У этой повести очень простой, но при этом очень изящный рисунок. Как «Голубка» Пикассо: ничего особенного, несколько чистых линий, но — шедевр. Тот редкий случай, когда камерность и малая форма идеально сочетаются: в тексте ровно то, что надо, и не больше, и не меньше.

Удивительный мир летчика и говорящего самолета, который следует через эфир к сфере неподвижных звезд кажется для него настолько естественным, что и не придет толком в голову в нем усомнится. Да, фантастический мир, но не более фантастический, чем многие другие. Очень интересный, очень романтичный. Мир Поиска, романтика дальних странствий и звездных пространств, как молодые АБС, только все менее жестко, уютнее и камернее. Даже жаль, что история маленькая и с этим миром приходится в итоге расстаться.

Вторая часть больше похоже на нашу обычную реальность. Тоже фантастика, но уже не такая. Не романтичная, взрослая. Со взрослыми проблемами, которые не столько глобальные, сколько изматывающие и бесконечные. Кто вырос, тот поймет, увы. Со взрослой работой, когда слово «надо» доминирует над усталостью и собственными возможностями.

Я довольно быстро догадалась, как две части связаны, увы, но это не портит впечатление. Все становится очень логичным зато. Прием старый, но не столько банальный, сколько классический)) Очень, очень красивая повесть.

Интересная история, на первый взгляд (и, видимо, взгляд самого Грина) — такая же простенькая по сюжету, как «Алые паруса», но это только если не примерять ее события на реальность. Такая вполне сказочная модель: две сестры, младшая — красавица и к тому же богачка, старшая — уродлива и значительно беднее (почему так вышло, вопрос к родителям). Позиционируется, что младшая еще и хороший человек, а старшая — плохой, но из всего текста следует обратное.

А дело вот в чем: некрасивая сестра, собственно Моргиана, мучается собой и своей жизнью, особенно на фоне красавицы сестрицы, и эти мучения, столь очевидные читателю, похлеще Достоевского. Их нельзя не заметить и их нельзя игнорировать. Что же на это делает младшая Джесси, которой полагалось вроде быть доброй? — Искусно подливает масла в огонь. И дело не в том, что она как-то сознательно вредит Моргиане, нет, все проще: ей на Моргиану и ее душевные драмы глубоко наплевать. Как и на вообще все, что не касается непосредственно ее. Джесси — такая образцовая красивая эгоистичная куколка получилась, и как бы автор меня не убеждал в ее замечательности, я в нее не поверю. Я встречала таких девушек в реальной жизни, с ними можно общаться нормально ровно до того момента, когда твои и ее интересы не вступят в противоречие даже по самому ничтожному моменту. Это любимые доченьки, не знающие слова нет, им просто в голову не приходит, что иногда чувства и интересы других людей нужно учитывать — не то чтобы они не понимали, что вокруг живые, им просто совершенно искренне наплевать.

Грин поворачивает сюжет очень печально: задуманное Моргианой испытание оказывается для Джесси в итоге всего лишь легкой неприятностью, зато сама Моргиана расплачивается за него сполна. Собственно, так и бывает: кто-то идет по жизни, кажется, шутя, а кто-то наступает на все колючки и ломает шею там, где первый проходит, даже не заметив.

Но сочувствуешь все же Моргиане. Я закончила роман с чувством большого раздражения по отношению к Джесси, потому что я просто уверена, что если б не ее конкретно поведение, эгоизм и безразличие, то и драма Моргианы не была бы такой острой и болезненной. Интересно, осознавал ли это автор?

Набоковские лекции разношерстные и довольно личные: сразу видно, кто у него в любимцах, а кто — напротив. Хотя они тем и хороши: Набоков не скрывает инструментария, с которым подходит к каждому автору, и не пытается заявить свои оценки в качестве абсолютной истины. У него очень четко оформленные взгляды и вкусы и даже если бы, положим, мы ничего не знали о Гоголе или Достоевском, ориентируясь на заявленные вкусы и оценку автора можно было бы прикинуть на себя — понравится или нет (только с Толстым этот инструментарий дает какой-то совершенно загадочный промах). Симпатично по крайней мере то, что Набоков не повторяет школьных прописных истин и стандартизированных оценок (хотя не уверена, что в его время и в Америке они существовали как класс).

Гоголь — самая интересная часть из всех лекций. Набоков готовил книгу о Гоголе, и потому неудивительно, что и глубина анализа, и качество собственно текста разительно отличаются от всех остальных лекций, которые писались для себя, не для публикации, и, естественно, гораздо проще по языку и стилю, чем все остальное, что выходило из под пера Набокова. Я лично узнала о Гоголе вообще и «Мертвых душах» в частности много нового, и взгляд Набокова в этом плане интересен, особенно разбор деталей, анализ отдельных пассажей в части именно стилистической. Тут и понятно, какая у ВВН система оценок: стиль и эстетика на первом плане, а этим Гоголь даст фору любому нашему автору. «Гоголь был странным созданием, но гений всегда странен: только здоровая посредственность кажется благородному читателю мудрым старым другом, любезно обогашающем его, читателя, представления о жизни».

Интересна также и история создания «Мертвых душ», а точнее — судьба пресловутого второго тома и рассуждения ВВН о том, как же он создавался и почему в итоге был сожжен.

Совершенно отличный разбор «Шинели», которую я смутно помню скорее по ноосфере, чем со школы, но которую будто увидела тут впервые во всей ее прелести.

Определенно, часть про Гоголя — наиболее достойная данного издания, наиболее ценная с точки зрения информации и анализа, вне зависимости от отношения ко вкусам Набокова.

Тургенев — изрядно поскучней. По сути, оценки ВВН сводятся к тому, что у Тургенева прекрасные описания природы, а все остальное нудновато и слабовато. «Он не великий писатель, хотя и очень милый». Я не стану с этим спорить. Часть про «Отцов и детей», в которой ВВН просто пересказывает сюжет романа с небольшими комментариями — возможно, была полезна для американской публике, но мало чем поможет русскому человеку, который проходил этот роман в школе целый семестр и хоть одно сочинение про него, да написал.

Достоевский — конечно, самая одиозная из лекций, просто потому, что ВВН не только не признает за ФМ право называться великим писателем, но и вообще ругает его напропалую. Хотя к чести ВВН, в самом начале лекций он открыто рассказывает свою систему оценки: «В своих лекциях я обычно смотрю на литературу под единственным интересным мне углом, то есть как на явление мирового искусства и проявление личного таланта. С этой точки зрения Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный».

Увы, дело не в отсутствии таланта у ФМ и не в том, что называется «социальной темой», что Набоков не ценит. Но у Достоевского есть то, чего сам Набоков отродясь не писал и, наверное, даже не видит, а именно этический конфликт между персонажами. Это не «социалка», это область психологии и отношений. «Своих героев Достоевский характеризует с помощью ситуаций, этических конфликтов, психологических и душевных дрязг». Это верно, но как вообще иначе характеризовать героя?))

Вспомним Набокова, где у него подобные конфликты? Нет их. Максимум — герой оказывается в этическо неоднозначной ситуации, но это даже не осмысливается ни им, ни автором. И уж тем более в такой неоднозначной ситуации он не взаимодействует непосредственно с другими людьми по факту конфликта, он всегда сам по себе, внутри себя, отгорожен от других. Какую драму изобразил бы ФМ из истории Цинцинната и его Марфушенки! А у Набокова ничего подобоного быть не может, потому что все другие люди в романе вообще оказываются в итоге ненастоящими, какой уж тут конфликт. Он этого и не ценит. «Возвращение Чорба» — «одиночный» конфликт, хлопок одной ладонью, история заканчивается тем, что герой от конфликта просто улизнул.

А вот оценивать ФМ с точки зрения эстетики и наслаждения стилем бессмысленно, потому оценка Набокова и близка к нулю в его системе координат. Думаю, Набокову было изрядно неловко писать про великие романы Достоевского, все равно что дальтонику рассуждать о живописи.

Толстой — самая длинная, занудная и удивительная часть. Не объясняя толком, почему, Набоков удивительным образом крайне высоко оценивает Толстого, в том числе признавая в качестве его заслуг то, что он так отчаянно ругал у других, у того же Достоевского. Почему-то стиль Толстого его не смущает ничуть. Социальный компонент его не смущает. Он видит какую-то «великую правду» там, где я вижу отчаянную скуку. Лекция по «Анне Карениной» очень большая и очень детальная, Набоков анализирует все, включая сны Стивы Облонского, красный мешочек Анны, еще бог весть какие мелочи. Я не люблю Толстого и через это продралась с тоской.

Уж не знаю, может, в любви к Толстому в Набокове проявляется старостветский барин, русский аристократ, и эта фамильная ностальгия по утраченному красивому веку, балам и социальному неравенству.

К лекции о «Карениной» прилагаются еще и детальные комментарии, рассчитанные, впрочем, именно на иностранного читателя в большей мере.

Чехов заслужил удивительное порицание-похвалу от ВВН. По сути, весь его взгляд сводится к формуле «серенько, но очень мило». Чеховский юмор в представлении Набокова — это юмор беспомощного и нелепого интеллигента, существа неприспособленного к жизни, не способного сделать зло или постоять за себя, но, повторюсь, очень милого. Вероятно, часть творчества Чехова и укладывается в это определение, но на мой взгляд, Набоков принимает на веру то, что на деле было очень изящной, но довольно злой издевкой, и юмор Чехова куда как часто отдает жесткой иронией. Вероятно, это тоже издержки «заграничного» взгляда.

Горький при всем своим ужасном стиле мог бы получить от Набокова куда больше, но чему-то ВВН отзывается о нем в целом вполне уважительно (не отрицая, конечно, что стиль ужасен, да и все остальное тоже). Он довольно детально пересказывает биографию Горького, и это наиболее интересная часть из всей лекции. Когда же заходит речь о творчество — тут довольно аккуратные упреки сменяются какими-то невообразимыми штампами. «В своей суровой прозе он подчеркнуто обнажал горькую правду современной русской жизни» (!!!) Увольте, я отказываюсь верить, что эту мерзотно пошлую и слащавую фразу из школьных учебников написал Набоков. Впрочем, он быстро съезжает на театр Станиславского, и никакого разбора творчества Горького вообще особо не дает.

Небольшая повесть, которая сильно отличается от всего остального, что я читала у Во. В ней совсем нет ни безумия, ни комизма (по крайней мере, не больше, чем в обычной жизни тихого и не слишком веселого одинокого человека). Строго говоря, в ней нет и фиксированного сюжета — это просто отрезок жизни персонажа, который выглядит очень автобиографическим. И, как любой отрезок реальной жизни, сложно «вынимается» из всей остальной канвы. Суть «Работы» — в двух разных встречах, одна — с коммивояжером, незадачливо задавившим отца героя, а другая — с девушкой, в которую герой без всякой надлежды все-таки влюбляется. И как в жизни и бывает (и почти никогда в литературе), и те, и другие отношения выворачивают с самого начала совсем не туда, куда должны бы по стандартной схеме, но при этом все происходит до такой степени естественно, и каждое событие до такой степени *обусловлено* предыдущим, что иначе и представить было бы невозможно.

А еще в «Работе» очень изящно описывается любовь: та любовь, в которую на самом деле веришь, без малейшего пафоса, с открытыми глазами, даже без собственничества, но с неизбежной ноткой страдания. Так *по-настоящему*, живое чувство без штампов во всей его странности и уникальности, я видела только у Пруста. Но ни один читатель не усомнится, что это все-таки она.

Жестокий комический роман вполне в духе Во. Более жестокий, чем «Сенсация» и «Черная напасть», пожалуй, более сюрреалистический в плане внезапности несчастий и странности событий, которые случаются с героями. Но в целом — в том же духе, с тем же черным юмором и нестребимой точностью формулировок. «Упадок» — история некоего молодого человека, который совершенно не по собственной вине оказывается замешанным в легкий скандал, из-за чего вылетает из своего элитного коллежда, лишается дядюшкиной финансовой поддержки и вынужден устроиться на работу преподавателем в закрытую школу в Уэльсе. По степени упоротости того, что происходит в той школе, и комичности все это сильно напоминает фильм «Одноклассницы» с Рупертом Эвереттом в роли школьной директрисы. У героя «Упадка» и директор, и коллеги, да и ученики — редкий паноптикум, и странно, что все это еще не пошло прахом к его приезду (впрочем, к концу книги логика жизни торжествует). Правда, герой не успевает насладиться упадком странной школы — водоворот эксцентричности закружил и его, и сначала кажется, что вот он на конец и каким-то магическим образом этому тихому скромному человечку судьба дала хорошую раздачу... Но потом выясняется, что таки нет, все сложилось ровно так, как и должно было сложиться по логике вещей. А герою не стоило бы хлопать ушами, чтобы не сесть в такую лужу. Впрочем, он там оказывается не один, а совершенно неожиданно — с бывшими своими товарищами.

Книга кончается неожиданно мягко и спокойно. Та таинственная необоримая сила, что извлекла его из тихого и понятного гнезда в колледже и сунула в водоворот всех этих напастей, в итоге водворяет его обратно — и будто и ничего не произошло. И в этом тоже много комизма. Впрочем, стоит у героя поучиться воспринимать все жизненные события, которых не можешь изменить, как данность, без особого ропота.

Я тысячу лет, наверное, не читала полицейских триллеров. Но с Несбё давно хотела познакомиться, так что рада, что именно он мне попался в книжной рулетке. А учитывая длительное отсутствие опыта в этом жанре — все было свежо и как в первый раз (хотя подозреваю, что так-то это романы все похожи один на другой по модели сюжета и ощущениям).

Удивительно, но было правда очень интересно и местами довольно жутко. Удивительно потому, что я не читаю детективы вообще и не питаю к жанру особой любви, за исключением разве «Шерлока Холмса». Но Несбё — совсем другой, такой очень современный, без всяких викторианских сантиментов, и детективная история у него по-современному жуткая. Никаких «гениев преступного мира», никаких вежливых убийц в белых воротничках и с кодексом чести под мышкой. Только человеческие извращения, выродки несчастливого детства и одиночества. По мере чтения мне вспоминалось, что говорил эпизодический герой-психолог из «Убивая Еву»: что думая о психопатах, люди имеют тенденцию прибавлять к обычному характеру какие-то зверские черты типа жестокости, жажды крови и прочее. А на самом деле — надо отнимать обычные человеческие черты, такие как сострадание, страх и тд. Это вполне соответствует образу того маньяка, которого ловят в «Снеговике».

И еще: я не знаю, может, у Несбё все романы такие, потому что он норвежец, а может, этот один такой и дело именно в том, что убийства происходят с первым снегопадом, а убийца расставляет снеговиков как некий символ. Но текст дает сильнейшее ощущение тьмы, холода и тотальной неуютности — в общем, все то, что ждет человека северной зимой. Это не вопрос температуры, и в мороз может быть хорошо, а тут — именно чувство общего дискомфорта, такого холода, который идет изутри. Погода в Питере дает то же ощущение: не холодно, но зябко и неуютно. Это очень прибавляет атмосферности, и пугаться страшного снеговика, который растаял, и нет его, как и убийцы, при таком раскладе гораздо легче.

Образ главного героя традиционен до зубной боли. Полицейский, типа алкоголик, с неудавшейся личной жизнью, великая любовь от него то ли ушла, то ли не ушла, но он все равно ее любит. Образ из всех детективных книг и фильмов. Интересно, кто-нибудь хоть для разнообразия написал полицейского детектива, который был бы счастливым семьянином и не пил? Впрочем, «в кадре» герой не так и много пьет (гораздо меньше, чем от него ожидают окружающие) и вообще не вызывает раздражения, даже приятно удивляет своей адекатностью и быстротой реакции (а то в других книгах-фильмах часто задумываешься, как же этот осколок человека может быть «лучшим детективом», о чем заявляет автор).

Мне понравилось, как полиция раскручивает версии, быстро «назначая» кого-то на роль маньяка, но так же быстро и отказываясь от этой идеи, если что-то начинает не сходиться. Наверное, так и происходит нормальная работа, потому что отказаться от идеи думать, что маньяк — Н., вряд ли возможно, а признак профессионализма как раз — не зацикливаться на одной кандидатуре. Следить за этим было правда интересно. Признаться, кто убийца, я поняла уже на середине, но это не помешало получать удовольствие, потому что вопрос не в том, кто, а скорее — как и почему. Зациклвание на теме женской неверности выглядит странно, но при этом — вполне психологически достоверно, неадекватов и среди психологически нормальных особей на тему отношений полов довольно много, так что и психопатия на эту тему не удивляет.

Внезапный трюк этой пьесы в этом, что персонажи в конце оказываются именно теми, кем они заявлены изначально в списке персонажей и представляются читателю при первом появлении. Занудная девочка-подросток — занудной девочкой-подростком. Странноватый чужак — странноватым чужаком. Палач и его подручный — пачалом и его подручным. Можете считать, что это спойлер.

У Макдона есть пьесы, которые произвели на меня большее впечатление, а это скорее не смешит, а пугает своей совершенно бытовой жестокостью, и тем близка к «Лейтенанту с острова Инишмор». Понятно, что у Макдоны вообще жестокости достаточно, но где-то она воспринимается нормально и комично, а где-то подана именно так, чтобы не привлекать к ней особо внимание, как нечто само себе разумеющееся. Вот «Палачи» — из этой категории. Не буду продолжать, а то и правда будет спойлер. Пьеса маленькая, и, конечно, очень крутая.

Что до перевода — переводил ее Павел Шишин. До этого Макдона у нас был только в одном издании, несколько пьес в переводе В. Хитрово-Шмырова, который мне лично кажется более удачным. Потому что весь mess насчет Макдона — то, что это одновременно ужасно и ужасно смешно. Текст *должен* быть смешной. А в переводе «Палачей» прямо видно, что здесь в оригинале шутка, и здесь, и здесь, и легко себе представляешь, как бы сам Макдона это комично поставил. Но русский текст этого не передает, и нет таких фраз, за которые можно зацепиться и поржать. Потому что нет легче способа испортить текст Макдона, чем переведя (или поставив на сцене) его всерьез. Понятно, что представление о юморе у всех разное. На мой вкус, самый гениальный русский перевод Макдона — это пьеса «Череп из Коннемары», ее легко можно найти в сети, но нигде не указан переводчик, а меж тем он велик. А перевод «Палачей» Шишина не зашел, извините.

Роман описывает совершенно классический в русской литературе случай, сначала представленный в форме легкой драмы, потом — в виде фарса. И вот, наконец, 150 лет спустя Водолазкин решил, что тема достаточно свежая, чтобы расчехлить ее и вновь подать так, будто «Обломова» перестали все проходить в школе, а про Васисуалия Лоханкина и трагедию русского либерализма — читать на досуге.

