Я не знакома с белорусской историей, легендами и фольклором. Многое донеслось, конечно, в контексте разных дискуссий, но я никогда специально не интересовалась Белоруссией. Даже купленный на Петровке томик Короткевича по сей день не прочитан, времени не отыскалось. Таким образом, этот сборник представил мне и Белоруссию наряду с Византией.

Полесская трилогия Куламесы состоит из рассказов «Крест», «Огненный змей» и «Сокровища на все времена». Все три рассказа мне понравились: они написаны талантливо и сильно. Видно знакомство автора с родной историей, и это знание подано ненавязчиво, для нужд рассказа, не для бахвальства. Каждая деталь на своём месте. Правда, к «Кресту» у меня возникло несколько вопросов. Почему деревня так быстро вызверилась на Михну? Тут одной веры мало, должна была быть серьёзная обида. Почему единственным героем, готовым отдать душу за други своя, оказался сын шляхтича? Нешто крестьянские парни хуже? Не думаю; думаю, желающие бы бросали жребий, а то и несколько бы пошло ставить крест, так оно понадёжнее. Кто-то попадёт в зубы оборотням, зато остальные дойдут. Кроме того, подвиг Сымона остаётся за кадром — и очень жаль, потому что это как раз самое интересное, это надо было описать. Тогда не пришлось бы и гадать, почему юноша погиб — ведь он выполнил свою задачу, и нечисть уже не могла бы к нему подойти. Или его покусали по дороге, и он предпочёл смерть, зная, что всё равно утратит человеческий облик?.. В рассказе мне не хватает его перспективы.

Первые два текста трилогии чем-то перекликаются с гоголевскими «Вечерами...». Или это заблуждение, просто мы привыкли ассоциировать такие фольклорные славянские хоррор-мотивы с Гоголем, хотя на самом деле он был просто первым, кто ввёл их в литературу?.. «Огненный змей» — рассказ об эпидемии вампиризма, с которой сталкиваются деревенский священник и лекарь. У молодой женщины умер муж, сгорел от непонятной хвори — а через некоторое время встал из могилы и ну навещать жену... В последнее время я часто натыкаюсь на принципиальную критику популярных историй о любви к вампирам, на попытки подвести какую-то надуманную психологическую основу под распространённую симпатию (точнее, под свою собственную неприязнь) к этим сюжетам. В стиле «людям нравятся вампиры, потому что...» На самом деле люди сочувствуют вампирам потому, что они, вампиры, заслуживают сочувствия. Их просто-напросто жаль. Даже — и прежде всего — вампиров традиционных.

«Сокровища на все времена» несколько отличается на вкус от «Креста» и «Огненного змея». Это не ужастик, и речь идёт не о нечисти. Это рассказ о белорусской национальной загадке, судьбе сокровищ рода Радзивиллов. В 1812 году Доминик Радзивилл, перешедший было на сторону Наполеона, сбежал из Российской Империи вместе со своими новыми хозяевами, а родовые сокровища, по слухам, спрятал где-то в окрестностях Невижа. С тех пор богатство так и не нашли, хотя и русские его искали, и немцы. Золото двести лет как пропало. Герой рассказа, генерал Сергей Тучков — первый, кому пришлось искать — сталкивается с этой загадкой и узнаёт, что у драгоценностей есть хранитель. Только вот доложить о нём начальству невозможно... Этот отличный рассказ, помнится, навлёк на себя критику какого-то либерала — и неудивительно. Ведь рассказ повествует о таком чуждом либералам и страшном для них понятии, как верность. Вот что — истинное сокровище на все времена.

Была на Руси смута, и миновала, и вот сидит в своей горнице воевода, которого умоляют взойти на царство, и думает, принять ли царский венец. Всю ночь сидит. Его посещают «духи прошедшего Рождества» — предатель-перебежчик, убитая жена, погибший царь — и он принимает решение.

Просто, казалось бы. Этот рассказ рисует два лица русской власти. Любой власти, в принципе, но русской прежде всего. Царь-батюшка, охранитель-отец народа — вполне реальный, такие были; и кровожадное чудовище, призрак которого встаёт из недавнего прошлого. Бешеный пёс, который рвёт своих детей. Тоже реальный, увы. Антитезис к этому монстру — хаос, смута безвластья и самозванцев, служащих Западу, вечным врагам Руси. На деле это ложный антитезис: как раз безумства царя-злодея и повлекли за собою смуту безвластья. Не будь их — и границы были бы целы. Истинной русской противоположностью Ивана Грозного является не Ельцин, а Александр II.

...И мне очень понравилось, как воевода разочаровал патриарха. :wink:

Так получилось, что именно Вук представил мне Византию. До «Сказания» я просто не интересовалась темой в достаточной степени, чтобы что-то прочесть, а зря: тема важная, и поинтересоваться стоит. Прежде всего из-за богатства замечательных исторических личностей и уроков, преподаваемых ими, да и всей этой историей вообще. Я имею в виду не только и даже не столько те уроки, о которых пишет Вук в своей повести конца Царьграда. Вот что это такое: то, что название говорит. Хроника последних дней Константинополя, второго Рима, города-мира. Почему это должно быть нам интересно? — Потому, что это государство — духовный предтеча России, учитель, даже воспитатель. Один из. Это накладывает определённый отпечаток на восприятие византийской истории. Она во многом воспринимается нами как своя.

«Сказание...» великолепно чередой образов, так хорошо выписанных на столь небольшом количестве страниц: последний цесарь Константин; его друг Франциск — нашёлся на весь католический Запад ровно один благородный человек, аки тот Лот в Содоме; предатели Катаволинос и Урбан; кондотьер Джустиниани; нечестивый султан Мехмед; София и её собратья; сама история, сам город, его люди; и last but not least падающая из близкого будущего тень демона-воеводы, карающий отблеск драконьего шлема. Повесть подкупает богатством деталей, служащих не просто красоте или демонстрации авторской эрудиции, а осмыслению истории. Именно это осмысление является основной задачей автора. Текст вышел плотный, глубокий, почти как древняя хроника, завершённый и цельный, — а кроме того, «Сказание...» очень интересно читать, когда в него вчитаешься после первой пары страниц. Оторваться трудно. Кто трусливо «ниасилил» стиль Вука, многое потерял; вообще уметь читать плотные тексты — признак классически образованного человека. В старину пергамент был дорог, не то что нынче бумага, да и бумага была недёшева в те времена, и писать приходилось как можно более образно, насыщенно, информативно. «Сказание...», конечно, не стародавний текст, он менее насыщен, и всё же это в большой мере стилизация. «Я ниасилил Вука» — свидетельство того, что ты не знаешь дороманную классику, да и романную тоже не очень.

Есть ли у меня претензии к «Сказанию...»? Только одна. Такой стилизационный элемент, как инверсия порядка слов в предложении, подходит не везде, где Вук его применяет. Эта инверсия создаёт эффект старины, возвышенности и пафоса. Она, как правило, неуместна там, где передаётся восприятие героев, для которых происходящее — не старина, а сегодняшний день, как для Димитрия и Софии. Впрочем, и это замечание касается только первых нескольких страниц, а потом не то уже всё уместно, не то втягиваешься. «Сказание...» самостоятельно, как отдельная летопись в череде летописей, и так же является частью большего целого — цикла «Балканика». Который, надеюсь, по завершении издадут не только в сборниках НДП, но и отдельным томом. Он того стоит.

__________

«Все люди одинаково молились Богу, надеясь получить от него облегчение своих страданий и усугубление страданий ближнего.»

__________

Именно так. Люди действительно частенько молятся об этом, а в старину это вообще было скорее правилом, чем исключением. Мусульмане и до сих пор наивно возносят эдакие молитвы: дай-де нам, Боже, в руки собственность неверных, повергни их под нашу пяту! Они этого даже не скрывают. Не знает об этом лишь тот, кто не хочет знать. В «Сказании...» турки похожи на орков из «Властелина Колец», и это вполне соответствует исторической реальности, бытовавшей на тот конкретный момент; а впрочем, и позднейшей. Тем не менее — или как раз поэтому — город Мехмеду надо было сдать. Он был безнадёжно потерян, и цесарю следовало заняться спасением подданных от смерти, насилия, грабежа и рабства, а гордость и жертвенный героизм оставить разве что для себя и своих приближённых. Переходить в ислам, конечно, нельзя было, но сдать ключи от гибнущей столицы — да.

София против сдачи города; мне её деятельность вообще не по нраву. В «Сказании...» есть такая редкая по нынешним временам вещь, как высота. Я имею в виду ту самую вертикаль земля-Небо, сверхценность, которую некоторые так не любят. Это не гуманистическая повесть, а ведь гуманизм по нынешним временам — дефолт. Мне в целом понятен подход Вука — социология создаёт определённую перспективу, в которой вертикаль есть одна из колонн, держащих общество — однако София доводит принцип вертикали до жертвы обильной невинной кровью. Можно возразить, что героизм воинов Константинополя искупил грехи прошлого и подал пример всему христианскому миру, но загводзка в том, что на жителях Константинополя не лежало никакой обязанности что-то там искупать и этот пример подавать. За свои грехи человек должен отвечать сам, только сам; Россия была ещё вплотную занята татарами, ей новые примеры были не нужны, своих хватало, Сербия и так видела, что такое турки, а европейский Запад был гнусным кодлом фактических вероотступников, и до возрождения там истинного христианства с сопутствующими ему высокими душевными качествами надо было ждать следующего века. Один-единственный истинный рыцарь на всю западную Европу — это прямо-таки библейское описание крайнего морального и духовного падения; а ведь тут не библейская притча. Это исторический факт. Так и было. У православных, от русских и сербов до греков и византийцев, не было и не могло быть морального долга работать щитом этого Запада от монголов и мусульман. Не надо лепить высший долг из трагедии, обусловленной чисто географически.

София жертвует людьми ради своей вертикали. Она хочет крови. Тут у нас категорическое расхождение, а вот второе: чем слепо следовать предначертанному, можно определить своё будущее самостоятельно. Если бы Константинополь не пал в те дни, кто знает, может, и не исполнилось бы пророчество о конце света, для которого должна быть хранима чудесная Омофора? Такое будущее — ещё одна штука, не нужная никому и даром. Как ни крутись, а получается, что восставшие против подобной вертикали гуманисты и коммунисты были в своём праве. Они ведь потому и восстали, что не хотели кормить человеческой плотью фантомных чудовищ и ползти на коленях и с «Аллилуйя!» к ужасающему концу света. За родину умирать — да, за свою веру — конечно, за людей — ещё как. Но не пустого принципа ради, не по велению своей же игры ума.

«Сказание...» впечатляюще описывает, как богатство и роскошь сгубили блистательную империю. Не первую ведь сгубили и не последнюю. Почему людей губят такие хорошие вещи, как богатство и роскошь? На этом месте следует вписать краткий экскурс о Падении и первородном грехе, но делать этого я не стану — об этом и без экскурсов знает каждый образованный человек. В «Сказании...» мне отдельно нравится авторская мифология, вписывающаяся в христианство, но не отсылающая к нему открыто. Такая отсылка неминуемо подняла бы вопросы теодицеи, на которые невозможно дать удовлетворительный ответ — чтобы и волки (мораль и совесть) были сыты, и овцы (божественный авторитет) целы. Неминуемо либо сьедят овцу, либо подохнет от голода волк — а без этих волков, знаете ли, хреново, того гляди останешься с одним истинным рыцарем на континент. Это одно из качеств падшей Вселенной: неразрешимый конфликт.

