия несколько порочна. Кант-рационалист, особенности психики в том числе предполагает и иррациональное, внеразумное. Совершенно не следует из этого то эрго, которое автор проделал с Кантом. Сам по себе роман вполне мрачен, атмосферен, достаточно натуралистичен и с декорациями все в порядке. Не все узлы развязаны, есть некоторая недосказанность в мелочах, но по факту впечатления скорее положительные. В среде постэковского детектива одним прибавилось — и получше чем Еретик про Джордано Бруно. Приемлемое развлекательное атмосферное чтение.

Занятный роман, который не чета «Книге рыб», но сам по себе любопытен. Добротно написано. Я совершенно убежден, что эта книга будет экранизирована, но есть загвоздка, относящаяся к роману. Если проводить надуманные параллели с экранизацией, то для сцен в лагере нужен Мел Гибсон, а для всего остального — Вонг Кар Вай. Насколько это сочетаемо? Фланаган вот пытался сочетать натурализм и муки лагерников с элегичной красивой грустью о несостоявшейся любви. После «Колымских рассказов» определенное восприятие лагерных мучений позволяет сделать вывод, что колонистам было попроще. Собственно , стихи после Освенцима возможны, если их пишет персонаж с дальнего круга. Центральный стоический и героический персонаж в лагере был придурком( используя наши же термины), лечил больных и оберег достоинство ввиду нехождения на общие работы. Сцена с отказом от мяса вызывает дополнительное уважение, но и свидетельствует о существенном недостижении стоиком порога выживания. Поэтому доктор и может красиво сожалеть о несостоявшейся любви. Уайлд еще писал, что красивые чувства и умение их описать — прерогатива привеллегированного сословия. Рассказчик «Музея невинности» определенно не сидел в турецкой тюрьме под нарами и не пал жертвой коллективного насилия и, напротив, Шаламов вряд ли мог написать что-то прустианское о природе чувств. Роман Фланагана любопытен именно как гибрид казалось бы несочетаемых льва и трепетной лани. Читается легко, элегичные тона в части «после плена» определенно удались. Военно-лагерные описания мне несколько напоминали манерой Джеймса Джонса.

Цикл про Фандорина и впрямь был хорош — оттого и грустно, что откровенно играющий на понижение Акунин обратился к прославившему его сериалу. Тон сборника одноименная повесть — вероятно, слабейшая — и определяет, поскольку по объему стартовая повестушка поболее остальных. Смесь Жюль Верна с Маклином, детектива почти нет и вовсе. Неутомимый Эраст со слугой все время перемещаются, рояли вытащены из кустов. Не слишком любопытно следить за перемещениями треугольника, который если и застрял углами в лифте, то с помощью медитации всегда может превратиться в узкий прямоугольник и из лифта выйти. Приключения Фандорина — такого рода. Во второй повести Акунин недоработал чисто технически: тот кто рядом и как бы не должен быть заподозрен, угадывается на десяток страниц ранее, чем следовало. Вообще, «Парус» некоторым образом повторяет повесть из «Нефритовых четок», где действие было зимой. Последняя повесть прямо таки оборвалась в фарс. Уныло, портит славный сериал и ведь фиг кто остановит — его огород, что хочет, то и творит.

Вполне приятный уютный коммерческий роман в форме семейной саги. Уровня «Черных холмов» Симмонса, благо самая значительная часть все о том же проживании среди индейцев, их нравах и проч. Очень легко читается, повествование не переусложнено, библейскими аллюзиями автор не злоупотребляет. Словом, сильно в тени Фолкнера и Маркеса ( в части фигуры Полковника), много проще даже Тони Моррисон и Кормана Маккарти. Такого рода саг много и специфика определяется выбранным местом. Здесь действо происходит в Техасе. Соответственно к индейскому колориту добавлены пограничные конфликты с мексиканцами и общие контуры взаимоотношений. Широкие мазки, почти нет диалогов. Добротно во всяком случае. На обложке, правда, вынесена аннотация Кейт Аткинсон о том, что «Сын» — это Великий Американский Роман, но это по принципу всяк кулик свое болото хвалит. Кейт сама погрязла в семейных сагах на британском материале, поэтому перехвалила. Мейер написал неплохую вещицу, но у нас Акунина как-то еще Великим Писателем Земли Русской все же не называют.

Вроде как датировано пятидесятыми. Ох, выйди эта книга, даже и в усеченном виде, в конце пятидесятых, это была бы бомба. При надрывной лирике и свежем взгляде на сложности отношений роман предвосхитил бы Аксенова и иных шестидесятников. Славные диалоги, центральные персонажи и умелое пересечение разновременных новелл. Собственно — это относится к первой части, поскольку во второй собраны отдельные самостоятельные новеллы. не связанные между собой и с персонажами первой части. Новеллы неплохие, тогда как первая часть определенно хорошая. Пожалуй, послабее «Факультета», но сама по себе дюже интересная. Давно и много сказано о прототипности Симонова и Серовой, но Домбровский использовал совершенно внешнюю картинку, да и будучи незнаком с этими советскими звездами, наполнил внешнюю фактуру своим. Николай у него — совершенно близкиий автору тип героя, Нина же, при всех ее актерских закидонах — прекрасный образ всей литературы пятидесятых. То, как тактично автор изложил сексуальное томление зрелой тетеньки в «Брат мой осел», достойно уважения. Первая новелла — пунктиром и скороговоркой повествующая о военных приключениях героя — напротив слаба. Метафизический стержень насчет того, что после войны гора рожает мышь, имеет необязательное отношение к большинству новелл.

