Для меня чтение книги Георгия Михайловича Садовникова «Спаситель океана» было попыткой войти в одну и ту же реку дважды. Или в океан, если отталкиваться от названия произведения. Эту книжку, скорее всего, купили родители, когда мне было семь или восемь. А, может, и меньше, ведь мы с изданием 1974 года ровесники.

Я рано начал читать, и «Спасителя океана» прочёл больше сорока лет назад. Что я обнаружил? Захватывающую историю о слесаре-водопроводчике, рассказывавшем про свои приключения благодарным слушателям в лице ребят подведомственного ему двора, воспринятую мною буквально. Как говорится, за чистую монету. И про участие слесаря в похождениях мушкетёров, и про путешествия под водой, и про ожившие игрушки… Удовольствие от чтения, как от процесса, а также дурная привычка совмещения принятия пищи духовной и насущной, привели к тому, что странички книги измялись и покрылись цветными пятнами, а обложка потёрлась и растрепалась.

Взяв её в руки теперь, я был охвачен даже какой-то робостью. Словно мне предстояло увидеться с кем-то, кого я когда-то любил, но не видел много-много лет, о ком я почти забыл, сохранив только смутные, но волнующие воспоминания. А вдруг этот кто-то уже не тот? А вдруг я уже совсем не тот?!

Частично эти опасения оправдались. Я, конечно, уже не кареглазый мальчик, который на всех фотографиях выглядел так, словно вот-вот расплачется. Но зато если в детстве «Спаситель океана» отвечал лишь одному критерию — «интересно» — то теперь я увидел, что он и полезен. Читая книгу раньше, я не замечал, что меня исподволь учили хорошему. Не натаскивая, без давления, Георгий Михайлович писал, как поступать правильно, а как делать не надо, потому что это недостойно хорошего человека.

Персонаж, через которого автор доносил свои мысли до юных читателей — это тот самый молодой слесарь-водопроводчик, выдумщик и фантазёр, благородный рыцарь Базиль (Василий, на самом деле) Тихонович Аксёнушкин. Как магнит, он притягивал к себе дворовых ребят, погружая в вымышленные, фантастические миры, придуманные для них буквально на ходу. Да так, что те оторваться от своего ненаглядного водопроводчика не могли. И он сам, любя детей, ради них откладывал все свои слесарные дела.

Помните песню «Куда уходит детство» Леонида Петровича Дербенёва? Её замечательный текст отлично подходит к «Спасителю океана». В книге наступил день, когда событие реальной жизни затмило невероятные приключения Базиля Тихоновича — человек ступил на Луну. И Аксёнушкин, воплощённое детство, ушёл, потому что дети, которых он опекал и воспитывал, стали взрослыми. Ушёл «к ребятам по соседству, таким же, как и я».

Но мальчик Вася, юный рассказчик, которому где-то в его придуманном мире уже должно быть за семьдесят, я уверен, до сих пор вспоминает с благодарностью слесаря-водопроводчика Аксёнушкина, настраивавшего краны и трубы, не забывая настраивать и детские сердца.

Среди жителей сайта наверняка есть много родителей. Купите эту книжку вашим детям. Она хорошая.

Роман «Кожа для барабана», вернув меня в относительно ранний период творчества Артуро Переса-Реверте, позволил снова загореться его работами после знакомства с очень неудачным, с моей точки зрения, «Терпеливым снайпером».

«Барабан...» по своему строю, по-моему, является типическим для АПР детективом, где детективная составляющая не является ни стержнем, ни главной движущей силой произведения. Процесс разрешения загадки настолько явно служит всего лишь инструментом обнажения моральной и духовной стороны происходящего, что, условно говоря, нет никакой разницы, кто там кого убил, по какой причине и убил ли вообще.

А сама суть произведения заключается, насколько я смог разобрать авторский замысел, в противостоянии долга и совести. (Сейчас, когда печатал это предложение, случайно написал «противосостояние». Опечатку удалил, но это очень подходящее слово, пусть и не существующее в словаре русского языка.) Раз уж в «Барабане...» есть положительный главный герой, ему придётся как-то достойно примирять долг и совесть. Наблюдать за тем, как мужественный Лоренсо Куарт выкручивается из этой коллизии, конечно, интересно.

Действующие лица романа являются самыми тщательно выписанными, если сравнивать с другими прочитанными мною работами АПР. Они словно представляют из себя планеты, вращающиеся вокруг светила, — храма Пресвятой Богородицы, слезами орошённой — и находятся в гравитационных взаимоотношениях друг с другом с перигелиями и афелиями. Астрономическая тема возникла у меня в голове не просто так: одна из ключевых фигур увлекается созерцанием звёзд. Как в Солнечной системе удалённые от звезды планеты критически важны для баланса всей конструкции, так и у АПР второстепенные персонажи значимы и изображены в деталях, добавляя произведению основательности и достоверности.

Особо хочу отметить троицу мелких севильских жуликов, находящихся на службе у чуть менее мелкого жулика, в свою очередь служащего акуле бизнеса. Как ни удивительно, ни о ком писатель не пишет в этой книге с большей симпатией, чем о них. Толстый лжеадвокат с добрым сердцем и чувством ответственности за своих подельников, потрёпанный бывший тореадор и боксёр с отбитой головой и увядшая певица, чей миг славы давно прошёл, тщетно ожидающая «смуглого мужчину с зелёными глазами»... Не знаю, мне кажется, АПР при явной неприязни к официальной, бюрократической Испании, столь заметной во всех его текстах, воссоздал в этих людях то, что дорого ему в родной Испании улиц. Только они ни разу не отступили от своего слова, не совершили ни одного нечестного действия и не предали исповедуемые ими принципы. Ну, и остались в итоге ни с чем, но не сломленными. Блестяще!

Также нельзя обойти поднятый Пересом-Реверте вопрос веры и безверия. А, точнее, парадокс, когда в вере бога нет, а в безверии — есть. Это не новый парадокс, но писатель за счёт своего мастерства изобразил его на по-настоящему драматическом фоне, когда читатель волей-неволей вынужден думать над этим. Что там себе читатель надумает, дело личное. Но сам факт размышлений полезен для всех.

Если подумать, пару мелочных придирок к «Барабану...» я мог бы найти, но не хочется этого делать. Отличная книга!

Коротенький роман Александра Валентиновича Амфитеатрова «Отравленная совесть» входит в том серии «Из наследия», в которой читателю предлагаются малоизвестные на сегодняшний день авторы российской литературы прошлого. Сейчас имена этих писателей не на слуху среднего читателя вроде меня. А когда-то они были весьма громкими и хорошо узнаваемыми. Тот же А.В. Амфитеатров в начале прошлого века имел собрание сочинений на без малого 40 томов!

«Отравленная совесть» выросла из нескольких этюдов и ранней повести. Основной вопрос, который волнует Александра Валентиновича, таков — может ли преступление быть оправдано какими бы то ни было обстоятельствами или понятие «справедливое» преступление не имеет ни права на существование, ни реального смысла.

Главная героиня произведения, дама средних лет, попадает в лапы шантажиста, требующего от неё нехорошего за возврат любовных писем. Скрепя сердце, несчастная женщина соглашается на нехорошее, но подлец, как это водится у шантажистов, и не думает возвращать ей письма, надеясь ещё не раз принудить жертву к сотрудничеству. Взбешённая леди, сама не желая того, лишает злодея жизни и остаётся вне подозрений сыска.

Никто не знает, что она — преступница. Кроме неё самой. Этого оказывается достаточно, чтобы отравить не только её совесть, но и всё её существование. Автор описывает муки бедной дамы, вместе с нею тщетно пытаясь найти выход из морального тупика. Разве не заслуживал негодяй своего конца? Однозначно заслуживал. Можно ли оправдать его убийство? С точки зрения автора и его героини, безусловно нельзя.

Русские классики несравненны в живописании болезненного и трудного копания в себе. Можно иронизировать, но это наглядно свидетельствует, что наши предки обладали глубиной — было в чём покопаться! Конкретно «Отравленная совесть» также весьма драматична по звучанию. Вроде бы в романе не так много живого действия, но персонажи берут на себя задачу обеспечения накала своими репликами и монологами. Хороша любвеобильная подруга-мачеха главной героини. Поразительно распутная фигура была бы даже для нашего времени. И главный отрицательный герой тоже харизматичный.

Кстати, ещё одна черта, проявляющаяся в некоторых классических текстах, присутствует в романе А.В. Амфитеатрова: это склонность к манифестам. Тот же шантажист, будто бы отлынивая от насилия, считает необходимым выступить перед ненавидящей его дамой с целой речью, раскрывающей его мировоззрение и объясняющей императивы, словно с кафедры перед большой аудиторией.

Кроме романа, в сборник включены два десятка рассказов, характеризующих писателя, как мастера короткой формы наряду с крупной. Жанровые сценки на несколько страниц фонарём выхватывают различные уголки человеческой души. Особенно хорош рассказ «Кельнерша», кто прочтёт — не пожалеет.

Этот том — весьма интересное чтение для тех, кто испытывает хотя бы периодическую тягу к классическим текстам.

Роман Нины Стиббе «Человек у руля» в рекомендациях на обложке обозначен, как «смешной» и даже как «уморительный». За все 380 страниц текста я рассмеялся только один раз. И то, совершенно не там, где смех предполагался автором. Просто в одном из эпизодов забавно наложились друг на друга реалии Англии и Красноярска. Конечно, можно сделать вывод, что я не понимаю юмора. Что же, возможно, и так. Но, в таком случае, чтобы оценить юмор Стиббе необходимо находить его в бесконечных попытках двух девочек, которым на начало романа 9 и 11 лет, подложить свою маму под всех встречаемых ими на пути мужчин.

Сама по себе сюжетная завязка произведения перспективна в плане комедийности. Развод богача и аристократической дамы (Он изменил жене с мужчиной. Привет, конъюнктура!), переселение её с детьми в деревню и связанные с этим события: знакомство и взаимодействие с поселянами, попытки обжиться на новом месте и просто бытовые происшествия. Дети, опасаясь, что от непрактичной, сидящей на таблетках, странноватой мамы их заберут в детский дом, решают, что без хозяина в доме никак, и начинают искать ей нового мужа. Могло бы быть смешно. Но смешно не получилось из-за доминирующего вектора «Человека у руля» — всё через секс.

В теории, даже если девочки столь юного возраста могут знать о сексе в целом и о его технологическом аспекте, логическая цепочка должна быть такая: любовь — брак — секс. А у Стиббе очерёдность обратная: секс — брак — любовь. А, может, и вовсе без любви, про неё речи не идёт. От этого веет не то что бы взрослостью, а настоящим цинизмом так-то. Из двух дочерей и родительницы самой психологически незрелой является, похоже, последняя. А дочки-то да, манипуляторы эффективные. Ведь маму в постель с посторонними они ухитряются отправлять регулярно. Впрочем, безрезультатно в плане ловли хозяина в дом. Вместо этого они втравливают мать в отношения с мошенником и обманщиком, который её разоряет. Может быть, если бы Стиббе написала нормальную драму, это получился бы неплохой роман. А так на выходе мы имеем совершенно несмешной текст с претензией на весёлость.

Кстати, и разрешается сюжет, на мой взгляд, неестественно. Типичный deus ex machina. На последних 20 страницах из каких-то неведомых уголков английской глубинки немотивированно появляется подходящий, как долька паззла, мужчина, уверенно встающий у обозначенного в заголовке книги руля.

Исходя из вышеизложенного, я не могу признать действующих лиц качественными. Они не убедительные. Да, писательница снабдила некоторых из них яркими чертами и даже своеобразными характерами. Но превратить роман в тот тип произведения, который автор, судя по всему, задумала, они не в состоянии.

Резюме. Произведение, как мне кажется, откровенно слабое.

Если автор произведения на русском языке на обложке книги не обозначен, как положено — имя, отчество, фамилия, — а представлен только по имени, более того, в уменьшительно-ласкательном его варианте, лично у меня доверие к такой книге падает. Я начинаю думать, что это либо какая-то дребедень от «коуча» или «психолога», либо писанина на уровне фанатского творчества. Роман «Царь велел тебя повесить», созданный Леной Элтанг, по счастью, ни то, ни другое.

«Царь...», являющийся горьким плачем человека о растраченном времени, а также отпущенных, сбежавших, исчезнувших, ушедших людях и воспоминаниях, набирает обороты постепенно. Сначала мне казалось: идея классная, исполнение хорошее, но всё же кто-то не то что бы с большим талантом, но, так скажем, с набитой рукою, мог выжать из повествования сок погуще. Однако ближе к финалу текст приобрёл симфоническую мощь. К чёрту надежды на лучшее, к чёрту веру в будущее, только обречённость и неотвратимость воздаяния за все грехи, мнимые или подлинные, гирями висящие на ногах! Может, Элтанг и не живёт на Родине уже больше 30 лет, но, цитируя её собственного персонажа, «русский язык — это её лимфа», а сама она — продолжатель и наследник традиций русской словесности.

В какой-то момент писательница стала вонзать в плоть романа иглы кратких, ёмких аксиом. Возможно, они работают не для всех, но меня пронимают. Не буду приводить примеры. Чего зря перепечатывать их вне контекста? Один из самых ошеломительных абзацев выведен на заднюю обложку, правда, лишь первая его часть, в то время как вторая в концентрированном виде содержит идею романа и даже, в каком-то смысле, провидение.

Мне понравилось, как Элтанг создала ключевых персонажей. Мне кажется, автор ставила целью вызвать у читателя сочувствие к ним, и это ей превосходно удалось. Несмотря на то что при более близком рассмотрении все главные действующие лица оказываются не такими уж достойными людьми. Особенно, стержневая фигура — Константин. Может быть, если ты совершаешь плохие поступки, не замечая, что они плохие, вина к тебе и не липнет?

Что можно вынести из «Царя...»? Что нельзя быть счастливым с отсечёнными корнями. Сорвавшись с одного берега и пристав к другому, ты всегда будешь на чужбине, как бы усердно ты ни старался делать вид, что дома. Я не знаю, закладывала ли этот смысл сама Элтанг, но так я интерпретирую её текст. Кстати, опять же преднамеренно или случайно, но автор осветила кое-какие тёмные углы прибалтийских народов.

За эмоциональной нагрузкой я почти не обращал внимания на сюжет. Он имеет доминантой детективную составляющую. Правда, мне она показалась чрезмерно запутанной. Временами я вообще не мог связать события друг с другом. Что, скорее, характеризует меня, а не роман.

А ещё мне понравилось полное отсутствие сносок. Их нет ни по персоналиям, ни по локациям, ни по цитатам. Если тебя что-то заинтересовало, дорогой читатель, будь добр, ищи необходимые сведения сам. По-моему, так интереснее.

Итого. Автор могла себя назвать на обложке хоть Ленусиком, книге это никак не помешало бы стать чудесным исследованием человеческой души и её терзаний. Мне кажется, книга придётся по душе большинству читателей.

Я заинтересовался наследием американского писателя Генри Джеймса, всю свою творческую жизнь прожившего в Англии, встретив его в качестве действующего лица в одной из остросюжетных современных книг. Разумеется, Джеймс книжный и Джеймс настоящий — это два разных Джеймса, но семя любопытства уже взошло.

Выбор пал на роман «Трофеи Пойнтона», потому что он невелик объёмом и для знакомства с автором вполне подойдёт. И ещё, потому что он опубликован в серии «Квадрат» издательства «Текст», а в этой серии вышло немало заслуживающих внимания работ.

Что же, чтение было полезным. Джеймс считается одним из сильнейших американцев конца XIX — начала XX века, и я могу понять, почему. Это писатель в традиционном понимании слова, то есть человек в высшей степени профессионально владеющий литературным языком, как инструментом создания произведения искусства. Джеймс пишет очень сложными, тщательно сконструированными предложениями, которые до самой последней чёрточки раскрывают авторский замысел. Писатель не рискует разрешать читателю что-то додумывать самостоятельно, он всё поясняет сам до мельчайших деталей. Лично я люблю такую манеру. Так сказать, концентрированная классика. Некоторые, я думаю, найдут её громоздкой и устаревшей.

Сюжет романа заключается в борьбе немолодой женщины за коллекцию ценной мебели и элементов декора, оставшуюся в родовом гнезде после кончины её мужа. В Англии того периода закон был прост: всё забирает сын, а маме вручается ключик от сельского коттеджа и назначается маленькая рента, чтобы не голодала. И всё, адьос.

Этот сюжет реализован при помощи трёх с половиной персонажей: собственно мамы, сына, молодой компаньонки мамы и большую часть времени остающейся за кадром ужасной невесты сына. Персонажи в смысле проработки исполнены Джеймсом замечательно, особенно maman, как называл её отпрыск. Мы видим всю их подноготную и очень подробно. Что самое ценное: если вдуматься, то ни одного из них невозможно оценивать только по чёрно-белой шкале, они привлекательно неоднозначные. Но лично у меня постоянно присутствовала озадаченность по поводу конкретных действий. Каждый из них предпринимал все возможные усилия не для разрешения, а для усложнения диспозиции. И всё из самых лучших побуждений, заметьте! Возможно, дело в том, что английские джентльмены и леди в 1897 году и российский мужчина первой четверти XXI века скроены по немного различающимся лекалам. Во всяком случае, мне иногда хотелось воскликнуть: «Ну что ты всё носишь в себе?! Скажи, проговори!» Но это, скорее, во мне проблема.

И ещё, я не смог определить для себя, как расценить финал произведения. То есть, какая была генеральная идея у автора, завершившего роман именно таким, довольно неожиданным, образом. Может быть, что одержимость порочна и пагубна?

Я пока не планирую читать что-то ещё у Генри Джеймса, но не сожалею, что расширил свой читательский кругозор, познакомившись с ним. Советую «Трофеи Пойнтона» тем, кто любит классический стиль.

«Птичий короб» Джоша Малермана — это простой по содержанию роман ужасов. Он прост до такой степени, что в нём на 320 страниц почти совсем нет внесюжетных элементов. Ни размышлений, ни описаний, ни нагрузки для ума. «Короб...» представляет из себя лишь текст, в котором что-то происходит. Это не означает, что книга не интересная, наоборот, я приезжал на работу пораньше и читал её, сидя в машине на парковке: сто страниц в час — легко! Однако, она вряд ли сможет чем-то по-настоящему зацепить или оставить глубокий след.

Завязка романа в следующем: сначала в России, а потом и в мире распространилась эпидемия безумия, когда люди внезапно нападали на всех, кому не посчастливилось быть поблизости, и убивали их самыми жестокими способами. Такими, к примеру, как отъедение лица, распиловка циркуляркой или порубка топором. Вот, раньше бывало, опишет писатель ходящее растение со стрекалом и со страху описаться можно, а сейчас пока в деле «болгарка» не присутствует — не проймёшь... Ну да ладно. Что было причиной сумасшествия, достоверно не определили, но вроде бы свихнувшиеся люди перед тем, как лишиться рассудка кого-то или что-то видели. Поэтому оставшиеся в живых стали завязывать себе глаза, забивать окна одеялами и почти полностью исключили пребывание на улице. Старый мир рухнул, возник какой-то новый.

С достоверностью нового мира, на мой взгляд, у Малермана возникли проблемы. Хотя даже не так, у Малермана механизмы нового мира вообще не представлены. Пускай речь в «Коробе...» идёт об очень обособленной и маленькой группе, но всё же хотелось более подробной картины жизни после катастрофы. А так, персонажи сидят в доме, да подозрительно косятся друг на друга. И глубина проработки действующих лиц оставляет желать лучшего. Они просто распределены по шаблонам: умница, истеричка, хороший парень, баба-яга-против, подозрительный тип и так далее.

Имеется второй план повествования — главная героиня с детьми вслепую спускается на лодке по реке. Как житель региона Сибири с массой сплавных рек говорю: сплав в представлении Малермана выглядит крайне неправдоподобно. Понятно, что это художественный вымысел и ключевой элемент сюжета, вокруг которого смонтирован весь роман, но тут, по-моему, фантазия — гммм — вышла из берегов. (Как и в одном из эпизодов, когда сразу после родов роженица вешается на собственной пуповине, выйдя в окно чердака. Если это не лютая дичь, то что тогда лютая дичь?!)

Ещё один важный момент. Если меня спросить: вот ты прочёл книгу, скажи, а что же вызвало катаклизм-то? Боюсь, я лишь смогу ответить: «Да хрен его знает». То ли вторжение инопланетян или существ из параллельных измерений, то ли неведомые мутанты, то ли ещё что-то. Какие-то твари, которых никто из живых не видел. В один из моментов второстепенный персонаж вдруг предположил: «А, может быть, эти твари — мы сами, люди?» Но подтверждения эта остроумная и изящная гипотеза, к сожалению, не нашла. Жаль, ведь будь оно так, в «Коробе...» могло появиться какое-никакое философское содержание.

В общем, в книге столько недостатков, что я непременно буду читать продолжение! Возможно, оно даст ответы.

Короткий роман в письмах Клайва Стейплза Льюиса «Письма Баламута» входит в подборки литературы, рекомендованной к чтению для православных верующих. Сам Льюис, конечно, не был православным, а был последователем Англиканской церкви. Однако морально-этическое содержание «Баламута...» универсально, изложено в очень легко воспринимаемой форме и концентрированном виде, что делает книгу интересной и очень душеполезной не только для религиозных людей, но и для тех, кто себя к таковым не причисляет.

При чтении писем у меня часто возникало ощущение, которое появляется, когда тебе объясняют фокусы. Ты думаешь, фокусник женщину пилит, а их там на самом деле две сидят в разных отсеках ящика! То есть с глаз спадает пелена, образовавшаяся из-за воздействия быта, повседневной рутины и невнимания к важным деталям, да и вообще, в результате привычки не смотреть по сторонам и не размышлять.

Правда, наверное, прежде чем начинать говорить о содержании, стоило в двух словах обрисовать фабулу. Бес-дядя в письмах даёт советы своему племяннику, как отвратить душу человека — «подопечного» этого самого племянника от света и привести его к вечной тьме. К работе начинающего искусителя у наставника постоянно появляются претензии и замечания, которые он с раздражением высказывает, сопровождая разнообразными поучениями и советами. Юмор английский: суховатый и сдержанный, но от того не менее смешной.

Писатель устами нечистого духа объясняет, по каким причинам каждый из нас всё дальше и дальше уходит от такого себя, каким нам самим было бы гораздо легче и приятнее жить. Для верующих беда в том, что они поддаются различным уловкам сил зла. Если читателя раздражает религия, если он или она ревностный атеист, всё равно «Письма Баламута» стоит прочесть, потому что понятия о плохом и хорошем есть даже у самых убеждённых атеистов и агностиков, и большинство из них всё же нацелены на хорошее. Ведь наедине с собой нет смысла демонстрировать свой цинизм, презрительно фыркая при слове «вера».

Клайв Стейплз Льюис поразительно доходчиво раскрывает ложную мотивацию, которая заставляет становиться жертвами пороков и вредных привычек, тем самым нанося ущерб не только нам самим, но и (в первую очередь!) нашим родным и близким людям. Ирония судьбы заключается в том, что, даже видя и осознавая ложность и пагубность пути, мы всё равно следуем бесовскому шепотку в ушах (Ну, или подчиняемся собственной слабости, если вы не верите в бесов).

Существует расхожее выражение: «Своего мозга нет, чужой не вставишь». Льюис даёт-таки возможность воспользоваться не своим, а его мозгом. Это редкий шанс с помощью писателя посмотреть на устройство мира глубже, чем мы это делаем обычно. Не стоит его упускать.

«Чёрные холмы» — это одновременно индейское название горного массива на территории США, в котором расположен знаменитый мемориал на горе Рашмор, и имя протагониста романа Дэна Симмонса. Ничего удивительного в таком имени нет, потому что главный герой — индеец лакота. Про индейцев читать, конечно, интересно с детства, но хотя в этой книге присутствуют священные трубки и некоторое количество снятых скальпов, она далека от приключенческой литературы.

К четвёртому прочитанному мною произведению американца я понял, в чём он по-настоящему силён, и чем мне нравится его авторская манера. Дэн Симмонс здорово умеет вызывать щемящее томление в сердце, тот особый род сопереживания действующему лицу, которое выражается не просто в сочувствии, а в возмущении несправедливостью судьбы по отношению к тем, кто, как нам кажется, не заслуживает града безжалостных ударов с её стороны. Таким был Крозье в «Терроре», таким был Джеймс в «Пятом сердце». Такой же фигурой является и Паха Сапа, «Чёрные холмы», в одноимённом романе. В этой черте Симмонса есть общее со Стивеном Кингом. У того несостоявшаяся, обречённая любовь в «Сердцах в Атлантиде» и принесённая в жертву любовь в «11.22.63» вызывают такую же точно сердечную боль.

Жизнь Паха Сапа выпала на трагическое время для коренного народа Америки — последняя треть XIX века и первая треть XX века. Он стал свидетелем окончательного крушения уклада индейских племён и превращения его в подобие лубочной картинки с грустной изнанкой, во вторичный элемент быта американского государства. К тому же, щедро сдобренный унижениями на расовой почве. Наделённый особыми возможностями, то ли даром, то ли проклятием провидения, Чёрные холмы в какой-то момент осознаёт себя избранным воздать «пожирателям жирных кусков» (так индейцы называли белых по очень логичной причине).

Однако, избранный не может быть счастливым, избранного закаляют страдания. Хочешь быть опорой рода? Утрать родовую святыню. Хочешь любви? Пожалуйста, но она умрёт совсем молодой. Одарённый и любящий сын? Да-да, но в Европе его ждёт война и «испанка». Месть пожирателям за всё, что они натворили? Сначала поспорь со своим разумом и душой.

Симмонс умело натягивает струну эмоционального накала так сильно, что, кажется, она вот-вот лопнет, но писатель ухитряется поворачивать колок ещё на пол-оборота, и струна звучит всё выше. Удивительно!

Меня немного смутили два момента. Автор включил в текст несколько эротических сцен. Даже не сцен, а воспоминаний персонажа. По моему мнению, они чрезмерно детальны и вообще избыточны, выбиваются из настроения «Чёрных холмов». Кроме того, мне показались излишними и неестественными пасторальные видения главного героя в финале произведения. Всё равно что сахар к текиле вместо соли — не к месту совсем. Хотя, насколько я знаю, некоторые с сахаром её тоже пьют.

Резюме: очень сильный полуисторический, полуромантический роман, написанный в миноре. Мне кажется, он является несомненной творческой удачей Дэна Симмонса. А моей удачей было его прочесть.

В моём представлении исторический роман — это не просто литературное произведение, рассказывающее о событиях близкого или далёкого прошлого. Необходимо, чтобы и автор не был современником этих событий, а рассматривал их в преломлении прошедшего времени. С этой точки зрения, например, «Война и мир» — это исторический роман, а «Анна Каренина» — нет.

«Чердак дядюшки Франсуа», написанный Евгенией Иосифовной Яхниной в первой половине 70-х годов прошлого века с ориентиром на подростковую аудиторию, при таком подходе является исторической повестью. Он представляет интерес сразу в двух «исторических» аспектах.

Во-первых, время действия и сцена разворачивающихся событий. «Чердак...» рассказывает о Французской революции 1830 года, она же «Три славных июльских дня». Политическая обстановка, приведшая к смене монархических ветвей на престоле Франции, складывалась в течение предыдущих десятилетий. Какими бы ни были политические убеждения читателя (если они вообще у него есть), приходится согласиться, что условия жизни городского рабочего класса были тяжёлыми. Колоссальная безработица, крайне низкие доходы, отсутствие всяких перспектив — это краеугольные камни сложившейся революционной ситуации, приведшей к баррикадным боям и существенному количеству жертв. В книге Яхниной ситуация изложена в упрощённом, но ярком виде.

Сюжет включает в себя эпизоды из жизни двух парижских семей и ещё нескольких персонажей. Скрепляет его романтическая линия между дочерью французского революционера и молодым человеком, увлечённым борьбой за права народа. Все персонажи изображены в значительной степени условно, так как они, в первую очередь, призваны представлять наиболее распространённые типажи. Бросается в глаза театральность реплик, поступков и даже мыслей. То ли от того, что произведение всё-таки детское, то ли по причине индивидуальной писательской манеры Евгении Иосифовны, в «Чердаке...» шкала этической оценки действующих лиц очень короткая. Либо хороший, либо плохой.

Помимо политических проблем, в книге рассказывается и о социальных особенностях того времени. Например, об ограниченности гражданских прав женщин. Образцовая девушка по имени Люсиль, одна из героинь произведения, не могла открыть авторство своих стихов и песен, так как для женщины сочинять было неприлично. Ей пришлось заключить сделку с ещё одним клишированным персонажем — мелким, нищим дворянчиком, грезившим о славе и богатстве.

А, во-вторых, «Чердак дядюшки Франсуа», как книга, сам является интереснейшим историческим явлением. Это инструмент, при помощи которого образовательная система СССР формировала мировоззрение и расширяла кругозор советских школьников (например, моё и мой). Самое главное, советская детская литература всегда апеллировала к лучшим эмоциям: к чувству справедливости, честности, стойкости, верности. Я думаю, такие книги на ровном месте не писались. Скорее всего, в той или иной форме она была заказана государством. Стало быть, государство сочло целесообразным, чтобы подростки были отягощены сведениями о второй Французской революции! Таким виделось воспитание гармоничной личности…

Впрочем, «Чердак...», как мне кажется, несёт в себе и родовые недостатки заказной дидактической литературы. Он неглубок, во многих местах звучит натянуто и искусственно, особенно в диалогах, полон пафоса и схематичен. То есть говорить о каких-то выдающихся художественных достоинствах произведения, по-моему, не приходится.

Книга о путешествии барона Врангеля, попавшая мне в руки, была опубликована в 1948 году издательством «Главсевморпуть». По-моему, это всего второе на тот момент издание труда знаменитого полярного исследователя. С точки зрения этнографии, возможно, это самое важное произведение о народах Колымы за все времена.

Так сложилось, что первые десятилетия XIX века подарили Российской империи целую группу блестящих морских офицеров и путешественников, ставших её славой — Головнин, Лазарев, Беллинсгаузен, Крузенштерн. И Врангель — один из героев.

К моменту начала четырёхлетней экспедиции Фердинанд Петрович имел за плечами кругосветку, как и его правая рука — мичман Фёдор Фёдорович Матюшкин. Книга, представляющая из себя художественное описание Врангелем приключений и тягот экспедиции, включает также главы, принадлежащие перу его помощника.

Как и следовало ожидать от высокообразованных имперских офицеров (Царское село, оба!), излагать свои мысли на бумаге они умеют по-писательски. Читатели и критики последующих десятилетий с восхищением отмечали поразительную наблюдательность Врангеля и его способность передавать увиденное в занимательной форме.

Я бы хотел отметить ещё вот что: в авторе путевых заметок зримо проявляется фигура государственного деятеля. Пишет Врангель о северном завозе, и тут же предлагает способы повышения его эффективности. У него есть замечания по возможному улучшению экономики огромного края. Он предпринимает усилия, чтобы автохтонные народы как можно менее болезненно переживали вхождение в подданство империи.

Отсюда вытекает искреннее уважение, которое барон Врангель питает к местным народностям. Очень часто пришельцы в удалённые уголки мира могут относиться к аборигенам без ненависти, но избежать явного пренебрежения, снисходительности могут немногие. У Врангеля этого и в помине нет. Он к любому встреченному им в экспедиции относился так же, как относился бы к знакомцу, попавшемуся на улице Санкт-Петербурга. Это очень подкупает.

А прежде другого подкупает и в бароне Врангеле, и в мичмане Матюшкине бескорыстие. Ради чего они 4 года провели в адских условиях, нанося линии побережья на карты, пробиваясь сквозь торосы в поисках гипотетической северной земли, устраивая отношения с жителями Колымского края? Ради роста по службе? Нет, никаких должностей и постов по завершении работы не ожидалось. Ради денег? Нет, счёт в банке тоже не обрастал нулями. Врангель, правда, нужды не испытывал, а вот Матюшкин богачом точно не был. Ради славы? Нет, торить путь это не лицедействовать. Думаю, любовь к Родине и стремление во всём ей приносить благо двигало участниками похода. Любовь к Родине на бытовом уровне принято воспринимать с насмешечками, но её сила может одолеть всё, что угодно.

А теперь самое главное обстоятельство, повергнувшее меня в шок, просто бомба! На момент начала экспедиции барону Врангелю было 23, а Матюшкину — 20 лет. Вот так-то. Эти два молодых человека штурмовали задачу государственной важности, и с успехом решили её.

В общем, это потрясающая книга о великой стране, написанная прекрасным офицером, исследователем, руководителем.

«Бумажный мальчик» — хорошая книга: добрая, трогательная, совершенно без камня за пазухой. Читать её было приятно, особенно при том что в ней нет навязчивых конъюнктурных посылов. Она естественная. И очень-очень простая. Возможно, за исключением названия.

Оригинальное название романа — 'Paperboy', то есть «разносчик газет», каковым главный герой и являлся на протяжении действия. Переводчица же сочла предпочтительным перевести название буквально. Сначала я что-то там забухтел себе под нос, но по мере продвижения по сюжету признал её правоту. Во-первых, само повествование представляет собою текст, который главный герой набирает на бумаге при помощи пишущей машинки, а, во-вторых, таким образом подчёркивается хрупкость этого мальчика, его уязвимость перед другими.

Он уязвим, потому что очень сильно заикается. Ему ужасно трудно говорить с посторонними, в школе и даже с родителями. В 11 лет, когда подобные вещи ранят больнее всего. В 1959 году, когда разворачиваются события, методы лечения заикания, наверное, были менее эффективными, чем сегодня. Автор книги отметил, что она наполовину автобиографическая. Ему самому пришлось испытать то же самое, что испытывает его литературный персонаж.

Писатель здорово рисует картину резкого взросления мальчика в течение буквально одного летнего месяца. Паренёк совершает несколько приятных и не очень приятных открытий, касающихся его самого и его семьи, знакомится с миром взрослых, в котором бушуют пока непонятные для него страсти, обретает старшего друга и наставника, учится видеть и бороться с несправедливостью.

Могу отметить, что все смыслы читателю предлагаются на блюдечке с каёмочкой, совершенно не требуют какого-либо размышления. Это сделано настолько в легкоусвояемой форме, что большая часть из них в тот или иной момент проговаривалась буквально, типа, «важно то, что ты говоришь, а не то, как ты это говоришь» и так далее. Но если считать, что «Бумажный мальчик» — литература, скорее, подростковая, то не такой уж это недостаток.

Кстати, как мне показалось, многолетняя работа автора в качестве журналиста сказалась на стиле письма. Он тоже максимально упрощён. Но при этом совершенно не примитивен. Или возьмём персонажей. Большинство из них созданы при помощи очень лаконичных, но ярких мазков. Например, вот сидит женщина с ярко рыжими волосами, набравшаяся виски, с разошедшимися полами халата. И сразу понятно: она несчастна, не одна, но одинока и не знает, что ей делать.

Подводя итог, хотел бы сказать, что роман Винса Воутера — это книга, которая позволяет не забывать, что в жизни всё-таки больше хорошего, чем плохого.

Произведение Эрнста Юнгера «Стеклянные пчёлы», на мой взгляд, является эссе на тему общественной этики, завёрнутым в фантик художественного произведения. Наличие сюжета позволяет насытить текст живыми картинками, лишив свойственной подобной тематике сложности восприятия, в то же время в более легкоусвояемой форме предлагая изложенные в книге идеи.

Самой главной идеей «Пчёл...», как мне показалось, является зыбкость грани между подлинным и искусственным, как в плане техническом, так и в плане человеческих взаимоотношений. Более того, у меня создалось впечатление, что Эрнст Юнгер считает, будто народ в целом и конкретная личность в частности склонны при наличии выбора делать его в пользу искусственного. Этот тезис автор подтверждает тягой вымышленного немецкого социума после первой мировой войны к продукции деловой империи итальянского «волшебника», производящей многочисленные автоматы, снимающей фильмы с неотличимыми от людей роботами и так далее. При этом общество отказывается от глубины межчеловеческих взаимоотношений, становясь всё более плоским и даже двухмерным. Но сами люди этого не замечают, как раз в силу трудноразличимости настоящего и не настоящего. В качестве примера писатель использует в том числе и стеклянных пчёл — по-видимому, неких прообразов сегодняшних дронов. Чтобы их рассмотреть, надо брать особый бинокль, который, наверное, является метафорой интеллекта и проницательности.

Этими двумя качествами обладает главный герой романа — ротмистр Рихард. Бывший кавалерист, участник первой мировой войны. На его глазах сменилась эпоха. Людям стали не нужны горячо любимые Рихардом лошади, а вместе с кавалерией ушёл в небытие и целый свод моральных правил и сдержек. В итоге ротмистр почти нищ, презираем многими людьми, как бывший военный (что всегда говорит о глубочайшей болезни общества), безработный и потерянный. Его поддерживает на плаву лишь нежная любовь к супруге, ради которой он соглашается пройти собеседование для устройства на работу в ту самую деловую империю технологического бога. Правда, должность явно с душком.

Собеседование и занимает львиную долю объёма произведения. Чтобы было понятно, как это выглядит: первая фраза собеседования — целая глава, вторая фраза собеседования — ещё одна глава, пауза между второй и третьей фразами — ещё одна глава. Но, сразу говорю, произведение не ощущается ни медлительным, ни скучным. Возможно, дело лично в моём вкусе, я всегда отдаю приоритет стилю и настроению над фактическим действием, но, уверен, книга понравится многим читателям, которые просто ценят качественные книги.

Более того, читатель с более широким кругозором и более обширной эрудицией, нежели у меня, получит от «Пчёл...» гораздо больше удовольствия!

Я обратил внимание, что не читал в последние годы немецкую литературу, кроме нелюбимого мною Шлинка. Эрнст Юнгер — свидетельство того, что немецкая писательская школа — это ого-го! Надо просто найти хорошие книги.

PS А информация в аннотации — враньё. Торжества искусственного интеллекта нет (как нет и самого искусственного интеллекта в привычном понимании), развития виртуальной реальности нет, если не считать таковой кинематограф, утраты личной свободы и неподконтрольности тоже нет. Напротив, законодательство либерализовано. В общем, всё как всегда.

На сегодняшний день роман Уильяма Стайрона «И поджёг этот дом» мне кажется сильнейшим произведением середины XX века из написанных писателями США, которые мне довелось прочесть. В нём счастливым образом сплавились мощнейший, образный язык и сила вложенных в повествование эмоций и идей.

Я замечал, что если библиография автора не велика, а между выпущенными книгами проходит несколько лет, вероятность того, что они будут хороши, повышается. Простая логика: дольше зреет замысел, более тщательно и детально он реализовывается. У Стайрона не так много романов, зато ни один из них нельзя назвать проходным.

В основе «Дома...» лежит коллизия между двумя американцами, встретившимися на климатически райском итальянском побережье спустя 10-12 лет после войны. Точнее, коллизия одного из них с самим собой, в которой второй герой, скорее, играет роль катализатора и стихийной силы, заставляющей первого испытывать страдания и муки самоуничижения. Человек по имени Касс Кинсолвинг, с непростым детством, ветеран передовой, нищий художник, женатый на женщине слегка не от мира сего, с четырьмя детьми, он, как в песне «Агаты Кристи», «...пролетел все облака насквозь, но в небе не увидел никого». Это страшное открытие заставило его упрямо и методично убивать себя алкоголем, регулярно напиваясь до скотского состояния, в котором он выступал позорной игрушкой, нелепым и отвратительным паяцем, пляшущим под дудку Мейсона Флэгга, своей полной противоположности. Флэгг — богатый наследник, скучающий хлыщ, он наслаждается тем, что его боготворят как трущиеся вокруг него прихлебатели, так и глубоко и от души презираемые им итальянцы, которые видят в нём небожителя с кисельных берегов вечносчастливой Америки.

Мейсону Флэггу Кинсолвинг был нужен в качестве собеседника во время напыщенных, многословных, но пустых бесед на различные интеллектуальные темы, стимулировавших его эго. Морально уничтожая Кинсолвинга, тем не менее, в конечном итоге Флэгг способствует обретению тем мучительного катарсиса, позволившего ему ни хорошо, ни плохо, но продолжить нормальную жизнь. Касс даже возвращается на Родину, которую он яростно ненавидел за претенциозность, грацию слона в посудной лавке и зашкаливающее самомнение. Кстати, само выражение «...и поджёг этот дом», взятое из обращения настоятеля собора Святого Павла Джона Донна («...set this house on fire»), для англоязычного читателя также звучит, как императив, то есть «...подожги этот дом». Я думаю, Уильям Стайрон держал в уме данное обстоятельство и неспроста назвал свою книгу именно так.

Писательский стиль Стайрона отличается способностью словно наводить микроскоп на персонажей второго плана, делая их настолько яркими, что в каком-нибудь ином произведении они легко бы затмили главных героев. Несчастная, спивающаяся мать Флэгга, совершенно потрясающий карабинер-философ Луиджи, отец рассказчика, тоскующий об ушедшей Америке, сам рассказчик и другие — автор предлагает целую галерею запоминающихся образов.

Текст удивительно плотный, красивейший. Те, кто ищет в книге качество речи, получат от прочтения настоящее удовольствие. Разве только необходимо иметь в виду, что событийная часть произведения очень сильно нагружена, если не сказать перегружена.

Итого: прекрасный образец высокохудожественной, качественной литературы о человечности и бесчеловечности, о пустоте и поиске пути и смысла. Как мне показалось, роман очень многое роднит с классической русской прозой рубежа XIX-XX веков.

Завершает сборник произведений античной литературы от издательства «Слово» роман древнеримского автора Апулея «Метаморфозы», известный и под вторым названием «Золотой осёл». Текст дошёл до нашего времени практически в полном виде, что не может не радовать, потому что «Золотой осёл» очень смешной. Во всяком случае, в большей своей части.

Главный герой по имени Луций — молодой человек, отправившийся по некоторой надобности в другой город. Там он становится жертвой тяги к сверхъестественному и, благодаря ошибке своей любовницы, служанки колдуньи, превращается в осла. Причём не по интеллектуальному потенциалу, а в прямом смысле. То есть превращается в зверя.

Непарнокопытного новичка животного мира тут же захватывает водоворот событий и опасных приключений, на фоне которых читатель наблюдает картины мира и обычаи жизни в древнем для нас обществе. Что бросается в глаза прежде всего: человек прошлого и человек нынешнего едва ли чем-то сильно различаются. Ими правят те же самые императивы, они подвластны тем же самым эмоциям, они одинаково изворотливы и хитры, лучшие представители равно благородны и бескорыстны.

У меня после прочтения романа Апулея возникла мысль, что если переместить рядового квирита из II века в сегодняшний день и дать ему необходимое время на адаптацию, то уже через пару недель он вполне себе сможет работать в офисе.

Луций-осёл сталкивается с самыми разными типажами: разбойниками, прекрасными девами, жрецами, трудящимися, склочниками и развратниками. При этом автор придумывает массу комичных ситуаций, которые очень ярко демонстрируют пороки и добродетели персонажей. Так сказать, природу человека через призму восприятия осла.

Апулей стал одним из первых авторов (а, может, и первым), кто применил стилистический приём включения в повествование отдельных новелл, вложенных в уста тех или иных действующих лиц. К примеру, полоумная старуха, прислужница в вертепе грабителей, рассказывает пленнице легенду о любви Амура и Психеи — сюжет, который будет обыгрываться во множестве более поздних литературных произведений. «Метаморфозы» послужили инкубатором сразу нескольких сюжетов, которые писатели других эпох охотно заимствовали.

Ближе к финалу роман приобретает серьёзное звучание, становясь по своей сути прославлением верховной богини Изиды, горячим последователем которой был сам Апулей. Жизнь Луция, в начале романа хорошего молодого парня, пускай и повесы, меняется круто и бесповоротно.

Удивительно и волнующе читать строки, написанные 18 веков назад. Ещё более удивительно и волнующе узнавать в них знакомые черты современности. Бонусом идёт возможность существенно расширить свой кругозор в части реалий Римской империи.

Оказывается, до нашего времени дошла лишь малая часть сочинения древнеримского автора Петрония под современным названием «Сатирикон». Скорее всего, сохранившиеся фрагменты — это не более 1/6 от полного объёма произведения. Тем не менее, отрывки представляют значительный интерес, как свидетельство быта и нравов Римской империи позднего периода.

Сюжет представляет из себя приключения римского мелкого жулика и проходимца в компании «братца» и ещё нескольких персонажей. Видимо, в утраченном начале произведения этот мошенник с дружками совершил какую-то большую аферу, которая затем вскрылась, в результате чего главному герою с «братцем» и сообщником пришлось давать дёру, дабы не лишиться живота своего. Ставим первую зарубку: в империи было много обманщиков.

Самый длинный эпизод «Сатирикона» посвящён пребыванию пройдох на ужине римского нувориша. Мы видим, что нравы были в римском обществе те ещё. Кичливость, роскошь, излишества, больное самомнение, пустословие и злословие, алчность, зависть, чревоугодие — ничего не пропустил я? — всё это хозяин и гости вечеринки продемонстрировали во всей полноте и яркости. Да как можно столько жрать и пить?! Неудивительно, что одной из важных тем, обсуждаемых на банкете, стала проблема сохранения здорового стула. Это, наверное, не просто, если питаться всякими невероятными изысками в количествах, превышающих возможности человеческого пищеварения. Ставим вторую зарубку: римские граждане, кто побогаче, имели привычку переедать.

Нельзя обойти стороной и половой вопрос. В трёх словах: все трахали всех. Я бы не поверил, решил, что злые наветы, но «Сатирикон» написал современник всех этих безобразий. Нерон как раз царствовал… Наверное, понятно, почему «братец» главного героя заключён в кавычки? Самое часто встречающееся существительное в тексте — «поцелуй», самый частый глагол — «целовать». Казалось бы, голубиная любовь, но нет, корень похожий, а смысл совсем другой. Впрочем, главный герой был универсален.

Из всех бед, постигших его в романе, самой горькой и даже опасной для жизни стала внезапная невозможность поддерживать рабочий орган в исправном состоянии. Перестал стоять, ну что же ты будешь делать! Из-за этого римские матроны, обманутые в ожиданиях, начали его попросту избивать, всячески понося при этом. Пришлось обращаться к старым колдуньям, чтобы они вернули главному герою свет в окошко. Ставим третью зарубку: бытовая мораль не была в большой чести.

Финал «Сатирикона», так же как его начало, не сохранился, поэтому узнать, как воздала судьба главному герою за его усилия, невозможно.

В общем, если верить Петронию, а оснований не верить ему нет, Римская империя времён Нерона была настоящим гнездом разврата и распущенности. На коротком промежутке времени это может быть весело и бодряще, но в исторической перспективе подобное кончается плохо, что история древнего Рима и доказала. Хотя забывать, что роман, согласно своему названию, глубоко сатирический тоже не стоит.

Второе произведение из сборника античной литературы в собрании «Библиотеки зарубежной классики» написано вымершим в настоящее время методом пасторали. Главными героями по канону, очевидно, «Дафнисом и Хлоей» и сформированному, являются пастух и пастушка. Они настолько чисты и непорочны, что кульминацией произведения является наконец-то совершившийся полноценный половой акт между ними. А до этого в невинности своей они два года просто лежали рядом голые, целовались и мучились от томления и непонимания, что же надо делать дальше.

Сюжетные ходы очень условны и чем-то напоминают сегодняшний Болливуд: обнаружились два подброшенных младенца, мальчик был вскормлен козой, а девочка — овцой. Их размеренно тёкшая жизнь в приёмных крестьянских семьях, полная благородным физическим трудом, прерывалась то злою зимою (даже не подозревал, что на острове Лесбос бывают такие суровые зимы со снегом и морозами), то набегами городских мажоров-хулиганов, тщившихся взять в полон прекрасную девушку или не менее прекрасного юношу с целями исключительно оргиастическими.

В отличие от некоторых других текстов, роли греческих богов в «ДиХ» являются значимыми. Нимфы насылают необходимые сны персонажам, Пан и Эрот являют людям свою волю, которой те, разумеется, не смеют перечить. Правда, в любом случае, боги желают главным героям произведения только добра.

В финале, благодаря заранее оставленным настоящими родителями знакам, чудесные молодые люди признаются детьми знатных и богатых родителей, конечно. Все пируют и счастливы. На то и пастораль.

Могу допустить, что именно своей каноничностью роман «Дафнис и Хлоя» ценен для истории литературы. Он, как я понял, создал литературный метод, который благополучно существовал на протяжении многих столетий. Наибольшей популярности пасторали достигли во времена Средневековья и Возрождения, и дошедший до нас полный список «Дафниса и Хлои» пользовался большущим успехом.

Я не хочу принизить работу, которая пережила 800 лет и переживёт ещё больше, но считаю возможным отметить, что в современной информационной и художественной среде воспринимать текст «ДиХ» с подразумеваемой им серьёзностью трудно. Как по мне, практически невозможно. Не знаю, как выразить свою мысль, разве что дурацкой фразой «сейчас так не пишут». Поэтому роман воспринимается, как некоторого рода шутка или игра. Думаю, моральный скепсис, которым мы все болеем, такое уж сегодня время, не позволяет принимать историю античного автора Лонга за чистую монету. Жаль, на самом-то деле...

Генератор случайных чисел, при помощи которого я продвигаюсь по стотомному собранию «Библиотеки зарубежной классики» издательства «Слово», выкинул мне том №4, включающий в себя четыре произведения античной прозы. Первым идёт роман «Левкиппа и Клитофонт».

Это мой первый опыт чтения памятников древней литературы. И что я увидел? Я увидел колкое произведение, явно высмеивающее клише любовно-приключенческой литературы того времени. Здесь необходимо иметь в виду, что, несмотря на почтенный возраст романа Ахилла Татия (II век), действие, разворачивающееся на страницах «ЛиК», отстоит от нас дальше ещё на несколько столетий. Во всяком случае, я так понял, потому что греческие государства, по которым фатум бросает героев, существовали задолго до начала новой эры.

Сюжет романа состоит из нескончаемых ударов судьбы-злодейки, которая не даёт влюблённым молодым людям обрести покой и счастье. В промежутках между бедами автор вставляет различные размышления морально-этического свойства или байки о редких зверях из загадочной Африки. Многочисленные смерти и чудесные воскрешения персонажей, причём, что важно, происходящие без вмешательства богов Олимпийцев, а исключительно силою обстоятельств или человеческой хитрости, и в самом деле даются автором с неприкрытой иронией. Постоянное колебание маятника между положениями «Всё пропало» и «Мы спасены» заставляет читателя ухмыляться.

Прекрасен спор главного героя и его друга о том, кого интереснее любить, девушек или юношей. На каждый довод «за» оппонентом приводятся контраргументы, на каждое возражение даётся опровержение его. Очень сильно напоминает сегодняшние комиксы типа «10 причин, почему собака лучше мужа» и тому подобные. Всего, кажется, пара страниц, причём не сюжетных, а, так сказать, интерлюдии, но в память врезается. Я получил искреннее удовольствие от юмора автора.

Также в «Левкиппе...» есть чудесный фрагмент судебного детектива. Выступления сторон на судилище по пафосу и убедительности, пожалуй, могут заткнуть за пояс многие более современные образцы.

Персонажи романа, правда, не очень выпукло прописаны. Мы узнаём их только поверхностно. Их внутренние переживания и вообще их человеческая суть остаётся скрыта от нас. Левкиппа занята умираниями и обороной девственности, а Клитофонт — попытками выбраться из бесчисленных передряг. Кстати, речь в произведении ведётся от первого лица, что было для меня неожиданным. Зато это позволило автору вложить в уста главного героя несколько уморительных фраз типа: «Он наносил мне уже третий удар, когда по неосторожности расшиб свою руку о мои зубы, поранив при этом пальцы. […] Так мои зубы отомстили за оскорблённый нос».

В общем, для знакомства с античной литературой «ЛиК» подходит очень хорошо, так как не пугает чуждостью и не отторгает сложностью. Напротив, очень напоминает бодрую комическую оперетту.

Наверное, с тех пор, как я после двадцатилетнего перерыва снова начал читать, ещё ни одна из книг не вызывала у меня такого разнонаправленного отклика. Я даже не знаю, какое сравнение подобрать, чтобы проиллюстрировать раздрай, творящийся внутри меня по окончании чтения романа Александра Павловича Чудакова. Надо подумать. А, вот! Это, примерно, как знать, что самые приятные и волнующие парфюмерные ароматы когда-то добывались из естественных выделений цивет.

С одной стороны, текст произведения — это ответ, почему литература, написанная на русском языке, является сильнейшей в мире. Потому что сам русский язык по богатству средств и способов выражения не имеет себе равных. Когда за этот материал берётся мастер слова, а Александр Павлович, блестящий советский филолог и литературовед, без сомнения был одним из этих мастеров, чтение получившегося продукта может доставлять вполне себе физическое наслаждение. «Ложится мгла на старые ступени» написан самым что ни на есть русским языком. Возможно, в романе присутствуют какие-то композиционные неровности (наверняка, преднамеренные), но язык, язык! Ах, как счастлив тот, кто умеет так говорить на нём.

Произведение, охватывающее почти столетие истории страны с конца XIX по конец XX века, наполнено и значительным количеством смешных и даже уморительных эпизодов. Возможно, чтобы в них толком въехать необходимо иметь опыт проживания в СССР, но, думаю, когда подлинно смешно, то понятно всем. У меня в процессе продвижения по книге время от времени возникало ощущение, что я читаю Сергея Довлатова. Я не имею в виду, что Чудаков имитировал своего современника-предшественника, но манера этих двух писателей в представлении юмористического, как мне показалось, очень близка. Просматривается, что за большей частью улыбок стоят слёзы.

