...Ну вот, это уже на что-то похоже...

Перспектива чтения второго тома серии, написанной сэром Артуром Кларком и его соавтором Стивеном Бакстером не вызывала у меня энтузиазма. Первый том, «Time's Eye» (2003), который я листал лет 5 назад, являлся эдакой фантазией на тему путешествий во времени, пусть даже и оригинально задуманной. Интересная идея с совмещением разных временных пластов и последствий этой смеси, в общем и целом, потерялась за качеством исполнения. Дёрганый и рваный сюжет, невыразительность героев, которые в рамках этого сюжета попросту не могут быть раскрыты, раздражающие исторические ляпы — всё это заставило меня отложить прочтение продолжения на несколько лет.

К счастью, Кларк и Бакстер плюнули на темпоральные выкрутасы первой книги, и резко сместили своё внимание на проблемы земные, на этот раз обратившись... к Солнцу.

Солнце — источник жизни, практически неисчерпаемый источник энергии... и опасности. Ясно, что Предтечи, задумавшие извести человечество, могут всего лишь слегка подправить течение этой масштабной химической реакции, и направить её всплеск в сторону маленького зелёного шарика, покрытого тонкой плёнкой жизни... всего -лишь буря на Солнце, только очень большая, которая буквально сдует с поверхности планет всё. Тема, от которой захватывает дух всех учёных — астрономов — тотальная зависимость нас от Солнца, источника блага и источника опасности.

Должен сказать, несмотря на формальную принадлежность «Sunstorm» к жанру «катастрофы», от него веет свежим ветерком оптимизма, единения и ощущения плеча. Вместо того, чтобы погрузится в апатию или хаос, человечество бросило вызов практически неминуемой смерти, соединив свои силы в воистину титаническом напряжении, словно обрётший силы Эфиальт. Это своего рода производственная фантастика, в хорошем смысле, напоминающая лучшие образцы этого жанра в советской литературе (да, там были и неплохие вещи). Главное в романе — оптимистическое ощущение, что человечество сможет победить с помощью единения и силы науки любую стихию, защитить себя от любой опасности. Конечно, были показаны и бунты, и — немного — массовые истерии и теракты, всплеск радикальной религиозности (интересное солароцентричное объяснение происхождения христианства), это придало только большее значение отважным людям, поднимающим рукою гигантский щит.

Подобный оптимизм на фоне постапокалиптических и квазифеодальных миров научной фантастики смотрится как блестящий алмаз на том самом Солнце. Если исключить раздражающий американоцентризм, творение двух «научников» смотрится как крепкий и чётко сконструированный, как инженерный проект, радующий читателей своим ярким оптимизмом.

Не Бог весть какой шедевр, но вторая попытка вернуться в мир SW для меня прошла чуть более успешно. На этот раз история даже не ребует глубокого знания контекста, нам и так понятна диспозиция: ситхи против джедаев, во времена одной из многочисленных воин между Старой республикой и древней Империей. Лишь фон на том, чтобы снова выписать моднючий нынче «взгляд со стороны тёмных»...

Ну да — ну да, сильное может казаться слабым, жестокость должна иметь цель, и... а что третье, автор так и не придумал. И решил отболтаться классическим «истинным Дао», то есть многозначительной пустотой. В общем, это, конечно довольно забавно, не спорю, и остроумно притом, но вот только к чему? На нескольких страницах не показать всё многомудрие автора, которого, по всей видимости, как и золота в Серых горах...

Дата написания сей трагедии нам неизвестна, она вообще находится на заднем плане творчества почтенного Софокла. Вероятно, всё дело в трагедиях Еврипида, в которых тема смерти сына Зевса раскрывается с большей полнотой и трагичностью, однако «Трахинянки» не лишены своего колорита и шарма.

Во первых, даже если бы мы не знали автора, то сразу же определили бы софокловый стиль. Во первых, это низкое преклонение перед Роком, смирение и невозможность избежать своей космической судьбы. Даже такой могучий герой, как Геракл, настоящий символ древнегреческой цивилизации, был сражён неумолимым стечением нитей Судьбы. Во вторых — тема раскаяния нигде, наверное, не проявлялась так ярко, как в трагедиях Софокла. Как и Иокаста, жена-мать Эдипа, и Гемон, сын Креонта, Деянира, осознав последствия своей ревности, закалывает себя мечом, своей жизнью заплатя за невольное злодейство. Ну и, конечно же, нельзя не сказать о ярких напряжённых моментах трагедии — столкновении двух человеческих воль, яростная борьба мировоззрения, выраженная в диалоговой схватке — как, например, Антигона схватывалась с Креонтом, а Текмесса противостояла Агамемнону. Здесь сын Геракла — Гилл — противостоит своему отцу, желающему смерти от факела сына, поднесённого к погребальному костру ещё живого героя. Яростная перепалка всё же завершается смирением Гилла перед волей старшего в роду, однако он не берёт на себя вину в этом деянии, фактически, умывая руки от судьбы своих родичей.

Пьеса «Трахинянки», конечно, не шедевр, это так. Образ опозоренной Деяниры, скорее погружённой в апатичную задумчивость, не пышет жизнью как, скажем, Антигона или даже Электра, Геракл даже для такого специфического жанра литературы излишне «театрален». Единственный живой персонаж — Гилл, которым владеет целый букет эмоций, с которыми, впрочем, он умеет совладать.

В целом, наверное, можно присоединится к тем литературоведам, кто называет эту трагедию ранней. Все авторские черты в ней видны, но трагедия не так отшлифована, как другие работы драматурга, и не обладает той яркостью и глубиной, свойственной Софоклу. Впрочем, это не умаляет её достойного места в каноне древнегреческой литературы.

Единственный новеллистический опыт Никколо Макиавелли оказался сказкой, точнее, своего рода пародией, причём едва ли не постмодернистской. Дело в том, что литературе Возрождения вообще свойственны постмодернистские игровые мотивы, деконструкция и перверсия, перекочевавшее в Италию, по всей видимости, из Византии (со слов византиниста Сергея Иванова). Сюжет классический — дьявол явился на землю, дабы... женится, да-да, и творить зло уже в новом качестве. Как это часто бывало в средневековых произведениях, особенно в exempla, к которым прямо и отсылает сказка, чёрт оказывается в дураках, но...

Именно это «но» и роднит этот текст с куда более поздним «Дневником Сатаны» Леонида Андреева, я даже допускаю прямую преемственность. Дьявола победила не святость, а людские пороки и хитрость, куда более сильные, нежели вся хитрость дьявола. Знакомо? Да, Макиавелли фактически прошёлся по канонам церковной литературы, по душеспасительному жанру, не оставив на нём камня на камне.

Всё-таки удивляешься, каким ироничным и острым на язык был этот флорентиец...

История этой пьесы сама по себе трагикомична. После немалого успеха «La mandragola» от человека, мечтающего о высоких государственных должностях и лаврах полководца, требовали написать ещё какую-нибудь забавную комедьку, с эдаким, скабрезненьким сюжетцем. И да, он создал подобную вещицу, но чуть позже, когда сам попал в подобную ситуацию...

Уже не слишком молодой Макиавелли влюбился в артистку («гетеру», как выразился гуманист Гвиччардини) Барберу Салютати, и в честь неё состряпал пьесу «Clizia», не слишком изысканное подражание драматургу Плавту, не лишённое озорства, но имеющее за собой иронично-трагическую подоплёку. Мудрый автор сделал сам себя героем пьесы, ведь Никомако (НИКкОло МАКиавелли), возжелавший юного тела своей воспитанницы Клиции, просто безумен от своей страсти, и заранее обречён на неудачу и всеобщее посмешище. Пьеса сама по себе — забавный пустячок, «комедия положений» с присущими уже жанровыми клише, в виде переодеваний мужчины в женщину и откровенной глупости старого простака .

Ну что же, эта история закончилась хорошо, и Макиавели таки добился благосклонности юной Барберы, пусть и не надолго. А пьеса «Clizia» осталась, не как шедевр литературы, конечно, но как памятник того, что автор грозного «Princeps» тоже был живым человеком, и мог любить.

И если легкомысленный сюжет

украсит вряд ли имя

того, кто мудрым бы считаться рад, —

корить за легкость автора не след:

затеями пустыми

он скрасить хочет дней унылый ряд.

Он обратил бы взгляд

к серьезнейшим предметам,

однако под запретом другие

начинанья для него:

за них ему не платят ничего.

Никколо Макиавелли «La mandragola» (1518).

Неужели эту пьесу написал великий и страшный Никколо Макиавелли, автор одного из самых жутковатых политических трактатов всех времён и народов?

Да, эта лёгкая и откровенно скабрезная пьеса действительно принадлежит перу знаменитому флорентийцу. Просто нужно представлять более детально его биографию — биографию обычного человека, гуманиста и мыслителя, так до конца и не нашедшего своего места в жизни, служащего разным государственным деятелям и ищущего поддержки многих других. Часто Макиавелли оказывался на обочине жизни, и в такие тягостные для него периоды и возникали самые различные трактаты, а также появлялись и такие вот пьесы, больше подходящие Лопе да Веге или Карло Гоцци.