Все, кто знакомятся с этой книгой, обречены читать и предисловие Быкова( даже и в электронной версии оно наличествует). Тот случай, когда категорически несогласен с тем, как Быков навязывает автору свое отношение к персонажам. По Быкову — Николай маскирует инфантилизм и дите-то он не завел и даже совершенно обрывочное упоминание про вызов в МИД ему в строку. Из текста это не следует, а неприязнь Быкова к ярким героям, которым по типажу и сам Домбровский и является, не дает оснований для вывода о разоблачении центрального героя автором. Поверхностный псевдоавантюрный характер первой новеллы ну совершенно не дает оснований для сравнения с Ширлицем, эпопеей Семенова, а также вывода о том. что роман Домбровского является увлекательным и почти авантюрным. Рекомендую читать книгу, а потом сверить свои личные впечатления в отрыве от быковских интерпретаций.

Однозначно слабее первого романа и, пожалуй, второго. Леметр всегда был хорошим сюжетчиком и здесь интрига, повороты вполне себе нормальные, а все роману чего-то не хватает. Мне лично очень не нравится поворот в романе. когда у положительного детектива есть туз в кармане типа какого-нибудь крестного отца, который ему должен. Герой до поры как порядочный человек долга не требует, но вот жизнь так достала, что надо обратиться к этому роялю — и все сложится. У Лихэйна в его цикле это Буба. Чего уж так мучился в первых двух книжках карлик-следователь, когда у него мафиозник в законе такой дружок, что щелкнет пальцами — всех найдет, вычислит и доставит. Еще и заказать убийство ему можно запросто. Такой козырь очень облегчает решение проблемы — в этом романе он коробит. Финал, думается, автор не докрутил, бо какую- то эффектную сценку в расставании пары можно было бы и придумать.

Этот роман совершенно недостоен таланта Юлии Леонидовны. Он необыкновенно неряшливо написан, изобилует вставными публицистическими соображениями, а также неимоверным количеством условностей. Наиболее химеричным представляется образ центрального опера, который сидит с двумя звездочками при здоровенном профессиональном опыте ( чисто технически он минимум должен быть там майором) с дебелой и скверной женой. До встречи с Сазаном он длительное время хранил моральную девственность, ну а финальная сценка при понятной неприязни автора к коррупции в первую голову — за гранью добра и зла. Не читал продолжения и вполне допускаю тактический маневр, на как вещь в себе этот роман носит уж больно посредственное морализаторство. «Забор был гнилой как реакционное мировоззрение» — не будь это цитата из славной Латыниной, уверенно сказал бы, что за такое писателей стоит дисквалифицировать.

Режьте меня, а романы Мережковского плоские, одномерные и совершенно скучные. Я с большим уважением отношусь к публицистике Д.С., блистательный автор, но как ни пытался лет двадцать тому как прочитать черный четырехтомник, так в общем и сейчас нахожу бесплодными попытки отыскать достоинства его художественных вещиц. Культурный книжный энциклопедист со знанием исторической фактуры, а написано ни уму ни сердцу. Персонажи все с одинаковой речью, драматургии нет вовсе, затяжные ровные безэмоциональные диалоги персонажей бескровного характера. Не знаю ни одного автора в диапазоне от Кросса до Алданова ( включая и Окуджаву с Тыняновым), которые написал бы менее интересно и занятно сравнительно с Мережковским про исторический фон начала 19 века. Перелистывал в оконцовке страницы, прямо тоска смертная. Какие-то экзальтированные не без влияния Достоевского сценки братания Александра с Аракчеевым и Фотием на тусклом ровном фоне несколько выделяются. Унифицированный слог. Совершенно не понимаю амбиций Быкова заявить себя аватарой Мережковского: чужд религиозных исканий, без которых Д.С. немыслим, пишет много-много художественней.

Вполне читабельный детектив, фишка которого — в заведомой, возведенной в прием, цитатности знаменитых убийств, описанных в звучных романах. Имитатор вполне себе поразвлекся. Коль скоро в силу пристрастия автора избраны были для подражания трэшевые достаточно вещицы навроде романов Эллроя и Брета Элисона, кишок и всякого рода внутренностей в изобилии. В объеме не меньшем, чем у Гранже. Хороший финал, ровный ритм расследования организованной группой полицейских. Я вот раньше читал «Алекс» и не сильно был впечатлен. Леметр все же достаточно начитанный автор, определенно небесталанный. Талант его особо ярким тоже не назовешь, но строку гонит хорошо. Центральный персонаж-карлик кроме броской внещности ничем особым не отмечен, как, например, и Мартин Бек, с сочувствием упоминаемый убивцем. Решительно не вижу повода не почитать на досуге третий роман из этого цикла.

Задав в свое время золотой стандарт качественной коммерческой развлекательной литературы серией про Фандорина Акунин с тех пор работает уверенно на понижение но. в целом, ниже приемлемого уровня не опускается. Заведомо понятно, что забавно, интеллигентно. Серия про Николаса вся выдержана в чередовании временных пластов — современного и условно-исторического. В «Соколе и Ласточке» автор обратился к морским приключенческим романам про пиратов. Получилось без соли и крови, достаточно облегченно, но вполне себе занятно. Центральная парочка с ее любовью, зелеными глазами и проч. ну совершенная олеография. Картонные персонажи, жонглирование темами. Первая часть про Николаса внушала некоторые надежды на иронию, картину нравов эксцентричную тетушку, но завершение скучноватое.

То, что Акунин — писатель совершенно кабинетного плана, читатель книг и энциклопедий было понятно. Не ожидал, что совершивший почти кругосветку на круизном лайнере он вынести наблюдения исключительно навроде того, что многовато стариков в круизе. Сравните на его страничке очерк про круиз со страницами в романе — один-в-один. За всю кругосветку ничего занятного в литературном, фактологическом эмоциональном плане так и не увидел, что можно использовать для романа. Сущий Паганель, словом, который путешествовал, не выходя из кабинета до поры.

