| |
| Статья написана 20 июня 2018 г. 12:04 |
ПОЛНЫЕ ВАРИАНТЫ ИЗВЕСТНЫХ ПОСЛОВИЦ И ПОГОВОРОК.
От работы кони дохнут [а люди – крепнут].
У страха глаза велики [да ничего не видят].
Пьяному море по колено [а лужа — по уши].
[От овса кони не рыщут], а от добра добра не ищут.
Ума палата, [да ключ потерян].
Ни рыба, ни мясо, [ни кафтан, ни ряса].
Собаку съели, [хвостом подавились].
Два сапога пара, [оба левые].
Дураку хоть кол теши, [он своих два ставит].
Рука руку моет, [да обе свербят].
Везет как [субботнему] утопленнику [баню топить не надо].
Ворон ворону глаз не выклюет [а и выклюет, да не вытащит].
Гол как сокол [а остер как топор].
Голод не тетка [пирожка не поднесет].
Губа не дура [язык не лопата].
За битого двух небитых дают [да не больно-то берут].
За двумя зайцами погонишься – ни одного [кабана] не поймаешь.
Кто старое помянет – тому глаз вон [а кто забудет — тому оба].
Курочка по зернышку клюет [а весь двор в помёте].
Лиха беда начало [есть дыра, будет и прореха].
Молодые бранятся – тешатся [а старики бранятся – бесятся].
Новая метла по-новому метёт [а как сломается — под лавкой валяется].
Один в поле не воин [а путник].
Пыль столбом, дым коромыслом [а изба не топлена, не метена].
Рыбак рыбака видит издалека [потому стороной и обходит].
Старый конь борозды не испортит [да и глубоко не вспашет].
Чудеса в решете [дыр много, а выскочить некуда].
Шито-крыто [а узелок-то тут].
Язык мой – враг мой [прежде ума рыщет, беды ищет].
Бабушка [гадала,] надвое сказала [то ли дождик, то ли снег, либо будет, либо нет]
Из интернета
|
| | |
| | |
| Статья написана 15 июня 2018 г. 10:33 |
День рождения Константина Бальмонта. БАЛЬМОНТ, КОНСТАНТИН ДМИТРИЕВИЧ (наст. фамилия Бáльмонт; (1867–1942), русский поэт, прозаик, критик, переводчик. Родился 3 (15) июня 1867 в деревне Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии в семье земского деятеля. Формирование личности Бальмонта прошло этапы, традиционные для отпрысков помещичьих «гнезд» последней трети 19 в. «Моими лучшими учителями в поэзии были – усадьба, сад, ручьи, болотные озерки, шелест листвы, бабочки, птицы и зори», – сказал писатель о себе в 1910-е годы. Как и сотни мальчиков его поколения, Бальмонт рано заражается революционно-бунтарскими настроениями. В 1884 его даже исключают из гимназии за участие в «революционном кружке». Гимназический курс в 1886 заканчивает во Владимире и сразу поступает на юридический факультет Московского университета. Через год из университета его также отчисляют – за участие в студенческих беспорядках. Следует непродолжительная ссылка в родную Шую, затем восстановление в университете. Но полного курса Бальмонт так и не закончил: в 1889 бросает учебу ради занятий литературой. В марте 1890 впервые переживает острое нервное расстройство и пытается покончить в собой. В 1885 дебютирует как поэт в журнале «Живописное обозрение», в 1887–1889 активно переводит немецких и французских авторов и, наконец, в 1890 в Ярославле на свои средства издает первый Сборник стихотворений. Книга оказалась откровенно слабой и, уязвленный небрежением читателей, Бальмонт уничтожает почти весь ее тираж.
