Перед тем, как написать, я почитал тут отзывы и удивился тому, что чуть ли не каждый второй нашел в «Оке Мира» параллели с Толкиеном. Ребят, а в «Колобке» вы заимствований из Толкиена не находили? Не, ну как же: дом бабки с дедкой – Шир, Колобку там вечный Праздник. (Колобок, ясен пончик – Фродо, такой же жизнерадостный и румяный). Дальше опасное путешествие, где Колобка преследуют назгулы – волк и медведь, от которых он с помощью встроенного магического заклинания (Гендальф!) хитроумно убегает. Лиса символизирует Ородруин (пасть – кратер), куда переродившийся Колобок падает, символизируя Горлума, слившегося с кольцом… :smile:

Но вернусь к Джордану. В первый раз, несколько лет назад, одолеть Колесо Времени у меня не получилось – устал. Но сейчас полон решимости. Перечитал толстенный том «Ока Мира». Снова испытал всё те же ощущения: радость от знакомства с интересными героями и удовольствие от интригующего сюжета, слабеющие по мере продвижения к концу произведения; и раздражение от длинноты подробных описаний и обилия персонажей, с которыми автор обращается излишне вольно. Раздражение, усиливающееся по мере продвижения к концу произведения. Конец полностью уравновесил разочарованием удовольствие. Хотя, пожалуй, удовольствия было всё же побольше, чем разочарования, из-за того, что к удовольствию от прочтения добавилось облегчение от того, что роман наконец-то закончился. :smile: Не то что бы повествование наскучило, но оно такое длинное, что к концу от него немного устаешь… К тому же финал настолько открытый, что и концом может считаться лишь условно.

Что мне понравилось?

1) интересный сюжет, закрученный так, что немедленно требует продолжения;

2) довольно продуманный мир со своей насыщенной историей и богатой мифологией;

3) яркие персонажи с интересными характерами и выразительной индивидуальностью;

4) сдержанность автора в живописании зла и насилия.

Но у произведения имеются и недостатки, являющиеся, как часто бывает, и как кто-то тут уже замечал, продолжением его достоинств. Естественно, я рассуждаю исключительно с позиции читателя, которому приятно поразглагольствовать о понравившейся книге, пытаясь блеснуть умом и сообразительностью, но отнюдь не считающего себя вправе всерьез учить автора, как писать книги. :smile:

1. Сюжет интересен и, на мой взгляд, достаточно оригинален. Я не склонен считать заимствованием стандартные для фентези элементы сюжетной схемы, восходящие к волшебной сказке и описанные Проппом. :wink: Мне кажется в тексте в целом довольно удачно сбалансированы действие и мысль. Однако, сюжет в целом слишком велик и чересчур подробно описан, что свидетельствует, опять же, на мой взгляд, об изначальном расчёте автора на многотомность эпопеи. Может, это само по себе и неплохо, но задает целый ряд проблем. Одна состоит в неясности сюжета. Слишком многое автор оставляет за кадром, рассчитывая, видимо, объяснить позднее, в следующих книгах цикла. В результате местами повороты сюжета отдают волюнтаризмом. Иными словами, не всегда понятна мотивация действующих лиц. Вторая проблема в некоторой непоследовательности сюжетных поворотов.

Ну и, третья проблема состоит в провисании некоторых ходов, особенно, при разветвлении сюжетной линии (когда команда героев вынуждена разделиться). Каждая отдельная ветка несколько нудновата и затянута. Здесь, в «Оке Мира» это лишь намечается, но в дальнейших томах превратится просто в кошмар, когда отдельные сюжетные линии прерываются на полкниги, а героев становится столько, что в сюжетных линиях можно запутаться как в паутине. Как говорится, «Колесо плетёт, как хочет Колесо»…

И, в общем, автор слишком увлекается подробными описаниями. Я не скажу, что это минус. Наоборот, сначала это радует. Просто наслаждаешься медленным течением повествования. Автор дает насладиться в полной мере тем, как все начинается, позволяет увидеть потрясающие героев картины великолепных (или, напротив, пугающих) пейзажей, представить быт, одежду и культуру персонажей и т.п. Но ближе к середине книги, когда сюжет набирает обороты, а автор постоянно тянет резину, описывая цвета плащей, толчею на улицах, повадки лошадей, кошек, городской стражи, и десятки иных мелких деталей… начинаешь испытывать искушение читать через страницу.

2. Мир продуман автором до мелочей. Очень неплохо, когда герои пересекают три-четыре совершенно разных королевства с разными законами и обычаями, а на фоне маячит ещё добрый десяток. Здорово, что герои встречают на пути развалины, про которые уже вообще никто ничего не знает. Замечательно, что населяют мир не обычные орки, гоблины, эльфы, гномы, а отвратительные троллоки, мерзкие Исчезающие, загадочные огир, нелепые Лудильщики и т.п. Однако и тут не обходится без ложки дёгтя. Кто-то когда-то ставил в вину Толкиену экономико-биологическую неустроенность орков. Мол, Мордор – выжженная дотла пустыня, где уж там наскрести десятки тысяч орков, да им и саксаула на костры не хватит, не говоря уже о воде. А где они живут, берут еду, одежду, и прочая и прочая… Так вот, Роберту Джордану, как автору самой, наверное, эпической со времён Толкиена саги, можно поставить в вину тот же упрек. Запустение – отравленная пустыня, населенная кошмарными ядовитыми тварями, переваривающими жертву в собственной шкуре. Чем там питаются троллоки, тысячами набегающие оттуда на Пограничье, да и вообще на все населенные земли? Где берут топливо для костров, если вся древесина сгнила на корню? А чем живут Белоплащники, огромными отрядами спокойно располагающиеся на чужих территориях (в том числе и там, где их не пускают в города больше десятка за раз)? А чем живёт Тар Валон, если на большинстве обитаемых территорий «тарвалонских ведьм» недолюбливают, а то и просто ненавидят? Айз Седай ничего не производят и не оказывают никаких услуг, занимаясь своими интригами и изничтожением магически одаренных мужчин. Сомнительна форма существования этой секты как одного из самых могущественных государств (настолько могущественного, что, помнится, Артур Ястребиное Крыло со своей огромной армией не смог взять Тар Валон).

