Константин Феоктистов, Аркадий Стругацкий. Реальность чуда и чудо реальности.
Диалог о фантастике.
Писатель Аркадий Стругацкий. Лётчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза, доктор технических наук Константин Феоктистов.
---
К. ФЕОКТИСТОВ. «Научная фантастика»... Это выражение мне всегда как-то режет слух. При чем здесь «научная»? По-моему, фантастика — это просто возможность говорить о любых проблемах... А вы как свои вещи обычно называете?
А. СТРУГАЦКИЙ. В течение последних полутора десятков лет особенно велик урожай на дискуссии по поводу этого жанра, мы с братом — моим соавтором непрерывно воюем против термина «научная фантастика». Для нас существует только фантастика. Фантастика же, на мой взгляд, есть такой метод отражения действительности в художественных образах, когда необходимым элементом является введение чего-то необычного, не совместимого с современными понятиями. Наука имеет к фантастике отношение постольку, поскольку сама часто является объектом рассмотрения в произведении. Как любой другой объект. Вот и все.
К. ФЕОКТИСТОВ. Вообще фантастика в моем представлении — жанр, который имеет много лиц. Скажем, это и зеркало, которое позволяет...
А. СТРУГАЦКИЙ. ...рассмотреть морщины на лице...
К. ФЕОКТИСТОВ. ...показать нам самих себя, а часто дает возможность увидеть невероятное и нелепое в современном мире. Показать человека в специально сконструированных фантастических ситуациях, которые, в сущности, если их копнуть поглубже, являются обыденными. Фантастика может быть одновременно и сатирой, и детективом; она способна заглянуть в будущее, заставить подумать о том, что нас может ждать впереди хорошего и какие могут быть там тупики. Короче говоря, фантастика, в моем представлении, по сравнению с любым традиционным жанром дает писателю небывалые возможности в выборе и тем, и характеров, в исследовании самых невероятных гипотез.
А. СТРУГАЦКИЙ. Гипотез нам не избежать, но прежде мне хочется сказать вот о чем. К шестидесятилетию Советской власти наша фантастика подошла, имея уже богатую и сложную историю. У ее истоков стояли такие крупные имена, как классик советской литературы Алексей Толстой и замечательный мечтатель Александр Беляев. Но настоящего расцвета фантастика наша достигла в шестидесятых годах, когда появилась грандиозная эпопея-утопия Ивана Ефремова«Туманность Андромеды». Вот тогда-то стало понятно, что это такое — идейная, философская, сюжетная смелость...
КОРРЕСПОНДЕНТ «ЛГ». Может теперь, воспользовавшись присутствием и фантаста, и ученого, поговорим о некоторых гипотезах?
ВПЕРЕД!.. К РОБОТАМ?..
К. ФЕОКТИСТОВ. Пожалуй... Вот в фантастических романах, скажем еще десять—пятнадцать лет назад часто рассматривалась такая ситуация: люди создают все более и более совершенных роботов, которые со временем вырываются из-под власти человека и попросту его вытесняют. Можно ли рассматривать подобную ситуацию в самом деле как трагедию?
А. СТРУГАЦКИЙ. По-моему, вообще ситуация, когда разумные машины берут верх над их создателями, — это миф.
К. ФЕОКТИСТОВ. А по-моему, нет. В конце концов, может быть, человечество породит более разумную и совершенную цивилизацию. Правда, тут же естественно возникает вопрос: а что может стимулировать жизнь таких индивидуумов? Откуда появится их стремление развиваться? К сожалению, в фантастике исследования «проблемы стимулов» я не встречал.
А. СТРУГАЦКИЙ. По существу, речь ведь идет о том, смогут ли роботы наследовать нравственные ценности человечества.
К. ФЕОКТИСТОВ. По существу, да. Но почему я завел об этом речь? У человека есть великолепное качество которое нельзя изобрести для него — во всяком случае в молодости — мир ярок и соблазнителен. У него есть стимул найти новое, сделать что-то, брести куда-то в совершенную неизвестность, радоваться детям, солнцу. А у робота вроде бы не должно быть соблазнов. Для него мир, даже очень разумно организованный, может оказаться скучным...
