Рассказ попался совершенно случайно, но напомнил о «Питере», и о всем, что там происходило (будет происходить)... Название рассказа очень лирическое, какое-то до невесомости теплое, как если бы некоторый скованный в стазисе мир одного человека, с неизвестным никому, кроме него прошлым, наблюдали сквозь снежный шар, по-летнему наполненный тополиным пухом. И вот, этот человек уже готов сорваться в пропасть собственного падения, как вдруг внезапность и катастрофичность происходящего за считанные секунды позволяет ему разбить стеклянный мир своей пустоты. Механизмы запущены, тишина, прорезающая окружающее — звонкая, маятная, словно набат. Старые навыки не позабыты, а навстречу неизвестности идет уже будущая боевая единица мира, которому никто и никогда не даст названия...

* а ведь за первыми изданиями «Питера» так охотятся, ностальгирующие герои «Метро 2033».

Совсе недавно на глаза попалась старая книга, довольно приличная и даже не выгоревшая на солнце, или не испортившая в сутолоке книжных полок своих хрупких страниц из газетной бумаги, имеющей такое скверное свойство. И я подумал, каково будет этой книге, если ее никогда не возьмут в руки дети, не погрузятся в те невообразимые приключения, что сулят им буквы, сплетенные в вязь слов. И вот тогда мне вспомнился короткий рассказ Брэдбери о часе привидений. В час привидений — этот благословенный час, каждый из юных и взрослых обитателей дома наслаждался обществом привидений — а по сути

так искусно раз за разом отыгрывающих эпизоды своих историй — в рассказе не перечислено откуда каждыйиз этих «привидений», даже сноска переводчика не столь подробна, но как бы это мотивировало юных искателей найти первоисточники. А, тем временем, дети в доме уже стали идти в ногу со своим самообразованием, и в завершении непринужденно и просто, не нудно и не скучно о своих теориях им рассказал Платон...

Рассказ, по сути, мой ровесник, заглавный в сборнике Гиневского, который я, время от времени перечитываю. Насколько можно было увидеть расслоение общества в позднем СССР, чтобы показать его мягко и ненавязчиво в детском рассказе, настолько же можно отринуть все это и просто прочитать рассказ о мальчике, которго оставили в обществе бездетных снобов на некоторое время, пока, по традиции давних лет, молодые родители помогали колхозам собирать урожай.

Мальчик не балованный, но и не так часто остающийся с чужими людьми, оказался обескуражен, и на едкие вопросы хозяев, безусловно отвечал что-то не то, показываясь в их видении мира все же человеком на ранг ниже. Никаких толковых занятий, кроме угощения ребенка взрослые толком и не придумали, а единственным связующим звеном между хорошим настроением и неодолимой тоской стал пудель Чарлик, который, впрочем тоже тосковал в ряде правил и ограничений. Попытки «бунтовать» были пресечены на корню, и мучительное ожидание родителей превратилось в пытку. Впрочем, финал все равно благополучен, потому что ожидание в тоске, когда последние часы прошли в коридоре под лампочкой, словно в рукотворном узилище, было вознаграждено радостью встречи, когда неодолимо хочется после прочтения обнять собственных родителей, правда они этого не любят.

Очень интересная и волшебная сказка, написанная еще в XIX веке и ставшая одной из тех, что предвосхитили последующие волшебные сказки, остающиеся в душах людей светлым лучом, несбывшейся мечтой и воспоминанием о былом.

Эту книгу я подарил когда-то своей жене, чтобы она рассказала мне о том, что в ней интересного, сам к тому времени специально не читав это произведение. Издание было оформлено в интересной технике скретчворка художницей руф Сандерсон, и самое интересное, что открывают и завершают это произведение искусства два рисунка. На первом — фейри таится и слушает сказку о золотом ключе, рассказываемую бабушкой мальчику, чтобы спрятать именно для него волшебный золотой ключ. А в завершении книги, эта же фейри снова летит к концу радуги, чтобы спрятать золотой ключ уже для нас, невольных спутников девочки со спутапнными волосами и мальчика, выросшего из своих одежд.

Сказку эту я прослушал и из уст своей жены, а потом перечитал ее и сам. И само волшебство этого произведения как раз в том, что его интерпретация зависит от возраста и опыта. Ребенок прочитает ее, как сказку-действие, где с героями случаются разные приключения на пути к неизведанному финалу. Любитель народных сказок увидит в ней намеки, близкие к совершенно забытым уже архетипам, ну а верующий человек, безусловно, найдет в сказке библейские сюжеты.

Сам Макдональд, будучи священником, не снискал в обществе поддержки своим идеям, проповедовавшимся в церкви, и снял с себя сан. Но его назидательный и успокаивающий тон в произведениях ушел намного дальше, нашел более древние пласты образов, которые сплелись в двоеверном восприятии того, что сейчас, возможно, считается легким этнографическим флером. Наверняка, сказка покажется маленьким детям непонятной, но славные рисунки, конечно, будут привлекать их снова и снова, пока они сами не обретут тот золтой ключ, о котором говорится в книге.

Рассказ отправляет нас в очередную битву за Армагеддон, настолько бесконечную, настолько и беспощадную. В этом рассказе раскрывается внутренний мир пробужденного и активированного через 89 лет брата Черных Храмовников — Аделарда, помещенного в величественный и мощный дредноут — наиболее славное посмертие для космодесантника. Удивительно, что превозмогая боль и жар битвы, практически лишенный человеческого человек, подобно герою «У Джонни есть ружье», вспоминает, размышляет, действует и снова вспоминает, уничтожая и убивая ксеносов-орков вновь и вновь. Грустный финал, но зато славная жизнь для того, кто изначально был предназначен для сражений.

Черные Храмовники восхитили меня еще со времен «Хельсрича» своей непоколебимой верой и жертвенностью, вкупе с тактическими навыками инеприязнью к разного рода нечеловекам. «Черные пилигримы» — небольшая зарисовка об обнаружении кафедрального корабля, уникального артефакта давних времен, который внезапно появился из варпа спустя 300 лет после своего исчезновения на пути паломничества. Это было настолько отдаленное место в Галактике, что центральное солнце было практически незаметно на горизонте звзедных скоплений. Братья-храмовники переговариваются во вокс-связи, и читатель невольно погружается в повседневный мир этих космодесантников, практически рыцарей, блуждающих в космическом пространстве в поисках ксеносов и еретиков. Мы узнаем об обрядах пробуждения духов машин технодесантниками, ну а апофеозом этого короткого рассказа становится обнаружение и уничтожение генокрадов и извращенных ими до состояния нелюдей пилигримов, издевательски глумящихся над верой в Бога-Императора. В какой-то момент читатель может подумать, что Черные Храмовники идут к неминуемой гибели, исполенные божественного боевого духа, но развязка столь же неожиданная, и стремительная, сколь и неотвратимая для врага.

У Марины и Сергея Дяченко есть удивительная особенность — в своих произведениях они доносят до читателя определенные мысли, переживания и проблемы людей, сохраняя при этом романтическую суть фэнтези, прорисовывая образы героев довольно искусно и тщательно. И, конечно, в тех произведениях, что попадались мне была еще и любовь, практически всегда выстраданная и не всегда удачно завершающаяся, но искренняя.

Но, меня, безусловно, зачаровывает и очень красиво воспеваемый мир, что окружает героев, со всеми природными мелочами, с удивительными существами и загадочными пейзажами и перспективами. это очень немаловажно.

В «Хозяине Колодцев» привлекает все — начиная с самого названия, оно интригует, не правда ли? Кто он, что это за колодцы, над которыми он властен? Но, мы получаем интересную и почти сказочную историю, начавшуюся с обыденного и неприятного для мира повести, но интригующего для читателя. Появились наездники, но кто они, если одни из них могу оседлать мелкое животное, а кто-то и матерого волка... А кто такие эльфуши? Это интересно, и ты погружаешься в мир волшебства без такового, по сути.

Молодой юноша-садовник, в своих заботах, встречает девушку, появившуюся из ниоткуда, и странным образом исчезающую неведомо куда....

Далее в повести есть ряд очень красивых и зачаровывающих моментов, в одночасье, словно ветром унесенных появлением Хозяина Колодцев, как надмирового практически вершителя, ряда средневековых интриг и выбора, который встает перед героем, и в итоге не от гордыни, а от слабости любовных чувств, идет он далеко от своей мечты к трагическому финалу, потому что будущего у него нет, и по сути он практически ни в чем не виноват, и даже не трусоват, но его воля и дух почему-то увели его по ложному пути, показав единожды насколько обманчива Судьба, и судьбоносна Сиюминутность.

P.S. А еще мне понравилась фэнтезийная этнография:

Довольно интересное раннее эссе Стивена Кинга о том, как молодому писателю ужасов найти себя, как автора, получающего гонорары. Эссе получилось одновременно пространным и подробным. Насколько я знаю, именно в 1973 году у Стивена Кинга как раз было не так уж и благополучно в финансовом плане, и знание рынка новелл и рассказов в популярных (и не очень) журналах — не анализ эксперта, а собственный опыт. Именно поэтому довольно обширную часть статьи занимают адреса — большая часть из которых сейчас предсталяют собойй исключительно библиографический и источниковедческий интерес.

В пространной, опять же манере, все же замаскированной под структуру, Кинг рассказывает читателю о том, откуда он черпает свои идеи, выстраивая доверительную схему своих страхов, которых он представляет в виде «медведей», при этом приводя, как он любит, примеры личного плана в творчестве.

В профессиональном плане очень четко дается понять, что на момент написания эссе, журналы не очень котировали произведения в стиле Лавкрафта или По, и романтичному любителю изысканных описаний ничего не сулило.

В остальном, довольно интересный мотивационный документ, показывающий нам то, как Кинг творил на ранних этапах своего восхождения к професионализму.