в «Сказании...» встречается такая типично сверхценническая идея: за всё надо платить, каждый получает своё, рано или поздно все за всё расплачиваются сполна, а не они, так потомки. По моим наблюдениям, это действительно так, но с поправкой: платят те, кто верит в этот принцип. Кто не верит, не платит. Хитрая загвоздка в том, что невозможно просто взять и сказать себе «отныне я не верю в этот принцип и не буду ни за что платить». Фома Катаволинос и другие — предатели, коллаборационисты — тоже не хотели расплатиться, но они выросли в культуре, где этот принцип существовал, впитали его помимо собственной воли с молоком матери. И расплатились жестоко, хотя рассчитывали только на плюшки. А, скажем, монголы, которые были много хуже и турок, и орков, но в этот принцип не верили, не расплатились. Вот что я имею в виду, говоря, что системы внеморальны, в том числе и система нашего мироустройства.

Читала и поймала себя на мысли «А город-то у турок надо бы забрать.» Но это совсем другой разговор.

В начале было восстание Времени против Неба. Так верили дети Времени, смертные люди, «иклуты»... Обыкновенные козопасы в союзе с полулюдьми восстали против правящей расы титанов, детей отца-Неба. Эти бессмертные господа управились со своей эйкуменой так, что началась самая настоящая революция под руководством самого настоящего Вождя Людей.

Интересно, как же титанам это удалось. Чем и как надо было довести пастухов, чтобы они со своими зубочистками, в кожаных доспехах попёрли на вооружённых доброй сталью великанов и готовы были платить тридцатью жизнями за одного врага? Текст, к сожалению, в подробности не вдаётся, автор пока не обещает продолжения, а знать хочется. И та, и другая сторона, титаны и иклуты, кажутся просто сверхвменяемыми; тем более интересно, как же они дошли до жизни и смерти такой. При других условиях я бы надеялась, что это пропишут апокрифисты, но нынче не те времена, когда писались «Кольцо Тьмы» и Чёрная Книга Арды, нынче в основном слэш пошёл, и задачи, что авторы фанфиков ставят перед собой, соответствующего уровня. (А вот удивите меня.)

Потом тянется человеческая история. Порадовало выживание крепости — после финала «Боги смотрят» я уже настроилась на очень мрачный лад. Правда, другая крепость не выжила... Но больше всего мне понравился «Рыжий вечер». Это рассказ о девушке, обычной красивой девушке, юной, мечтающей о любви; о странствующем певце; о фавне. Глубоко, мудро и по-настоящему. Это рассказ о культуре, стране, которая теряет почтение перед прошлым. Если вы читали другие книги Камши, то узнаете эффект: «мир тот, да не тот». Казалось бы, всё узнаваемо — нежно любимая мной римская античность, оживающая у Камши многогранным миром с тысячелетней историей в рамках всего четырёх рассказов — но всё немного иначе, и это немногое важно. «Стурнийские мозаики» — цикл-мозаика. Эти четыре рассказа последовательно-случайно гранят камни, которые складываются в узор чуда. Чудо — из разряда типично Вериных: «высшего» произвола нет, сработал механизм, обезьяны сыграли с гранатой, да так, что — ... бум! Полный успех.

Если уж перед чтением книги читаешь отзыв, то важно, чтобы это был правильный отзыв. Меня было сбила с толку аргументация читателя, который усмотрел в цикле чистую аллегорию на наше время. Это, конечно, не так: Мирон и в фэнтэзи остаётся Нероном, а не превращается в Ельцина. «Стурнийские мозаики» содержат элемент аллегории, но в целом их расклад скорее applicable, «применителен». Это одёжка, по которой много кто может протянуть ноги. Обще-человеческая и -историческая такая. Вот если не знать ничего из античной истории, можно принять цикл за аллегорию. Я кое-что знаю и просто-напросто узнаю прототипы. Отдельно порадовало раздвоение Рима в империю и республику. Велонцы ведь — те же римляне, только республиканских времён. Их МО периода «Легиона» тот же, которым римляне после Второй Пунической загнали в угол Карфаген. Ассоциации наших дней идут в ту же кассу: Америка строилась по примеру Рима, так же прошла путь от республики к империи и действует, с поправками на время и нравы, очень похоже.

Восстание иклутов. Кровавая гражданская война двух рас; люди против бессмертных; Идакл, вождь людей... Сколько ему потом перемывали кости, этому Идаклу! «Зависть», как же. Помнится, её упоминали в связи с «Кольцом Тьмы» и Олмером, о том не думая, что человеку-буре нет смысла завидовать тем, кого он своею волей сносит с лица земли. Победители не завидуют побеждённым. Наоборот, vae victis. Античность об этом хорошо знала. Перемыванием костей я сама заниматься не стану. Люди имели на свою революцию полное право. На свой великий эксперимент, свой мир, культуру, страну. Стоила ли игра свеч? Как по мне, более чем стоила, даже если отбросить исторические причины восстания (чего вообще-то делать нельзя). Но, впрочем, невозможно знать заранее, на что обречена твоя мечта — на успех или гибель, как она воплотится, к чему придёт и стоит ли этих огромных утрат и жертв. Надо стать насмерть и сделать всё, чтобы она их стоила. В воплощении мечты может таиться зло или добро, но в бездействии лежит одно только ничто, которое, может быть, хуже зла. Иклуты не позволили своей мечте засохнуть, как винограду под солнцем. Их победа, их право.

В «Стурнийских мозаиках» последовательно звучит нота, пронизывающая ряд текстов сборника: огромная важность памяти и исторической правды. В общем антитетический ревизионизм и фоменковщина — симптомы, признаки гниения. Когда человеческие поэты — сначала из зажравшихся патрициев, потом уже и простые певцы — начинают воспевать титанов и поносить Идакла, значит, рыба уже смердит. Это вонь. Тот факт, что император даёт столичному сброду хлеба и зрелищ за счёт сокращения расходов на содержание крепостей, как-то уже не удивляет. Если кто хочет исправить положение, то начинать надо с императора, чиновников и сброда. Поэтов, впрочем, тоже забывать не стоит, но только в свою, четвёртую очередь.

Мне нравится, как Вера Камша пишет мужчин. Когда писательницы создают мужских персонажей, особенно в фэнтэзи «меча и магии», они нередко впадают в одну из двух крайностей. Первая — это (условно) проекция: получаются женственные парни, чувствительные, манерные, по-женски чрезмерно заботливые и озабоченные отношениями, на всё реагирующие по-девичьи, а то и по-бабски. Читатели их часто принимают за гомосексуалистов. Это, конечно, не так, просто тут женский (=культурно-нормативно сформированный как таковой) характер под мужской маской, а ориентация как раз правильная. В углу напротив — отвратительный стереотип брутального режущего-грабящего-насилующего «настоящего мужа старых времён» — обычно «благородного горца (ТМ)» — неразличимые между собой злодейства и геройства которого авторесса сосёт и смакует, как... мда. Не будем вдаваться в образность, тем паче она тут весьма однозначна. Латынина со своим Киссуром — самый известный и пошлый пример этой дряни, которая, на мой вкус, ещё хуже героев с девически тонкой психикой. Камша и от того, и от другого равно далека. Её персонажи-мужчины — мужчины реальные, настоящие. Есть среди них крутые, суровые, есть обыкновенные, есть смешные. Люди как люди, живые такие герои. Вот как они говорят:

_______________

"— Полускот, вошедший в освящённый храм. — Сонэрг хохотнул и резко стукнул копытом о камень. Брызнули искры. — Да не в какой-нибудь, а в Стурнон! И «звёздный» на карауле. Кому рассказать...

— Некому рассказывать. И мешать некому, нет там никого. Иди, я подожду.

— Не пойду! — Кентавр мотнул волосами, словно злющий жеребец — гривой. — Раньше, было дело, залезал. Служил тут один, за подсказку на ристалище не только полускота в храм пускал, сам бы кобылой стал... Я и стребовал бочонок ниннейского, чтобы выпить у бассейна. Ничего, приволок, выпили... А сейчас иди ты!

— Да почему, прибери тебя Время?!

— А потому! Одно дело — дурачить жрецов, другое — лезть в Стурнон, когда все кувырком... Нет уж! Пока мне запрещали дураки, я на них плевал. Теперь запретить мне могу только я. И я запрещаю. Отнесёшь?»

_______________

"— Я доволен своей платой и своими парнями. — Ульвинг сунул пробегавшему мимо слуге опустевшую кружку. — Мы делаем свое дело, и делаем хорошо, но вы нас не любите. Не меня, не его — нас... Раньше было не так, я помню.

— Когда ты пришел в Стурн, сотник?

— Тридцать шесть лет назад, у вас ещё был Андрон... Ещё четыре года, и я вернусь в свою долину. Раньше думал остаться греть свои кости здесь, теперь передумал. Я честно жил и не хочу, чтоб ваши мальчишки швыряли в меня камнями, когда я не смогу поднять свой топор. Мне нужна могила, которую не тронут.»

________________

«Пока мне запрещали дураки, я на них плевал. Теперь запретить мне могу только я. И я запрещаю.» «Мне нужна могила, которую не тронут.» Эти диалоги хочется разобрать на цитаты. Больными страстями, проекцией, бабской манерностью и бабской злобой в этих строках и образах даже не пахнет. Нередко спорят, можно ли отличить текст мужчины от текста женщины. Иногда правда можно — и ошибиться притом можно часто — но вот «Стурнийские мозаики» — хороший пример обратного. Здесь отличить нельзя. Если бы я не знала имени и стиля автора, я бы, пожалуй, решила, что это писал мужчина. (А почему бы я так подумала? Это уже вопрос обо мне и ко мне, не к тексту.)

...Здесь есть ещё одна мечта. Видение о возвращении мёртвых, и специфически тех, кто умер за правое дело или безвинно до срока. Что такое до срока? Это когда, например, пал в бою. Почему это до срока, а смерть в том же возрасте от болезни кажется вполне естественной, не такой трагичной?.. А жизнь насильственно оборвали, нить её обрубили. Пресекли лезвиями — копьём, мечом. Пулей. Нарушили целостность человека, тела, судьбы. Болезнь и старость — иное: созревание душ. Урожай. У меня тоже есть мечта — видение — о возвращении наших мёртвых. Конкретных мёртвых, многих миллионов. Они поднимутся незримо из земли, из безымянных и братских могил, и вернутся домой поезда, и на запад ушедшие, и на восток... Тогда мы будем не просто гадать, а знать, _зачем он так поступал_. Всё будет прощено всем всеми. Наступит вечность, наша вечность — чудо, естественное и простое, как вылить кувшин озерной воды в бассейн. Не ужаснуло бы оно меня, случись сейчас? — да нет. Я знаю, чего жду, чего хочу, я эту вечность беру. Принимаю.

«И вновь на весну надеюсь...» Спасибо.

«Сказано в старых книгах, что когда Проклятый хотел покорить весь мир, на защиту людей встали ангелы, и победили они Проклятого, и изгнали из нашего мира, и стали на страже его, за что и поминаем мы доселе их имена.»