Роман такой, как если бы его написал Обломов, о себе и своей жизни. Обломов, который не видит в собственной обломовщине, безволии и бездеятельности ничего плохого, и все размышляет, почему же этот мир так жесток. Лежа на диване, понятно. Издержки времени сгоняют героя с дивана, но не побуждают ни к какой стоящей деятельности. Зато ставят его в очень выгодное положение невинного страдальца. Ах, меня несчастного советские изверги совершенно ни на что отправили на Соловки умирать! За что, собственно, и как героя осудили — детально не уточняется. Я, конечно, не спорю, что в 20-е и 30-е годы много кого и сажали безвинно, но как говорит народная мудрость устами анекдота, «врешь, ни за что десятку дают» (ссылаюсь на Солженицына). В общем, герой являет собой буквально весь роман, от первого до последнего слова, редкостный образчих того интеллигентского соплежуйства, которое будит во мне совершенно пролетарскую ненависть. Кем он был и что он делал всю жизнь до лагеря? Да никем, ничего. Кем он был и что делал после разморозки, в современном мире? Снимался в рекламе мороженых овощей, потому что девушка хотела денег. Все на этом. Ноль характера, ноль действия. В аннотации написано, tabula rasa, человек из прошлого в современном мире. Это было бы интересно, если бы этого человека современный мир (как и несовременный) хоть каплю интересовал. Но познание мира требует активных усилий, а их-то как раз герой и не желает предпринимать, все-то ему неинтересно, проснулся через сто лет — и находит, что «все то же». Боже, какое невероятное УГ.

Теперь про Соловки. Редкий образец «безногой собаченьки», даже сильно плохие авторы бы постеснялись впендюрить в текст такой безжалостный exploitation. Нашего милого пусечку, домашнего мальчика, который никому ничего плохого не сделал — хопа, и на Соловки. А там холодно и люди плохие. Я не люблю Солженицына, и не особо читала Шаламова, но будем честны, после них в таком виде подавать это даже стыдно. Что автор прибавил к уже написанному значительно более талантливыми, не говоря уж о знающих сабж и честных в плане изложения людьми? Да ничего, конечно. Это просто авторский прием, чуть большая детализация сюжетного хода «а тут герою незаслуженно сделали плохо» плюс некий обоснуй опыта по заморозке. С тем же успехом он мог бы попасть в немецкий концлагерь, но тогда хронология бы не сошлась. Я не сторонник морализаторства, но в целом за то, что некоторые темы — такие как концлагерь, Холокост и пр. — не должны использоваться походя, в качестве костылей для сюжета. А уж вставлять их, чтобы выжать у читателя слезу, и вовсе подло.

В целом я не могу понять, зачем все это написано. Герой скучен до зубовного скрежета. Его девица недалекая, рассчетливая и противная. Про Соловки я уже написала, и кто только про них не написал, и получше. Детские воспоминания героя, которыми заполняется любая заминка в повестовании — тоже унылые, не говоря уж о том, что об этом уже написал Пруст и все остальные после Пруста, и у Пруста было лучше.

Отдельно хочу сказать про очень неприятную тенденцию в нашей литературе вообще, которая, как мне кажется, является на самом деле замаскировавшимся советским недобитком (в смысле, худших образчиков советской лит.агитки, конечно). Тотальное отсутствие чувства юмора и попытка выжать драму из любой, самой нейтральной вещи. Некоторым авторам, наверное, кажется, что если они улыбнутся там, где улыбаются все нормальные люди, их сразу заклеймят недостаточно серьезными и глубокими. И некоторым читателям — тоже, за что у нас так любят подобные вещи, у которых «морда тяпкой». Все Очень Серьезно. Не просто автор ни разу не пошутил — а на протяжении всей жизни и быта героя ни разу не случается ничего забавного. Зато много кухонного уровня размышлений о судьбах нашей родины. Такое изложение, безусловно, сразу показывает читателю, что автор сюда не баловаться пришел, а дает ему самую что ни на есть Большую Литературу, которая Поднимает Проблемы и Заставляет Задуматься. Поэтому такая литература просто не может не понравится — это же будет означать, что «король-то голый». Все это очень противно.

Начав читать, я думала, ну ок, еще безумный текст в духе Хармса, где все бьют друг друга роялями, но как же выдержать этот стиль, когда это не короткие зарисовочки, а целый роман? А под конец оказалось, что все не так, и несмотря на все причуды стиля, это вовсе не легкомысленное безобразие, а очень грустный и понятный текст о том, как проходит юность.

Собственно, стиль здесь очень к лицу содержанию и не затмевает его, как поначалу кажется. Юношеские безумства друзей-героев (с которыми мы знакомимся постепенно, а с некоторыми так и вовсе не знакомимся окончательно, например, с неизвестным поэтом) и излагаются в том же балаганном тоне, который вполне соответствует ощущениям жизни, когда тебе 20 лет. Должна с печалью признаться, что я это хорошо помню на себе, и события любой, наверное, юности, подобрав их соответствующим образом и изложив в соответствующем тоне, отлично бы в роман вписались. Даром что герои — пусть и смутные поначалу, но все же каждый со своей особенностью и страстью, пусть не всегда четкой, но достаточной, чтобы герой и сам ею горел, и других немного заражал. Персонаж с дурацкой фамилией Тептелкин, самый образованный и тонкий из всех, читает удивительные лекции, вдохновляет молодежь, при этом являет собой исключительный образец чистоты. Неизвестный поэт делает то же, что делали все неизвестные поэты той эпохи. Ну и другие, в которых менее ленивые читатели обознают совершенно конкретных деятелей знаменитой эпохи. Впрочем, опознавать нет особой необходимости — дух эпохи ощущается очень четко, с одной стороны, всеобщее воодушевление, с другой — неустроенность и страх.

Удивительно в романе то, как из череды не особо логичных отрывков, которые и между собой-то непонятно как связаны, в итоге вырисовывается совершенно четкая картина жизни героев вообще в тот период и того, как она со временем меняется (притом, что автор еще скачет по хронологии).

А еще более удивительно — что сложно показать пальцем, в какой же конкретный момент заканчивается лихая юность героев, и начинается пора не расцвета, а скорее, закукливания, угасания. Но то, что это происходит, ближе к концу текста очевидно любому читателю, по крайней мере, лично перешедшему тот же рубеж. То, что было веселым безумием, увлекательным и радостным, либо утихает, потому что не до того больше, быт, заботы, семья, либо тоже отяжелевает, становится солидным и пошлым. Удивительным образом кажется, что это «начало конца» совпало с устройством личной жизни героями — по крайней мере, применительно к Тептелкину это точно так. Ничто так не подрезает крылья, как стабильный брак и стабильный быт, как бы сообщает нам автор. Ну да, отчасти, может, и подрезает. С другой стороны, герою, которому это не удалось, ничего не остается, кроме как умереть ранней смертью. Самое печальное, что никто из них с ходом романа — и ходом жизни — не сохранил то ощущение легкого безумия, и несмотря на то, что стиль изложения совершенно не поменялся, остался таким же с хармсовщиной, если угодно, очень ощущается эта эмоциональная перемена. Весь текст — отчаянная тоска по прекрасной и прошедшей молодости. Тому, кто моложе 30, наверное, будет этот пафос непонятен, но на меня периодически уже находит ощущение «куда делся тот классный человек, который мог и делал то и это, а не просто уныло ходит в офис уже 15 лет подряд». Очень резонирует)

Автор старался, но ему еще учиться и учиться. Сюжет провисает, персонажи несбалансированы, унылые и сверх-банальные части сюжета превалируют над наиболее интересными изобретениями, как скучный герой превалирует по месту в тексте над интересным. Базовая идея про мир теней хороша, но не получила почти совсем никакого развития, не говоря уж про содержательную проработку. Можно представить, как круто реализовал бы это Мьевиль, скажем.

Роман состоит из двух довольно разных частей. Первую (и большую, увы) думаешь, ну вот, очередной Алатристе, осточертевшее всем фэнтези плаща и шпаги, и автор даже не слишком потрудился замаскировать Испанию века 17 — она торчит отовсюду, но не особо украшает, поскольку антураж самый базовый: условный город, мир грандов и бедноты, все ходят со шпагами, процветают фехтовальные школы.

Воистину, нет ничего хуже начинающего автора фэнтези, который выучил слова «финт» и «пируэт» и теперь на десяти страницах подряд описывает один бой героя: как тот уклонился, а этот сделал финт, а тот как даст ему в рог... Шахматные нотации и то представляют больший интерес, по крайней мере, в них больше разнообразия, но эти бесконечные унылые описания боев, мальчуковые радости, кочуют из романа в роман в совершенно неизменном виде, и «Тенеграф» не исключение. Смело пропускайте их.

Особенно учитывая, что первый герой — самый что ни на есть стандартный бретер, наемный убийца, впрочем, не лишенный возвышенного понятия о чести (ну как водится), крутейший фехтовальщик и все такое прочее, что обычно бывает в этом комплекте.

Довольно обидно, что пока этот персонаж на сцене, мы мало узнаем про самую интересную черту романа, которая, собственно, одна выделяет его из бесконечной череды условных фэнтези плаща и шпаги условного Средневековья — а именно, что такого в этой точке мира происходит с тенями, и почему горожане ни в коем случае не допускают, чтобы их тень пересеклась с чужой. В глазах героя это банальная вводная, которой дается немного объяснений, и автор мог бы сделать ее поинтересней, пожертвовав парой финтов и пируэтов ради объяснений.

Точно так же обидно и несколько странно, что заглавный «тенеграф», то есть снимок королевской тени, за которым гоняются все персонажи на протяжении всего текста, так и остается некоторой загадкой. В смысле, понятно, что это, но 500 страниц никто из центральных персонажей не задумывается, что же он означает и почему вокруг этой вещицы происходит такая безумная заваруха — хотя, казалось бы, это первая мысль, которая должна прийти им в голову. Но увы, этот текст отличается теми же недостатками, что и «Обманы Локки Ламоры»: слишком концентрируясь на незначимых деталях, автор как-то упускает, что у сюжета должна быть динамика, а у персонажей — соображалка и здравый смысл (пусть не у всех, но хоть у некоторых). В итоге мы получаем старательно вышитый бисером коврик, на котором не изображено ничего конкретного.

«Теневая» часть, конечно, самая интересная, но при этом поверхностная проработка и довольно банальное изложение во второй половине романа несколько разочаровывают. Вот тут-то можно было развернуться, вот тут можно было погрузиться в такие бездны, но автор как-то то ли поленился, то ли побоялся. В общем, мир теней выглядит не более достоверным и захватывающим, чем «Королевство кривых зеркал».

Под конец сюжет все-таки раскачался и стало интересно даже следить за происходящим. Тут, правда, стало ясно, что смена одного героя на другого — чисто техническая, а писаны они по одной модели и ничем особо не различаются, а уж когда автор доходит до математики в духе «у Пети было три яблока», это становится совсем комичным. Мир, увы, не привлекает. Герои очень типовые: типовой бретер, типовой ученый, типовая «героическая вдова», типовой «главный шпион». Идея с тенями заслуживает лучшего воплощения.

Миленькая история про простую жизнь простых людей. Америка, первая половина 20 века, глубокая провинция. Такая, знаете, фолкнеровская: южная, пропыленная, с расовыми проблемами, не то чтобы ужасающе бедная, а просто бедная. Мирный быт тихой деревушки, которая возникла у полустанка, все соседи друг друга знают, все дети гуляют вместе. Не то чтобы апартеид, но разница между черными и белыми прослеживается очень явно.

Из-за организации повествования (историю рассказывает кусками вперемешку старушка из дома престарелых, это все ее воспоминания) читателю нужно некоторое время, чтобы разобраться, кто кому кем приходится и что за чем происходило. Первые страниц 100 я думала, ну и зачем я все это читаю, какой-то неинтересный быт каких-то непонятных людей, никакого сюжета, ничего такого, что цепляло бы, как цепляет сходу «Убить пересмешника». Но потом разобралась, втянулась и под конец мне начало скорее нравится, чем нет. Впрочем, эта история действительно совсем-совсем «без претензий», и меня отчасти даже удивляет ее популярность в связи с этим: она сама тихая и скромная, как и обитатели Полустанка, в ней нет ярких, центральных событий, таких, что переворачивали бы все в голове у читателя; персонажей много, и ни один из них не подходит на роль главного героя, чтобы за него болеть и событиями его жизни активно интересоваться. Манера изложения — через путаные воспоминания старушки — тоже увеличивает уровень абстрагирования. «Убить пересмешника» все-таки отличает яркий сюжет с конкретной моральной проблемой, причем и поданный самым непосредственным образом, глазами ребенка, так что сопереживаешь еще живеет.

Пожалуй, более всего роман Флэгг похож по атмосфере на «Консервный ряд» Стейнбека: такая же уютная, слегка комичная жизнь американской провинции, какой уже нету. Но «Консервный ряд» еще и блестяще написан (и переведен), его чтение мне доставляло большое эстетическое удовольствие, не говоря о том, что в основном это страшно смешно. Флэгг как-то за это не похвалишь: ее стиль ничем особенным не выделяется, он милый, ровный, но не было ни одного момента, чтобы я думала, омг, как же классно это написано. У нее все как-то очень нейтрально, очень сглаженно, и плохие герои прям такие черные-черные, а хорошие такие хорошие-хорошие и понимающие-понимающие. Возможно, это черта именно «женской» прозы, но в таком случае женская проза меня раздражает)) Тут какая-то сплошная скучная няшность, а хочется свершений и событий, противостояний характеров и борьбы. В общем, «Полустанок» — такая очень гендерная проза, специально предназначенная для того, чтобы быть уютной. Я скучала.

По этому роману хорошо видно, какой огромный путь проделали Стругацкие. Может, в нем и видно робкие зачатки последующих гениальных вещей — но слишком робкие, чтобы они не потонули в общем белом шуме стандартного советского производственного романа — и тут уже не важно, он о подвигах хлеборобов в степях Казахстана или космонавтов в пустынях Венеры. Видала я советские производственные романы с фантастическими элементами и получше, в общем. С другой стороны — это первая книга «предполуденного» цикла, так что все и объяснимо, и оправдано. Пока в тексте еще слишком много общих мест: героизм исследователей (применимо для совершенно любых исследователей, в частности, Дудинцев гораздо лучше описал это применительно к ученым-биологам), вера в светлое будущее и торжество человеческой воли над природой. Некоторый шовинизм — женщин не берут в дальние полеты. Зато Крепкая мужская дружба, как водится, товарищество в хорошем смысле слова. Подбор разнохарактерных персонажей (молодой и очень вредный Юрковский, например). Такое, в общем, довольно стандартное чтиво без высоких моральных проблем и характерных для классических АБС сложностей сюжета и выбора. Хотели покорить суровую планету ценой любых жертв — и покорили. Ценой жертв, конечно. Сюжет вполне прост и безыскусен, и на моей памяти это чуть ли не единственная вещь АБС, в которой до такой степени было бы все просто, без всякого двойного дна, без возможности что-то дополнительно обсудить и домыслить. Просто хорошая приключенческая фантастика про героических покорителей космоса, ладно сделанная и дающая читателю ровно то, на что можно рассчитывать в подобных вещах (если на обложке не стоит имя АБС, конечно). Для дебютной книги — так и вовсе хорошая, но надо признать, что для большинства авторов в этом жанре именно такого рода книги являются как раз вершиной творчества: ладный, сбалансированный роман, который интересно читать, с живыми героями, которым умеренно сопереживаешь, интересным сюжетом и гарантированным хорошим концом.

Обычно с АБС, стоит задуматься над любым сюжетом, из него вылезают такие бездны, что о них можно весьма продуктивно думать очень долго и поражаться, как это авторы сумели столько всего заложить в один роман. Чудеса недосказанности. Но со «Страной багровых туч» — скорее наоборот. Стоит задуматься, и сразу начинаешь сомневаться, что все герои так уж хороши и вообще их действия осмысленны. Нужны ли яблони на Марсе? Если на Венере — уникальная флора-фауна, возможно, стоит ее сохранить и изучать, а не превращать в убогую шахту на потребу индустриальной экономике? Впрочем, это все — вопросы нашего века, а 50 лет назад ничего подобное никого не интересовало, понятно.

Или опять же: если экспедиции настолько опасны, может, стоит осваивать Венеру менее жесткими рывками, постепенно, не жертвуя людьми, а жертвуя временем? Технически это вполне очевидно, но в данном случае люди — расходный материал, и бог с ними, что они сами на это соглашаются, проблема в том, что другие соглашаются и еще считают это хорошим и правильным. Хотя эта — тоже мораль нашего века, неактуальная для большей части истории СССР.

Про милые приметы времени вроде партийных чисток и проблем со снабжением и говорить нечего. Теперь это даже забавно: на Венеру летаем, а чисто советские бюрократические недостатки все с нами. И чтобы молока купить, надо бутылку сдать наверняка. Хорошо, что в более поздних вещах вот эта часть ушла либо стала откровенно комичной, как в «Сказке о тройке».

Читается легко, интересно как история, совершенно не сравнимо с другими вещами АБС.

Удивительно, как из легкой и веселой штраусовской музыки (собственно «Марша Радецкого», названного так в честь соответствующего фельдмаршала) мог родится такой невыносимо занудный и унылый роман. Я от первой до последней страницы текста ждала, что вот сейчас, СЕЙЧАС хоть что-нибудь уже произойдет. Но нет, ничего не происходит. Объявление Первой мировой, так же уныло и бессмысленно описанное, как и весь текст, приносит небольшое облегчение: по крайней мере понимаешь, что вот это уже конец. Собственно, всю книгу понимаешь, что на этом история закончится, потому что с Первой мировой пришла смерть описанному тягостному в своей однообразии и бессмыслице мирку австрийских военных, которые никогда не воевали, а делят свое время между строевой подготовкой и пьянками. И объявлению войны даже как-то радуешься, потому что вместе с ней точно должно сгинуть описанное поколение амеб, которые почему-то у автора называются людьми.

По порядку: роман описывает жизнь трех поколений одной семьи австрийских военных. Первый из них по случайности спас самого императора Франца-Иосифа в одной из битв, а его сын и внук немного этим пользовались, но много гордились. Никто из них особо никуда не продвинулся и ничего не свершил. Даже сам факт заведения семьи и детей для каждого прошел как-то незаметно — как и вся жизнь, собственно. Тихая военная служба в невоенное время, муштра, распорядок, пьянство украдкой, такая же размеренная и бессмысленная гражданская служба на пенсии. Вот этих людей вполне можно было бы заменить роботами. То, как описывает Рот их внутреннюю жизни, а точнее — ее полное отсутствие — вгоняет читателя в ужасающее уныние на первых же страницах, которое долго не отпускает по окончанию книги. Настолько равнодушно и бессмысленно проходят жизни этих трех поколений, настолько шаблонно, настолько не задевая никаких струн души. Где-то в мире происходит что-то. Талантливый писатель или просто чуткий человек способен извлечь все радости и ужасы из собственной души и воображения, однако ни у одного из героев Рота не усматривается ни того, ни другого. Если автор хотел создать образцово «никаких» людей без чувств, устремлений и биографии — ему бы это удалось. В мире романа «Мы» Замятина они бы чувствовали себя отлично.

