Мне очень много осталось непонятным в этой книге, точнее сказать, показалось каким-то бессмысленным и излишним. Собственно, почти вся «тюремная» часть. Уж не знаю, может, предполагается, что читатель будет сочувствовать узнику, над которым так издеваются — я, конечно, тоже за гуманное обращение, но сам факт, что убийца должен сидеть в тюрьме, у меня, в общем, не вызывает никакого внутреннего сопротивления. Тем более что герой нисколько не раскаивается в своем преступлении: ну, в порыве гнева убил человека из-за женщины, подумаешь. В романе даже не приводится никаких деталей.

Зато тюремный быт и страдания описаны очень многословно, как и многословно и слегка бессмысленно дается биография героя, его взгляды на мир и сельское хозяйство. Ок, у героя есть некий бэкграунд, но сельское хозяйство, уж не знаю, почему, звучит немного смешно в этом контексте (может быть, вспоминается, «Агроном из сельскохозяйственного техникума») — кроме того, замени его на любой другой, совершенно никакой разницы бы не было.

Через первую четверть романа, исключительно «тюремную», я продиралась с большим скрипом. Не говоря о том, что тюрьма — это, в общем-то, очень своеобразный мир, где человека редко оставляют в покое с его мыслями и самолюбованием, а от этого мира в романе ничего нет, кроме традиционных зверств надзирателей и страданий заключенных.

Когда начались, собственно, истории про путешествия во времени и пространстве, стало гораздо, гораздо интереснее. Подход к ним действительно неожиданный: героя в наказание завязывают в смирительную рубашку и он лежит так несколько суток, приходя в состояние «малой смерти». В это время он полностью забывает о своем настоящем теле и своей личности и оказывается как бы в своих предыдущих инкарнациях: то германским воином в имперском Риме, то переселенцем на Диком Западе, то бретером при королевском дворе во Франции, то отшельником-арианином. Описания каждого из этих странствий, а точнее, почти полных жизней — довольно подробные и очень интересные. По этому же принципу, собственно, построен «Облачный атлас». Связи между историями нет, кроме той, что в них герой — всегда мужчина, и в конце он посвящает несколько очень пафосных страниц «женщинам, которых он любил». Такие благодарности маме и бабушке. Эта часть смотрится совершенно инородно и даже, кажется, стилистически отличается, — не говоря уж о том, что смысла в ней нет, а пафос шкалит.

В очередной раз убедилась, что Лондон — не мой автор. В нем слишком много какой-то подростковой безапелляционности, этой позы «а я стою весь в белом красивый», трагизма непонятой возвышенности личности и противостояния враждебному миру, который не оценил его талантов. В 15 лет может ничего, но чем дальше, тем больше это кажется обычным подростковым эгоизмом.

По моим ощущениям, эта книга — апофигей идеи «крапивинских мальчиков». Именно в ней дети из разных миров собираются вместе у таинственной башни, знакомятся, жарят картошку на костре, ходят строем и скандируют речевки (зачеркнуто). Повесть состоит из переплетающихся историй мальчиков (и даже пары девочек) из разных миров, которых сводят вместе путешествия по граням Великого Кристалла.

В отличие от предыдущих вещей, что я у Крапивина читала, эта — какая-то очень милая и беззубая. Миры в основном уютные, дети очень симпатичные, и даже когда они редко вздорят, это все в формате «кто самый хороший и добрый». Можно только позавидовать родителям таких сознательных и благовоспитанных отпрысков. Несмотря на то, что для своих путешествий детки убегают из дома, не сказав старшим, куда пошли, это все равно «в соседний двор», как-то совсем не страшно.

Короче, много милых детей и их взаимоотношения. Тоже такие милые и правильные, что аж зубы ломит. Мушкетерская дружба и преданность, само собой. Я не говорю, что так не бывает — бывает, но жизнь состоит совсем не только из этого.

Чего нет в повести, так это сюжета, увы. Если не считать сюжетом то, что сошлись у одной таинственной Башни детки из разных миров. В самом конце мы что-то похожее на сюжет получаем — когда нападают на отца Вити, но для всей повести это как-то мелковато.

Традиционное противостояние между хорошими детьми, небольшой группой доброжелательно настроенных, но индифферентных взрослых и остальным взрослым миром зловредных агрессоров (воплощенных в уланах из Западной Федерации, которые преследуют детей как-то очень необоснованно) выглядит слегка ненатурально. Хотя в повести и противостояния-то этого немного — она скорее про такие легкие и нестрашные мальчишеские походы и приключения.

Повесть очень уютная, но более «агрессивные» вещи у Крапивина куда интересней.

Еще один роман Крапивина, который напомнил мне Стругацких для подростков – на этот раз «Хищные вещи века», конечно. Благоустроенный мир Западной Федерации, такой хрестомайтиный загнивающий капитализм, все люди с вшитыми в младенчестве индексами, которые заменяют все документы и деньги, а также позволяют государству следить за каждым их шагом. И странная система «машинного правосудия», выписывающая за любые нарушения одно наказание – смертную казнь, но с разным процентом вероятности. Наказание, таким образом, превращается в общегосударственную лотерею.

Систему ломает на этот раз не пришелец извне, а совершенно хрестоматийный ее обыватель – немолодой скучный мужчина, ведущий совершенно пустую жизнь и проводящий свой досуг с теликом и алкоголем, образцовый средний класс и столп этого общества. Стоит ему испытать на себе действие машины правосудия – и выясняется, что справедливостью там и не пахнет, а стоит оказаться исключенным из привычной системы «индексов» — и можно очень быстро дойти до революционных настроений и действий.

Редкий случай у Крапивина, видимо, когда главным героем является взрослый человек. Впрочем, детей там тоже хватает, и дети это странные – не обычные стандартно-хорошие «крапивинские мальчики» (хотя есть и пара таких). Честно говоря, странные и не слишком счастливые дети кажутся более интересными.

Удивительно быстро и легко происходит во взрослом герое эта перемена – от добропорядочного члена общества до главы местного подполья. Откуда-то берутся силы, смелость и активность, которых в прежней, благополучной жизни у него совсем не наблюдалось. Нет, я не верю, что жизнь заставит – у человека изменился характер полностью, не образ мыслей даже, а сама личность. Выглядит это немного странно: на родную дочь герой плевать хотел (утешаясь тем, что она на него тоже и у нее все хорошо, но это достоверно неизвестно), а с чужими детьми неожиданно начал носиться и спасать их, всем рискуя. Это очень похвально, но не очень достоверно.

Оставив этот момент с сомнительной трансформацией героя – отличный цельный сюжет развала зловредной государственной системы, который начался с одного рекламного менеджера и стайки приютских детей. Хотела было сказать, что раз система так быстро развалилась, то вряд ли она была такой всеобъемлющей и серьезной, как представляется в романе, но потом вспомнила СССР и теперь уже не знаю, что сказать.

После поездки в Скансен в Стокгольме мне остро захотелось прочитать у Астрид Лингрен все, что я не успела прочитать в детстве. Тем более, что про «Рони» я раньше слышала, но руки не доходили.

Что сказать — такая же прекрасная книга, как и все остальные читанные у Лингрен повести, и от того, что мне лет на 25 больше положенного для целевого читателя, ничуть не помешало. История «Рони» — это такая своеобразная вариация Ромео и Джульетты: две враждующих разбойничих шайки в одном лесу, в одной у главаря рождается дочь Рони, а в другой у другого главаря — сын, и дети начинают дружить за спиной своих родителей.

Чем мне нравится Лингрен — она добрая без сюсюканья. И герои ее, включая самих детей, ведут себя очень по-человечески, и ссорятся из-за глупостей, и делают друг другу больно, и ведут себя не всегда адекватно. И при этом история все равно очень добрая, и умная, и с хорошим концом, само собой.

Кстати, прекрасное изображение варианта конфликта отцов и детей в мягко-сказочном варианте. В жизни такие конфликты тоже бывают, но обычно так хорошо не заканчиваются — в смысле что в жизни упрямые и агрессивные отцы крайне редко признают свою неправоту и меняются, только в американских мелодрамах разве. Но все равно это хорошая история, и хорошо, что Лингрен написала все «человеческое окружение» вокруг выдуманного сказочного конфликта так реалистично и при этом по-доброму.

Российская литература создала особый подвиг магреализма — магреализм провинциальный. Когда не просто с героем происходят странные вещи, переплетающие реальность и нереальность, а все это еще и происходит в какой-нибудь провинциальной глубинке. Такой, знаете, хрестомайтиной дыре, типа города Мухина из клипа Ленинграда. Бывает, конечно, и магреализм московский, и питерский, но их меньше и они какие-то все разные — а провинциальные все одинаковые. Начинается история с того, что герой приезжает в условный Мухин из какого-то приличного города с какой-то малопонятной, но на первый взгляд совершенно невинной целью. Вокруг, как и положено, скучнота, тишина, полуразрушенные исторические здания и вялые ужасы провинциального общепита.

«Стейлобой» — как раз история из таких. Не поймите меня неправильно, тирада про провинциальный магреализм — не в упрек роману, а просто как констатация факта. Задумавшись, я осознала, что мне этот жанр нравится — собственно, когда приезжаешь в такие тихие места, так и хочется, чтобы ну хоть что-нибудь такое в них произошло — кажется, будто за этой неспешностью должно что-то скрываться интересное. И если уж где и устраивать тайные правительства жидорептилоидов, то, действительно, только в Малых Вишерах или, скажем, в Старом Осколе — никто и не заметит даже.

Город в «Стеклобое» особенный сам по себе, именно как место — и не за счет того даже, что там происходит с героем, который как раз заварил не пойми какую кашу — а за счет того, что происходит со всеми жителями. Город якобы исполняет желания — правда, только одно самое сокровенное и требует при этом что-то взамен — а точнее, выдает в довесок к желаемому некий неприятный, но терпимый вариант. Выясняется это, правда, далеко не сразу, и читатель еще более не сразу понимает то, что понимает герой. В романе вообще очень много недосказанности, и такое ощущение, что авторы сами с собой ходят по кругу и слегка потеряли нить собственного сюжета.

Исполнением желаний руководит некая бюрократическая организация, по сути — местный муниципалитет. Ближе к концу романа выясняется, что за этими привычными и родными чиновничьими тетками стоит все-таки некая таинственная мистическая сила, но и ее пределы и суть не совсем ясна. Большую часть текста же герой общается именно с этой бюрократией, знакомится с местными жителями, пытается проникнуть в тайны города, но делает это как-то настолько бестолково, что вызывает некоторое раздражение. Непонятно, то ли происходящие события действительно относятся к категории магреализма, то ли просто герой дурашка и не улавливает суть там, где она есть.

При этом несколько раз в разных местах текста повторяется буквально одна и та же сцена: герой встает в красивую позу, влезши между двух местных антагонистов, которые-то как раз отлично все понимают, и говорит буквально: «Объясните мне наконец, что здесь происходит!» Никто, конечно, не объясняет, но читателю тоже хотелось бы получить на этот ответ. Хотя, по-моему, задавать такой вопрос в тексте больше одного раза — моветон.

В целом роман довольно милый и все же интересный. Авторам, слава богу, удалось избежать кучки самых неприятных «провинциальных» примет типа бандюков, доступных женщин и пачек долларов, это хорошо. Идея с городом, который исполняет желание при условии, что в нем целы все стекла, тоже интересна, хотя тут мне кажется, они слегка перемудрили. И провинциальный магреализм (при условии отсутствия упомянутой выше пошлятины) мне кажется очень симпатичным жанром — это, конечно, битье по хвостам, но все равно приятно представить, что в каком-нибудь тихом городе, где ты провел столько скучного времени, могло хоть что-нибудь необычное происходить.

Я взялась читать этот роман, потому что меня в принципе интересовала история Струэнзе — врача при дворе датского короля Кристиана VII, который соблазнил королеву (или она его), несколько лет фактически правил Данией и провел за это время множество просвещенческих реформ (например, отмена цензуры, подготовка отмены крепостного права), а потом сложил голову на плахе. И романтическая, и трагическая история, вполне достойная Шекспира. Даже странно, что Энквист, по-моему, единственный, кто написал об этом литературное произведение, хотя вроде бы есть пара фильмов.

Насколько я могу судить по сравнению с данными из Вики и вступительной статьи, Энквист довольно четко придерживается исторической правды, включая мелкие факты, которые не имеют особого значения для хода событий в целом, но позволяют сделать определенные выводы о характерах участвующих лиц.

Что больше всего поражает в этой драме — это то, до какой степени неспособные люди находились тогда у власти. Не считая полубезумного короля Кристиана, который вступил на престол в 16, кажется, лет. Королева Каролина Матильда, главная виновница всей заварухи, как получается у Энквиста — она вышла замуж и стала королевой всего в 15 лет, в 22 года была свергнута, а умерла в 23. Да и сам Струэнзе, молодой врач, по прихоти судьбы, почти случайно получивший должность лейб-медика при короле (Каролины Матильды тогда еще не было) в 30 и в 34 уже казненный. Никто из них не мог знать ни как живет страна вообще, ни как ей управлять, а особенно — как это делать, чтобы тебя потом не съели другие царедворцы и интересанты.

А их много, и главными были вдовствующая королева, мачеха Кристиана VII, а также некто Гульдберг, который после свержения Струэнзе и правил Данией вплоть до следующего заговора. «Время Струэнзе» продолжалось всего три или четыре года, но удивительным образом много из того, что он успел сделать (и что впоследствии было немедленно отменено Гульдбергом), значительно опережало его время. Последующий и гораздо более продолжительный период в жизни Дании был куда более вялым, как я понимаю.

Что до самого романа, то он, с одной стороны, последовательно излагает ход событий, только местами забегая чуть вперед, но без особых спойлеров. И в то же время автор попытался придать довольно ровному историческому тексту некую театральность, что ли. Повторами одних и тех же фраз и формулировок, общим тоном отдельных моментов (не самых драматических даже) — в этом чувствуется какая-то претензия, и не то чтобы это было плохо — но без этого можно было бы прекрасно обойтись. Хотя в целом мне было очень легко и интересно читать — правда, интересно именно за счет исторической канвы, но и ее можно испортить сухим изложением, понятное дело. Очень интересны образы Кристиана, Каролины Матильды, Струэнзе и Гульдберга — живые, непростые, не самые симпатичные, но зато кажущиеся достоверными. С такими характерами обстоятельства, действительно, должны были бы сложиться именно так, как сложились. Прояви Струэнзе или королева себя как-то иначе — возможно, это «время Струэнзе» продолжалось бы еще долго.

Очень к месту пришелся эпилог романа — в нем говорится о том, что дочь Струэнзе и королевы, Луиза Августа, которую Кристиан все-таки во избежание скандала признал своей, со временем благополучно вышла замуж, и их потомки за счет браков распространились по всем королевским дворам Европы. Энквист заключает, что нет в Европе такой королевской фамилии, в которой не текла бы кровь лейб-медика Струэнзе.

Сравнения с Эко здесь нерелеванты; не совсем понятно, для кого вообще пишет Ирвин и почему ту не слишком сложную компиляцию английских и не только легенд, которые у него к месту и не к месту пересказывают исторические персонажи наряду со строгим выполнением своей исторической функции, называют романом. Если не разбирать детали, то все выглядит еще более ли менее пристойно: Англия, вторая половина 15 века, идет война Алой и Белой розы. Главный герой — юный Энтони Вудвилл, в будущем — граф Риверс, пострадав и чуть не умерев в битве, переходит от Ланкастеров в стан Йорков.

Дальнейшее повествование проведет нас через всю жизнь героя, заодно показав перипетии войны, выведя на арену наиболее знаменитых представителей высшего света того времени и еще пару одиозных персонажей, таких как Джордж Рипли, придворный алхимик Эдуарта IV, и небезызвестный Томас Мэлори. Впрочем, Мэлори появляется скорее как персонаж второго плана и особой роли в сюжете не играет, хотя служит постоянным предметом для шуток про его кримиальное прошлое и настоящее.

Мне относительно повезло: я не знаю про войну Алой и Белой розы примерно ничего, не считая того, что она когда-то там была. Поэтому мне было интересно следовать за событиями — в этом плане книга вполне тянет на историческое сочинение; насколько я могу судить, наскоро сверившись с Википедией, в части событийной автор нисколько не погрешил против исторической правды. Другое дело, что людям, более знакомым с предметом, повторение таких «школьных знаний» вряд ли будет интересно, особенно учитывая, что и подаются они в таком же «школьном» стиле.

Итак, главная линия книги — личная история Энтони Вудвилла, с которой можно также вкратце ознакомиться в Википедии, и ничего нового из романа вы для себя не откроете, и ничего нового автор не придумал — ни в части событий, ни в части обоснований.

Вторая линия — это истории, которые периодически, к месту и не к месту, рассказывают друг другу герои, вспоминают, изобретают и т.д. Великое множество вставных новелл, которые отчасти украшают текст, но могли бы украшать его еще больше, если бы из значительной их части не торчали уши совсем других авторов. Я еще могу понять, когда без ссылок герои пересказывают сочинения Вильяма Ньюбургского или Гальфрида Монмутского — не факт, что они всем известны. Но когда Ирвин начинает так же на голубом глазу переиначивать под свои цели эпизоды «Божественной комедии» или вкладывать в уста Бастарда Бургундского длинное, неуместное и довольно точное изложение «Песни о нибелунгах», я никак не могу понять, зачем он это делает. Предполагается, что мало-мальски адекватный читатель знает это по гораздо более качественным оригиналам, и его «Данте за 15 минут в схемах» вряд ли кого порадует. К чести автора, надо сказать, я опознала далеко не все, но подозреваю, что и неопознанные истории он скорее где-то стырил, а не придумал сам (хотя тема с Говорящей Головой мне понравилась). Не то чтобы в подобном воровстве было что-то плохое — но смотря у кого красть, и заимствовать совсем уже расхожие сюжеты не то чтобы плохо — скорее, бессмысленно.

