О Пселле я впервые узнала из книжки Иванова про византийский Стамбул — и, надо отдать Иванову должное, для своего путеводителя он выбрал из Пселла все самое лучшее. Ну как лучшее — самый треш, угар и содомию. На самом деле Пселл не настолько концентрирован, хотя треша, конечно, ему не занимать. Особая прелесть этой звезды византийской историографии 11 века в том, что он описывает не просто современные ему события, а в большинстве случаев еще и те, непосредственным участником которых он был. Пселл значительную часть своей жизни провел при византийском императорском дворце, с достойной удивления стабильностью оставаясь на плаву на самом верху, притом, что сами императоры сменялись c завидной регулярностью, и минимальный срок царствования из описанных Пселлом составлял, кажется, несколько месяцев.

"Хронография" — это, собственно, история правления рядя византийских императоров, которых ,более ли менее застал сам автор — от Василия II (976-1025) до Михаила VII Дуки (1071-1078). Она небольшая по объему, и разным императорам также уделено различное внимание, больше, конечно, достается тем, кого Пселл знал лично. Особенностью именно Пселла среди прочих историков является не только взгляд на значимые государственные события "из первых рук", но и очень живой и своеобразный стиль изложения. Комментаторы говорят, что Пселл выгодно отличается от всех других историков того периода (которых я не читала), во-первых, своим выдающимся интеллектом и литературным талантом (он и правда был выдающийся, судя по всему, учитывая, что именно этим достоинствам Пселл обязан своим продвижением при дворе), а во-вторых, очень личным взглядом, а не сухим изложением незаинтересованного хронографа. Описания тех или иных императоров и событий практически всегда выходят у Пселла не просто живыми, но еще и подкрашенными его личными оценками, и тут он совершенно не стесняется. Плюс "Хронографии" — в своеобразной пристрастной беспристрастности: автор не скрывает своих оценок, но и не преследует цель очернить или обелить ту или иную фигуру, напротив, он "честно" признает, что вот здесь император молодец, а вот здесь налажал.

Еще одна особенность состоит в том, что Пселл пишет не историю империи, а именно историю императоров. Повествование у него всегда сконцентрировано вокруг личности конкретного правителя; он подробно описывает не только приход к власти или уход от оной (далеко не всегда по естественным причинам), но также и свойства характера, личную жизнь, интересы, ценности и тд. данного императора. В большинстве случаев Пселлу, видимо, можно верить, учитывая, что он общался со своими объектами непосредственно и долго. За счет этого повествование, возможно, несколько теряет в эпичности (к примеру, Пселл временами путает последовательность событий, может парой слов обмолвиться о какой-нибудь важной войне, а о том, в чем император лично не участвовал, и вовсе промолчать), зато приобретает в интересности.

Не говоря уж о том, что соответствующая эпоха и сама по себе крайне интересна, хотя и не всегда приятно. Реальная история Византии того периода уделывает по числу трупов, уровню интриг и высоте ставок какую-нибудь "Игру престолов" с разгромным счетом. Учитывая, что на императорском троне при определенных условиях мог оказаться практически кто угодно, в том числе даже второй раз — ранее свергнутый император, которому узурпаторы еще и нос отрезали. Так и сидел, без носа. А уж интриги вокруг трона с участием военных, городской аристократии, церкви и совершенно особого класса евнухов плелись вообще не прекращаясь. И никто из сильных того мира не мог поручиться за сохранность своих глаз и гениталий (учитывая, что ослепление и оскопление были любимыми видами наказания в христианнейшей империи, и оттуда эта мода пошла на Русь). Комментаторы пишут, что Пселл дожил до старости и умер своей смертью, видимо, только потому, что достаточно высоко все-таки никогда не поднимался и в борьбе за власть не участовал, а просто служил тому, кто сейчас император.