Пьеса «La mandragola» (кстати, выше неверно указана дата её публикации, ставили её ещё в 1518) служит весьма любопытным примером ренессансной литературы. Она не слишком похожа на античные комедии, скорее, отсылает нас, скажем, к некоторым новеллам Бокаччо, и прочим творениям итальянской литературы, нарочито лёгкой и ещё более нарочито скабрезной. Пожилой и глупый муж при красивой и чувственной жене — ну что вы, откуда может, например, у Аристофана взяться такой сюжет? Молодой прохвост, его слуга и друг, плутоватый поп и туповатая мамаша Лукреции — всё это кружит нас в лёгком водовороте авантюрного сюжета, главной целью которого являются жаркие поцелуи и объятия самой красивой девушки в округе... А у старика супруга вырастут ветвистые и красивые рога.

В общем и целом, эта пьесы сыскала большую славу в Италии того времени... Это хоть как-то компенсировало то, что Макиавелли не подпускали к службе у Медичи. Но этой пьесой — не наследием античности, а очень «итальянской» и «ренессансной» по своей сути, он напомнил о себе,и оставил нам наследие — наследие человека, не чуждого юмора и лёгкого хулиганства.

Масштабный, неторопливый, слегка подзатянутый... полигон творчества молодого писателя.

Роберт Вегнер старательно учится писательскому мастерству, и, после двух сборников рассказов он, наконец-то, решил перейти к крупной форме. Взяв за основу «северную» и «восточную» части, он начал рассказывать один из элементов большой сюжетной картины, которая, по всей видимости, предвещает масштабный кризис в мире Меекхана...

Несмотря на довольно большой для дебютной крупной формы объём, роман читается очень легко, и это его крупный плюс. Да, есть затянутость, да, с некоторыми ветками автор явно не понимает, что делает, но в увлекательности изложения его можно обвинить. Причём разворот сюжета сначала шёл нарочито неторопливо, без особого движения, чтобы читатель расслабился... и окуная его с головой в горнило кровавой битвы в Степях у восточных границ Меекхана. Битвы описаны достаточно схематично, это так, и при том взгляде, который избрал автор, масштабы сражений и гибель огромного количества людей выглядит несколько неестественно — в конечном счёте, при очередном описании мясорубки степняков возникает, на автомате, вопрос: «а когда же люди у них кончатся»? Автор провёл немало времени за вырисовыванием схем битвы, перечитал гуситоведческую литературу, постарался тщательно расписать личные трагедии людей... Впрочем, не будем так уж придираться к молодому автору — пафос эпоса соблюдён, величие трагедии, ощущение масштабности и значимости событий сохранено даже после того, как Ласкольник раскрыл все геополитические карты... Честь и хвала и Вегнеру, и Ласкольнику.

А вот полюбившуюся многим Шестую Роту Горной Стражи автор слегка обделил вниманием, что даже странно. Ведь именно отряд лейтенанта Кеннета попадает в мир, где небеса имеют цвет стали, в пустой и разрушенный некогда до основания мир, ставший источником новых бед для Меекхана. Но, так как всё наше внимание приковано к зрелищным сражениям степняков, тайны и подводные камни этого мира остаются за бортом повествования, и, слегка попав под авторские монтажные ножницы, отряд Кеннета также присоединяется к фургонщикам.

Но, должен сказать, что Вегнер уже научился играть с читателем. Так:

Что же в итоге получает благодарный читатель? Он получает, по сути, первый большой роман о Меекхане, в котором Вегнер уже заявляет себя всерьёз как автора эпоса, а не просто циклов рассказов о курьёзах на границах. «Niebo ze stali» — хороший роман, но осадочек оставляет, конечно, замашка на большой сериал. В конечном счёте, у многих авторов подобного жанра попросту не хватало дыхания вытянуть многотомную серию. На моей памяти таких примеров полно — Джордан, Гудкайнд, даже Мартин, неплохо начавший, в конце концов сдувается. Так что автору только одно пожелание — чтобы он берёт свой цикл от сериальщины.

Полностью согласен с предыдущими отзывами, даже расписывать подробно ничего не буду. Что тут говорить?

Если Мэддокс Робертс писал в Dragonlans'e нуарный детектив, то Майкл Уильямс попытался сваять плутовское фэнтези вперемешку с рыцарской героикой. Но, также как первый из упомянутых, он потерпел поражение. Мальчик Гален поначалу вызывает интерес, но, к сожалению, быстро начинает своё шествие к доспехам соламнийца, набирая очки унылости практически до уровня Таниса Полуэльфа, одновременно с положительностью развивая антиобаяние. Автор мог бы зацепится за загадку Скорпиона — но и эту карту он слил, сделав интригу максимально банальной, сведя к интригам внутри местного пафосного рыцарского ордена с абсолютно местечковой целью. Надежды подавал и негодяйская брат главгера, но он быстро стал типичным комедийным персонажем, чья задача — хоть как-то оттенять унылость протагониста, но с чувством юмора у автора тоже не всё в порядке.

В итоге: гладенько написанный, но всё равно никакой роман. Может, завязать с межавторками?

Должен сказать сразу, что «Monstrous Regiment» — книга не смешная и не юморная, причём нельзя сказать, чтобы это было серьёзным недостатком. Просто тема, которую поднимает Пратчетт, слишком серьёзна, чтобы над ней смеяться. В великолепном «Jungo» юмор был уместен, поскольку дело касалось квасного патриотизма — темы, которая сама по себе смешна и нелепа, однако в этом романе поднимается вопрос людей на войне.

Борогравия гордится просто тем, что она есть. И именно поэтому она со всеми воюет, чтобы напомнить окружающим, что она есть, и занимает важное место в этом суровом мире. Однако нельзя всё время воевать — рано или поздно в маленькой стране попросту закончатся... люди. И тогда происходят совсем уж неожиданные эксцессы, и на первый план выходят кавалерист-девицы... Не потому что, мужчины плохи — их просто нет. Страна ради каких-то нелепых амбиций довела себя до истощения.

Что происходит на войне? Пратчетт пишет об этом со всей серьёзностью. Мужчины и женщины исчезают — остаются солдаты, они как бы смазываются. Война уничтожает человеческое — сержант Джекрам говорит абсолютно верно, утверждая, что у солдат ломается с одной целью — чтобы заставить его убить другого, абсолютно незнакомого ему парня. В этом стираются все признаки личности, пола, призвания, нации — одно голое подчинение и отсутствие рефлексии. Так они... «смазываются». Недаром, когда пехотные девицы переоделись обратно в платья, никто не поверил, что они женщины — настолько их смазало даже короткое пребывание в армии.

Говорит Джекрам и другое. На войне женщины, к её разочарованию, оказались не лучше мужчин. Мало того — мифом оказалось и то, что если женщины будут править или командовать, не будет воин. Ещё как будет, если не станут ещё более жестокими. Мир всё таки делится не на мужчин и женщин, а на идиотов и людей.

Однако... Вы как считаете, многочисленные шутки про носки — это уместно при подобной серьёзности? Что-то осадочек изрядный остаётся. Причём шутки про гульфики постепенно выливаются в совершенно абсурдные разоблачения, когда большая часть армейских единиц в книге оказываются представительницами прекрасного пола, включая сурового пожилого сержанта. Это смешно? Да нет, это нелепо, чтобы в походной жизни, при учёте физиологических особенностей женщин, они могли бы остаться неузнанными в течении долгих лет? Даже без подключения здравого смысла, такие сюжетные повороты перестают быть оправданными, и сливаются в нелепый абсурд.

В общем — неплохой роман, с правильной постановкой вопроса... И большими проблемами в исполнении. Даже странно читать у сэра Пратчетта, тексты которого обычно являются гладкими и гармоничными монолитами, читать подобное.

Всё-таки романы Терри Пратчетта из банальной бурлескной юморины неизбежно превращаются в кривое зеркало, в котором отображаются разные области человеческой культуры, причём культуры именно массовой... о чём речь идёт, в числе прочего, и в романе «The Truth». Название-то какое, короткое, простое, незамысловатое... А сколько за ним скрывается глубины, сколько смысла, сколько философских оттенков можно обнаружить в очень простом, казало бы слове.

...Правда...

Проблема в том, что между твёрдо установленными фактами и субъектом их оценки лежит обширнейшая область контекста, тонких связей и скрытых до поры полутонов, в которых и скрывается отношение к Истине как к цели. Например, является ли лорд Витинари тираном? Казалось бы, факт, он немалому количеству народа мешает жить, как один из самых мощных игроков Анк-Морпорка, он может сколь угодно пользоваться своей властью. Но есть и другая сторона правды — господин Хэмлок не мешает свободному броуновскому движению горожан, их вечно переплетающейся борьбе и не слишком крепким союзным обязательствам. Он не пытается контролировать всё, понимая, что при излишнем давлении сложный организм города умрёт. Это тоже правда.

