И. Петров. Шутка (рассказ, иллюстрации Ю. Макарова) // Знание-сила. — 1963. – ноябрь (№ 11). — С. 51

— - -

Леонардо стоял у стрельчатого окна, смотрел вниз, где на широких ступенях собора Св. Петра ползали фигурки паломников. Утром у одного из этих нищих он купил метровую ящерицу, привезенную из аравийских песков. Теперь ящерица кряхтела и ворочалась в узком ящике из-под красок.

А художник не мог отделаться от смутного волнения, которое вызвал ее прежний владелец. У него был обрубленный нос и глубокие шрамы на щеках, сандалии с крестовидной прорезью выдавали недавнего солдата папского войска. Но разве мало таких же, изуродованных в битвах солдат папского войска валялось теперь на римских мостовых, молясь куполам собора и выпрашивая подаяние?...

Леонардо поглядел на свои руки. Когда-то и они держали меч, а теперь сморщились, дрожат от слабости. Он вздохнул. Ничто не вечно на этой земле... Не посмеется ли время и над теми страшными жертвами, которые приносят люди во имя веры?..

Тонкий слух его уловил крадущиеся шаги за дверью. Леонардо взял холст с незаконченным рисунком и заставил им ящик.

Дверь открылась без стука. Высокий, худой монах, в белой одежде, с черными четками на длинных пальцах, молча кивнул головой, окинул взглядом мастерскую, разбросанные по полу кисти, банки с красками и подошел к холсту. Леонардо усмехнулся, заметив, как затряслась седая борода советника папы отца Бенедикта: на холсте была изображена нагая женщина. Монах попятился, бормоча сквозь зубы не то молитву, не то угрозы, — он бы растоптал это, не накажи папа беречь рисунки, — пнул ногой попавшуюся на пути скамеечку и скрылся за дверью. Леонардо ждал, пока тяжелые шаги затихли внизу. Эти визиты портили ему настроение. Но что мог он сделать — под конец жизни хотелось иметь какой-то угол и спокойно писать.

Отодвинув холст, Леонардо склонился над ящиком, приподнял крышку. Оттуда высунулась большая голова ящерицы, с угрожающе раскрытой пастью. Художник провел ладонью по холодной жесткой коже, покрытой липкими бородавками.

«Удивительно устроен мир, — думал он, — Все безвредное старается напустить на себя страшный вид, и, наоборот, то, чего стоит опасаться, рядится под добродетель. Простакам трудно жить на свете»...

Эта большая ящерица напоминала библейского змея, которого пронзил копьем архангел. Только у змея были еще крылья и борода. И то, что следом пришло ему в голову, заставило замереть с поднятой рукой. Он боялся потерять эту внезапную мысль, которая раздвигала привычные рамки бытия, нащупывала что-то в тумане неизвестного. То же самое он испытывал, когда писал «Тайную вечерю». прокладывал канал к реке Арно, набрасывал чертежи летательного аппарата...

Эта мысль, видимо, зрела давно. В молодости, изучая строение мышц, Леонардо изрезал немало трупов при осаде Милана. Он врачевал раны солдат и поражался способности живых тканей быстро срастаться. Но окончательно замысел сложился лишь сейчас...

Вытащив ящерицу из ящика, художник привязал ее к доске, на которой растирал краски, разорвал на длинные полоски несколько незагрунтованных холстов, запер дверь. Когда он взял в руки нож, то словно вновь обрел прежнюю силу и ловкость...

Через час ящерица напоминала египетскую мумию. Хвост ее был туго прибинтован к спине. Она лежала неподвижно, и только из-под кожистых век на плоские щеки выкатывались слезинки.

«Если люди научатся менять вид тварей, — размышлял художник, — они встанут рядом с богом, сотворившим их. И надо постараться, чтобы первым это увидел отец Бенедикт...»