А. СТРУГАЦКИЙ. Вот, простите, я здесь прерву вас. Константин Петрович, потому что мы как раз подошли к интересной проблеме Помните, у Лема есть «Непобедимый»?.. На какую-то планету прилетел корабль. Экипаж погиб, уцелели только роботы. Они начали развиваться и пошли тремя путями. Одни стали аналогом растений и вросли в почву. Другие позаботились об увеличении личной мощи. А третьи превратились в неких насекомых, способных собираться в непобедимый супермеханизм: они в итоге и овладели всей планетой, истребив соперников. Что произошло? Если бы люди не погибли эволюция роботов была бы не возможна, потому что люди приспосабливали бы их к своим целям...
Человечество, повторяю, очень заинтересовано в том кто станет наследником нравственных ценностей. Поэтому у людей нет стимулов создавать роботов, способных повернуться против человека.
К. ФЕОКТИСТОВ. Стимулов-то, понятно, нет. Речь идет о том, что все может произойти постепенно. Почему же нет? Ведь если природа сама смогла создать столь компактную машину, как человеческий мозг то и искусственным путем аналогичную машину наверняка когда-нибудь можно будет сделать еще более компактной, потому что человеческий мозг — это, грубо говоря, электрохимия... То есть не вызывает сомнений что можно создать роботов, превосходящих человек.
А. СТРУГАЦКИЙ. Смотря в чем превосходящих…
К. ФЕОКТИСТОВ. …которые на каком-то этапе могут и вытеснить или даже подчинить людей... Но не умрут ли они тут же вследствие бессмысленности своего существования? Ведь у человека стимул заложен сотнями миллионов лет развития живой природы...
А. СТРУГАЦКИЙ. Правильно. А у робота, которого я создаю для какой-то надобности — у него «за душой» ничего нет. Кроме того, что я вкладываю в программу.
К. ФЕОКТИСТОВ. Но, может, у него появится нечто, благодаря чему он будет способен осознавать свое место в жизни?
А. СТРУГАЦКИЙ. Откуда может появиться это «нечто», если мы его не заложили в программу?
К. ФЕОКТИСТОВ. От способности воспринимать информацию, перерабатывать ее, анализировать, делать выводы, принимать решения. Может, появится и желание влиять на мир. Кто его знает, как все повернется...
А. СТРУГАЦКИЙ. Я понимаю вас, Константин Петрович, но, может быть, оставим вопрос открытым?.. Надо сказать еще о научно-популярной литературе, часто фантастике в кавычках, где, откровенно говоря, врут порой ужасно много.
К. ФЕОКТИСТОВ. И — совершенно не стесняясь. Часто увидишь сообщение, заинтригуешься, потом оказывается — ничего
подобного. Я думаю, что скорей всего их нет: ни снежного человека, ни лохнесского чудовища. А просто все эти рассказы порождены склонностью большинства людей ожидать какого-то чуда либо необычного известия. И «сенсации» периодически всплывают из стремления «подкормить» это естественное желание.
А. СТРУГАЦКИЙ. У людей порой возникает что-то вроде вселенской тоски по необычному. Все приелось... Вот если бы самолет гнался за «летающей тарелкой» и в результате разбился или пароход потерпел бы аварию не в Индийском океане, а в «Бермудском треугольнике», что было бы? Конечно, оттого что Феоктистов и Стругацкий здесь не признают «Бермудского треугольника», в мире ни на минуту не прекращается его исследование.
Я хочу только сказать, что погоня за очередной сенсацией, что нашло, например, печально красноречивое воплощение в фильме «Воспоминания о будущем», на мой взгляд, унижает фантастику как род литературы, низводит ее до статуса развлекательного чтива, способного разве что щекотать нервы.
КОРРЕСПОНДЕНТ «ЛГ». А что волнует сегодня мировую фантастику?
«С БЕДРА И НАВСКИДКУ...»