Так что же такое — правда? Это прежде всего честность к окружающему и к самому себе. Последнее даже важнее. Когда ты отстаиваешь своё, то, что является твоим. Пусть народ интересуется забавными овощами в виде нефритовых стержней, пусть читает всякую белиберду про дождь из щенят. «Что же такое общество?» — спрашивает Витинари. Общество начинается с господина де Словва и его подруги Сахариссы, которым не всё равно, что происходит в их городе, с его жителями, которым не наплевать на его будущее. И даже если число их единомышленников будет невелико, всё равно они будут ценнейшим богатством.

Немного и о форме. Старик Пратчетт умеет удивлять,в плетя в произведение немало колоритного народу и бездны иронии. Скажу честно: в последних читанных мною романах не было такого количества ироничного и весьма специфического авторского юмора, плетения метафор, игр в отсылочки. Персонажи — как из других серий, как Стража во главе с капитаном Ваймсом и великого предпринимателя С-Р-б-Н Достабля, так и новых, весьма колоритны и самобытны, как, например, фотограф-вампир Отто, сгорающий от вспышки своего аппарата. Всё пратчетовское, всё на месте...

...как и то, что в «The Truth», в общем-то, мало смешного. В этом — весь Пратчетт.

...Нет чистоты... Политика — это грязь.

В данный момент Борис Акунин изображает из себя нового Карамзина, и ваяет многотомную «Историю государства российского». Изданы книжки хорошо, иллюстрации красивые, сам текст только очень слабый. Напоминает студенческий реферат, попытка «разобраться в истории» от господина Чхартишвили-публициста, в общем-то, полностью провалена.

Акунин — художник высказался о политике куда более ярко, чисто интуитивно почувствовав главную проблему страны. Вот смотрите, есть власть, обладающая правом на насилие. Ему служат герои и мерзавцы, честные люди и подлецы, бессеребреники и мздоимцы. Так? Так. Что важно? Идея Родины, Государства, Порядка.

Революционеры. Романтики и бандиты, экспроприаторы и воры, творцы нового мира и бездумные разрушители. Так? И это так. Идея Справедливости, борьбы со Злом, строительства более справедливого мира.

В чём же дело?

Всё дело в том, что люди-то живут в реальности, которая самым страшным образом искажает любые идеалы и мечты. Государство и Родина оборачивается лишь кучкой самовластных и самодовольных ублюдков с разбойничей, по признанию князя Пожарского, душою, революционеры же скатываются просто в бессмысленный террор, который выжигает их души, причём делают это, как правило, совершенно бездумно.

Революционер Грин жил мечтою о лучшем мире. Что же, его мечта, все его действия обернулись просто интригами властьимущих, ловкий же, как ему самому казалось, бунтовщик оказался просто ведомой пешкой в чужих руках, мелкой разменной фигурой в интриганских построениях. Мечты разбились о реальность — жестокую, грязную и безысходную.

И Грин, и Пожарский, по своему любят свою Родину. Но почему и тот, и другой вызывают такое стойкое омерзение?

Посреди всего этого, по сути, медленно разрушается личность убеждённого государственника Фандорина. На фронтах русско-турецкой войны он с азартом ловил шпионов, служил Отечеству в Японии и защищал граждан своей страны от убийц и преступников. Но вторгшись в сферы высокой политики, окунувшись в илистую вонючую грязь, окружающую трон и их присных охранителей, он понял самое главное. Что именно эти люди, в самом лучшем случае, умные, жестокие и равнодушные, и олицетворяют, наполняют собой, безнадёжно марают светлые, казалось бы, понятия, как Родина, Отечество, Страна. Поэтому он пуст. Приходит понимание, что мечта о служении высокому идеалу России безнадёжно терпит крах перед лицом этих жутких людей. Одни интригуют во имя своего места под Солнцем, другие боятся перемен, третьи просто — боятся жить, пытаются сбежать от жестокого мира в свои мечты...

Вот почему Фандорин уходит с государственной службы. Потому что то, что существует в реальности, не стоит мечты, и не стоит служения.

Служить Отечеству-мечте можно и по иному.

...Меня ведёт кусок железа, вложенный мне в живот. Они преследуют меня. Новый Карфаген, вечный Карфаген, delendum esse, но жив ещё, Византия мертва, трон пуст, Третий Рим сокрушён... Я величайший изобретатель своего времени, я самый недооценённый гений века, я боролся за счастье всего человечества, за плывущие в воздухе города, за прекрасные и смелые порывы мысли, которые пресекали дети Сиона. О, эти жестокие хазары! Ich keine Jude. Я сам решаю, кто они и где они. Пока Карфаген победил, но Византия жива!

----------------------------------------------

Максим Пятницкий снова пытается найти место в сложном мире послевоенных лет, пристраивая свои сомнительные таланты всюду, где только можно. Он был монтёром, лектором, изобретателем, авиаконструктором, актёром, бродягой, подсудимым...

На самом деле Пьят — это просто несчастный полусумашедший старик, который пытается понять, почему же он в свои восемьдесят очутился в лавке поношенной одежды, отчего не сбылись его юношеские грёзы? Это вовсе не значит, что он выдумывает своё прошлое, вовсе нет. Просто он пытается выставить свои многочисленные неудачи, нереализованные проекты, нелетающие самолёты и прогоревшие инвестиции как следствие предательства, неудачи, преследования миньонов Карфагена. Скорее всего, Пьят — это просто неплохой инженер и механик с невероятно раздутым эго, шлейфом болезненного и нереализованного самолюбия, с попытками прислонится к величию им же выдуманной мифической Византии, где протестантизм, православие и техничский прогресс слились в экстазе «фаворского света».

Во многом Пьят — это едкая пародия на муркоковского «Вечного воителя», это совершенно неудавшийся герой, неудавшийся борец. Он выдумывает себе Врага — красноармейа-еврея Бродманна, который даже не покидал границ Союза, при этом якобы преследует нашего героя в его воспалённом воображении совершенно искусственно создал себе возлюбленную, выращивая её из сексуально озабоченной тринадцатилетней проститутки, его Мечом служит острый, как он считает, талант к созиданию, который раз за разом подводит всех окружающих. Даже борьба Хаоса и Закона здесь представлена в виде палитры шизофренического бреда о Византии и Карфагене, о сотканных из противоречий идей расовой борьбы между Добром и Злом, Порядком и Анархией.

О, линия Закона здесь выстроена очень любопытно. Больное сознание Пьята видит воплощение своей Византии и в черносотенных измышлениях своей юности, и в европейском консерватизме образца XIX века, и в радикальном консерватизме «куклус-клана», котором противостоит Хаос — левые, они же сионисты, они же кочевники, они же социалисты и коммунисты, они же негры и прочие низшие расы... В интерпретации Пьята Закон неизбежно оборачивается фашизмом в широком смысле этого слова.

В общем, это ещё один роман-ощущение, роман-концепция, роман-противоречие. Иллюстрация бурной ломки старого мира «долгого XIX века», крушение веры прогресс и её опрокидывание в прошлое. Описание эпохи постмодернистского сплетения смыслов и концепций, подмены понятий и деконструкции основ цивилизации, их эрозии и подмены смыслов. Страшная, жуткая эпоха... И полковник Пьят, вечный лжец, который лжёт отныне даже самому себе, в авангарде этого мира, плоть от плоти его.

Как ни странно, но, помимо трагедии об Эдипе, именно история его дочери сестры Антигоны является одной из самых популярных и известных сюжетов античной литературы. Ставят эту пьесу редко, однако метко — воспоминается, например, интересный «оттепельный» спектакль в Евгением Леоновым в роли Креонта. Антигона, благодаря Софоклу, часто упоминается и в школьных учебниках, и в обзорах литературы, и в компедиумах, посвящённых Древней Греции...

Среди жителей Афин пьеса имела такой успех, что благодаря ей Софокл был избран стратегом полиса, в качестве которого он возглавлял противостояние с общиной Самоса. Трагедия, как и все прочие, поэтому и сохранилась, что пользовалась в античности определённой популярностью, свои вариации позже ставили и греческие, и римские драматурги.

Впрочем, в контексте творчества самого Софокла тематика пьесы не выглядит слишком оригинальной. Противостояние фундаментального обычая полиса и власти тирана, воли человеческой против незримого порядка и Рока — всё на месте. Мы помним, что не сама легенда, известная нам, скажем, по Павсанию, несёт эти элементы, они чисто авторские. Напомню, что «Антигона» является частью цикла о противостоянии семи владык Фиванской общине, против которой пошли также сыновья Эдипа, Этеокл и Полиник. Как известно, напавшие потерпели поражение, погибли и братья-Кадмиды, преданные позору в родном полисе... Из легенды мы знаем, что старейшины запретили хоронить предателей, но их сестра, Антигона, нарушила запрет, например, по Павсанию, она великими силами доволокла тело Этеокла до погребального костра, и предала огню. Община не подвергла наказанию ослушницу, ибо она, по неписанным законам рода, имела право на прах родича. Есть такой эпизод и в трагедии Эсхила «Семеро против Фив», где в финале Антигона нарушает запрет старейшин, и хоронит Полиника вопреки их воле (впрочем, например, Виктор Ярхо считает этот эпизод поздней вставкой, как раз возникшей под влиянием Софокла).