Отец Бенедикт аккуратно навещал художника в его келье и каждый раз заставал Леонардо сидящим за мольбертом. Но когда за монахом закрывалась дверь, Леонардо отбрасывал кисти, выдвигал на середину комнаты ящик. Бинты с ящерицы он вскоре снял и с хвоста, приросшего к ее спине, выкроил кусов кожи, напоминающий по виду крыло. А когда эта рана затянулась, вторично проделал операцию — и у ящерицы появилось второе «крыло».

Оставалось самое трудное — прирастить ящерице бороду. По ночам художник ворочался на своей жесткой постели, обдумывая, как раздобыть и провести в Ватиканский дворец козла. За это время он похудел, осунулся. Мясо, которое приносили ему, съедала ящерица, он питался только финиками и вином. И ему не терпелось увидеть, что же получится из всей затеи.

Однажды отрезав кусок собственной бороды, он привязал его к морде ящерицы. А когда выпустил ее из ящика, то даже сам содрогнулся – до того безобразен был вид крылатого, покрытого бородавками змея с седой бородой. Художник поскорее снова загнал чудовище в ящик и захлопнул крышку...

...В этот день у Бенедикта с утра болела поясница. Монах хотел пораньше закончить дела и лечь в постель. Подойдя к лестнице, ведущей в мастерскую художника, он услышал наверху подозрительный стук. Последнее время бывший еретик вел себя очень странно: перестал дерзить и, казалось, весь был поглощен одной тайной мыслью. Монах подозвал двух послушников и вместе с ними стал осторожно спускаться по крутым ступенькам. Открыв дверь, они увидели низкий ящик, стоящий посередине комнаты, и растерянное лицо художника. У этого седобородого старца с мировой славой был вид напроказившего ученика. Бенедикт первым бросился к ящику. Дрожащими от нетерпения руками он поднял крышку. И в ту же минуту ему почудилось, что земля разверзлась — из черной пропасти на него бросилось исчадие ада...

Теряя сознание от ужаса, монах отпрянул к лестнице и покатился вниз. Следом за ним ринулись послушники...

Художник со вздохом поглядел на незаконченную картину. До чего же трудно ему осуществить такую простую мечту – иметь свой угол и спокойно писать.

Когда папа вызвал Леонардо к себе, солдаты, охранявшие дворец, железными клещами поймали ползающее чудовище, вытащили его во двор, чтобы сжечь живьем. Окруженный монахами, предстал художник перед троном наместника бога.

— Что это было? – строго спросил папа.

Леонардо да Винчи пожал плечами.

— Просто шутка!..

Шел 1519 год. Это была первая пластическая операция в Европе.

Анатолий Днепров. Где начинается фантастика? (статья, иллюстрации) // Знание-сила № 11 ноябрь 1963, стр. 4

— - -

Передо мной лежит майская тетрадка журнала «Знание — сила» за 1959 год (1), в которой был напечатан мой первый рассказ, и я вспоминаю, как это произошло.

Рассказ «Кораблекрушение» в действительности не был первым моим рассказом. Точнее, это был второй рассказ, а первый — «Суэма» уже совершал свое долгое путешествие по редакционным столам. Мнение о том, что кибернетика — «лженаука» продолжало торчать ржавым гвоздем в сознании равнодушных к науке и научной фантастике редакторов и литераторов.

Одна литературная дама, прочитав о «самосовершенствующейся электронной машине», содрогнулась:

— Нельзя допустить, чтобы дети читали о таких кровожадных механических чудовищах...

Маститый литератор угрюмо заметил:

— Физика — наука наук. И зачем он лезет в литературу... Сидел бы у себя в лаборатории...

«Суэма» родилась именно в лаборатории, как эксперимент, который тогда еще не был поставлен, но который обязательно будет поставлен. Прошло всего пять лет, и электронная машина, которая умеет читать, писать и разговаривать, перестала быть фантастикой. Кибернетические «чудовища» научились обыгрывать своих создателей в шашки. Специалисты по математической логике доказывают, что машины смогут делать все, что угодно, и даже иметь свой собственный литературный вкус. И, тем не менее, нужно было обладать известной храбростью, чтобы напечатать «Суэму». За нее «воевали» писатели Зигмунд Перля, Николай Томан, Илья Котенко.