Ну, а теперь к тому, что в итоге заставляет меня считать это произведение категорически мне не созвучным. Я при выборе книги для чтения не обратил внимания, что в аннотации приведён комплиментарный отзыв из «Новой газеты». А это, в моём случае, чёрная метка для капитана Сильвера — жжёт ладонь. Но отступать было поздно, взятые в библиотеке книги я всегда дочитываю до конца. Мои опасения оправдались. Если выражаться языком современных мемов, то я бы определил роман «Ложится мгла...», как одного из первых представителей движения под условным названием «Сейчас пили бы Баварское». Ну, знаете, это про то, что «закидали трупами», Зоя Космодемьянская сожгла курятник, Матросов был не Матросов, добрые немцы давали дрова музею Чехова… В пяти словах — дегероизация и девальвация истории страны. Об этом в тексте есть прямое упоминание (борьба с «мифологией»), чудовищно! Такова почва, из которой растут и черпают питательные вещества «Коли из Уренгоя», да не отдельными колосками, а целыми нивами. Сам по себе роман Александра Чудакова, может, и не является сильно разрушительным, но любые воздействия имеют накопительный эффект.

Человеку со сформированным мировоззрением можно прочесть «Ложится мгла...». Покажется ли роман идеологически чуждым или нет, читатель с критическим мышлением решит для себя сам. И, в любом случае, удовольствие от авторского профессионализма точно получит.

Произведение финского писателя Мартти Ларни имеет подзаголовок «роман-памфлет». Я так давно не встречал этого термина, что полез в словарь освежить знания. В общем, памфлет — злободневная общественно-политическая сатира обличительного содержания. Наверное этим объясняется то, что за время чтения романа «Прекрасная свинарка» я смеялся ровно один раз, но многократно хмыкал, думая про себя: как тонко подмечено и как остроумно сказано!

Книга от первого лица рассказывает об американке литовского происхождения, почти всю свою жизнь проведшей в Финляндии, Минне Карлссон-Кананен. Эта целеустремлённейшая дама превратила себя в самую богатую предпринимательницу своей страны. Её острый ум видит, а ещё более острый язык с безжалостной честностью говорит о глупости, жадности, лености и других пороках, которые присущи всем, но преимущественно мужчинам. Однако, я бы не сказал, что в романе сформулирована какая бы то ни было феминистская повестка. Иногда сатира — это просто сатира. И хорошо!

А вообще, на мой взгляд, сказывается, то, что роман написан мужчиной. Если бы текст был написан женщиной, главная героиня вряд ли была бы столь радикальной. Мужчина, пишущий от лица женщины, частенько, по-моему, склонен создавать какой-то лично для него притягательный образ. Знаю по себе, какими магнетическими могут быть жёсткие женские типажи. Ларни создал Минну Карлссон-Кананен именно такой — сталь и кулак. Ну, и красавицей ещё. Писать о дурнушке, наверное, не так приятно. На её фоне мужчины блёкнут и выглядят мелкими. Да она и сама такими их считает. Половой инстинкт, потребность в поощрении, склонность к алкоголю: таков в её представлении исчерпывающий список составляющих любого мужчины. Учитывая название, я всё ждал, когда же в сюжете появится свинарник. Ан-нет, не в свинарнике дело. Свинья — аллегория мужчины, а женщина в таком случае — свинарка, которая вынуждена ухаживать за животным.

И всё же, радикальность Минны не стоит принимать за чистую монету. Это тоже сатирический приём автора, позволивший ему не быть однобоким в обличении общественных привычек. Например, нельзя не отметить, что первоначальный капитал, позволивший героине сполна воспользоваться собственным умом и решительностью на пути к строительству деловой империи «Карлссон», был добыт-таки благодаря демонстрации вторичных половых признаков. В последней же главе романа 54-летняя Минна, ощутив «на душе непонятную грусть», с сомнением задаётся вопросом, а, может, ей действительно не хватает мужчины рядом. Таким образом, как мне кажется, автор подчёркивает бесполезность крайних убеждений.

Пока писал предыдущий абзац, поймал себя на мысли, что за деревьями не вижу леса. Книга, в первую очередь, вообще не о взаимоотношениях полов. Просто этот аспект наиболее заметен. Объектом сатиры являются бездельничающие или глупые чиновники, жадные и не менее глупые дельцы, преклонение перед иностранным и неприятие всего иностранного, привычка «культурных и научных деятелей» к иждивенчеству, раздутые самомнения и стадный инстинкт. Жаль, что на основной посыл «Прекрасной свинарки» мною потрачен всего один короткий абзац. Кстати, неумение выделять главное — тоже объект сатиры у Ларни.

Я не собирался читать «Помпеи» с такой скоростью, но уж больно динамичное действие в этом произведении. Раз-раз-раз, и — конец! Вообще, это скорее хорошо, чем плохо, так что я не жалуюсь.

Напротив, именно в захватывающем сюжете и заключается самое значимое достоинство романа. Все мои познания об извержении Везувия, погубившем римский город Помпеи и ещё несколько городов, были получены при просмотре картины Карла Павловича Брюллова «Последний день Помпеи». Прочтение книги Роберта Харриса как таковых исторических знаний мне не добавило, но позволило получить удовольствие от приключений героев. Этих приключений было с лихвой по всем возможным моделям: борьба с собой, борьба с врагами, борьба с обстоятельствами, да ещё имелись элементы детектива. Роман представляет собою такой плотный поток событий, что в нём нет ни пузырька, ни отмели, чтобы сказать, что действие где-то провисает.

Герои тоже получились разнообразными и яркими. Не все, но те, кто надо, получились. Самым выпуклым и правдоподобным, на мой взгляд, является образ нувориша-вольноотпущенника, сумевшего за счёт энергичности, деловой смётки и абсолютной беспринципности подмять под себя всю помпейскую аристократию. Мне кажется, в жизни я видел людей, которые легко могли бы послужить его прототипом. Вторая здорово слепленная Харрисом фигура — это префект Плиний, реально жившая историческая личность. Писатели нечасто используют в положительном контексте чиновников-военачальников, но здесь английский автор позволил себе и такой ход. Его Плиний — человек многое повидавший, усталый, но по-прежнему собранный и целеустремлённый, готовый брать на себя ответственность за трудные решения. Главный герой тоже хорош, смел, прям и всё такое. Но он является, по-моему, лишь третьим по масштабности действующим лицом романа. Остальные персонажи калибром помельче: девушка для небольшой романтической линии, не очень убедительный злодей и другие.

Наверняка в тексте много фактических исторических ошибок и ошибок, касающихся вулканических процессов, автор сам об этом предупредил, но так как я не погружён в историю Римской Империи, то их благополучно проглядел. Меня больше царапало периодическое использование совершенно не по-древнему звучащих выражений, любимых современными западными авторами: например, «грёбаный кусок дерьма», «яйца оторву» и так далее. Как мне думается, без вот этого вот всего прекрасно можно было обойтись, и книга хуже не стала бы.

Отдельно хочу отметить описание или, вернее, описания извержения Везувия. Роберт Харрис очень красочно изображает этот катаклизм. Ад, разыгравшийся на средиземноморском побережье, передан писателем в кинематографической манере. При желании, можно закрыть глаза и попытаться увидеть. Бывает, вон, на прииске дамбу на малой реке без проекта построят, и то её разрушение — катастрофа федерального масштаба с жертвами. А тут гибельное явление природы планетарного размаха.

В итоге, могу заключить, что «Помпеи» — отличная книга, чтобы скрасить пару вечеров увлекательным чтением. При этом кое-какое расширение кругозора прикладывается приятным бонусом.

На примере этой книги, состоящей из трёх небольших повестей, можно сделать вывод, что с помощью целеустремлённости и трудолюбия человек действительно способен многого достигнуть. Например, стать публикующимся писателем. Главное, начать дело и, несмотря ни на что, довести его до конца.

Макс Максимов — не профессиональный писатель, но у него есть сюжетные идеи и сила воли, чтобы эти идеи реализовать в форме литературного произведения. Однако, положив руку на сердце, высококачественный художественный продукт не получился. Как мне кажется, самый главный недостаток этого сборника — его текстовое исполнение. Язык повестей выдаёт дилетанта. Я не стараюсь принизить успех автора, просто факт есть факт. Изложение угловато и неуклюже, особенно в диалогах, многие из которых сконструированы очень искусственно. Плюс-минус подобным образом, могу предположить, выглядит пресловутое фанатское творчество по мотивам известных саг или фильмов. Чтобы это понять, достаточно прочесть дюжину страниц Максимова и без перерыва несколько страниц, скажем, Святослава Логинова, Андрея Лазарчука или другого авторитетного представителя жанра.

Сюжетные решения и созданная среда тоже не глубоки, и иногда мало чем обоснованы или оправданы. Вложенные моральные смыслы зачастую вызывают сомнения. Персонажи — проводники действия и только, очень слабо детализированные. Разве что в заключительной повести сборника «Когда идёт снег» есть, как мне кажется, что-то наподобие психологической проработки персонажа. Она, наверное, является самой сильной среди всех трёх. Кстати, тема объявленного человечеству апокалипсиса и ожидание его, использованная в первой повести «Вход в рай», с моей точки зрения, гораздо мощнее и более эмоционально отражена в трогательной повести Сергея Синякина «Время апокалипсиса». Ей работа Максимова, по-моему, сильно проигрывает. И вторая повесть, называющаяся «Укрытие», имеет очень много общего с одним из романов того же самого Сергея Синякина.

Все три повести «Апокалипсиса³» скроены по одинаковому лекалу: в основное действие вплетён ещё один уровень повествования, совершенно отличный от основного по содержанию и сначала непонятный, но в финале объясняющий загадку основного сюжета. Я не знаю, может, это конструктивное сходство имеет преднамеренный характер, но мне оно показалось однообразным.

Резюме: книгу, конечно, можно прочесть. В конце концов, динамика действия есть, неожиданные ходы есть, повести «проглатываются» легко и быстро. Но не стоит лелеять какие-то завышенные ожидания.

Если ради разнообразия начать изложение моих впечатлений с конца, то придётся сказать, что рекомендовать эту книгу мне некому. Интересующиеся греческой историей и мифологией найдут её профанацией, поклонники хорошего языка — дурно написанной, любители действия — скучной, а охочие до метафизики — спросят, зачем я их вообще сюда приплёл…

Первые подозрения, что впечатления будут так себе, закрались, когда, посмотрев технические сведения о книге, я увидел, что редактором выступил Максим Немцов. С моей точки зрения, он — посредственный переводчик, испортивший некоторые книги. В качестве примера можно привести роман Пола Остера «4 3 2 1». Насколько я помню, и другие пользователи неоднократно негативно отзывались о нём. Шаши Мартынова, переведшая «Дом имён», тоже далеко-далеко не Нора Галь, не Павел Грушко и не Ирина Волевич.

Мои опасения начали оправдываться на _первой_ же странице романа. Мартынова, Немцов и сам Колм хорошо постарались, чтобы чтение было, так сказать, эмоционально окрашенным. Выписал несколько примеров. Вот тот самый, с первой страницы: «...их тельца растеряны и отважны...» Неужели прямо тельца растеряны? Тельца отважны? Ну, кто бы мог подумать!

Я не возлагаю ответственность только на переводчицу или редактора. Исходный текст, это очевидно, тот ещё подарок. Количество несуразностей не так велико, как в некоторых других произведениях, но всё же существенно. «Вспомнила её молчанки и ярости...» Ярость во множественном числе! Редактор, переводчик, звоните 03, читателю плохо! «Но было что-то в её позе, в голосе, что намекнуло ему на зловещие подводные течения...» Ну, криво же звучит, караул просто. «Там есть присутствия, с какими я хотела бы соприкоснуться...» Дорогие помощники писателя, вы просто вслух эту фразу прочтите. Не тошнит? После такой п*******ы факт, что в тексте постоянно упоминаются рубашки, которых у греков не было, кажется сущей мелочью, что и огорчаться не стоит.

К сюжету. Плохо продуманная и плохо мотивированная возня. Колм взял несколько легенд и очень поверхностно переложил их в безыскусную, но одновременно напыщенную прозу. Глубины — ноль, а формулировки неестественно заковыристые, типа «растерянных и отважных телец». Персонажи, как субъекты действия, совершенно никчёмны. Их поступки отражают только желания автора; совершенно точно они не живут своей жизнью, на что частенько жалуются писатели, мол, их герои сами диктуют им свою волю. Сестричка говорит брату: «Иди, убей свою мать, отомсти за смерть отца». Тот отвечает: «О, точно! Пойду-ка заколю её». Как мне показалось, ряд эпизодов ничем не продиктован, несколько персонажей непонятно для чего введены. В произведении стопроцентно реалистическом зачем-то участвуют бродящие по коридорам духи. И стражники. Много стражников. Очень много стражников. Настолько много, что некоторые из них начинают исполнять несвойственные стражникам функции — сношаться с героями, например. Плюс ещё Колм забыл разъяснить одну загадку. Она так и повисла в воздухе «присутствием, с каким я хотел бы соприкоснуться»…

Что в итоге? Смотри первый абзац.

Паскаль Киньяр — большой мастер. Констатировать очевидное ни к чему, но хочется лично проговорить этот факт. Из трёх прочитанных мною произведений француза на сегодняшний день, «Американская оккупация» — самое пронзительное. Маленький по объёму роман поднимает несколько болезненных общечеловеческих проблем.

Первая из них: очень трудно взрослеть. А если в период перемен? А если жизненные ориентиры очень плохо различимы в тумане будущего? Мальчик и девочка, с детства росшие рядом, созревающие близкие друзья, даже больше, чем друзья, потому что отношения мужчины и женщины, если это не отношения коллег, не могут быть беспримесно дружескими, открывают для себя мир, который не совершенен. Многие, наверное, помнят подростковое ощущение, что всё не так, неправильно, должно быть по-другому, честнее, искреннее. Вот только для мальчика и девочки из этой книги всё вокруг неправильно по-разному. И это противоречие разобщает их, отталкивая друг от друга. Киньяр с наблюдательностью художника фиксирует, как трещинка между ними становится ямой, потом оврагом, а потом и пропастью. И снова, вспомните сами, когда гнёт неправильного становится невыносимым, хочется разрушать. В «Оккупации...» одарённый юноша-пианист разрушает себя алкоголем и наркотиками, героиня — отрицанием действительности, главный герой — отказом от таланта.

Вторая: хрупкость любви. На самом деле, что только любовью не называется, от товарно-денежных отношений до одержимости. Но двое героев книги озарены любовью-близостью душ и стремлением к познанию друг друга. Их чувство беззащитно перед множеством угроз. В первую очередь, исходящих от самих влюблённых. Например, они могут вдруг привыкнуть к любви, счесть её чем-то непременным и привычным. Могут устать уступать друг другу. Могут перестать принимать разницу между собой. Наверное, в крушении влюблённых в романе Киньяра виновата совокупность этих и других причин.

Третья проблема понятна из названия: это влияние чужой культуры и образа жизни на неготовых к такому влиянию. После окончания войны и до 1959 года во Франции стояло множество американских баз. Возле одной из них и происходит действие «Оккупации...». Взрослеющие дети вынимают из мусорных контейнеров базы пустые бутылки из-под напитков и смятые журналы. Для них — это символ того, что где-то есть мир лучше и ярче, чем во французском захолустье на берегу Луары. Им хочется попасть в этот мир, они мечтают, как вместе убегут туда. Однако более близкое знакомство с американцами показывает, что рая нет и ангелов нет, и надо приспосабливаться. Приспосабливаться унизительно и стыдно. Особенно для девушки.

Четвёртая — отношения родителей и детей. В романе Паскаля Киньяра оба героя сталкиваются с тем, что в определённый момент родители не хотят их слышать и не могут простить. У девушки вообще мать сбежала во время её младенчества, у юноши — холодна до патологии. Так чего удивляться, что в критические моменты, сталкиваясь с конфронтацией вместо понимания, молодые люди идут по пути разрушения, о чём я уже писал выше.

С моей точки зрения, «Американская оккупация» — это несомненный успех Паскаля Киньяра, как тонкого и чуткого писателя, способного зачаровать читателя своей прозой.

Роман о Болгарской принцессе Райне, завершающий сборник произведений Александра Фомича Вельтмана, очень короток, меньше ста страниц. Однако, мне представляется, что труда, времени и сил он потребовал от автора не меньше, а, может, и побольше, чем превышающие его по объёму книги.

В первую очередь, А.Ф. Вельтману потребовалось «перелопатить» колоссальное количество летописных документов. В отличие от других работ из сборника, «Райна...» является классическим историческим романом без примеси метафизики. Исторически реальные события, которые служат сюжетной основой, зачастую интерпретируются писателем иначе, нежели их интерпретировала современная ему наука. Причём дальнейшие исследования в ряде случаев подтвердили правоту Александра Фомича.

В фокусе повествования находится князь Новгородский и великий князь Киевский Святослав. Читатель видит этого полководца, совершающим походы в Болгарское царство, втянутым в сложную политическую авантюру Византии. Фигуры двигаются по доске, игра идёт на большие ставки. Личность Святослава очень масштабная, как в реальном мире, так и мире романа Вельтмана. Решительный, мужественный и справедливый князь заставляет уважать себя. Он неприхотлив и не алчен, его не интересует роскошь, он притягивает к себе мужественных людей. Князь стремится к добру и справедливости, как он их представляет. Не всегда при этом добро и справедливость торжествуют, так сказать, на короткой дистанции, но, в конечном итоге, Святослав является персонажем безусловно положительным.

Однако за эмоциональное наполнение романа всё-таки отвечает женский персонаж — конечно, Райна. Нет смысла отрицать, что по умолчанию женщине сопереживать легко. Особенно, если она оказывается в беспомощном, зависимом положении. Райна лишилась отца, братья далеко, её принуждают к браку с отвратительным ей человеком. Поэтому, когда в соответствии с каноном романтического исторического романа, несчастную девушку чудо спасает от горькой судьбы, этому, естественно, радуешься. Сама принцесса прописана довольно условно... Так, рдеет ланитами и волнуется персями... Но, в первую очередь, важна исполняемая ею в романе функция. Она — ось, вокруг которой вращается сюжет.

Немного жаль, что финал произведения я узнал из вступительной статьи. Вот любили советские литературоведы писать в своих предисловиях, чем дело кончится. Очевидно, считалось, что получение эстетического наслаждения от чтения заключается вовсе не в тайне кульминации, а в чём-то ином. Например, в удовольствии от качества текста или в восхищении исторической достоверностью.

Наверное, они были правы. Даже зная, что ждёт героев на последней странице, наслаждение от чтения романа замечательного русского писателя Александра Фомича Вельтмана я без сомнения получил.

Второй роман из сборника произведений Александра Фомича Вельтмана, носящий название «Светославич, вражий питомец», труднее для восприятия и понимания, чем первый. За четыре года, прошедшие между их написанием, из манеры писателя исчезла ирония и весёлость, заместившись мрачностью. При этом по природе рассматриваемое произведение можно также отнести к категории «славянское фэнтези». Только уже не «ироническое», а «славянское фэнтези ужасов». Соответствующее настроение создаётся с помощью использования автором глубоких познаний в области мифологии, в которой чего-чего, а уж нечистой силы хватает!

В «Светославиче...» огромное внимание уделяется исторической составляющей. Вельтман на основании имевшихся у него летописных и других документов перенёс действие своего романа на достоверную сцену эпохи. По этой сцене перемещаются действующие лица из славянских государств, русских княжеств, германских и скандинавских племён, то сходясь, то расходясь друг с другом. Переплетения интересов, конфликты сторон составляют не менее значимую часть, нежели личные переживания героев. И хотя герои сами по себе больше мотивированы делами сердечными, всё же вырваться из рамок общественных они не могут. Да и волшебные злые силы не дают им жить спокойно.

Интересно, что этот роман тоже представляется мне новаторским. В нём есть черты, свойственные литературе современной. Например, слияние планов без формально проведённого раздела. Да и вообще, текст композиционно сложен. Если честно, то временами я запутывался в происходящем и был вынужден возвращаться по сюжету назад, чтобы понять течение событий.

Иногда происшествия с разными людьми перехлёстывались и накладывались друг на друга, при этом щедро приправлялись метафизикой. Это, конечно, любопытно, но воспринимается только с приложением некоторых усилий. В романе необходимо «разбираться» во время чтения.

Кроме того, в эту работу Александра Фомича проникла эмоциональная размашистость. Очень много сцен выполнены в стиле повышенной яркости и драматизма. Гром и молнии, любовь и кровь писатель для романа не пожалел. Это, как мне кажется, именно родовой признак приключенческой литературы того периода.

Вельтмана многое роднит с Михаилом Николаевичем Загоскиным, его современником, также работавшим на поле исторической русской прозы, но без применения фантастических элементов. Наверное, если позволить сравнивать, работы Вельтмана являются более своеобразными. Но и тот, и другой, как мне представляется, сыграли значительную роль в становлении жанра в отечественной литературе. При этом сами оказались почти забытыми на 150 лет.

Хорошо, что нам даётся возможность расширить свой читательский кругозор, познакомившись с замечательными произведениями.

- Ты зачем взял книгу, написанную психотерапевтом? — насмешливо спросил меня Максим.

- А что, нельзя? Интересно стало, и фамилия у автора броская, — защищаясь, ответил мне Максим.

- Ты забыл, что тебя к экзамену по психологии не хотели допускать, потому что ты прогулял все лекции и семинары, и преподаватель не знала тебя в лицо? И не допустили бы, если бы за тебя твой завкафедры не заступилась.

- Это было 31 год назад!

- Ты изменился? Ты, кажется, считал, что препарировать душу аморально.

- А если и изменился? Разве не всё на свете течёт и изменяется? И вообще, не заставляй меня отвечать вопросом на вопрос, не выношу этого!

- Ладно, что разошёлся-то? Ну, и как почитал?

- Нормально почитал. Книга, как книга. Если у меня и есть к ней претензии, то они сугубо художественного плана. Само содержание интересно, как обычно бывает, когда классный профессионал рассказывает о сфере своей деятельности.

- Ты считаешь, Ялом классный профессионал?

- Я не компетентен в этом вопросе. Но так считают другие.

- Ах, другие так считают… Ладно, продолжай.

- Так вот, автор в этой книге, как мне показалось, постарался рассказать о психологии преодоления горя. И начал с истории о своей матери и её потере, правда, настолько грубо, что это меня шокировало. Было неприятно читать злые, уничижительные слова сына о матери, даже при том, что он позже развернул ситуацию на 180 градусов.

- Ты неженка, слюнтяй!

- Но в то же время, этим Ялом создал стержень, на который нанизал половину своей книги. Что понравилось — это видимое искреннее желание помочь пациентам преодолеть горе, связанное либо с потерей близкого человека, либо со скорой собственной кончиной. В американской среде труд автора и его коллег, очевидно имел большой успех, принеся облегчение множеству несчастных людей. И за то психотерапевтам спасибо. Тем более, они там жаловались, что управленческий аппарат здравоохранения занимается одной оптимизацией расходов, а не повышением эффективности психиатрической помощи. То есть положительные результаты достигались, как говорится, вопреки.

- Ещё что-нибудь добавишь?

- Конечно. Меня поразило, как открыто автор признаёт, что пациент его интересует лишь 60 минут приёма, а потом исчезает из разума доктора до времени следующего визита. Умом я понимаю, что иначе быть не может, но всё же в этом есть что-то отталкивающе торгашеское.

- Пациенты — его работа, но не его жизнь.

- Ты прав. И он прав. Хочу ещё сказать, что во второй половине книга превратилась в профессиональные байки с, видимо, вымышленным врачом и не менее вымышленными случаями из практики. Второй из них уж точно вымышлен, поскольку коты разговаривать не могут. Кажется, Ялому надо было добить объём. Первоначальная идея с преодолением горя размылась и исчезла из текста. А про смысл жизни вообще ничего не было. Появились грубые ошибки. Например, в одной из глав куратор называет доктора «юным иконоборцем», а пациентка не хочет этого же доктора расстраивать, потому что он — старый человек. А в общем, произведение заинтересовало меня, я раньше не читал такого.

- Оно тебе понравилась?

- Не знаю.

- Отвечай, оно тебе понравилась? Да или нет?

- Что ты пристал?! Неужели всегда необходимо оценочное суждение? Я не знаю, понравилось оно мне или нет. Отцепись!

- Ладно, ладно, не кипятись. Там в твоей книжке их ещё два. 830 страниц как никак. Успеешь сформировать своё, ха-ха, «оценочное суждение»… Текилу будешь? Я лимон порезал!

- Буду. Машу позвать?

- Не надо. Она одна, нас двое. Придушим с тобой друг друга.

- Ага. Ну, твоё здоровье, родной.

- Твоё здоровье. Психическое.

Пришла мне пора прочесть очередную книгу серии «Из наследия» советского издательства «Современник». Случайный выбор выпал на том №8, в который включены три романа русского писателя середины XIX века Александра Фомича Вельтмана. Ранее я не был знаком не только с творчеством этого писателя, но даже и с именем его, хотя он являлся значимым литератором, учёным, лингвистом и военным своего времени.

Первым произведением в сборнике идёт «Кощей бессмертный. Былина старого времени». Такое название, конечно, предполагает сказочную манеру, но я был удивлён, погрузившись в чтение. Я не встречал подобного в русской классике ни в стилистическом, ни в композиционном аспекте. Действие «Кощея...» занимает несколько веков в промежутке между ранней славянской государственностью и поздним этапом ига. Когда я начал воспринимать текст, я подумал, да это же написал мой современник, какой 1833 год? Нарочитое, словно бы выпяченное, использование старорусских языков разных периодов, акцентированное внимание к декорациям и мелким деталям, отсутствие линейности действия — всего этого я не ожидал найти в книге, написанной писателем, родившимся 225 лет назад! При этом смещённый баланс основной и вспомогательных сюжетных линий в пользу последних, персонажи-функции и некоторые другие характеристики ещё больше заставляли меня задумываться, а что же я такое читаю. Думал я, думал, и, наконец, кажется, понял.

«Кощей...» — праотец славянского иронического фэнтези! Всё, что присуще этому субжанру, может быть обнаружено в романе Александра Фомича. От лучших образцов до худших, все они выросли на поле, впервые вспаханном Вельтманом. Мне теперь интересно, читал ли его произведения мой земляк, сложный человек, но блестящий писатель Михаил Успенский. Есть ощущение, что его Жихарь тоже вырос из семени, брошенного в почву на этом поле.

Сюжет книги в общем не так и важен. Речь идёт о героических приключениях представителей одного рода в разные эпохи на Руси, поданных с юмором. Мораль, как мне показалось, вложенная автором в книгу, заключается в необходимости держать своё слово, беречь любовь и не сдаваться перед обстоятельствами. Ничего нового — вечно актуально.

За ярким и смешным фасадом есть опасность не заметить большой труд, проделанный Александром Фомичом в части исторического воссоздания эпохи. Текст насыщен многочисленными реалиями славянских княжеств XII-XIV веков, содержит большое число языковых реконструкций. Современные лингвисты высоко оценили эти усилия, отметив, что многие этимологические догадки А.Ф. Вельтмана нашли подтверждение в последующие десятилетия.

Резюме. В который уже раз благодарю издательскую группу, которая в конце 80-х годов разыскала в бездонном колодце российской словесности столько замечательных писателей и произведений и дала возможность читателям познакомиться с ныне почти забытыми, но такими превосходными авторами.

С сожалением в самом начале вынужден признать, что роман «Терпеливый снайпер» Артуро Переса-Реверте, по крайней мере по его стандартам, книга, на мой взгляд, слабая. Причём, как мне показалось, сразу по нескольким характеристикам.

Базовая идея интересна и актуальна: писатель изучает неочевидное место искусства в современном мире, неопределённость и размытость самого понятия «искусства», миссию творца в плане калибровки общества и прилегающую проблематику. Но исполнено это — «Курильщик, извини меня за грустный каламбур», как пела группа «Гротеск» в великом мультфильме «Остров сокровищ» — очень искусственно.

В центре повествования находится таинственная фигура неуловимого граффитиста Снайпера. Лучшего из всех. Почему он самый лучший и в чём выражается масштаб его личности не очень понятно. Использование в рисунках мексиканских мотивов и сопровождение их псевдофилософскими подписями вряд ли могут считаться достаточными причинами для замирания сердца. Да и вообще, война против общества зиждется в «Снайпере...» на фундаментальном принципе «что разрешено, то не граффити». Я готов понять бунтарство юных, которые через граффити выражают возмущение несовершенством мира, но воспевание вандализма, как эстетики, как философии, как стержня жизни, мне представляется очень странным, если оно происходит всерьёз. А Перес-Реверте, по-моему, совершенно серьёзен.

Опять же, я готов поверить, что на каком-то коротком промежутке времени интерес к вандал-арту может привлекать большие или даже огромные деньги галерей, спекулянтов и коллекционеров. Но не думаю, что этот интерес будет оформляться в детективные операции по розыску анонима. В конце концов, анонимность даже выгодна — не надо платить гонорары.

На мой взгляд, не слишком писателю удалась и главная героиня — скаут Алехандра Варела. Ей недостаёт проработки. Кроме размытых печальных воспоминаний и участия в действии в качестве субъекта в ней ничего нет. Ни черт, ни особых примет. По этой причине решения, которые она принимает, представляются мне в большей степени волюнтаризмом автора, нежели логическими последствиями развития сюжета. Особенно в финале. Я бы сказал, финальная коллизия вообще возникла на ровном месте. Других героев, стоящих хотя бы упоминания, в «Снайпере...» нет.

Согласно заключительному предложению, книга была написана в Неаполе в течение 2013 года. У меня есть ощущение, что писалась она второпях и под конкретное географическое место — собственно сам Неаполь, — который выглядит в романе, кстати сказать, очень и очень непрезентабельно. Как и Италия, и итальянцы в целом.

