Превосходный образчик космо-триллера. Менее всего я ожидал встретить нечто подобное в фантастике соцлагеря, и уж тем более в этом сборнике. Однако и в навозе можно отыскать жемчужину. Повесть — готовый материал для наводящего жуть фильма о пришельцах. Тут вам и «Нечто», тут вам и «Солярис», тут вам и «Живое», тут вам и «Особь». Авторы умело нагнетают саспенс, а к обилию терминов быстро привыкаешь, особенно если имеешь за плечами «Я, Хобо» и «Ложную слепоту».

Единственное, что кажется притянутым за уши — это как раз отрывки из инопланетных отчётов. Совершенно непонятно, как их получили и тем более расшифровали. Но это то допущение, которое в данном случае выглядит оправданным. Без него вообще не было бы произведения.

Коэльо и Кастанеда — вот кого я вспомнил, когда знакомился с этой книгой. Ни того, ни другого я, надо сказать, не читал, но ассоциация почему-то не отпускала до самого конца.

Итак, берёте представителя офисного планктона и переносите его сознание в некий абстрактный испаноязычный городишко, населённый призраками. Почему в испаноязычный? А фиг его знает. В книге это никак не объясняется. Очевидно, автор вдохновлялся магическим реализмом, но гармонично увязать его с московской действительностью не получилось. Этот морок просто падает с потолка, не вызванный никакими обстоятельствами.

Ну ладно. Выписана эта призрачная реальность, следует признать, весьма неплохо, с фантазией и живыми героями. Там даже есть парочка логических вывертов. Но всё это не увлекает, поскольку существует как бы само по себе. Любителям мистики, вероятно, понравится, я же, честно скажу, мучился. Все эти хождения по пыльным улочкам и разговоры с непонятными людьми вгоняют в зелёную тоску. Отшельники, гадалки, помощницы психопомпа... Оно бы, может, зашло лучше, если бы героиня сама была из Испании или, допустим, Чили. Но с какой стати москвичка, не увлекавшаяся ни Маркесом, ни Борхесом, попадает в их фольклор, решительно непонятно. И к чему это всё, тоже неясно.

Странно, но с литературной точки зрения московская реальность выписана хуже. Там много подробностей, точно описывающих офисный мир, но сам стиль позаимствован из творений Донцовой или Шиловой. И я сомневаюсь, что это сделано нарочно. Просто автор решил описать женское мышление, и не нашёл ничего лучше, как копировать романы для домохозяек. В соединении с магическим реализмом выглядит это как сочетание ужа и ежа.

В общем, не моя книга.

Ну ладно. Первая часть написана здорово. Просто здорово. Загадочность, напряжение, яркий стиль — всё на месте. Но когда ты уже ждёшь, что перед тобой начнут раскрываться загадки этого мира — хлоп, и начинается вторая часть. А с ней — и новая реальность. Но с теми же героями. Крыша начинает дымиться, тем более, что планка издевательств над человеческим телом, и без того высокая, поднята тут ещё выше.

Вообще поражает слабая восприимчивость персонажей к самым ужасным ранам, которые здесь наносятся с удручающей регулярностью (и все любовно описаны). Создаётся впечатление, что книгу писал маньяк, наслаждающийся кровищей и потрохами. Реалистичность тут и не ночевала. Ладно бы раны, но герои, например, отлично себя чувствуют посреди ядерной пустоши, в которой ничего не растёт по той причине, что вся она покрыта солью (о чём авторы многократно сообщают).

Наверно, я слишком испорчен историческим ratio, если требую правдоподобных объяснений там, где они не нужны. Если вам нужен постапокалиптический психодел, это произведение для вас. Но я, видно, не ЦА. Потому что хочу знать,

Жутковатенькое такое произведение. Пробирает до мурашек... пока остаётся на почве реализма. Но как только начинает играть на поле Чаки и прочих зловещих кукол, уже не страшно. Потому что сказка — чего её бояться? Или я просто не люблю мистику.

Это что-то невероятное. В небольшой объём автор впихнул столько, что диву даёшься. Вот он, талант! Кстати уж, поделюсь предположением, что именно этот рассказ вдохновил Стругацких на «Второе нашествие марсиан» — слишком уж похожи тамошние «записки здравомыслящего» на дневник главного героя.

1942 год. Фашизм победно шагает по планете. Французам досталось меньше других, но и они не катаются как сыр в масле — идея талонов на жизнь явно взята из повседневности того времени. Марсель Эме, прямо скажем, героем не был и вообще сочувствовал вишистам (судя по его роману «Вуивра»), но и у него проскальзывают нотки, за которые могло не поздоровиться. Достаточно вспомнить характеристику, данную главным героем некоему антисемиту-конспирологу, убеждённому, что талоны на жизнь — происки евреев: «Странное убеждение, ведь евреям и вовсе оставили полдня в месяц». И это, напоминаю, написано под нацистской оккупацией!

Эме, кажется, никогда не унывал и везде находил повод посмеяться. Даже под властью немцев. Юмор из рассказа так и сочится, при этом само изображение того, во что вылилось введение талонов на жизнь, сделало бы честь любому автору антиутопий. Но какой-нибудь Оруэлл или Брэдбери разразились бы скорбными романами, а Эме ограничился залихватским рассказом. Великолепно!

Повествование идёт по нарастающей. Пролог, стилизованный под средневековую речь, прямо скажем, халтурен. Даже близко ничего общего со стилем хронистов там нет, это скорее стиль исторических фильмов. Дальше всё развивается ни шатко — ни валко, но затем автору будто кто-то придал разгон, и он выдал совершенно феноменальный диалог между римским папой и инквизитором. И после этого накал уже не снижался до самой развязки, выдержанной, как полагается, на высокой ноте.

Переклички с «Парнем из преисподней», о котором тут вспоминали, конечно, не случайны: Аркадий Стругацкий входил в редакционный совет «Библиотеки современной фантастики» и много чего оттуда почерпнул. Но почему никто не вспоминает «Трудно быть богом»? Ведь там Румата Эсторский как раз и размышляет над тем, как повёл бы себя Рэба, попади он на Землю. Вот Борунь и показал нам это. Показал, надо признать, весьма реалистично. Оставьте мечты о перевоспитании и исправлении, — как бы говорит нам автор: — Взрослого человека уже не изменить, слишком крепки в нём штампы сознания.

Мюнх — не примитивный мясник, у него своя мораль и свои принципы. Он — высокообразованный человек, логика его безупречна. Но это мораль и логика XVI века. Для человека коммунистического будущего Мюнх при всей своей идейности и начитанности — жуткий дикарь, сеющий вокруг страдания. При этом он не лишён гуманизма. Наоборот, он всё делает ради души человека и божьей любви. «Тело умертвляем — душу спасаем», — вот такой у него гуманизм, подкреплённый, как полагается, авторитетом отцов церкви. Мюнх не лицемер, он глубоко убеждён в своей правоте. Иначе говоря, фанатик.

Книга неожиданно актуальна. По ней выходит, что все политические споры бессмысленны — мы смотрим друг на друга через призму своего опыта и не можем выйти за его рамки, ибо это означало бы крушение нашего мировоззрения.

Книга, однако, и оптимистична. Хоть мы и не можем выйти за рамки своего опыта, но понятие ценности человеческой жизни растёт, а вместе с ним — и уважение к позиции другого. Вот только процесс этот долгий, и перескочить через ступеньки не удастся. Что нам и демонстрирует история инквизитора Мюнха.

P.S. Как специалист по истории социалистической Польши заверяю, что книгу издали так поздно не из-за позиции католической церкви, а из-за того, что в ней описано коммунистическое будущее с римским папой, что представлялось идеологам того времени нонсенсом. У нас на это закрыли глаза, потому что Ватикан казался этнографическим курьёзом, а вот в Польше католицизм был реальным противником, там копья ломались вовсю, поэтому цензоры и не пропустили книгу. Это, кстати, ещё один пример того, как по разному смотрят на мир люди с разным опытом. То, что в Польше расценивалось как пропаганда клерикализма, у нас казалось выпадом против костёла. Аналогичная история, между прочим, произошла и с фильмом Кавалеровича «Мать Иоанна от ангелов». :)

Боже мой, какая белиберда! Всё, ну буквально всё притянуто за уши! Сюжет играет в поддавки с героем от начала до конца. Единственное, что впечатлило — это способ изменения частоты сигнала, придуманный Раухом. Всё остальное — просто мультик про супергероев. Для полноты восприятия не хватало только пафосных фраз, и они здесь тоже есть!

Удивительно, имея такую биографию, писать опусы уровня закомплексованного подростка, мечтающего о всеобщем преклонении. Все штампы налицо, а практически полное отсутствие женщин и вообще личной жизни у героя ещё и безошибочно указывает на крайнюю неосведомлённость «подростка» в этом вопросе.

Автор не удержался даже от того, чтобы вести повествование от первого лица! Это всё равно как если бы в романах Флеминга Бонд сам рассказывал о своих похождениях. «Я ловко снял тремя выстрелами трёх бандитов, потом провёл ночь с красоткой, затем обыграл в покер крутого шулера...». Вот здесь именно так и есть. Пошлость невероятная! Сдаётся мне, карьера разведчика у Днепрова сложилась далеко не так успешно, как он хотел, и наш фантаст решил наверстать упущенное хотя бы в воображении.

Весьма жалкое произведение.

Менее всего я ожидал встретить что-то подобное в советской фантастике, да ещё (вот это да!) в 1959 году. Рассказ — готовый сюжет для фантастического блокбастера. Все составляющие успеха налицо: загадочный инопланетный разум, напряжённое действие, головоломный ребус в начале и лихой космический боевик — в конце. И всё это — в рамках рассказа!

Особое восхищение за оригинальную концепцию жизни. Я по наивности думал, что до чего-то такого фантастика доросла лишь ближе в девяностым, а тут глядите-ка — 1959 год!

