Внезапно открыла для себя не художественную литературу как таковую, и с непередаваемым изумлением получают удовольствие от книг на совершенно далекие для меня темы во всех смыслах, в том числе не касающиеся традиционных интересов типа истории и философии. Зато с чистой совестью, как человек абсолютно незаинтересованный и вооще tabula rasa во всех профильных вопросах рекламирую эту прекрасную автобиографию американского физика. Фейнман — один из создателей целого нового раздела в современной физике, участник Манхеттенского проекта, лауреат Нобелевской премии и вообще человек в своей области исключительно выдающийся. Откровенно говоря, до книги я разве что фамилию его слышала пару раз, хотя и до сих пор не особо четко представляю, за что ему, к примеру, дали Нобелевку. Впрочем, знаний физики для того, чтобы получать удовольствие от этой книги, совершенно не требуется — хотя их наличия, возможно, это удовольствие увеличат, не могу судить.

Книга по сути не то чтобы ровная автобиография, а довольно шутливое хронологическое изложение отдельных случаев, эпизодов и периодов из жизни автора — самых интересных, надо полагать. Так вот, если внимательно читать, сколько человек потратил сил и времени на то, чтобы, скажем, научиться говорить по-португальски или профессионально играть на барабанах, начинаешь искренне удивляться, как у него время оставалось шнурки завязывать, не то что своей основной работой заниматься. Исключительно разносторонний был человек. И очень смешной. Хотя, подозреваю, что его близкие от этой разносторонности, увлеченности и специфического чувства юмора тайком страдали, зато всем остальным было исключительно интересно.

Сложно, на самом деле, пересказать книгу, состоящую из эпизодов на протяжении всей человеческой жизни. Фейнман занимается физикой и заодной всякими своими придурями, от работы в ресторане до опытов по сенсорной депривации. При этом сразу видно, что человеку сам господь велел выбрать физику как научную область, причем видно с детства. Рассказы о работе, между прочим, не скучнее, а отчасти даже и забавнее, чем рассказы на все остальные темы. Но даже наблюдая за тем, как автор устраивает т.н. practical jokes, видно, что имеешь дело с ученым — никто другой не станет тратить столько! времени на то, чтобы подобрать шифры к сейфам всех своих коллег, что ему нужно, собственно, только для разыгрывания их. Тщательность и методичность подхода выдает с головой, а еще трудолюбие. Сам автор, что характерно, этого даже не замечает — хотя любой другой человек не преминул бы упомянуть, как он задолбался, пока у него не получилось то и это. С другой стороны, вот они, 99% труда, которые обеспечивают применение 1% гения.

Чего в книге нет, так это соплей и сентиментальности. Она исключительно позитивна и выражает то, что называется "активной жизненной позицией" в самом лучшем смысле: человек работает с увлечением и результатами и помимо работы умудряется еще вывести собственные увлечения на очень высокий качественный уровень. При этом ни работа, ни увлечения ему не надоедают, и чувство юмора его не оставляет, дай бог всем так.

Милетская школа

На спецкурсе по философии в старшей школе преподаватель рассказал нам, что Фалес думал, что все произошло из воды, а Анаксимен — что из воздуха. Помню, мне тогда эти идеи показались каким-то сомнительным достижениям, учитывая, что никакого объяснения им не давалось. Почему, собственно, не из камня или травы.

Только с прочтением Гатри я наконец поняла, в чем же, собственно, достижение милетцев — что в свое время не потрудился объяснить преподаватель, оставив общее ощущение, что они были какие-то придурки. Дьявол, как всегда, в деталях, а достижение — не в самой идее, а в ее логическом обосновании и вообще первых попытках логически, а не мифологически осмыслить окружающий мир.

Идея Фалеса — в том, что все вещи имеют некое первоначало, единую субстанцию. Да и обязательным условием любой жизни также является влага, поэтому предположить, что жизнь зародилась из влаги — вполне логично. Более того, идея развития мира и жизни как такового для мифологического сознания, которое полагало, что боги создали вещи такими, какими они есть сейчас. Собственно, идея о том, что жизнь вышла из воды на сушу — вполне корректна до сих пор.

Еще более волшебна идея Анаксимандра о "бесконечном", apeiron — не каком-то из существующих элементов, но отдельной субстанции, от которой уже произошли все небеса и миры внутри них. При этом апейрон есть единство и смешение противоположностей — холодного и горячего, сухого и влажного, в нем противоположности находятся в равновесии и из него проистекают.

Еще интересней космогония Анаксимандра. Если у Фалеса земля плавала по поверхности вод, то Анаксимандр в принципе оказался в своих догадках куда ближе к научной истине, чем многие и многие после него. Земля у него — парящее тело и движется вокруг центра космоса. А в равновесии находится именно потому, что располагается в центре. Последующие авторы, что характерно, опять сделали землю плоской и находящейся *на* чем-то — расположение земли в пустом пространстве было для них слишком disturbing.