По сути, это основая претензия к роману. Мне интересно читать про исторические события, потому что я о них ничего не знаю, но хотелось бы тогда видеть это не в формате «герой пошел туда, сказал это, а потом король назначил его воспитателем принца», а с более глубоким анализом, проработкой характеров, логики и тд. Нельзя сказать, что Ирвину это не удалось — очевидно, он даже не пытался, и цель преследовал совсем другую, но мне никак точно не удается сформулировать, какую же именно, поэтому и сложно оценить результат. Возможно — из фаталистских соображений. В этом есть определенная красота: реальный исторический персонаж Энтони Вудвилл обитает в эпоху, которая для современного читателя вполне сойдет за «магическую», они всерьез занимаются алхимией, верят в пророчества, но при этом так же далеки от магии, рыцарства и прочих «чудес» старых времен, как и мы сейчас. Или автору просто забавно было скрестить этот исторический период со всеми остальными достижениями английской и не только литературы и мифологии; правда, неясно, почему именно этот.

Немного смущает еще и выбор стилистики применительно к содержанию. Во-первых, повествование идет в настоящем времени, что для русского языка, в общем, малосвойственно, и на мой лично вкус, создает какую-то отстраненность между читателем и происходящими событиями. Если это попытка передать «сказочную» стилистику, когда «скачет Иван-царевич дальше и видит» — то она не удалась, потому что герои слишком живые, и происходящих событий слишком много. Удержать в настоящем времени сорок лет повествования — нелегкая задача, и неудачное решение, на мой вкус.

Кстати, забавно еще, что хотя язык книги (или перевода) не назовешь бедным, он кажется слишком простой. И авторская речь, и речь героев начисто лишена каких-либо стилистических украшений; нет ни речевых характеристик, ни художественных приемов. И «историческая», и «мифологическая» часть поданы совершенно в одном нейтрально-описательном стиле: герой пошел туда, сделал то. Возможно, это издержки перевода Дворецкой: слишком уж простенько для такого текста, исходя из тематики и содержания читатель имеет полное право ожидать куда лучшего стиля. Впрочем, я не сравнивала с оригиналом, но следующую книгу Ирвина, если соберусь, лучше от греха почитаю в оригинале все же.

Почти все время, пока читала, думала, что есть куда более качественный образец ровно того же, что сделал Ирвин. Я имею в виду роман из британской истории, в котором исторические события переплетаются с местной и не только мифологией и легендами, наполненное мистикой, но при этом и реалистическое, с необычными персонажами и прекрасным стилем. Короче говоря, «Пришествие короля» Николая Толстого. По сравнению с этим романом Ирвина оно примерно как Эко по сравнению с Дэном Брауном. Не то чтобы Ирвина нельзя было читать — можно, и мне было интересно, но это скорее говорит плохо о моем образовании, чем хорошо о романе.

Едва вчитавшись, я подумала: окей, постмодернистская проза, никакие рамки сюжета и здравого смысла не удерживают неуемную фантазию автора, 20-30 страниц такого — это неплохо, но как же я выдержу почти 300? Через пару дней почти 300 страниц закончились, и я искренне об этом пожалела.

Коваль все-таки страшно талантливый, правда. Пожалуй, в таких текстах нет никакого другого мерила — если в других жанрах и стилях еще может спасти тщательная авторская работа над текстом, сюжетом, миром, персонажами, то в подобного рода вещах кроме авторского чувства языка и смешного ничего другого не умещается, и сразу понятно, на что автор способен. Не хочется рассуждать ни про какие «социальные» подтексты романа и разводить прочую кухонную философию. «Суер» в своем легком безумии ровно так же отражает нашу жизнь и все в ней, как это и должна делать хорошая литература, но не это в нем главное. А вот как он написан — это нечто совершенно прекрасное.

Я даже не могу сказать, что это смешно в собственном смысле слова, хотя и смешно, конечно, тоже. Это какой-то волшебный род веселого безумия, сочетающий изумительные игрища с русским языком и такие же игры с сюжетом.

Фрегат «Лавр Георгиевич» под командованием капитана Суер-Выера плавает и открывает разные смешные и странные острова, например, Остров пониженной гениальности или Остров голых женщин. Наверняка про довольно очевидные подтексты тех или иных островов написана не одна диссертация (если это не так, не понимаю, почему филологи теряют время), но любой «серьезный» разбор несерьезной прозы здесь неуместен. Это гениально, и точка.

«Кисть опустил

Усталый Верещагин

И сделал шаг назад

Под вечер на лугу».

Автор очень старался, выписывал мир, историю становления героев, длинную подводку к финальному аккорду — но не полетело. Грустно так говорить, но вся эта длинная тягомотина с завязкой не стоила того, чтобы получить такую дурацкую и пшиковую развязку, демонстрацию крутости уровня мальчика Аркашки.

А все так хорошо начиналось. Аккуратно выписанный мир — такая помесь Венецианской республики с Нью-Кробюзоном. Множество деталей, которые должны вот-вот были сложиться в какую-то аккуратную связную картинку. Приятный, в общем, город, и даже неплохо выписанный мир.

Дальше, герои. Группа «продвинутых» воришек, которые вместо того, чтобы спокойно заниматься своим ремеслом, как все нормальные люди, воспринимают его как какой-то современный театр — устраивают целые представления с сюжетом, ролями с текстом, переодеваниями, для этого покупают дорогостоящий реквизит. И все это в них воспитал удивительно неленивый и исполненный совершенно неожиданного альтруизма поддельный священнослужитель. Который вместо того, чтобы эксплуатировать попавшую к нему дармовую рабочую силу в виде детей-сирот, учит их хорошим манерам, готовить экзотические блюда, говорить на разных языках, обычаям других стран и других культов и много еще чему — и все это богатство — банально, чтобы эффективнее воровать. Все это очень смешно, но совершенно нерационально, понятно. Все знают, что эффективнее всего воровать не у богатых аристократов (как делают наши ребятишки), а из казны. Но практичность, похоже, тут мало кого волнует. Наши воришки занимаются своим ремеслом исключительно из любви к искусству.

Обстоятельно — вот правильное определение для всего текста, кроме собственно основного сюжета. Если автор описывает, во что был одет герой, то он делает это страницы две-три. На каждого героя, смею заметить. Такие же тщательные экскурсы даются в области истории, культуры и всего того, с чем там героям по ходу сюжета придется соприкоснуться. Как прилежный ученик, готовый сразу ответить на любой дополнительный вопрос, автор ухватывается за любую возможность вывалить на читателя побольше информации — чтобы мы не дай бог не подумали, что он как-то спустя рукава подошел к своему фантастическому миру! В этом плане у меня большие сомнения насчет «нового Мартина» или как там величали автора. У Мартина-то все-таки объем достигается за счет сюжета, а не за счет этих никчемушных хождений вокруг да около. По-моему, Линч скорее вдохновлялся стилистикой Бальзака — помните эпическое описание двери из пародии на «Красную шапочку»:

«Волк достиг домика бабушки и постучал в дверь. Эта дверь была сделана в середине 17 века неизвестным мастером. Он вырезал ее из модного в то время канадского дуба, придал ей классическую форму и повесил ее на железные петли, которые в свое время, может быть, и были хороши, но ужасно сейчас скрипели. На двери не было никаких орнаментов и узоров, только в правом нижнем углу виднелась одна царапина, о которой говорили, что ее сделал собственной шпорой Селестен де Шавард — фаворит Марии Антуанетты и двоюродный брат по материнской линии бабушкиного дедушки Красной Шапочки. В остальном же дверь была обыкновенной, и поэтому не следует останавливаться на ней более подробно».

Если продлить это описание еще страницы на полторы, можете легко составить впечатление о том, как пишет Линч. Я не преувеличиваю, увы. Именно поэтому роман раза в четыре длиннее, чем ему положено было бы быть, учитывая количества в нем *реального действия*.

И раз уж дошли до действия — это как раз самая печальная часть романа. И если в литературе другого типа его недостатки еще можно было бы простить, то в приключенческой фентезятине — извините. Автор начинает несколько линий, которые на первый взгляд мало связаны между собой, но в итоге, понятно, должны соединиться. И действительно, в самом конце он их соединяет, но делает это настолько топорно и нелепо, что хочется это развидеть и прочитать какую-то другую, более адекватную подводкам концовку. Такое чувство, что к концу книги Линч уступил перо десятилетнему ребенку — ну тот и устроил из главного героя спасителя всего города, на фоне которого все остальные сильные мира сего внезапно так отупели и ослабели, что диву даешься. Причем ни с того ни с сего. То есть всю дорогу, когда ребятишки разыгрывают свой маскарад, якобы водя богачей за нос, еще сохраняешь надежду, что автор этот не всерьез. Но когда дохленький герой внезапно накостылял крутому главгаду, а до этого оказался сообразительней и информированней легендарного главы тайной полиции, а до этого накостылял невероятно крутому магу — эээ. Все тщательно прописанные мелкие обоснуи и подводки сходят таким небрежением к логике и действий, и характеров на нет.

Честно скажу, я очень ждала концовки, потому что такое тягомотное развитие сюжета «шаг вперед — два назад» — сильно меня утомило. Но лучше б ее не было, чем вот этот бестолковый вариант. В общем, старательный ученический романчик со всеми недостатками графоманской прозы. Текста много, интереса мало.

Все-таки Вудхауз — не мой автор, вторая (или третья?) попытка это доказало. Это ужасно, читать, видеть, что вот здесь автор явно намеревался пошутить — и осознавать, что тебе лично совсем не смешно. Простите, но юмор у него какой-то очень вымученный. Не могу понять, что не так — может быть, дело в том, что он создает смешное из каких-то крайне глупых ситуаций, которые настолько глупы изначально, что вызывают одновременно неловкость и недоверие, но не юмор. Притом, что у моих любимых Джерома или Пратчетта тоже таких ситуаций полно, казалось бы, но есть что-то еще в их юморе, чего нет у Вудхауза. Какая-то искренность в словах героев.

Кажется, поймала: шутки Вудхауза — это сплошь шутки «авторской речи». Автор пытается пошутить, не персонаж. Они звучат у него в основном не в прямой речи, а в косвенной, что сразу снижает их достоверность. А прямая речь героев значительно спокойнее, нейтральнее и в целом скучнее (как и реальные поступки). Если у ПТерри шутит Витинари, то это именно Витинари говорит, а не сэр Терри Пратчетт. У Вудхауза же шутит за всех только сам Вудхауз — и сколько бы он ни старался, все равно всех своих персонажей ему не заменить, к тому же он один не может играть на разные лады.

С другой стороны, сюжет хоть и дурацкий, но довольно симпатичный. Все комическое действо разворачивается вокруг старинного серебряного сливочника-коровы, который сначала мечтает заполучить дядя Берти, а потом перехватывает его приятель и конкурент. В результате Берти с тетушкой изобретают разные способы, как добыть этот сливочник. В дело вмешиваются другие персонажи со своими собственными проблемами, все оказывается в какой-то момент очень запутанно, но в итоге благополучно решается.

Что еще меня смущает в Вудхаузе и этом конкретно романе — мелочность происходящего. То, что ставится в основу сюжета и служит освновным предметом для шуток (пресловутый сливочник в данном случае) совершенно не заслуживает такого внимания даже и один раз, не говоря о том, чтобы на столь ничтожной основе делать целый роман, по-моему. Остается ощущение, что автор нас обманывает: он усердно нагнетает, пытаясь создать впечатление, что вокруг этого несчастного сливочника что-то происходит, но на самом-то деле ни черта не происходит, и все это не более, чем суета вокруг дивана.

Надо сказать, в романе был только один момент, когда мне было по-настоящему смешно — когда Берти пошел просить у дядюшки руку Стифи. Весь разговор и описание реакции дядюшки просто прекрасны!

«Собака Баскервилей» на белорусский манер. Неожиданно очень понравилось и было очень интересно, хотя в общем-то суть сюжета стала понятна довольно быстро. Фольклорист приезжает в глухой угол Белоруссии и там обнаруживает полузаброшенное дворянское поместье, в котором живет почти одна молодая наследница. Преследуемая сначала полумифическими, а потом неожиданно ставшими реальностью ужастиками из древних преданий — Голубой женщиной, Малым человеком и, наконец, собственно Дикой охотой. Хозяйкины страхи поначалу выглядят глуповато, потому что на дворе уже совершенно новое время, но постепенно ими начинаешь проникаться, тем более, что сам герой понемногу становится свидетелем явлений этих персонажей.

Повесть очень хороша своей атмосферой и языком. С одной стороны, мистика «медвежьего угла», все эти таинственные и жутковатые явления, с другой стороны — шикарный белорусский колорит. Даже постоянные причитания героя-автора на тему «бедная моя страна» не раздражают, как должны были бы, хотя если бы их не было, текст ничего бы точно не потерял.

В отличие от Конан Дойля, текст Короткевича оказывается в итоге куда более «активным» в плане как действия, так и крови. Если Холмс решает загадку собаки Баскервилей усилиями интеллекта, то герой — с помощью грубой физической силы, причем не только своей. Не хочется спойлерить, но «разгадка» «Дикой охоты», пожалуй, более интересна, хотя логически выстроена ровно в том же духе, что и у Конан Дойля. Но при этом, даже имея в голове общеизвестный образец и представляя, как будет построен сюжет — все равно очень интересно читать. Язык прекрасный, образы прекрасные и яркие, особенно этих диких окрестных помещиков, очень интересна трансформация несчастной хозяйки поместья в глазах героя. И подоплека всего преступления, кстати, совсем другая. Если у Конан Дойля это обреченность бедного мошенника, то у Короткевича — вседозволенность людей, которые привыкли к тому, что им поколениями сходило с рук еще и не то, и которые никак не могут осознать, что мир изменился. Борьба со Степлтоном в этом плане несравнимо проще того, с чем приходится столкнуться герою Короткевич — всего лишь *интеллектуальное* упражнение, а не вызов от нового мира старому, но еще сильному и очень агрессивному.

Получила большое удовольствие от текста неожиданно и была расстроена, когда он закончился. Лишнее доказательство тому, что *как* часто важнее, чем *что* написано, и один и тот же сюжет можно переворачивать на разные лады, чтобы при этом он утратил интересности.

Я плохо воспринимаю эпистолярные романы, и первую треть мне было тяжело и скучно. Мало того, что я путалась в именах героев — так к тому же еще и не понимала, к чему все это. Какая-то молодая писательница из послевоенного Лондона сообщает своему издателю и подруге малоинтересные подробности своей жизни. Только где-то к середине книги вырисовался остров Гернси, а потом появилось множество корреспондентов оттуда — и все оживилось.

Сюжет в общем довольно необычен: средней руки писательница получает письмо от некоего неизвестного человека с Гернси (это такой маленький остров между Англией и Францией, английский). У них завязывается живая переписка, в которую постепенно оказываются втянутые другие обитатели той же деревушки на Гернси. При этом все корреспонденты так и остаются девушке-писательнице неизвестными лично. Зато для всех них срабатывает эффект попутчика в поезде — в этих письмах далекому незнакомому человеку они раскрываются больше, чем перед друг другом, и скоро девушка становится обладательницей не то чтобы тайн, но большого объема значимой и личной информации о каждом.

Надо отдать авторам должное, лучше всего им удалось конструирование характеров обитателей Гернси. Все они довольно своеобразные и при этом очень живые и яркие. Малоудивительно, что писательница быстро осознает острую потребность поехать познакомиться лично с новыми друзьями. На проверку Гернси оказывается еще интереснее и милее, чем по переписке. К тому же сюжет украшают два дополнительные обстоятельства: c одной стороны, настырный лондонский богатый ухажер писательница, а с другой — тень девушки, которая и организовала на Гернси тот самый Клуб любителей книг, а потом погибла в нацистском концлагере, не дожив совсем немного до конца войны.

Надо сказать, в книге, конечно, не обошлось без exploitation. Вторая мировая — такая «удачная» тема, на которой даже самый бездарный писатель может гарантированно выжать из читателя слезу без особых усилий. Живописуются и страдания обитателей Гернси (остров был оккупирован нацистами), и девушка-француженка из концлагеря, которая провела последние дни вместе с гернсийской книжной активисткой. Все это с одной стороны задевает за живое, но интеллектуально, понятно, отталкивает. Стоит убрать фактор Второй мировой, и книга сразу станет значительно скучнее и плоше, надо это признать. Притом, что никакого влияния на сюжет война не оказывает, но добавляет того самого «человеческого измерения», которого не хватало нейтрально-скучной переписке с издателем из первой трети книги.

В целом — милый роман, но ничего особенного, ничего такого, что через год не забудется напрочь.

Откровенно говоря, мне нечего особо сказать про этот роман, чего я не говорила бы про предыдущие, так что пишу чисто для галочки, чтобы не забыть, что я его читала. «Манюня» — это прекрасная вещь, когда хочется чистого, беззаботного, смешного, но далеко не глупого позитива. Это просто воплощение чистого позитива, можно сказать, и каждый раз я за нее берусь, когда тянет к чему-то такому.

Абгарян все-таки умница — суметь так описать совершенно простые вещи, которые случаются в каждом детстве, что они приобретают просто безумно-радостную окраску, без малейшего намека на проблемы, зло, усталость и тд. Притом, что, казалось бы, ничего такого сверх-приятного у нее не происходит, никаких соплей в сахаре. Девочки дерутся, их наказывают, да и жизнь у них не то чтобы как у принцесс, прямо скажем. Все дело во взгляде на происходящее. Помните, как у ПТерри: «Турист не только смотрел на мир сквозь розовые очки – он воспринимал его розовым мозгом и слышал розовыми ушами» — вот так же и здесь, любую неприятность, вроде застрявшей в балконной решетке головы, Абгарян умудряется повернуть на радость себе и читателю.

Из этого конкретно романа мне как-то особо запало эпическое описание бердской первомайской демонстрации — до сих пор вспоминать смешно. Как человек, с мучениями пытавшийся пару раз выступить организатором чего-то и заранее знавший, что буквально все будет не слава богу — очень понимаю и сочувствую. Смешно и стыдно, а что делать))

Мне кажется, самые первые романы Сапковского — «Кровь эльфов» и «Час презрения» — я прочитала как раз примерно лет 20 назад, лет в 13-14, и тогда они произвели на меня огромное впечатление. Я столько раз их перечитывала, что до сих пор помню наизусть многие фразы, не говоря уж о героях, в том числе второстепенных. Это отчасти помешало получать удовольствие от «Сезона гроз», а отчасти, наоборот, добавляло его.

