Книг о падении великой Римской империи написано много – тема достаточно животрепещущая, особенно для Европы. Почему рухнула эта, казалось бы, прочная структура, и не ждёт ли такая же судьба нынешнюю европейскую цивилизацию? До разгадки ещё далеко – слишком фрагментарен и разрозненен материал, по которому можно описывать произошедшие события, иногда – даже одиозен. Поэтому и проблема интерпретации является не меньшей проблемой, чем в случае истории Древней Руси, и даже более. Я думаю, нет смысла перечислять легионы авторов, в разное время писавших о длинном и запутанном периоде агонии старого мира. Кое-кто известен достаточно широко, как Эдвард Гиббон, Теодор Моммзен, или менее известных наших исследователей, как, например, Александр Корсунский или Валентина Буданова.

Английская историография отметилась славным именем Эдварда Артура Томпсона (1914-1994), профессора Ноттингемского университета, известного книгами «Гунны – грозные воины степей» (1948), «Вестготы в эпоху Ульфилы» (1966), и «Готы в Испании» (1969). Такова общая направленность его исследований – изучение того, как варварские племена оседали на территории Римской империи, как они вливались в орбиту её культуры, или, наоборот, всячески ей противостояли. В 1982 году вышла книга «Римляне и варвары. Падение римской империи». Собственно говоря, я даже не знаю, насколько её можно назвать книгой – скорее это сборник научно-популярных очерков на тему взаимоотношений пришлых германцев и местных римлян. Её можно будет читать и начинающему интересоваться читателю – конечно, в случае если он имеет уже контурное представление об этом времени.

Итак, время действия – IV-VI века нашей эры. На территории Римской империи массово оседаю германцы-федераты, находящиеся на службе у Орла. Позже к ним присоединились и другие племена – правда, уже не по договору, а по своей воле – настолько непрочен стал лимес. Так внутри тела некогда великой и победоносной империи стали образовываться инородные тела – варварские королевства, которые, впрочем, сложно назвать государствами. Это скорее такие совершенно эфемерные образования, состоящие прежде всего из перемешанных варварских родов. Варварские королевства спокойно могли включать в свой состав римские виллы и города с огромным населением, живущим по своим законам. Именно отношению элит этих двух разных обществ и посвящена книга – в своей общей направленности, от которой, впрочем, автор постоянно отклоняется.

Как и многие историки этого периода, Томпсон ориентируется в основном на письменные источники, почти не применяя археологию (впрочем, он указывает на известный факт практически полного отсутствия «свевского следа» в испанских АК). Главный плюс для нас – он исследует источники, которые нам малоизвестны – например, житие святого Северина Норикского (нынешняя Австрия) или хронику Гидация (Галисия). Эти вещи в нашей историографии известны не очень хорошо, поэтому сведения, которые из них черпает Томпсон, весьма ценны.

Полной картины миграционных процессов здесь нет, и это можно считать недостатком. Возможно, региональность повествования стоит записать в плюс – империя задолго до взятия Равенны Одоакром превратилась в сборище полуобособленных анклавов, где даже римская администрация функционировала не всегда. Поэтому исследование, скажем, заальпийского Норика отдельно от Италии, Ретии и Паннонии вполне оправданно. Так же как и рассмотрение Галисии отдельно Тарраконии и Лузитании. Тем паче, что сама источниковая база заставляет так поступать. Как известно, авторы житий-vita и хроник были «великими провинциалами», и поэтому описывали только жизнь своего региона, события же за его границами слабо их интересовало.

Несмотря на этот фрагментарный подход, Томпсон считает нужным экстраполировать выводы исследований на всю территорию Империи, и, мало того, взять за исходную точку повествования времена Цезаря, оставив между этими событиями и IV веком, по сути, зияющую пустоту, которую, тем не менее, заполняет источниками из обоих времён.