Забавно, что в научной литературе, признавая исключительные качества Пселла как образованнейшего человека своего времени и все его дарования, как личность его принято скорее осуждать. Хотя это неразумно, мне кажется, Пселл был классический царедворец и вел себя именно так, как предполагала эпоха, то есть льстил, лгал и радостно подталкивал падающего. В своей "Хронографии" Пселл пишет об ослеплении некоего уже свергнутого императора как о возмутительном варварстве. Комментарий сообщает на это, что именно Пселл как советник нового императора приложил руку к этому, а потом еще и написал слепому издевательское письмо с соболезнованиями. Учитывая, что мы, слава богу, не там, это скорее забавляет; в кои-то веки историк — не скучный кабинетный ученый, а средний дворцовый хищник. Не говоря уж о том, что Пселл., оставивший огромное количество работ по различным областям науки, свои занятия историей никогда особо всерьез и не рассматривал.

"Краткая история" — действительно очень краткая. Пселл перечисляет всех правителей Римской империи, начиная от Ромула и заканчивая там, где начинается "Хронография", каждому уделяется буквально одна-две странички. Комментарии сообщают, что она писалась как основа для обучения императорского наследника, а не как самостоятельный труд, собственно. Поэтому она чуть более поучительна и чуть менее трешева, чем "Хронография", но все равно местами очень забавна.

сабж

"Квиддич" мне понравился больше, чем "Фантастические твари", как ни странно. Он и более логичный, и более информативный. Если "Фант. твари" вызывают серьезные сомнения в научном подходе и скорее ориентированы на дошкольную аудиторию, то "Квидич" вполне потянет на приличную курсовую по логичности текста и глубине проработки. Интересно, прежде всего, в части новой информации, которой нет в книгах про ГП. В "Квидиче" этого куда больше, и изложено все очень последовательно. Тут и история игры с древнейших времен, и развитие квидичных правил и инвентаря также с древнейших времен, и "реакция общественности" на изменения, и обзор того, как играют в квидич в разных странах. По сравнению с "Тварями", повествование значительно более гладкое и, в принципе, не вызывает вопросов к логике и полноте.

"Квидич", кстати, тоже вполне экранизируем, и тут можно было бы хоть в какой-то степени опираться на текст книги, в отличие от тех же "Тварей", где сюжет для экранизации придуман буквально на пустом месте.

Милая книжка на один день туда и обратно в метро. Несмотря на то, что в романах о ГП квиддич меня, как Гермиону, всегда страшно бесил и казался ужасно занудным, в более "наукообразном" исполнении это даже интересно.

Честно признаюсь, открывая эту книгу, я не знала о ранневизантийской литературе ровным счетом ничего. До такой степени ничего, что не могла бы назвать ни одного автора-представителя, ни даже временные рамки. К концу ее, правда, мои знания *фактажа* увеличились не особо, зато общее понимание не только литературы, но и эпохи в целом — не то что улучшилось, а вообще появилось.

Если об античности все знают хоть что-нибудь, как и о Средневековье, то история Византии в той части, в которой она не пересекается с историей Древней Руси — темное пятно. По крайней мере, у меня. А уж ранняя Византия — так тем более. И совершенно неожиданно для себя я обрела в этой книге много очень полезных деталей, касающихся этой эпохи, не бытового плана, а скорее психологического или социального.

Собственно, ранневизантийский по Аверинцеву — это период примерно с первой половины 4 века до первой половины 7 века включительно, от Константина I до Ираклия I. Дальше в уютный мирой Виантийской империи вторгся недавно возникший ислам, быстренько сметя половину ее, и все пошло уже иначе. А вот за эти волшебные 400 лет Византии кроме внутренних дрязг, по большому счету, мало что мешало, империя росла и богатела, обзаводилась собственной уникальной культурой на стыке восточного деспотизма, греко-римской античности и христианской философии.

Собственно, "поэтика ранневизантийской литературы" — это очень скромно сказано. На самом деле, материал небольшой по объему книги настолько всеобъемлющ по сути, что вернее было бы назвать ее "поэтика ранневизантийского всего". Мира, культуры, философии, мироощущения людей. Из 250 страниц первые 150 про какие-то конкретные литературные произведения или авторов Аверинцев почти и не заикается — но об этом совершенно не жалеешь.

