Имена супругов Александра Силецкого и Натальи Новаш давно известны любителям фантастики со стажем. Несколько их книг не так давно вышло в серии «Белорусская современная фантастика». У Новаш это романы из фэнтези-цикла «Обретение прошлого», у Силецкого — ранее не издававшиеся романы «Дети, играющие в прятки на траве» и «Легендарь», а также роман «День Зверя» (ранее издавался под название «Питомник для мух»). Подробная информация об их творчестве представлена на авторских страничках на сайте.

Повстречавшись с этими обаятельными людьми на «Днях фантастики» в Минске, проводимых в рамках Минской Международной книжной выставки-ярмарки, я попросил их ответить на ряд вопросов, и теперь предлагаю ответы писателей вашему вниманию.

Почему именно фантастика? Что повлияло на ваш выбор и удерживает до сих пор (если удерживает) на орбите этого жанра?

Александр Силецкий: Почему именно фантастика? Мне кажется (да и всегда казалось), что как раз фантастика в отличие от пресловутого соцреализма и реализма вообще наиболее четко и адекватно реагировала на происходящее в окружающем мире, позволяя делать внятный анализ текущих событий и на этой основе выдвигать разумные предположения о тенденциях общечеловеческого развития, чем реализм как раз не занимается. А повлияло на мой литературный выбор еще детское чтение фантастических произведений, ну, и, кроме того (уже в более взрослые годы), общение с интереснейшими людьми, которые фантастику как жанр ценили очень высоко. Я по природе консерватор и однолюб, и потому не вижу никакого смысла изменять своим литературным пристрастиям и поныне — они меня вполне удовлетворяют.

Наталия Новаш: Я выбрала фантастику потому, что начинала писать в советское время, когда писать в других жанрах не имело никакого смысла. Вся прочая литература представляла собой только один «жанр» социалистического реализма и обязана была «воспитывать строителя коммунизма», короче говоря, так «оболванивать» читателя, чтобы он «искренне» сделался приверженцем коммунистической системы и другого в жизни не пожелал. Поэтому и писателю не позволено было сказать ничего другого. Разве что в жанре фантастики, да и то дозволялось далеко не всем — пожалуй, только Ефремову и Стругацким. Но это уже был прецедент, и я надеялась, что в фантастике у меня может появиться шанс писать так, как я хочу, и о том, что мне интересно.

Сейчас, казалось бы, всё изменилось, а на самом деле не изменилось ничего, только перевернулось с ног на голову. Чтобы поддержать себя с помощью «оболваненного» читателя, существующая система по-прежнему использует издательскую политику, только взяла на вооружение «лёгкий жанр», который советская система считала второсортным. На головы читателей обрушивают вал низкопробных детективов, претенциозной пустоты или тупой однообразной «фэнтези», объясняя подобное тем, что, мол, читателю этого-то и надо. И «воспитанный» таким образом читатель — к примеру, тот, кто согласится назвать книги Пелевина хорошими, обязательно скажет, что и Путин – хороший президент.

Однако всегда существовали честные писатели, служившие только литературе и своему таланту. Солженицын и Айтматов сумели сказать своё собственное слово в жанре реализма (правда, Айтматов использовал и приёмы фантастики). А вот в наше время, я считаю, существует писатель, который сознательно избрал жанр «массовой литературы», но, тем не менее, именно он останется в нашей литературе как Достоевский нашего времени (если будет, для кого оставаться). Акунин скромно сказал, что он не пытается воспитывать читателя, а просто хочет поделиться с читателем своими мыслями. И надо сказать, что это ему прекрасно удаётся! Он добивается своей цели, используя авантюрный увлекательный сюжет! А вообще, цикл про Фандорина можно отнести и к фантастике благодаря только одному лишь используемому автором фантастическому приёму. Главный герой нарушает законы природы, он не подчиняется вероятностным законам. Фандорин нарушает теорию вероятности: никогда не проигрывает в азартных играх, всегда выигрывает пари и любую дуэль, остаётся победителем в любой ситуации. Да и в «Алмазной колеснице» фантастики предостаточно! Именно такая фантастика удерживает меня на орбите этого жанра.

Ваш внезапно ставший взрослым сын (или дочь) объявляет вам, что намерен заняться литературным трудом. Что вы ему ответите?

Александр Силецкий: Если я увижу, что в нем и вправду есть искра таланта, то скажу: трудись, старайся, чтобы выходило максимально хорошо. Писание книг — работа, а литература — призвание. Постарайся соединить одно с другим.

Наталия Новаш: Ничего. Увы, мой пример и так у него перед глазами…

Сколько людей – столько и мнений. Но и наше собственное мнение не есть что-то застывшее и меняется со временем. Какие фантастические (или не только) произведения, поразившие вас в пору вхождения в литературу, и сегодня остаются для вас эталонными вершинами этого жанра, а что вызывает разве что ностальгию?