По сочетанию внешней истории — повествование подходит к началу мировой войны и в нее упирается — роман схож с «Волшебной горой» Манна, но насколько же он не похож на нее содержательно, притом, что Манн тоже нудноват, будем честны. Все, что есть необычного и интеллектуального у Манна, все, что отличает «горный» мир от совсем иного дольнего — здесь стерто. В мире Рота, собственно, и мира как такового нет: герои глядят на него из окошечка казармы, их чтение составляет устав воинской службы или что там было в Австро-Венгрии взамен него, и вся жизнь проходит, как в советском бюрократическом кошмаре, в выполнении бессмысленных действий и столь же бессмысленном досуге. Ее не озаряет совершенно ничто ни в хорошем, ни в плохом смысле, и так — до самого конца романа, нет никакого спасения, и остается только радоваться гибели этого удушливого серого мирка. Роман удручающе зануден.

Удивительным образом этот young adult оказался лучшим чтением за отпуск, хотя я и набрала себе самой популярной фантастики последних лет. В «Тролльем пике» все как-то очень гармонично: сюжет, персонажи, стиль. В отличие от многих авторов фэнтези, которые сначала нарисуют супер-эпическую картину волшебных или галактических империй, наворотят сто кило истории и культуры (подозрительно напоминающих остаточные знания школьника о мировой истории и культуре), а потом не знают, что делать со всем этим богатством и как бы придумать к нему адекватный сюжет и героев. Уна Харт хорошо работает со своим материалам. История вполне камерная, на сцене — от силы с десяток персонажей, но все — живые, яркие и интересные. И, должна признать, самое интересное — это сюжет. С печалью признаюсь, что из 7 художественных книг, прочитанных за каникулы, это была единственная, с которой реально было интересно, что же произойдет дальше. Собственно, это и есть лучшая похвала, учитывая жанр.

История для жанра начинается если не банально, то вполне традиционно: у девочки-подростка при таинственных обстоятельствах исчезает мать, и она отправляется жить к тетке, о существовании которой до того момента не подозревала. Вся история разворачивается в декорациях некой очевидно скандинавской страны: минимализм, суровая природа, холодрыга, не слишком душевные люди, но в целом место вполне благополучное, тихое и безопасное. А также, конечно, самое правильное место, чтобы встретиться с троллями — где еще, если не там)) Впрочем, интересно в истории — даже не тролли как таковые, а все детали, прежде всего — жуткая и таинственная тетка, отличный яркий персонаж. Мне понравились все бытовые детали, то, как автор подает информацию о героях, о мире — достаточно, но не чрезмерно, выдерживая общий вполне нейтральный стиль, и при этом вполне четко и живо обрисовать и характеры, и обстоятельства.

Пожалуй, концовка показалась несколько смазанной и внезапной, особенно учитывая, что мы знаем о героине и ее здравом смысле. Но это очевидный заход на второй том, который я тоже, пожалуй, прочитаю. Давно не встречала таких классно исполненных и интересных вещей в свом жанре, и смело могу рекомендовать в качестве легкого развлекательного чтива и подросткам, и взрослым.

Все знают, что я очень люблю Карда. Цикл про Эндера входит в число моих любимых книг в принципе, и я прочиала его почти весь, включая пару вещей из злосчастной «Саги Теней».

Но «Вортинг» — это какие-то поддельные елочные игрушки. Вроде бы в нем есть все то, чем вообще хорош кард: огромное *человеческое измерения* на фоне космического размаха истории, затрагивающей несколько планет и несколько поколений. Но мне кажется, проблема в том, что Кард упихал все это в один роман — в итоге у него получилось не рассказывание истории, а пересказ. А пересказ никого в эмоциольнальном плане не трогает и ничему в моральном плане не учит — иначе бы мы рыдали над учебниками истории. Собственно, это основная претензия, из которой вытекают все остальные. В романе на первый взгляд две сюжетные линии: мальчика из деревни на заливе, который по просьбе таинственных незакомцев записывает их историю, и собственно история Вортинга. Но история Вортинга слишком обширна и разнообразна, чтобы быть единой. Она также разбивается на отдельные отрезки. Вот подробная история героя-мальчика и его встречи с Дуном. Дальше внезапно — он уже взрослый мужчина и пилот, ведущий корабль с поселенцами к далекой планете. Дальше — отдельные истории из жизни поколений этих поселенцев, для который Вортинг становится почти богом. Все это — как-то слишком быстро. Поверхностная история, в ней обязательно — какая-нибудь душевыворачивающая деталь, вполне в духе Карда, но из-за этой поверхностности понимаешь, что твою эмоциональность просто эксплуатируют, а на самом деле там нет глубины, и в этих бестолковых страданиях героев тоже нет смысла. К чему вся история? Затрудняюсь сказать.

Мне кажется, остановись Кард на одном периоде, скажем, жизни поселенцев, и распиши его честно и детально, было бы гораздо полнее и интереснее. Но как раз из-за того, что небольшой роман буквально набит подобными эпизодами, в каждом из которых есть какой-то острый межчеловеческий конфликт, который разрешается в лучших традициях кардовского гуманизма — каждый эпизод по себе теряет ценность. И более того, если в саге об Эндере такие эпизоды были лишь «человеческим фоном» к весьма интересному и необычному сюжету, то в данном случае сюжет, собственно, из них и состоит. На уровне истории многих поколений нет никакого действия, кроме как смотреть, как эти поколения сменяют друг друга, а отдельные их достижения остаются лишь строчками в странице истории.

Очень Эпический Роман. Размах, охватывающий несколько столетий будущего Земли и окрестных планет. Несколько других разумных рас, причем с над-человеческим разумом и суждениями. Внезапное нападение неизвестных инопланетян, уничтожившее биосферу Земли. Межпланетную войну между людьми. Концепт дальнейшей эволюции человечества в некое единое сверхсущество (как пчелиный рой, который вместе ого, а каждая отдельная пчела туповата).

Все бы хорошо, только все это классное рассказывается в основном в сокращенном перескаже — помните, как в начале «Звездных войн» идут титры, объясняющие, на чем будет строиться сюжет. Окей, начало очень интересное. Начать большой роман со сцены, как была уничтожена жизнь на Земле — круто, конечно.

Печально, что эти «титры» так и остались в книге самым интересным. За продумыванием сложной механики и истории своего мира автор забыл написать интересных живых персонажей и не сумел написать достаточно стоящее действие, адекватное этой механике. В итоге весь этот эпический бэкграунд у него кажется чересчур прекрасным задником профессионального театра, на котором бесталанные школьники играют любительскую пьесу.

Начнем с того, что в основе конфликта — противостояние двух натуральных «кис», одна из которых: дочка супер-влиятельного в постапокалиптическом мире правителя, полнейший аналог какой-нибудь современной девочки-тусовщицы, дочки олигарха, которую непонятно зачем папаня отправил на действительно важную миссию. Никаких новых талантов девица в себе, увы, не открывает, а так и остается в вечном амплуа избалованного дитяти. Это как если бы на переговоры по ядерному разоружению отправили Пэрис Хилтон, короче. Вторая тоже вполне себе кисо, и довольно юная, и признанный лидер планеты, и гениальный ученый (в чем конкретно проявляется эта гениальность, правда, мы так и не увидели). Подробно описывается, как обе выяглядели и во что были одеты. В контексте вышеописанного постапокалипсиса, уничтожения Земли и пр. это не то чтобы комично, а как-то супер-странно. Такое впечатление, что основные актеры напились, а вместо них пустили играть уборщицу и монтажника сцены.

Другой значимый персонаж — классический образчик наемника, который действует столь же классическими методами, преимущественно старым добрым мордобоем (да, во времена, когда человечество ушло с Земли и покорило дальние планеты, это все еще самый эффективный способ решения конфликтов среди профи).

В общем, инопланетяне, сунувшиеся со своим хитрым заговором в гнездо этой шушеры, ушли практически обиженные, что их никто не заметил, потому что все были слишком заняты собой. И им, бедняжкам, пришлось приложить много усилий, чтобы обратить на себя внимание.

Не хочется пересказывать этот путанный сюжет. Персонажи тычутся во все стороны и совершают какие угодно поступки, только не соответствующие разуму. Отчасти это даже интересно, потому что гарантирует некоторую свежесть событий, но потом начинает слегка раздражать. Особенно странно выглядят длинные околонаучные постороения автора на контрасте с тем, кто у него сейчас выступает на сцене. Сюжет очень живой, но при этом совершенно бестолковый, и как и почему роман заканчивается именно на одной странной точке, а не на любой другой, я не берусь объяснить.

В общем, идея постапокалиптического мира — хороша, хотя детали хромают (если на Земле Ударом пришельцев было уничтожено прям все-все, то как-то быстро природа восстановилась за 200 лет до банального «дачного» состояния). Персонажи — просто провал, ни логики, ни характеров. Сюжет интересный, но странный. Наукообразность можно было бы урезать, а то итоговый монолог пришельца — как четвертая часть «Войны и мира», такая же длинная, необязательная и скучная.

Только читая вторую трилогию (которая нравится куда меньше), четко сформулировала, чем же мне так понравилась первая. На контрасте, во второй этого нет: 1 Глокта, 2 магия. Ни из кого из молодых героев Аберкромби не удалось создать такой яркий и нестандартный персонаж, как Глокта. Были шансы у Вик, но ей слишком не достает шарма и чувства юмора. Были шансы у Савин, но Аберкромби все их закопал в Вальбеке — тут-то и стало видно, кто чего стоит. По сути, Глокта так и остается единственным, кто после тотального разрушения собственной жизни стал еще лучше и сильнее — на остальных же мы наблюдаем тотальное разрушение, и точка. Впрочем, интересно, что дальше будет с Молодым Львом — может, это его попробуют так же повернуть? Хотя это будет совсем странно, после того, как всю вторую книгу автор объяснял нам, что герой не просто редкий тупица, а натуральный клинический кретин.

Что до магии, то в «Первом законе» она добавляла прелесть неизведанного, собственно фэнтезийную часть — все эти жуткие Едоки, и Дом Делателя, и Семя, которое, как звезда-полынь, несет всем смерть от радиации. В «Эпохе безумия» история все больше катится в какую-то унылую социалку в духе Мьевиля — бедные против богатых, угнетенные против угнетателей, законы рынка, вот это все. Только у Мьевиля есть еще и крутейший магический мир, а у Аберкромби — не очень внятный, скажем, 16 -17 век.

Самое обидное в «Проблеме с миром» — это то, что для строительство своего дурацкого и склеенного на соплях сюжета автору пришлось ломать всех выведенных в предыдущих книгах героев об колено. Вам казалось, что Савин — умная, осторожная, находчивая, и опыт Вальбека должен был научить ее трезво оценивать свои силы? Ничего подобного, как выяснилось, после травмы в Вальбеке она всеми силами стремиться создать еще более фатальную ситуацию и вообще не оценивает ни шансы, ни последствия возможных исходов. Это точно тот персонаж, да? Или, к примеру, вам казалось, что Молодой Лев — «хороший парень», пусть туповатый, но все же не полный идиот, и уж точно не трус и не предатель?

А еще вот скажите мне — почему, собственно, Савин не могла сказать Орсо, что он ее брат? Ну риали, почему? Что произошло бы? В любом случае — явно не гражданская война. И на этой совершенно тупейшей интриге в духе индийского кино строится все драма книги. Если приземлить на нашу историю — в схожие времена для царственных особ жениться на кузинах было в порядке вещей, да и тайная полусестра вряд ли кого бы так сильно напугала — тем более что никакой христианской морали в качестве запрета у них не было, и вряд ли были так велики знания о последствиях кровосмешения, чтобы быть таким препятствием.

Всю дорогу поведение внезавпно окретиневших Лео и Савин страшно раздражает, так что исход в итоге доставляет моральное удовольствие, но, увы, не интеллектуальное. Из всех персонажей приятна только Рикке, но и ее поменяли: из веселой и нестабильной девицы она внезапно становится какой-то чуть ли не всесильной провидицей — неожиданная трансформация.

В общем, роман представляет собой через неузнаваемых героев, будто старых персонажей «переписал» автор фанфиков, удивительный кретинизм которых и образует основу сюжета. Глокту жалко, остальные мало интересны.

Давно собиралась перечитать все рассказы ВВК кучей, а то от большинства у меня остались какие-то совсем обрывочные воспоминания более чем 20-летней давности. Я очень люблю Набокова, но тут даже сама удивилась, насколько хороши его рассказы и насколько они отличаются и от простеньких стихов, и от вычурных романов, в которых не всегда читатель может точно показать пальцем, что вот сейчас происходит. Придется даже признать, при всей любви к романам, что именно в малой форме Набоков с моей точки зрения безупречен и достигает гармонии стиля и сюжета (в романах все переваливается в стиль, конечно). Причем практически везде, и сюжет практически везде настолько необычен, строен и вообще хорош. И все это — с непривычным таки для Набокова человеческим измерением, психологизмом не показушным, без специального концентрирования на нем, но настолько отчетливым и важным для целого, что он перекрывает собой все стилистические упражнения. Это очень удивительно, но правда. Чего стоит мое любимое «Облако, озеро, башня» с ужасной, просто ужасной человеческой трагедией, которую не завуалировать никакими художественными приемами, никаким кажущимся фантастическим в своей жестокости поворотом сюжета. В этом весь Набоков как автор короткой прозы: слегка усыпив внимание читателя привычным плетением фраз и неторопливым развитием истории с многочисленными художественными, мало относящимися к делу подробностями, он подкладывает бомбу там, где ее, в общем, не ждешь. Как в «Весне в Фиальте», как в «Картофельном эльфе».

Впрочем, есть и прекрасные рассказы вполне «классического» толка, без финального пуанта жути, даже скорее комические. «Венецианка», по-моему, вообще образец идеального рассказа с т.зр. гармонии всех частей и аспектов. Также и «Удар крыла» — совсем другой, странный, жутковатый, но как-то ровно жутковатый, и при этом все равно необычайно интересный.

Что удивительно — в сборнике, который в принципе охватывает все рассказы Набокова, нет ни одного слабого, и при этом более ранние рассказы в целом ничуть не хуже более поздних (хотя сборник «Весна в Фиальте», конечно, вне конкуренции). А еще — очень жаль, что «Solus Rex» остался недописанным, судя по двум главам, это был бы страшно интересный роман.

Завершающая книга цикла «Земноморье», написанная более 30 лет позднее «Волшебника Земноморья». По моим ощущениям, Ле Гуин пыталась сделать ее такой же — но она все равно вышла другой, потому что и автор изменился, и мир изменился.

Я и, наверное, все любили основной цикл, «Волшебник Земноморья», за его умную, проработанную притчевость. Несмотря на то, что это полноценные фантастические романы в вполне полноценным фантастическим сюжетом, все равно в основе каждого из них лежит не рассказ о захватывающих приключениях героев, а совершенно другой базис юнгианского толка. Первый роман — про борьбу со своим Ид, понятно, с темной стороной себя, про самопознание. Второй — про себя и другого, установление связи и взаимопомощь не в практическом смысле, а в смысле, что эта связь помогает самим героям лучше понять или изменить себя. Третий — про отказ от себя и передачу не только опыта, но и власти, в конкретном случае — в руки молодого короля. В общем, три блистательные первые романа цикла потому и блистательны, что помимо прекрасного фантатического мира каждый из них основан на совершенно четкой психологической концепции. Принято называть это все «философским», но на мой взгляд, это никакая не философия, а самая что ни на есть психология в классическом смысле слова, то есть не «кухонная», а «научная», причем по разделу старой классики, и тот же Юнг тут будет первым референсом.

Со второй трилогией, «Сказания Земноморья», все хуже именно потому, что этого психологического базиса в ее произведениях нет. Оголтелый феминизм, переходящий в мужененавистничество в «Техану» — так себе психологическая база по сравнению с глубокими и не завязанными на социальную конъюнктуру идеями первой части цикла. Сборник рассказов и повестей по-своему милый, но в них тоже нет ничего, кроме картинок полюбившихся нам мест, это не то чтобы фанфик, но в отрыве от историй про Геда вряд ли они могли бы быть особо интересны.

И, наконец, завершающий роман, «На иных ветрах» — тоже, увы, вроде и с сюжетом, но никакого четкого психологического базиса я в нем не вижу. Напротив, сюжет для Ле Гуин нехарактерно «прыгающий», неясно, какие действующие лица в следующую минуту выйдут на сцену и куда все повернется. Конечно, она все красиво свела в конце, так, что никаких провисших линий, несыгравших персонажей и невыстрелевших ружий не осталось. Ле Гуин мастер, в конце концов, этого никто не отрицает. Но все равно у меня осталось ощущение какой-то необязательности отдельных действий и событий. К примеру, принцесса из Каргада — ее могло бы не быть, и это ничего бы не изменило. Альдер мог бы не прощаться со своим даром «чинильщика». Тенар могла бы вообще не приезжать. Более того, кто не читал «Dragonfly» из предыдущего сборника, тому будет непонятно, что происходит в конце книги. С одной стороны, эта неожиданность в сюжете создает некий новый интерес, который обычно вещам Ле Гуин подобного толка не присущ; я очень люблю Ле Гуин, но моя любовь никогда не была основана на любопытстве, «а что же произойдет дальше». Сам строй ее классический романов таков, что он не держит читателя в напряжении в плане именно сюжета, потому что от и до ясно: произойдет то, что должно произойти, сиди и терпеливо смотри, как разворачивается идеально спланированная и продуманная картина, и знай, что происходящие на бумаге *внешние* события — суть отголоски тех психологических идей, что хочет тебе донести автор. Поэтому, кстати, это идеальный young adult: Ле Гуин моралистичная по своей сути, не тратя на чистую мораль ни одной строчки.

Так вот, более активный и неожиданный сюжет подогревает в читателе любопытство, но в итоге это любопытство не находит своего оправдания в какой-то неожиданной концовке: конец-то вполне традиционен в духе Ле Гуин: освобождение мертвых и отказ от жизни вечной как лейтмотив «человеческого удела». Всяк сверчок знай свой шесток. Но она кажется такой слабенькой и нелогичной потому, что на протяжении всего текста этой концепции как-то не находится никакого подтверждения в событиях и действиях персонажей: все заняты своими сиюминутными проблемами, Альдер не может спать, Лебаннен не хочет жениться, у Геда козы забираются в чужой огород. Масштаб и четкость сюжета не позволяют внятно оформиться базовой идее в сознании читателя. И это очень печально, потому что чем больше я думаю про пафос финальных аккордов, про концепцию разделения единого племени на свободных драконов и связанных землей и имуществом людей — тем больше она мне нравится. Не она, даже, а концепт сознательного принятия своего удела и своего выбора, ницшеанская по сути идея «как становятся самими собой». По Ле Гуин: путем отказа от всех других путей и возможностей, самоограничения, по сути. Эта идея воплощается в судьбах задействованных персонажей, но недостаточно и даже слегка комично. Первый пример: Лебаннен, который не хотел жениться на навязанной каргадской принцессе, а в итоге таки женился, потому что это оказался со всех сторон лучший выбор (и политически удобно, и народ-то ее полюбил, и Тенар очень настаивала), и он просто смирился. Для такой высокой идеи — реализация какая-то фарсовая.