Идея Анаксимена о воздухе как первоначале после Анаксимандра кажется неким отходом назад, но на самом деле это не так. Анаксимен пошел дальше и задался вопросом, почему первоматерия, что бы ей ни было, оформилась в итоге в различные вещи, людей и животных. Сам он объясняет это состояниями разреженности и плотности воздуха: разряжаясь, воздух становится огнем, сгущаясь — водой, еще сильнее — землей, потом камнями и так далее. В контексте наблюдения за облаками, тучами и итоговым дождем — весьма логично, не говоря уже о том, что это первая попытка объяснить логически именно процесс становления вещей. К тому же Анаксимену в принципе, кажется, принадлежит сама идея о том, что воздух *существует* как некая невидимая субстанция, до него тем же словом aer обозначали лишь подобные явления типа тумана, дымки и тд. Более того, он провел параллель между воздухом и душой, поскольку где нет дыхания, там не жизни.

Пифагор и пифагорейцы

Удивительная философия, точнее, причудливая смесь математики и мистики, которую называют философией, видимо, за неимением лучшего обобщающего термина. В моей книжке про них 300 страниц, но внимательно прочитав их (в том числе цитаты на греческом без перевода), не могу похвастаться тем, что я все поняла, разве что кое-что уловила. Прежде всего, идея о том, что arche, первооснова всего, есть числа и что материальный мир буквально состоит из них. С одной стороны, конечно, да, современная наука позволяет записать формулами практически все явления физического мира. Но пифагорейцы зашли дальше, утверждая, что числа являются, собственно, материей мира, а не "мерой веса", и не определяют пропорцию составных частей элементов в вещах, а сами являются такими вещами. Пифагорейцам же, кстати, принадлежит и неудачно заимствованная Ницше идее о "вечном возвращении". И разошедшаяся странная мысль о гармонии как пути возвращения к божественному, и "музыка сфер", то есть попытки связать астрономические знания с музыкальной теорией. Идея "пятого элемента", эфира, аналогичного апейрону Анаксимандра, также принадлежит пифагорейцам — вообще многое из их идей вошло в современную масс-культуру в искаженном виде, но с теми же формулировками, что комично.

На фоне остальных сугубо "цивильных" античных философов пифагорейцы предстают каким-то масонским орденом. Пишут, что адептам пифагореизма было запрещено раскрывать тайны непосвященным, а к тайнам клуба относились, между прочим, и математические открытия. Далее, члены этого бойцовского клуба не ели то ли только бобы (потому что они имеют общее происхождение с человеком), то ли вообще были вегетарианцами (потому что кто знает, в какую коровку переселилась душа твоего прадедушки). Выражаясь современными терминами, пифагорейская школа — и не школа вовсе, а скорее орден, в котором математики и философии примерно столько же, сколько и мистики, важное значение уделяется магии чисел (чистая каббала, короче), а конкретных свидетельств сохранилось не так уж много, и все говорят скорее в пользу пифагорейцев как некоего сообщества.

Ксенофан Колофонский

Признаюсь, была удивлена, увидев его в списке досократиков, учитывая, что Ксенофана я знаю со школы по переводам Пушкина, но внимательно никогда не присматривалась и никакой философии за ним не подозревала. Однако серьезные исследователи в основном признают заслуги Ксенофана в области философии, несмотря на поэтическое ее изложение. И действительно, некоторые его постулаты даже на фоне остальных греческих гениев производят впечатление. К примеру, отход от мифологического политеизма с очеловеченными богами — к единому богу в значительно более абстрактном смысле, вечному, единому, неподвижному и... шарообразному. Признаюсь, тут у меня возникают совсем дурацкие, но довольно комичные фантазии, хотя в целом это куда более стоящая идея, чем свары богов на Олимпе, напоминающие свары между старыми супругами.

Гераклит — пожалуй, автор самых интересных и оригинальных взглядов, хотя на первый взгляд философия Гераклита с его "нельзя дважды войти в одну реку" и "все течет, все меняется". Эти фразы настолько набили оскомину, что окончательно потеряли всякий смысл. Впрочем, как выясняется, первоначальный смысл философии Гераклита и так крайне сложно установить, поскольку еще среди своих современников он заслужил славу темного из-за привычки выражаться метафорами и ни о чем не говорить прямо. Это раздражает в нем Аристотеля, который исходит от обратного, к примеру.

Забавно, что описание собственно философии Гераклита начинается с его темы презрения к человеку, мизантропии и неистребимого снобизма. Складывается впечатление, что Гераклит потому отчасти и выражал свои мысли так темно, чтобы его поняли далеко не все, а только избранные.