Есть и ещё несколько ложек… ну, может, и не дегтя, но, по крайней мере, и не меда. Кто такой загадочный «Создатель», которого пару раз поминают герои? Почему он не принимает никакого участия не только в событиях, но даже в легендах? Вообще, метафизика этого мира и его основной миф остаются здесь полностью покрытыми туманом. Например, только поклонение Темному носит характер какого-то подобия религии с неясными упоминаниями о жертвоприношениях. Кроме почитания Темного никаких религий в этом мире нет? Мда…

Каким образом порча Темного могла запятнать магическую силу, причём не всю, а лишь её «мужскую» часть? И это при том, что она называется «Единой Силой», исходящей из «Истинного Источника». Получается, что или Сила не едина, или «порча» – некий идеологический миф. Ну или порча действует не только на мужчин Айз Седай, но и на женщин, только по-разному (что, на мой взгляд ближе всего к истине, поскольку некоторые Айз Седай просто полоумные стервы, к тому же совершенно бесплодные в творческом отношении).

Неясна и смысловая нагрузка «говорящих» имен и названий (Шайи’тан, Ба’алзамон, Агинор, Артур, Тар Валон). То есть что имел в виду автор (к примеру, называя своего Темного Властелина шайтаном), чаще всего понятно, но, во-первых, не очень просматривается здесь закономерность (имена почти не укоренены в национальных языках, как мне показалось), а, во-вторых, можно подозревать автора в стремлении облегчить себе жизнь, называя персонажей не новыми именами, а именами известных мифологических персонажей. Кстати, Толкиен тоже делал нечто подобное, однако, Профессор подбирал имена, практически неизвестные широкому читателю, а самое главное – встраивал их в структуру своих языков, связывая свой мир с нашим. Джордан же рассеивает по своему тексту кельтские, арабские, греческие и иные имена, нимало не заботясь об их адекватности и о том, какая может быть связь мира Колеса Времени с миром земной мифологии. С Артуром Пейндрагом, к примеру, мне кажется, он вообще перегнул палку.

Также как и со своими матриархальными предпочтениями. Вполне очевидно, что мир, руководимый «кругами женщин», многочисленными «айя» и королевами, не мог не прийти к апокалипсису. Но, на мой взгляд не стоило это так выпячивать. :smile:

3. Персонажи действительно яркие и многогранные, с ними сразу как-то сживаешься и начинаешь их любить и ненавидеть. Но есть пара неприятных моментов. К примеру, автор изменяет героев, заставляя их ну просто-таки перерождаться, причём не по одному разу. Ладно бы это было с одним-двумя протагонистами (типа, личностный рост, инициация, встреча с собственной тенью и прочая лабуда), так это почти с каждым из основных персонажей. Очень мучительное чувство возникает, когда герои (с которыми свыкся) настолько меняются, что перестают быть сами собой и ломаются отношения между ними. Это, правда, в большей степени относится к другим книгам, но заметно уже в первой.

И ещё отношения между некоторыми героями напоминают местами мексиканский сериал. Типа, они друг друга любят, но «они не друг для друга». Ранд и Эгвейн – это просто «Лиса и Журавль» какие-то. То же самое и некоторые другие. Хотя это можно списать на реализм. В жизни такой белиберды тоже вполне хватает. Но, если честно, для великих героев как-то мелковато…

4. С одной стороны, Джордан избегает излишнего натурализма и увлеченности всякой чернухой, хотя насилия в его произведении немало. С другой стороны, в «Оке Мира» явный избыток насилия психологического, связанного с интригами, ложью и т.п. Здесь есть организации, деятельность которых откровенно противоречит провозглашаемым принципам (к примеру, т.н. «Дети Света»). Здесь непонятна как основа существования таких организаций – укорененность в культурных традициях, источники финансирования, роль в политической жизни и пр., так и зыбкость существования главных героев. Создается ощущение, что они висят в пустоте со своим благородством, честностью и другими подобными качествами. Непонятно, как в мире, опутанном ложью, в котором нельзя никому верить и ни на кого надеяться, вообще возможны такие люди, как главные герои. Есть тут какая-то несогласованность.

Итак, основное, что меня раздражает в этом повествовании – его некоторая, на мой вкус, затянутость. В остальном же все весьма неплохо и, я надеюсь, в этот раз мне удастся одолеть весь цикл.

Не могу сказать, что повесть безумно понравилась, но впечатление произвела неизгладимое. Возможно, потому, что читал я её ещё в детстве. Лет десять мне было, вероятно, или, скорее, двенадцать. Ничего, конечно же, не понял, но был глубоко задет прикосновением к тайне самых интимных человеческих чувств. Примерно такое же впечатление на меня чуть позже произвели рассказы Ханса Кристиана Браннера своим тонким эротизмом. Может быть, я в этот момент был по уровню развития чувств на той же ступени, что и персонажи данных произведений.

Ещё тогда удивило то, что для автора субстанцией чувств является тело. Сущность личности как бы связывается автором с телом. Складывается своеобразная антиномия: с одной стороны, личность существует в теле словно программа в машине. И какую программу заложить – такая и будет владеть телом. С другой же стороны, самые существенные стороны личности, связанные с глубинами мироотношения (напр., любовь), неразрывно связаны с телом, так, что даже при стирании личности (точнее её сознания и памяти) сохраняются и становятся частью иной личности, завладевшей телом. Короче говоря, с одной стороны, личность отделима от тела (поскольку может быть стёрта без гибели тела, а, с другой, неотделима (так как личность передаётся новому владельцу через тело). Сейчас я думаю, что здесь отражена не столько ошибка автора, не сумевшего внятно разрешить этот парадокс, сколько реально существующая антиномия, лежащая в основе действительности нашего мира. Когда я об этом думаю, меня восхищает авторское решение этой сложнейшей диалектической проблемы.