Жаль, конечно, что это произведение АПР не показалось мне таким же хорошим, как некоторые другие, прочитанные мною ранее, но зато мне очень понравилась метафора, вынесенная в заглавие книги. По версии автора, «терпеливый снайпер» — это не граффитист, а жизнь.

~~~ Отзыв написан зимой 2021 года.~~~

Когда я прочёл книгу из серии ЖЗЛ об участниках русско-турецкой войны, более всего меня привлекла фигура Василия Васильевича Верещагина — выдающегося художника-баталиста и ветерана непосредственных боевых действий. Покопавшись в каталоге библиотеки, я нашёл книгу воспоминаний Верещагина о той войне. Это очень стоящее чтение. От первого лица; без лака, без прикрас, без славословий, пронизанное искренним и глубоким уважением к Родине.

Верещагин натерпелся от современного ему общества. Многие, включая царя, к примеру, считали, что художник нарочно очернял военную действительность. В конечном итоге, живописец часть своих полотен взял, да и сжёг. Сегодня наиболее известная из картин Верещагина — это «Апофеоз войны» (Куча из черепов, все, наверное, помнят). Достаточно поискать в интернете галереи его работ, и увидишь, как много в них трагизма, горя, боли. Они берут за душу! Верещагин ненавидел войны, он это сказал в книге прямым текстом, и во время пребывания на фронте прилагал все силы, чтобы они как можно быстрее завершались.

Вообще, Верещагин был на передовой солдатом, даже в большей мере, чем художником. Конечно, он рисовал сотни набросков и этюдов, собирал типажи, готовился к написанию картин, но также участвовал в военных советах, сражался «в делах», иногда даже был вынужден командовать и отдавать приказы. Под шквальным огнём ходил в первую в истории дневную минную атаку на неприятельское судно, был тяжело ранен. Да и закончил жизнь в бою. Только, конечно, уже не во время русско-турецкой войны.

В книге «Скобелев» есть три героя. Первый — это, разумеется, генерал Михаил Дмитриевич Скобелев, другой — сам художник, а третий — это народ Российской империи.

Скобелеву Василий Васильевич был другом. Он выполнял при молодом командире роль «голоса разума», сдерживая его необдуманные порывы, успокаивая его мятущуюся, пассионарную натуру, давая здравые советы. Их совместный военный путь описан автором книги через множество запоминающихся эпизодов. Характер Скобелева раскрыт им в тексте так же ярко, как он делал это на холстах. И как много в повествовании Верещагина горечи!

Насколько меньше могло пролиться крови, если бы военная кампания лучше управлялась. Верещагин с болью, а иногда с яростью рассказывает о глупости и нерешительности многих военачальников, дурном взаимодействии подразделений, когда левая рука не только не знала, что делает правая, но даже зачастую не подозревала о её существовании. Профессиональная ревность и взаимная зависть генералов также не повышала эффективности ведения военных действий. Ну и, конечно, техническое обеспечение оставляло желать лучшего. Почему русским постоянно приходится демонстрировать какой-то запредельный героизм? Потому что героизм — непременное условие борьбы с непреодолимым материальными средствами гандикапом. Так сказать, демонстрация главенства духовного над вещным.

С каким разительным контрастом Верещагин описывает благородство, силу и готовность к самопожертвованию русского солдата, не идеализируя его, не превращая в бездушный манекен, а, как и положено художнику, подмечая самые тонкие детали. Где-то с подтруниванием, где-то с порицанием, но неизменно с глубокой симпатией автор рассказывает о боевом быте воинства Российской империи.

Как свидетельство истории из уст современника и очевидца, воспоминания Василия Васильевича трудно переоценить. Признаюсь, я совершенно покорён масштабом его личности. Это был великий человек России, её верный сын и солдат.

В дополнение к основному произведению в книгу включены краткие воспоминания художника и о других военных кампаниях, в которых ему приходилось принимать участие. Вишенкой на торте является короткое десятистраничное эссе, фрагмент книги-очерка, в котором Верещагин в 90-х годах 19 века с поразительной точностью предсказал потрясения, ожидавшие Россию в первой четверти 20 века. Как, наверное, мучительно было провидеть, и не иметь возможности что-то изменить.

Эта книга — просто подарок для человека, который любит историю своей страны и саму страну.

«Пятое сердце» Дэна Симмонса с точки зрения качества написания не уступает другим романам, которые я у него читал ранее. Он очень детально проработан, имеет напряжённый и динамичный сюжет, может похвастаться несколькими эмоционально мощными моментами. Он, в конце концов, рассказывает об одном из всеми любимых литературных героев — Шерлоке Холмсе. Чувствуется «но» в подводке, правда? Что же, я и в самом деле собираюсь применить этот соединительный союз.

Но у этого произведения Симмонса есть нелюбимая мною в литературе черта, неприятное для меня свойство: писатель вводит самого себя в роли демиурга и заставляет сомневаться в «реальности» происходящего. Получается двойная фикция. Мало того, что речь естественно идёт о вымышленных событиях, так они то ли происходят в выдуманном мире, то ли являются выдумкой выдуманного мира.

Что интересно при этом — кроме Холмса, Ирэн Адлер и некоторых других персонажей, остальные действующие лица изображают вполне себе по-настоящему живших людей. Среди актёров второго плана Сэмьюэл Клеменс, более известный под именем Марк Твен, многочисленная политическая элита США того периода, дельцы и новые аристократы. В том числе реально существовал и главный герой (а это, по моему убеждению, не Холмс) — американский писатель Генри Джеймс, проживший всю свою творческую жизнь в Старом свете.

Мастерство создания ярких персонажей, столь обрадовавшее меня в «Терроре», в этом романе никуда не делось. Генри Джеймс получился отличным. Внутренние метания при внешней невозмутимости, нарушенной лишь один раз (заехал Холмсу в челюсть), сосущее чувство неизбывного одиночества в приближающейся старости, непоказная глубокая порядочность заставляют испытывать искреннюю симпатию к этому весьма несчастливому человеку, по воле обстоятельств попавшему в масштабный переплёт. Да ещё и в компании с Шерлоком Холмсом.

Сам великий сыщик, уверенный (или притворяющийся уверенным), что он на самом деле не живёт своей жизнью, а является порождением писательского разума, очень сильно отличается от канона. Высокий рост и кепка с двумя козырьками имеются, как и талант перевоплощаться, но внутренней холодности нет и в помине. Есть страсть и есть — невероятно — любовь! Впрочем, Ирэн Адлер же неспроста является участницей загадочных событий в Вашингтоне и Чикаго.

«Пятое сердце» является одним из произведений, где автор играет в литературные игры. Вводит многочисленные аллюзии, вплетает в вымысел исторические факты, а также сакрализует процесс письма и чтения, мифологизирует взаимоотношения производителя текста и его потребителя. Спасибо переводчице, которая при поддержке самого Симмонса раскрыла и аллюзии, и исторические обстоятельства. Но, я почему-то уверен, не все.

Если не брать во внимание нелюбовь к присутствию автора в создаваемом им мире, то этот роман должен понравиться любому почитателю Дэна Симмонса. Да и тем, кто просто любит захватывающие романы, «Пятое сердце» тоже должно понравиться.

Как указано в аннотации, в мире «Мужчины апреля» Грета Тунберг «стала божеством толпы». Ничего более антиутопичного я и представить себе не могу. Действие происходит лет через 70-80 от сегодняшнего дня.

Первый же диалог на первой странице убедил меня, что антиутопия у Юлии Яковлевой и Карины Добротворской получилась в необходимой степени чёрной. Соавторы с самого начала погружают читателя в действительность столь чуждую и отталкивающую, что, ей-богу, страшно.

В чём суть беды: все мужчины Земли оказались подвержены вирусу, заставляющему их за одну минуту выплюнуть с кровью свои лёгкие и умереть. В итоге, мужчин, во-первых, осталось очень мало, а, во-вторых, они перестали являться полноценными субъектами права и общества. Им открыты три пути: уборщик, учитель и платный половой партнёр, принимающий женщин в выделенном ему помещении. Качество предоставляемых услуг рейтингуется, примерно, как сейчас у водителей такси. Доступ к телу только через дезинфектор. Женщины образуют партнёрские семьи друг с другом.

Должен сказать, что ни социальная среда, ни политическая, ни бытовая не представляются мне достоверными. Такой мир мог бы возникнуть (при реальности остальных фантастических условий), если бы подавляющее число женщин составляли офисные барышни, улыбающиеся друг другу в лифтах и коридорах, гипертрофированно участливые, и имеющие чётко сформированный поведенческий код своей среды. Но это не так, и в общество, где проявление эмоций или волнения — нарушение этикета, а в транспорте штрафуют за перевес я не верю. Не с чего ему было бы возникнуть. И уж тем более, я не верю в мир женщин, победивший консьюмеризм. Ага. Все личные автомобили запрещены, одежда и обувь используются пока не износятся и только по одной паре или штуке и так далее.

По-моему, авторы всего лишь поменяли мужчин и женщин местами, заставив женщин редко мыть волосы и лелеять растительность на теле, а мужчин сделав чувствительными носителями макияжа и мишенью объективации. Впрочем, и те, и те такими могут быть и сегодня. Так что, касательно сюжетного замысла, как говорил в каком-то фильме злодейский злодей: «Я ожидал чего-то более...»

Финал антиутопий обычно двух видов: герой терпит поражение, мир остаётся прежним, либо герой торжествует, мир меняется. У авторов «Мужчины апреля» новое комбо. Герой терпит поражение, мир меняется. Правда, в худшую сторону. Роман даёт недвусмысленный посыл: понимания между мужчинами и женщинами не будет, не может его быть. Это антиутопия в квадрате. Но я уверен в обратном. В том числе, благодаря личному опыту.

Из минусов могу отметить язык. Блекловатый он. А ещё, в него проникли иностранные речевые клише. «Это зависит», — отвечает на вопрос один из персонажей. «It depends», — читаю эту строчку я. Может, кто-то из соавторов загостился на чужбине? Персонажи, во всяком случае некоторые, вызывают симпатию или сочувствие, но в целом довольно невзрачные. Смешно, конечно, но при печати из текста романа случайно не была удалена служебная пометка, и, прочитав её, я понял, как солоны редакторские слёзы! Страница 253. В диалоге, прямо в реплике я вдруг вижу: «Опять не понимаю, что такое «это» [...] Как только речь заходит об усилиях героини мыслить как следователь, текст становится абсолютно невнятным, и, соответственно, не поддаётся редактуре».

Так себе книга. Но можно и прочесть.

Как мне кажется, «Цирцея» — это хороший роман, только не надо ждать от него бережного обращения с греческой мифологией. На самом деле, с этой самой мифологией он не имеет почти ничего общего, кроме имён и частичного совпадения с сюжетами мифов. В книге действуют современные люди с современным восприятием мира, наряженные в исторические костюмы и помещённые в античные декорации. «Цирцею» нельзя даже считать художественной переработкой древнегреческого материала, так как расхождения с источниками слишком велики.

Тем не менее, произведение несомненно доставляет удовольствие, так как всерьёз и без ёрничания говорит о важном: верности, целеустремлённости, стойкости духа и мужестве. Всё это о Цирцее, главной героине. На протяжении сюжета она претерпевает метаморфозу, кульминирующую в потрясающем акте жертвенности. По сути, в отказе от самоё себя ради любви. Красиво, конечно, написано.

Но не Цирцеей единой красен этот роман. Есть в нём и другие яркие персонажи. Например, жена Одиссея — Пенелопа, чей характер не менее стальной, чем у хозяйки острова. Ну и, разумеется, сам Одиссей, впервые появившийся уже во второй половине книги, сразу ставший ключевой частью её композиции. Насколько я понял, образ царя Итаки у Миллер тоже далёк от канонического, но зато у писательницы получилось исключительно здорово изобразить, как огонь, пылающий в человеке, может сожрать его самого.

А боги? Что боги… Я уже не в первый раз встречаю художественное произведение, в котором божественные действующие лица больше похожи на мелочный, жестокий и в то же время трусливый сброд. Наверное, безграничные возможности искажают восприятие действительности, и, как ни удивительно, в человеке гораздо больше благородства и величия, нежели в этих обуянных гордыней ничтожествах.

Также можно отметить, что Миллер здорово удаются душещипательные сцены. Вызвать у читателя комок в горле она может неоднократно в нескольких сценах подряд. В «Цирцее» таких комков не меньше, чем в неудачно сваренной манной каше! Языком американка владеет не хуже любого другого хорошего автора, и русский перевод романа, как мне показалось, находится на высоком уровне.

В эту работу Миллер зашиты несколько конъюнктурных моментов. В частности, гомосексуализм Ахилла (этого героя напрямую в действии, правда, нет) и ещё одного персонажа. Ну, и ладно, это не мешает. Тем более, по Ахиллу у некоторых учёных и в самом деле есть подобное мнение. Зато ярлык «феминистского» произведения, налепленный на «Цирцею» поверх всей обложки, я не знаю чем обоснован. Если не считать, что главная героиня является носительницей многих потрясающих качеств личности, никакой иной феминистской повестки я не заметил.

Итого. Очень интересный роман с туго натянутым действием в пейзажах античного мира.

Очень короткий роман нидерландского автора Михила Строинка «Как если бы я спятил» стал для него дебютным. На примере произведения можно увидеть один из способов рождения литератора. Обычный человек становится писателем, получив какой-либо личный опыт или пережив чрезвычайно глубокое потрясение, о которых он так хочет рассказать, что нет мочи терпеть.

Так вот, Строинк работал в психиатрической клинике. О жизни клиники для умалишённых преступников он и написал. Читатель может посмотреть, как устроена её работа, какие там содержатся пациенты, чем занимаются врачи и как они взаимодействуют с «подопечными». Это интересно. Если верить Строинку, то жизнь в «Радуге» (отличное название для заведения!) немного напоминает пионерский лагерь, только без пионеров. Зато с сумасшедшими.

Главный герой мне импонирует в значении «располагать к себе». Симпатичный парень, склонный к размышлениям, умный, незлобивый. Подумаешь, вышедший из очень богатой семьи. Подумаешь, растрачивающий на всякое дерьмо свой талант художника. Подумаешь, бездельник и фланёр. Подумаешь, любитель напиться и закинуться всем, что только можно достать. Пусть странно, но действительно к такому типу я всё равно испытывал сочувствие. Особенно, при том что всех своих радостей он лишился, попав в заключение. Держался в социуме клиники он достойно. Уважение вызывает эволюция его личности по мере развития сюжета.

Помимо главного героя, в больнице-тюрьме содержатся и другие пациенты, обладающие яркими чертами. Видно, что у них есть прототипы. Строинк наделяет их деталями, которые трудно придумать на ровном месте. Наверняка они были подсмотрены в натуре. Персонажи живут в замкнутом, ограниченном мире, где всё находится на виду. Кстати, писатель зачастую с большей симпатией пишет о заключённых, нежели об администрации учреждения.

И всё бы было ничего, даже лучше, чем ничего, если бы не развязка. С моей точки зрения, развязка придумана плохо, выглядит искусственно и притянута за уши. Собственно кульминация произведения, как мне кажется, губит на корню всю дидактическую идею, представляемую автором с самого начала. Ладно хоть кода немного выравнивает положение дел. Но честно, финал мне совсем не понравился.

Но, несмотря на этот недостаток, книга довольно любопытная, познавательная и местами поучительная. Больше Строинк на русский, кажется, не переводился, а я бы, может, и прочёл у него что-то ещё. Тем более, что язык у голландца, я считаю, простой, но добротный.

Кого привлекают психи-преступники и их внутренние миры, те могут найти эту книгу небезынтересной.

«В час битвы завтра вспомни обо мне...» — необычное произведение. Оно очень скупое по происходящим событиям, но при этом каждое сюжетное действие погребено под лавиною слов. Каждый шаг, каждая мысль облечены в пространные размышления, воспоминания и переживания главного героя, которые почему-то не раздражают своей избыточностью. Удивительно, но лично я не утомлялся, читая этот бесконечный вал информации, переработанной личностью протагониста.

Ключевой персонаж, через призму восприятия которого читатель продвигается по роману, тоже необычен. Очевидно, средней руки, но зато столичный (Мадридский) сценарист и райтер, человек обычного достатка, умеющий в силу профессиональных навыков хорошо оформлять свои мысли. Есть в нём что-то обсессивно-компульсивное. В течение произведения несколько раз в разных обстоятельствах он, Виктор Франсес, говорил или продумывал про себя абсолютно идентичные фразы или целые речи, как бы извлекая из своей памяти заранее подготовленные тексты.

Герой одновременно и сух, и эмоционален. Эпизод в книге, когда он, сидя в одной машине с женщиной, не мог достоверно для себя понять, бывшая ли это его жена или незнакомка, при сдержанности поведения наполнен глубокой истерикой. Чётко структурированное мышление, позволяющее ему в экстремальной ситуации хладнокровно думать обо всех обстоятельствах и ни о чём не забывать, сочетается с импульсивностью, граничащей с сумасбродством.

Но самое удивительное, это способность Виктора пробуждать в читателе очень личные переживания своими замечаниями на те или иные темы. А, впрочем, почему удивительное? Для него же как-никак слово — это рабочий инструмент! Самым трогательным отрывком, по моему мнению, стало размышление, как волнительно смотреть на собственные фотографии спустя много лет. Здесь, конечно, речь идёт не о цифровых изображениях, а настоящих фото, ведь роман написан до расцвета компьютерных технологий. Да! Да! Так и есть! Я не задумывался об этом раньше. А теперь, вглядываясь в большие карие глаза мальчика в коричневом в клетку костюме, робко стоящего рядом с игрушечным львом, я испытываю к нему и нежность, и жалость, и надежду, что у него всё сложится хорошо — у мальчика, ставшего седым, высоким и тяжёлым мужчиной...

В книге есть ещё несколько мест-провокаторов, вытягивающих из читателя сильные эмоции. Это здорово, на самом деле. На каждого из нас текст действует по-разному. Сеньор Мариас (ударение на «и», между прочим) сам об этом лаконично, но ёмко говорит: «Всё в мире зависит от тех, кто рассказывает, и от тех, кому рассказывают...» Попробуйте почитать эту книгу. Возможно, на каком-то её фрагменте вы почувствуете то же, что я. А, может, что-то совсем иное. Интересно же, правда?

Единственный минус, на мой взгляд, это Лондонское приключение одного из персонажей. Мне показалось, оно добавляет слишком много драмы в текст и не сопрягается со всем остальным романом. Я думаю, не нужно было делать это приключение таким гротескным. Но, как всегда, это всего лишь моё мнение.

Сборник «Ангелы и насекомые» включает в себя две повести: «Морфо Евгения» и «Ангел супружества», авторства Антонии Байетт. Они никогда не публиковались раздельно ни на языке оригинала, ни в переводе, поэтому считаю целесообразным написать про обе сразу.

Я взялся их читать, потому что был очень впечатлён романом той же писательницы под названием «Обладать». Случайный выбор из всего её литературного багажа выпал на «Ангелов...». Что роднит обе книги, так это язык. На суперобложке, прямо под комплиментами госпожи Байетт в адрес русской классической литературы приведено её высказывание: «Мне нравятся развёрнутые, сложные предложения, и я питаю самые нежные чувства к словам». Я стопроцентно разделяю её точку зрения. Для меня тоже речевая сочность имеет ключевое значение в самой возможности получения подлинного удовольствия от литературного произведения. Текст обеих повестей невероятно хорош. Я не читал Байетт в оригинале, но мне представляется, что её английский язык схож с английским языком Ричарда Адамса, которым я бесконечно наслаждаюсь.

Что касается содержательной части, то в первой повести автор раскрывает тему свободы выбора. Обладает ли ею человек, или он всего лишь деталь общественного сверхорганизма, имеющая не больше широты манёвра, нежели отдельно взятый муравей в муравейнике. Очень интересное, на самом деле, исследование вопроса получилось у Байетт. Чтобы тему было удобнее раскрывать, в центре повествования находится бедный энтомолог, вошедший в состоятельную английскую семью. Он-то и занимается буквальным сравнением муравьёв и людей. Помимо основной сюжетной линии, в повести даётся яркая картина образа жизни знатной семьи в старой Англии (дело происходит в 1860-е годы). Кстати, за ширмой благопристойности скрываются несколько аморальных и неприглядных явлений.

Содержание второй повести имеет отношение к метафизике. В основе сюжета лежат спиритические опыты, во время которых участники пытаются выйти на контакт с давно умершими близкими. Байетт не даёт однозначного ответа, являются ли вызываемые сущности порождениями боли и тоски самих спиритистов или настоящими душами ушедших в послежизнь людей. Стержнем является история известнейшего английского поэта Альфреда Теннисона и его сестры Эмили, потерявших в молодости в лице одного и того же человека близкого, духовного друга и жениха соответственно. Повесть насыщена стихотворными фрагментами и очень-очень берёт за душу. Госпожа Байетт, по-моему, умеет брать за душу как никто другой. К финалу трагическое напряжение таково, что книга почти слышимо звенит.

В общем, дааа... Что бы ни писала Байетт, крупную форму, среднюю ли, мастерство не спрячешь. У меня сложилось впечатление, что творчество ей даётся очень легко, без труда. Это, наверняка, совершенно ошибочное впечатление, но само его возникновение — это знак!

После прочтения второй книги Мишеля Бюсси я записываюсь в число его поклонников. Хотя, как мне показалось, роман не лишён недостатков, Бюсси великолепно умеет строить интригу. «Самолёт без неё» не так хорош, как его «Чёрные кувшинки», но тоже очень хорош.

Сюжетная коллизия одновременно и необычна, и правдоподобна. Не так много, думаю, есть детективных произведений, где активная фаза расследования длилась бы 18 лет, а сыщик, уже готовившийся пустить себе пулю в висок от отчаяния, в последний момент всё же решил эту головоломку. И я не раскрываю сюжет. Всё это происходит на первых же страницах, а вот дальше читателю и персонажам предстоит самим шаг за шагом добираться до истины.

Бюсси пишет очень плотно. Повествование натянуто, как струна. Лично у меня не было такого, чтобы я подумал: что-то поднадоело. Книгу я откладывал только когда необходимо было заняться чем-то иным. События происходят линейно с частыми возвратами в прошлое. Из плюсов также хочу отметить непредсказуемость. Одно из ключевых обстоятельств я, правда, угадал с самого начала, но это было больше по наитию, нежели в результате размышлений. Ну, и название немного намекает. Второе ключевое обстоятельство тоже ударом молнии открылось мне за полстранички до объяснения. Третье и решающее обстоятельство, к сожалению, вообще невозможно определить самостоятельно из текста, и это минус.

Минусов есть ещё несколько. Во-первых, герои как-то слишком проницательны, причём только эпизодически. Когда надо было по сюжету, они проявляли чудеса логики и интеллекта. Во-вторых, некоторые сцены не очень реалистичны. Например, потасовка в вагоне поезда, да ещё с угрозами пистолетом, никак не могла бы пройти незамеченной для других пассажиров, пусть даже они крепко спали. Проснулись бы сразу. В-третьих, если персонаж намерен исчезнуть, пишет прощальное письмо и отключает телефон, то уж точно не для того, чтобы потом его регулярно включать, проверять входящие сообщения и даже на них реагировать. Зачем тогда было, как говорится, огород городить?

Но зато, помимо детективного аспекта, «Самолёт без неё» позволяет заглянуть в жизнь Франции 80-90-х годов XX века. Эпоха Франсуа Миттерана, интересное, необычное время. В региональные законодательные органы в большом количестве попадают коммунисты, идёт бурная общественно-политическая жизнь, простые французы мужественно преодолевают трудности. Было любопытно читать о сцене, на которой разворачивалась драма произведения.

Немного покритикую перевод. Один из примеров: у семьи Витралей был не грузовик, как переведено, а фургон. Я всё думал, разве удобно использовать грузовик для торговли-то, пока не посмотрел в интернете на внешний вид Ситроена типа H. Странно, что этим не озаботилась переводчица. Ну, и «передний капот» — тоже та ещё загадка, поскольку предполагает существование «капота заднего».

Обязательно продолжу знакомство с творчеством Мишеля Бюсси. Мне очень нравятся его детективы!

Я отношусь к книгам, выпущенным издательством Елены Шубиной с иррациональным недоверием. Мне кажется, сам коллектив редакции и авторы, ею публикуемые, мировоззренчески мне очень чужды. Тем не менее, книги эти я довольно часто читаю. Забавное маленькое противоречие. Вот и сейчас я прочёл одну из «шубинских» книг и, несмотря на это самое зудящее чувство разности взглядов, собираюсь её похвалить.

«Павел Чжан и прочие речные твари» — небольшая антиутопия, в современных условиях выглядящая вполне себе возможным будущим человечества, хотя бы отчасти. Обычно антиутопии имеют элемент гротеска. Например, взять матерь русских антиутопий, замятинских «Мы». Читатели всё равно понимают, что именно так не будет. Зато, прочитав роман Богдановой, я думаю, а, может, будет именно так?

В «Павле Чжане...» автор ставит три смысловых акцента. Один — общественно-политический, второй — социальный, а третий — моральный.

Первый, наверное, самый интересный. Боязнь ползучего нашествия Китая — это один из самых сильных страхов российского общества. Немудрено. Я вот живу в регионе площадью примерно в шесть Франций с населением около трёх миллионов, а непосредственно к югу от меня на ограниченном пространстве обитают уже можно сказать миллиарды. В мире Богдановой ползучее нашествие состоялось и вылилось в превращение России в китайский протекторат. Толчком к потере самостоятельности послужили очередные «90-е» нашей страны с ростом нищеты, криминала и общей беспросветности жизни, наступившие якобы в результате западных санкций. На страницах книги это выглядит очень страшно. Не уверен, что писательница закладывала именно этот смысл, скорее, наоборот, но её текст — хорошая прививка от распространённых в нашем обществе заблуждений.

Второй акцент — доведение контроля действий личности до крайности. В книге это проводится через всеобщую чипизацию. Как выяснилось, не такую уж и безопасную для жизни чипируемого. Мне понравилось, как писательница изобразила мир на пороге перерождения. Правда, неизвестно, состоится ли оно. Не все готовы смиренно подставлять шеи под имплант. Конечно, движение сопротивления выглядит немного театрально. Всё-таки не растяжки на зданиях и не граффити делают дело. Но для художественного произведения пойдёт. Тем более, что в конечном итоге, анти-чипперы приводят Китай и вассально зависимую Россию не к отмене чипизации, а к всплеску неконтролируемых беспорядков и массовым убийствам.

А третий акцент самый болезненный. Писательница назвала его важнейшим в своём произведении. Это — влияние детских психологических травм, физического и морального насилия на последующую жизнь жертв. У Богдановой, как мне кажется, классно получилось передать искажение характера, которое повлекло за собой пережитое главным героем в детстве насилие. Дело даже не в том, чтобы все насильники были выявлены и наказаны, хотя это тоже критически важно. Главное, чтобы не было условий для того, чтобы подобные случаи могли происходить. А иначе, как в романе Богдановой, среди нас всегда будут находиться несчастные, которые в каждом тёмном углу видят призраки своих мучителей. Это позор для общества, и автор «Павла Чжана...» безусловно права, бередя рану.

В общем, по моему мнению, этот текст, не претендуя на какое-либо значимое место в современной российской литературе, является интересным и стоит потраченного на его прочтение времени.

«Маленькая хозяйка Большого дома» Джека Лондона — это, как мне кажется, такое произведение, оценить которое лучше всего могут те, кто сам прошёл через ситуацию, в которой очутились герои романа. Читатель, по идее, должен сравнивать чувства и поступки персонажей с собственными чувствами и поступками, когда-то им испытанными и совершёнными. Отсюда следует вывод, что «МХБД» — в буквальном смысле книга для взрослых.

Я лишь частично имею опыт, который можно соотнести с сюжетом книги — влюбиться влюбился, но вершиной любовного треугольника быть не случилось, тем более, когда два из его углов находятся в многолетнем браке. Поэтому, возможно, мне кое-какие сюжетные ходы показались слегка натянутыми, а поступки сложно мотивированными, особенно в финале. Тем не менее, не могу не отметить мастерскую передачу Джеком Лондоном эмоционального состояния человека во время зарождения страсти. Это когда кажется, что ты стоишь на осыпи, и первые камушки уже шумно покатились из под ног, и ты с трепетом понимаешь, что через несколько секунд тебя неизбежно утащит вместе с ними в потоке, постоянно набирающем силу, несущем тебя к неизвестному.

Именно в эмоциональной нагрузке, на мой взгляд, заключается самое явное достоинство романа. Сюжет сам по себе, как, наверное, свойственно Джеку Лондону в целом, очень простой. Всё действие разворачивается на территории одного богатого поместья. Из трёх главных героев наиболее ярко изображён угол любовного треугольника «муж». Предприниматель-новатор, внедряющий в фермерство как передовые технологии, так и новые социальные отношения, исключительно одарённый хозяйственник в плане работоспособности, деловой смётки и готовности обучаться новому. При этом очень тонкий и деликатный человек, может быть, даже слишком тонкий, чтобы считаться правдоподобным. Лично у меня именно он вызвал наибольшее сочувствие.

Угол треугольника «жена» при внешней броскости чуть менее остёр. То амазонка, то сама нежность, широко эрудированная, способная поддержать беседу на любую тему, и спеть, и сплясать, и нырнуть в воду с большой высоты. Но, по-моему, её внутренний мир выписан Лондоном не так рельефно, как у её супруга. Угол «любовник» заметно площе. Он статный, благороден, имеет драматическое прошлое и хорошо поёт. Видимо, эта комбинация оказалась для героини «МХБД» неотразимой.

Главная мысль, которую я нашёл в романе — это необходимость беречь то хрупкое состояние, которое человек называет благополучием. С течением лет оно может восприниматься как должное, как что-то непременное. Но это не так, и своё счастье всегда необходимо охранять и ухаживать за ним.

Я не читал произведений Джека Лондона с юности. Да и в ту пору познакомился только с потрясающими «Мексиканцем» и «Белым клыком», а также несколькими рассказами. «Время-не-ждёт» стал первым для меня романом писателя.

Взявшись за книгу, я спросил у знакомой по онлайн игре американки, не запрещают ли у них Джека Лондона в связи с его взглядами на расовые вопросы и половые взаимоотношения. Хотя эти взгляды соответствовали эпохе, да и вообще совершенно нормальны, после новостей о локальных запретах на Редьярда Киплинга я уже ничему бы не удивился. Однако знакомая меня успокоила, сказав, что Джек Лондон по-прежнему числится в сонме достойных классиков американской литературы.

«Время-не-ждёт» очень простое и искреннее произведение. Оно написано в период, когда литераторам ещё не надо было выпрыгивать из штанов, вворачивая в текст какое-нибудь шокирующее коленце, чтобы донести до читателя мораль своей работы. Джек Лондон всего лишь говорит о том, что надо быть честным и великодушным, надо сохранять гигиену тела и души, надо не лениться, он говорит, что любовь дороже всего остального на свете. И передаёт своё послание через аккуратно построенный, облачённый в хороший язык сюжет.

Конечно, как мне показалось, события романа поданы в очень идеалистическом ключе. Книга отражает универсальную тоску и автора, как человека, и всего общества по главенству справедливости. Суровый, но честный мир золотодобычи на Аляске противопоставляется алчному миру дельцов и рвачей без чести и совести. Разумеется, симпатия читателя находится на стороне главного героя, чуть было не потерявшего душу в кислотной среде финансовых воротил, однако сумевшего ради любви, подобно Мюнхгаузену, вытащить самого себя за волосы из ядовитого болота миллионных прожектов и баснословных сделок. Но Лондон описывает выдающуюся личность, каких в реальном мире очень мало. В один день отказаться от гигантского состояния ради простой жизни в деревне, возможно, могли бы многие. Но не сожалеть об этом спустя несколько лет, быть по-прежнему уверенным в правоте сделанного шага, вот это, по моему мнению, было бы исключительно трудно. А главный герой романа ни о чём не сожалел.

Он является единственным по-настоящему объёмным персонажем. Три четверти книги вообще не было ни единого другого действующего лица, чья роль не была бы эпизодической. Появившаяся позже девушка, которую полюбил Время-не-ждёт, определённо не является эпизодической фигурою. Но мы видим её исключительно глазами самого протагониста.

Думаю, в багаже человека, который любит читать и интересуется американской литературой XX века, несколько романов Джека Лондона — элемент обязательный. «Время-не-ждёт» отличный кандидат для включения в план на чтение.

Хорошо, когда книга ставит какие-то вопросы и на них отвечает. Хуже, если книга не ставит вопросы. И совсем не здо́рово, если она вопросы ставит, но ответить на них не может. С моей точки зрения, именно это произошло в случае с романом Александра Викторовича Иличевского «Чертёж Ньютона». Замахнувшийся на нахождение точки соприкосновения науки и религии, «Чертёж...» лишь выдал итог, отдалённо напомнивший финальную сцену «Насти» Владимира Сорокина. Итог, который я, к сожалению, не могу никак интерпретировать.

Сюжетная основа заключается в поисках пропавшего отца его сыном. Отец — известный поэт, знаток истории, бродяга, нон-конформист, мыслитель и безработный, а сын — физик, специалист по тёмной материи (кстати, есть ли такие?). Несмотря на изобилие многословных, образных описаний взглядов, привычек и познаний исчезнувшего родителя, его образ не становится хоть сколько-нибудь цельным. Он так же бесплотен и непостижим, как ду́хи, время от времени попадающиеся на глаза его отпрыску. Более того, чем завершились поиски не ясно. То есть сын даёт понять, что раскрыл тайну, но я-то нет! И, думаю, значительная часть читателей, если таковые у романа имеются, испытают схожую с моей проблему.

А ещё, мне показалось, что некоторые сцены и другие элементы повествования или избыточны, или вообще не продиктованы сюжетной необходимостью. К примеру, романтической линии в романе нет. Хорошо. Но зачем тогда роман начинается с размышлений о предпочтениях папаши с сыном в части женской антропометрии и географического происхождения? Это не имеет никаких последствий в дальнейшем. Зачем написана картина странных взаимоотношений сына с бывшею женой? Она как пуговица на спине у рубашки. Совершенно ни к чему. А путешествие в Неваду к сектантам за телом тёщи? Хотя ладно, в этом случае ниточки в дальнейшее развитие действия можно протянуть. Но очень тонкие.

На самом деле, как мне показалось, главный герой произведения не сын-физик, и не его пропавший отец-лирик. Главный герой «Чертежа...» — это Иерусалим. Самая большая часть текста посвящена его географии, мифологии, привычкам, чёрточкам, деталям; его людям, нынешним и ушедшим; его многочисленным завоевателям и обороняющимся. Да, местами это познавательно и удивительно. Как странно, что на таком крошечном пятачке земли самым плотным образом спрессовались эпохи. Весь Израиль в длину 470 с чем-то километров. Я, за выходные съездив из города к себе в долинку на одну ночь, наматываю без малого столько же.

Однако и описания Иерусалима, и вообще весь текст, переданный через уста физика тёмной материи, оформлен в такой витиеватый, сложносоставленный язык, что он довольно быстро утомляет. Мало того, что не очень интересно эту книгу читать, так ещё часто приходится из конца фразы возвращаться к началу, потому что пока её читал, она вся рассогласовалась и утратила стройность.

Хотя всё это, конечно, исключительно моё не очень-то экспертное мнение. Кому-нибудь другому «Чертёж Ньютона» может принести гораздо больше удовольствия, чем мне.

Если верить экспертам, скандинавская литература вообще, и норвежская в частности за свою историю переживали много периодов расцвета. Я не уверен, что один из этих периодов мы наблюдаем сегодня, хотя и сейчас скандинавам есть, чем похвастаться, но начало XX века совершенно точно вошло в историю, как золотое время северного исторического романа. Обычно крупнейшим именем того периода называют шведку Сельму Лагерлёф. Да, её «Сага о Лёвеншёльдах» хороша. Но, прочитав «Улава, сына Аудуна из Хествикена» работы Сигрид Унсет, я теперь считаю только её королевой скандинавской семейной прозы.

В «Улаве...» есть три сцены, где талант писательницы по созданию чистейшего, благородного драматизма заставляет читателя переставать дышать. Я испытал невероятное эмоциональное напряжение, вместе с героями находясь в этих сценах. Происходившее настолько захватило меня, что я не мог анализировать причины этого. Потом, перечитав эти страницы ещё раз, я уже увидел и прекрасный язык, богатый без вычурности, и умело, подробно выстроенные декорации, усиливающие эффект происходящего. Но, самое главное, это то, как сюжет Унсет резонирует с личным опытом и убеждениями каждого взрослого человека. В общем, очень легко поставить себя на место её героев, и ощутить дуновение ужаса, представив, что это происходит с тобой, и это лично тебе необходимо сделать мучительный выбор.

Герои Унсет в уложении с традициями классического произведения страдают. Не стоит ждать от романа лёгкого чтения, ни о каком счастливом конце, разумеется, не может идти и речи. Но как же здорово созданы персонажи. И второстепенные, и, конечно, главные.

Сам Улав, человек цельный и ответственный, но сложный и далеко не святой. Его метания и боль так понятны зрелому мужчине, они вызывают сочувствие. Его судьба — «впрягся и тащу» — в той или иной степени проецируется практически на каждого. Главный женский персонаж, Ингунн, дочь Стейнфинна, жена Улава, вызывает не меньше сочувствия, особенно, наверное, у женщин, которым более понятны и, возможно, покажутся оправданными некоторые явно несчастливые решения. Я прочитал статью Вики про Унсет. Там есть её юношеское фото. Она была очень красивой девушкой, с широко посаженными большими глазами, чёткой линией губ и мягкими чертами лица. Ингунн я потом видел именно такой.

И, наконец, друг Улава — Арнвид, носитель мудрости и бескорыстный помощник. Может быть, влюблённый в Ингунн, но так и не выпустивший своего чувства на поверхность. Через него писательница предлагала читателю задуматься о нравственности, о том, что должно делать человеку перед лицом Бога и людей.

Да, роман говорит о христианской морали. Действие разворачивается в средневековой Норвегии, в обществе очень богобоязненном. Жизнь была основана на вере. Она обеспечивала соблюдение законов, направляла и позволяла легче принимать невзгоды. Тогда веру не воспринимали так поверхностно и снисходительно. Я не знаю отношения самой Унсет к вере, но мне показалось, что она писала текст душой. Рассуждения, вложенные ею в уста персонажей, особенно ближе к финалу, заставляли меня постоянно прерываться и перечитывать их повторно, а иногда и большее число раз. Уж больно они хороши и трогают за живое.

В общем, «Улав, сын Аудуна из Хествикена» — это, по-моему, потрясающий исторический роман с мощным эмоциональным зарядом, рассказывающий о величии человеческого духа.

«Остров Сахалин» мне понравился. С моей точки зрения, это отличный постапокалиптический роман о мире, в котором после мировой войны, стёршей с лица Земли Россию, США и почти все остальные государства, удалось сохранить относительную видимость порядка лишь Японии. И как будто мало было военной катастрофы, за нею последовала мировая эпидемия страшной заразы, в считанные минуты превращающей тысячи людей в кровожадных зомби.

По своей форме «Остров...» представляет из себя дорожный роман. Главная героиня, японка с русскими корнями по материнской линии, оказывается на Сахалине, перешедшем после гибели России под юрисдикцию новой Японской империи. Главная героиня выполняет обязанности учёного, изучающего новое общество с целью моделирования возможного будущего.

Жизнь на острове для населения представляет из себя бесконечную, беспросветную мглу, наполненную страданиями и болью. Ведь он превратился в огромную тюрьму, где каторжане-японцы, бессчётные нищие китайцы и находящиеся на самом дне корейцы заняты преимущественно умиранием. Предприятия в качестве топлива используют вымоченные в мазуте трупы, так как они по теплоотдаче эффективнее и дешевле угля и их гораздо больше угля. Веркин без особой графичности, но очень ярко описывает быт острова.

Однако главное — это всё же приключения. У героини появляется спутник, один из оставшейся на планете дюжины русских. Вместе они пересекают остров вдоль и поперёк, преодолевая опасные препятствия и встречаясь с самыми разными субъектами. Мы видим, что человечество, пережившее конец света, перестало быть людьми. Это общество не вызывает сочувствия. Отдельные лица вызывают, но не все вместе. Поразительно, как Веркин оформил любовную линию. Она целиком остаётся за кадром. За всё время действия внешние проявления любви отразились, может быть, в трёх-четырёх фразах. Я такого не припомню ранее. Писатель дал мне возможность самому представлять развитие этих романтических отношений. Превосходно!

А ещё мне очень понравилось, что при всей трагичности итога для персонажей, Эдуард Николаевич не просто намекнул на надежду, он её преподнёс открыто. Правда для этого последнему настоящему человеку в новом мире недолюдей, последнему русскому, потребовалось, как две с лишним тысячи лет назад Христу, взойти на крест. Мир, приняв эту жертву, качнулся к будущему, которое должно быть лучше.

Помимо этого, роман привлекает тем, как Веркин конструирует социум в особых условиях. В «Острове...» очень тщательно продуманный мир, проработанный и детальный. Профессия главной героини — футуролог. Это позволило писателю естественным образом вложить в текст свои собственные размышления.

Правда я до конца не разобрался, зачем в роман включена линия добычи какого-то особенного металла, крайне дорогого и обладающего неопределёнными, почти волшебными свойствами. Если не считать пары эпизодов, где этот материал использовался в качестве платёжного средства, то вроде бы он и ни к чему. Но я мог просто что-то просмотреть по невнимательности.

По-моему, «Остров Сахалин» должен понравиться любителям мрачных фантазий и поклонникам путевых приключений.

Антологию французской маргинальной прозы первой половины XX века завершает роман Жана Жене «Кэрель». Это единственное крупноформатное произведение сборника, опубликованное позже других — в 1947 году, и очень сильно от них отличающееся.

В более ранних произведениях описывались самые разные извращения, в том числе совершенно безобразные, попросту больные. Не было в них лишь одного — мужской гомосексуальности. А вот в произведении Жене, бывшего уголовника, вора, проведшего в тюрьмах немалое количество времени, на первый план выходит именно гомосексуализм. Автор знал о проблематике, так сказать, не понаслышке — он сам никогда не скрывал, что является педерастом.

У Жене очень необычная писательская манера. Он сочинял длинные, разветвлённые предложения, но при этом очень красочные и тонкие. Описательные фрагменты, либо передача переживаний персонажей, таким образом, уходят в мельчайшие нюансы, заметить которые мог только очень зоркий глаз, и это роднит «Кэреля» с литературной классикой. Иной раз я ловил себя на мысли, что даже в самом себе такая детализация эмоций почти невозможна. Себя воспринимаешь крупными категориями: я бываю зол, весел, расстроен, сосредоточен, воодушевлён, но у Жене каждое из этих состояний препарируется почти на молекулярном уровне. Это одновременно и притягивает к тексту, и отталкивает от него.

Более того, Жан Жене неоднократно считал необходимым обратиться к читателю непосредственно и что-то разъяснить, или обратить внимание на какое-либо обстоятельство, буквально представляясь в тексте, как «автор».

Сюжет выстроен на фундаменте переплетающегося полового влечения нескольких мужчин друг к другу и совершаемых ими преступлений. Эти мужчины — они или моряки, каменщики, полицейские: мускулистые, сильные, напористые; или юноши: пугливые, робкие, слабые. То есть примерно такие, какими бы могли представляться гомосексуалисты. Главный герой — Кэрель, он как раз из моряков и преступников. Я не буду останавливаться на событиях книги, скажу лишь, что иногда планы наплывают один на другой, и трудновато понять хронологическую последовательность событий.

Интересно, как в «Кэреле» происходит стилистический сдвиг, обусловленный специфичностью романа: все те прилагательные и глаголы, которые привычно ассоциируются с женщинами, у Жене используются для описания внешности и действий мужчин. Например, они кокетливы, игривы и соблазнительны, они могут чем-нибудь вильнуть, или что-то выпятить. А вот женщины у автора — существа пугающие, разрушительные для духовной близости персонажей, и, самое главное, совершенно чуждые. Или безликие, незаметные и ненужные.

Автор гомосексуалист, пишущий о гомосексуалистах; разве можно сомневаться в его выводах по глубоко прочувствованной им теме? Так вот, каждый из его героев надломлен, почти каждый из них страдает, потому что ощущает свою инакость, как ошибку, повод для стыда, позор. Что не мешает им активно эту самую особенность эксплуатировать.

Прошло довольно много времени. Сегодня признаться в отсутствии симпатии к гомосексуализму — всё равно, что бросить вызов социуму. Однополая проза давно вышла из ниши маргинальности, став мейнстримом. Роман Жана Жене вызывает интерес, как минимум, с точки зрения исторической перспективы.

Содержание «Дамского острова» лаконично, но всеобъемлюще описывается в последней строчке пролога известной матерной поэмы, которую приписывают Ивану Баркову. Не могу её здесь воспроизвести, но она легко ищется.

Технически «Остров...» нельзя считать французской маргинальной прозой первой половины XX века, так как он опубликован в 1896 году. Но дух игры, как считают многие, важнее правил игры, так что не стану оспаривать обоснованность включения этого произведения в антологию.

Я сначала не мог понять, что за такая форма странная у повествования: как будто я читаю хаотично поданные фрагменты сценок, куски путеводителя, перечни улиц, магазинов и заведений. Я даже подумал, что это подготовительная «рыба» для драматической постановки. Однако потом, заглянув в комментарии переводчиков, я узнал, что «Дамский остров» — это раздутый до 80 страниц, углублённый синопсис ненаписанного романа.

Действие романа происходило бы на вымышленном острове французской принадлежности, жизнь которого напоминала потаённые мечты мальчика-подростка в период полового созревания: чтобы сотни ненасытных женщин всевозможных антропометрических данных изнемогали от желания немедленно отдаться в самых непристойных положениях. Плюс, чтобы все женщины были трибадами и могли быть временно заняты друг другом, ведь мужчинам надо когда-то восстанавливать силы.

Всё это было бы в некотором смысле забавно, если бы не несколько обстоятельств. Первое, и самое вопиющее, заключается в отвратительной педофилии на страницах этого произведения. Думаю, написав такое сегодня, Пьер Луис совершенно точно подвергся бы уголовному преследованию, и поделом! Совершенно возмутительно. Я понимаю, это всего лишь памятник из истории литературы. Будь это хоть трижды пародия, как-то не по себе.

Второе обстоятельство — эскизность. Это не рассказ, не повесть, не эссе, не новелла. Это просто неравномерно исполненный текст. Как я уже упомянул, синопсис, страдающий ожирением. И относиться к нему серьёзно я не могу.

Третье же обстоятельство, мешающее поискам хоть чего-то хорошего, — это отсутствие чувства меры. Всё в «Острове...» очень избыточно, чрезмерно. Если честно, я затрудняюсь ответить на вопрос, имеет ли этот писательский продукт хоть какую-то художественную ценность.

При этом Пьер Луис несомненно писатель, чьему перу принадлежат несколько довольно известных работ. И поэт ещё к тому же. И переводчик. То есть человек в литературе неслучайный. И хотя все его публикации имеют чувственный или порнографический характер, думаю, прочие книги должны быть лучше, чем эта. Практически любая книга будет лучше, чем эта.

Вторая повесть в сборнике французской маргинальной прозы первой половины прошлого века так же, как и предыдущая, была опубликована под псевдонимом. Даже не под псевдонимом, а под кличкой — Lord Auch — более подходящей затюканному школьнику, рассылающему сообщения о ложных минированиях, нежели «мыслителю-теоретику», как отрекомендован составителями сборника её автор Жорж Батай, и кем он на самом деле являлся. Только после ухода писателя из жизни «История глаза» стала публиковаться с именем Батая на обложке.

Собственно о содержании повести я имею сказать лишь то, что это около 50 страниц дичайшей порнографии, когда-либо мною прочитанной. Причём, если в моём представлении порнография должна приводить к сексуальному возбуждению потребителя, то «История глаза» ничего, кроме отвращения, как мне показалось, вызвать не может, так как всё в ней гиперболизировано до уже невыносимой степени. Я не уверен, была ли такова авторская идея, но что получилось, то получилось. Маргинальная проза на все 100 процентов.

Тем любопытнее, как много в произведении находят глубоких смыслов и прочих удивительных граней профессиональные вивисекторы текстов! Тут стартовая точка отсчёта пост-модернизма, феномен обезличивания текста до степени «смерти писателя», да и «смерти читателя» тоже, тут научный подход в проведении стилистических экспериментов. Это крайне интересно, и я готов согласиться, что недостаточно образован и интеллектуально развит, чтобы всё самостоятельно понять. Но остаётся вопрос: а мне нужно ли вот это понимать, будь то самостоятельно или при помощи литературоведов и гуру литературного анализа? Я отвечаю: нет.

Ещё более меня удивило довольно бледное языковое исполнение «Истории...». Там где, к примеру, у Арагона под плёнкой нецензурщины и истерики очевиден большой писательский дар, то у Батая лично я не вижу ничего. Такую повесть мог бы написать я, могли бы написать вы, да кто угодно мог бы написать при условии достаточно изощрённо-извращённого воображения, знаний грамматики и нормального словарного запаса. Хотя я, естественно, могу ошибаться. Я уже признавался выше, что обладаю посредственной способностью к интерпретации текста.

Возможно, заслуга Батая, написавшего не только «Историю глаза», но и другие произведения, уже более крупного формата, схожие по проблематике, заключается в том, что на разожжённый им огонь пошли другие. Мне стало интересно, читал ли Батая Владимир Сорокин? Потому что есть у него в стиле что-то батаевское, как я сейчас вижу; прежде всего в «Сердцах четырёх». Только сложнее сконструированное и красивее изложенное.

Если в этом сборнике из четырёх произведений французских авторов маргинальность идёт по нарастающей, ей-богу, я боюсь читать дальше!

Однажды, споткнувшись об одну из статей Вики и провалившись в скользкую, узкую норку бессчётных ссылок, я обнаружил себя читающим аннотацию к сборнику произведений французской маргинальной литературы XX века. В него включены четыре произведения разных авторов, на сегодняшний момент считающихся вполне себе «классиками» французской словесности. Что мы можем понимать под маргинальностью? Конечно, секс, физиологию и насилие. А что ещё когда-либо могло шокировать общество?

Каждому из авторов переводчики присвоили меткий ярлык. Первым в сборнике представлена короткая повесть Луи Арагона — «основоположника социалистического реализма». Это действительно большая величина в литературе. Видный поэт и прозаик, коммунист, награждённый Ленинской премией. Популяризатор Советской литературы во Франции, регулярно публиковавшийся в нашей стране.

Однако, на момент написания повести «Лоно Ирены» (1928г.) Арагон пока ещё увлекался литературным сюрреализмом, что не могло не определить как форму, так и содержание этого короткого произведения.

Я не говорю по-французски, но в английском переводе повесть называется «Irene’s Cunt», то есть мы можем предположить, что на русском название произведения было существенно смягчено. Я не знаю, почему это было сделано, и чего стеснялись переводчики, если на первой же странице мы встречаем очень образное выражение «дети ###### в рот устриц». И в дальнейшем в повествовании рассыпаны многочисленные матерные слова. Но это не самое главное.

В произведении просматривается сюжет и некоторые действия, однако они вторичны по отношению к стилистике: один молодой человек, оказавшийся на грани нищеты, приезжает к родителям в небольшой городок, где мается от безделья и эротического томления, параллельно наблюдая жизнь хозяйства, которым управляют женщина и её дочь под бессловесным взглядом разбитого параличом в результате заболевания сифилисом старика-отца этой женщины. В целом — очень французская сцена.

По-моему, автор исследует различные характеристики полового влечения, причём именно его социально порицаемые грани. Всё это оформлено в нервическую, если не сказать истерическую, манеру изложения. Арагон рассматривает (иногда буквально) и изучает тот самый орган, обозначенный в имени повести, при помощи которого приводятся в действие изначальные, глубинные алгоритмы внутри человека, орган — великий манипулятор. Женщины, в том числе и та самая Ирена, имея свои — хммм — лона, обладают огромными возможностями управления как мужчинами, так и другими женщинами. И вовсю ими пользуются, рождая в рассказчике, как мне показалось, чувство беспомощности и опустошения.

Повесть ушла в печать под псевдонимом, и до самой смерти Луи Арагон отказывался публиковать её под своим именем. Наверное, он хотел дистанцироваться от этого этапа творческого пути. И в самом деле, от социалистического реализма и Ленинской премии повесть «Лоно Ирены» бесконечно далека.

Книга «Красные цепи» не является ни своеобразным, ни, тем более, новаторским произведением. Она скроена по лекалам многочисленных европейских и американских романов ужасов, что особенно наглядно проявляется в финальной части. В то же время издание имеет над своими предтечами одно неоспоримое преимущество. «Красные цепи» написаны образным, богатым русским языком. При всех недостатках, проникших, как мне показалось, в работу Константина Образцова, именно с языковой точки зрения поводов придираться я не вижу. Написано славно!

А вот и те самые «но», которые я могу перечислить. Во-первых, по моему мнению, имеется перегиб с мрачностью. А точнее, недостаток путей её передачи читателю. Кроме дождя и замусоренных дворов-колодцев атмосферу нуара в романе ничего не создаёт. Наверное, Санкт-Петербург — не самый солнечный город Российской Федерации, особенно не рубеже осени и зимы, но хотелось бы использования более широкого арсенала средств для ощущения мрачности. Только атмосферных осадков и «убитых» дворов на 500 страниц мало.

Во-вторых, в «Красных цепях» как-то многовато всемогущих. В мире действительно есть с пяток человек, чьи возможности по-настоящему велики. Один из этих людей нам даже хорошо знаком. Но и подобные личности не всесильны. Поэтому сложно поверить в то, что так легко можно получать различные ресурсы и прятать кое-какие события. Да что там, это попросту неисполнимо. Впрочем, сочтём таковое необходимым художественным вымыслом, особенно в части существования тайных наднациональных организаций, не являющихся государственными структурами.

В-третьих, есть, есть-таки незначительные претензии к редактуре. К примеру, «Кардинал проводил их до двери кабинета, […], и когда они уже перешагнули порог, вдруг спросил: Кстати, Родион, хотел спросить...» Спросил-спросить. Надо было бы вместо «спросить» использовать, скажем «поинтересоваться», «полюбопытствовать» или какой-нибудь иной подходящий глагол. Мелочь, естественно, но лично меня задевает.

Сюжет держит в напряжении от начала и до конца, если не считать того, что в развязке есть сцены совершенно явно подразумевающие не письменный текст, а видеоряд — этакий зомби-апокалипсис. Конечно, многое по сюжету можно понять заранее. Даже я, читатель с не самым сильным логическим мышлением, смог самостоятельно догадаться практически обо всём ещё до кульминации. Но это не мешает получать удовольствие от действия. Герои «Красных цепей» не сказать, что сильно яркие, зато активные и выносливые.

Как я понял, дело в романе не доведено до конца — зло не искоренено и с оптимизмом смотрит в будущее. Что же, придётся читать продолжение и поверить на слово одному из обозревателей, сообщившему, что «сиквел не уступает оригиналу», тем самым продемонстрировав незнание значения слова «оригинал».

Самый большой вопрос по этой книге, на который ответа я не нашёл, заключается в том, как сама автор относится к своей героине. Должен ли я, по замыслу писательницы, сочувствовать Майе Абрамовне Клоцвог или напротив — негодовать, узнавая о событиях её жизни? Или, так сказать, убедиться в неприемлемости чёрно-белого восприятия мира?.. Не знаю.

Очень маленький роман Маргариты Михайловны Хемлин, названный по фамилии главного действующего лица, представляет из себя монолог, в котором женщина рассказывает о жизни от юности до старости, прошедшей среди родных, но одновременно далёких и чужих людей.

Роман эксплуатирует тему еврейства в советском обществе 50-70 гг. XX века. Как сказано в аннотации, «Со всеми отягчающими историческими обстоятельствами. Как реальными, так и мнимыми». Спасибо, что нашли в себе силы (совесть) признать, что в книге где-то, что-то, как-то, в некоторой степени, до определённого предела может быть художественным вымыслом и не соответствовать имевшейся на тот период времени действительности.

В Майе Абрамовне, по формулировке всё той же аннотации, «одни видят роковую красавицу, другие — безрассудное чудовище, третьи — расчётливую авантюристку». Красиво изложено. Судя по тому, что я прочёл в книге, эти яркие определения могли быть заменены одним единственным словом русского языка из трёх согласных, одной гласной и мягкого знака. Впрочем, каждый человек выбирает стратегию выживания исходя из условий среды. Так что я не буду бросаться в Клоцвог камнями.

Совсем наоборот, я испытываю симпатию к женщинам, у которых несгибаемая воля и характер, позволяющий исповедовать принцип «биться-бороться». Поэтому многочисленные невзгоды, сыпавшиеся на героиню с печальной регулярностью, и, в конечном итоге, сделавшие её глубоко несчастною, пробудили в моей душе чувство сожаления. Несмотря на, возможно, неправильные решения в ключевые моменты судьбы, Майя Клоцвог заслуживает снисхождения — она хотела как лучше, причём даже не для самой себя.

Сопутствующий момент: книга издана Всероссийской государственной библиотекой иностранной литературы. Странно, да? Ведь Маргарита Хемлин была россиянкой. Но самое странное не это. Не так давно, в волну рецензий на книги о теории перевода и правилах русского языка кто-то из пользователей обронил замечание, что в книгах сегодня есть примеры неправильного употребления пары «одел-надел». Я ещё, помнится, подумал, да ну, не может такого быть. Может. «...мама разложила эти платья на кровати, чтобы одеть на себя и меня...» Более того, чуть ниже: «...наш дом оказался разрушен полностью до тла...» И дальше по тексту есть изрядное количество мелких лексических и стилистических огрехов. Подумав, я решил, что это преднамеренно, вроде как сама главная героиня в монологе ошибается, а не корректор просмотрел.

Я считаю, книгу будет интересно прочесть тем, кто интересуется еврейской эстетикой, а также любит сухой, лишённый всяческих излишеств, стиль повествования.

Книга «В обличье вепря» трудна для восприятия и архитрудна для понимания. Первое происходит из-за манеры повествования, второе — из-за бесчисленного множества символов, аллюзий и параллелей.

По мере чтения моё отношение к роману колебалось от раздражения и разочарования к энтузиазму и обратно. Так много ингредиентов в этом произведении, и каждый из них по отдельности будет оказывать на любого читателя положительное или отрицательное воздействие.

Вообще, весь роман построен вокруг мифа об охоте на калидонского вепря, но этот миф преподносится, во-первых, более на метафизическом нежели физическом уровне, а, во-вторых, в преломлении также другой эпохи и других событий.

Первая часть, касающаяся исходного мифа, изложена в таком стиле, будто её написали Г.Л. Олди или любимый мною Андрей Валентинов. При этом она преднамеренно перегружена невероятным количеством сносок, по объёму превосходящих авторский текст. А если добавить к ним комментарии переводчика, расположенные в конце книги, то процесс чтения первых 150 страниц начинает напоминать перемещение в глубоководном водолазном костюме по дну непроницаемого потока.

Самое неприятное, по крайней мере для меня, это катастрофическая нехватка эрудиции и знаний по теме. Ладно, я не знаю названий десятков различных античных амфор и ёмкостей для питья, это ерунда. Но я же не знаю и морально-этического кодекса эпохи. В общем, в некотором смысле вводная часть «Вепря...» имеет образовательную ценность.

Потом повествование выныривает уже в новом времени: война и первые послевоенные десятилетия. Сюжет вращается вокруг жизни известного поэта Сола Мемеля (у него имеется прототип в реальности, хотя роман, конечно, это не биография). Интересна подача действия Норфолком. Он вообще не делит его на различимые планы. События разных лет и в разных местах переплетаются даже в рамках одной и той же главы. Это мне понравилось. Как показалось, автор добивается поразительного эффекта, когда читатель может охватить взглядом жизнь Мемеля единомоментно, разом.

Война в этой книге, разумеется, не такая, как мы привыкли видеть в хорошей родной литературе. Но неудивительно, ведь это разные войны. Вторая мировая и Великая Отечественная не тождественны и даже, если взять на себя смелость подумать, в некоторых аспектах антагонистичны. Однако какой бы война ни была, она перемалывает жизни. То же самое произошло с тремя еврейскими молодыми людьми в «Вепре...». Первого она сделала гением, второго безумцем, третью неприкаянной, и всех вместе — несчастными. У каждого был свой калидонский вепрь, да и не один. Более того, каждый был не только охотником, но и загоняемым. Норфолк ведёт своих героев к катарсису через муки доставляемые ими себе и друг другу.

Язык произведения, конечно, доставляет большое удовольствие. Текст плотный, точный, прекрасно описывающий как места действия, так и переживания персонажей.

Если я что-то вынес из книги, то это не очень поддаётся формулированию. Она на самом деле трудна для усвоения. Возможно, кто-нибудь сможет понять её лучше меня, и тогда книга откроет новые, не замеченные мною грани.

Вторая часть трилогии о жизненном пути очеловеченного космического корабля по имени «Злая собака» совершенно ничем не отличается от первой. На самом деле, их можно было бы и не разделять на два самостоятельных произведения, так как ни временного перерыва, ни существенной смены декораций между двумя частями нет. Зато из-за разделения автору поначалу пришлось многократно напоминать читателям, что там было в первом томе.

Тем не менее, при всём этом, на мой взгляд, вторая часть слабее. По той причине, что одноплановые приключения начинают приедаться. Сюжетные повороты не меняются, одно да потому — появление угрозы, безвыходное положение, неминуемая гибель, спасение в последний момент.

Читается книга всё равно очень быстро, потому что чего-чего, а динамики «Арсеналу ножей» хватает с излишком. И с героями, какими бы плоскими они ни были, на протяжении стольких страниц сживаешься и начинаешь им сочувствовать. Тем более, Гарет Пауэлл в этой части трилогии поместил пару относительно душещипательных сцен, хотя и решённых очень просто. Например, капитан корабля после ряда трагических событий душевно сломалась, сидит в прострации и смотрит в потолок. Грустно. Однако, достаточно небольшого, на полторы странички, духоподъёмного, но крайне пресного и банального разговора с другим персонажем, чтобы капитан снова прониклась чувством ответственности и вскочила в седло.

О, про капитанов. Одного из них в книге зовут капитан Вронский. Имя не приводится, так что, возможно, и Алексей. Прекрасно, что автор «Арсенала ножей», очевидно, начитанный человек, но я не могу серьёзно относиться к капитану космического корабля Вронскому!

Сами корабли ещё более очеловечились. Теперь «Злая собака» знает, что такое «нагие плечи» и умеет ими виртуально поводить, умеет показывать средний палец и говорить противнику «хрен тебе» ! В общем, на фоне персонажей-людей именно корабль, что удивительно, имеет наиболее глубоко раскрытую автором личность. А вот главный антагонист, как ни печально, напротив, очень скучна и не интересна.

Кончается «Арсенал ножей» прямо посредине сцены. То есть между ним и завершающим серию романом, видимо, не будет и пятисекундного перерыва.

Я, казалось бы, написал только свои негативные впечатления о романе, но всё же обязательно прочту и заключительную часть трилогии, когда она появится в фонде библиотеки. Я даже сделал заявку на комплектование этим произведением. Со слегка порозовевшими щеками могу признаться, что мне нравится «Злая собака»...

PS Кстати, в оригинале имя корабля — 'Trouble Dog' (я предполагал, что 'Mad Dog'). То есть не то что бы «злая», а, скорее, «вредная», «беспокойная» или «проблемная». Но тут я готов согласиться с переводчицей. «Злая собака» звучит лучше, да и таблички на воротах «Осторожно, злая собака» общеизвестны.

Очень давно я не читал космическую фантастику, уже много лет. Но вот у меня в руках книга с отличной, броской суперобложкой, и я по-настоящему захвачен действием! «Угли войны» — это роман, который лучше всего описывать последовательностью таких фраз: ну, они такие раз, а потом она такая бац, и он такой хрясь, а потом эти как бдыщ, а дальше всех накрыло и всё взорвалось!

О сюжете можно сказать, что он распрямляется стремительно и мощно, как пружина. Нет времени подумать об обоснованности тех или иных действий и вводных. Какая война, почему война, ради чего война? Что за организации управляют обществом, и правдоподобна ли такая модель? Это не важно. Главное, война была и, может быть, возобновится, что позволяет персонажам переживать головокружительные приключения.

Я, являясь гуманитарием до патологической степени, нахожусь в идеальном положении для читателя научной фантастики в целом, и романа Гарета Пауэлла в частности. Говорят мне о существовании каких-то «высших измерений», и ладно, принимаем на веру. Летят ракеты с боеголовками, начинёнными антиматерией, ну и пускай летят, наверное, таковые существуют. Главное, чтобы интересно было, и повествование не отпускало!

Так как роман довольно камерный, действующих лиц в нём не так много. Говорить о глубокой проработке характеров, разумеется, не приходится, но свою функцию они выполняют исправно, в скором темпе производя многочисленные поступки и деяния, которые не дают тексту провиснуть, а читателю заскучать.

Но именно с одним из типов персонажей у меня связана единственная серьёзная претензия к этой книге. Важными участниками романа являются хуманизированные космические корабли. Сам по себе ход, конечно, не нов. (Никак не могу вспомнить название рассказа, где разум погибшего астронавта был интегрирован в систему управления кораблём, написанного, кажется, ещё в 40-50гг. то ли Азимовым, то ли Брэдбери.) Однако, я не понял, для чего космические корабли Пауэлла, чьи «мозги» выращены из стволовых клеток людей, были настолько наделены человеческими чертами? Например, юмором, тщеславием, гордостью. Собственно эти грани их корабельной личности и мешали качественно выполнять боевые и спасательные миссии. Зачем корабли, способные решать миллионы задач в миллисекунду, ведут между собой мелодраматические разговоры, да ещё наряжая свои аватары то в костюмы греческих богов, то в разлетающиеся китайские платья? Мне кажется, Пауэлл решил, что ради эффектности текста и его эмоциональной загруженности в случае с очеловечиванием кораблей лучше пересолить, чем недосолить. Я бы предпочёл не обращать внимания, но уж слишком заметно.

А вообще, «Угли войны» — это натурально пачка «Дошика». Божественная еда в нужное время и при необходимом настроении. Не всё же питаться изысканными блюдами. Иногда лапша быстрого приготовления доставляет удовольствия в разы больше, чем какие-нибудь неведомые фритатты с лобстерами и икрой!

Да что там говорить, я уже забронировал в библиотеке продолжение!

Стостраничная повесть «Ночь на 28-е сентября» интересна тем, что в ней нет ни единого слова текста от автора. Вся она — это письма, которые пишет молодая столичная графиня своей петербургской подруге из «глуши» приднепровского батюшкиного поместья.

Сюжет, как обычно у Василия Александровича Вонлярлярского, предельно прост: столичная фифа по воле обстоятельств мается в провинциях, но переживает некоторое перерождение и обретает любовь. Под стать простоте сюжета и методы его реализации. Подкидываются необходимые обстоятельства, зачастую логически едва ли вытекающие одно из другого. Но простота сюжета компенсируется проработанностью деталей, персонажей и положений.

Вонлярлярский прекрасный мастер конкретных сцен. А стиль эпистолярного повествования позволяет детально их описывать не от автора, а в преломлении восприятия главной героини. Как мне показалось, писатель здорово сумел воплотиться в молодую барышню из высшего света. В её письмах нет ощущения, что словами графиньки говорит зрелый мужчина. Так же правдоподобно созданы и другие персонажи. Про провинциальных помещиков и членов их семей я не говорю, понятно, что Вонлярлярский эти типажи прекрасно знал, но и французы у него такие, что, очевидно, он повидал и французов, аристократы ведут себя соответствующим, так сказать, образу образом, богачи тоже, и так далее.

Язык «Ночи...» выдаёт в Василии Александровиче прежде рассказчика, нежели писателя per se. Возможно поэтому в работах его нет чётко определённой морали или точного авторского посыла. Он, в общем-то, в этой повести и не бичует ничего. Так… Склонность людей верить чертовщине всякой если только.

Также в книге содержатся несколько рассказов, навеянных писателю путевыми впечатлениями при поездках по Европе и северной Африке. Наверное, и повесть, и рассказы, не являются работами, которые могут глубоко поразить душу или перевернуть мировоззрение, но они позволяют насладиться прекрасным русским языком и окунуться в реалии середины XIX века.

Наконец я вернулся к замечательной серии «Из наследия», выпущенной в конце 80-х издательством «Современник», в которой читателям закатного СССР предлагалось заново открыть для себя прочно забытые сокровища Российской и иногда Советской словесности. На этот раз в том собраны работы Василия Александровича Вонлярлярского.

Меня поражает, насколько же богата русскоязычная литература, если её читатели позволяют себе предавать забвению писателей, которые своим талантом и мастерством были достойны гораздо более долгой памяти.

Заглавное произведение сборника — «Большая барыня». Большая она не в смысле антропометрических характеристик, а в плане состоятельности и знатности. И тем не менее она не главный герой романа, а, если можно так выразиться, рок главного героя — мелкого помещика в одной из западных губерний. Книга является комедией положений. В центре находится персонаж, обманувший сам себя в матримониальных планах. Сюжет произведения прост до крайности. Именно простота подчёркивает самое яркое умение Вонлярлярского, как писателя. Это как раз способность естественно включать в сюжет те самые положения.

Василий Александрович был мастером ситуаций. Сценки составляют главную привлекательность «Большой барыни». В них ярко видны и родовые, и сословные, и личные черты героев; видны черты привлекательные и отталкивающие, видны ум и глупость, расчётливость и добродушие. К тому же герои вылеплены автором в большом количестве и очень разнообразные, но непременно живые.

Кстати, возможно, из-за акцентов на жанровых картинках к Василию Александровичу прилепился ярлык «второй Гоголь». Наверное, сравнения с ним были слишком комплиментарны. Я не возьму на себя смелость мерить таланты один против другого. Но общее в манере у них точно есть. Хотя лично мне первые страницы, где рассказывалось о прибытии главного героя в своё помещичье гнездо, более всего по настроению и стилю напомнили, как в город Старгород прибыл Остап Бендер.

К слову, много раз, читая «Большую барыню», я смеялся вслух. Это редко бывает сейчас. Мы все пишем «лол» с каменным выражением лица, правда?

Подвожу итог. Спасибо редколлегии, занимавшейся подготовкой к изданию томов серии «Из наследия», за шанс прочитать отличное литературное произведение, расширить кругозор, да и просто получить удовольствие!

Думаю, немногие хорошо знакомы с монгольской литературой. Да что там хорошо! И поверхностно с нею знакомы единицы. Я очень люблю Монголию, и мне пришло в голову войти в число этих избранных.

Конечно, выбор литературы, которую можно найти переведённой на русский язык, относительно скуден. Да, аннотация романа о «путях в революцию бедняка-скотовода» вряд ли выглядит броско, но в очередной — миллионный — раз есть возможность убедиться, что лезвию не обязательно ярко сверкать, чтобы хорошо резать.

Роман «Гром» рассказывает о событиях первых двух десятилетий XX века. Для Монголии, как и для России, это были тяжелейшие годы невыносимых страданий. Монголия боролась за независимость от Китая, находя довольно слабую поддержку в царской России, и добилась своего лишь после помощи со стороны России советской. Став суверенным государством, монголы предотвратили массовое заселение монгольских земель китайцами и сумели избежать ассимиляции, а также остановили неприкрытый и циничный грабёж своих ресурсов.

В романе «Гром» упоминаются исторические фигуры и реальные события. Это в первую очередь хан Намнансурэн — умнейший человек, политик, для которого не было интересов превыше блага Родины, и Богдо-гэгэн — теократ, верховный правитель, который не смог, да и не сильно хотел рискнуть. Среди действующих лиц романа имеется одиозная фигура барона Унгерна, а также многие другие реально жившие, совершавшие хорошие и плохие поступки люди.

Книга представляет из себя остросюжетное историческое повествование, в центре которого находится молодой парень, Батбаяр. Жизнь с детства бросает его из огня, да в полымя, и читателю предлагается следить за перипетиями его судьбы. Авторский замысел реализован успешно, и читать роман действительно интересно. Особенности монгольского уклада жизни, восприятия мира и людей, переданы в тексте очень выпукло. А какая мелодика, какое звучание у древних слов: «нойон», «хурээ», «хадак», «ахайтан». И важное слово, которое я сам многократно повторял, будучи гостем этой прекрасной страны — «архи»!

«Гром» — второе по порядку произведение, написанное Жамбыном Пурэвом. Может быть, он ещё не отточил мастерство на тот момент, поэтому в сюжете, как мне показалось, есть несколько недостатков. Например, резко оборванные сюжетные линии, необходимость применять для увязки действия какие-то нарочитые совпадения и так далее.

Книга, попавшая мне в руки, издана в 1985 году. Я стал первым, кто её прочёл, — у неё даже страницы некоторые не были разрезаны — но не хотел бы стать последним.

Книгу эту я взял, потому что мне показался смешным фрагмент, где сюжет известной легенды о Стеньке Разине и малолетней княжне был вывернут наизнанку, и уже юная девица броском через бедро отправляла разбойника в речные волны. Однако, как бывает всегда, по одному дереву трудно судить обо всём лесе.

Из биографии на обложке я узнал, что когда-то Алексей Юрьевич Винокуров был соавтором небезызвестного и поныне Виктора Шендеровича в программе «Куклы». Вообще, соседство с именем Шендеровича, по моему мнению, для всякого человека должно быть если уж не причиной жгучего стыда, то хотя бы не поводом для гордости. А если этим соседством кто-то бравирует, то, значит, сам человек, так скажем, одной когорты с омерзительным персонажем. И, кстати, по некоторым косвенным признакам имеются основания предположить, что так оно и есть. Ну да ладно, эти нехорошие дела не касаются собственно литературного произведения.

Книга выпущена тиражом в 1000 экземпляров под вопиющей в своей дикости рубрике «Претендент на бестселлер». Даже не знаю, как это претендентсво понимать. Может, если вся тысяча разойдётся и потребуется доптираж ещё 500 экземпляров, то всё — бестселлер состоялся?!

Роман скомпонован из нескольких магично-реалистичных новелл по 30-50 страниц, рассказывающих о житье-бытье на берегах Амура в трансцендентном поселении Бывалое. Мне показалось, что время действия длится где-то с начала XX века по его же 30-е годы с финальным выходом примерно в годы 70-е. Но это нигде чётко не обозначается, потому что автор хотел придать действию вневременной характер.