Собственно этот роман — «Музей невинности-2». С первым романом соотносится как «2046» с «Любовным настроением». Памук изрядно поднаторел в бытописательстве Стамбула, его изменений, нравов и уходящей натуры. Равным образом силен в написании сентиментальных мелодрам, к которым «Мысли» относятся в полной мере. «Мысли» — мыльная опера без оговорок со всеми особенностями жанра. Ровным темпом все женятся, плодятся, стареют. Как и в «Музее» центральный персонаж — простоватый чистый сердцем сентиментальный стоик, репликой которого роман и заканчивается. В отличие от «Музея» в «Мыслях» как бы полифония — отдельные фрагменты излагаются от разных персонажей, но без особенностей речевой стилистики, так что излагай историю од первого лица либо от автора всю дорогу — большой разницы бы не было. «Мысли» получилась вторичной, приятной и совершенно необязательной. Милое коммерческие чтение, которое ну абсолютно должно потрафить всем в Турции, где к Памуку отношение сложное. Современное бытописательство Памука — при внешней схожести с Рушди или Мо Янем — отличает куда как меньший эмоциональный накал, заведомая моральная простота и удручающее отсутствие иронии. Нежно люблю Памука, а вот почитал синопсис следующего романа, который вот-вот выйдет в переводе и оторопел: неужто трертью серию такой же мелодрамки выдаст?

Для дебюта вещь совершенно блистательная и уж точно не сводимая к набору цитат, половина из которых вымышленная. Пессл выдала увлекательный приключенческий с тайной и ложными отвлекушками роман взросления одаренной юницы. При заявленной ориентации на привлечение всех книжек из библиотек, тематически источниками вдохновения мне видятся «Лолита» Набокова — в первой четверти романа ( у Пессл ссылка и на Аппалач, ну и в общем Гумберт-педагог в ипостасти отца чувствуется), «Мисс Джин Броди в расцвете лет» Спарк, ну и производная от нее «Тайная история» Донны Таррт. При выписанности «аристократов» развязка сделана так, что они по факту применительно к «загадке» романа являются отвлекушками. Несмотря на несколько школярское послесловие с предложением разгадать варианты ответов, центральный рассказчик является именно достоверным рассказчиком, который может чего-то не видеть и не замечать, но намеренно факты не искажает. В этой связи при намеренном и оправданном уклонении от раскрытия ряда загадок все же совершенно непонятна привязанность Ханны ( с учетом ее основного рода деятельности) к «аристократам» и принцип их отбора.

Пессл очень бойко пишет и это как раз тот случай, когда «больше всего в Спилберге люблю Годара». Она так здорово укрывается всякого рода придуманными цитатками, что в общем не выпячивает свои собственные достоинства. Прекрасный рассказчик с умением нагнетать интригу. У Пессл все хорошо с чувством меры. При неизбежности некоторой брезгливости и отчуждения от сверстников ввиду чрезмерной интеллектуальной развитости рассказчица вполне себе в основном традиционный подросток, отнюдь не уникум навроде мальчика-детектива из романа Джо Мина. Относительно недостаточности интеллекта, издержек высокомерия и снобизма все в романе сказано хорошо, без излишнего пафоса и вполне определенно. Без такой эпизодической фигуры как Зак ( аналог Дика Скиллера из «Лолиты» с поправками) роман был бы менее соразмерен.

Дебют лучше «Ночной смены». которая тоже вполне себе приличная, Пессл поставлю рядом с Флинн при очевидных тематических разницах. Определенно лучший развлекательный роман из прочитанных в этом году ( а ведь был и роман Маккаммона из серии про Корбетта и «Пятое сердце» Симмонса).

В контексте сериала прочитал и книжку. Все достаточно ожидаемо. Аксенов -крепкий профессионал, с чувством юмора, молодость была бурной и знал много кого из ярких персон. Текст про современников биографического склада, вероятно, и не мог быть провальным, так что читается вполне занятно. Другое дело, что Аксенов навел тень на плетень и вполне известные события у него чередуются с намеренным смещением времен, введением вымышленных типажных собирательных персонажей, тасовкой фактуры. писал, вероятно, с большим удовольствием. В общем, какой-то чрезмерной недоброжелательности по отношению к Рождественскому-Вознесенскому-Окуджаве-Рождественскому — Ахмадуллиной я совершенно не заметил. Не стеснял автор в выражениях, кое-что придумал, где-то утрировал, но право на то имеет. Помимо прочего, в романе есть забавнейшие сценки( мои любимые- с участием Евтушенко). Описание разносов Хрущовым писателей тоже, вероятно, из лучших.

Суперпопулярный в шестидесятые Аксенов качественного скачка в развитии писательского дара определенно не сделал и остался писателем второго ряда ( как и Войнович, Юз, например), но при богатейшей биографии не сделал ее единственным неиссякаемым предметом для творчества в отличие от Довлатова или Лимонова. «Таинственная страсть» — более чем уместный лукавый, заведомо неточный, рассчитанный и на игру тоже ( «что спрятал моряк?») прощальный биографический роман блистательного в общем богемщика. Забавно и увлекательно, черт с ними с неточностями.

Каррер ровно, неплохо пишет. Мне «Лимонов» напомнил «Человека с яйцом» Данилкина. В обоих случаях рефлексия авторов относительно выбора темы, тоска по сильной и цельной фигуре занимают отдельное место помимо собственно биографических вещей. Если в двух словах: импотенты завидуют Распутину ( в случае с Данилкиным — Проханову). Все очень добросовестно, подробно и обстоятельно. Хорошее элегичное завершение, почти без клюквы. Что мне категорически не понравилось у Каррера, то почти дословный пересказ романов Лимонова, в которых биографический элемент привалирует, но они отнюдь не документальные произведения. Каррер на голубом глазу воспроизводит диалоги персонажей, приписывая участие в них дословно Лимонову, пересказывает вплоть до онанизма или испражнений. Что позволено Лимонову, который совершенно уникален и истов в художественном самообнажении, то несколько неловко от биографа. Ну вот если бы Валерий Попов в биографии Довлатова начал дословный почти пересказ «Зоны» или «Заповедника» со сценами, диалогами и проч оттуда. А как легко писать биографам Буковски и иных авторов второго ряда, оставивших внятные художественные вещицы биографического характера. Пересказ романов Лимонова, которые все же лучше читать в оригинале, занимает более половины текста. Посему мне непонятны чрезмерно хвалебные рецензии на эту книгу, которая хотя бы ввиду наличия указанного сомнительного приема много уступает данилкинской.