В повествовании действует некая условная синтетическая личность «Николь Брандо», которая вначале почти полностью совпадает с Ритой, потом с Ингрид, а дальше формируется нечто вроде симбиоза второй с элементами первой. «Николь не была убита мною совсем – в этом я убеждалась все больше. Она непостижимым образом оживала во мне всякий раз, когда дело касалось Дэвида Гура». «Рита продолжала жить во мне. И вместе с тем я отлично помнила все, что должна была помнить Ингрид Кейн. Мне пришла в голову забавная мысль: а что, если Рита настолько «восстановится», что начнет борьбу с Ингрид Кейн и в конце концов вытеснит меня по праву принадлежащего ей тела? Но это предположение было скорее из области юмора. Рита воскресла, чтобы помогать мне. Чтобы, воскресая, тут же становиться мною. Так же как я становлюсь ею. Мы превращались друг в друга». Личность одновременно и делима, так как состоит из множества взаимосвязанных частей, которые могут быть в отдельности изменены или вовсе уничтожены, но, в то же время, личность неделима, поэтому вместе с телом (её основным носителем) передаются и её существенные элементы, которые не удаётся полностью отделить и уничтожить. Николь Брандо формируется точно по принципу яблони, когда основной ствол дичка срезают, а на его место прививают культурный сорт. Основная форма принадлежит привою – это самосознание Ингрид, но в неё органично вплетаются свойства продолжающих жить корней подвоя – память Риты и её чувства. Противоречие сглажено ещё и тем, что и Рита и Ингрид в основной части своей жизни (до Николь) – не полноценные личности, они лишь зародыши человеческих существ, «разумные животные», «живые мертвецы» (говоря словами автора), лишённые человеческих чувств и способности строить подлинно человеческие отношения. Поэтому то, что возникает в теле Николь, не может быть однозначно идентифицировано ни с Ритой, ни с Ингрид, поскольку уже после их слияния появляется человеческая личность. В сущности, именно поэтому Николь не может ответить на вопрос Гура: «Кто ты, Николь?» Она думает, что она Ингрид, но всё самое существенное, что в ней теперь есть, так же мало связано с Ингрид, как и с Ритой. Она пробуждается, и память Ингрид, также как и память Риты, сливаются в ней подобно двум снам, виденным в разные ночи, и растворяющимся в утренней заре.

Идея произведения, на мой взгляд, заключена в том, что человек становится человеком только в момент пробуждения в нём любви. Не случайно после глотка альфазина стены помещения словно раздвигаются и предметы видятся более чётко и ярко, чем раньше. Реальность становится более реальной, она только в этот момент начинает что-то значить, и только в этот момент появляются подлинные отношения, в свете которых всё иное, все прежние связи начинают выглядеть иллюзиями, миражами, бессильными бледными копиями подлинных человеческих связей и отношений.

Концовка, конечно же, хотя и печальная, но полностью логичная и оправданная. С одной стороны, Ингрид, заняв место Риты, получает в наследство её проблемы и вопросы, и, пройдя тот же путь, должна принести ту же жертву. С другой стороны, если принять во внимание древние мудрые изречения («Да будут два в плоть едину»), описывающие глубокое сущностное единство двух любящих личностей, срастающихся в один организм, то, вполне возможно, несмотря на грусть, в глубине души, доле Николь и Эрла можно только позавидовать. :wink:

Скажу сразу: мне с трудом удалось дочитать этот роман. Точнее, я увяз в середине книги и даже подумывал бросить её, но, домучав ещё сотню страниц, оставшиеся проглотил довольно быстро. Очень трудно было читать об организации бизнеса. Почему-то казалось, что это неорганично для Саймака и даже возникало ощущение какого-то обмана, чуть ли не предательства. Сафари в меловом периоде – это что-то из Бредбери. К счастью, ближе к концу Саймак снова стал Саймаком и размышления о других формах жизни и попытки понять их вытеснили перипетии деловых отношений и катастрофы, вызванные алчностью предпринимателей.

За это, наверное, я больше всего люблю Саймака – за эти спокойные (внутренне спокойные даже при внешнем динамизме событий) размышления. Герои этого автора напоминают мне мудрецов древней Эллады или Китая, сосредоточенность которых на неких важных проблемах уравновешена яркостью восприятия окружающего мира. В них есть очень глубокая внутренняя гармония. Они, как правило, достаточно практичные люди, не боящиеся чёрной работы, но, в то же время, не зацикленные на достижении успеха в мире обывательской суеты. Эти люди зачастую хорошо образованы и имеют достаток, но не проповедуют простоту рубища и слияние с природой в чтении проповедей птицам, они могут и пристрелить агрессивного хищника, а потом содрать с него шкуру или вырезать филей на бифштексы. Но при этом они действительно просты – проста их жизнь, просты и незатейливы запросы, незатейливы и недвусмысленны чувства. Счастье, которого они хотят, хотя и не стремятся к нему активно, позволяя жизни течь своим порядком, также просто и безыскусно: это, как правило, жизнь в каком-нибудь домике с любимым человеком, может даже с детьми, с домашними животными, со спокойными беседами на открытой веранде, выходящей в сад, или с видом на лесистую долину, а во время непогоды – у камина, беседами о разных простых и не очень вещах, вроде устройства мира, форм разумной жизни или того, что склон горы хорошо защищает от северных ветров. Жизнь в стороне от житейской городской суеты.

Мастодония показалась мне не лучшим романом Саймака как раз потому, что его герои здесь позволяют на какое-то время увлечь себя той самой суетой, жить неподлинной жизнью, гоняться за химерической идеей сказочного обогащения. А конфликт романа какой-то сглаженный, невыявленный. На первый взгляд даже и не скажешь, в чём он заключается. Нет ни угрозы захвата Земли инопланетными монстрами, ни попыток выжечь мутации ересей калёным железом, или по крайней мере загнать гоблинов в резервации. Зато присутствует любимая саймаковская идея об исходе страдающей части населения в свободные миры. И можно было бы попинать любимого автора за эту колонизаторскую идею сбросить социальное напряжение в освоение новых незанятых (якобы) территорий. Но даже эта идея здесь носит совершенно несерьёзный характер. Чего стоит только слово, брошенное вскользь главным героем: за 20 миллионов лет любой процесс развития «либо сойдёт на нет, либо с ним ещё что-нибудь произойдёт». И он ещё упрекал сенатора за скрытое стремление избавиться от неблагополучных социальных низов! Какой-то надлом виден здесь во взглядах автора. Что-то вроде того, как у позднего Платона, разочаровавшегося в востребованности проекта идеального государства, появляется идея загнать сопротивляющееся человечество в райскую жизнь железной рукой. И концовка выглядит немножечко натужной, надуманной, как deus ex machina в точном, даже буквальном смысле этого выражения. И полноценного разрешения конфликта здесь почти нет. Может быть, потому, что нет и конфликта. Во всяком случае подобного тому, что присутствовал в других произведениях. Здесь, скорее, просматривается конфликт мещански-обывательского мировоззрения героя с законами окружающего мира. Поэтому и решение проблемы выглядит просто бегством сурка в свою норку.