Они — посвящённые женщины в храмах, которые заучивают имена ангелов наизусть и призывают этих защитников, когда побеждённое ими чудовище из небытия опять рвётся в мир. Вот только храмов становится всё меньше, всё меньше и меньше помнящих женщин, а ведь в каждом храме — свой список имён, которые надо знать. С каждым поколением костры памяти гаснут то тут, то там. А Проклятый становится всё сильнее...

Прервав на пару дней знакомство со сборником, я решила прочесть сначала этот небольшой рассказ и уж потом неторопливо взяться за «Стурнийские мозаики» Веры Камши. Правильное решение. «Всех поименно» — великолепный рассказ, за одну эту вещь можно было бы уплатить цену сборника и не прогадать, даже если бы больше в нём не понравилось ничего. Центральная метафора рассказа гениальна, исполнение более чем достойно. «Всех поименно» особенно близко мне потому, что отражает наилучшие движения моей души. Была у меня похожая мысль, только не как метафора для рассказа, а совершенно всерьёз — нам бы не помешало самим записать все имена наших ангелов и запомнить их, сколько получится, наизусть, желательно — с биографиями. Иметь в каждом здании Горсовета, если не в каждом доме, такую Книгу Имён и читать их вслух в рамках официального ритуала, на определённые праздники и дни траура и, когда хочется, просто так, ради своей душевной чистоты и порядка сокровищ в сердце. Нет, я не считаю, что выйдет скучный официоз. Методы возвышения души людской из грязи в князи в принципе не бывают лишними.

***

В этой книге, НДП-2, обитает плеяда миров. Знаю, что многие такое ценят — чтобы живой, красивый... да пусть хоть мрачный, главное — настоящий мир. Я тоже очень ценю. Здесь, в рамках повестей и рассказов — миры. Живые; красивые, сочные, мрачные — на любой вкус. Лживых и подленьких только нет, пока ещё не попалось, и, думаю, не попадётся — книга не та, не тот авторский коллектив. Этот рассказ, «Всех поименно» — мир.

А ещё — сам факт, что персонажи Барковской — женщины и девочки, и не какие-нибудь сексапильные ведьмы-воительницы-вампирши в поисках своего кавайного Леголаса, а настоящие. Вы заметили, как редко обыкновенные девушки _не_ в поисках личного счастья становятся героинями фантастических историй? А здесь — героини. И получилось просто прекрасно.

Из прочитанной части сборника «Всех поименно» — пока что лучший рассказ. И, подозреваю, по крайней мере среди дебютантов он так и останется лучшим.

«Есть такая работа — родину защищать.» Для героев Белова это не работа, а жизнь — всё её русло изменилось много лет назад, когда началась война с изуверами-раскольниками. Теперь группа людей едет в столицу герцогства — один хочет успеть на похороны великого человека, другому, юноше, предстоит избрать жизненный путь. На привале старый паромщик рассказывает о своей жизни и о войне, развеивая кое-какие иллюзии — он знал великого человека не понаслышке. Что остаётся после рассказа, и есть правда. По крайней мере, _одна_.

Мне повезло с этой вещью: читала в ночь 22 июня, и рассказ оказался достойным даты. Он крепко, ладно написан. Автор несколько злоупотребляет частицей «-но» в речи парочки персонажей, но это можно считать их особенностью. О частой смене порядка слов в предложениях потом напишу отдельно, «по итогам». Белову удался живой, реалистичный, объёмный мир — не мир, но конкретный его уголок, эти герцогства с их недавней историей. Мне, как ни странно, нравится там и расклад «Церковь — еретики». Не все реформы одинаково полезны, могут быть и такие, как у Бритых — злокачественные образования изуверского толка. За реальными примерами не надо далеко ходить — Афганистаном примерно такие и правили несколько лет подряд, пока американцы их не погнали. Церковь в рассказе понравилась мне конкретно вот где:

«Гарред, однокашник мой, в Тройдене Мечом Создателей служил, а при нападении Бритых струсил и сбежал. Оправдывался он в тот день перед магистром. А тот, выслушав, сказал: «Понимаю», а затем протянул ему кинжал, и говорит: «Давай сам». Ох, Эрик, тяжело на это было смотреть. Долго Гарред решиться не мог, глядел на нас, как телок, которого резать ведут. Не знаю, как другие, а я взгляд отвел. Ну а потом он сам себя по горлу — хрясь! Видать, Сиятельного больше смерти боялся.»

Церковь, в которой с трусами можно вот так, что-то делает правильно, вне зависимости от остального, хорошего и плохого.

Это рассказ о жизни и о войне. О том, что люди не равны. Они не равны и в своём человеческом качестве, и в цене, в которую обходятся другим, и в том, что дают всем остальным — и в мирное время, и когда приходит беда. Бывают такие, которым впору зарезаться, и такие, за которых стоит отдать не только жизнь — счастье. Что есть великий человек? Что можно ему позволить, чем ради него пожертвовать, что спустить ему с рук, при каких обстоятельствах и почему? Всё это очень важные вопросы, и мне нравится ответ, который Белов даёт устами паромщика. Не знаю, что бы я делала на его месте, но его выбор правильно обоснован.

Годами раньше была война. Была, сплыла, а теперь о ней ходят слухи, мрачные сказки — про волхвование, оборотней, живых мёртвых, древний злой знак у врага на стяге... Даже имени маршала победы, князя Арсения Балея, не минуют тёмные эти легенды. Император желает внести ясность, по его слову об этой войне составляют книгу. И вот к князю Балею едет старый друг, чтобы осторожно выяснить правду, побеседовать, предостеречь. А у маршала на земле тихая благодать: возлюбленная жена, дети, осень и урожай яблок...

В рассказе прекрасная русская атмосфера. Даже если она византийская. :) Читая, незаметно падаешь туда, в знакомый, добрый русский мир, в спокойствие и золотую эту осень с сидром, пирогами, запахом яблок. Идеализация? Может быть; и — нет, потому что в действительности есть люди, времена, места, для которых всё это так. «Дом-улица-фонарь-аптека» — не единственный подход к отображению реальности и даже не самый лучший. Помню, как мне пеняли, что-де пишу лубок. Мне это польстило.

«Земля — она ведь живая. Города, реки, деревни — живые. Любящие и преданные. Любящие тех, кто любит их. И преданные беззаветно тем, кто им предан. Тем, кто их защищает. Тем, кто умирает за них.

И вот поэтому нельзя просто прийти и занять чужую землю. Сама же земля воспротивится. Ведь она веками впитывает кровь своих защитников. Те, кто живет ради своей земли, и те, кто за нее умирает, — ведь они не уходят.

Они просто остаются на страже своей родины — навечно.»

***

Наши мертвые нас не оставят в беде,

Наши павшие — как часовые...

Отражается небо в лесу, как в воде, —

И деревья стоят голубые...

Сразу вспомнилась ещё одна хорошая вещь на эту тему: «Ущелье Трёх Камней» Вершинина. Мистика земли и крови — не примивное язычество и не фашизм. Она истинна, как мало какой другой человеческий миф. Почтение к героическим предкам, положившим жизнь за нашу общую землю — не идолопоклонство, как нынче брешут псевдорелигиозные предатели, а высший моральный долг. К слову, истинные (а не постперестроечные) христиане никогда этого долга не забывали. Они своих героев не просто чли, а объявляли святыми. Потому Гитлер и поднял все эти вещи на стяг — он знал, на какие кнопки лучше всего нажать в человеке. Он жал на правильные, самые эффективные, самые древние и необходимые кнопки. На те, без которых люди — не люди, даже не стая, а так — сброд без рода, без памяти, без достоинства, без любви; без чьего-либо уважения; и очень скоро уже без места под солнцем.

И ещё кое-что. Всё-таки как отвратна идеология, при которой хранитель родной земли должен опасаться слухов о колдовстве, обвинения в некромантии и толпы с вилами. Даже если система давно уже выглядит мирно и органично, пусть даже в ней никого не пытают, не изгоняют, не жгут. Вроде бы всё спокойно и безобидно, красиво —

«Серебряные шпили церквей, извилистые улочки, резные наличники на окнах домов, тенистые парки, ажурные перила многочисленных мостов, брусчатка набережной под самыми окнами...»

- но видишь рассуждения Балея об оборотнях, некромантах и вилах — и понимаешь: в этой системе надо что-то менять. Не скрывать истину, не заметать священные тайны сказкой, а менять. Реформировать. В сторону просвещения, светского государства, свободы совести, всеобщего образования и т. д. Разумеется, не любой ценой — не ценой жизни государства — но вложиться в реформы стоит. Жизнь в суеверном невежестве и во лжи — неестественное, богопротивное состояние. Люди должны знать правду и жить по правде, как Арсений Балей, и уж ни в коем случае не верить, что правда — это кривда, а святые — это бесы. В «Отблесках Этерны», кстати, эта тема тоже звучит — реформаторские идеи Альдо, который мне ими как раз симпатичен; жаль только, что принялся он за дело настолько бездарно и сам его дискредитировал.

Когда текст создаёт такую атмосферу и вызывает такие мысли, то, значит, автор состоялся.

«И всякой твари земной есть место под сиянием солнечным для жизни и процветания»... Слова святого из повести о священнике, который приютил и спас «врага рода людского». Существо, которое принято считать злым зверем, приговорённое к мукам и смерти за то лишь, что не совсем оно человек...

Бывают такие священники, да, бывают. Правильные, настоящие. Как и бесноватый епископ, они — реальность. Всё было бы куда проще, если бы таких кюре, как отец Кристоф, не бывало, если б реальность злобных епископов была единственной в их злосчастных краях. Тогда Ватикан бы, пожалуй, до нашего времени не дожил. _Настолько_ очевидное беспримесное зло люди всё же распознают и отвергают скорее раньше, чем позже. А так картина словно бы не черно-белая. На первый взгляд. Между тем отец Кристоф один, а слуг епископа очень много — они фактически разорили весь край. К сожалению, отец Кристоф не делает там погоды, а делают её венаторы, епископы Григории и остальная мразь. И тем не менее отчаянное одинокое добро исключительного священника не пропадает зря. Оно прорастает, как брошенное в почву семя, урожаем добра в ответ. Так это в повести, ну а реальность — ... В идеале в реальности тоже должно быть так. Нередко и правда бывает так. Будем считать, что «Всякой твари земной» отражает как раз такой случай.

Сначала мне активно не понравился расклад в повести. Луньеры, значит, не убивали людей, пока люди сами на них не напали. Почему же? Они что, гораздо лучше людей? Люди плохие, чуть что — предадут, изгонят, убьют соседей, а вот луньеры хорошие, могут быть только жертвами в этом раскладе? С чего бы? Они что, избавлены от первородного греха, этически совершенны, неспособны выгоды ради нанести неспровоцированный удар? Почему это в подобных историях каждый раз либо так, либо ровно наоборот — голодные злые твари и их невинные жертвы-люди — а вот что очень редко встретишь, так это описание межвидового конфликта, в котором были бы виновны обе стороны?.. Такое у меня было чувство в начале. Досадно стало и обидно за людей. Однако надо отдать тексту должное. «Всякой твари земной» — удачная, интересная, человечная повесть. Её расклад вполне реалистичен. Если бы действие происходило на три-пять тысяч миль восточнее, на Украине или Руси, моя обида за род людской была бы как-то обоснована. А так... Средневековая Франция, пусть даже фэнтэзийная — не самое подходящее для не черно-белых раскладов место. Если уж безобиднейших катаров поголовно истребили, страшно подумать, какая судьба постигла бы в такой стране оборотней, людей-зверей. Будь они сто раз мирные, добрые соседи.