Софокл разворачивает сюжет в другую сторону. Здесь уже главную роль играет не воля полисных старейшин, а тирана Креонта, который, вопреки неписанным законам, своей волей, запретил хоронить Полиника. Таким образом, Антигона, как и Текмесса в «Аяксе», выступает против власти одного человека, пошедшего против законов Космоса, и словесные пикировки между ней и тираном даже в наше время впечатляют и пробирают до костей своей яростью и убеждённостью.

По сути, это пьеса снова посвящена тираническому самовластию, никак не сдержанному силами человеческими. Но Рок может любого зарвавшегося представителя рода человеческого поставить на место... Так и вышло с Креонтом. Наказанием за его самовластие стали жизни жены и сына, неправедный тиранический указ привёл самого правителя к трагическому коммосу.

Таков Софокл, вновь указавший на то, что человек слишком заступает за границы, отведённые ему Космосом.

История...

Ах, а мне ведь действительно хотелось почитать хорошую историю в духе банальных приключений Уэйс-Хикмэн, с отважными героями, опасными драконами и мутными, странными магами. И подавай мне, скотине, ещё чтобы стиль был приличный, сюжет вменяемый, и я не спал после пяти страниц...

Так и было. Что в итоге? Как говорят честные люди — облом.

Роман «Stormblade» написан, нужно отдать должное (если это не чудеса перевода, в оригинал лезть лениво), вполне прилично, по крайней мере, читается гладенько. Сюжет вроде бы тоже есть. Могучий артефакт, команда героев, с претензией на реализм (пусть даже мелькает этот ваш пеноплатовый Танис), гномовский колорит — ну и что плохого?

Плохого то, что творение г-жи Бирберик очень скучно читать. Очень и очень, и трудно сказать, с чем это связано. В руках тандема Уэйс-Хикмэн чувствуется объём, здесь его нет даже признака. Механистически написанный текст, действие которого происходит в условном фэнтезийном мире, с условными героями, котрые проходят условную сюжетку...

Да, моё драгоценное время... Я снова иду в объятия древнегреческой классики.

Аякс Великий, безусловно, один из самых заметных и значимых героев гомеровской поэмы, отважный боец, первый среди ахейцев. В отличие от истеричного Ахилла и хитроумного, вплоть до подлости, Одиссея, Аякс представляется таким суровым и прямым выходцем из глубокой старины, могучим, как скала, героем древности, даже щит его «семикожный» вышел из иных времён. Помимо Ахилла, он был одним из тех немногих, кто мог одолеть великого бойца Гектора в единоборстве.

В общем, Аякс, хоть и находясь в тени, отбрасываемой титанами троянской трагедии, всё одно является её неотъемлемой частью, плотью от плоти этой постылой войны.

А вот о его нелепой гибели слепой аэд не говорит нам ни слова, и это притом, что Одиссей встречает в Аиде тень Аякса, которая не пожелала подходить к своему старому недругу.

Согласно другим произведениям, Аякс боролся в традиционных соревнованиях за право обладания оружием погибшего Ахилла, отличавшегося чудесными свойствами. и, по сути, одержал на них победу. Но разгневанные на него владыки похода, Атриды, по наущению Афины, отдали доспех её любимцу — хитроумному лису Одиссею... После сего Аякс восстал на богов и впал в буйство, которое усугубила душевное состояние великого воина, и привела к безумию и безумным поступкам...

Казалось бы, откровенно дурацкая фабула: воин убивает стадо баранов. Что теперь?

Недаром эту трагедию считают самой ранней из сей семёрки, оставшейся со времён Греции, уж слишком переполненным выглядит текст. Конечно, центром трагедии является безумие Аякса и его самоубийство. Здесь трагедия человека, в силу своей гордыни, бросившего вызов богам, и жестоко ими осмеянный, растоптанный, обессиленный. Здесь и история его жены, стойкой Текмессы, безуспешно удерживающей мужа на грани жизни и смерти. И тема погребения, столь важная для афинского трагика...

И тема борьбы божественного, космического с земным. Аякса привела к гибели череда случайностей, утверждённых Роком, и они привели к закономерному, неизбежному концу. Но стоит ли идти вопреки принятому порядку, и выступать против погребения мёртвого героя?

Как и Гомер, Софокл не любит братьев Атридов, и вкладывает в их уста горделивые речи о своём былом союзнике, отказывая непокорному бойцу в последних почестях. В их словах проскальзывает тираническая власть, стремление к подчинению всего и вся. Но здесь Атриды замахнулись на крепкий испокон веков порядок, и встретили яростный отпор. Пикировки между Атридами и Тевкром с Одиссеем являются, вероятно, одними из самых ярких частей трагедии, поединками столкновения разных воль.

В конечном счёте, это весьма любопытная пьеса, глубоко завязанная в греческой культуре и троянском цикле. Ещё одна чёрточка к покинувшему нас миру...

Электра, дочь микенского царя Агамемнона, действительно не является частью «гомеровского канона», принесённая в жертву Ифигения куда известнее. В греческой литературе она тоже появляется несколько позже, фигурируя сначала в поэзии, затем появляясь в драмах, а потом вырастает в полноценного трагического персонажа.

Итак, старик Софокл создал свой вариант истории об Оресте и его мести. Напомню подоплёку: царь Агамемнон был убит своей женой Клитемнестрой и её любовником, дражайшая супруга была движима жаждой мести за свою любимую дочь Ифигению, принесённую в жертву богам. Развязка наступает с возвращением сына Агамемнона, Ореста, который жестоко мстит за отца...

Эта история описана у Эсхила в трилогии «Oresteia», фигурирует там и наша подруга Электра, но на заднем плане. Эсхил писал высокую трагедию Рока, где и Электра, и Орест, и Клитемнестра с коварным Эгисфом являются лишь несчастными жертвами игр жестоких Мойр, их сложного узора переплетений возмездия и преступления. Но здесь Электра лишь просит богов о свершении справедливости, которая и является перед её очами в облике брата.

Другое дело — Софокл. У него Электра — целиком трагический образ покинутой всеми женщины, которая скорбит по погибшему отцу, и искренне ненавидит свою мать, свершившую преступление против мужа. Она страдает с гордо поднятой головой, едва ли не упираясь трагедией своей семьи, искренне жажда свершения справедливости.

По сути, образ Электры заслонил за собой, собственно, саму месть. У Эсхила описана высокая трагедия, у Софокла же мы видим сюжетную скороговорку, два убийства, которые свершились просто потому, что так нужно. Софокловский Орест прост и ясен, как орех, он лишь оттеняет трагедию Электры, и служит как бы её орудием. Клитемнестра поинтереснее, она ищет оправдания своей мести в материнском чувстве, но оно резко сходит на нет, когда речь заходит о сыне, который рос вдалеке от неё. Пожалуй, античный автор попытался подойти к её образу с точки зрения ещё неведомой науки психологии, и это вышло весьма интересно.

Вообще, самоуглубление — это отличительная черта Софокла, его персонажи постоянно рефлексируют и пытаются постичь свалившиеся на их головы невзгоды. Но Электра несколько выделяется — она жаждет исправить несправедливость, бросает вызов «прерванной нити» связующих времён. В этом интересность образа, созданного тысячелетия назад.

Ещё одно объяснение — откровение от молодого автора, правда, несколько отличающееся от предыдущего. Теперь Муркок смотрит несколько отстранёно, со стороны, Элрик для него стал уже историей, а не частью собственной личности. Он уже разбирает по косточкам психоаналитическую символику своих рассказов, повествует о стилистических особенностях некоторых вещей об Элрике, продолжает откровенно говорить, что в этих историях хорошо, что плохо...

А ведь всё просто. Просто молодой автор хотел рассказать людям, почему страдания Элрика из Мелнибонэ являлись его личными страданиями, эмоциями и переживаниями. Воистину, как хочется объясниться со всем миром, когда с его стороны нет никакого понимания...

«Писал я не особенно хорошо, но зато от души...»

Небольшое эссе-откровение уже от молодого Муркока, который осмысливает уже длинный, как ему кажется, творческий путь, ведь Элрика уже пронзил Чёрный меч, история завершена. Здесь наш приятель подробно расписывает, почему его рассказы именно такие, отчего исходил он сам, когда создавал истории о мрачном альбиносе? С поразительной, свойственной именно молодым откровенностью он рассказывает нам, читателям, что в его рассказы, и вообще творчестве, не так, почему одни вещи хуже остальных, а другие лучше. Молодой Майкл, как и все, безумно хочет быть понятым, стремится объяснить, почему Элрик именно таков, как есть, и что он хотел объяснить появлением своего героя, что хотел сказать важного?

Молодец, одно слово.

Муркок молодец, конечно, ретроспективно ностальгируя по временам своей юности, когда он, молодой и талантливый, творил первые, пусть даже и слегка корявые, истории об альбиносе с красными глазами, проклятьем на челе и огромным чёрным мечом. Это воспоминания человека, который относится к самому себе с мягким юмором, с иронией, но который всё же не отказывается от своей юношеской наивности. Да, времена, когда молодой Майкл ассоциировал себя со своим обречённым героем, давно прошли, но теплота к нему осталась, и Элрик занимает достойное место в сердце нашего автора, создавшего множество произведений, куда более сильных, чем большая часть рассказов об императоре Мелнибонэ.