Почему-то кажется это произведение кризисным, неровным, будто бы автор усомнился в провозглашаемых всю жизнь идеях, сам разочаровался в них, но пытался убедить (возможно, в первую очередь, себя), что всё как раньше.

Интересный роман. Он идёт последним в сборнике Ван Вогта «Война против Рулл» 1993 года издания, который я читал. И он сильно подогрел мой интерес к творчеству этого автора, изрядно угасший в процессе прочтения эпической саги об оружейниках. Повествование о путешествии «Космической Гончей» захватило меня, напомнив время, когда я зачитывался всевозможными «основаниями», «звёздными королями», и другими «одиссеями» и «робинзонами космоса». Было очень приятно вновь ощутить безграничную веру в науку, в могущество разума, предолевающее пространство, время и все остальные препятствия на пути человека к совершенству. После прочтения с удивлением узнал, что оригинальное название космического корабля – the Space Beagle, что напомнило мне другой знаменитый «Бигль». Видимо, здесь кроется целый пласт намёков, связанных, к примеру, с тем, что результат путешествия одного должен стать революционным триумфом новой науки, как и результат путешествия другого. При исследовании космических просторов попадается масса новых видов живого, радикально меняя человеческие представления о сущности и развитии жизни, также как и при исследовании Земли. А ещё одно словарное значение слова «бигль» навело меня на мысль, что «Космическая Гончая», как и правоохранительные органы, стоит на страже безопасности людей, рискуя жизнью в опасной игре с монстрами, желающими дорваться до власти над нашей Галактикой.

Удивило меня и то, что Ван Вогт здесь снова использует свою идею о могущественной организации, использующей свои колоссальные возможности только для того, чтобы спасать человечество, уравновешивать алчность властных элит и несовершенство демократических механизмов управления. С одной стороны, за этим нельзя не видеть глубоко укоренённых в сознании западного человека убеждений о балансе политических сил как гарантии свободы и процветания, и о могущественной мудрой силе, скрытой до поры до времени и вмешивающейся в критический момент, чтобы защитить общество с его свободой даже путем временного жестокого подавления свободы. С другой стороны, в этих идеях есть непоследовательность. Что представляет собой большую опасность – вечная борьба за власть демократических элит или бесконтрольное могущество монархической власти? Если должна существовать сила, гарантирующая свободу общества, кто защитит общество от её произвола? Невнятные ссылки на «этические принципы» и «новые особые системы воспитания и обучения» не дают ответа на эти вопросы.

Масштаб сюжетных событий этого произведения задаёт и другие вопросы. При неограниченной вере в возможности науки и в её исключительную роль для развития цивилизации (то, что обычно называется «сциентизм») творческое воображение автора пытается выйти за пределы пространства и времени. Но здесь-то и таится парадокс. С одной стороны, разум всемогущ, многогранен и бесконечно разнообразен. С другой, развитие разума и его роль выглядят несколько плоско. Несмотря на то, что автор пытается вывести научное познание за пределы систем, опирающихся на формальную логику, ясно, что и «интуиция» и «некзиализм», в основном, понимаются лишь как простое усложнение формально-логических схем. То есть, скажем, система, в которой есть управляемые элементы и управляющий элемент – проста. Если мы добавим в неё элемент, управляющий управляющим элементом, мы её усложним в количественном отношении, но качественно она будет такой же линейной и простой, как и прежняя.

Земляне в глубинах межгалактических пространств встречают разных существ, в том числе тех, разум которых развивался дольше земного на миллиарды лет. Что же мы видим? Все эти миллиарды лет этот разум совершенствовал себя в отношении чисто физических возможностей своего носителя, ни на пальчик не продвинувшись далее земного (более молодого) в других отношениях, что позволяет землянам постоянно одерживать верх. Известно, что более слабый физически охотник, может легко одержать верх над более сильным зверем, с помощью разума. И вот разумность зверей, встречаемых экипажем «Космической Гончей», качественно не только не превосходит человеческую, но иногда откровенно ей уступает. Несмотря на декларируемые автором миллиарды лет дочеловеческого развития и господство над галактиками в прошлом.

Мне здесь видится ограниченность рационализма и сциентизма, достаточно откровенно выступающие в произведениях НФ двадцатого века. При всём богатстве авторской фантазии и динамизме сюжета, повествование остаётся несколько схематичным и плоским, являясь описанием состязания в хитрости. Хотя интересно, что повествование имеет две сюжетные линии: одну — столкновение учёных с опасными чудовищами, и вторую — решение социальных проблем внутри учёного сообщества.

Действительно, несмотря ни на что произведения Ван Вогта обладают трудноопределимым очарованием. По-моему, они из ряда тех, которые всегда будет интересно читать и перечитывать, независимо от того, разделяем ли мы авторский сциентистский оптимизм.

Книжка весьма и весьма неплохая. Даже и весьма неглупая. И весьма добрая. И даже интересная. Весьма вероятно, что читать её легко и приятно. Правда, мне её читать было не очень легко. Меня постоянно раздражал характерный приём автора: начинать издалека. Понятно, что главное нельзя сказать сразу – основная тайна должна быть раскрыта в конце. Однако, нельзя же разговор о любой мелочи начинать с Адама и Евы, чтобы только через пару страниц стало понятно, о чём вообще речь. В общем, хороший приём, и местами оправданный, автор владеет им на 100 %, но, мне показалось, слишком уж злоупотребляет.

Ещё одна вещь, которой повествование сильно перегружено: сосредоточенность на чувствах. Персонажи как красные девицы, постоянно озабочены тем, что другой подумал, как я это сказал, понял ли он меня, почему он ответил не так, какой я дурак, что сказал это, ведь он не понял, надо было по-другому… и так до самого конца. Иногда хотелось крикнуть персонажам: «Эй, ребята! Вы делом-то думаете заниматься?» Немного неестественной кажется такая постоянная погружённость в себя, в свои мысли и чувства, и в возможные интерпретации обычных слов.

Это влечёт за собой и ещё один момент: слабость сюжета. Я, к примеру, так и не понял: зачем герой поехал к эльфам, да ещё один. Протестовать против эльфийских безобразий? Так было бы логичнее сначала защитить крестьян, т.е. выслать военный отряд, а уж потом, разобравшись, отправлять посольство. Сюжет не только прост и линеен. Он слишком прост. И слишком короток. Настолько короток, что ожидая, пока кончится очередная коллизия между главными героями и рассуждения, и продолжится действие, теряешь всякий интерес к повествованию. Если выпустить из текста все рассуждения об эльфийских глаголах и выяснение отношений, останется действия разве что на небольшой рассказ, страниц этак в двадцать. Здесь мы подошли к самому главному.