«Михаэль Кольхаас» — видимо, одна из самых известных, по крайней мере, самая интересная новелла. Муж уверял меня, что это драма. На мой вкус — это бюрократический фарс такого полета, что по сравнению с ним Мартин Макдона — просто ученик, со своими локальными трагифарсами на пять человек. Нет, Клейст знает, как развернуться. Из банальной житейской ситуации «мелкий аристократ обидел среднего торговца» он маленькими, очень логичными и разумными шажочками приходит к совершенно эпической картине народного восстания, масштабных военных действий и императора, который уже не может не вмешаться лично в отношения мелкого аристократа и среднего торговца. И все это — потому, что на всех рано или поздно найдется своя бюрократическая или иного рода узда, и главное в данном случае — упорство того самого лошадного барышника Михаэля Кольхааса, который хоть тушкой, хоть чучелком, а добился своего. Правда, последствия для него и для всего курфюршества были таковы, что лучше б, пожалуй, не добивался. Хотя с другой стороны — это вот именно такие люди, которые идут на несоразмерные жертвы и создают несоразмерные по тяжести последствия и добиваются перемен в обществе на глобальном уровне. А разумные люди, которые в какой-то момент отступают, поддерживают существующий порядок.

Мне как юристу очень понравилась бюрократическая часть этой истории: в какие инстанции Кольхаас подавал жалобы, и как разные чиновники, аристократы, а в итоге — дворы решали, у кого из них есть юрисдикция, и надо ли судить мятежника по месту рождения или по месту совершения преступления, и писали всякие хитрые противоречащие друг другу рескрипты, и в итоге все еще больше запутали, а император, который решил этот гордеев узел разрубить, тоже не разрубил, а скорее перевязал. Как хотите, но в этом много комизма именно макдоновского толка, черный юмор у виселицы, только более тонкий, потому что бюрократия, как известно, самое страшное из оружий современного мира.

Это роман, не похожий ни на что.

Менее всего — на «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл», к слову. Если закапываться, то можно найти, конечно, явные аллюзии на «Нарнию» (а именно концепт Леса-между-мирами) и Борхеса. Но Борхес, извините, потоптался по всем самым известным архетипам и топосам, так что с этой точки зрения любая более ли менее интеллектуальная вещь на него похожа.

Только роман Кларк — и больше, и меньше избитого «общего места» про запертого в лабиринте, в том плане что герой сам не воспринимает свое жилище таким образом, и слово «лабиринт», если и появляется пару раз случайным образом в тексте, не находит ни у героя, ни у читателя никакого отклика — просто потому, что повествователь начисто лишен соответствующего культурного бэкграунда, а кроме него у читателя долгое время нет другой точки зрения. Вообще, отвлекаясь от конкретного романа, это комичный и несколько раздражающий аспект в жизни — когда люди уходят в сторону культуры так далеко, что уже не могут воспринимать реальность непосредственно, а не через призму того, что о том или ином месте, явлении и пр. написали и нарисовали. А столкнувшись с чем-то, о чем никто не написал еще, и не знают, как к этому подступиться и предпочитают делать вид, что это как бы ничего особенного. В этом плане «Пиранези» — идеальный пример *обратного* отношения. Сознание героя наполнено некоторыми идеями, но все они — исключительно его собственные, результат его личного опыта в Доме-лабиринте, и итоговое восприятие героя отражает, наверное, его собственный характер в большей степени, позитивное отношение к жизни и находчивость. Поэтому и Дом кажется ему местом прекрасным и благожелательным во всех смыслах, притом, что любому другому, наделенному памятью и культурным бэкграундом, показался бы сводящей с ума тюрьмой.

Это двойственное отношение — самое интересное в тексте. С одной стороны, читателю, который вроде бы должен болеть за симпатичного героя, хочется, чтобы он из Дома в итоге выбрался обратно в обычный мир. С другой стороны, взгляд самого героя настолько ясен и благоприятен этому месту, что под его влиянием невольно начинаешь проникаться той прелестью Дома, которой проникается герой. И хочется самому побывать там, потому что это должно быть красиво.

С той же логикой хочется самому побывать, например, на высоких горах, куда люди добираются с большими мучениями и лишениями, но всем понятно, зачем и почему они это делают. В Доме, как и в Льюисовском Лесу-между-мирами, есть много очарования для современного человека, заключенного, прежде всего, в идеях покоя и одиночества. То есть вещам, обратным опостылевшим ценностям нашего времени. С этой точки зрения «Пиранези» необычайно актуальный роман, потому что он дает замученному переменами и постоянной гонкой читателю некоторое отдохновение, по крайней мере, первую половину текста, пока сюжет не разворачивается полностью.

Как я говорила, «Пиранези» совершенно не похож на «Джонатана Стренджа» и все остальное, что я читала у Кларк, и по языку тоже. Мне очень нравился английский язык «Стренджа» — богатый, непростой, отчасти напоминающий английский JRRT. А вот язык «Пиранези», напротив, прост, лаконичен и практически лишен какой бы то ни было «украшательности», но все же доставляет удовольствие, потому что чувствуется, что автор сдерживает свои возможности ради стиля текста.

Мне понравился сюжет, кстати, хотя для любители Борхеса могли бы назвать его слишком линейным и недостаточно изысканным. Пусть так, зато в нем нет позы, это живая история, а не красивая метафора/притча, представленная кукольным театром статистов. Напротив, какой-то другой исход сюжета, пожалуй, разрушил бы эту человеческую достоверность, на которой держится вся эта странная конструкция с пустым Домом, полным статуй и омываемым морем.

Про НИИЧАВО уже все сказали, конечно, но ведь правда. И это лучшее, что есть в романе, потому что автору удалось передать не букву, а дух поиска и скрытой силы великих ученых (тот самый, который намертво закопан в экранизации АБС, кстати). НИИЧАВО в мире романа называется МГИТТ, Московский государственный институт тонкого тела, и в нем работают те редкие обладатели невероятных сил, которых по неясной причине никакое хитрое правительство еще не поставило себе на службу. Хотя казалось бы, любая значимая сила к этому неизбежно приходит, но тем лучше.

МГИТТ, конечно, тоже довольно призрачный. Мы видим трех значимых преподавателей и пару второстепенных. Для института маловато, для исследовательского учреждения — тем более, но спишем это на камерность нарисованного мирка. В институте готовят самых важных специалистов, которые могут «почистить» плохую карму, обеспечив успех и благополучие и в текущем, и в следующих перерождениях. А чтобы логичным образом в это учреждение не ломились толпы на поклон, предусмотрена некая загадочная защита, которая никого лишнего не пускает.

Тут сразу встает этический вопрос, который, на самом деле, лежит в основе интриги, но так толком и не разрешается. Если ты преподаешь хирургию, вероятно, ты и сам хирург — иначе не бывает. И вопрос относительно того, какие обязательства перед обществом накладывает твоя профессия, не встает со времен Гиппократа. Но в данном случае ученые МГИТТ как-то очень оторваны от реальной жизни, а те из студентов, кто, выпустившись, идут не «в науку», а исправлять карму нехорошим людям, от науки словно бы отрываются. Хотя казалось бы, кто тут должен обеспечить счастье для всех, даром, как не эта уникальная область знаний?

Честно признаюсь — я не очень поняла интригу. Я вообще ленивый читатель, и если без дополнительных усилий мне не ясно, какого черта произошло, то эти дополнительные усилия я обычно не прикладываю — кроме случаев, когда читаю классическую философию или что-то на иностраных языках. В данном случае у меня нет четкого ощущения, что я поняла, какого черта сделал Лаунхоффер и, главное, если я поняла правильно — почему ему не устроили товарищеский суд. Опять же, если я поняла правильно, такие «эксперименты» с 30 тысячами ни в чем не повинных людей, которые случайно пострадали и должны пострадать еще больше, даже нацистским докторам не снились. В общем, это странный этический момент.

Собственно, линия МГИТТ — не единственная в романе, а лишь одна из трех. Есть еще линия шаманов-богов и линия стфари, странных пришельцев из другого мира. Странных в первую очередь тем, что вот они пришельцы из другого мира, а всем вокруг как бы пофиг. И автору в том числе, учитывая, что вся эта линия тоже побочная.

Про шаманов-богов, честно скажу, мне было скучно. Ну не верю я, если автор возьмет любого самого невзрачного подростка и объявить его богом чего-нибудь. Нет, увы, ваших слов недостаточно, а все их разборки какие-то очень мелкопоместные и даже разборки районных бандитских группировок выглядят посерьезнее. Тем сильнее снижает уровень пафоса тот факт, что ленивый аспирант из МГИТТ способен решить все их великие эпические проблемы буквально «одной левой», при этом сам не представляя из себя сколь-либо значимую величину в своей системе координат. Эта перемена масштаба и уровня эмоционального напряжения очень сбивае с толку. Представьте, что вы читаете «Пикник на обочине», только половина текста — это невнятная история какого-нибудь младшего инопланетянского черпальщика, который сетует на свои непростые взаимоотношения со старшими инопланетянскими черпальщиками, которые, например, набросали «пустышек», как иные окруков.

В целом — мне очень понравилась линия МГИТТ, при всей вторичности идеи, потому что она не могла не понравиться — все персонажи, за забавным исключением главного героя, очень живые и привлекательные при всем их несовершенстве. И за Ворону и Ящера я переживала значительно больше, чем за весь остальной сюжет.

Все, кажется, читали Дрюона в юности, но как и многое, он прошел мимо меня, так что только сейчас «догоняю». Что сказать, его популярность понятна: вполне годное околоисторическое чтиво с лихим сюжетом и небанальным историческим периодом. Филипп Красивый, процесс тамплиеров, магистр произносит на костре проклятие королю, что может быть лучше в качестве основы для серии лихих исторических романов.

Недостатки, впрочем, тоже довольно очевидны, но это недостатки «легкого» популистского жанра: вымученная любовь, вымученная торжественность и пафос. Король Филипп вызывает если не симпатию, то уважение, а больше — никто. Впрочем, следить интересно за всеми, не считая юного племянника банкира: он какой-то совсем картонный, человек без черт, а только нагромождение банальностей, присущих его возрасту и положению. Остальные тоже, конечно, но в меньшей степени, и идиоты — братья короля, и еще большие идиоты — его дети. Вполне вероятно, что дело так и было, все-таки Дрюон, как я понимаю, следует в основных событиях за исторической канвой, лишь «ускоряя» где нужно сюжет и упрощая объяснения для среднего читателя, которым нужно не историческое исследование, а скорее мистический детектив. Политические вопросы затрагиваются по крайней мере в этом романе ровно настолько, чтобы хоть поверхностно объяснить действия ключевых лиц, которые на самом деле были лишь далеким и не самым важным следствием этих политических причин (я имею в виду претензии Франции в Нидерландах и описывающийся в романе план погрома ломбардских банкиров, чтобы наполнить казну).

Забавная, кстати, получилась параллель между казнью верхушки ордена тамплиеров — не за дело, а исключительно наживы ради — и казнью двух молодых повес за шашни с женами принцев — ничем не примечательные люди и, в общем, за дело. Все-таки меня удивляет: век был жестокий, молодые люди должны были понимать, чем они рискуют. И нормальный человек не пошел бы на такой риск, а они то ли правда были такие дураки, то ли опять же жестокость века предполагала несколько более равнодушное отношение к мучениям и смерти, хоть в это и трудно поверить.

В коротком романе довольно персонажей и много действия (не считая нескольких занудных страниц про чувства юного банкира). Читается на раз, хотя и выветривается из головы так же быстро.

Вполне крапивинский роман: идеальные, добрые и умные дети, которые не бесятся, а занимаются полезным и важным делом. Такие же идеальные «хорошие» взрослые: их не видно, но от них происходят еда и организация всего, что нужно детям для увлекательного досуга.

Подкачали только «плохие»: слишком уж торчат уши у этой пародии на известный всем злодейский строй, слишком уж картонные злодеи. Полуформальная проправительственная организация решила для хорошей жизни истребить половину населения страны специальным излучением. И чтобы все это порушить, достаточно сломать (практически с помощью «веревки и палки») этот зловредный излучатель — как тут же «добрые» все узнают, «плохих» накажут, и мир восторжествует. Увы, история говорит там, что если правительственная организация решает истребить половину населения страны, именно мальчики-подростки и становятся ее главным оружием, и никакого излучения им не нужно, достаточно тех же веревок и палок. К вопросу о том, что реалистично и о том, к чему на самом деле имеют склонность подростки.

Но все читают фэнтези не для того, чтобы думать о реалистичности, а эскапизма ради, понятно. И городочек Инск Крапивина, в котором можно успешно скрыться от любого зловредного правительства — такой идеальный приют эскаписта. Милый, тихий, провинциальный, зеленый. Я себе в голове рисуют некоторые районы Великого Новгорода, думая я о нем (очень люблю этот город). Место, где не страшно отпускать детей бегать одних куда угодно и приходить только к обеду. Такая квинтэссенция идеального места, чтобы провести детство на улице (которого ни у кого не было, понятно, но всем бы хотелось) — чтобы и другие дети вокруг были сплошь хорошие, игры — интересные и важные, взрослых — не видно.

В целом все действия детей по «спасению мира», конечно, прописаны так, будто они на самом деле производят эффект в дейстивительности, но если смотреть на суть, то это не что иное, как та же игра. Давай представим, будто бы наш разбившийся елочный шарик — это супер-мега излучатель. Будто друг Вася — тайный наследник империи. Будто на задворках официального, унылого провинциального городишки есть таинственный путь, которым попадают в *другой* город, тот же, но с другим названием и принципиально другим качеством. В такое волшебное место, в котором все всегда хорошо. С точки зрения психологии — это просто вопящая потребность в безопасности, такая, что в реальном мегаполисе страшно выйти в метро.

И если разложить рассказанную историю на настоящее и придуманное, очень легко отделить эту «игровую пленку»: мальчик-сирота вполне может быть настоящим, как и интернат. Никто его не травил, конечно, кому он нужен. Никому он не нужен. Лето, провинциальный тихий город, дети играют.

Странный роман про странного человека. Фокусник Яша из Люблина, натурально, может все: открывать с завязанными глазами замки, делать сальто на проволоке и водить романы одновременно с четырьмя женщинами. Впрочем, последнее его в итоге и подводит. Первую половину романа герой куражно ходит по канату больше в переносном, чем в прямом смысле этого слова. Вторую – мучительно с него падает. В эпилоге мы видим его уже «на земле».

Роман приятен, с одной стороны, этим ощущением куража, которое бывает у удачливых и еще достаточно молодых мужчин, но не всегда заканчивается так печально. Яше кажется, что это именно удача в какой-то момент оставила его, бог от него отвернулся, но на самом-то деле читателю понятно, что он сам раз за разом создавал свой самоуверенностью опасные и глупые ситуации, и вот одна из них не сошла ему с рук – просто в силу вероятности.

Интересен и очень живо прописан антураж романа: провинциальное еврейское местечко в Польше, быт евреев до мировых войн, неспешный и неизменный. Яша, который, с одной стороны, нарушает все установленные для верующих евреев правила и находит все это скучным и нелепым, а с другой – тихо тоскует по этому устоявшемуся укладу, в котором понятно, кто ты и что ты должен делать, и если ты просто будешь это делать, все у тебя будет хорошо.

Концовка достаточно неожиданная, не с точки зрения романной логики, а с точки зрения житейской. Мне кажется, большей частью, когда кураж и юность проходят, редко кто оказывается готов признать свои ошибки и удалиться «замаливать грехи». Большей частью люди, особенно мужчины, просто отказываются это признавать, и опускаются все ниже и ниже, но Яша оказался не таков и даже в своем отшельничестве показал всем класс.

На этом романе «бытовая» составляющая настолько перевесила мистическую, что я большей частью скучала. Да и мистическая, откровенно говоря, не столько мистическая, столько обычно-печальная. Люди двигаются умом от большого горя, и в этом нет ничего мистического, увы, и грачи тут не при чем.

История разворачивается очень медленно и по сути представляет собой историю всей жизни центрального персонажа от детских лет и до смерти. Сеттерфилд удалось нарисовать интересного в своем роде героя: он везде молодец, ему все удается и все его любят, но при этом он ничуть не смахивает на опротивевшего по фанфикам и женским романам Марти Стью — и это удивительно, казалось бы, к тому есть все предпосылки. Возможно, дело в том, что успехи героя — большей частью не на почве дам, а в области бизнеса: как он работает на дядиной фабрике, потом не без сложностей наследует ее, расширяет производство, открывает новый бизнес. Все это уже было у Драйзера, хотя размах Финансиста все-таки побольше, а Уильям скорее остается местечковым предпринимателем, чем какой-то реально крупной величиной.

С этой сугубо производственной историей мистика не слишком-то вяжется, и все «таинственные» появления то загадочных грачей, то мистера Блэка в черном выглядят немного по-детски. Если автор хотел нас напугать, то не удалось. Слишком большой контраст, слишком разные жанры. И даже когда героя постигает действительно тяжкая и совершенно незаслуженная утрата, мистика здесь строннему читателю все еще кажется неуместной.

Впрочем, самому герою так не кажется, но и это вполне логически объяснимо. Человек логический склонен искать логику во всем, и если уж тебя постигло страшное несчастье — значит, на то была причина. А если ты к тому же еще и купец по натуре — то вполне логично пытаться откупиться от судьбы, заключить с ней сделку. Вовсе это не мистическая история, а печальный рассказ про человека в своем, особенном футляре, который от ударов судьбы становится все более заметен окружающим.

Слушать было достаточно приятно, но на мой вкус, эта книга значительно слабее двух других романов Сеттерфилд: в ней просто нет интриги от слова совсем.

Это сборник сайдстори к миру Земноморья; входящих в него повестей нет единого сюжета, все они происходят в разное время и с разными героями. Историю Геда, главного героя цикла, затрагивает лишь одна из них, и то по касательной — «The Bones of the Earth», в которой говорится о его учителе Огионе, когда тот еще сам был учеником и носил имя Silence.

Эмоционально истории тоже разные, их объединяет лишь одна тема: они все про магию. И при этом «правильная» магия согласно заветам Эррета-Акбе совсем необязательно является правильным выбором в той ситуации, в которой оказываются герои. Такое впечатление, что, составляя этот сборник, Урсула пыталась, вольно или невольно, представить максимально разные стороны и обстоятельства в жизни мага. В каждой из ситуаций сделанный ими выбор был по сути необходимым и единственно правильным, и каждый выбор отличался от другого.