Ну и, конечно, мы видим впечатляющую картину влияний литературной традиции, историй волшебных, дотолкиновской, скажем так, формации, отблеск которых видится в рассказах об Элрике. Любопытно, не так ли?

...Мир гибнет, заполненный ордами Хаоса, все люди мира либо погибли либо обращены в жутких инфернальных тварей, сама земля изменила свою суть, моря стали призрачными... Погибли Карлаак и Элвер, исчезли Баакшан и Джаркор, сгинули и руины Имррира...

За что бороться, зачем жить?

Майкл Муркок в 1977 году, уже после того, как Вечный Воитель нашёл Танелорн,немного переписал уже завершённую трагическую историю гибели последнего императора Мелнибонэ, придав ей больше надрыва, поэтичности, декадентского изящества, по крайней мере, насколько это возможно в рамках такого специфического жанра. История самого мира Элрика пришла к своему логичному завершению, более закольцованный вид приняла и история самого Элрика, Рок которого наконец-то нашёл полное и окончательное воплощение.

В общем-то, меня волнует даже не сюжет — в конечном счёте, поиск чудесных артефактов отныне, в этом обречённом мире, выглядит просто форменным издевательством, ведь каждый подвиг теперь является одновременно и поражением. Элрик и его спутники попросту строят мир, которого не увидят, и они прекрасно знают, что погибнут, и делают это... А, собственно, зачем? Потому что это придаёт их концу хоть какой-то смысл, ведь мир попросту исчезает и стирается, в новом уже никто не вспомнит ни империю Мелнибонэ, ни город Элвер, ни Нихрейнскую бездну. Мир требует обновления, поэтому владыки Хаоса, как Шива-Разрушитель, сметают всё до скального основания, отдавая строить мир другим. Новому человечеству...

Нет, что-то всё таки уцелеет. То, что дало имя всему этому повествованию, что проходило символом всех историй об Элрике. Последний император целиком и полностью зависел от этого жуткого оружия, с ним он убивал и крал души, с ним он просто поддерживал своё тщедушное и больное тело. Но клинок Буреносец, демон Чёрного меча, брат Рунного посоха всегда знал, что он возьмёт свой долг с того, кого оберегал и питал все эти годы. Все победы, все смерти, вся жуткая слава Убийцы Родичей лишь подводили к справедливому, в общем-то, возмездию.

Итак, мир погиб, но кости земли уже принимают новую форму. Осталось лежать на земле и тело Элрика из Мелнибонэ, которое тоже сольётся с природой и даст плоды своего праха. Душа его, поглощённая мечом, всё равно вырвется на волю, чтобы продолжать свою борьбу за Равновесие, чтобы быть вечно на страже, пребывать в вечной борьбе. Память останется, как говаривал наш друг Эрикёзе...

Но история мрачного альбиноса Элрика завершилась, и Вечный Воитель никогда более не станет им.

Ричард Кнаак в своём стиле, битвы, битвы, битвы... Отважные рыцари и драконы, выполняющие свой долг, терпящие поражение, и неожиданное чудо — герой, отдвший жизнь за то, чтобы спасти всех.

В общем, симпатично, хотя и не слишком выразительно. Кнаак умеет писать боёвку, и её помещение в уже готовый мир, разработанный до него в подробностях, и минимум отсебятины — и всё, рассказ готов. Быть может, ему лучше писать покороче?

Абсолютно рядовой рассказ, в котором только-только начинает обозначаться будущая концепция Танелорна, средоточия равновесия и покоя, идея завершения и, практически, нирваны. Ну а здесь скорее отображается идея города-общины, города, который его жители должны защищать во имя спокойствия всех и каждого. И этот Танелорн, ещё не метафизический идеал, а вполне реальный город в мире Элрика, на краю пустыни, осаждают силы Хаоса, против которых и нужна помощь иных сил...

Квест как квест, Ракхир и Ламсар бегают по разным мирам, пытаясь добраться до эзотерической помощи, встречая по пути нейтралов и ворогов, стремящихся помешать отважным протагонистам выполнить свою святую миссию!

В общем, читать можно, но не обязательно. Визионерское мастерство автора присутствует, но рассказ, к сожалению, не спасает.

Как раз тот случай, когда краткость — сестра таланта, а молодой Муркок попытался поёживаться и пофилософствовать, а также показать свой визионерский запал. Простенький по своему содержанию рассказик, тем не менее... Волны творений Повелителей Хаоса заставят неплохо поработать воображение неискушённого читателя, а то, как Элрик решил их загадку, вполне просто и остроумно. А действительно, в чём цимес? В том, что человеческий разум одновременно и в своей всеохватности, и в своей ограниченности порождает все изощрённые парадоксы и противоречия, самые безумные фантазии ограниченны простым воображением. Вот и всё. Даже, кажется, так молодой автор просил помягче относится к нему, начинающему талантливому автору, напоминая, что его возможности тоже ограниченны...

Когда Элрик из Мелнибонэ желает поменять свою судьбу и обмануть Рок, то ему любезно подсовывается не один, не два, а целая орда кочевников с местечковым Чингисом, который задумал взять и разорить все земли Запада. Конечно, чтобы спасти мир от опасности, альбиносу потребовалось пару десятков страниц, и Чёрный меч впридачу. В качестве приложения, очаровашка-кошачий бог, непонятно зачем спасённый и стремительно мертвеющий восточный чародей и ковровое ядо-огне-метание с помощью драконьей эскадрильи. В общем, довольно типичная героическая история.

Но в тоже время, молодой Муркок развивает здесь тему Буреносца, который раз за разом просится в руки нашему герою — и даже выбросить в бездну этот проклятый клинок не получится — слишком он любит своего владельца.

А вот эта штука, кажется, писалась едва ли не под «конину», штампов классической говардианы здесь полно. Тут тебе в наличии загнивающая цивилизация с мрачным прошлым, прекрасная принцесса, которая отдаётся в первую же совместную ночёвку, неизбежная череда совпадений, которая выведет героя победителем... Ну и, конечно же, такая готиШная атмосфера, мрачняк-мрачняк без вариантов...

Ну да, вот так. Как и водится у того же Конана, появление Элрика стало своего рода детонатором, на котором окончательно самоуничтожилась община Орга, встретив свой конец. А вдург и правда «конина»?

Последний аккорд в несколько надуманном противостоянии Элрика из Мелнибонэ и колдуна Телеба К'аарны, которые поцапались, как это водится, из-за бабы. Кстати, она тоже здесь есть, и даже непосредственно участвует в сюжете.

Вообще же видно, что молодой автор несколько нарочито нагоняет драматизма, прямо-таки подсовывая своему герою причины для внутренних терзаний. Уж как-то сцена, когда Буреносец убивает своей волей какого-нибудь очередного друга нашего альбиноса, слегка приелась, тем более, неужели он сам не понимал, что случится после того, как он обнажит свой меч? Хотя Дивима Твара, конечно, жалко, но уж он-то точно избёг сомнительных объятий жадного демона.

Но, несмотря на нарочитость, написано очень бодро и читается легко.

Почему «Lessons of the Land», непонятно, хотя, по всей видимости, название не имеет значения. Очередная зарисовка, на этот раз из эльфийских лесов, в которых, оказывается, тоже есть предатели. Очередной политик, только с острыми ушами, пытается договориться с силами тьмы — и чего мы не видали? Только разве что трусоватого эльфа-дипломата и его лесную подружку, на которую он смотрит как древний грек на метека...

В общем, рассказик без начала и конца. Вопрос, что дальше, повис в воздухе, и растворился, ибо продолжения или предыстории всё равно не будет.

В заключении он подводит к теме психологизма в фантастике, о которой молодой автор, оказывается, не в восторге. Памятуя хотя бы «Michael Kane «, это звучит забавно, можно вспомнить и более ранние вещи. А уж непонимание философско-мифологической подоплёки толкиновской трилогии производит странное впечатление. Ведь этот автор так же будет писать о проблеме власти в «Gloriana», и претензия об отсутствии развития персонажей у Толкиена весьма странна.

А здесь уже наш друг переходит к самоанализу, и вытаскивает из литературы образ антигероя, начиная от Фауста Криса Марло. Что главное? Образ человека, разрушающего и свой собственный мир, и мир близких му людей, изначально деструктивный элемент в ткани мира. И это разрушение становится наказанием для переступивших черту, как Фауст, Франкенштейн или даже Мельмонт Скиталец. Стремление к запретному, к бессознательно недоступному знанию — вот что движет именно антигероикой, которую тогда бытался писать молодой Майкл.

Молодой Муркок, желая повторить опыт незабвенного Олдоса Хаксли, залез себе в голову, только без мескалина, а с ЛСД. И...

...и оказалось, что фрейдизмом в его голове и не пахнет, сплошной Карл Густав. Его бессознательное было наполнено пугающими и жуткими образами, воистину приводящими в ужас просто самим фактом собственного созерцания...

Отсюда и растёт готическая литература. Наши с Муркоком характеристики Эдгара По совпадают, ведь кто, как не он, чувствовал тонкий психологизм, и творения больного разума обращал в жуткие и страшные образы, как это было в том же «The Raven». Так и большинство готиков, создавали свои вещи как неосознанное вскрытие болезненных фантазий бессознательного.