Подлинным сюжетом произведения являются не приключения главного героя совместно с новообретённым другом, а взаимоотношения человеческой и эльфийской культур. Это такой культурологический экскурс, украшенный интригой и приключением. В этой плоскости и лежат основные достоинства данной книги. Концепция эльфийской культуры и её восприятия людьми выгодно отличает произведение от модных сейчас опусов, развенчивающих и дискредитирующих эльфов. Интересно показано, что две культуры в общем-то равноправны, но развиваются в совершенно различных направлениях, поэтому не могут понять друг друга и взаимноотчуждаются. Представители каждой культуры считают представителей другой сложнее и тоньше, чем себя. Очень странное взаимное преклонение перед чужим, рождающее отчуждение. Интересно раскрыт трагизм отношений между долгожителями-эльфами и быстро угасающими людьми. Только это, на мой взгляд, излишне драматизировано и не восполняет краткости сюжетной линии.

Трудно что-то говорить о Сапковском. Писатель, безусловно, талантливый. В мировой литературе действительно величина. Пишет интересно, сильно, высказывает много серьёзных идей. И всё же я его не люблю. Хочу разобраться, наконец, почему.

Многие говорят, что, вот скажем, Толкиен – это литература для детей. А для реальных пацанов – Сапковский (или сейчас Мартин). Предполагается, что литература «для взрослых» – более серьёзна и более универсальна. Однако в реальности всё наоборот. Толкиен не для детей – он для всех. Он универсален. А Сапковский – лишь для взрослых, причём не для всех. То есть это достаточно узкоспециализированная литература. Что делает её узкоспециализированной?

Во-первых, насилие. Весь этот первый сборник рассказов о ведьмаке круто замешан на насилии. Кровь льётся рекой. Причём не только Геральт убивает чудовищ, и чудовища убивают невинные жертвы. Но и собратья жертв отнюдь не невинны и при случае пытаются оторвать что-нибудь друг дружке или ведьмаку. Или хотя бы забросать его камнями. Как там было в одном фильме? «За стенкой люди друг друга давят, душат, режут. Братьев родных, сестёр. Словом, идёт повседневная будничная жизнь». Вот насилие, причём в самых отвратительных формах, и есть повседневная жизнь мира ведьмака. Вспоминается и знаменитая фраза «мир во зле лежит».

Здесь я с паном Сапковским согласен. Однако, как мне кажется, фокус его взгляда слишком смещён в темноту мира. Мир сам по себе не зло, он гармонично устроен. Однако, лежит во зле, гармония нарушена. Она не отсутствует, нет, просто нарушена, хотя и сильно. В Ведьмаке мир соткан из отношений, которые бывают похожи на человеческие лишь в двух случаях: когда это выгодно (но очень редко), и когда это отношения между некоторыми героями (например, Геральтом и Нэннеке), что ещё реже, поскольку таких героев единицы против масс, одержимых собственными мелкими и крупными страстями. Это рисует страшную и отталкивающую картину. Автор зачастую признаёт, что мир прекрасен, но предпочитает видеть в нём по большей части зло. Это вам не мечты Чингисхана о мире, в котором может гулять девушка с золотым блюдом. Здесь девушке даже на улицу выходить не надо – остаётся просто ждать, когда к ней в дом залезет кто-нибудь одержимый алчностью или похотью. Причём и ждать долго не придётся. А ведьмаков, конечно, всегда не хватает на всех. Кстати, несчастные девушки – вообще не Геральтова проблема. Его специальность – чудовища. А девушки пусть молча терпят и пытаются получить удовольствие.

Сам автор определяет ведьмака как добро (см. одно из интервью). Только добро это крайне узкоспециализированное.

В общем, если мир других авторов (Толкиена, Желязны, Ле Гуин…) хочется познавать, то от мира Сапковского хочется побыстрее отдышаться, ибо основной его ароматический тон – это запах дыма и разложения.

Во-вторых, секс. Видимо, автор считает, что половая потребность – из того же ряда, как и голод, а, следовательно, и подлежит удовлетворению с такой же простотой и лёгкостью. В любом подходящем месте и в любое подходящее время. Судя по фразе «секс – это любовь» (см. одно из интервью), у пана Сапковского весьма своеобразные представления (я понимаю несерьёзный контекст этой фразы, однако, слово не воробей).

Вообще всегда в человеческой культуре отношение к сексуальной потребности, умение владеть этой важнейшей частью своей личности, было показателем уровня развития человека. С этой потребностью справиться очень тяжело. Есть лишь одна, справиться с которой ещё тяжелее. Поэтому путь наверх (в любом виде деятельности) связан со строгостью самодисциплины в этом вопросе. А «свобода» в отношении к этому вопросу всегда была показателем отсутствия самодисциплины и рабства у страстей. Теперь возьмём Геральта. С одной стороны – строжайшая самодисциплина, полное владение собой (умение спокойно сносить оскорбления, терпеть физическую боль, голод и пр.). С другой – склонность уделить внимание каждой второй симпатичной заднице (извините) на своём многотрудном пути. Ведьмак никогда не упускает случая пропустить жбанчик пива и покувыркаться с кем-нибудь в ванне. То есть полное отсутствие самодисциплины. Парадокс, однако.

В-третьих, цинизм. Хотя точнее это назвать непоследовательностью. Пан Сапковский чрезвычайно не любит рыцарей. В его первом сборнике что ни рыцарь, то дурак, хам или сволочь. Однако, если отвести взгляд от перьев плюмажа и слепящих глаза бликов на кирасе, что собой представляет ведьмак? Человек, специально воспитанный для борьбы с чудовищами, угрожающими человечеству; овладевший для этой цели воинским ремеслом и следующий своим принципам, весьма близким к рыцарскому кодексу. То есть, если отбросить незначительные мелочи, Геральт является довольно полным воплощением рыцарского идеала. И вот это непонятно. Автор посвящает много пассажей демонстративному осмеиванию и оплёвыванию рыцарства, в то же самое время, продвигает своего героя, являющегося по-существу самым настоящим рыцарем. Что это? Попытка растождествить рыцарскую атрибутику и сущность рыцарства? Может быть. Но чрезвычайно наивная попытка. Очень похожа на детские капризы «я хочу лечить больных, но не хочу быть врачом».