В 1892 совершает путешествие в Скандинавию, там знакомится с литературой «конца века» и восторженно проникается ее «атмосферой». Принимается за переводы сочинений «модных» авторов: Г.Ибсена, Г.Брандеса и др. Переводит труды по истории скандинавской (1894) и итальянской (1895–1897) литератур. В 1895 издает два тома переводов из Э.По. Так начинается деятельность Бальмонта как крупнейшего русского поэта-переводчика рубежа веков. Обладая уникальными способностями полиглота, за полвека своей литературной деятельности он оставит переводы с 30 языков, в том числе балтийских, славянских, индейских, санскрита (поэма древнеиндийского автора Асвагоши Жизнь Будды, изд. в 1913; упанишады, ведийские гимны, драмы Калидасы), грузинского (поэма Ш.Руставели Витязь в тигровой шкуре). Но более всего Бальмонт работает с испанской и английской поэзией. Еще в 1893 переводит и издает полное собрание сочинений английского поэта-романтика П.-Б. Шелли. Однако переводы его очень субъективны и вольны. К.Чуковский даже назвал Бальмонта – переводчика Шелли «Шельмонтом». В 1894 появляется стихотворный сборник "Под северным небом", с которым Бальмонт по-настоящему входит в русскую поэзию. В этой книге, как и в близких к ней по времени сборниках В безбрежности (1895) и Тишина (1898), Бальмонт, сложившийся поэт и выразитель жизнечувствования переломной эпохи, еще отдает дать «надсоновским», восьмидесятническим тонам: его герой томится «в царстве мертвого бессильного молчанья», он устал «напрасно весны ждать», боится трясины обыденного, что «заманит, сожмет, засосет». Но все эти знакомые переживания даны здесь с новой силой нагнетания, напряжения. В результате возникает новое качество: синдром упадка, декаданса (от фр. decadence – упадок), одним из первых и наиболее ярких выразителей которого в России и стал Бальмонт. Смерть, убаюкай меня, – эта бессчетно повторенная в модных на рубеже веков строка молодого поэта – характерный пример той эстетской «игры гибелью», которое отличало декадентскую музу. Преображение романтического в декадентское, присущее лиризму «конца века», отчетливо видно в переосмыслении поэтом мотива корабля – одного из любимейших у романтиков от Байрона и Лермонтова до Рембо. Так, в стихотворении Бальмонта 1893 Челн томленья героичности лермонтовского «паруса», который «просит бури» под «лучом солнца золотым», противостоит «Черный Челн», тщетно ищущий «светлых снов чертог» в мире мечты под исполненным «горькой грустью» ночным месяцем. Лермонтовскому мажору отвечает в стихах Бальмонта элегический минор, вообще свойственный русской поэзии «старшего» символизма. Бальмонт задает образец самоощущения и восприятия мира декадентом-символистом. Воплощение жизни как мечты, иллюзии, фантазии и взгляд на мир сквозь призму «я» поэта – все это провоцировало крайний субъективизм. Все окружающее подчиняется прихотливой подвижности лирического «я». Я – облачко, я – ветерка дыханье, – пишет Бальмонт и возводит в культ изменчивость, текучесть настроений и чувств, их мимолетность: Я не знаю мудрости, годной для других. / Только мимолетности я влагаю в стих, / Только в мимолетности вижу я миры, / Полные изменчивой, радужной игры. Лучше всего такие эфемерные, вибрирующие ощущения передавались живописной импрессионистической техникой, как бы разрушающей зрительный образ. Впечатления ценны в своей первичной неясности, их объединяет не логическая связь, а ассоциативное сходство. И в стихи они ложатся как бусины на нити однородных членов: Неясная радуга. Звезда отдаленная. / Долина и облако. И грусть неизбежная. Наряду с А.Фетом, Бальмонт наиболее яркий импрессионист русской поэзии. Даже названия его стихов и циклов несут в себе нарочитую акварельную размытость красок: Лунный свет, Мы шли в золотистом тумане, В дымке нежно-золотой, Воздушно-белые. Мир стихов Бальмонта, как на полотнах художников этого стиля, размыт, распредмечен. Здесь господствуют не люди, не вещи и даже не чувства, а бесплотные качества, образованные от прилагательных существительные с абстрактным суффиксом «ость»: мимолетность, безбрежность, всегласность и т.