Это еще один самый ранний рассказ Кинга. Он о смысле Рождества.

Уставший доктор в унынии дорабатывает смену, когда ему поступает срочный вызов, где пострадавшего в аварии мальчика нужно еще и прооперировать прямо на месте происшествия, в канун Рождества. Врач блестяще, невзирая на холод и порезы, делает свою работу, и очень удачно, потому что именно с последними штрихами в сложной операции звучат на улице рождественские гимны, и вот он — не только дарит жизнь ребенку, но исам словно перерождается, окрыленный своей победой, осознавая, в чем же настоящий смысл праздника. Вообще, надо сказать, что это самый жизнеутверждающий рассказ Кинга.

Не случайно, «Секретные окна» считается своеобразным приложением к, во-многом, автобиографической «Как писать книги». В самом-самом начале своего жизнеописания на пути к успеху, Кинг упоминал самодельный журнал своего брата Дэйва «Листок Дэйва», в котором он публиковал свои первые опусы, и вот, пожалуйста — они перед нами.

В качестве иллюстрации присутствует даже первая страница из этого печатного издания. В предисловии к рассказам юного Кинга говорится, что при подготовке к этому нежданному «переизданию», рассказы вышли в авторской редакции, и им лишь «причесали» орфографию. Возможно, издатели лукавят, но может, и нет.

Рассказ «Прыгун» написан явно под влиянием бульварных произведений про опытных сыщиков и умных криминалистов (это и сейчас популярно, насколько мне известно). Кинг рассказывает нам об одном дне из жизни полицейского психолога, который уговаривает известного склонного к суициду парня не прыгать вниз. В целом, произведение очень динамичное и держит в ключе заинтересованности до конца. Здесь есть даже динамика — в конечном счете, злость и обидные слова сильнее всех уговоров, ну а юный автор рассуждает на тему того, что большинство суицидников только говорят о своих намерениях, но не способны довести дело до конца.

На самом деле, именно так и нужно составлять предисловия к книгам успешных писателей, особенно если сборник является дополнением к уже написанной книге. Питер Страуб, как состоявшийся писатель, и друг Стивена Кинга не стал рассказывать о том. насколько хорош Кинг, как автор — успешный и читаемый, а о том, как он этим автором стал, без обиняков, со множественными отсылками к собственным словам Кинга. Когда люди бесконечно перетирают творчество и личную жизньб писателя, очень часто они забывают, что Кинг уже давно не только и не столько Король хоррора, но пробующий себя в абсолютно разных жанрах творец. Причем, зачастую он сам признает свои ошибки, анализирует и иронизирует над собой. А еще, Кинг — достаточно беззащитный перед своими читателями, ведь он рассказывает о себе всю подноготную, и один немногих писателей, который ведет с визави диалог, словно радушный хозяин, пригласивший случайного знакомого из бара к себе в гости, продолжить беседу. Все знают о фобиях Кинга, которые он возвел в абсолют, о его любви к выпивке и веществам, о тех или иных проблемах. Именно поэтому каждому, читающему Кинга, начинает казаться, что он и сам давно знает этого парня. В этом и секрет его популярности, о чем и пишет в своем предисловии Страуб, подробно анализируя все те редкие произведения, что собраны под обложкой «Секретных окон».

Завершение сборника «Лавка дурных снов» получилось очень грустным и, в то же время, атмосферным. Здесь есть все, что стоит на пороге приближающейся осени, тихая печаль перелесков, плеск воды, изгибы пригородных трасс, опустевшие коттеджи и виллы, шум ветра в деревьях навевающий тоску.

Вот только людей в этом мире больше нет. Далекая и гипотетическая ядерная война принесла невидимую смерть — и вот уже не слышен на озерах крик гагар, не стало пытливых лисиц и бурундуков, перебегающих в сумерках расчерченные ровными линиями трассы. здесь осталось место только горести и тоске, тоске одиночества и предчувствия неминуемой гибели. В этом мире остается немного заботы — заботы о добром соседе, о беззащитном доверчивом животном, зная, что всему скоро настанет конец.

Это рассказ об увядании, о непреодолимом ходе времени, которое все равно, рано или поздно забирает, отнимает и доставляет невыносимую боль. Жизнь, в которой еще столько можно было успеть — неумолимо уходит. Для того чтобы осознать это — достаточно было развязать небольшую ядерную войну, в которой, как известно — небывает победителей. И вот эта, невидимая глазу и непонятная гуманитарию радиация лишь ускорила процесс распада, процесс увядания.

В конечном итоге остаются еще мечты, которые можно претворить в жизнь, хотя бы в миг гибели. Выпить лучшего пива, любуясь пейзажами в дорогом фотоальбоме, или разогнаться до самой высокой скорости на крутом мотоцикле, чего бы никогда уже не сделал в обычной жизни. И — никогда не увидеть ядерной зимы.

Во многом, печаль рассказа передается и личными ощущениями Кинга, который сетует, что не сможет боже оседлать свой «Харлей», и насладиться видом заката с трассы. А еще здесь есть немного Брэдберри,

Как ни странно, перед вами рассказ о катастрофическом везении. Или везении при катастрофических событиях. Практически запротоколированное полицейское объяснение задержанного, так сказать, из первых уст.

Есть гипотетическая американская семья. Неглупый, но и не такой уж везунчик, отец, обычная мать и сынок. Не white thrash, но и не плебеи какие-то — обычная янки семья. Отец работает, работает, работает — и умирает, чуть ранее заработав на небольшой загородный домик у воды (ну лучший берег, но все же). Мать торгует цветами, сын приторговывает травой. Как вдруг! Внезапная удача в денежном эквиваленте, плюс лотерея. Как тут не запить. В общем, на пути, к состоянию алкоголиков с небольшими деньжатами, причем по трезвой голове инвестированными в подсолнечное масло, мать и сын решают не работать, и просто жить вместе и бухать, без всяких проблем. Проблема возникает, как водится на пустом месте. некая итальянская семья побогаче покупает виллу на другом берегу, и на главный американский праздник — 4 июля, каждый устраивает фейерверки. Далее, в полицейском протоколе идет длинная история многолетнего фейерверкового противостояния. Денег в это было вложено немало, сил и нервов тоже, причем главным раздражающим фактором для мамы и ее стареющего сына являлись радостные упражнения на труде одного из итальянских сыновей. В общем, написано это все очень задорно и весело, а финал поистине отличный, учитывая смекалочку итальянцев и везение пьющей семьи янки. Рассказ доставил радость, честное слово. Ну, и чтобы никто не забывал про Касл-Рок, в финале на дающего объяснения виновника торжественного салюта, грустно смотрит

Если честно, то помимо всего прочего, хочется добавить немного о таком сорте развлечения. Каждый год видишь, как в небо декабря, ближе к полуночи взлетают недешевые фейерверки, и каждый раз, слышишь брюзжание каких-нибудь, вышедших тоже на морозец людей, дескать «а зачем и для чего», не осознавая, что они получают бесплатное развлечение, и ни разу я не слышал, чтобы запускающие кому-то сказали — «не смотрите, это только для нас».

Один из лучших рассказов сборника. В нем есть все — и мотивация для мнимых лузеров, и чуть-чуть волшебства, и немного мистики, плюс немного обыденности копирайтеров и рерайтеров в современных условиях.

Итак. 40-летний копирайтер, живущий с родителями, и часто постыдно застигающий себя у их холодильника ночью, чтобы подкрепиться наконец-то подвязывается на что-то более-менее приличное. Хотя, заштатный сайт с желтопрессными статьями и откровениями подвыпивших звезд шоу-бизнеса, где каждый второй писака — личность, а каждый мервый индивидуал с кучей постеров и псевдо-остроумных мемов, украшающих офис, вряд ли то к чему стремился человек с филологическим образованием. Парень пишет забавные (с точки зрения обывателей) некрологи, обыгрывая смерти знаменитостей в нелицеприятном свете. Но. людям нравится, и когда медиа-холдинг покупает бульварный интернет-журнал, наш герой (а это ботаник в очках, даже если он их снял) просит прибавки к зарплате. Редактор отказывает, и в сердцах он пишет некролог уже на редактора, еще живую и любящую ментоловые леденцы женщину. И по стечению обстоятельств,

Кто-то сравнивает этот рассказ с «Тетрадью смерти», но смею заметить, что это аниме и манги чаще всего вторичны, а архетипы подобные сюжету рассказа в европейской традиции сплошь и рядом. А вот мне по настроению рассказ напомнил «Колыбельную» Чака Паланика.

Стивен Кинг довольно словоохотлив в своей Лавке дурных снов, и в предисловии к рассказу практически рассказывает нам сам сюжет, основанный на личных наблюдениях. Пробка, ты едешь по своим делам, а за стеклом в соседнем автобусе совсем другой мир. В принципе, вот и все.

Провинциальный предприниматель едет на деловую встречу в связи с экологическими пробемами в нефтяной отрасли, он опаздывает, и еще больше ему не хочется выглядеть смешно в огромном небоскребе. Водитель такси тоже не обнадеживает. Плохая погода и пробки усугубляют всю патовую ситуацию для главного героя. Как вдруг!