Сюда же, в принципе, относится использование фольклора. Везде у Сапковского какой-нибудь сказочный сюжет – золушки, обещанные дети, белоснежки, заколдованные принцы и пр., только и тут со сказочными сюжетами пан писатель расправляется недрогнувшим пером. И постмодернистски выворачивает наизнанку архетипы мировой культуры. Можно понимать это как переосмысление традиционных сюжетов и образов, переоценку ценностей, попытку снять груз посторонних наслоений и обывательских ассоциаций, погребающих под собой сущность явлений. Мне же частенько видится здесь попытка проехать за чужой счёт. Такое ощущение, что автор сам ещё не разобрался – всерьёз он ставит свои вопросы или просто играет.

Книга интересная, содержащая в себе множество замечательных моментов. По большому счёту портит её только одно. Уровень морального сознания автора, располагающийся где-то близко к младенческому, да простят меня все поклонники В. Камши. Я не буду ворчать об изобилии насилия в этом тексте и о том, что похоть занимает место основной движущей силы этого мира (весьма символично, что ещё в самом начале книги два наиболее заинтересованных в Арции бога-покровителя сосредоточились именно на этом аспекте бытия). Но сцена убиения младенца где-то ближе к концу, доконала меня окончательно. Я понимаю, что с лёгкой руки гудкайндов, мартинов и иных «классиков» жанра пошла мода на красочное живописание всяческого изнаночного безобразия человеческой жизни (пафосно именуемого некоторыми слегка ушибленными на голову гражданами «правдой жизни» и «реализмом» (спаси нас Господи от жизни, в которой такие события действительно будут реальностью)), однако, такие вещи писать просто нельзя. Я даже не представляю, как такие сцены могут выходить из-под руки женщины. Ещё раз прошу прощения у всех фанатов.

Согласен, что я туповат и старомоден. Однако, специфика человеческого в человеке, на мой взгляд, помимо прочего, состоит ещё и в том, чтобы различать ту границу, за которую человек не может перейти, оставаясь человеком. Есть вещи, которые нельзя оправдать литературной игрой, тем, что всё «понарошку», что младенец не настоящий, а воплотившееся чудовище, и что вообще мало ли что придёт в голову автору – Страна Фантазия, мол. Однако, нормальный человек, обладающий здоровым нравственным чувством, прекрасно сознаёт, какие образы и сцены своего воображения можно показать другим людям, а какие лучше не стоит. Известно, что многие дети жестоки, поскольку не понимают, что такое реальная боль, и не умеют отождествлять себя с другими живыми существами. Известно, что подростков из чувства нонконформизма часто тянет ко всякой кровавой и извращённой экзотике. Я помню, как мой друг в школе шокировал учительницу литературы чтением «Падали» Бодлера и других изысков «реалистической» литературы. Но к двадцати годам такие увлечения обычно начинают проходить. Это в общем-то и является мерой зрелости человека. Социальной и нравственной. Жаль, что некоторые безусловно талантливые писатели в этом отношении остаются в далёком детстве…

Эта замечательная книга просто перевернула мои представления о мире. Причём сильной стороной Льюиса являются две вещи: логика и использование древних мифологем и философем, которые в его рассказе складываются в необычную картину и, я бы даже сказал, раскрывают свой подлинный смысл.

Всем ворчунам, жалующимся на «обман» и «недостаточную» фантастичность (или, наоборот, научность) романа предлагаю вспомнить, что любое фантастическое произведение основано на фантастических допущениях, подлинной сущности которых автор не знает и сам. Ни один автор, пишущий о путешествии к иным планетам, никогда не сможет достоверно объяснить устройство космического корабля, описанного в его произведении. Но это незнание не мешает нам наслаждаться его произведением. Не стоит и Льюису предъявлять обвинения в «наивности» описания путешествия в космосе, поскольку его роман не об этом.

Проблема, которую ставит автор, заключается в совмещении классического (антично-средневекового) образа космоса с современными реалиями жизни, и выявлении подлинного места человека в нём. И прежде всего меня в этом романе потряс неожиданный и весьма нетрадиционный образ космоса. Мы привыкли воспринимать космос с точки зрения ньютоновской науки (науки XVII века) – бесконечный мрак и холод пустоты с редко (но убийственно на близких расстояниях) сияющими звёздами. То есть, с привычной нам точки зрения, космос – мёртвое пространство, где человек может выжить только внутри многослойных оболочек со сложными системами жизнеобеспечения. И вот первое потрясение: космос есть не вечный мрак беспредельной черноты, а свет.

«Рэнсом был ослеплён и поспешно отвел взгляд.

– Мне всегда казалось, что в космосе мрак и холод, – нерешительно пробормотал он.

Уэстон презрительно усмехнулся:

– А про Солнце забыли?

…

Его охватило изумленное благоговение: ведь здесь не было ни утра, ни вечера, ни ночи – здесь царил вечный полдень, наполнявший бесконечное пространство на протяжении бессчетных столетий.»

Второе: человек, внезапно оказавшийся в весьма сложном положении, испытывает не страх и боль, а благоговение и восторг перед зрелищем мира, в котором радость и свет вечного дня совмещены с красотой звёздного неба, причём всё это здесь дано в чистом и первозданном виде, не затуманенном какими-либо преградами.

«Однако мало-помалу Рэнсом осознал, что есть и другая, духовная причина, благодаря которой на сердце у него становилось все легче, а в душе царило ликование. Он постепенно освобождался от кошмара, наведенного на сознание нынешнего человека мифами современной науки. Ему приходилось читать о космосе, и в глубине его души сложилась мрачная фантазия о черной, безжизненной, скованной морозом пустоте, разделяющей миры. До сих пор он и не подозревал, как мощно эта картина влияла на все его мысли. Но теперь, по отношению к океану небесного сияния, в котором они плыли, само название «космос» казалось богохульной клеветой. Как можно было говорить о безжизненности, если каждое мгновение пространство вливало в него новую жизнь? Иначе и быть не могло: ведь из этого океана возникли и миры, и жизнь на их поверхности. Напрасно считал он пространство бесплодным – нет, оно породило все бессчетные пылающие миры, что глядят по ночам на Землю. А здесь он увидел, что миров во сто крат больше! Нет, назвать все это «космосом» невозможно. В старину мудрецы поступали верно, говоря просто о «небесах» – о небесах во славе своей,

...благословенных краях

Где день не смыкает очей

В высоких просторах небесных полей.»