Всё же снижу на балл из-за высосанной из пальца концовки. Наверное, по-другому советский фантаст закончить и не мог, но мне-то от этого не легче. Концовка нелогична и взята с потолка. Но всё остальное — на высшем уровне!

Героизм — это когда ты закрываешь своим телом амбразуру. А когда ты без оружия несёшься на вражеский окоп с криком: «Всех убью — один останусь!», это, дорогие друзья, не героизм, а идиотизм. Яркий пример которого нам демонстрирует данный рассказ.

Поступок капитана по степени дурости напомнил мне поведение экипажа в последнем ридлискоттовском «шедевре» — там, если помните, корабль с колонистами меняет курс, просто получив сигнал с более близкой планеты (отсюда мы можем заключить, что натужная подгонка сюжета под финал — явление интернациональное).

Я совсем не против одержимцев и фанатиков. Но не надо путать фанатиков с безответственными идиотами, действующими по принципу «дерусь, потому что дерусь». У Гуревича в «Функции Шорина» фанатизм правдоподобный и оправданный, а у мадам Журавлёвой — пафосная ахинея. «Через невозможное — вперёд!». Боже мой, какой бред.

Таких историй с подростковым «героизмом» можно настрогать сколько угодно.

Например:

»- Не выходи в открытый космос без скафандра! Ты же погибнешь. — Там что-нибудь придумаю. Через невозможное — вперёд!».

Или:

»- Профессор, что ж вы в ядерный реактор без костюма радиационной защиты собрались? — Там что-нибудь придумаю. Через невозможное — вперёд!».

И наконец:

»- У нас вышли из строя оба двигателя. Но рядом есть аэродром. Приземляемся? — Ни в коем случае! Что-нибудь сообразим. Говорите, 250 пассажиров на борту? Ха-ха, тем лучше! Через невозможное — вперёд!».

Господи, этот ура-идиот ещё и картины писал...

А тем из лаборантов, кто тут в отзывах сокрушался по поводу тлетворного влияния «девяностых», якобы исказивших понимание светлой идеи рассказа, предлагаю подняться на крышу 16-этажного дома, раскинуть руки и воспарить. Романтика же! Свершения! Через невозможное — вперёд!

Вот уж не ожидал, что советский фантастический рассказ заставит меня вспомнить эпоху Великих географических открытий. Колумб, Магеллан, Васко да Гама, Герман Шорин... Абсолютно мелвилловский персонаж: несокрушимая воля и фанатичная преданность идее.

От рассказа так и веет романтикой дальних странствий. Не случайно повествование перебивается вставками о шоринских грёзах (отличная находка автора!). Но это не сказочная романтика Грина, а суровая романтика Джека Лондона. Здесь нет места розовым соплям, здесь люди идут напролом, попутно совершая открытия. Реалистичность необыкновенная! Гуревич чуть ли не единственный в советской фантастике показал, сколько трудностей поджидает людей в попытках долететь до звёзд. Обычно в таких произведениях авторы ограничиваются кратким описанием двигателя. Мол, остальное — дело техники и времени. Гуревич же с этого только стартует. А дальше — широкая картина технологических, биологических и физических проблем. Точно ушат холодной воды на прекраснодушных мечтателей, которые после запуска спутника вообразили себе, что уже завтра человечество освоит Солнечную систему. Нет, ребята, нам предстоит расколоть ещё немало задачек, из которых постройка околосветового двигателя — чуть ли не самая лёгкая.

Не буду перечислять все прозрения и догадки автора. Они есть в предыдущих отзывах. Какие-то из них более удачны, какие-то — менее; о чём-то Гуревич вообще не подумал (к примеру, о солнечной радиации на Луне и Марсе). Но за идею астероида как космического корабля — моё уважение. Есть ли вообще хоть один фантаст, который понял, что пилотируемая ракета не подходит для межзвёздных перелётов? А Гуревич это сообразил на заре космической эры! Прозорливость невероятная.

А ещё это — удивительно красивое произведение. Зацените сами: «Своими глазами он увидел голубой глобус на фоне звёзд, глобус с полнеба величиной, с сизыми кудряшками и бирюзовым бантом атмосферы. И другой мир увидел — латунный, с круглыми оспинами, как бы следами копыт, как бы печатями космоса. Голубой глобус съёжился, а латунный вырос, занял небосвод, подошёл вплотную к окнам, сделался чёрно-пёстрым, резко плакатным. Такой непохожий на нежно-акварельную Землю!».

Жемчужина «оттепельной» фантастики.

Итак, я прочёл несколько советских фантастических рассказов периода «оттепели» и могу сделать вывод — для того, чтобы в то время написать фантастический рассказ, нужны были следующие составляющие:

1) увлечённый учёный

2) девица...

собственно, всё. Остальные ингредиенты добавляются по желанию.

Причём, девица как правило ослеплена любовью к гению, последний же воспринимает её восторги с философской отстранённостью. Менять их местами категорически противопоказано, у них чётко определённые роли: мужик двигает прогресс, девица истерит или совершает глупости. В общем, я понял, откуда растут ноги у странной пары Румата Эсторский — Кира в «Трудно быть богом».

Почему я так много места посвятил этой теме в моём отзыве? Потому что о чём-то другом здесь сказать почти нечего. Научная сторона вопроса смехотворна. Психологизм отсутствует. Однако защита диссертации описана великолепно. Даже дежурные фразы не изменились за полстолетия.

Честно говоря, я вне себя. Ведь написано-то хорошо! И образы живые, и описания яркие, и школьно-лагерный быт представлен на ура. И всё это ради идиотской (другого слова не подобрать) концовки. Это всё равно что написать изящную сюиту, а потом с её помощью проверять, хорошо ли настроен рояль. Тьфу!

На всякий случай проверил возраст авторов к моменту написания — одному уже за сорок, другому — за пятьдесят. А значит, никаких скидок. Рассказ очень плох. Да, я понимаю, что в середине шестидесятых наша фантастика ещё не достигла высот, но извините — уже есть «Трудно быть богом» и «День гнева». А тут такое...

Сюжет шит белыми нитками, реакции людей неестественны, герои существуют в некоем сферическом мире. Даже если предположить, что на всей планете уже установился коммунизм (этим можно объяснить, что перспективную разработку не секретят), не бывает такого, чтобы учёный просто пропал из лаборатории, а его ищет лишь собственная подчинённая. Кстати уж, не первый раз встречаю в идейно выдержанной советской фантастике образ безответно влюблённой в учёного женщины. Дыхание эпохи? Скорее, влажные мечты авторов.

Я не знаю, в каком мире человек может просто нагрянуть к родственнику, которого не видел тридцать лет, и поставить его перед фактом: «Встречай. Поживу у тебя с месяцок». Не знаю, в каком мире тринадцатилетний подросток (ведущий себя, к слову, как десятилетний), обнаружив собственного деда без сознания с электродами на руках и ногах, не сообщит об этом родителям. И наконец, не знаю, в каком мире мальчишка может целыми днями ходить в трёх носках по жаре без всяких последствий для ног.

И это я ещё не прошёлся про второстепенным персонажам, которые возникают ниоткуда, делают ровно то, что надо для продвижения сюжета, и исчезают, когда нужда в них отпадает.

Так не пишут не только сейчас. Так нельзя писать в принципе.

«Разве мы не люди?» — с этого вопроса, который твердили чудовищные обитатели острова доктора Моро, начинается и это произведение. Вообще говоря, идея интеллектуальной безэмоциональности не раз обыгрывалась в советской фантастике. Сложился даже стереотипный образ бесстрастных и умных инопланетян. Здесь не инопланетяне, но суть та же. А если взять шире, то архетип безнравственного умника (или везунчика) известен ещё Гауфу и Уайльду.

Рассказ удивительно американский и в то же время очень советский. Американский он в смысле «экшена», напряжения, нарастающей жути. Подлинный триллер! Огромное уважение Гансовскому, сподобившемуся написать такое в 1964 году.

А советский он потому, что фермеры ведут себя как жители СССР — сидят, сложа руки, и ждут, пока власти разберутся. Сугубое упование на государство — характерная черта соцреализма. Нет, в конце эти терпилы тоже не выдерживают, но получается всё тот же русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Американские фермеры уже давно самоорганизовались бы в какой-нибудь Союз обороны (при наличии-то оружия!), закидали письмами конгрессменов и сенаторов и устроили как минимум акцию протеста в виде перекрытия дороги или чего-то подобного. Я уж не говорю о пикетировании Белого дома.

А в целом очень драйвово. Смутили только два момента: похищение дочки фермера (зачем?) и связи отарков с бандитами (что первые могут предложить вторым?).

Нарочито безэмоциональное произведение, от которого волосы шевелятся на голове. Серые будни серого города, серый инспектор расследует мало кому интересное серое дело. Поначалу я вообще принял эту вещь за идейно выдержанную графоманию, включённую в сборник БСФ по причине «прогрессивности» её автора. Но чем дальше, тем больше убеждался, что демонстративная протокольность книги — просто литературный приём, который здесь, чёрт возьми, работает на все сто! Именно так, глазами бесстрастного инспектора, и надо было описывать этот мир благосостояния и умственной пустоты. По настроению и впрямь смахивает на «Хищные вещи века», а ещё — на норвежский (опять Скандинавия!) фильм 2006 года «Неуместный человек».

Вот только люди, с которыми встречается следователь, — совсем не серые. Каждый со своей психологией и историей. В сочетании с каменным спокойствием главного героя эффект получается сногсшибательным.

В какой-то мере завидую читателям, которые открыли эту книгу в эпоху застоя. То, что выглядело тогда фантастикой или чем-то из разряда «их нравы», теперь всё больше походит на нашу действительность. А потому вместо отстранённого любопытства книга вызывает страх, будто смотришь до боли реалистичный ужастик.