В соседнем автобусе он видит через стекло мужчину и женщину, которые занимаются своими делами. Он домысливает себе, что же они делают, и внезапно —

Рассказ получился таким обыденно рутинным, словно почти каждый из читателей мог бы столкнуться с подобным. Единственное, что осталось для меня загадкой — это

В «Лавке дурных снов» нашлось место и для окололавкрафтианского ужаса, пусть он и преподнесен с некоторой долей снобизма с одной стороны, и скепсиса с другой. Богатый человек (один из влиятельнейших людей в мире), спеша на встречу, попадает в авиакатастрофу, и чудом остается в живых, испытывая в течение нескольких лет чудовищные боли, собранный практически по кусочкам. К нему приставлена за очень большие деньги медсестра, которая выполняет функции сиделки, но она вовсе не сиделка, а специалист по физиологии и нанята, в первую очередь, чтобы провести реабилитацию. Читатель, как обычно подглядывает за всем этим именно с ее стороны. А по ее мнению, богач не хочет прилагать для выздоровления никаких усилий, он симулирует боль, и более того — вызвал откуда-то очередного шарлатана-священника, который занимается черт знает чем... С нескрываемым презрением смотрит девушка Кэт на своего нанимателя и присутствующих, чуть ли не наизусть зная монолог хозяина этой скорбной обители. А, тем временем, священник предлагает изгнать из богача демона агонии. Предприниматель предлагает ему 10 миллионов долларов, однако благочестивый священник просит ровно столько, сколько стоит восстановление его храма, что уже практически исцеляет алчного богача. Ну, а дальше мы видим то, как Кинг представляет себе обычно изгнание демонических сущностей при помощи подручных средств.

Получается не очень, но результат, тем не менее, достигнут. А вот финал, все же остается открытым.

На самом деле — это очень грустное стихотворение, пускай Кинг бравирует и ерничает под личиной своего квази-друга Фила, выпивая на поминках хиппи Томми, которому посчастливилось умереть от лейкемии, а не от СПИДа, ну или если отринуть причины, то повезло умереть все еще молодым, под любимые песни, в чистом прикиде, настолько нелепом в мире, где не ценят все их пацифистско-гейские лозунги. Если подставить под этот шаблон любую другую субкультуру, любого т.н. «бунтаря», прожигавшего жизнь и ушедшего слишком рано, понимаешь, что все остальные герои стихотворения 40 лет назад страшились одного — стать обычными обывателями, и за лукавыми подсмеиваниями и пьяным бравуром скрывали собственные опасения. Впрочем, Кинг об этои говорит прямо, без лукавства, на примере этих же персонажей. В этом смысле, пресловутый хиппи-гей-меломан Томми превзошел их всех, умерев в той нелепой одежде, которая ему нравилась, со всеми своими закидонами и бунтарским духом. Что осталось другим — взрослеть, становиться страховыми агентами, признаватся самим себе в «предательстве идеалов», пить и стареть, стареть, безнадежно стареть.

Очередная история о закате жизни, стариках, и их воспоминаниях на фоне некоторого саспенса из Лавки Дурных снов. Залежалый товар, скажет кто-то снобским тоном. Пожалуй, нет. Здесь Кинг в очередной раз успокаивает сам себя перед лицом неизбежной старости, а чтобы поиронизировать и подразнить все еще ретроградную публику, претворяет свои мысли в уста старого гомосексуалиста.

В этом старом доме для старых стариков, впрочем, довольно нестрогих порядков заведении, обитатели его уходят незаметно, а возраст и деменция не позволяют привязавшихся к ним горевать слишком долго. Старая Ольга Глухова собирает огромный пазл, в котором, судя по всему отсутствуют детали, чтобы завершить это аллегорческое возведение Эйфелевой башни, которую в свое время так критиковали. Старый жеманный гей уже дожил до тех времен, когда его никто не стал бы критиковать за неподобающую ориентацию, но время, разумеется упущено, и вот он предается воспоминаниям, рассказывая своему единственному другу в этом затхлом доме престарелых, о том, какие раньше были времена. тут неоходимо сразу же представить себе толпы клонированных Дэвидов Боуи, ну и включить какой-то из его треков. Постирония Кинга в этом случае заключается в том, что для зрелых гомосексуалистов весь этот танцующий бомонд был уже не «true». В эту канву, по сути, можно вставить хоть кого — от поклонника рок-музыки до чтеца книг. «Вот раньше было время...» — словно бы вздыхают все эти уже стареющие любители разврата, а вокруг них все пляшет этот блесточный карнавал. И вот тут на сцену выходит ВИЧ-инфекция, так страшащая содомитов, один за другим они умирают, не совладав со своими «страстями». И вот, на закате жизни, смерть уже на пороге в своем последнем образе все еще влекущая старика, и давая повод отойти в мир иной и тому самому другу. Ведь в их памяти возникало что-то очень сильно вдохновившее их когда-то. А вообще — рассказ про очень хорошие часы, которые достойны того, чтобы служить хорошему человеку, а потом передаваться по наследству таким же хорошим людям.

Кинг, помимо всего прочего, еще и бейсбольный болельщик. И эта история о бейсболе. Именно поэтому, когда я принялся за нее, скептическая ухмылка не покидала моего лица. Однако, чуть ли не с первой страницы, таинственная история парня по имени Билли меня затянула. И, если бы не все эти ужасные бейсбольные термины (честно говоря, для меня эта игра кажется каким-то нелепым видом лапты), то повесть вышла бы идеальной.

Стивен Кинг здесь делает легкий реверанс к себе, как к спортивному беллетристу, и неспешное повествование, идущее из уст тренера одной из когда-то великих в квази-мире Кинга — «Титанов», в интервью-монологе для репортера Кинга окунает нас не просто в мир околобейсбола, но и всего, что могло быть в том самом мире конца 50-х, и эта непередаваемая атмосфера спортивных матчей с настоящим болением на трибунах, с запоминающимися инцидентами и легендарными спортсменами передается и читателю. Когда тренер неоднократно рассказывает о незабываемом перфомансе болельщиков, сразу окунаешься в воспоминания и сам, помня, как ходил на футбол, болея за некие команды в третьей и премьер-лиге, и что там вокруг всего этого происходило, яркий перфоманс, активная поддержка и прочее. Во многом, мне показался близким к этой истории роман Ника Хорнби «Футбольная горячка». А тут параллельно выписывается целая интригующая дорога к славе простого недалекого паренька, ставшего за короткий миг кумиром трибун — Билли «Блокады» Блейкли и оригинальных интересных спортсменов вокруг него... Ах... КАК ВДРУГ!!!

Кинг не был бы собой, а в предисловии к повести он даже открыто заявил об этом, если бы не испортил всю эту идиллию чем-то «своим», «кинговским». и вот перед нами уже детектив-саспенс, где

А злобный ветеран бейсбола Дэнни Ду так хорошо к нему относился, что парень просто не мог не сделать что-то и для него. Но, карьера Дэнни Ду тоже закатилась, правда мистер Билли-бой в этом уже не был виноват, если только отчасти. Отличное произведение, как ни крути.

Еще один рассказ из Лавки, где нам пытаются продать что-то обыденное, но повергающее в страх похлеще любого чудовища.

На сей раз мы рассматриваем брак ни как рутину, ни как соперничество, а как некую сложившуюся обыденность. Главный герой, работающий в рекламной компании, очень нервничает, настолько, что ему снятся кошмары, и он вздрагивает от собственной собаки, что нажевывает что-то под кроватью. Но зачем кричать, он ведь заботится о своей жене, очень ее любит. Жена тяжело болеет, и любящий муж может ее всегда поддержать, оставить суп, или написать милую записочку на холодильнике, перед уходом на работу. Однако, слишком уж хорошо мы знаем Стивена Кинга. Главный герой

В общем. уже через пару страниц нам становится ясно, что

Но ведь Кинг и не думает выставлять нас дураками, ведь не выставляют читателей ежедневных новостей подробные сюжеты и намеки. Это просто еще одна чудовищно правдивая зарисовка из жизни, что уж тут поделать. И ведь ничего в этой истории сильно и не приукрашено, подобные истории происходят сплошь и рядом — «С любимыми не расставайтесь» в этом случае производит несколько ужасающее впечатление.

Герман Воук уже мертв, но он верил в нас до конца.

Рассказ Стивена Кинга получился достаточно многогранным, с одной стороны он гиперреалистичен, потому что поднимает один единственный вопрос, всплывающий на поверхность. Насколько человек, слабый к алкоголю может скрывать свои нелицеприятные пристрастия под маской добродетельного родителя, успешного режиссера, или домохозяйки, что приветливо здоровается с тобой по утрам. Как одно единственное досадное недоразумение, расслабившее настолько, что выпустило демонов из пустой души, привести к гибели совсем уже невинных?

Мог ли на этот вопрос ответить Герман Воук? Думаю, что Стивен Кинг считает, что да.

Две расдобревшие от дешевой калорийной пищи женщины, в отчаянии от невзгод, с сонмом случайно появившихся на свет, поэтому особенно не вызывающих у матерей любви — детей, никогда не знавших своих отцов, живут или выживают в своих одиночества в двух городках по соседству. Как вдруг! Внезапная удача — выигрыш что-то меняет. Вот он — долгоиграющий кредит — закрыт, появились возможности и случай предоставляет удаче уже больше не отворачиваться от прирожденных неудачниц. Вот он, тот случай, когда демоны вырываются из своих узких келий навстречу предназначению, и ведут нетвердой рукой сквозь серость на ослепительно ярком красном микроавтобусе.

А вот вторую сторону медали, престарелых поэтов, я вижу довольно часто. Дело здесь не в возрасте, хотя параллельным героям этого рассказа, поэтической, когда-то богемной паре, уже за 70. Здесь дело в какой-то непреодолимой тоске, неприкаянности — вот ты был, купаясь в мнимой славе и лести собратьев по перу, когда вино лилось рекой, а ночи были горячими от страсти — а вот ты уже вышедший в тираж автор, которому уже не предлагают выступить на городском празднике. Остаются только воспоминания, и пример... А пример вот он — нестареющий Герман Воук.

Трагедия, развернувшаяся в ту осень в кемперном месте для отдыха показала человечными как раз богемных авторов, потому что тот, кто хоть раз прикоснулся к прекрасному, не может лицемерить перед лицом страха и ужаса.

Тогда при чем тут Герман Воук? Он скорее идеал, нежели пример...

Геман Воук (1915 — 2019) — писатель, лауреат Пултцеровской премии, религиозный человек.