Все эти рассуждения о природе света и о различии света на Земле и за её пределами позволяют взглянуть на наш привычный мир под совершенно иным углом зрения.

«Когда-то он мог думать, что планеты и Земля – островки жизни и смысла, плавающие в мертвой пустоте? Теперь он понял (и уверенность в этом навсегда осталась с ним), что планеты, или «земли», как он их мысленно называл, – это просто провалы, разрывы в живой ткани небес. Эти мусорные кучи, слепленные из низменного вещества и мутного воздуха, были навсегда отвержены, отторгнуты от мирового сияния. Они – продукт не приумножения, а умаления небесной славы.»

В дальнейшем текст содержит много интереснейших бесед главного героя с обитателями Малакандры, в которых встречается масса весьма тонких шуток и метких наблюдений над языком, над человеческой природой и культурой. Восхищает описание эльдилов и гениальные идеи о сущности движения и о телесности.

Вся эта книга есть замечательный путеводитель по человеческой культуре и заставляет посмотреть на себя со стороны. Она будет интересна людям, интересующимся прежде всего человеческими отношениями, человеческой природой и культурой, поскольку она лишь по-видимости написана о другой планете и других существах. На самом деле в фокусе её находится человек с его жизнью и деятельностью. И чтобы понять автора полностью, хорошо бы иметь представление о древней мифологии, христианском богословии и философии. В книге масса скрытых отсылок к другим текстам, например, к Платону. Книга всё-таки написана филологом, поэтому она весьма утончённа, философична.

Общее впечатление таково: книга в общем даже почти понравилась. Но уж больно хочется поворчать.

1. Имена. С этим делом в «Мече Шаннары» творится форменное безобразие. Ну о чём вам говорит, к примеру, имя «Сенпре»? О чём-то мушкетёристо-французском? О том, что отважный лейтенант эмигрировал в Керн, убегая от якобинцев? Или вот, скажем, «Кельцет». У меня при звуках этого имени рисуется образ врача-химика, тщедушного, но головастого. И прозвище у него соответствующее. Догадываетесь, какое? Представьте: собрались дежурные врачи продегустировать раствор медицинский антисептический. И один из них говорит: «Егорыч! Слыхал, чо наш Пинцет намедни отмочил?» Картинка! А у Брукса какой-то тролль… По именам Четырёхземелья невозможно понять, является ли персонаж эльфом, гномом, человеком, или летающей тварью с клешнями. Никто не запрещал называть эльфов именами, не заканчивающимися на -ил и -эль. Однако, должна быть какая-то система. На мой взгляд, конечно.

Шиа, Флик, Алланон, Панамон, Гендель, Кельцет, Брона, Фандрез, Менион, Балинор, Ширль, Брин… Кто из них эльф, а кто человек? Кто мужчина, а кто женщина? Кто королевской крови, а кто простолюдин?

2. Сюжетных ходов, навеянных Толкиеном, тоже имеется в достатке. Однако, здесь, на мой взгляд, плохо не то, что они напоминают о Властелине Колец, а то, что некоторые из них чрезвычайно просты и незатейливы, некоторые слабо мотивированы.

Очень много роялей-в-кустах, расставленных специально для того, чтобы героям не приходилось перенапрягаться. Да ещё и настроены эти рояли зачастую не очень… Иногда героям ну просто фатально не везёт, так, что просто смерть. И тут вдруг стремительно начинает везти настолько, что только диву даёшься. Странные вещи происходят с физическим состоянием персонажей. Махнут они в бою мечом пару раз – и всё, «начали уставать». Правда, после этого они могут ещё бежать километров двадцать по лесам и горам, спасаясь от погони, истекая кровью и таща на себе своих раненых товарищей. Бывает, раны заживают на них прямо на ходу.

3. Магия мне кажется какой-то непроработанной. Она иногда помогает героям сделать то, что в реальной действительности невозможно. А иногда почему-то не помогает. Может, мана кончилась? Возникает впечатление, что автор просто использует её там, где не смог придумать для героев выход из положения. Ну и для антуражу: фентези всё-таки.

Про войну ничего говорить не буду, кроме того, что меня описания автора не очень убедили. То герои отважно отбивают все атаки, а то вдруг почему-то сразу отступают. Пока «Граничный Легион» бьётся на стенах города, жители прячутся по домам… Однако, я не специалист, поэтому промолчу.

4. Вообще мир здесь, как в компьютерной игре, покрыт вечным «туманом войны» и развеивать этот туман автор не спешит. Мне, к примеру, показалось странным, что герои ночью и утром дрожат от холода (на юге!). Чуть ли не иней у них выпадает. И в то же время всё цветёт и пахнет. В холоде, в мокрой одежде они могут брести дни и ночи напролёт, не разводя огня. А на севере, после холодного ливня вдруг солнце припекает так, что лужи и ручьи мгновенно пересыхают, а герои покрываются потом. «Температура поднялась до 30 градусов и продолжала подниматься».

Совершенно непонятно, чем отличаются четыре страны друг от друга, кроме того, что на юге живут люди, на западе эльфы и т.д.

Ворчать можно долго. Однако, многие недостатки книги, на мой взгляд, перекрывает одно её достоинство, которое мне кажется чрезвычайно весомым. В этой книге мало зла. Автор не увлекается воспеванием грязи в человеке. Он не пугает и не шокирует читателя. Отсутствуют сексуальные сцены. В общем, старое доброе фентези. Весьма напоминающее Толкиена, хотя и без присущей последнему глубины. Говорят, следующие книги лучше. Надо будет почитать.

Эта книга была одной из первых фантастических книг, которые я прочитал, ещё учась в первых классах школы. Она на протяжении нескольких лет моей жизни оставалась самой любимой и я пару десятков раз её перечитывал, зачитав практически до дыр. Моим любимым временем тогда были зимние каникулы. Я забирался под новогоднюю ёлку и в свете горящей гирлянды перелистывал любимые страницы. Я представлял себя на месте главных героев, мечтал о том, что я бы сделал и как бы я говорил на их месте, страстно желал поучаствовать в такой катастрофе и освоении нового мира. Вероятно, всё прочитанное позднее я бессознательно сравнивал с этой книгой.

Кстати, я перечитывал её уже во вполне себе зрелом возрасте и хотя нашёл много наивностей и необъяснимостей, книга не потеряла своего очарования и глубины.