А. СТРУГАЦКИЙ. Если говорить о том чем дышат фантасты за рубежом — американские, в частности, — то они недовольны ростом влияния военно-промышленных комплексов, расовой дискриминацией бессмысленными войнами тем, что их правительства поддерживают самые реакционные режимы. И они очень обеспокоены тремя вещами: возможностью атомной войны, возможностью перенаселения земного шара и экологическим кризисом. И приходится признать, что, к сожалению, из этого клубка проблем ни выбраться, ни подсказать читателю выход они не могут, потому что у американского писателя-фантаста сражающейся единицей является единица. Один человек.
Если он побеждает целые социальные системы, целые армии, — то побеждает один. Если гибнет, то тоже в одиночку.
Он наделен всевозможными достоинствами — быстр, хорошо приспособлен к жизни в том мире, где живет он запросто стреляет с бедра и навскидку… Но когда мы читаем «Аэлиту» Алексея Толстого, то видим, как за Гусевым и Лосем, поднявшим восстание на Марсе, идут гигантские толпы марсиан. Вот чего нет и никогда не было в американской фантастике, где массовые сцены обычно — либо людские толпы, панически бегущие от марсиан, либо страшный мордобой как у Уэллса в романе «Когда спящий проснется», где совершенно непонятно, кто кого бьет и почему. Когда даже сам бой идет из-за того, кому будет принадлежать наследство спящего. По существу, они дерутся не за себя, а за того же самого супермена. Впрочем, как раз этот роман Уэллса можно отнести к счастливым исключениям — все-таки автор попытался описать революцию, как и Джек Лондон в «Железной пяте». Современная же англо-американская фантастика, насколько мне известно, подобных исключений не знает.
К. ФЕОКТИСТОВ. Может быть, это объясняется еще и другим...
Знаете, многие в какой-то степени завидуют, скажем, писателю, журналисту, «чистому» теоретику-математику (которые, правда, уже гораздо реже стали встречаться), потому что они имеют возможность «сражаться в одиночку».
Например, инженер, занятый созданием каких-то машин, ничего не может сделать один. Ему-то хочется все-таки что-то сделать самому, своими руками, а он должен взаимодействовать с сотнями и тысячами людей, которые на какой-то момент должны подчинить усилия единой цели -— созданию конкретной машины...
А. СТРУГАЦКИЙ. Я то, Константин Петрович, несколько другое имею в виду...
К. ФЕОКТИСТОВ. Я хочу сказать, что такая ситуация может показаться не романтической, что ли, не позволяющей герою принимать абсолютно самостоятельные решения. И поэтому, естественно, хотя бы в книгах читатель хочет встречаться с человеком, который все может делать сам. И писатели невольно чувствуют это...
А. СТРУГАЦКИЙ. Но вот вы сами недавно сказали, что наш «Обитаемый остров» вам понравился, да?
К. ФЕОКТИСТОВ. Очень понравился.
А. СТРУГАЦКИЙ. Но заметьте, кто у нас главный герой? Максим вроде бы одиночка. Однако он Человек Коммунистический: «Человек» с большой буквы, «Коммунистический» тоже с большой и потому не может оставаться одиночкой: он ищет и находит союзников. Иначе говоря, хотя книга вам понравилась, главный герой ее — отнюдь не одиночка...
А как кончается «Гиперболоид»? Там выступают массы. И то же самое — в «Аэлите». А в американской фантастике всегда действует одиночка. Он, как правило, союзников не ищет. В лучшем случае одиночка находит союзника, вообще случайного для этой планеты.
К. ФЕОКТИСТОВ. Ну я привел одно из объяснений — чисто читательский интерес.
А. СТРУГАЦКИЙ. В таком случае я скажу вот что: речь должна идти не только о читательском интересе, но и о нашем писательском долге перед читателем. А мы, фантасты, пока никак не можем написать героя-коллективиста, который отлично знает, что один он мало что сделает.
КОРРЕСПОНДЕНТ «ЛГ». А что на ваш взгляд, может дать читателю хорошая фантастика?
А. СТРУГАЦКИЙ. То же, что любое хорошее литературное произведение: пищу для воображения. Возможность сопереживания. Может привить хороший вкус, умение пользоваться языком, стремление узнать больше...