д. Устремляясь, подобно другим символистам, к «синтезу искусств», Бальмонт наполняет русский стих беспрецедентной музыкальной инструментовкой, напористым потоком аллитераций и ассонансов, т.е. созвучиями согласных и гласных: Лебедь уплыл в полумглу, / Вдаль, под луною белея. / Ластятся волны к веслу, / Ластится к влаге лилея... (Влага, 1899). Мастерское обыгрывание звуков Л и У создает здесь звуковой образ мягко плещущей воды, подобный некоторым эффектам импрессионистической музыки, и одновременно вызывает в памяти текучие извивы живописи и архитектуры стиля модерн. Бальмонт выступил и наиболее ярким из символистов реформатором русской поэтической ритмики, особенно «длинных», «замедленных» размеров. Я – изысканность русской медлительной речи... / Я впервые открыл в этой речи уклоны, / Перепевные, гневные, нежные звоны... / Я – изысканный стих. – сказал он о себе. А как экспериментатор в области жанра Бальмонт позднее, в 1917, создал не знающую себе аналогов в мировой поэзии книгу Сонеты солнца, меда и луны. Песня миров, которая содержит 255(!) образцов этой труднейшей поэтической формы. Звучные и нередко слишком неуемные в своей «красивости» эксперименты Бальмонта, разумеется были оценены и восприняты большой русской поэзией. В то же время уже к концу 1900-х они породили немыслимое количество эпигонов, прозванных «бальмонтистами» и доводящих до предела пошлости пышную декоративность своего учителя. Зенита творчество Бальмонта достигает в сборниках начала 1900-х Горящие здания (1900), Будем как солнце (1903), Только любовь (1903), Литургия красоты (1905). Здесь резко меняется интонация: на смену былым элегичности и минору приходит пафос приятия жизни во всех ее проявлениях, упоение ею, восторг и дерзость порыва ввысь, волевого агрессивного напора. Сказывается общее мистическое воодушевление русской поэзии предреволюционной поры. В центре поэтического универсума Бальмонта этих лет – образы стихий: света, огня, солнца. Поэт шокирует публику своей демонической позой, «горящими зданиями» (образ, восходящий к «мировому пожару» Ф.Ницше). Автор поет «гимны» пороку, братается через века с римским императором-злодеем Нероном. Большинство соратников по перу (И.Анненский, В.Брюсов, М.Горький и др.) сочли маскарадными «сверхчеловеческие» претензии этих сборников, чуждых «женственной природе» «поэта нежности и кротости». И лишь Вяч. Иванов оправдывал бравады Бальмонта желанием резкими метафорами подчеркнуть силу неприятия любых правил и норм, стремлением «утвердить бытие в крайностях тьмы и света». Многие современники в напористости бальмонтовского голоса усматривали революционные смыслы. Бальмонт, действительно, отдал дань социальному протесту. Однако его «революционность» – не следствие сознательной и крепкой общественной позиции, а скорее анархический бунт «негодующего при виде несправедливости» поэта, – бунт, способный принести скандальную славу. Так было в 1901, когда за стихотворение Маленький султан, отклик на разгон студенческой демонстрации, Бальмонту запретили два года проживать в столицах. Так было и со сборниками периода революции 1905–1907 Стихотворения (1906, конфискован полицией) и Песни мстителя (1907, вышел в Париже, в России запрещен к распространению). Тогда же Бальмонт сближается с М.Горьким, сотрудничает в большевистской газете «Новая жизнь» и в издаваемом А.