Времена, когда юный Муркок писал литературоведческие вещи, пытаясь прорефлексировать своё собственное творчество... И действительно, первое же эссе раскрывает тематику фантастического в истории литературы, начиная с позднего Средневековья, когда уже была проведена чёткая грань между фантастикой и мифом, когда начали уже целенаправленно писать выдуманные истории. Вот эта грань была бы очень важна для эссе, потому что автор поднимает тему психологической составляющей фантастического, зависимости их от архетипов сознания, и тема мифа здесь крайне важна, причём именно мифа как реальности. Тогда почему, откуда взялись выдуманные истории о вымышленных сущностях и мирах? Далее...

Всё смешалось то ли в доме фон Беков, meine Herrschaften, то ли в голове у писателя, который умудряется резко вколотить в рамки короткого рассказа всё сразу, и смешать и подать читателю. Отважный инспектор из названного выше семейства преследует шайку злых нацистов, продавших души герцогу Ариоху, месье Зенит, Элрик из Мелнибонэ в щегольском прикиде попивает коф в парижских ресторанах, с интересом почитывая «La Figaro», мисс Уна Перссон служит двойным огентом, а Гейнор Проклятый, он же экс-епископ-иезуит Иоганн Клостерхайм пытается покорить Космическое Равновесие...

Да уж, такой политический триллер, где друг может оказаться врагом, а мнимый враг внезапно может стать союзником. Притом совершенно неясно, на каком отрезке цикла всё это происходит, и откуда вынырнули все эти люди, включая альбиноса? Совершенно неясно, но вот странно: нас это не волнует. Мы просто стоим, и завороженные смотрим на эту странную и вроде бы невозможную картину...

Уж не знаю, как там в каноне, но рассказ производит странное впечатление, хотя и любопытное. Казалось бы, двое неудачников-террористов, убившие нечаянно с десяток детей... Заслуживают наказания? Конечно! Но откуда же явилась такая странная немезида?

»...на госте безупречный вечерний костюм. На голове у него шёлковый цилиндр, на плечо наброшен старомодный оперный плащ... В другой руке гость держит нечто, весьма похожее на длинный футляр для электрогитары...»...

...В котором спрятан, конечно же, Буреносец, немедленно использованный по назначению. Воистину, Элрик ещё никогда не был таким... скажем так, метросексуальным и изящным, что ли, я уж молчу, как фэнтезийный антигерой хорошо вписался в современные реалии, смотря на них из-за линз дымчатых очков, поигрывая чёрной тросточкой ручками в перчаточках, подобранных в тон галстучку. Вот уж, воистину странные фортели у вас, господин автор...

...Высокорослый Катар...

...Меч Дуборуб...

...Проклятое копьё Кроволиз...

...Зловредный лук Смертопевец...

...Правая кисть из железа, дерева и резного аметиста, чужеродная ладонь с 9-ю пальцами, отсечённая Катаром у твари, лишившей его руки...

...Страшная ступня Страждущего бога Кулуувмуна Зубодёра, мечтой которого было сделать вдовами всех женщин старой измученной Земли...

Невероятный пример самоиронии и стёба, прекрасный образец того, как можно спародировать и обстебать самого себя и свою раннюю, юношескую фэнтезяку. По сути, именно этот рассказ являет собой эдакий заключительный штрих ко всему раннему творчеству Муркока, его любовь и одновременно иронию к самому себе и своим героям. А ведь не каждый поднимет руку, правда?

Так и знал, что этот рассказ — из «молодых», уж слишком он пышет некоторой недоработанностью. Конечно, эта недоработаность заключается в крайне небрежном отношении к анутражу и исторической веристичности, изображённый мир относится к античности примерно так же, как фантазии полковника Пьята к реальной жизни. Материалист Симон, македонские патриции, гречанка Камилла... Ладно. Но скажите мне, пожалуйства, как можно ошибиться, и пойти от истоков по течению Тигра, а не Евфрата?

Бог с ним. А вот задумка забавная — Александр Македонский как проводник таинственных сил зла, а его завоевания — как элемент борьбы Тьмы и Света... А тут уже появляются понятия Хаоса и Закона... Да и демонический Ариман похож на одного старого знакомого едва ли не каждого лика Воителя... Мда. Такая вот криптоистория, которая по умолчанию может считаться частью мегацикла, но о которой стоит вспоминать лишь как о пробе пера, которая вполне уместна для начинашки, но в багаже солидного автора она будет смотреться немного несолидно.

Вот из этой повести некогда и вырос весь мегацикл о Вечном воителе... Здесь пока нет инкарнаций и обилия множества миров, не Хаоса и Закона, нет и богов.

Есть попытка молодого автора написать чистую притчу о жестокости человечества и его последствиях. И действительно, ксенофобия в мире элдренов имеет совсем уж гипертрофированные формы, уж не стоит говорить и о тотальном геноциде Других, которые не слишком то любят воевать. Конец тот же самый, такой же горький и суровый, как и в романе, совершилось то, что и должно было совершиться. Герой, призванный защищать, обратился против своих, увидев их злобу и неправедность, покарав их настолько жестоко, насколько мог.

В принципе, и роман не слишком много, по сути, добавляет к повести. Просто повесть тороплива и слишком много событий забито в плотную массу текста. Роман эту проблему решает, но не добавляет особо нового ни к сюжету, ни к смыслу, ни к миротворчеству, что создаёт впечатление некоторой водянистости.

А в целом — неплохая по своей задумке повесть.

Поздний Муркок, как это часто бывает с писателями, несколько велеречив, но в его случае это того стоит. Резкий и динамичный стиль романов его молодости здесь уже полностью изменился, на месте экшну пришла неторопливость, эпичность уступила место иронии, а проклятый принц Мелнибонэ с каждым разом становится всё более не похож на себя...

В итоге, «The Revenge of the Rose» становится такой неторопливой фантазией, с каплей иронией, каплей печали, каплей рассуждений. Разрушенная в древности столица Мелнибонэ, на остовах которой росли башни Имрирра, цыганский табор на платформах, чьё жизнерадостное стремление в вечному движению превратилось в самоубийственный абсурд, призрак отца... эээ... Элрика, для которого самая худшая пытка — нахождение рядом с собственным сыном... Такой, как верно заметил коллега, декадентский дух увядания и печального, неторопливого угасания романтики буйных приключений. Всё больше статичных и красивых сцен, образы иных миров утратили муркоковскую аляпистость, и приобрели глубину и резкость. Резкость же была смягчена стихами Эрнеста Уэлдрейка, прибывшего к нам прямиком из «Gloriana», удивительно мягко звучащие на английском языке.

Ну и мягкость также выражается в каком-то добродушии. И Элрик здесь относится лучше даже к самому себе, гордо отвергнув зарвавшегося Ариоха, да и вообще, к миру относится более созерцательно, зрело, мудро... Автор-то давно уже повзрослел...

Необычный Элрик, необычный мир... Прекрасный, зрелый, умный автор.

По всей видимости — попросили Муркока написать для антологии что-нибудь... Ну, эдакое. Про героев, отважных и смелых, девиц, коварных и прекрасных.

Муркок сел — и написал, вытащив из чулана Ракхира Красного Лучника, который непонятно кто — то ли очередная инкарнация нашего Воителя, то ли просто товарищ по миру-времени. И вот он попадает в таинственный лес...

Кстати, немного хитрый рассказ, ведь здесь Ракхир тоже является орудием Судьбы. Хоть ему и жутко не нравится происходящее, и мэлнибонийской дамочке он не верит ни на грош, но он вынужден собраться — и идти на подвиг, прекрасно понимая, что им манипулируют, а он ничего и делать не может — обстоятельства-с...

Неплохая зарисовочка.

Точно так же, как и «The Sailor on the Seas of Fate», сборник из сшитых повестей, соединённых, правда, не слишком прочно, былой подругой графа Обека Мишеллой, той самой «the Sleeping Sorceress». А так — всё как и было, даже кроссовер нескольких инкарнаций нашего Воителя имеется, здравствуй, принц Корум, и тебе, брат Эрикёзе-Улрик, не хворать. Пафосный и откровенной комиксоидный чародей Телеб К'Аарна сумасшедш и ужасен, надсокорские нищие омерзительные, демоны ещё хуже, хотя это-то вопрос спорный. Главное, что последний экс-император по прежнему в седле, и чёрный меч при нём, куда-ж без него? И, конечно, он опять страдает. Не забывайте, это вам не Конан.

В общем, простенько и со вкусом, мир описан красиво, спасибо за явление Танелорна и даже его спасение. Поклонникам героики придётся по вкусу.

Зарисовка несбывшегося романа, который был многократно анонсирован, и даже в «Троллевском» издании недособрания сочинений значится роман «Владыка Канелуна», якобы выходящий в 1994 году. «Был ли мальчик», мы не знаем, однако граф Обек так и остался героем одного рассказа и нескольких черновых набросков, дорисовывающих историю «спящей волшебницы» и дарующей ей прошлое в архитектонике мира Вечного Воителя.