К. ФЕОКТИСТОВ. Заглянуть в будущее, поразмыслить над собственной судьбой…
А. СТРУГАЦКИЙ. Понять, откуда берется такой взгляд на будущее, да и оглянуться на прошлое... и настоящее рассмотреть получше. То есть, как и всякая хорошая литература, настоящая фантастика открывает перед человеком миры, находящиеся далеко за горизонтом его обыденного существования.
К. ФЕОКТИСТОВ. Или даже поразмыслить, просто поразмыслить позволяет. О том, скажем, что мир может быть совершенно другим. Есть несколько сюжетов в фантастике, где идет разговор о конструировании Вселенной, и есть размышления о том, какими могут быть вселенные. Ведь, в общем, какой-то странный котел, в котором мы варимся, можно было бы сконструировать намного лучше.
Потом фантастика благодаря своей, так сказать, свободе обращения с материалом, с конструированием обстановки, ситуаций, мира — она, повторяю, дает такую же прекрасную возможность, как зеркало: позволяет рассмотреть себя и мир, в котором мы живем...
Я бы еще сказал, что фантастика в наше время проникает во все жанры литературы. И хорошая книга в середине XX века зачастую без фантастики уже не обходится.
Мне кажется, сейчас фантастика, как ни парадоксально, постепенно перестает даже быть особым жанром, потому что хорошие книги все чаще включают в себя элементы фантастики.
А. СТРУГАЦКИЙ. Это совершенно верно.
К. ФЕОКТИСТОВ. А если так, мне кажется, горизонты фантастики сегодня должны расширяться. Не берусь навязывать писателям темы но в плане идейно-нравственном, что ли фантастика должна со всей остротой и страстью решать проблемы человека в современном мире — сохранение его, как сохранение природы, чем мы все сегодня, глубоко озабочены. Самое фантастическое и прекрасное — Человек. Человек-творец, преобразующий мир и ради этого вступающий в поединок со всеми силами зла, которые противостоят социальному и духовному прогрессу.
Константин Феоктистов, Аркадий Стругацкий. Реальность чуда и чудо реальности (фрагмент беседы) // Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972–1977, с. 672-673.
Я надеялся встретиться с Гагариным в четверг. Участники Горьковского юбилея хотели услышать его в этот вечер (1) во Дворце съездов. Открывая торжественное заседание, посвященное столетию со дня рождения Горького, К. А. Федин сообщил, что Юрий Алексеевич хотел выступить на этом торжественном собрании... И не смог. И никогда больше не выступит...
Но голос его живёт и будет звучать вечно. И когда в единой книге соберут всё, что написал и что сказал Гагарин, конечно же, здесь будут воспроизведены и следующие строки подготовленной им, но не произнесённой речи на славном горьковском торжестве:
«... И тут, на земле, и там, в космосе, мы постоянно чувствуем на себе заботливо-требовательный и ободряющий взгляд великого Горького, слышим его вдохновенные гимны «безумству храбрых, гимны «гордому Буревестнику», который «над тучами смеётся». В душе каждого из моих товарищей-космонавтов, в душе каждого из тех советских людей, кто собирает и отправляет нас в космос, живёт несокрушимый дух горьковского Сокола, горьковского Буревестника, самого Горького, их «уверенность в победе…».
А в другом месте Юрий Гагарин снова возвращался к главной теме:
«…Мы убеждены… что наше сегодняшнее стремление вырваться на просторы Вселенной является органическим продолжением того великого дела нашей эпохи, которое всю жизнь утверждал Горький. Неспроста в той же «Песне о Соколе» он стремился связать с идеей безумства храбрых мечту о постижении человеком всех тайн мира, мечтал о том, чтоб «трепетные узоры звёзд» зазвучали для нас «дивной музыкой откровения». Неспроста, прославляя революционную борьбу, он связывал с её результатами будущее человечества, «когда люди станут любоваться друг другом, когда каждый будет как звезда перед другим!» Восхищённый первыми успехами социалистического строительства в Стране Советов, Горький уже в те годы предсказывал: «Люди полезут ещё на Марс…» (2).
Вот последние строки непроизнесённой (3) гагаринской речи… Последние!