Я всегда вспоминаю эти фамилии с чувством глубокой благодарности.

В журнале «Знание — сила» были напечатаны мои наиболее удачные рассказы. Большинство из них объединено одной общей идеей: «Что будет в науке и технике, если так будет продолжаться...» Порою рассказы критиковали физики и математики. Со свойственной им строгостью мышления они либо доказывали, либо опровергали авторскую концепцию, как доказывают или опровергают математическую теорему.

Начав писать, я впервые столкнулся с любопытной ситуацией: иные узкие специалисты относятся к научной фантастике в лучшем случае, как к весьма несерьезному литературному явлению. Они снисходительно улыбаются, обнаружив прореху в общей ткани повествования, посвященного научной проблеме. Выступая в качестве критиков, они охотно ссылаются на учебники и монографии. Наиболее «убийственные» критические замечания обычно начинаются так: «Даже школьнику известно...» Однако школьники, которым так много известно, с большим интересом читают научно-фантастические произведения, особенно если в них не все «по учебнику».

Я всегда очень ценил и ценю критику моих ученых друзей. Удивительно другое: они не хотят признать, что хороший ученый — прежде всего научный фантаст (условие необходимое, но отнюдь не достаточное!).

Один известный академик публично заявил:

— Я люблю читать произведения Станислава Лема потому, что он не претендует на истинность своих гипотез.

Я много беседовал со Станиславом Лемом о проблемах современной научной фантастики (2). Он сказал:

— Идеи для научно-фантастических произведений нужно черпать в уравнениях математической физики.

Я уверен, что прав Лем, а не академик. Ученый, претендующий на абсолютную истинность своих гипотез, перестает быть ученым. Мне известно несколько теорий одного и того же физического явления, и ни одна из них не является окончательной истиной. Если математические формулировки каждой такой теории перевести на обычный язык, то обнаружится несколько идей для научно-фантастических рассказов.

Совершенно не случайно среди писателей-фантастов очень много ученых с мировым именем!

Хорошее научно-фантастическое произведение — это интересная научная мысль (гипотеза, теория) в добротном литературном воплощении. Такой синтез чрезвычайно сложен, но к нему стремятся добросовестные писатели-фантасты. Любое литературное произведение есть авторская модель окружающей жизни, так же как любая научная теория есть авторская модель явления природы.

Что касается моих собственных планов... Трудно планировать свое творчество. Мне очень хочется написать два больших произведения, одно, посвященное проблемам ядерной физики, второе — проблемам современной биологии и медицины. Я пока не уверен, что мне удастся сделать это хорошо и, тем более, скоро.

А небольшие научно-фантастические рассказы, конечно, время от времени будут появляться, главным образом, на страницах журнала, который я очень люблю, на страницах «Знание — сила».

-----------------------

(1) ошибка ? // «Знание-сила», 1958, № 5

(2) где и когда ? беседовали во время первого визита С. Лема в СССР — в ноябре 1962 г.

(3) кто автор иллюстраций к статье?

Лев Кассиль. Лучше всего быть человеком! (рецензия на книгу В. Медведева «Баранкин, будь человеком!») // Литературная Россия № 4, 25 января 1963, стр. 19

— - -

В Детгизе вышла хорошая, очень веселая и умная книжка Валерия Медведева. Она привлечет каждого уже одним своим названием: «Баранкин, будь человеком!».

Правда, как хорошо, неожиданно и вызывающе смешно? Я уверен, что не только каждый школьник, но и взрослый человек, увидев эту небольшую книжку с таким прелестным названием, сразу же захочет заглянуть в нее и познакомиться хотя бы с несколькими из «36 событий», происшедших в жизни Юры Баранкина, незадачливого паренька, которому и дома, и в классе, и на пионерских собраниях основательно поднадоели назидательными сентенциями: «Ой, Баранкин, будь человеком!»

В конце концов Баранкин и его ближайший друг-приятель Костя Малинин прямо-таки взвыли: «В школе будь человеком! На улице будь человеком! Дома будь человеком! А отдыхать когда же?!»