Прочитал и «Почтампт» и «Фактотум». Легко читаемая достаточно посредственная коммерческая проза, писать которую можно километрами. Быков о Довлатове пишет, что тот потворствует вкусам усредненного читателя, занижая планку художественного притязания, но на фоне Буковски Довлатов выглядит достаточно солидно. Веничка и Лимонов выглядят исполинами. Буковски очень прост и в синтаксисе и в манере изложения, которая представляет собой очень обедненное следование канонам Чандлера, у которого забрали всю детективную составляющую, цветастость фраз и лексики, ну с тоски Марлоу бы и запил.

Пропагандой алкоголизма книжки не назовешь, но до чего приятно в целом у автора все складывается с пойлом. Пьет как собака, женщины ( процентов на семьдесят очень красивые) вешаются пачками, рукаст, правила сам себе устанавливает. Мне эдакий стоицизм понятен, социальная критика относительно эксплуататоров работяг понятна куда как менее ( работник такой, что врагу не пожелаешь). Автобиографичность романов на виду, но количество и качество выпитого, условия жизни у меня никак не контаминируется с обильной эротической составляющей. Все блюющие в канаве одинаковые. а у Буковски нет ни одного романа, в котором бы рассказчику не сказали бы приятное, не восхитились бы его самостийностью. Очень все это кокетливо, совершенно «литературно». Я Буковски читал после Акунина и при всей разности качественного отличия работы с материалом не заметил. Понявшие законы жанра, уверенные ремесленники работают найденную жилу. Надо будет «Пьянь» посмотреть на предмет, какого рода глубину нашел в синопсисе Шрейдер.

Стараниями автора к компании меченых добавился и Иван Грозный. Чем далее, тем больше мне этот цикл напоминает «Челн на миллион лет» Пола Андерсона, столь же легкого в изложении материала и неглупого в общем автора. «Вдовий плат» хорош противостоянием трех брутальных теток, которые в остальных повестушках цикла все же тон не задавали. Собственно, центральные персонажи многих повестушек являются эдакими прогрессорами. В «Вдовьем плате» таким является Иван 3. Никакого намека на историческую психологию, религиозность совершенно не является частью миросозерцания жителей 15 века. В интеллектуальных играх с привлечением как бы исторического фона Акунин бодро ставит фальсификацию выборов, напоминая в этой части верификации Латыниной в Вейском цикле. По большей части забавно. Меньшая по объему повесть от лица Ивана 4 — совершенный пшик. Автору было приятно зарядить ему по ятрам от лица женского персонажа с отметиной во лбу, но за исключением указанного, ерунда.

Акунин пишет столь уверенно, что кажется, повести совершенно легковесные. Так писать на самом дела весьма непросто: найти баланс между миросозданием, держанием интриги, идейной составляющей может большой профессионал. В «Звездухе» автор умудрился придать привлекательности персонажу, который во всяком случае устраивает массовую резню мирного населения, а его мстителя сделать персонажем, мягко говоря, малопривлекательным. «Бох и Шельма» соответствует всем канонам плутовского романа, все оборачивается славно для центрального прохиндея. В общем, все это в условной разновидности литературных семечек, коммерческого чтива, мастера которого набили руку и гонят строку по проверенным лекалам. В этом смысле Акунин из-за обращения к более сложному материалу, вероятно, отличается, от Устиновой, но в том же ряду. Прочитал-забыл, но пока читаешь, все очень динамично.

Ох, работает на понижение. Акунин-патентованный автор качественной коммерческой развлекательной прозы, но вот этот сборник из трех повестей — совершенно на условном историческом как бы фоне не идет в сравнение с циклом про Фандорина, например. Я так понимаю, что автор таки проведет через века истории семейку с отметиной на лбу — они окажутся пращурами семьи фон Дорнов или как там их. Не думаю, что у автора хватит смелости завести интригу к Горбачеву как представителю древнего рода. У Акунина очень ладный и легкий слог, предложения так построены, чтобы гнать постоянное действие. Первая повесть — про прогрессорство с вымышленной школой шпионов Византией, сверхспособностями и внушаемым роботом-зомби. Все это ближе к фантастике. Вторая повестушка — про бастарда — так пустяшна. что и говорить о ней нечего. Третья повесть — дань увлечения «Владетелем Баллантрэ» при очевидном использовании темы Каина-Авеля. Третью повестушку, к слову, автор откровенно к концу недокрутил. Баллантрэ на голубом глазу просто так оставить братца и его кралю уж никак не мог, не тот типаж. Исторического в повестушках — чуть, а по уровню материала все напоминает советскую подростковую приключенческо-историческую литературу, которая прилагалась к учебнику по истории Руси в качестве дополнительного чтения. Ближе, к Никитину, чего бы не стоил его цикл про троих, чем, например, к Балашову, при всех огрехах «Государей московских». Пишет меж тем занимательно, прямо влет сюжет бежит. Большой талант, пусть и халтурит при постановке задач.

Приличный роман, определенно лучше другого про Ордынцева. И построен он путем изложения от трех персонажей, и интрига вполне выдержана. В концовке остается ощущение недосказанности. Кот свалил, так, собственно, и непонятно, насколько серьезны были его намерения о покушении. Стоило ли огород городить. Олигарх остался у корыта, но определенно ничего такого уж трагического не произошло. Может быть, Вайнер и здесь собирался писать продолжение, но не сложилось.

Олигарх, эдакий мутировавший люден, получился наиболее удачно. Мне не по душе пришлись главы с Мидасом и всякого рода прямая мифология, но отторжение и статуарность показаны вполне себе. Его два товарища выписаны попроще, но, как водится. с мессианскими чертами. Кот особенно. Роман немаленький, но почти не провисает, темп атор выдержал. имеются и полупублицистические инвективы в форме диалогов относительно состояния экономики, путей России и проч. как водится. Не хуже и не лучше, чем у других.