Сюжетной основой является проблема сосуществования трёх народов, населяющих Бывалое. Это русские, китайцы и евреи. К которым где-то на половине книги добавляются ещё амазонки. Прошлое автора, как сценариста сатирической передачи проявляет себя в довольно специфической манере изложения. Не отказывая Алексею Юрьевичу в умении писать смешно и остроумно, тем не менее, хочу сказать, что это чистой воды стёб. И даже во многих сценах и эпизодах, где автор старается быть максимально лиричным и душевным, на поверхность то тут, то там уверенно прорывается глум. Так что посмеяться, или, скорее, ухмыльнуться — пожалуйста. Сопереживать? Нет, не получится.

В саркастической манере Винокуров подсвечивает привлекательные и не очень национальные черты всех трёх народов. У него встречаются очень тонкие и забавные наблюдения, замечания, в которых легко можно узнать себя и знакомые типажи. Собственно удовольствие от чтения я получил именно благодаря этим пассажам. Хотя, если вдуматься, Алексей Юрьевич зачастую писал о страшных вещах, по-настоящему расчеловечивающих.

Тексту также, на мой взгляд, недостаёт породистости. Хотелось бы более тесного соприкосновения с языковыми традициями русской литературы, а то легковесно как-то очень получилось. У любого классического и большинства современных русских писателей язык, конечно, побогаче будет.

В общем, прочитал, и прочитал. Мог бы не читать.

Аннотация представляет книгу «Корабли на суше не живут» в качестве сборника рассказов о моряках, пиратах и море, и, таким образом, лжёт дважды. Во-первых, это не рассказы. На 308 страницах собрано более 90 миниатюр, которые в течение полутора десятков лет писались Артуро Пересом-Реверте для публицистических изданий. Во-вторых, они, вращаясь вокруг морской тематики, прежде всего отражают взгляды автора на различные политические, экономические, социальные и исторические проблемы.

Забавный парадокс: прочитав этот сборник, я теперь знаю о личности АПР больше, чем многие из тех, кто знаком с десятком-другим его романов! И личность эта весьма колоритна.

Бросается в глаза, что понятие политкорректности АПР чуждо. Это настолько ярко выражено, что страшно — публика может распять! Англичане у него никто иные, нежели «проклятые псы» (особенно в отражении минувшего), лживые, коварные, наглые, извращающие историю в своих англосаксонских надобностях. Французы — лягушатники или французишки, слабаки. Японцы сушиеды, мошенники и провокаторы, губители природы.

Я всё ждал, когда нашим прилетит, но русские упомянуты всего один раз, и то в ироническом смысле: в начале нулевых русские бандиты с удовольствием оставляли в Испании много денег, в отличие от европейской туристической пехоты, тем самым хоть в чём-то оправдав решение испанского правительства сплошной линией отелей застроить всё побережье, не оставив на нём живого места.

Но самым тяжёлым катком АПР прошёлся по родной Испании. Временами мне казалось, что он искренне ненавидит Родину, поднимая голос в её поддержку только в случае противостояния ненавистным англосаксам. Если верить АПР, то Испания до крайности плохо управляется, насквозь коррумпирована, не печётся об экологии, уничтожая природные ресурсы, не ценит свою историю и не заботится о её сохранности, одержима идеей привлечения туристов любой ценой и так далее. А, главное, не имеет никаких перспектив на позитивные изменения. Как-то пугающе резко писатель говорит об Испании. Впрочем, ему, конечно, виднее.

Помимо государств АПР едко отзывается и об обществе. Люди, по его мнению, стали вялыми, безынициативными, слишком полагающимися на автоматику, инфантильными и падкими на излишества и удовольствия. В частности, писателя бесит существование в Испании всеевропейского центра блядства на Ибице. Продолжая бичевание пороков, в тексте, датированном уже далёким 2005 годом, он с яростью писал, что в Испании полиция закрывает глаза на бесчинства чернокожих, опасаясь обвинений в расизме. Кстати, слова «негр» АПР не стесняется. Уморительно было читать его версию столкновений европейского военного флота с Сомалийскими пиратами, в которых главным было не допустить, чтобы хоть волос упал с головы самого захудалого из пиратов.

Но есть и лирический Перес-Реверте, размышляющий о роли моря в судьбе человека, вспоминающий моряков и корабли, восторгающийся книгами о морских путешествиях, с нежностью пишущий о детях, о вечной тоске по странствиям и приключениям. В этих миниатюрах абразивный, бескомпромиссный писатель становится мягче и добрее.

Значительную часть своей жизни АПР проводил и, может быть, проводит на своей яхте в акватории Средиземного моря. Это его мир, в который он на протяжении многих лет приглашал читателей авторских колонок, собранных в этом издании.

В последние дни декабря 2021 года я прочёл одно из самых пронзительных, глубоких и прекрасно написанных литературных произведений, которые когда-либо попадали мне в руки. В нём есть всё, что мне может нравиться в книге, и нет ничего, что могло бы меня от неё оттолкнуть.

Для начала просто перечислю, чем эта книга является. Итак, это песня любви, античная трагедия, история маленького человека, повесть о метаморфозах души, исследование людской природы, изображение космогонии африканского народа игбо, а, самое главное, клещи, которые безжалостно сжимают и никак не хотят отпустить сердце читателя. Каждая из этих граней равноправна и одинаково прекрасна.

Чигози Обиома, конечно, не на ровном месте вдруг обрёл способность творить чудеса с письменным текстом. Он университетский преподаватель, а это означает, что профессионально подготовлен к изложению своих мыслей на бумаге. Язык «Оркестра...» удивительный: ёмкий, образный, в хорошем смысле литературный, плавный и, и, и… Читать его — физическое удовольствие. Тут и переводчику хочу низко поклониться. Превосходная работа!

Сюжет представляет из себя защиту, которую держит «чи», то есть дух-хранитель главного героя, перед верховным божеством народа игбо за поступки своего человека-хозяина. Заступаясь за него, чи объясняет, какие обстоятельства привели от природы доброго, отзывчивого, незлобивого и страстного молодого мужчину к катастрофе. Я не раскрываю сюжет. С первых страниц понятно, что катастрофа неизбежна. В рассказ чи о событиях вкрапляются интересные размышления о жизни, о человеке, и в целом о сути вещей в восприятии африканцев.

Именно трагедия потери природных свойств личности главного героя по имени Чинонсо Соломон Олиса и составляет эмоциональный стержень книги. Это необратимая потеря. Невозможно, пройдя через пламя, не получить ожогов, а, получив ожоги, уже никогда не избавиться от шрамов. Следить за потерями Чинонсо было просто больно, но как же хорошо, как хорошо Обиома реализовал свой творческий замысел, сумев додержать высочайший накал до самой последней точки. Да, и как же могуч финал. Он заслуживает отдельной похвалы тем, что самым естественным образом соответствует всему остальному роману. Часто концовки выглядят, как наскоро пришитый к лошади радужный хвост единорога.

Что ещё необходимо отметить, это поразительную свободу «Оркестра...» от современной политической конъюнктуры. В нём нет ни единого фетиша, свойственного литературе настоящего времени. Я просто не могу в это поверить! Нет ни единой сцены, продиктованной хоть чем-нибудь, кроме сюжетной необходимости.

Произведение калибра «Оркестра меньшинств» стало бы жемчужиной в короне любой национальной литературы, включая русскую. Нигерия имеет полное право, и даже обязанность, гордиться тем, что один из её писателей сумел взять настолько ослепительную вершину.

В 2020 году книга нигерийского писателя Чинуа Ачебе 'Things Fall Apart' вышла в новом переводе. Теперь на русском языке она называется «Всё рушится». По-моему, это имя подходит произведению лучше. В нём нет истерического завывания прежнего названия, совершенно не соответствующего трагизму цивилизационной катастрофы, постигшей народы Нигерии с появлением белых — британских колонизаторов.

Очень короткий роман «Всё рушится» рассказывает о крушении традиционного уклада африканских кланов в столкновении с более технологически развитыми европейцами. Излагается эта история на фоне жизни одного мужчины, его жён и детей. Для повышения драматического эффекта, автор создал своего персонажа несгибаемым, упорным и трудолюбивым человеком, жестоким, попросту грубым. Тем горше неизбежность его личного поражения в коллизии миров, тем рельефнее обречённость всего народа перед лицом вторжения чуждых правил, законов (или беззакония) и ненависти.

В части сюжета роман предельно прост. Это линейное описание событий в жизни главного героя по имени Оконкво от юности до финала. Через призму этих событий читатель узнаёт, как жили нигерийские племена, во что они верили, как воевали, женились и выходили замуж, к чему стремились и чего боялись. Читать, конечно, было очень интересно. Само собой, жизнь была не сахар, а обычаи и ритуалы — довольно кровожадными. Но какое есть право у других людей судить, как надо, а как не надо.

И вот тут-то скрывается самый болезненный вопрос, который, как мне показалось, в первую очередь интересовал писателя: а, может, есть-таки это самое право? Вся история человечества говорит о том, что прогресс не остановить, хотя многие старались. Да было бы дело только в самом прогрессе. Кто возьмёт на себя смелость сказать, что смартфон хуже чем почтовый голубь? Никто. Кто возьмёт на себя не меньшую смелость сказать, что человек изменился с ветхозаветных времён. Может, кто-то и осмелится, но я — точно нет.

Я к тому, что, как мне кажется, Ачебе говорит: жизнь неизбежно и болезненно меняется, но становится ли она после этого более совершенной, справедливой, милосердной? Ответ, как минимум, не очевидный. Особенно учитывая бесчеловечные методы королевских джинго.

В финале нигерийский писатель обходится даже без самого слабого, самого тонкого лучика надежды. Бульдозеру наплевать, что он ползёт по живым деревьям; это их вина, что они не могут оторваться от корней и отойти в сторонку.

А ещё меня поджидал сюрприз на задней обложке, где иногда приводятся мнения о книге различных экспертов. Издательство АСТ поместило там высказывание известного знатока литературы, светила содержательного анализа и корифея смысловых интерпретаций Барака Обамы. Причём высказывание какой-то кристальной, беспримесной пошлости. Бог с ним, с Бараком, но, мне кажется, ребята из АСТ малость под###ели.

Книга показалась мне замечательным детективом по нескольким причинам.

Во-первых, привлекают сцена действия и сюжетный ландшафт. Бывшее место жительства Клода Моне и творчество импрессионистов необычны и любопытны. Мне всегда нравилось французское искусство того периода, хотя больше всего я люблю не титана титанов Моне и не других упомянутых в «Кувшинках...» великих художников-импрессионистов, а Одилона Редона, который, по гамбургскому счёту, импрессионистом вообще не был (какие у него вазы с цветами, просто чудо!). В «Чёрных кувшинках» детали, связанные с искусством и творчеством, придают роману очарование и даже вес, поскольку устанавливают на заднем плане фигуры очень масштабные. И вообще, видно, что у автора велик багаж знаний во многих областях, ведь он университетский профессор.

Во-вторых, сам сюжет и развязка. Я, конечно, пытался во время чтения разгадать многочисленные загадки Бюсси. Но к тому, как всё разрешилось, я совершенно не был готов. Наверное, это одна из самых неожиданных развязок, которые я встречал в своей читательской жизни! При этом очень ладно скроенная. Да, закончив чтение, я вижу, что автор на самом деле давал возможность если не раскрыть замысел заранее (подчёркиваю, раскрыть авторский замысел, а не назвать преступника), то хотя бы предположить, в каком направлении стоит размышлять, но я пропустил эти подсказки. Как, например, не обратил внимания, что учительница одной из героинь не называлась по имени — учительница и всё. Некоторые намёки я заметил, но не смог интерпретировать. В частности, мне показалось странным, что французского мальчика зовут Винсент. Ведь он же должен быть Венсан! Это и вправду оказалось важным, но мне не удалось догадаться по каким именно причинам. Одним словом, сюжет прекрасен!

Отмечу высокую эмоциональную температуру текста. Местами и всплакнуть хотелось, особенно в коде. Действующие лица получились объёмными, запоминающимися. Бюсси показал, что мастерски владеет навыком раскрывать своих героев и их переживания через небольшие детали. А то и просто давать убийственные характеристики несколькими словами. Например: «[На нём были] кожаные сандалии, надетые на носки», — и всё с ним ясно.

Роман написан нормальным литературным языком. Конечно, не столь изощрённо богатым, как в классической беллетристике, однако стопроцентно отвечающим форме повествования и выбранному писателем жанру.

Есть, на мой взгляд, и ложечка дёгтя. Как мне показалось, книга недоредактирована. Для иллюстрации отшелестим на страницу 155. На ней происходит полицейский мозговой штурм. Высказывается свежее предложение, и с одного из главных героев, не спавшего накануне ночью, «мгновенно слетает дрёма». Однако четырнадцатью строками ниже и минутой книжного времени позже этот же герой «с трудом поднял веки, каждое из которых весило не меньше гири». Чисто редакторская недоработка, как по мне. Одна-две подобных в книге есть. Ну, и одиннадцатилетние дети размышляют и говорят в «Кувшинках...» как-то уж очень по-взрослому.

Резюме: превосходный детектив с ошеломляющим, по крайней мере для меня, финалом, эмоциональный и трогательный.

Беря в руки какую-нибудь недавно изданную книгу, поражаешься, насколько далеко вперёд шагнула полиграфия. Обложки несказанно хороши. Так бы и гладил кончиками пальцев. Межобложечное содержимое может, однако, совершенно не соответствовать внешним данным.

«Пока течёт река» — нормальный роман. Он не вызывал у меня ни большого раздражения, ни неприятия, ни других чрезмерно сильных негативных эмоций, но это лишь маскирует факт, что, с моей точки зрения, он откровенно вторичен и имеет невеликую художественную ценность.

Думаю, его в некотором смысле вытягивает наличие у Сеттерфилд хорошего слога. Она пишет, как писатель, то есть с использованием разнообразных стилистических приёмов, богатства речи и так далее. И, таким образом, хотя бы в плане языкового исполнения «Река...» соответствует профессиональному стандарту.

Есть вопросы к русскому переводу и редактуре. Я был очень удивлён, встретив словосочетание «мощная скорость». Я могу заблуждаться, но это же явная стилистическая ошибка. Также в тексте встречаются «об её/его», или, например, «с дитём на руках».

Во всех остальных аспектах, кроме текстового, книга мне не понравилась. Сюжет, по-моему, унылый и не по-хорошему запутанный. Если унылость — это и есть пресловутое «настроение», то лично со мною оно не срезонировало. Как мне показалось, для мистического произведения в книге слишком много рационального, а для реалистического — слишком много необъяснимого или необъяснённого.

Персонажи настолько одномерные, что диву даёшься. И ладно, если бы это был какой-нибудь детектив или боевик, где условность характеров — норма, но такой роман, как «Река...» предполагает глубину раскрытия героев. А тут они все милые-хорошие, просто солнца без пятен. Да ещё и клишированные. Уже в начале произведения вскользь без какой бы то ни было сюжетной надобности упомянут гей. Конечно! Иначе придирчивые критики спросили бы автора: «Почему это у вас уже тридцатая страница заканчивается, а геев нет?!» Далее вводится образцовая сильная и независимая, чтобы успокоить ещё одну армию, которая в сегодняшних условиях смертельно опасна для любой публичной фигуры, включая писателей. Ну и, наконец, в действии участвует насквозь положительный чернокожий в викторианской Англии. Вроде никого не забыла Сеттерфилд. Все тонкости политкорректности учтены. Я понимаю, что по-другому сейчас вряд ли возможно. Ляпнешь что-нибудь, разок пойдя на поводу у здравого смысла, а тебя потом затравят и на юбилей собственного творения не пригласят. Были прецеденты! Но качества литературе имеющееся положение дел точно не добавляет.

Авторское послание мне тоже осталось не ясно. Любите и берегите друг друга? Допустим. Любите Темзу и другие реки? Наверняка. В жизни есть много невидимого и непознанного? Пожалуй. Больше я ничего не разобрал.

Самое большое удивление, читая «Египетского голубя», я испытал, перевернув очередную страницу и обнаружив, что роман кончился. Прямо посреди одной из сцен. Кончился, и всё. Я подумал, может, какой-то брак издания? Может быть, где-то в интернете найдётся окончание? Однако, нет. Я позже выяснил, что роман действительно автором не дописан. Он оказался ему в тягость. Идея произведения писателю в процессе работы стала чуждая, и Константин Николаевич его забросил. Несколько раз он предпринимал попытки завершить книгу, но ничего не вышло. Впрочем, если дело касается русской классики, даже неоконченные произведения заслуживают всяческого внимания.

Стержень сюжета — влюблённость молодого российского дипломата в Турции в русскую жену греческого негоцианта. Однако до самого места, где роман обрывается, а это без малого 200 страниц, он эту женщину даже не потрогал. Уж не знаю, какой объём предполагал сюжетный план. Наверное, миллиона полтора знаков. Вследствие этого в любовной коллизии нет ни нерва, ни динамики. Да что там! Сама любовная коллизия таковой может быть названа едва ли. Роман о любви, в котором нет ни любви, ни страсти — бывает и такое.

Гораздо интереснее читать об устройстве дипломатической работы. Вторая половина 1860-х, о которой рассказывает «Египетский голубь» (датирован 1881 годом), это очень напряжённое время. Интересы русских, турок, британцев, французов, греков, болгар сплелись в такой тугой узел, что дипломатическая игра требовала недюжинного интеллекта. Интересно, что главной целью российской дипломатии в Турции было противодействие распространению католицизма и защита православия, а не политическое сдерживание турок, как можно было бы предположить. Читать о дипломатической работе, её внутренней кухне было любопытно.

Особенно учитывая тот факт, что Леонтьев знал предмет не понаслышке. Он и в жизни отработал несколько лет в МИДе, представляя Россию в Турции, на Кипре и в Румынии. Правда, Константин Николаевич иногда действовал довольно резко для дипломата. Известен факт, что как-то раз он втащил французскому консулу в табло. Наверняка, тот заслуживал пощёчины, но посольского чиновника красят не кулаки, конечно. Тем не менее, Леонтьеву так понравился этот эпизод, что и в «Голубя...» он был включён. Герой книги тоже применяет меры физического увещевания к какому-то французу.

Константин Леонтьев очень, очень неоднозначный писатель и человек! Но у него точно нельзя отнять глубину мыслей и владение словом. Возможно, в этом романе первое не просматривается явно, но зато второе — очевидно. Хорошо, что имя автора «Голубя...» не забыто и его философские, социальные и художественные работы по-прежнему публикуются.

В сборнике произведений К.Н. Леонтьева от издательства «Современник» между двумя романами тонкой прокладкой включена шестидесятистраничная повесть «Исповедь мужа» (впервые издана в 1867 году). При этом первоначально она называлась по месту действия — «Ай-Бурун». Как мне кажется, «Ай-Бурун» подходит лучше, потому что, хотя в произведении муж безусловно есть, я бы не назвал дневниковые записи исповедью.

Повесть вызывает интерес в двух аспектах: во-первых, интересной сюжетной коллизией, а, во-вторых, будучи иллюстрацией очень болезненного эпизода истории Российской Империи, написанной участником событий.

Сначала о сюжете. Главный герой, сорокалетний старик, уставший от всего на свете, перебирается в имение на южном берегу Крыма, где в компании нескольких слуг ведёт одинокую и спокойную жизнь. Однако в силу обстоятельств к нему в гнездо переезжает двоюродная сестра с молодой дочерью. Вскоре старшая родственница скоропостижно умирает. Главный герой попадает в щекотливую ситуацию. Девушка не может жить в его доме в неопределённом статусе из соображения приличий. Отправить её в мир без средств и поддержки он тоже не имеет морального права. Выход один — фиктивный брак. С этой точки и стартуют сюжетные ходы, давшие в своё время критикам повод использовать при описании повести словосочетания «свободная любовь», «открытые отношения» и тому подобные. Интересна эволюция чувств главного героя по отношению к его «жене», отражённая на страницах нерегулярно заполняемого дневника. Между записями там может быть и день, и месяц, и полгода. Жаль только, что нам показывают терзания лишь одного человека. А прочие углы треугольника не могут рассказать об эмоциях от первого лица. Мы узнаём о них опосредованно, в интерпретации основного персонажа.

В качестве исторического фона «Мужа...» писатель использует события Крымской войны 1853-1856 годов, когда героическая оборона Севастополя явила военный и гражданский подвиг высшего порядка. Тем не менее, Российская Империя проиграла эту войну коалиции французов, англичан и осман и была вынуждена подписать очень неприятный мирный договор. Были и другие тяжёлые последствия войны. Но в повести К.Н. Леонтьева, лично принимавшего участие в боевых действиях в качестве врача, война выглядит, как представление для обывателей. Герои ходят на гору посмотреть зарево над Севастополем, участвуют в чём-то напоминающем экскурсии по ещё не остывшим полям сражений. При этом, например, французский офицер заводит приятельство с главным героем и часто бывает желанным гостем в его доме, прославляя доблесть русских войск и даже пытаясь оправдать обстоятельствами военную неудачу России. С ним «под ручку» ходит грек, который напоказ выставляет любовь ко всему русскому. И вообще, вне собственно линии фронта отдельные представители воюющих сторон довольно свободно перемещаются.

В общем, мне кажется, писатель поднял сложную моральную проблему, но как именно он относится к выбору, сделанному героями повести я не могу сказать наверняка. Вроде бы и порицания нет, зато и поддержки тоже не чувствуется. Но, как водится иногда в нашей литературе, на всякий случай все умерли.

Дошла у меня очередь до следующего тома серии «Из наследия» издательства «Современник». На этот раз читателю представлен сборник работ философа и писателя Константина Николаевича Леонтьева. Первым в сборнике идёт роман «Подлипки».

Подлипки — это название имения, в котором провёл юношеские годы главный герой романа Владмир Ладнёв. Действие происходит там, а также в нескольких соседских имениях и в Санкт-Петербурге. Произведение было опубликовано в 1861 году. Таким образом, оно является примером раннего творчества К.Н. Леонтьева.

По содержанию это роман о взрослении главного героя в пейзажах российской реальности того времени от отрочества до поступления в студенты. Основные конфликты сюжета — взаимоотношения Владимира с родственниками, друзьями, девушками и простолюдинами.

Если брать философские и социальные взгляды Леонтьева, как мыслителя, то эти воззрения покажутся бескомпромиссными и резкими. Однако конкретно в «Подлипках» они не отобразились явно. Здесь моё внимание обратило на себя другое.

Кажется, раньше мне раньше нечасто попадались художественные тексты, в которых автор всех без исключения персонажей, включая рассказчика, делал неприятными людьми. Не злодеями, не негодяями, а просто вызывающими отторжение. В тот или иной момент действия они вдруг обнажали какую-то отталкивающую черту.

Герои испытывают друг к другу неприязнь, они мелки в своих страстях при всей высокопарности размышлений, пафосные и мелодраматичные. Даже лучшие из них любят насмехаться и презирать. Думаю, хотя однозначно это нигде не декларируется, что писатель изобразил их такими преднамеренно. Ему очень не нравились порядки в свете и уклад жизни барства в поздний период крепостничества.

И как будто этого было недостаточно, К.Н. Леонтьев «добивает» симпатию к своим персонажам с безжалостной последовательностью. Милая девушка при виде щенков и котят вдруг говорит, что они ей мерзки. Весёлые баре травят борзыми в поле крестьянскую собачку. Главный герой беспричинно расстреливает трогательного совёнка из ружья.

В общем, неожиданный лично для меня образчик русской классики и не сказать, чтобы сильно духоподъёмный. Само качество прозы, конечно, на высоте. Будет интересно посмотреть на более поздние работы Константина Николаевича.

Книга Андрея Германовича Волоса «Возвращение в Панджруд» является эталонным историческим романом, словно из палаты мер и весов. В нём нет примесей магического реализма, как нет и вольного обращения с историческими реалиями описываемого места и времени, то есть Бухары IX века. Есть тщательно исполненный приключенческий сюжет, вплетённый в условия той страны.

Главным героем произведения является великий персидский поэт Абу Абдуллах Джафар ибн Мухаммад, писавший под творческим прозвищем (лакабом) Рудаки, то есть «сидящий у ручейка». Фигура Рудаки является для современной персидской литературы настолько значимой, что многие историки считают этого автора её основоположником.

В советское время тема Персии привлекала и писателей, и читателей. Можно вспомнить многотомные произведения С.П. Бородина «Звёзды над Самаркандом» или В.Г. Яна «Нашествие монголов», где часть действия также происходит в Средней Азии, пользовавшиеся большой популярностью. Работа Андрея Германовича продолжает заложенные предшественниками традиции.

Роман «Возвращение в Панджруд», как мне кажется, решает две задачи. Во-первых, читатель знакомится с жизненным укладом, политической и социальной обстановкой в Персии. Во-вторых, узнаёт судьбу столь чтимого по сей день поэта и мыслителя.

Что касается первой задачи, то она исполнена очень удачно. Когда через сюжетные ходы ты узнаёшь о многих обычаях персов — бытовых, кулинарных, брачных, похоронных, придворных — совершенно нет ощущения, будто читаешь учебник истории. Всё подано через действие и к месту. Причём Волос пишет об этих обычаях нейтрально, не стремясь противопоставить прошлое время сегодняшнему дню.

Вторая задача решена не менее успешно. Но жизненный путь Рудаки, напротив, описан эмоционально. Два периода его жизни: юность и нахождение при дворе эмира с титулом «Царь поэтов», а также изгнание после смены власти излагаются одновременно. Персонажи у Волоса получились очень живые, как главные действующие лица, так и эпизодические. Мне особенно понравились мудрецы — сам Рудаки и его друг со времен медресе Юсуф. Интересно, какова разница между мыслителями русскими и персидскими! И те, и другие были заняты вопросами планетарного масштаба, вопросами мироздания. Но если русские мудрецы неизбежно становятся старцами, аскетами, мрачными и смиренными, то персидские вовсе не считают обязательным отринуть от себя удовольствия и радости.

«Возвращение в Панджруд» — отличная книга для ценителя классического исторического романа, написанная лёгким и качественным языком, обладающая увлекательным сюжетом.

Я ожидал от «Убийств в десятиугольном доме» чего-то большего... Чего-то поживее и в части формы, и в части содержания. Да, роман неплохо написан и интересен, но нет ни одной черты или свойства, которые я мог бы счесть признаком большого произведения. Разве что его место в истории японского детектива с точки зрения возрождения субжанра «хонкаку», как написано в предисловии, может заставить относиться к нему по-особому.

Роман не шокирует графикой содержания, хотя японцы умеют ужасать получше многих. В общем-то с этой точки зрения «Убийства...» совершенно умеренный текст. Нет в нём присущих некоторым японским произведениям нарочито страшных и тошнотворных эпизодов. Убийца или убийцы используют относительно «традиционные», если можно так выразиться, методы лишения жизни.

Сам сюжет разрешён тоже без такого поворота, который заставил бы воскликнуть: «Не может быть! Как автор это придумал?!» Для читателя в данной сюжетной коллизии вообще безразлично, кто именно преступник. Какая, в целом, разница кто конкретно из действующих лиц убивает остальных? Главное в том, как и почему он это делает. И ответы на эти два вопроса, прямо скажем, не очень-то яркие. Способы по замыслу довольно простые, мотивация, на мой взгляд, немного натянутая. Зато по мере разворачивания событий мне понравилось обстоятельство, что действия убийцы не всегда шли согласно его плану. Мы знаем, что в реальной жизни вообще мало что идёт в соответствии с первоначально задуманным. Приходится быть довольным, если есть возможность хотя бы следовать генеральной линии плана. Все, наверное, видели уморительное интервью-мем с российским конным наездником Александром Несяевым. Так и в книге. «С самого начала у преступника была какая-то тактика, и он её придерживался». И это поднимает повествование на высокий уровень жизненной достоверности.

Про персонажей ещё в предисловии сказано, что особой проработки нет, не в этом, мол, была цель. Ладно, принимается. И вправду для замысла «Убийств...», думаю, какой-то значительной глубины действующих лиц и не требовалось. Так что условность характеров считать недостатком не буду.

Если бы не экзотическая сцена в виде десятиугольного дома, кстати, как-то чрезмерно удачно для сюжета претерпевшего неизбежную смену собственника, то этот роман, пожалуй, привлекал бы меньше внимания.

Подводя итог, хочу сказать, что, как бы там ни было, книга читается легко и быстро, в качестве инструмента развлечения она свою роль играет от и до. А что я в ней не нашёл чего-то этакого, то, как говорится, мои ожидания — мои проблемы.

Я полюбил творчество Дэна Симмонса, прочитав его роман «Террор», — огромный, немного фантастический, исторический триллер, посвящённый судьбе пропавшей полярной экспедиции. А «Неглубокая могила» открыла для меня совершенно иную грань таланта американского писателя.

«Могила...» — образец того, что принято называть «классический крутой детектив». Роман имеет посвящение Дональду Уэстлейку и наследует традициям, заложенным им и другими корифеями, например, Спиллейном, Чендлером или Хэмметом, в предыдущие десятилетия. Симмонс опубликовал его в 2001 году.

Мне кажется, сам по себе субжанр «классический крутой детектив» (далее — «ККД») неумолимо вымирает или уже вымер. Из его фундамента современной конъюнктурой выбиты краеугольные камни. Ведь подлинный образец «ККД» всегда вызывающе неполиткорректный. Например, в «Могиле...» все, упоминаемые в действии, чернокожие или итальянцы — преступники. Сегодня нельзя — это расизм.

Действия в «ККД» не бывает без подчёркнуто чувственных и прекрасных женщин, которые не могут устоять перед грязным, смердящим потом и кровью главным героем. В «Могиле...» ему пришлось заниматься сексом с красавицей в ванной как раз потому, что он оказался в её в доме грязный и потный. Кстати, соитие под душем — тоже очень в стиле «ККД», потому что это броско. Хотя в реальности неудобно, опасно и вообще... Сегодня нельзя — это объективация.

Ну, и, наконец, оба гея в романе являются чрезвычайно отталкивающими людьми. Над ними смеются плохие ребята и даже хорошие. Сегодня нельзя — сами знаете почему.

Персонажи тоже созданы писателем в соответствии с канонами: яркими, но без полутонов. Непременный несгибаемый бывший частный сыщик, играющий без правил, свирепые бандиты разных калибров и степени глупости, мафиозная семья, в которой все ненавидят друг друга, ледяной наёмный убийца и верная секретарша и помощница главного героя. Учитывая, что Симмонс пишет очень кинематографично, будто сразу под потенциальную экранизацию, реплики персонажей, типа: «Куда, мать твою, делся этот долбаный ублюдок?», в моей голове звучали хорошо запомнившимся с юности гнусавым голосом VHS видеокассет из проката.

Сюжет прост и линеен, опять же, как и положено в «ККД», но изобилует неожиданными поворотами. Язык, исходя из задачи, тоже прост. Однако, мастерство не спрячешь, и, мне кажется, высокая квалификация Симмонса именно как писателя совершенно очевидна.

Чтение «Неглубокой могилы» доставило мне большое удовольствие и вызвало приятные воспоминания о похожих книгах, прочитанных много лет назад. Мне кажется, роман должен понравиться всем любителям уходящего в прошлое классического крутого детектива.

В общем, роман Симмонса, скорее всего, одна из последних искр, вылетевших из некогда ярко пылавшего костра.

Это одна из самых необычных когда-либо прочитанных мною книг. По мнению профессиональных литературоведов, работа Жоржа Перека являет собой отдельное, почти не поддающееся классификации, явление во французской романистике. Не обладая достаточными знаниями, чтобы согласиться или оспорить этот тезис, я просто изложу впечатление дилетанта о «Жизни способе употребления».

Был такой французский художник-импрессионист Жорж Сёра, основоположник пуантилизма. Так вот, роман Перека в моём восприятии тоже является образцом пуантилизма, только в беллетристике. При помощи мириад текстовых точек, писатель создаёт цельное полотно, отражение жизни одного парижского многоквартирного дома, в современном жилищно-коммунальном жаргоне называемого МКД, и нескольких поколений его обитателей.

Сразу скажу, если от книги вам, как читателю требуется увлекательный сюжет и яркие, драматичные персонажи, то с Переком не стоит и знакомиться. Ландшафт романа представляет из себя мозаику из событий или описаний жильцов дома и почти не имеет стержня. Один из персонажей ооочень условно может быть назван главным героем. Лишь потому, что его жизнь вовлекает в себя и других обитателей МКД. Объём книги — это множество отвлечённых историй, описаний быта и отсылок на различные литературные и научные работы, большая часть из которых — умелая мистификация.

Однако, наибольшую долю объёма занимает перечисление различных предметов. «Жизнь способ употребления» это гимн деталям. На каждой странице их перечисляется и описывается великое множество. Сейчас поставим эксперимент: я открою наугад случайную страницу и посчитаю, сколько на ней упомянуто предметов. Итак, это страница… 217. Число предметов на этой странице — 18. И это, поверьте, близко к минимальному значению! Есть страницы, где показатель превышает 45. При этом все предметы сопровождаются коротким, но ёмким описанием.

Забавно ещё, что в числе всех реальных и вымышленных лиц, включённых писателем в текст, количественно сразу за французами (это как-никак Париж) идут русские. Вместе с Буниным и непременным Львом Троцким, в книге упомянуты разнообразные придуманные беглые князья, ранние советские иммигранты, певицы, послы и министры. В общем, присутствие «русского духа» почти во всех образцах не-развлекательной французской прозы конца XX века, прочитанных мною, говорит о забавном отношении французской интеллигенции к СССР-России, которое можно описать фразой «и хочется, и колется».

В итоге, признаюсь, я читал это произведение, словно выполнял работу, тяжело и размеренно. И с ним у меня возникло часто встречающееся противоречие, когда большого удовольствия книга не доставила, но её литературные достоинства очевидны. «Жизнь способ употребления» — это возможность, если представится случай, сказать кому-нибудь со скрытым самодовольством: «Ах, Перек… Да-да, конечно, читал».

Книга «Светила» произвела на меня противоречивое впечатление. У неё, на мой взгляд, при некоторых несомненных достоинствах есть и очень досадные недостатки.

Вообще, если произведению предшествуют целые пять с половиной страниц водянистых хвалебных отзывов, взятых из совершенно никчёмных для меня, как жителя России, иностранных изданий, я проникаюсь уверенностью, что есть какой-то подвох, и мне хотят впарить халтуру. Наличие Букеровской премии тоже, скорее, признак нехороший в современной конъюнктуре. Однако сама сцена — Новая Зеландия, прииски, вторая половина XIX века — слишком любопытна, чтобы не рискнуть.

В итоге у писательницы получился условно детективный роман с большим количеством действующих лиц, построенный в соответствии с какой-то астрологической моделью. К астрологической составляющей первый вопрос: а она для чего? Нет, я допускаю, что всё там по правилам и имеет чёткую структуру. Но читателю типа меня, то есть не погружённому в астрологические знания, эти символы, конъюнкции, карты и графики совершенно непонятны. А таких 99 процентов. Более того, влияния на течение событий как такового они не оказывают, являясь сугубо декоративным элементом. Ладно, буду считать, что автору просто захотелось добавить своему произведению особенности.

По подаче сюжета книга весьма неоднородна. Начало ошеломляет мощным потоком информации, числом действующих лиц и событий. Это будто ветер вдруг подхватит сухие листья и как бросит тебе в лицо так, что ты задыхаешься и отплёвываешься ими какое-то время, прежде чем идти дальше. Тут очень похоже. Не думал даже, что когда-либо буду ворчать насчёт чрезмерной детализации, а вот случилось и такое. Зато основная часть книги написана хорошо, динамично и интересно. Лично я читал книгу между началом и концом с большим удовольствием. Действие развивалось, загадки множились. Пока не наступил финал. Он очень скомкан: оформлен в главки, названия которых длиннее, чем они сами. То ли Каттон надоело, то ли издатель ограничил объём, то ли ещё какие-то причины вмешались, но в результате получилось, что у романа-великана, с ручищами и ножищами, оказался какой-то смешной, недоразвитый конец, ну, или головка…

Поэтому некоторые загадки не разрешены явно. Если кое о чём можно, в принципе, догадаться по косвенным обстоятельствам, то одна из них так и осталась для меня тайной, хотя имеет большое значение для сюжета. Стоп! Даже две загадки не объяснены.

Язык книги нормальный, если не считать надоедливо частого употребления слова «шлюха». Ну, раз эдак 500 оно встречается, а то и чаще. Я понимаю, синонимов у этого слова не так и много. Но автор всё же могла бы разнообразить свой текст в этой части.

И всё же, не могу сказать, что жалею о потраченном на «Светила» времени. В целом, приятные ощущения роман доставляет.

Книга мне не понравилась. Вместо слепка времени, которого я ожидал, писателем предложен слепок одного эпизода из жизни побитых ею, но очень молодых людей. На мой взгляд, это ровно тот случай, когда деревья загораживают лес.

Мы с автором ровесники, и в 93-м, в котором разворачивается действие, 19 было нам обоим. Поэтому по картине того мира разночтений быть особенных не могло. По восприятию — могло, а по содержанию — нет. Время было, так скажем, непростое и невесёлое. Собственно, только молодость его и скрашивала.

Этот короткий роман, как мне показалось, заварен очень жиденько. Нет в нём ни глубины, ни яркости образов. Сюжет, если очистить текст до скелета, заключается в двухдневном поиске группой товарищей ещё одного своего товарища, чтобы передать ему грустное известие.

Все персонажи очень много пьют, временами покуривают и часто проваливаются в трансцендентные состояния, во время которых предаются размышлениям и испытывают галлюцинации, в том числе коллективные. Ладно. Но дело-то в чём? Они ведь на ровном месте такие. У них нет истории. Может, объём не позволил автору прорисовать своих героев поподробнее. Не знаю. Но получилось, по-моему, не очень хорошо. Вторично.

А, может быть, недостаток глубины объясняется тем, что произведение было написано в 2004 году, когда события предыдущего десятилетия ещё были слишком близки по времени, чтобы видеть их с нужного расстояния.

Из хорошего отмечу несколько ярких метафор и определений. Например, главный герой признаётся, что он чувствует себя рекой, текущей против собственного течения. Вот это сильно! И вызывает сочувствие. Ещё запомнилось исполнение эпизода, где герой представлял своего несчастного ангела, истекавшего кровью и молоком. Тоже такой весьма драматичный фрагмент текста.

Да мат очень естественно встроен в нарратив. Он настолько хорошо в нём сидит, что я было подумал, будто Сергей Жадан написал «Депеш Мод» на русском. Однако нет, это всё же перевод с украинского.

Кстати, о «Депеш Мод». Я не уверен, что существует «поколение» этой группы, как о том сообщает аннотация, но, в любом случае, Депеш Мод из романа не имеет ничего общего со всемирно известным коллективом. Здесь это, скорее, мифологический элемент с выдуманной историей.

Если позаимствовать терминологию у фигурного катания, то нижеприведённое будет состоять из короткой программы в виде впечатления от книги и произвольной программы в виде, возможно, излишних размышлений о совпадениях.

Итак, стартую с самого близкого мне. Я начал читать «Обладать», и уже с самых первых страниц позавидовал переводчикам. Это восхитительный текст для работы. Я понимал, что он ставил сложные художественные задачи и, наверняка, много раз заставлял переводчиков скрипеть зубами от ярости, но замирать от восторга собственного труда тоже. Я угадывал английский оригинал в русском языке, подобно тому, как под одеждой угадывают соблазнительные формы женского тела. И стихи, и письма, да и нарратив — везде мастерство автора позволило языку предстать во всей его возможной красе. С удивлением в конце тома я обнаружил признание переводчиков в любви Антонии Байетт и её книге. Так что, в самом деле, работа с «Обладать» принесла им удовольствие. Кроме того, в послесловии они раскрывают множество справочных сведений и аллюзий, которые помогают лучше понять роман.

Осмелюсь только сказать, что я бы всё-таки постарался сохранить подлинную фамилию главного героя — Эш, то есть ясень. Возможно, дал бы при этом огромную, неуклюжую сноску в начале. Потому что «падуб» в качестве фамилии, как я ощущаю, звучит до крайности не английским образом. Не могу навскидку вспомнить в английском языке хотя бы одно слово со схожим фонетическим строем.

Самый главный, на мой взгляд, успех Байетт — это потрясающая эмоциональная напряжённость событий в двух временных рамках. Особенно, конечно, в 19 веке. По сути, что случилось? Мужчина полюбил женщину, она его тоже, однако жизненные обстоятельства не позволили им быть счастливыми. Этот на словах не сложный сюжет пером Байетт приобретает эпическую громкость и глубину. Мучительность невозможного просто разрывает душу и действующим лицам, и читателям, если они того захотят. Пара Падуб и Ла Мотт — Аск и Эмбла, Ясень и Ива. Два древа, которые никогда не смогут сплести ветви. А у нас, в русской традиции, помните? «Но нельзя рябине к дубу перебраться / Знать, ей, сиротине, век одной качаться...» Это общечеловеческий трагический образ. Длинные письма влюблённых друг к другу, их действия в разлуке — это удивительные примеры силы чувства, силы характера, благородства и, наверное, чрезмерного упрямства.

Персонажи современности, конечно, пожиже. В первую очередь, потому что они уже люди, а не герои. Это не упрёк. Писательница своим замыслом сделала их такими. Добрыми и не очень, альтруистами и стяжателями, но неизменно проще, чем фигуры, жизнь которых наши современники изучают под микроскопом. Это важно. Они-то изучают предков, а их самих изучать будут вряд ли. Хотя большинство из персонажей сегодняшнего дня в книге тоже вызывают симпатию. Тот же Роланд Мичелл. Не самое распространённое имя в современной Англии выбрано не случайно. Это Роланд, подошедший к подножию Тёмной Башни истории личности в литературе, готовый штурмовать её стены… Или Мод Бейли — учёный, которую американская подруга напрасно старается превратить в лесбиянку, и которая находит силы услышать в себе подлинное чувство. И другие фигуры.

Кстати, Байетт сделала американцев проводниками двух отрицательных посылов. Во-первых, американский делец хочет вывезти исторические документы в США. Когда их не получилось купить, он готов их украсть буквально из могилы. У него нет и признаков моральных сдержек. К тому же он любитель какой-то извращённой порнографии. В общем, он — типаж научного флибустьера. И второе, американский учёный, феминистка и лесбиянка, у Байетт символизирует культ сексуальности. Современное общество вообще всё рассматривает через призму сексуальности. У меня создалось впечатление, что Байетт это не нравится.

«Обладать» — поразительное произведение. Я очень-очень рад, что прочёл его. На этом короткая (не слишком, правда, короткая) программа закачивается. Дальше факультативная часть, что называется, «для себя».

***

Как же иногда монета вдруг раз! — и на ребро становится. Когда в действие романа вошёл персонаж Мод Бейли, женщина занятая литературоведением, да ещё именно английской романтической поэзией, меня кольнуло. А я ведь уже встречался с этой фамилией, правда, с несколько иным написанием, и она тоже была связана с английским романтизмом 19 века. Maud Bailey и Thomas Haynes Bayly… Вымышленный персонаж и совершенно реальный поэт и песенник середины 19 века, двадцать три произведения которого я перевёл.

Более того, мне вспомнилось, что Бейли иронизировал над захватившей Великобританию тогда страстью к биографиям. Это стало настоящей манией. Не успевала горсть земли ударить в крышку гроба, а в типографиях уже лежали упакованные и готовые к продаже жизнеописания. Сегодня копание в личной жизни известных людей стало только безжалостней, обретя видеоформат, «рыбу» которого можно заготовить ещё до того, как субъект умрёт. Бейли в 1840-х опубликовал поэму «Биография», в которой, шутя, угрожал написать биографию почившего спаниеля «мамаши Хаббард». Она так и начиналась: «Мамаши Хаббард умер пёс / Известный спаниель / Приму ж труд скорбный написать / Каков был этот зверь». А вот как она заканчивалась:

But now to take away a life

Each man of letters strives;

The undertakers thrive by deaths,

Biographers by Lives.

O'er new made graves, thro' murky mists

Of prejudice he jogs;

And so it seems biography

Is going — to the dogs!

В моём эквиритмическом переводе:

Присвоить чью-то жизнь себе

Всяк литератор рад,

Гробовщика питает смерть,

Биографа — Судьба,

Вот по могилам он труси́т

Мглу предрассудков сквозь,

Похоже, биографии

Скатились псу под хвост

А если от сатиры вновь вернуться к настроению романа «Обладать», то я бы хотел привести ещё одно короткое стихотворение Томаса Хейнеса Бейли…

I'll only hear the word farewell,

I will not now be told

That when you come again, you'll bring

A store of gems and gold.

To other friends, who love you less,

That promise you may tell;

At such a moment, let me hear

That one sad word — «Farewell!»

Yes, breathe no other word but that,

Unless it be the vow,

That promises a safe return.

With love as fond as now.

Say, you'll be true, though in the halls

Of splendour you may dwell.

Oh! let me hear you tell me this

Or only say — «Farewell.»

В моём эквиритмическом переводе:

Услышать должен я «прощай»,

Не должен слышать то,

Что ты вернёшься, принеся

С собой груз золотой,

Друзьям, что любят, но не так,

Такое обещай,

А мне сейчас скажи одно

Печальное «прощай!»

И не шепчи других мне слов,

Когда не клятву ту,

С любовью нежной, как сейчас,

Найти обратный путь,

Пусть в пышный занесёт чертог,

Её не преступай,

Позволь услышать это мне,

А нет – скажи «прощай»…

В романе «Обладать» Ива сказала Ясеню «прощай».

Прежде изложения впечатлений о «Тайной жизни» я подчёркиваю, что это именно личные впечатления, которые могут полностью или частично не совпадать с теми смыслами, которые заложил в неё автор.

Книга, впервые вышедшая из типографии в мой день рождения, 14 марта, — это книга-зодиакальная рыба. Она по-рыбьи тяготеет к чувственному, половому, эротическому, то есть составляющим того, что в совокупности иногда называют любовью.

Перед читателем разворачиваются размышления о природе любви, её свойствах, влиянии на человека, общество и мир. В «Тайной жизни» нет сюжета. Есть разрозненные воспоминания писателя, вокруг которых, жемчужиной вокруг песчинки, оборачиваются многослойные мысли Паскаля Киньяра. Эта книга — большое эссе.

Вырастая из основной темы, многочисленные меткие наблюдения о литературе, музыке и живописи, социуме и личности составляют единое целое с исследованием этого до-человеческого до-бытийного феномена соития, то есть пути двух влюблённых вместе.

Киньяр не требует от читателя эрудиции в античной истории и литературе, как европейской, так и восточной, или, например, эрудиции в физиологии, но ожидает накопленный багаж знаний, который позволит с авторской помощью ориентироваться в предлагаемом им произведении.

Форма подачи материала заставила меня предположить, что текст не писался специально для издателя с чётко определённым сроком. Это, скорее, компиляция из десятков записных книжек и блокнотов, в которые Киньяр записывал идеи в тот момент, когда они к нему приходили, чтобы связать их потом необходимыми мостиками. Поэтому есть главы на три строки, есть на тридцать страниц. Текст насыщен многочисленными угловыми скобками. По-видимому, писатель делал купюры в собственном изложении, выбрасывая что-то, на его взгляд, избыточное или не существенное.

В понимании автора, любовь не тождественна страсти и вожделению, враждебна обществу и не годна к браку. Любовь, утверждает Киньяр, вообще не является явлением одного порядка со всеми прочими элементами существования, поскольку выводит обе свои жертвы за пределы мира, где наши жизни протекают без любви. Мне показалась очень интересной мысль, что для любви губительны свет и язык. Не в бытовом, конечно, смысле, а в концептуальном. Первый заставляет увидеть не имеющее визуального образа, а второй задаёт границы не имеющему пределов.

Спроецируйте на себя! И в самом деле, акт любви в темноте, в отсутствии членораздельной речи (какая ирония: член исключает или хотя бы снижает членораздельность!) — это подобие гигантской волны, которая с течением времени вырастает до размеров вселенной, и рушится на влюблённых, готовая оставить после себя лишь руины и мёртвые тела. Но вот она откатилась обратно, волоча краешек липкой пены, и приходит свет, и звучат слова, оказывается, что постель цела, тела невредимы, хотя пребывают в состоянии заворожённости.

Вот этот абзац выше немножко похож на ткань повествования в «Тайной жизни» с поправкой на разницу в интеллекте и таланте излагающих (то есть Киньяра и меня).

«Тайную жизнь» трудно читать быстро и трудно читать помногу. Возможно, её даже не обязательно читать до конца. Но что-то заставляло меня, после каждых 20-25 страниц побродив с полчаса по дому или чем-то позанимавшись, снова брать книгу в руки. Наверное, это была смесь зависти и любопытства.

До завершающей трети заключительной части трилогии «Перстень Лёвеншёльдов» она мне нравилась больше, чем первые две. События в «Анне Сверд» происходят буквально через пару дней после окончания второй части.

В этом романе уже не приходится говорить об отсутствии отрицательных персонажей. Те, кто ранее не дотягивал до этой роли, претерпев эволюцию, превратились в настоящих злодеев. Женщина, домогавшаяся помощника пастора, из просто увлечённой стала одержимой, на своём пути к цели растеряв достоинство и всякие моральные принципы. Она стала его тяжёлой болезнью, которая в итоге могла бы доконать их обоих, заодно сделав несчастными n-нное число людей, случайно угодивших под раздачу.

И сам помощник пастора вызрел в тот ещё фрукт. Служение богу в общем-то происходит через служение людям. А его нельзя нести, не обладая чуткостью и человеколюбием. Именно этих двух качеств несчастный лишился начисто. Он настолько неприятен в поведении, манере держать себя, поступках, что мне хотелось сказать автору: «Постойте, постойте, вы сильно пересаливаете!» А потом, раз, я вдруг заметил сходство в каких-то черточках с человеком, которого часто вижу в зеркале. А значит, автор всё делала правильно, если сумела заставить читателя в отражении неприятного персонажа увидеть собственные недостатки.

Как ни удивительно, но сама Анна Сверд в романе имени себя фигура не самая важная. Да, она изображена очень достойной женщиной, не боящейся жизненных невзгод, готовой прощать, умеющей любить, но Анна — это фон, на котором чётче проявляются фигуры других действующих лиц. Во второй половине произведения её очень мало, почти совсем нет. Мне представляется, это недостаток романа.

И вообще, вынужден признать, что финальная часть книги мне совсем не понравилась. Внезапно происходит полная смена планов. Возвращаются персонажи и мистика первой части, вытаскиваются козыри из сюжетного рукава, которые предугадать было никак невозможно, остаётся просто их принять и всё. Лагерлёф пишет эпизоды, назначение которых мне не понятно. Например, Шарлотта, уже носящая фамилию Шагерстём, мечтает о ребёнке, которого у неё нет, на краткое время обретает его, привязывается к нему, но тут же теряет. При этом каких-то последствий ход вообще не имеет. Ну, как бы случилось, и ладно. Есть просто заброшенные линии: Шарлоттиному мужу пьяный врач начал где-то в середине романа делать операцию. Больше о нём в тексте нет ни единого упоминания. Можно лишь догадаться, что он, видимо, жив, так как её продолжают называть фру Шагерстрём, а не вдовой Шагерстрём. Далее, после гибели своего двоюродного брата она с убийцей в санях едет в его дом. Как их там приняли, не уточняется. И тому подобное.

Очень жаль, что впечатление от трилогии у меня оказалось смазанным в конце. Это, однако, не отменяет значимости произведения для Шведской и всей мировой литературы.

Вторая часть трилогии «Перстень Лёвеншёльдов» — роман под названием «Шарлотта Лёвеншёльд» является совершенно отличным от первой. В сюжете больше нет мистики. Речь идёт о любовных взаимоотношениях. С первой частью роман связывают потомки некоторых персонажей.

Я замечал, что в романтической литературе иногда встречаются произведения, где концентрация прекраснодушия существенно выходит за рамки средней. Эта книга — один из примеров. В ней все персонажи благородны и имеют самые высокие устремления. Ко всем коллизиям и страданиям, испытываемым действующими лицами, приводят в общем-то чистые порывы и намерения. Можно сказать, тут нет отрицательных героев. Даже сплетница, которая порушила всё, что только можно было, совершала свои поступки под влиянием чувства и по своему личному понятию о справедливости. Даже холодный и эгоистичный проповедник, творя непростительный грех убийства любви, искренне верит в божий промысел и наделён недюжинным мужеством.

Ещё один родовой признак романтической литературы — роковые или счастливые стечения обстоятельств. В «Шарлотте...» таковых тоже довольно много. Путника подбирает экипаж, в котором сидит тот, кто надо, происходят случайные встречи в городе, письма не догорают в печи и так далее. Также, любовь безжалостно настигает действующих лиц в необходимый момент. Главная героиня взяла и влюбилась в помощника пастора — отпрыска знатной семьи с отличным образованием. Кажется, по причине его красноречия. Была с ним помолвлена и пять лет надеялась переделать его, пока не обнаружила, что её избранник переделке не поддаётся и в профессора не собирается, в непоколебимости веры намереваясь всю жизнь простоять за бедной кафедрой. Что же поделать? Придётся любить такого. Богатый вдовец, которому для ведения дел в имении нужна новая хозяйка, охотно летит в сети любви, случайно узнав о мимоходом брошенной в шутку фразе.

Хотя его-то как раз можно понять. Шарлотта Лёвеншёльд в романе, названном её именем, это мужская погибель. Страстная, своенравная, сильная умом и духом, добрая, красивая, но при этом в очень затруднительном и двусмысленном положении. Тут сердце мужчины тает, как шарик мороженого под струёй кипятка из чайника.

И все сюжетные узлы сначала завязаны, а потом и развязаны крепким, обстоятельным языком классика. Я думаю, прочтение трилогии — это неплохая строчка в резюме любого читателя. Любопытно, какой окажется завершающая часть саги о Лёвеншёльдах.

Я ещё ни разу не читал романов, которые бы уместились меньше, чем на 70 страницах. Это первый. Возможно, в крупноформатную категорию его определяет то, что в сюжете довольно много действующих лиц и сцен, пусть коротких.

Мне кажется, когда автор писала «Перстень Лёвеншёльдов», заранее она не планировала сделать его первой частью трилогии. По-моему, он был написан в качестве самостоятельного произведения. Но спустя очень короткое время, Лагерлёф сочла необходимым на его основе создать целую сагу (В этом смысле есть некоторое сходство с рассказами о Ведьмаке, ставшими первой ступенью гигантской эпопеи). Предположение подтверждается тем, что две последующие части имеют более привычный объём для произведений такого рода — более 200 и около 300 страниц соответственно. Хотя это, конечно, только догадка. Ведь дальше я ещё не читал.

Сюжет «Перстня...» тоже не похож на классический романный сюжет. Обычно мы ждём завязки, а затем какого-то развития событий, приводящего к развязке. То есть, если говорить метафорически, сюжет — это мускул, расслабленный в начале, который напрягается к финалу. А тут нет мускула. Тут есть проволочка, которая от завязки до конца сгибается под произвольными углами, больше напоминая сказание или былину. Кстати, да, точно! Это и есть сказание, ново-скандинавская былина!

В романе нет главного героя, если не считать таковым покойника — генерала, которому принадлежал перстень. Все остальные персонажи не присутствуют более чем в отдельных сценах, сменяя друг друга от начала к концу. Они созданы не то чтобы схематично, но и глубокой проработки в них, конечно, нет — на это просто не хватает страничного объёма.

Мне понравился язык, которым написана книга. Не знаю, заслуга ли тут старого, добротного перевода или Лагерлёф действительно написала первую часть трилогии такой похожей на русский стиль, но выглядит он явно родственным некоторым отечественным произведениям чуть более раннего времени написания. И только имена и сугубо скандинавские реалии — риксдаг, тинг, сэттер — не позволяют забыть, что мы в Швеции.

Буду воспринимать «Перстень», как пролог-страшилку к настоящему действию в двух последующих частях трилогии.

Да, интересно, когда в детективе загадка и ход расследования — это лишь скелет, на который наращиваются мышцы психологизма. В итоге, на мой взгляд, получился отличный роман о чувствах.

Что есть хорошего? Во-первых, текст. Он простой, но очевидно написан квалифицированным писателем. Нет того ощущения, которое иногда возникает с авторами меньшего дарования, что текст не прост, а примитивен. Тут он ровно такой, какой надо для жанра и строя книги.

Среди хорошего также сюжет и косвенно объём. Мне понравилось, что действие не провисало, и его набралось на приличное, больше среднего, количество страниц. Мне обычно не очень по душе чередование первого и третьего лица, но тут как-то получилось естественно и не раздражало. Персонажи родились у Таны Френч разноплановыми, с яркими чертами, характерные. Одним словом, убедительные. Разве что… Хотя, об этом чуть ниже.

Третья хорошая черта — мораль. О ценности дружбы написать взрослое произведение, тем более в детективном жанре, я думаю, не очень-то просто. Ей-богу, после прочтения романа задумываешься, как же хорошо дружить! Я, конечно, нахожусь в фазе жизни, когда моих друзей юности судьба давно утащила в неведомых направлениях. И когда я читал последнюю сцену книги, касавшуюся именно дружбы, она отдавалась в сердце чувством сожаления. Стоило уберечь то, что когда-то было. Вообще, эта последняя сцена, из того, что я могу вспомнить, по высоте звучания сравнима с финальной сценой о дружбе в прекрасном романе Стивена Кинга «Оно» (Хотя мне никогда не нравился этот перевод названия ‘It’, потому что ни о каком «оне» там речи нет.)

В общем, хвалить «Место...» есть за что. Но всё же меня и царапало в процессе чтения. Во-первых, личное восприятие героинь. Не знаю, кому как, а мне было сложно считать их девочками-подростками. В моём восприятии, сложившемся в результате подачи Френч, они были взрослыми женщинами. Гораздо взрослее, чем женщина-детектив. Плюс детектив Стивен Моран у Френч получился такой, какими иногда у авторов-мужчин получаются женщины, то есть слегка неестественным. Я бы ожидал от уроженца ирландских низов немного других привычек и реакций. Впрочем, люди бывают разными.

Во-вторых, мне кажутся категорически излишними волшебные и сверхъестественные элементы повествования. Может быть я как-то не так понял, но ведь они в тексте были, верно? А если были, для чего они нужны в совершенно реалистичном сюжете?!

В-третьих, некоторые конкретные поступки вызывали у меня оторопь. Я сейчас грубо скажу, но лечь под парня, который тебе не то что не симпатичен, а глубоко неприятен, для того чтобы удержать его от свиданий с подругой, и тем самым уберечь её от вероломства этого парня… Такой ход мне представляется диким и ничем не продиктованным. Как и ещё ряд действий этих девушек.

Я что-то много критики написал. Но всё же хочу повторить: книга — отличная, и безусловно заслуживает быть прочитанной.

Я ранее не читал произведений Дэвида Митчелла, так что через «Тысячу осеней Якоба де Зута» познакомился с этим автором. Роман мне понравился. Если присмотреться, за фасадом исторического боевика можно разглядеть тайные комнаты с другим настроением и видами из окон.

Для начала одно скучное наблюдение. Митчелл, преднамеренно или нет, хорошо и правдиво демонстрирует природу коррупции. Очевидно это явление было спутником человеческого общества с древнейших времён, и на рубеже XVIII-XIX веков цвело пышным цветом. И, как мне показалось, Митчелл в качестве, так сказать, мотора коррупции определяет коммерсанта. Именно делец в своём намерении ради прибыли обойти закон заставляет крутиться колёса коррупции, вовлекая в коррупционные схемы прочих участников — других дельцов, органы исполнительной, судебной и законодательной власти, а также собственных работников. В романе коррупция определяет направление, по которому двигается весь сюжет.

Главный персонаж, как мне показалось, создан очень хорошо. Он — человек, искренне верующий в необходимость поступать правильно. Причём без смелости истерики, а с мужеством справедливости. Ему очень легко сопереживать. Он не вызывает раздражения своей праведностью, потому что она не показная и простая.

Также Митчелл не обходит стороной тему национального достоинства и патриотизма. Рисуя большинство действующих лиц не самыми приятными, образованными или милосердными людьми, будь то соотечественники-англичане, голландцы или японцы, писатель в моменты коллизии сторон позволяет некоторым из них вспомнить, что есть нечто более важное, чем их персональные выгоды или даже жизнь. Я аплодирую автору за то, что он вложил в уста одного из подлейших мерзавцев книги фразу: «Что такое флаг? Кусок материи!» Более очевидно передать читателю свою мысль «от противного», по-моему, было бы невозможно.

Ещё в «Тысячах осеней...» моё внимание привлек интересный ход — множественность зла. Одно японское, одно голландское, одно английское. Причём, хотя это очень субъективно, японское зло как-то уступало двум другим в отвратительности. Европейское зло было понятным и отталкивающим в своей не прикрытой алчности. Японское зло, будучи даже более жестоким к судьбам конкретных людей, тем не менее, выглядело локальным и слегка опереточным.

Впрочем, именно японское зло отвечало за препятствия на пути любви. Романтическая линия в романе очень трогательна, особенно тем, что заведомо обречена на несчастливый конец для всех углов треугольника. Произведения, где нет сладкой ваты, они же всегда гораздо сильнее задевают и запоминаются на дольше. Концовка вообще написана очень поэтически. Двухстраничное крещендо, где писатель даёт эмоционально насыщенную общую панораму японского города и страстей, бушующих под его крышами, произвело на меня особенно глубокое впечатление.

Я пока не решил, буду ли читать позже что-то у Митчелла, но я совершенно точно не жалею, что потратил время на прочтение «Тысячи осеней Якоба де Зута».

А, вот ещё что: при транскрипции японских имён и реалий переводчиком использовался не классический подход. То есть Ч вместо Т, Ш вместо С и так далее. Это зря...

Короткая пятидесятистраничная повесть «Золотой дождь» завершает сборник сочинений Михаила Леонидовича Анчарова, изданный в 1994 году в серии «Новая русская классика». Конечно, к названиям серий и рубрик следует относиться критически. Особенно, если там упоминается это слово на букву К. Маркетологи что только классикой не назовут: им и Акунин, и Солженицын — всё классика, ага!.. В случае с Анчаровым я не совсем согласен с названием серии. По-моему, в ней излишне слово «новая». Это просто русская классика во всём её ослепительном блеске. Русский язык, вышедший из-под пера настоящего писателя, которому есть, что сказать, обретает непревосходимую силу.

Эта повесть является размышлениями персонажа-художника о жизни и о себе, наполненными воспоминаниями о войне, предвоенном и послевоенном времени. И я хочу сказать, что немало из этих пятидесяти страниц я читал мокрыми глазами. А попробуйте бесстрастно прочитать, как главный герой, боец Красной Армии семнадцати лет от роду, отползает под миномётным огнём при захлебнувшейся атаке по густой траве, бессознательно скусывая ягоды клюквы, потому что уже не может действовать осмысленно, а потом в воронке размышляет, бегство это было, или всё-таки отступление, если от всей роты он остался один. Или как, ткнув дулом автомата в мешок, он видит выпавшие оттуда косы — чёрную и золотую. Или как его красавица тётка лежит на улице своего города с раздавленной танком головой, а от её двухлетнего ребёнка не осталось ничего, потому что «Тигр» намотал его на гусеницу.

Но в «Дожде...» не только боль. Там есть рассуждения об искусстве, его миссии в обществе. Очень живо описано, как человек осознаёт себя творцом, какие внутренние пертурбации с ним при этом происходят.

Главный герой говорит, что не очень хорошо владеет техникой акварели, но писательский текст, в котором он родился, именно акварельный. Настолько лёгкий для глаза, настолько проницаемый для эмоций, что не может оставить читателя равнодушным. Я не знаю, как долго Михаил Леонидович писал эту повесть. Ходко или тяжело шла над нею работа, потребовала ли рукопись многочисленных правок или сразу написалась набело. Я потратил на прочтение один вечер. Спасибо большое М.Л. Анчарову за то, что он мне его подарил...

Мне трудно чётко формулировать мысли и впечатления от прочтения повести Михаила Леонидовича Анчарова «Этот синий апрель...». Почему-то всегда язык плохо ворочается, когда говоришь о том, что произвело на тебя глубокое впечатление.

В таком случае, начну с начала. Понравилась ли повесть? Да, она исключительно хороша. Почему? Потому что написана потрясающим русским языком, и трогает душу. В ней, словно в капсуле, заключена жизнь очень хорошего человека. И, поворачивая капсулу то так, то этак, Михаил Леонидович позволяет рассмотреть эту жизнь от детства до зрелости со всех сторон в освещении трудного и трагического времени.

Главный герой — поэт. Но им его делает не столько дар «укладывать строки в стопочки», сколько особенное мировосприятие, смесь крепкого характера и удивительной беззащитности перед императивом поступать так, как он считает верным. Он — поэт от жизни, а не только от литературы, в том смысле, что был бы поэтом, даже не написав ни строки.

Через эмоции главного героя и я вновь переживал забытые, но иногда вдруг яркие воспоминания о детстве, своих дворах, школе и походах в гости к друзьям и подругам, где исподволь, незаметно в человеке формируются его якорные, глубинные черты и свойства. Эта повесть, она как бы не совсем проза, и не совсем поэзия. Она что-то неопределимое на стыке двух этих методов. Рассказывает, как проза, возбуждает, как стихотворение.

И война. Неброская героика, неброский ужас, неброская боль неброских сцен. Анчаров рассказал о военных днях своего Человека так, что подвиг, будучи написанным в приглушённых тонах, становится лишь рельефнее. Страшно читать, страшно тянет читать.

И после войны. Тебе двадцать с копейками, но ты уже знаешь то, о чём лучше оставаться в неведении, и видел то, на что что глаза смотреть не должны. Пылал праведной яростью. А уж если ты при этом не не разжился толстой кожей, то как же трудно тебе будет. Особенно среди тех, кто твоим багажом не обладает. А ты к тому же и не хочешь сглаживать углы...

Конечно, такие люди, как главный герой повести, редко бывают счастливы в бытовом смысле. Но в данном случае, автор, кажется, оказался не в силах отказать ему в надежде на любовь и тепло.

Я потрясён текстами Анчарова.

Роман «Самшитовый лес» занимает 235 страниц, но мой читательский пробег по нему составил, наверное, страниц 700, потому что раз, да через раз, прочитав отрывок, я останавливался, возвращался назад и перечитывал его дважды, а то и трижды, потому что мне необходимо было лучше, чище усвоить вложенные автором в текст мысли. Так хозяйка многократно проходится утюгом по ткани рубашки, чтобы она стала глаже.

В книге несколько раз упоминалось, что любая идея, даже самая сложная, лишь тогда чего-то стоит, когда её можно объяснить «на пальцах». Михаил Леонидович Анчаров в «Самшитовом лесе», на мой взгляд, смог саму жизнь объяснить на пальцах. Его выводы и замечания о человеке изложены настолько просто и неотразимо, что перехватывает дух, и только с обидой спрашиваешь у зеркала: а почему я не могу сказать то же самое, ведь слова — как ноты — одни и те же для всех. Разве что пишут их некоторые с ошибками...

Главный герой романа носит фамилию Сапожников, и мне почему-то сразу показалось, что она говорящая. Как в присказке «Сапожник без сапог» главный герой, обладающий парадоксальным, уникальным мышлением, как он сам говорил, приверженец нелинейной логики, легко делился плодами своего труда, своей фантазии с миром, сам оставаясь «без сапог» в виде благ, должностей, признания, без пресловутого «умения жить».

Мне кажется, Сапожников с его сводом моральных правил и нравственных координат воплощает в себе не то чтобы образ человека какого-то неопределённого будущего, и уж тем более не образ человека идеального, а, скорее, человека человечного — homo humanus, — ведь он признаётся, что его «тихие взрывы» вдохновения мотивированы желанием защитить кого-либо. А лучше, защитить всех. Естественно, его инакость вызывает смех, дальше злобу, неприятие, но с течением романного времени антагонисты осознают, что тянутся к Сапожникову. Он им нужен, как доказательство того, что и они могли бы быть такими, если бы только позволили себе именно быть, а не казаться.

И ещё один персонаж в книге стоит особняком. Это женщина Нюра. Я не знаю, кто она. Может, по созвучию имён, Норна? Судьба? Божественный луч, освещающий в минуту необходимости тёмные углы душ, чтобы люди их увидели? Проводник по закоулкам сердца? Персонализация страны? В любом случае, именно Нюра — нестареющая женщина — является поддержкой и опорой Сапожникова и многих-многих прочих. А вдруг она воплощение самой жизни, раз к ней льнут все животные и мужчины? Сила сил, оберегающая корни, из которых вырастает всё остальное.

Что ещё можно сказать, когда, как назло, слова разбегаются? В тексте можно встретить прекрасные сюрпризы. Например, совершенно неожиданное размышление о России вообще и её месте в мире и Европе. Именно России, а не СССР. При этом скрытого презрения к Советскому в романе нет вовсе, и это замечательно.

В общем, когда писатель рашпилем орудует по душе, это, конечно, очищает, но больно! Я даже близко не могу сравниться с Анчаровским Сапожниковым по дарованию, широте и свободе мышления, уму и человеколюбию, но мне тоже знакома рефлексия и томление бытия!

В то же время, я не решусь кому-то рекомендовать читать «Самшитовый лес». Пусть я покажусь занудой, но для него нужен возраст, какой-никакой жизненный опыт и сложившееся мировоззрение. Хотя... Откуда мне знать, как работает волшебство?

Ненужный PS

Наткнулся на строчку в тексте: «В другом человеке мы ищем себя, себя, себя» и обалдел, узнав-вспомнив одно старое, несуразное стихотворение под названием «Войд».

Меж тобой и мной —

Войд

В долгой темноте

Царствуй, пустота,

Догори, умри,

Белая звезда

*****

Между стенами,

Между нитями,

В пустоте висим,

Не открытыми

*****

Что в тебе искал?

Так, туман уплыл…

Я хотел, чтоб я

И тобою был

La Dama Número Trece… Испанский язык красив даже графически!

Триллер Хосе Карлоса Сомосы хорош. Он написан отличным языком, имеет интересный сюжет с динамичным действием, но! По сравнению с «Пещерой идей» это несомненный и значительный шаг вниз. «Дама...» не рождает, во всяком случае во мне, чувства спонтанной восторженности. Это просто очень качественно сделанный литературный продукт, а не ослепительная супернова «Пещеры...», когда кричишь в потолок: ###### себе!!!

Тем не менее, роман безусловно есть за что хвалить. Например, за главного персонажа. При настолько кроваво-волшебном сюжете он, не совершая за всё время действия никаких эффектных героических поступков, заставляет испытывать к себе уважение за целеустремлённость и бесстрашие, а также за готовность рисковать. Остальные персонажи, и, в первую очередь, зловещие дамы очень сильно проигрывают ему в харизме.

Хороши и сцены. Они построены автором так, что не нуждаются, если так можно выразиться, в меблировке. Сомоса кратко и ёмко обозначает локации, но основной драматический эффект, как мне показалось, достигается через переживания и взаимодействие персонажей. Особенно ближе к финалу это становится по-настоящему заметно. Три-четыре страницы, описывающие томительное ожидание героями финальной схватки со злом — это прямо очень хорошо, это почти физическое ощущение густой безнадёжности и смертельной решимости.

Роман говорит о тайной и безграничной силе литературы, в частности поэзии. И по сути, о её не человеческом происхождении. Что интересно, Сомоса приписывает поэзию и поэтов к домену злых божеств. Дамы зовутся в книге «ведьмами», но больше они напоминают то ли скандинавских, то ли античных богов — тщеславных, мелочных и недалёких, чья власть тем страшнее, чем менее она умна.

Здесь, на мой взгляд, кроется недостаток романа. Дамы бледны, унылы, невыразительны. В чём заключается цель существования их шабаша — совсем непонятно. Из текста вытекает, что только лишь в декламации стихов-заклинаний и немотивированной жестокости. Природа Дам не определена. То они вечные бестелесные сущности, то какие-то паразиты, существующие в телах-«вместилищах», то голые женщины сказочной красоты. Мне бы хотелось большей ясности.

И второй недостаток, по моему мнению, это чрезмерная запутанность. Генеральный замысел хитроумен, но не очень сложен. А вот вокруг него накручено слишком много финтифлюшек, ритуалов, констант и правил. По-моему, можно было бы слегка упростить всю эту магическую круговерть. Ну, ещё эротические сцены показались мне несколько не к месту — не попадают они в тон.

Но всё же, повторюсь, роман хорош. Я, конечно, не жалею, что прочёл его и планирую продолжить знакомство с творчеством Х.К. Сомосы, к чему и других призываю.

(написано 21 сентября 2021)

Не так давно я внезапно понял, насколько мало знаю о множестве значимых событий из прошлого Российского государства. А, точнее, ничего не знаю, что, без сомнения, стыдно. Поэтому я решил время от времени читать нехудожественную литературу, посвящённую ключевым или героическим событиям минувшего. Антология «Герои Шипки» из серии ЖЗЛ рассказывает об одной из самых достойных страниц истории поздней Российской империи — освобождении Болгарии от многовекового турецкого ига и помощи другим славянским народам.

О чём говорить сначала, о физике или о лирике? Пускай первою будет лирика. Такие книги, как эта, позволяют понять, что ты не висишь один в пустоте. Ты с рождения унаследовал принадлежность к великому, всеобъемлющему. С моей точки зрения, осознание своей идентичности и природы — вот, что является труднейшей для личности задачей сегодня, да и раньше было не просто. Данная антология помогает достичь такого осознания.

Герои Шипки построили часть нашего генома. Он таков, даже если в силу каких-то причин ты не желаешь принимать этот факт. Это твой народ, твоя кровь. Твои победы и твои горькие поражения. Это ещё не рождённый ты вместе с великими русскими солдатами и командирами демонстрировал чудеса мужества, самопожертвования и великодушия и на Шипке, и под Плевной, и в водах Чёрного моря. И уже ушедшие они будут стоять за твоим плечом, если вдруг на твою долю выпадут суровые испытания.

Теперь о физике. Книга написана в виде серии очерков. Лично мне недоставало строгости подхода. Обычно в ЖЗЛ приводится больше цитат из документов, тем более, что уж по русско-турецкой войне 1877-78 годов таких документов бессчётное множество. Но, учитывая, что издание вышло в ознаменование 100-летия тех дней, возможно, редакция специально выбрала более свободный тон текстов.

Также было бы логично, если бы часть авторского состава была болгарской. И болгарские авторы в антологии действительно есть, но их вклад настолько несущественный, что это бросается в глаза. Из почти пятисот страниц книги ими написано не более 20. Я понимаю: признательность и благодарность — чувства скоропортящиеся. И никто не любит быть кому-то обязанным. Но всё же...