Стивен Кинг написал коммерческий рассказ. Занавес. Хейтеры расходятся, возможно прочитав его абсолютно бесплатно в стоковой электронной библиотеке. Я приобрел книжку за 431 р. без скидки, так что — давайте впечатляться.

Вообще, умиляет, когда рассматривая это произведение Кинга, как коммерческое, рекламное, «антисоветское» (про Сталина там ровно столько же, сколько и про все остальное) — мало кто из ненавистников вдруг вспомнит, что произведение, в целом — научно-фантастическое, что для современной литературы редкость, а уж для Кинга — тем более.

Итак, навскидку у нас есть некий преподаватель колледжа, псевдоконсерватор, то есть печатает он все же не на машинке, а на компьютере, что делает ему огромный плюс, мне до сих пор встречаются именно такие ретрограды, после которых необходимо все перепечатывать, подобно секретарю. У него есть девушка (женщина, партнер), тренер заштатной команды. И вот, он поддается на уговоры своего разума и оставаясь в относительно нервном состоянии, ввиду разрыва с пассией, покупает себе электронную читалку. Я не знаю, что особенного в этом гаджете, в свое время я выиграл примерно такую же в литературном конкурсе, с экраном «как будто страницы», и игрой «змейка», и до сих не впечатлился, предпочитая все же если уж читать электронные книги — то с ноутбука.

И вот, главному герою приходит наконец-то «гаджет» прелестного розового цвета, и как оказалось — с расширенными возможностями —

Что мне понравилось в рассказе — во-первых лаконичная реклама — ее ровно столько, чтобы рассказ в свое время стал приятным бонусом для пользователей амазоновской книжки. Во-вторых, дуэт неглупый студент-но-спортсмен\преподаватель-ретроград напомнил мне давний графический роман «Индиана Джонс и Судьба Атлантиды», ровно настолько, чтобы поностальгировать. В-третьих, нельзя было не сделать читателям приятный сюрприз в виде отсылок к Темной Башне. Мы, все же, получили вторичный продукт в сборнике «Лавка дурных снов», а для читателей на Амазон, в свое время, наверняка это было сюрпризом. В то же время, на удивление, те самые кан-тои «низкие люди в желтых плащах», впервые показаны не как карикатурные персонажи, и не как злодеи, содействующие Алому королю, а как некий вариант Патруля Времени — абстрактная

Это, впрочем, мои догадки, и попытка отнестись серьезнее к произведению, которое рассказывает нам о счастливой истории любви и новинках электроники.

К теме посмертия приходят в творчестве часто, ведь, так, или иначе, люди постоянно об этом задумываются, поэтому в литературе и кинематографе это раскрыто не просто широко, а почти повсеместно. Сюжет, по итогу зависит лишь от того, кем был человек в жизни («Куда приводят мечты», «Битлджюс», «Тайна Коко» и пр.) Почему-то, в общепринятом режиссерско\писательском понятии загробной жизни, по ту сторону нас ожидает какая-то бюрократическая контора (по сути Чистилище), где зануды клерки будут веками рассматривать ваше «дело», пока не отправят куда-либо дальше.

Стивен Кинг пошел в этом деле еще дальше. Его герой — как раз такой вот зануда-делец и есть, и попадает он к не менее занудному клерку, сразу после смерти от рака прямой кишки. Однако, суть рассказа не совсем в христианской интерпретации послесмертия, а скорее к некой череде реинкарнаций, то есть

И мистер Эндрюс, переругиваясь с клерком о том, кто из них был хуже в своей жизни (вот уже в сотый раз в течение вечности) снова выбирает переродиться, чтобы прожить свою жизнь заново (ведь теперь то он знает все нюансы и просчеты)

Зато, Кинг, словно успокаивает читателя. После смерти не так уж и страшно, особенно учитывая, что все будет идти своим чередом снова и снова.

Здесь нет ничего странного. Стивен Кинг, во многом пишет о том, чего страшился, и в этом небольшом рассказе он раскрывает небольшие потаенные уголки своих страхов, позволяя смоделировать то, как бы могло все быть у молодого писателя, если бы вдруг у него не получилось им стать. Но, здесь не только это. В первую очередь, нужно посмотреть на молодость, как таковую. Вот, перед нами Стивен Кинг, маститый писатель за 70, который может себе позволить то, или иное, а вот Стивен Кинг — студент, который ворует гамбургеры и бифштексы в супермаркете, сокрушаясь о том, что цыпленок то под куртку, в общем-то, и не помещается.

Где та грань, которая может разрушить и без того хрупкое семейное счастье? Могут ли деньги быть настолько важным элементом материального блага. настолько важным, что их присутствие сразу сделает возможным ощущение грехопадения.

Молодой писатель Чад, и его жена Нора еле сводят концы с концами, но это вовсе не взрослая пара, как из рассказа про «Гармонию премиум». У них вроде бы все еще только начинается. Он — подрабатывает учителем на подмене, и мечтает о том, что его недописанный роман станет бестселлером, а она выполянет более тоскливую работу сиделки и медсестры. В целом, Нора очень хочет думать. что она «тянет» семью, и ей вроде бы верится в грядущий успех мужа. В один прекрасный момент, пожилой проповедник, у которого Нора проводит много времени за некоторую плату, предлагает ей совершить грех, грех, для того чтобы «безгрешный» священник мог ощутить — каково это.

Грех, на самом деле, не такой страшный — но отвратительный в своем искушении его совершить, причем за большие деньги.

Однажды я посмотрел комедию с Джимом Керри «Аферисты Дик и Джейн» — вот, что-то подобное мы видим в рассказе Кинга, только это несмешно. Единожды совершив грех, Нора идет по стезе грехопадения и дальше. начиная нарушать заповеди, о которых, впрочем, сама она не имеет представления. Она просто думает, что совершив безнаказанное «почти преступление», она практически могла бы делать что-то без тягот совести. И самое удивительное, что ее патрон — тот самый священник понимал, что в сущности не был потребителем греха — он по сути стал тем самым

А вот Чад — разве можно винить человека, который имел мечту, но она не задалась. Однако, он был верен ей до конца, помогая ей в грехопадении не как сообщник, а скорее, как невольный спутник, и его маленький успех, которого, по сути Чад добился сам, пусть и не совсем того. чего он желал, вызвал у Норы, окрыленной своим грехом, и практически избавившейся от моральных установок, показался ей жалким, и она снова предала. А ссуда на дом — пожалуй, выплатив ее частями, так как советовал старый прохиндей, она останется в тишине, и будет ли это счастьем «всего добившейся» или одиночеством, которое закончится чем-то плохим — зависит опять же, от установок, но в этом случае мы должны помнить, что понятие «грех», о котором мы столько говорим, у неверующей Норы изначально отсутствовало в лексиконе.

Вообще, отрадно, когда неплохой писатель пробует себя в совершенно разных жанрах. Так, было очень заманчиво посмотреть на то, как виртуозно (или же нет) Кинг справится с вестерном. Что ж, как по мне, получилось интересно.

В давние годы, когда Дакота только-только присоединилась к американским штатам, в одном захолустном городишке, где никогда ничего не происходит, разве что помрет кто иногда, или напьется до такой степени, что его отнесут в кутузку проспаться, вдруг случается убийство, причем убийство страшное, жертвой которого стала маленькая девочка. Все улики указывают на местного забулдыгу и недалекого завсегдатая салуна — Джима Трасдейла, который и сам дурак, да отец был все же дурнее. Неприкаянный, отверженный и никому не нужный, он становится единственным подозреваемым, ведь на месте преступления была найдена его шляпа, с которой он никогда не расставался. Сам же он по слабоумию, убраля в тот вечер с двух стопок виски, а на большее у него и не хватило. Так, легкомыслие привело его к трагическому исходу — убийству, изнасилованию и краже серебряного доллара, который, он, впрочем, не только не потратил, его при нем не нашли.

Практически месяц жил незадачливый Трасдейл в кутузке, столовался там же и гадил в ведро (о чем Кинг, конечно же рассказывает подробно). В конечном итоге, шериф не верил уже в то, что дуралей мог бы кого-то убить, да и сам обвиняемый всем говорил об этом. Но, правосудие тех лет, безысловно, сурово, к тому же развлечений то других, кроме казни у людей нет.

Зато как бахвалился и разорялся местный похоронных дел мастер Хайнс. Его неприятный голос раздавался то тут, то там, а в зале суда он выступал бесцеремонно, так что его вывели, но наказанию не подвергли.

И вот, Кинг подводит нас к финалу, опять же — очень простому и логичному. Обманщик-тупица все же был виноват, за что и понес кару, к тому же

И вот, в городишке, где ничего не происходит, что-то все же произошло. Но позже об этом, посудачив, забыли. Ну, а шериф, сам поверил, в то, что дурак, и кто ему об этом сказал?

Так, что, кто знает, в чем было там дело, и кто отправится в Ад на самом деле...

«В нас пропал дух авантюризма» (с) харизматичный персонаж советского кинофильма

Стивену Кингу чуть хуже удаются стихи, нежели проза, в то же время из них получаются целые истории, которые с удовольствием можно послушать на живых выступлениях авторов. Беда автора лишь в том, что судя по его же воспоминаниям ко многим произведниям в стихотворной форме, мы видим некоторую идею, переработанную кингом в недавнее время, а вот те самые юношеские оригиналы 60-х годов утеряны. Что ж, идея все равно остается, поэтому мы читаем то. что предлагает нам торговец в лавке Дурных снов.