Амфитеатровым социалистическом журнале «Красное знамя». В 1907–1913 Бальмонт живет во Франции, считая себя политическим эмигрантом. Много путешествует по всему миру: совершает кругосветное плавание, посещает Америку, Египет, Австралию, острова Океании, Японию. В эти годы критика все больше пишет о его «закате»: фактор новизны бальмонтовского стиля перестал действовать, к нему привыкли. Техника поэта оставалась прежней и, по мнению многих, перерождалась в штамп. Однако Бальмонт этих лет открывает для себя новые тематические горизонты, обращается к мифу и фольклору. Впервые славянская старина зазвучала еще в сборнике Злые чары (1906). Последующие книги Жар-птица. Свирель славянина (1907) и Зеленый вертоград. Слова поцелуйные (1909) содержат обработку фольклорных сюжетов и текстов, переложения «былинной» Руси на «современный» лад. Причем основное внимание автор уделяет всякого рода чародейским заклинаниям и хлыстовским радениям, в которых, с его точки зрения, отражается «народный разум». Эти попытки были единодушно оценены критикой как явно неудачные и фальшивые стилизации, напоминающие игрушечный «неорусский стиль» в живописи и архитектуре эпохи. В.Брюсов подчеркивал, что былинные герои Бальмонта «смешны и жалки» в «сюртуке декадента». Неуемная тяга к поэтической «беспредельности» заставляет Бальмонта обратиться к «первотворчеству» иных, неславянских, народов и в сборнике 1908 Зовы древности дать художественные переложения ритуально-магической и жреческой поэзии Америки, Африки, Океании. Февральскую революцию 1917 Бальмонт встречает с воодушевлением, но Октябрьская революция заставляет его ужаснуться «хаосу» и «урагану сумасшествия» «смутных времен» и пересмотреть свою былую «революционность». В публицистической книге 1918 Революционер я или нет? представляет большевиков носителями разрушительного начала, подавляющими «личность». Получив разрешение временно выехать за границу в командировку, вместе с женой и дочерью в июне 1920 навсегда покидает Россию и через Ревель добирается до Парижа. Во Франции ощущает боль отъединенности от прочей русской эмиграции, и это чувство усугубляет самоизгнанничеством: ищет пристанища вдали от Парижа и поселяется в маленьком местечке Капбретон на побережье провинции Бретань. Единственной отрадой Бальмонта-эмигранта на протяжении двух десятилетий оставалась возможность вспоминать, мечтать и «петь» о России. Название одной из посвященных Родине книг Мое – Ей (1924) – последний творческий девиз поэта. Эмигрантские стихи Бальмонта о России для поэзии русского зарубежья столь же значимы, как для прозы романы Лето Господне Шмелева или Жизнь Арсеньева Бунина. До середины 1930-х творческая энергия Бальмонта не ослабевала. Из 50 томов его сочинений 22 вышли в эмиграции (последний сборник Светослужение – в 1937). Но ни нового читателя, ни избавления от нужды это не принесло. Среди новых мотивов в поэзии Бальмонта этих лет – религиозная просветленность переживаний. С середины 1930-х все отчетливей проявляются признаки душевной болезни, омрачившей последние годы жизни поэта. Умер Бальмонт 24 декабря 1942 в Нуази-ле-Гран во Франции, слушая чтение своих стихов, в богадельне близ Парижа, устроенной Матерью Марией (Е.Ю.Кузьминой-Караваевой). http://www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obr...
|
| | |
| Статья написана 8 июня 2018 г. 13:33 |
Сегодня — День рождения одного из самых моих любимых американских фантастов.
Это — Роберт Янг (Robert Franklin Young)
Известный американский прозаик, писатель-фантаст Роберт Янг родился 8 июня 1915 года в небольшом городке Сильвер-Крик, штат Нью-Йорк.
Здесь, в собственном доме на берегу озера Эри, и прошла почти вся его жизнь.
В годы Второй мировой войны Р.Янг служил три с половиной года на Тихоокеанском флоте.
Судьба бросала его на Соломоновы острова, Филиппины и даже в Японию, но от участия в боевых действиях уберегла.
После окончания войны будущий писатель сменил несколько профессий: трудился простым рабочим, машинистом, литейщиком, инспектором в литейном цехе.
Одно время работал швейцаром одного из высших учебных заведений г.Буффало.
Узнав об этом факте в самом конце жизни Янга, американский писатель-фантаст Барри Н. Малзберг заметил, что если он был писателем, работающим швейцаром, то он жил грустной жизнью, но если он был швейцаром, который, случалось, писал, он жил удивительно и радостно.
В 1982 году Р.Янг ушел на пенсию.