Структурно, на самом деле, эта работа больше всего напоминает "Осень Средневековья" Хейзинги, только Аверинцев берет не какие-то конкретные культурные проявления, а скорее разные социологические аспекты. К примеру, наиболее впечатлившая меня глава посвящена тому, что считалось унижением и как воспринималось человеческое достоинство в ранней Византии. При этом он приводит очень яркие сравнение с подходом к этому же вопросу в античном мире, на фоне которых трансформация в византийском периоде просто потрясает. Скажем, в античности, говорит Аверинцев, гражданам гарантировалось право на неприкосновенность тела, даже врагам государства давали умереть, совершив пристойное самоубийство и произнеся при этом соответствующие красивые и значимые речи. Сюда же относятся и культ тела и красоты, физического здоровья, и уважение к достойному самоубийству. Христианство перевернуло это полностью: чего только не делали с мучениками первых веков империи, да те и сами не ценили телесную красоту и здоровье; к тому же христианство категорически осуждает самоубийство. Это наблюдение о полном изменении подхода к данному вопросу можно экстраполировать с легкостью на все аспекты культуры, в том числе на литературу.

Другая замечательная глава — о культе школы и школьного, библиотечного знания, культе письма и писарей, книжных червей в Византии. Греки и римляне, конечно, тоже были образованными людьми, но при этом письмо и книжничество как таковое у них совсем не культивировались, даже напротив, осуждались как занятие, неприличные доблестному мужу, который должен демонстировать свои интеллектуальные способности за счет ораторского искусства и прямого общения с согражданами. Византия того периода, как следует из Аверинцева — это страна для меня, поскольку нигде не было больше в таком почете неприкладное книжное знание и книги как вещи. Тут, кстати, автор очень интересно и неожиданно цитирует именно литературные произвдения, разбирая "книжную" метафорику — подчас совершенно странную, но очень знаковую.

В целом каждая глава небольшой книги посвящена такому своеобразному пласту духовной жизни византийского общества, который напрямую находит свое отношение и в литературе тоже, но который на самом деле намного больше литературы. Аверинцев пишет не только про Византию, но также про ее предшественницу Римскую империю, про культуру греческих городов и соседних восточных деспотий, пытаясь проследить, откуда пришел тот или иной подход и как трансформировался. Я темно объясняю, но Аверинцев куда понятней и четче. Он вообще очень конкретно, живо и образно пишет, и местами очень ясно проступает фигура автора-человека (не как личный отпечаток на профессиональном мнении, а как хороший лектор, на которого еще и смотришь, а не только слушаешь). В целом это ужасно здорово.

По соотношению объема и информативности это, пожалуй, одна из лучших работ не столько по литературоведению, сколько по культурологии, что я читала. С учетом огромного разбираемого материала и очень широкого разброса отсылок и сравнений текст не просто компактный, а идеально уложенный, концентрированный и очень ясный.

Что до собственно ранневизантийской литературы — Аверинцев возвращается к своему "официальному" предмету примерно в последней трети и, несмотря на то, что это так же хорошо написано, эта часть куда менее интересна. То есть, возможно, любителям сабжа она понравится — но я из цитат и их разборов убедилась только в том, что читать это по доброй воле может либо специалист, либо какой-то совсем безумный фанатик. Местами не просто темно и многословно — а темнота и многословие уделывают все скандинавские кеннинги разом. С другой стороны, кроме Романа Сладкопевца и Нонна Панополитанского, Аверинцев никого из авторов детально и не разбирает. Очень интересен еще, кстати, анализ "Акафиста Богородицы" (от которого, собственно, и пошло слово "акафист" как церковный жанр) исключительно с литературной точки зрения — но тут я слишком мало разбираюсь в предмете, чтобы сделать для себя какие-то внятные выводы.

В общем, всячески рекомендую эту книжку именно как культурологическое исследование по ранней Византии.