Объяснюсь: таймлайн «Сезона гроз» — до «Крови эльфов» и, кажется, даже до «Ведьмака». Нильфгаард — все еще просто какоего-то далекое государство на югах. Цинтра, видимо, стоит на месте и даже не упоминается. Ведьмак Геральт, Йеннифер и Лютик уже имеются в наличии и активно участвуют в сюжете (ну кроме Йеннифер, которая упоминается в основном заочно). Но сюжет состоит сплошь из малосвязанных между собой приключений Геральта, начавшихся по довольно банальному поводу — у ведьмака при въезде в некий город сперли его мечи.

Надо сказать, что приключения все еще хороши. Сапковский отлично прописывает типажи и детали, и читать его истории интересно — они достаточно закрученные по сюжету, и неожиданные, и забавные местами, и страшные. То, что отдельные приключения не особо связаны между собой, не так уж и ощущается — ведьмак вполне логично влипает то в одну, то в другую передрягу, тем более, что каждая небольшая линия доведена до своего логического финала и заканчивается вполне удовлетворительно для читательского любопытства. Мне было интересно практически все время, не считая лирических вставок на тему «сто лет спустя».

Но если брать только этот аспект — только то, что написано в самом этом романе — остается добротная середнячковая героическая фентези без особой идеи, но с очень качественной проработкой мира и характеров. И совершенно непонятно, чем же цикл «Ведьмак» так знаменит.

А вот если читать его после всех книг, история выглядит совсем по-другому. Как в советской песне «все еще живы». Никакой войны еще нет, каждый маг, каждый король и придворный занимаются своими местечковыми проблемами и дрязгами, и все это выглядит в первом приближении забавно, но потом утомляет. Тексту не хватает, как ни странно, эпичности, и если бы он существовал сам по себе — был бы совершенно проходным, но в качестве приквела к основному сюжету вполне хорош.

Воспоминания о том, как будут развиваться события в дальнейшем довольно сильно влияют на то, как воспринимаешь персонажей этой книги. Практически с самого начала появляется и почти до конца остается в качестве основного женского персонажа чародейка Коралл (с которой Геральт, естетственно, но совершенно нелогично устраивает интрижку). И на вид она кажется довольно неприятным, пусть и не самым плохим человеком. Но каждый раз при упоминании ее имени я подергивалась — потому что помню, как в последующем Трисс Меригольд рассказывала тому же Геральту о том, что было на Содденском холме («а рядом, то ужасное, то тело без рук и ног, которое так жутко кричит, — Коралл»). Коралл там и погибла, и в «Сезоне гроз», мне кажется, есть на эту тему некое предзнаменование — когда Коралл пытается помочь Геральту найти его мечи, заглянув в будущее, и видит сначала то, что нужно, а потом — вереницу серых фигур, поднимающихся на холм. В этой связи каждое появление Коралл окрашено в какие-то трагические тона — как бы она там себя ни вела.

Стоит признать, что агрессия императора Эмгыра сильно украсила сюжет и весь мир, придав им необходимую трагичность и размах. В отсутствие большой войны хотя бы на заднем плане все злоключения героев смотрятся как-то местечково, особенно на сравнении. Но, повторюсь, это все еще отлично написаная, захватывающая и легкая для чтения история.

Ах вот, оказывается, откуда берет свое начало вся эта галлюцинаторная космическая фантастика. Упоминаемый в романе странствующий цирк — пожалуй, лучшая метафора самому тексту романа: это тоже редкий цирк во всех смыслах этого слова (особенно если под цирком понимать что-то ненормальное, но очень яркое, красочное, шумное и скорее веселое), и к тому же странствующий — повествование прыгает с планеты на планету и в межпланетное пространство. Среди героев романа тоже не встретишь обычного человека — каждый — с какими-то исключительными способностями, сверхчеловеческими и жутковатыми. Самый невинный из них — это классический образ злодея-богача, который держит под контролем полмира и, как и положено, взъелся на главного героя и всеми силами пытается его изловить.

Можно было бы сказать, что в основе сюжета лежат попытки главного героя найти виноватых и отомстить за то, что в свое время его, потерпевшего крушение в космосе, не подобрал проходящий корабль. Но помимо этого, происходит столько всякого, что основная нить периодчески теряется, тем более, что логическое и эмоциональное обоснование у нее так себе.

Забавно, что роман, написанный больше 60 лет назад, по большому счету, мало чем отличается от сегодняшней продукции киностудии MARVEL. Космические сражения, разнообразные мутанты, живенький боевик, борьба с господствующим классом и финальным аккордом — право «простых людей» на самоопределение в плане судьбы мира. Идеально бы вписалось в сюжет для кассового фантастического боевика. То, что «Тигра» до сих пор не экранизировали в таком духе — большая недоработка.

Если воспримнимать его именно как фант.боевик, такое кино в литературной обработке — все отлично. Сюжет совершенно безумный, зато очень оригинальный. Скучно не было ни разу, к чести автора. Правда, мотивы поступков буквально всех героев, особенно главного, кажутся малопонятными, но не важно, зато из-за них творится такой треш и угар. Не стоит ждать тут какой-то глубины характеров, отношений и смыслов — всего этого нет, но картинка красивая и яркая.

На редкость противное впечатление оставляет текст — сильно, но омерзительное. Собственно, такое же впечатление оставляют «Записки из подполья» и «Мелкий бес». В этом романе на роль беса выбрали писателя Вербицкого, представителя «загнивающей интеллигенции», пьяницу, циника, подхалима и далее по тексту. С другой стороны, и жена-не-жена героя тоже, по сути, тот еще мелкий бес — потому что единственное, что скрашивает ее существование — это любовь к Симагину, и наоборот. А без этого что она такое, если взять все мелкие черточки, взять ее воспоминания до встречи с ним? Да тот же недовольный жизнью и копающийся в своих обидах бес.

СДУ мне нравится как идея, «синдром длительного унижения». С другой стороны, верно подмечено, что нашего человека хлебом не корми — дай только почувствовать себя оскорбленным и униженым. Отрицательные персонажи так тщательно это в себе растравляют, с такой внимательностью относятся к тому, что в автобусе давка, а на работе не слишком приятные люди — и из этого и состоит весь их мирок! Ничего больше, ничего в нем нет. У Аси есть хотя бы любовь к Симагину, у писателя Вербицкого кроме гноя ничего не наблюдается — и автор при этом хочет нам сказать, что у него есть талант, и внутренний мир, и пишет-де он, когда находит, хорошо и сильно. Только этой стороны нам не показывают, а показывают одну даже не черноту, а серость.

Я не знаю, может, действительно существуют люди, которые каждую минуту своего сознательного внутреннего монолога размышляют о том, как они несчастны, унижены, жизнь их не удалась, денег нет и женщины не дают. И не касаются в своих мыслях ничего хорошего, не испытывают радости или даже просто покоя. Такое впечатление, что ни для Аси, ни для Вербицкого просто посидеть в тишине и почитать книжку в свое удовольствие — какое-то невозможное занятие. Нет, эти истерики могут только нервно курить на кухне и подтираться рукописями. Извините, но спасение утопающих — дело рук самих утопающих, и если уж человек сам решил воспринимать жизнь именно так — никакая любовь ему не поможет. И не помогает, что характерно, тому пример концовка.

Симагин — другое дело. Он герой, хоть и лопух, но в целом я скорее позитивно настроена к его перспективам. У человека должно быть дело, которое приносит ему радость и в которое можно погрузиться, если личная жизнь не складывается. Да, он подслеповат и толстокож — но это как раз и огромное достоинство. Потому что сколько ему плевали в лицо эти милые люди — будь он такой же «трагической натурой», как Вербицкий и Ася, никакую науку никуда бы не сдвинул, а застял бы навсегда в мелких дрязгах и традиционном подсиживании. Понятно, что расставание выбило его из колеи, но у него куда больше шансов вернуться к нормальной жизни, чем у всех остальных — потому что у него есть другие ценности, помимо и своей персоны, и отношений, и эти ценности не пострадали.

Сам конфликт и особенно фантастический прием с этим аппаратом Вербицкого ну очень вымученный. У ученого Симагина не получается, а таинственный приятель Вербицкого за какую-то ерунду настроил в гараже «синхрофазатрон» — и все получилось. Так не бывает, извините. Либо Симагин и все его друзья-ученые полные дураки и занимаются ерундой, с которой справится любой радиолюбитель — либо автор не смог придумать достоверной причины, как бы еще сделать героям побольнее. Это такой неуклюжий «рояль», что как-то даже неловко. И тем более неловко, что в нем нет потребности — жизнь такая штука, что и от насквозь положительных героев уходят к отрицательным, и самая безумная влюбленность рано или поздно проходит. И не нужна тут никакая фантастика, и Симагин мог бы вполне трудиться в обычном НИИ над проблемами теории чисел, и любящая Ася могла бы уйти от него к «трагическому» и романтическому другу-писателю просто так. Потому, что стало скучно, захотелось романтики, и трагического накала, и чего-нибудь красивого, а не шестнадцать раз обед греть и стесняться того, что твой мужчина выглядит как чучело. Если автор собирался это написать — он вполне мог бы это сделать и так, не вымазав попутно героев в черный цвет. Стало бы скучнее или нет — зависит от таланта автора, хотя это сюжет уже для Пруста, а не для Рыбакова.

Повторюсь, не верю я в «искалеченных» людей. Ни в «искалеченного» Вербицкого, ни в «искалеченную» Асю, которую Симагин вынужден был «оттаивать» своей любовью. Все это разговоры в пользу бедных. Почему злодейская власть всех искалечила, а одного Симагина пожалела вдруг? Нет, тут другое, тут кто-то думает о себе больше, чем стоило бы — и меньше, чем стоило бы, думает о своем деле. И наоборот — вот вам и готовый рецепт счастья.

Знакомство с классикой дотоклиеновского фэнтези не пошло. Вы меня простите, дорогие поклонники таланта Морриса, но это чудовищная графомания, начисто лишенная какого-либо связного сюжета, с совершенно картонными характерами, скупыми декорациями, затянутая, скучная и, впридачу, ну очень плохо переведенная на русский Алексеем Аристовым. К этому переводчику точно должен приходить дух Норы Галь по ночам — читать отрывки из его перевода, типа «На лице у королевы проступали следы печали» (заметим, что в протоколах обычно так пишут про побои). Складывается впечатление, что переводчик местами вообще не понимает смысла того, что он переводит, и детает это тупо пословно, не пытаясь передать *содержание* того, что хотел сказать автор, и для каждого слова выбирая первый перевод по словарю — далеко не всегда подходящий по смыслу. Возможно, поэтому текст и вызывает такое отвращение: с одной стороны, он совершенно выхолощенный, лишенный в основном какой-то стилистики или живости. Кладбище застывших длинной и корявостей. С другой стороны, местами на переводчика «находит», и он начинает выражаться в одной фразе слишком пафосно, а в другой — спускаясь до «бытовой» речи. Короче, чтение этого перевода только ухудшает и без того плачевное впечатление от оригинала.

Что же до самого романа и его сюжета, то в целом складывается впечатление, что автор слабо себе представляет, что и зачем он хотел написать. Книга начинается в очень сказочном духе: было у короля четыре сына, и поехали они в разные стороны света мир повидать и себя показать. Начало очень пафосное, в традиционном «сказочном» тоне, и весьма занудное. Дальше мы наблюдаем только младшего сына, который поехал разыскивать тот самый ИСТОЧНИК НА КРАЮ МИРА — именно так он и пишется по тексту, капсплоком, что придает этому всему дополнительный комизм и у меня лично прочно ассоциируется с мальчиком Аркашкой. Пара оставшихся сыновей упоминается дальше по ходу действия, а про последнего все забыли и он не упоминается больше ни разу. К чему были все начальные рассуждения короля о том, какие разные у него дети и какие у кого сильные стороны, если «солирует» только один, — неясно.

И дальше по тексту все так же. В целом складывается впечатление, что засев писать очередную главу, автор ничуть не представляет, куда же его вывезет в итоге кривая. К примеру, первая «таинственность», с которой сталкивается младший сын — загадочный рыцарь, который несколько раз попадается ему и говорит «Первая встреча», «Вторая встреча» и тд. Потом он куда-то сливается, а эта линия не получает ни малейшего развития: автор понапустил загадочности в самом начале, разбавил свою пасторальную скуку, а потом и забыл, зачем он все это делал.

Движение сюжета, а именно приключения младшего рыцаря, такие же бестолковые. Герои переодеваются из плохих в хороших и обратно очень быстро, ни один персонаж не может похвастаться каким-то характером, и в каждой буквально реплике чувствуется напыщенность и страшная фальш. Видно, что автор очень во многом ориентировался на Мэлори и классические рыцарские романы, но тон ему выдержать не удалось, его все время кидает в какие-то бытовые крайности и детали, которые выглядят очень неуместными.

Так же странно смотрится и любовная линия: сначала рыцарь встречает одну девицу, она симпатяжка, но нисколько его не заинтересовала, потом влюбляется в другую леди, спасает ее от врагов сначала удачно, а потом неудачно, хоронит, встречает первую девицу, с ней-таки проходит путь до Источника и обратно и на ней же и женится. Причем все душевные метания героя вроде бы и описаны, но как-то очень поверхностно — в чувства Тристана и Изольды верится гораздо больше, а тут очевидно, что любовная линия нарисована только ради того, чтобы занять сюжетное время, но сама по себе ничего не дает.

Про прочих мужских персонажей не стоит и говорить — какое-то время я пыталась следить, кто их них кто и в каких отношениях с героем, но ближе к концу романа основательно запуталась. Их не то чтобы много, но все так картонно говорят и ведут себя, что становятся совершенно неразличимы. Запомнился только какой-то Бык Носатый — вот интересно, автор задумывал это как настолько комический элемент в своем пафосно-возвышенном псевдорыцарском романе, или мы должны сказать спасибо переводчику за очередную стилистическую «находку»?

Откровенно говоря, под конец я страшно утомилась и дочитывала исключительно из привычки заканчивать начатое. Но если вы не настолько упертый и заскучали на первых 50 страницах — не надейтесь, дальше лучше и интереснее не будет.

Я очень-очень люблю Ле Гуин, но все-таки вещи у нее сильно различаются. И претензии к этому роману связаны даже не с тем, что он представляет собой гимн оголтелому феминизму, в котором большинство мужчин, за исключением пары старых и больных, воплощают собой квинтессенцию необоснованного зла. А в том, что в нем нет цельности, нет какого-то внятного сюжета и цели, к которой должен прийти читатель вместе с текстом. Признание маленькой калеки Техану «дочерью драконов» подозрительно напоминает сброшенный на читателя из кустов рояль, и что с этим делать, совершенно непонятно.

Ле Гуин играет на несвойственном для нее поле, и проигрывает. Обычно в ее вещах внешнего зла и смакования ужаса и насилия практически нет, во всяком случае, до такой степени необоснованной. А тут история начинается с того, что какие-то бродяги чуть не заживо сожгли ребенка — и им за это ничего не было! Вопрос даже не в том, где власть предержащие на Гонте, а в том, почему те же фермеры не подняли их на вилы. Это какая-то тотальная пассивность, слабоумная жертвенность всех «положительных» героев вплоть до самых последних моментов. Никто не борется, все размякли и говорят, ну, наверное ребенок сам виноват. Я понимаю, что было задачей нарисовать то, как Тенар героически действует в среде бездушных идиотов, но в это совершенно не верится.

Как и во многое другое. Простите, но всю дорогу мы видим историю глазами Тенар, как она берет пострадавшего ребенка себе, опекает ее и тд. При этом как-то за кадром упоминается то, что у Тенар есть взрослые сын и дочь — казалось бы, любая мать должна о них вспоминать, переживать, скучать и тд, пусть они и живут не вместе. Но нет, ни малейших эмоций и воспоминаний. Это не настоящие дети, а какие-то картонные куклы, призванные исключительно подтвердит, что у Тенар как у женщины в жизни «все было». И когда ее взрослый сын возвращается из плавания и ведет себя не слишком воспитанно — она моментально от него «отказывается», заявляет всем, что его уже не исправить, и преспокойно бросает его, даже с некоторым злорадством — ага, ему, подлецу, придется самому мыть за собой посуду. Это так странно и смешно, что невозможно поверить.

И весь роман, по сути, состоит из таких мелких недоразумений. Какие конкретно цели преследовал маг Аспен и чем ему не угодили Тенар и Гед — загадка. Он со своими подельниками просто воплощает «зловредное мужское начало»: раз за разом подчеркивается, что он Тенар не воспринимает, потому что она женщина, и унижает, и пытается убить по этой же причине. Нет, я не спорю, такие придурки существуют, но не все же вокруг такие! Другая мотивация, связанная с событиями предыдущего тома, какая-то очень сомнительная — тем более, что Тенар к этому вообще не имеет отношения. Ровно как и погоня за ребенком-калекой — примерно с полгода никто из «злодеев» брошенную девочку не искал, а потом она им всем так понадобилась, что они решили рискнуть ради этого жизнью.

Мне было интересно читать, Ле Гуин все еще хорошо и умно пишет, но история вышла какая-то скомканная и неловкая, и «уши» мужененавистничества из нее слишком торчат. Я в курсе, что это в творчестве Ле Гуин так или иначе довольно актуальная тема, с разной степенью завуалированности в разных вещах, но вопрос не в том, что, а в том, как это подается. В «Техану» я просто не вижу никакой сверх-идеи, которая перекрывала бы эту гендерную мелочность.

Сборник воспоминаний Бориса Стругацкого, посвященных всех истории жизни и писательства АБС, по конкретным произведениям. Я боялась, что это будет поверхностно и скучно, либо только для фанов, но ничего подобного — читала с упоением и не заметила, как закончился. Я очень люблю АБС, но читала у них не все и даже не все из крупных вещей, которые упоминаются в этом сборнике, но это не слишком мешало. Зато о давно любимых «классических» вещах узнала много нового.

Сборник небольшой, и каким-то вещам уделяется буквально пара страниц, каким-то — пара десятков, но в любом случае, это очень интересные заметки, без малейшей нудоты или претензии на «научность». Там и цитаты из переписки между братьями, и старые рецензии, и выдержки из всяких околоцензурных документов, и даже пара дружеских пародий. И написано все это очень легко, отчасти зло (особенно про историю взаимоотношений с советской цензурой), отчасти весело, но в любом случае — очень живо.