Редкий случай, когда экранизация романа при приемлемом кастинге послабее. Как то нерв и история одиночества олигарха там смягчены в угоду сентиментальной линии друзей. Жены в фильме многовато и актриса Крюкова попроще романной тетеньки. С другой стороны Вайнерам так везло на экранизации ( слабый цикл про Тихонова поставлен был с толком, понятно, не новодел; а «Место встречи» так и определенно превосходит хороший первоисточник), что сериал погоды не делает. После сталинской дилогии и «Эры милосердия» этот поздний сольный роман понравился мне более остального у маститых авторов.

Я так понял, что именно этот роман старческий, совершенно необязательный. Милые байки про съемки фильма «Пьянь», предназначенные верным поклонникам. которые умилятся. как комфортно известному старику на пенсии с деньгами. Вокруг снуют эксцентричные фрики, рядом преданная жена. Статус писателя при нем, все относятся с почтением. мягкая ирония к происходящему и ко всем окружающим, ну и ( совсем щепотку) к себе, поскольку так полагается. Напоминало интонационно Довлатова, но чуть побледнее. Умиляло частое упоминание выпивки, буквально на каждых двух страницах заботливое перечисление, что выпили и проч. При этом выпивка уже часть позы автора, совершенно не влияет на его восприятие мира и окружающих. Пьяный персонаж не чудит, так что , в принципе. можно и не упоминать о выпивке, или, напротив, каждые три страницы упоминать, куда и как сходил в туалет — эффект художественный и познавательный тот же. Очень незатейливо, для своих.

Роман оборван на полуслове. Злодеи вполне себе живы, противостояние с опергруппой в разгаре. очевидно, предполагалось продолжение, оставшееся нереализованным. Качеством выше среднего, но, конечно, не ах. У Вайнера в этом романе очень плоские якобы юморные диалоги и стиль письма небрежный, без завитушек. Имеет место быть и старперский взгляд. Определенно уже встречали безбрежную уверенность в том. что раньше при совке опера были прямо уникальные. а потом все развалилось и, по мнению автора, генералы прямо уровня лейтенантов. Масштаб брюзжания на эту тему чрезмерен. Вещица легко читается, повествование идет через разных персонажей ( из которых Ордынцев — самый неинтересный). С кем сравнивать? Определенно лучше, например. Абдуллаева , а при всей незатейливости слога все же не так скверно, как у Константинова( которому по сюжету, насыщенности, реалиям и деталькам уступает. Со времен очень плохого цикла про следователя Тихонова, который экранизирован лучше чем написан, Вайнер проходят по линии патриархов детектива. Если сравнивать с поздним, тоже уже на новом материале романом Семенова «Тайна Кутузовского проспекта», то роман Вайнера очень слабее. Собственно, это незатейливое развлечение с вкраплением баек типа про воровские нравы или Щелокова. Общая осведомленность автора больших сомнений не вызывает, но и производственным роман не назовешь. Полтина на половину.

Как то в молодости этот эпатажный роман мимо меня прошел, даже странно. Я знал, что там есть «сценка с негром». Припоминаю, что в новой уже истории лимоновцы забросали яйцами Никиту Михалкова и тот гневно и с пафосом сипловатым тенорком в адрес Лимонова негодовал: «Он негру минет делал !!!!». Не факт, что Никита Сергеевич читал первоисточник, поскольку там персонаж делал минет аж двум неграм ( правда, порознь). Другой вопрос, что лирический герой Лимонова настолько автобиографичен, что вопрос тождества или различия по существу не являлся предметом серьезного исследования. В пресловутой четвертой главе Лимонов решал сложнейшую задачу: помимо эпатажа вызвать сочувственную реакцию или хоть понимания заведомо пейотарного поведения. Как по мне, вполне убедил жаждой тепла и неприкаянностью.

По существу этот роман — самый, пожалуй, надрывный у автора — представляет собой вой по поводу утраты самки. Используя очень небольшой лексический набор и упрощенный стиль, Лимонов вполне адекватно, витально выдал нервического, рефлексирующего, одинокого вполне в духе Джойса романтика. Многовато в предложениях «х...в», не без того, но заменять иными эпитетами — значило приукрасить, вуалировать, а роман позиционирует себя как предельное обнажение. К слову, не без влияния традиции классиков. «Сперматический бульон» Толстого концентрирован, а невротическая истерия и подпольные нотки Достоевского особо и не скрываются. Пафос антибуржуазный из-за утраты любимой — прямиком к «Облаку в штанах» неоднократно упоминаемого Маяковского. Книжка чуточку публицистична в антибуржуазных инвективах, про Солженицына тоже многовато, кое-где проседает, ненормативная лексика оправдана процентов на 80, а на 20 все же нет. Яркая, броская, нетипичная книжка, событие российской литературы. И Миллер и Буковски были пораньше, но в этом романе Лимонов им не уступает. Однозначно — в канон лучших вещей Лимонова.

Читал раньше про Фрэнки-машину того же автора. Уинслоу позиционирует себя как архимаскулинистый автор. Много там насилия, в этой книжке — богатая натура мексиканских картелей. Штампов тоже много. Если перековалась шлюха, то чтение финансовых новостей — прямо ее неизменный атрибут. Роман достаточно подробный, по существу персонажи не впечатлили. У Уинслоу вообще нет представления о стиле, структуре, образности. По существу он даже не сценарист, а «автор идеи». Аккуратный и локальный сценарий «Убийцы» в постановке Вильнева совершенно несопоставим по качеству вот с этим романом, из которого можно выжать синопсис какого-нибудь сценария, а потом переписывать сцены и создавать диалоги заново. Коммерческое и не очень притязательное чтиво, поставить которое рядом с лучшими романами Лихэйна или Колина Харрисона откровенно не решился бы. Все достоинства обусловлены исключительно мексиканской натурой, не более.