В захолустном баре неприглядный пьянчуга находит себе случайного собеседника, и, как водится в рассказах еще времен Кервуда и Лондона, заплетающимся голосом благодарит слушателя за выпивку интересной, как ему кажется, историей. Это история очень давняя, и, судя по всему не дает покоя пьянчуге до сих пор, а, быть может, и является причиной его завсегдатайства в заведении. Когда-то, давным-давно, он был участником экспедиции где-то в джунглях, и на его глазах погибали те смельчаки, что подвязались участвовать в этой авантюре. Что искали там антропологи (а одна из умерших была антропологом, о чем она, как впрочем и все антропологи, постоянно напоминала (как обычно, мне приятно видеть именно эту профессию в произведении) неизвестно, но в итоге они набредают на храм. сложенный из костей, после чего мы видим очень лавкрафтианскую подоплеку и развития сюжета, и финала, что дает Кингу еще больше плюсов, не только, как автору замысла, но и как поэту. Роковая предопределенность — вот с чем мы сталкиваемся вместе с рассказчиком, безоговорочное ожидание чего-то, что ищет, но никак не может настигнуть его, от чего становится жутко.

По слухам, это стихотворение должно было стать основой для сериала, еще в 2018 году, но с тех самых пор я не слышал о работе над ним.

А, был ли мальчик?

Стивен Кинг снова пытается показать нам что-то простое, но на самом деле обманывает, завлекает и, разумеется ошеломляет. Обычная ситуация. Взрослый мужчина немного поехал, и высадил целую обойму в маленького мальчика, который ему чем-то не понравился. В ситуации, когда оправдательного приговора не будет, пожизненное заключение невозможно, и единственным средством избавить мир от такого монстра является прививка. У такого «пациента» есть ряд привилегий, одно из которых — безлимитное длительное свидание. Ввиду того, что ни друзей, ни родных у героя рассказа нет, собеседником в его исповеди станет лишь адвокат, которому и рассказывает свою историю мистер Халлас. который через некоторое время пойдет по дорожк в Ад. Но, разумеется, все было бы очень просто, если бы нам рассказали такую вот грустную историю про мальчика и его демона. Мы проходим через всю жизнь человека, который с самого детства чувствовал себя великодушным. Он был великодушным к отцу, когда не стало матери, он не так уж ему докучал, и даже закрывал глаза на его скрытую пассию, не совсем политкорректную по тем временам. Он был великодушен к умственно отсталой девочке, ходя с ней за руку (ведь не ходил никто), он был великодушен к девушке, мечтавшей стать актрисой, но все же не был уверен в ее таланте настолько, чтобы она не повесилась, а как чудесно он утешил ее подругу, и даже женился на ней. Ведь всему виной — гадкий мальчишка, не выросший из нелепых детских одежд, шутник не по возрасту, сквернослов и подстрекатель.

И вот, пройдя по пути юных любителей клоунов из «Оно» и прочитав про злую обезьянку с цимбалами, пытливый читатель начинает сомневаться. Слишком уж легко все свалить на недоросля, который, к тому же (ну, или кто-то похожий на него) был застрелен тобой. Что же было такого в жизни Халласа, от чего он скорее всего двинулся, найдя себе персонального трикстера. Неурядицы в жизни? Неуверенность, которую так легко прятать за гордым великодушием?

Как видно, гораздо проще подумать, что у Пеннивайза есть некий внук, любящий сальные шутки, а мистер Халлас просто убил злое чудовище. Но, безусловно, у медали всегда есть две стороны, а читатель, которому и посвящен этот рассказ, проведет полчаса в напряжении и переживании, и самое главное — останется в сомнении, был ли на самом деле тот гадкий мальчишка...

Во многом, «Лавка дурных снов» — сборник, показывающий нам Кинга с других сторон. Он рассказывает нам истории в стилях, иногда далеких от ужаса и мистики, иногда это подражания, иногда инспирации, иногда — трибьюты к стилю полюбившихся Кингу авторов. В общем, очень разноплановые.

Когда я прочитал «Дюну», историю почтенного судьи Бичера, перед моими глазами все время вставал образ совершенно, быть может незнакомый молодежи. Это судья из заштатного городишки, который был показан в провалившейся в прокате. но очень запомнившейся мне в детстве черной комедии «Сплошные неприятности». Судья, блестяще сыгранный Дэном Экройдом не просто показывает нам очень старого человека (старее только Дед из «Техасской резни бензопилой»), но хитреца, прожженного и знающего толк в жизни, страшного, по сути человека, вершителя судеб. Но. вернемся к рассказу.

Старый судья Бичер большую часть рассказа предстает нам этаким дедом, который уже отошел от дел. у него есть деньги, обслуживающий персонал, которых старик раздражает. а сам старик каждый день ездит на лодке на маленький островок. Островок этот скрывает большую тайну, которой уж очень хочется поделиться старому Бичеру. И вот уже перед ним его поверенный, с которым он, вроде бы, обсуждает свое завещание. Но, угощая наивного (как оказалось) нотариального служащего своим дорогостоящим виски (старик тем временем подмечает все за этим молодым человеком, хотя для его возраста вс,е моложе 60, молодые). он подмечает его пунктуальность, слабость к алкогольным напиткам, многие другие мелочи, а сам рассказывает историю, которая может показаться маразматическими бреднями.

И вот, старый Бичер рассказывает свою историю молодому Уэйленду, и с каждой минутой, я читающий этот рассказ, все больше вспоминаю творчество Лавкрафта, и его рассказ «Картина в доме». Старик рассказывает случайному человеку историю, но чем же она оказывается в итоге. Что завлекает немолодой разум и заставляет получать удовольствие на излете лет. Все это мы понимаем в последних предложениях, а красноречивее улыбки хитреца Бичера может быть только улыбка самой смерти...

«Амёба сказала, что Бог велел делиться. И разделилась пополам. Потом ещё раз пополам».

Аксиома хитросплетений уловок одних, и находчивости других заметно отличается. Приведенная выше цитата вполне раскрывает мышление «подавляющей компании», которой всегда так опасался, в общем-то, не такой уж слабый и не такой уж глупый мальчик Дима, наделенный способностями лидера, психолога и авантюриста. С самого первого прочтения в детстве рассказов о Капитане Сого, я никак не мог понять, почему же, несмотря на такой сильный страх перед этими даже и не такими хулиганистыми парнями, главный герой с ними взаимодействует более, чем с кем-либо, и самые интересные приключения у него происходили именно с ними, право — ведомый Женька, поедающий ботинки, меня все время раздражал.

На этот раз ситуация получилась прямо «томсойеровская». Родители Диме поставили ультиматум — или я мы для черемух — или никаких больше карманных денег. Как всегда — случайная мысль, случайно услышанные новости о кладах, и вот уже тут как тут компания дачных хулиганов, которые всегда готовы к тому, чтобы их обвели вокруг пальца. Интрига дополнена парой ералашевских диалогов и обменом любезностей между группой бездельников и находчивым мальчиком, и вот уже перед нами захватывающий рассказ о том, как труд облагораживает человека, если грамотно дать вводные.

Дело кладоискательства настолько увлекает всех, что даже сам Дима уже верит в это, впрочем заканчивается все как обычно. В целом, очень интересный рассказ для тех ребят, что не любят домашних работ на огороде, но зато имеют психологические навыки, чтобы копать ямы под черемуху, как Дима Колчанов. или же красить забор, как Том Сойер. Всегда найдутся те, кто в этом с радостью помогут.

А вот еще один рассказ о неотвратимости. На сей раз — о том, как старость приводит к беспомощности, и вот уже детям приходится заботиться о впавших в детство, больных Альцгеймером родителей. Мистер Сандерсон, как и многие и многие другие заботится о своем отце. Забота, впрочем весьма похожа на такую же, что описал нам Чак паланик в «Удушье». Все повседневные заботы отданы работникам хосписа, где и доживают дни пожилые люди. Их кормят, следят, чтобы они не поранили себя, а быть может и поколачивают тайком. А родной сын, не самый, быть может любимый, выполняет функции «ребенка выходного дня». Он общается с непомнящим уже ничего отцом, кормит его в ресторане, катает на автомобиле, терпит его, по сути. А еще, иногда, отец начинает вспоминать что-то из прошлого, когда сиюминутное стирается, а из закромов памяти вываливаются особенно ранящие сына воспоминания. Измена жене, наплевательское отношение к детям, смерти брата Сандерсона, флирт на Хэллоуин. Все это очень неприятно слышать сыну, а отец через секунду уже и не помнит. что рассказывал. Он поедает все ту же еду, и готов возвращаться в хоспис, не помня. что едет туда. И вот — случайный дорожный конфликт, нелепый в своей абсурдности. Беспредельщик на крутом пикапе — он чувствует себя совершенно безнаказанно, а Сандерсон оказывается беспомощным, словно юный отличник перед хулиганом. И вот тогда...

История неожиданно приобретает совершенно другой оборот, а Кинг показывает нам, что иногда память старого отца включает не только обидные воспоминания. И. исходя из самой трагичности и безысходности ситуации — в какой-то момент Сандерсон получает свою толику участия, внимания и отцовской любви, после которой все последствия становятся не так уж и важны. И именно в этот момент сирены полицейских машин становятся той музыкой ангелов, звуком фейерверков, отблеском хэллоуиновских свечей.

Стивену Кингу удивительным образом удаются не только мистические истории, но и вполне обыденные. Лаконично и ненавязчиво, но зато с кучей подробностей, может быть не всегда этичных, автор вводит читателя в мир людей, в общем-то, живущих рутинно. Они экономят на всем, живут размеренно и скучно. Возможно, где-то из них получились бы отличные мещане, но, видимо водоворот проблем все дальше и дальше уводил незадачливого главу семьи в пропасть банкротства, ненужности и безнадеги. Страшно ли это. Безусловно, для тех, кто изначально грезил «американскими мечтами», это даже не страх, а неизбежность и неотвратимость.