(2) Максим Горький. [Речь на торжественном заседании пленума Бакинского Совета]. Впервые напечатана в газете «Бакинский рабочий», 1928, № 182 от 23 июля, и в ряде республиканских, областных и местных газет. Произнесена 21 июля 1928 года.
"Я не согласен с мыслью одного из ораторов, что мы дойдём до какого-то пункта и остановимся на нём. Человек создан затем, чтобы идти вперёд и выше. И так будут делать ваши дети и внуки. Не может быть какого-то благополучия, когда все лягут под прекрасными деревьями и больше ничего не будут желать. Этого не будет, люди полезут ещё на Марс, будут переливать моря с одного места на другое, выльют море в пустыню и оросят её, поставят себе дерзновенные задачи, вроде того, как вы здесь отняли у моря часть его и превратили её в сушу. Игра с огромнейшими стихийными силами природы, которые раньше возбуждали у человека страх и ужас, ныне становится, благодаря вашей коллективной спайке, обычным делом."
В сокращённом виде (иногда теряющем исторический и фактический смысл) произведения Юрия Алексеевича Гагарина были опубликованы в сборнике "Есть пламя!". В этом году (2024) будет подготовлена книга, в которую войдут статья, очерки, выступления Ю. А. Гагарина. Без изменений, так как они были опубликованы в средствах массовой информации. Но возможно ли её издать?
Огромные тиражи ежегодно выпускаемых Детиздатом книг Жюль Верна, Стивенсона, Киплинга, Дж. Лондона, Дефо доказывают, как нужны советской молодежи научно-фантастические и приключенческие произведения. Однако до последнего времени этот жанр занимал весьма скромное место в советской литературе и встречал пренебрежительное отношение со стороны некоторых издательств. Это естественно отразилось на развитии советского приключенческого жанра, в области которого до сих пор работает лишь небольшая группа писателей.
Между тем юные читатели особенно любят произведения приключенческого жанра, зачитываются, увлекаются ими, жадно расхватывая в библиотеках книги иностранных авторов и те немногие произведения, которыми располагает советская приключенческая и научно-фантастическая литература.
Чрезвычайно большой популярностью среди юных читателей пользуются произведения Алексея Толстого, М. Пришвина, К. Паустовского.
Но можно ли сказать, что уже создана образцовая советская приключенческая или научно-фантастическая повесть? К сожалению, нельзя сказать ни того, ни другого, и от тех советских писателей, кому близок этот жанр, наша молодежь ждет новых многочисленных художественных произведений.
Об этом говорил в своем докладе старший редактор современной литературы Детиздата тов. Никитин на совещании в ЦК ВЛКСМ, посвященном приключенческой повести.
О важности научной подготовки для автора, пишущего фантастическую повесть, говорил в своем выступлении В. Шкловский.
Сама наша действительность полна тем для фантастического романа, если даже не заглядывать о будущее.
— Сюжетов не перечесть, они рассыпаны повсюду, — говорит М. Пришвин. — Не в выдумке сюжета главная трудность художника, а в том, чтобы выразить его методом социалистического реализма в подлинно художественных образах.
Интересно выступил К. Паустовский. Приключенческая повесть должна прежде всего воспитывать юношество в духе и характере, свойственном новому советскому человеку. Вместе с тем в ней должен быть заключен и большой познавательный материал, удовлетворяющий детскую пытливость. Нужно уметь «открывать Америку», остерегаясь всякой экзотики. Верно, что в точных фактах науки часто больше фантазии, чем в любой выдумке, но научно-исследовательские труды по своему специфическому изложению совершенно недоступны для юного читателя и служат достоянием лишь ограниченного круга людей. Задача художника — раскрыть поэтическое содержание научных фактов, открытий, прогнозов, всю прелесть научного процесса создания.
— Наша необъятная страна — сокровищница тем для приключенческой повести, — говорит Эль-Регистан, — эта повесть у нас помимо занимательного сюжета, должна нести в себе и большой познавательный материал, знакомить детей с географией их родины. В противоположность буржуазной приключенческой повести, построенной в большинстве случаев на личном обогащении или пропаганде расовой розни, советское произведение должно быть носителем высоких идей сталинской дружбы народов, идей борьбы за интересы социалистического общества.