сабж

Приятно снова окунуться в мир юности и ГП под любым предлогом, хотя того, кто ждет от книги чего-то, подобного экранизации, конечно, постигнет разочарование. Это действительно квази-школьный учебник, а на самом деле просто подборка около сотни маленьких статеек о волшебных животных в алфавитном порядке. Глубина проработки более чем сомнительная: даже из самого ГП о кое-каких животных узнаешь больше, чем из этой книги. Так что, если честно, похоже вовсе даже не на научный труд, а скорее на реферат пятиклассника. Пожалуй, только о видах драконов написано интересно, в остальном же — и поверхностно, и беспорядочно. Впрочем, Ро и не собиралась, как я понимаю, повторять подвиг профессора Толкина по построению своего волшебного мира. Это неплохая "кость" для фанатов, деньги пошли на благотворительность, всем хорошо.

Думаю, эту книгу стоило бы издать большим форматом с очень хорошими иллюстрациями, которые скрасили бы скудность текста — был бы отличный подарок для любого ребенка.

Я все равно получила удовольствие от чтения: написано тем же милым и легким слогом, что и Сказки барда Бидля, и в процессе действительно отдыхаешь.

Очередной печальный случай из моей библиотеки: я знать не знала даже о существовании такого автора, пока не начала его читать, а следовало бы. И это не пробел в знаниях, а полное отсутствие знаний об этом периоде, увы, не считая, разве Светония. А Евсевия Памфила называют еще отцом церковной истории.

Исторически, насколько я понимаю, это действительно первая попытка написать именно историю христиан и христианства, затрагивая дела Римской империи лишь постольку, поскольку они касаются предмета (то есть поскольку христиан сжигали или не сжигали). Автор жил в конце 3 — начале 4 века и ведет историю начиная от учеников Иисуса и до своего времени, то есть до Константина Великого. Повествование более ли менее хронологическое, хотя никаких дат Евсевий, понятно, не ставит, и удобнее всего ориентироваться на времена правления того или иного императора.

Что кажется непривычным, так это сугубая деловитость, полнейшее отсутствие соплей, восторгов и "воды" в любом ее виде. Притом, что Евсевий очень много пишет не только о церковных иерархах, но и о "рядовых" христианах, прежде всего, пострадавших за веру. Очень значительную часть текста составляют описание, кто и как сподобился мученичества, и пишет он, не ориентируясь на возрастной ценз, со скупыми, но очень живыми деталями. Одна-две подобных истории прошли бы незамеченными — в конце концов, про то, что христиан в первые века травили зверями на арене, и так все знают. Но обилие их по всему тексту постепенно производит угнетающее впечатление и заставляет вспомнить аналогичные пассажи у Сарамаго, целыми страницами.

Теперь мне искренне захотелось понять, зачем в действительности римским властям было истреблять своих подданных в таком количестве и с такой жестокостью, потому что ну может быть один бюрократ сумасшедшим садистом, но не все власть предержащие же! Учитывая, что никакого практического смысла это не имело.

Впрочем, суть истории не в мучениках, конечно. Евсевий довольно много говорит о судьбах некоторых апостолов, об их учениках, прочих известных христианских мыслителях и учителях. Очень интересны эпизоды, где он описывает и разбирает современные ему религиозные книги, в частности, пытается дать толкование, какие Евангелия и послания считать каноническими, а какие — нет. Автор довольно много цитирует: из работ других христианских ученых (причем некоторые из них сохранились ровно в объеме цитат Евсевия), письма, указы, даже завуалированно приводит собственную речь по поводу, кажется, действий Константина.

Больше всего текст интересен мне лично как история взаимоотношений христианской общины и государства. Как христиантво постепенно трансформировалось из локальной секты сначала в опасное течение, приверженцев которого власть всячески истребляла, а потом в официальную религию империи. Шаги вперед, шаги назад, значение действий отдельных людей.

Еще Евсевий много пишет про ереси и еретиков. Это ужасно интересно, но, к сожалению, он не разбирает суть еретических учений особо подробно, а больше останавливается на том, кого из ересиахов как наказал бог))

Чем очень хорош еще текст Евсевия: в нем нет, собственно, проповеди христианства. Он написан исключительно "для своих" и не несет никакого нравоучительного или моралистического посыла (кроме того, который естественным образом рождается у читателя, когда читаешь про мучеников). Это именно история, с фактами и документами, несмотря на специфическую точку зрения.