Да вот хотя бы:

«Цензура. Если я не ошибаюсь, официальной цензуры в нашей стране не существует. И несмотря на это, у нас более свирепая и придирчивая цензура, чем в любом полицейском государстве. Вы спросите: почему? Да потому, что она носит частный характер, не регламентирована законом и ведётся такими методами, которые делают её неуязвимой с юридической точки зрения. Потому, что не само право осуществлять цензуру — хорошенько заметьте разницу, — не само право, а практическая возможность зависит от людей, будь то чиновники или отдельные издатели, которые уверены, что их решения разумны и служат всеобщему благу. И потому, что люди в большинстве своём тоже разделяют их дурацкую уверенность и, следовательно, сами выступают в роли цензоров при каждом удобном случае».

Поставил бы десятку, но финал мне показался натянутым, этакий искусственный вист, которому противоречит всё предыдущее повествование.

«Честно работала в партии, со всей страстностью и злобой разоблачала я врагов народа, а у себя под носом, под боком проглядела. Проглядела, потому что маскировка и вероломство были чудовищными [...] он бесстыдно меня обвёл, усыпляя мою к нему бдительность. Ибо ни в ком другом, кого я разоблачала, я не ошиблась».

Это не отрывок из книги. Это — письмо Анны Хохряковой, жены арестованного и.о. председателя Дальневосточного крайисполкома Евгения Лебедева, написанное 26 августа 1937 года. Письмо, разумеется, нигде не публиковалось, осев в бумагах главы дальневосточной парторганизации Варейкиса (тоже вскоре арестованного).

А теперь сравним это со словами одной из героинь романа, сказанных о муже, которого она заподозрила в нелояльности властям: «Ну как я могла представить себе, что Того, мой Того, станет предателем! Да ведь то-то и оно, что с виду предатели такие же, как обыкновенные люди. Только нутро у них другое. А так ведь притворяются, негодяи. Ну вот, лежала я и думала о Того. И утром, когда я встала, он для меня был уже не человек. Он был уже больше не человек, он был хуже дикого зверя. В первую минуту, как я утром взглянула на него, мне показалось, что это просто страшный сон. Ведь Того был такой же, как всегда. И я подумала, что если быть с ним поласковей, всё ещё, может быть, обойдётся. Но потом я поняла, что нечего жалеть предателей, от этого они не станут лучше — нет, нет, о таком и думать опасно. Он конченый человек, он испорчен до глубины души! И вот только я пришла на работу, как сразу же позвонила в полицию».

Поразительно, насколько авторша, никогда в жизни не видевшая доносов и вряд ли разговаривавшая с людьми, писавшими их, точно ухватила настроение. Да, она была в сталинском СССР и Третьем Рейхе, но чтобы проникнуть в столь сокровенные вещи, как образ мыслей граждан тоталитарного общества, надо обладать недюжинной проницательностью.

«Записки здравомыслящего» — так бы по-другому я назвал роман (да простят меня Стругацкие за плагиат). Очень преданному гражданину Мирового государства довелось совершить открытие, которое перевернуло вверх тормашками всю его жизнь. Под действием каллокаина люди вдруг сбрасывают с себя маски бесстрастных солдат и начинают говорить то, что у них на уме. То, что их мысли не всегда отвечали идеологии, не самое ужасное. Куда хуже другое: минутная искренность на фоне всеобщей зарегулированности выглядела чем-то не от мира сего. Оттого и возникла у героев дилемма, как к этому относиться. Если человек не совершил правонарушения, а просто говорит живым языком, свободным от идеологических штампов, он опасен или нет?

«Ситуация принимала весьма неприятный оборот. Когда мы с самого утра позвонили в полицию, оказалось, что девять человек из десяти уже прислали доносы на своих мужей и жён... — простодушно сокрушается главный герой, затеявший особого рода проверку своего препарата. — [...] наш эксперимент застрял на мёртвой точке. Жёны и мужья всех наших испытуемых тут же обращались в полицию; мы ежедневно получали их доносы целыми пачками».

Надо отдать должное Карин Бойе. Она не скатывается в политический памфлет, а остаётся на почве реализма. Здесь нет громких фраз и театральных поступков, здесь люди мечутся в отчаянной попытке сохранить свою душу, но не впасть в крамолу. Трагедия в том, что это невозможно.

В своё время польские диссиденты подметили, что невзирая на навязчивый коллективизм, в тоталитарном обществе люди ещё более эгоистичны, чем в свободном, потому что не могут никому доверять. Затем то же наблюдение сделал наш кореевед Ланьков, описывая общество в КНДР.

Карин Бойе поняла это раньше их всех. Призыв «Жить не во лжи» родился не на пустом месте. Стоит только начать говорить, что думаешь, и всеподавляющая идеология становится невозможна. Искренность противопоказана диктатуре. Отсюда-то и берётся стрежневая драма романа. Каллокаин, необходимый для обнаружения крамолы на мысленном уровне, развязывает людям языки. А это оказывает сокрушительное воздействие на тех, в ком ещё не умерли все чувства, кроме преданности власти.

То, что эту книгу издали в СССР, можно объяснить только изворотливостью редакторов, сумевших внушить цензуре, будто речь идёт сугубо о фашистских государствах (благо некоторые черты фашизма Всемирному государству и впрямь свойственны). Отдадим должное и переводчикам, которые благоразумно окрестили Всемирное государство Империей (чего нет в оригинале). Ну и, конечно, спасибо издательству «Молодая гвардия», которое позднее, правда, в области фантастики сменило направление и начало публиковать всякую белиберду, но во времена БВФ стояло в авангарде.

Ставлю девятку, потому что концовка, на мой взгляд, слита. Может быть, это произошло потому, что Бойе переживала за умиравшую тогда любовь своей жизни и ей стало не до книги, или она с самого начала хотела так закончить, но концовка — полный facepalm. Остальное же — блестяще!

Это тянуло на сказку, но автор решил написать фантастику. И очень зря. Потому что вышло по-идиотски. Чего мы ожидаем от описания иной цивилизации? Правильно: описания ИНОЙ цивилизаиции. Ну так вот, здесь этого нет. Гусеницы говорят как люди и ведут себя как люди, но они... не люди. Ничем, кроме внешнего облика, они от людей не отличаются, у них даже руки есть! Ах да, общаются они телепатически, но почему-то понимает их только робот. Который, кстати, тоже вылитый человек, но уже не только внутренне, но и внешне. Даже улыбаться умеет. Когда дело дошло до бумажных книг в шкафах разумных гусениц, я мысленно махнул на произведение рукой. Нет, я дочитал его, хоть продраться через резонёрские диалоги было нелегко, но всерьёз воспринимать уже не мог.

Легко придумать зелёное солнце. Тяжело изобрести мир, в котором оно выглядело бы естественно.

Вежинов наплевал на это основополагающее правило фантастики.

Вот и пусть получает от меня двойку.

Это невероятно плохо. Графомания в чистом виде. Чудовищный язык с постоянными тавтологиями (в стиле «госпитализирован в больницу»), невыносимое многословие, абсолютно никакие персонажи, а герой — воплощённый комплекс подростка: ничего из себя не представляющий индивид, решающий проблемы на взмах ноги. Подчинённый перед ним лебезит, случайно встреченная девица тут же в него влюбляется, нелюбимая жена без слов уступает место сопернице... Если текст отражает личность автора (а этот, судя по всему, отражает), то Гуляковский был не только графоманом, но ещё неприятным и глупым человеком. А ясно мне это стало вот отсюда:

«Я нежился в постели и слушал, как на кухне Веста, что-то напевая, готовит кофе... Я не спешил вставать, зная, что кофе, как обычно, будет мне подан в постель... Она войдёт, улыбаясь, глаза её будут радостно блестеть. Она всегда улыбается, когда знает, что делает что-нибудь приятное для меня... За всю долгую семейную жизнь я так и не сумел объяснить жене, как именно следует готовить кофе, чтобы сохранить полностью его аромат. Весте не понадобилось ничего объяснять. Она знала наперёд мои вкусы. Она умела так поджарить омлет на завтрак, чтобы на нём не было корочки. Жене это не удавалось ни разу. Сама Веста была удивительно равнодушна к еде. Подозреваю, что в моё отсутствие она вообще не ела. Но даже в этом ей ни разу не изменил такт, и, когда мы вместе садились за стол, она всегда ела хотя и немного, но с видимым удовольствием, стараясь своим равнодушием к пище не испортить мне аппетит. Жену мне частенько приходилось останавливать, напоминая ей, что неумеренность в еде...».

Чувствуете? Это — текст не взрослого, а ребёнка, который мнит себя центром мира, полагая всех окружающих приложением к его эго. Мужской вариант ромфанта, неизжитые подростковые грёзы о прекрасных инопланетянках и красавцах-вампирах, падающих к ногам среднестатистической серости. Но подано всё под соусом гуманитарной фантастики, вот что смешно!

ГГ и действует как сорокалетний инфантил: говорит, что Веста знает будущее, и всё равно идёт наперекор её предупреждениям, патамушта крут! И эту свою крутость он демонстрирует в чисто подростковом стиле, то и дело выпендриваясь там, где это совсем не к месту. В жизни такого типа быстро поставили бы на место, но мы имеем дело с мужским ромфантом, поэтому собеседники либо покорно ему внимают, либо просто терпят, не говоря ни слова. Персонажи существуют лишь постольку, поскольку имеют отношение к ГГ — прямо как в фильме, когда того, чего нет в кадре, как бы и нет вообще. Веста появляется после полугодового отсутствия, но её почему-то не ищут, а ГГ не приходит в голову сообщить о ней в полицию; директор уже неделю как исчез, но в институте об этом ни слуху ни духу; жена ГГ всплывает лишь однажды, да и то для того, чтобы смиренно собрать чемоданы бросившему её мужу... Никакого фона, сюжет толкает один ГГ, а все остальные выстраиваются в позе «Чего изволите?».

Мы пеняем на современный книжный шлак, но вот вам яркий пример незамутнённой графомании, выходившей ощутимыми тиражами в «самой читающей стране мира». Ныне такому место разве что на самиздате. И я от души ставлю этому произведению честно заслуженную единицу.