Кстати, эта книга помогает по-новому взглянуть на некоторые вещи АБС. Мы привыкли все воспринимать как данность, как законченную вещь, и я лично никогда не задумывалась раньше, насколько ту или иную книгу покорежила цензура и как к ней относятся сами авторы. А ведь это важно, в т.ч. для правильной расстановки произведенйи в сознании. К примеру, АБС пишут, что «Обитаемый остров» задумывался как лихой приключенческий боевичок, без малейшей «глубины» — в сравнении с «ОЗ» так и есть, конечно, но в сравнении с любыми другими фантастическими боевичками других авторов это просто Шопенгауэр. Интересна история «Сказки о Тройке» — я впервые прочитала ее в далекой юности, в паре с «Понедельником», и не заметила совершенно никаких стилистических отличий. «Сказка» для меня и была сюжетным продолжением «Понедельника», но сейчас в том, что написал БН, я вижу много правды: что «Понедельник» — это позитивная история, сочиненная веселыми молодыми людьми, верящими в победу разума над вот этим всем, а «Сказка» — желчная сатира авторов, которые уже ни во что не верят, но и замечать не могут перестать.

Или даже маленькие моменты — к примеру, я не знала, что «Хищные вещи века» — цитата из Андрея Вознесенского, а стишок «Стояли звери около двери...» был придуман маленьким сыном БН. Или что слово «сталкер» придумано из киплинговского героя Stalky. Короче, много и мелких моментов, и достаточно значимых — как рождалась концепция тех или иных вещей. Смело порекомендую всем любителям АБС, а не только самым фэнам.

Это совсем не такой уж «женский роман», который я ожидала по рекомендациям. В большей степени это основательная и размеренная семейная сага, охватывающая три поколения австралийских переселенцев в первой половине 20 века. Детальная, с историями каждого из членов большой семьи, подробным описанием их окружения и даже некоторым историческим контекстом (по крайней мере, в тот период, когда сюжет переходит к эпохе Второй мировой). В центре — любовная история дочери из среднего поколения семейства и местного священника, но нельзя сказать, чтобы она занимала в романе какое-то особо значимое место в части объема текста, хотя, безусловно, является самой значимой в сюжетном плане.

Все начинается в большой бедной семьи новозеландских переселенцев: несмотяр на то, что семья живет не то чтобы на грани голода, но с некоторой постоянной его угрозой, детей все прибавляется, правда, все удачно получаются мальчиками, которые остаются тут же и с ранних лет работают. Есть только одна девочка, Мэгги, она-то и станет главной героиней. Глава семьи неожиданно получает приглашение переехать в Австралию, к старшей богатой сестре, у которой нет других наследников, и с переездом уровень их жизни значительно улучшается. Но тем не менее, это не позволяет им как-то существенно изменить саму суть жизни: все члены семьи, включая вырастающих детей, так и остаются в своем поместье и работают на земле, занимаясь чисто физическим трудом и не помышляя ни о чем большем. Никто из них не не задумывается ни на секунду, что можно было бы что-то в этой жизни изменить, например, поехать учиться в университет, стать кем-то другим, а не овцеводом или начальником овцеводов. В этой переходящей из поколения в поколение размеренности есть что-то вырожденческое, что-то, свидетельствующее об утрате жизненных сил семейства. К концу романа все оставшиеся члены семьи уже достаточно обеспечены и постоянный труд не является условием их физического выживания — но в большинстве своем, за парой исключений, они продолжают вести какую-то серенькую, незаметную и привычную жизнь. Только двое детей из младшего поколения дают какую-то надежду в этом плане. Кстати говоря, это очень хорошая мысль и очень правильная: «Она с удивлением поняла, что непрерывный чисто физический труд — самая прочная преграда, которую способны воздвигнуть люди, чтобы не давать себе по-настоящему мыслить». Мне кажется, что не только физический, а и вообще непрерывный и тяжелый труд любого рода является такой преградой, потому что от умственного и организаторского труда устаешь не меньше, и времени и сил подумать о своей жизни тоже нет.

Отдельно хочется сказать про главную героиню романа, к которой как раз и относится любовная история со священником, — девочку Мэгги. Знаете, я во всей мировой литературе не помню такого образчика «идеальной женщины» в плане сочетания всех тех качеств, который традиционно принято считать олицетворением женственности. Она красивая, но не заносится своей красотой и сама ее не осознает. До очень взрослых лет сохраняет полнейшую, доходящую до идиотизма невинность в плане вопросов пола (я не верю, что для человека, живущего на ферме, где плодится всякая живность, это возможно). И самое главное — она совершенно покорная, безынициативная, способна годами терпеть плохие условие и плохое обращение, принимая его как должное, и при этом ждать и надеяться. Такой человек, который сидит, куда его посадят, и делают, что ему сказано. Юная девушка влюбилась в священника, и он в нее тоже, но он выбрал церковную карьеру, а она терпеливо ждала-ждала, и вышла замуж за первого встречного потом, который был на него мало-мальски похож. Ах да, еще чисто женское свойство: не понимая, откуда берутся дети, она страшно хочет их иметь. Изначально, с детсткого возраста. Что, кстати, для выходцев из многодетных бедных семей тоже не особо характерно, мне кажется. И, разумеется, секс с новоявленным мужем кажется ей чудовищным и страшно болезненным. И старшую дочь, которая, как назло, выросла умной, инициативной и себе на уме, она открыто недолюбливает. Зато в сыне, нежном теленочке, души не чает. В общем, писательница собрала все штампы про «нежное сердечко» и как там еще называется такой типаж людей — хотя по мне, наиболее подходящий эпитет для них — овца. Кому конкретно Мэгги сделала хорошо своей бесхарактерностью и долготерпением — да никому, напротив, заставила всех окружающих ее мучиться от того, что они не оправдали высокие ожидания овцы и спровоцировали новый виток ее смиренных страданий. Священника — оттого, что он предпочел ей карьеру, сына — оттого, что он осмелился самостоятельно выбрать свой жизненный путь.

Почему меня так раздражает такой женский типаж и такой подход к жизни? — Да потому что именно описанным качествам многие обязаны тем, что выросли в нищете с отцом-алкоголиком, а мама-страдалица работала на трех работах и говорила «на самом деле, он тебя любит», вынося бутылки. Что характерно, в счастливых семьях женщине как-то не удается сохранить этот типаж смиренной страдалицы — потому что не от чего особо страдать. Видимо, поэтому такие страдалицы счастливые семьи и не создают, иначе их главный талант пропадет впустую.

Интересно было бы услышать мнение мужчин — насколько Мэгги кажется им симпатичной и привлекательной?

К слову, именно в этой истории дилемма священника — любовь или карьера — совсем меня не трогает. Может, потому, что изначально было понятно, что он выберет, и будь Мэгги поживее и поактивнее, были бы еще варианты, а тут она нисколько не помогала ему склонить чашу весов в свою пользу, и все пошло так, как пошло. Драма в «Оводе» в этом плане гораздо сильнее цепляет за живое. А Ральф в этом плане — не слишком привлекательный персонаж, хотя и очень понятный по-человечески. Не было бы у него любимой карьеры, так была бы, например, любимая жена и любимая любовница. Его наперсник кардинал Витторио гораздо более сдержан, проницателен и этим симпатичен. «Смирение — вот чего вам недостает, а ведь именно смирение и создает великих святых — и великих людей тоже» — и это очень верно применительно к Ральфу и подобным ему персонажам, которые, по большому счету, больше всего любят самих себя.

Самый симпатичный персонаж в романе — Джастина, нелюбимая дочь от нелюбимого мужа. Которая, несмотря на всю неудачность своего положения, выросла живым, сильным и активным человеком, сама выбрала себе занятие, пробилась на сцене на другом конце света и, в итоге, единственная из всего семейства получила под конец романа надежду на создание счастливой семьи по любви. Хотя тоже, конечно, все это кажется немного сомнительным: через весь роман идет красной нитью идея о том, что все героини женского пола всю жизнь упорно любят одного мужчину. Это мило, конечно, но как-то сомнительно — я не говорю, что такого не бывает, а говорю, что это случается далеко не с каждой.

В целом — мне было интересно читать, роман отлично написан и все действия и характеры кажутся очень достоверными. Но лучше было бы обойтись без финального пафоса про птицу из терновника, он довольно-таки неуместен.

Первый роман Лондона, который мне наконец-то был интересен. Не скажу понравился, потому что в целом по итогам он, пожалуй, сильно далек от идеала, но именно в процессе было интересно и местами не чувствовалось того картонного шаблона, по которому живут и двигаются герои, «хорошие» и «плохие». И в этом целиком, надо сказать, заслуга Волка Ларсена, который как ни крути, а все же оказался романтическим злодеем.

Увы, в лучших традициях злодея ждала в итоге кара господня и милость тех, кого он раньше мучал, но тем не менее, именно жесткие и неожиданные эпизоды с Ларсеном очень оживляют повествование.

«Морской волк» — название обманка, потому что этот эпитет применим в равной степени как к зловредному капитану, которого так и зовут, Волк, так и к горемыке-герою, волею случая угодившему к нему в лапы. Надо отдать Ларсену должное, он действительно сумел сделать за все это время, путем угроз, мучений и унижений, из героя настоящего мужчину. Как это ни забавно, потому что Ван-Вейден, попав в руки к злодею Ларсену, по хорошему вообще не должен был бы выйти оттуда живым и целым — я скорее поверила бы в вариант, что это им будут развлекать акулу, а не поваром, который все-таки «свой». Но если Ларсену не чужды понятия классовой ненависти, но чужды понятия классовой мести по крайней мере — он обращался с Ван-Вейденом не хуже, чем со всеми остальными, а пожалуй что даже и лучше. Забавно, что герой ни на секунду не задумывается, что именно науке Волка Ларсена он обязан тем, что в принципе сумел выжить на том необитаемом острове и выбраться домой.

Любовная линия, появившаяся внезапно, как рояль из куста, несколько оживляет уже начавшие приедаться издевательства Ларсена над всеми и страдания угнетенных. Я уж было обрадовалась, что это будет любовная линия с участием самого Волка — вот это было бы действительно интересно и неожиданно. Но увы, Лондон пошел по пути наименьшего сопротивления — двое героев-жертв каким-то чудом умудрились сбежать и не погибнуть (хотя несколько глав тому назад былые моряки, брошенные в море на лодке, как говорилось, наверняка погибли бы), не пойми как продержаться на острове и еще и убежать потом в рассвет, держась за руки. Только присутствие умирающего Ларсена несколько скрашивало эту идиллию и придавало ей жутковатый оттенок. Странно, что героям ни на секунду не пришло в голову, что парализованного Ларсена, возможно, милосерднее было бы убить. И еще более странно, что это не пришло в голову ему самому — хотя вероятно, что пришло, просто он не хотел просить о помощи, и устроенный им пожар был попыткой самоубийства, а вовсе не намерением специально повредить героям.

В целом роман произодит впечатление довольно разнородного и разнопланового. В частности, кардинально различаются периоды до появления на корабле Мод и после. С одной стороны, очень интересны были все приметы морской жизни, локальные бунты отдельных моряков против Волка и общие злоключения. С другой, неизменно интересен сам Волк Ларсен; в чем-то его поведение постоянно представляло собой своего рода заигрывания с Ван-Вейденом и читателем: то он показывает удивительно человеческую личину, то снова прячется под своей злодейской маской. Я ждала определенного катарсиса в его отношении, честно говоря, не такого, как в финале, а настоящего катарсиса. Если бы у Лондона хватило духу провести любовную линию типа «Красавица и Чудовище» и заставить Ван-Вейдена и Мод вместе что-то изменить в Волке — было бы круто. Хотя согласна, что сделать это убедительно было бы также и очень сложно.

Очень характерная вещь для Гессе — очень мягкая, спокойная и одновременно глубокая. Обычная семейная драма неудачного брака и отчуждения между отцом и старшим сыном, при этом супруги номинально продолжают жить вместе, правда, в разных частях поместья, и единственное, что их связывает — младший сын, которого они оба обожают. Собственно, как раз невозможность поделить этого ребенка и объясняет, почему давно ставшие друг другу чужими супруги до сих пор не разъехались.

Сюжет истории движется очень медленно и плавно и, кажется, ничего такого особенного не происходит: ну приехал к мужу-художнику старый друг, ну уехал. Но при этом от текста совершенно невозможно оторваться. Гессе отличный психолог и прекрасно пишет, в его психологии нет ни одной фальшивой нотки, и очень как-то легко проникаешься чувствами героя, этим сочетанием подавленности и целеустремленного упорного труда, притом, что он не видит никакого просвета в своей жизни и даже не признает сам себе, что с ней что-то фатально не так. Это очень распространенное человеческое состояние, мне кажется, когда все и не хорошо, но и не так чтобы ужасно плохо, и ты находишь себе отдушину в труде или в хобби, а весь остальной негатив, идущий извне, старательно игнорируешь. Состояние сохранения того минимума энергии, который необходимо для существования. А чтобы выйти из этой несчастливой стабильности, нужно какое-то сильное потрясение извне — но за счет того, что человек сам сознательно ограничивает все контакты со внешним миром, новые эмоции и события, на его долю остаются скорее потрясения негативного толка. Которые перекосят это хрупкое равновесие «когда все плохо, но устраивает» в состояние, что уже не устравает. Это ровно то, что делает Гессе — и при всей печальности события роман заканчивается скорее на оптимистической ноте. Иногда чтобы продвинуться вперед, нужно что-то потерять, и для героя это оказывается единственным шансом. Концовка даже надежду, что он им воспользуется, и все оставшиеся члены семьи получат наконец настоящую жизнь, а не мучения полумертвого брака.

В детстве я не любила сказки Шварца и не понимала, чего им так восхищаются. Теперь, прочитав во взрослом возрасте, четко понимаю, почему: это совершенно не детские сказки, а столь умная и печальная сатира на любое общество взрослых людей и «взрослые игры», что иногда тошно становится. Шварц гений, действительно, но гений очень недобрый. Перевернуть классическую андерсеновскую историю так, что она становится совершенно жизненной и совершенно не о том — это нужно суметь. Несмотря на весь «сказочный» антураж, герои говорят такие вещи, что сразу становится понятно: это никакая не волшебная история про убежавшую тень, а аллюзия на социально-бытовую драму про предательство, трусость и ложные ценности. Набор типичных житейских ситуаций.

Воплощение совершенно идеальное, каждое слово — идеально, и неудивительно, что все его самые знаменитые пьесы растащили на цитаты, которые знает вся страна. Ну вот прекрасно же:

«Человека легче всего съесть, когда он болен или уехал отдыхать. Ведь тогда он сам не знает, кто его съел, и с ним можно сохранить прекраснейшие отношения».

«Поступки простых и честных людей иногда так загадочны».

«Люди ужасны, когда воюешь с ними. А если жить с ними в мире, то может показаться, что они ничего себе».

Мне повезло: относительно недавно я читала всякие мемуары и интервью Фейнмана, и разительная разница между тем, как воспринимают работу над опасным проектом писатель-фантаст и настоящий ученый, просто бросается в глаза. Честно сказать: я не верю. Не верю, что можно левым полушарием решать сложную научную проблему, а правым при этом думать: ах, какой я нехороший, и как плохо будет, если я ее таки решу.

Мемуары Фейнмана — чистый драйв и позитив. Тотальная увлеченность работой, прекрасное чувство юмора и симпатия к окружающим и жизни вообще. Понятно, что это еще и свойство личности самого Фейнмана — но в глубине души мне кажется, что именно так и должны делаться научные открытия, серьезные прорывы. Что людьми, которые их совершают, руководит такой драйв и радость от всего происходящего, что ни о чем вокруг они особо не задумываются, ни тем более о далеких возможных угрозах для всего человечества. Можно тяготиться своей работой и окружением и при этом качественно сводить баланс или писать исковое заявление, но вот чтобы изобретать в таком состоянии уныния — сомнительно.

«Глас Господа» — мучения старого брюзги, уж простите. Да, это никакой не фантастический роман, а «свободная трибуна», на которую автор взобрался, чтобы поговорить на вечные темы. И проект «ГЛАГОС», однозначно проассоциированные с Манхеттенским проектом — для этого только предлог.

Впрочем, надо отдать Лему должное: его опасения и брюзжание, конечно, верны. И любое серьезное научное открытие, особенно в космической области, неизбежно было бы использовано в военных целях. Стоит учитывать еще время написания: 1967 год, разгар Холодной войны, Кубинский кризис показал миру, что до ядерного апокалипсиса не так уж и далеко. Отсюда и крайне пессимистичные взгляды ученых, которые понимают, что открытие, случайно сделанное ими при попытках расшифровать «послание из космоса» может привести к тотальному апокалипсису еще быстрее.

Я читала эту повесть раньше, но не помнила совершенно ничего, кроме того, что Мария — на жена героя, как кажется на первый взгляд. От обычных вещей АБС про открытие нового и борьбу человека с природой или борьбу наступающей цивилизации с дикостью она отличается кординально. Не никакого «врага», даже образа врага нарисовать не получается, по крайней мере, герой в конце четко это осознает. Нет ничего внешнего, напротив, страна и город, куда «десантируется» герой — самый что ни на есть благополучный кусок старой цивилизации, радостно пользующийся всеми плодами современной науки. И от избытка благополучия люди тупеют, жиреют, начинают находить новые неожиданные наркотики и вообще всячески морально разлагаться. Разумеется, радо или поздно такое деградирующее общество обречено на катастрофу или, по крайней мере, на стагнацию. Но пока есть только первые ласточки, неожиданные смерти, которые почти никого не заставляют настораживаться.

Забавно, что в этом обществе так осуждается слег, но при этом не осуждается дрожка и алкоголизм — это в порядке вещей, хотя по большому счету, разница только в градусе, а не в сути. Так «добропорядочные граждане» убеждают себя, что они-то «не такие», все их мозгоубивающие развлечения вполне пристойны, тем более что их поддерживает такое огромное количество соотечественников. Увольте, а есть много общего между дрожкой и телевизором, по-моему.

Это не очень популярная у АБС тема, как ни странно, — тема внутреннего врага, которым люди становятся сами себе. И как бороться с этим врагом, совершенно непонятно. Опергруппа тут очевидно бесполезна, нужды длительные и методичные усилия в области воспитания и образования, но там, где привылки решать проблемы опергруппами, это не очевидно. Лет 100 на решение этой проблемы, как планирует герой, не меньше, увы — при условии, что за ее решение вообще возьмутся. Но против того, чтобы этим заниматься, можно сходу найти множество возражений логического и мизантропического толка — от «что, у нас других проблем нет» до «так работает естественный отбор, и этих наркоманов не жалко». Эмоционально это довольно сильные аргументы, но против них есть один логический: если у этих разложенцев еще есть выбор, и они сделали его в пользу отупения и наркотиков, но у их детей уже никакого выбора не будет, потому что они не будут знать о других вариантов — а значит, последующие поколения будут потеряны.