И обоим приятелям так осточертели призывы к выполнению казавшихся им докучливыми норм человеческого бытия, что они решили превратиться в любое иное существо, ну хотя бы в воробья, лишь бы избавиться от нотаций. И, как ни невероятно, им такое неожиданно удалось: приятели стали воробьями...

Я не люблю пересказывать книги, которые мне очень хочется рекомендовать читателю, чтоб он порадовался вместе со мной. Пусть сами читатели, поверив мне на слово, поспешат приобрести повесть Валерия Медведева «Баранкин, будь человеком!» и сами, получив при этом истинное удовольствие, узнают о всех «36 событиях из жизни Юры Баранкина». Они узнают тогда, что Баранкину и Малинину довелось стать не только воробьями, но затем и бабочками, а вскоре — муравьями...

И только после тех пренеприятных историй, в которые попадали воробьями, мотыльками и мурашами Баранкин и Малинин, оказываясь частенько в очень опасных и обидных положениях, поняли друзья, как хорошо, отказавшись от пары крылышек и шестерки ножек, иметь по-человечески две руки и десять пальцев, способных брать и давать, мастерить и драться, стискивать руку товарища и держать школьное перо!.. Словом, поняли приятели, какая это радость жить среди людей, какое это счастье быть человеком!

Так очень смешная, полная поначалу кажущихся нелепостей остроумная и увлекательная книжка заставляет неожиданно задуматься над вещами, которые на поверку оказываются весьма серьезными и поучительными. И в этом особая прелесть книги Медведева. Смешная сказка-повесть по-своему раскрывает перед детьми большую тему: как важно, как радостно быть у нас человеком. Казавшееся ходовым, иной раз приобретавшее звучание назойливого окрика, назидательное речение «будь человеком» вдруг раскрывает словно бы настежь двери, за которыми встает его подлинный смысл, гордый и требовательный: стань по-настоящему человеком, гордись тем, что ты человек! Так с назидательности сняты кавычки. Поучение стало художественным образом, сдобренным шуткой, подчас озорной игрой и неистощимой выдумкой.

Мне очень хочется, чтобы как можно больше читателей, больших и маленьких, скорее познакомились бы с этой отличной книжкой, которой вступил в нашу детскую литературу молодой и несомненно одаренный писатель.

— - -

Валерий Медведев. «Баранкин, будь человеком! 36 событий из жизни Юры Баранкина». Детгиз. 1962 г.

А. Ерохин. Циолковский — писатель (статья) // Литературная Россия №15, 12 апреля 1963 г., с. 12,13.

---

Солнечным апрельским днем 1961 года на трибуну Мавзолея В. И. Ленина на Красной площади в Москве поднялись Никита Сергеевич Хрущев и Юрий Гагарин, только что возвратившийся из космоса. Товарищ Хрущев сказал:

«Мы с особым уважением вспомним сейчас о Константине Эдуардовиче Циолковском, ученом-мечтателе, теоретике космических полетов».

Ученый-мечтатель! Сколь глубоко и метко определение характера творчества гениального сына русского народа! Да, Константин Эдуардович принадлежит к тем бессмертным творцам, первопроходцам в науке, у которых строжайший научный расчет сочетается с самой пылкой фантазией, а сухая алгебраическая формула соседствует с поэтическим образом.

К. Э. Циолковский так говорил о процессе научного творчества: «Сначала неизбежно идут мысль, фантазия, сказка. За ними шествует научный расчет. И уже в конце концов исполнение венчает мысль». И вот когда будущему научному труду предшествовала фантазия, ученый брал в руки перо писателя.

Не все знают, что Циолковский создал большое количество художественных произведений. Ими зачитывались современники великого ученого, эти произведения поражают и сейчас смелостью мысли, яркостью, настоящей занимательностью. Достаточно сказать, что первый полный сборник его научно-фантастических произведений «Путь к звездам», изданный недавно Академией наук тиражом в 50 тысяч экземпляров, разошелся за несколько месяцев.