А вот анализ самих государственных образований варваров у Томпсона оставляет желать лучшего. Нет ничего о структуре, о lex’ах, о социальной природе рода и дружины. Зато очень много страниц посвящено политической истории. Очень подробно описывается война остготов и Византии, уже давно известная по Прокопию Кесарийскому. Если речь идёт о внутреннем устройстве, то Томпсон предпочитает говорить о взаимоотношениях элит, то есть – набеги, конфликты, стычки и прочее. Впрочем, и этому можно найти объяснение – с точки зрения историка, королевства имели скорее политическую природу, военную, нежели какую-то другую, в силу своей аморфности и расплывчатости. Их дальнейшая же эволюция связана скорее с конкретной политической обстановкой в регионе.

Меня удивили отдельные эпизоды книги, где Томпсон высказывает крайне спорные, если не ошибочные гипотезы. Например, он пишет о крайней технической отсталости германцев и превосходстве римлян, хотя археология явно показывает очень развитое металлургическое производство варваров, тогда как римское сильно захиревает. Конечно, германцы не имели осадной техники, но они в ней и не нуждались особо – города трогали сравнительно редко, предпочитая грабить сельскую округу, поэтому утверждение историка достаточно сомнительно. Теория христианизации Томпсона тоже достаточно чудна – она сводится к деятельности личностей, таких как Северин, Ульфила и Патрик. Он утверждает, что принятие христианства варварами — скорее парадокс, нежели закономерность, так как политики христианизации не было в империи.

Вывод: достаточно своеобразная научно-популярная книга от одного из ведущих учёных Британии. Несмотря на то, что автор позиционирует себя как неомарксист, в его подходах нет практически ничего от этого учения. Скорее это – старый добрый позитивизм с вкраплениями методов школы «Анналов» (вопрос о христианизации). Человеку, который плохо разбирается в теме ВПН, будет сложно сориентироваться во внутренней структуре книги, а уже знающему человеку просто стоит ознакомится с тем, как работают с источниками западные учёные.

Мне бы хотелось рассказать ещё о двух произведениях Арона Гуревича, связанных со скандинавской тематикой. Одна посвящена сугубо источниковедению, другая – социально-экономическо-политической истории.

1. История и сага (1972). Читая лекции по скандинавистике, Гуревич разработал небольшой спецкурс, где рассматривал одно из произведений известнейшего исландского скальда Снорри Стурлусона (1178-1241). Это «Heimskringla» — «Круг земной», свод скандинавских саг, то ли сочинённых, то ли просто записанных автором. Уникальнейшее сочинение, представляющий собой гигантскую хронику истории Исландии и Норвегии, во многом именно он служит источником сведений о политической истории Скандинавии. За исследование этого непростого памятника взялся в своё время и Арон Гуревич. Впрочем, именно в этой книге он не делал каких-то далеко идущих выводов, не стоил теорий – просто узнавал, что это за источник, и чем сможет помочь в изучении средневекового общества.

Во первых, сага, по мнению Гуревича, сказание, максимально претендующее на объективность. В списке качеств «правильной» саги содержится критерий истинности – она должна рассказывать об описываемом событии так, как оно случилось, при сомнении – всегда упоминать об этом (помните, в арабских хрониках постоянное «нам рассказал (тот-то)… ему передал (тот то)… а Аллах знает лучше…» — так и здесь). Впрочем, это важное, но не основное, к чему Гуревич хотел обратиться…

В тот же год, 1972, вышли «Категории средневековой культуры», рассматривающие средние века через призму человеческой мысли. Так и здесь – «Круг земной» — это прежде всего носитель специфики мышления людей XIII века. Любимое направление Гуревича – изучение глубоких пластов архаичного мышления, скрытых под лёгким налётом христианизации. Здесь оно проявляет себя в полной мере – Снорри, казалось бы, христианин, однако его «картина мира» вмещает в себя и скандинавскую эсхатологию. Правда, для этого ему пришлось сделать асов вполне земными существами, правителями далёкой страны времён «ВПН», однако это не уничтожило его веры в их могучую силу. Сохранялось странное соотношение к понятию «удача», специфические восприятие вещих снов и самой смерти. Для Гуревича важно не то, что делают люди – он внимательно смотрит, как они ведут себя в той или иной ситуации – какие эмоции испытывают, как реагируют на судебные решения тинга, вообще, как они видят окружающий мир. Весьма интересные подробности повествуют об отношении к конунгской власти, непомерно укрепившейся к XIII веку, в которой смешивались, опять же, христианская традиция почитания государя, с другой – свободолюбие исландских и норвежских бондов.