Мне их, луньеров, стало жаль. Интересно, выжили ли они, или «сограждане» таки со временем всех убили?

«Стоял теплый, погожий денек.

Небо над Уэстборном рассекали облака-омнибусы, аэромобили, такси и облакомобили частные. Те, кто отдавал предпочтение быстроте, а не комфорту, носились на более скоростных коврах-самолетах.»

Самое удачное начало рассказа в сборнике. Оно обещает волшебную сказку — и автор не разочаровывает: полновесная, добротная, традиционно рассказанная волшебная сказка. Разумеется, в английском стиле. Кто-то подбрасывает мальчику книгу заклинаний, и бестолковый ученик мага мало того, что будит то самое, которое «не буди...» — у него ещё и желания бестолковые... Будь у меня такой шанс — три желания — я пожелала бы себе целую библиотеку книг по магии, вечную молодость и громадную работоспособность. В принципе, нужны только две последние вещи; в принципе, даже только одна.

Почему у нас именно Англия — страна волшебства? Страна колдовских школ и волшебных палочек, воздушных кораблей и магов, стимпанка и эльфов? Что есть у Англии, чего нет у прочих, чем нам так задался этот загадочный Альбион, что одни из нас беззастенчиво оволшебствляют и романтизируют его, а другие безбожно очерняют и ненавидят? Нешто всего лишь тот факт, что «волшебные» и волшебные истории наподобие «Шерлока Холмса» и «Гарри Поттера», которыми зачитывается весь мир, как правило, созданы англичанами и происходят в Англии?

Сноски в рассказе лишние и только вызывают лишние вопросы, как-то: сколько там можно купить за один аэрис, если обыкновенная чистка костюма стоит тысячу таковых?.. Лишнее также слово «л'лар» — не вписывается в колорит. Маг и есть маг, нечего тут химичить. Но это, право, мелочи. Сказка Игнатовской удалась.

Тудаков — отличный автор, прекрасно владеющий и языком, и матчастью. В рамках всего одного рассказа он успешно создал управляемую разностной машиной Бэббиджа альтернативную Англию 19 века и соединил стимпанк с народной английской мифологией, да так уверенно и органично, будто всю жизнь только и делал, что перекидывал мосты из одного жанра в другой. Хочется прочесть побольше его работ, и желательно о том же мире. Больно уж быстро обрывается это повествование, причём на таком интересном месте! Хоть бы страничку ещё написал. Я, например, хочу знать, справились ли Клемент сотоварищи — вот где нелишние люди! — с проблемой year zero, или же в ноль часов полетел вверх тормашками весь их Эмпайр?

В Англии существует целая традиция сюжетов такого рода. «Стимпанк», воздушные корабли, машина различий, рывок научно-технического прогресса в 18-19 веке, всемирное могущество британской технократии, хитросплетения политики и науки... От Майкла Муркока до комиксов. Тудакову отменно удался прыжок в этот малоизвестный иностранный жанр. Мои аплодисменты, автор! Пишите ещё.

Это рассказ о выборе. У человека есть эльфийская библиотека — сокровище, за которое можно угодить на костёр. Деваться ему некуда: он может или сжечь рукописи, или подождать пару дней — и его сожгут вместе с ними... или отдать бесценные знания незнакомцу, у которого насчёт этих знаний далеко идущие планы. Чёрные, словно грех.

Что делать? Что бы я сделала на его месте? Вот варианты:

- Рукописи нельзя жечь. Лучше отдать их злодею. Всё равно всё сожжено не будет, многое сохранится, и кто-то да найдёт этому нехорошее применение. Всегда так, ничего сделать нельзя. Изобретая бумагу, надо понимать: её используют не только для детских книг с картинками, но и для «Майн Кампфов». Если есть знание, оно будет превращено в оружие, точка. Это не аргумент против знания, как болезни и смерть — не аргумент против жизни. В руках плохого человека знание может натворить бед, но по крайней мере оно будет сохранено. А беды так или иначе натворятся или не натворятся, в зависимости от законов истории.

- Рукописи можно и сжечь. Ведь они эльфийские. Люди должны открыть и изобрести всё сами, а не брать подачки других рас. Последнее допустимо, когда чужие знания нужны для выживания, а если они не нужны, пусть горят синим пламенем. Не пройдёт пары веков, как у людей появятся свои гении — Галилей, Ломоносов, Ньютон того мира. Они создадут науку, за которую не придётся краснеть — своя будет, не краденая и не дареная.

- Рукописи надо сжечь. Нельзя отдавать такое оружие в руки негодяев, иначе у тебя на руках будет кровь их бесчисленных жертв; а сохранить библиотеку невозможно, только жизнь потеряешь.

И тут у меня возникает следующий вопрос. Это вообще этический выбор? Для этического выбора нужна внятная система этики, а здесь её нет. У нас нет этики знаний. Даже такое общее место, как априорная ценность познания и прогресса, разделяют далеко не все. Есть индивидуумы, которые вполне серьёзно готовы поехать в прошлое и мешать предкам слезть с деревьев, а то впоследствии нехорошо выйдет. С такими людьми мне говорить не о чем, тут разногласия по аграрному вопросу. Нет, мне кажется, выбор героя рассказа не этический, хотя он подан как таковой. Это личный и не в последнюю очередь практический выбор. Именно потому, что у нас нет общепринятой этики знаний. Она не могла появиться, потому что задачи, решению которых она должна способствовать, в полный рост встали перед людьми совсем недавно, в Новое Время. Нужна ли она? Может, и да; но на практике заиметь её на данном этапе невозможно и не нужно. Потому что строить её будут, в случае чего, те же люди, которые проводят знак равенства между патриотизмом и нацизмом, СССР и Третьим Рейхом, семьёй и гомосексуализмом, мёдом и ядом. Нафиг, нафиг. Лучше пусть каждый решает сам.

Что мне не понравилось в этом рассказе. Чистая вкусовщина, пожалуй. Сначала насмешил было антагонист, который от нечего делать излагает герою свои злодейские планы — но в данном случае, конкретно в этом рассказе, этот элемент сюжета как раз прокатит. Он чисто вспомогательный, в конце концов. В соответствующей сцене (отсутствующей, увы, в рассказе) можно было бы неплохо обыграть клише. А вот об эльфе этого не скажешь. При виде подобных эльфов, непобедимых от мозга и до костей, возникает вопрос, как эти неуязвимые, неслышимые и суперметкие воины ухитрились потерять свои исконные земли, уступить их людям, таким медлительным по сравнению с эльфами, слепым и слабым. Чтоб эти благословлённые всем Светом мира богатыри да удрали в полые холмы вместо того, чтобы отбросить грязных смертных туда, откуда они явились? Это как, от большого гуманизма, что ли? А что касается невозможности украсть знания... может, для эльфов это и правда, и фраза звучит красиво, но каждый, кто знаком с явлением промышленного шпионажа, хорошо знает, что на самом деле это не так. Я вообще заметила, что эльфы в фэнтэзи постоянно говорят глупости, причём одного и того же толка. Как будто существует некий ограниченный блок напыщенных фэнтэзийных клише — «темно-светлая» геополитика, нью-эйджевая экология, «магическая» квази-этика — и всякий раз, как надо написать слова эльфа, авторы черпают из этого блока. Сказать «достало» значит ничего не сказать.

Я в этом, по-видимому, одинока. Читателям явно нравятся такие эльфы. Или нет?.. В любом случае, когда рассказ порождает в голове читателя такие вопросы, как «Хранитель рукописей», то автор что-то сделал правильно, пусть мне лично и чужд его взгляд. Вот, например, ещё вопрос: можно ли сказать, что знания были сохранены? И _для кого_? Можно ли считать потаённое знание крайне малочисленного ордена избранных сохранённым для человечества?

Третью часть сборника НДП-2 открывает повесть Элеоноры Раткевич «Здравствуйте, я ваша тёща».

Человек предполагает, а судьба располагает. Люди строят жизненные планы, создают чертежи самих себя в соответствии с мечтами и доступным легендарием — ан выходит иначе, неправильно, но иногда и лучше. Иногда. Молодой маг Рейф Эррам вложил в работу все силы и давно просчитал всю свою будущую карьеру в столичных академиях, но надо же так случиться, чтоб на пути туда он остановился в городе Мелла. Над городом навис Маятник. Этот смертоносный волшебный механизм — своего рода невзорвавшаяся бомба времён последней большой войны. Другого мага рядом нет, и если Рейф уедет или не справится с задачей Щита, городу конец. А если останется и справится — жить ему в этом городе, ожидая возвращения Маятника, до самой смерти. Эррам остаётся, конечно (каким надо было бы быть уродом, чтобы уйти), но на этом его проблемы лишь начинаются. Принять бой с Маятником придётся среди бюрократического кошмара, достойного пера Кафки. Во всяком случае, на первый взгляд...

Мир этой повести — сплав наших, современных реалий и классического фэнтэзийного королевства с дворянством и магией. Представления героев о детстве, их школы — чисто наше, в старину всё это ощущали и делали совсем иначе. Детство как особый период развития человека, самой природой предназначенный для игр и учёбы — идейная конструкция Нового Времени. Бюрократия тоже, не говоря уж о праве женщин на изучение ремёсел и учёбу в университете. Магия в повести не просто похожа на прикладную науку — она наука и есть. Тем не менее все эти детали у Раткевич как-то не противоречат друг другу, а образуют вполне правдоподобный мир. Насторожили разве что безнаказанные бесчинства дворянчика, который оскорблял отца Кэри. При такой степени бюрократизации эдакого буяна можно быстренько сдать жандармерии, и он будет вызывать на запретную дуэль крыс в городском донжоне. По той же самой причине героям не стоит опасаться так кстати уехавшего профессора. После его самовольной отлучки из города и отказа вернуться — а тут и Маятник — ему не поможет никакое барахтанье. Он пойдёт ко дну камнем, а попытка перевести стрелки на студентика вызовет разве что недоумение судей. Студентика, впрочем, при такой степени бюрократического маразма тоже утопят, просто порядка ради. Вообще возникает странное впечатление, что жители Меллы не очень-то стремятся выжить. Не настолько, чтобы отбросить формализм. И не только горожане — Рейф тоже удивительно выстраивает приоритеты. Когда у человека на носу его собственная смерть и гибель целого города, ум и чувства вряд ли будут настолько заняты заботой о чьём-то слуге-студяге и мелочной злостью на его мелочного профессора. Даже если студяга очень нужен. Но, возможно, подсознательно Рейф уже тогда чувствовал и знал о Кэри то, что _увидел_ и осознал целиком только во время боя...

Странное, в смысле явно не запланированное автором впечатление возникает ото всей описанной системы. Если жители Меллы тащат своё проклятие за собой, почему их вообще пускают куда бы то ни было? Выпускают из города? Если они могут в любой момент превратиться в зомби, никто не рискнёт приютить их даже на одну ночь. Почему Мелла не оцеплена? Почему хотя бы половина сил магов страны не брошена на уничтожение Маятников? Как профессор Энстре посмел отлучиться из Меллы, почему закон не грозит ему за это страшной казнью? Почему горожане — да что горожане, даже прекрасно образованный Рейф, для которого такие знания — работа и смысл жизни! — не знали о магической подоплёке закона о браке? (Которую я, кстати, почуяла на раз. Такие законы случайными не бывают, и странно, что Рейф этого не заподозрил.) Всё это и общий тон юридической свистопляски вокруг проблемы наводит на мысль, что центральные власти не очень-то хотят спасать такие города. Они, видимо, догадываются о самоподдерживающейся природе Маятников, да и опасность, которую повсюду везут на плечах жители проклятых областей, им вовсе не по вкусу, — поэтому всё устроено так, чтобы повысить вероятность гибели этих земель, одновременно делая вид, что власти заботятся об их спасении. Маятник всё там убьёт — и отключится сам, так зачем париться? Судя по упомянутым результатам прихода Маятников, политика явно имеет успех.

