Начнем с того, что пытаются показать зрителю.

А) Относительную вольность нравов в городке. А вольность нравов в группах вооруженных людей – величина переменная.

На одном полюсе – прусская армия времен Фридриха II, где палки капрала солдат боялся больше, чем штыка врага.

На другом – маленькая группа людей, которые идут в тайгу/джунгли, и для которых взаимовыручка чрезвычайно важна, а государство остается где-то очень далеко.

Наличие/отсутствие государства – важнейший момент, которого многие не понимают. Сержант может очень многое по отношению к солдату, если за спиной сержанта полиция, спецназ, прокуратура, дисбат, тюрьма. И если солдат, получив к автомату боевые патроны, первым делом убьет сержанта (не все сержанты одинаково гуманны), то потом он из тюрьмы может до конца жизни не выйти. Если вообще живым возьмут при задержании.

А если монолитной машины государства за спиной у сержанта нет, то каждый удар кулаком может отозваться выстрелом в спину. Потому в критических ситуациях даже офицерство временами отходит от уставов и, внезапно, ему приходиться договариваться с подчиненными.

Тогда получается, что мера дозволенного у подчиненных, мера порицания и мера наказания, которую может себе позволить сержант, это результат социального компромисса в этом городе, и эту меру надо показать.

Б) Особый статус Элли. Кроме того, что она «блатная» (в смысле – отчим, брат отчима), у неё ведь есть биография. Она прошла континент и не заразилась. Если хотя бы год прошел с её участием в патрулировании, то она наверняка побывала в целом ряде переделок, из которых крутые мужики никогда бы не вышли – и просто заразились бы грибными спорами. А ей хоть бы хны.

То есть её воспринимают как удачливую, как «lucky», как человека, который сам лезет на минное поле и раз за разом не подрывается. Как талисман.

И если в городке несколько условных сержантов патрули водят, то между собой (и, скорее всего, с главой города) они уже договорились: есть такой старикан Джо, он из нас самый дипломатичный, вот пусть она с ним ходит.

Вот теперь – сцена.

Элии с подружкой опаздывает на пять минут.

Сержант – саркастическим тоном говорит, что вот наша удачница и счастливица заявилась, соизволила, радость-то, радость. /внушение в пределах разрешенного/

Элли – показывает ему механические часы, отстающие, и по ним у неё еще три минуты. /отмазка, но даже такой блатной без отмазок нельзя/

Сержант требует у всех сверить часы (ворчит, что отчим Элли мог бы выдать её часики и поточнее), а потом требует у Элли ружье к осмотру /идти в патрулирования с грязным или неработающим оружием – в принципе нельзя. Если оно будет не работающим, он сержант его просто отберет, Элли пошлет домой, а по возвращении покажет ствол главе городка – со всех сторон правильно основание своих действий/

Ружье в порядке – возвращает.

Сержант говорит двум бородатым мужикам, что они новенькие. В патруле они должны делать так, как он, и держаться поближе к нему, а вот эта счастливая пигалица, пусть бегает вокруг, но за ней следить в оба глаза.

/Какая-то тетка, которую сержант ставит вместо себя – это уже глупость, её бы представляли за несколько дня, знакомили. Командир должен быть известен заранее/

.

Повторюсь, второй сезон — снят ужасно, и сцену штурма городка во второй серии я разбирал — это феерия бреда. Но штампы в критике тоже дело нехорошее.

 

Изъяны текста:   

— Что делать читателю, если он уже ослилил про эпоху Возрождения хотя бы полдюжины книг? Если знает о Лоренцо Великолепном и его неудачливом сыне? Но, главное, знает, какие это были грозовые годы дли Италии. Возрождение, начинается, условно, в 1400-м, когда все дышало оптимизмом и обещало блестящие перспективы. Но к 1600-му можно было лишь констатировать большой геполитический проигрыш Италии: единого государства нет, своего канала мировой торговли практически нет. На востоке выросла Османская империя, и это чудовищной силы противник, который каждые четверть века ставит вопрос о завоевании Италии, и на борьбу с которым уходят силы, а торговля с востоком Средиземноморья все сильнее проигрывает океанской. Где те славные времена, когда генуэзцы могли торговать с Золотой ордой, ставить крепости в Крыму? Теперь все закрыто. И надлом у осман будет только при осаде Вены, в 1680-х. На западе — мировой империей становится Испания. А тут еще единая Франция лезет на Аппенины, и две большие державы шестьдесят лет (!) выясняют отношения. Это образ колоссального не крушения, но надлома. После взлета молодой Флорентийской республики не получилось ни капитализма, ни научной революции, ни единого государства в Италии, и только искусство выстрелило, обеспечив итальянцам два века доминирования в театрах и оркестрах Европы. Как результат — местным феодалам вместо того, чтобы вложить капитал в повторение успеха с суконными мануфактурами (но уже с металлом, с кораблями) приходилось вкладывать средства либо в свержение власти, либо в оборону. И "нулевая промышленная революция", которая могла бы начаться в северной Италии, началась в Голландии. И еще дико не везло: несколько человек, которые могли объединить большую часть Италии — умирали один за другим. Где в "Наволе" образ похожего кризиса? Все свелось к городским переворотам (хотя в продолжении автор может развернуться). Нет, сам по себе прием "похожего, но не нашего мира" вполне честный, и с его использованием написаны отличные фантастические произведения. Но в книгах высшего сорта есть причина разглядывать кривое зеркало эпохи: автор создает образ, которому настолько сопереживаешь, что готов идти дальше. Похожий образ тут есть, но сопережвания ему достаточно было бы и реалий Возрождения...