Бэнвилл все же котируется как один из возможных претендентов на Нобелевскую премию. Его тематическая, стилистическая и идейная зависимость от Набокова представляется столь великой и значительной, что несколько неловко рассуждать о достоинствах претендента в контексте отсутствия премии у Набокова. Собственно, обращения Бэнвилла в жанровую нишу ( исторической биографии и шпионского романа) оказались весьма продуктивны. И «Келлер» и «Невиновный» — книжки славные. Всякого же рода авторские вариации на темы набоковского «Отчаяния» или «Лолиты» удручающе вторичны. У Бэнвилла недостаточно остроумия и лиризма, так что исповедь ерника из тюрьмы, который совершил как бы убийство, не слишком интересна. В набоковских координатах очередной лжехудожник сочиняет вымышленную биографию. Ударных сцен в наличии нет, персонажи не запоминаются. острых наблюдений также не имеется. Из такого рода романов, наверное, «Афина» поприличней, а «Затмение» или вот «Улики» скучны и достаточно претенциозны. Еще бы центрального персонажа назвал бы Фредди Фредди, был бы номер.

С Иличевским вот какая история. Он хороший с мерой сведущий автор путеводителей, очерков, этнозарисовок, каких-то занятных малоизвестных фактурных событий. публицисти, словом. Вот в «Математике» очень славно описано восхождение на Хан-Тенгри, даны зарисовки быта альпинистов. Познавательно и с уместными деталями. Это имеет мало отношения к т.н.. «художественной» части — про мающегося математического гения. У Иличевского равным образом плохи его рассуждения мировоззренческого или околонаучного плана в виде монологов героев ( такое есть и в ужасной «Соляре»). Автор изящной словесности типа Постнова, компетентный культуртрегер ( «Перс», в сущности, образчик прекрасного текста про экзотическую местность и диковинные нравы), но как именно «романист» Иличевский очень уязвим. Крепкий представитель второго ряда отечественной словесности. Пока Быков, Пелевин, Шишкин, Юзефович, Иванов, Славникова находятся кто в кризисе, а кто не пишет, Иличевский вполне репрезентативен.

Этот роман, как водится, заведомо биографичный, можно отнести в канон условно лучших произведений Лимонова. Рассказанная сочно, со смаком и физиологией история проживания с покойной Наталией Медведевой сама по себе интересна. Тот случай, когда постоянная движуха и автору есть, о чем рассказать. В этом Лимонов силен. Мне степень авторского самообнажения, деконструкция ревности напомнила «Пленницу» Пруста, написанную, понятно, иным слогом. Слог Лимонова предельно функционален, без завитушек. Фразы типа «делать любовь» — пример механистического подхода. Как в «Молодом негодяе» Лимонов восславил и привнес в искусство первую супругу, так и здесь образ Медведевой выписан на века. Думается, читать интересно исходя из общего некоторого мазохизма, присущего мужскому племени ( а у Лимонова все утрировано, но и узнаваемо), плюс не в такой степени, но все сталкивались с экзальтированными дамами ( а Лимонов опять таки еще и жил, получив неоценимый материал для создания романа). Собственно, истерические женщины Достоевского типа Грушеньки или Настасьи Филипповны, сексуальную сторону которых автор умолчал, представлены собирательным образом в центральной героине, витальность которой впечатляет. Ретроспективно после этого романа и перечитывание Достоевского происходит через обновленную призму. Хороший роман, познавательный и лихой. Все же себя автор приукрасил и подал рассудительным резонером.

Нет тут никакого словесного пира. Понятно, что Эмис читал и Набокова и Уайлда, но «Успех» стилистически воображения не потрясает. Камерная «для готики» история про двух сводных нелюбящих братцев, которые меняются местами с инцестом решена в очень условном мирке. Задумано, возможно, лучше чем исполнено. Мне не хватало фона, второго плана, каких-то персонажей. Два перемещающихся монолога очень ненадежных рассказчиков определенно не увлек. Асоциальная вещь, амбициозная в плане авторской задачи: с помощью смены монологов поведать извод романтических всяких сюжетов. Получилось не очень из-за технических причин. Автор банально не рассчитал сил, не увлек, ну и проч.

Не получи книжка Букера, точно не обратил бы внимание, а , прочитав, могу констатировать умеренные традиционные достоинства и неоправданность премирования. Классический незамутненный привходящими факторами образец «папашкиной литературы»( как было «папшкино кино»). Трудно сказать, кто ( уж точно, не Бэнвилл, Беллоу, Спарк, Мердок, Аткинсон) не живописал угасание традиционных британских среднеклассовых мужичков. Прошла жизнь, раньше были ого-го, а теперь геморрой и вставные зубы. «Мементо мори» Спарк, вероятно, наиболее геронтократический опус, но и у Эмиса все достаточно подробно. Мелодраматическая элегия, все с мягким юмором, достаточно водянисто. В середине кусок текста, когда четверо героев вырвались от жен и путешествуют, наиболее удачен. Уйма ассоциаций с изучением такого плана кино — тут и «Старики-разбойники» и «Друзья» и много еще чего. Текст Эмиса чрезмерно традиционен, совершенно академичен и если судить по нему — сынишка его много талантливей.

Милейшая повесть, совершенно такая характерная для того типа, что относится к т.н. оттепельной или шестидесятнической литературе. И Аксенов в дальнейшем, и Конецкий, да даже и Стругацкие все переросли такой слог, очень обаятельный ( отголоски его можно найти в прозе В.М.Рыбакова в 80-х гг.). При внешней полифонии ( все главки от лица разных персонажей) и центральном нерве страсти к замужней даме у всех на виду, олеографическая повесть Аксенова вполне близка себе к комедии «Девчата», например. Или к «Я шагаю по Москве». Обаятельная проза, про добрые чувства занятых людей. Обертоны всякие близки к «В городе ждала работа и любимая женщина» или «болело как то везде». Глава от имени Люськи, правда, уж совсем пародийная и легкость слога у Аксенова порой носит полупародийный характер. Собственно, такой слог и манера изложения многажды уже и спародированы ( Сорокиным, например). Техника изложения несложная, а все повестушка однозначно занятная и нужно быть совсем уже циником, чтобы во время чтения не поддаться авторскому доброму нраву. Читал, правда, после Лимонова — совсем другой, естественно коленкор и качество текста.