Замечательна она прежде всего своей надеждой на лучшее и верой в человека. Среди персонажей, оказавшихся в экстремальной ситуации, попадаются всякие. Однако, в целом, хороших людей оказывается больше, чем плохих. Причём даже «плохим» не отказано в возвращении к нормальной жизни, если в них осталось что-то человеческое — верность другу, любовь к истине. Вот эта вера в то, что оступившийся человек обязательно поднимется, если дать ему шанс, — она поражала меня всегда, особенно тогда, когда я сам уже (на высоте своего опыта :smile: ) готов был разочароваться в человеке.

Несмотря на обилие боевых эпизодов, вся книга пронизана убеждённостью в том, что разумные существа всегда смогут понять друг друга и договориться, что им всегда есть чем поделиться друг с другом и всегда находятся пути сотрудничества. Франсис Карсак на проблему столкновения цивилизаций смотрит в целом оптимистически и, читая его книгу, с ним невозможно не согласиться.

Ещё поразительно целомудрие этой книги. В ней присутствует любовь главных героев друг к другу, вырастающая постепенно из их сотрудничества и дружбы. Настолько тонко и просто об этом сказано, без всякого натуралистического эротизма, без всяких фрейдистских заскоков, что чем больше проходит времени, тем больше я этому поражаюсь. Отношения между главными героями, конечно же несколько приукрашены и схематизированы, однако, на мой взгляд это гораздо ближе к реальной жизни, чем истерические страсти и скандальные метания современного развращённого циника. Ответ, как мне кажется, в том, что жизнь человека должна быть посвящена большой цели. Цели, большей, чем сам человек. И тогда, если он честно и изо всех сил будет к ней стремиться, то его отношения с другими людьми будут именно такими — глубокими, но простыми и честными, чистыми и бережными. Не знаю, кому как, а мне этой простоты и чистоты отношений очень не хватает в современной жизни.

Ну и конечно же, не может не впечатлять безграничная вера автора в научный прогресс, в то, что наука способна помочь человеку справиться с любыми бедами и катастрофами. Это действительно напоминает лучшие романы Жюля Верна: горстка людей, даже заброшенных куда Макар телят не гонял, но связанных дружбой и наделённых знаниями, обязательно выживет и восстановит цивилизацию, наладив взаимоотношения с дикой природой, странными аборигенами и даже с перевоспитавшимися преступниками. Неважно, что в жизни это обычно не так. Важно, что если мы будем к этому стремиться, то жизнь наша станет лучше и осмысленней.

Есть вещи, смысл которых открывается не сразу. Для того, чтобы их понять и насладиться общением с ними, надо потрудиться. Для того, чтобы носиться с воплями по детской площадке, надо было сначала научиться ходить. Для того, чтобы понять красоту музыки, надо прослушать много произведений, изучить основы нотной грамоты и пр. Для того, чтобы насладиться хорошим вином или табаком, надо освоить ритуал, воспитать в себе вкус. Если человек всю жизнь пил пепси-колу, вряд ли стоит ожидать, что он оценит какое-нибудь шабли гран крю.

Так и с Властелином Колец. Эта книга написана не для тех современных «читателей», которые глотают книги за один присест. Книга Толкиена выросла из языков, которые он создавал, поэтому слово — ключ к их восприятию. Забавно встречать мнения типа «мир проработан настолько детально — супер, а вот книга в целом нудновата». Это всё равно что сказать «воздух в этом сосновом лесу — супер, только многовато кислорода и запаха сосен и почему-то совсем нет бензиновой гари». Результат знакомства с книгой зависит не только от автора, но и от читателя. Ребята, если книга кажется вам нудной, значит это вы слишком нудные для этой книги. Ни одна серьёзная вещь не раскроет вам своих тайн, если вы относитесь к ней утилитарно, желая лишь что-то получить. Если книга нужна вам лишь для того, чтобы убить время в метро — это не та книга, которая вам нужна. Властелин Колец — для тех читателей, которые способны думать над прочитанным и которым доставляет радость находить у известных образов и сюжетных поворотов новый смысл, незамеченный ранее. Эта книга неисчерпаема, как и любое великое произведение. Причём её смысловые уровни отнюдь не ограничиваются теми, которые в неё сознательно вложил автор. Это действительно целый мир, как ни банально это звучит. А мир, чтобы узнать, надо любить и надо исследовать. Споткнувшись о камень, один прохожий скажет «Тьфу, блин! Что за кретины камней набросали! И ведь ни один дурак не убрал!» — и пойдёт дальше, а другой заметит, что этот камень — обломок старинной колонны, что рядом в траве едва виднеется её капитель с причудливым орнаментом, а ещё дальше — вросший в землю обелиск с надписью. И он поймёт, что когда-то здесь был храм, а может целый город, кипела жизнь. И его заинтересует эта жизнь и эти люди. Кто они были, почему ушли? Там где для первого будет просто нудная голая степь с выгоревшей сухой травой, для другого — место с длинной историей, средоточие бурных событий, переплетение причудливых верований, страстной борьбы и тёмных интриг, яркой жизни, насыщенной мудростью и простотой, подлостью и верностью.

Если мы начнём думать, почему этого персонажа зовут так, а почему дорога к этому городу пролегает вот через это место, а не через другое, почему эльфы зовутся эльфами, а гномы — гномами и т.п., то перед нашими глазами начнёт возникать объём и глубина, играющие яркими живыми красками там, где до этого было лишь плоское нудное описание никому не интересных рек, гор, лесов и племён. Имена здесь часто говорят больше, чем описание событий, в котором они присутствуют. Читать такие книги трудно, потому что они заключают в себе слишком много. Для того, чтобы получить удовольствие, эту книгу надо читать медленно, вдумываясь и вслушиваясь в каждое слово. И потом перечитывать. Толкиена надо обязательно читать, обложившись справочниками и энциклопедиями, комментариями и словарями. Желательно иметь под рукой английский оригинал текста, Сильмариллион, карту и какую-нибудь серьёзную монографию вроде «Пути в Средьземелье» Шиппи. А зачем? — спросите вы. Затем, что взамен вы получите массу удовольствия от знакомства с новым миром и постижения природы мироздания, а также значительную порцию мудрости. Потому что книга Толкиена — о вечном, о сущности человеческой природы и о смысле жизни.

Если же, как вы говорите, вас всё равно «не цепляет», что ж, каждому своё. Значит, эта книга не для вас, а для других, а ваша — какая-то иная.