В целом, эта небольшая работа Гуревича – достаточно интересный экскурс в глубины исторического источника, где в качестве препарирования использовались, наряду с классическими искусствоведческими методами, приёмы культурологии.

2. Свободное крестьянство феодальной Норвегии (1967). Опять же – несколько другой коленкор. Это вторая часть докторской диссертации Гуревича, где он рассматривает преимущественно социальные процессы XII-XIII вв., складывание централизованного государства и прочие нудные и скучные для обывателя вещи. Когда Гуревич задумывал написать работу о Скандинавии, он просто хотел провести некие параллели между социально-экономическими структурами англосаксонской Англии Норвегии времён складывания феодального государства, чтобы лучше понять специфику английской истории. Вышло, однако, по иному. Историк с головой ушёл в богатый скандинавский материал, и его основной целью стало показать, насколько специфичны пути складывания феодального строя (в существовании которого Гуревич не сомневается тогда) на Севере Европы.

Впрочем, можно не пугаться – классической аграрной истории здесь немного. Специфику хозяйства, самоорганизация населения, взаимоотношение классов между собой – всё это Гуревич оставил на монографию «Норвежское общество», которая появится в 1977 году. Здесь же описывается проблема складывания системы новых социальных взаимоотношений под эгидой власти. Здесь нет описаний церковного землевладения или крупных «латифундиальных» владений. Гуревич прямо указывает на то, что централизация и контроль над государством шли «сверху», а не наоборот.

Попробуем проследить за логикой автора. Итак, он рассматривает для начала важнейший вопрос – социальное положение «арендаторов» земли – лейлендингов. Несмотря на то, что он является держателем господской земли, он лично свободен, способен сам распоряжаться своим имуществом и землёй, выкупать её в odal по прошествии поколений, и представлять свои интересы в суде. Это уже несколько необычно и как-то не по-феодальному. Смотрим дальше. По сути, после того, как Харальд Прекрасноволосый (пр. 870-940) произвёл в масштабах государства реформу «отнятия odal», согласно которому бонды обязывались передавать ему часть произведённого ими продукта (само собой, реализовывалась подобная мера не без скрипа). Реализация такого института проходила через vejzla – сбор дани, угощения-пиры, и – особенно важно – через древний обычай «обмена дарами». Позже, с формированием определённого круга сторонников конунга, эти «кормления», как их именует автор, стали передаваться им, то есть право сбора дани. По мере укрепления королевской власти стал усилятся контроль за тинговой системой округов, а также назначением прямых королевских представителей – сюсломанов и лангманов. Ограничение прав бондов вызывало ответную реакцию – восстание «биркебейнеров», лапотников. Впрочем, основными представителями этого движения как раз были «могучие бонды», те, кому было что защищать. Череда крупных восстаний закончилась своеобразным компромиссом, status quo, который держался ещё несколько веков.

Впрочем, Гуревич не рассматривал более позднее время, где влияние римского права становилось всё сильнее и сильнее. Нет здесь и описания процесса складывания крупного землевладения, которое всё же сложилось, несмотря на все запреты. Несмотря на эти недостатки, книга чрезвычайно полезна – она показывает специфику становления государственной системы в обществе, основанном на спорадических личных связях.