История про молодого Огиона, на мой взгляд, в наибольшей степени соответствует тому, что ожидаешь от сайд-стори по миру Земноморья: камерная история с известным персонажем, представленным совсем в другом возрасте и другом окружении. А вот все остальные — скорее бросают вызов устоям. «Dragonfly» — своей неожиданной и вместе с тем какой-то предчувствованной, очень правильной концовкой. Это такая мораль Ле Гуин, к которой легко приспособиться, если много ее читаешь: категорически уверенные в своей правоте и настаивающие на ней с агрессивностью герои оказываются неправы, даже когда защищают, казалось бы, очевидные и вполне разумные истины. А правы оказываются сомневающиеся, те, кто почувствовал на кончиках пальцев перемену атмосферы.

Или вот еще: нет никакого правильного выбора, кроме того, к чему тебя влечет сердце — даже если всем остальным этот выбор кажется не просто странным, а вопиющим растрачиванием талантов. Об этом — «Darkrose and Diamond», история вполне в духе Уайлда, мне показавшаяся слегка поверхностной.

«On the High March» — интересный взгляд на известые события, как отголосок далекого грома там, куда точно не придет гроза.

«The Finder» — первая и самая эпичная по сути история из сборника. История о том, откуда пошла школа магов на острове Рок, и о первом Привратнике. Неожиданно жестокая для Ле Гуин, хотя у нее попадаются такие вещи.

Мне лично ближе всего все-таки история про Огиона. Во-первый, я очень люблю этого персонажа, и во-вторых, она какая-то самая уютная и правильная в эмоциональном смысле, в ней есть драма, но нет конфликта.

Муркок странный автор. Это третий его роман, который я прочитала. Все три — очень разные. Но при этом на мой вкус все три одинаково ужасны в плане буквально всего: сюжета, персонажей, психологии (точнее, ее полного отсутствия), стилистики и пр. На это нужен большой талант: как правило, авторы, которые пишут плохо, пишут одинаково плохо, а Муркок еще — плохо и заковыристо. Или мне так «везло» с подбором текстов, уж не знаю.

«Византия сражается» — это такая развесистая клюква для продвинутых. Действие происходит на Украине и в Петербурге во время Гражданской войны. Герой, самоуверенный недоросль, ценности и поведение которого вполне соответствуют фонвизинскому персонажу, сначала постигает прелести предреволюционной Одессы, куда его отправили родственники чисто потусоваться. Прелести Одессы заключаются в основном в проститутках, наркотиках и сомнительных делишках. Далее те же родственники отправляют его учиться в Петербург, и там, кажется, он окончательно съезжает с катушек. Петербург этому способствует, конечно, но не до такой же степени. Впрочем, не знаю, преследовал ли автор цель создать такое впечатление от выпускного экзамена героя, где его комплекс наполеона расцветает буйным цветом, а у читателя создается впечатление, что вот сейчас профессура передаст его под белы рученьки санитарам — но читается именно так. Далее герой возвращается на Украину и тусит там с Петлюрой и Махно (я сейчас не шучу).

Мне искренне интересно, автор зачем выбрал именно эту тему и именно этот исторический период? Я, конечно, понимаю, что образ Russian bear в ushanka и с balalaika, который только и делает, что пьет vodka (как и герой и его спутники, они все хлещут водку, как Бонд мартини, видимо, автор водку не пробовал) неизменно кажется привлекательным европейцу, такая варварская экзотика. К тому же это такой сложный период в истории нашей родины, что не особо кто его знает из иностранцев, так что смеяться над текстом если и будут, то только русские (и украинцы, конечно, они, навреное, громче всех). И вроде бы все крупные события и топонимы сходятся, и Махно был, и город-Киев существует, и то, что автор попятил у Паустовского, тоже не подлежит сомнению. Но стоит вчитаться внимательнее — и опять у нас на станции «Мир» пьяный русский космонавт в ушанке и по имени Лев Андропов. Ровно то же впечатление очень грубой подделки на базе очень ограниченных сведений об истории России. Спрашивается, хочется написать грубую поделку на историческом материале — ну и бери британский, чего ж? Не то чтобы мне прямо обидно за родину, родине все нипочем, но ведь халтура ужасная получилась. Фальшивка от первого до последнего слова, от мелких деталей до общего ощущения. Почему, скажите, одну из героинь зовут Марья Ворворовна (это типа отчество), боюсь спросить, как же звали ее папу. А другую почему-то Маруся Кирилловна. Автору никто не сказал, видимо, что отчество употребляется только с полной формой имени, особенно в официальном дискурсе в начале 20 века, когда люди значительно больше следовали социальным нормам в данной сфере. Или что в разговоре никто не называет общих друзей по имени-отчеству-фамилии одновременно каждый раз. И это только мелочь, связанная с именами. Вообще верный признак неумелого иностранного автора, который пытается называть героев по-русски и вроде бы правильно — то, что он использует либо исключительно расхожие фамилии типа Петров, либо фамилии знаменитых людей, отсюда и растет наш герой Хрущев, который ничем не лучше мафиози по фамилии Чехов. Ну риали, гайз, хочется сказать, вот давайте мы напишем тоже клюкву про Британию и там главного злодея будут звать Диккенс или Чемберлен.

С другой стороны, «клюквистость» романа — лишь один, и не самый большой из его недостатков. С чисто литературной точки зрения все значительно хуже, и опять же встает вопрос, зачем автор это написал. Какую историю он хотел рассказать и почему начал там, где начал, и закончил там, где закончил? Это не роман-воспитание, потому что герой как был необразованным недорослем, так и остался. Несмотря на то, что герой оказывается волей-неволей втянут в исторические события, нельзя сказать, чтобы это придавало роману само по себе какой-то внятный сюжет, в котором есть начало и конец — просто аморфный кусок.

Далее, по мере развития истории (и, видимо, по мере того, как у героя все сильнее съезжает кукушечка), все больше страниц текста оказываются посвящены внутреннему монологу героя на тему «жиды погубили Россию» и прочий болезненный бред, в котором наверчено буквально все, что автор слышал о России в частности и мировой культуре в целом, включая Карфаген (как без него). Если оценивать это в отдельности — можно сказать, что изображение двинутого престарелого русского, у которого давно соседи облучают через стенку, кто-то кому-то тайком продал Россию, а всю правду народу не говорят — в общем, такой стандартный типаж человека, упущенного карательной психиатрией только по своей безобидности — удался отлично. Но несколько странно выбирать такого персонажа на роль главного героя, учитывая, что никаким его сообщениям и оценкам нельзя доверять.

Корявый во всех отношениях текст дополняет столь же корявый перевод. Хотя, возможно, перевод и нормальный, но этот Муркок хотел, чтобы у него прекрасная англичанка, которая всю дорогу восхищает героя, говорила как Хагрид или Элиза Дулиттл? В общем, чтение этой книги научит читателя терпению, а больше ничему не научит, и открывать ее стоит, только если вы настроены вот прямо сейчас начать искупать грехи предыдущих перерождений, причиняя себе как можно больше страданий.

Уникальный роман: все трое ключевых персонажей (я считаю пресловутого Генриха тоже) соответствуют определению «психованная истеричка». Двое из них мужчины, что характерно. Сопуствующая статья Ходасевича объясняет, что это такая примета эпохи, одно из обязательств, накладываемых символизмом — давить из себя эмоции до края и через край, если сами не лезут, то хотя бы делать вид, что они есть. Такая мода на эмоциональную разнузданность и общую неадекватность. Что ж, может быть, но у разных авторов Серебряного века и из символистов в частности это проявляется, видимо, по-разному, а вот в романе Брюсова приобрело черты такой классической женской истерии — от которой еще незадолго до времени написания романа лечили электричеством.

Откровенно скажу, я бесилась по мере чтения страшно — причем в основном не столько на дуру Ренату (с нее и взятки гладки, как с ненормальной), сколько на поведение Рупрехта, который поначалу казался человеком адекватным, но в итоге по поступкам вышел таким же безумцем. Печально и раздражающе — смотреть, как нормальный вроде бы человек позволяет так измываться над собой на пустом месте. Автор говорит, что у него любовь, но честно, это какая-то очень странная любовь, которой мне, видимо, не понять. Я бы сказала, что у него скорее — желание заполнить душевную пустоту острыми эмоциями, хотя, казалось бы, эпоха их и без того предоставляла достаточно, это сейчас люди вынуждены экстремальным спортом заниматься, а тогда-то — хочешь, на войну сходи, хочешь, демонов вызывай, хочешь, инквизитору в автобусе на ногу наступи. Но нет, герою впилась эта истеричка и ее капризы на 200 страниц, среди которых единственной отдушиной является странноватый эпизод встречи с доктором Фаустом и Мефистофелем.

В общем, все это напоминает «Мадам Бовари», только тут *каждый* персонаж — мадам Бовари, в том числе мужчины. На их фоне рассудительный инквизитор, хоть он по сюжету и злодей, вызывает некоторую симпатию — делает человек спокойно свою работу, и все.

Впрочем, если абстрагироваться от поведения персонажей и особенно от всех появлений на сцене Ренаты, читать легко и очень интересно. Текст вроде бы и не простой, но как-то пролетает мгновенно; язык Брюсова правда очень хорош, притом, что, мне кажется, стилистически текст выдержан очень четко — может, и не в духе эпохи, но в духе того, как принято писать об этой эпохе. Много забавных и интересных эпизодов в духе именно приключений, путешествие героя на шабаш ведьм и знакомство с Фаустом — в том числе. Будь таких эпизодов побольше, а Ренаты поменьше — было бы значительно лучше на мой вкус. Признаюсь, где-то после первой четверти романа я все ждала, что герой не выдержит и наконец ее придушит — увы... (хотя, как в том анекдоте, и так хорошо получилось).

Роман следует читать вместе со статьей Ходасевича «Конец Ренаты» — она на многое раскрывает глаза, учитывая, что это «роман с ключом». Брюсов, по утверждению Ходасевича, вывел в качестве Рупрехта себя, Ренаты — печально знаменитую Нину Петровскую, а холодного Генриха играет Андрей Белый. Треугольник между ними существовал в действительности, и Брюсов действительно «подобрал» эту Петровскую после тягостной интрижки с Белым, но дальше события развивались чуть более прозаично: через некоторое время и она, и ее экзальтация ему, видимо, наскучили, и Брюсов Нину, условно говоря, «слил». Что ж, если она действительно вела себя как книжная Рената — самый разумный поступок, хотя, конечно, ничуть не рыцарский. Но роман уже был написан, материал отработан, а Нина еще долго мыкалась в эмигрантской нищете, пока не покончила с собой в 1928 году (роман был опубликован на 20 лет раньше). Настоящая история вышла совсем не такая «красивая», но куда более поучительная.

Мне не хочется долго рассуждать про этот роман — я получила большое удовольствие по ходу чтения, но он не зацепил меня как-то особо ни эмоционально, ни идейно, чтобы об этом говорить особо. Это не значит, что он плох — наоборот, отличная приключенческая фэнтези в духе Аберкромби, в которой достаточно драк, крови и отрицательных героев всех мастей. Но если «Первый закон» очень сильно попал в резонанс именно за счет Глокты, то тут такого героя не нашлось.

Опять же, как и водится у Аберкромби, все герои — более или менее отрицательные. Ни про кого из них не скажешь особо, что это хороший человек и ты ему сочувствуешь. Напротив, быстро обнаруживаешь, что этот человек нехороший, но ты все равно ему сочувствуешь, вот что удивительно. В центре повествования — малоудачливая, но деручая девушка Шай, постаревший Логен Девятипалый (скрывающийся под именем Лэмб, но все его узнали!) и самый-трусливый-трус Тэмпл, которого мы видели мельком в Дагоске. И это, заметите, лучшие из персонажей — то, у которых чаще просыпается, чем не просыпается совесть и чувство ответственности, а также целеустремленность, направленная не только на выпивку и наживу.

Заодно мы снова встречаемся со знаменитым наемником Коской, который сейчас руководит собственной бандой наемников и по контракту с инквизицией отправляется разыскивать мятежников, бежавших из Союза в Ближнюю страну. В этом романе Коска, уже сильно постаревший, чуть менее фееричен, чем в Дагоске, но как-то значительно более неприятен. Правда, в «Первом законе» мы видели его скорее мельком, а тут он — один из главных персонажей, и все его человеческие недостатки как на ладони.

Сюжет сложно описать так, чтобы не наспойлерить. Вначале наши герои отправляются по следам бандитов, укравших их детей, по постепенно жизнь вносит свои коррективы, и помимо поисков детей происходит еще множество событий. Сюжет тут менее значим, пожалуй, нет никакой эпики, сравнимой с путешествием на край мира или двумя войнами в Первом законе. По сути, так, мелкие разборки голодранцев на никому не нужном участке суши. И герои им под стать: если в Первом законе на сцене были сильные мира сего, то в «Красной стране», напротив, мы видим отребье мира сего, тех, кому не нашлось места среди «цивилизации» и кто отправился искать сомнительного счастья в эту глушь. И в этом много своей прелести, как ни странно: у этих людей совершенно нет предрассудков и мыслей формата «я должен, потому что я такой-то». Буквально все герои, которые попадаются в романе — те, которые уже никому ничего не должны и перестали бояться не оправдать чьих-то ожиданий. Свободные люди в полном смысле слова, хоть это и безрадостная свобода. И с этой позиции тоже интересно посмотреть, как по-разному они проявляют себя в сложных обстоятельствах, и как они (некоторые из них) неожиданно для себя и нас меняются под конец.

Скучная фантастика и недостоверно-робкая социальная антиутопия. От фантастики в романе — собственно, только начальное появление некоего всесильного существа, которое вроде Бога, но не Бог, и желает людям только добра. И пытается ненасильственно заниматься «прогрессорством». И что из этого выходит (изначально понятно, конечно, что ничего хорошего).

А дальше начинается скучная семейная сага, которая и продолжается весь роман. История нескольких поколений «при Пандеме»: как развивается мир и как меняется человеческое общество. Можно было бы сделать офигенно, и жутко, и захватывающе, но меня не покидает ощущение, что авторы испугались, что ли. В итоге драмы и просто моменты «общественной жизни», которые нам показывают из истории отдельных членов этой семьи, в целом по эмоциольнальному уровню и интересу не превосходят любую другую среднестатистическую жизнь без всяких сверхъестественных существ. А если взять биографию любого человека, пожившего в эпоху больших катастроф или глобальных перемен, от зарождения СССР до Великой Отечественной — она будет гораздо живее и интереснее. А так — будто есть какая-то глобальная разница во всех этих бытовых деталях, будто в этом суть истории. В Мире Полудня АБС бытовых деталей всего ничего, кстати, не в них дело, зато есть сюжет, сильные характеры, волевые усилия людей, на которые стоит посмотреть. Здесь же — ну, семья. Ну, обычная. Кого вы конфликтом отцов и детей решили удивить?

С другой стороны, именно на «семейную сагу», на крутую теплую историю «про обычных людей» роман тоже не тянет — для этого он слишком поверхностный, а фантастическая часть для этого вообще не нужна и даже мешает.

С третьей стороны, психиатр Сергей Дяченко не мог, я думаю, не знать про знаменитый эксперимент «Вселенная-25», «мышиный рай». Если вкратце: экспериментатор посадил в большую клетку несколько пар мышей и обеспечил им там идеальные условия, чтобы они плодились и радовались. Их кормили, лечили и никто на них не нападал. Итог эксперимента был жутковатый и на первый взгляд неожиданный: после череды всяких социальных девиаций мыши вымерли, причем в какой-то момент они перестали размножаться (это мыши-то!). Заключение экспериментатора простое: нет причин, почему поведение мышиного общества в экспериментальных условиях нельзя было бы транслировать на поведение общества человеческого.

По сути, авторы в Пандеме делают именно это. Решают одним махом все проблемы человечества: болезней, голода, загрязнения, войн, перенаселения, заставляют «плохих» эффективно подавлять агрессию, и даже делают так, что человек и по случайности не может причинить травму ни себе, ни другим. Только их идеальное общество почему-то с такими кардинальными сдвигами продолжает существовать в более ли менее обычном режиме, ну, добавились всякие технические фишки, ну, все обленились (еще бы!). Не то чтобы прям очень страшно, с мышами страшнее.

С четвертой стороны, я не верю в общество тотально ленивых и нелюбопытных людей. Все-таки это наше эволюционное преимущество, которое за несколько лет очень спокойной жизни не потеряешь: тяга к поиску. Не верю, чтобы все творения Пандема и те изменения, которые он произвел, не разобрали бы до винтика отдельные личности. Может, такие и были, только мы их не видим — а видим исключительно обычных, милых, средних обывателей, озабоченных своими семейными склоками больше всего. Это лего читается, но в целом это ничего не дает.

Меня неизменно восхищают стихи Мандельштама и неизменно ужасает его биография. В чем-то он — квинтэссенция такого обывательского представления о настоящем поэте: не от мира сего, несовременный до такой степени, что никогда не будет современен никакому времени, дерганый, самовлюбленный, неспособный к систематическому труду и к любому «подстраиванию» под дух эпохи и сильных мира сего. Все это воплощается в характере Мандельштама и определяет его печальную биографию — несмотря на все попытки окружающих спасти его от самого себя в том числе. Это вам не тайный советник Гете, успешный чиновник и придворный, эффективный распорядитель своего времени и способностей. И это не вопрос таланта, кстати, а вопрос всего остального, помимо таланта. У Мандельштама это все остальное дает такой надрыв, что он прорывается даже в шуточных детских стихах, даже добросовестная попытка написать оду советской власти оборачивается так, что лучше б ее не было вовсе.

Биография Лекманова недлинная и тем хороша. Проблема подобных биографий, как мне кажется, зачастую в том, что за деревьями не видно леса: знаменитые люди, особенно наши соотечественники, обросли таким количеством биографических подробностей, мемуаров, исследований и толкований, что биограф рискует закопаться в них навсегда, но так и не слепить похожий на человека портрет. У Лекманова, по-моему, получилось. Он очень осторожно обходит множество тонких моментов мандельштамовской биографии, начиная от несколько одиозных мемуаров его вдовы (не помню, кто ее назвал «злой святошей», но это, увы, довольно удачная характеристика) и заканчивая столь же одиозными, но с противоположным содержанием, мемуарами ряда других действующих лиц. Не принимать ничью точку зрения, но добросовестно приводить обе — пожалуй, лучшая позиция.

Не то чтобы я узнала о биографии Мандельштама кардинально новое — но множество интересующих меня деталей, в частности, когда какие стихи писались и под влиянием каких обстоятельств. Это тоже плюс книги, учитывая, что стихов, так или иначе откликающихся на злободневные темы у Мандельштама много, и отклик — обычно противоположный тому, что у всех остальных.

Откровенно говоря, даже странно, что Мандельштам попал под пристальное внимание советских карательных органов так поздно — уже в 1934, да и то в первый раз отделался «испугом» и высылкой в Воронеж. Я не знала, что это заслуга благоволившего к Мандельштаму Бухарина, который и в предшествующие годы помогал ему, как мог. Но в 1937 Бухарин и сам попал под раздачу, а больше влиятельных заступников у Мандельштама не было.