Энциклопедия быта в период Великой отечественной — так бы я назвал эту книгу. Причём, быт здесь многогранный, не только на фронте и в тылу, но и в концлагерях: как немецких, так и советских. Охват неимоверный. Вот физик бьётся над научной проблемой, а вот его мать отправляют в газовую камеру. Вот сестра его жены пытается получить прописку в Куйбышеве, обивая пороги разных ведомств, а вот её племянник сражается на фронте. Мать, рыдающая над телом убитого немцами сына, и сын, читающий последнее письмо сгинувшей в оккупации матери. Как это написано! Ни один Шолохов, ни один Пастернак и близко не сподобились на такие строки. Пламенные коммунисты и безыдейные работяги, циничные гестаповцы и лагерные уголовники — разброс типажей невероятный. И за каждым — своя история, каждый делает свой выбор. Один идёт на смерть, не желая плясать под дудку блатных в Гулаге, другой — не желая строить газовую камеру в Аушвице. И всё это — зримо, выпукло, со многими деталями, точно Гроссман самолично работал в лаборатории ядерной физики или сидел в штабе Сталинградского фронта. Быт, быт, проклятый быт. Здесь нет ходульных персонажей, каждый живёт полнокровной жизнью, стоит в очередях, ругается в паспортном столе, после работы бежит в магазин (описание продовольственных карточек прилагается). Вот следователь мучает комиссара Крымова, а в промежутке звонит жене и обсуждает, что купить на вечер (волосы дыбом от этой сцены). А вот заросший грязью немец в сталинградском котле ведёт с товарищем беседу о судьбе Рейха (никакой крамолы, строго в рамках нацистской пропаганды), а потом идёт греться под бочок русской бабе. Всё рутинно, буднично: портянки, сало, вмёрзшие в лёд капустные листы на помойке, которые пытается отодрать оголодавший солдат вермахта. А на этом фоне — величайшее сражение величайшей войны человечества.

Книга хоть и о войне, но фронтового героизма здесь нет. Даже подвиги, вроде обороны дома Грекова (явный намёк на дом Павлова) показаны буднично, словно это — рутина, ничего особенного. Зато здесь есть другой героизм — поступки одиночек, не подчиняющихся общим правилам. Они тоже показаны без надрыва, даже вскользь, но потом, оборачиваясь, ты понимаешь: а ведь это был подвиг!

Роман, не скрываясь, проводит параллели между политической системой сталинизма и гитлеризма. Недаром чиновник из лагеря смерти говорит большевику Мостовскому: «Мы одинаковы. Борясь с нами, вы боретесь с собой». И это написано в конце пятидесятых годов, в стране, потерявшей миллионы людей на войне! Поразительная авторская смелость.

Роман, безусловно, антисталинский, но не прямолинейный. Любое время многолико, и Гроссман показывает это через извивы судьбы Штрума — гениального учёного с неподвязанным языком. «Умные нам не надобны. Надобны верные», — такое мог сказать лишь герой наивного романа, где добро и зло чётко разделены. У Гроссмана не так. У него всё куда сложнее, и потому — ужаснее. Здесь могут погубить самого верного, если он не успел за меняющийся линией пропаганды (лежал в больнице и тупо не знал, что красный командир, которого он предлагал судить за антипартийные выпады, пал смертью храбрых и теперь — герой газетных заголовков), а могут вознести самого вольнодумного, если он зачем-либо понадобился Хозяину. И вот прежний вольнодумец, нежданно обласканный властью, мгновенно превращается в верноподанного подпевалу. А что вы хотите? Всем надо жить.

Теперь про минусы.

Я не читал «За правое дело», и потому не ориентировался в сложных родственных отношениях большой семьи Шапошниковых. Это изрядно усложняло чтение. Только представьте, что вы читаете «Войну и мир» сразу со второго тома. Поди утонете во всех этих Ростовых и Курагиных. Вот и я утонул. Лишь в конце начал понимать, кем они друг другу приходятся.

А ещё немного раздражал акцент на еврейской теме. Я понимаю, что для Гроссмана это — больное место, и что поздний сталинизм весьма юдофобен, но здесь этого уж слишком много. Чуть не каждый третий персонаж — еврей и, разумеется, страдает от антисемитизма окружающих. Как-то всё это нарочито.

Ну и озадачило отсутствие концовки. Роман просто обрывается, не завершив сюжетных линий. Это очень странно.

И всё же, суммируя, соглашусь с Энтони Бивером. «Жизнь и судьба» — величайший русский роман XX века. Не «Тихий Дон» и не «Мастер и Маргарита», а именно это творение военного корреспондента «Красной звезды».

Я Пелевиным не избалован, прежде читал только «Generation П» и пресыщенности не испытываю. Наоборот, этакое голвокружение от высот, на которые меня вознесли, и глубин, в которые меня окунули. Знаете, любой автор посчитает успехом, если ему удастся написать годную антиутопию. Пелевину удалось, но для него это — не самоцель, а всего лишь фон для описания нашей действительности — какой она может стать, если всё пойдёт как идёт. БигБиз, Антихрист-Маниту, Еврайх, Би Гбен, офшар... Пелевин не просто выстроил мир, он придумал для него язык, да ещё разбил его на диалекты. Но и игра с языком для него не самоцель, а всего лишь средство. Средство, чтобы мы взглянули на наше настоящее со стороны. Чтобы осознали, как много в нём абсурдного, и откуда всё это происходит.

Толкиен выстраивал свой мир всю жизнь. Пелевин делает это регулярно для очередного романа. Проникнитесь потенциалом автора!

«Психиатрия хуже коммунизма!»

Эти и другие максимы поведает нам Игнациус Райлли — типаж и впрямь удивительный, этакая смесь Швейка и Дон Кихота.

В книгу надо въехать. Сначала идёт с трудом. Наибольшее недоумение вызывает, конечно, странная речь главного героя — вычурная, нарочито усложнённая и при этом полная штампов. «Люди так не говорят!» — наверняка воскликнете вы через страницу-другую. Но вот чудеса: стоит прочитать главу, и речения Райлли будут уже казаться милым чудачеством, придающим герою шарм. Это — удивительный, невероятный талант: изобразить эгоиста и закоренелого лгуна симпатичным в целом персонажем.

Книга реально смешная. Ровно до тех пор, пока мы смотрим на мир Райлли изнутри, глазами самого Райлли. Но как только меняется фокус, книга вдруг превращается в горький плач по отвергнутому обществом странноватому толстяку, живущему на пенсию матери-алкоголички.

Чем подкупает книга? Отточенными диалогами, прописаностью каждого персонажа, калейдоскопом ситуаций, но больше всего тем, что здесь выстреливают все ружья. Редко мне доводилось встречать произведения, где любая деталь играет роль. Тулл не забывает ни о чём. И даже какая-нибудь мелочь, о которой вы давно забыли, непременно напомнит о себе спустя пару сотен страниц. Эта книга — как картина старого мастера, где наполнено смыслом все, вплоть до оброненной пуговицы или рассыпанных небрежно ягод.

Совершенное творение гения.

По мне — слишком сказочно. Ужас потому и ужас, что так или иначе соприкасается с нашим миром. А сказочные чудовища не пугают — это же сказка! Вот и здесь вся эта нежить показалась какой-то театральной. Может быть, потому, что герои никак не рефлексировали по её поводу. Подумаешь, увидели нечто иномирное! Подумаешь, кого-то превратили в ходячего мертвеца! Надо ехать дальше!

Может быть, стоило это как-то увязать с казахским фольклором, не знаю. Тогда, наверное, получилось бы страшнее. А так — просто сказка.

Придёт серенький волчок

И укусит за бочок

:)

Начально отличное. Ласковый убийца, мимими с ножом и всё такое. Если б и дальше всё продолжалось в таком духе, поставил бы десятку. Но дальше всё пошло как-то не так: герой заговорил выспренним языком, каким пишут начинающие авторы, пытаясь подражать классической литературе (я прямо ждал, когда прозвучит «смеркалось»), действие забуксовало. Автор, по-моему, взял неверную тональность, и оригинальный сюжет поблек. А жаль. Идея-то хорошая.

Жуть какая. Кому-то праздник, а кому-то — смерть. Дед Мороз как инфернальный персонаж — конечно, не изобретение Подольского (вспомнить хотя бы «Футураму»), но здесь это подано под таким соусом, что волосы на голове шевелятся. Причём, сам дед Мороз даже и не появляется, но мы видим плоды его рук, «питомник», и от этого ещё страшнее. История выстроена великолепно. Все эти намёки, недоговорённости — класс. Правда, немного язык подвёл. Странно слышать от мальца про «грешную землю». Но в целом — превосходно.

Это классно. История — сплошной натянутый нерв, прочитывается на одном дыхании. Хоть не люблю я истории про всяких извращенцев, но здесь его личность описана так здорово и так притягательно, что остаётся только поаплодировать. Удивительное это искусство — так прописать мерзость, чтобы читатель не мог оторваться, невзирая на отвращение.

Снижу балл сугубо за концовку. Не люблю я мистику, что поделать! Мне она кажется этаким «богом из машины». Хоть и понимаю, что жанр допускает, но не люблю.

А рассказ превосходный. Один из лучших у Подольского.

«В сущности, искусство — зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь... Всякое искусство совершенно бесполезно». Оскар Уайльд.

Красота — вот первое, что бросается в глаза, когда читаешь этот роман. Холодная и сгногсшибательная. Словно топ-модель, взирающая с обложки. Совершенство и недоступность. Мир как отражение нашей реальности, но отражение сглаженное, как в Фотошопе. Каждая деталь, каждая чёрточка здесь оттеняют безупречность рисунка. Идеальное произведение искусства. «Великая красота» Соррентино, бумажный вариант. Чрезвычайно визуальный роман. Он так богат красками, что мне, например, крайне трудно было воссоздать антураж каждой сцены в воображении — настолько много здесь ярких штрихов.