Первыми фантастическими книгами, которые прочитал будущий писатель, были «Люди как боги» Герберта Уэллса и романы о Тарзане Эдгара Берроуза.
Отсутствие систематического высшего образования не помешало Янгу стать одним из самых ярких представителей романтически-возвышенной американской фантастики 1950-60 годов прошлого века.
В 1953 году Сэмюэл Майнз, писатель-фантаст и редактор журнала «Startling Stories», опубликовал в июньском номере рассказ Роберта Янга «The Black Deep Thou Wingest».
Несомненной заслугой журнала является то, что он открыл дорогу в большую литературу многим великим писателям-фантастам и этот дебют не стал исключением.
Писательская карьера Янга охватывает период более 30 лет, он издал более ста рассказов во многих журналах, включая такие известные, как «The Saturday Evening Post» и «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», в последнем он был всегда желанным автором.
Успех и известность Роберту Янгу принесли сборники его повестей и рассказов «The Worlds of Robert F.Young», вышедший в 1965 году и в последствии неоднократно переиздававшийся и «A Glass of Stars», вышедший в 1968 году.
Писатель, которого называли «поэтом от научной фантастики», знаком нашим читателям по повестям и рассказам «В сентябре тридцать дней», «Звезды зовут, мистер Китс», «Срубить дерево», «Механический фиговый листок», «Девушка-одуванчик», «На реке», «Хмельная почва» и другим, которые печатались в газетах, журналах, сборниках и антологиях.
Одним из лучших лирическо-приключенческих произведений считается повесть «У начала времён», позднее переработанная в роман «Eridahn» (1983).
Роберт Янг написал немного романов и, как считают критики, именно поэтому он не был известен широкому читателю, как того заслуживал.
Его первый роман «La Quete de la Sainte Grille», написанный в 1975 году на основе рассказа «The Quest of the Holy Grille» вышел только на французском языке. У романа «The Last Yggdrasil» более интересная судьба: переработанный из повести «Срубить дерево» в 1982 году он понравился читателям и заинтересовал студию «Уолт Дисней», которая выплатила аванс за право съемок фильма по оригинальному сюжету, но работа над фильмом не состоялась.
На русский язык переведен роман «Вторая дочь визиря» написанный в 1985 году в жанре юмористической фэнтези.
Роберт Янг скончался 22 июня 1985 года на семьдесят первом году жизни.
Он продолжал писать даже в день своей смерти.
http://calebin.ru/literaturnyy-kalendar-2...
|
| | |
| Статья написана 30 мая 2018 г. 17:37 |
Король небытия.
Через две недели, 13 июня 2018 года, исполняется 130 лет со дня рождения моего самого любимого поэта.
Фернанду Пессоа (Fernando Pessoa) — гений португальской и мировой литературы.
В ранней юности я впервые увидел его стихи — и был потрясён, раздавлен той глубиной, той вселенской мудрой печалью, которыми исходили его строки.
Да, конечно, я не знал языка оригинала.
Но его переводили замечательные мастера, чьи работы я читал многажды, переводы других европейских поэтов, и потому верил им безоговорочно.
Но сейчас — не о них, о переводчиках, а о предмете моего поклонения и восхищения — о Фернандо Пессоа.
Итак, кто же он, человек, всю свою жизнь создававший двойников, создававший гениально настолько, что они зажили соей собственной жизнью, как никто и ни у кого ранее?
Альберто Каэйро, Рикардо Рейс, Альваро де Кампос, Бернардо Суарес...
Миры, самостоятельные вселенные.
Всё это есть в сети, созданные им личности реальны и живут своей жизнью — и ждут своего читателя.
Человек, считавший, что поэт и писатель – не профессия, но призвание, указывавший в автобиографии в графе "профессия" — переводчик.