Последний роман из трилогии про Геда, пожалуй, самый прекрасный. Технически он почти идеально завершает круг, выводя самого героя и ситуацию вокруг него на новый виток спирали. В первом романе Гед выпустил свою тень и вынужден был гнаться за ней почти до конца мира, а старый archmage умер, закрывая открытую им щель между мирами. Второй роман — очень-очень камерный, ограниченный не только определенным островом, но более того — конкретным подземельем. Все происходит в одном месте, и скитания по лабиринту представляются некоей противоположностью свободному движению по морю. И, наконец, в «The farthest shore» Гед опять отправляется в путешествие куда глаза глядят, только в этот раз исправляя зло, причиненное другим, но также заплатив за это высокую цену.

Не надо прилагать особых усилий, чтобы сообразить, что все путешествия Геда в каждой из этих книг — такая расширенная юнгианская метафора самопознания. Он борется не столько со внешним злом, сколько со внутренним — и Ле Гуин прекрасно рисует это в романе. Колдуны, наиболее восприимчивые представители народа, первыми пострадали от того, что в мире «стало что-то не так», начали забывать свое искусство и самих себя. Постепенно от этого начали страдать и простые люди, пока не осознавая, что же именно происходит, но остро чувствуя это «не так». Никакого внешнего зла не произошло, никакие банды орков и гоблинов не нападали на мирные острова — но сомневаться в существании зла, которое заходит изнутри, не приходится.

«Дальний берег» — еще и история про передачу опыта, преемственность поколений. Юный спутник Геда обещает стать великим королем (хотя об этом пока мало кто знает, а меньше всего — он сам), но до этого еще очень далеко. Но именно то, что делает Гед сейчас, вынесенный им из этого плавания опыт и сделает его таким, я думаю, и Гед делает это совершенно сознательно. Он не разглядел в мальчике никакого короля — скорее, материал, из которого можно сделать короля, и одним действием решил убить двух зайцев.

Меня очень задевает лично в этой книге изображение мира мертвых — этот тихий мир сумерек, где не происходит ничего ужасного, но никто ничего не делает и никто никого не узнает. Тюрьма без границ и без наказаний, тюрьма внутренняя. Почему-то мне кажется, что именно этот вариант загробного существования самый правдивый — во всяком случае, умирающий мозг скорее нарисует тебе именно такую картину, чем чертей или ангельское пение. В этом есть какая-то жутковатая, но успокаивающая правдивость.

По ходу повествования все время ждала, когда же произойдет какое-нибудь «мирообразующее» открытие. Например, когда герой выйдет за границы своей ледяной пустоши и обнаружит большой цивилизованный мир (поначалу на это было очень похоже, и в этом плане начало сильно напоминает «Многорукий бог далайна» — тот же дикий камерный мирок, отчаянные попытки наладить в нем какую-то нормальную жизнь, а потом — путешествие к его границам и дальше). Или другой вариант — по ходу действия он становился все более вероятным — чтобы герой (или хотя бы читатель глазами героя) найдет какие-то ее значимые обломки и задумается хоть на секунду о том, что все-таки с ней произошло. Но нет, увы, все герои, и местные таежные дикари, и темные пришельцы как были дикарями, так ими и остаются.

Об этом мире можно многое домыслить: видимо, произошел второй Ледниковый период, видимо, известная нам европейская цивилизация погибла, а на ее обломках выжили самые южные народы (в Африке стало гораздо холоднее и теперь растут березки), а северные постепенно опустились до первобытно-общинного состояния. Южные народы в своем развитии отступили, видимо, на уровень века 18-19 (у них винтовки, а не какие-нибудь кремниевые ружья), северные — гораздо дальше назад. Но все это — очень общие предположения, а в романе никакого общего плана нет, только вот эта группа дикарей и их стойбище.

После того, как герой триумфально вернулся от колдуньи и внезапно возглавил родное племя, сюжет, который обещал быть интересным, стал удивительно однообразным. Как писал Сарамаго, «а так все одно и то же — обезглавлен, сожжен, утоплен, брошен на растерзание диким зверям, пронзен копьем, зарублен мечом, распят, задушен, удавлен, обезглавлен, сожжен, утоплен, брошен на растерзание диким зверям, пронзен копьем, зарублен месом, распят, задушен, удавлен, обезглавлен, сожжен, утоплен, брошен на растерзание диким зверям, пронзен копьем, зарублен мечом, распят, задушен, удавлен, колесован, четвертован, повешен, привязан к хвостам лошадей и разорван на части, отсечены груди, вырван язык, ослеплен, побит каменьями, забит, как ни странно это звучит, деревянными башмаками, и опять». Только в исполнении автора это выглядит не так красиво и не так ужасно, как у Сарамаго, правда, так, традиционные свинцовые мерзости первобытно-общинного строя. Герой-вождь завоевывает и порабощает другие общины, борется со «внутренними врагами», которых сам же себе и создает, периодически кого-нибудь мучают, выкалывают глаза, сжигают заживо и тд. и тп. Это как если бы из Мартина убрать весь сюжет и оставить только треш. Не страшно, но довольно противно. Смутно подозреваю, что для подобного первобытно-общинного строя это вполне нормальный расклад.

Одно маленькое но: в самом начале повествования все эти несчастные дикие племена исповедовали категорический запрет на убийство и пролитие крови, не только людей, но и любых живых существ. Даже дичь просто загоняли досмерти, но не убивали сами (страшно упирались люди, надо думать). Как они в своей вечной мерзлоте с таким подходом вообще выжили — отдельный вопрос. Но все же то, что за какой-то очень короткий срок *вся* социальная группа перешла к практике массового насилия и убийств, причем с пытками, выглядит очень недостоверно. Собственно, в массовое насилие-то я верю, а вот в религиозную практику ненасилия у племени, которое живет охотой (!) — совсем нет. Жест красивый, конечно, но и только. Такое же красивый, но пустой жест — вместо старого бога Огня назвать новую богиню Наукой и поклоняться ей — комизм состоит в том, что никто из общины смысла слова «наука» явно не понимает — герой подхватил его у безумной колдуньи, но с тем же успехом мог бы выбрать и любое другое словечко «из прошлого», хоть «телевидение», хоть «перфоратор». Почитав аннотацию, я-то надеялась, что будут правда какие-то граммар-наци от науки, загоняющие в рудники всех, кто плохо сдал ЕГЭ — это было бы по крайней мере забавно. Но увы, ничего подобного, и суть суеверий от смены имени божества ничуть не изменилась. Все тот же дикий камерный мирок, который под конец уже изрядно надоедает — может, потому что я так ждала, когда же герой из него выйдет наконец, а он этого так и не сделал.

Только под конец нежиданно появляется вестник из другого мира — «темный пришелец», оказавшийся более цивилизованным представителем «черной» расы, пришедшим на север за пушниной. Казалось бы, тут и должно произойти какое-то открытие, но соприкосновение двух миров — короткое и неудачное — в традиционном стиле «всех убили, всех зарезали». Прямо захотелось для отстрастки почитать про завоевание Сибири.

Так вот, короткий pov этого пришельца оказывается информативным, но в то же время разочаровывающим. И тоска по «березкам родного Лесото» создает совсем неуместный в общем контексте комизм. И главное, в итоге это заканчивается ничем, вождь, так и не осознав существование другого мира на другой ступени развития, возвращается к своему привычному скотскому быту. Концовка хоть формально логичная, но какая-то неожиданная. Хочется спросить, что, это все? А что принципиально изменилось-то, кроме того, что общинники распробовали под новым вождем вкус крови и называют бога по-новому?

Подруга, рекомендуя мне этот роман, процитировала своего сына: он говорил, что это как «Война и мир», только про сейчас и про Америку. Не совсем согласна)) То есть по размеру и обстоятельности что-то толстовское, определенно, есть, но скорее это как «Анна Каренина»: все несчастливые семьи несчастны по-разному. В данном случае не только семьи, но и все члены одной несчастливой семьи несчастны тоже по-разному.

История, по сути, довольно камерная: двое сильно пожилых родителей, трое взрослых детей, у одного их них уже свои дети, остальные — в свободном полете, с разной степенью неудачности личной жизнью. Не то чтобы напряженный конфликт поколений, нет, но разница в установках, ценностях и опыте настолько очевидна, что становится быстро понятно: эти родители не могут уже дать своим детям ничего и сами не готовы принимать их советы. Каждый из пятерых основных персонажей считает себя правым, свою манеру жить — самой разумной и правильной, и ни на секунду не готов встать на позицию другого.

Признаться, первые сто страниц, на описании разваливающегося дома и быта стариков, я думала, что сдамся и не буду это читать — было и скучно, и непонятно, к чему все это. Но потом на сцене появился их средний ребенок и началось постепенно раскручиваться действие, все встало на свои места. Действие, конечно, громко сказано — существенных происшествий в романе всего два, да и их значимость не особо высока, они скорее развлекают, чем реально что-то меняют в персонажах и их отношениях.

Где-то посередине книги я поймала себя на странной вещи: она так сильно на меня действовала, что от ее чтения у меня реально портилось настроение, я становилась агрессивной и раздражительной. Обычно мне книги нравятся-не нравятся, но на таком подсознательном уровне очень мало что влияет, особенно так негативно. Хотя это и немудрено: читая про эти тягостные взаимоотношения отцов и детей, полные детских обид и неоправданных родительских ожиданий, а также про мучительные попытки детей устроить собственную жизнь и непохоже на родителей, и относительно нормально. Невозможно не примерять это на себя, каждый разговор, каждую деталь. Пусть не так же, но все равно у всех людей, наверное, есть претензии и к своим родителям, и к своим спутникам жизни (особенно к их отсутствию). А Франзен как раз описывает все эти мелкие болезненные моменты так достоверно, так натуралистично, что ему невозможно не верить — именно так все и бывает. Ничтожные детали, которые оставляют ощущение неудовлетворенности и раздражения, цепляющие мелочи.

Пару раз, правда, я ловила себя на том, что автору попал в глаз осколок зеркала Снежной королевы: в мире его героев, натурально, нет любви и радости. Только непрестанная война с собой и с другими, по мелочам, но без передышек. Так не бывает даже у самых неустроенных людей: когда нет любви, есть друзья, нет друзей — есть увлечения. Что-то, что дает ощущение легкости и драйва, приливов искренней нежности к ближним. Можно, конечно, существовать и без этого, но, мне кажется, спустя некоторое время отсутстиве таких отдушин неизбежно должно породить клиническую депрессию. Собственно, с некоторыми из них это так и происходит.

Довольно сложно описать, в чем сюжет этого романа — по сути, в нем нет ни завязки, ни особого катарсиса (по крайней мере, я концовку катарсисом не считаю) — это просто отрезок жизни пяти человек. В конце их стало меньше, но помимо этого ничего существенно не изменилось. Не было никакого внезапного прозрения, перелома в отношениях, торжественного прощения обид и что там еще полагается в классических мелодрамах. Каждый остался более ли менее при своем, со своими устоями и антипатиями, и не сказать, чтобы опыт последнего времени сделал их как-то ближе. Франзен скорее прекратил роман, чем закончил — кое-что в персонажах изменилось, но вряд ли достаточно, чтобы и их жизнь со стороны предстала в более светлом тоне.

В Франзене есть какая-то стенбековская глубина в понимании людей и отношений, не от достоевского с его крайностями, а именно в духе «Зимы тревоги нашей» — обычные, «нормальные», люди, обычные отношения, никаких крайностей, кроме тех, которые происходят у каждого в голове, но почти никогда не прорываются наружу. В отличие от той же Донны Тартт, которая пишет о каких-то несуществующих картонных личностях, острота внимания и детальности характеров и понимания мыслей разных людей у Франзена просто поражает. Никакого передергивания, никакой ангажированности, никаких «мировых проблем». Только настоящие люди и настоящие отношения. Если это следующая Нобелевская премия, то он ее, определенно, заслужил.

Это маленькая повесть, состоящая из трех частей, расположенных не в хронологическом порядке, на стандартную тему: контакт с инопланетянами. Точнее, встреча, а не контакт, собственно, поскольку наладить контакт так и не удается. Любимая тема АБС, можно сказать: попытки людей что-то понять и наладить контакт — и игнорирование с другой стороны, даже неясно, намеренное ли, или просто это невозможно. И никаких пришельцев настоящих никто не видел, наверное, только застали краешек их присутствия, машины, вероятно, роботов, которые просто исполняют команды.

Самое прекрасное в АБС все же — как виртуозно они выписывают все вокруг, никак не связанные с пришельцами вещи. Все настолько настоящее и настолько живое, что в жизни этих людей хочется поучаствовать — и в экспедиции военных, которые в свободный день совершают восхождение на сопку ради фана, и в раскопках древнего поселения в жарком Таджикистане. Деталей и описаний очень немного, но они настолько правильно подобранные, что картинка складывается и фокусируется мгновенно. Это было бы интересно читать, даже если бы никаких пришельцев там не было и вообще ничего не произошло.

Больше всего эта повесть напоминает «Пикник на обочине» — в ней нет таких же печальных последствий, но есть то же ощущение чужого присутствия, которое не считается не только с желаниями людей, но и вообще с тем, что с ними произойдет. Чуждая и непонятная сила. И понимаешь, что мир до прилета пришельцев у всех этих людей — очень понятный и уютный, и где-то даже радуешься, что их больше нет.

Роман был бы неплох, если б не представлял собой компиляцию идей из предыдущих. Явный детский восторг Мьевиля перед поездами уже сыграл в «Железном совете» — и концепция мира, в котором земля опасна, поскольку населена огромными страшными роющими животными, а передвигаться людям можно только по рельсам, которые почему-то безопасны и не проседают — не более странная, чем идея о поезде, перед которым поездная бригада постоянно прокладывает новые рельсы. И то, и другое демонстрирует триумф любви к поездам над практическим смыслом. Другой источник для «Рельсов» — «Шрам». Если первую половину «Рельсов» довольно скучно и, собственно, не происходит ничего внятного, кроме формального представления мира и героев, то во второй начинается настоящий сюжет. Как и в «Шраме», смысл — движение некоей внутренне противоречивой, но в общем сплоченной группы на транспортном средстве к краю мира. Чисто чтобы посмотреть, что там. Цель похвальная, но как и в «Шраме», больше всего удивляет, что никто из отчаянных одиночек туда еще не добрался, учитывая, что не так уж и безумно сложно оказывается. Весь этот «Покоритель зари» в итоге начинает казаться достаточно скучным, тем более что цель путешествия поезда не столь очевидна и романтична, как плавание к Шраму, да и концовка представляется какой-то висящей в воздухе.

Изначально мир Рельсоморья, несмотря на все отчаянные усилия Мьевиля создать впечатление «опасного моря огромных кротов» выглядит малодостоверно. Почему вместо того, чтобы просто закатать опасные участки в толстый слой асфальта и камня, люди понастроили на них рельсы? Вся эта морская тематика и романтика слишком притянута за уши, хоть переводчик и старался, а поезда, ходящие под парусами, просто смешно, извините. У каждого поезда есть капитан, и каждый уважающий себя капитан в этом мире считает своей обязанностью гоняться персонально за какой-нибудь особенно огромной и зловредной подземной тварью — это они называют философией. Аллюзии на «Моби Дика» смотрятся не то чтобы неуместно, но их слишком много, а у Мьевиля все-таки ждешь увидеть оригинальые идеи и персонажей.

С героями как раз основная проблема романа, потому что главный герой — хороший скучный мальчик. В нем нет ничего сколь-либо привлекательного, и наблюдать за ним скучно, все его мысли и поступки абсолютно предсказуемы. Печально, что и вокруг не наблюдается сколь-нибудь ярких героев, на которых было бы интересно посмотреть (какие прекрасные персонажи были в «Шраме»). Даже зло, выраженное в виде огромного крота, слишком далекое и абстрактное, чтобы как-нибудь заинтересовать. Никакой особой идеи в тексте, кроме квеста за краем мира, тоже нет, хотя, возможно, это и хорошо, учитывая, что знаем мы мьевилевские идеи о мире победившего социализма.

Мьевиль, конечно, слишком интересный писатель, чтобы написать откровенно плохой роман — но у него есть вещи гораздо лучше подобного же толка.

Я пропустила в детстве тот период, когда все читали Вальтера Скотта, и теперь это очень забавно. С одной стороны, исторический антураж — крестовый поход, в главных героях — Ричард Львиное Сердце и Саладин, моя любовь. Собственно, из-за Саладина и взялась читать.

Сюжет совершенно дивен, если бы не слог и общий романтизм происходящего, все эти очевидные приметы 19 века, можно было бы подумать, что это роман про попаданца. Потому что главный герой, нонейм рыцарь, практически никто из ниоткуда, сначала чудесным образом встречается с таинственным сарацином, который потом сыграет большую роль в его судьбе, тут же обращает на себя внимание короля Ричарда, под занавес выигрывает крайне важный и почетный бой, оказывается (внезапно!) не ноунейм, а сыном короля Шотландии, и наконец получает руку недоступной девицы. Триумфальное шествие советской власти (зачеркнуто) юного героя, в общем. С другой стороны, истоки этого жанра лежат гораздо глубже, Скотт всего лишь использует классическую модель «юный безвестный герой — приключения — таинственный друг — победа — женщина» в традиционном для своей эпохи формате, с наложением исторического антуража.

Все-таки весь этот романтизм очень забавен. И сам герой, и король Ричард, и другие участвующие в похоже христианские правители, и Саладин, и остальные так искренне, эмоционально и по-детски реагируют на события-вызовы и их так просто выбить из колеи, заставить переменить кардинальным образом свое мнение и порядок действий. Такие люди, несомненно, есть, и идеалы рыцарства, несомненно, добавляют к этому, но я практически уверена, что столь непоследовательный и ненадежный правитель на троне долго не усидит.