Что поразительно, самый яркий очерк написан не о военном, а о штатском. Этим гражданским был Василий Васильевич Верещагин — великий художник, патриот и страшно сложная личность. Создавая наброски буквально на поле битвы под огнём, Верещагин заслужил право считаться одним из настоящих героев той войны. Кстати, он показал пример, что настоящий нон-конформист, бескомпромиссный критик власти, последовательный противник многих явлений российской жизни, может и должен в первую очередь любить свою Родину. А не как иные, желать ей бед и ущерба. Мне захотелось прочитать его биографию, которая тоже представлена в серии ЖЗЛ.

В общем, информативная и эмоциональная книга, написанная непривычным для документалистики языком.

Слабая книга с большим количеством недостатков, но я понимаю, что она может нравиться. Я всего лишь не целевая аудитория. Купившись на красивое название и неплохо сформулированную аннотацию, я выяснил, что Моргенштерн писала не для меня. Если взять на себя смелость развешивать ярлыки, то «Беззвёздное море» написано, как мне кажется, в расчёте на девочек-интровертов и мечтательниц приблизительно от 13 до 30 лет от роду. Может, и на мальчиков тоже, но сдаётся мне, что даже мальчики с розовыми прядями и узенькими брючками выше щиколоток любят вещи поконкретнее.

У меня сложилось ощущение, что по стилю языка роман Моргенштерн сильно похож на работы Марины и Сергея Дяченко. Только там, где Дяченко удерживаются от пошлости, у Моргенштерн будет чай со вкусом прелых листьев и осенней печали. Имена персонажей кажутся заимствованиями из фильмов-сказок 80-х годов: Аллегра, Мирабель, Дориан и так далее.

Сюжет очень жиденький. В книге около 580 страниц. По моему мнению, больше половины из них — это вода и даже что-то с меньшей плотностью. Например, вещество Сатурна. Повествование очень разрозненное. Разгадки находятся так далеко от загадок, что уже забываешь в чём эти загадки заключались. Некоторые, кстати, так и не разрешились, или я проглядел ответы, потому что в этом тексте трудно вылавливать детали. Он перенасыщен символикой и аллюзиями на различные литературные произведения. «Море...» в целом по своей природе является очередным романом, разыгрывающим карту сакрализации литературы. При этом в тексте помимо действия ничегошеньки нет. Пустота. Nihil.

А наибольшая беда «Беззвёздного моря» — главный герой. Он настолько бесцветен, что его невозможно представить. У него нет характера, нет достоинств, нет недостатков. Он просто необходимый элемент действия, претерпевающий согласно сюжетной линии различные приключения и испытания. Самое запоминающееся, что о нём уже ближе к финалу в этой книжке сказано: «Он был феминист». Он был феминист! Всё! А, ну и гей, конечно. Куда же без геев! Или мы не в XXI веке живём?!

В общем, книга напомнила мне слащавенькое слайд-шоу фоточек с дождём, фантазийных пейзажиков с единорогами и большеглазых анимешных андрогинов. Повторюсь, я понимаю, кому-то книга обязательно понравится, но хорошей я её назвать никак не могу.

После «Сексуальной жизни сиамских близнецов» я решил прочесть ещё что-нибудь у Уэлша. Название «Резьба по живому» зацепило меня своим драматизмом. В книге имеются персонажи, ранее действовавшие в других произведениях писателя, но читать их перед «Резьбой...» не обязательно.

Короткий роман демонстрирует фирменный стиль шотландского автора: максимальная агрессия, максимальный натурализм, бешеный темп. И обильное сквернословие. Снова Уэлшу повезло с русским переводом (Валерий Нугатов). Он качественно сделан, хотя задача перед переводчиком стояла очень непростая — адекватно передать речь эдинбургских у́рок и шпаны.

В романе, как мне показалось, есть два смысловых кита: изучение возможности человека изменить себя, а также психология и механизмы существования части современного общества Шотландии.

Что касается первого, то автор, по мере продвижения сюжета, по-моему, постоянно спрашивает сам себя: «Ну ведь возможно? Возможно же, правда? Ведь так бывает, если человек по-настоящему захочет?» Однако, в итоге на эти вопросы писателем даётся очень короткий ответ: «Нет». Сколько не ряди волка в овечью шкуру, сколько не занимайся он искусством вместо резни, сколько сильно не желай волк заблеять, природу не пересилить. В критических ситуациях она всегда выйдет на поверхность. И если в благополучии Калифорнии протагонисту, Фрэнку Бегби, ещё удаётся держать себя в рамках (и то не всегда), то в стрессе пацанской Шотландии верх берут инстинкты, ею же самой в главного героя и вложенные.

Отсюда ко второму смысловому киту. По-моему, в полной мере оценить картину мира, в котором разворачиваются события «Резьбы...» могут те, кто на собственной шкуре испытал времена деградации общества по каким-либо военным, политическим или экономическим причинам. Эдинбург сегодня в изображении Уэлша — это натуральные мои 90-е. Какая-то зашкаливающая криминализация, повальная бедность и неустроенность, алкоголизм и наркомания, приоритет понятий перед законом даже для полиции… Короче, повеяло ароматом юности, как Курт Кобейн пел в пропитанной саморазрушительной экспрессией песне Nirvana. Поразительно, что Уэлш рассказывает о современной Шотландии (2016), а не, скажем, Шотландии времён тэтчеризма. Хотя, возможно, именно в этом и был посыл писателя: ничего не меняется. Не меняются люди, не меняются условия их жизни. И с большой долей вероятности изменений не предвидится.

Уэлш снова создал очень яркие образы минимальными художественными средствами. У всех них в книге есть свой момент, какая-либо ситуация, где характер и черты проявляются в полной мере. И большинство этих ситуаций связано с насилием. Роман очень — очень! — жесток. Изощрённо жесток. Как мне показалось, даже слишком. Зато в нём Уэлш удержался от искушения завершить сюжет «сладеньким» финалом.

В целом, мне понравилось. И должно понравиться тем, кто уже читал Уэлша и получал от этого удовольствие.

Как мне кажется, я оказался прав в предположении, что в сборнике «Истории для души» каждое последующее произведение Ирвина Ялома сильнее, чем предыдущее. «Когда Ницше плакал», на мой взгляд, является лучшим из включённых в сборник. Однако, в том, что они по дате написания размещены в обратной хронологической последовательности, есть горькая ирония.

Сначала должен признаться, что мне не понравился перевод. Даже само название я бы перевёл иначе — «Когда Ницше заплакал». Согласитесь, между «плакал» и «заплакал» есть существенная разница. Первое предполагает большую или малую продолжительность действия во времени, второе — моментальный катарсис, переживаемый персонажем. Если брать содержание, то больше подходит мой вариант. Если смотреть на оригинал названия ‘When Nietzsche Wept’, то тоже. Плюс, переводчик неправильно использовала прилагательное «нелицеприятный». У неё оно является синонимом «плохой» или «недостойный». Что сильно царапает. Также она использовала ошибочное сочетание «имеет место быть». Или «имеет место», или «имеет быть», иного не дано. Контаминация двух выражений в профессиональном переводе печальна. Вышесказанное, конечно, не касается художественных достоинств самого романа.

В «Ницше...» у Ялома получилась чудесная психологическая игра, своеобразный поединок душевных расстройств главных героев. В результате этой дуэли скорби оказались поверженными. Пусть в случае Ницше лишь частично и на время.

В романе нет бытовой проработки героев, почти нет жанровых сцен, нет авторских наблюдений и оценок, но этот аскетизм оправдывается напряжением взаимоотношений между доктором Брейером и ныне всемирно известным радикальным философом. Излишние элементы, детали и подробности были бы отвлекающим фактором. Поразительно, как в общем-то сухие взаимоотношения и немногочисленные происходящие в книге события авторским усилием рождают глубокие эмоциональные переживания. Читатель сопереживает страданиям доктора Брейера и профессора Ницше.

По принадлежности я бы причислил «Ницше...» к историческому роману, может быть, даже к «альтернативной истории». Беседы и терапия, имевшие место в повествовании, могли бы произойти и привести к таким результатам, которые сегодня известны биографам немецкого философа.

Кстати, было бы интересно от этого романа ответвить спин-офф, где протагонистом стал бы Зигмунд Фрейд, являющийся одним из второстепенных персонажей произведения Ялома.

Всё же, какие у людей бывают мощные разумы! Даже в преломлении беллетристики, даже в упрощённом виде они внушают благоговение. Я бы, может, и почитал произведения самого Фридриха Ницше, но я же там мало что пойму! А что пойму, то всё равно не смогу усвоить…

Мне понятнее страдания доктора Брейера, одержимого своей пациенткой. У меня, по крайней мере, есть чуть-чуть похожий личный опыт. Когда-то я был преподавателем на инязе и влюбился в свою студентку. На этом моя педагогическая карьера завершилась. Правда, мне было легче, я не был женат. Своё сочувствие Йозефу Брейеру я выражаю легко и искренне.

Хорошая книга. Не зря я всё таки взялся за художку из-под пера психотерапевта.

Второе произведение из большого сборника «Истории для души» под названием «Лжец на кушетке» кардинальным образом отличается от первого — «Мама и смысл жизни». Оно интересное.

Сначала мне показалось, что сюжетного стержня опять не будет, что главы прикрепляются друг к другу не так, как ветви прикреплены к стволу дерева, а торчат в разные стороны, словно ушки-побеги больших кактусов. Но это было обманчивое впечатление, ствол у «Лжеца...» всё таки есть. Это уже не профессиональные побасёнки, не слегка оживлённое описание трудового процесса, а подлинная беллетристика. Мне даже кажется, что романы в сборнике размещены в обратной хронологической последовательности потому, что более давние из них лучше, чем последующие.

Название, основанное на полной омонимичности в английском языке глаголов «лежать» и «лгать», намекает читателю, что персонажи книги без устали лгут друг другу, лёжа на кушетке психотерапевта или сидя возле неё. Хитросплетения лжи автор завязал такие сложные и ажурные, что даже жалко, что не все они оказались распутаны в итоге. Как мне показалось, одним из смыслов, вложенных Ирвином Яломом в книгу, является демонстрация того, что психотерапевты — обычные люди, не волшебники. У них есть недостатки, страсти и пороки. Они не умеют читать мысли, и их можно ввести в заблуждение и обвести вокруг пальца.

В «Лжеце...» много сцен, разыгранных в приёмных кабинетах, и работу докторов интересно наблюдать. Особенно любопытно видеть, как труд психолога оказывает благотворное влияние на пациента. Причём иногда как бы вслепую, потому что доктор может не знать или заблуждаться по поводу мотивов, приведших клиента на его кушетку. Однако сами методы для меня, как представителя определённого социума, являются как минимум спорными и, так скажем, ориентированными на другую культурно-бытовую среду. И вообще, в романе почти все ходят к психотерапевтам, включая самих психотерапевтов, которые тоже посещают своих коллег.

А впрочем, если твоя голова настолько полна эротическим контентом, как у героев произведения, этим, без сомнения, надо с кем-то делиться, а то можно лопнуть не ровён час…

Резюме: прочитал, и прочитал. Теперь знаю.

Пару месяцев назад выяснилось, что я не знаком с творчеством одного из известных писателей-современников, испанца Переса-Реверте. Кубик судьбы выбрал для меня роман «Фламандская доска», и знакомство состоялось. Чему я очень рад.

Прежде чем говорить о чём-либо другом, отмечу сначала, возможно, не самую очевидную вещь, учитывая, что речь идёт о детективе, но произведшую на меня глубокое впечатление. Перес-Реверте очень лиричен, и это свойство придаёт его писательской манере своеобразный шарм. Когда я встречаю в тексте такую фразу: «Она произнесла эти слова, обращаясь к освещённой половине его лица, но ответила ей другая, скрытая тенью», я не могу не испытывать восхищения мягким, каким-то акварельным драматизмом, подвластным автору.

И, что логично вытекает из вышесказанного, читатель имеет дело с произведением, в котором детективная составляющая служит не конечной целью, а средством-проявителем глубоких человеческих переживаний, природы их поступков, любви, ненависти, печали и разочарования.

Догадаться, кто является злодеем в «Доске...» проще простого. Я сообразил сразу, но не из-за того что сильно умный, а потому что иных кандидатур на эту роль в книге нет. Но главный-то вопрос здесь не «кто», а «почему». И вот на него ответ уже не на поверхности. Кстати, чёрный ферзь, с которым себя отождествлял носитель зла — чёрная королева, queen. Слово queen имеет широко используемое сленговое значение, тоже сразу раскрывающее личность игрока чёрными.

Хотя определить преступника не составляет труда, сам по себе детективный сюжет по-настоящему захватывающий. Что предпримут игроки, каковы будут реакции? Оформление действия в многоплановую шахматную игру было, конечно, нетривиальным ходом со стороны сеньора Переса-Реверте, потребовавшим недюжинного напряжения ума. И кода к месту — мы должны были удостовериться, что герои не ошиблись в том, кто съел белого коня.

Правда именно в сюжете я обнаружил дыру-не дыру, но кое-что не сошлось у меня в голове: троица героев никак не извещала преступника о своих ходах на шахматной доске, но он почему-то всегда был в курсе. Как так? Может, я что-то упустил? Но я проверял потом по тексту и ничего не нашёл. А в таком случае героям тем более стоило задуматься, не сами ли с собой они играют! Этот момент так и остался для меня непонятным. Но некоторое несовершенство чаще всего не вредит подлинно сильному произведению.

Дополнительным проявлением этой силы стало то, что «Доска...» оставляет после себя настроение и влияет на читателя. В моём случае, настроение минорное. Закрыв книгу, я полчаса ничего не делал. Просто думал... Переживал... Наверное, даже усваивал.

Знакомство с Артуро Пересом-Реверте я обязательно продолжу по прошествии короткого времени, но пойду, судя по всему, доселе не проторенным путём.

В 2005 году в одной из турфирм Красноярска мне подарили красивый журнал об арктических и антарктических турах, наполовину рекламный, наполовину познавательный. Более всего мне в душу запал круиз на паруснике вдоль побережья Шпицбергена. Он тогда стоил 22 тысячи евро с носа без учёта трансфера в Осло. Сейчас уже очевидно, что побывать на архипелаге мне вряд ли доведëтся. Зато в руки попал детектив, где действие происходит в 90-е годы именно на островах Шпицбергена.

Особенности места определяют ограничения, которые приходилось учитывать автору. Во-первых, обособленный мир, в котором проживает малое количество людей, и все, как говорится, друг друга знают и чужаков сразу замечают. А, во-вторых, к 90-м угледобыча, ради которой норвежцы там всë и построили, была прекращена, и городки острова оказались полны сотен заброшенных, ветшающих зданий.

Что понравилось. Автор передала атмосферу социума. В книге нет описаний природы, нет глубокой проработки персонажей, но именно быт описан хорошо, и можно ощутить, чем они там дышат и как живут. К примеру, на Шпицбергене в то время было две таксофирмы, у каждой по одной машине. Понравилась лëгкость изложения. Кристиансен — писатель без филологического образования, и поэтому, наверное, решила придерживаться простоты речи, не придумывая излишне замысловатые фразы.

Что удивило. Судя по «Могиле...», норвежские власти Шпицбергена работают в режиме лайт, да и вообще никто, включая континентальную полицию, на работе не горит. На экспертизу улик требуются целые дни, если не недели. Но это ладно, место удалëнное и улики приходится транспортировать на континент. Но перевод странички с голландского, требующий несколько дней, – увольте. Это дело двух-трёх часов, было бы желание. Также любопытно, что обеспечением содействия расследованию занимается исключительно государственная власть в лице управления губернатора архипелага. Странно. А где муниципалитет? Местное самоуправление обычно берёт на себя технические вопросы. Может, на архипелаге нет института самоуправления?..

Что не понравилось. Расследование, как таковое, описано очень схематично, и преступник понятен сразу. Есть несколько намеченных линий взаимоотношений персонажей, про которые автор, по-моему, просто забыла. Ряд моментов в сюжете показался мне очень натянутым, а некоторые сцены были излишними, и ничего действию не добавили. Имеет место преувеличение важности преступления — после убийства ведущие медиа Европы и даже США направляют своих корреспондентов в этот затерянный уголок, где они живут больше месяца, хотя сообщать им в редакции нечего.

Резюме: роман можно прочесть из интереса к месту действия.

«Террор» — это моё знакомство с Дэном Симмонсом. И, возможно, я только что прочитал лучшее его произведение, уж больно оно сильное.

В «Терроре» совпало сразу несколько факторов, которые заставляют меня полюбить ту или иную книгу. Во-первых, место действия. Крайний Север и Заполярье завораживают меня. И Симмонс создал безупречную картину этого морозного и ледяного мира. В исполнении американца его очень легко увидеть. Этот мир живёт на страницах романа. Его ярость и жестокость, его равнодушие читатель при известной живости воображения может ощутить на своей коже.

Во-вторых, Симмонс, конечно, мастер. Его владение словом, построение композиции, управление персонажами — всё на высшем уровне. В книге достаточно большое число действующих лиц и верно распределить их по сюжету наверняка было непросто. Сами персонажи мне очень понравились тонкой проработкой. Каждая из ключевых фигур детализирована и обладает понятным характером, определяющим её действия. При этом они под гнётом обстоятельств развиваются, открывая новые черты. Особенно доктор Гудсир. Это большая удача Симмонса.

Отсюда вытекает ещё один плюс романа — очень высокая эмоциональная температура. В некоторых эпизодах лично у меня ком к горлу подкатывал. Это не то же самое, что чтение без каких-либо душевных затрат, это совсем другой уровень!

Кстати, Симмонс пишет кинематографично. Например, баркас на льду, в нём почти замёрзший человек. Из полярной мглы перед ним соткался образ чудовища. Человек не может пошевелиться. Только лёгкий пар от дыхания говорит, что он ещё жив. Чудовище приближает огромную голову вплотную к человеку. Принюхивается. С губ капает вязкая слюна. Секунд пять-семь держится статичный план. Монстр будто высасывает из человека тонкую серебристую дымку души, чтобы пожрать её. Но она оказывается слишком ядовитой даже для чудовища. Оно фыркает, медленно отводит голову, встряхивается и растворяется во мраке и торосах. Обратный план на человека: он уже мёртв от холода, его глаза заледенели, в открытый рот падает снег. Просто готовая сцена, согласитесь!

В-третьих, объём и темп. Я очень люблю романы 600+, но удержать напряжение действия на такой долгой дистанции — задача не просто нелёгкая, а наитруднейшая. К счастью, на мой взгляд, Симмонс успешно эту головоломку решил. Я думаю, за счёт того, что у него был качественно проработанный сюжетный план, на который он потом нанизывал ситуации. За счёт количества этих ситуаций, а не воды и набран объём. У меня давно уже не было такого, чтобы я не мог отложить книгу вечером. Многие книги летят, как семечки, но чаще всего благодаря легковесности. А тут, читая не быстро, я не мог остановиться, потому что хотел знать, что дальше. Один раз даже заснул с книжкой в руках, как ребёнок.

Но есть у меня и два повода ворчнуть. Например, роман имеет одну черту, почему-то часто встречающуюся в литературе. Главный герой знает, кто злодей и кто с большой долей вероятности станет причиной катастрофы. Но по смутным моральным соображениям ничего не предпринимает, и зло делает своё чёрное дело. В «Терроре» это происходит даже дважды. Почему?! Далее, Симмонс одного из ключевых героев взял и удалил из действия страниц на 350. Да, по сюжету отсутствие объяснено. И всё же...

Резюме: суперкнига на основе обалденного исторического материала, исполненная с высочайшим качеством!

Обложка очень красивая.

Как показалось, более донной литературной продукции мне не встречалось со времён Мюссо. Книга — безнадёжная катастрофа по всем параметрам.

Повествование ведётся частично в форме противного, заунывного монолога, к тому же обращённого не к читателю, а к другому персонажу, то есть во втором лице. А частично рассказывает историю ещё одного персонажа. Сюжетное развитие дёрганное, планы хаотично перемешаны, так что очень трудно уловить кто, что, когда и зачем делает. То мать нашлась, то потерялась, то вроде снова нашлась, а потом опять пропала, а потом снова нашлась — и так до конца.

Ландшафт романа — это бесконечные трущобы на реке, захламлённые пустыри, железнодорожные насыпи, где в отвратительном свинарнике живут неприкаянные, страдающие душевными хворями люди. Персонажи опять безумны — все!

В аннотации написано, что писательница придумала для главной героини и её матери свой язык. Враньё. Это Толкин придумал язык, а Джонсон придумала пять слов. Читателю заранее сообщается, что сюжет использует миф об Эдипе. Ладно. Но при этом автор изо всех сил до финала тянет страшную тайну пророчества относительно одного из персонажей и его матери с отцом. Ну, оно очевидно, вы же сами сказали про Эдипа! Далее, дочь ищет сбежавшую от неё мать. Ищет-поищет, и там ищет, и тут. Не ищет только в том месте, где они раньше жили, то есть как раз где родительница и пребывала, как выяснилось позже. Зло, которое преследовало персонажей, по всему должно было оказаться порождением их собственных разумов, так сказать, тёмной стороной. Но нет, это был крокодил или что-то на него сильно похожее. В Англии. И так далее, и тому подобное.

Язык — песня отдельная. Постарались все. И автор, и переводчик, и художественный редактор. Приведу несколько цитат. «Повсюду недопитые кружки и периодические набеги на холодильник среди ночи». Так и вижу, как по кухне повсюду вместе с кружками разбросаны набеги. Однако, пойдём по нарастающей. «Она скучала по родителям. Это чувство отдавалось у неё в запястьях и лодыжках и в основании языка». Прекрасно! Когда у меня что-то отдаётся в основании языка, значит меня сейчас стошнит. И это почти произошло, пока я читал «Глубину...» Далее: «В языке не было таких слов, чтобы заполнить пустоты у неё за щеками». Заполнить пустоты за щеками звучит чертовски возбуждающе. И, наконец, сверкающий бриллиант: «Когда она узнала это, она поняла, что просто знает это». Я [Роскомнадзор] от восторга, когда это прочёл, и поделился восхищением даже со своей собакой!

И перевод под стать. Оказывается, можно «касаться за плечо» и другие части тела. Можно в предложение на полторы строки втиснуть два местоимения «он» и одно «она». Можно родить такой перл: «Всё тело покрывала плёнка грязи, почти как чешуя, которую он безжалостно соскребал». Он что, рыба, занимающаяся самоистязанием?! Что же он чешую-то скрёб? Может, надо было так: «Всё тело, почти как чешуя, покрывала плёнка грязи, которую он безжалостно соскребал»? Тут даже не переводчик виноват. В гонке со временем и не такое можно налепить, я сам бывал грешен, если что-то случалось переводить. Редактор где?!

В общем, если бы книга не была библиотечная, я бы хотел закопать её у стен факультета филологии.

Таково произведение из шорт-листа Букера. На обратной обложке книги написано: «Дэйзи Джонсон — это гений. Джефф Вандермеер». Здравствуйте, Джефф! У вас нос не вырос?

Значительную часть «Лесного царя» я прочёл в лесу. Есть такая волшебная гора всего в 200 км от Красноярска — Аргиджек. Пока остальные участники похода собирали по склонам набухшую соком чернику и крохотную, но сладкую и невероятно полезную дикую малину, я забрался на мшистый валун и погрузился в книгу Мишеля Турнье, почти ожидая, что сейчас из чащи ко мне выйдет косуля или хотя бы лиса.

Если читаешь Турнье, необходимо держать в уме одно — он гораздо умнее и образованнее своего среднего читателя. Писатель использует литературное наследие, философские знания, сюжеты мифов античности. Что-то я отловил, но большая часть вложенных смыслов прошла мимо меня, я даже не сомневаюсь. При этом, роман является одним из важнейших произведений французской литературы. Гонкуровская премия — ладно. Эти премии кому только не раздаются. Как сказал Алексей Горшенёв, наверняка в свою очередь кого-то цитируя, «увековечивает время». Ради эксперимента я в Second Life нашёл трёх аватаров с явно французскими именами, и все трое из этой случайной выборки знали «Царя...» и читали его! Вот, что на самом деле имеет значение.

Главный герой произведения — кто он? Я не могу ответить на этот вопрос даже для себя. Сумасшедший? Безусловно. Потому что кто, как не сумасшедший низводит общечеловеческие трагедии до роли события, произошедшего исключительно для того, чтобы открыть ему путь. Извращенец? Да, конечно. Тиффож не насильник, но его тяга к маленьким мальчикам определённо эротична, пусть и является, как написано в предисловии, «платонической, негенитальной сексуальностью». Что с того? Она всё равно неприятна и даже преступна. Копрофил? Увы. Поиски высшего смысла в отходах жизнедеятельности и свойствах избавления от них хотя и любопытны, но тошнотворны. Может быть, Авель Тиффож просветлённый? Да! Свобода и нетривиальность его мыслительного процесса, парадоксальные выводы, к которым он приходит, говорят о нём, как о человеке, познавшем больше, чем это обычно удаётся людям.

Тиффож — это несомненная удача Турнье, один из самых своеобразных и запоминающихся персонажей, что я могу вспомнить из своего опыта. На него несколько похож только Бармалей, любивший маленьких детей пуще шоколада и мармелада.

Фашизм является лишь фоном произведения, и в нём ничего магического не было. Он и потребовался Турнье, по-моему, лишь потому что немецко-фашистская очень заформализованная среда, парадоксальным образом уживавшаяся с невероятной истеричностью, позволяла решить сюжетные замыслы по мере перехода от одной стадии развития Тиффожа к другой, обретя кульминацию в Кальтернборской школе, где главный герой получил власть над 400 отборными гитлерюгендовскими мальчиками. Кстати, сам Авель Тиффож не был фашистом в той же мере, что он не был коммунистом, роялистом или либералом. Он вообще никем не был. Социально-политические категории были к нему неприменимы. Он обитал в иной системе координат, имевшей отдалённое сходство с христианством.

Мне также понравилась роль Немезиды, в которой выступила Советская армия. Книга совсем не об этом, но если иллюзии берут над кем-то верх, загляните в этот незаинтересованный источник, и всё прояснится. Подумать только, французские военнопленные продавали своим охранникам махорку за деньги. Как велика разница, а? Ведь они были для фашистов всё равно свои. Заблудшие, развращённые, размякшие, но свои!

Попробуйте прочесть эту книгу. Турнье не трёхкопеечный автор, которому нечего построить за заборчиком действия. Турнье — интеллектуал, возводящий за этим забором то воздушные, то гнетуще мрачные замки.

PS Роман, конечно, называется «Ольховый король», но так как его название совпадает с названием поэмы Гёте, а её в своё время перевели, как «Лесной царь», деваться переводчикам Турнье было некуда.

Перед чтением этой книги я немного поинтересовался автором в целом. Очень многие литературные критики, и не наши, и наши, по поводу творчества Элис Манро твердят одно: канадский Чехов, почти Чехов, настоящий Чехов, лучше, чем Чехов. Я подумал: да вы меня уже [РКН] с Чеховым. Прочитал первые три абзаца: блин, ну Чехов же!

Потом иллюзия, конечно, рассеялась. Во-первых, потому что Чехов только один, а, во-вторых, калибр Манро всё же поменьше.

Другой фактор влияния на читателя ещё до чтения, это наличие у Манро Нобелевской премии. Впрочем, негативный фактор лично для меня, учитывая вопиющую ангажированность и политизированность старинного балагана. Однако, в данном случае я выяснил, что Нобелевскую премию дали писательнице, которая несомненно является замечательным мастером неброских, но ёмких описаний и умеет, как надо, раскрывать внутренний мир своих отличных героев.

На примере сборника из 9 рассказов очень легко проследить разницу между писателем, как мастером слова, и «стори-теллером». В рассказах канадки форма и действие — равноправные компоненты произведений, тогда как в подавляющем большинстве литературы сегодняшнего дня, даже хорошей, действие безоговорочно подавляет форму, обрекая её на предельную простоту.

Все рассказы по очереди описывать не вижу смысла. Скажу лишь, что излюбленная схема Манро — это ввести какую-либо обстановку или ситуацию, а также очень небольшое число героев, а потом совершить головокружительный скачок в далёкое прошлое или будущее. В первом случае рассматриваются причины вводной ситуации, а во втором — её последствия.

Манро пишет преимущественно о женщинах. О женском в поступках и принятии решений, о женских реакциях на раздражители, об их страстях и метаниях. В большинстве рассказов героини следуют своим чувственным желаниям или ищут возможности их реализации. И вообще, в тексте много бытового эротизма, эротизма удовлетворения потребностей, а не романтики. Понравилось: Манро с иронией относится к феминизму в его сегодняшнем карикатурном виде. Всё таки она сама женщина пожилая и мудрая. На момент оригинального издания ей было 70, а сейчас — 90.

Итого: отличная книга с качественным текстом. Несколько рассказов по-настоящему берут за душу эмоциональным накалом и пронзительной правдивостью. Мои фавориты: «Крапива» и «Мишка косолапый гору перелез». Первый за боль, а второй за растревоженное сердце.

Абстрагируясь от сюжета, его достоинств и недостатков, надо признать, что роман хорошо написан. Мне кажется, что этому помог интересный феномен — «эффект любителя». Автор не является профессионально подготовленным писателем, не отягощён грузом знаний о, так сказать, технологической составляющей писательства, как производственного процесса. Иногда это может быть плюсом. Текст «Дария...» очень прост. Но эта простота настолько естественна, что придаёт произведению удивительную правдивость, а его персонажам сходство с чертами множества реальных людей, которых мы встречали в своей жизни. Если бы я захотел этот текст по ощущениям от него с чем-то сравнить, то, не смейтесь только, мне на ум пришёл бы стиль Довлатова.

В общем, в аспекте языка и манеры мне роман Хоррама очень понравился. Да и не только в этом аспекте.

По сути, это книга для подростков старшего возраста. Не знаю, почему она маркирована 18+ на обложке. Ну, упоминается там утренняя эрекция и способы её укрощения, и то эвфемистически, да говорится о том, что пенисы могут иметь или не иметь крайнюю плоть. Напугали ежа голой задницей! Вполне лет с 14-15 можно читать. Полезно посмотреть, как подросток (а главному герою 16 лет) учится уживаться в мире взрослых и сверстников.

Как сам автор признался, основная мысль романа заключалась в том, что люди с клинической депрессией могут вести нормальную жизнь. В сюжете ею страдают двое — герой и его отец. Да — это важно. Но не самое важное. Как показалось мне, самое главное — это урок по преодолению барьера, не позволяющего принимать и самому оказывать знаки привязанности и благодарности тем, кого любишь, и говорить, что ты их любишь. Дарий учится любить своих бабушку и дедушку, родственников, а самое главное — отца. Он учится дружить. И вполне успешно.

Автор также делает прозрачные намёки, что его герой постепенно осознаёт себя, как гомосексуалиста. Полного осознания до финала так и не происходит. Но всё же то, какие мысли пробегают в голове Дария, как он относится к случайным тактильным контактам со своим другом, соприкасаясь плечами, локтями, бёдрами, говорят сами за себя. Это не вызывает отторжения или неприязни, потому что доносится до читателя исподволь, а не оглоушивает отвратительным грохотом гей-парада.

Все персонажи, которые играют хоть сколько-то заметную роль в книге, исполнены автором с большой аккуратностью и любовью. Они как живые. Просто отлично! Более того, Хоррам умудрился придать живость и индивидуальность даже некоторым неодушевлённым предметам. Например, танцующему от колченогости старому вентилятору. У этого прибора появилась целая роль! Великолепная писательская работа!

Согласно сюжету Дарий, по матери перс, едет с семьёй в Иран из США на несколько недель навестить больного деда. Мне понравилось, с какой деликатностью описана эта прекрасная страна и её быт. Несмотря на специфику уклада, автор демонстрирует читателям, в первую очередь на своей Родине, что в Иране живут обычной жизнью. Любят, играют, спорят, ссорятся, болеют… Хоррам не опускается до снисходительного, назидательного и враждебного тона часто свойственного западным обществам.

Отмечу лишь один недостаток в сюжетном замысле. Да и то в качестве придирки. Мать героя приехала домой в первый раз после замужества. Она 17 лет не видела родителей вживую, не по видеосвязи. Почему? То есть, я понимаю почему. Чтобы её дети не знали бабушку и дедушку, и знакомство с ними стало одной из главных коллизий «Дария...» Но так-то кто мешал иранке, находящейся в браке с американцем, и раньше выезжать в Иран и потом возвращаться обратно к мужу?

За исключением этого момента, других оснований ворчать не вижу. Отличная книга!

Евгений Водолазкин попробовал силы в драматургии, и выяснилось, что сил у него имеется с запасом на всё. Я понятия не имею, насколько моё предположение верно, но, мне кажется, он мог бы вчерне написать этот объём, скажем, дней за 10.

Пьеса, давшая название всему сборнику, по-моему, является одним из первых, а, может, и самым первым художественным произведением, эксплуатирующим тему коронавируса. Дело происходит, конечно, в больнице. Учитывая, что больница носит имя Альбера Камю, надеяться на что-то иное, нежели абсурд и фарс не приходится. Четверо действующих лиц, заболев, готовятся отдать души медсестре-смерти. Чтобы облегчить уход, они публично приносят покаяние и вспоминают моменты счастья. Кроме пары замечательно остроумных реплик, особо отметить мне нечего. Мне кажется, Евгений Германович просто поупражнялся в мастерстве. Или я ничего не понял.

Пьеса «Пародист» по манере наследует первой. Но под покрывалом фарса имеется чёткий детективный сюжет. Вообще, детектив состоящий только из прямой речи — это дистиллированный детектив. Несмотря на краткость, в нём есть все признаки жанра, самый классный из них, на мой вкус, это эффект обманутого ожидания. Диалоги пьесы очень хороши. Лёгкий налёт безумия, который обеспечивается всеми персонажами, но, в первую очередь, персонажем «Массажистка», оттеняет самое главное в пьесе: узнать и понять другого трудно, а, кажется, и невозможно. Люди могут быть совсем не такими, какими мы их с уверенностью считаем на том основании, что живём рядом. Эта наша уверенность ни на чём не зиждется. Образы близких, которые мы составляем — это пародии на них настоящих.

Пьеса «Музей», не выбиваясь из заданной стилистики, единственная, где действующими лицами являются реально существовавшие фигуры. И жаль. Потому что, на мой взгляд, в этом произведении Вололазкин подхватил распространённый вирус глумления. Текст талантлив, как обычно, но глумлив. А это очень-очень плохо. В предисловии автор даже попробовал объяснить, что-де не поймите неправильно, просто такая художественная необходимость. Ладно, когда глумится бесталанная, гнилая, омерзительная ватага — грязная пена, у которой за душой, кроме грантовых или выклянченных у государства денег нет ничего. Но за Водолазкина обидно. Ближе к финалу текст обрёл трагическое звучание, и стало получше.

Пьеса «Микрополь» самая короткая и, как мне показалось, самая забавная. Формат древнегреческой комедии и соответствующие имена сосуществуют с проблематикой выборов и обманутых дольщиков. Как ни странно при таком раскладе, в первую очередь, в пьесе говорится о любви. За всей нелепостью происходящего, за аллитерациями, число которых снижает степень серьёзности до отрицательной величины, о любви Евгений Германович говорит со звенящим надрывом. Из четырёх пьес «Микрополь» понравилась мне больше всех.

Те, кто любит Водолазкина, с интересом эту книгу прочтут просто потому, что он — её автор. Но это не «Лавр» и даже не «Авиатор». Не стоит ждать от «Сестры...» откровений. Это просто баловство таланта от его избытка.

Начну с претензии не к автору, а к переводчице. Либо перевод делался в условиях цейтнота, либо просто спустя рукава. На странице 318 есть такая штука: «...она приехала сюда в надежде обрести семью, а что получила? Старушачью комнатёнку под балками и холодное плечо тётки и своих троюродных». Я, конечно, всё понимаю, но этого я не понимаю. Какое-какое плечо?! Это ж простейшая идиома — cold shoulder, – её не то что профессионалы, её любой студент-второкурсник знает. Такой косячина просто поражает! И где, [Роскомнадзор], редакторы?! Ну да ладно, автор тут не при чём, и само произведение — тоже.

Оно, мне показалось, не такое уж плохое. Имеется интересная завязка, разве что завязка составила без малого весь объём романа. Я имею в виду, что как такового расследования нет. На протяжении книги идёт сбор информации, которая в кульминации систематизируется и поясняется.

При стандартном объёме для такого рода литературы в 400+ страниц прочиталась она махом. Этого не отнимешь: отложить книгу очень трудно. Текст разбит на множество маленьких главок, и они летят, как семечки — не остановиться.

Специально стараться угадать преступника я не пытался — не люблю, да и не умею — но это случилось само по себе, и обстоятельства разгадки были легко предполагаемы. По поводу злодея хочу только сказать, что нельзя в современных западных детективах и триллерах быть привлекательным, белым, гетеросексуальным мужчиной. А если с выразительными глазами, всё, амба! Приговор к повешению. Никто, кроме таких, как ты, не задушит и не столкнёт с лестницы…

Не в первый раз встречаю сюжетный ход, когда виновный сам берёт на себя труд каким-нибудь хитрым способом самоуничтожиться. Тут вот, к примеру, ступает на тонкий лёд и камнем под него уходит, хотя за две минуты до этого сам кричал жертве вдвое легче него на этот лёд не наступать. Так бывает редко, обычно цепляются за края полыньи, тем более на озере, где нет течения, способного затащить под лёд.

Что касается героев, то все герои второго плана мне понравились. Они писательнице удались правдоподобными в части реакций и поведения. Правда, одного из них, на которого можно было бы подумать, что именно он — тот самый, кого мы ищем, автор на середине спровадила из действия и больше не вернула. Ну, ладно, не он, так не он. А вот главная героиня слишком противоречивая. В ней уживаются взаимоисключающие черты. Такая из себя она робкая нахалка. Она мне не очень приглянулась.

Довольно неожиданно представлена городская среда в Англии. В изложении Уэйр повседневность английского общества чуть пониже среднего класса ужасно криминализована и в материальном плане убога. Обстановка и образ жизни этого общества, если верить роману, чудовищно неопрятны. Тут от человека, конечно, много зависит, но меня такой оборот удивил. Всё таки бедность — это не причина превратить своё жилище в помойку.

Если говорить о всём произведении в целом, то, мне кажется, автору не хватает индивидуальности, хоть каких-то отличий от сонма примерно таких же авторов. Да, по-моему, писательница Уэйр на самом деле писательница, а не лепщица блевотных литературных пирожков типа Мюссо. Но всё же, это стопроцентно конвейерный продукт. Получить немедленное удовольствие от чтения и забыть на следующий день.

О, ещё из «Смерти...» я узнал, что водка, оказывается, маслянистая и имеет бензиновый запах! Век живи, век учись, да!..

Нетрудно догадаться, о чëм рассказывает исторический роман «Великий раскол». Ко времени написания произведения события, связанные с одним из самых трагических потрясений в судьбе России, уже прилично отошли в прошлое, что позволило писателю рассматривать их с позиции исследователя, то есть более-менее беспристрастно.

Даниил Лукич в авторском тексте своё отношение определил: обе стороны не ведали, что творили. Но в самом решении сюжета, в характерах действующих лиц, в эпитетах и описаниях всë же, как мне кажется, видна симпатия к тем, кто держался своих убеждений до конца. Недаром, в одном из эпизодов представляя всю Россию сценою, он выводит на неë раскольников справа, а никонианцев слева. А мы знаем, в кого плюем через левое плечо, и где заходит солнце.

Для меня непонятно одно: я считал, что никонианство было принесено на Русь, выражаясь сегодняшними формулировками, «нашими зарубежными партнëрами», чтобы подчинить страну латинской вере — католицизму. Чего милосердием божьим не случилось. Однако из текста романа я вижу, что и Никон был врагом католицизма. Пожалуй, мне стоит почитать научные работы по теме.

Роман, подобно древнему миру, стоит на трëх китах — протопопе Аввакуме, бывшем патриархе Никоне и мученице боярыне Морозовой. Никон показан в пору заката своего могущества, уже после того, как перестал быть вторым царëм наравне с Алексеем Михайловичем «Тишайшим». Читатель видит, как погубил Никона самый недобрый порок для церковника, да и вообще для любого верующего человека — гордыня. В гордыне он отказался от чина патриарха, в гордыне он не смог жить без поклонения и власти. Она превратила его в мелкого, скаредного старика, который строчил царю бесконечные жалобы на качество «корма».

Его антипод — протопоп Аввакум начисто лишëн гордыни. Всю свою жизнь проведший в муках и лишениях, он лишь укрепляется в своей вере. В романе он предстаëт по-настоящему несгибаемым аскетом, к тому же наделëнным исключительным полемическим даром. Он настолько твëрд в своих убеждениях, что Мордовцев называет его фанатиком. Он увлекает за собой многие тысячи людей, но увлекает их на пытки и смерть.

Ну и, наконец, Федосья Морозова Прокофьева дочь. Мордовцев в еë лице находит пример того, что Россию в конечном итоге определяли женщины. Душа и сердце у нашей Родины женские. Как бы ни были на том или ином историческом промежутке бесправны женщины, обречëнные, как в те годы, на безвылазное теремное житьë, в критические моменты истории у них проявлялась несокрушимая воля, бесстрашие и самоотречение. Правда, Мордовцев сделал боярыню Морозову молодой красавицей, чтобы жальче было. А если посмотреть, к примеру, на известное полотно Василия Сурикова или просто сопоставить даты, она таковою не была. Но это не меняет сути и не умаляет духовного подвига.

Прошли века. Но рана осталась. Победителей нет. Можно сказать, никонианство одержало верх, почти все крестятся щепотью, устоялись и другие изменения. И всё же старообрядчество живо. А вы только представьте силу убеждений, которые в течение столетий не растворились и не ослабели в такой информационно агрессивной среде, как наш сегодняшний мир!

Имеются в романе и ещё интересные моменты. Например, главы, посвящëнные патриаршим судам над Никоном и Аввакумом, есть предтечи судебных детективов. Прения сторон читаются весьма занятно. Как по мне, так веселее, чем сегодняшние образчики.

Итого: романтический исторический роман, который должен понравиться большинству любителей жанра.

Большая повесть «За чьи грехи?» рассказывает о восстании Степана Разина. Причём определение «восстание» — это, как я сейчас представляю, настоящее преуменьшение, литота. На самом деле, видимо, это была натуральная гражданская война со всеми её спутниками: душераздирающей жестокостью, потерей нравственных сдержек и реками крови.

В части сюжета можно обратить внимание на многоплановость повествования. Есть три плана, правда, неравнозначных и сменяющих друг друга немного в сбитом темпе. Первый — это иллюстрации из жизни царя Алексея Михайловича «Тишайшего». Прозвище никоим образом не говорит о кротости, его этимология другая. Царь в повести развлекается сталкиванием своих стольников в воду, проводит время со своей дочкой, да теряется от дурных новостей «бунташного века», особенно в связи с успехами Стеньки Разина. Эта часть произведения в общем вяловата.

Второй план — жизнь Воина (это имя) Ордина-Нащокина Афанасьева сына. Его отец — выдающаяся фигура в истории России. Я прочёл о нём очень интересную и поучительную книгу из серии ЖЗЛ — «Ордин-Нащокин. Опередивший время». Сынок же помог батюшке хватить лиха и позора, когда с царскими деньгами дал дёру в Европу. Однако тоска по Родине и любовь к женщине заставили его решиться на возвращение. Предательство было, не в пример многим другим, государем прощено. И даже искуплено дальнейшей службою, в рамках которой он лично хватил Разина саблей по голове. За Воином Афанасьичем в повести закреплена любовно-романтическая линия. Но тоже какая-то вялая.

И третий план, самый значительный — это, так сказать, трудовые будни Разина и его «толпища», преимущественно заключавшиеся в зверствах и гульбе. Хотя и автор, и историки, и я сам вслед за ними, признают в действиях Разина воплощение в жизнь народной мечты о справедливости и защите от угнетения, всё-таки события, описанные в повести, говорят о том, что для государства эта война с самими собой была чудовищным ударом. Образ Разина представлен автором таковым, что непонятно, почему именно за ним пошли десятки тысяч людей. У Мордовцева он просто зверь. Таких зверей среди казачьих атаманов были десятки. Так почему именно он?

Должен признаться, мне не очень понравилось построение повести. Разбитое на маленькие главки — 37 на 185 страниц! — оно оставляет ощущение рваного ритма. И чередование упомянутых выше планов тоже не последовательное, а, как мне показалось, произвольное.

Нельзя обойти вниманием гигантскую работу, которую автор проделал с источниками. Поэтому к фоновой исторической достоверности, я думаю, никаких претензий быть не может. Такая дотошность автора и редакторов приводит к тому, что книгу приходится читать с мизинцем в роли закладки в конце книги, где приведены комментарии. Буквально на каждой странице упоминаются события и персоналии, о которых надо справляться именно там.

Любителям исторической литературы «За чьи грехи?» должна понравиться, но, на мой взгляд, повесть имеет недостатки.

Я не понимаю, как 155 маленьких страниц с крупными буквами могут называться романом, особенно если там всего с пяток действующих лиц. В таком случае, список необходимых покупок, который сбрасывает мне жена в WhatsApp, – это повесть, а ответный «ок» — рассказ.

На мой взгляд, книга «Дистанция спасения» плоха. Я не знаю, как сейчас, а в моём детстве дети иногда собирались во дворе, и тот, у кого язык подвешен получше, рассказывал остальным страшные истории. Девчонки про какую-нибудь Чёрную Перчатку, мальчишки про древних чудовищ или пришельцев. Так вот, продукт Швеблин — это одна из таких историй. Причём, я помню, в детстве и поинтереснее доводилось слышать.

Роман эксплуатирует тему страха матери за своего ребёнка. Главная героиня «Дистанции...» вроде бы не наседка, которая не позволяет своей дочери в сторону на два метра отойти, но незримая нить, соединяющая её и ребёнка, постоянно натягивается и дрожит, как паутина. Собственно, длина этой нити и есть дистанция спасения, то есть максимальное расстояние, которое требуется, чтобы вовремя прийти на помощь.

Коллизия, происходящая в книге, имеет своим прямым предком сюжетную основу «Кладбища домашних животных» Стивена Кинга. Но сравнивать эти две вещи по художественной ценности, мне кажется, даже не стоит пытаться. Из всей массы возможных достоинств, за текстом Швеблин можно точно признать одно — унылая, угнетающая атмосфера стабильно сохраняется на всём протяжении повествования.

Сюжет очень прост, и как-то его запороть было трудно, но, тем не менее, есть два момента, вызывающие лично у меня непонимание. Вот вы женщина с ребёнком, отдыхаете где-то в глубинке, сняв дом. Начинает твориться неладное, вы испуганы. Ну, наверное, стоит если не собрать вещички и уехать, то хотя бы мужу позвонить. А тут осторожная и предусмотрительная дама обращается к мужу только после того, как необратимый [Роскомнадзор] уже наступил! А ещё по неопределённым причинам в «Дистанции...» нет объяснения произошедшего. То есть понятно, что случилось, но почему это случилось — вообще не раскрывается. Необходимо принять декорации, как данность и всё. Хотя придумать какую-то историю за возникшей в аргентинском городе ситуацией, по-моему, автор была обязана.

В общем, хоть книгу можно прочесть за час-полтора, лучше это время сэкономить на что-нибудь другое.

Любопытно иногда звёзды сходятся…

Как-то вечером в конце февраля жена мне и говорит: «Максим, — говорит, — а не завести ли весной нам у себя несколько ульев!» Я сдержал первую реакцию и сказал: «Ну, давай подумаем». Чтобы хорошо думалось, я притащил «Малую энциклопедию пчеловодства» и прочёл её от корки до корки, статью за статьёй. К сожалению, стало очевидным, что вести даже любительское пчеловодство — это большой труд, требующий ежедневного участия, а не наездов раз в две недели. Так что пасечником я не стал. Зато освоил всю основную терминологию и познакомился с самыми важными в истории пчёл персоналиями. Это здорово помогло в чтении книги «История пчёл», и мне не пришлось лазать в поисковики за «взятка́ми», «летками», «теорией Дзержона» и «ульем Лангстрота».

Роман, как очевидно из аннотации, построен из трёх историй. Натуралист Викторианской Англии тщится оставить след в науке и прокормить семью; американец-пчеловод начала нашего века пытается удержать на плаву свой бизнес и не потерять связь с сыном; китаянка будущего старается разгадать тайну произошедшей с нею трагедии.

Истории идут не последовательно, а переплетаясь поэпизодно. И тут я заметил интересную особенность этого романа. Партии англичанина и китаянки написаны в целом слабо и предсказуемо. Может быть, Лунде не хватило мастерства. Поэтому есть много натянутостей и нелогичных моментов.

Например, возьмём Китай будущего. Давайте даже проигнорируем, что согласно политзаказу современности китайское государство в «Истории...» демонизируется. Ладно уж, таков запрос сегодняшнего дня. В общем, тоталитарное государство, все работают без продыху, ни шагу влево, ни шагу вправо, вот это вот всё. При этом после определённого события героиня получает бессрочный отпуск с работы. Вот ещё! Будь всё в одной логике, её бы назавтра же снова на работу выгнали. А потом она уехала на поезде, не спросясь в комитете своём. Шаталась по столице, доставала важных людей, добравшись до самой главной китайской начальницы. И не только не попала за колючку, но даже восвояси не была отправлена. Угу, именно так тоталитаризм и работает… С квёлым англичанином тоже есть большие задоринки. В общем, эти две истории как-то не очень меня зацепили, несмотря на изрядный драматизм самих событий в них.

Тем удивительнее, что третья история не просто хороша, она изумительна! Борьба с судьбой хорошего, крепкого мужика из Огайо меня тронула до самого сердца. Чудесное проникновение в душу персонажа удалось Лунде! Как будто другой человек писал! Не знаю, может, с временным периодом она знакома лучше, может, прототипа хорошо знала, может, наконец, вдохновение её посетило. Результат один: эта история оправдывает написание книги в целом. Жесты, детали, совершённые и не совершённые действия, му́ка и стойкость духа — я просто в восторге от этой части романа. Испытания, посланные американцу, легко примеряются на себя. Да и в российской почве эта история росла бы, как в родной. Никакой разницы бы не было, кроме имён. Красота, да и только.

Ну а основная мысль романа: берегите природу, будьте благоразумны, иначе несдобровать ни вам, ни вашим потомкам.

Книга читается отменно легко. Мне кажется, она понравится большинству читателей динамичным повествованием и интересным сюжетом.

Главное авторское послание этого романа, по всей видимости, заключается в его названии. Лестницы замка Шамбор, предположительно спроектированные Леонардо да Винчи, удивительны тем, что представляют из себя две спирали, на которых люди могут сойтись очень близко, но никогда не столкнутся. Таким образом, книга Паскаля Киньяра — об одиночестве, как тяге, испытываемой человеком, или даже его сознательной цели.

Одиночество, конечно, для многих людей совершенно комфортно, привычно, приемлемо, но… Это не отменяет факт, что одиночество — одно из проявлений несчастливости, если не ущербности жизни. Вот и главный герой романа — глубоко несчастный человек. Ни его финансовая состоятельность, ни острый ум, ни деятельная натура не дают ему удовлетворения от себя. Автор заcтавляет своего героя постоянно мёрзнуть, даже в жару. Это, как мне кажется, символ отсутствия любви в его жизни.

А ему очень хочется любить. Поэтому на протяжении повествования он обращается ко многим женщинам, почти каждой, встречающейся у него на пути, с надеждой обрести это тепло, от души к душе. Но напрасно. Его собственные травмы и травмы его женщин не дают им построить хотя бы шалашик совместной жизни. Они вечно в рассинхроне. Он любит жару, женщины прохладу, он ненавидит музыку, они часами играют на фортепиано, он сух до бесчувствия, они пассионарны и взбалмошны.

Однако Киньяр не только констатирует неспособность своих героев быть близкими, он также определяет её причину. И, по мнению писателя, все проблемы персонажей идут из детства. Их истоки кроются в пережитых трагедиях и психологических ударах. Причём, в случае с главным героем, Эдуардом Фурфозом, в самом финале преподносится конкретное происшествие, так искалечившее его душу и обеднившее его жизнь. Это уж не говоря о том, что он был одним из девяти детей матери, которая с трудом отличала одного ребёнка от другого и почти с ними не разговаривала.

По сюжету главный герой — воротила рынка старинных игрушек и всяких мелких антикварных предметов. Он знает свою сферу досконально, и искренне любит работу. Наверное, это тоже символ того, что детство не додало ему радости и счастья. Мир коллекционеров и торговцев представлен не очень подробно — не в этом, скорее всего, был авторский замысел, – но некоторое погружение в среду имеется, и читать о ней интересно.

И, наконец, о языке. Я называю такую манеру «акварельной». Она богата метафорами, частыми, но не громоздкими отступлениями, сосредоточена на ощущениях и переживаниях героев. Это позволяет вылепить очень выпуклые характеры. Киньяр неоспоримо владеет мастерством слова. Особенностью именно этого романа являются многочисленные, по-женски детализированные описания внешности и одежды персонажей.

Книга опубликована в оригинале в 1895 году. К 1903 уже был русский перевод. В издании 2020 года он и используется. Перевод мне был очень интересен. Всё-таки прошло много лет, и повседневный русский язык претерпел кое-какие изменения. Однако при переизданиях перевод подвергался редактуре и осовремениванию. Я не знаю, косметически или основательно, но в итоге язык почти совсем не несёт печати времени. Жалко. По качеству он не очень хорош. Встречаются существенные ошибки, как смысловые, так и стилистические.

Теперь о самом романе. Начну с минусов. Их много. Как, по всей видимости, свойственно литературе XIX века, по сюжету расставлено много «роялей». В жизни главного героя с говорящей фамилией Темпест (то есть Буря в прямом или, в зависимости от контекста, переносном смысле) появляется благодетель почти из ниоткуда и начинает ему не просто помогать, а определять его жизнь во всём. При этом главный герой не задумывается, а в чём же дело, какова мотивация его всемогущего друга. Ключевые диалоги происходят в местах, где их легко можно подслушать, и тому подобное. Герои в зависимости от сюжетной надобности проявляют то нечеловеческую проницательность, то поразительную слепоту.

Далее, есть просто несостыковки сюжета. Например, два персонажа ранее встречались, но через некоторое время они снова впервые друг друга видят. Или: две девочки играли в парке, будучи плюс-минус ровесницами. Спустя годы одна из них признанный и опытный литератор, а другой по-прежнему нет и двадцати. Встречаются клише: американка, согласно уложению поздневикторианского английского общества, непременно искренняя и правдивая, но вульгарная и болтливая. В повествование зашито огромное количество личных претензий автора к критикам и издателям. Очевидно, натерпелась писательница от них!

Есть грубые ошибки в самом тексте (уж не знаю, на чьей они совести). «...ненависть, сверкавшую в глазах, выражающих восхищение...». Это как, одновременно что ли? Или по одному глазу на каждое чувство? И так далее.

Тем не менее, в романе мне многое понравилось. Он очень драматичен. На мой взгляд, есть у него одна интересная черта. Уровень экзальтированности межпиковой текстовой среды, пожалуй, чрезмерно высок. Однако кульминационные моменты, на мой вкус, очень хороши. Они по-настоящему берут за душу, рождают эмоцию и трогают. Объяснения героев, разрешение конфликта — яркие и запоминающиеся.

Ну и главный концепт как минимум любопытен: Сатана, падший ангел, страдает от своего падения, надеется заслужить божественное прощение и вернуться в горние выси. Но для исполнения его желания дьявола должны отвергнуть люди, которых он вечно обречён искушать. А этого, конечно, не произойдёт никогда. И возникает интереснейший феномен: дьявол верит в бога гораздо сильнее и искреннее, чем люди.

Роман насыщен жесточайшей критикой мира богатых и аристократов, все из которых, по мнению Марии Корелли, нищие душою, никчёмные и лицемерные. Пребывание среди них губительно для любого таланта и дарования. Именно они составляют, так сказать, целевую аудиторию Сатаны, и гирей висят у него на ногах, не давая возможности искупить своё падение.

Главный герой же, через страдания вернувшись к богу, вновь обретает самую важную свою потерю — способность творить.

У меня получилась даже не рецензия, а статья на 7300 знаков. Рекомендуемый максимальный объём превышен в 2,5 раза. На то есть причина: я не только изложил моё личное мнение, но и — —

Несколько дней назад я прочитал по диагонали книгу ‘We Modern People: Science Fiction and the Making of Russian Modernity’ («Мы, современные люди: научная фантастика и построение российской современности»), написанную доцентом Корнеллского университета Аниндитой Банерджи. Очень интересный анализ нашей беллетристики рубежа XIX и XX веков. Среди образцов, которые она кладёт на предметный стол своего исследования, один из самых значительных – это роман Евгения Ивановича Замятина «Мы».

Можно, конечно, свысока посматривать на то, как в тексте отражается русская история и становление государства, можно посмеиваться над тем, как исследовательница-иностранка интерпретирует различные особенности Российской империи и нации в совокупности народностей, но лучше этого не делать. Банерджи проделала огромную, скрупулёзную работу по изучению источников, логически обосновала свои выводы. И вообще, очень комплиментарна в отношении объекта своего научного интереса. Перевод всех нижеприведённых цитат из ‘We Modern People’ выполнен мною.

Изученные автором материалы, заставили её ещё в предисловии заявить, что «особая категория литературы под названием nauchnaia fantastika, которую я перевела, как «научная фантазия», стала определяться, создаваться и читаться в России задолго до того, как американский редактор Хьюго Гернсбек представил англоязычному миру термин «научная фантастика» в 1926 году».

«Однако, – продолжает Банерджи, – ещё более примечателен тот факт, что намного ранее момента, когда научная фантастика стала признаваться жанром на Западе и привлекать соответствующее внимание критики, её русский эквивалент, похоже, трансформировался из новинки популярной культуры в существенный элемент интеллектуальных дебатов о том, как лучше всего ужиться с новыми реалиями набирающего ход двадцатого века».

Не являясь частью ни Запада, ни Востока, Россия во всём искала свой путь. Как пишет автор исследования, «научная фантазия… также стала плацдармом уникального русского третьего способа видеть, узнавать мир и обитать в нём». Иллюстрацией этого вывода служит роман «Мы».

Американская учёная с восторгом говорит: «Было потрясающе увидеть, как Замятин, писавший в 1923 году (sic!), предвосхитил взгляды сегодняшних авторов и критиков на значимость научной фантастики в современные нам дни».

По её мнению, «Замятин постиг литературу, как действующий инструмент творческого вмешательства в историю, подтверждающего скоротечность и непостоянство всех основанных на опыте, объективных и «рациональных» концепций понятия времени. Он провозгласил литературу, способную на такое отношение ко времени, некой освободительной силой. Формальные характеристики романа — «неустойчивый, запутанный многоточиями язык» и «резкие, синтетические», поливалентные образы являвшиеся, как утверждал Замятин, продуктом его нового, синтетического взгляда на время, служат примером эстетического бунта».

Этот бунт позволяет, как полагает Банерджи, сам роман «интерпретировать как повествование о разрыве между субъектом-личностью и субъектом-принадлежностью государства. Таким образом, весь объём текста, написанного заболевшим гражданином Д-503, становится в равной степени пространством боя».

И в результате этого боя, анализирует «Мы» американка, «бывший верный слуга рационалистического детерминизма приходит к выводу, что предопределенная «научно расписанная» история – это всего лишь одно из прочтений прожитой эпохи, и далеко не самое желанное».

Исследовательница не обходит вниманием и подчёркнуто важную роль женского в романе: «…Замятин постулировал феминизированное, иррациональное восприятие времени, как самое мощное оружие против принудительного детерминизма, и сделал его символом первоисточника творческого вмешательства в историю».

«Показывая вероятности, а не давая прогнозы, российская фантастика, таким образом, обрела силу достаточную как для демонтажа современности, так и создания её неподражаемого национального варианта», – подводит итог своего исследования Банерджи.

Остался один пустячный вопрос, а что я сам-то думаю о «Мы». Так глубоко я, конечно, анализировать не способен, но кое-что возьму на себя смелость добавить.

Общество, изображённое Замятиным, не полностью оформлено. Оно не достигло финала развития. То есть то, что произошло на страницах романа, это и в самом деле болезни роста. Которые были, кажется, «излечены» в конце. Посмотрите: несмотря на полную упорядоченность жизни, жители Единого Государства мечтают, испытывают сомнения, могут в принципе осмыслить неподчинение распорядку. Да ладно жители, сам Великий Благодетель снисходит до своих винтиков и даже на них так по-человечески обижается. Достигни общество конечной стадии своего развития, разве было бы верховному пастырю дело до отдельной паршивой овцы среди своего стада? Нет, конечно. Или взять секс по расписанию. Шторки эти опущенные при совокуплении... Полагаю, если бы мир «Мы» достиг своего абсолюта, то акт продолжения рода был бы вообще ограничен какими-нибудь фермами с самыми фертильными производителями.

Я это к чему, мы судим — и осуждаем — полуфабрикат, а не конечный продукт. Скорее всего, он тоже был бы довольно страшен, но всё-таки одновременно был бы другим. В каком-то смысле более логично устроенным.

А так, жерновами оказался перемолот простой человек, инженер, умница Д-503. Его использовали, заставляли страдать, бессовестно им манипулировали, врали, и кто? Да уж не Единое Государство и его Благодетель. Такие дела… Возможно, трудно сочувствовать строю, но поддерживать таких революционеров ещё труднее.

Д-503 крайне чувствителен для индивида, прожившего всю жизнь в жёстком распорядке. Возможно, у него благодаря такой структурированной жизни просто не выработался иммунитет к внешним воздействиям, наподобие того, как японцы, долгое время державшие оборону против влияния извне, в итоге впитали массу чуждого своему культурному коду. Д-503 является носителем поэтики и романтики книги. Его переживания, его оборванные многоточиями фразы иногда бывают настолько трогательными, что ему сочувствуешь, как девушке, попавшей в сети циничного обольстителя. Я, как читатель ориентированный, скорее, на эмоцию текста, нежели на фактическое содержание, получил большое удовольствие от языкового исполнения «Мы».

А I-330, персонаж, на мой взгляд, отрицательный, служит хорошим напоминанием, что революционная деятельность была штукой смертельно опасной. Хочешь изменить мир — будь готов умереть за свои идеалы, так было раньше. Так что если не сочувствия, то уважения эта дама заслуживает.

Кстати, несмотря на то, что в РСФСР «Мы» сочли камушком в свой огород, замысел пришёл к Евгению Ивановичу на механизированных верфях Ньюкасла, где писатель курировал постройку ледоколов. Это даже по производственным описаниям заметно, где речь идёт о стапелях, на которых строился «Интеграл». А вообще, как мне видится, мир романа именно нам среди прочих кажется наиболее пугающим. Есть мнение, что мы этнически не очень-то любим порядок.

Одна из самых известных и значимых в историческом контексте антиутопий — хорошая добыча в списке прочитанных книг для любого. Только не стоит говорить, что «мы к этому идём». Мы идём, к добру ли, к худу ли, совершенно в другую сторону.

Интересно сложилось у меня с книгой «Сварить медведя». В некотором смысле она была знаком. Большую её часть я прочёл летом у себя на участке — есть у меня с супругой пол-гектара земли в горной долинке в Восточных Саянах. Место довольно отдалённое: сотовой связи нет, электричества нет, дорога последние 30 километров не фонтан. Кругом глухая тайга. А в ней живут медведи. В тот год в крае случаев встречи с ними было много, в том числе — трагический. И, углубляясь в лес на поиски черничного листа, я как-то даже нервно ощупывал фальшфейер в кармане-«кенгуру». Однако, «медведя» мне случилось встретить только вечером на страницах романа Микаеля Ниеми, и эта встреча была счастливой.

Я живу в картине мира, где всё хорошее приходит с севера. Это, конечно, не слишком всерьёз, но место действия на дальнем шведском севере в затерянных хуторах и селениях сразу привлекло моё внимание.

Я не анализировал, почему у этого произведения оценки, мягко сказать, невысокие. Хотя у меня есть предположение. Возможно, из-за того, что, открывая книгу с тайной в сюжете, читатели ожидают, что именно тайна и ход её разгадки станут основным элементом художественной конструкции. Есть, по-моему, уже клише такое — «скандинавский детектив» или «скандинавский триллер». Нечто мрачное, жестокое, натуралистично-физиологичное с отпечатком отчаяния. Здесь такого нет. То есть есть. Но не так. Детективная история в «Сварить медведя» — это всего лишь песчано-цементный раствор, скрепляющий кирпичи смыслов.

Как мне кажется, главнейший кирпич в здании романа Ниеми — это вера. Вера, как почва под ногами, как залог счастья и любви. Но, во-первых, душа человека подвержена сомнениям в правильности выбранного пути, и чем искреннее человек в него верит, тем горше его сомнения. А, во-вторых, предаваться пороку существенно проще, чем противостоять ему. На этих двух обстоятельствах построена коллизия одного из главных героев и белого света. Персонаж священник Ларс Леви Лестадиус — ярок, умён, образован и наблюдателен, за ним идут. Но это не гарантирует успеха его замыслов.

Ещё одной важной идеологемой романа является мысль, что при помощи и поддержке человек способен на всё. Если ты родился там, где волки выть боятся, в крайней нищете, у родителей, которые пьют, не просыхая, и колотят своих детей, ты всё равно можешь стать, кем захочешь. Нужен человек, который поможет тебе поверить в себя и сделать первый шаг. Даже если ты мальчик саам, которого презирают и ненавидят, потешаясь над происхождением и языком. Ты можешь стать всем. Например, первым писателем на родной речи.

Зло будет если не побеждено, то хотя бы остановлено. В «Сварить медведя» акт воздаяния произошёл. Но сказать, что добро победило я не решусь. Слишком далеко всё зашло тогда, в 1852. А, может, на тысячу или две тысячи лет раньше. А, может, в доисторические времена. А, может, вчера. Но Ниеми всё равно не даёт воцариться одному из смертных грехов — унынию.

Современный европейский автор написал о вере и нравственности без кривляния и экивоков. Это прекрасно. Я очень рад.

Книга популярная. В 2021 году я ждал её освобождения в библиотеке несколько месяцев. Когда до меня дошла, наконец, очередь, уже успели обнаружиться несколько моментов, которые могли оттолкнуть меня от неё.

Во-первых, если на обложке написано, что «из всех щелей начинает сочиться развесёлая хтонь и инфернальная жуть», а «Булгаков и Гоголь аплодируют», у меня возникает подозрение, что маркетологи оказывают автору медвежью услугу, обещая вместо обычного модернистского романа какой-то кислотный трип. К тому же, это враньё. Хтонические сущности вроде есть, но никакой инфернальной жути нет. Представить себе, что Гоголь хлопал бы в ладоши от «Петровых...» тоже трудно. Мог бы одобрительно хмыкнуть, мне кажется.

И второе обстоятельство, внушавшее мне пессимизм насчёт романа, это интерес к нему со стороны одного мазурика, который несёт проклятье, антонимичное Мидасову: всё, чего он касается, превращается в дерьмо.

И всё же книга довольно хороша, выезжая за счёт фундаментального принципа российской литературы. Принцип этот, перефразируя известную цитату, заключается в том, что у профессионального российского литератора есть два союзника: поразительное языковое чутьё и живое воображение. Алексей Борисович совершенно очевидно с ними крепко дружит.

В изложении Сальников и вправду силён. Когда описание какого-то действия в десять раз превышает длительность самого действия и, тем не менее, держит в напряжении, это о чём-то говорит? Мне очень понравились акценты на различных мелких деталях, переживаниях. Вынося их на передний план, автор, как мне представляется, позволяет взглянуть на жизнь пристальнее, чем мы это обычно делаем, заметить то, что всегда пребывает вне фокуса нашего внимания. Это прежде всего касается взаимоотношений внутри семьи. Но и внутри социума в целом тоже.

Время действия не обозначено, но по ряду признаков и жизненных примет оно не может происходить позже чем 2003 или 2004 год.

У меня, как у читателя, не возникло ощущения, что в романе есть два пласта событий — реальный и иллюзорно-бредовый. Мне показалось, что в тексте все события происходят в реальности. Да, автослесарь много читает и рисует комиксы, да, его полусупруга-библиотекарь время от времени убивает людей кухонным ножом. Никакого тут нет гриппозного бреда, просто из-за болезни все события и воспоминания героев являются немного затуманенными. Но абсолютно реальными, включая те, которые попадают в широкую категорию «магического реализма».

Много в «Петровых...» смешного, трогательного, грустного. Но на протяжении всего повествования мне было трудно сказать, а каково же авторское послание? С какой стержневой идеей был написан этот роман? Дочитав его, я по-прежнему не могу с уверенностью ответить на этот вопрос. Если только предположить, основываясь на некоторых намёках в финальной части, что несмотря на своё несовершенство, люди заслуживают того, чтобы их пытались понять и полюбить.

«Прощай, мой ангел» — единственное, кажется, стопроцентно серьёзное произведение из сборника «Все имена птиц». Ну, и, наверное, самое драматичное. Если прочим не хватало трагизма и надрыва, здесь и то, и другое в избытке. Это, на мой взгляд, хорошо.

Сюжет построен на том, что на Земле вместе с человечеством присутствует ещё один вид разумных существ — венец эволюции птиц, антропоморфные создания с рудиментарными крыльями. И они стоят выше людей, управляют ими; без видимого насилия, но, тем не менее, явно подавляют человеков, сдерживают полёт их фантазии и техническое развитие. На протяжении времени, о котором рассказывает повесть, система рушится, погребая под своими руинами и других, «грандов», и людей.

Во множестве фантастических произведений исследовались гипотетические взаимоотношения людей и чуждых рас. Частенько симпатии читателей предполагались на стороне иных. Ведь люди могут быть ужасными, да? Агрессивными, жадными, глупыми, прожорливой саранчой, губителями добра и культуры. Могут. Но избавиться от таких черт, не потеряв себя, способны только они сами, самостоятельно, без влияния извне.

Похоже, группа людей из мира «Ангела...» придерживалась этого мнения, так как предприняла жёсткие действия, чтобы в части Земли, называемой «объединённой Евразией», всё стало по-другому. Возможно, в долгосрочной перспективе для людей сделанные шаги обернутся благом, но сейчас ангелу придётся умереть.

В этот переломный момент становится очевидно, что «гранды» такие же, как мы. Они не едины, они не могут прийти к согласию, они боятся, страдают муками совести и просто страдают, принимают неверные решения, они — тоже люди, если считать людьми любые разумные создания с мятущейся душой, которые несовершенны. И, в общем, это типичная черта произведений о чужих. Я с ходу не могу вспомнить ни одного произведения, где другие были бы принципиально непонимаемыми и непознаваемыми. Может, только у Роберта Хайнлайна я встречал что-то подобное.

«Прощай, мой ангел» заканчивается смертью и словами «Всё хорошо». Трудно придумать более ясную метафору неоднозначности всего, чем мы являемся и что нас окружает.

Маленькая повесть «Покрывало для Аваддона» — это камерное произведение «для своих». Если вы не сильно хорошо знакомы с иудаизмом, то вам мало что будет понятно из повествования за исключением канвы событий. В точности, как мне. Наверное, это больше моя беда, нежели автора, но, тем не менее, раз повесть включили в собрание, она, по идее, была рассчитана на широкий читательский круг.

Текст происходит из 90-х, так что, как и другие наименования из сборника, он имеет ряд видовых особенностей, как то: высокообразованные дамы, преподаватели и учёные, вынуждены заниматься подработкой в виде ухода за могилами; есть карикатурные бандиты типа «братки». Эти явления жизни потихоньку растворяются в мареве прошедших лет, но пока по-прежнему сохраняются в памяти у многих.

Собственно, своими неосторожными действиями при благоустройстве одной из могил, главные героини разбудили какое-то древнее еврейское зло не зло, но что-то могущественное и недружелюбное, которое очень было недовольно пробуждением. Суть сюжета заключается в попытках дамочек под давлением этой силы помочь ей вернуться обратно под могильную плиту и сопровождающем эти попытки кипише.

Время, в котором имели место события повести, такое, что даже те, кто в нём жил не могут относиться к нему одинаково. Мария Галина в предисловии говорит, что не хочет вступать в полемику, была ли та эпоха катастрофой или временем надежды. Мне кажется, любое время — это время надежды, даже если одновременно и время катастрофы, потому что человек надеется, как и дышит, всегда. На бога ли, себя, государство или лотерейный билет, но нет такой поры, когда надежда покидает мир совсем.

Если брать эмоциональный заряд «Покрывала...», то он едва ли силён. Не трогают как-то все эти семисвечные перипетии. Так, скользишь вдоль сюжетной линии, пока не дойдёшь до конца. Разве что в финале есть момент, когда дамы-героини отказались от исполнения своих потаённых желаний, чтобы уж точно завершить процесс упокоения восставшей силы раз и навсегда. Обе они хотели бы отмотать время назад и где-то на перекрёстках жизни свернуть в другую сторону, но успешно преодолели искушение. Это было трогательно.

Я не думаю, что повесть имеет какую-то существенную художественную ценность, но как развлекательный номер в иудаистской атмосфере, почему бы и нет...

К изданию 2019 года произведение Марии Галиной, ранее известное под названием «Гиви и Шендерович», обрело новое имя — «Ирамификация, или удивительные приключения Гиви и Шендеровича». Произошло это потому, что в английском переводе первое название не рождало у западных читателей понятные нам всем ассоциации: что главные герои — грузин и еврей. Переводной вариант ‘Iramifications’ перекочевал и в родной язык книги. Так сказать, обратное заимствование. Ирам — это вымышленный город.

«Гиви...» написан в конце 90-х и является классической иронической русскоязычной фантастикой этого десятилетия. Ну, просто самый наиканонистый канон. В романе, написанном несложным, но качественным языком, все персонажи — жулики и проходимцы. Согласно нормам времени, чего уж там. И положительные, и отрицательные, и нейтральные… Вот все до единого — плуты.

В целом, книга представляет собою приключения в очень высоком темпе, замешанные на ближневосточном колорите и мифологии. Действие происходит сначала в Одессе и Стамбуле, а после в месте, которое не принадлежит нашему миру, но является стержнем и скрепой всех миров. И само мироздание, как мы его знаем, конечно, подвергается смертельной опасности. Повествование читается очень легко и, несмотря на солидный объём, не надоедает. По стандартам иронической литературы в героях воплощены в абсолютном виде те или иные черты характера или типажи. Они созданы яркими и заставляют сопереживать себе.

Однако наши писатели часто не могут или не хотят просто развлекать, им необходимо сыграть в тексте нотки серьёзности и глубины. У Марии Семёновны в «Гиви...» для этого используются притчи-интерлюдии. Оформленные в арабский и семитский стиль, они очень хороши. Есть среди них басни о мудрости и любви, есть о вере и её подобии. Притча о жертвоприношении Исаака показалась мне просто пронзительной. Вот умеют наши авторы брать крепкой рукой за беззащитное сердце когда захотят, не отнимешь у них такого таланта!

Ну а так, моральное содержание в книге, конечно, простое и традиционное, но никогда не теряющее ценности и актуальности: любовь дороже золота, но бывает зла; бремя власти способен выдержать не каждый; будь добр и отзывчив, и воздастся тебе; не предавай, не будь трусом.