Бой против Маятника — это мощно. Классно написано. Вообще видно опытное перо. На мой вкус в повести, правда, многовато рассуждений, и лучше было бы больше показывать, а не рассказывать. В целом весь этот взгляд на мир мне не близок. Подозреваю, что при описанном раскладе и порядки, и отношения людей между собой должны выглядеть гораздо мрачнее, но Эла Раткевич явно не любит мрачняк. Её право.

»...он чувствовал себя нежданным гостем, которого занесло с деловым визитом, когда хозяин дома отлучился, и теперь остается только ждать его. Все вокруг чужое, все не свое — не снимешь без спроса чужую книгу с полки, чтобы скрасить досуг, не станешь рыться в чужом столе... остается только ждать, пока хозяин соизволит вернуться.»

Вообще-то в такой ситуации самое естественное — снять с полки книгу, чтобы скрасить досуг. Это совсем не то же, что порыться в чужом столе. Приравнивать одно к другому по меньшей мере странно. Формализм там у них прямо заел всю жизнь — уже и книгу не возьми без спросу.

«Возможно, для вступления Щита Города в должность и существует какая-то церемония, но сейчас на нее не было времени. Каждая лишняя минута, отданная экивокам и расшаркиваниям, была бы отнята у Рейфа — а ведь это только кажется, что минут много, и тратить их можно щедро и беспечно: если окажется, что для спасения города не хватило единственной минуты, бездумно потраченной невесть на ерунду, что ты ответишь перед смертью своей совести? Нет, мэр и мгновения лишнего не стал терять впустую.»

Что ж он так усердно терял их раньше? Подозревал, зачем нужен этот закон? Так может, церемония не менее важна? Тут уж или сразу отбросить все правила, или держаться их до конца.

«И ведь не случайно требовалась женитьба на дворянке или магичке! Сила крови старинного рода или сила магии — какая, в сущности, разница... и то, и другое завершает мага полноценно. Любой иной брак оставил бы его магию... перекошенной, если можно так сказать. Такая вот кривобокая цельность.»

Ещё один местный идейный номер. Любой род одинаково старинен, даже если его представители об этом не помнят. Не знать об этом... надо постараться. Вообще старинные предрассудки о разнокачественной крови дворян и простых смертных не романтичны, а отвратны до тошноты, если глядеть на них не из дали веков через розовые очки ностальгии. Не случайно в ряде стран эти идеи устраняли гильотиной.

Это повесть об исцелении и завершении раненого мира и ожесточённого человека. В ней сплетаются жизни троих людей и одного города, чтобы стать одной, общей, куда более гармоничной и счастливой судьбой. Сказочные, полусказочные и реалистические элементы этих трёх судеб и их мира сходятся под конец, образуя завершённую мозаику. Многие возникающие во время чтения вопросы таким образом разрешаются. А под поверхностью волшебной драмы тянется одна интересная смысловая линия. О литературе — балладах, романах, сказках, об их шаблонах, как это всё отражается, опровергается, изменяется и по-своему воплощается в жизни. Мне по ходу дела пришло в голову написать историю об изобретении современной литературы в таком вот традиционном королевстве. Как все эти старинные шаблоны и жанры были разноображены романами и рассказами Нового Времени, с сюжетами и персонажами, взятыми из жизни... А тёще — той самой, в честь которой повесть названа — я б посоветовала правдиво описать свою жизнь и издать это под видом исповеди и назидательной книги для девушек. Будет скандальный бестселлер на века вперёд.

Это самый спорный рассказ сборника. В пародийном (?) политкорректном мире от национальностей отказались все, кроме горстки упрямцев. Они живут в резервациях. Их демонизируют и преследуют, но ребята не сдаются: отказаться от происхождения значит стать никем и ничем. И они сопротивляются, хранят неуловимую, незримую драгоценность — национальную идентичность. Украинец на берегу Днепра, русский — в лесу, с медведем, американец — в прерии, с револьвером, ирландец со своим Патриком и своим пабом...

Хороший замысел, да и написано очень неплохо — паб симпатичный, перестрелка впечатляет. Подвела только одна штука, но очень важная — столкновение притчевых элементов с реалистическими. 40-50 «националистов» на всю планету? Невозможно, кроме как если население планеты исчисляется тысячами. 400-500 миллионов на фоне миллиардов «безродных» — вот это реалистично. Ну хотя бы 40-50 миллионов, и то было бы нормально, но не по одному же на нацию. Последнее — чисто притчевый элемент, даже не претендующий на какую-либо достоверность, и это совершенно неуместно, потому что на неё претендует психология и бОльшая часть бэкграунда. На полсотни человек не нужны никакие наблюдатели; полсотни человек никто не стал бы демонизировать, их считали бы примечательными чудаками.

«А ему точно никто звонить не станет — националисты не пользовались особым почётом у прочей части Земли. Все друзья мгновенно открестились от блаженного товарища (...)»

Плохие же это были друзья.

"(...) как только он отказался вычёркивать из паспорта графу «национальность».»

А эта графа там была? Когда это её опять ввели? И почему вообще большинство дало уговорить себя отказаться от национальной идентичности? Почему во всём мире вслед «националистам» истерически кричат «фашист!»? Что там случилось, что так напугало людей? Я знаю одну реальную историю с похожим эффектом — отмена национальностей в Руанде после геноцида. Там теперь неприлично даже упоминать, тутси кто или хуту. Ну так там недавно случился геноцид на национальной почве, погибла восьмая часть населения, потом массовое бегство, проигранная война — тут комментарии излишни. Причём в Руанде отменить национальность было не в пример легче — одна культура, один язык и вообще не факт, что исторически «тутси» и «хуту» — разные народы, а не разные касты одного общества. Но убедить французов или арабов искренне не считать себя таковыми? Разве что в притче. Реально это абсурд.

«Как рассказывал Патрик, цепкие глазки престарелой мегеры, сейчас выглядывающие сердито на мир из-за стёкол узких очков, когда-то ещё более сердито поглядывали на мир через оптику дальнобойного снайперского комплекса в те времена, когда Норвегия усиленно не желала примыкать к единому космополитичному миру.»

А куда делись все эти норвежцы? Почему эта дама осталась одна? Все остальные предали самих себя, что ли? После того, как упорно сопротивлялись с оружием в руках? Не верю. Или их всех убили, одну только даму оставили, как экспонат?.. Такие притчевые элементы не уложатся в реалистичный мир рассказа, как их ни крути. Надо было либо писать чистую притчу, либо совершенно реалистичный рассказ с многолюдными резервациями и целой армией Наблюдателей.

«Когда-то украинец даже написал статью о том, что новый политический строй убрал различия в национальностях и религии, но от старых проблем даже и не думал избавляться — внешне всё красиво и гладко, но под этой гуманистической, толерантной оболочкой всё осталось по-прежнему. Статья так и осталась лежать в столе.»

В 23 веке статьи пишут от руки и кладут в стол? Не выкладывают в интернет? Уровень техники — начало 90-х. Что ж это у них случилось, что мир свихнулся? Я понимаю, автор не имел в виду, что случилось нечто особенное. Разные элементы текста сами так сошлись, породили нежданный смысл, новое измерение, тень между строк. Этот частый литературный эффект, например, сотворил из множества несложных детективных рассказов Конан-Дойля таинственный многомерный мир Холмса. Коварный такой эффект, худший враг автора-идеолога.:wink:

«Наблюдатели насчитывали всего лишь семь человек — четверо рослых светловолосых парней лет тридцати-тридцати пяти, один не менее рослый и основательно накаченный негр, крепкая, немного мужиковатая девушка и самый колоритный персонаж этой команды в инвалидной коляске, которая была нафарширована электроникой и оружием под завязку.»

Примечательное описание. А кто был этот инвалид? Почему не указан даже цвет его кожи? Что говорить — даже пол! «Персонаж» может обозначать и женщину, и мужчину. Инвалидность здесь будто бы поглощает все остальные признаки персонажа, он с неё начинается и кончается ею. Сразу видно, что текст написал человек неполиткорректный, причём не только по убеждению, а нутряно, по воспитанию. Автоматическое, без рефлексии сокращение человека на один «ненормальный» внешний признак — эффект социализации. Политкорректность борется против такого взгляда. Чтобы людей не сокращали. На практике получается из огня да в полымя, но мысль вполне, гм, корректная в хорошем смысле слова. Описанная команда Наблюдателей, кстати, не политкорректна. В ней только одна женщина и нет азиатов.

Мне кое-что (многое?) нравится в этом рассказе. «Националисты» неплохо прописаны, несмотря на клише; клише им даже что-то добавляют. У каждого свой характер. Сцена в пабе будто явилась из «Хеталии». (Знаете «Хеталию»? Это японский интернет-комикс и аниме об антропоморфных нациях. Каждую страну представляет — являет собой — персонаж: Россия — Иван, Америка — Альфред, Япония — Кику... Очень здорово вышло.) К тому же в «Я, русский» многое отражает реальность. Глобальную — все эти искусственные войны; тщательно выращенные, чтоб было с кем бороться, пираты и наркокартели; интеграция тоталитарного общества за счёт выделения и демонизации аццкого «внутреннего врага»; политкорректная промывка мозгов. И сегодняшнюю российскую реальность: последовательное записывание каждого нормального человека, открыто говорящего, что он русский, в «русские фашисты»; преследования русских, и _только_ русских националистов и мифических «фашистов», издевательства над людьми, 282-я статья. Всё это чистая правда, которую не знает только тот, кто не хочет знать. Чтоб её знать, достаточно читать блоги. К рассказу можно предъявить претензию за несовместимость притчевых и реалистических элементов, которая раскалывает весь текст, — но не за суть описанного, не за мессидж. Тут всё устрашающе правдоподобно.

Эксцентричный учёный оставил в наследство закрытый сейф. Что внутри — сокровище, гениальное изобретение, адская машина? В любом случае того, кто осмелится открыть сейф, ждёт неизведанное.

Здесь хорошо написано письмо Теслы. Начало рассказа страдает обилием лишних деталей, а вот письмо... Там есть такие прекрасные вещи, как «предположение о мире-кошке, которую гладит Бог», и искры, летящие с кошачьей шерсти. Искры, как молнии. Чудо. Я одобряю и поддерживаю присутствие кошек в рассказах и сама их вставляю в свои. Ведь кошки, как верно отметил поэт, спасают от смерти...

В рассказе есть сомнительные места. Например —

«Так рисковать правительство не могло. Не желало оно и привлекать ничьё чрезмерное внимание, вывозя начинённый государственной тайной сейф. Кто знает, что может случиться в дороге, враг, поди, не дремлет.»

Да нет, дело не во враге, какой враг на своей земле. Даже если бы он объявился, против него есть охрана. Дело в том, что пусть лучше взлетит на воздух отель с гостями и прислугой, чем дорогая лаборатория с учёными и охраной.