Фигура Саладина в этом романе, конечно, прекрасна, и затмевает и героя, и Ричарда, и вообще всех остальных. Медведевич могла бы вдохновляться этой риторикой (если не вдохновлялась на самом деле) — Скотт влюбленными глазами описывает, какие у араба изящные руки, худощавая, но мускулистая фигура, и все в нем буквально изящно и прекрасно. Причем в романе Саладин выступает в роли бога из машины, который появляется в разных ипостасях строго в нужный момент и либо вытаскивает героя из передряги, либо дает герою повод показать свою доблесть молодецкую. Очевидно, других дел у Саладина нет)) С другой стороны, на фоне такого романтизированного изображения прекрасного собой, умницы и вообще душки Саладина крестоносцы выглядят, мягко скажем, малоадекватными необразованными громилами. Выделяются среди них только тамплиеры, которые к тому же еще и злодеи.

Очень забавное чтение, и сарацинский антураж придает роману особенную прелесть.

Кто читал первую часть «Манюни»: вторая ничуть не хуже, но и, пожалуй, не лучше. В общем, вторая — так же хороша. Кто не читал первую часть «Манюни» — немедленно читать!

На самом деле, сложно сказать что-то сверх того, что я уже писала про первый роман цикла, потому что второй — по сути продолжение той же истории, с теми же героями и примерно в той же временной рамке. Самое выдающееся событие этого романа — как девочек отправляют на лето в суровый советский провинциальный пионерлагерь. Знаете, такой с отвратительной едой, недостатком умывальников, престарелой скудной мебелью, категорическим запретом выходить за ворота и полным отсутствием развлечений. Я в таком была в 14 лет одна, и это было едва ли не худшее, что случалось со мной в жизни, включая ипотеку в долларах и мононуклеоз. Девочкам-героиням повезло, правда, поехать веселой бодрой компанией втроем, а компания, конечно, в таких условиях образует большую разницу. Тем не менее, читая про их лагерный быт, я едва не рыдала горючими слезами, вспоминая те же ужасы из собственной биографии. Правда, хлеб мы не воровали из столовой (неоткуда было), а покупали на карманные деньги, потому что правда очень хотелось есть, а есть лагерную еду может только совсем отважный человек))

Еще хотела сказать про «Манюню» и все эти истории: знаете, они мне очень нравится ощущением безопасности, которое они создают. Чувствуется, что эти дети действительно чувствуют себя в безопасности в своих семьях, и даже зная, что их накажут, все равно не лишаются этого ощущения, потому что правила для наказания логичны и очевидны. Правила сами по себе чувство опасности, неуверенности в себе не рождают. И это очень здорово, когда все детство проживаешь с таким ощущением, что все хорошее и плохое находится более ли менее под твоим контролем (и банально зависит от твоего поведения). И не сталкиваешься ни с каким злом, явно выходящим за рамки такого контроля. Поэтому даже всякие не самые приятные вещи, которые происходят в жизни, эти дети дети переносят очень легко и без особых жертв.

Я ужасно благодарна за рекомендацию по этой книге, потому что она прекрасная! Это одна из самых умных, смешных и радостных вещей, что я читала за последнее время. Написанная и переведенная совершенно гениально!

История, собственно, простая: семья, в которой растет 16-летняя девочка-подросток Целестина. Обычный польский городок. У Целестины полно разнообразных родственников, и все живут в одной странно организованной квартире, но совсем нет друзей. Она очень разумная, послушная, практичная, внешности формата «кровь с молоком» (никакого аристократизма), и семья кличет ее «по-доброму» Телятинкой. Короче, это я в свои 16 лет. Понятно, что у Целестины куча претензий к себе в первую очередь, но и к этому миру тоже немного, хотя хороший характер не делает их критичными. А еще — есть тайный поклонник, о существовании которого она даже не подозревает.

Заглавное шестое чувство, кстати, — это не то, что все подумали, и даже не какая-нибудь там пафосная «любовь», а вовсе даже чувства юмора. И его в романе хоть отбавляй. Каждый персонаж из целестининых родственников и друзей прекрасен по-своему, это очень яркие характеры, и связанные с ними комические элементы выписаны просто прекрасно. Мой любимый герой, не считая, конечно, самой Целестины, это ее 6-летний племянник Бобик, который со своей матерью живет там же. Очень живой и непросредственный ребенок, тайком разводящий мышей и говорящий неудобную правду при гостях в самый неподходящий момент. Такой очень натуральный ребенок, что ли, без соплей всяких и без зловредности особой, но доставляющий море хлопот. Некоторые моменты с ним просто, мне кажется, специально не придумаешь, можно только со знакомых детей такое списать. К примеру, рассуждая о том, какая еда ему нравится, Бобик заявляет, что он любит курицу, и добавляет «забавно, что она называется так же, как птица». И кто-то из родственников тут же жестоко просвещает его, что это «то самое и есть». Вот только детское сознание способно такое изобрести, мне кажется, взрослому и в голову не придет.

Роман, в целом, про жизнь. Просто несколько месяцев истории девочки Целестины, как одна живет в этом немного безумном балагане со своей родней, как впервые ходит на свидание, как моет посуду и рыдает на кухне, как подтягивает ленивую одноклассницу. Но все написано настолько тонко, наблюдательно, умно и забавно, что эту историю можно было бы читать бесконечно. Вспомнить свою юность — огромное количество подобных же эпизодов, над которыми ты тогда рыдал, но в пересказе можно только посмеяться. Талант автора ненавязчиво впечатляет, увидеть очаровательное и смешное в обыденном. В общем, это совершенно прекрасная вещь, и я ее горячо рекомендую всем.

Прекрасное новое издание Кристофера Толкина нацелено в первую очередь на фанатов: оно шикарно сделано, с многочисленными иллюстрациями Алана Ли и на приятнейшей плотной бумаге. Не говоря уж о том, что цель этого издания — не просто пересказать историю Берена и Лютиэль, которая и так есть в «Сильмариллионе», а скорее рассказать все те ее варианты, которых в «Сильме» нет.

Кристофер Толкин подробно рассказывает все детали, относящиеся к созданию этой легенды и ее трансформации в различных черновиках и набросках, приводит кое-где отрывки из писем, хронологические пояснения и т.д. Но собственно текста Кристофера в издании не так много, большую часть занимают те самые различные варианты легенды о влюбленных.

Первый изложенный в издании вариант — небольшая прозаическая «Tale of Tinúviel», первое обращение Толкина к этой теме, она была написана в 1910-х годах. Отличает ее от более поздних вариантов, прежде всего, «первый злодей», в лапах которого отказывается Берен до Моргота. Здесь это Tevildo, Prince of Cats. Тевильдо — это демон в кошачьем обличье, которые повелевает ордами своих зловредных собратьев. Видимо, Толкин был не кошатник :-) С учетом Тевильдо очень логичным представляется их противостояние с псом Хуаном, которого называют Captain of Dogs. А волшебным знаком, который получает Берен в результате победы Хуана над Тевильдо, является золотой ошейник самого Тевильдо.

Следующий, более обширный и проработанный вариант той же истории — «Lay of Leithian», поэма, над которой Толкин начал работать в 1925 году. Кристофер Толкин комментирует, что название переводится как «Release from Bondage», но нигде не объясняется, что это означает применительно к сюжету. Эта история начинается сильно раньше собственно Берена и Лютиэнь, с того момента, как некто Gorlim предает Морготу отца Берена Барахира, тот погибает, но Берен отбивает у орков кольцо Барахира. Кристофер Толкин прерывает изложение поэмы прозаическими цитатами из «Quenta Noldorinwa», еще одного незаконченного произведения Толкина, которое потом трансформировалось в «Сильмариллион» и также рассказывает историю Берена и Лютиэнь. В Quenta Noldorinwa основное отличие состоит в появлении Фелагунда, который идет вместе с Береном к Морготу добывать Сильмарилл во исполнение клятвы, данной Барахиру (собственно, именно этот вариант рассказывается в «Финрод Зонг», так что его все знают). В «Lay of Leithian», которая излагается целиком (докуда написана) также чуть позже появляется Фелагунд, а также злодейские сыновья Феанора Celegorm и Curufin, которые мало того, что поднимают восстание против Фелагунда, так еще и захватывают в плен Лютиэнь. И в «Lay of Leithian», и в «Quenta Noldorinwa» первым слугой Моргота, который встречает Берена и захватывает его в плен, оказывается уже не принц кошек, а некромант Thû, повелевающий волками, который в итоге сам сражается с Хуаном в образе огромного волка. Видимо, Толкин решил, что кошки — это несерьезно, и правильно сделал.

«Lay of Leithian» содержит также отступления от основной темы, например, довольно подробно рассказывается о сражении Финголфина с Морготом. «Lay of Leithian» прерывается на том, как волк Carcharoth откусывает Берену руку с Сильмариллом. Продолжение истории приводится по «Quenta Noldorinwa» и «Lost tale»: рассказывается о последующих приключениях проклятого сильмарилла, войне Диора с гномами, судьбе Элвинг и Эарендиля. Это очень интересно, потому что эту часть по «Сильмариллиону» я совершенно не помню. Целиком изложение Кристофера Толкина завершается тем, как Элвинг и Эарендиль попадают к валарам, а корабль Эарендиля с сильмариллом становится звездой.

Издание, таким образом, закрывает, насколько я могу судить, все значимые варианты истории Берена и Лютиэнь, включая события до и после их жизни. Читать было очень интересно, и комментариев немного и они исключительно уместны.

Не пугайтесь, это не трилогия, а один роман, только очень большой. Содержание вкратце: «Приключения Лунтика в мире развитого капитализма».

Формально сюжет строится на противостоянии некоего продвинутого строительного олигарха (который неясно, на чем сделал свое состояние, но по жизни душка-демократ и деньги ему нужны не ради денег, а ради свободы) и экологических пиратов (которые представляют не лобби конкурента нашего олигарха, как обычно бывает, а вовсе даже занимаются этим ради фана и также неясно, откуда берут деньги). По факту это полнейший ералаш для самых маленьких. Роман рассчитан на сатиру, но эта сатира скорее рассмешит аудиторию от 3 до 5 лет, чем кого-то еще. К примеру, «экологические пираты» нападают на корабль олигарха и заливают его целиком то ли заварным кремом, то ли чем-то подобным. Я хорошо представляю это себе в виде мультипликации в стиле 90-х, типа «Тома и Джерри», но если в том возрасте мне было бы смешно, то сейчас как-то э-э...

Каждое событие и действие каждого персонажа оставляют странное впечатление: что это было-то? К чему весь тот треш, угар и содомия (все вышеописанное действительно присутствует в тексте)? Вначале я читала внимательно, потом слегка по диагонали, потом опять внимательно, и за почти 1000 страниц этого романа в читалке исчерпала уже все доступные мне способы восприятия текста. Но если первые 200 страниц я еще делала попытку вникнуть в то, что нам, собственно, хочет сказать автор и в чем состоит сюжет этого объемистого креатива, то потом просто сдалась.

Пересказывая отрывками: в канализации охотятся за акулой-мутантом, у экологических пиратов есть мега-крутая подлодка, с экологическими пиратами плавает мальчик-иннуит, девочка, которая приходится дочерью кому-то из экологических пиратов, крадет в картинной галерее «Мону Лизу», страницах на 100 описывается юность знакомой подруги бывшей жены олигарха, проведенная в боях с федералами, еще страницах на ста описывается жизнь каких-то третьестепенных персонажей, которые непонятно как относятся к основным. Впридачу ко второй половине романа внезапно появляется дух Айн Рэнд и герои начинают вести с ним чудовищно скучные и длинные диалоги. Признаться, я так и не поняла, то ли автор смеется над «Атлантом», то ли восхваляет его. В любом случае, Рафф далеко оставил Рэнд по части объема текста и его бессмысленности.

Несмотря на безумное количество каких-то мелких действий и деталей, сюжет так толком никуда и не двигается, и только под самый конец выясняется внезапно (видимо, издатель сказал автору уже сворачиваться наконец), что суть тут в мировом заговоре роботов убить всех человеков. Нет, мне не смешно. На 800 странице мне очень хотелось, чтобы роботы скорее убили всех человеков и это закончилось.

Еще в романе очень много примет американской массовой культуры, причем относящейся ко времени написания текста, то есть к концу 90-х годов. Из-за этого для человека, не погруженного в эту культуру, он представляется совершенно неинформативной и перегруженной мешаниной из ничего не говорящих имен, названий и деталей. При этом в той части, в которой я могла что-то опознать, они представляют собой такой мультяшное опошление: ну представьте, в каком виде и контексте мог бы любой нормальный представитель культуры и истории упоминаться в «Черном плаще» — в романе все это выводится на том же уровне.

В общем, этот роман — совершенно невразумительная мешанина дурацких героев с действием, начисто лишенным какого-либо обоснуя или просто смысла и юмором, рассчитанным на детей дошкольного возраста.

Ожидала многого, поэтому сильно разочарована. Все это в разных проявлениях я уже видела и читала. И различными техническими приемами, прежде всего, пресловутым потоком сознания, который тяжело читается и ужасно скучно воспринимается, уже никого не удивишь. В тому же для меня «поток сознания» раз и навсегда ассоциируется, прежде всего, с Молли Блум, что придает всем другим произведениям и эпизодам в этом стиле неожиданно комический эффект.

Между тем стилистические приемчики — пожалуй, единственное, чем может похвастаться этот роман, во всяком случае, именно они первым делом бросаются в глаза. Из-за технических изысков его тяжеловато читать, и художественная ценность этих технических изысков весьма сомнительно.

Но даже оставив в стороне технику — все то же, только лучше, уже есть у Галиной и Крусанова, вся эта «мистическая бытовуха». На Галину правда очень похоже, только Петрушевская куда более странная, жесткая и нудноватая.

Сюжет построен вокруг некоей выдуманной малой народности русского Севера, со своим аналогом шаманизма, божественным пантеоном, святыми местами и предметами и т.д., и русских ученых-этнографов. Само по себе это достаточно интересно, по крайней мере, необычно, если бы автору удалось остановиться на этом и не пуститься в какую-то омерзительную чернуху про мелкопоместную братву, ворованные мерсы, подросшую гопоту и прочие приметы неблагополучия из русской провинции и спальных районов. Такое чувство, что у многих наших авторов, если они хотят изобразить что-то страшное или мерзкое, в голове только одна кнопка: 90-е. Стоит ее нажать — и оттуда начинают фонтанировать баксы в пачках, бандиты, не могущие связать на родном языке два слова и объясняющиеся на матерном суржике, алкоголь, «хазы и малины», вот это все. Я не спорю, это все было и кое-где есть. И все такие персонажи — очень яркие типажи, безусловно, тем более что человек любой степени интеллигентности хоть раз да сталкивался с такими, и сразу это узнает. Но как же все это надоело, господи!

Выбор персонажа для метемпсихоза, собственно, портит весь роман — то, что еще можно было в нем спасти. Потому что в результате каких-то таинственных действий местного шамана сознание нормального этнографа, приехавшего в какой-то северный город выкупать из плена своего товарища, оказывается в теле одного из таких громил. Ну а дальше происходит, собственно, все то, что уже написал Булгаков в «Собачьем сердце»: первоначально сохраняя остатки сознания, герой все больше растворяется в своем «носителе», становясь типичнейшим быдло-представителем местных бандюганов и то теряя, то восстанавливая свою обычную, человеческую память. Ну и поток сознания, в виде которого подается почти весь текст, соответствует заявленному амплуа. Герой бестолково мечется и совершает какие-то странные действия, не логичные ни для того, ни для другого из живущих в нем характеров, так что уследить за сюжетом, поскольку он вообще есть, непросто. Мне было интересно, кончится ли все это чем-нибудь особенным, правда.

«Номер один» — не то чтобы триллер, как заявлено. Он не страшный, а мерзковатый из-за этого гопаря-героя и обилия неприятный физиологических деталей, которые просто отвращают, но никакой художественной ценности не создают. Я ждала от Петрушевской чего-то более изящного и сдержанного, чем это поток сюрреалистических свинцовых мерзостей.

Уже вторая за последнее время случайно попавшаяся книга про китайскую Культурную революцию. Не то чтобы про нее, но история о людях, пострадавших из-за нее, притом что, берясь, я совершенно не знала, чего от этого романа ждать.

В данном случае, в отличие от «Задачи трех тел», сюжет довольно прост, а сам роман — вполне реалистичен. Двое друзей, чьи родители осуждены как представители «гнилой интеллигенции», отправляются в деревню на трудовое перевоспитание. Живут в ужасных условиях среди чудовищно необразованных и кичащихся этим людей, и вот случайно умудряются добыть у одного приятеля томик Бальзака. Надо сказать, что чтобы занудный Бальзак показался манной небесной — условия действительно должны быть ужасными.

Вначале герои радуются сами, всячески пряча книгу, потому что в случае ее обнаружения последствия будут ожидаемо страшные. Но по мере того, как развивается их знакомство с простой девочкой-портнхой из соседней деревни, они решают и ее приобщить к миру прекрасного. И приобщают, пересказывая Бальзака и открывая многое другое из того, что было им дано более ли менее приличным городским образованием и чего она была лишена, родившись в такой среде и такой глуши.

Когда читаешь роман, в котором повествование ведется от первого лица, невольно считаешь, что повествователь и является главным героем — за очевидными исключениями. В данном случае либо повествователь, либо его друг, два выживающих в глуши мальчика-интеллигента, вполне могли бы претендовать на звание героев романа. В конце концов, это им приходится бороться с непривычными и тяжелыми условиями, это перед ними стоит задача сохранить ту культуру, которую они принесли с собой, и выбраться из этой западни. Но в итоге оказывается, что смотреть нужно было совсем не на них. И тихие милые мальчики оказываются слишком трусливыми и пассивными, чтобы пытаться как-то изменить свою неудачливую судьбу. Зато девушка, родившаяся в глухой деревне и едва умеющая писать и читать, под их влиянием принимает неожиданное, жесткое, но самое правильное решение. Кто-то из всех героев романа должен был бы его принять, кто-то должен был бы бы бросить вызов тому, что предлагает судьба, и попытаться перевернуть свою жизнь. Забавно, что это делает не тот, от кого ожидаешь.

Роман, как и вся современная китайская литература, на мой вкус, странноватый. Слишком детальный и физеологичный местами, что ли. Может быть, я одна это чувствую, но есть именно в современных китайских и японских текстах что-то немного отталкивающее, такое, что написать неловко, бытовое, но странное, о чем не принято у нас говорить. Сложно сходу привести пример, правда.