Это не фэнтези, потому что здесь то и дело всплывают реалии нашего мира. Это не постапокалипсис, потому что нет катастрофы, погубившей мир. И уж тем более это не НФ, потому что здесь действует магия. Перед нами головокружительный винегрет из стимпанка и мистики, густо приправленный сказочными аллюзиями. Загробный постмодерн: дантовские круги ада с Ариманом в роли Демиурга (не дьявола, ибо доброго бога здесь тоже нет!). Три толстяка, свергнувшие снежную королеву, но нарвавшиеся на Щелкунчика (который, впрочем, тоже себе на уме).

Нет, это не переосмысление классических сказок. Известные сюжеты здесь только на подхвате.

Всё здесь описанное суть наложенные друг на друга цифровые копии нашего мира, снабжённые информацией о его духовной составляющей. Сдаётся мне, что весь этот мир — лишь компьютерная игра для нескольких участников, выступающих здесь под именем господ. Остальные же — всего лишь юниты. Виртуальная реальность. Отсюда такое пренебрежение к человеческой жизни и такой людоедский цинизм от тех, кто на самом деле не так уж и плох. Оно и понятно: юнитов можно не жалеть, то ли дело человек!

А вот Иенса я авторам не прощу! ;) Прекрасный парень, который за свою жизнь никого не убил и не покалечил, в отличие от симпатяги Кея, замыслившего небольшой геноцид собственных подданных. Да и отношение к родственникам у Ледяного Герцога, прямо скажем, весьма мерзкое. Почему авторы так упорно выставляют его достоинства, одновременно валяя в грязи Магнуса, ума не приложу.

Не ставлю десятку исключительно за то, что концовка так и осталась в рамках сказки. Меня это слегка разочаровало. Впрочем, всякое искусство совершенно бесполезно. :)

Хе-хе, хоррор-версия «Невероятного мира» Гамильтона, скрещённая с «Заповедником сказок» Булычёва и даже, не побоюсь этого слова, с «Пикником на обочине». Незамысловатая стёбная вещица о двух бедолагах, выбравшихся за добычей в мир по ту сторону киноэкрана (да-да, «Последний герой боевика» — было, было). Без всяких претензий, лёгкая зарисовка о плодах копирайта. Пожалуй даже слишком лёгкая — кое-где можно было описать погуще, чтоб до печёнок проняло. Но как юмореска — вполне себе. Хоррор-юмореска. Сталкиваюсь с таким второй раз в жизни. :)

Название подразумевает юмор, но юмора здесь почти нет. На самом деле это — н/ф с упором в психологию (редкий зверь в наших местах, кстати). Обычные люди в необычных обстоятельствах. Казалось бы, что ещё можно написать на эту тему? Шизофрения? Было. Нашествие пришельцев? Было. Зомби? Сто раз было. Влияние технического прогресса на общество? Социальная фантастика только этим и занимается.

Тулиной, однако, удалось придумать выверт, который, вроде бы, ещё не приходил в голову никому: временное подселение в голову подростка другой личности. Знатоки, наверное, тут же вспомнят с десяток произведений, где фигурировала похожая идея: от маньяков с раздвоением личности до бестелестных инопланетян, устанавливающих контроль над мозгом. Поверьте мне, тут совсем другое. По сути это — роман взросления, когда у затюканного подростка появляется наставник и друг. Да, разумеется, я в курсе, что и это тоже было: Карлсон, Мэри Поппинс, далее по списку. А вы представьте, что этот наставник существует в вашем теле и он от этого тела совсем не в восторге. Нет, это не шизофрения, ибо данная вторая личность существует реально. Она — не порождение вашего больного воображения, она есть, просто временно ей надо пожить в вашем теле. А если эта личность вдобавок — женщина? Лихо взнузданно? :) Нет, от трансвестии тут ничего нет, выдохните. Вся история занимает всего семь месяцев, и за это время обоим персонажам предстоит многое пережить и переосмыслить.

Это — сюжет.

Каково же воплощение? Честно признаюсь, мне хотелось большего. Кое-какие оригинальные находки, кроме самого фантдопущения, в книге есть: чего стоит, например, остроумная мысль о новом написании слов из-за ошибки, вкравшейся когда-то в программу! А уж когда главные персонажи, пользуясь одним телом, начинают выдавать себя друг за друга, мороча голову окружающим, автора просто хочется расцеловать. Молодчина! Это великолепно. Но маловато. :)

В целом на выходе мы имеем этакую смесь фильмов «Хамелеон» и «Суррогаты». От «Хамелеона» здесь — преображение человека, который выдал себя за гея, чтобы завоевать уважение на работе (в книге не про геев, успокойтесь. Хотя определённая травестия налицо — всё-таки подростком руководит женщина). От «Суррогатов» же — потрясающая идея со странными архаизмами: если в фильме суррогаты ходили на фоне современных автомобилей, то в книге техника будущего соседствует с политическими реалиями наших дней: упоминаются законы о разжигании межнациональной розни, об оскорблении чувств верующих и т.д. (очень сомневаюсь, что в будушем они останутся в том виде, как сейчас: их либо ужесточат, либо о них забудут. И то, и другое отразится на обществе. В книге на это никаких намёков нет: берётся слепок нашего времени и пичкается технологиями будущего. Выглядит странно).

Да и роман взросления как-то быстро превращается в рассказ об очередной попаданке: тот же разухабистый язык, каким говорят подростки, желая выпендриться, те же необычайные умения героини, то же обожание её всеми вокруг (пусть она и находится в чужом теле). Попаданка в школьный мир своих детей — вроде бы оригинально, но по сути — тех же щей да погуще влей. Академия магии, только вместо магии — техника будущего.

В общем, у меня осталось двоякое чувство. Вроде куча фишечек рассыпана щедрой рукой, но вместо динамичного сюжета идёт бесконечное самокопание. Ох уж этот Достоевский! Видно, крепко засел он в русской литературе. Везде суёт свой нос, даже когда не просят. :)

«Страсти по Лейбовитцу» на русский лад. То, что у американского писателя звучит возвышенным псалмом и философской притчей о неисправимости рода людского, российские авторы превратили в зарисовки с натуры почти без высокопарных обобщений (если не считать за таковые прозрачные намёки на экологию). Последняя же часть и вовсе — откровенное подтрунивание над самими собой.

Взбесившаяся природа — мы уже где-то видели это. Наиболее очевидная параллель — «День триффидов». Мотив мести природы идёт едва ли не от Толкиена, отдали ему дань и Стругацкие («Улитка на склоне»), да и кинематограф не остался в стороне («Аватар», «И грянул гром», «Парк юрского периода», «Челюсти» и т.д.). Если копнуть совсем глубоко, то уткнёмся прямиком в «Моби Дика».

Агрессия растений сама по себе — не открытие авторов. А вот деление прирды на враждебную и «замирённую» — это действительно нечто новое. Такого я нигде не встречал. Равным образом впервые, кажется, изображён мир, в котором вообще все растения потенциально опасны для человека. Как люди выкручиваются в такой ситуации? И во что превратилась цивилизация? Читайте и узнаете. Авторы приготовили немало сюрпризов. :)

Вот мы и добрались до постмодернизма. :) Чего-то подобного стоило ожидать, учитывая чрезвычайную схожесть завязки предыдущей части цикла — «Вольсингама» — с «Именем розы». Но там авторы решили пойти другим путём, здесь же дали волю аллегоричности и скрытым цитатам. Общий лубочно-сказочный тон был бы чудо как хорош, если бы рассказ.... был написан лет на двадцать раньше. До «Там где нас нет» и особенно «Кыси». Теперь же очень смахивает на подражание (хотя авторы, я уверен, не ставили перед собой такую цель). Читаешь — и сами собой в памяти всплывают фразочки Татьяны Никитишны.

Постмодерн — спутник насмешки. То, что начиналось как новый вариант постапока, закончилось самоиронией. Стало быть, мир завершён, и авторы к нему больше не вернутся. Что ж, можно и так. Хотя роман на этом материале смотрелся бы роскошно.

«Имя розы», постепенно переходящее в «Отель У погибшего альпиниста». Ещё одна отходная и так далее. Очень красочный мир, яркие персонажи, великолепная завязка и отлично выстроенная интрига. Да что там — блестящая интрига! Средневековый детектив на фоне постапокалипсиса — такого ещё не было. И большую часть повести авторам удаётся поддерживать заданный тон и темп, понемногу подводя к разгадке. Но в конце вдруг что-то сбоит, словно безупречно работавший до тех пор двигатель начинает захлёбываться. В общем-то, понятно, отчего так: авторам приходится на ходу менять жанр — из детектива перепрыгивать в фантастику (пусть даже фантастические элементы густо рассыпаны по сюжету, но они не играли роли. А теперь выходят на первый план). Плавного перехода не получилось, как не получилось это и у Стругацких (недаром БНС оценивал «ОУПА» на троечку). Персонажи, которые выглядели естественными в «реалистической» части, превращаются в картон, когда дело доходит до фантастической. Авторы, как и в «Цветах зла» (первом рассказе цикла), вдруг начинают торопиться и делать странные сюжетные перескоки:

Как историк, не могу также пройти мимо, так сказать, неопределённого статуса города: то его называют вольным (и поведение горожан подтверждает такое заявление), то вдруг оказывается, что им владеет герцог. Если герцог, тогда всем должны распоряжаться назначенные им чиновники, а не выборный магистрат. Причём, чиновники из дворян и нотариев, у которых все эти богатые купцы и ремесленники могут быть на подхвате, а не заседать в зале для собраний, да ещё в присутствии уличной голытьбы. В городе, которым владеет герцог, вообще нет нужды в зале для собраний (или для суда).

Может быть, я придираюсь, но меня действительно на протяжении всей повести это ввергало в недоумение — кто же распоряжается делами в этом городе? Ведь от этого зависело, в конце концов, кто ведёт расследование.