3. «Феодальное средневековье – это такое?» (2002). Поздняя статья Гуревича, интересная в контексте «Свободного крестьянства…». Смотря на средние века через призму истории культуры, историк приходит к выводу, что само понятие «феодализм» безнадёжно устарело, и предлагает вовсе отказаться от его использования. Мысль, конечно, далеко не новая, однако рассмотреть аргументация всё же стоит.

В итоге можно сказать, что этот сборник заслуживает самого пристального внимания.

Наша историческая наука – вещь весьма интересная. Долгие годы она развивалась под прессом псевдомарксизма, который, конечно, давал свои плоды, но во многих сферах попросту ограничивал и схематизировал живую мысль. В принципе, самыми свободными в дискуссиях были медиевисты – специалисты по средним векам и востоковеды. Именно в их среде отрабатывались самые любопытные и оригинальные идеи, даже если они оставались в лоне марксизма.

В том числе обширные дискуссии велись, например, по вопросу кочевничества. Конечно, Маркс достаточно туманно нам поведал об Asiatische Produktionsweise, однако почтенный мыслитель в своей концепции «власти-собственности» явно опирался на тогда известную историю Древнего Ближнего Востока. Объяснить феномен кочевничества с этой точки зрения не получалось. Государства там явно долго не задерживались. Следовательно? Стоит искать здесь более привычные формации, например… Feodalishe Produktionsweise. Так, например, пытались объяснить природу кочевничества Леонид Беляев, Александр Бернштам, Илья Златкин, и многие другие востоковеды. Они старательно искали такие неотъемлемые черты, как феодальное, ленное землевладение, эксплуатацию класса классом и систему феодального же подчинения и закрепощения. Однако подобная концепция сталкивалась с определёнными трудностями, заключёнными в самой сущности жизни кочевников.

Сомнение в марксистском толковании впервые возникло в дискуссии 1954 года, когда знаменитый сегодня «алтаевед» Леонид Потапов высказал на страницах «Вопросов истории» (1954, 6) предположение, что основным объектом собственности у кочевников была вовсе не земля, а скот, стада. Однако эта идея не вызвала участия у коллег-кочевниковедов, которые отреагировали на статью достаточно жёстко. Однако эта идея через двадцать лет снова была высказана – с более мощной доказательной базой, с обстоятельностью и убедительностью. Сделал это Геннадий Марков, который в 1976 году выпустил книгу «Кочевники Азии», в которой на примере казахов, монголов и арабов доказывал тезис о невозможности существования феодальной, и вообще частной собственности на землю у номадов. Вот это вызвало уже по настоящему ошеломляющий шквал споров, опровержений, одобрений и порицаний. Та книга, о которой я пишу, является логичным продолжением этих споров.

Людмила Негря, сотрудник ИВ РАН, является специалистом по истории арабов, и специализируется прежде всего на доисламских временах. То есть – она позиционирует себя как кочевниковед, и сосредотачивает своё внимание на общественных структурах, пытаясь вписать их в рамки марксистской схемы. Азиатский способ отметается сразу – государств к VII веку на большей части территории Аравии не было. Существующие ранее государства- Лахмидское, Гассанидское и Киндитское – скорее являются племенными союзами отдельных крупных родов, борющихся друг с другом, что сказалось и на долговечности этих псевдогосударств. Рабовладельческий способ производства тоже не котируется – значимость рабства в кочевничем хозяйстве давным-давно признана, мягко говоря, невеликой (одно из достижений марксистского востоковедения). А у осёдлых земледельцев Хиджаза и вовсе не обнаружено серьёзных массивов рабов – ни латифундий там не было, ни изнеженной пентакосиомедимной аристократии.

Следовательно – работаем по схеме Александра Неусыхина, дофеодальный с. п. – феодальный с. п., где феодальные отношения вырастают непосредственно из родовых, что наш автор со всем тщанием и пытается показать. Как бы то ни было – она настаивает на эволюционном пути развития общества. Аравийские племена в разных своих ипостасях неизменно движутся из родового строя (который, сами понимаете, разлагается) к классовому, к процессам государствообразования, как и положено. Между тем, возникает ряд вопросов.