Александр Силецкий: На мой взгляд, ностальгию может вызывать только скверное, подернутое флером наших воспоминаний. Все хорошее плавно перетекает из прошлого в настоящее и постоянно остается с тобой. Какая уж тут ностальгия?! Да, были книжки, которые в детстве увлекали, будоражили воображение, но потом, когда повзрослел, вдруг обнаружил, что с литературной точки зрения книжки-то были слабенькие. Ну, и что? Я попросту их не вспоминаю и дома у себя не держу. Они — не то чтобы отрезанный ломоть, но перешли в категорию «ненужно-необходимого» (это когда что-то, на определенном этапе, за неимением ничего другого, является необходимым, а затем, будто ходунки для младенца, становится излишним, уступая место более полезным вещам). Что же касается эталонных произведений… В пору учения многое кажется вершинным и даже эталонным, пока сам не достиг должного уровня мастерства. Тем не менее подобные произведения, конечно, существуют, и не потому, что прежде увлекался ими, — даже сейчас, достигнув определенного житейского и культурного умудрения, вижу, что качество и глубина этих книг во многом замечательны. Вероятно, это именно то, что в принципе отделяет классику от вещей, пусть и актуальных для своего времени, однако преходящих. Хотя, на мой взгляд, общей классики «для всех» не существует, как бы ни изгилялись на уроках литературы. У каждого — собственная классика, и с нею он живет. Из эталонных (для меня лично) авторов фантастической прозы могу назвать Свифта, Рабле, Гофмана, Франса, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Булгакова, Уэллса, Жюля Верна (а как же без него?!), Акутагаву, Кобо Абэ, Оруэлла, Гессе, Ефремова, Стругацких, Брэдбери, Саймака, Маркеса, Толкина… Вероятно, следовало бы помянуть и каких-то авторов, писавших на историческую тему (в конце концов, любой исторический роман, при всей его кажущейся правдоподобности, изначально фантастичен). Так или иначе, ряд таких писателей достаточно длинный, и все они вызывают у меня чувство восхищения, которое не меняется с годами.

Наталия Новаш: Да, наше восприятие литературы меняется. Боюсь перечитывать, чтобы не разочароваться, «Бедных людей» Достоевского, Азимова, Шекли и даже Рэя Бредбери. Эталонами в фантастике, к примеру, остаются «За миллиард лет до конца света» Стругацких, «Мастер и Маргарита» Булгакова, «1984» Оруэлла.

Следите ли вы за новинками фантастической литературы – зарубежных и отечественных авторов?

Что из опубликованного в последние годы вам особенно понравилось?

На каких «молодых» писателей-фантастов вы бы посоветовали обратить внимание?

Александр Силецкий: Вопросы во многом «на засыпку». Регулярно за новинками не слежу — нет ни времени, чтоб их читать, ни средств (особенно когда книги безумно подорожали), чтобы их приобретать. И если уж что-то покупать и читать, то — книги авторов проверенных. Можно, разумеется, наткнуться и на нечто новое, тоже замечательное, но это будет скорее гадание на кофейной гуще: повезет — не повезет. Нынче это обременительно. А что понравилось? «Американские боги», «Гарри Поттер», «Эфиоп»… По правде, мало что зацепило. Много очень грамотного и при этом очень вторичного, нет личностных авторских прорывов. По крайней мере, я так полагаю. Все поразительно друг на друга похожи, лезут в единый «формат», и это удручает. Пусть лучше будет вещь малочитабельна, наподобие Джойсовского «Улисса», но зато ее не спутаешь ни с какой другой. Насчет молодых не могу сказать ничего вразумительного. Какие-то намеки на оригинальность возникают то у одного, то у другого, но моментально гаснут, и читать уже не интересно. Повторяю: нынешние наши авторы с редкостным упорством норовят попасть в «формат», где, по определению, авторская мысль и авторская неповторимость вовсе не нужны, мешают даже, чтоб успешно продавать «товар». У множества произведений легко поменять на обложках имена их создателей — и читатель этого не заметит. Впрочем, это мое личное мнение.

Наталия Новаш: Мало слежу за новинками. И кого понимать под «молодыми»? Вот прочитала я с немалым удовольствием приятно поразившую меня книгу издательства «Шико» (Кусчуй Непома «Иоахим Воль, передвигатель шахматных фигур»). А кто он — автор? Может, такой же, как я, доживший до седых волос и не сумевший раньше опубликовать свою книгу? Как всё наше поколение, участвовавшее в Малеевских семинарах и понемногу начинавшее публиковаться в «перестройку», а когда та закончилась неудачей, оказавшееся «неформатом»? (Исключение, пожалуй, из нас, беларусов, только Брайдер и Чадович.) А себя я не то что пока к писателям, даже к «молодым» ещё не отношу, потому что и сейчас мне не удаётся издавать свои книги. А то, что напечатано (в основном для детей), увидело свет только благодаря случаю, каким-то чудом.

Если бы вы составляли антологию «Белорусская фантастика: Лучшее»:

Какие пять произведений вы бы в неё включили?

Какие свои произведения вы бы считали достойными включения в такую антологию?

Александр Силецкий: Тут надо сразу уточнить: антология однотомная или многотомная? Пять больших произведений вполне могли бы потянуть и на трехтомник. А ежели ограничиться однотомником, то только пятью произведениями никак не обойтись. Скорее, целесообразно было бы перечислить авторов, и этим ограничиться. Какие будут отобраны произведения — уже дело вкуса и желания потенциального составителя. Во всяком случае, такая антология никоим образом не должна напоминать тот издательский бред, каковой продемонстрировала «Мастацкая лiтаратура», преподнесшая читателям полтора дегенеративных сборника. Подобные публикации наносят только вред фантастике, зачастую непоправимый. Поэтому и о своих произведениях в контексте заданных вопросов я предпочел бы не говорить.

Наталия Новаш: Пожалуй, пять книг для антологии легко можно выбрать из изданной «Харвестом» серии «Современная белорусская фантастика». Но всё это — авторы нераскрученные и никому пока не известные, за исключением Брайдера и Чадовича и, пожалуй, Силецкого да ещё Булыги, который публикуется в России. Так о чём тут говорить?