И всё же поставлю высокую оценку. Во-первых, за новаторство (детектив в постапоке — это ж придумать надо!). Во-вторых, за литературный уровень. Герои живые, а чего ещё надо? И в-третьих, за оригинальную концепцию двух соперничающих религий. Всё-таки Средневековье приучило нас к тому, что две веры там могут сосуществовать лишь как две партии в Советском Союзе — одна у власти, другая — в тюрьме (евреи — особый случай. Они жили в гетто :) ). А здесь двоеверие немного смахивает на положение церкви при коммунизме: вроде всё легально, но официальными структурами не приветствуется. Вот за всё это в совокупности — восьмёрка :)

Так вот ты какое, Одержание!

Признайтесь, вы всегда хотели узнать, что будет, если Лес из «Улитки на склоне» перестанет медленно ползти и перейдёт во фронтальное наступление. :) Зонис и Авильченко предоставляют вам такую возможность, скрестив фантдопущение Стругацких с флора-версией зомби-апокалипсиса. Ну в самом деле, живые мертвяки уже надоели, вот вам двигающиеся растения как плод научного эксперимента.

Кто сказал «Нападение помидоров-убийц»? Большая ошибка, дорогие товарищи! Здесь вещи посерьёзнее: аллегория торжества природы над человечеством. Невольно вспоминаются толкиеновские анты. Нравственный посыл здесь примерно тот же — хватит смотреть на природу как на мастерскую! Она ведь может и ответить, да так, что мало не покажется. Достаточно всего лишь немного поэкспериментировать с ДНК.

Вообще для одного рассказа здесь невероятно густо рассыпаны реалии другого мира. Фантазия авторов бьёт ключом. Прямо как пресловутые тернии: падаешь в них, и они тебя обволакивают с головой. При этом остаётся место и для описания характеров. Правда, концовка, на мой взгляд, вышла какой-то торопливой: ни слова о судьбе гарнизона замка (я понимаю, что именно с ним произошло, но можно было сказать хоть несколько слов — иначе для чего так любовно описывать его состав?), ничего о столкновении «замирённого» леса с лесом враждебным, полное молчание о том, как «учёный» в подвале раскрыл секрет взбесившейся флоры. А ещё непонятно, каким образом, собственно, замиряли растения. Жертвы им, что ли, приносили? :)

Но написано здорово и оставляет послевкусие. Дать в рамках рассказа картину иного мира, выстроить интригу и показать её разрешение — показатель высокого класса. Респект авторам.

Страшная сказка — вот что это такое. Вроде бы о детях, но не совсем. Скажем прямо, персонажи — никакие не дети: говорят они совсем по-взрослому, да и ведут себя нередко тоже. Чудеса! Книга громоздит одну нелепость на другую, но не разваливается. Напротив, буквально сжирает тебя — падаешь в эту реальность и всему абсолютно веришь. А когда всё заканчивается, вдруг выныриваешь и, озираясь, с удивлением спрашиваешь себя: а что это было? Ведь если разбирать книгу по кирпичику, то станет вообще непонятно, чем же она так хороша. Дом инвалидов описан как помесь колонии для малолетних и спецшколы — уровень насилия зашкаливает; уроки, о которых то и дело вспоминают, не показаны совсем; все конфликты надуманы, а вещи просто падают с потолка (откуда краска? откуда кофе? откуда вообще всё? И кто, чёрт подери, работает к Кофейнике?). Отдельный вопрос с женскими персонажами. Они-то там там что забыли? Тоже инвалиды? Кое-кто — да, но большинство — вполне себе здоровые девахи. Как они там оказались? Нет ответа. Я могу продолжать, но зачем? И так понятно, что никаким реализмом, даже магическим, тут и не пахнет. Это именно сказка. И вот в качестве сказки она превосходна! Быть может, это — лучшая сказка на земле. Нет, она не добрая, она очень злая и мрачная. Но при этом — лучшая. Почему? Да потому что безупречно логична и великолепно выстроена. Стежок к стежку — не придраться. Каждый персонаж (коих тут до фига) строго индивидуален, у каждого — свой характер. Загадки и тайны раскрываются постепенно и своевременно. Про стиль вообще молчу — он изумителен.

Мне эта вещь показалась очень банальной и претенциозной. Человек из будущего отправляется в прошлое, чтобы сделать возможным это самое будущее — кто об этом только не писал. А уж после пародии Гаррисона («Фантастическая сага») тему и вовсе можно считать исчерпанной. Выспренний стиль тоже не добавляет очков сему произведению.

Блестяще! Оказывается, Бушков додумался совмещать жанры до того, как на этом сделал себе имя Сорокин. А как написано — сочно, зримо, с тщательной прорисовкой каждого персонажа. Это ж умудриться надо — объединить историческое повествование с инопланетным вторжением! Несколько испортила впечатление только пара моментов, где герои вдруг принимались суетиться, ведя себя как дети — это шло как-то вразрез с их характерами. И татарин почему-то говорит как еврей. Ну а в целом, замечательно.

Стандартная, идейно выдержанная фантастика от «Молодой Гвардии»: возвышенно и скучно. Бесстрастные (а как же!), но несчастные инопланетяне, умирающая планета и благородные, бесконфликтные земляне, которые исправляют ошибки прошлого. Страшная тайна, которую раскалывают на раз-два, нагромождение сюжетных косяков и натяжек, чтобы сыграть в поддавки с главным героем (примеры см. в первом отзыве), малограмотный язык («стопы ног», «кивнул головой» и т.д.), и разумеется — избитая мораль (в данном случае — «берегите природу, мать вашу!»). Тоска.

Сначала цитата: «Из одиннадцати капсул в обойме САП два-то уж наверняка сработают. Не надо вступать в контакт с грунтом напрямую, когда время жизни для нас пойдёт три минуты за шестьдесят секунд. Три этих-то минуты — и можно осмотреть САП, определиться с надёжными, засесть в капсулы, инициировать автоматику и приготовиться к смерти. САП работает наподобие кислородной пушки, что на Башне, только наоборот. В головке капсулы НР-процессор. Раз. Спасаемого убивает электрический разряд в сердце. Два. Пороховой заряд подбрасывает капсулу над корпусом. Три. Одноразовый процессор, настроенный на конкретную обстановку (это автоматически), взлопывает себя. Четыре. Какое-то время (отрицательное) капсула существенна парой, оригинал висит над корпусом, отображение — в паре сотен, к примеру, километров в зените. Пять. Смена сущностей. Отображение — над корпусом, оригинал — в зените. Шесть. Процессор выгорает. Отображение довлеет к оригиналу и совмещается с ним. Семь. Реанимация спасаемого. Шансы оторваться от грунта — огромные, спасательная модификация НРП слишком проста, чтобы сбоить. Шансы на реанимацию — вполне пополам».

Если вы думаете, будто мне, читавшему эту книгу, что-то здесь более понятно, чем вам, не читавшим, то вы ошибаетесь. Ни черта мне здесь не понятно, кроме интуитивно постигаемого (и следующего из контекста) описания некоего механизма спасения космонавтов. При этом, замечу, данный отрывок находится ближе к финалу. И всё равно. Не надейтесь, что автор где-то расшифрует вам все эти НР, САП и НРП. И да, так написана вся книга. От начала до конца.

Напряглись? Вот такая она, интеллектуальная российская фантастика. Говорят, Шампольон, ломая голову над египетскими иероглифами, изучал в минуты отдыха китайский язык. Ну а вы, чтобы отвлечься от «Хобо», можете полистать, допустим, «Ложную слепоту» Уоттса. :) Масштабы сопоставимы.

«Хобо» — это по сути, ворох электронной документации: отчёты космических рабочих, записи переговоров пилотов, протоколы заседаний дирекции. Автор просто оставляет вас наедине с этим нагромождением файлов, точно следователя, перед которым стоит простая задача: на основе сохранившихся данных разобраться в произошедшем. Не ждите объяснений, их не будет. Автор немилосерден и свою линию гнёт до конца. Но зато и ощущение достоверности происходящего — абсолютное. Вы не наблюдаете за этим миром — вы живёте в нём. И когда вам кажется, будто вы начали что-то понимать — хлоп, и рассказ вдруг перескакивает на какие-то совершенно иные сущности, причём, ведётся он от лица этих сущностей: не то людей, не то зомби, живущих неведомо как и неведомо где. И там тоже не ждите пояснений, воспринимайте как есть.

Начав с аллюзий на воскресение распятого бога, изнасиловав мозг и память мельтешением заковыристых имён и жаргонных словечек, в конце автор награждает нас ещё и невообразимой смесью фентези и квантовой физики. Но главный сюрприз подстерегает на последней странице, когда вы вдруг осознаёте, что всё это было лишь завязкой, а главные события — впереди. В общем, ждём, когда Солнечная империя нанесёт ответный удар. Одиннадцатый год ждём :)

Ну в общем, я разочарован. Оно, конечно, загадочная восточная душа и всё такое, но уж слишком мало оригинального и слишком много подражательного, притом, сделанного весьма топорно. Лишь в последних двух (и самых новых) рассказах возникло нечто самостоятельное, нигде мною ещё не читанное, и тут — сборник закончился. :( С другой стороны, читать творения классиков фантастики 20-х — 30-х гг. в большинстве своём — тоже сомнительное удовольствие (если только вы — не подросток). Слишком наивно, слишком плоско, слишком прямолинейно и т.д. С этой точки зрения сборник даёт неплохое представление об эволюции японской фантастики за 50 лет: от незамысловатой притчи к глубокому психологизму. Вот только по ознакомлении с этим сборником желание расширить свои познания в японской фантастике отнюдь не возникло (за исключением, пожалуй, одного-двух авторов). Сложилось впечатление какого-то фанфика, ей-богу. Искренне удивлён, что все представленные в сборнике рассказы удостоились разных наград и даже прогремели. Судя по всему, печально обстояли дела с фантастикой в Стране восходящего солнца. Про обилие канцеляризмов в текстах говорить не буду — это претензия к переводчикам. Но суконные диалоги, немотивированные действия героев, взятые с потолка фантдопущения, прорехи во внутренней логике сконструированных миров — всё это на переводчиков не спишешь. Конечно, могут сказать, что, дескать, всем перечисленным страдали даже лучшие представители НФ жанра. Да, неудачи и провалы бывали у всех. Но здесь-то мы имеем дело с лучшими вещами! Что же тогда говорить об остальных?

