Хобби, увлечения: |
Каждое утро я выбираю, через какую дверь войти в день: в дверь космического романа, где мои герои спорят о границах возможного, или в дверь тихого стихотворения, где одна строфа способна вместить целую галактику чувств. Днём рождаются новые звёздные системы — буквально за дюжину страниц, — а к ночи те же идеи сжимаются до пульса кварков в коротких строках.
Когда слова укладываются, я выхожу в реальный космос: беру рюкзак, удобные кеды и ухожу в пеший поход, чтобы пройти километры леса или берега, будто это кадры из будущего рассказа. Под открытым небом достаю маленький телескоп и смотрю вверх — теперь уже не воображаемые, а настоящие звёзды, запоминая их имена и расстояния, чтобы потом щедро дарить их своим персонажам.
Дома — на диване, в кинозале или перед ноутбуком — пересматриваю любимую фантастику: от «Соляриса» до свежих Marvel, каждый раз нахожу новые детали, будто впервые. А когда нужно спуститься с орбиты на землю, беру коробку еды и иду к парку: там меня ждут четвероногие друзья — бездомные собаки и кошки, которым я помогаю лечить лапы и веру в людей.
Чтобы всё это многообразие миров умещалось в одной голове, учу иностранные языки: английский — чтобы читать Азимова и Кларка без потери нюансов, французский — чтобы ощутить ритм Верлена в оригинале, и турецкий — чтобы разгадывать созвездия слов из песен, что звучат на базаре Стамбула. Признаюсь, даётся непросто, но ведь и свет звёзд идёт миллионы лет — и всё же он доходит. |
Жанровые предпочтения: |
Научная фантастика, Биопанк, Космоопера.
|
Самые любимые книги: |
«Пикник на обочине» Аркадия и Бориса Стругацких
«Солярис» Станислава Лема
«Сказки роботов» и «Рассказы о пилоте Пирксе» Станислава Лема |
Sobianin_stories о себе: |
Вот уже десятилетие я занимаюсь странным промыслом: выпускаю из-под пера целые вселенные, чтобы немедленно сортировать их на два штабеля — «достойно печати» и «подлежит дозреванию». Первые рассыпаются по журналам, сайтам, электронным буклетам, словно семена, уверенные, что найдут благодатную почву; вторые плотно складываются в коробки и папки, где они продолжают шипеть и выдыхать тепло, пока я не решаю, что пора открыть крышку и выпустить дым на волю.
Сейчас я занят странным археологическим раскопом в собственной памяти: перебираю пыльные стопки рукописей, словно фрагменты потерянного корабля, и каждая страница оказывается либо куском корпуса, либо искажённым логом космического самописца. Кое-что уже превратилось в книги, тяжёлые и пахнущие типографской кровью; кое-что едва держится в электрических пикселях, мерцая голодным светом экрана. Я не перестаю писать, потому что процесс сам по себе — это форма жизни, паразитирующая на моём времени и снах.
Но вот уже третий год моё воображение — это не только космические маршруты и фантомные города будущего; оно обросло корнями, уходящими в почву реального прошлого. Я составляю генеалогическое древо, и каждая новая ветвь оказывается спиральной лестницей вниз, в подвалы веков, где пахнет старым письмом и лаком для обуви. Разворачиваю пергаменты, в которых чернила выцвели до цвета тумана, и вдруг узнаю: вот он, прадед Жуль Терру из Женевы, который, по семейной легенде, «знал, где заканчивается небо». Его супруга Мария Тиволе, тонкая и непоколебимая, как лезвие часового ножа, теперь живёт в моих страницах хранительницей карт, где континенты обозначены не штрихами, а запахами старого кофе и озоном грозы над Женевским озером. Я переношу их имена в роман, и теперь они командуют звездолётом, будто всю жизнь только этим и занимались, а их швейцарские часы отсчитывают не часы, а световые годы.
Чтобы шагать по этим лестницам прошлого и будущего одновременно, я учу языки, подобные многослойным картам. Французский — это витраж, где каждый глагол преломляется в тысяче оттенков смысла; английский — гибкий алюминиевый корпус, в котором удобно перевозить термины будущего. Турецкий я пока отложил, как путёвку в Стамбул, которую кладут в ящик стола до лучших времён: город всё равно будет ждать, а мои предки уже шепчут на старо-османском, что время — это не линия, а ковёр, который можно свернуть и понести с собой.
И вот я сижу среди коробок, флешек, пыльных фотографий, где младенцем улыбается мой дед, который никогда не видел компьютера, но чьё имя теперь вписано в координаты путевого журнала корабля, уходящего к звезде, названной в честь прабабки Марии. Я записываю, переписываю, перевожу, вычеркиваю, и каждый раз получается, что история — это всего лишь особая разновидность фантастики, которую мы называем документальной. |
|