Читала с исследовательским интересом, написано и переведено очень легко. Хотя не могу сказать, чтобы история произвела какое-то особое впечатление, погружение в чужую историю и культуру всегда захватывающе.

Я мало читала Лема, но первое впечатление веселого безумства, которое оставили «Воспоминания Йона Тихого», тут же стерлось тоскливой безнадежностью «Соляриса». Я, конечно, признаю, что «Солярис» — страшно крутой роман, но боже мой, какой же тяжелый. «Возвращение со звезд» в этом плане не лучше. Притом, что в «Возвращении», строго говоря, не происходит практически ничего.

Участники длительной космической экспедиции вернулись на Землю; для них субъективно прошло 10 лет, на Земле же — больше 100. Мир изменился. Изменились сами люди, и до такой степени, что герой как ни упирается, никак не может принять это. Собственно, весь роман об этих попытках принять и понять и упорном непринятии и непонимании. Казалось бы, не произошло ничего ужасного, напротив, на Земле стало значительно комфортней и безопасней. Нет преступлений, нет особого культа денег (как в наше время), все милы и обходительны. Техника шагнула очень далеко вперед, всю «грязную работу» делают роботы, а люди занимаются... собственно, не пойми чем.

Первый шок героя понятен: он моментально сбегает из-под опеки «социальных работников», ответственных за его адаптацию, и поначалу долго не может сориентироваться в организации космопорта, транспорте и тд. В такой непонятливости нет ничего страшного или особенного: современный человек из глухой деревни, впервые приехавший в крупный аэропорт, тоже не разберется сходу, наверное. Только герой не готов признать свое поражение или отсутствие знаний, он так ощутимо бесится, что даже читателю страновится неприятно. Постоянно, на протяжении всего текста, чувствуется раздражение героя, временами переходящее в припадки настоящей ярости.

В какой-то момент я перестала ему верить, знаете. Весь этот справедливый гнев насчет ужасов бетризации, попытка увести едва ли не насильно чужую женщину, бесконечный поток внутренних жалоб на то, что они со своими подвигами теперь никому не нужны. Может быть, и были бы нужны, хочется сказать, но ведь это ты сам, дорогой, сбежал при первой возможности из-под опеки — и тебя тактично оставили в покое, не теряя при этом из виду. Это ты сам ведешь себя деструктивно, не кто-то другой. Добило меня «геройство» Эла на дороге, когда он едва не убивается сам и — на секундочку — создает риск для другой машины. Пусть из-за тех самых проклятых героем достижений цивилизации риска никакого не было — но в его голове-то риск должен был бы быть! И вот из-за таких мелких деталей, постепенно, начинаешь понимать, что это не с новым миром что-то не так. Проблема не в «новых» людях, не в изменении космической парадигмы. Проблема в одном человеке с ПТСД, глазами которого мы видим этот мир в одном черном цвете. Брегг — не то чтобы «ненадежный рассказчик», но на его оценки не стоит полагаться. Новый мир не так уж плох, и, по большому счету, не так уж отличается от старого, как рисует его страх и негативизм. В конце концов, неужели космонавтам, которые должны будут вернуться на Землю больше, чем через сто лет, не приходило в голову, что за это время может измениться все? И, например, что они могут обнаружить ядерную пустыню? Факт существования и процветания родины уже должен быть для них достаточно приятным.

Увы, это история из той же серии, что и в «Паломничестве в страну Востока» Гессе: герой обвиняет всех вокруг, что они предали идеалы, забыли, ушли, испортились и т.д. А в конце оказывается, что единственный, кто «отпал» от братства — это он сам.

Отдельно хочется сказать про изображение будущего у Лема. Забавно, что, кажется, ни один писатель-фантаст не додумался до такой вещи как Интернет, которая действительно ненавязчиво изменила *всю* реальность. В целом же, мне кажется, несмотря на все технические и генетические достижения, мир, с которым столкнулся Брегг — вполне нормальный мир обычных людей. И даже его неприятие новой парадигмы отношений (типа временных браков) вполне логично: что бы, интересно, верующий европеец начала 19 века сказал про наш мир, в котором можно без проблем разводиться по нескольку раз, и никто не считает это особым вызовом общественной морали. Про ЛГБТ-толерантность тем более молчу. И та же пресловутая бетризация, препятствующая проявлению животной агрессии, — разве не безусловное благо? Кажется, возражения у героя против нее примерно такие же, как сейчас возражения у всяких недалеких против прививок для детей. Не основанные на здравом смысле и объективной оценке, то есть. А по большому счету, «новый мир» можно упрекнуть только в том, что он не спешит встречать героев-путешественников с фанфарами и вообще давно забыл о них.

Стейнбек — один из немногих классиков, кто умеет писать совершенно по-разному. «Золотая чаша» не похожа ни на что из того, что я читала у него раньше, хотя читала я прилично. В ней нет реалистичной жестокости «Гроздьев гнева», нет и беззаботной веселости «Консервного ряда». Больше всего этот странноватый роман напоминает притчу, несмотря на относительную реалистичность происходящего. Дело в стейнбековском слоге, в том, как он поворачивает события, показывая важным не внешние обстоятельства, но душевные перемены в герое, делая их самым ярким в тексте.

История «Золотой чаши» — это история жизни великого пирата Генри Моргана, личности исторической и легендарной. В основных событиях Стейнбек придерживается исторической правды: Морган действительно родился в Уэльсе, его действительно продали в рабство, он действительно захватил Маракайбо, Панаму, а потом стал губернатором Ямайки. Но эта историческая правда так изящно переосмыслена в тексте, что настоящая человеческая жизнь превратилась в безупречный сюжет, в котором каждая деталь на своем месте. И даже история с «Красной Святой», единственной женщиной, посмевшей отвергнуть Моргана-завоевателя, основана на каких-то реальных событиях. Стейнбек развивает эту историю, создавая из нее нечто, способное перевернуть жизнь и мировоззрение пирата, и развивает этот перелом исподволь, но настолько обоснованно, что к концу уже не остается сомнений: пиратом Моргану больше не быть, а вот приличным бюрократом, губернатором Ямайки — пожалуйста.

В стейнбековской истории Моргана очень много от стиля легенд: это мягкое повествование, родные холмы Уэльса, живущий на горе старик Мерлин, юношеские мечты, которые исполняются одна за другой, так что в конце от человека ничего не остается. Разговоры и мысли — их гораздо больше, чем действия на единицу текста, как ни странно. Какая-то общая мягкость и некоторая отстраненность: нельзя заставить себя сочувствовать Моргану или кому-либо еще в этой истории, они более герои эпического плана, чем настоящие люди.

Мне очень понравилось несколько цитат (неприменительно к тому, что сказано выше):

«Те, кто утверждает, будто дети счастливы, усели забыть собственное детство».

«Самая человечная из человеческих черт — это непостоянство, — думал он. — И постигая это, человек испытывает сильное потрясение, почти такое же сильное, как от сознания своей человечности. И почему мы должны узнавать это напоследок? Среди сумасшедших нелепостей жизни, ее напыщенно — высокопарных глупостей я хотя бы находил надежный якорь в самом себе. Что значили бесхребетные колебания и метания других людей, если я верил в собственную несгибаемую неизменность? И вот теперь я гляжу на растрепанный обрывок каната, а мой якорь исчез безвозвратно.» — Вот это страшная правда, на самом деле. Когда ты так стремился к какой-то цели, а достигнув ее, наконец наладив свою жизнь, начинаешь хотеть чего-то другого, и снова в бой.

От этого романа, прочитанного в детстве, также остались очень смутные воспоминания. Его стоило перечитать: если «Волшебник Земноморья» интересен, прежде всего, своей идеей, то «Гробницы Атуана» — своей атмосферой. Атмосфера — определяющее, что есть в этом романе. Маленькая девочка, в пятилетнем возрасте отобранная у родителей, чтобы стать жрицей некоего почти забытого культа. Мрачные темные подземные гробницы, полностью изолированный мирок, состоящий из трех верховных жриц, нескольких девочек-учениц и нескольких евнухов-прислужников. Никаких паломников, никаких именитых гостей. Только мрак, тишина и однообразные ритуалы.

Тенар, выбранная переродившейся верховной жрицей, быстро проникается осознанием своей власти и определенной гордыней. Учитывая, что ничего другого она не знает и не помнит — это понятно. Когда все вокруг подчиняются тебе и признают твое главенство потому, что ты являешься жрицей неких таинственных темных сил, в это начинаешь и сама верить. Даже если все твои способности сводятся к тому, что ты запомнила все повороты и залы в неосвещаемых подземельях и можешь свободно передвигаться по своему царству на ощупь.

Удивительным образом, несмотря на однообразие и замкнутость мира, в котором развивается сюжет романа, он совершенно не скучный. Героиня молода и полна жаждой и власти, и исследований, пусть и признает как данность свое место в этом ограниченном мире. И открыта новому, хотя поначалу кажется совершенно иначе. Но знакомство с неожиданно оказавшимся у нее в ловушке в подземелье Гедом-перепелятником все меняет.

По сути, это чистый стокгольмский синдром: оказавшийся без помощи и почти без магической силы Гед умудряется за короткое время изменить девочку-жрицу настолько, что она отказывается от всего, что составляло ее суть раньше. Они выходят из гробниц оба, он — в прямом смысле, а она — еще и в переносном. Это освобождение от тьмы, неожиданно открытый для себя огромный мир — вот, наверное, главная идея романа. Тьма гробниц Атуана очень привлекательна, как и сомнительная власть, даваемая этой тьмой, это правда. Отказаться от нее в пользу неизвестного тем сложнее.

Симпатичный камерный роман про своих и чужих от сетевого автора, если бы не рекомендация, то и не узнала бы. «По эту сторону» — означает по эту сторону некой загадочной Стены, которая разделяет мир, которую не перелезть и не обойти. Из всех героев романа пытается, правда, только одна девочка-подросток, остальные же взрослые давно привыкли и перестали обращать внимание, тем более что места по эту сторону пока вполне достаточно на всех.

Мир очень интересный, на самом деле, мир победившего феминизма и антиурбанизма. Небольшие деревеньки, натуральное хозяйство, наука на стадии до промышленной революции, матриархат. Каким образом установился тот матриархат, не очень понятно, зато понятно, что описываемый мир существует в неизменном виде достаточно долго — то есть очевидного научно-технического прогресса в нем не происходит. При этом религии тоже нет даже как идеи. Люди просто рождаются, делают то, что до этого делали поколения их предков, и непонятно, как они не разучаются «читать, писать, молиться» с таким скучным заделом. Мужчины в этом мире, понятно, тоже есть, но как-то сильно в стороне, складывается впечатление, что их то ли количественно меньше, чем женщин, то ли они игрек-хромосома у них не так развита, как в нашем мире. Волевых, сильных, умных, агрессивных и тд мужчин, типичных представителей категории «альфа-самец» как в плохом, так и в хорошем смысле — в тексте ноль. Зато волевых женщин разных возрастов достаточно)) Это правда очень феминистский роман, причем это феминизм никак не обоснован логически и эволюционно, он просто существует как некая давность и, очевидно, призван олицетворять комфортное общество. Что в большой степени удается, признаюсь. Как говорится, если бы политиками были только женщины, войн бы не было, но было бы много стран, которые не разговаривают друг с другом. В этом милом мире тоже нет ни войн (даже в упоминаемой истории), ни подобных конфликтов, только слабые намеки на подковерные женские игрища.

Еще забавный момент — идея автора с татуировками. Суть в том, что по мере взросления человека любого пола ему наносят на открытые части тела татуировки, повествующие о знаковых фактах, как то: сексуальное здоровье, сексуальная ориентация (типа розовый треугольник, ага), количество детей, профессия и тд. Типа, очень удобно: встречаешь нового человека и сразу понятно, может ли он быть тебе потециальным партнером, можешь ты ты завести с ним здоровых детей, что он заканчивал и сколько ему еще платить ипотеку и прочее тому подобное. И так-то авторский мирок с небольшими деревнями очень камерный, а с таким тавром и так сжимается до невозможности: убежать от себя или предстать кем-то другим невозможно, невозможно ничего скрыть. Более того, люди, которые не живут в деревнях и не подчиняются социальным законам, автоматически становятся не то что изгоями и даже преступниками, и обращаются с ними соответственно.

Я подозреваю, что автор хотел создать максимально комфортный и разумный мир исходя из собственных представлений о комфорте. Но в итоге получилось чудовищно тоталитарное, жесткое и нетолератное создание. Либо ты принимаешь *все* правила этого мира — либо тебя затравят или придется уйти жить одному в лес. Никаких допустимых отклонений от социальных норм, никакого признания инаковости. Даже евреям в средневековых европейских городах разрешали в своем гетто жить по-своему, но только не в мире по эту сторону Стены. Стабильность такого негибкого мира обеспечивается разве что высокой конформностью женщин и отсутствием явных мужских качеств в видимых мужчинах. Перенеси такое социальное устройство на реальный мир с приличным населением — и очень скоро полыхнет так, что мало не покажется. Но это так, отвлеченные размышления, в романе ничего подобного нет, а в мире царят тишь и благодать.

Если бы в милый мир не прилетели непонятные пришельцы, было бы так же мило, но очень скучно. Только странные люди со звезд, пришедшие, видимо, из общества, близкого к нашему (с агрессией и гендерным неравенством) разбавляют эту деревенскую скуку. Нам показывают пришельцев с точки зрения «застенных» людей, и эта точка зрения своеобразна. Никто (!) их них не проявляет энтузиазма по поводу того, что они могут открыть для себя совершенно новую культуру, язык, сами освоить межзвездные путешествия, почерпуть что-то из технологических навыков пришельцев. Зато всех очень раздражает, что пришельцы не соблюдают принятые в их стране нормы этикета. При этом каждый отдельный герой вроде бы вполне разумный и милый, но если абстрагироваться, впечатление от этого общества странное. Получается, что там нет сильных лидеров и оно не хочет развиваться, потому что развитие означает в том числе получение и распространение новых знаний, а в застенном мире это можно делать только социально приемлемыми и испытанными веками способами.

В целом впечатление от романа двойственное. Если читать тот пласт, который явно пытался донести автор — то все очень мило. Комфортный маленький мир со своими устоями, понятный, простой, сумел изящно защититься от нашествия грубых чужаков. Но стоит начать задумываться о модели этого мирка, и он как-то перестает казаться таким уж комфортным, а чужаки — такими уж неприятными.

Самое прекрасное, что есть в этом романе, не имеет никакого отношения к фантастике. Собственно, и фантастическая обертка из аннотации — только необходимый антураж, и без нее вполне можно было бы обойтись.

Самое прекрасное — это описание нескольких дней из жизни разных людей в середине 70-х, связанных друг с другом подчас очевидным, а подчас странным образом. Ученый-историк из далекого прошлого прокручивает время их жизни, как кинопленку, следя то за одним, то за другим героем. Героев немного, и почти все очень молоды, и все очень разные, времени повествования достаточно уделяется каждому, так что далеко не сразу понятно, кто же главный герой — он хоть и действует, но как-то кажется наиболее адекватным и разумным из всех, поэтому на него невольно обращаешь меньше внимания. От Димы как-то не ждешь подвоха и с ним испытываешь подсознательное чувство, что все, что от него зависит, будет хорошо. Как с самим собой, собственно. И вот здесь-то и прокалываешься.

История происходит всего пару дней, и с героями, казалось бы, тоже не случается ничего необычного. Поскольку ученый из будущего вроде бы обмолвился о каком-то знаковом событии, я подсознательно ждала какой-то катастрофы, второго Чернобыля, прибытия инопланетян или чего-то подобного, что так или иначе спровоцировал бы кто-то из героев. Но история Рыбакова решена куда изящнее.

Несмотря на то, что формально с героями не происходит чего особо выдающегося, мы видим их мир изнутри, мир молодых влюбчивых людей, очень живой. Мир, в котором ни один день не проходит тускло и незапоминаемо, как бывает, когда становишься старше (дом-работа-дом). Рыбаков изображает их эмоции настолько ярко и живо, что в них веришь. В мире этих молодых людей нет никаких розовых соплей или тотальной тупости, традиционно приписываемых им представителям более старшего поколения. Напротив, все довольно жестко и при этом романтично. Я помню свои двадцать лет именно такими. Мы не были особо воспитанными и каждый был скорее сам за себя, но общая яркость происходящего и окружающего была выше, даже яркость скуки (с тех пор я забыла, что это такое).

Череда встреч и мелких совпадений, в которых герои невольно влияют на жизнь друг друга, складывается, как домино, чтобы столкнуть последнюю костяшку и перейти некую грань, за которой находится то самое важное, оказавшее влияние на будущее на много лет вперед. То, как изящно Рыбаков подводит к этому событию, просто бесподобно. И при этом к нему не хочется особо подходить — он настолько достоверно и живо выписал всех героев, все характеры, что хочется побыть еще с ними. Правда, от такого пристального наблюденея за жизнью героев начинаешь испытывать даже легкий стыд, будто подглядывашь за чем-то запретным.

Под конец, когда мы уже знаем ответ, знаем, к чему вели всех героев эти несколько дней, начинаются «варианты». Ученый из будущего просматривает альтернативные временные линии, показывая нам отрывки того, что могло бы произойти с теми же героями, если бы вот тут и вон там все пошло немного иначе, на секунду раньше или позже.

Роман своей человеческой, бытовой и отношенческой частью производит просто сокрушительное впечатление, и оторваться от него нельзя, даже уже понимая, что потом будешь мучиться из-за того, как все вышло.

Когда я берусь за «культовые» зарубежные романы последних лет, то каждый раз тайно надеюсь, что это будет как «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл» — но ничего подобного и в этот раз. «Орикс и Коростель» скорее напоминают «Дорогу» Маккарти — такой же унылый постапокалипсис глазами недалекого и скучного персонажа.