Свои книги, которые хотелось бы включить в антологию, думаю, не удастся издать в обозримое время ни в России, ни в Беларуси.

Если вести речь не только о фантастике:

Каких белорусских писателей вы относите к «маст рид» без скидок на «землячество»?

На кого из современных белорусских авторов непременно стоит обратить внимание?

Александр Силецкий: Ответ на первый вопрос: никого.

Ответ на второй вопрос: если отнести к «маст рид» я кого-либо и затрудняюсь, то это вовсе не означает, будто у нас нет авторов, чьи произведения не в состоянии вызвать читательский интерес. Конечно, есть такие авторы! Перечислю исходя из собственных вкусовых предпочтений: Брайдер и Чадович, Куличенко, Дрозд, Новаш, Цеханский, Булыга, Громыко. Хотелось бы, хотя и нескромно, добавить к этому ряду и самого себя… Впрочем, сейчас на подходе целый ряд новых молодых авторов, чьим книгам еще предстоит пройти апробацию. Возможно, они и заставят о себе говорить. Надежда остается.

Наталия Новаш: Ну, про «маст рид», пожалуй, слишком сильно сказано! Тем не менее, говоря о ныне пишущих беларуских писателях, из прозы я бы выделила рассказы Марчука (сборник «Хаос»), поэзию Бородулина, Скоринкина-младшего и Аврутина, а из беларуских фантастов — Булыгу, Силецкого, Дрозда, Цеханского и Куличенко.

Белорусская литература на русском языке – нонсенс. Делить русскую литературу на порции (в частности, выделять в русскоязычной литературе белорусскую) исходя из места проживания либо национальности автора — такая же бессмыслица, как деление литературы по гендерному признаку.

Русскоязычная литература такая же равноправная часть белорусской литературы, как и белорусскоязычная. В конце концов, в Беларуси два государственных языка, и для многих белорусов именно русский язык является родным.

Какое из этих двух утверждений вам ближе и почему?

Александр Силецкий: Разумеется, второе. Почему? На мой взгляд, фантастика — тот вид литературы, который в силу своей специфичности не имеет национального признака. Бытописательство, реализм — да, не могут не иметь, ибо опираются на сложившуюся традицию воспроизведения неких национальных примет жизни, требующую сопричастного и пристального взгляда на то, что есть сейчас. Правдоподобное отображение, но отнюдь не анализ. Настоящая же фантастика, по моему глубокому убеждению, — это прежде всего анализ, препарирование действительности, и тут без отстраненного, хотя и заинтересованного, взгляда никак не обойтись. И в данном случае не важно, для кого какой язык является родным. Пусть вещь будет написана даже на китайском, но если автор — житель Беларуси, гражданин Беларуси, творит в Беларуси и издается в Беларуси, тогда он, по любому, является беларуским и только беларуским писателем, что бы там ни говорили. По крайней мере, я так полагаю.

Наталия Новаш: Конечно, второе! Что тут говорить! Беларуский писатель — это, прежде всего, гражданин Беларуси, пишущий хоть на иврите! Как во всём мире — Туве Янссон, писавшая на шведском, но являющаяся гордостью финской литературы. Или Салман Рушди — пакистанец, гражданин Великобритании, — гордость современной английской литературы. И думаю, любой писатель, сочиняющий на одном из сотен существующих в Индии языков, считается всё-таки индийским писателем, а его труд — индийской литературой. Когда-то, в двадцатые годы, когда мы вдруг понадеялись, что и у нас будет независимость, законом было утверждено четыре государственных языка (беларуский, польский, русский и идиш) соответственно основным нациям страны. Но великий вождь всех времён и народов быстро это дело пресёк. И теперь его верные «воспитанники» — наши беларускамовные коллеги-письменники не считают беларускими писателями нас — фантастов, пишущих на русском языке. Наверное, боятся конкуренции? Хотят, чтобы только их творения считали беларуской литературой? Ай, как смешно! Если бы не было воистину так печально… И страшней всего то, что такие беларуские письменники, засевшие в качестве редакторов и издателей в государственных издательствах, думают вовсе не о судьбе нашей беларуской культуры и литературы, а о своей благополучной судьбе при государственной «беларусскоязычной кормушке». Они презирают не только литературу на русском языке, но и фантастику как таковую.

Кстати, меня коробит, когда я вижу такие слова, как «белорусская» литература, «белорусские» писатели. А где-то ещё до сих пор люди, не ценящие историю нашей страны, продолжают её упорно по-советски называть «Белоруссией». Хотя, кажется, в сентябре девяносто первого года мы приняли закон, обращенный ко всему миру, где просим нас называть Беларусью! И, соответственно, мы — беларусы, а не «белорусы», и так установлено не согласно каким-либо правилам словообразования в русском, английском или другом каком-либо языке, а потому, что это нами юридически узаконено.

И напоследок:

Я до сих пор с превеликим удовольствием перечитываю иногда авторские сказки – Янссон, Линдгрен, Барри, Милн… Перечитываете ли вы хотя бы изредка сказки, или сказки навсегда остались в вашем детстве?