Еще один момент, который меня в биографии Мандельштама неизменно приводит в ужас, стоит об этом подумать, — это история его жены. Надежда Яковлевна вышла за него замуж совсем молодой, в 22, и овдовела в 38, прожив с ним всего 16 лет. И следующие 42 года своей жизни посвятила сохранению его архива и написанию мемуаров. 42 года не жизни, а воспоминаний. Понятно, что во многом именно благодаря ее усилиям у человечества есть поэт Осип Мандельштам, но с чисто человеческой точки зрения — это же кошмар, а не жизнь, чистая сила упрямства.

Дневники Кузмина, пожалуй, будут интересны только тому, кто любит самого автора — и его писания, и его личность. Ну или интересуется историей литературы и Серебряным веком в частности. Они не то чтобы обладают какой-то высокой художественной ценностью сами по себе (таких дневников вообще очень мало, чего уж там), но представляют собой и очень выпуклый портрет автора, и интересную картинку эпохи.

По поводу эпохи: на дворе 1905-1907 год, кое-то воодушевлен всякими революционными движениями, кое-кто рассматривает их как неприятные и опасные народные волнения, но идеи о том, что страна на пороге катастрофы или, по крайней мере, коренного перелома старой жизни, пока ни у кого нет. Во всяком случае, не у Кузмина и его окружения. Их вообще все это интересует постольку поскольку, и нет особой разницы в описаниях, на почве чего случаются драки и другие неприятности со знакомыми — на почве пьянства или каких-то классовых разногласий. Все это занимает очень небольшой объем в тексте, куда меньше, чем описания погоды.

Зато общество, в котором Кузмин вращается, куда интереснее — учитывая, что он описывает как раз ту группу в разной степени блестящих людей, которые и сделали весь Серебряный век, от Брюсова до Бакста. И со всеми он был более ли менее знаком, с кем-то на короткой ноге, с кем-то — шапочно. Это такое забавное развенчивание той иллюзии неприступной гениальности, которую любят создавать школьные учителя литературы. Учитывая, что для Кузмина-то они все peers, равные, ну, может, кроме Брюсова, да и тот выделяется скорее своим авторитетом административного плана, поскольку именно он принимал решения, кого печатать, а кого не печатать в главном журнале символистов «Весы».

Очень забавно, в частности, описываются знаменитые «Гафизовские вечера». Если почитать статьи литературоведов, то там-де происходит великий обмен мнениями великих людей, а по Кузмину выходит, что все выряжались, пили, целовались и предавались разной степени неприличия дурачествам, попутно читая свои стихи и прозу, но основная суть была вовсе не в них. Не то чтобы Кузмин пишет особо внимательно о ком-то конкретно из своих знаменитых современников — как мы в своих дневниках не пишем особо конкретно о своих знакомых и приятелях. У него нет этой «лупы исследователя», но из мелких черточек можно составить неполные, но забавные портреты, хотя в целом Кузмина обычно больше интересует, кто из них займет ему денег.

Теперь об авторе. «Денег нет» — такой постоянный рефрен, что от затертости становится смешным; учитывая, что деньгами Кузмин распоряжаться не умеет и, получив их в руки, тут же начинает тратить их на перчатки и проститутов, их никогда и не будет. Но в целом это все пока повторяется скорее в комическом ключе. Да и вообще вся фигура Кузмина именно как характер предстает слегка комической, милой, доброжелательной, но не без хитринки, легковесной и влюбчивой, очень эгоцентричной, но без малейшего вреда другим. Невозможно представить, чтобы Кузмин заявлял вроде «Я — великий автор, и вот мои гениальные творения» (а про Брюсова или Бальмонта — отлично возможно). Нет, он пишет о своей работе настолько мало и урывками, что вызывает удивление, когда он вообще успевал так много и качественно писать. Ведь если его самого послушать, все его время делилось между посиделками с друзьями, интрижками с разными молодцами и попытками достать денег. Мне вообще очень импонирует Кузмин как автор тем, что в нем совершенно нет пафосности, позы; и он не пытается этой позой прикрыть плохую рифму или глупое содержание. Он в этом плане очень показательно пишет и, я думаю, это лучшая характеристика по крайней мере кузминской прозы:

«Хотелось бы и в авторах, и в себе иметь только легкое, любовное, блестящее, холодноватое, несколько ироническое, без au dela [потустороннего], без порывов вдаль, без углубленности» (20 июля 1907).

Неваловажная часть дневников — рассказы о любовных похождениях. Бедный влюбчивый человек, который искренне считает романом то, что для других зачастую либо ничего не значащая интрижка, либо просто, извините, работа за деньги. Нравы в то время были свободными (куда свободнее, чем сейчас), так что провести четкую границу между настоящим гомосексуалистом и просто «приятелем, желающим попробовать» (а почему нет) было значительно сложнее. В частности, очень подробно описывается настоящая история с художником Судейкиным, отраженная потом в «Картонном домике». Ужасная, на самом деле, если вдуматься: ты считал, что у тебя с кем-то любовь, пусть странноватая, и тут бац — как гром с ясного неба — он взял и женился. Это вообще нормально? Очевидно, что Кузмин с Судейкиным очень по-разному оценивали свои отношения. С другой стороны, если смотреть на влюбленность как способ подстегнуть творчество (что для Кузмина, видимо, отлично работало) — то почему бы и нет, учитывая, что постфактум он не страдает, и вообще меняет влюбленности, как перчатки (то есть примерно два раза в год). И в этом нет никакой грязи, а гораздо больше легкого баловства и просто желания чем-то наполнить сердце — актуальным для всех людей, в общем, но не всегда ими признаваемым.

Я долго мучила этот роман, сначала слушала, потом читала, с перерывом — не меньше года. Сама удивляюсь, почему грызу этот кактус: ни первый, ни второй романы Тартт мне не понравились, но я почему-то наивно решила, что если третий все так хвалят, надо почитать его, даром что в нем 100500 страниц. Эпический труд переводчицы Завозовой, как говорил Ницше, тот случай, когда читатель получает больше удовольствия от своего усердия.

Нет, все еще не вижу ничего, за что Тартт так любят некоторые мои друзья. Говорят, что за стиль, но я не вижу там никакого особенного стиля, кроме тягомотного разжевывания совершенно не значимых для сюжета деталей. За стиль можно любить Набокова или, например, Хармса, что применительно к ним имеется в виду под «стилем» — это мне понятно, а у Тартт — нет. И что самое печальное, у нее за этими деталями и многословием не видно леса. Я не вижу персонажей живыми и за их дела не переживаю, несмотря на все супер-детальные описания, что они ели на завтрак. В противоположность тому же Франзену, например, — у него, по сути, тоже описание простых дел простых людей, довольно детальное, но почему-то Франзен производит на меня совершенно сокрушительное эмоциональное впечатление, и то, что твоится с его героями, вызывает живейший отклик, потому что все это бывает, я сама все эти эмоции в жизни и в отношениях испытывала, это настоящие люди. А с Тартт как-то ни разу не было подобного совпадения. Напротив, то у нее герои занимаются какой-то бессмысленной нудотой и это растягивается на сотни страниц, то внезапно без предупреждения это переходит в такой же страшный и бессмысленный треш, и хочется сказать, стоп, остановитесь и осознайте, что вы вообще твоите. «Щегол» в этом плане не более показателен, чем все остальные романы. Если брать ту же «Тайную историю», то вся история учебы и тусовки этой золотой молодежи идет по разделу «бессмысленная нудота», как в «Щегле» — часть, где герой, имя которого я уже успела забыть, живет со своим отцом и пьянствует с новообретенным дружком. В «Тайной истории» бессмысленный треш начинается с этой пародии на элевсинские мистерии, а в «Щегле» — с того момента, как герой приезжает в Нидерланды, уже в самом конце. Но если раздел «треш» хотя бы двигает сюжет, то к чему было тратить столько страниц на живописания того, как герой «Щегла» в очередной раз нажрался и вел себя неадекватно и как их жизнь в целом катилась под откос (но не докатилась по чистой случайности) — этого я не понимаю.

Другая проблема со «Щеглом» — я просто не верю. Не верю, что можно столько лет быть наркоманом и сохранить человеческий облик, да еще и стать супер-преуспевающим торговцем антиквариатом, который шикарно во всем разбирается и обводит полупрофессиональных клиентов вокруг носа — так долго и так удачно. Конечно, я ничего не понимаю в торговле антиквариатом, зато выросла в российской провинции в 90-е и наркоманов повидала на своем веку достаточно. Для меня это всегда признак стремительного и обычно необратимого падения на дно, какие там годы, уже через месяцы люди теряли человеческий облик, и по ним было сразу видно, кто перед тобой. Уж не знаю, может, у героя «Щегла» какие-то элитные слабенькие наркотики, пшик один без губительного воздействия на организм — но к чему тогда так живописать, когда и сколько он там напринимал на полкниги?

Композиционно тоже есть сомнения. Сначала автор нам поминутно буквально описывает, как в поздне-школьные годы герой бухал и блевал на ковер. Ну ок, с кем не бывало. И так — триста страниц. А потом — упс! — прошло восемь лет, я преуспевающий торговец антиквариатом. Да с чего бы? Почему мы должны тебе поверить, если ты, герой, продолжает вести себя, как старшеклассник, то есть, простите, бухать и блевать, и ничего больше? Тут что-то не то между тем показываемым довольно высоким социальным статусом и доходом и тем, что как герой по факту себя ведет, какое-то несовпадение — потому, что такое поведение просто не может привести к таким последствиям — либо автор замалчивает одну сторону его жизни, а показывае нам самую грязную. И дело даже не в том, что мне не нравится герой — дело в том, что происходящее с ним неинтересно. Пропащая душонка, искалеченная и сама этого не осознающая, живой труп, по-настоящему в жизни ценящий две не принадлежащие ему вещи: украденную невесть зачем картину и чужую девушку, и все это — издалека. А все остальное, что есть в его жизни, если задуматься — какая-то грязь и мрак, притом он сам ее такой сотворил. Нет, я не вижу катарсиса в возврате картины и восстановлении доброго имени торговой компании, который происходит в самом конце.

Да и все остальные герои, которые появляются на сцене, в общем, такие же (кроме Пиппы и Хоби). Тоже пропащие, несмотря на всю кажущуюся попытку «жить настоящей жизнью». От них веет чем-то затхлым, они не интересны ни как личности, ни как судьбы. Единственный персонаж, который вызывает симпатию и интерес в этом балагане — это Хоби, и удивительно вообще, что автор сохранила его таким, неиспорченным, что ли, на протяжении всего текста. «Цельный характер», как говорили русские литературные критики, верный себе от и до, и не потому, что это сознательные решения или принципы, а потому, что это действительно характер. Что до героя, то у него как раз характера нет, и в этом-то и проблема. Появление Хоби в любой сцене придает ей некоторую прелесть, потому что сразу знаешь: на него можно расчитывать, в том плане, что его действия пусть не всегда логичны, но последовательны. Но этот персонаж так и остался для меня единственным достоинством романа.

По итогам — мне эта книга не дала буквально ничего. От таких больших реалистичных романов ждешь, прежде всего, не интересного сюжета, а какого-то острого эмоционального отклика на отношения и события, чего-то в плане отношения людей некартонного, цепляющего и тонко подмеченного. У Франзена все это есть. У Флобера все это есть. А у Тартт — поддельные елочные игрушки, вроде и объем нагнала, и кучу персонажей с непростыми историями, и вымученную эту картину — но нет, никакого отклика. Бессмысленная жизнь бесхарактерного американского наркомана ничем меня не трогает, и не надо приплетать сюда тягу к искусству — в это все равно не верится.

Этот роман мог бы быть неплохой короткой повестью, если б урезать его раза в четыре. А так — прошло 200 страниц от начала, а герои все едят и обсуждают, какие они классные, сюжет и не думает начинаться. Проблема в том, что старые преданные фанаты Макса Фрая и так знают, какие герои классные и мир замечательный (иначе они не стали бы жевать этот кактус так упорно), а новые читатели, впервые открыв этого автора, вряд ли этому поверят — больно уж много воды и самолюбования.

Где-то с середины текста очень медлительно и вяло начинает проклевываться сюжет. Идея, что сновидения обычных людей, увиденные ими в своей скучной реальности, в Ехо становятся настоящими — не так уж плоха, не хуже, чем любая другая. Но на роман истории обнаружения и спасения такого сновидца все-таки не хватает. Автор старался растянуть ее, как мог, и в результате вышло растянуто и не убедительно. Особенно в сравнении с тем, какой небольшой процент от основного текста занимает собственно часть, которая двигает сюжет. А вот все остальное, может, и мило, но уже сто раз жевано, и, в отличие от самых первых повестей 90-х годов, совершенно не вызывает ощущения «какой крутой мир, что же будет дальше?» — а вызывает лишь «знаем, знаем, читали, поехали уже куда-нибудь наконец». Может, сюжеты в голове у автора закончились, может, автору и самому это надоело, и она просто механически воспроизводит сотни страниц привычного белого шума, ничего нового не придумывая. Но стало вдруг очень скучно.

В отличие от остальных произведений Линдгрен эту повесть можно читать только в детстве. Как-то даже не верится, что автор таких прекрасных, точных, смешных и вполне подходящих для взрослых вещей, как «Карлсон» и «Эмиль», сочинил эту картонную историю в нелепых декорациях. Про хорошего мальчика, который внезапно обрел доброго отца-короля, летающую лошадь и вместе с другом победил злого рыцаря. И все это, заметим, без тени улыбки. Только детское воображение может достроить за всем этим нелепым пафосом что-то стоящее.

Дело в критическом мышлении: у взрослых людей оно обычно чересчур развивается, и начинает нашептывать, что совсем плохих людей не бывает, как и совсем хороших, и задавать неудобные вопросы, почему же это такой прекрасный отец-король бросил своего ребенка в приюте, и что летающих лошадей не бывает. Дружба, правда, бывает, но обычно тоже не в таком сопливом варианте, когда ты — герой и принц тут, а все друзья тебя искренне обожают и рады вечно быть на второй роли.

В общем, герои совершенно картонные, настолько, насколько можно представить картонных персонажей в подобной сказке. Сюжет такой же: на окраине волшебной страны находятся владения злобного рыцаря, и герою надо обязательно попереться туда и сразиться с ним, потому что он каждой букашке в волшебной стране в трамвае наступил на мозоль, а каждой таракашке — не уступил место. Ну или в этом духе. Все это не выдерживает совершенно никакой критики, и, честно говоря, я не знаю, в каком возрасте у детей бывает настолько затуманен разум, чтобы нормально воспринять подобную чепуху. Я себя в таком возрасте не помню, по крайней мере.

При всей моей любви к автору Карлсона, это кромешный ужас и образец того, как не надо писать для детей, если хочешь, чтобы они выросли нормальными членами общества, адекватно воспринимающими эту, нашу реальность, а не какую-то искусственно упрощенную до полного слабоумия и соплей.

Беспомощная любительская поделка начинающего и бесталанного автора. Альтернативное настоящее, только в этой реальности власть в отдельных странах захватила группа людей, называющих себя Равными и обладающих Дарами — разными сверхъестественными способностями. Дело происходит в современной Британии, и закон обязывает все остальное население на 10 лет рабского труда на благо тех самых Равных (с временным поражением во всех правах, а потом благополучным восстановлением в них и получением некоторых дополнительных плюшек). И все это происходит, повторюсь, в современном мире с компьютерами и мобильными телефонами. В этом же мире есть страны, в которых нет диктатуры Равных, но почему все население Британии не сбежало туда — для меня загадка. Или почему с использованием современного оружия не подняло этих Равных на вилы. Нет, конечно, в нашем мире достаточно подобных тиранических антиутопий в реальности — но их сила поддерживалась, во-первый, искренней верой всех людей в соответствующую идею (хотя бы на первых порах), а потом — всеобщностью, когда все люди были в равной степени повязаны и зависимы именно от такой системы. Не говоря уж и о том, что для среднестатистического жителя что СССР, что нацистской Германии будущность не была столь гарантированно мрачна.

В общем, обоснуй сурово повержен авторским произволом, причем лажа в самой базовой идее книги и всего этого общества, так что она неисправима.

Что до остального — автор так и не определилась, пишет ли она любовный романчик типа «рабыня Изаура», про любовь богатенького наследника и бедненькой рабыньки — или же боевичок про восстание масс против угнетателей. В итоге ни то, ни то не вышло, обе сюжетные линии в конце скомкались и закончились полной ерундой.

Герои картонные, а представление автора о том, как ведут себя представители высшлего общества во многих поколениях, а также «гениальные политики», не выдерживают никакой критики — и те, и другие у нее выходят хамоватым бабьем из полусветской хроники глянцевых журналов. И все разборки Равных между собой на их политических сборищах — просто позорище, удивительно, что с такими правителями Британию не захватила до сих пор страна поумнее.

Название «Золотая клетка», а также красивая обложка не имеют ничего общего с содержанием. Читать в принцие, конечно, можно, но не стоит. Текст очень так себе, и перевод тоже так себе (переводчику стоило бы погуглить, что caucasian — это не «кавказской» внешности, а «европеец», т.е. человек белой расы).

Сборник рассказов про подростков, автора знать не знала, увидела случайно в библиотеке, когда пришла получать пароль для литрес — и захотелось прочитать, чисто по обложке (знаете, бывает так и часто попадаются удивительно прекрасные вещи). Не пожалела, очень понравилось. Собственно, во «Втором» нет действительно ничего супер-особенно, это просто хорошо написанная проза про детей-подростков, милая, но совершенно без соплей. Герои — совершенно обычные дети, и происходят с ними вполне обычные вещи, никакой тебе магии и сверхсил, просто — школа, музыкалка, отношения в классе. Единственное, что отличает большинство рассказов — в них все герои так или иначе как-то связаны с музыкой, кто-то просто учится в музыкалке, а у кого-то реально призвание и дар. Рискну предположить, что, может, автор сама музыкант и пишет о том, что ей близко. В любом случае, это придает текту не то чтобы нереальность, но слегка поднимает его над совсем скучной обыденностью, что ли. В конце концов, не у каждого в детстве это было, и не все, у кого было, вспоминают музыкальную школу добрым словом.

Мне понравилось отсутствие какой бы то ни было «грязи» и чернухи, притом, что рассказы представляются вполне реалистичными, не про каких-то там идеальных детей в прекрасной стране, а про совершенно обычных таких подростков в России, с обычными школьными разборками, вопросами успешности, денег, непонимания взрослых и т.д. Но за всем этим видно одно важное качество, которым именно в этом возрасте человек наделен больше, чем когда-либо — бескорыстность и способность чем-то искренне увлечься и заинтересоваться. Нерациональность и нерасчетливость в хорошем смысле. Не то чтобы вокруг этого строится сюжет, нет, это просто такая примета правильно описанной юности для меня — ведь в этом возрасте человеком движет совершенно не то, что движет взрослыми.