Собственно, это становится понятным почти сразу. Руины общества потребления, и весь ужас гибели человечества проявляется в том, что герой, по сути — опустившийся бомж, роется в обломках, добывает какую-то еду на пару раз, напивается при первой возможности и больше ничего не пытается делать. Это не Робинзон, которого можно уважать за волю к жизни, это просто опустившийся человек. И никакой страшный вирус, стремительно уничтоживший человечество, не был нужен, чтобы герой дошел до жизни такой — на самом деле, из его постепенно открывающейся биографии прекрасно видно, что держит его в статусе «приличного человека» только социальная инерция (которая заставляет кое-как учиться в школе, кое-как работать и тд) и усилия его друга Коростеля. А случись что — он бы мигом оказался на том же самом дне, искал себе еду в мусорных баках и спасался от одичавших собак. Устраивать глобальный апокалипсис для достижения такой легкой и очевидной цели — избыточно и пошловато.

Впрочем, пошловато не только это. По сути весь роман — про культуру потребления и к чему она приведет. Этого чисто технически очень много в тексте — выдуманых брендов, деталей, новых способов омоложения, нового фастфуда (про ПухлоКур отличная идея, кстати, и единственная по-настоящему жутковатая во всем тексте). Так и читается «культура потребления — это плохо!» или, например, «берегите природу нашу мать вашу». Только для донесения этих лозунгов писать романы не стоит, если больше нечего сказать. Я уже цитировала по какому-то поводу прекрасную фразу из дневника Эстравена, повторю и сейчас, потому что лучше ничего не придумано: «To oppose vulgarity is inevitably to be vulgar. You must go somewhere else; you must have another goal; then you walk a different road.»

То, о чем пишет Этвуд — это и есть opposing vulgarity. Это делает Коростель, гениальный друг главного героя, создавший людей будущего и устроивший некоторый ад людям настоящего. Пытаясь этим не изменить даже, а полностью уничтожить то презренное customer society, очевидным и ярким представителем которого является, между прочим, наш герой, Снежный человек или Джимми.

Это делает сама Этвуд, очевидным образом вкладывая в текст соответствующие посылы. Кроме них, там больше ничего и нет: некоторое количество алкоголя, беспорядочных сексуальных связей (включая намек на педофилию и прочие извращения), гонка за омоложением, фастфуд, отсутствие интереса к жизни и к работе, неспособность чем-то по-настоящему увлечься.

Печально, что действительно интересный и привлекательный персонаж, Коростель, преподносится через pov его «тупого друга», который вроде бы все видит и слышит, но ничего не понимает, а потому ничего не способен передать читателю. Джимми очевидным образом не догоняет, что делает Коростель и почему — и даже не слишком интересуется этим вопросом *после всего*. Эта эмоциональная тупость его раздражает безумно, как и это баранье принятие собственной судьбы. Страдает ли он от того, что на его глазах ненароком все человечество полегло страшной смертью? Нет. Пытается ли он что-то сохранить или создать что-то новое? Тоже нет. Только простые звериные желания поесть и выпить.

Постепенно в настоящий апокалипсис перестаешь верить. Постепенно начинаешь думать, что Снежный человек — ненадежный репортер, и просто слишком туп и ленив для того, чтобы что-то по-настоящему проверить. Концовка намекает на то, что апокалипсис скорее имел место в его маленьком мирке, и Джимми с радостью с ним согласился — потому что так гораздо проще. Если апокалипсис, то ничего уже можно не делать, кроме удовлетворения минимальных физических потребностей. Можно напиваться и вспоминать, как мама недостаточно его любила. И что за манера выводить в подобных романах таких омерзительных слабаков?

Отрывок из этой повести был в моем учебнике литературы за 3 класс, ужасно мне понравился, но продолжение я потом так и не смогла найти. А тут почему-то вспомнила и решила наконец прочитать ее целиком. Все-таки Успенский — гений — суметь написать так, чтобы я через 25 лет помнила даже не сюжет и героев, а именно отдельные фразы и шутки.

«Школа клоунов» далеко не так популярна, как, например, Простоквашино, но это не просто развлекательная книга, а еще и обучалка — по ней реально можно учить дошкольников буквам, и на это она, собственно, и рассчитана. На чтение вместе с ребенком, там есть еще всякие задания для детей и родителей (которые я не делала, потому что мои родители за 4,5 тысячи километров :crzdance: ) Почему это оказалось в учебнике для 3 класса, в общем, довольно странно, но если убрать изучение алфавита, читать можно в любом возрасте, включая мои «зазо».

Сама идея дивно хороша: институт повышения квалификации завхозов пытается разными дурацкими методами выжить из занимаемого казеннного помещения школу для клоунов. Нам показывают противостояние клоунов и завхозов, при этом в школе попутно ведется обучение. Есть в этом что-то очень похожее на нашу жизнь, знаете, хотя я уверена, что Успенский в 83 году ничего такого в виду не имел, просто завхоз — это самый логичный антоним для «клоуна» как скучный для смешного. Получилось прекрасно, кстати, и завхозы все такие страшно колоритные. Отличная детская книжка, в общем.

Мне грешным делом рассказы про патера Брауна кажутся чуть ли не идеальным образчиком детективов. Я не люблю страшные книги, и тем более не люблю всякую расчлененку и прочие мерзкие подробности, а в детективах их бывает довольно много, даже больше, чем надо. То ли дело милые истории Честертона — в них есть и конфликт, и загадка, и при этом они остаются всегда элегантными, сдержанными и аккуратными, что ли. Кроме того — что привлекает меня больше всего — даже истории про Шерлока Холмса не представляют собой такой триумф разума, как патер Браун. В Холмсе очень много самолюбования, тщательно выписанный главный герой с такими яркими чертами, что он практически заслоняет собой сюжет. Патер Браун — фигура совершенно противоположная, подчеркнуто обыденная и скромная, лишненная каких бы то ни было трагически-романтических черт. Единственное, что раз за разом подчеркивает Честертон — что это человек маленького роста, с большой головой и круглым лицом. Не слишком привлекательное описание для фанаток, согласитесь)) Не успокоившись на этом, Честертон еще и награждает патера другом противоположного склада: бывший самый-страшный-преступник Фламбо — мужчина великанского роста и непомерной силы. Вдвоем они образуют вполне классическую парочку в духе Дон Кихота и Санчо Пансы.

Что еще прекрасно в этих историях — так это уютность мира, в котором они происходят. Самый-страшный-преступник Европы занимается кражами ювелирки, причем старается, чтобы при этом никто не погиб и даже не пострадал, и пристыдивший его священник добивается полного раскаяния. Случаются, конечно, и убийства, но в основном, скажем так, на бытовой почве. Здесь нет криминальных концернов, которые сажают подростков на герои, нет маньяков-расчленителей (и, надеюсь, не будет), и всех убийц можно не только вычислить с помощью здравого смысла (что говорит об отсутствии самой опасной категории — безумцев) и большую часть из них можно вернуть на путь истинный или хотя бы сподвигнуть на раскаяние. Прекрасный комфортный мир, в котором милейший патер Браун может развернуться со своими аналитическими способностями и исключительными душевными качествами, не пугая при этом читателей ужасом преступлений.

Прекрасная повесть о тлетворном влиянии двух злобно-приторных старух на нормальную семью. Очень классическая в своем роде: люди, которых постигло житейское несчастье, особенно рискуют попасть в загребущие лапы каких-нибудь сектантов, приживал и прочих паразитов в смысле биологической метафоры. В этой истории у вполне счастливой семьи с двумя взрослыми детьми умирает любимая мать, а вслед за этим к ним неожиданно приезжают из-за границы с неясными намерениями две ее сестры, которых дети в глаза не видели. Немолодые женщины поселяются в их доме и начинают плести паутины и создавать аромат тления, ловко узурпировав власть над детьми и вдовцом ссылками на то, что им-де известно, чего бы покойница-мать хотела. Покойница-мать хочет странного, и хотя вроде бы поначалу все невинно, но сети оплетают, оплетают, и вот уже, казалось бы, всей птичке пропасть. Если сын как мужчина еще успешно сопротивляется их тленной власти, то молодая девушка практически поддается. И вроде бы ничего страшнее устроенного брака с неподходящим человеком ей не грозит (если не считать это достаточно страшным), но Кузмин очень здорово нагнетает ощущение тления и бессилия, какой-то душевной атрофии, в которую под воздействием зловещих теток погружается все семейство.

Повесть отчасти реалистичная, основанная на истории смерти Лидии Зиновьевой-Аннибал и подобного же упадка в тленный мистицизм в ее семействе. Впрочем, эта история завершилась совсем по-другому, и к чести Кузмина, в своем тексте он вывел значительно более приличный финал

Я читала «Земноморье» давным-давно, даже не в юности, а в детстве, и у меня остались только смутные воспоминания чего-то неторопливого, глубокого и очень крутого. Так что перечитывала как с ноля. И осознала, что все правильно, «Волшебника Земноморья» и надо первый раз читать в детстве, лет в 10 — тогда он произведет большее впечатление, потому что в детстве твое воображение гораздо активнее достаивает скудный пейзаж и домысливает детали. Он все еще чудесный, но это такой *чистый простой* роман, что искушенному читателю покажется, наверное, слишком простым.

В моем издании есть послесловие Ле Гуин, где она говорит, что и родилось «Земноморье» из просьбы издателя написать что-то для детей, и вот она постаралась, как могла. Но что гораздо более важно — почему-то я, перечитав больше половины ее творчества, раньше прицельно не обращала на это внимание — Урсула очень интересно пишет про создание конфликта в мире, где нет войны. А ведь действительно, ни в одном из ее романов ничего похожего на войну нет. И она очень разумно это объясняет, что в произведениях для детей война — это всегда война хороших против плохих, но «образ врага» создается искусственно, как толкиновские орды орков, и ничего общего не имеет с реальностью. А война «хороших против хороших» — это тематика для «большой литературы», не для фэнтези, да и то не всякому классику удается.

Поэтому в «Земноморье» конфликт возникает из борьбы человека с самим собой. Преследование Геда собственной тенью, а потом наоброт — настолько юнгианский сюжет, что его можно целиком помещать в учебники по психологии. Прими то, что в тебе есть плохого, признай это наконец частью себя, и только тогда сможешь это победить. Ненавязчивая мораль, нигде не выражающаяся прямо и, наверное, не очевидная для детей, но совершенно очевидная при «взрослом» перечитывании.

К тому же мне очень нравится мир «Земноморья», не романтика дальних странствий, фокус не на море, а именно на земле, на маленьких островах, каждый из которых по сути — маленькое государство со своими обычаями и памятью. Переехав на соседний остров, попадаешь в другой мир, и этих миров бесчисленное множество. В таком Земноморье не может быть ничего, похожего на империю, все его жители, видимо, махровые интроверты, потому что им очевидно нравится эта разобщенность и отчужденность. Не обязательно уезжать на необитаемый остров, чтобы отдохнуть наконец, можно уехать на *любой* остров — и там все гарантированно будет иначе. Совсем не такой многообещающий, как мир Ойкумены, зато куда более спокойный, протой и уютный.

Хорошие писатели, историки и культурологи взяли за моду периодически делать такие сборники статеек и заметок, которые сделали бы честь любому *блогу*, но до уровня, приличного к публикации на бумаге, не дотягивают. Я читала такое у Эко, у Гессе, и вот теперь у Пастуро. Увы, на моей памяти *хорошо* удалось сделать такой сборник только Гаспарову, остальные же оставляют читателя в неком недоумении: как автор, от которого ожидаешь качественного текста, мог предложить это. Не то чтобы плохое, но скорее — мелкое, ненужное и не особо актуальное. «Картонки Минервы» Эко были особенным разочарованием в этом плане.

«Цвета нашей памяти» — сборник подобного типа. Его можно прочитать один раз, но можно и не читать, он совершенно не прибавляет ничего нового. Конечно, все серьезные исследования Пастуро о цвете — интересны и неординарны, но в данном случае это никакая не научная работа, а ряд небольших заметок, большей частью автобиографического характера, каких-то историй, связанных разными цветами и их восприятием. Истории в основном довольно банальные, пусть и мило написанные, не имеют ничего похожего не то что на сюжет (этого и не ожидалась, книга не художественная), а даже на научные выводы. Так, некоторые замечания и размышления.

Единственное, что я вынесла для себя — это удачное определение «административно-зеленый», которое Пастуро вычитал в каком-то приказе школьного толка. Правда, у нас в России принят скорее административно-желтый, этот мерзотный цвет, которым красят правительственные здания в областных центрах и в который давеча покрасили Князь-Владимирский собор на Спортивной.

Легкое, но совершенно необязательное чтение.

Этот роман действительно стоит читать вместе со «Сторож брату своему» — только в паре они образуют полностью законченный сюжет, а деление на два формально разные текста более чем условно (понятно, что сделано для издательских целей). В итоге они настолько «сложились» у меня в голове, что мне уже сложно разделить сюжет первого и второго тома.

Наконец-то находит свое логическое продолжение и завершение основная сюжетная линия первой части, борьба с безумной, жаждущей мести локальной богиней Аль-Лат, которую пришедшая «вера Али» изгнала с насиженного места и из сердцец верующих. И — что не менее важно — линия взаимоотношений Тарега с эмиром, которая в любой книге этой серии будет так или иначе определяющей. Впрочем, немного этой линии мне все же не хватило. Эмир аль-Мамун был выведен в первой книге как человек очень сдержанный и разумный, что обещало им большое и прекрасное будущее — но уже к концу первой части он начинает бушевать, орать и вести себя довольно неадекватно. Учитывая, что Тарег за столетия своей жизни тоже не научился держать себя в руках, два эмоциональных человека у власти, не желающих разговаривать языком, воистину могут создать бедствие для страны на пустом месте. Впрочем, ничего ужасного эмир все-таки не делает, и в итоге все более ли менее образуется — но не так хорошо, как могло бы быть. Как ни забавно, большинство конфликтов и проблем в книге проистекает именно от взаимного недопонимания и недоверия эмира и его военачальника. При этом есть совершенно прекрасные моменты, проистекающие из их непростых отношений — например, как Тарег превращается в смертоносного ястреба во время сражения потому, что эмир *видит* его таким и *верит*, что тот на это способен. Сумей эти двое договориться, они могли бы свернуть горы.

Впрочем, борьба с внешним врагом, несмотря на все эти «трудности перевода», продолжается, и в итоге оказывается таки успешной. В книге много сражений, но также довольно много и моментов околомистического свойства, которые привлекают, пожалуй, в большей степени, чем описания сражений, сколь бы интересны и разнообразны они ни были. Момент истины в книге, на мой взгляд, все-таки не победа войск эмира над войсками злобной богини, а то, как эмир пытается спасти — и спасает — Тарега после этого, едва не поплатившись собственной жизнью и властью. Тут становится понятным, что аль-Мамун все-таки оправдывает ожидания как правитель и как человек — их не оправдывает скорее сам Тарег, увы. Впрочем, в следующих томах ему, видимо, еще предстоит об этом пожалеть.

Концовка ожидаема, но несколько разочаровывает: использовать один и тот же прием дважды не слишком красиво, хотя в этот раз «подводка» к очередному помещению Тарега на Мухсин сделана куда изящнее и логичнее.

С нетерпением буду ждать следущих книг, потому что история Тарега и не заканчивается (что очевидно), и не перестает быть интересной, да и авторский псевдоарабский мир все так же хорош.

Второй роман показался мне менее цельным, что ли, чем первый. Или может дело в том, что надо читать эпопею про богиню аль-Лат подряд (то есть этот роман и следующий) — но мне так неудобно, я устаю от больших текстов одного плана, как бы хороши они ни были.

Забавно, кстати, что в этом романе нерегиля Тарега очень немного. И в отличие от предыдущего, он большей частью не скачет впереди огромного войска и сравнивает с землей города, а валяется в полудохлом виде в кустах и подвергается оскорблениям каких-нибудь грязных бедуинов. Причем история Тарега в этом романе — это история переходов из одного плачевного состояния в другое. И в основном он сам тому виной, конечно, потому что нарывается раз за разом, упорно не желая разбираться в элементарной политике человеческих отношений. Дразнит сначала своего хозяина, нового халифа, потом каждого следующего тюремщика.

Только однажды в этой череде злосчастий намечается просвет: когда Тарег встречает брата халифа, с которым тот по завещанию отца вынужден делить пополам страну, аль-Мамуна. Из всего, что я пока читала, аль-Мамун кажется наиболее привлекательным персонажем (включая первую книгу). Он как-то на удивление адекватен на фоне всеобщей глобальной неадекватности, тупости, жадности, сластолюбия и прочих пороков всех власть предержащих в этой истории. Начиная от самого эмира верующих и заканчивая последним вождем захудалого племени. Все до единого так изобретательно и картонно омерзительны, что автор, мне кажется, все-таки перебарщивает. Конечно, определенный процент омерзительных идиотов у власти есть в любом обществе, но также в любом обществе есть и процент сильных харизматических лидеров (которые далеко не всегда на деле представляют собой идеал рыцарства, но по крайней мере выглядят достойно). И история Востока нам дает достаточно таких примеров. С другой стороны, можно представить, что как только на месте эмира, держащего «поводок» от нерегиля, окажется такой умный и сильный человек, историю можно будет заканчивать — по крайней мере, покуда этот человек будет жив. Потому что они вдвоем прекрасно организуют тишь, мир и порядок, и никакого сюжета.

Но зато пока происходит прямо противоположное: страну раздирает гражданская война между эмиром и его братом, не говоря уж о страшных нашествиях жидорептилоидов под именем кочевников-сарматов, пардон, карматов. Развитие этих двух линий (но не их завершение) и представляет собой сюжет романа.

С одной стороны, это не очень изящно, конечно, что не завершив толком один сюжетный задел (войну братьев), автор тут же начинает другой и посвящает ему половину романа, забросив первый. С другой стороны, в реальности беды, свалившиеся на государство, тоже не ждут своей очереди. При этом история войны братьев, собственно, закончена к концу романа формальна (остался только один), но не закончена с эмоциональной точки зрения, так как служить оставшемуся брату нерегиль упорно отказывается. Впрочем, концовка дает слабую надежду, что в итоге они таки придут к согласию и объединят усилия в борьбе с внешней напастью. Я *очень* жду новой встречи нерегиля с новым эмиром))

Из всей книги как-то смутили только разговоры о приближающемся конце света, который запланирован вот-вот, года через три-четыре. Помню, в 1999 году такие же разговоры были, конечно. Надеюсь, дальше этому будет объяснение получше, потому что такой крупный рояль, внезапно выползший из кустов, смотрится неизящно. И все же мне очень интересно, что будет дальше — при всех возможных претензиях к сюжету, текст ужасно затягивает.