Александр Силецкий: На это я могу ответить так. То, что навсегда осталось в детстве, — навсегда остается и до самой смерти. Приходящее во взрослой жизни может незаметно и уйти, а книги, принесенные из детства, не имеют возрастных параметров. У меня нет привычки перечитывать давние книги. Если что-то поразило воображение, врезалось в память — это сохраняется навсегда. А то, что не запомнилось, — какой смысл к нему возвращаться? Хотя, не знаю, может быть, когда-нибудь и впрямь захочется перечитать старое, но что для этого должно случиться, я не представляю…

Наталия Новаш: Те сказки, о которых вы говорите, остались в детстве. Однако я надеюсь, что ещё раз когда-нибудь с удовольствием перечитаю сказку Роулинг. Это когда яркое впечатление от «Гарри Поттера» успеет потускнеть в моей голове… Я считаю его лучшей в мире сказкой для детей и взрослых, но перечитывать вовсе необязательно, как, впрочем, и Достоевского, который остаётся в вас навсегда. А сказки для перечитывания у меня сейчас другие. Я снова и снова читаю Рекса Стаута, Гарднера, Ван Гулика и Акунина, чтобы погрузиться в их сказочный мир, где герои борются за справедливость и побеждают; где соблюдаются законы; где судья может быть умным и благородным, искренне и всерьёз заботясь о своём народе; где Ниро Вульф считает бесчестьем обманывать своих сограждан, не уплачивая налоги… Вот такие у меня теперь любимые сказки.

Он автор нескольких книг о белорусской литературе: "Драматургія і час" (1991), "Сучасная беларуская драматургия" (2000), "Беларуская літаратура XX стагоддзя і сімвалізм" (2004), "Адлюстраваннi першатвора: лiтаратура ў фiлалагемах i пятроглiфах" (2004), "Ад тэксту да хранатопа" (2009) и ещё многих других.

Мабыць ён ўжо нават і прахвесар які. Вунь якія словы мудрагелістыя ўжывае – хранатоп, філялягема, пятрогліф.

Но Пётр Васюченко не только рассказывает о том, как пишут другие, но и пишет сам – рассказы и сказки, пьесы и стихи. О всех его произведениях мы, надеюсь, сможем когда-нибудь узнать из библиографии на сайте, а пока я поделюсь впечатлениями от прочитанного.

Прабачайце, калі ласка, што я раз-пораз карыстаюся ў гэтым артыкуле роднаю моваю. Бо цяжка размаўляць пра творы Пятра Васючэнкі выключна па-рускі.

Прежде всего Пётр Васюченко известен (хотелось бы сказать – широко известен, но, боюсь, это будет всё же преувеличением) своей книгой «Жылі-былі паны Кубліцкі ды Заблоцкі», в которую вошли сказочные повести «Прыгоды паноў Кубліцкага ды Заблоцкага» и «Гаспадарка паноў Кубліцкага ды Заблоцкага». В 2004 году литературным объединением «Таварыства Вольных Літаратараў» она была признана лучшей книгой года и отмечена премией «Гліняны Вялес». Текст повестей можно отыскать в сети – вот здесь — Жылі-былі. Очень добрая книга, которую можно почитать и детям, а можно и самим почитать с превеликим удовольствием.

Паны Кубліцкі ды Заблоцкі — фанабэрыстыя ды ганарыстыя, як панам і належыць, але ж пры тым незласцівыя ды па-беларуску памяркоўныя. На вайну хадзілі – нікога не забілі, хаця з гарматы пастралялі да славу атрымалі. Паганага Цмока адалелі, але ж не без падмогі бабкі Параскі, ды й нават і Цмока не тое штоб пакалечылі. Незласцівыя паны, ды на расправу скорыя. Нашкодзіў кот Буркун, адразу ж застаў пакараны – на тры дні застаўся без сардэлек.

Чытайце і даведаецеся пра ўсё прыгоды, якія адбываліся з шалапутнымі панамі ды іншымі героямі кнігі – Курай Шчабятурай, дзеўкай Дрыпай, канём Гарцуном, Царом Максіміліянам і іншымі.

Прямо скажем, Паны Кублицкий и Заболоцкий не былинные богатыри, и походы их не дальние, и подвиги их не отличаются размахом и удалью. Но на выдумку паны горазды, и несмотря на все тумаки, которыми их раз за разом одаривает насмешливая судьба, продолжают верить в чудо, вот и приключаются с ними всяко-разные чудесные истории.

Но есть в книге и ещё один герой — прыгожая, мяккая, меладычная, баечная, сакавітая, жывая беларуская мова.

По белорусскому телевидению идёт передача «Падарожжы дылетанта». Ведущий – этакий белорусский Паганель. В шляпе, с зонтиком под мышкой и саквояжем в руках он наведывается в не самые известные уголки Беларуси, рассказывая о достопримечательностях и истории небольших городков, посёлков и деревень. Недавно один мой знакомый сказал, что он часто смотрит эту передачу именно для того, чтобы послушать – не то что рассказывает ведущий, а как он это рассказывает, как славно звучит белорусский язык, если человек владеет им в совершенстве, а не изучал лишь по учебнику в школе – как это увы происходит сегодня со многими белорусами.

Читая книгу Васюченко, я тоже получил несказанное – и отчасти уже мной подзабытое — удовольствие от чтения книги именно на белорусском языке. Может быть и появится перевод этих повестей на русский язык, но если вы читаете по-белорусски или вам просто захочется попробовать прочитать что-то на белорусском языке – весьма рекомендую.