Человек, считавший себя христианским гностиком, либералом, консерватором, каббалистом, масоном, мистиком, националистом, эрудит, знавший литературу в совершенстве, от Гомера до Бальзака, почитатель Шекспира, немецкой поэзии, Блаватской, блестящий знаток английского языка, писавший на нём так же, как и на родном, модернист и билингвист ( что встречается не так уж часто ) , поэт, увидевший при жизни лишь один свой поэтический сборник, пессимист до мозга костей, неудачник в любви, неплохой нумеролог, составивший более полутора тысяч(!) гороскопов, многих известных личностей, в том числе португальских поэтов и даже своих гетеронимов.
Человек, чьё поэтическое наследство огромно — более 30 000 страниц — и до конца ещё не опубликовано.
Политическая карикатура, фельетон, жёсткая сатира, тонкая лирика, глубокая философия, патриотические стихи, непревзойдённое создание литературных масок.
Человек, всю свою недолгую и такую плодотворную жизнь искавший ответ на вопрос "кто я?" — и не находивший ответа, человек, бесконечно одинокий и одновременно ощущающий своё единение со всем миром, с каждым из людей.
АВТОПСИХОГРАФИЯ
Поэт измышляет миражи —
Обманщик, правдивый до слез,
Настолько, что вымыслит даже
И боль, если больно всерьез.
Но те, кто листает наследье,
Почувствуют в час тишины
Не две эти боли, а третью,
Которой они лишены.
И так, остановки не зная
И голос рассудка глуша,
Игрушка кружит заводная,
А все говорят — душа.
Это стихотворение в гениальном переводе А.М. Гелескула, как мне кажется, наиболее точно выражает суть Поэта, его душу, его стремления и мечты, его отчаяние и тоску.
Я мог бы долго говорить о Фернандо Пессоа, многие и многие его стихи я знаю наизусть; его творчество сильно повлияло и на меня, как поэта, но говорить об этом — всё-таки не то, что открыть любимый том, сесть в кресло и погрузиться во вселенную самого большого романтика и философа среди поэтов.
В заключение приведу одно из сильнейших стихотворений автора в потрясающем переводе Е.В. Витковского.
ЭЛЕГИЯ ТЕНИ
Мельчает род, и опустела чаша
Веселья прежнего. Уже давно
Холодный ветер — ностальгия наша,
И ностальгия — все, что нам дано.
Грядущее минувшему на смену
Ползет с трудом. А в лабиринтах сна
Душа везде встречает только стену;
Проснешься — снова пред тобой стена.
Зачем душа в плену? Виной какою
Отягчены мы? Чей зловещий сглаз
Нам души полнит страхом и тоскою
В последний сей, столь бесполезный час?
Герои блещут в невозможной дали
Былого,- но забвенную страну
Не видно зренью веры и печали;
Кругом туман, мы клонимся ко сну.
Который грех былого столь жестоко
Бесплодьем искупить пора пришла?
Зачем столь беспощадна воля рока,
Столь сердцу безнадежно тяжела?
Как победить, сникая на излете —
Какой войною и каким оружьем?
Для нашей скудной и заблудшей плоти
Ужели казнь горчайшую заслужим?
Прекрасная земля былых героев —
Под знойным солнцем средь лазурной шири,
Что высоко сияло, удостоив
Всех милостей тебя, возможных в мире!-
О, сколько красоты и славы прежней!
Надежды опьяняющая рьяность —
Увы, чем выше взлет, тем неизбежней
История: паденье в безымянность.
О, сколько, сколько!.. Вопросишь невольно,
Где все, что было? В глубине Гадеса,
Во свете черном никому не больно,
Ничьи стенанья не имеют веса,-
Кого, по воле темного владыки,
Отпустят в жизнь из царства древней тьмы,
Когда придем по следу Эвридики —
Иль станет так, но обернемся мы?
Не порт, не море, не закон, не вера —
Велеречивый, горестный застой
Царит один как мертвая химера
Над- скорбной влагою, над немотой.
Народ без рода, стебель без опоры,
Предпочитающий не знать о том,
Что смерть спешит к нему, как поезд скорый,
И все в нутро свое вберет гуртом.
Сомнений и неверия стезя,
Ведущая во глубину сознанья,
Где никакою силою нельзя
Спастись от косной жажды нежеланья.