«Я умолял позволить продолжить мне работу над центром с целью дать энергию для жизни. Меня убеждали, что в данный момент актуальней энергия для смерти. Я противился, и мою первую ласточку, мою Уорденклиффскую башню разрушили.»

Так нигде не делается. Идеалиста заверяют, что используют его изобретение «для жизни», а когда он заканчивает работу, её присваивают.

«Но я желал также, чтобы те, кто сжигал в крематориях живых людей, на себе испытали подобное.»

Побуду адвокатом дьявола: нацисты не сжигали в печах живых людей. Только трупы. Вот хоронили они людей заживо, недостреленных — это да, было, и очень часто.

«Человечество подобно младенцу, которому дали в руки топор. Если бы он понимал, что топором можно нарубить дров и обогреть дом; растопить ими печь, в которой испечётся хлеб… К сожалению, для младенца топор — лишь источник опасности.»

Сравнение человечества с глупым ребёнком, которому нельзя доверять знания, а то он ими поранится, встречается в посредственной фантастике и банальной псевдофилософии сплошь и рядом. Эта позиция так же напыщенна, как и недальновидна. По этой логике человечеству нельзя доверять камни, потому что оно сделает из них опасные каменные топоры; нельзя доверять конский волос, бронзу, дерево и рог, потому что из всего этого элементарно делаются луки и стрелы, а они убили гораздо больше людей, чем ядерные бомбы. Прямо хоть едь в прошлое и не давай предкам слезть с деревьев, чтобы всё дальнейшее не привело к Холокосту. Да и то, на деревьях тоже опасные знания — можно кусаться и тыкать друг в дружку ветками... Таким образом, никакой опасности, превышающей «среднюю по больнице», тут нет, и даже ядерное оружие _спасло_ нас от третьей мировой, а не спровоцировало её. Казалось бы, этот факт виден невооружённым глазом... Общество устроено таким образом, что «несвоевременное» открытие просто не пойдёт в применение — для него нет инфраструктуры. В «Голубях Теслы» это, кстати, тоже отражено. Младенец-человечество просто не интересуется слишком тяжёлым для него топором. Если бы избитая идея об опасности знаний была в рассказе единственной, он бы немногого стоил. Хорошо, что там есть ещё разное — океан птичьего времени, например, и Земля-кошка.

Второй раздел сборника НДП-2, «Сосны на берегу моря», открывает рассказ Ольги Власовой «Твоё Эльдорадо». Эльдорадо первопроходца, который очаровал королеву своей наглой мечтой и выбил у казны деньги на экспедицию, хорошо зная, что никакого Эльдорадо нет, а если и есть, то там не лежат кучи золота на камнях. Он просто хотел прорубить путь в неизведанное. Это была его мечта, смысл его жизни. Ради этого он пошёл на обман — но неизведанное удивило даже его.

Я заметила закономерность: о вещах, к которым можно придраться по множеству пунктов, и говорить можно больше и плодотворней, чем о совершенных в своём роде текстах. С «Эльдорадо» у меня целый ряд проблем. Для начала, что это за стиль?

«Ты никогда не любил столицу, но ее нынешняя прелесть… Уж не от того ли ты стал к ней милосердней, что уже через неделю сменишь неровную мостовую под ногами на качающуюся палубу? Мы всегда добрее к тем, кого покинем если не навсегда, то надолго… Прощание? Прощение?»

Откуда мода на обращение к герою на «ты»? Кто с ним говорит? Он сам с собой? С собой так не говорят. Что это за бесконечные риторические вопросы, вопросы без ответа и троеточия? Зачем они? Мутить суть дела? Ну, это получается, конечно. Такие вещи — признаки т. н. «женского стиля». Если целью было создать эффект непосредственного восприятия, то для этого в литературе есть повествование от первого лица. Не «он» и уж точно не «ты», а «я». Причём это абсурдное «ты» даже не выдержано от начала до конца:

«Он говорит не просто с королевой, он говорит с женщиной, и женщина эта — прекрасна, как только может быть прекрасна надежда.»

Так лучше, но это ведь только местами. К вышеперечисленному прибавляется повествование в настоящем времени. Между тем классическим повествовательным временем для эпики не случайно является прошедшее. Настоящее — не для литературы, сиречь готового текста, а для сценариев и кратких пересказов задумки или содержания. Когда я рассказываю в ЖЖ очередную свою байку, из которой когда-нибудь, может быть, сделаю повесть, я пишу в настоящем времени. Правда, всё-таки в третьем лице, а не во втором. Если бы Власова сделала так же, читать «Твоё Эльдорадо» было бы не в пример приятней и легче. Короче, стиль и подход к процессу повествования этой истории читателям — не пришей кобыле хвост.

А вот структура — очень даже ничего. Разве что шахматная метафора в начале затянута, слишком подробна. Замечены две ошибки. Туземцы-язычники — именно язычники, а не еретики. Многие люди не понимают разницы, но уж королева б их точно не перепутала. Казнить героя за его выходку тоже никак не могли, для этого страна совсем не та.

И, кстати, о стране. Перспектива в этом рассказе дорогого стоит. В России, я заметила, есть тенденция романтизировать испанцев и демонизировать англичан — как будто испанцы Нового Времени были нам родственнее и ближе. Что ж, по менталитету, может, и были, хотя и это крайне спорно; но это не мешало им ещё в 19 веке при встрече резать православных на части, чтобы спасти их души (погуглите про мученичество Петра Алеута). За англичанами при всех их политических интригах сроду не водится подобной бесовщины. В досужих выпадах против коварных англо-саксонских пиратов, жестоко грабивших груженые колониальным золотом корабли благородных испанцев, наши испанофилы постоянно забывают упомянуть незначительную деталь: англо-саксонские пираты снимали с этих кораблей вовсе не испанское золото, а золото коренных американцев, которых испанцы изуверски истребляли, отнимая у них это самое золото и всё остальное, на что падал глаз. У испанцев не было никаких прав на эти сокровища, и англичане, отнимая у грабителей и убийц награбленное, были в своём праве. Да, они не работали шерифами и не возвращали сокровища истинным владельцам, но для своего времени они были совершенно порядочными людьми. Да и для нашего тоже — ни разу не злодей тот, кто отберёт у бандитов награбленное. И, кстати ещё раз, англичане обычно всё-таки не резали людей на куски, чтобы спасти их души. Согласитесь, всё это однозначно говорит против благородных испанцев и в пользу коварных англо-саксов. Поэтому перспектива Ольги Власовой в этом рассказе мне нравится. Она рисует симпатичных, романтичных англичан и в этом достаточно верно отражает историческую реальность в том единственном разрезе, в котором это действительно важно — в моральном. Мирные договора с туземцами — в ту же кассу. Испания проиграла войну на морях среди прочего потому, что предпочитала не заключать договора — с язычниками! как можно! — а покорять и грабить. Уголовная внешняя политика, как правило, выходит боком.

Один вопрос. Почему, зачем параллельный мир с узнаваемыми культурами и странами? Почему Паньола и Острова, а не Испания и Англия? Чтобы никто не прицепился к несоответствию каким-то историческим деталям? Да нафиг соответствие, это же историческая сказка, их всегда писали без оглядки на матчасть. В фильме «Фонтан» героиня пишет сказочный роман об испанской королеве и отважном конкистадоре, который ищет в Новом Свете источник бессмертия. Там нет соответствия историческим реалиям, но какая красивая вещь! Прекрасная сказка. Я бы хотела, чтобы она существовала на самом деле, и я могла бы купить её, прочесть, поставить на полку. Надо быть как герой «Твоего Эльдорадо» — иметь мужество переписать реальность своей сказкой и послать к чёрту всех, кто тебя не поймёт. Вместе с их историческими претензиями.

Полезные профессии бывают разные. Старый Шиммель Гернзон — потомственный красильщик в чёрное. Эта история начинается и кончается в его мастерской. Шиммель красит полотна, в которых облачают мёртвых. Сортов чёрной краски столько, что Шиммель различает как минимум сорок оттенков самого мрачного из цветов. Когда происходит изуверское убийство, этот опыт приходится кстати. Стечение обстоятельств делает красильщика детективом, но его вклад в снятие чёрного пятна с общины становится звеном цепи, ведущей к новому злу — возможно, большему. И уже другим людям придётся замарать душу в чёрные пятна, чтобы остановить почернение всего города, оборвать цепную реакцию тьмы.

Это квази-этнографический детектив на восточно-европейском материале. Небольшой фантастический элемент рассказа вписывается в этот ландшафт, как родной. Гоголь передаёт привет от Рудого Панько, с хутора близ Диканьки. :smile: Хорош сам замысел — надо ж было сделать главным героем не мага какого-нибудь, не стражника, а пожилого ремесленника-еврея — и исполнение весьма даже ничего. Только мало. Мне бы хотелось, чтобы рассказ был подробней, длиннее, раскидистее, как ленивое дерево. Всяких смачных деталей побольше.

Мир погиб. Обратился в серую пыль, умер. От городов, этих огромных зверей, остались скелеты. Их гложут ветра и крысы. Куда ни глянь, пустошь. Мальчик остался один — безымянный, потому что единственному человеку в мире уже не нужно имя — и, вместо того, чтобы вырасти в смерть или хотя бы сойти с ума, живёт и работает год за годом. Трудится, как Дух Божий, когда земля была безвидна и пуста, и Он носился над водою. Человек воскрешает мир. Творит всё новое.

»...как будто кто-то с острыми когтями пришел за ним». Это прекрасно и жутко. И атмосфера, и смысл... Рассказ замечательный.

«Заступник» завершает собою первый раздел сборника, «Ангел-хранитель». Правильное название у раздела.

Чудовища являются в ночи. Они срывают с петель дверь чертога — или деревенского дома — и убивают кого найдут. Это повторяется, как дурной ритм. Нет ни спасения, ни сколько-нибудь эффективной обороны. Один за другим на кровавые слухи приходят воины и герои, искатели правды и приключений, решительные милиционеры. Они бросают вызов людоеду и гибнут один за другим. Всю местность поглощает уныние, она приходит в упадок, люди теряют веру в свои силы и бегут из родного края. Но рано или поздно туда является особенный человек, Герой. Тот, кому суждено победить чудовище. Очень старый и классный сюжет — «Беовульф», например. И «Заступник».

У меня нет претензий к стилю. «Заступник» написан красиво, ярко, глубоко и вообще _как надо_. Рассказ читался на одном дыхании. Финал, однако, на мой вкус похуже, чем начало — я умолчала бы о том, как выглядит и что конкретно делает монстр; говорить ему тоже незачем, это его только напрасно очеловечивает, а ведь вся сила этого рассказа зиждется в таинственности, без-видности и непонятности злой силы; все объяснения, по-моему, излишни. Чудовище туда приходит, людоед, Зверь, он несёт ужас, смерть и мерзость запустения. Не надо его рисовать словами, тем более настолько внятно, не стоит давать ему слово. То, что выглядит как человек, носит одежду, оружие _и_ разговаривает, кажется людям договороспособным. (Я не раз пыталась объяснить, что одно не всегда влечёт за собой другое, — и, кажется, ни разу не преуспела.)