А первая его книга вышла в 1993 году в серии «Первая книга прозаика» — небольшой сборник рассказов «Белы мурашнік». Судя по всему он не вызвал особого отклика и прошёл незамеченным, и к прозе Пётр Васюченко возвращается не скоро и не часто. А жаль. Не знаю, как сам автор оценивает свою первую книгу, но на мой взгляд — очень неплохо, особенно для молодого, начинающего (хм, в тридцать три года) автора. Хотя в целом сборник получился разнородным и неровным. Есть в нём и реалистические рассказы, например, зарисовка о студенческом житье-бытье «Аптэкаркі». Есть рассказ-ужастик «Тата, падаруй мне ляльку», который вполне можно можно бы пересказывать поздним вечером в тёмной палате пионерлагеря. А некоторые рассказы из этого сборника вполне могли бы украсить антологию белорусской фантастики, если бы кто-то всерьёз взялся отобрать лучшее в этом жанре. Хотя они и не относятся ни к научной фантастике, ни, тем паче, к фэнтези. Скорее тут можно припомнить изобретённый бумбамлитовцами термин «шизореализм». Особенно хороши мне показались рассказы «Канчурык робіць выбар» – фантасмагория в духе Кафки — и «Упрочкі» – поэтичная колядная история.

Текстов из этого сборника я в сети не нашёл. Сделал фрагментарный перевод первого из этих рассказов и сейчас упрячу его сюда под кат. Надеюсь, Пётр Васюченко не сильно на меня осерчает, если прознает про моё своевольничание.

Не является ли неестественным само это понятие – русскоязычная белорусская литература? Пожалуй, что нет. Что же странного в том, что белорус, родившийся и проживающий в Беларуси, в семье которого и взрослые, и дети разговаривают исключительно по-русски, и книги свои пишет на русском языке? Так, а ежели не белорус, или, скажем, родился не тут, а там?

Не думаю, что стоит дотошно заниматься выяснением национальности или гражданства, или зацикливаться на месте рождения. Хотя и такой подход может иметь место. Вот уже и в серии «Беларускі кнігазбор» вышел томик с произведениями Фаддея Булгарина. А какие фамилии могли бы украсить список белорусских писателей-фантастов! Один Кир Булычёв — из старинного белорусского шляхетского рода Можейко — чего стоит. Или взять, к примеру, Александра Богданова — автора романа "Красная звезда" — он же Александр Малиновский, уроженец г. Сокулка Гродненской губернии. А там и Айзека Азимова можно будет вспомнить, поди, тоже наш земляк.

Но уж больно много путаницы при этом возникает. Вот, к примеру, Наум Ципис, которого неизменно числят среди пионеров белорусской фантастики. Родился в Западной Украине (украинский писатель?), еврей по национальности (еврейский писатель?), жил и работал в Беларуси (белорусский писатель?), писал на русском языке (русский писатель?), сейчас проживает в Германии (немецкий писатель?). Как определять авторские дуэты Орехов-Шишко и Брайдер-Чадович, или семейные союзы Силецкий-Новаш и Лифанов-Кублицкая (в этом случае он же и творческий союз) – как российские, белорусские или русско-белорусские?

Так что, кто желает — пусть меня поправит, но я попробую в этом обзоре перечислить всех авторов, которые по крайней мере длительное время проживают/проживали в Беларуси, создавая и публикуя там свои произведения.

Для начала, надо сказать, что до определённого времени, примерно до 80-х годов прошлого века, белорусские авторы пишущие по-русски были всё же исключением из правила. Как-то уживалось неуклонное сокращение применения белорусского языка в повседневной жизни, и на бытовом уровне и в официальном обращении, с существенными льготами и преференциями для тружеников на ниве национальной культуры, в частности в литературе. Недаром Наум Ципис пишет в своих воспоминаниях: «Добрые люди советовали: «Возьми псевдоним, пиши по-белорусски — легче будет печататься». Тем не менее, некоторые белорусские писатели, например, Алесь Адамович, писали и публиковались и на на белорусском, и на русском языке. Другие, в основном приехавшие когда-то в Беларусь из других уголков Советского Союза, только на русском.

Что же касается собственно фантастики – до конца тех же 80-х дело ограничивалось эпизодическим обращением писателей-реалистов к этому жанру. С них я и начну после затянувшегося вступления этот обзор:

                                           Нефантасты в фантастике

В 1959 году в детской газете «Зорька» была опубликована дебютная повесть Михаила Герчика — космическая фантастика «Лети, Икар!», в 1960 году в журнале «Искорка» — её слегка дополненный и переработанный вариант. Это единственное фантастическое произведение писателя.

Также следует назвать Якова Вилькина, автора двух фантастических повестей для детей — «Необыкновенные приключения Геннадия Диогенова» (1963 г.) и «История Лима Великолепного» (1965 г.). Впрочем, Яков Рувимович, работая преподавателем в Институте Физкультуры, не стал профессиональным писателем, на его счету есть ещё лишь документальная книга об Олимпийских играх.

Уже упоминавшийся Наум Ципис начиная с 1965 года регулярно публикует научно-фантастические рассказы в республиканской периодике. Подборка его НФ-рассказов вошла в авторский сборник «Старые дороги» (1984 г.).

Георгий Попов пишет юмористические повести «За тридевять планет» (1974 г.) и «В гостях хорошо, а дома лучше» (1978 г.), образующие цикл «Из записок Эдика Свистуна». Фантастика в них достаточно условная, прибыв на другую планету, Эдик Свистун обнаруживает там такой же колхоз и таких же трактористов, как и он сам. В 1981 году опубликована его фантастическая повесть «Люди и тени»

Чаще других к жанру фантастики обращается Эдуард Скобелев. Вообще, творческий актив Скобелева чрезвычайно разнообразен. Здесь и военная проза, и деревенская проза, исторические романы и приключенческие повести для детей, стихи и поэмы, пьесы и сказки, статьи и эссе. Не обошёл он своим вниманием и исследуемый нами жанр. С некоторой натяжкой к научной фантастике можно отнести его роман «Маятник надежды» (1982 г.) об экспериментах ученых с человеческим мозгом. В 1984 году он написал апокалиптический роман «Катастрофа», действие которого разворачивается на одном из островных госуарств Океании после ядерной войны. В 1989 году в серии «Библиотека приключений и фантастики» (ПФ) издательства «Юнацтва» выходит его фантастическая повесть для детей «Властелин времени» о путешествиях во времени обычного школьника. Последнее его фантастическое, уже без всяких оговорок, произведение — роман «Прыжок дьявола» (2001 г.).