С удовольствием почитаю другие вещи этого автора, и вообще, кто хотел хорошей и ненапряжной подростковой литературы — вот она.

Так вышло, что сначала (лет 20 назад) я прочитала вторую часть цикла, «Гиберборейская чума», и она показалась мне очень странной и крутой. А вот сейчас добралась до первой. И хорошо, что сейчас. В смысле, обременненая знанием «Маятника Фуко» и цикла про Жыхаря, не говоря уж обо всех подражателях первому и второму.

Вкратце: феерическое концентрированное гонево на тему мирового заговора и тайного правительства. Это очень смешно. Авторы собрали, кажется, буквально все, что можно, от рептилоидов (которые играют важную роль в сюжете) до масонов, Лавкрафта и Аненербе. Только розенкрейцеры незаслуженно остались забытыми почему-то из всей плеяды, уж не знаю, может, жена одного из авторов сбежала с представителем этого братства :laugh:

Честно говоря, такого полного и исчерпывающего упоминания всего, что касается темы «тайной ложи и явной лажи», я не припомню нигде в литературе, даже Эко блендеет, он-то ограничивался некоторыми рамками разума и чувством меры, а Успенский и Лазарчук поставили себе как раз обратную задачу. Получился очень концентрированный и веселый ералаш — не всегда понятно, что толком происходит, но это и не обязательно.

Добавляет прелести роману главный герой — поэт Николай Гумилев, которого вовсе не расстреляли и который благополучно дожил до наших дней, будучи членом очередного тайного общества и имея через него доступ, условно говоря, к философскому камню. И, соответственно, интересна манера рассказа, в которой перемежаются эпизоды из разных исторических перидов — с конца 19 века до конца 20 — и разных стран, по которым носило поэта.

Первая часть романа, хоть и более «бестолковая» в плане того, что происходит вообще и зачем, и более интересна — потому что в ней концентрация «масонского гонева» самая высокая, да еще приправлена эзотерической трактовкой разных трагических событий из истории России. Во второй части начинает проклевываться уже какой-то сюжет, идущий к разрешению конкретных проблем и загадок, но это почему-то менее интересно. Видимо, потому, что в данной области тайны куда более привлекательны, чем ответы, которые оказываются либо банальными, либо глуповатыми. Итоговое открытие относительно «мирового заговора рептилоидов» забавно, но с тем же успехом это мог быть любой другой мировой заговор)) И это уже не так смешно, увы.

К слову сказать, эрудиция авторов, обилие скрытых и не очень цитат, а также отсылок к популярным человеческим «мифам» и городским легендам впечатляет. Я прямо представляю, как два образованных человека с чувством юмора сели рядышком и начали «гнать», еще и стараясь переиграть друг друга — так это роман и получился.

Единственный его настоящий недостаток — некоторая затянутость, особенно в конце с историей рептилоидов. Но в любом случае это очень забавное и поучительное чтиво, хотя мне жаль тех читателей, которые не понимают прикола и относятся к повествованию всерьез.

ps вместо Гумилева надо было взять Цоя, было бы еще смешнее.

Немудрящая, но милая повестушка на тему, как простой американский десантник волею судьбы оказался на необитаемом острове со своим инопланетным врагом — дракообразным пришельцем. И, естественно, между ними развилась дружба, изменившая его жизнь.

Вообще забавно, почему в большинстве своем в подобных сюжетах именно пришельцы предстают существами более высокой культуры — и именно встреча с этой культурой и уважение к ней оказываются основной причиной сближения с врагом, с чужим. То есть, конечно, есть и отбратные варианты, но тут мы уже заходим в область прогрессорства, а я даже не знаю, отметился ли в ней значимо кто-либо, кроме Стругацких и их последователей.

В повести Лонгиера это приобщение «человека-варвара» к культуре инопланетянина выражается в том, что он заучивает всю родословную инопланетянина — кто из его предков что сделал, что является своеобразным ритуалом. И жалуется, что и своих дедушек-бабушек то не знает толком, не говоря уж о других предках. Тут я хотела бы заметить, извините, что это не свойство людей вообще, хотя, конечно, для нашей культуры хорошее знание истории своего рода является нетипичным, а для американской — так тем более, видимо. Но если, допустим, в этой космической войне чудом оказался бы какой-нибудь уважающий себя средневековый европейский аристократ — ему тоже было бы чем похвалиться. В целом как признак значимой культуры это не то чтобы сильно впечатляет, но для простенького сюжета в этой повести сойдет.

Конечно, после Ле Гуин и Карда большинство произведений на тему наведения мостов с чужаками и бывшими врагами будут казаться совсем простенько сделанными. В плане раскрытия этой темы «Враг мой» не открывает совершенно ничего нового ни в сюжетном плане, ни в идейном — в нем нет той глубины и «гуманистичности». Скорее она напоминает попытку автора, традиционно пишущего фантастический экшн с космическими боями и прочим пыщ-пыщ освоить новую область. И попытка неплохая, довольно интересно и приятно читается — но ровно до тех пор, пока не начнешь сравнивать ее с мэтрами.

Осенило, что, собственно, я люблю истории Лоры Белоиван про Владивосток и окрестности ровно по той же причине, что и «Архангельские сказы» Писахова. В них реальность и быт — слегка волшебные, причем это вполне себе наша, родная и узнаваемая русская реальность, но за счет географической отдаленности начинаешь думать, что бог знает, что у них там на Дальнем Востоке или на северах бывает, может, и не такое. Благо, география России позволяет развернуться, в том числе воображению.

«Южнорусское Овчарово» — деревня под Владивостоком (вымышленная), в которой живут простые русские люди и с ними случаются простые, в общем-то, и банальные вещи. То они кальмара ловят, то Новый год празднуют, то в снегу застряли. Все, кроме кальмара, вполне можно переложить на любую другую русскую деревню.

А еще, как водится в подобных историях, наряду с совершенно стандартными бытовыми событиями есть в их жизни события волшебные, но также входящие в сферу самого банального быта. То их тьмы делают электричество, то русалок выхаживают по доброте душевной наряду с ранеными тюленями. И все это — с таким же ровным, чуть насмешливым отношением, как и к вещам более традиционным.

Это еще и очень смешно, причем нельзя ткнуть пальцем и сказать, что вот здесь смешно. Все вместе смешно, а местами к тому же очень трогательно. Все эти приземленные описания волшебного и не волшебного быта (и неясно, от какого больше мороки происходит). А еще прекрасные соседи-земляки, вроде на первый взгляд все нормальные, но как ни присмотришься получше — каждый с какой-нибудь слегка таинственной придурью. И вроде сам не понимает, как с ним это происходит, но происходит же! А в остальном — милейшие люди, насколько соседи могут быть милейшими.

В плане содержания сборник для меня разделяется на две части. В первой, где pov повествователя, чуть больше гэгов именно из серии «а у нас в далеком захолустье». Все это слегка напоминает поселок Загибалово из старого сериала «Русские страшилки» — помните, был в начале 2000х такой смешной треш? А вот на второй части, начиная с «Борща со взбитыми сливками», и стиль повествования, и общий тон меняется. Нет уже жизнерадостной повествовательницы и ее родных соседей, есть одинокие преимущественно люди, которых по разным причинам принесло в Овчарово и которые не сразу осознают, что все это всерьез и надолго. В этой части много историй о смерти и страхе, не комических, а вполне себе настоящих, жутковатых. Тут Овчарово предстоит чуть ли не загробным миром — по крайней мере, миром измененной реальности, в который попадают такие неприкаянные одиночки — и, постепенно устроившись, понимают, что и здесь вполне можно жить. Во второй части тоже есть смешные моменты, конечно, но в целом она более серьезная, что тоже неплохо — не все ж гэги. Отличный сборник, стилистически очень выдержанный, необычный и интересный.

Относительно новая книга из цикла про Ведьм — или я давно не читала ПТерри, если она кажется мне новой. И новая героиня: совсем еще юная ведьмочка из далекого пастушьего края, которая в начале и не подозревает, что она ведьмочка. Возможно, дело в возрасте героини, или в сюжете, небрежно и целиком украденном автором у Андерсена, но роман производит впечатление скорее детского, чем взрослого юмора. Это не значит, что он плохой или глуповатый, нет, но он какой-то слишком добрый и чуть приукрашенный. Не хватает легкого цинизма матушки Ветровоск и изощренного чувства юмора Ветинари. Хотя все равно получилось забавно и трогательно, но не восхищает до такой степени, как восхищали более старые вещи.

А еще — в романе все хорошо, кроме основного сюжета. Что за дурацкая злая королева, которая ни с того ни с сего решила украсть сопливого младшего брата героини? И, конечно, в ее королевстве вечная зима. Но увы, это прямо цитирование «Снежной королевы» от корки до корки никак не обыграно, чтобы его можно было оправдать, да и суть этого странного действия, как и самой королевы — не объяснена, по крайней мере так, чтобы это удовлетворило взрослого человека. Я слегка заскучала по забавным сюжетам «Стражи» и «Смерти». Все остальное, кроме сюжета, хорошо — и сама героиня, и ее покойная бабушка, и мило и натуралистично прописанный суровый пейзаж с меловыми пустошами и овцами, и Нак-мак-фигли (которые, собственно, и являются «маленьким свободным народцем»).

Кстати, респект переводчице за речь этих недо-эльфов — могу себе представить, как зубодробительно это выглядит в оригинале и как надо помучиться, чтобы подобрать под все аналоги из «пацанского» русского. Получилось отлично и очень натуралистично! А я уже расстраивалась, что после Жикаренцева хороших переводчиков Пратчетта не найти.

В целом — роман милый, местами действительно забавный, но больше милый, и читать его легко и приятно, хотя и нельзя сказать, что не оторваться.

По ходу текста чувствуется довольно сильное изменение стиля — причем не качественно, а, скорее, количественное: первая и последняя трети — более сдержанные, в «русском духе», что называется, посконно-домотканые. Нечастые вкрапления более «фривольных» фразочек из нашей с вами современности выглядят не то чтобы чужеродно, но можно было и вовсе без них обойтись — их как-то недостаточно, чтобы создать «облегченный», слегка комический эффект, который достигается ровно таким же смешением стилей, но в более гармоничных пропорциях, в середине романа (Псков и паломничество в Иерусалим). А вот набранную автором «высоту» они мгновенно снижают, и в итоге не совсем ясно, чего же автор хотел достичь на самом деле (к примеру, когда тихий древнерусский отшельник ни с того ни с сего начинает разговаривать цитатками из «Маленького принца», сидишь и думаешь: и зачем ты это сделал?). В средней части, повторюсь, все это древнерусское более гармонично сочетается с другими ингредиентами — возрожденческо-итальянским и скептически-современным, создавая ощущение приближения к современному читателю, убирая лишнюю пафосность и, простите, занудство. Текст становится каким-то легким и домашним, что ли, и читать его приятно. Особенно хорош юродивый Фома. Если бы автор выдержал весь текст в этой стилистике — на мой вкус он был бы куда лучше, но, увы, не вышло бы тогда сделать его таким слепо-трагическим, со всем этим пафосом вечной расплаты за погибшую женщину, просто потому, что стилистика слишком уж жизнеутвердающа по сути своей. Мне она по эмоциональному впечатлению напомнила больше всего «Современный патерик» Кучерской; понятно, что технические возможности Водолазкина гораздо больше, в силу профессиональных причин, прежде всего, но дело не в них, а в том отношении к предмету, которое сквозит в обоих текстах: уважительное, но при этом слегка насмешливое. Так можно относиться к своим очень уважаемым, но близким родственникам.

Увы, арка начала и конца, которая замыкается логически (вначале книги у героя погибает при родах женщина и ребенок, в конце он спасает посторонюю беременную женщину и помогает ей благополучно разрешиться), кажется слишком банальной и пафосной по сравнению со стилистикой и вообще всей «интеллектуальной» стороной текста. Это слишком exploitation и слишком прямолинейно, особенно в сравнении с другими тонкими моментами текста. Убрать эти два эпизода и оставить героя просто прожить свою замечательную жизнь, без скрытых трагедий и скелетов в шкафу — было бы куда гармоничнее. Правда, возможно, произвело бы меньше впечатления на ряд читателей, которые лучше понимают на уровне «кровь и смерть». Но, увы, план «кровь, смерть и МРАЧНОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ!!!111» примерно никак не сочетается с планом «радостная вера, чудеса и прозрение будущего», как бы автор ни пытался это сделать. Более того, первый из них отдает, в общем, изрядной банальщиной, не говоря уж о том, что у него плохая репутация — обычно им злоупотребляют люди, мягко скажем, не имеющие о предмете особых знаний, а также пытающиеся за счет всего этого дешевенького антуража привлечь категорию читателей из «фэнтези меча и магии». Понятно, что смерть везде, и с нами тоже, но это вопрос подачи, и в данном случае с автора совершенно другой спрос именно потому, что он-то профессионал и свой предмет знает (лучше, чем большинство читателей).

Мне как-то даже жаль, что оставленное книгой впечатление получилось почти исключительно стилистическое, не сюжетное, не эмоциональное. Про сюжет я уже сказала — извините, поход длиною в жизнь от одной погибшей женщины к другой спасенной применительно к этому конкретному роману мне кажется каким-то неловким упрощением. Эмоционально меня задевали только моменты, которые были одновременно и очень удачны стилистически, из категории «радостные чудеса» — все эти забавные объяснения юродивого Фомы и наставления Иннокентия. Герою не посочувствуешь: он не в своих руках находится, а в руках Божьих, очевидно, так что с ним все происходит по крайней мере «как надо». Женщинам его — тем более, и так понятно, что это не люди, а функции, сначала — чтобы герою было плохо и можно было дать толчок развитию сюжета, потом — чтобы герой наконец «искупил» и можно было аккуратно сворачиваться. Волка только жалко.

Я знать не знала об этом поэте и об этой поэме, если бы издатель не подарил по случаю книжку моему мужу. Ну, положа руку на сердце, кого вы знаете из греческих поэтов, кроме Кавафиса? Ага! А между тем Элитис лауреат Нобелевской премии, причем довольно давнишней, но эту поэму, его opus magnum, перевели и издали только в этом году. За что спасибо.

Честно скажу, я ничего не ждала. Я вообще с осторожностью отношусь к современной поэзии, тем более, полистав, поняла, что четкой рифмы и смысла в отдельных стихах особо не улавливается, а все это расплывчатое, типа «с глубоким посылом» — слишком глубоким, чтобы заморачиваться какими-то там размерами — в общем, все это я скорее осуждаю.

И, в отношении Элитиса, капитально ошиблась. Знаете, вот это удивительно свойство хорошей поэзии — когда ты ее чувствуешь на кончиках пальцев, в объяснить не можешь. Я могу сказать в общем, о чем поэма, но только в самом общем: о том, как человек приходит в мир и знакомится с ним (первая часть); о тяготах, которые он переживает — причем очень конкретных, у Элитиса это дано на примере войны и связанных с ней бед (вторая часть); и, наконец, о примирении с миром и постижении и достижении чего-то над-мирного (третья часть). Но это не тот случай, когда можно ткнуть пальцем в какую-то строчку и точно сказать, что автор хотел ей передать вот это простое действие/мысль. Но вот общее ощущение — совершенно ясное и сильное. Знаете, как классическая музыка, которая понравилась — нельзя, конечно, описать, о чем она, но совершенно просто сказать, что эта нравится и вызывает эмоции, а эта — нет, и вообще какая-то сумбурная или скучная.

В поэме перемежаются стихи и небольшие прозаические отрывки; стихи — не то чтобы верлибр, в них есть и размер, и рифмы, преимущественно скрытые, но у меня не хватает знаний, чтобы это правильно охарактеризовать с т.зр. теории стихосложения. Общую стилистику я бы назвала торжественной, но без пафоса, а с таким ощущением, знаете, какого-то персонального торжества отдельного человека и его жизни; это сложно передать, как и вообще сложно пересказать. В Элитисе, на самом деле, я нахожу очень много сходного с «Листьями травы» Уитмена — не только в стилистике, но и в целом в ощущении, которое оставляет у читателя текст: чего-то крутого, но сложно передаваемого словами.

Перевод отличный, насколько я могу оценить перевод с неизвестного мне оригинала на неизвестном мне языке. От текста остается такое «звенящее» ощущение — правильно подобранных слов и правильно расставленных рифм. Легкости и безвариантности, которая автору дается вдохновением, а переводчику — долгой кропотливой работой и тоже вдохновением.

Не возьмусь рекомендовать всем, но тому, кто любит Уитмена или Кавафиса, или современную поэзию вообще — однозначно. Рада, что открыла для себя эту крутейшую вещь, надеюсь, тот же человек (Ипполит Харламов) будет его еще переводить.

ps По поводу названия: переводчик в послесловии пишет следующее: «Конец десятого века. Афон. Келья близ скита святого Андрея Первозванного. Архангел Гавриил в образе юноши-странника является одному из иноков и объясняет ему, что перед песнопением «Чистейшую херувим» необходимо петь «Достойно есть яко воистику блажити Тя, Богородицу, Присноблаженную и Пренепорочную и Матерь Бога нашего». Прежде, чем уйти, он записывает слова нового гимна перстом на камне».

Если это и восточная сказка, как утверждает большинство отзывов, то вовсе не арабская, а родом из Болливуда. На сцене — полтора десятка ключевых персонажей (не считая множества второстепенных), и по ходу развития сюжета выясняется, что у каждого из них (у каждого!) есть какая-то двойная или тройная жизнь, и в прошлом они играли совершенно другие роли. Кроме того, персонажи оказываются хитро связанными между собой то родственными, то брачными связями, и чем дальше, тем больше это становится похожим на индийское кино с «Я твой мать!» и «А я — троюродный брат по отцовской линии, вот родимое пятно!» Во всем этом многообразии разобраться так же сложно, как и в многообразии и родственных связях семейство Буэндиа, да и не очень-то хочется. Примерно на середине я перестала прилагать усилия, тем более что поступки персонажей преимущественно лишены разумной логики, такое чуство, что автор двигает их, как пешки на доске, просто чтобы составить максимально запутанную композицию. Что ж, если такова была цель, но это автору удалось.

Что до пресловутого «восточного колорита» в тексте, то он набивает оскомину за первые двести страниц. У всех абсолютно персонажей, будь то неграмотная банщица из хаммама или великомудрый суфий, одинаковые речевые характеристики и расхожие словечки. Выражений «с арабским колоритом» не так уж и много, тем более, что каждое повторяется раз пятьсот по тексту разными устами, и на мой взгляд, это совсем не красит.

Книга в изрядной части состоит из диалогов, в которых, поскольку речевых характеристик у конкретных персонажей нет, тоже быстро начинаешь путаться, что кто говорит. Тем более, что персонажи у Трускиновской не столько общаются, сколько переругиваются — знаете, в таком ключе обычно разговаривают между собой старые супруги. Но когда буквально все персонажи в тексте в любой момент действия (будь то битва, погоня и все что угодно) останавливаются и начинают разводить на несколько страниц речи о том, почему оппонент нехороший — это страшно утомляет.