В прениях выступили также тт. Ивантер, Тушкан, Платов, Гребнев, Некрасов.
Заведующий отделом печати ЦК ВЛКСМ т. Диментман заявил, что ЦК комсомола, придавая огромное значение созданию советской приключенческой литературы, готов всячески идти навстречу писателям, чтобы помочь им в этой работе.
От имени ЦК ВЛКСМ тов. Диментман выразил уверенность в том, что к 20-летию ленинского комсомола, исполняющемуся в октябре, советские писатели придут с новыми, еще более талантливыми научно-фантастическими приключенческими произведениями, героями которых будут самоотверженные пограничники, преданные своей родине бесстрашные летчики, советские чекисты, наши ученые, изобретатели.
Небо жизни и потолок стандарта (фрагменты статьи).
Английская проза обогатилась в последние годы интересными книгами. Каждая из них заслуживает отдельного серьезного разговора. Это — острая политическая сатира Грэма Грина «Комедианты», трилогия Десмонда Стюарта «Смена ролей» — повествование о величии и падении Британской империи, нашумевший причудливый роман Энгуса Уилсона «Совсем не смешно». Норман Льюис, беспощадный обличитель империализма, известный нашему читателю романами «Вулканы над нами» и «Зримая тьма», неожиданно выступил в новом жанре, опубликовав замечательное психологическое исследование «От руки брата твоего». Последняя книга «ирландской волшебницы» Айрис Мэрдок «Видение Бруно» свидетельствует о растущем мастерстве писательницы, об усилении в ё творчестве реалистических мотивов. К значительным книгам следует отнести «Меньшее небо» Джона Уэйна, «Дерево в огне» Алана Силлитоу и «Паразиты мозга» Колина Уилсона.
***
Поединок с обыденным.
. . .
Паразиты мозга.
Но не все английские авторы пишут в том же минорном ключе. Нельзя пройти мимо книги, незаслуженно сдержанно примятой прессой. Я имею в виду научно-фантастический романКолина Уилсона молодого еще прозаика и философа. «Паразиты мозга» — книгу, чрезвычайно насыщенную внутренним содержанием и неожиданным оптимизмом.
Путь Колина Уилсона шел от Ницше и Камю к новой форме экзистенциализма. Хотя до сих пор Колин Уилсон называет свой метод «экзистенциалистским реализмом» и далеко не свободен от экзистенциалистских представлений: перелом в его творчестве наметился еще в романах «Мир насилия» (1963), «Необходимое сомнение» (1964) и «Стеклянная клетка» (1966). Не все в этих книгах бесспорно, не все даже ясно. Уилсона можно обвинить в эклектизме, в использовании философских мотивов из Ницше, Гуссерля и Витгенштейна. Все это в его книгах можно найти, и сам Колин Уилсон этого не отрицает. Но каковы бы ни были «мотивы» и «влияния», интереснее другое: молодой автор настойчиво, хотя и непросто, ищет конструктивное решение вопроса о судьбе личности в тисках враждебного общества, враждебной человеку системы. Особенно интересным в этом смысле оказался его последний роман.
Действие «Паразитов мозга» отнесено в не очень далекое будущее: оно происходит на пороге XXI столетия. Ученый-психолог, пытаясь понять причины роста числа самоубийств, делает неожиданное открытие. В мозгу современников — и, к его ужасу, в его собственном — появились паразитирующие существа, незаметно, через сознание людей завладевшие миром и направляющие его историю. Именно эти «паразиты мозга» толкают на самоубийство всех, подозревающих об их существовании, убирая их таким образом с дороги. Сам ученый, открывший этих паразитов, становится жертвой невидимых и вредоносных сил в своем сознании и, как многие до него, погибает.
С опасностью для собственной жизни борьбу с «паразитами» и той угрозой, которую они представляют для человечества, начинает и успешно проводит ближайший друг покойного, известный археолог Джилберт Оустин. Сначала он борется один, но вскоре объединяет усилия растущего числа учеников и единомышленников.