Но вообще рассказ хорош, стиль хорош. Паршин — достойный автор, и «Заступник» впечатляет. Работает сила авторского пера, или я правда знаю этот степной ландшафт? Я никогда не была в степи, но осиянные солнцем травы до горизонта, краснеющий свет, червонная пыль, даже эти развалины церкви — знакомо. Как будто была там в какой-нибудь прошлой жизни, среди казаков, далёких предков. Или во сне.

Жена героя — кисонька. В более чем одном смысле. А он сам настоящий матёрый волк — :wink: — и попадает в ситуацию выбора: пройти мимо человека, которого бьёт гопота, или рискнуть своей драгоценной шкурой. Герой, между прочим, человек семейный, и найти себе отмазку для него б не составило труда... Не знаю, что бы я сделала на его месте. То есть конкретно на _его_ месте то же, что сделал он, но ситуации бывают разные, тут весь дьявол в деталях... Технически рассказ всё же не совсем зрел. В начале идёт скопление совершенно ненужных длиннот и фраз — тут предложение, там пол-абзаца лишних, первый абзац убрать целиком. В романе многословие ещё прокатит, и то не стоит его разводить, но для рассказа это серьёзный минус. Ещё небольшой минус — стиль. Здесь явный недостаток стилизации. Два с половиной века назад писали, думали и говорили иначе, это совсем другая культура. Доживи кто оттуда до наших дней — след того мира в сознании не сотрётся, что он с собой ни делай.

...Кстати, а дети? Неужто у них нет детей?

***

Заметила в сборнике НДП-2 две тенденции. Во-первых, показаны не притче-во-языцые Продажные Менты (ТМ), а нормальная милиция, добросовестно делающая свою работу. Милиционер может быть антагонистом — в обоих рассказах, где милиция «в кадре», она играет роль антагонистов — но это честный антагонист, который совершенно в своём праве и заслуживает только похвалы за исполнение своего долга. А во-вторых, большими буквами в трёх рассказах из четырёх прописана острейшая на сегодняшний день проблема крупных русских городов — уличная преступность. Это самая большая опасность для мирного обывателя. Темно — не суйся на улицу, это железное правило. Домой откуда бы то ни было — только засветло. А если ты работаешь допоздна? А если ты ещё и женщина?.. В западных странах при _приближении_ к такому положению дел на выборах вдруг получают огромный процент фашисты. Заслуживает рассмотрения вопрос, почему этого пока что не произошло в России. NB: Авторы этих рассказов — обычные жители крупных городов, и никакие менты не проплачивали им «хороший пеар». Как люди чувствуют, так и пишут. Это внушает надежду. Пока нормальные люди находят, за что быть благодарными милиции, не всё потеряно.

Что делают набедокурившие богатыри, встретившись тёмной ночью в роще? Нет, не жалуются друг другу на баб, князей, начальников, ментов и всю жизнь, по ходу выпивая. Они дерутся. На то они и мужчины, воины, богатыри; а что все трое из разных миров, причём один вообще нелюдь — право, такая мелочь. Договороспособные всегда могут договориться между собой, было б желание (например, подраться), тем более что встреча с _настоящей_ нечистью быстро расставит всё по местам.

В самом начале текст порождает недоразумение — на чью свадьбу пришёл Никитка сплясать? Возникает впечатление, что на свадьбу своей зазнобушки, а это не так. Тут яснее надо. В рассказе в целом перебор со стилизацией —

«Ох, и поминал он тебя словом недобрым. Умелец он ведь в деле этом, хоть и целитель.»

Так люди не говорят. И в прошлом, на полусказочной допетровской Руси, так тоже не говорили. Ох уж этот псевдославянский стиль (ТМ)... Тоже обрыдло. Но полусказочная Русь хороша. Острова Сахсата тоже. Выпуклые такие, цветные миры, набросанные парой-тройкой абзацев, вставленными куда надо деталями. Материальные. Особенно хороши плясуны — ещё одна очень нужная фантастическая профессия. Хочется побольше о них узнать. (Да, намёк.) Всё последовательно, продумано — иномировое оружие, секира эта, посох, свирель, жало чудовища. Обычаи двух иномировых сообществ. Всё органично и подано ненавязчиво, мимоходом. Померещился какой-то отзвук «Волкодава» — там тоже, помнится, есть врата, переходы из мира в мир. Из таких врат может вывалиться не только порядочный человек, но и монстры, и хорошо, если найдётся кому их встретить. Тварь могла бы и на охоту пойти по городу, между прочим.

Отдельно порадовало слово «окоём». Не знаю, когда, где я его прочла впервые — наверняка _прочла_, потому что чудесное это слово выпало из устной русской речи, как и всё то, что за ним таится — но в память оно мне врезалось у Перумова и с тех пор каждый раз волшебно возвращает к жизни отблески великолепных миров, отзвуки битв и пути дальних странствий — Тёмное Средиземье, Эндорэ, Евразия, Русь, Россия... Истинный мифомир, наш мифомир. Этот свободный пафос — в песне Сахсата: пафос вполне уместный. _Так_ люди в старину действительно чувствовали и делали. В консерваториях не учились, зато могли, увидев величественное или же остро почувствовав то, что достойно слова, сложить мелодию, песню, балладу, стих. Искусство не было прерогативой [гее]видных «современных художников». Воину было не только не зазорно слагать стихи и петь — это было естественно, как любой высокий порыв души. Естественно, как дышать. Как убивать. Вот это верно схвачено в рассказе, браво. И очень показательны имена «наших» — Юрка, Ленка. Погоди, человече, какой ты Юрка? Ты муж и отец, грозный воин, сам себе хозяин и господин, твои предки были казаки, крошили шашками турок и татарву — тебе ли звать, ощущать себя Юркой? Так в старину звали простолюдинов, а сейчас зовут пацанов. Неудивительно, что человек, ощущающий себя «Юркой», а любимую жену Елену «Ленкой», и повести себя может так, как подобает Юрке, а не Юрию. Отставить бы к чертям «Юрку», «Ленку», водку и всё с этим связанное, весь этот взгляд на себя и на мир — и промашек вроде той, что погнала его в ночь из дома (кстати, дело-то безобидное), уже не будет.

Как видите, ассоциаций много. Нельзя сказать, что «Ангел-хранитель» мне очень понравился, но — пища для ума. И для души. При чтении всё это виделось как мультфильм — три разных мира, три героя нарисованы в трёх разных стилях соответственно их духу, а когда они встречаются, стили смешиваются, образуя танец. Динамичный танец боя. Эх, была бы жива старая добрая некоммерческая русская анимация... Вообще весь первый раздел сборника НДП-2 напоминает мне доброй памяти классические, по-хорошему консервативные Ф- и НФ-сериалы вроде «Сумеречной зоны». Не каждая серия в них могла похвастаться отличным сценарием и прекрасной игрой актёров, но все они в конечном счёте были стоящие, в каждой была толковая концепция, каждая давала пищу для ума. Например, в этом рассказе каждая культура встраивает врата миров в себя так, как ей надо, интерпретирует выходцев оттуда по-своему, окружает их своими мифами, смыслами и ритуальными предписаниями. Есть традиция, и Сахсат с Никиткой (которого как раз правильно зовут Никиткой, статус такой) поначалу говорят как бы друг с другом, но мимо: каждый разыгрывает предписанный его традицией ритуал. И вот диво: эти ритуалы подходят друг к другу, как зубцы шестерёнок. Но — диво ли? Связанные переходом миры — как сообщающиеся сосуды, тут только правильно ожидать странного. Мне бы, правда, больше понравилось, если бы Юрий и Никитка не понимали языка Сахсата. Я сомневаюсь, что он вообще мог бы говорить на человеческом языке. У него явно не та гортань. Но такие штуки в подобных историях — не бага, а фича. Илья Муромец, Жидовин и Сокольничек тоже друг друга сходу понимали.

Второй рассказ сборника НДП-2 — «Дворник на радуге» Юлианы Лебединской. В самом начале что-то не то с последовательностью, не сразу стало понятно, что идёт за чем. Чуть проще надо бы. И — хоть это не имеет прямого отношения к конкретному рассказу — мне надоели пассажи курсивом. Слово, фраза курсивом — куда ни шло, но не абзацами же. Для потока сознания и впечатлений есть и другие средства. Тони Моррисон правильно смотрит на дело — повествование должно _звучать_, написанное надо читать вслух, как сказку, и лишь когда оно выдержит этот тест, можно будет сказать, что текст сам по себе правда хорош. А эти популярные сейчас курсивные пассажи, абзацами, а у отдельных деятелей страницами — они как, зазвучат? Навряд ли.

Дворник понравился. Не сам персонаж, а концепция: вот есть такие люди, подметают метафизический мусор, боль, зло и страх, как обычные дворники убирают пустые кульки и окурки. Тоже работа, тяжёлая, бОльная, совершенно необходимая — и та, и другая. Не знаю, какой мудак может презирать дворников, мне они всегда нравились. Очень полезные люди, любой бы работе такой КПД. Конец рассказа ещё обрадовал, реалистично.

Первый рассказ сборника НДП-2, «42-я» Татьяны Юрьевской. Стиль Юрьевской не по мне, это стандартный стиль, постоянно такое вижу. Хотя война ночи с городом — привет от песни! — понравилась:

«Город держался, не желая слишком легко уступать позиции захватчице, хищно скалился в ответ, огненными росчерками уличного освещения разрывая мглу, выставив навстречу накатывавшемуся потоку черноты разноцветные рекламные щиты.»

Тут просто здорово.

По сути это рассказ о неизбывном круге. Из круга не вырваться, более того — он безнадёжен: нырнул в него — изволь описать с начала и до конца, а конец всегда один и тот же — не миновать судьбы. Но ты бросаешься в круг опять и опять, потому что совесть этого требует. Больше, чем совесть — долг. Есть такая сильно непопулярная у либерастов штука, как долг перед согражданами, который гораздо выше удобства и даже жизни. Если у тебя на глазах ребёнок тонет в ледяной реке, надо прыгать в реку и вытаскивать его, даже если ты плохо умеешь плавать, рискуешь схватить воспаление лёгких и вообще утонуть от холодного шока. Если у тебя на глазах кого-то избивают или насилуют, надо защитить жертву, даже если при этом мало шансов выжить. Да, большинство не вмешивается и не прыгает в реку — ну так оттого всё и идёт как идёт. Я тоже не могу гарантировать, что поступлю как надо, но «надо» от этого не меняется. Планка не падает от того, что большинство не хочет до неё прыгать. Тут именно «не хочет», не «не может». Мешает нам всего лишь эгоизм, лень и трусость.

И ещё —

«Поезд ощутимо тряхнуло, и Елена нехотя открыла глаза. Отстраненный женский голос объявил ее станцию — пора выходить. (...) Хорошо быть таким голосом. Спокойным, немного самоуверенным. Голосом, которому нет дела до чьих-то отдельных проблем. Наверное, исчезни сейчас с лица земли все живое, он даже и не заметит этого, продолжая по-прежнему невозмутимо предупреждать тени когда-то ездивших в метро людей о необходимости уступать места инвалидам и женщинам с детьми. Равнодушно-вежливо.

Отвратительно-вежливо.»

Всё-таки какое разное восприятие. Мне нравятся эти отстранённые, функциональные машинные голоса. Они делают нужное дело, сопровождают нас, успокаивают. Представление о том, что они будут ещё долго звучать, если мы погибнем, величественно и очень романтично. Я вообще анти-футзи какой-то, люблю технику и весь современный мир, сколько б тут ни было недостатков.