И вот, случайный день, за которым мы наблюдаем, показывает нам всю ту же сутолоку, где сам Кинг пытается иронизировать. Как вдруг — раз, и этого ничего больше нет. Всего один миг, одна случайность, одна минута жаркого дня, и все. Как резко меняется герой, как резко меняется его отношение к жизни, какие мысли проникают в его мозг в момент шока

Но, есть ли он, этот шок? Насколько рутинно и обыденно герой вспринимает все то, что другого довело бы до сердечного приступа.

Свобода, «сострадательный перепихон», бонусы от магазина, скидки? Глупости какие. В голове читателя, ожидающего от Кинга второго потаенного смысла, возникают вопросы. А были ли случайностями все те вещи, что привели к трагедии? Или же неоправданно разгульный потребительский момент поставил точку в жизни целой семьи. Думы об экономии, скидках — притупили ли они то чувство безопасности и самосохранения во всех участниках этой коротенькой пьесы жизни?

Книга о пропавшей букве Ш, которая так не давалась при чистописании мальчикам Саше и Алеше, так легкомысленно относившихся к буквам, не понимая их значения даже в контексте собственных имен, несомненно очень захватывающая, и, предполагаю. абсолютно неизвестная многим современным детям. Мне история Раскатова, с узнаваемыми иллюстрациями легендарного «крапивинского» художника Медведева попала в руки в начале 90-х, когда я и сам был еще мал. Тогда расформировывались многие библиотеки организаций, и вот, среди прочих весьма неплохих книг, бабушка принесла мне эту книжицу в мягкой обложке.

Что сразу бросается в глаза, конечно иллюстрации — они интригуют и заставляют прочитать произведение почти взахлеб. Это весьма интересная приключенческая сказка, которая могла бы посоревноваться с «Говорящим свертком» Даррелла, который всем так знаком, но все постоянно ищут именно то, «в стиле Хоббита» издание.

Мальчики не могут написать букву Ш, и она пропадает, и не к кому-то, а к

Ребята оказываются в стране Букв, и их имена без буквы Ш становятся гротескными, и тогда они начинают искать пропажу, понимая, что вокруг них смыкается круг весьма колоритных врагов, а в итоге они сами понимают, насколько важен почерк, старания, и даже свежий воздух. Это очень хорошая сказка, которую я весьма рекомендую читать детям вслух, и обязательно найти им бумажную книгу, потому что нескучных нравоучительных сказок очень и очень мало, а эта — просто клад)

Вот этот рассказ о Димке Колчанове мне понравился еще в детстве. Он стоит некоторым особняком от других рассказов, к тому же видно, что изначально, приключения Капитана Сого могли пойти не по авантюрному пути повторения экспериментов с опытом путешественников, или же попытки быть не побитым\обобранным «подавляющими» парнями из компании Комарова, а действительно — чемпион пятого «В», уважаемый в классе человек, возможно чуть авантюрный, и рассказывающий истории о себе и своих приключениях, не переставая быть внештатным лидером, чье оттягивание грядущего шахматного поражения от новичка (а капитан Сого в принципе действительно умел играть в шахматы) — это скорее еще одна авантюра, причем опять же не без вырезок из «Науки и жизнь» про фосфор — «элемент мысли». Все очень трогательно и в меру юмористично, что мне также нравится. Думаю, что детям этот рассказ следует прочитать первее остальных, как в принципе он и был задуман, а то ведь и вправду многие начинают с «Некрасивой девчонки», и думают потом, что Дима Колчанов трусоватый слабосильный хитрец, а это вовсе не так)

Наверное, самым ярким маркетинговым ходом издательства для этой книги стал вынесенный на обложку слоган о том, что роман является прямым продолжением «Похороните меня за плинтусом». О том же говорится и в аннотации. Но это не так. Роман совершенно о другом.

Здесь очень много личных переживаний, как и в «Плинтусе», но во многом — это все же художественное произведение. Юный герой впервые сталкивается с жизнью, и эти первые робкие шаги — заработки, первая любовь, волнующие переживания о своей судьбе приходятся на закат Советской эпохи. В свои неполные двадцать, Раздолбай, как его именует автор (хотя раздолбай здесь скорее синоним инфантильности), еще может свободно летать в Ригу «на подсадке», обретает новых знакомых, случайных и наоборот — очень значимых в его судьбе.

Первая любовь становится разочарованием, новая страна уже не та, что позволяла жить в воздушном замке иллюзий и комфорта, поэтому, что удивительно, «Раздолбая» можно сравнить с героем романа Чекунова «Кирза», вот только сам Кирза оказался в этот период в сложной ситуации солдата-срочника, а Раздолбай — просто юным мечтателем, уповающим на внутренний Голос (Бога), но робко не делающим первые шаги к успеху и счастью.

У романа есть закономерное продолжение — «Спор на балу Воланда», который должен был стать завершением писательской карьеры режиссера, но мне его вживую увидеть так и не пришлось

Детство — это особый мир, часто наполненный противоречивыми впечатлениями и страхами. Есть люди, которые вспоминают эти годы с содроганием. В литературе также есть особая ветвь своеобразных мемуарных откровений о детских годах, которые иногда схожи с произведениями Шаламова или Солженицына. Почему веселый паренек так тяготится чем-то, и вовсе не хочет идти утром в школу, а то и вовсе сворачивает в подворотню у самой школьной ограды, заметив знакомые тени, и гуляет по незнакомым районам, лишь бы не находиться в постылых стенах. Или девочка, переживающая первые чувства к однокласснику, узнав о которых он высмеивает ее в силу своей наивной глупости, но девочка уже пишет стихи, поэтому смех воспринимается еще больней, чем это может быть. Первые сигареты, первый алкоголь, а быть может и что-то еще. Всего и не упомнить. С каким благоговением человек может вспоминать армию или институт, но как часто стираются из памяти, уберегая ли, воспоминания о средней школе.

Таков этот сборник, сотканный, словно из осколков разных лет, разных городов и даже стран. Старческие морщины скрывают печаль, волшебство грез смыто дождем мегаполисов. Сидя в уютном кресле, попивая что-то терпкое из бокала маститый писатель расскажет нам о мертвом друге, забытом в холодильнике во время игры в прятки, первой любви к молдавской девочке, так и не ставшей позже никем, а быть может, кто-то залихватски шепнет на ухо о том, как был тем еще сорванцом «в твои-то годы». Но нет, большинство этих новелл, конечно, печальные, словно исповедь. Но, если честно, воспринимается сборник как-то неискренне, натянуто. Авторы словно напомнили о себе, и вновь растворились в бытийной рутине. Но и до них были свои книги, о том же и про то же. Владимир Козлов (его легендарные «Гопники» и «Школа» я перечитываю регулярно каждый год), «Чучело» Железникова, а также не читанный никем из моих знакомых «Китайский смех», опубликованный в журнале «МЫ». Все что осталось в детстве — похоронит память, чтобы лишь ностальгировать о сеге или вкладышах из жвачки, но не помнить ничего дурного. А может и стоит напоминать иногда...

Полный самоиронии сиквелл легендарного произведения Чака Паланика, исполненный в наиболее воспринимаемой для масс форме (что как мне кажется, неслучайно) — в виде графического романа, возвращает читателя в мир, где Тайлер Д. затаился в глубине подсознания Главного Героя, ставшего общечеловеком, вернувшимся в душный офис, имеющего несчастливый брак и сына от ставшей меньше курить Марлы. Однако в тени общества процветает то, что стало всходами на почве бойцовских клубов — корпорации «Восстань или умри».

Множество отсылок к мировой литературе и медийным личностям, одним из главных героев является и сам автор. Однако, смею вас заверить, что изначальный дух БК утерян, а это значит, первое правило было нарушено, на что кстати и намекается в финальных выпусках.

Тайлер Дёрден — это Архетип, вот о чем говорит нам Чак Паланик, и неважно, кто будет его носителем, психология может взрастить обаятельного социопата в каждом человеке, сделав его вождем, благодаря разбуженной вовремя пассионарности.

Преисполенный пафоса зачин рассказа пытается обмануть читателя, увлечь его по пути восторга перед боевой доблестью древнего трехсотлетнего воина Имперских Кулаков, который застал еще величие самого Рогала Дорна. Что ж, и действительно, воспоминания брата Скойвена действительно могут впечатлить, и. получив серьезные травмы. он не мог не встать перед выбором — оказаться в позиции священного сакрального артефакта Ордена, либо продолжить боевой путь, закованный в броню дредноута. Воспоминания о днях боевой славы не оставляют космодесантника, и он делает выбор. И вот тут и настигает его проклятье из далекого прошлого, оскверненного терпеливой и зловещей силой варп-сущности. И зловещая месть давно, казалось бы погибшего врага оказалось столь же вечной, как и вражда между Железными Воинами и Имперскими Кулаками.

Что до рассказа, с одной стороны, он затрагивает извечную тему проклятых артефактов, трофеев, взятых не в добрый час, а с другой стороны позволяет хоть немного пролить свет на повседневность дредноутов, что очень интересно, даже в формате микрорассказа.

«И литература учит мести. Когда я читал «Дон Кихота», то вмазывал каждому, кто не был худым, высоким и чуточку мечтательным».

«1985» — роман, написанный британским писателем Энтони Бёрджессом в 1978 году. Книга разделена на две части: первая — анализ романа-антиутопии Джорджа Оруэлла «1984», вторая — сам роман Бёрджесса.

Наверное, одна из самых нудных книг, которую доводилось читать, смею предположить, что «1984» Оруэлла даже менее нудный, нежели этот аналитически-пародийный двойник. Написанный в 1978 году, он был достаточно злободневным и очень подробный анализ оруэлловского произведения зачастую перекликается с собственными творениями Берджесса. Анализ подается с помощью некого автоинтервью, где собеседник кропотливо и с использованием витиеватой терминологии отвечает на поставленные вопросы. Читается тяжело, но и вторая часть, никак не уступает первой в динамичности. Во всяком случае, Берджесс донес то, что хотел до читателя, оставив по прочтении последних слов в некой прострации и ошеломленности.