— Насколько в этой истории введенный образ волшебства — глаз дракона, который позволяет довольно хорошо видеть даже ослепленному персонажу — является органическим элементом? Все подчеркнуто релаистично, но вот на столе лежит магический артефакт. Где целый пласт магического в мире? Да, автор хорошо застраховался: это первая книга, в которой герой поначалу слепец в переносном смысле, а потом и в релальном. Он подчеркнуто не знает ни реальных пружин заговора, ни настоящих мотивов роковой женщины, только пригоршню отговорок и множество частных деталей, которые не складываются в единую картину. Вместо настоящей магии его могут кормить суевериями и сказочками. Но возьмем того же Мартина — магия не изолирована, и даже когда драконы еще не вылупились, в мире довольно много волшебства;

— Некоторые моменты просто вопиют о своей вторичности. Я вот представляю такой пересказ текста: "...и еще там мужику глава выпилили, в подземлеье посадили, и раз в год тащат на пир, поиздеваться, а он такой раз, и ложку украл, думал сбежать, только ложкой у него что-то плоховато выходит подкоп рыть...

— Мужика зовут Корвин?

— Эээ... нет.

— Ладно, проехали"

— Наконец, проблема иноязычия: итальянский нарочит. Иногда хочется сказать автору — не выделывайся :) Сколько итальянских слов можно выкинуть из текста, и ничего не потерять в атмосферности? Причем для английского глаза эти вкрапления выглядят скорее как колоритный диалект, потому что латиница и однокоренные слова. А для русского — совсем не то. Для тех, кто не понимает итальянского, постоянные вставки разрывают текст, сбивают восприятие, а для тех, кто понимает, просто уродуют итальянские слова кириллицей. Таких вот переделок нужно было или несколько меньше, или потребовалось бы серьезнее работать с их введением в текст: применять "кальки" с жаргона, используя слова русского языка, или некие внутритекстовые формы пояснений т.п. Это, конечно, изъян не авторского текста, но перевода. Ну, или переводчики посчитали, что прослойка итальянских терминов хорошо подойдет аудитории, которая привыкла к большому числу слов-инклюзов.

                .

Вот теперь можно приступить к описанию несомненных достоинств книги.

— Драма третьего поколения описывалась много раз: дедушка сколотил капитал, отец его приумножил, а внук — всё промотал. Но это ведь не бизнес, когда после банкротства можно переехать из дворца в съемную комнату. Это власть, и за её утрату часто приходиться платить головой. На страницах романа описан хороший парень, приличный человек, который раз за разом прощает своих компаньонов и приближенных, он готов слушать их оправдания и верить им (а нельзя!), видит государство, как большую торговую фирму, а не как пирамиду страха и насилия (слюнтяй!), и, самое главное — в нем нет жадного любопытсва, когда все люди вокруг предстают капустными качанами, и с них надо постоянно срывать и срывать покровы, проникать в сердца. Постепенное сгущение туч над дворцом автор показал с очень большим искусством. Как и последствия. Юноша заплатит полную цену за свою наивность и радикально изменится;

— Город-как-сплетенье-семей. Это сейчас мы живем в обществе, которое пронизано институтами, позволяющими с необычайной легкостью одного человека заменить на другого, так чтобы все оставалось по-прежнему. А Возрождение — это постоянная битва больших семейных кланов, потому что лишь семья — та общность, которая обеспечивает доверие. Всех остальных можно предать, но отца, сына, брата, сестру — нет. Потому власть в государстве держится не на немецкой педантичности в исполнении обязанносттей, а на кумовстве, непотизме и обычной человеческой симпатии в форме блата (у людей такие разные причины возникновения приязни, что от некоторых тошнит). Так что живи приличный юноша в другую эпоху, он вполне мог бы и удержаться в своих аппартаментах, просто реальные решения принимались бы в других комнатах, а он бы их озвучивал. Но в городе, где про власть знают почти всё, после переворота "говорящая голова" не имеет смысла, а на правильных местах надо держать исключительно родичей;

— Персонажи-как-маски. В людях есть искренность, но они совершенно не доверяют друг другу, потому с одной стороны постоянно меняют свои личины, с другой — всеми возможными способами теребят и дергают маски окружающих, вдруг за ними проступят реальные черты лица? Если упростить все эти уловки, то останется простой вопрос "А ты точно продюсер честный?" Поэтому так легко меняют риторику на пирах, да и когда девушка принесла юноше ключ от темницы — ведь не сразу замок открыла, а сначала сделала вид, что передумала, ей надо было проверить, как он себя поведет. Люди носят маски с разным уровнем артистичности, и когда начинаешь ранжировать эти уровни, образы будто обретают дополнительное измерение;

— Ритм событий и аромат эпохи. В смысле создания романа, как первой книги из цикла — Бачигалупи практически безупречен.

          .

Итого: "Навола" — это книга, которую написал сильный автор, очарованный культурой итальянского Возрождения, сочетанием жестокости и красоты. Хотя книга явно соберет какое-то количество премий, лично мне хотелось бы совершенно другого: драконьего глаза на столе Лоренцо Великолепного. Чтобы единственное фантастическое допущение пришло в исторический роман о Возрождении. Чтобы автору не пришлось рисовать очередную карту "Средиземноморья" и превращать эпоху в склад ассоциаций, где читателям надо угадывать оригиналы.