Помните эту потрясающую сцену в «Новой надежде», когда Лукас пригласил нас войти в кантину Мос Айсли — и как будто в прохладную воду бросил, ткнув носом в россыпь странных гротескных существ, населяющих галактику его фантазии? Дикого вида инопланетяне были просто посетителями бара на космическом Диком Западе — они вели какие-то свои (конечно, тёмные) дела, стрелялись, ели, играли на музыкальных инструментах... Кантина вошла в историю кино и в нашу память благодаря тонкой грани между фантастикой, гротеском и классической обыденностью, которую гениально выдержал Лукас. Сборник «Байки из кантины Мос Айсли» позволяет познакомиться поближе с посетителями легендарного бара на Татуине. У этих рассказов есть большое стартовое преимущество перед романами из мира ЗВ: в отличие от масштабных историй о главных героях саги и их очередных противниках, эти маленькие истории о малых мира того не обязаны следовать навязшей в зубах канве типичных ЗВшных сюжетов. Они даже не обязаны счастливо кончаться. Это делает книгу интересной и непредсказуемой. В целом «Байки из кантины Мос Айсли» — один из запомнившихся мне сборников НФ и одна из лучших книг по многомерной (и печально потрёпанной официальными фанфиками) вселенной «Звёздных войн». Рекомендую.

1845 год. Британские корабли «Эребус» и «Террор» отправляются на поиски Северо-Западного прохода. Экспедиции не везёт: осенью корабли застревают во льдах за Северным полярным кругом. Офицеры рассчитывают на оттепель следующей весны, но весна не приходит. Экспедиция намертво вмерзает в лёд, который медленно, но верно разрушает корпуса кораблей. Запасы пищи тают, силы тоже, у экипажа начинается цинга и нехорошее брожение умов. Как будто бы всего этого мало, вокруг кораблей бродит громадный хищник, которого поначалу принимают за необыкновенно крупного полярного медведя. Капитан Крозье пытается убедить себя, что прозванное Террором существо — обыкновенный злобный зверь, но исполинского людоеда не берут пули...

Пожалуй, жанр романа предназначен именно для создания таких книг, как «Террор». Казалось бы, романов так много и они так приелись, что с жанром можно только играть, но вот ты открываешь честный, совершенно неигровой роман Симмонса — и читаешь в нём _мир_. Это великолепно: автор (вос)создаёт загадочную, грозную полярную Вселенную посредством слов, и Вселенная эта так реальна, что читатель практически чувствует её кожей. Персонажи Симмонса настолько полноценные и живые, что трудно даже представить себе, будто в реальности эти люди (роман основан на исторических фактах) могли быть иными. Отдельное спасибо автору за образ капитана Крозье — и за Террора. Этот мистический страшный зверь чего-то хочет от англичан — может быть, хочет спугнуть их прочь с кораблей, заставить вовремя уйти из ледяного капкана — но не умеет объясниться с ними иначе, как посредством кровавой бойни. Его, конечно же, не понимают, экспедиция день за днём приближается к гибели, и Террор так и остаётся тайной, несмотря на целый ряд попыток объяснить его: от библейского Левиафана до подробного и красивого эскимосского мифа о битве богов. Только сам Террор мог бы рассказать правду о себе, если бы захотел, но люди не в состоянии его понять.

Мощный роман и очень приличный русский перевод — в общем, лучшая книга Симмонса и один из шедевров прошедших лет.

История начинается с того, что детей Лейи Органы и Хана Соло похищают какие-то не то дарксайдеры, не то бандиты. Лейя бросается в погоню и обнаруживает, что похищены были не только её малыши, но целый ряд маленьких потенциальных джедаев, то есть проблема серьёзная — это как минимум ещё один «тёмный» орден, как максимум — сильный новый враг Республики. В это время Люк Скайуокер и Хан Соло приближаются к корню этой проблемы по другому поводу с другой стороны...

В отличие от некоторых скучных поделок из расширенной вселенной Лукаса, «Хрустальная звезда» запомнилась мне положительно. Это один из немногих ЗВ-романов, авторы которых хотя бы начинают приближаться к пониманию, что такое джедай и насколько его восприятие, его сознание отличаются от образа мыслей обычных людей, насколько оно глубже и шире. В фильмах Марк Хэмилл это играет, но в книге всё надо описать словами. Не каждый сумеет, а у Макинтайр кое-что получилось. Ей удалось показать и пугающую инаковость многих инопланетян, и то истинно джедайское её понимание и приятие, которое так естественно для Люка и так странно для тех, кто не чувствует единения всего сущего в Силе. Да и ситхов («тёмных» форсъюзеров) Макинтайр тоже описала вполне адекватно их роли квази-сатанистов в канонической идее Лукаса. Жестокость Хетрира, главного тёмного деятеля в романе, воистину адская. Он чем-то привлекателен, как почти все Тёмные, но как практически с каждым из них- так и здесь: подумав, понимаешь — таких ребят только в землю. В общем, «Хрустальная звезда» — очень даже неплохая книга из разнокачественного ЗВ-цикла.

У мисс Джейн Тэбби, обычной уличной кошки, в один прекрасный день рождаются котята... с крыльями. «Котокрылы«! Крохотные чудесные существа растут в городском тупичке под мусорным контейнером, пока не наступает время расправить крылья и лететь в поисках лучшей судьбы.

Этот маленький цикл для детей — четыре рассказа, составляющих своеобразный роман взросления — жемчужина в своём роде. Идеально и для маленьких, и для романтично настроенных взрослых, и для поклонников авторской сказки, и для котолюбов. По тексту оригинала можно учить английский с детьми или, если Вы сами делаете второй-третий шаг в этот язык, самостоятельно: интерес не даст бросить, не дочитав. Прекрасная вещь.

Это, пожалуй, лучшая из сказок адамсовского кроличьего легендария — история о походе прародителя расы в обитель смерти. О нисхождении Спасителя в преисподнюю. Никто больше не описал потустороннесть владыки Тьмы, его чуждость и враждебность всему, что составляет жизнь, так впечатляюще.

Группа детей в колонии на чужой планете совершает страшное преступление. Галактическая общественность, у которой собственное рыльце в пушку, впадает в направленную через СМИ истерику, и суд жестоко расправляется с этими детьми. Приговоры несправедливы и противозаконны: дети сделали то, что сделали, не со зла. Они были фактически заброшены своими родителями и попали под влияние аборигенов планеты

Кристин Кэтрин Раш известна у нас всего лишь как автор одного из официальных фанфиков по «Звёздным войнам». Между тем она не фанфиккер, а создательница настоящей умной фантастики. «Чуждые влияния» — очень сильный роман, интересный, трагический. Прочитанный много лет назад, он навсегда остался со мной, настолько сильно описала Раш совершенно _иное_ самосознание «чуждых» существ, взаимопроникновение людского и нелюдского разумов при контакте — и элементарное, низкое и подлое зло коррумпированной общественной системы, которой и справедливость, и правда — смертельный яд. Десять баллов.

Майлз получает рутинное задание в роли маловажного агента на космической станции — и тут громом с ясного неба катастрофа: во время государственного визита исчез император. Миссия Майлза забыта, он начинает действовать в одиночку, полагаясь на свою изворотливость, ум и хитрость — и натыкается на план военной операции, предназначенной изменить весь баланс сил в регионе.

«Игра форов» гораздо лучше первого романа серии. Если «Ученик воина» — типичный первый блин комом, то уже «Игра форов» включает грамотную работу над ошибками. Белые нитки произвольного везения исчезли, и Майлз стал хорош как человек и литературный герой. Буджолд реабилитировала императора Грегора, представленного в первой книге бесхарактерным глупцом, и сделала из него умного и интересного персонажа. Противники Майлза (как впрочем и он сам) всё ещё совершают ошибки, но это понятные, реалистичные ошибки с ясной психологической подоплёкой, как например когда Унгари не выходит на контакт с Элен. Особенно хороши в «Игре форов» император, внезапно сбежавший на волю из золотой клетки, и их с Майлзом игра в психа-мутанта и долготерпящего его босса. Душевный либеральненький Майлзик, разыгрывающий безумного суперзлодея — это пять:))) Роман получает заслуженное «хорошо».

Роман на «очень хорошо», 8 из 10. Это не космоопера, а фантастический детектив в тонко прописанных декорациях квази-восточной империи (ассоциации — древняя Персия, Япония, Китай), органично сплавленных с евгеникой и биотехнологиями. Посланник просвещённой феодальной культуры Майлз Форкосиган прибывает ко двору вражеской Цетагандийской империи на похороны императрицы. Не успел ступить на планету, как ему подбрасывают некий объект, являющийся центром заговора в высших кругах генетической элиты Цетаганды. На кон поставлена судьба этой империи и всего населённого пространства, и Майлзу приходится поработать детективом, чтобы вместе со своим народом не стать козлом отпущения.

Мы смотрим на общество Цетаганды глазами барраярцев, и поначалу может показаться, что жизнь там коварна, жестока и раздавлена тисками барочной тирании, но это ерунда. Жизнь подавляющего большинства цетагандийцев вне церемоний двора вполне свободна и хороша. Мне очень понравилась выставка генетического искусства и котячье дерево. Да и церемонии тоже прекрасны, это настоящее искусство, открывающее возможности опять-таки для настоящего искусства участников. Вообще вселенная Буджолд из-за концепции п-в-туннелей создаёт ощущение некоторой клаустрофобии, но Цетаганда стала глотком свежего воздуха. Если где и жить из всех планет этой вселенной, то там. Ощущение больших возможностей для формировки себя и своей жизни при таком высоком уровне культуры и безопасности дорогого стоит. Хотелось бы, правда, большей чувственности, яркости и образности авторского стиля, но и так вышло красиво.

Очень хорошая повесть — глубокая, умная, человечная, такой и должна быть настоящая фантастика. От собственно НФ здесь мало: это детектив, в котором сын феодального лорда Майлз Форкосиган расследует убийство ребёнка в бедной деревеньке в горах своей вотчины. Младенца убили согласно старинному обычаю уничтожать «мутантов», а под это определение на Барраяре подпадает любой калека. У убитой девочки была заячья губа — никакая не мутация, конечно, что не мешает ни барраярцам, ни нашим абортмахерам уничтожать таких детей. Вообще количество нелюди, одобряющей и требующей истребления калек и больных, сейчас зашкаливает, и это делает повесть неприятно актуальной: у Буджолд действие происходит в изолированной феодальной культуре, которую правительство за шкирку тащит в космический век, а у нас всё наоборот: отказались от космического века, добровольно движемся в феодализм и варварство, а правительство и радо. На Барраяре прогрессом считается отказ от детоубийств, а у нас — их легальность и доступность. Поэтому, когда читаешь такие вещи, как «Горы скорби», от контраста становится особенно обидно.

Майлз летит в логово генетических работорговцев, чтобы забрать учёного, и неожиданно находит гораздо больше — недостающую часть себя. Спасая случайно встреченное «чудовище», он не только дарит новую жизнь невинному юному существу, но и сам заново открывает для себя ценность жизни, с удивлением распознаёт свою собственную привлекательность и красоту. Майлз не урод, он действительно красив даже в своей телесной немощи. Ему понадобилось кривое зеркало, другой красивый человек-«чудовище», чтобы это понять. Замечательная повесть, всё в ней правильно до последней детали.