Говорят, Мао Цзэдун призывал своих сподвижников подражать героям «Речных заводей». Если это так, то китайских коммунистов следовало бы держать в доме с зарешёченными окнами и мягкими стенами.

Не хотел бы я оказаться в средневековом Китае. Представьте, что у вас нет ни малейшего представления о формальной логике, но вы прекрасно разбираетесь в нумерологии; вы окружены духами, но не имеете понятия о боге как источнике благодати; вы живёте в мире детей, где нет никаких «нельзя», зато есть одно большое «дай». Представили? Тогда вы немного приблизились к пониманию мыслей средневекового китайца.

Если у них такие Робин Гуды, то каковы же ноттингемские шерифы? Страна сплошных отморозков без всяких моральных берегов. Даром, что ещё Конфуций говорил: «Не делай другому того, чего не хочешь, чтобы делали тебе». Автор этой нетленки, судя по всему, и слыхом не слыхал про старика Кун-цзы. Здесь герои делают что им заблагорассудится, а затем искренне недоумевают, когда прилетает ответка. Причём, автор разделяет с ними это недоумение и спешит описать, какими изощрёнными способами герои расправляются с недовольными.

Вообще, принцип разделения персонажей на позитивных и негативных в романе предельно прост. Если вы — из числа 108 удальцов, собравшихся на горе Ланьшаньбо, то вы — герой и отличный парень, коему позволено всё. Вообще всё. Грабить, убивать, насиловать, даже жрать людей (да-да, есть там и такие персонажи). Если же вам не повезло по какой-то причине встать поперёк дороги этим молодцам (я бы сказал, молодчикам), то вы — негодяй и подлец, чья участь будет ужасна.

Время от времени автор, правда, проговаривает, что та или иная жертва налётчиков — насквозь продажная сволочь, замучившая произволом всю округу. Да вот беда: ни одного примера такого произвола, кроме начала книги (где действует алчный придворный, запустивший всю эту круговерть), он не даёт. И ладно бы, расправлялись только с чиновниками. Но нет, в книге каждый раз скрупулёзно фиксируется, что экстерминатусу подвергают также всех членов их семей, не разбирая пола и возраста. Я уж не говорю о случайных смертоубийствах и насилиях, которые позволяют себе герои, так сказать, не приходя в сознание. По видимому, для автора это — лишний повод показать их удаль молодецкую. Никакого сопереживания случайным жертвам, которые даже не успели сделать ничего плохого, а просто подвернулись под руку, не ждите.

Парочка примеров. Украл как-то с голодухи Чёрный Вихрь Ли Куй в одном кабачке петуха и съел его. А когда хозяин начал возмущаться, он убил этого хозяина вместе со слугами, а кабачок сжёг. На беду, постоялый двор имел крышу — местных феодалов. Те попытались захватить Ли Куя и предать его суду. Весь бандитский лагерь вступился за Чёрного Вихря, раскатал по кирпичику усадьбы феодалов (законченных подонков, разумеется), а их семьи вырезал до последнего человека. Справедливость восторжествовала! Но у Ли Куя свербело. Он опять набедокурил в каком-то кабаке, походя убил хозяина, а кабак спалил. И что же? Да ничего. Ли Куй — это же ценный кадр, в бою несокрушим и вообще чист сердцем. И пусть кабак (как выяснилось) на этот раз ходил под крышей одного из 108 удальцов Ляньшаньбо — тот простил друга за мелкую шалость. И так — всю книгу!

Песнь ликующей гопоты! Понты как принцип жизни! Ей-богу, Ши Найань сошёл бы за своего среди чисто конкретных пацанов, если б те читали что-то кроме Уголовного кодекса.

Тебя съедят — и поделом: нечего было заходить в подозрительное место. Но если у тебя с людоедами оказались общие знакомые, тогда — гуляй душа! Они усадят тебя за общий стол, чтобы вместе подзакусить каким-нибудь другим бедолагой. И да — по знакомству ты можешь вести себя как слон в посудной лавке, но упаси тебя бог забыть отсчитать нужное количество поклонов: расчленят и освежуют. В этом мире обществом правит не мораль, а обряд.

Кстати, если вам показалось, что проступки Ли Куя однообразны, то вы попали в точку. Автор вообще не балует читателей фантазией. Если в первом томе романа он ещё старается сохранить индивидуальный подход, прослеживая пути героев, которые приводят их в разбойничий стан, то во втором всё идёт по одному и тому же кругу: император посылает очередного полководца изничтожить разбойников, те хитростью берут полководца в плен, но не убивают, а склоняются в поклоне, после чего тот, восхищённый их великодушием, присоединяется к бандитам. И так — раз десять.

Другой распространённый способ — измена любимой женщины. Ох и женоненавистник был этот Ши Найань! Если ему верить, китайских женщин вообще нельзя было оставлять одних хотя бы на несколько дней — предадут, охваченные ненасытной похотью. После чего скорбящим мужьям ничего не останется, как умертвить их максимально жестоким образом (подробные описания прилагаются), затем развесить внутренности на ветвях деревьев (да-да) и дать дёру в лагерь на горе Ланьшаньбо. Исключение из этого правила одно, но и там принцип ББПЕ соблюдается неукоснительно. А именно: забрёл как-то некий персонаж на выступление одной певички, да вот беда — денег не взял. Папаша певички устроил скандал, герой за это втоптал папашу в грязь, выбив ему все зубы, а певичка оказалась любовницей местного градоначальника. Тот, естественно, посадил бузотёра в тюрьму, а когда к тому пришла мать с передачей, певичка, случайно оказавшись рядом, начала выговаривать старухе за своего невинно избитого отца. Старуха не осталась в долгу, бабы вцепились друг другу в волосы, а герой, который успел подружиться с начальником тюрьмы, увидев такое, выскочил из узилища и раскроил певичке череп, «так что мозги этой шлюхи вытекли на мостовую» (цитата). Естественно, после такого ему некуда было деваться, кроме как умотать к бандитам, а те, воспламенившись, разграбили город и убили градоначальника — традиционно вместе со всей семьёй. Справедливость опять взяла верх!

Вы ещё уважаете многомудрого Мао?

Продолжим. В вышеприведённых случаях у бандюгов был хотя бы какой-то повод для кровопролития (пусть надуманный, но был). А иногда они вовсе обходились без такового, работая по беспределу. К примеру, нужен им был некий специалист по военному делу — они похищали его, а чтобы тот не вздумал убежать, вешали на несчастного какое-нибудь преступление: допустим, убивали маленького сына губернатора, которого тот отдал специалисту на поруки, или устраивали резню в его доме, перебив всех слуг и жену (естественно, неверную). После такого несчастный профи вынужден был прятаться в разбойничьем лагере, ибо императорский суд скор и беспощаден.

Между прочим, если вы думаете, что 108 удальцов — это весь отряд, то глубоко заблуждаетесь. 108 — это число вожаков. И будьте уверены, автор расскажет о каждом, как тот дошёл до жизни такой. Воображаете себе книгу, где 108 главных героев? А если эти герои — китайцы? А если при этом Сун Цзян и Сунь Цзань — это разные люди? В общем, уже к середине первого тома вы напрочь теряете линию повествования, а к началу второго просто начинаете тупо пробегать глазами мелькающие китайские имена, которые ничего вам не говорят (хотя в каком-то месте они наверняка уже встречались). И это — при том, что на русском пока доступна не вся книга, а лишь два тома: третий, главный, ещё не переведён. А там-то как раз — самая мякотка: бандюги получили прощение, перешли на службу императору и принялись мочить завоевателей-киданей, но в процессе переругались между собой и устроили настоящую «сучью войну». :)

Вообще, книга порвала мне не один шаблон. Например, принято думать, что китайцы согласно конфуцианской этике зациклены на служении государству (которое в средние века персонифицировалось в особе императора). Действительно, по Конфуцию император — это вообще единственный из людей, он объединяет собой землю и небо. В Поднебесной даже была поговорка: «Правитель — косец, а подданные — трава». Так вот в книге уважение к императору отсутствует напрочь. Китайцы не следуют любимому русскому принципу «царь — хороший, а бояре — плохие», и честят богоданного самодержца на чём свет стоит. Возможно, это было вызвано временем написания: XIV век, в Китае разворачивалась борьба против монгольской династии Юань. Тогда «Речные заводи» представляются чуть ли не подрывной книгой, завуалированно призывающей сбросить иноземное господство.

Или вот чай. Во всей книге его пьют считанное количество раз, зато не просыхая, хлещут вино. Как выяснилось, китайцы — те ещё алкаши, и потому всю книгу перемещаются из кабака в кабак.

Удивило наличие исправительно-трудовых колоний. Да-да, они существовали в средневековом Китае. И так же, как у нас, при наличии денег там можно было неплохо устроиться. Вообще, мир чистогана правил в обители конфуцианства не хуже, чем в развращённой либерализмом России. Имея серебряные ляны (слитки), ты — царь и бог. Без них не делалось вообще ничего. Зато с ними ты мог даже открывать ногой дверь в кабинет начальника ИТК. Кто там вкручивает про азиатскую духовность? Почитайте «Речные заводи» — от преклонения перед древней культурой не останется и следа. :)

С другой стороны, подкупает наличие развитой бюрократической системы. Прикиньте, в XII веке у них даже были следователи по уголовным делам! (если только Ши Найань, писавший два столетия спустя, не допустил модернизации). И это в то время, когда Европа только-только отходила от крестовых походов, а представителем закона считался местный феодал с мечом на поясе. Правда, чего стоила эта бюрократическая система, как раз и показывает нам роман «Речные заводи» с его бесконечным смертоубийством и проклятьями в адрес коррумпированных чиновников.