В уже упоминавшейся серии «ПФ» в 1989 году вышли фантастико-приключенческие повести Василя Когута «Побег с Грейви» и Валентина Крижевича «Остров на дне океана».

Анатолий Моисеев, автор популярных книг для детей, также эпизодически обращается к фантастике — повести «Семь дней в преисподней» (1992 г.), «Смерть колдуна» (1994 г.), рассказы в антологии «Иноголовые» (1994 г.).

Известный минский литератор, один из основателей творческого движения "Бум-Бам-Лит", Дмитрий Вишнёв также начинал с фантастики — сборника рассказов «Русалки с планеты Блок» (1992 г.) и повести «Прогулка среди звезд» (1993 г.).

В романе «Илоты безумия» (1997 г.) Николая Чергинца, автора многочисленных детективов, среди действующих лиц рядом с нашими отважными десантниками и разведчиками фигурируют и пришельцы из Космоса.

Нельзя сказать, что какое-либо из перечисленных выше произведений стало заметным явлением в советской/русскоязычной фантастике.

Пожалуй, особо следует выделить лишь повесть-притчу Алеся Адамовича «Последняя пастораль» (1987 г.), соединившую в себе идиллию и постапокалиптику.

                                                 Писатели-фантасты (Новая волна)

Ситуация изменилась в конце 80-х годов. В белорусскую литературу приходит большая группа писателей, для которых фантастика – прямое поле приложения их сил и таланта, а не некая побочная тропинка, на которую можно и свернуть иногда при случае. Большинство из них пишет на русском языке. Возможно, это прямо связано с внедрением в жизнь рыночных отношений и элементарным логическим расчётом – русскоязычная аудитория читателей много шире белорусскоязычной, книги на русском даже в Беларуси раскупаются значительно лучше, не говоря уже о Союзе в целом. А членство в Союзе Писателей БССР уже не имеет столь принципиального значения. Хотя, скорее всего, всё намного проще, и все они просто писали на том языке, которым владели в совершенстве.

А начиналось всё в феврале 1981 года с первого выпуска «Клуба любителей фантастики» в газете «Знамя юности», подготовленного Владимиром Цветковым. Периодичность и название выпусков в газете менялись. На смену «КЛФ» пришла рубрика «Фантастика. Гипотезы. Прогнозы», затем появился «ФАЭТОН» (Фантастика. Эксперименты. Теории. Опыты. Находки). Всего к началу 1990 г. вышло более 80 выпусков.

В начале 80-х из авторов и читателей «КЛФ» образовался и первый в Беларуси клуб любителей фантастики «Циолковский». В 1984 г. «Знамя юности» объявила конкурс на лучший фантастический рассказ, и многие участники КЛФ решили испытать себя в новом качестве, прислав свои рассказы. Впрочем, сборник, который издательство «Юнацтва» должно было выпустить по итогам конкурса в 1985 г., увидел свет лишь семь лет спустя. Антология «Кристалл памяти» (1992 г.) долгое время оставалась единственным сборником избранной белорусской фантастики. Эстафету у газеты «Знамя юности» принял журнал «Рабочая смена», в 1988 г. преобразованный в журнал «Парус». Знаковым событием стали тематические выпуски журнала, посвящённые фантастике, так называемые «семёрки», выходившие в 1988-1990 г.г. Большую роль в становлении белорусской фантастики на этом этапе сыграли журнал «Фантакрим MEGA», первый номер которого вышел в 1990 г., и минское издательство «Эридан».

Не все из тех, кто публиковался в республиканской периодике, всерьёз занялись литературной деятельностью. Кто-то ограничился написанием одного-двух рассказов. У Владимира Пугача, Александра Эйпура опубликовано лишь по одному мини-сборничку рассказов в серии «Фантакрим-микро» — «Смотри — это он!» (1990 г.), «Кооператив «За спасибо» (1990 г.). Однако многие стали известными и популярными авторами, хотя судьба у всех сложилась по-разному. Полные библиографии большинства из этих писателей представлены на сайте, с ними можно ознакомиться на страничках авторов, поэтому здесь я ограничусь достаточно беглым перечислением писателей этой новой волны белорусской фантастики. Второй волны по определению Владимира Шитика в очерке-исследовании «Галактика у каждого своя», или третьей, как это сказано в обзоре Евгения Дрозда «Три волны белорусской фантастики». Хотя, как по мне, это была первая волна, до 80-х годов в белорусской фантастике наблюдались скорее отдельные всплески, нежели волны.

Не так давно вслед за Юрием Брайдером ушёл из жизни Николай Чадович. Пожалуй, этот творческий дуэт был самым успешным в белорусской фантастике. Уже первые опубликованные ими повести и рассказы обратили на себя внимание, а роман «Евангелие от Тимофея» стал настоящим событием, положив начало популярнейшему циклу «Тропа». Немалым читательским успехом пользуются и романы из циклов «Особый отдел» и «Трилогия об Олеге Наметкине». Признанием этого успеха стала специальная премия харьковского фестиваля фантастики «Звёздный Мост» — «Философский камень», вручаемая за выдающиеся заслуги перед Её Величеством Фантастикой.