А так... Ну и ладно. Судя по наброскам, нас ждала классическая героика с мечами и коварной магией, снова отважный герой бьётся с жутким Роком, теряя друзей и любимых... Не вышло? Что-то мне подсказывает, что старику Муркоку было просто скучно писать в стиле своей молодости, без постмодернистских выкрутас и иронии.

Думается, мы потеряли немногое. Хотя... Вдруг граф Обек заслуживал права на жизнь?

Простенькая зарисовочка, как и положено, снова с отважными приключениями и ужастями, с жутким отродьем хаоса, и «Ариохом из машины». Рассказ, надо отдать должное, крепко спаян и сваян, под стать лучшим рассказам Говарда, Даже злобный бородатй колдун, и прекрасная королева, которую нужно спасать от бога и недостатка мужского внимания.

Вот только Элрик как был паразитом Буреносца, так им и остаётся.

Повестушка вполне себе динамичная и бодрая, в лучших традициях героики. Отважные сражения с чудовищами, смертельные опасности, путешествие из точки А в точку B, прекрасная возлюбленная, новый верный друг, печать прошлых горестей... Ну прямо таки эталон жанра.

Но вот нет. Элрик идёт в путешествие не ради приключений, а ради смысла. Что он хочет прочесть в книге богов?

А есть ли что-то в мире, кроме вечной борьбы? Неужто в мире существуют только алчные силы Хаоса и Порядка, смертельно дерущиеся за ошмётки бытия, или во вселенной существует сила, превыше их, которая делала бы жизнь осмысленной, которая могла бы дать надежду на что-то высшее?

Это дало бы силу жить дальше. Но.. у богов жестокое чувство юмора. Элрик не получает никакого ответа, и отчаяние снова овладевает им.

Одержимому проклятием Элрику нужна надежда... Но мы-то знаем, что он всё равно обречён.

Да, это действительно виньетка, зарисовка, такая лёгкая чёрточка к уже завершённой истории, стремящаяся рассказать нам, кто же такой Убийца Родичей.

Костяной бюст-портрет передал его образ куда лучше, чем, быть может, тысяча слов, образ абсолютно опустошённого и бессильного существа, проклятого всеми.

Бессилие, рок, бесконечное чувство вины и горя. Скрытый горький плач по погибшей красоте, и чужеродность бывшего императора в мире юной, энергичной расы людей.

Пожалуй, один из самых важных штрихов к портрету Элрика из Мелнибонэ: чувство бессилия и чужеродности, предчувствие будущих горестей. Действительно ли Элрик был лучше, чем казался самому себе? Да, поздний Муркок надеялся именно на это.

Но итог всё равно один.

Один из самых важных, и одновременно один из самых ранних сюжетов об Элрике из Мелнибонэ, созданный Майклом Муркоком, который сразу же расставил все точки над i, бросив императора Грёзящего города в пучину изгнания и беспочвенности... Произошло то, что должно было произойти.

Безусловно, все огрехи стиля и композиции молодого автора окупаются высоким пафосом трагедии произошедшего, гибели десятитысячелетней цивилизации от рук того, кто должен был спасти её. Картина рушащихся ажурных башенок, горящих домов, зверств людей в последнем оплоте древней расы выглядит совершенно апокалиптически, хотя мы и понимаем, что нечто подобное уже видели, и знали, что это всё равно произойдёт. Имрриру рано или поздно суждено было пасть, медленно затухая в своём декадентском застое...

Но судьбу древней цивилизации решил её последний император, который своими руками создал условия для уничтожения собственной родины. И, кстати, Муркок так и ответил чётко на вопрос, что же послужило причиной, толчком, мотивом для такого решения.

Узурпация трона Йиркуном? Так Элрик сам оставил ему власть.

Пленение Симорил? Сделал бы он её счастливее, уничтожив город, в котором она прожила всю жизнь?

Нет. Лишь единожды написано, что Элрик решил уничтожить Мелнибонэ (сравнять с землёй, буквально), из чувства, что этого не избежать, что гниющей цивилизации лучше перестать существовать. Да, вероятно. Но какие угрызения совести, какое раскаяние он чувствует при падении узорных башенок Грёзящего города, как он пытается найти ответ, зачем же устроено всё это? Он не может найти ответа... Безумие, которое отдало Йиркуну Рубиновый трон, заставило коснуться рукояти Буреносца и, в конце концов, убить любимую женщину.

Конечно, мы понимаем, что молодой Муркок просто стремился показать, что его Элрик — не очередной Ubermensch, а зависимый от своего собственного проклятья... эльф (?), что он, в отличие от классического Конана, идёт стройным путём от императора к изгою, не к созданию империи, а к уничтожению своей собственной.

...За эту печальную поэтику гибельности и можно уважить молодого и задорного Майкла Муркока.

... Все дело вновь я разобрать хочу.

К законному о мертвом попеченью

Вернули нас и Аполлон и ты.

Союзника во мне вы обретете:

Я буду мстить за родину и бога... (Эдип)

(перевод С. В. Шервинского).

Трагедия Софокла о царе Фив Эдипе давно уже стала прочным, основательным блоком в истории мировой литературы, настоящим отпечатком культуры далёкой греческой древности, когда мир был совсем иным. Конечно, культурный шлейф, оставляемый афинским драматургом, не сравним с глубоким наследием гомеровских поэм, его не поставишь в один ряд с пьесами Шекспира... Однако недаром каждый, кто знакомится с литературами былых времён, неизменно встречается с весельчаком и сибаритом Софоклом, ведь его пьесы действительно оказали огромное влияние на всё последующее развитие античной трагедии, а впоследствии — мировой литературы.

Что мы видим? Эдипа-героя, покорителя, захватчика, по сути, Фив. Он не просто басилей, он, по справедливому указанию автора, «τύραννoς», не выборной правитель, а пришедший извне. Но он покорил сердце полиса, ведь он — герой, победитель Сфинкса, отважный и сметливый правитель, хозяин судьбы. Вскиньте взор на первый абзац, там я привёл слова твёрдого и решительного человека, который действительно желает покончить с беззаконием, сокрушить зло. На Фивы обрушился мор — кому, как не правителю, отвечать перед богами, перед всем эйдосом?

Как писал Г. Китто, главная тема Софокла — совмещение человеческого и условно «божественного». Человеческая воля сталкивается с роком. Нет, даже не так — человеческое стремление воздействовать на пластику мира, вера в случай и удачу, вопреки универсуму — вот, что движет Эдипом, Иокастой, Полибом, даже злосчастным Лаем. Они пытаются не то чтобы переиграть пророчество и бросить вызов судьбе, они лишь выступают против тягостного предопределения, который налагает на них античный космос. Эдип не верит в предсказания, он выступает против прорицателей, не желает слушать мистиков. Он до самого конца не верит, что космос может быть так жесток к нему... он ведь действительно опасается, что может убить своего отца и возлечь с матерью, однако считает, что этого можно избежать, что судьбой управляют не твёрдые законы, а случай, как говорит прямо и жена его (и мать) Иокаста.

Однако космос Софокла оказался куда более жестоким, и куда более безличным, чем, скажем, космос Эсхила, где герои могли всё же влиять на свою судьбу. Пластика мира привела к тому, что все действия людей, направленные против предсказанного пророчества, привели к его исполнению, сто череда абсолютно закономерных действий привела к распаду и гибели рода Эдипа. Время для древнего грека было очень условно, все действия, по сути, все проступки и грехи уже совершены, они уже записаны в матрице космоса, они лишь реализуются, не более того. Любые действия, слова, поступки Эдипа лишь вели к уже заранее заданному финалу истории, почему — неизвестно, ведь не может простой человек понять глубину Рока...

Таков античный космос. И таков Эдип, который был прямым и отважным героем, твёрдо, своими руками вставшим на путь покаяния и наказания за свой великий грех. Потому что пути, по которым идёт человеческая жизнь, неисповедимы.

Кельтика в этом романе оборачивается не только стилем, но и высокой поэтикой трагедии, безысходности, неизбежности поражения.

Поражения? Но ведь принц Корум победил, фои миоре повержены!

Но это другое. Он — герой, выполнивший своё предназначение. Он — сид, чужой тем, кого он спасает. Есть ли ему место в этом мире, который более не сковывает хлад?

Проблема Корума в том, что он так и не понял, что несёт ему погибель. Его роком стало непонимание собственной чуждости для этого мира, который нуждался в герое, ведущем позади себя войска на смертельную схватку с поработителями мира сего... А кому нужен почти бессмертный калека-вадаг, живущий бок о бок со смертными, вечный источник тревоги и раздражения.

Его судьба — уйти, как и положено настоящему герою, в неизвестность, исчезнуть с горизонта, тихо незаметно. Но Корум, как и многие его иные воплощения, желает покоя и любви, идёт против Рока. Но Рок... Очень жесток.Он безжалостно бьёт принца вадагов в спину, с той стороны, с которой он не мог ждать предательства...

Так заканчивается история о Коруме, принце в Алом плаще и носителя Серебряной руки. Ещё одна история о том, как герой выигрывает все битвы, но в итоге проигрывает самую главную воину — воину за самоё себя.