Впрочем, сомнения вызывает лишь заглавная концепция. За что стоит читать эту книгу – она очень профессионально написана. Несмотря на чрезвычайную скудность источников, Негря пытается тщательно выуживать из них информацию о социальном строе кочевых племён Аравии. Причём, что характерно – русскими переводами (конечно, того немногого, что у нас есть), она не пользуется, предпочитает работать с «родной» терминологией, бывшей в ходу на арабском языке. Автор пишет очень любопытные вещи – о том, как вне государства роды, и племена, костяк которых они составляли, строили взаимоотношения между собой. Отношения покровительства и союзов, система которых была невероятно сложна, система ортокузенных браков, взаимоотношения племенной верхушки и рядовых членов – всё это выписано Негрей подробно и обстоятельно, и, повторюсь, очень профессионально – сразу видно, что эта маленькая по объёму книжка писалась очень долго.

Однако сам материал вступает в конфликт с концепцией. Согласно показанному материалу, родовые отношения не только не разлагаются, но укрепляются, тогда как протогосударственные структуры, наоборот, распадаются. Эволюция? Но ведь, если судить по тем же самым материалам, которые предоставляет Негря, эти структуры долгое время оставались неизменными. Как раз таки скудные сведения источников говорят нам о странной и противоречивой системе социума, когда родоплеменной строй и относительно примитивное хозяйство сочетается с развитой торговлей и денежными (не бартерными!) отношениями, а также – с мощной поэтической традицией, которая развивалась в эти века. Нашему же автору, Людмиле Негре, пришлось таким образом, выразить свою эволюционную концепцию одной фразой – что включение Аравии в состав Халифата странным образом способствовал торможению распада родо-племенных отношений.

Итог: интересная книга для тех, кто интересуется историей человеческих взаимоотношений на социальном уровне. Конечно, книжка нудная – здесь много подробностей, чудовищных словесных конструкций и непривычных русскому уху названий. Но прочитать её стоит – материал, содержащийся в ней, почти нигде более не найти.

Берзин Э.О. Юго-Восточная Азия в XIII- XVI веках. АН СССР Институт востоковедения Москва, Наука. Главная редакция восточной литературы 1982г. 332с. Твердый переплет, обычный формат.

…Знаете ли вы, что в одно время с тем, как Иван Грозный и его Избранная Рада вели воины за расширение нашей земли, тоже самое делалось на другой стороне материка, где бирманские короли Табиншветхи и Байиннаун распространили свою власть почти на весь Индокитай?

Что пока поляки и литовцы схлёстывались с Тевтонским Орденом в Великой Войне, отважный Чан Куй Кхоанг выбивал китайских оккупантов из долины Красной реки?

Что государственная система Аютии-Сиама, отчасти живущая и до сих пор, была заложена за полвека до открытия Америки Колумбом, и её отцом является король Боромотрайлоканат?

Вот вопрос, который меня всегда интересовал – почему романисты разных мастей берут сюжеты для своих книг из истории Европы? Почему Ричард III, Альфред и Карл, Жанна д’Арк и Тиль Уленшпигель? Понятно, они ближе культурной традиции. Но ведь другие регионы нашей планеты тоже являлись подмостками длинной, бесконечной и кровавой драмы под названием «жизнь», где царило предательство и благородство, жадность и великодушие?

Один из таких регионов – Юго-Восточная Азия. Регион для нас достаточно экзотический, эдакое белое пятно на карте истории. Даже курсы на российских истфаках благополучно обходят его стороной. А, между прочим, здесь много ярчайших и интересных моментов, изучением которых занимается считанное число людей. В советское время это положение брались исправить, и различные авторы-востоковеды из РАН в 60-70-е гг. выпускали краткие очерки истории каждой страны Индокитая – Бирмы, Сиама, Камбоджи, Лаоса, Вьетнама, Индонезии… Книги были разной степени удачности, корпуса источников всегда были очень разные. Несмотря на то, что каждая страна имеет свою летописную традицию, сохранилось от неё не так много, и историкам подчас приходилось по крупицам собирать информацию, каждое имя, каждый факт здесь на вес золота… Тем паче, что археология тех мест, насколько мне известно, достаточно слабо развита. Особенно хорошо, однако, здесь устроились специалисты по колониализму – благо европейских источников полно. Неплохо потрудились и синологи, вычитывающие в китайских летописях и документах – в частности, с недавнего времени, увы, покойный завсектором Китаеведения ИВ РАН Алексей Бокщанин.