Очередной увлекательный Гришэм, убедительно о процедуре выбора судьи. С детальками, внушающими доверие. «Апелляция» — совершенно ремесленный поточный роман плодовитого автора с очень левацким же уклоном. «Плохие спят спокойно», а вот Гришэму неспокойно и так он громит крупный бизнес, что по контрасту, все, что не крупный бизнес, то и хорошо. Юристов там прямо возносит на независимый фланг. Много штампов и дешевого монтажа ( миллионер купил за 15 лямов скульпутуру, а в следующей главе честные адвокаты нищают), тенденциозно донельзя. Персонажи картонный, но их много. Механика движения куклами совершенно славная. Собственно и из аннотации и после первых ста страниц интрига у романа одна: что такое случится, чтобы хитроумный план дал сбой? Ответ прост — человеческий фактор. Гришэм это показал и закончил так, а мог и на сто восемьдесят градусов результаты апелляции повернуть.

Мне вот дюже понравилась страничка такого типа. У адвоката факультативное дело по возмещению вреда вследствие гибели родственника из-за наезда машины. Сообщается, что собрали материалы к апрелю, нашли там свидетелей и местный суд раньше чем через год дела не примет к производству, так он загружен, а вмешиваться в назначение дел никто не может. Или колеблющийся судья Верховного суда. Там 9 судей, так что при разделении голосов его голос решающий. Крупные дела, восемь судей высказалось. У оставшегося травма у сына и он прямо почти месяц этим и занимается. Отпуск пока не берет, просто не ходит на работу и ладно. Написал пару страничек своего мнения по этим двум делам и пошел себе в отпуск. Красота. Почему у нас не так?

Помнится некогда очень популярный актер Мэтт Дилон высказывался навроде такого:«Меня сравнивали с Брандо, а я видел его в «Крестном отце» и не понимал, чем я похож на жирного старика. Потом, правда, посмотрел «В порту». Равным образом мне попадались какие-то старческие козлодоевские вещицы позднего Лимонова, ну и «Палач», так что был не в восторге. «Харьковскую трилогию» эрго просмотрел, а зря. Собственно, первая повестушка очень стандартна и проходна, а вот «Подросток Савенко» и особенно «Молодой негодяй» выгодно отличаются от схожей полумемуаристки в духе Довлатова. «Молодой негодяй» выглядит контрастным с «Подростком». Это очень приятная, сочная физиологичная проза о условной богеме, которая, понятно и симпатичней и смешней преступной кодлы. Уже за один живописный портрет первой жены с обертонами из Бабеля и одесской литературной традиции Лимонову можно смело ставить зачет, а в романе еще с десяток сочных характеров, забавных сценок и изменений психических состояний повествователя. Смена авторского угла, рефлексия и универсальность , нормальность угла обзора присуща много кому ( хоть Климонтовичу, хоть Найману), но витальность, энергетика, если угодно «сперматический бульон» делают Лимонова каким-то совершенно литературным Распутиным на фоне современников. А еще рефлексия нутряная, подлинная, без кокетства. Ну приятная пора, чего уж там, все вспоминают с любовью, а все же дохнуло из «Подростка» — сценка в кинотеатре, о которой и забыть бы, словно и не было, а жжет стыд. И не стал слова из песни выбрасывать. Вспомните сколько книжек мемуаристов про богему 60-70 читали. Где есть такая сцена, в подробностях без рисовки с физиологическим хрустом описывающая сценку, где автор разжевал свой страх и стыд перед шпаной и изнасилованием? В общем, достойный безоговорочно роман, Лимонова — в личный пантеон.

Мощная, витальная и очень зрелая проза. Не должна вводить в заблуждение кажущаяся простота изложения — Лимонов организовал очень сложный материал, избрав адекватный изложенному слог. По мере чтения у меня вызывало некоторые ассоциации с фильмом «Ненависть» Кассовица. Автор избрал точку зрения подростка с тягой к избыточному, физиологическому, взгляду несколько «снизу вверх», когда откровенные мерзости не являются предметом рефлексии, а воспринимаются как равносоставная часть формирующегося мира наряду с чтением книжек. Приключенческое, динамичное начало определяет ритм повести. Собственно, это рассказ про два дня плюс воспоминания о предшествовавших им ( пунктиром) событиям. Финал совершенно убойный: исключительно детально расписанная сцена коллективного изнасилования зарифмована с дефлорацией героя тоже полунасильственного характера. В отечественной литературе, кажется, Маканин писал сцену группового изнасилования женщины ( а Столяров — мужчины) — Лимонов выдал более сочное и впечатляющее зрелище. Повесть уж точно не аморальна, а позиция рассказчика обусловлена стилизацией под возрастной несколько имморализм. Причем подросток откровенным негодяем не выглядит, а находится в стадии становления. Мир же кодлы выписан с надлежащим тщанием, фактурными типажами и повторяющимися ситуациями. В конце концов текст просто в познавательном аспекте насчет зла рядом полезен. Сложная достойная работа.

Собственно, очень претенциозное название для традиционной камерной биографической прозы. Из текста повести, в которой даны очень тепло родители, особенности послевоенного быта как раз «величие эпохи» совершенно не следует. У всех было все более менее схоже в этот период времени, хоть в Германии, хоть в Италии. Биографические зарисовки в меру занятны, изложены простым слогом, без претензий на осмысление и рефлексию. Лимонов в принципе автор, основным вдохновением для которого является перелицовка биографии ( а отход от этого навроде «Палача» — совершенно ужасен), но вот именно эта повестушка, с одной стороны. упрощает его манеру, а с другой — показывает конструкцию более звучных вещиц. Традиционный нарратив, сжатые предложение, внимание к деталям. Старческие вещицы знаменовались стремлениями к большей лоскутности ( «Книга воды» и проч.).