Этот рассказ пролетает перед глазами ровно также быстро, как стремителен август в завершении быстротечного лета. Автор очаровывает опистаельными моментами, и читатель не просто знает о том августе, что описан в рассказе, но истово ощущает эти теплые солнечные дни, даже если за окном суровый сибирский октябрь. Девочка скачет по разлинованному мелками асфальту, как вдруг слышит голос, который издает, казалось бы, обычная стрекоза. Стрекоза оказывается инопланетным разведчиком, принявшим классики за посадочную полосу. Впрочем, заканчивается все трагично. И, знаете, этот рассказ вызвал в моей памяти несколько сюжетов. Первое — это рассказ «Принц Пломбир» Джанни Родари, когда столь же незаметные для обывателя инопланетяне (ведь ожидают всегда что-то значимое, коль оно летело столько световых лет) оккупируют холодильник обывателя. Второй — это советский мультфильм «Контакт», где этакий постмодерновый художник общается с нелеповатым пришельцем с помощью мелодии из «Крестного отца». Что ж, действительно, судьба стрекозы и ее приятелей была незавидной. Автор ненавязчиво пытается убедить нас, что виноваты в этом взрослые, зашоренные буднями, и не замечающими чудес, не слышащими ребенка. К сожалению, в это не верится. Родители очень любят дочь, которая вырывается из объятий отца, чтобы доказать свою правоту насчет пришельцев. Но, в этом мимолетном счастье августа, когда вся семья в сборе вовсе нет места незванным гостям, столь недальновидно прилетевшим туда, где и без них все идет своим чередом. В этом есть небольшая отсылка к произведениям Брэдбери, в тех же «Марсианских хрониках» есть схожие ощущения. Девочка вскоре забывает о мимолетной встрече с чудом, а потом наступает осень, и классики смывает дождем, не оставив ничего в память о лете и чудесной стрекозе. Впрочем, в памяти читателя летние описания как раз остаются — августовское солнце, тени и цвет листвы, именно такие детские архетипы и остаются в памяти частицами детства, о которых потом тоскуешь в зрелом возрасте. Взрослые тоскуют по временам, когда могли мечтать, и обычная стрекоза могла стать эльфом или инопланетным гостем... хотя, может быть это и было на самом деле.

Скрипят половицы, гуляют тени между тусклой паутины света, где все, что так явлено днем — размыто и неясно в сумерках. Человек беззащитен перед сном, но что же делать. если спать нельзя, некогда, невозможно. Особенно трудно в этом отношении приходится маленьким детям, а здесь — так непохожая на чеховский иронический стиль почти быличка, почти бывальщина, ну, или если хотите — почти этнохоррор. Маленькая девочка теряет отца, ее мать пошла по миру, а сама она отдана «в люди», подобно сотне таких же сюжетов, вот только письмо на деревню дедушке Варьке писать некуда, незачем, да и писать она не умеет. Зато умеет иногое другое, чем и пользуются ее мещане-хозяева, не дающие ни продыху, ни сна няньке-служанке, что через усталость уже не видит границы между реальностью и полудремой. И вот уже из углов в подслеповатой темноте выходят то ли миражи, то ли оживающие воспоминания, из которых Варьку выводят тычки и подзатыльники. И вот она бегает и суетиться, чтобы не уснуть, но снова и снова наступает дремотная полумгла вечеров, и лишь крик ребенка, хозяйского, почти не видимого в полумраке, зато слышимого отчетливо — мешает варькиному сну. В полузабытье намечает она страшное... И вот уже трагический и печальный финал становится платой за долгожданный сон, в котором пробуждение станет кошмаром.

И все же, напоследок, раз уж я вспомнил об этом чеховском рассказе, напомнюи о рассказе Кэтрин Мэнсфилд, являющемся римэйком данного произведения, но, все же чуть более гуманным, жалостливым, нежели правдоподобное повествование Антона Павловича. Там девочка подвергается рабскому существованию исключительно сообразно своему происхождению, отчего и нападки на Девочку-которая-устала столь жестоки и финал — это скорее закономерность, причем автор как бы оправдывает безумие (или усталость) и родовыми травмами тоже, ведь об этом слишком часто говорят окружающие взрослые. А вот Варька действительно устала, что по-настоящему печально.

Не знаю почему, но истории о Нургле и его последователях и созданиях считаются чем-то веселым. А вот этот небольшой рассказ невесел, но очень каноничен в плане своего содержания. Это притча о том, как жители одной деревни, пораженной чумой отвратились от веры. И неважно, нравилась эта вера им, или нет, в Империуме для того, чтобы она сохранялась, есть определенные службы, но она еще была в душах людей, брошенных на произвол судьбы, когда захватчики уже на пороге, тем более такие, отвратительные в своей болезненной ереси.

И вот, где-то среди лесов, покрытых миазмами туманов, по слухам появился гонг, ударив в который, можно принять тех, кто служит кому-то другому, более древнему, чем Бог-Император. И, в один прекрасный момент, кто-то в этот гонг ударяет, и приходят они — Космодесантники Хаоса, дети Нургла, в поисках, впрочем, выгоды для себя, зная, что среди вымирающих людей есть мальчик, не пораженный чумой, невосприимчивый к заразе. И он уже испытан маленьким нургловым отродьем, укусившем его в ногу. Люди отдают мальчика, потеряв веру и надежду, но и спасение они не обрели, даровав космодесантникам неофита, а себе — новую свободу, далекую, впрочем, от того, чего они сами ожидали. В чем и притча...

Рассказ Шукшина в юмористическом, вроде бы, ключе, продолжает рассказывать нам о деревенской жизни, и показывать оттенки ее тонкого психологизма. скрывающегося за мнимой простотой. Внук и дед ходят в кино, делясь после просмотра впечатлениями друг с другом, а иногда, забываясь — и с окружающими, даже во время, собственно, просмотра. Это очень забавно, пока делт не доходит до практически анекдотичного и хулиганского, наподобие фельетонов из тогдашнего «Крокодила». Однако, с удивлением, понимаешь, насколько трагична и печальна подноготная самого рассказа. Дедушка, тратящий свои сбережения на киносеансы, и мечтающий увидеть сквозь призму экрана настоящую. давно уже ушедшую жизнь. Потому и критикует он современное его времени искусство, в нем нет жизни, даже если сам сюжет интересен. Отходит на второй план простой быт, остающийся простыми декорациями, имитацией деревенского, давнишнего, по которому, разумеется тоскует дед Тимофей. А самое главное, что и конфликт отцов и детей в рассказе наигран, несерьезен, никто дедушку-буяна наказывать и не собирался, разве что телевизор жалко... Но вот дед обиделся серьезно, а все потому, что понимания между уже «оцивилизованными» детьми и еще «теми» родителями нет. Поэтому и тянется старый ревнитель традиционного мышления и быта к своему внуку, потому как все еще есть понимание восторга и искренности между старым и малым.

В принципе, что еще можно прочитать перед сном, когда глаза уже закрываются, а за окном шумит буря раннего октября. Разумеется, что-то легкое и стремительное. «Парни в улье» вполне для этого подошли. Это небольшой боевик о том, как безумный ученый разыскал в подулье довольно мрачного и отравленного технологиями мира Некромунда груз, выброшенный из более высоких уровней. Что в грузе, узнают очень скоро фермеры и бандиты самых бедных территорий, когда по зловещим пространствам разнесется яростное «ВАААААА!» Ну, а охотник за головами Натан Крид, столь же искусный в обращении с оружием, сколько и остроумный (для своего уровня остроумия, разумеется), отправляется усмирить неуместного в этом мире зеленокожего парня. Причем, именно усмирить, усыпив его огромной дозой транквилизаторов, а не убив.

Что мы узнаем, после прочтения рассказа. Первое, это фауна и устроение мира Некромунда. Второе, это то, что несмотря на то, что орки и прочее распространены в Галактике, на аграрных и техномирах о таком поколениями могут не знать, потому что чудовищность собственных миров еще чудовищнее, если можно так выразиться. Узнаем мы и топонимику и диалекты Некромунды. Ну, и в довесок, так как у нас присутствует безумный ученый, который хочет исследовать бойза в прямом смысле, то мы получим дополнительные сведения о грибовидности орков. Однако, так как читаем мы все же боевик, все идет не по планам ученого.

В общем, перед нами необычный вестерн по миру Warhammer40k, не нудный, и достаточно интересный, без космодесантников и хаоситов.

Что меня в действительности удивило, так это то, что рассказ «Чудик» входит в школьную программу шестого класса. Хотя, с другой стороны, в мое время, в тех же классах, был довольно пренеприятный рассказ Короленко «Парадокс» ,на фоне которого небольшая зарисовка Шукшина, безусловно, менее жестокая, и даже трогательная.

Образ простоватого деревенского жителя хрестоматиен, анекдотичен и парадоксален, но в этом рассказе он, кажется, возведен в абсолют. Живет себе человек, незлой, не сделавший никому ничего плохого, работающий и имеющий семью, однако, ввиду своей робости, природной простоты, попадающий в нелепые ситуации, расстраивающие его до глубины души. Ведь хочет он быть как все, залихватским и неробким, остроумным и сметливым. Но не знает он, что за всеми этими социальными масками, которые и этот Чудик хочет на себя нацепить, скрываются часто совершенно другие люди. И вот, решается он ехать далеко, на Урал, развеяться. Не выезжал он никуда от робости настолько давно, что и новых родственников — сноху и племянников не видел. А брат его, Дмитрий и вправду, ждет его, мечтает о рыбалке, о чистом воздухе, о разговорах.