Написание доколониальной истории Индокитая – это, конечно, поступок. Написание доколониальной истории Индокитая с точки зрения «советского псевдомарксизЪма» – скорее, извините, профанация. И тем не менее, Эдуард Берзин взялся за этот глобальный труд, желая создать своеобразный справочник по политической истории названного региона, сдабривая его при этом густой приправой марксистко-ленинской теории о классовой борьбе и закрепощении крестьянства. Мы не будем рассматривать первую часть работы, посвящённую событиям до XIII века – просто у меня нет её на руках. Вторая часть освещает события XIII-XVII вв., самое бурное и кровавое время. Что получилось?

Несмотря на сообщение, что исследование «основано на широком круге источников», оно представляет из себя обычную компиляцию более ранних трудов. Даже в те разделы, где Берзин является специалистом (Таиланд), не добавлено ничего нового по сравнению с его предыдущими работами. Источники, конечно, используются, но по минимуму. В принципе, это простительно, ведь исследование не претендует на новизну – скорее, на обобщение материала. С этим вышло хуже.

Книга представляет из себя описание политической истории, внутренних и внешних воин стран Индокитая в их современных границах. Разные главы явно писались в произвольном порядке, и, как бы это сказать, не «сбалансированы». История этих стран переплетена теснейшим образом, однако чувства внутренней динамики событии в регионе совершенно не чувствуется.

Вторая моя существенная претензия – извечные псевдомарксистские заклинания, которые сопровождают книгу. Я очень уважаю марксизм, но он должен быть уместен в исследовании – смог же, например, Николай Конрад совместить его с теорией китайской литературы, сделав это интересным и оригинальным. Здесь же – просто попытки подогнать историю Индокитая под какие-то общие схемы классовой борьбы. Причём даже не по сведениям источников. Здесь берётся старый добрый метод всех любителей различных «-измов»- метод реконструкции фактов. Где-то на периферии борется шайка беглого буддистского монаха? Следовательно, положение крестьянства ухудшается, укрепляется феодальное землевладение и уровень эксплуатации. Нет сообщений о бунтах? Значит, положение крестьян улучшается, а нынешний правитель государства борется против гнусных и реакционных феодалов… В принципе, логично, но очень умозрительно. Да и не убедительно.

Однако, в целом, книга довольно весело читается. Она не очень велика по объёму, и следить за судьбами династий и отдельных людей достаточно интересно. Реальность всегда интересней выдумки, и причудливые судьбы великих государственных деятелей заставляют задуматься над хитросплетениями судьбы. Так что история Индокитая – неиссякаемый источник для книжных сюжетов, и этот справочник по политической истории – неплохой путеводитель по ней.

…Продолжая разговор о знаковых обобщающих работах, посвящённых Средневековью, нельзя не вспомнить имя того, кто во многом определил облик науки в XX веке. Это Марк Блок (1886-1944). Вместе со своим другом Люсьеном Февром он основал и поныне существующий журнал «Annales», в котором выразилось по настоящему новое понимание истории как науки, её приёмов и задач. Человек, во многом, был уникальнейший, интересной и драматической судьбы. Помимо университетской деятельности Блок был опытным военным, на фронтах Первой мировой он получил звание капитана и ряд наград, отправился на фронт и в позорные для Франции 1939-1940 года. Однако он не смирился со «странным поражением», о котором написал книгу позднее – в 1943 году Блок ушёл в подполье членом Сопротивления, для того, чтобы быть расстрелянным годом позже гестаповцами.