После «Книги рыб Гоулда» ждал большего. Собственно, квалификацию Фланаган вполне себе показал, но книжка малоинтересна, построена на одном приеме. Как в стихотворении «Память» Самойлова речной лоцман перед смертью «пророс памятью» и в форме его как бы озарения пунктиром даны сценки из жизни предков. Сочная австралийская трудовая фактура прилагается. Роман гуманитарный, со сложноподчиненными предложениями ( не избыточными), посредственными персонажами. Формально он сделан так, что ярких драматургически сцен почти нет ( ну там спасение утопающего или увязшего на скале), внимание к деталям наличествует. Добросовестно и автор старался, но как-то ни уму ни сердцу. Осталось узнать. хорош ли автор в букароносном романе.

Пепперштейн так избыточно и полно состоялся в «Мифогенной любви каст», что , в общем, его более камерные вещи читаются легко и выглядят несколько непритязательно. Еще он гений интервью, так что рассказы ( и повести) выглядят несколько меньшими по качеству сравнительно с возможностями удивительного автора. Две условно мистические повестушки ( ««Пентагон» — вполне, а «Свастика» — ложномистическая) с пожилым отставником-детективом привлекают ровным ритмом, блеском авторской фантазии, игровой стихией. Заведомо не материальные, эфемерные историйки, вроде бы и почти жанровые, а все авторские. Без цитатных вставок, с привычными галлюцинаторными сценами, асоциальные. Как славно, все же, что гедонистическое, необязательное, крылатое дуновение прозы у нас в чести. Пепперштейн, Крусанов, Секацкий — какими эльфами они выглядят даже сравнительно с основательными Сорокиным и Пелевиным.

В последней трети роман откровенно забуксовал. Стало мало круговых обозрений персонажей и зарисовок с натуры, а много Хашема и ненужная мелодрама с любовью американца и его гибелью. «Перс» понравился и поболее «Матисса». Очень фактурный сочный текст о имперской окраине, сбор баек про Баку и зарисовки с натуры. Элегичный стиль, уйма свежих вкусных деталек. По ходу чтения вспоминал и Битова и Чудакова и даже Крусанова. С последним роднит именно уважительное восприятие имперских традиций, фактурные чудаки и некий литературоцентризм. В «Персе» есть изумительные главы о стоиках с идеей, обитавших в Баку(преподаватель, мореход). Сложно разделить биографический материал и авторской выдумкой. История про дервиша Хашема, вероятно, выдумана, но выдумана хорошо. Обилие социально-этнографических сведений. Собственно, как именно к роману можно предъявить претензии: рассказчик намеренно бесцвветен, Тереза ни к селу ни к городу, упоминаемый пунктиром Марк что есть, что нет его. Текст замечательный с вдохновенными пассажами в том числ про Блюмкина, Хлебникова( в первую очередь), Нобеля. Увлекательный интересный текст, по прочтении которого не понял еще в большей степени, зачем было потом писать «Соляру».

Эта книжка, наверное, должна нравиться Михаилу Шишкину. Незатейливый «Письмовник» вполне близок эмоционально к Моррисон. Книжка сделана так, что читателя заведомо выводят за рамки обсуждения собственно литературной составляющей. Моррисон вроде тематически пытается раскрыть парадокс оправдания матери, убившей дитя ( как Кинг оправдал убийцу политика в «Мертвой зоне»), но весь этот парадокс раскрывается одним предложением. Аболиционистская книга, стон о последствиях истязания рабов — и все очень понятно, однозначно и узко. Если и возможны стихи после Освенцима, то не уверен, что они должны быть именно об Освенциме. Величие темы так захватило Моррисон, что ни юмора ни полутонов в книге не найти, зато всякого рода библеизмов хоть отбавляй. В последней части страниц двадцать сделаны в духе сюрреализма — про коллективное умалишение в одном доме, но у нашей Славниковой в «Стрекозе» все куда как вариативней и занятней. Собственно писательскую квалификацию Моррисон тяжело оспаривать. Умеет тетечка писать. В «Возлюбленной» есть затянутость повести до размеров романа. Содержательного материала чуть, эмоции прямо хлещут. Чрезмерно гуманистическая вещь в ущерб лукавству, двойственности, фантазии, карнавальности ( в общем, искусству). Наш Шишкин свои стоны упаковывал в дивные коллажи, мешал смальту, вставлял нежную лирику и вертел техниками — оттого и получше заслуженной нобелиатки.

Собственно, назвать роман следовало не «Соляра», а «Халтура». И звучит лучше и с содержанием лучше соотносится. Причем там соляра, так и не понял. Ну в Баку юность персонажа происходит, про нефть там ничего вовсе нет. Первые сто страниц вполне читаемы, эдакие бытовые зарисовки из жизни странной семьи в Баку. Море там, шпана. Не Искандер, понятно, но сносно. Уже здесь совершенно излишняя глава «от лица» случайной девицы, которая убежала с чужими туфлями, чтобы больше не появиться в книге. С учетом, что вещь не полифоничная, ни к чему было вводить рассказ от прохожей. Потом все еще хуже — поток бредового сознания то ли сидящего в тюрьме, то ли спятившего «Глеба». История семьи рассказана сумбурно, уж точно не как у Крусанова или у Шарова. Финал я откровенно не понял, там вообще туши свет. Какой-то брат Петр, еще и антагонист бегает. Бред про семнадцать карманов для алмазов. По предыдущим двум прочитанным книжкам к Иличевскому претензий в части организации материала не было, но вот «Соляра» показалась бессмысленным сомнабуличным текстом, не стоящим бумаги, на которой напечатан.