Ну как же, как же Маргарет Уэйс да не напишет историю о своём любимом персонаже, которого она холила и лелеяла в большей части своих книг!

Как кого? Само собой, сурового, эгоистичного, ироничного Рейстлина Маджере, властолюбивого чародея и перспективного повелителя мрака, несостоявшегося локального властелина Тьмы.

Неплохие характеристики, правда? Вот и Уэйс так подумала, начав кампанию по обелению душки Рейстлина, и, как всякая женщина, она считает, что дети куда лучше взрослых... И вот — юный Рейстлин, ещё более или менее здоровый, с нормальным взглядом на мир (это каламбур), но уже с колоссальным властолюбием. А вот его брат Карамон — эдакий юный телок без особого ума, но зато с колоссальной ведомостью и физической силой. Идеальная пара... А раньше?

Уэйс описывает непривычные черты юного мага. Его любовь и тоску по матери, его первое страстное чувство, преисполненное романтики, его честность к благодарность к тем, кто помогал на жизненном пути. И даже — по своему он любил своего неотёсанного брата. Но при этом — чёрствость, властолюбие, эгоистичность, скрытность — это всё осталось на месте.

Уэйс старалась показать, что под личиной жестокого властолюбца Рейстлина тоже скрывается живая душа, что он, как и любой, носит в своём сердце свежесть юности. Конечно, это простенький роман, незамысловатый, но в нём чувствуется отголосок той самой, донельзя забавной эпической трилогии, прекрасного развлекательного, но очень душевного чтива. Уэйс нашла ключ к духу путешествий, приключений и братского единения, и мы снова пришли в Утеху.

Продолжает разворачиваться закатный мир фои миоре, продолжается борьба принца Корума за... наверное, за жизнь, за существование, да просто — за цель. Его призвание — защищать тех, кто нуждается в защите, спасать угнетённых и призывать к бою равнодушных и трусливых. Он не просто считается героем, но примером и собирателем, тем, за образом кого последуют в будущее другие...

Весь роман написан на грани образа, смысла, игры в аллюзии и отсылочки, которые очень хорошо видны для читателя, знакомого с «Gloriana». Конечно, всё это неочевидно, обтекаемо, и опирается на базовые культурные коды, а не на конкретные символы... хотя да, агнец-Амергин, это уже перебор. Однако сам мир племени Кремма, его мировосприятие — это преследующее ощущение декаданса и распада, распада мифов, отсутствия богов, распада героизма, когда мужчины не способны защитить своих жён, мир, символом которого действительно становится холод фои миоре. Это холод медленной смерти, которую мы уже видели во льдах, орошённых кровью дамы Кричащей Чаши.

При этом роман весьма динамичен и увлекателен, Корум вновь являться воином и защитником, который не является орудием в руках высших сил, а добивается своих целей своей силой. Странствие, поединки, погони — во всём этом наш вадагский принц чувствует себя как рыба в воде. Но... Рок? К чему же ведёт его не бог, не Рунный посох, не Чёрный меч, а сама судьба? каждое действие Корума кладёт кирпичик в основание здания будущей погибели, и именно поэтому принц в алом плаще всё чаще ездит к замку Эрорн, смутно предчувствуя, что его ждёт здесь нетерпеливая старуха Смерть...

ироничный и горестный роман, кирпичик в трагическую историю Вечного воителя, который, как понимает и сам Корум, никогда не обретёт покоя.

Да, такой стандартный футуристический боевичок с социальным подтекстом, написанный автором-ремесленником для не слишком притязательного, но неглупого читателя.

Итак, на краю ядрёной войны государства Земли решили объединиться (так они воевать собирались, или как?), и выстроить оазис, чтобы спасти человечество от самого себя, и выстроить идеальную среду для самодостаточного общества, которое могло бы существовать в балансе между собой.

Идея любопытная. Замкнутый цикл производства продуктов и материалов (интересно, как он работает, как пополнять ресурсы?), поддерживает жизнь определённого числа человек, живущих внутри сферы. Есть определённые службы администрации, есть контрольные органы, есть предприятия и работающие на них люди. Замкнутое пространство, причём это не приводит среднечеловека к особым конфликтам, поскольку существует лёгкий наркотик, сглаживающий нервное напряжение. Нет даже «пролетариев», поскольку работу выполняют клоны. Ляпота?

А вот хрен.

В одном из романов Хайнлайна мы видим общество корабля, которое рухнуло давным давно под давлением антисоциальных сил внутри экипажа. А в одной из повестей Ле Гуин, дочка выдающегося социального антрополога Альфреда Крёбера, также описывает общество нескольких поколений на корабле, летящего в другую систему. Однако здесь многочисленные конфликты сглаживались постоянным, скользящим поиском компромисса, как в архаичном обществе.

Картина описанная Калугиным, не так талантлива, как у Хайнлана, и вовсе не настолько глубоко проработана, как у Ле Гуин. Изначальный концепт ясен, люди, облечённые властью, всегда стремятся к большей власти, тем паче это касается замкнутых профессиональных и административных группировок, коими являются отделы. Согласен и с монахами, всегда есть место экзистенции, согласен с террористами-иксайтами и с Бешеными-аутсайдерами. В конечном счёте, такие страты выглядят всё равно более натурально, чем в «Метро» Димы Глуховского. Но вот как это всё работает7 Картина, которую нам демонстрирует Калугин, слишком расплывчата, уж слишком часто он скачет с одного на другое. Поэтому социум кажется ничуть не более глубоким, чем в Москве-2033, в силу своей слабой прорисованности и некоторой картонности.

Другой проблемой романа является достаточно простенький стиль. Конечно, Калугин беллетрист довольно средней руки, однако он мог бы выиграть на описании сеттинга, различных уровней Сферы, в конечном счёте — экшна. Наиболее яркие моменты романа соответствуют описанию сектора Бешеных, экшОн подаётся местами неплохо, местами же — топорно и однообразно, даже начинаешь зевать со скуки. Несмотря на это, последние страниц полсотни написаны явно от души и с отдачей, бегство от бешеных под лучами поля стабильности, путешествие на Землю — всё это действительно неплохо сделано. Однако сюжет всё равно выстроен топорно и обрывочно, слишком много ведётся вообще в никуда.

Ну и главная проблема — Игорь Стинов, собственно, протагонист. Он описан автором как гений аналитики, скрывающийся под маской обывателя. Вот среднечеловека я увидел, а гений так и не появился, парень вышел абсолютно картонным и неинтересным, долго недоумеваешь, с чего бы это такой невзрачный крендель стал вдруг центром целой сети заговоров спецслужб, дающих ему, ведущему себя как лошара, щепетильные и тонкие задания. У них интуиция такая, что ли, развитая, они тоже все сверхлюди? В общем, не верю я в этого героя, не верю, господин Калугин!

В итоге: средней руки боевик, прекрасный для молодёжи 16-20 лет, в силу местами неплохого экшна, элементов интриги и щепотки социальной философии. А так... для искушённого читателя и любителя мифотворчества — средненько.

Мир Корума и Ралины успокоился, перестав быть ареной кровавых сражений сильных мира сего, и практически истреблённые было вадаги, надраги и мабдены вновь осваивают запущенный мир, а чета былых героев приходит в отстроенный замок Эрорн. Живи и радуйся... Однако эльфийская природа берёт своё, принц Корум свеж и полон сил, а его супруга скончалась от глубокой старости. Наш герой уже не воин, но и созиданием он заниматься не способен, любимая ушла, смысл пропал. Одиночество... Так сходил с ума Хокмун в замке Брасс.

Как и Эрикёзе, его призвали в иное время, когда о полубоге Коруме, защитнике мабденов, уже ходили только смутные легенды, а Эрорн исчез под напором безжалостного времени. И мир изменился, сохранив знакомые очертания, скрытый подступившей водой и снежным покровом. Мир снова стал поэтичным, на этот раз став зеркалом кельтских легенд, легенд об отважных людях, живущих на островках спокойствия посреди мрака. Иномировое зло — колдуны фои миоре — заволокли мир снегом, и трескучим морозом, приспосабливая под себя окружающее. И люди, не способные сражаться с подступившей опасностью, призвали того, кто может сразиться на равных с врагами мира сего.

Мир, где вырос Корум, более живой, несмотря на игры Хаоса и Закона, прекрасный, цветущий и многообразный. Мир Медб и фои миоре — печален и уныл. Он покрыт занесёнными снегом городами, где промёрзшие останки живых лежат на улицах, люди и иные существа здесь встречаются нечасто. Умирающий и клонящийся к закату мир...

Теперь Корум куда более активен и силён, нежели раньше, он действительно стремится к победе, а не плывёт по реке судьбы, упорно сражается и преодолевает все препятствиям. Мы видим того самого героя, который устанавливает справедливость по своим внутренним убеждениям, не желая выступить орудием в руках иных сил. Но... Так ли он свободен? Быть может, его используют, и он — лишь жертва обмана?

...А печальные звуки арфы говорят и самому Коруму, и читателю, что линия судьбы уже выстроена, и мрачное пророчество погибшей и лишённой всего на свете предсказательницы уже не преодолеть. Первый камень трагедии предательства заложен...