Несмотря на сложную жизнь, Марк Блок успел в ней многое. Книг и статей написано много, большинство монографий переведено на русский язык – знаменитейшая «Apologie pour l'histoire ou métier d'historien» (Апология истории) (1941), хорошо известная советскому историку «Les Caractères originaux de l'histoire rurale française» (Характерные черты французской аграрной истории) (1931), и оригинальная методологически в своё время «Les rois thaumaturges» (Короли-чудотворцы) (1924). Имеется и ещё одна работа, которая в своём роде подвела черту под всеми медиевистическими штудиями Марка Блока – «La societe feodale» (1939-1940). В ней он обобщил опыт изучения средневекового социума, представив своё видение прошлого, называемого нами «тёмными веками».

Конечно, Блок – прежде всего учёный, и скатиться до травления баек о деяниях сильномогучих феодалов он не мог. Историк подходит к материалу со своим вопросником, и выстраивает на его основе сетку координат, в которую и упаковывает известные ему факты. Итак, в качестве опорных точек модели историк берёт социальный строй, право, и любимый им mentalite (впрочем, уделяя ему больше подчинённую роль). В качестве временных рамок он берёт VIII-XIII века, географических – территорию распавшегося государства Каролингов плюс Англию. Итак, какова концепция?

В отличие от многих историков, Блок вовсе не призывает отказываться от определения «феодализм». Впрочем, он отказывается и абсолютизировать его, расширяя это явление до, скажем, «формации». Нет, французский историк понимает под «феодализмом» вполне конкретную форму существования социума. Когда государственные и родовые отношения ослабевают (под натиском внешних нашествий), когда члены социума вынуждены выстраивать друг с другом отношения подчинения-покровительства (вассалитет, пронизывающий страты насквозь), практически свернувшиеся на нет товарно-денежные отношения заставляют крестьян и их сеньоров образовывать отдельные натуральные хозяйственные анклавы, практически независимые друг от друга – тогда и образуется феодализм.

Время IX – XIII веков не так тщательно описано в нашей литературе, как другие части средневековья (это не касается крестовых походов), и со стороны кажутся статичными. Однако Марк Блок лучше всех смог показать, насколько это время наполнено социальной динамикой, насколько оно подвержено изменениям, внутренней эволюции и перестройки общества. Время образования «Великих расчисток» и крупных сельских и городских общин, формирования государств и наций почти в современном виде, становления основных социальных и политических институтов, выживших на века вперёд – эпоха «Становления Европы». Блок описывает формирование облика европейского социума, идя «снизу» (похожую попытку много позже с позором провалил Жак Ле Гофф, сведя своё «Становление Европы» к эволюции форм западноевропейской элитарной культуры).

Отдавая дань своим предшественникам, Блок постоянно вписывает в социальную динамику средневекового общества право – то, на основе чего были написаны тысячи томов истории «Тёмных веков». Однако основатель «Анналов» постоянно подчёркивает изрядную пропасть между реальностью и правовыми нормами, глубокий синкретизм, если можно так выразиться, римских и германских правовых форм. Кроме того, он пишет и о влиянии банального человеческого фактора – простая с виду структура феодального общества постоянно усложнялась и искажалась его же носителями, создавая пестрейшее полотно, и создавая очаги напряжения между людьми.

Концепция Блока изящна и красива, и, самое главное, вполне наглядно методологически обоснована конкретными фактами. Главное в методологии Блока – постоянное совмещение «макро-« и «микро-« уровней исследования, а также – отсутствие чётких идеологических и концептуальных предпосылок. Главное в творчестве Блока – реальный человек, совокупность подобных ему образовывает общество, и это – главный объект исследования. «Феодальное общество» стало методологическим примером для нескольких поколений исследователей, и, по мнению многих, его актуальность в этом смысле жива до сих пор.