Мне кажется, основная беда этого романа — невоздержанность. Стоило бы пройти по нему частным гребнем, выкинуть дурацкие присказки и бессмысленные диалоги, выкинуть половину персонажей и сократить объем вдвое — он стал бы сильно лучше. А так — несмотря на то, что читается легко, от всего этого болливудского балагана, в котором каждые полстраницы обнаруживаются то подмененный ребенок, то какое-нибудь пророчество, то что хозяин хаммама на самом деле является наследником халифа, а немолодая наложница с плохим характером — легендарной воительницей, — в общем, от всего этого быстро устаешь. А учитывая огромный объем романа, устаешь вдвойне. И все вместе напоминает анекдот про «но Донцову было уже не остановить» — точно так же и автора не остановить в попытках навертеть каждому несчастному персонажу стопицот дополнительных историй сверх той, которую мы видим в текущем моменте.

В угоду этому в жертву принесены характеры и обычный здравый смысл; герои, которые поначалу представляются разумными и неплохими, внезапно начинают совершать кретинские поступки, потому что иначе авторская мозаика не складывается. Спор мудрецов, с которого в принципе берет начало сюжет хронологически, вообще высосан из пальца, как и разрешение этого спора: если это люди столь могущественные, чтобы браться управлять чужими судьбами, чего ж они не смогли постоять за себя? В итоге доведена до более ли менее логического завершения сюжетная линия только одного персонажа — Джейран — а остальные принесены ей в жертву, чтобы эта концовка получилась поэффектней. А почему, собственно, Джейран, а не Абризы, не Шакунты? Запутать удалось на славу, а вот распутать — увы.

Не сразу меня осенило, что «Симплициссимус» — это тот же Швейк, только 17 века. И герой, и стилистика, и антураж — все сходится. Швейк подвизался на Первой мировой войне, а Симплициссимус большую часть своей карьеры — на Тридцатилетней. И тот, и другой — одновременно простодушны и пронырливы, а оба склонны к юмору и шуточкам над ближними своими, и повествуют о происходящем вокруг треше так, что читателю смешно, хотя, если вдуматься, то должно быть страшно.

«Симплициссимус» представляет собой образвцово-показательный плутовской роман, в котором героя, юного (а потом уже и не очень) простофилю кидает из одного злоключения в другое, но он каким-то чудом каждый раз умудряется выйти сухим из воды. Симплициссимуса поносило по всей Европе, в частности, на войне он успел повоевать и за имперских, и за шведских, и прибиться к разбойникам, и заделаться святым отшельником. Под конец, когда автора уже совсем понесло и он решил исчерпать все, что только можно сделать в этом жанре, он отправляет героя сначала в подводное царство, а затем — в Москву (очевидно, Москва по степени безумия круче).

По ходу действия Симплициссимус испытывает все радости и горести, которые обычно выпадают людям, заводит друзей, убивает врагов, женится (один раз по недосмотру, а второй — по глупости), богатеет, нищает, и все это не один раз. Автор развлекает читателя, как может, так что спокойной жизни его герою не достается, и чуть только все наладится — обязательно какое-нибудь несчастливое совпадение все испортит, так что герой опять остается у разбитого корыта и вынужден идти искать дальнейших приключений. Европейские обстоятельства того времени этому весьма способствуют, конечно.

Отдельного упоминания заслуживает язык, одновременно забавный и очень вычурный. Несмотря на то, что текст исключительно развлекательный, из-за этого языкового буйства довольно быстро от него устаешь, так что это не та вещь, которую можно, увлекшись, прочитать за один присест (это как съесть пачку сахара). Перевод Александра Морозова просто отличный, и страшно подумать, какой это огромный переводческий труд, учитывая всю сложность и синтаксиса, и словечек героя, и смену стилей, и многословие.

«Симплициссимус», как и «Дон Кихот», снискал огромную популярность читателей и породил множество последователей и подражателей, вроде бы до сих пор продолжаются споры об авторстве тех или иных частей. Подозреваю, что современные автору читатели не так, как я, были неприятно удивлены жестокостью отдельных моментов или многочисленностью шуток на тему телесного низа — для них упоминания о пытках, которым солдаты-мародеры подвергали мирное население, действительно могли быть предметом шутки, видимо. С другой стороны, это вполне себе примета эпохи, и, смотря на нее через призму современности, нужно делать на это скидку.

Еще мне показалось, что после 5 части, в 6 и продолжениях, слишком сильно сбивается общая стройность, текст теряет в темпе и начинает пробуквовывать, то возвращаясь назад по хронологии, то чрезмерно углубляясь в многостраничное морализаторство. То, что продолжение пришито к стройному и законченному произведению в 5 частях на живую нитку, видно невооруженным глазом. И по мне, если бы автор остановится на Германии и окончании войны, это было бы более изящно и гармонично. Истории же про подводное царство и про необитаемый остров (а также про Москву, про которую автору явно нечего особо сказать) забавны сами по себе, но в общем контексте свидетельствуют скорее об отсутствии у автора чувства меры (хотя у кого оно есть).

Я не фанат плутовских романов как таковых, но, по моим ощущениям, они составляют изрядную часть мировой классики (и хорошо, а то что там кроме них — эпос и всякие каменно-серьезные вещи), и «Симплициссимус» к ней тоже, конечно, относится. В плане общего образования это был интересный опыт, местами забавный, местами утомительный, так что я ощущаю это как achievement.

Я прочитала много романов Кутзее, но этот будет последним: мне надоело. Кажется, я раскусила эту стандартную схему, которая следует у него из текста в текст: берем человека среднего возраста, скорее ближе к пожилому, из самого что ни на есть среднего класса, мелкая буржуазия, в общем, с уклоном в интеллигенцию. И устраиваем ему череду неудач разного размера и степени постыдности. И к концу текста наш относительно благополучный мелкобуржуа скатывается уже практически в скотское существование, сам того не осознавая. Как же так получилось? А как получалось до этого, вот вопрос? Что, у них в жизни до всегда было медом намазано, и они могли жить по накатанной, не переживая никакие провалы и неудачи? Почему эти люди не сопротивляются, вот что меня волнует. В этом нет ничего от сознательного христианского смирения, ничего от «подставь другую щеку» — только какая-то скотская покорность и такое же скотское упрямство в отдельных вещах. Больше всего меня раздражает у этих героев полное отсутствие рефлексии на тему своего состояния: им почему-то не приходит мысль «какой ужас, что я делаю/позволяю с собой делать! надо срочно подрыгать лапами и выбраться из этого кувшина с молоком!» Нет, они так и тонут, унося с собой свои мелкобуржуазные воспоминания о никому не нужных книгах, которые они задумали написать, но не написали, и женщинах, с которыми они спали и которые их давно забыли.

А вот череда романов с ровно такими героями: «В ожидании варваров», «Жизнь и время Михаэля К.», «Железный век» — и «Бесчестье» как апофеоз этой схемы. Если в других романах помимо нее есть что-то еще, то в «Бесчестье» — больше ничего.

Герой, пожилой университетский преподаватель никому не нужного предмета (ему самому — тоже) совращает студентку и в результате скандала лишается работы. Так начинается его падение. Увы, посочувствовать ему не получается, потому что личность героя вызывает в лучшем случае раздражение: мало того, что человек закопал себя своими руками — его дело. Но он не думает об окружающих ни секунды, даже не пытается понять их чувства или смысл их поступков. И поэтому вполне естественные действия окружающих (вроде того, что совращенная студентка написала на него жалобу) вызывают у него такое удивление. Откровенно говоря, такого уровня проблемы с социализацией и такое полное отсутствие эмпатии наводят на мысль о каком-то психическом отклонении. И все это — в сочетании с какой-то невероятной степенью уверенности в себе; мы видим происходящее глазами героя, но вот что странно: в его внутреннем диалоге он ни разу не задумывается о том, что чувствуют (и чувствуют ли что-либо) другие люди к нему и какой эффект он производит своими поступками. К примеру, уже после всей этой шумной истории со студенткой он раздумывает совершенно спокойно, а не возродятся ли между ними былые чувства. В то время как читателю и из текста, и из всего сделанного ей, совершенно понятно, что со стороны девочки там не было никаких чувств, а был чистейший харрасмент — но нет, что она на самом деле испытывает, его не интересует ни секунды. Равно как и что на самом деле испытывает его дочь, решившая остаться жить на своей земле даже после разбойного нападения, а также что на самом деле испытывают все его случайные женщины. Может, героя и постигло кармическое воздаяние за толстокожесть и твердолобость, да только он в конце книги остался таким же эгоцентрическим кретином, каким был в начале. Дело тут не в бесчестье, и нет его вовсе, а в бесчувственности, безответственности, безынициативности и, в конечном счете, в бессердечии. Возможно, но начала действия герою просто везло, а в книге мы видим, как мир в лице всех остальных людей начал относиться к герою ровно так же, как и тот относится к миру — равнодушно.

У меня очень неоднозначное впечатление; в целом я люблю трагедии Шекспира за то, что они при своей своей растиражированности и «попсовости» действительно задевают за живое — но вот в «Лире» на меня произвело эмоциональное впечатление только несчастье Глостеров, а отнюдь не самого Лира. В целом понятно, за что так пострадал Глостер-отец — ведь он сначала предал собственного сына, поверив наветам его сводного брата и не дав тому шанса оправдаться. Глостер-сын пострадал за собственную наивность и глупость, известно, в большой семье клювом не щелкай. Зато из него вышел отличный бродяга, который своими речами, на мой взгляд, украсил пьесу даже больше, чем шут Лира.

А вот сам Лир — взбалмошный и неприятный старик; если ты считаешь, что можешь так распоряжаться судьбами других людей, ломая им жизни из-за нескольких невинных слов (я имею в виду начальный эпизод с изгнанием Корделии) — то почему же так удивляешься, когда другие люди начинают платить тебе тем же? Неудивительно, что две старших дочери, которые, очевидно, были не то чтобы поумнее, а более опытными в жизни, и не верили ни капли в любовь и добрые намерения Лира, а просто сыграли с ним в эту игру, формально выполнив свои роли. Вопрос, было ли это предательством или расчетом? Сдается мне, первое предательство в этой пьесе совершил сам Лир, ну а дальше, как водится, расплачивался за него; и первый поступок по расчету — тоже, думаю, его. Зачем разделять королевство между наследницами и передавать им всю власть, да еще и специально оговаривая совершенно конкретные условия своего содержания? В нашей правовой системе это называется пожизненной рентой, и такие договоры обычно заключают с государством: ты им — квартиру, оно тебе — содержание до конца жизни. Он пытался заключить со своими дочерьми такую же сделку, и с его стороны в этом была не любовь, а расчет — малоудивительно, что они показали буквально то же самое. На мой взгля, Лир вполне стоит своих старших дочерей, и если он всегда был таким и всегда их так воспитывал, то чего он ждал? Преданность младшей дочери, как и преданность Глостера, тем похвальнее, чем меньше причин имеет под собой.

Вереница трупов в конце слегка удивила даже меня; понятно, что это Шекспир, но некоторых он положил как-то совсем уж походя и не особо утруждаясь обоснованием — тех же старших дочерей, например.

Читать в оригинале, как выяснилось, вполне можно, хотя, конечно, очень помогали английские комментарии — без них было бы в некоторых местах совсем ничего не понятно даже со словарем. С другой стороны, довольно много мест, где комментарий сообщает, что исследователь А читает это так-то, а исследователь Б так-то, а что там на самом деле имел в виду Шекспир — бог весть. Я не пользовалась словарем не из самоуверенности, а потому, что читаю в основном в метро в час пик, и это просто физически невозможно, хотя он бы не помешал. По части стихов и самыми интересными, и самыми темными были речи шута и Эдгара в образе бродяги.

Почему-то именно про Плутарха сложно сказать что-то особенное, как, например, про Геродота, Светония или Саллюстия. И дело не в том, что он плох — наоборот, он очень ровно хорош. По-моему, Плутарх пишет именно так, как вообще идеально писать на эту тему, местами подсвечивая характеры своих героев, местами — рассказывая о их семье и происхождении, временами делая лирические отступления, но ровно в меру. В нем как-то действительно всего очень в меру, и текст нельзя в целом назвать ни трагическим, ни комическим, ни строго биографическим — потому что, конечно, Плутарх рассматривает в целом эпоху и достаточно детально изучает всю совокупность происходящих вокруг событий, чтобы можно было составить впечатление о том, какое влияние оказал конкретный деятель на то, что происходило вообще в его стране и вокруг, кто влиял на его решения и почему обстоятельства были именно таковы. Это удивительное свойство, в общем, при таком широком размахе и таком разнообразии описываемых известных личностей из разных стран и эпох во всех случаях суметь создать у читателя не просто полное понимание характера и причин поступков героя, но и ситуации, в которой он действовал, в целом, да еще и на протяжении всей жизни.

Читая первый том, я выписывала цитаты, но потом их потеряла где-то и на втором томе уже не стала этого делать — тем более, что, мне кажется, они все равно не отображают точно специфики Плутарха как историка. У него есть и очень комические моменты, и очень точные «лирические» замечания и отступления, и меткие характеристики людей, но как-то это не говорит о целом. Плутарх — автор неторопливый, но при этом он как-то очень удачно сочетание замедление повествования на действительно важных эпизодах и событиях, расписывая их буквально по отдельным действиям участников, да еще и приводя иногда версии из разных источников, и ускорение повествования, когда ничего критично важного не происходит. Вообще с точки зрения баланса Плутарх мне кажется идеальным: у него так сочетаются объем и детальность, внимание, которое он уделяет разным аспектам жизни своих героев, внимание герою и его окружению и вообще все части, какие должны быть в сочинении подобного толка. Возможно, именно из-за этой идеальной сбалансированности про него и сложно сказать что-то конкретно, кроме ничего не значащего «отличный текст». А еще в нем совсем нет политической ангажированности, что также является большим и редким достоинством для историка. В его текстах нет «плохих» и «хороших», и даже описывая конкретных деятелей, он очевидным образом стремится к максимальной справедливости, найдя, за что осудить в целом положительных персонажей и за что похвалить в целом отрицательных.

Что еще более ценно — так это отсутствие попыток выжать из истории каждого исторического деятеля какой-то моральный урок кроме того, что и так очевиден читателю. В «Сравнении» Плутарх, по сути, кратко подводит достоинства и недостатки одного и другого (прежде всего, проявляемые ими в конкретных поступках), но не пытается сделать никаких далеко идущих выводов относительно судеб Рима вообще, скажем.

Кстати, если римские деятели, о которых пишет Плутарх, были мне в большинстве своем известны хотя бы по имени, то в отношении греческих я открыла много новых имен, о существовании которых даже не подозревала. В плане выбора героев, мне кажется, Плутарх оправдывает ожидания и даже более того: я не могу припомнить такого знаменитого правителя из античной истории, про которого он бы не написал (с учетом времени, когда его хронология останавливается, то есть на Отоне). Не хватает только императора Августа, пожалуй. В части собственно подбора пар персонажей — мне довольно сложно оценить, учитывая, что я совсем плохо знаю «греческую» часть; понятно, что Цезарь отлично монтируется с Александром, а философ Демосфен с философом Цицероном, но в остальном меня больше интересовала собственно биография каждого из пары, чем их сходства и различия. Впрочем, на сравнительной части Плутарх особо и не заостряет внимание, она скорее является саммари всего рассказанного по паре. Возможно, с точки зрения современного историка такой подход (биография с большим объемом фактажа, но без критического анализа) был бы неверен, но Плутарх для нас не только историк, но и источник. Тот же Шекспир почерпнул у него несколько историй для своих пьес, включая любимого мной «Кориолана». К тому же историческая критика хороша, пожалуй, в своей стране и в свою эпоху и вряд ли какие взгляды и оценки смогут просуществовать, сохраняя ту же ценность, 2000 лет. А вот благодаря сдержанной, детальной и разумной плутарховской манере изложения «Сравнительные жизнеописания» и сейчас прекрасно читаются, и в будущем им вряд ли что грозит.

Как писал Сапковский, если автор больше не может выжать ничего из своих героев, он начинает писать про их детей. Героями первой книги новой трилогии Аберкромби «The Age of Madness» стали дети персонажей из предыдущей — «The First Law» — Савин дан Глокта (приемная дочь Глокты, понятно) и принц Орсо, сын короля Джезаля. Что несколько обидно: со сменой поколений характеры не поменялись: Савин во многом такая же уверенная, сильная и безжалостная, как и Занд дан Глокта, а Орсо — такой же напыщенный болван, по факту представляющий собой пустое место, как и его отец. Автор мог бы хотя бы ради фана поменять эти характеры местами.

Кому как, а первую трилогию лично для меня сделал персонаж Глокты — за ним было интересно следить, и я ему очень сочувствовала. С Савин такого не получилось, увы: читая про все ее несчастья в Вальбеке, я думала, что она получила по заслугам; Орсо, в общем, тоже не вызывает ни симпатии, ни сочувствия — его отец хотя бы прикладывал усилия, чтобы победить в турнире.

Неожиданно более симпатичной оказалась «Северная» часть, в которой соединенные армии Союза и Протектората (наиболее разумных северян) воюют с северянами, которых возглавляет сын Бетода. Девочка-провидица Rikke оказалась очень удачной находкой, представляя собой комический и приятный персонаж, за которого можно искренне болеть. Ее приятель The Young Lion скорее вызывает раздражение сродни принцу Орсо своим полным отсутствием мозгов и ни на чем не основанной самоуверенностью. На мой вкус, два таких героя в одном романе — уже перебор. Собственно, уже было замечено, что женские персонажи в «Немного ненависти» сплошь умные и сильные, а мужские — самоуверенные кретины, которые на самом деле ни на что не способны; очень мужененавистнеческий текст получился. Единственный мужской персонаж, который додает за остальных — это пару раз эпизодически появляющийся Занд дан Глокта. Именно он в реальности и правил страной все это время, как выяснилось; впрочем, не то чтобы были какие-то сомнения.

Зато в отличие от первого романа цикла «Кровь и железо», здесь уже есть явный и законченный сюжет, даже два, потому что «северная» линия войны с сыновьями Бетода никак сюжетно не пересекаются с «южной» — подавления восстания рабочих в Вальбеке, кроме как на итоговом параде, который и завершает книгу. Но чего не хватает, пожалуй, так это былого размаха: в «Первом законе» была империя Гуркхула с ее злодейскими Едоками, была древняя магия из дома Делателя, было путешествие на край света. Здесь же мир Земного круга вступил в эпоху промышленной революции, и хотя маг Баяз периодически появляется в тексте, но ничего толком не делает, и нет явного красивого задела на следующие книги.

Читала с интересом, и следующие книги трилогии буду читать, но так ждать, как эту — наверное, уже нет. Если только Баяз не тряхнет стариной и не устроит этому мирку фабрикантов какой-нибудь катаклизм или хотя бы настоящую пролетарскую революцию.