Но, вот, не получается у Чудика ни одного, ни другого, ни третьего. В обычном социуме он чужой, но ведь находится он вне этого социума, в замкнутом мире деревенского быта. Там его все знают, и никому не придет в голову насмехаться над его чудачеством, или обидеть. А вот в городах все по-другому. А душа у Чудика поет, как птица, и хочет расправить крылья, но не только для себя, а и для других людей, у которых, впрочем, совсем другие ценности. И тогда он горюет еще сильнее, а быть может человек на самом деле не дурачок, а рабочий, и даже прошел войну. Только прибыв, наконец к родной деревне, смог он наконец снять с себя неуютные, неразношенные новые ботинки, а вместе с тем и груз городов и их жителей. Хотя, он тут же споткнулся, и чуть не улетел в грязь, но это уже чисто для ироничного литературного повествования.

А вот как бывает, когда кто-то стыдится своего, более «простецкого» проживания в сельской местности, и за видимой гордостью за более успешных односельчан, таит смесь какой-то ребяческой зависти вкупе с невежественным чувством толпы. Однако, в деревнях так не принято, чтобы клевать и подзуживать своих, поэтому так хорошо. когда поворачивается этакий сельский эрудит-демагог, любое оживленное застолье-беседу, чинную и размеренную, как это заведено, внезапно превращает в псевдодиспут, где каждый вопрос — это подкол, проверка на профпригодность значимого земляка.

Глеб Капустин — примечательный персонаж, ведь он, в первую очередь, считает себя некоторым обличителем, правдознатцем. Однако, его эрудированность ограничивается справочником «Все обо всем», колонкой занимательных фактов в газете, или ответы на кроссворд из предыдущего номера. Но, с каким трепетом выходит он на «бой» с «зарвавшимися» полковниками и кандидатами. Знаем, видали! И, все же, не был бы так примечателен этот самый умник с пилорамы, если бы не потакали его потребности в подколах сами сельчане. Но, сельчане ни разу не оборвали поток его шизофазических вопросов-монологов, посмеивались, вели пересуды. Но полковники оставались на службе, а кандидаты вели свою научную деятельность, забывая, наверняка, досадные диспуты с «коллегой» со временем. А вот Глеб Капустин все еще таится в своем эрудированном болоте, совершенно не понимая, что живет лишь на потеху своим «обычным», менее удачливым, «не вышедшим в люди» односельчанам.

С самого детства слышал я от деда присказку-выражение «Вечно недовольный Яковлев», как нечто нарицательное, обозначающего угрюмца с агрессивным нравом. А вот, пришлось и прочитать этот рассказ, действительно характеризующий это состояние души человека, одинокого, но с ехидствующим стилем общения. Здесь нужно, все же, сделать небольшую ремарку, и сказать о том, что вот этот вот самый Яковлев — не главный персонаж, а просто фон, для того, чтобы показать ту удивительную степенность, тишину сельской глубинки, куда он званым, но вовсе не дорогим гостем приехал, чтобы показать всю свою напускную шиковатость, новый костюм, лишние деньги, возможность «себе позволить», главным образом, выпить. И вот, уставший от своих родных, таких же недовольных угрюмцев, идет он по улице новому клубу — похвалиться и показать себя. Но в деревне все по-старому, старые знакомые уже сами стали степенными, молодые — уверенными в себе, и нужна им в этот вечер не выпивка, а простое веселье. И тогда Яковлев, вконец свирепея, пытается вывести из себя своего друга, в какой-то момент почти это сделав, и, удоволившись попытался вклиниться в степенность, рассуждая о сломанной церкви. Но и здесь не вызывает он искренней реакции на свою мнимую. В итоге, спровоцировав таки своего знакомца, избитый, но все такой же недовольный, идет он сам по себе, но про него уже позабыли. ведь в клубе началась самодеятельность. Так, одиночество и неприкаянность внешне благополучного, но беспросветно злого на мир человека, беспокойного и недоброго сталкивается с простой человеческой радостью, счастьем, чистой тишиной и воздухом деревенского быта, о которых, впрочем, писали многие авторы «деревенской прозы».

Этот рассказ раскрывает не просто житейские ценности, но дает повод посмотреть со стороны на внешнее благополучие или же простое, житейское. Назван он сказкой не только по необходимости сюжета, но и по архетипам, заложенным в нем автором. Есть два брата, как водится старший и младший. У старшего в жизни все благополучно — маленькая дочь, молодая жена, связи, ценные вещи, деньги, квартира — все то. о чем и не мечтал, наверное, обычный гражданин. И вот, в этом благополучии наступает момент, в котором что-то ломается, идет не так, как мог бы свершить или исправить этот многозначительный и серьезный человек. Во время болезни дочери, он внезапно вспоминает о своем брате, который когда-то сочинил для его дочки сказку, а та в бреду болезни все просит и просит ее рассказать. Чудеса, которые неуместны в серьезном мире серьезного человека вдруг становятся надеждой и верой. И младший брат, пусть нехотя, пусть используя и свои небольшие связи уже летит через полстраны, чтобы ,как это не дико звучало бы, рассказать сказку. Но, как оказалось, такая терапия нужна не только больной дочери. В разговоре под алкоголь, в богемского стекла стаканчиках, просыпается память, звучат слова, казалось бы давно позабытые, и раскрывается, наконец та душевная теплота, которую не достанешь никакими связями, и которая бывает только между близкими людьми.

Бывают в жизни такие истории, когда классические постулаты в семейно-бытовом ключе становятся вроде бы и сатирическими, но вызывают совершенно другие эмоции. Так, страдания молодого Вертера по мановению кисти Василия Шукшина превращаются в страдания молодого Ваганова. И вот здесь начинаются различия, потому что коллизии сибирской глубинки вовсе не реалии XVIII века, и платонический любовный огонь молодого Ваганова здесь тлеет параллельно с нелегкой службой в прокуратуре. Неожиданное письмо от его возлюбленной с просьбой приютить ее, пока она будет проездом в его городе проникает в его давние чувства. бередит их ненужной и неподобающей печалью миннезангера, ночи напролет пишущего письма, и снова, и снова рвущегто их. Но вот, внезапная бытовая ситуация с мужем, побившем свою нерадивую жену и ее залетного друга-шофера, и стоящего на пороге сурового наказания начинает терзать его сомнениями. Рационализм следователя почти молниеносно разгадывает все прорехи в истории с побоями, а сам он неожиданно спрашивает совета уже у мрачноватого мужика, мечущегося не от грядущего возмездия. а от несправедливости. Так, Ваганов. внезапно начинает прозревать, и письма его, уходящие не адресату, а за окно становятся все короче и короче. Так, читатель с удивлением обнаруживает весьма позитивный при всей своей печали финал, который, между тем, все еще открыт.

С этим рассказом юный читатель встречается, раскрыв книгу «Я так вас ждал». И, с этого момента, если он был достаточно начитан для своих юных лет, то мог бы сравнить повествовательный ритм с рассказами Драгунского, но есть один небольшой момент. Если Голявкин — это совсем маленькие герои, а у Драгунского рассудительный тон мальчика постарше, то у Гиневского в детской непосредственности начинает проявляться и некоторая философия. Трамвай останавливается, и загостившимся у дяди Пети отцу с сыном предстоит пробежать по морозной улице некоторое время до дома. Быть может, это наконец первый момент, когда они могут поговорить о чем-то. Здесь есть место и наставничеству, и остротам, но в морозном воздухе наконец-то проявляется и нечто другое, что заставляет отца по-другому посмотреть на сына, пускай он еще и совсем мал. Сын остро чувствует силу и спокойствие, исходящее от отца, а отец внезапно слышит те слова, о которых мог и постесняться спросить, но все же услышал и ему на морозе стало теплее.Рассказ совсем небольшой, однако в нем очень четко слышны и нотки зимней холодной погоды, и тепло родных друг другу людей, а ведь они даже не дошли до дома, где их ждет настоящий уют. Наверное, именно такие рассказыи должен прочитать лет в восемь какой-нибудь угрюмый мальчуган, и по-новому посмотреть на своих родителей

Отпоет свою песнь кукушка далеко за лесами, пригорюнившимися в мареве грядущего лета. Стонут под гнетом мхов седые камни, а где-то, среди невообразимой глуши то ли приблазится, то ли и вправду услышится смех, приглушенный, или плач — далекий и неприкаянный.

Где-то, совсем рядом с расползающимися металло-пластиковыми городами, увитыми бесконечными венами оптоволоконных протяжек, дымами мануфактур и шумом непроходимых от сонма скрежещущих автомобилей дорог, на обочинах. за увалами, или далеко в степях притаились умирающие деревни. Ветер наносит в пустые избы печать времени — жесть банок и пластик бытлок, и пустыми глазницами невидящих окон все смотрит и смотрит в никуда потаенная старость малой родины.

Рассказ очень атмосферный, проникнутый столь злободневным сейчас этнохоррором, где невольный читатель пугается неведомого, а потом обыденно не замечает, или и вовсе рука об руку продолжает жить и проживать сюжет, что тянется нитями сквозь черные строки текста, то ли шелком, то ли ветхой паутиной.

Город наступает на деревню, навязывая ей свои порядки, пытаясь схомутать давними методами ростовщичества, кабалы и страха, идущего от вседозволенности. И вот тогда, на поверхность начинают подниматься из илистой трясины древние архетипы, по сравнению с которыми страх от повседневного и рутинного, надуманного или привнесенного извне теряется. Но этот страх глубже, и в чем-то роднее.

Здесь, упивающийся своей мнимой властью и могуществом, запугивающий и затягивающий в трясину своих условностей мастерством, прописанным в методических наставлениях в одночасье может оказаться героем сказки, почти всегда страшной, когда клубок, бегущий по пропахшей тиной тропе может оборваться, и свет от потаенного солнца станет вдруг пугающим и невыносимо ярким. Но и хорошего конца здесь тоже нет, потому, что сказка обычно — урок.