Сиротству подражая и вдовству,
Мы записать хотим рукой холодной
Тот сон смешной, что видим наяву,
Сон бесполезный, скучный и бесплодный.
Что станет со страной, среди народов
На Западе блиставшей, как маяк,
С когортой рыцарей и мореходов,
Вздымавших гордо португальский флаг?..
(О шепот! Вечер, ночь уже почти —
Сдержи слова ненужной укоризны;
Спокойствием страданье сократи
В огромном сердце гибнущей отчизны.
О шепот! Мы неизлечимы. Ныне
Нас пробудить бы, мнится, только мог
Вихрь той земли, где посреди пустыни,
У бездны на краю, почиет Бог.
Молчишь? Не говоришь? Ужель полезней
В себе лелеять слишком горький опыт,
О родина! Как долго ты в болезни —
И спать-то не умеешь. Жалкий шепот!)
О день, в тумане будущего скрытый:
Король воскресший твердою рукой
Спасет народ, и осенит защитой —
Взаправду ль Бог назначил день такой?
День очищенья от греха и срама —
Когда прийти назначено тебе,
Исполнить долг, разверзнуть двери храма,
Затмить глаза блистающей Судьбе?
Когда же, к Португалии взывая,
К душе-пустыне, дальний голос твой
Прошелестит, как благостная вайя
Над влагою оазиса живой?
Когда тоска, дойдя до крайней грани,
Увидит в час перед рассветом, как
Возникнут очертания в тумане,
Что ныне сердцу грезятся сквозь мрак?
Когда? Движенья нет. Меланхоличный
Черед часов: душа привыкла к яду
Ночной досады, вечной и обычной,
А день способен лишь продлить досаду.
Кто, Родина, расправился с тобой,
Отравленною сделал и недужной,
Кто жалкой наделил тебя судьбой,
Прельщая пищей — сытной, но ненужной?
Кто вновь и вновь тебе внушает сны?
Кто вновь и вновь тебя могилой манит?
Твои ладони слишком холодны.
О, что с тобою, в жизнь влюбленной, станет?
Да, ты жива, да, длится бытие,-
Но жизнь твоя — лишь сонные мгновенья...
Все существо облечено твое
Позорною хламидою забвенья.
Спи — навсегда. Знай, греза голубая
Хотя бы не спалит тебя дотла —
Как сон безумный, что любовь любая
К тебе, о Родина,- всегда мала.
Спи безмятежно,- я с тобой усну,
Волнениям подведены итоги;
Ты, у надежды не томясь в плену,
Не будешь знать ни жажды, ни тревоги.
Спи, и судьбы с тобой единой ради
Пребудут отпрыски твоей семьи
В таком же сне, и в нищенской отраде —
Обнять стопы любимые твои.
Спи, Родина,- никчемна и ничтожна,
А коль узришь во сне надежды свет,
Знай, все — не нужно, ибо невозможно,
И цели никакой в грядущем нет.
Спи, кончен вечер, наступает ночь,
Спи,- ненадежный мир смежает веки,
Предсмертным взором отсылая прочь
Все, с чем теперь прощается навеки.
Спи, ибо все кончается с тобой.
Ты вечной жизни жаждала во славе
Пред этой пустотою голубой —
Быть вечным вымыслом? О, спи, ты вправе
Исчезнуть, не внимая ничему;
Для праздных душ в мечтаньях мало проку;
Вечерний час уводит нас во тьму
Навстречу ветру, холоду и року —
Так, лику смерти противостоя,
Взглянув во мрак, что мир вечерний кроет,
Промолвил римский Император: «Я
Был всем, однако быть — ничем не стоит».
( Omnia fui, nihil expedit.
Император Север )
Мой самый любимый Поэт.
Фернандо Пессоа, Fernando António Nogueira Pessoa, 13 июня 1888, Лиссабон — 30 ноября 1935.
Король небытия.
|
|
|
облако тэгов
), хоть ещё куда ( Ж. Рони в "подШФ"ке 