Если честно, то после первых двух романов в этом огромном сборнике, я не ожидал, что третий роман так хорошо мне зайдёт. Но в данном случае было приятно ошибиться.

На мой взгляд, «Медведки» — очень интересное произведение, но только местами. Среди несомненных достоинств можно упомянуть завязку. Главный персонаж вписывает своих клиентов в сюжеты известных книг, дабы они могли на досуге потешить своё эго и почувствовать себя подлинными героями. Допустим, желающие бы нашлись, допустим, некоторые даже были бы готовы за это щедро заплатить. При этих двух допущениях сюжет действительно поначалу захватывает. Загадочный клиент с возмутительными и непредсказуемыми запросами, череда странных событий. Было любопытно, куда приведёт сюжетная линия и во что выльются эти самые события.

И вылились они, как мне показалось, в довольно унылую среднюю часть романа, где будоражащее ожидание тайны сменилась какой-то скучноватой метафизической мелодрамой. При этом сильно страдает, если так можно выразиться, серьёзность сюжетных намерений. Тут же замечаешь, что фамилии героев Блинкина и Сметанкина составляют юмористическую пару, что девочка Рогнеда (которая не девочка и не Рогнеда) носит имя исторической фигуры, женщины, имевшей трагические отношения с родственниками. Вокруг родственных связей и их важности в жизни каждого человека всё крутилось. Даже не вокруг важности в жизни, а вокруг факта, что близкие в широком смысле и есть жизнь, и без них, без возможности почувствовать себя членом клана, человеческое бытие пусто и горько. Апофеозом этой части стал скандальный родственный банкет, после которого наступила довольно короткая финальная часть, и вновь стало интересно.

В конце авторы, как правило, связывают все нити повествования воедино, и дают объяснения. Здесь произошло то же самое, и итог был неожиданным. Мне, в общем, понравилась концовка, хотя вернуться к прежнему серьёзному тону у автора уже не получилось или она не захотела. К примеру, бандитских манер дядька, говоривший на уркаганском языке, оказался филологом, защитившим диссертацию по творчеству Шаламова, и так далее. Хотя допускаю, что Мария Семёновна вообще не писала «Медведок» всерьёз.

Кстати, а причём тут медведки? Ведь пара хтонических богов, которыми оказались кое-какие действующие лица, и ночные насекомые — феномены разного масштаба, разве нет? Вообще, мне кажется, слово «хтон» стало слегка попсовым, модным. Ворчу, наверное…

Поворчу ещё и насчёт того, что многие из заложенных в книгу смыслов трудно распознать. Средний читатель вроде меня не настолько эрудирован (как минимум в античной мифологии), чтобы с лёгкостью находить и радоваться зашифрованным писателем штучкам.

Зато автор неравнодушна к Красноярску. Мой город редко появляется в художественной литературе, а тут два романа — и два упоминания. И неважно, что городская топография слегка изменена по сюжетной надобности… Всё равно приятно.

В общем, роман, который можно с интересом прочесть. Но можно и не читать.

Я собирался прочесть лишь одно из произведений Марии Галиной, но в каталоге библиотеки увидел том на 1100 с лишним страниц, в котором собрано пять романов и повестей. Ну, и хорошо, подумал я. Много — не мало.

«Малая Глуша», первый роман из сборника, оставил у меня смешанное впечатление. Что смутило? Во-первых, он состоит из двух абсолютно разных по стилю и почти не связанных между собою частей. Причём в первой из них топоним Малая Глуша вообще не встречается. Как бы само по себе это франкенштейновское строение книги ни хорошо ни плохо, но я просто не понял, чем оно может быть обосновано. Первая часть вполне самодостаточна, и является цельным произведением, а вторая часть — нет. В предисловии, написанном специально для сборника, автор сама отмечает, что читатели неоднозначно воспринимают такую «двойчатку», как она её назвала. Мне тоже такая структура не сказать, чтобы понравилась.

Во-вторых, лично я испытал что-то вроде эффекта обманутого ожидания. Первая часть романа является примером магического реализма на Советской почве. Прочитав предисловие, я подумал, если в романе будет ирония и сатира в отношении того мира, то ладно, а если сарказм, то противно. В итоге не было ни того, ни другого — просто картинки из жизни, где-то тонко подмеченные, где-то интересно описанные, но без использования ожидаемых мною стилистических приёмов. Я не имею в виду, что это недостаток. Вторая часть, это уже густая и вязкая мистическая история, в которой трудно сказать, где проходит граница между реальностью и мороком. А, может, всё это мороки: и действующие лица, и Малая Глуша, и я, и Фантлаб, и рецензия, которую я пытаюсь напечатать двумя непроворными пальцами.

В-третьих, заход был на что-то эпичное, а кульминациям, что в первой, что во второй частях, на мой взгляд, не хватило размаха. Всё как-то без огонька разрешилось, да и без чётко сформулированного итога. Так… Кончилось чем-то. Словом, цитируя злодея из фильма с забытым мною названием при виде вышедшего ему навстречу неказистого героя: «Я ожидал чего-то… Я ожидал чего-то более»! Герой впрочем победил...

Однако при всех этих первых-вторых-третьих роман было интересно читать. Текстовое исполнение мне очень сильно напомнило российскую фантастику девяностых и нулевых. Могу ошибаться, всё-таки времени уже прошло немало, но язык похож, например, на Евгения Лукина или Сергея Синякина. А, может, на Александра Громова, несмотря на непохожесть тем.

Я не знаю точно, но, мне кажется, нередко писатели рождаются в тот момент, когда человек, который может даже не ведать о своём таланте расставлять нужные слова в верной последовательности, переживает что-то переворачивающее его жизнь, сотрясающее самые основы мира, и после испытывает непреодолимую физическую потребность рассказать об этом себе, а заодно и всем, кто по какой-то прихоти захочет услышать этот рассказ.

Мне видится, «Уик-энд на берегу океана» — именно такой случай. Это первый роман Робера Мерля. По своей природе текст является сочинением на тему «Как я провёл лето». Лето автор провёл на войне, потерпев вместе со своей армией сокрушительное поражение и потеряв все ориентиры. Как и положено сочинению, оно наполнено личными переживаниями и эмоциями именно самого Мерля. Это очень заметно, я думаю. Реплики, детали, некоторые эпизоды можно взять только из памяти, придумать такое крайне трудно.

Я обычно берегу нервы и не читаю европейскую прозу о войне. Там всё не то, не так, неправильно… Но «Уик-энд...» не касается событий Второй мировой, которые составляют часть Великой Отечественной, плюс Мерль — писатель, который мне очень нравится, так что я решился.

На самом деле, в книге есть очень много общего с прозой советских фронтовиков-писателей по эмоциональному фону и по структуре нарратива за одной небольшой разницей. Главный герой «Уик-энда...» не понимает, за что воюет. С его точки зрения (как и с точки зрения, кажется, всех действующих лиц), нет справедливых войн, священных войн, войн за правое дело. Ну, очевидно, именно поэтому всё закончилось так, как закончилось, и в реальности, и в романе.

И в третий раз из трёх рецензий на работы француза я повторюсь — Робер Мерль большой, замечательный писатель. Это ясно с первой же опубликованной книги. Его стиль, его образный ряд, его персонажи — это первоклассная работа. Засим рекомендую «Уик-энд...» всем, кого не оттолкнут оторванные конечности, сгорающие заживо люди и всепроникающее чувство безнадёжности.

Моё знакомство с творчеством Робера Мерля проходит в обратном хронологическом порядке. Первым был «Мальвиль» (1972), теперь «Остров» (1964), следом будет «Уик-энд на берегу океана» (1949, его первый опубликованный роман). Поэтому интересно наблюдать как бы перемотку эволюции главного героя Мерля. Если в «Мальвиле» это был жёсткий, уверенный в своей правоте человек, то в «Острове» главный герой терзаем сомнениями в правильности выбранного им пути.

Роман представляет собой робинзонаду. Несколько британцев и таитян вынуждены обрести убежище на необитаемом острове, постараться выжить и, что намного сложнее, ужиться.

С сегодняшней точки зрения графическое содержание романа довольно умеренное. Я бы, возможно, вообще прочёл «Остров», как интересный приключенческий текст с моралью, и всё, но, заинтересовавшись социально-политическим контекстом произведения, стал выяснять подоплёку, и увидел, что как раз в период работы над книгой бурно шёл процесс деколонизации французских территорий в Африке и других частях света. Не секрет, что европейцы творили в колониях преступления, от которых кровь стынет в жилах (например, если прочитать о злодеяниях европейцев в Конго, то кошмары могут мучать ночами). Имея такой «задний план», Мерль заложил в свою книгу мощный гуманистический заряд, изобразив туземцев просто людьми. Не эльфами, не дикими детьми райских островов, а именно людьми со своими страхами, пороками и своими достоинствами. На этой стезе Мерль был, конечно, далеко-далеко не первым, но всё же!..

Но главное, что, как мне кажется, занимало писателя — это вопрос: может ли пассивное непротивление злу, так сказать, абсолютный пацифизм, быть лекарством от распрей в человеческом обществе. Как ни печально, но, насколько я понял, автор пришёл к отрицательному выводу. Иначе как расценить тот факт, что главный герой, не совершив ни единого поступка против своей совести и принципов, испытывает чувство вины за то, что другие привели маленькое сообщество на острове к беде? Ведь и в самом деле, отступи он от своих убеждений один раз в ключевой момент, и катастрофы не произошло бы. А потом приходит день, и герой задаёт себе вопрос, а, может, он и вправду ловкач, который, прячась за свои добродетели, достигает только собственной выгоды.

Отдельно хочу сказать о языке романа. Собственно, я и взялся за вторую книгу Робера Мерля именно потому, что мне очень понравилась классическая, стилистически богатая манера французского мастера. В «Острове» есть такая особенность — на протяжении почти всего объёма эмоциональный фон довольно сух, даже когда речь идёт о драматических и трагических событиях. Однако ближе к концу роман вдруг обретает щемяще пронзительное звучание, а финальная сцена — это просто грохочущая кульминация, когда буря природы и бури человеческих душ заглушают друг друга.

Последним предложением «Острова» Робер Мерль призывает надежду.

У меня нет слов. А очень надо их найти…

Когда какая-то книга подаётся, как «интеллектуальный» детектив, есть две опасности. Первая, что это ложь, а вторая, что интеллект читателя — например, мой — до уровня произведения не дотянет. В случае «Пещеры идей» мне было трудно, но я старался и, кажется, понял хотя бы часть смыслов, вложенных автором. «Пещера...» действительно очень интеллектуальная книга, в которой богатство языка тесно сплелось с богатством содержания.

Место и время детективного действия в романе необычны — Афины времён Платона. Он даже является одним из второстепенных действующих лиц. Но это по композиции ещё не всё. Второй план повествования — труд переводчика по переводу этого детектива c папируса. И основной текст, и объёмные сноски переплетены в тугой сюжет, который держит в напряжении, не отпуская. Обе партии сливаются воедино и расходятся порознь будто голоса певцов на древнегреческой сцене.

Сверхзадачей для писателя (Но какого?! Настоящего или вымышленного?!) являлось подтверждение или опровержение возможности создать литературное произведение, которое связало бы вместе все пять ступеней мудрости по Платону. Удалось это или нет может ответить (и ответит, только мы не узнаем) лишь сам выдающийся мыслитель. И есть ещё такой важный конструктивный элемент романа, как чувственность и наслаждения плоти! Читать книгу лучше вместе с какой-нибудь поисковой системой. Время от времени приходится узнавать значение философских терминов, предметов античного быта и особенностей государственного устройства Эллады.

Поразительно, как в таком сложном по форме произведении, писатель в итоге не оставил ни одной не связанной в узелок линии. Все многочисленные детали, намёки, ощущения, такие спутанные, в финале соединяются в безупречное полотно разгадки. Хосе Карлос Сомоса многократно неожиданными сюжетными решениями повергал меня в совершенное изумление. Опутанный сетью догадок, я неизменно пропускал ту самую деталь, что разворачивала картину вверх ногами. Может быть, другой читатель смог бы найти ключ одновременно с Разгадывателем, который наряду с Переводчиком и ещё кое-кем является главной фигурой книги в общем. Но дело в том, что и ключи могли быть фальшивыми! Часто бывает, что финал заставляет разочароваться во в целом хороших книгах. Но здесь финал не подкачал. Напротив, он стал подлинной кульминацией действия.

В «Пещере...» отлично проработана тема влияния вымышленного мира на реальный. Это влияние может быть настолько сильно, что миры захлёстывают друг друга и обвиваются вокруг самих себя. Вопрос кто кого создал становится совсем не так прост, как поначалу казалось. Распутывать эту загадку вместе с героями было настоящим удовольствием!

Я могу порекомендовать эту книгу практически всем. Мне кажется, любой найдёт что-то привлекательное для себя в её хитросплетениях.

PS Если вам показалось, что в короткой рецензии я переборщил с использованием синонимического ряда «связать, запутать, переплестись, опутать» и так далее, то это я просто не смог удержаться от использования стилистического приёма «эйдезис», выдуманного Х.К. Сомосой специально для «Пещеры идей».

Удивительно проходная книга! Она мне напомнила ситуацию, когда на каком-нибудь классном музыкальном альбоме вдруг попадается одна безликая песня, записанная «в нагрузку», так, хронометраж добрать.

Когда я учился в университете, во время занятий по разбору литературы (я забыл правильное название дисциплины) нас просили вычленять «месседжи», заложенные авторами. В случае с «Каждым новым днём» я бы затруднился определить это послание читателю. Единственное моё предположение — автор поставил (или ему была поставлена) цель онормаливания гомосексуализма. Во время чтения возникло стойкое ощущение, что я наткнулся на социально-политическую джинсу. У меня нет информации, кем оплачено написание и издание этого романа. Но почему бы не предположить, что это был какой-нибудь фонд поддержки очередных ущемлённых прав и свобод? Судите сами, в романе все действующие лица, тела которых временно занимает главный герой, — это подростки 16 лет. Процентов 35-40 из них либо гомосексуалисты, либо имеют гомодрузей. Их души чисты, а любовь горяча. В отличие от замученных комплексами и зашоренных всех других прочих.

Есть один интересный языковой момент. Да, это, конечно, не «Заводной апельсин» с его трудностями перевода, но здесь имеется свой подводный камень, и не маленький. В переводе главный герой — он. Просто потому что русский язык на наше общее счастье подразумевает бинарность. То есть, либо «я пошла», либо «я пошёл». Другого не дано. Но в английском языке морфологическая категория рода многим частям речи не присуща, в том числе глаголам. Для читателя на оригинальном языке пол главного героя/героини вообще не определён. В каком теле персонаж в данную секунду находится, тем или той и является.

Есть и сюжетные, и технические недостатки. Во-первых, всё в романе возникает на ровном месте. Никаких предпосылок, никаких обоснований. Полюбил и всё. Любовь с первого взгляда бывает. Наверняка многие имеют подобный личный опыт. Но даже в этом случае есть ответ на «почему». Здесь же, кроме того, что девушка была грустная, других причин в одну секунду на всю жизнь влюбиться не приведено. Во-вторых, нет ни малейшего объяснения, что же за аномалия такая — главный герой. Чем он заслужил это проклятье? Кто за всем этим стоит? Какие механизмы у его блужданий по телам? Ни одного ответа нет. Примите, как данность. В-третьих, частные случаи нарушенной логики. Например, герою память хозяев тел доступна, а навыки почему-то нет. Кроме того, он заявляет, что не вмешивается в их жизнь, а сам на деле только этим и занимается, прогуливая их уроки, пропуская тренировки и таская по окрестностям.

И, наконец, я не понял, чем кончилась книга. Не понял буквально. Там не открытый финал, всё завершилось чем-то конкретным, но чем именно, осталось для меня тайною.

Когда я потихоньку втянулся в текст «Вонгозера», у меня возникло странное ощущение, будто что-то не так. Вроде бы и интересно, и написано нормально, но по какой-то причине было чувство, словно камушек попал в ботинок. И, наконец, я понял, в чëм дело.

Мне не нравились персонажи. Я не мог в полной мере сопереживать этим аням-серëжам. Подчеркну, если писатель здорово прописывает не симпатичных или даже отвратительных героев, это классно, это свидетельство мастерства, но в данном случае, думаю, такого авторского замысла не было. Мне они были неприятны, как личности. Думаю, в реале я бы постарался с похожими людьми не сближаться.

Посмотрите на их друзей, спутников по бегству. Они все друг друга взаимно злят и раздражают, их беды вызывают у прочих героев злорадство. Но есть известное изречение Еврипида: «Скажи мне, кто твой друг. И я скажу, кто ты!»

Был один персонаж, который мог бы найти отклик в моëм сердце — это предыдущая жена главного мужского героя, женщина без истерических ноток. Но всë было убито одной еë репликой уже в начале, что муж де ушëл от неë к рассказчице лишь потому, что она стала отказывать ему в сексе. Ни одна женщина, которая дружит с головой и имеет здоровую самооценку, ни в жизнь не произнесëт ничего подобного, потому что вот так, одной фразой, одновременно унизить и себя, и мужчину, это надо суметь! То есть ты сама считаешь, что была для мужа, в первую очередь, вагиною и другими естественными полостями, ну а муж стало быть одними ими в тебе и интересовался. Что же, жаль коли так.

Имеется ещë подчëркнутое стремление героев как можно дальше находиться от людей, недоверие к ним, замаскированное боязнью. Это тоже отталкивает. Однако, автор, словно не замечая противоречия, либо опровергая принципы участников действия, дважды спасает своих путешественников именно руками отдельных людей, которых герои так сторонились. При этом одного из них беглецы грабят, а второго презирают за стремление помогать другим, пусть и без надежды на успех.

Не буду оспаривать реалистичность того, как быстро осыпались цивилизация и порядок в романе. У меня есть сомнения, что события развивались бы именно так, но каждый меряет по себе, это правда.

Кстати, если подумать, то можно предположить, что сама идея спасаться в одиночку, не попытавшись сохранить основы человеческого общежития, глубоко аморальна. Но это, конечно, очень спорный вопрос.

Резюме: интересный, но неглубокий путевой постапокалиптический роман, в котором ничего за душу не трогает.

Прочитав короткий пролог заглавной повести сборника, я понял: мне должно понравиться. Александр Евгеньевич Григоренко уже во вступлении в действие напомнил мне, что предложения могут быть сложными и длиннее двух строк, что в русском есть много прилагательных, в том числе, не затёртых, что текст не обязан быть сухим, подобно пустыне Гоби, и низкокалорийным, как шпинат. И в дальнейшем я не мог нарадоваться русскому языку книги во всей его несравненной красе.

А по пути самой повести, мимо событий и героев, писатель проехал, словно болотоход на своих огромных, но мягких шинах по трясине: осторожно, чутко, не замедляясь, чтобы не зарыться, и не ускоряясь, чтобы не забуксовать.

Повесть о слепом, потерявшем дудку во чистом поле, представляет картину жизни трёх поколений одного рода и их соседей в антураже времени, которое они разделили на Земле. Это, очевидно, от конца 70-х до 2013 или 2014. По важности, но не по равенству присутствия в тексте, я бы выделил 4 ключевых фигуры: мать, двух её сыновей, и внука-племянника-сына. Ничего не буду раскрывать по действию. Скажу, о чём, как мне показалось, говорит «Слепой».

О том, что трудно быть женщиной, что трудно быть мужчиной, бабушкой, внуком, что трудно и больно быть человеком. Трудно не в смысле подвигов, совершения каких-то поступков, требующих напряжения всех человеческих сил, а трудно в постоянном сопротивлении бытию, повседневной готовности встречать повороты судьбы, крутые и не очень, печальные и не очень, любые. И финалом, как мне показалось, Александр Евгеньевич постарался придать этой человеческой доле вневременной характер. Это чудесно. Грустно, но не горько. Так тоже бывает.

У меня есть один вопрос, который я задавал себе давно, и задаю сейчас снова, прочитав про Дуду слепых. Почему авторы бывают так жестоки к самым лучшим и сильным из своих персонажей? Чем они заслуживают не только безжалостного отказа в справедливости или хотя бы покое, но и глубоких моральных страданий? Тем что, по мнению авторов, они единственные достойны их принять, не ропща? Не знаю. Жалко бывает эти несчастные вымышленные души…

Также книга содержит короткие произведения такой редкой сегодня формы, как эссе. Автор является профессиональным, действующим журналистом. Думаю, поэтому его притягивает свободное изложение мыслей о нравственности, литературе, истории, политике. С удовольствием отметил для себя, что с Александром Евгеньевичем мы во многих вопросах конгениальны.

Чтобы рекомендовать такую книгу человеку, нужно более-менее близко его знать, но если кому-нибудь захочется познакомиться с произведением с малым количеством читателей, то почему бы не попробовать её прочесть?..

Всё, что я написал по поводу романа «Завтра» является моим оценочным суждением, частным мнением и личными впечатлениями. Это чтобы потом не повторяться.

Основа книги очень перспективная: он живёт в 2011, она в 2010, день тот же. Им вместе придётся решать непростую задачу. Можно было рассчитывать на удовольствие от чтения. Тем не менее, бо́льшей ахинеи я не читал ни разу в жизни. Такое количество ужасающих дыр, не стыкующихся деталей и глупостей мне встретилось впервые. Даже не знаю, что начать ругать первым. Допустим, сюжетную логику.

Впрочем, как можно ругать то, чего нет? Приведу два прокола, которые помогут понять глубину проблемы, один стратегический и один тактический. 1. Очень плохая девочка (далее ОПД) влюбляется в плохого и богатейшего парня. У парня беда — в перспективе надо пересаживать сердце. ОПД во имя любви примерно за 15-17 лет становится одним из лучших кардиохирургов Америки. Но у парня уникальная кровь, и ему подойдёт лишь сердце уникального донора. И вот (привет, рояль), донор обнаружен. Что должна сделать ОПД? Ну, как бы устроить так, чтобы сердце «освободилось», и пересадить его, пока милый друг концы не отдал. Но что ОПД делает в романе? Она выходит за донора замуж! Да четыре года с ним живёт, изображая нежнейшую любовь и привязанность! И только после этого всё равно старается сделать то же самое, то есть «освободить» донора от имеющегося у него органа в пользу своего настоящего возлюбленного. Зачем 4 года ждать?! Что за [Роскомнадзор]?!

2. ОПД, русская, кстати (эти бледные немощи [Роскомнадзор] на славянских женщин), встречается с русским же киллером, чтобы обсудить детали убийства донора. Я даже готов простить, что для встречи был выбран не пустынный парк, не парковка, не машина, в конце концов, а людное кафе, где любой при достаточной сноровке мог их подслушать, что и сделал. Но русская ОПД и русский киллер общаются между собой на английском. Наверное, чтобы их разговор легче мог быть понят посторонними. Это же [Роскомнадзор]! И таких зверских глупостей в романе великое множество.

Переходим к персоналиям. Главный герой-мужчина характера не имеет вообще. Он пустое место, ноль, ни одной живой черты. Кроме, разве что, неприятия сказок и легенд, напомнившего мне, как при ранней советской власти самые яростные активисты пытались запретить детские сказки (читал у Чуковского). То-то во второй половине книги он почти пропадает из действия. Главный герой-женщина, которая должна вызывать сочувствие, вызывает исключительно отторжение, потому что психопатка, манипулятор, дешёвка и склонна к мошенничеству. Если бы автор хотел, чтобы читатель её такой воспринимал, то вопросов бы не было. Но ведь по замыслу она — герой положительный!

Роялей хватает. То ключи чудесным образом попадутся, то навигатор от мотоцикла отвалится. Но самый главный рояль, это чудесное появление гика-всемогущего. Подключиться к любой системе видеонаблюдения, взломать любую сеть и даже — не шучу — записать героиню к модному парикмахеру без очереди, это для него дело двух-трёх минут. А когда рояль помочь не может, в ход идёт святая простота. Роман построен вокруг хроно-аномалии. Лет 150 писатели придумывают удивительные трюки со временем и создают временны́е парадоксы. Мюссо вообще никак не заморачивается с систематизацией своих манипуляций со временем. Когда надо герои помнят, когда не надо — не помнят. Вот уж точно, время — величина относительная!

Язык чудовищно пресен. Например, сферический писатель в вакууме пишет: «У него был толстый красный нос с глубокими порами, а под глазами набрякшие мешки». Мюссо пишет: «Он много пил». Отлично! Автор считает, что читатель не в состоянии сложить два и два и ему надо всё доносить буквально? Или такой запрос у европейского читателя? Не верю! А диалоги! Диалог двух практикантов-медиков о своей руководительнице, она же ОПД, за явным преимуществом выиграет конкурс «Самый неестественный и надуманный разговор в литературе». Редакторы бы, [Роскомнадзор], просто сели друг напротив друга и по ролям прочитали его!

Устал я так ругаться с непривычки. По-моему, ещё никогда книга не вызывала у меня такого неприятия. А я ещё критиковал Сару Перри и Жоэля Диккера! Всё познаётся в сравнении. Короче, открыть кингстоны! Место этой посудине на самом дне океана.

Действие «Игрок 1» охватывает очень сжатый период, всего пять часов. Роман является образцом произведения, где автор — как бы мне получше выразиться? — использует художественное пространство не как холст, на котором пишет свою картину, а как шахматную доску, разыгрывая на ней заданные позиции. Скажем, этот этюд я бы назвал «Нефтяной эндшпиль». Непонятно, да?

Я хочу сказать, что Дуглас Коупленд в этой книге создал мир очень схематичный и очень условный. Он практически двухмерный, и населён такими же двухмерными персонажами-функциями. Задача этих персонажей на своих в общем-то рядовых судьбах отыграть общечеловеческий кризис восприятия самих себя и всего мира так, как видит его писатель.

Три из четырёх ключевых фигур романа дошли до точки, которую, лучше и не скажешь, описывает строка из отличной старой песни: «Синие флаги, витражи, миражи… Как же жить, что делать?» Молодость упущена, возможности упущены, желания потеряны, а время осталось. И куда его деть, кроме как продолжать тратить впустую — непонятно.

Как мне представляется, на момент событий романа эта растерянность среди всех людей достигает критической массы, что выливается в какую-то катастрофу. Ну, вроде как экономическо-террористического свойства. Но сам по себе этот всемирный крах совершенно не важен, не важна его длительность, его свирепость и тяжесть последствий. Он лишь средство запереть людей внутри себя, чтобы они постарались навести в своих захламлённых чуланах какое-то подобие порядка. А уж как этот порядок будет достигнут, верою ли, делом ли, болью или любовью, или всем понемножку — это личное дело каждого. И Коупленд, на мой взгляд, интересно описывает процессы, происходящие на поверхности своих героев — они же двухмерные.

И есть ещё четвёртый главный персонаж. По-моему, это постчеловеческое существо, которое на протяжении романа одновременно находится и внутри действия, и в каком-то надпространственном лимбе, откуда наблюдает за происходящим, обозревая одновременно прошлое, настоящее и будущее. Что примечательно, в будущем это загадочное создание видит себя более-менее встроенным в социум. Таким образом, как иначе я могу расценить эту деталь, нежели авторское предположение, что конца человечеству не будет ещё долго и оно вряд ли претерпит кардинальные изменения?

Также, хочу сказать, что благодаря особенностям таких герметических произведений, их концовки часто выглядит оборванными, или, если сказать помягче, приоткрытыми. К этому надо быть готовым — всего лишь издержка художественного метода.

Ну, и, опять же сугубо на мой вкус, глоссарий в конце книги — элемент излишний. Лично я не смог как-то плотно связать его с текстом «Игрок 1». На полноту он тоже, конечно, претендовать не может и в общем похож на результат хаотичного гугления.

Книга мне, к сожалению, совсем не понравилась.

Несмотря на то, что в аннотации заявлен рассказ о мире поздне-советских хиппи, по факту он присутствует в сюжете лишь за кадром. Мы слышим упоминания «системы», «пиплов», «флэтов», а также фактов употребления разного пойла и колëс, но подробных картинок этого мира в тексте ровно одна. Остальные размыты и носят очень-очень общий характер.

Взросление главной героини тоже, как мне кажется, обозначено совсем условно. Она сразу взрослая в книге, нет никакого особого процесса развития. Ну, бросила одного торчка ради перспективы в музыке, ну, стала чуть ближе к своей матери, всë.

А вообще, все персонажи шаблонные. Юная и чудесно одарëнная девушка, больше похожая на гота, кстати, нежели на хиппи, загадочный и глубоко порядочный молодой человек с трагедией в прошлом, задëрганные бытом тëтки, грубоватые и равнодушные учителя и врачи — все они именно такие, какими мы ожидаем их увидеть. Ни шагу влево, ни шагу вправо.

Кстати, за исключением главного испытания для героини, еë метания вызывают не много сочувствия; кажутся, в целом, просто подростковой дурью. Хочешь петь — пой, хочешь носить что попало — носи, хочешь выделяться — выделяйся, но зачем при этом презирать и отталкивать других? Но тут может сказаться то, что я сам уже забыл, каково это было в 15-17 лет. Время безжалостно вымывает из тебя порывы, как вода вымывает золотой песок из породы...

Есть довольно много деталей, которые кажутся мне далëкими от возможного. Приведу только один пример, чтобы не сильно вдаваться в подробности действия. Студент-практикант работает на режимном объекте. Допустим. Он приходит на работу на режимный объект в выходной, и его впускают. Ладно, маловероятно, но допустимо в принципе. Студент-практикант проводит с собой на режимный объект в выходной день измазанное кровью нечто в нелепом наряде мимо поста охраны, которая отводит взгляд? Ну, нет уж.

Ещё момент: слово «нимфа» встречается в романе только в названии, и уж кто-кто, а главная героиня менее всего похожа на это создание.

И главная с моей стороны претензия к «Леснику...»: сюжет в целом — это подслащëнная копия «Истории любви» Эрика Сигала, перенесëнная на почву Советского Союза.

В плюс идëт, конечно, высокая эмоциональность романа. В ряде моментов думаешь, а что бы и не поплакать в самом деле? Повествование при этом простое по форме: описания есть только ситуативных переживаний героев. Должно понравится тем, кто не любит дополнительные текстовые опции, считая их занудными.

Идея прочесть переложение известной, наверное, почти всем с раннего детства истории о приключениях Робинзона Крузо показалась мне привлекательной. В общем, я считаю, что не прогадал: книга «Пятница, или Тихоокеанский лимб» как минимум необычна.

Сначала мне подумалось, что идёт пересказ исходного произведения Даниэля Дэфо чуть более современным языком с дополнительными подробностями. Но это был только пролог. С момента кораблекрушения и прибытия Робинзона на остров, книги начинают говорить совершенно о разных вещах. В отличие от классической версии, Турнье интересует не технология выживания, а психология изоляции. Иначе говоря, писатель заглядывает в голову Крузо.

И вот тут стало сложно. Мне не хватало образования в области психологии и философии. То есть я наблюдал по тексту романа за различными этапами трансформации личности человека, оказавшегося в уникальных и губительных для разума условиях, но понять механизмы такой трансформации, согласиться с автором или, напротив, аргументированно оспорить его логику я был не в состоянии. Впрочем, читать всё равно было очень интересно.

Изменения в главном герое читатель наблюдает не только через текст «от автора», но и через дневниковые записи. Робинзон у Турнье, выросший в семье квакеров, что особым образом сформировало его мировоззрение, имеет университетское образование и владеет хорошей речью. При его наблюдательности это позволяет очень наглядно описывать процессы перерождения. На мой взгляд, самое главное в чём преуспел Крузо — это преодоление фазы отчаяния, когда он целые недели проводил, зарывшись в грязь болота. Вызывает уважение его неостановимое трудолюбие. Чувствуя грозящий ему распад собственного я, Робинзон создаёт каркас, к которому можно было прикрепить элементы своей жизни, снизить уровень энтропии. Он пишет специальную островную Хартию и Уголовный кодекс для себя самого.

Однако одиночество и невозможность тратить чувства и эмоции на других людей, с течением лет превращают его в нового человека — сверхчеловека или недочеловека — это трудно сказать. Сам остров становится его спутницей, его возлюбленной. Оказывается, совокупление с землёй, её оплодотворение человеческим семенем, встреченное мною у В. Сорокина то ли в «Голубом сале», то ли во «Льду», как художественная деталь было придумано Мишелем Турнье в 1967 году!

Появление Пятницы, которого Крузо, сам не желая того, спас от жертвенного ножа, для него в этой книге не во всём-то и благо. Да, появилось общение, но нарушилась управляемость и энтропия снова возросла. Робинзон подумывал прикончить Пятницу. Что однако не сделал даже после того, как тот нечаянно уничтожил почти все плоды многолетних трудов Крузо на острове. Напротив, им было перенесено очередное перерождение в человека, практически не замечающего и не зависящего от времени. И в этот период уже не главный герой был моральным ориентиром для полуиндейца-полунегра Пятницы, а совершенно наоборот.

В финале очередной новый Робинзон, когда к острову причаливает-таки корабль из его Родины, делает свой выбор, и, перенеся очередной удар судьбы, встречает неведомое будущее, которое находится уже за пределами повествования. Кто знает, может быть он стал бессмертен?

Резюме: короткий роман, прочитать который точно не будет пустой потерей времени. Турнье — писатель интеллекта, уровня которого можно только мечтать достичь.

Советская критика сочла короткую повесть «Тени утра» достаточно значимым произведением, чтобы дать её название всему сборнику сочинений Михаила Петровича Арцыбашева, опубликованному издательством «Современник» в чудной серии «Из наследия». Я даже готов взять на себя ответственность и всем посоветовать почитать тома из этой серии. Всего их 22, я пока прочёл три.

На 57 страницах «Теней...» автор предлагает читателю пронаблюдать жестокую трансформацию даже не конкретных людей, а в целом явлений. От прекраснодушия и стремления ко всеобщему благу через усталость и разочарование до революционного террора накануне Первой русской революции. Я раньше не припомню, чтобы встречался мне такой стилистический приём, когда начальные герои, с которыми происходила завязка, уже к середине произведения отваливались оба, как первая ступень космического корабля. Я расшифровываю эту деталь, как символ того, что в печи дрова долго не горят, их постоянно надо подбрасывать. Грустно, что в основном этим огнём оказываются испепелены именно молодые люди, которые хотят менять, менять, менять, но не знают что, не знают как, да и зачем — тоже не могут внятно объяснить.

Ну, и вторая идея повести, как мне кажется, заключается в том, что ничто так не нравится нам, как мучить себя и друг друга. Отказаться от собственного счастья, разорить счастье другого — нет большего соблазна для большого количества людей. Из страха ли, из глупости, из ложно понимаемого чувства ответственности, неважно! В нашей традиции живёт императив: счастья стыдись, страдай! Если ты счастлив, ты смешон и мелок. «Я сам скажу, что вам всем не хватает! […] Не хватает у вас любви и уважения к самим себе. […] Это видно из того, что та жизнь, к которой вы способны, которая доставляет вам удовольствие, всегда кажется ничтожною… вы в ней томитесь и хотите быть выше себя!» — яростно кричит один из персонажей, который, правда, тоже станет террористом.

В общем, на мой вкус, «Тени утра» — это сжатое и очень эмоционально заряженное произведение. И сильное. Как почти все другие короткие повести и рассказы М.П. Арцыбашева из этого сборника.

«Санин» Арцыбашева — это Руслит рубежа 19 и 20 веков во всей её прелести и великолепии. Что ни пейзаж — то полотно великих живописцев, что ни интерьер — то будто бы сам в комнату зашёл, что ни диалог — то богоискательство или горячий диспут, что ни ситуация — то надрыв с драматическими последствиями. Эта литература является величайшим сокровищем и наследием этноса. Так уже невозможно сейчас писать, можно только подражать. В общем, почва из которой вырос «Санин» — самая плодородная из всех. А что конкретный роман?

В нём, очевидно, отразилась колючая и неуживчивая личность самого Михаила Петровича Арцыбашева. При формальной принадлежности к общей нише российской литературы того времени, роман прилично эпатировал эротическими сценами и спорными идеями. Мне кажется, подобно своим героям, Арцыбашев словно говорил: «Глупое и скучное дурачьё, а вот я вас по сусалам». Насмехаясь над архетипом русского скучающего интеллигента, автор доносит свою мысль в концентрированном виде: «У него нет жизни, как таковой, всё, что он делает, подвержено у него бесконечному спору: хорошо ли, не дурно ли?.. Это доведено у него до смешного: поступая в партию, он думает, не ниже ли достоинства его стоять в рядах других, а выйдя из партии, он мучится — не унизительно ли стоять в стороне от всеобщего движения!..» Безжалостный, но справедливый приговор. Арцыбашев, защищаясь от нападок, заявлял: «Я говорю о том, что вижу в жизни».

Мужские персонажи романа почти все мечутся, не в силах найти жизненный ориентир на фоне жаркого провинциального южнорусского лета. Из-за этого они пребывают в дурном расположении духа, и текст просто нашпигован их «раздражением», им постоянно становится «неприятно», они страница за страницей испытывают «досаду». Из общего ряда выбиваются персонажи, ориентированные на достижение чувственных наслаждений (им незачем метаться, они с ценностями в жизни определились), а также главный герой Владимир Санин. Заклеймённый критикой, как безнравственный циник, мне он прежде всего показался человеком безжалостно честным и жестоким к чувствам других людей. Ну, то есть да, циничность и безнравственность налицо. В итоге у него не находится последователей. Он, как в песне «Уходи один», написанной бывшим интересным артистом, именно это и делает — уходит один. Однако его последовательность вызывает уважение. Ещё бы сестру свою не вожделел…

А вожделение в этой книге испытывают многие. Его объектами являются два женских персонажа произведения. Даже революционеры устраивают читки своих брошюр, чтобы привлечь женщин. И тут мне немного не понравилось, что автор по какой-то причине с обеими девушками сделал один и тот же сюжетный ход. Обе они последовательно, уступив своим телесным желаниям, оказались в самом бедственном положении с трагическими перспективами. Арцыбашев горько отмечает, что женщина не принадлежит себе, не может распоряжаться собой, и вся её жизнь способна пойти под откос в одну минуту. Но я не понял, зачем повторять одно и то же дважды.

Эротические сцены романа не слишком откровенны, да их и не много. Иногда приходится догадываться, о чём вообще идёт речь. Например: «Ты знаешь… Вчера я хотел… — выговорил он специальное, грубое и страшно унизительное для женщин слово, — так она сначала на дыбы встала… знаешь, у неё такой гордый огонёк в глазах иногда появляется… А потом так… что меня самого чуть судороги не схватили! — вздрагивая от невыносимо острого воспоминания докончил Зарудин» (многоточия стоят в оригинальном тексте). В общем, я решил, персонаж подразумевает фелляцию.

Любителям классической литературы России роман должен как минимум показаться интересным. Он, наверное, может раздражать, он не лишён недостатков, но в то же время приносит удовольствие от чтения и динамичен.

Роман представляет из себя отличный образец рода книг, которые очень трудно отложить. Вот, думаешь, дочитаешь до конца главки, и пойдёшь есть, гулять, спать, но, достигнув конца одной главы, почти против своей воли начинаешь следующую. Захватывающее и интересное действие не хочет отпускать.

Детективно-фантастический сюжет, с акцентом на детективную его составляющую, очень плотно закручен и подробно детализирован. Темп не снижается по всей протяжённости повествования: каким ураганным является в начале, таким и остаётся до финала. Для получения наибольшего удовольствия от этой книги неплохо бы обладать более острым умом и наблюдательностью нежели у меня. Предвидя, что надо будет крайне внимательно идти по тексту, замечая скрытые намёки и неприметные обстоятельства, я пытался запоминать все детали. Но вскоре начал в них немного путаться, — тут помню, тут не помню, тут рыбу заворачивали — так что просто отдался сюжетным волнам, позволяя им нести меня в своём течении. По самому содержанию-расследованию ничего не скажу, читать лучше самим.

Так как из аннотации всё равно понятно, что речь идёт о подобии переселения душ, не раскрою лишнего, если отмечу многоплановость и характерность персонажей, по которым путешествует душа главного героя: от записных мерзавцев к честным и простым малым. И прочие действующие лица имеют свои собственные черты, причём даже те, чья сюжетная роль, как ни странно, заключается в постоянном отсутствии на месте событий.

Текст мне тоже в целом понравился. Он очень сбалансирован, не слишком сух и не слишком многословен, не примитивный, и в то же время не вычурный. Для детективного произведения — самое то. В послесловии Тёртон сказал спасибо редактору, которую назвал «убийцей абзацев». Вооот, хороший редактор всегда срежет с рукописи лишний жир, что только на пользу идёт! Единственная от меня придирка, и та очень субъективная — изложение на протяжении больших фрагментов идёт в настоящем времени. Я всё же привык к прошедшему. Но это мелочь, конечно.

И ещё, хотелось бы более подробного описания механики вселенной «Семи смертей...». Как это устроено, почему именно так. Есть подозрение, что на самом деле речь идёт о каком-то отдалённом будущем, так как современными средствами такой «пузырь» не создать. И кому в голову пришла идея пузырей, если это учреждение пенитенциарной системы? Но это тоже вопросы уже как бы факультативные. И без ответов на них роман ничего не теряет.

Мда, и впрямь книгу очень трудно отложить. Я прочёл её 380 страниц за три дня, и для меня такая скорость гораздо выше средней. То есть роман исключительно увлекательный, держит в напряжении как надо. Темп вообще не провисает ни на абзац, и даже большие ретроспективные или эпистолярные вставки каким-то образом Уэлш смог сделать настолько интересными, что не оторваться.

Я ни разу не встречал книги с таким количеством нецензурной брани. Само по себе это ужасно, но (и тут надо отдать должное переводчику) текст настолько естественный — не придраться. Да, именно так люди зачастую, как ни печально, и разговаривают. И речь льётся без сучка, без задоринки. Удивительно, насколько роман хорош в речевом аспекте.

Мастерство Уэлша как писателя для меня ещё очень чётко появилось в одном феномене: в книге довольно много персонажей, и при этом нет ни одного хоть сколько-то длинного их описания. Тем не менее, он умудряется давать исчерпывающие характеристики буквально парой простых предложений. Хоп, и готово! Класс! Это работает и со второстепенными фигурами, и с ведущими действующими лицами.

Интересно отражение американской среды, переданное автором, который не является гражданином США. Я в одной из многопользовательских он-лайн игр познакомился с американкой. Мы разговаривали на темы американского житья-бытья. Она мне, в частности, как-то давно уже сказала, что мол Миннеаполис — это фууу, а Бостон — это круто. И у Уэлша картина такая же. Потом я спросил у своей заокеанской знакомой, а что, неужели курортный Майами на самом деле отличается такой кислотно-агрессивной средой и взвинченными, готовыми друг друга разорвать людьми. Я-то думал наоборот, там расслабленные пенсионеры разложены по шезлонгам. И она мне ответила, что в целом да, так и есть. В книге ситуация, конечно, сгущена, но вектор правильный.

Повествование по большей части ведётся от лица женщины, и вот тут, как мне показалось, есть некоторые натянутости. Заметно, что писал мужчина. Всё-таки женщины мыслят и реагируют немного иначе. Но это сугубо моё субъективное. И дело не в грубости, тут иная девушка сто очков вперёд даст. Просто мне трудно представить себе женщину, которая, например, говорит: «Чем мокрее делались его глаза, тем суше становилось у меня между ног». Но тема тонкая, люди разные, не знаю, короче.

Основная проблема, поднятая Уэлшем, это влияние детских психологических травм (а иногда насилия) на всю жизнь уже давно повзрослевшего ребёнка. Есть масса книг, где герои испытывают душевные страдания и не могут найти нормальный общий язык с другими людьми из-за того, что их не понимали и не принимали такими, как они были, родители, близкие, учителя и кто там ещё. Очень часто, как мне представляется, эти книги нудная, конъюнктурная тягомотина, от чтения которой лично я никакого удовольствия получить не могу. Но только не в этом случае. За счёт живости всего произведения его морализующий компонент предельно эффективен и нагляден!

По сюжету стремлюсь говорить как можно меньше, всё же его лучше узнавать из самой книги, но отмечу, что, по-моему, без короткой третьей части «СЖСБ» стала бы только драматичнее, и эмоциональное воздействие на читателя усилилось. А так позагладились углы.

В общем, книга от лукавого, но чертовски интересная. Может понравиться практически любому, а пуще всех ревнителям некоторых либеральных ценностей.

Купился я на упоминание в аннотации Байрона и четы Шелли, как действующих лиц. У меня уже имелся опыт чтения истории об их пребывании в Швейцарии, и он был позитивный. Это роман Тима Пауэрса ‘The Stress of Her Regard’, к сожалению, пока не переведённый на русский язык. Книга была красивая и готическая (помню даже обложку, на которой изображена прекрасная ламия с обнажённой грудью). Однако в «Милосердных» Байрон и Шелли играют очень маленькую роль, да и ту исполняют своими гениталиями. Да, они не были пуритане, но при этом не были и гротескными распутниками. В общем, чистейшая клевета на гордость британской литературы. Обидно.

Если вычленить сюжетный скелет, то он таков: родились три девочки-близняшки, две нормальные, а третья — уродливое страшилище. Папа хотел чудовище задушить, но оказалось, что когда задыхается оно, задыхаются и две другие сестры (уж не знаю, как так выходило). Поэтому чудовище было отпущено, убежало в катакомбы и выросло там с крысами, обретя при этом поразительную учёность и непревзойдённый писательский дар, в прямом смысле поедая и переваривая книги. Но выживать эта несчастная может только запивая книжки спермой. А если вовремя семенную жидкость не получить, то ей станет ужасно плохо, и сёстрам, соответственно, тоже. Вся жизнь сестёр оказалась подчинена этой задаче — буквально доить мужчин. Вот, не более и не менее.

При таком раскладе в книге, конечно, есть несколько порнографических сцен. Ну, как бы всё хорошо к месту, так что ладно, само их наличие оправдано художественной задачей. Однако тут есть свои подводные камни. Мне не очень удобно приводить подробности, но по ряду эпизодов есть сомнения в возможности человеческого тела исполнить те трюки, которые родились в фантазии автора. Да и вообще, сексуальные картины в «Милосердных» какие-то комиксно-хентайные. Люди так не… Не... Ну, так не делают.

Возникает вопрос, с каким посланием это всё написано. По моему предположению, автор показывает, насколько тесна связь между писателем и его творением. То есть писатель отдаёт своё семя и таким образом оплодотворяет творческий процесс, в результате чего рождается произведение, которому он является отцом. Правда, в процессе зарождения жизни помимо сперматозоидов нужна яйцеклетка, и её предоставляет то самое спермолюбивое чудовище — то есть метафорическое воплощение тёмной, порочной стороны любого творца. По Андахази, большинство знаменитых писателей регулярно сдавало биоматериал этому страшилищу. От Байрона до самого Александра Сергеевича Пушкина. И сейчас продолжают сдавать.

Такое чувство, что я прочёл что-то из среднего периода творчества Владимира Сорокина на самых минимальных минималках.

В этой книге мне удалось найти три смысловых акцента, которые, как мне кажется, туда вложил автор.

Во-первых, это трудности самоидентификации, если ты иммигрант в первом, либо во втором поколении. Даже в эпиграф вынесена фраза, что итальянцы не путешествуют, а иммигрируют. Наверное, только ирландцы могут сравниться с ними в степени разбросанности по миру. Главный герой волен сколько угодно называть себя французом, стараться забыть родной язык, но он итальянец. Он может ненавидеть и презирать всё итальянское, потешаться над национальными чертами, отворачиваться от культуры и обычаев Италии, но он итальянец. И скажу больше, именно его итальянскость делает главного героя в общем-то симпатичным человеком, хоть и неумелым пройдохой. Думаю, что человек любой национальности, перебравшийся из одной страны в другую, либо родившийся у свежеиммигрировавших родителей, будет страдать от конфликта своей идентичности и внешнего мира. В этом романе родная Италия, куда на время главный герой всё-таки вынужден вернуться, предлагает ему максимум, который вообще возможен — женщину, простую, открытую, милую, но, видимо, и этого недостаточно.

Во-вторых, роман является гимном итальянской кухне. Я несколько раз в интернете беседовал с итальянцами, и когда они узнавали, как мы готовим их блюда, они впадали в ярость, похожую на нашу, когда мы узнаём как они пьют и с чем мешают водку! В «Комедии...» воспеты макароны, вермишель, соусы. Их внешний вид и вкусовые качества, тончайшие различия в методике приготовления. Более того, разгадка детективного сюжета зиждется на кулинарной детали. И ещё мне очень понравился эпизод, где описывался процесс приготовления макарон и соуса с помощью расписания телепередач. Хозяйка маленькой гостиницы каждый этап привязывала к телику: «...оставьте на огне до конца рекламы… Как только начнётся метеосводка, чеснок можете убирать… Когда дадут результаты розыгрыша, можно помешать соус и добавить томатной пасты...» и так далее. Именно тут я поверил в то, что Бенаквиста — писатель. Так тонко передать щемящее одиночество человека, у которого телевизор единственный друг и спутник в жизни, — это высокий класс.

В-третьих, во время войны (переданной через записи воспоминаний отца главного героя) для многих итальянцев было важно, воюя на стороне фашистов, самим не стать фашистами. Сидя в лесах Албании в течение 4 лет, оборванные и завшивевшие итальянцы, прятались не от албанцев, а от фашистов. Они считали, что лучше голод и холод, нежели чёрные рубашки с буквой «М» на груди. Я, конечно, по-прежнему не могу научиться спокойно воспринимать европейские произведения о войне. Они все такие… такие… не знаю, как выразиться, неправильные какие-то. Но это не значит, что я не могу сочувствовать людям в бедственном положении. Особенно, если они терпели лишения, чтобы не встать на сторону зла.

Ну и да, в романе есть тайна и преступления, ведь это же детектив.

«Охоту на зайца» трудно считать настоящим детективом, поскольку в ней нет процесса разгадки тайны. Книга ближе к боевику, только не очень размашистому.

Всë действие сосредоточено на очень малом пространстве — в одном из вагонов пассажирского поезда Париж — Венеция — Париж. Лишь малая часть событий происходит в Венеции и на каком-то ещё безызвестном полустанке в Швейцарии. Повествование строго линейное.

На мой взгляд, сама идея, являющаяся каркасом произведения, сомнительна. В аннотации написано, что мафия гонялась за редкой кровью одного персонажа, собственно «зайца» из заголовка, чтобы с еë помощью создать какую-то вакцину, очевидно, с целью продажи. Так и есть. Но что за вакцину можно сделать из крови одного уникального человека (уже как-то неправдоподобно), от какого недуга она будет защищать, если заболевание донора редчайшее? Ответов в романе нет. К тому же, даже если не брать во внимание эту сомнительность, и та самая мафия, и еë оппоненты — оперативники ВОЗ, владеющие искусством драки (удивлюсь, если они существуют в реальности), постоянно выбирают какие-то очень сложные и в то же время ненадëжные варианты действий. В общем, в плане сюжета и его реализации текст мне не очень понравился.

Но при этом «Охота...» не лишена привлекательных черт. Мне показался удачным главный герой — проводник вагона Антуан. Автор здорово создал его характер. Парень не слишком правильный с точки зрения морали, грубоватый и циник, но при этом, пускай нехотя, всегда «впрягающийся» за того, кому нужна помощь. Зная, что будет бит, а, может, и убит, зная, что никакой выгоды он не получит, Антуан помогает своему безбилетнику. Это очень достойно.

А вот сам заяц какой-то квëлый. Характера почти нет. В первой сцене с его участием Бенаквиста попытался придать ему глубину, но в дальнейшем почему-то таких попыток не повторял. Так что заяц-Латур в романе чистая функция — создавать прочим действующим лицам проблемы.

Интересно было погрузиться в проводницкий быт; так сказать, заглянуть за кулисы пассажирских железнодорожных перевозок в Европе. Да и про саму доEUшную Европу читать было любопытно. Во время написания романа ещё были границы и национальные валюты. Не знаю точно, но, мне кажется, французы должны скучать по своим франкам, а итальянцы по лирам, как по символам времени, когда деревья были выше, а трава зеленей. Кстати, автор, сам будучи этническим итальянцем, несколько раз по ним жëстко прошëлся... И по швейцарцам.

Резюме: книгу вполне можно прочесть, если она вдруг попадëтся в руки.

Конечно, это не биография, обычная для серии «ЖЗЛ», о чём издательство предупреждает в предисловии. Книга «Илья Муромец» представляет собой исследование возникновения, развития и угасания такого социально-культурного феномена, как былина. А богатырь Илья Муромец является наиболее ярким и значимым из всех былинных персонажей.

В его художественном образе, скорее всего, перемешались и переплавились черты не только вымышленные, но и заимствованные у реально существовавших людей. В конце концов, в Киево-Печёрской Лавре покоятся мощи святого Ильи Муромца.

Почему эту книгу стоило прочесть? Во-первых, чтобы ближе познакомиться с русской былиной. Большинство людей, и я в том числе, про былины, как пишут в опросниках социсследований, «что-то слышали», не более того. Но это элемент родной культуры, существовавший столетиями, а сегодня, к сожалению, не живой. Тут найдётся много любопытных сведений, в том числе неожиданных. Например, о существовании былин с затейливо-скабрёзными эпизодами.

Во-вторых, чтобы освежить в памяти или узнать большое количество исторических фактов о развитии России, как государства. В том числе в один из самых драматичных и горьких этапов её истории — великой Смуты. Былины, зародившиеся ещё в домонгольский период, в смутное время обрели иное содержание.

В-третьих, чтобы узнать имена замечательных учёных-фольклористов, все силы и страсть вложивших в непосильную задачу сохранения этого уникального наследия, которое в условиях нашей испещрённой пожарами и испытаниями истории так легко расплескать! Чтобы прочесть о сказителях, на память исполнявших былины по 10 000 стихов и более.

В-четвёртых, чтобы подивиться универсальности образа Ильи Муромца — неодолимой, но сдержанной и благородной силы — воплощении мечты народа о защите, надёжности и справедливом воздаянии. Илья был нужен всем. И красным, и белым, и остальным цветам. В новой истории он был и самолётом, воевавшим в небе первой мировой, и бронепоездом, громившим фашистов Европы.

Наконец, прочесть эту книгу стоило, чтобы словно плектром тронуть те струны души, которые чистым звуком наполняют сердце любовью к Родине. В том случае, если у читателя эти струны натянуты, а не свисают бессильные, словно оборванные провода с покосившегося столба в бескрайнем поле.

Я не знаю, насколько книга карманного формата в 150 страниц, напечатанная разреженным шрифтом, с большими полями может быть романом, но она обозначена, как роман.

Действующих лиц в ней совсем немного, а протагонистом является очередной образец ментально-проблемного человека в современной европейской литературе.

Текст, конечно, не является в полном смысле примером «потока сознания», но близок к нему. Все события и переживания представлены через призму разума главного героя.

Я не специалист в области психиатрии, но главный герой, Штольп, наверное, шизофреник. Его с головой накрывают и не дают покоя разные идеи. Например, куда внезапно девались голуби из его двора. К нему привязываются разные словечки и словосочетания, которые он начинает вставлять в каждое предложение, такие как «в общих чертах», «ого, о да» и другие. Он зацикливается на какой-то одной детали в человеке, и не может думать ни о чём другом. Он носит в кармане маленький разводной ключ. Его мысли рыскают из стороны в сторону, словно автомобиль, у которого изношены наконечники рулевых тяг. Он непредсказуем и часто груб с людьми, он беседует с призраками, у него специфические отношения с женщинами.

Так что личность он, судя по всему, довольно неприятная. Однако автор вынуждает сочувствовать Штольпу, предлагая читателю догадаться, почему Штольп таким стал. С помощью разрозненных, часто трогательных и печальных воспоминаний, писатель заставляет просто по-человечески пожалеть своего злосчастного героя. Ведь бедняга страдает от неприкаянности. Скорее всего, такого места, где ему было бы хорошо, вовсе нет.

Я не хочу сказать, что «Мех форели» — плохая книга. Конечно, нет. Пауль Низон — профессиональный писатель, который не пишет плохо. Просто, по моему мнению, этот роман — литературное упражнение. Он обладает художественной ценностью, как акварельный рисунок, воздушный и зыбкий, но я не смог найти в нём собственно морали, писательского послания мне. Наверное, кто-то другой мог бы и найти.

Что ещё? Из перевода я узнал о существовании в русском языке глагола «взблёскивать». Я очень плохо владею немецким, и даже не могу себе представить, какое именно слово в оригинальном тексте могло быть так интерпретировано. И чем оно отличалось от простого «поблёскивать». Также я отметил пятикратное — то есть по разу на каждые тридцать маленьких страниц — употребление не самого распространённого союза «сиречь».

Отличная книга! Я выбрал её для чтения из-за места действия — Канада, 1860-е, но, в общем, ничего особенного не ждал. Однако оказался неправ. «Нежность волков» мне, как читателю, принесла массу положительных эмоций.

Очень понравился язык. Да, он прост, но прост не по неумению, а напротив благодаря мастерству избегать лишнего. При простоте образность нисколько не страдает. Атмосфера создаётся легко ощущаемая и характерная, все описания на месте. Внутренняя структура текста тоже скроена по современным лекалам: очень короткими главами, то есть постоянно меняющимися планами. У меня, жителя Сибири, большая слабость к «северам». И антураж романа — бесконечные снежные равнины, затерянные в лесах фактории, собаки и волки — в моём случае попал в яблочко.

Не меньше понравились и персонажи. И положительные, и отрицательные, они очень живые и правдоподобные, на мой взгляд. Отдельно хочу сказать про главную героиню (а её можно считать таковой, потому что только в её случае речь идёт от первого лица). Миссис Росс ударила прямо меня в сердце. Это женщина со стальным хребтом, природным достоинством, позволяющим с одинаковой естественностью принимать помощь и оказывать её; сдержанная, но страстная; надёжная и решительная. Я встречал таких в жизни. Где бы они ни обитали, чем бы ни занимались, они носят самих себя, как дорогое пальто, так что невозможно ими не восхищаться. Когда такая женщина отвечает мужчине взаимностью, ему следует лишь благодарить бога.

И другие персонажи «Нежности...» заставляют сопереживать на сюжетных поворотах. Сюжет в самом деле закрученный и трудно предсказуемый. Понятно лишь, что загадка так или иначе связана с рухлядью, так как пушнина была самым ценным и почти единственным источником дохода для всех жителей местности. Однако дело было не только в мехах, но и кое в чём другом, гораздо более эфемерном, но не менее важном! Меня поразило, как иногда предельно разные книги могут говорить об одном и том же. Вот кто бы мог даже представить, что между «Нежностью...» и «Слово» Сергея Трофимовича Алексеева есть хоть что-либо общее. А оно есть!

А концовка! Последняя страница своим драматизмом сделала бы честь любому классическому произведению высокой пробы.

Недостатки, которые я нашёл в книге, не авторские, а редакторские. В начале есть сцена с описанием добытого траппером животного, и через несколько страниц — почти такое же описание снова. Я считаю, автор не могла держать в уме все сцены, ведь она писала их, возможно, не в хронологическом порядке и могла просто забыть. Редактор должен был обратить внимание и сделать пометку для правки. И я бы хотел лучшей редактуры перевода («Хижина кажется маленькой и подавленной», плюс несколько похожих моментов).

Итого: изумительное произведение!

Когда я читал книгу, у меня перед глазами словно шёл обратный отсчёт: 8-7-6-5-4.

Объёмный детектив Диккера читается очень быстро. Скорость провоцируется его структурой — стопроцентно клиповой. На 670 страницах нет ни единого эпизода, который бы занял больше двух-трёх листов. Темп повествования — престиссимо! С одной стороны это хорошо: если уж идти по канату, то по туго натянутому, однако с каната можно и свалиться.

По мере чтения начинают бросаться в глаза логические недочёты типа того факта, что по сюжету за 20 лет, прошедших между двумя преступлениями, составляющими сюжетную основу, например, все волонтёры времён первого преступления остались на месте, продолжают волонтёрить и их можно заново опросить. Но так не бывает. Волонтёры — в большинстве люди молодые и мобильные. За 20 лет они бы повзрослели, получили образование и работу и разлетелись кто куда. Но ладно, это мелочь.

Есть и проколы покрупнее. В двух ключевых моментах — завязке и развязке. Во-первых, упомянутой в названии Стефани Мейлер, исходя из стоявшей перед ней задачи собственного расследования, стоило бы держаться подальше от главного героя-полицейского, вместо того, чтобы бросать зерно сомнения в его душу по поводу исхода дела 20-летней давности. Он мог, скорее, ей помешать, нежели помочь, тем более с ним пришлось бы делить славу в случае удачи. Но она к нему подошла, и, маня красотой и загадочным поведением, успешно пыталась вызвать его интерес. И, во-вторых, поимка злодея состоялась фактически из-за одной допущенной им оплошности на последних страницах книги. То есть, не будь её, никакое расследование ни к чему не привело бы. Так зачем оно было размазано на такой объём?

Есть ещё несколько труднообъяснимых или немотивированных эпизодов, но это будет уже пересказ сюжета, так что пусть читатель их сам найдёт…

Далее. Автор видимо не определился, пишет ли он серьёзно или гротескно. Вроде бы замах был на обычный детектив-триллер. Но вдруг откуда ни возьмись выскакивают несколько откровенных психов и превращают его в балаган. Причем не просто психов, а мегаломаньяков, совершенно карикатурных. И, что интересно, один из них управляет всем действием книги! Более того, когда автору по сюжету потребовалось здравомыслие, псих по щелчку пальцев стал квалифицированным розыскником, разумным и сдержанным.

И ещё. Конечно, в книжке не может не быть славян. Там есть девушка Наташа, ослепительной красоты, ума, доброты и целеустремлённости. Говорит, разумеется, по-русски, а также хочет открыть ресторан «Маленькая Россия». Действительно, многие русские женщины именно такие; я, по счастью, не раз в этом убеждался. Может ли русская девушка иметь фамилию на -ская? Да, конечно. Может ли эта фамилия быть Дарринская? Нет, не может. Ну что за [Роскомнадзор], неужели нельзя было погуглить распространённые русские фамилии? Сразу вспоминается мемофицированный Фома Киняев, также известный под именем «Ащьф Лштшфум».

В общем, книга полна недостатков, но благодаря стремительному темпу и напряжённому действию её можно терпеть.

Судьбы Монголии и России плотно переплетены. Естественно, в первую очередь, в памяти всплывает исторический период, известный как «иго». Существует множество радикально различающихся взглядов, вплоть до такого, что никакого ига и вовсе не было, однако, споры историков находятся немного в стороне от произведений художественной литературы.

Роман Сергея Петровича Бородина «Дмитрий Донской» рассказывает о периоде, непосредственно предшествовавшем Куликовской битве, — почти первому успешному опыту военного противостояния Орде. Автор безусловно работал с источниками, но это, конечно, не историческое исследование и не претендует на звание такового.

Как мне кажется, по своей сути, книга — это духоподъёмное средство, обращающееся к одной из ярких страниц истории, написанное и опубликованное в грозовое время — в 1941 году прямо перед началом войны. Первый тираж пошёл непосредственно на фронт.

Бородину пришлось решать сразу три взаимоконфликтующих задачи: 1. Показать роль Дмитрия Донского, как собирателя и объединителя русских; 2. В то же время подчеркнуть безразличие княжеской власти к бедам и нуждам народа; 3. Каким-то образом отразить деятельное участие православия в освободительном процессе в условиях гонений на религию в современности писателя. В итоге, с первой задачей всё понятно, Донской — персонаж безусловно положительный, хотя суровый и временами безжалостный. На вторую задачу пошли государственные деятели того периода, хотя и не все — некоторые сохранили позитивное реноме. А с третьей помогла титаническая фигура Сергия Радонежского — величайшего русского святого, отказывать в уважении к которому, видимо, не рисковали даже тогдашние власти.

Роман по форме является приключенческим, в нём много ярких и напряжённых сцен, неожиданных поворотов сюжета и батальных описаний. Есть колоритные главные действующие лица вроде расстриги Кирилла. Подробно и без прикрас описан быт русских княжеств того периода, их политическая среда и противоречия. Недвусмысленно роман подтверждает предположение, что внутренняя грызня и распри усугубили на много порядков урон, нанесённый внешними врагами. И хотя события тех лет отстоят от сегодняшнего дня на многие века, по моему мнению, они продолжают иметь последствия и по эту пору.

Жаль только любовная линия в «Дмитрии Донском» отсутствует как таковая, хотя в историческом _художественном_ произведении она всегда к месту. Лишь некоторые отдельные эпизоды имеют романтическую окраску.

Любопытно!

Это был бы, пожалуй, исчерпывающий отзыв на сборник рассказов и новелл «История твоей жизни», но я всё же взял за правило писать отзывы объёмом от 2500 до 3200 знаков, так что придётся немного расширить мысль.

Cразу обращает на себя внимание сдержанность текста (кроме одной повести) и нарочитая научность изложения. Оно насыщено различными сложными терминами, частью реальными, частью вымышленными. Если бы я имел техническое образование, возможно, я бы нашёл ошибки или несообразности, а так — мне понравилось. Убедительности в работы добавляет, что ли.

На мой взгляд, из семи произведений, составляющих этот сборник, ключевыми являются три. В них есть более детальное изучение поднятых писателем морально-этических проблем. Остальные рассказы тоже вполне интересны, но они построены, как короткие этюды вокруг различных парадоксальных ситуаций.

Титульная повесть является единственной, в которой автор отступает от сухого, даже несколько отстранённого стиля. Он пропитал её живыми эмоциями и человеческим страданием. Мне, как лингвисту по образованию, были интересны детали повествования, касавшиеся принципиально иной системы знаков, и Тед Чан здорово додумался до такого — это круто! — но самое важное всё таки, как мне кажется, это переданная им трагедия борьбы с прошлым и будущим, в которой разум, несмотря на очевидную безнадёжность, всё-таки оказывается в состоянии если не победить, то, во всяком случае, и не потерпеть неудачу.

Впрочем, лично мне больше всего понравилась повесть-имитация документального фильма «Тебе нравится, что ты видишь?» Она звучит совершенно в унисон с окрепшим во мне убеждением, что любое безумие, любая дичь могут стать не просто приемлемыми, но и обязательным стандартом, если людей соответствующим образом подготовить. Условно говоря, если человек поверит, что в круглую дырку надо запихивать квадраты, и наоборот, потому что только так можно обеспечить равенство кубиков с шариками — это станет нормой, и за её несоблюдение будут бить. Иногда хочется плакать, честно! Не удивлюсь, если эта повесть окажется пророческой лет через 15-20, может даже ещё при моей жизни.

Ну, и третья из основных новелл — «72 буквы». Отличается от остальных тем, что в ней есть фактическое действие. Даже с заговорщически-детективным оформлением. Автором ставится вопрос главенства общественного блага над иными факторами, и вообще, существует ли такое главенство.

Словом, мне понравилась книга. Тед Чан кажется мне писателем, который легко увлекает своими экспериментами. Они неожиданны и свежи, и могут доставить удовольствие многим читателям.

Я уже ранее читал несколько произведений Пола Остера, поэтому предполагал, что его текст не вызовет у меня отторжения. Тем более, что задействована практически беспроигрышная тема взаимоотношения человека и собаки. Удивительное совпадение ждало меня на начальных страницах: у главного из героев-людей первая собака появилась в 38 лет, и у меня первая собака появилась в этом же возрасте.

Перевод книги принадлежит Илье Кормильцеву. Мне было очень интересно посмотреть, как этот талантливый человек решил художественную задачу. А она была непростой: я нашёл несколько эпизодов, переложение которых на русский наверняка могло вызвать приличное напряжение творческой железы...

Роман очень короткий, я бы сказал стремительный. Композиционно он, словно ножом, разрезан на две части. Первая из них, как мне показалось, говорит о ценности доверия и о том, как не обмануть это доверие. И тут такой персонаж, как собака, — идеальный «инструмент» для разработки темы. Будучи символом преданности, пёс вынужден также безоговорочно доверять хозяину. Когда моя собака запрыгивает в багажник машины, она не знает куда мы едем, как надолго, будет ли нам хорошо там, куда мы направляемся, вернёмся ли вообще домой; она просто верит мне. И иногда возникает щемящий страх обмануть это доверие, оказаться недостойным его. В первой части «Тимбукту» с помощью мастерства писателя создаётся эмоционально насыщенное действие того сорта, когда всё сползает в пропасть, но нить надежды ещё не оборвалась и доверие не нарушено.

Со второй частью чуть проще. С моей точки зрения, помимо доверия, она о позолоченной и золотой клетках, о плене из которого очень трудно вырваться. И о том, что возникает искушение со многим смириться. Повествование в этой части вводит интересное противостояние: собаки и человека (женщины), которые оба сидят в этой клетке, но делают совершенно разный выбор в итоге. Собственно, автор главную идею прямо обозначил фразой, проносящейся в голове пса: «Я продал первородство за чечевичную похлёбку» (Книга Бытия, Исав и Иаков).

При чтении необходимо делать поправку на социально-культурную среду, в которой происходит действие, и прощать некоторые моменты, которые кажутся чудны́ми или неприятными в силу разницы менталитета.

Конечно, роман не ровня ни искусности «Каштанки», ни почти невыносимому трагизму «Белого Бима...», упомянутым в аннотации, но, тем не менее, Остер несомненно заставляет сопереживать своим героям. Хорошая книга, в общем.

С появлением в бороде седины, не только в ребро вселяется бес, но также возникает потребность вернуться во времена юности, постараться вновь пережить какие-то эмоции и ощущения, отпечатавшиеся в памяти с тех времён. Поэтому я снова взял в руки книгу о приключениях отца Брауна, читанную мною, когда мне было лет 15-16.

Хотя в этот раз загадочные случаи из жизни католического священника воспринимались совершенно по-другому, и моё внимание было привлечено к иным аспектам новелл, в целом воспоминания не лгали: книга действительно чудесная.

Я полностью согласен с тезисом, что Г.К. Честертон писал свои детективные истории так, чтобы, в первую очередь, их было интересно читать, нежели просто определять злоумышленника. Впрочем, и вторая задача не так уж просто решается. Примечательно, что во многих рассказах либо преступник остаётся без наказания, либо оказывается, что его преступление было каким-то образом морально оправдано.

При характеристиках личности автора, тексты о расследованиях отца Брауна не могли быть заурядными. Один из самых остроумных англичан своей эпохи, блестящий полемист, который никогда не уклонялся от дебатов, Честертон голосом отца Брауна, во многом, наверное, идентичным собственному голосу, произносит массу тонких замечаний, острот, проницательных наблюдений, как смешных, так и очень глубоких.

Меня поразил тот факт, что в эпоху до мании политкорректности, когда можно было называть вещи своими именами, не опасаясь потревожить чьё-то воспалённое коллективное эго, Честертону удавалось клеймить общественную нетерпимость и предубеждения намного яростнее и убедительнее, чем это делают сегодняшние авторы, часто конвейерные и однообразные.

При этом отец Браун, персонаж, неизбежно вызывающий симпатию читателя, фигура удивительная. Я бы назвал его чистой функцией, если бы он не был так выпукло прописан Честертоном в конкретных ситуациях. Судите сами, в новеллах у него нет привычек и страстей (даже ледяной Шерлок Холмс играл на скрипке и палил в стену из пистолета), нет прошлого (кроме намёков на знакомство с дном общества), нет будущего в виде определённой цели, к которой он идёт. Отец Браун есть только в настоящем, где, как и положено пастырю, борется за паству с силами зла и превозмогает их.

Ещё один интересный момент: оказывается, в очень многих из рассказов о патере Брауне либо действуют американцы, либо действие происходит в Америке. Честертон, мне кажется, видел в них новых англичан, менее закрепощённых условностями, более непосредственных.

PS Финальная фраза одного из последних рассказов цикла: «Я связан с Англией, — ответил отец Браун. — Я родом оттуда. А самое смешное, что можно любить ее, жить в ней и ничего в ней не смыслить». Божечки, можно заменить слово «Англией» на другое имя из семи букв, и фраза останется столь же правдивой...

Святой Николай, архиепископ Мирликийский — это один из самых почитаемых святых в христианском мире и, в первую очередь, в православной его части. Древнейший храм Святого Николая Восточной церкви находится во Львове. Наибольшее количество церквей Николы Угодника расположено в России — более 1600. Эти и множество других фактов можно почерпнуть из объёмного исследования «Николай Чудотворец», опубликованного в серии «Жизнь замечательных людей».

Мне было очень интересно прочесть эту книгу, так как я частенько просил и прошу у Святого помощи и защиты. Николай — Великий Заступник — является покровителем большого числа социальных и профессиональных групп людей, от девственниц до юристов. В том числе, он помогает и путешественникам, а я в своё время проехал многие-многие тысячи километров по Алтаю, При- и Забайкалью, Монголии. Дороги трудные, перегоны большие, а прочтёшь акафист Святому Николаю на ночь перед сном, и как-то на душе делается спокойнее.

Сам том построен по традиционной схеме для биографий людей, живших в древнем мире. Сначала предложены имеющиеся довольно скудные данные о происхождении Николая Чудотворца, его становлении, затем исторические сведения о духовных и нравственных подвигах, чудесах, им явленных, преставлении и, наконец (одна из самых увесистых глав), «приключениях» Благодатных Мощей, которые у святых по исторической традиции бывают захватывающими, как настоящий остросюжетный роман с похищениями и неожиданными поворотами.

Пересказывать собственно содержание книги в рецензии я не вижу смысла. Хочу обратить внимание на другое: этот исследовательский труд демонстрирует, что не только религиоведение — это наука, требующая усидчивого, длительного изучения, но и собственно религиозность как таковая — тоже плод многолетних размышлений и получения знаний, и никак иначе. Сужу по себе. Я считаю себя человеком верующим, но если быть честным с самим собой, что у меня в голове? Ответ: каша из начатков религиозной информации, традиционных верований и каких-то лично моих взглядов и мнений... Такая работа, как книга «Николай Чудотворец», помогает систематизировать собственный разум и избавиться от части заблуждений, ведь Святой «растерзаяй лжу яко паучину».

В общем, книга о Святителе Николае — это настоящий подарок Санта Клауса для тех, кто интересуется православием и верою. Санта Клаус, кстати, это тоже Николай Чудотворец!..