Отдельная странная, объемлющая и совершенно исчезающая в "упрощенном варианте" изложения Гераклита тема — это, собственно, главный концепт его философии, логос. Спасибо Гатри, он приводит длинный список значений, в которых современные Гераклиту и позднейшие древние греки использовали слово "логос", с цитатами и примерами, — всего 11 пунктов на 7 страницах текста. От этого становится чуть понятнее, но далеко не полностью. Логос Гераклита — существующая для всех общая истина, вообще истина, понять которую, однако, способен далеко не каждый. "Для бодрствующих существует один общий мир, а из спящих каждый отворачивается в свой собственный", цитирует Гераклита Плутарх. Узнаете, кстати, тостовскую фразу? Тот самый "общий мир" — это и есть логос, а свой собственный — мир частных заблуждений презренных людей, наблюдающих логос непосредственно, но не способных осознать. При этом логос одновременно — и мысль человека, и управляющее начало Вселенной, первооснова по Гераклиту.

Другая изумительная гераклитовская идея — о гармонии противоположностей, но не скучной и стабильной, а стабильной в своей нестабильности. Война, говорит Гатри, является господствующей и творческой силой, нормальным и должным состоянием дел. Речь идет о войне в широком смысле, конечно, от противоборства полов до противоборства холодного и горячего. Иллюзия стабильности достигается как раз за счет того, что противоположности как бы перетягивают канат, он смешается немного то в одну, то в другую сторону, но при этом в целом остается стабильным. Гераклит приводит в качестве примера лук: покой — это видимость, поскольку тетива в постоянном напряжении. И именно за счет этой борьбы противоположностей происходят постоянные изменения, которые как раз и дают то, что нельзя дважды вступить в одну воду. А там, где нет борьбы противоположностей, нет жизни. Отсюда же происходит отказ от моральных оценок: добро и зло по Гераклиту — это те же борющиеся противоположности, а люди оценивают что-то негативно лишь со своей низкой колокольни, между тем для бога все и хорошо, и справедливо.

В целом — прекрасная работа. Для профессионалов она, возможно, уже несколько утратила актуальность, все-таки написана в 60-х годах. Но для любителя, который и имена-то не все знает — отличный источник, очень полный, детальный и при этом понятно написанный. Жаль, переведен пока только один том.

сабж

Наконец-то добралась и до этой вещи — какое же все-таки удовольствие слушать в машине интересную и смешную книгу. Озвучка мне попалась тоже прекрасная, кстати говоря.

Не спорю, роман не вызывает такого дикого писка и полностью неадекватного фанатизма, как "Школа в Кармартене", но он все равно прекрасен. Вначале кажется, что это будет очень смешная, но в общем-то простая история в духе "приключения иностранца в России": в МГУ приезжает по неведомой причуде китайской бюрократии учиться студент из Гуаньчжоу. Чувствуется, что в этом вопросе Коростелева много опиралась на личную практику: все комические проблемы и ситуации, связанные с погружением постороннего человека в чужую ему русскую культуру и русский язык, выписаны ну очень натурально и изумительно смешно. Собственно, уже на одном этом материале можно было бы сделать уморительную книгу и дальше никуда не ходить, тем более, ни про что так не весело и хорошо читать, как про обучение в любой форме. Возможно, только меня эта тема задевает за живое, но темы образования, школы, ученичества, отношений учитель-ученик и школьного братства — самые привлекательные для меня в литературе. Крайне позитивный личный опыт, что ли, и ностальгия. Хотя автору явно тоже это близко и важно, учитывая и этот роман, и "Школу".

Но сюжет отнюдь не останавливается на университетских приключениях китайских студентов, а закручивается очень внезапно и очень занимательно. Герой через некоторое время практически случайно выясняет, что его родной дед давным-давно, еще во Вторую мировую, бежал в Россию, а дальше след его пропал. Более того, унес с собой некую чрезвычайно ценную и магическую вещь, принадлежащую к древней китайской культуре. Дальше герой отправляется на поиски — к счастью, не в формате квеста, а в формате поиска информации по архивам и специалистам. И в итоге, конечно, находит, причем весьма неожиданно: там, где никто и не думал.

Параллельно поиску продолжается дивная университетская линия, особенно прекрасная часть с подготовкой китайскими студентами капустника и постановкой пьесы, в которой герою, Сюэли, играть главного положительного героя.