Трагически погиб Георгий Шишко, в возрасте 50 лет скончался от сердечного приступа его соавтор Николай Орехов. Их первый полноформатный сборник «Сумасшедшая книга» (1993 г.) и подвёл итог их совместной работы.

Рано ушёл из жизни Борис Зеленский. Единственный его прижизненный авторский сборник — «Вечный пасьянс» (1990 г.), а остававшийся незавершённым роман «Атака извне» фактически был дописан Святославом Логиновым.

Александр Потупа, опубликовав ряд НФ рассказов и повестей, более заметную роль в становлении белорусской фантастики сыграл как издатель и главный редактор «Эридана». Но прежде всего в республике его знали как общественного деятеля, с 2001 по 2007 год он возглавлял Белорусский Союз предпринимателей.

Сборник рассказов «Карнавал» (1992 г.) долгое время оставался единственным авторским сборником Сергея Трусова (Цеханского).

Евгений Дрозд после выхода сборника «Тень над городом» (1992 г.) также почти не публиковался.

Владимир Куличенко после повестей «Катамаран «Беглец» (1994 г.) и «Клуб города N» (2004 г.) больше не обращается к фантастике.

Вообще такой затяжной период длительного молчания — где-то с середины девяностых годов до недавнего времени — характерен для многих белорусских фантастов, начинавших в конце восьмидесятых. Из всех белорусских фантастов «новой волны» активно работают и издаются сегодня, пожалуй, лишь Сергей Булыга и Наталья Новаш.

Сергей Булыга активно пробует себя в различных направлениях жанра, не оставляя, впрочем, своего излюбленного занятия – написания сказок для детей и взрослых. За роман-фэнтези «Чужая корона» он получил в 2004 г. премию им. Ивана Ефремова. Последние его романы «Жаркое лето 1762-го» (2009 г.) и «Угличская история» (2011 г.) относятся к альтернативной истории.

Валентин Маслюков за объёмный роман-эпопею «Рождение волшебницы», который можно отнести и к жанру фэнтези и к литературной сказке, законченный в 2000 г. но полностью опубликованный лишь в 2009 г., премий не получал, но восторженная рецензия Романа Арбитмана стоит иной премии.

Супруги Александр Силецкий и Наталья Новаш разделили сферы влияния. Силецкий пишет научную, социальную фантастику, последние произведения Новаш – это сказки и романы-фэнтези.

Супруги Сергей Лифанов и Инна Кублицкая как-то реже упоминаются при перечислении известных белорусских фантастов, хотя их творчество того заслуживает. Возможно, из-за того, что Сергей предпочитает числить себя российским писателем, возможно, из-за того, что супруги проживают в Гомеле, который хотя и является крупнейшим городом Беларуси после Минска, но всё же – в отдалении от столицы.

Владимир Цветков выступает попеременно, то в роли соавтора фантастических рассказов и повестей – с Владимиром Гусевым (сборник «Изнанка мира» 2001 г.), Валерием Кастрючиным (повести «Путешественники во времени» 2002 г. и «Приключения в Долине Пяти Ветров» 2003 г.), Геннадием Ануфриевым (повесть «Зеркало Вселенной» 2007 г.), то — также в соавторстве — в роли составителя фантастических антологий.

В последние годы популяризацией белорусской фантастики активно занимается издательство «Харвест» совместно с Союзом писателей Беларуси. В 2009-2010 г.г. в целевой серии издательства «Белорусская современная фантастика» вышли ранее не издававшиеся романы Александра Силецкого – «Дети, играющие в прятки на траве» и «Легендарь», Геннадия Ануфриева – «Тотем», Натальи Новаш – «Обретение прошлого» и «Год кометы», Валерия Иванова-Смоленского (известного неудавшейся попыткой эпатировать широкую публику продолжением романа «Мастер и Маргарита») — «За 100 миллиардов лет до Большого Взрыва», тетралогия повестей «Искажение» Сергея Трусова (Цеханского), авторские сборники «Дни прошедшего будущего» Евгения Дрозда и «Великие дистрофики» Михаила Деревянко. Переизданы отдельные произведения Юрия Брайдера и Николая Чадовича, Владимира Куличенко, Николая Чергинца.

                                 Белорусская фантастика сегодня — продолжение следует?

Что же касается новых имён в русскоязычной белорусской фантастике, то это тема следующего обзора, который будет, вероятно, написан ещё очень не скоро. Во-первых, хочется думать, что их лучшие произведения, которые действительно станут откровением для любителей фантастики, ещё впереди. Во-вторых, несмотря на вновь образовавшиеся границы, писательский люд достаточно свободен в выборе – где жить, где публиковаться, и, возможно, о белорусских корнях кого-то из молодых авторов, переехавших в Москву, Санкт-Петербург или Киев, будут вскоре вспоминать только дотошные биографы.

Сегодня безусловным фаворитом в борьбе за приз зрительский симпатий является Ольга Громыко, автор Белорийского цикла о ведьме Вольхе. Перемена соавтора не снижает градус читательского успеха книг Андрея Жвалевского. На слуху последние романы Тима Скоренко. Полный список современных белорусских писателей-фантастов, разумеется, заметно шире, но кто из них выдвинется на авансцену, покажет время.

В московском издательстве "Вече" вышел новый роман Сергея Булыги "Углицкое дело".