~~~Этот отзыв был написан мною 27 марта 2021 года, поэтому уже частично устарел. Но я не стал его править. Пускай остаётся, как есть.~~~

На сегодняшний день эта почти документальная книга, изданная в 1944 году, по моему мнению, не столько художественное произведение и не столько исторический снимок, сколько лекарство от беспамятства и духовного обнищания. К сожалению, манкурты сейчас никак не могут быть внесены в Красную книгу России в виду большого числа и эффективных методов разведения.

Как понятно из названия, речь в повести идёт о войсковых операциях, локальных и значительных, на Волоколамском направлении поздней осенью и зимой 1941 года. События подаются через призму участия в них батальона под командованием Бауржана Момыш-улы. Автор-фронтовик записывает воспоминания и впечатления комбата при формировании батальона, его направлении на передовую и участии в боях. Изложение далеко от лакированного, оно честное и, самое главное, профессиональное. То есть с помощью Альфреда Бека мы имеем драгоценную возможность через письменный текст понять, каково это было в первый год Великой Отечественной войны, насколько было страшно, насколько жестоко. Но одновременно читатель видит сам, какого величия может достигать человеческий дух. В данном случае величия в любви к Родине — одной из высших форм любви, на которую он способен.

Меня коробит, когда я читаю что-то типа «Аааа, про войну слишком страшно, нафиг, пишут всякие ужасы, не люблю», или «Война грязна, нет правого дела, нет победителей», или вот что-то типа «Не буду покупать ребёнку автоматики, а то вырастет агрессором и милитаристом» (так что, пусть лучше вырастет [Роскомнадзор] в штанах до щиколоток в [Роскомнадзор] лофте?!). Процитирую по памяти апологета милитаризма, замечательного писателя Роберта Хайнлайна: «Три вещи не произойдут никогда: путешествия во времени, (вторую забыл) и конец всех войн».