Конечно, как и в других вещах Коростелевой, дело совсем не в том, что написано, а в том, как. Она изумительно точная и изумительно смешная, причем смешная очень по-умному, без слащавости, без этих традиционных натужных шуток "юмористических" авторов, просто за счет очень правильного сочетания слов и ситуаций. Что совершенно не понижает общий интеллектуальный уровень текста: он остается и точным, и содержательным, и чувствуется, что в этом плане автор говорит гораздо меньше того, что *может* сказать — просто потому, что излишняя академичность была бы неуместна. Остается надеяться, что Коростелева напишет еще что-нибудь, все равно что)

Во всех до единого японских писателях 20 века мне видится что-то похожее, что-то единообразно-странное. Какой-то извращенный надлом, ощущение несчастья, тревоги и неустроенности. Впрочем, возможно, во всех русских писателях иностранцы тоже видят нечто подобное, наше посконно-домотканное, достоевщину какую-нибудь. Но наша достоевщина и японская все-таки сильно различаются. У японских писателей поражает мелочность трагедии, что ли. Ты можешь сходить с ума, умирать, кончать жизнь самоубийством — а окружающий мир при этом идет своим чередом. И вообще *всегда* идет своим чередом, как в хороших, так и в плохих для тебя обстоятельствах. В этом плане ничто не порадовало меня в сборнике так, как рассказ "Лук" — по-моему, он глубоко комичный. Юность, любовь и розовые облака в голове — это, конечно, никто не отменял, но купить выгодно лука тоже можно заодно Пожалуй, это единственный рассказ, который полностью комический, без примеси трагизма — все-таки Акутагава именно трагический автор, таким бытовым трагизмом князя Мышкина. Несмотря на полностью другое устройство общества да и вообще ушедшую эпоху (все-таки почти сто лет прошло) по рассказам Акутагавы очень ясен весь ужас того положения, в котором оказываются герои, и безнадежность, и невозможность объективно найти какой-то приемлемый выход. Невольно проникаешься их ситуацией, а потом, возвращаясь в свой реальный мир, думаешь, как же в нем хорошо. У него много ситуаций не столько страшных сами по себе, сколько трагических своей безвыходностью: несчастливые браки, невозможность разойтись с опостылевшими членами семьи, множество других подобных же обстоятельств.

При этом Акутагава ни в коем случае не "социальный" писатель, и все его истории — это истории человека, а не представителя общества, и печальны они в том числе потому, что никакого этого "общества" за ними не видно, а видно только одиночество и отчужденность героев, в том числе от самых близких им людей.

Есть несколько очень тревожащих рассказов, изумительно написанных, от которых потом еще долго остается неприятное ощущение, как от кошмара, который ты весь день хорошо помнишь. И, наконец, "Зубчатые колеса" — гениальный и совершенно ужасный, не видела настолько прекрасного изображения сумасшествия, чтобы спастись от которого, действительно, покончить с собой кажется меньшим злом.

Не впечатлила только афористика, все эти попытки подражать Ницше — но у него-то форма была продиктована объективными причинами, а не тем, что автору больше совсем нечего сказать на заданную тему, да и сказанное звучит вымученно и пафосно.

Но все же, пожалуй, из всех японских авторов 20 века, что я читала, Акутагава — самый интересный. У него отличное воображение, и он очень ловко находит "точки страха".

Вещь скорее познавательная, чем интересная, и, само собой, не то что не чета Гомеру, а даже самому жалкому его подражателю не чета. Зато с интересной исторической судьбой: мало того, что написал ее непонятно кто, она еще и пользовалась бешеной популярностью в Средневековье (Гомера тогда не знали) и стояла у истоков многих удивительно далеких произведений, вплоть до рыцарских романов. Впрочем, постепенно Дарета начали наконец оценивать по заслугам, особенно с тех пор, как обнаружили Гомера, и теперь его читают разве что специалисты, для работы, а не для удовольствия. Хотя в свое время именно в скудости стиля Дарета многие находили прелесть, называя его чуть ли не первым историком, а также ассоциируя краткость, неизобретательность и скупость средств с правдивостью (так молчание упорно ассоциируют с умом). Насчет правдивости — вопрос, конечно, сомнительный, учитывая, что больно много у него нестыковок и нелогичных ходов.

Собственно, Дарет рассказывает свой вариант "Илиады", очень короткий, простенький и скучный. Очевидно не зная, чем заполнить десять лет, автор заставляет героев постоянно заключать перемирия "чтобы похоронить мертвых" года по два каждое. Еще комичнее то, что война у него начинается значительно раньше, чем, собственно, греки собрались плыть в Трою — в связи с этим неясно, почему им не засчитали техническое поражение. Если у Гомера история составляется из множества деталей, диалогов, описаний, характеров, то Дарет ограничивается скупым описанием основных фактов. Не счесть, сколько раз повторяются одни и те же выражения типа "происходит кровопролитное сражение" и "погибают многие тысячи" (формула, сильно напоминающая пресловутые "сотни нефти"). В целом Дарет занимателен для непрофессионального читателя ровно постольку, поскольку смешон своим печальным качеством в сравнении с Гомером.