Лично для меня нет более ужасающе и беспросветной картины, чем миллиарды лет пустоты, от проживания которых не спасут ни смерть, ни забытье. Лавкрафтианские монстры и адские муки кажутся смешными по сравнению с подобной перспективой. Я преклоняюсь перед Стивеном Кингом за то, что он создал совершенный образ Абсолютного Ужаса. В этом смысле, правда, финал рассказа выглядит скорее anticlimax: седые волосы и истошные крики кажутся бутафорскими. «У меня нет рта, а я должен кричать» — вот что должно ощущать перед лицом непостижимого страдания. Хотя двусмысленная фраза «это дольше, чем ты думаешь» (="дольше, чем человек в принципе может сохранять способность к мышлению») превосходна.

Человек всегда стремился к свободе... и к бегству от неё. Эти противоречивые стремления всегда раздирали человечество и раздирают до сих пор.

Отказ от свободы манит нас. Да, ценой отказа от свободы становятся чьи-то страдания, но ведь лес рубят — щепки летят! Однако история и этика подсказывают, что отказываться от свободы опасно и преступно. Ибо «власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно», «дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое правое дело», «счастье всего мира не стоит одной слезы на щеке невинного ребёнка», «благими намерениями вымощена дорога в ад» и далее по тексту. Но все это почему? В конечном счете потому, что вершители судеб мира в таком сценарии — те же люди с теми же слабостями и пороками, что и простые смертные. Мы бы, может, и рады были доверить неограниченную власть одному человеку или группе лиц, но умом понимаем, что человека, готового распорядиться ей ко всеобщему благу, попросту нет и быть не может. Разум и мораль, итак, вынуждают нас стремиться хотя бы к частичной свободе.

И тут на сцене появляются роботы. Их невозможно развратить, ибо они лишены амбиций, честолюбия, страстей. Они не могут употребить власть во зло, ибо они не ведают стремления ко злу. Они запрограммированы на то, чтобы служить человеку. Более того, даже во имя служения человеку они физически не смогут никого убить, покалечить, изничтожить: помешают три закона робототехники. Впервые в истории из всевластия может НЕ родиться вседозволенность, а «омлет удастся приготовить, не разбив яиц». Основанная на абсолютной власти и абсолютном безвластии утопия в первый раз имеет шанс НЕ превратиться в антиутопию. А значит, привычные доводы сердца и ума, которыми мы доказываем самим себе необходимость хоть бы и несовершенного народоправия, неожиданно перестают работать.

Это будет решающее испытание для человечества — но, в отличие от прочих испытаний, мы даже не сможем определенно сказать, каков должен быть «желаемый» его итог. В какой степени свобода является естественной человеческой потребностью, а не уступкой рассудку? Если свобода перестанет являться необходимым условием для предотвращения зла и уменьшения страданий — нужна ли она нам?.. Будем ли мы жаждать ее в отсутствие рациональных доводов в пользу ее наличия?.. Желать возвращения утраченной свободы, если за этим воспоследует та самая слезинка ребенка, — это зрелость или мальчишество?.. Или же без даже такого эгоистичного и в чем-то в таких обстоятельствах аморального стремления к свободе человек попросту не может быть в полной мере человеком?..

Рассказ Айзека Азимова, хоть и не совершенный с чисто литературной точки зрения, дает, однако, возможность задуматься над этими и многими другими вопросами.

В оригинале девочку зовут Норка (которая животное), а в переводе — Мышка. Уж не потому ль, что переводила НОРА Галь? :)

Следует отметить, что рассказ завершается недосказанностью. Остается неизвестным, произошло ли самое страшное — или же имел место всего лишь жестокий, но розыгрыш, и раздражение «каким-то идиотом» связано с тем, что этот розыгрыш преждевременно прервали.

В переводе Вебера последние несколько предложений по непонятной причине вырезаны. Часто также неточно переводят ключевое предложение:

Для понимания авторской интерпретации произведения небезынтересен тот факт, что при его экранизации для «Театра Рэя Брэдбери» (то есть при участии самого автора) материал для первой половины серии был взят из рассказа «Лорел и Гарди: роман». Если прочесть этот рассказ полностью, можно увидеть некоторые параллели с «Gotcha!».