Хайнлайн, очевидно, прав — войны были всегда и будут всегда. Надеяться мы можем только на то, что их не случится при нашей жизни, и то надежда эта зыбкая. Рано или поздно, при детях ли, внуках или правнуках, войны будут. И пусть по форме они, наверное, окажутся не такими, как у Бека в «Волоколамском шоссе», но по содержанию, по требованиям к воину они точно не станут менее жёсткими. И знать, как предки совершали ратный подвиг — полезно для души. Тем более, по меркам истории события повести произошли сегодня утром.

Книга изложена очень простым языком, потому что Бауржан Момыш-улы уж точно не был краснобаем. Меня удивило, что в произведении, написанном в 1942-44 гг., и изданном впервые во фронтовом журнале «Знамя» нет ни единого упоминания Сталина. Не то чтобы я ожидал панегириков Верховному Главнокомандующему, но всё же…

«Волоколамское шоссе» обязательно надо прочесть. И в чем более молодом возрасте, тем лучше.

«Мальвиль» является образцом социальной фантастики о мире после ядерной войны. Написанный в 1972 году, он, возможно, стал одним из первых романов, в которых была рассмотрена подобная гипотетическая судьба человечества. Действие разворачивается в Северо-Западной части Франции (хотя автор об этом не говорит), потому что постоянно упоминается «местное наречие», то есть вероятно Бретонский язык.

Мне книга понравилась с самого начала. Сразу стало очевидно, что она написана профессиональным, высококлассным писателем, который замечательно владеет речью, умеет вдохнуть жизнь в своих героев, наделить их яркими характерами. Все персонажи «Мальвиля» имеют уникальные, запоминающиеся черты. Особенно, конечно, рассказчик, от лица которого ведётся повествование.

Знаете, имеется такое не совсем этичное выражение в русском языке «Есть за что подержаться». Так вот в тексте «Мальвиля» определённо «есть за что подержаться». Он полнокровен и густ, нетороплив в развитии событий и богат деталями.

Самое интересное в произведении, на мой взгляд, это механизмы взаимодействия членов изолированных маленьких групп: как выстраивается внутренняя иерархия, выдвигается естественный руководитель, как налаживаются бытовые связи и так далее. В целом, я бы, как и некоторые другие читатели книги, счёл её утопией в большей степени, нежели антиутопией. Да, сюжетный пейзаж, ряд обстоятельств и авторских выводов далеки от оптимизма, но всё же, в представлении Робера Мерля, люди нацелены на достижение общественного блага в большей степени, чем личного, и готовы многим жертвовать ради друзей, сограждан и тех, кто нуждается в защите и помощи.

Также предметами изучения для автора являются место религии в мире после конца света, отношение к собственности, взаимоотношения полов (особенно в гендерно несбалансированном после термоядерной войны обществе). Ко всем этим вопросам персонажи романа предпочитают подходить с рационалистической и практичной точек зрения, что часто приводит их к неожиданным и неоднозначным решениям.

Я читал издание 1977 года с обширным предисловием. Если вам попадётся в руки это же издание, не повторяйте мою ошибку, не читайте предисловие до того, как прочтёте сам роман. По доброй традиции Советской критики, во вступительную статью понапихана масса «спойлеров».

Кому, как мне кажется, книга не понравится. Во-первых, тем, кто предпочитает скупой стиль изложения с минимумом детализации. Для них она будет скучна и затянута, «ни о чём». Во-вторых, — как бы так поосторожнее выразиться, — людям, которые близко к сердцу воспринимают разницу между миссиями мужчин и женщин в быту. Для таких «Мальвиль» будет источником яростного раздражения.

С моей точки зрения, Святослав Логинов является обладателем самого лучшего русского языка среди писателей, работавших в девяностых и нулевых в нише, условно называемой «фантастикой». Три из его произведений я определяю в числе наилучших книг, которые я когда-либо прочитал. Одно из них — это «Колодезь».

Оставляя в стороне тщательно построенный и захватывающий сюжет, с которым лучше, конечно, знакомиться не из отзыва, а из текста романа, я бы хотел отметить, насколько условны всё-таки жанровые рамки. Что заставляет редакторов определить эту книгу, как образчик фэнтези? Одно единственное допущение, которое само по себе, пожалуй, выглядит менее фантастическим, чем некоторые сюжетные коленца вполне себе реалистических произведений. Ну хорошо, пусть «Колодезь» будет фэнтези. Это лишь подчёркивает, что деление литературы на хорошую и плохую намного более значимо, чем систематизация её форм.

Этот роман — одна из небольшого числа книг, которые я читал два раза. Настолько привлекательна речь, настолько интересно течение событий, и, к тому же, кульминация настолько близка к откровению, что хочется повторить уже один раз испытанные ощущения от прочтения. Со второго раза замечаешь больше. Глаз цепляется уже за отдельные предложения-жемчужины, замечания, наблюдения. Это позволяет, конечно, более полно воспринять авторский замысел.

Для того, чтобы такой текст был создан, писатель должен являться не просто мастером своего дела, он должен быть мудрым человеком. Логинов, как мне кажется, — мудрый человек, и я был счастлив усвоить часть этой мудрости.

И — самая большая тайна для меня в этой книге. Как писатель, который является если не богоборцем, так уж точно атеистом, о чём он сам много раз говорил, сумел создать литературное произведение настолько глубоко пронизанное православными ценностями?! Особенно в канве эпохи религиозного раскола, который отравил жизнь России на столетия. Финал произведения — это просто катарсис. Причём он написан Логиновым так, что очищающее событие случается не только с главным героем, но и с читателем тоже, если он настроен на нужную волну. Это просто поразительно.

Да, забыл отметить... Действие происходит во второй половине XVII века. Мир той поры был суровым местом (а, впрочем, когда он был другим?) и описывается без лакировки. Так что имеются оправданные сюжетной необходимостью сцены жестокости и аморальности.

Если вы цените классный текст, то «Колодезь» должен вам понравиться.

В оригинале ‘Sister’, в испанском переводе ‘Hermana’, в датском (а, значит, и в норвежском) ‘Søster’, в болгарском (!!!) ‘Сестра’. Так какого [Роскомнадзор] в русском — «Разгадай мою смерть»?! Искали самое коммерчески перспективное название что ли? Впрочем, можно было роман назвать хоть «Меня убил красивый доктор», был бы только текст хороший. К сожалению, с этим вышла незадача.

Вообще, содержимое, поместившееся между двумя обложками, с моей точки зрения, не в полной мере писательский продукт. Это рассказанная простыми словами история. Увлекательная, местами трогательная, неожиданная, но пустая как барабан. Да ещё и напичканная клише. Писательской работы, как я её понимаю, — морали, — в ней около ноля.

Я плохо определяю злодеев в детективах. Не хватает качества логического мышления. Но в данном случае мне это удалось. Как только в тексте появился «красивый» белый гетеросексуальный мужчина, я понял — это приговор. Автор — женщина, современность, западное общество. Даже гадать не пришлось.

Сёстрам в книге 26 и 21 год. Но написаны они так, как будто старшей уже лет 45 (достигнута солидная должность, накоплен жизненный опыт, сформированы зрелые манеры, стиль поведения), а младшей около 30 (тоже уже вполне сложившиеся взгляды на жизнь). Сильно бросается в глаза несоответствие заявленного возраста и поведения персонажей. Также, по-настоящему тесные отношения поддерживать через океан нельзя. Чтобы быть близкими, необходима близость по расстоянию. Во всяком случае, на большом промежутке жизни.

Образ польской иммигрантки. Здесь художественная задача состояла в возведении восточноевропейских иммигрантов на уровень людей. Результат полностью противоположен. Польские иммигрантки: а) одеваются как проститутки даже дома. Нет-нет, она не проститутка, говорит автор. Так нахрена ты её так нарядила и сделала из этого яркую деталь персонажа?! б) проживая в языковой среде на протяжении длительного времени, не могут толком осилить простой словарный запас. Можно косячить с грамматикой, можно иметь проблемы с фонетикой, но бытовой вокабуляр усваивается сразу, если ты не бестолочь; в) не могут самостоятельно съездить домой, не получив благотворительный взнос от добрых коренных жителей. Ну, и так далее.

И ещё интересный момент. Принято считать, что именно британская медицинская система — самая эффективная и качественная. Я пару раз расспрашивал на эту тему британцев. А тут в книжке медицина Великобритании — это какой-то суетливый, неуправляемый, задёрганный и шумный бардак. Странно. Может, как и у нас, у них модно рисовать свой дом в самых неприглядных картинках? И полиция в «Разгадае...» тоже подгуляла. Автор говорит, что люди-то они там хорошие, порядочные, добрые, а как профессионалы — швах!

И только в гадкие, жадные и беспринципные транснациональные корпорации я легко верю, тут автор убедительна. Хотя они-то и оказались почти не при чём.

И, завершая, пару моментов на посмеяться. «...воскресным утром, когда другие парочки не спешат покинуть кровать и занимаются любовью». Я привык считать, что эстроген у женщин по утрам находится на самом низком уровне. Неужели я всю жизнь заблуждался и напрасно потратил столько замечательных утр? Утров? Утрей?..

«- Герой появился в последний момент. Почти как американцы во Второй мировой.

- Ну если по справедливости, то всё-таки мы победили благодаря им».

Ага, всё именно так и было.

Сначала о хорошем. Книга написана интересно и живо. Когда начинаешь читать, то хочется знать, что будет дальше именно сейчас, а не через три часа и не завтра. Поэтому роман потребляется настолько стремительно, что знай себе шелести страницами, пока в нахзац не упрёшься. В общем, текст в этом аспекте не подкачал.

И имя главной героини, если это вообще возможно, делает произведение более интересным. Оно цепляет. Хотя в моём персональном рейтинге имя Мария по-прежнему вне конкуренции, но если бы судьба свела меня с какой-нибудь Плектрудой, я бы наверняка такое обстоятельство воспринял с любопытством.

О хорошем — всё.

Я не понял, почему это художественное произведение вообще классифицировано, как «роман». Я не литературовед, но роман, кажется, предполагает большой объём, значительное количество действующих лиц и событий. Здесь же мне чудилось, будто я читаю если не синопсис, то сюжетную выжимку из школьной хрестоматии. Ну, например, когда содержание «Войны и мира» пакуется в 10-20 страниц. Чтобы вроде как книгу не читать, а по её содержанию на уроке быть в состоянии ответить.

Далее. В очередной раз я увидел, что современная европейская литература очень часто не может обойтись без сумасшедших в самом прямом смысле этого слова. Конкретно в «Словаре...» их концентрация близится к стопроцентной. Все персонажи книги, на обрисовку которых автор потратила хотя бы абзац, в большей или меньшей степени безумны. Главная героиня, её мать, её мачеха и отчим — все они психически нездоровы. Да что там нездоровы, они — чокнутые. Ладно, это, конечно, право Нотомб. Но как предполагается сопереживать таким героям?

Ну, и, наконец, конец. С моей точки зрения, возможны два варианта, почему он получился у автора таким, каким получился. Либо написание книги в одночасье ей обрыдло сверх всякой меры, и терпеть дальше эту муку стало ей не по силам, либо она она очень сильно запаздывала по срокам сдачи текста издателю. Других причин, чтобы объяснить этот неуклюжий, скомканный и ничем не продиктованный финал я не могу придумать. Интересно, сможет ли кто-нибудь другой? Я бы ещё понял, если бы по сюжету главная героиня закольцевала судьбу с материнской и поступила в точности, как та. Но внезапный ввод демиурга в вылепленный им мир с последующим уничтожением создателя своим созданием?! Могу лишь процитировать рефрен одной из известных песен «Агаты Кристи» про два корабля: «Нафига?!» Понятия не имею, какое послание должен нести этот ход...

Может быть, знакомство с Амели Нотомб стоило начинать с какого-нибудь другого из её романов. А так, видимо, на «Словаре...» оно для меня и завершилось.

Большинство книг из серии «Жизнь замечательных людей», которые мне довелось прочесть, и в которых речь шла о личностях древнего мира и средних веков, представляют из себя срез исторического периода с вкраплениями информации о герое исследования. Так было с величайшими русскими святыми — Сергием Радонежским, Серафимом Саровским, Саввой Сторожевским, — так же получилось с государственным деятелем Афанасием Лаврентьевичем Ординым-Нащокиным. Даже больше, Ордин-Нащокин хоть сколько-то заметно появился в повествовании лишь спустя примерно треть от объёма всей книги. Конечно, это объяснимо. Документов мало, источники информации не всегда надёжны. Тем более, благодаря постоянной русской турбулентности документы и архивы многократно терпели величайший урон от рук современников и потомков.

Книгу об Ордине-Нащокине я захотел прочесть, так как думал, что основная его заслуга перед государством — это создание первой в России регулярной почтовой службы. Я был неправ. Этот государственный деятель Великой России сделал гораздо больше. Он был (так, на быструю вскидку) — первый настоящий дипломат, проведший массу продуктивных для страны переговоров, первый настоящий экономист, попытавшийся перестроить политику наполнения государственной казны, талантливый военный управленец, человек, возможно, определивший современный государственный флаг, в конце концов, создатель первого в России цветочного сада.

Его роль в развитии Российской империи могла быть намного более продуктивной, если бы не доминировавшее во времена после великой Смуты строго сословные и местнические принципы в системе государственного управления при слабохарактерном и не слишком умном, по всей видимости, царе. Вот при Петре I, наследнике царя Алексея Михайловича, «худородный» Ордин-Нащокин точно проявил бы себя ещё более ярко и мощно.

Ордин-Нащокин был проводником идеи сближения с Европой, но разумного, а не механистического подражания. Сближения с переработкой опыта Европы в российских реалиях вместо слепого и неумелого копирования. Россия, будучи не просто отдельным континентом, но даже отдельным миром внутри нашего мира, не может быть одной из, одной в ряду.

Мой интерес к книге был тем большим, что Смута — это, образно, почти 90-е моей жизни, а время после Смуты — это, пожалуй, конец 90-х и начало 00-х. К сожалению, условные 90-е многократно повторялись в истории величайшей страны, и нет никаких оснований предполагать, что такие же времена не наступят вновь когда-нибудь в будущем (тем более, что многие извне и изнутри премного тому способствуют). Чтение книги, может быть, позволит кому-то переосмыслить свои сегодняшние убеждения.

Семь историй о любви... Это же любопытно и, наверное, трогательно! Так я думал, когда стал читать «Другого мужчину» — сборник коротких произведений, который в оригинале называется Liebesfluchten. Трудно было бы адекватно передать это название в русский. «Другой мужчина», конечно, понятнее.

Однако, как выяснилось, эти тексты вобрали в себя многое из того, что я не люблю в современной европейской литературе.

1. Вялость. Всё персонажи, события, картины мира, все диалоги, сам воздух сборника создают впечатление какой-то всеобъемлющей усталости от себя, от меня и от всего на свете. Как будто и не сидится, и не лежится, а всё какое-то неясное томление и маета. В нашей литературе в подобных случаях хотя бы есть надрыв. А тут лямка тянется, тянется, тянется и так без конца, ну, то есть до точки последнего предложения. Язык удивительно бесцветный.

2. Нездоровье разума. Персонажи, при невеликой глубине, часто озабочены странными и одновременно никчёмными вещами. Которые пагубно влияют на их психическое здоровье к тому же. Возникает подозрение, что остальные возможности создания сюжета и его драматического эффекта уже исчерпаны. Да и действия, которые персонажи предпринимают под влиянием своих мелких обсессий, так же случайны и хаотичны, как сами эти страсти. Или в их мире реально такая огромная масса патологических неврастеников и девиантов?!

3. Гипертрофированное чувство вины. Да-да, Европа, конечно, в очень многом виновата перед белым светом. Но, ей-богу, хватит каяться так самозабвенно. Это уже просто унизительно для неё и неловко для остальных. Если верить «Другому мужчине», люди, вон, крайнюю плоть себе отрезают, только бы загладить, искупить, оплатить... Сюда же для комплектности я бы закинул неизбежную показную политкорректность — настырный клещ жизни социума, прогрызший себе дорогу и в тело художественной литературы.

В общем, хоть Шлинк, разумеется, известный писатель, признанный, печатаемый и продаваемый, но лично мне такая текстомасса не заходит. Пресно, трудно сопереживать и никаких эмоциональных затрат на прочтение.

Интересное произведение, где при всей метафоричности действие имеет чёткие и понятные формы. В романе соединилось мастерство писателя, как рассказчика, мыслителя и автора высококлассного текста. Уже несколько раз обращал внимание, что в произведениях, исследующих общественные механизмы с (как бы выразиться?) философским флёром, писатели зачастую обходятся даже без имён ключевых персонажей. Я полагаю, что имя прозвучавшее — это рождение индивидуальности персонажа и его личной уникальности, следовательно отсутствие имени — это, напротив, шаг в сторону обобществления и генерализации образа. Тем более, что в данной книге главный герой и именуется-то исключительно по должности — судья. Причём, по-моему, он является мировым судьёй.

Стилистический приём, на котором построена книга, это не то чтобы эффект обманутого ожидания, а, скорее, эффект бесконечного ожидания. Когда что-то должно вот-вот произойти, но проходит время — и ничего не происходит. А люди при этом могут и умом тронуться. Например, здесь нашествия варваров очень ждали, тщательно к нему готовились, а они не пришли. Точнее, пришли, но ко всем по отдельности и исключительно изнутри. Существование внешних враждебных варваров, цель которых смести с лица земли отдалённый имперский город, лично для меня так и осталось не доказанным, хотя по финальной части книги предположения можно делать разные.

Та коллизия, которая произошла между мужчиной и женщиной в этом произведении, вряд ли может называться любовной. Скорее, это неясная, тяжёлая маета, замешанная на чувстве бессилия и вины. Причём вины, которую берёт на себя судья без моральных и фактических на то оснований. Он внутренне объясняет свои импульсы солидным возрастом. Наверное, автор прав. Я чувствую по себе. С течением лет всё труднее относиться ко всему проще. Начинаешь сильнее тяготиться несовершенством жизни, если взять на себя смелость считать жизнь несовершенной…

И вообще, бессилие главного героя перед лицом обстоятельств — это самая яркая черта книги. Коли вообще возможно благородное бессилие, то это именно оно. Особенно жестоко это чувство, когда понимаешь, что те ужасные вещи, которые происходят с тобой и другими, не принесут никакой пользы вообще никому, даже твоим истязателям. Ни ты не станешь мучеником и героем, ни они не превратятся в архи-монстров, чья жестокость переживёт память хотя бы одного поколения, ни остальные люди не извлекут из твоей судьбы никаких уроков.

Так как носителем зла в романе является империя, я очень долго ждал, когда это произнесёт главный герой. Но тянулись главы, судья переживал несчастья и страдания, но империю винить не спешил почти до самого конца. Если честно, я уже настроился, что этого не произойдёт. Во-первых, потому что империя «В ожидании варваров» вовсе не походит на таковую. Скорее, просто на обширную страну с отдалёнными территориями. Ведь империя всегда неоднородна, включая массу разнообразных регионов, не похожих один на другой. А здесь вся она вроде бы говорит на одном языке и обладает схожей культурой. А, во-вторых, потому что, как я считаю, империя — это высшая форма государственного устройства. Недаром самые сильные на какой-либо исторический момент страны развивались в империи. Так что, во всяком случае в моём понимании, империя и зло не тождественны.

Наверное, кто-то сочтёт роман «В ожидании варваров» слишком вялым. Я в число этих читателей не попаду, и всем рекомендую эту книгу к прочтению.

Книга составлена из трёх частей, каждая из которых состоит из разоблачения 10 «космических мифов». Все три написаны с разными зарядами.

Первая часть, касающаяся мифов о космонавтике до собственно начала эпохи активного освоения околоземного пространства, написана нейтрально. Однако я сразу понял, что добра не будет, когда в самом начале напоролся в произведении российского писателя (ну надо же!) на предложение, касавшееся космической отрасли СССР и содержавшее словосочетание «Советская Россия». Это как мизинцем неожиданно удариться о ножку дивана! А что не «Советский Азербайджан»? Это же чисто западное клише. Так страну называли только там. В СССР выражение «Советская Россия» могло использоваться исключительно при описании чего-то, касающегося локально РСФСР, и то редко, и уж точно никак не в связи с общегосударственными вопросами, там более настолько важными, как космонавтика. В общем, после этого я уже не ждал от взаимодействия с книгой ничего хорошего и оказался почти прав. Польза же лично для меня оказалась в том, что автор привёл в тексте имена писателей, названия и годы издания множества потенциально интересных фантастических произведений, о которых я иначе вряд ли бы узнал. Спасибо ему за это.

Вторая часть посвящена мифологии отечественной космонавтики. Как мне показалось, авторское изложение пронизано скрываемым или подавляемым чувством пренебрежения, высокомерия. Ага, всё было такое второсортное, такое несвободное… В упрёк советской космонавтике поставлено даже то, что она являлась частью военно-промышленного комплекса. А частью чего ей надо было быть? Животноводства что ли? Естественно космонавтику отдали в сильнейшую и наиболее обильно финансируемую сферу. Да и в наиболее защищённую от утечек тоже.

Кстати, отказ от вынесения в публичное пространство информации о каких-то локальных проблемах и неудачах, оно ли не обосновано?! Вот [Роскомнадзор] что-нибудь на главной площади в полдень, понятно, этого не спрячешь, да и незачем. Такая беда может наоборот сплотить людей, выступить объединяющим началом. А на кой широкой общественности знать про распаявшиеся проводки и не до конца выполненную программу исследований? Вот это условному Максиму Борисовичу для чего? Всё-таки многие люди сегодня в либеральном опьянении совсем отказываются признавать не то что главенство государственных интересов, а само их существование. Как по мне, так это печально… В общем, по-моему, автор, недолюбливая страну, перенёс это несветлое чувство и на предмет второго раздела своей книги.

Зато третья часть — это прославляющий гимн американской лунной программе. У меня вообще возникло впечатление, что книга могла быть написана по заказу NASA, и в техническом задании мог быть пункт об упоминании «лидерства в космической гонке» не менее 10 раз и «технического превосходства американской науки» тоже не менее 10 раз. Ну, ок. Имеет место и постоянное обвинение оппонентов в психической и умственной нестабильности, а некоторые люди из мира космоса, по мнению автора, впали в старческое слабоумие. Ну, ок ещё раз. И хотя аргументация развенчания мифов о якобы всемирном обмане насчёт «Апполонов» у автора прямо железобетонная, после прочтения как-то очень хочется посомневаться, что американцы действительно были на Луне!

Кстати, есть ещё один интересный момент: во время написания новой книги, почему бы не рекламировать свои старые? В тексте есть несколько ссылок типа, хотите знать больше по этому вопросу, читайте мою книгу такую-то.

Подводя итог, спасибо за список литературы, и всего наилучшего!

Несколько минут над клавиатурой просидел, прежде чем определился, как писать своё мнение об этой книге. Неоднозначная она очень. Начиная с личности автора, который нам представлен в качестве ямайца (ямаец — автор фэнтези, это же интересно!), но на деле является преподавателем в американском университете, оставившим Ямайку давным давно. То есть де факто книга написана американцем в американской культурной и политической среде, и это важный для облика произведения фактор.

Роман, нацеленный на многочастность, «сагаобразность», радует объёмом. Это внушительный том, при чтении которого стадии усвоения книги — знакомство, втягивание, крейсерское чтение, кульминация и, за неимением лучшего термина, инерция (или «послесвечение» — afterglow) не скомканы в кучу, а проходят своим чередом.

В структуре композиции противоречивая природа «Чёрного леопарда...» тоже проявляет себя. Сначала повествование кажется очень замысловатым: ввод информации о ландшафте произведения и его персонажах смешивается и накладывается друг на друга, события галопируют сразу во все стороны света. В определённый момент я просто закрыл книгу и подумал: какого хрена, ничё непонятно! Однако через некоторое время мне стало очевидно, что сюжет в целом линейный, просто подан под ретроспективным углом, а число действующих лиц, если посчитать на пальцах, не так и велико.

Далее. Читателям необходимо быть готовыми к тому, что многие ключевые персонажи, включая главного героя, — гомосексуалисты. Книга, мне всё-таки кажется, не была написана, как гимн педерастии, но это одна из самых — уммм — выпирающих её черт. Все самые трогательные и напряжённые сцены касаются любви и взаимоотношений мужчины и мужчины. Ну, как бы это дело автора, конечно. И тех читателей, что решились читать его труд...

И, кстати, персонажи как раз, по моему мнению, большой плюс произведения. Они необычные (я сейчас не про это самое), интересные и разноплановые, развивающиеся. Особенно в последней трети книги. Читать становится не только интересно, но и эмоционально затратно. Причём даже чудовища в этой книге имеют свои запоминающиеся характеры.

Плюсом, на мой взгляд, является также созданный в книге мир. Возможно, он и имеет под собой основу из африканской мифологии, но, как мне кажется, является большей частью плодом авторского воображения, выросшем на этой африканской ветви. Он ярок, даже как-то галюциногенно ярок, и не похож ни на что, с чем я встречался ранее.

Учитывая, что «Чёрный леопард...» претендует на экстремальность, то и его графическое содержание должно было соответствовать заявленному стандарту. И вправду, книга насыщена кровавыми и жестокими эпизодами, местами просто тошнотворными, зато изобретательными. Сексуальные сцены тоже совсем не всегда оформлены в романтический образный ряд. При этом хочу отметить, что роман вовсе не является образцом «контркультуры». Он вполне себе коммерчески ориентированный.

Я не могу сказать, стал бы читать эту книгу, зная о некоторых её деталях заранее, или не стал. Может, и не стал бы. Но, прочитав, не могу заявить, что она не вызвала у меня никакого душевного отклика. Это во многих отношениях качественно сделанный продукт. Просто, к примеру, вряд ли многие из нас ходят по улицам в кожаных шортиках с бахромой в облипку, пусть и качественно сшитых, но некоторые — ходят. Так и «Чёрный леопард, рыжий волк»...

Короткий сборник рассказов Михаила Загоскина посвящён мистике и макабру. Насколько я могу судить, жанр этот не возник в русской литературе самостоятельно, а был импортирован вместе с книгами популярных западных авторов в XVIII-XIX веках. (В первую очередь, принадлежащими перу Анны Радклифф, неоднократно упоминаемой в произведениях Загоскина.)

«Вечер на Хопре» — это попытка взрастить ужасы, так сказать, на отечественных нивах. В целом, попытку, я считаю, можно признать удавшейся, если не ожидать от неё ничего более, чем развлекательного чтения на вечер. Эту функцию сборник исполняет превосходно.

Что касается уровня нагнетаемого страха, то, вспоминая старый анекдот, могу заключить: «Да, ужас. Ужас. Но не ужас-ужас-ужас!» Сюжеты рассказов, если честно, интересны сами по себе менее, чем форма их исполнения. Потому что они очень незамысловаты, зачастую до примитивности. Но язык! Язык-то никуда не спрячешь, а он у Михаила Николаевича мастерский. Одна деталь персонажа, одно описание переживаний, одна картина природы, и — оп! — ты уже поглощён текстом. Картинки военного, помещичьего, дворянского быта Российской Империи той эпохи не могут не вызвать интереса.

Мне кажется, хотя, конечно, знать точно я не могу, что для самого Загоскина написание сборника «Вечер на Хопре» было своего рода игрой мускулов, проверкой своей способности писать ещё и об этом. Хотя даже в короткие сюжеты писатель зашил свои гражданские воззрения.

Все рассказы для цельности повествования объединены единым местом действия и персонажами, которые дождливым вечером делятся друг с другом своими страшными историями.

Михаил Николаевич Загоскин, создав «Искусителя», оставил своё привычное амплуа писателя исторических романов, занявшись изображением современного ему общества. Да, в «Искусителе» тоже речь идёт о событиях, отстоящих от времени публикации на 40 лет, но четыре десятилетия — это всё же не века...

Как мне кажется, выбор временного периода для повествования был определён тем, что Загоскин чувствовал потребность высказать своё отношение к некоторым чертам российского общества, точнее той его части, которую принято называть «свет». И просто поразительно, насколько эти черты живучи, и насколько они тождественны тому, что мы видим по эту пору.

Загоскин поступил мужественно, совершенно недвусмысленно высказавшись против чрезвычайно популярных в то время взглядов о необходимости «европеизации» России. И, в общем-то, поплатился за это, поскольку книга была крайне холодно встречена уколотым в ней типажом. Тогдашние «светлые лица» страны, поклонявшиеся западу, не замечавшие или, что ещё хуже, разделявшие презрение, которое западные страны веками испытывали к непонятной, неразвитой с их точки зрения России, как это было им свойственно во все времена, сочли мнение, отличное от их, за неправильное и глупое. Всё как сегодня, всё как сегодня...

И личная драма главного героя произведения, почти разрушившего свою жизнь, попав под влияние беса, накладывается на тот же каркас. В ней участвуют главный герой, русский дворянин, из тех, что попроще, и антагонист-прищелец с запада — космополит, развратник и мерзавец. Спас главного героя, в уложении с русской традицией, праведник. Человек, которого всегда боится зло. И которых так досадно мало.

Я бы и назвал главного героя человеком слабым, но мы же знаем, что ответил Иисус на предложение начать побивать камнями грешницу (Евангелие по Иоанну, 8:7). Каждый из нас живёт, полагаясь на личный опыт, а также обладая почерпнутым из разных источников опытом других людей. И мы понимаем, что для главного героя, как для мужчины, разом и без увёрток сказать «нет» добивающейся его женщине — была задача сложнее доказательства теории струн.

А вообще, давно я не читал произведений, в которых были бы так щедро рассыпаны тонкие наблюдения о человеческой природе, остроумные замечания о наших пороках и слабостях, да и просто прелестно живые описания бытовых сцен. Шушукающиеся барыни на балу, публика в частном театре, покупатели, точнее «покупщики», и продавцы на уездной ярмарке — целый строй замечательных и характерных образов!

Как мне кажется, «Искуситель» — это изумительное произведение, политически и социально острое, интересное и поучительное. Мне вот зашло в душу, как будто всегда там сидело...

Роман Михаила Николаевича Загоскина «Аскольдова могила» будет впору людям, которые интересуются развитием русского литературного языка и русской литературы на протяжении их истории. Прочитав книгу, знакомишься с языком российской беллетристики времён Пушкина. И что отметил лично я: почти за 190 лет, прошедшие с написания «Аскольдовой могилы», язык почти не изменился, за исключением того, что в оригинале книга писалась с буквами, давно вышедшими из нашего обихода.

Во время чтения погружение в прошлое происходит двухступенчатое. И сама книга написана довольно давно, а повествование в ней идёт о событиях ещё больше отдалённых по времени от сегодняшнего дня.

Михаил Николаевич жил ревностным христианином, поэтому самым главным для него было показать коллизию старой и новой веры на Руси. Все сюжетные линии — любовная, приключенческая, социальная — подчинены этой цели. Исходя из традиций православного христианства эмоциональный тон повествования весьма минорный. Вторая функция романа — патриотическая. Загоскин не только выносит на передний план величие России и русского духа, но и рисует персонажей чужеземных, любящих свою далёкую Родину, с большой симпатией, поскольку патриотизм и верность родной земле — явление вненациональное.

Сюжет произведения очень прост. То ли потому что ранее писателю не нужно было из кожи вон лезть, чтобы угодить читателю чем-то слишком уж изощрённым, то ли потому что художественная задача не требовала более сложного решения. Разве что в конце есть один очень неожиданный ход.

Что, может быть, характерно для такой романтической литературы — это сильная подгонка обстоятельств под нужды писателя. Всё складывается удивительным образом именно так, чтобы происходили необходимые события. Конечно, это вообще-то всегда бывает, в любой книге любой эпохи, но тут уж слишком явно. Обычно сейчас это как-то вуалируется. И прочие нативные атрибуты героического жанра присутствуют: умирающий от лап медведя произносит горячую речь на пару страниц (то есть не менее 8-9 минут хронометражом), полностью меняющую мировоззрение одного из ключевых персонажей. И всё в романе очень громкое: и природа, и погодные катаклизмы, и реакции героев. Буйные, необузданные, неукротимые.

Однако это не мешает получать удовольствие от чтения. «Аскольдова могила» очень легко и быстро читается. Есть яркие разноплановые персонажи, наделённые живыми характерами и запоминающимися чертами. Действие образцово динамичное и скучать не даст.

И снова: аннотация меня заинтересовала, так что прочёл я эту книгу, ничего не зная об авторе, ранее с его творчеством не столкнувшись.

Текст романа предельно вычурный, наполненный сотнями, если не тысячами, ярких метафор, неожиданных сравнений, парадоксальных речевых оборотов и ажурных словесных конструкций. Их так много на квадратный сантиметр, что продираться сквозь эту чащобу становится крайне утомительно. Знаете, есть такая присказка «потому что может себе позволить»? Автор здесь, на мой взгляд, перенасытил текст всеми этими стилистическими играми, потому что отлично владеет русским языком и может себе позволить. И прекрасно! Но всё же это средство, а не цель. А у меня сложилось впечатление, что цель написания романа именно в демонстрации мастерства владения языком и образности мышления.

Почему я пришёл к такому выводу? Потому что за словесными нагромождениями совершенно потерялся собственно сюжет. В этих вербальных хитросплетениях он едва различим. Как мне кажется, если почистить сюжет от всего, что на него налипло, получится хороший, динамичный и драматичный рассказ страниц на 7-8.

Более того, книга ещё и кончилась, по доброй традиции наших некоторых литераторов, ничем. Это даже не открытый финал. В моём понимании, открытый финал — это когда главный герой, цитируя известную песню, разбегается, чтобы прыгнуть со скалы. Но мы не знаем, прыгнет он или остановится на самом краю. А тут герой разбежался, а дальше с неба буквально упал слон. Такие дела.

Ну, и некоторые высказывания о Родине (о каком бы времени её жизни ни шла речь) просто глумливы. Я не знаю, может быть, это настолько тонкая ирония, что я оказался слишком глуп, чтобы её воспринять, а, может, и нет, и всё сказано всерьёз.

В общем, вероятно «Письма из одиночества» кому-нибудь сильно понравятся, но совершенно точно они были отправлены не мне.

«Читающий по телам» заинтересовал меня своей аннотацией. Всегда любопытно узнать о первопроходце в какой-то из областей человеческой деятельности. Пусть даже эта область настолько специфическая, как судмедэкспертиза. Зная, что история Китая — это одна из славнейших историй человечества в части науки и искусств, я был готов готов к усвоению новой информации, да ещё в оформлении приключенческого романа.

В общем, я не пожалел о своём выборе. С моей точки зрения, это интересная книга, с динамично развивающимся сюжетом, когда хочется прочитать перед сном одну главу, нет, две главы, нет три. О, уже полночь!.. Я, конечно, не самый лучший разгадыватель криминальных загадок, но кто негодяй я понял только довольно близко к финалу. Да плюс ещё довыверт в самом конце, такая своеобразная кода.

Герои, как мне показалось, автором созданы на хорошем уровне живости, их реакции натуральны, действия по сюжету, по-моему, вполне обоснованны. Но тут-то и кроется, в моём понимании, один из больших недостатков романа: автор не выдавил из себя европейца. Он создал персонажей европейской ментальности, живущих в Китае.

Забавно, но лет 15 назад мне довелось побывать в городе Ханчжоу, где происходило действие романа (в средние века город, правда, назывался по-другому). Естественно, я тогда провидеть, что прочту книгу об этом месте не мог, но, встречаясь с жителями этой удивительной страны, я видел, какие они другие, совершенно отличные от нас. И от европейцев, естественно, тоже. Трудно предсказать их реакции на какие-то слова или действия, трудно понять, что для них смешно, а что грустно. А в «Читающем по телам» иная ментальность этого великого народа не чувствуется.

И ещё один момент, в книге несколько раз встречаются эпизоды, в которых главный герой, упускает или отказывается, или не принимает что-то, и это «был его последний шанс» на какие-то будущие блага и успехи. Однако же, после последних шансов неизменно представлялись новые. По-моему, это стилистический косяк.

Есть и пара ружей, которые либо не выстрелили, либо выстрелили как-то слабо.

Резюме: роман «Читающий по телам» интересен, держит в напряжении и легко читается. Недостатки же не перевешивают его достоинства. Мне кажется, никто не бросит эту книгу на середине.

«Козлиная песнь» — очень сложный роман для сегодняшнего усреднённого читателя, типа меня. Слишком инакий мир по существовавшим на тот момент культурным и социальным реалиям. Знание их для качественного понимания и восприятия авторского замысла необходимо. Учитывая, что я, к примеру, этими знаниями не владею, то и «Козлиную песнь» я могу оценить (не в смысле выставления оценки, а в смысле получения удовольствия) лишь частично.

Однако на уровне переживаний, на уровне текстового исполнения, роман, как мне кажется, заслуживает внимания любого человека. В нём рассматривается литературная и околитературная, современная автору среда второй половины 20-х годов XX века. Персонажи «Козлиной песни» частично списаны с прототипов, но сейчас эта грань произведения, наверное, утратила значимость. Эти люди сегодня известны лишь специалистам.

Нельзя сказать, что линейное развитие событий в романе отсутствует, но всё равно, оно строится из довольно разрозненных эпизодов, отдельных сцен. Главное — это общее настроение, которое эти сцены создают. По мере приближения к финалу оно становится всё более грустным, и в конце уже полностью соответствует названию, ведь козлиная песнь — это буквальный перевод с греческого на русский слова «трагедия».

На мой взгляд, трагедия заключается в том, что множество людей вообще, и большинство персонажей книги в частности, очень остро ощущает, что они с реальным миром более не находятся в гармонии. Их время кончилось, а жизнь продолжается. И в ней, бесконечно гуляя по паркам и улицам, они теперь чувствуют себя так же бесконечно чужими. При этом персонажи не обязательно вызывают симпатию, являются «хорошими». Просто срок вышел как для хороших, так и для плохих, как для талантливых, так и для остальных.

Погружаться в их переживания очень эмоционально затратно. Исполнители «Козлиной песни» вынуждены уступить своё место в новой действительности. Кто-то фигурально (изменившись, сломав себя, мимикрировав), а кто-то буквально, как главный герой, исписавшийся и утративший свой дар, который, словно лист в осенней луже, знает, что скоро ляжет на дно и замёрзнет, но принимает это и не противится судьбе, считая естественным ходом событий.

Жизнь самого Константина Вагинова та же «Козлиная песнь» — коротка и полна несчастий. Во время чтения меня не покидало ощущение, что к моменту написания романа он это предчувствовал и говорил в значительной мере о себе.

Если хотите окунуться в минор, и вас при этом не пугает отсутствие галопирующего действия, то книга вам может понравиться, как она понравилась мне.

На задней стороне обложки «Мельмот» приведены несколько комплиментарных отрывков из медийных рецензий. По моему убеждению, они так же далеки от реальности, как теория о плоской Земле.

В романе автор исследует природу отношения человека к совершаемым им в течение жизни проступкам и подлостям. Вообще, идея самонаказания, возмездия себе — это плодородное поле для писателя. На нём можно вырастить чудо-текст, что многие мастера слова и делали на протяжении столетий. Но не в данном случае. Мне кажется, это произведение — низкокачественный эрзац-продукт. И вот почему.

Во-первых, картонные герои. Автор по 50 раз повторяет в описаниях одни и те же немногочисленные черты и детали, чтобы хоть как-то вдохнуть в них подобие жизни если не качеством, так количеством. В конечном счёте, это начинает надоедать. Причём непонятно, то ли это осознанное решение, стилистический приём, то ли просто так вышло. В итоге сочувствовать и сопереживать некому.

Во-вторых, постоянное заигрывание с читателем. Перри раз, да через раз обращается к нему напрямую. Мол посмотри, читатель, туда-то, герои не видят, а ты обрати-ка внимание. Причём «Смотрите» потешно выделено курсивом перед каждым описанием какой-то важной по сюжету локации. Ну, иногда, наверное, можно, но не по всему же тексту!

Из во-вторых вытекает в-третьих: «Если бы вы (то есть я — читатель) присмотрелись, то под деревом, на крыльце, под окном, в тени, у ступеней, в расщелине бетона (я не шучу!) вы бы заметили тёмный силуэт, неясный силуэт, силуэт, сотканный из тени, силуэт, похожий на роящихся мух»... Если выкинуть из текста вот эти однотипные абзацы, то объём ужался бы, пожалуй, страниц на 30.

Далее, странные детали. Скажем так, сомнительные. Я допускаю, что Чешский национальный драматический театр может быть слабее каких-то других национальных театров. Хотя это доподлинно не известно. Но фальшивящие исполнители на его сцене и «протёртые пятки» на колготках актрисы — увольте, так не может быть.

Наконец, один из самых бесячих конструктивных элементов повествования. Согласно современным идеологическим и политическим тенденциям в роман вставлены все болезненные для западного общества мозоли — истребление евреев прекрасными европейцами во время войны (славяне, кстати, по тексту романа тоже те ещё добряки), несчастные нелегальные иммигранты и представители ЛГБТ (причём, чтобы два раза не вставать, нелегальный иммигрант сразу и гей) и так далее. Нужно ли это всё в конкретном произведении? Какую художественную задачу решают эти эпизоды? У меня нет ответа.

Язык книги пластиковый. За весь роман лично мне понравились только две сцены. В общем, на мой взгляд, есть гораздо более интересные и мастерские книги, на которые стоит потратить своё время и эмоции.

Короткий роман «Я не боюсь» — первая книга итальянского автора Никколо Амманити, которую я прочёл.

Мне показалась очень привлекательной среда, в которой происходит действие. Привлекательной не в смысле происходящих событий, а в смысле детализации и передачи мироощущения живущих в ней людей — итальянцев далёких от туристических центров и больших городов. Изнуряющая жара над заросшими травой холмами с пыльными полевыми дорогами, вдалеке от побережья, так сильно напомнила мне жаркие июльские дни собственного континентального климата, что, читая, я практически ощущал этот зной.

И детские игры, и отношения между живущими рядом подростками, приведшие юного главного героя к коллизии произведения так же хорошо мне знакомы, ведь мы с ним приблизительно одного возраста, а значит росли в том же самом мире, конечно, с поправкой на разницу между СССР и Италией.

Не буду сильно углубляться собственно в сюжет, он прост и при чтении не требует каких-то особенных усилий к постижению авторского замысла. Отмечу главное, на мой взгляд. Амманити очень убедительно выписывает мальчика-мужчину. Мужчину, который является им уже в ранней подростковой поре, а значит с большой долей вероятности останется таковым в течение всей своей жизни. Готовым идти наперекор своим страхам, но не готовым бросить и предать.

И ещё одно сугубо личное впечатление. Для меня самый ударный момент книги произошёл намного раньше кульминации в финале. Финал — это, понятно, самый мощный аккорд, так чаще всего и бывает. Мне же самым звенящим показался момент, краткий эпизод, когда Микеле понимает, что его продал друг. Его неспособность мгновенно это осознать, а после осознания умение сохранить лицо, высветили подлинное, видимо, врождённое благородство этого паренька.

По-моему, книга легко понравится большинству читателей.

Кстати, я не считаю, что в романе присутствуют какие-либо чрезмерно ужасные или тошнотворные детали. Ничего сверх того, что требовалось художественным замыслом и его практической реализацией.

---~--- Первоначально этот отзыв был опубликован на сайте Ридли 28 января 2021 года. ---~---

«Малайсийский гобелен» я взял в руки из сентиментальных побуждений, так как в начале 90-х она стала одной из первых книг, прочитанных мною на языке оригинала, когда кроме канвы событий я мало что мог воспринять.

Удивившись, что переводчик включил три буквы Й в одно слово в названии книги вместо двух, я приступил к чтению и будто бы вернулся во времена, когда мы все впервые знакомились с лучшими образцами лёгкой в восприятии, но серьёзной англоязычной фантастики 70-х годов написания.

В книге действуют два разнополюсных фактора — стасис выдуманного города-порта Маласии (что-то вроде южноитальянского приморского города-государства), где любые изменения социального или технического характера законодательно запрещены, и динамика развития личности главного героя — беспечного шалопая в начале и умудрённого шалопая в финале. Коллизия на стыке этих двух факторов и создаёт драматический эффект.

Герой живёт в охотно принимаемой бедности и праздности среди множества прекрасных, податливых женщин. Но, волею случая, сначала сталкивается с опасными с точки зрения правителей прогрессистами, а затем попадает в круг представителей властного общества, хотя и оставаясь там чужаком, терпимым по причине, которую лучше узнать из книги.

Так как кроме расплёскивания своего семени и лицедейства других интересов у него нет, то, оказавшись втянутым в перипетии государственных дел, он смог разве что влюбиться в одну из девушек этого круга, да и той хранить верность был не в состоянии.

Однако происходящие события заставляют его, во-первых, разочароваться в некоторых людях, даже самых близких, даже в себе, и, во-вторых, поискать от жизни чуть большего, чем развлечения вечера сегодняшнего дня.

Главный герой вызывает симпатию, пускай и являясь подчёркнуто неглубоким и пустым человеком, но при этом не дураком и не подлецом (напротив!). Хорош и авторский слог, ведь это Брайан Олдисс периода своего расцвета. В произведении использован стилистический приём книга в книге — разыгрываемая героями пьеса в гротескном виде повторяет сюжет основного повествования.

Есть и другие примечательные моменты: интересная идея религиозного устройства жизни Маласии, а также классные детали, вроде уникальной фауны и обычаев, ключевых для реализации сюжетных ходов. Кстати, и само название «Малайсийский гобелен» будет просто чудесно объяснено одним из персонажей второго плана. Плюс совершенно потрясающая сцена-диалог ближе к финалу, которая играет важнейшую роль в эволюции главного героя.

В общем, хорошая книга для любителей классической социальной фантастики, которая доставит удовольствие и запомнится на длительное время.

---~--- Отзыв первоначально был опубликован на сайте Ридли 29 января 2021 года. ---~---

Если без экивоков, то это, с моей точки зрения, мусор.

Насколько я различил, «Золотая пуля» написана с двумя генеральными целями. Во-первых, сшить чудовище Франкенштейна из прямых заимствований сюжетных ходов других писателей и аллюзий на их произведения, а, во-вторых, поставить рекорд по градусу насилия и тошнотворности.

С первой целью всё удалось, чудовище получилось. Я, конечно, не все отсылки к разным работам определил, но, судя по их количеству, текст состоит из них почти полностью. Да что там отсылки к книгам, там даже есть незабвенное «можно грабить корованы», разве что корректор, по-видимому, с «корованами» смириться не смог, и это слово в романе пишется орфографически верно. Но, ей-богу, стоило ли писать целую книгу, чтобы она была «кавером» чужой песни?

Со второй целью не получилось — миссия провалена. Есть один непреложный закон: на всякую силу найдётся бо́льшая сила. Да, в «Золотой пуле» насилия выше крыши, оно очень изобретательное, массовое и жестокое. Огонь, ножи, пули, тупые и твёрдые предметы и даже швейные машинки собирают жатву смерти неустанно. Но бывает и похлеще. Та же «Могила для 500 000 солдат» французского литературного головореза Пьера Гийота даст по части душегубства сто очков вперёд. То же самое с тошнотворностью. По сравнению с «Коровами» Мэтью Стокоу, «Пуля...» — рецепт домашних вафелек. Я не к тому, что это недоработка дуэта Врочек-Некрасов, а к тому, что не стоит ставить ключевой акцент на подобной характеристике книги при её написании. Сплаттер-панк, сплаттер-панк… Лажа-панк.

Ещё одной причиной считать роман совершенно никчёмным для меня является чудовищная запутанность и мутность сюжета. То ли отдельные элементы плохо подходили друг другу, то ли у авторов плана никакого не было (или, наоборот, его было в избытке) но разобраться в том, что происходит на страницах «Пули...», оказалось мне не под силу. Можно, разумеется, возразить, мол, сам дурак, раз не понял. Готов даже с этим согласиться. Вероятно, человек с более структурированным мышлением, более внимательный и умный, действительно понял бы побольше моего. Но ведь нужна мотивация, чтобы постараться разобраться в чём-то. А так, какого xyz я буду морщить себе мозги, чтобы вникнуть в суть поразительно неряшливой текстомассы?! Ни одного повода для этого соавторы мне не дали.

Да и вообще, надо слушать голос разума и логики: если на обложке напечатан комплиментарный отзыв от пустышки Глуховского, что можно рассчитывать найти под этой обложкой? Плюс-минус того же Глуховского и найдёшь. У меня стойкое ощущение, что книга написана незачем.

Таким образом, «Золотая пуля» едва ли стоит бумаги, на которой она напечатана, даже такой дешёвой.

---~--- Первоначально этот отзыв был опубликован на сайте Ридли 8 октября 2023 года. ---~---