Страшные враги человечества, поселившиеся в мозгу миллионов людей, — несомненная аллегория, причем весьма многозначная. Они воплощают дух своекорыстия и жадности, дух, толкающий людей на войны и глобальные конфликты.
Они — воплощение всего того, что несет современному человечеству страдание, рабство, угрозу уничтожения. Колин Уилсон не социолог, он даже не пытается конкретизировать свои мысли в этом направлении. И все же сопоставления напрашиваются сами собой. Однако смысл и значение фантастической утопии Уилсона не в этой аллегории. Задача автора не только в том, чтобы показать темные стороны жизни современного человека, скованного несправедливыми общественными отношениями, отданного во власть злоумышленных политиканов. Уилсон стремится показать возможности человека, те, живущие в нем силы, овладев которыми человек обеспечит на земле победу разума. Пафос романа, как бы фантастична ни была его форма — в утверждении огромной и не исследованной еще до конца силы человеческого мозга.
Археолог Оустин побеждает «паразитов» в своём собственном сознании и, объединив мозговую энергию многих других людей, в которых находит единомышленников, начинает вести борьбу с существами, парализующими волю и силы людей на земном шаре.
Автор использует многие гипотезы и открытия гипноза, телепатии и телекинеза — главного оружия героев в их борьбе с «паразитами мозга». При этом и телепатия, и телекинез понимаются Уилсоном как еще до конца не освоенные потенциальные силы, в которых нет ничего сверхъестественного и мистического.
Автора упрекали и в социологической наивности, и в ницшеанстве (разве не сверхлюди его герои, перевертывающие «мозговой энергией» Луну, двигающие космическими кораблями»). Однако подобные упреки представляются мне необоснованными. Может быть, потому, что мне известна точка зрения автора на жанр, в котором он пишет. «В определенном смысле все мои романы следует рассматривать как игру или своеобразную пародию, — писал Уилсон в одном из своих писем автору этой статьи.
— Форма их — попытка подсластить пилюлю моих идей, заставить людей, которые ни за что не стали бы читать философский трактат, задуматься над серьезными вопросами».
В жанре научно-фантастического романа Уилсон напомнил своим читателям об огромных запасах энергии, присущей человеку, о силе и ценности каждой отдельной личности. Его книга не стон отчаяния, не констатация бессилия, которых так много сегодня в литературе Запада, а романтическая мечта о великом будущем человека и неограниченных возможностях каждой деятельной личности.
Его книга содержит огромный заряд оптимизма. И этот оптимизм радует как симптом, как предвестник нового.
На днях пришло новое письмо от Уилсона. «Я закончил большой роман «Каменные философы», — сообщает автор. — Эта книга — ответ на вызов молодым, который некогда бросил Бернард Шоу. — кстати, мой любимый писатель, — в предисловии к «Назад к Мафусаилу». Вы правы, называя меня оптимистом: может быть, сегодня я даже единственный оптимист среди интеллигентов Запада!»
Колин Уилсон верит в энергию человеческого разума, и этим его роман отличается от литературы психозов и неврозов, которая является порождением «безумия» капиталистического мира с его насилием, агрессией, эксплуатацией и угнетением человека.
В «Литературной газете» от 20 мая 1950 г. я прочел заметку Кл. Павлова «Когда у критика коротка память...» В ней говорилось об изъянах в памяти критика Сергея Иванова, который в статье, опубликованной в журнале «Октябрь», осудил в романе В. Ильенкова «Большая дорога» те же самые страницы, которые он сам расхвалил в газете «Вечерняя Москва».
Мне же привелось убедиться в том, что у С. Иванова совсем не такая уж короткая память. Так, например, он не только слово в слово запомнил все то, что писали о романе Н. А. Некрасова «Три страны света» в комментариях к полному собранию сочинений поэта (том VII, 1948, стр. 838—839), но и включил это почти без изменения в свою статью «Фантастика и действительность» («Октябрь» № 1, 1950 г., стр. 157).
Впрочем, память все-таки изменила критику: он забыл сообщить, что все написанное им по поводу романа Некрасова (почти печатная страница!) принадлежит не ему, а авторам комментария — В. Евгеньеву-Максимову и А. Лурье.
облако тэгов