Да-да, речь идёт о том самом деле о невинно убиенном царевиче Димитрии. Напомню вкратце что нам известно о нём из трудов В. Ключевского и других источников:

После царя Ивана IV остался младший сын Димитрий, которому отец по старинному обычаю московских государей дал маленький удел, город Углич с уездом. В самом начале царствования Федора для предупреждения придворных интриг и волнений этот царевич со своими родственниками по матери Нагими был удален из Москвы. В 1591 г. по Москве разнеслась весть, что удельный князь Димитрий среди бела дня зарезан в Угличе и что убийцы были тут же перебиты поднявшимися горожанами, так что не с кого стало снять показаний при следствии.

Следственная комиссия, посланная в Углич во главе с князем Василием Шуйским, тайным врагом и соперником Годунова, вела дело бестолково или недобросовестно, не выяснила противоречий в показаниях, вообще страшно запутала дело. Она постаралась, прежде всего, уверить себя и других, что царевич не зарезан, а зарезался сам в припадке падучей болезни, попавши на нож, которым играл с детьми. Поэтому угличане были строго наказаны за самовольную расправу с мнимыми убийцами. Даже колоколу, послужившему набатом, по распоряжению Шуйского был отрезан язык словно человеку, и он вместе с угличанами-мятежниками стал первым ссыльным в только что присоединённую к Российскому государству Сибирь. Получив такое донесение комиссии, патриарх Иов объявил соборне, что смерть царевича приключилась судом божиим. Тем дело до поры до времени и кончилось.

Однако, странные обстоятельства гибели царевича, поспешность при его захоронении, послужили поводом для многочисленных кривотолков. В Смутное время, наступившее после смерти царя Фёдора, имя царевича Димитрия стало лозунгом самых разных партий, символом «законного» царя, это имя приняли несколько самозванцев, один из которых даже царствовал в Москве. Споры об обстоятельствах смерти Димитрия — и даже о достоверности самого факта смерти — не прекращаются до сих пор.

Сергей Булыга любезно согласился рассказать нам о своей новой книге:

Шли годы, была тема, формы не было.

Потом вдруг придумался сыщик — Маркел Косой, мне лично очень симпатичный человек, хоть он далеко не идеальный: и крепко выпить не дурак, соврать недорого возьмет, ходит всё время с ножом в рукаве… А обаятелен! И вот этот Маркел (в моей пока что голове) поехал в Углич, ходил там по улицам, в штатском, конечно, выпивал по кабакам, по сторонам послушивал…

И я всё бросил, долго искал — и нашел подлинный, факсимильный текст того самого следственного дела образца 1591-го года (адаптированный к шрифтам 19-го века, конечно), и начал его читать с пристрастием. То есть уже как Маркел…

И появилась у меня одна идея, вторая, третья. Но не складывались они в один логически завершенный сюжет. Ну, никак! Пока я не подумал вот что: все мы пытаемся объяснить феномен Углицкого дела сугубо реалистическими причинами. Но если один из подозреваемых — колдун, то какой тут реализм!? Тут…

Да! И теперь можно сказать, что я написал фэнтези, что это теперь не детектив, а обычная страшная сказка. А я отвечу: нет, это не сказка и не фэнтези, а так было на самом деле! Потому что не надо отделять одно от другого, то есть жизнь от фэнтези, а принимать их как одно целое, и тогда всё становится на свои места. Вот я принял этот постулат — и мой сыщик сразу вычислил злодея. А князь боярин Василий Шуйский, зажатый узами реализма, ничего не смог сделать со всей своей многочисленной комиссией, вернулся в Москву, представил отчет — и ему его царь завернул! Что в последнем абзаце того старинного Углицкого дела и запечатлено черным по белому (фиолетовым по серому) примерно в таких словах: дело признается сделанным не очень качественно и отправляется на доследование, то есть в Углич посылается вторая комиссия, уже под началом воеводы Мисюрева, которому приказано срочно арестовать именно того, кого мой Маркел и задержал! То есть пойди боярин Шуйский по фэнтезийному пути — дело было бы давно и успешно раскрыто. А так его не только не закончили, а, как это теперь называется, спустили на тормозах: на том царском приказе документ обрывается и про воеводу Мисюрева нам больше ничего не известно — доехал ли он до Углича, арестовал ли кого надо, повинился ли тот кто надо в содеянном, назвал ли кого еще — ни слова нигде ничего! Ни в каких летописях! Ни в каких свидетельствах! Как это можно объяснить? Опять же, только фэнтезийно. Но это уже другой сюжет для другой книги."

Павел Мисько родился в 1931 году в крестьянской семье в деревне Старцевичи Слуцкого района Минской области. Учился на филологическом факультете Белгосуниверситета, работал корреспондентом газеты "Звязда", заведующим отделом культуры еженедельника "Літаратура і мастацтва", заведующим отделом науки и искусства журнала "Полымя", заместителем главного редактора издательства "Мастацкая літаратура".

Павел Мисько стал известен в первую очередь как автор книг для детей. Среди его произведений — роман "Мора Герадота" ("Море Геродота"), повести "Навасёлы" ("Новосёлы"), "Прыгоды Бульбобаў" ("Приключения Бульбобов"), "Грот афаліны" ("Грот афалины"), "Эрпіды на планеце Зямля" ("Эрпиды на планете Земля"). Перевёл на белорусский язык поэму Николая Гоголя "Мёртвые души". В 2007 году вышел его сборник «Прыгавораны да жыцця», в который вошли фантастические повести — «Востраў «Мёртвая галава» и «Ніль адмірары, або Я выбіраю смерць».