Короче говоря: если вас не пугает архаичная структура повествования с отсутствием привычных нам завязки, кульминации и развязки; если вы готовы к бесконечному хождению по кругу и не страшитесь нагромождения китайских имён; если у вас вообще есть время на необъятный романище, объём коего легко уделал бы Льва Толстого на пару с Марселем Прустом — садитесь и читайте. Приятно не будет. Будет... необычно. Я предупредил. :)

«Очень странный и плохой роман», — так Алан Кубатиев высказался о «Лезвии Бритвы» Ефремова. Вот и эта вещь до изумления напомнила мне творение советского классика: такие же разорванные сюжетные линии и такая же склонность к резонёрству и лекциям (разве что, знак другой: Ефремов горой стоит за атеизм, а Елизаров — за российскую духовность, сиречь, православие).

«Мир спасут красота и массовые расстрелы». Признаться, не предполагал когда-нибудь встретить человека, который поймёт этот лозунг буквально. «Добро должно быть с кулаками». Ага, осталось выяснить, что же такое «добро». Сначала Елизаров с придыханием описывает деревенский мир, насквозь пропитанный язычеством (не имеющим, кстати, ничего общего со славянским язычеством — одна мумификация чего стоит!). «Так, — подумал я. — Значит, роман о современном язычнике, который ринется бить попов». Не тут-то было! Дальше нам с не меньшим придыханием описывают свихнувшегося на православии попа, который истребляет протестантов и экстрасенсов. Причём, православие напрямую провозглашается сутью российской духовности. Тут у меня начинает ехать крыша. Так все же — язычество или православие? Для упёртого священника вообще-то нет разницы между экстрасенсом и язычником: то и другое — бесовство и суеверие. Однако, два главных героя отлично ладят друг с другом и вместе вступают в бой с силами тьмы, которых возглавляет — подумать только! — тёмный дух по имени Pasternak.

В книге есть два сильных момента. Это — начало и конец. Между ними изредка встречаются неплохие отрывки (например, отличная история про мальчишку, которому отец по праздникам дарил разрешение употреблять матерные слова). Всё остальное — дикая эзотерическая мешанина с постоянно провисающим сюжетом и стилистическими провалами.

Фраза «кто-то более живой, чем крысы» меня убила.

«Более мёртвый, чем камень»

«Более зелёный, чем трава»...

Ваши варианты :)

Крайне провокационно. Дело даже не в гомосексуальной любви, вокруг которой крутится сюжет (в античное время мужики ухлёстывали за мальчиками открыто и никого не смущаясь), а в откровенных до порнографической пошлости сценах. Сцены эти даны не случайно: они высмеивают выспренность любовных романов того времени, как и сам «Сатирикон» является одной большой пародией (не случайно любовь здесь сугубо однополая — явная насмешка над стандартным сюжетом греческого романа, где воспевается любовь мужчины и женщины). При этом — о ужас! — главный герой никак не может соединиться с предметом своего обожания (моя прелесть, хе-хе), ибо лишён разгневанным божеством мужской силы за осквернение храма. Ну чем не стёб? Как пародия, «Сатирикон», на мой взгляд, мог бы сыграть такую же роль в мировой литературе, как «Дон-Кихот» (являвшийся, как мы помним, пародией на рыцарские романы). А уж герои-то: тут вам и нувориш (предтеча Мольеровского мещанина во дворянстве), и бродячий старик-графоман (чем-то неуловимо напоминающий Паниковского), и праздношатающийся авантюрист (этакий Остап Бендер древнеримского разлива). Остаётся лишь сожалеть, что от романа дошли одни крохи.

И тут же возникает вопрос: а почему так случилось? Почему «Дафниса и Хлою» или «Левкиппу и Клитофонта» мы можем прочесть целиком, а от «Сатирикона» остались лишь огрызки? Думаю, без карающей длани христианства тут не обошлось. Если другие вещи переписывались и перечитывались, невзирая на свою языческую сущность, то этот сладострастный трэш явно вызывал у потомков оторопь. Уверен, даже сейчас, спустя две тысячи лет, он бы проходил по разряду контркультуры, подобно творениям маркиза де Сада или Леопольда Захер-Мазоха.

Чего мне остро не хватало при чтении «Сатирикона», так это души. Рефлексии героев. Её тут нет, мы видим исключительно похождения тела. Впрочем, это — общая особенность античной литературы, и автор «Сатирикона», стебаясь над засильем любовной макулатуры, сам не смог придумать нового стиля. В «Сатириконе», как и в любом античном произведении, включая даже автобиографии (например, «Мою жизнь» Либания) мы видим сугубо перемещения героев из точки А в точку Б. Что они при этом думают, остаётся для нас загадкой. Рефлексию в литературу привнесло как раз христианство (первая в западном мире психологическая вещь — «Исповедь» Августина). Весьма прискорбно, что в те далёкие времена эти направления литературы — психологизм и реализм — оказались несовместимы. Пришлось ждать более полутора тысяч лет, до Шекспира и Сервантеса, чтобы литература стала такой, какой мы её знаем. А «Сатирикон» вдруг заиграл новыми красками, представившись чуть ли не фундаментальным произведением европейского романа.

Если бы молодость знала! Если бы старость могла!

«Сатирикон» — это молодость литературы: безбашенная, с перехлёстами, не вполне ещё умелая, но удивительно талантливая, провидческая вещица. Вот только когда настала пора оценить её по достоинству, от романа остались рожки да ножки.

Рукописи не горят? Если бы!

Берегите книгу — источник знаний! :)

Да, сейчас он выглядит слишком однообразным. Да, всё окрашено в раздражающе пасторальные тона. Да, некоторые истории решительно пошлы, а другие — решительно наивны. Но чего у «Декамерона» не отнять — так это подлинного праздника жизни, изливающегося с его страниц. Приключений тела, грязного, низкого, грешного тела — того, чего не хватало европейской литературе. Пережив эпидемию «чёрной смерти», выжившие спешили насладиться радостями бытия.

Извилисты тропы, ведущие к реализму. Первым был «Сатирикон» — порнография даже по меркам античного мира, но с резкими, яркими характерами. Вторым стал «Декамерон»: «клубничка», утопленная в море патоки. Третьим станет Рабле. Но до него ещё двести лет.

Парадоксально, но Бокаччо, хоть и стал одним из предтеч реализма, описывает нам типичный эскапизм — бегство от реальности. Несколько знатных бездельников сбежали из переполненного трупами, пропахшего кострами, города, и принялись развлекать друг друга новеллами, чтобы не думать о происходящем (а если бы и стали думать — это что-нибудь изменило бы?). Снаружи гибнет мир, а здесь мы видим островок спокойствия и безмятежности. Наверное, примерно так же могли бы себя повести молодые римские аристократы, столкнувшись с нашествием варваров. Недостойно? Отчего ж? Боэций, сидя в тюрьме, написал «Утешение философией». А итальянская знать на заре Возрождения, видя вокруг себя смерть, спешит утешиться житейскими радостями. 10 дней, 100 историй. Каждый день молодёжь выбирает себе «короля», который задаёт тему для рассказов (почти как в «Рваной грелке», хе-хе). Истории скачут от благородных рыцарей к похотливым отшельникам, от возвышенной любви к свальному греху, но ни одна не касается того, что у всех на уме — конца света, происходящего прямо сейчас.

Читая «Декамерон», помните, что его герои пережили ад. Не тот ад, когда люди в массовом порядке убивают людей, а тот, когда на человечество ополчается Бог. Когда ты не знаешь, будешь ли жить завтра, а просыпаясь, не знаешь, доживёшь ли до вечера.

Потому и натужен где-то «Декамерон», всеми способами пытаясь расшевелить скованные страхом чувства. Потому и скабрезен: там, где поник дух, остаётся тешить тело.

За что ж тогда семёрка? Скажу откровенно: две трети историй для меня были откровенно скучны. «Декамерон» — одна из немногих книг, которые мне пришлось штурмовать, уговаривая себя не бросить на середине. Дочитать до конца заставил не литературный, а исторический интерес: хотелось узнать, что было в мозгах у людей того времени. Узнал. Спасибо тебе, Бокаччо. Перечитывать? Упаси боже.

Очень качественная беллетристика. Прописанность характеров — ноль, прописанность мира — ноль, диалоги — более чем никакие, а вот сюжетные повороты и умение распутать клубок событий — десятка. По глубине межчеловеческих отношений весьма уступает второй части, зато берёт своё почти детективной интригой. Редко кому удаётся органично сплавить увлекательность и подтекст, чтобы после головокружительных (и, в общем-то, бездумных) приключений оставалось какое-то послевкусие. Азимову удалось. А ещё импонирует чёткая увязка всех трёх частей: читать их по отдельности смысла нет, но вместе они подкупают масштабностью и продуманностью. Лишь дойдя до конца трилогии, осознаёшь, сколько же намёков на разгадку основных тайн раскидано по страницам трёх романов, но раскидано так, что не догадываешься о них до самого конца, пока сам же Азимов (весьма топорно, надо сказать, хотя и доходчиво) не тыкает тебя мордой в правду.

С точки зрения художественного уровня всё очень печально: герои не говорят, а излагают, интрига выглядит натужно, а последнее объяснение (слепленное по образцу недоброй памяти злодейских откровений над почти поверженным врагом) кажется одним большим роялем в кустах. Но с другой стороны, если всё так и было задумано, то почему нет? В принципе, мир логичен. Вот только в начале XXI века подобная логика выглядит ну очень наивно. И всё же отдадим дань первопроходцам. Азимову, в отличие от нас, не на кого было опереться, когда он писал этот текст. Он сам стал опорой для последующих авторов. Колёса шумерских колесниц тоже выглядят неказисто и смешно в сравнении с колёсами гоночных болидов. Но именно шумеры внедрили колесо. Без них не было бы болидов. Так и без скрипучей и где-то корявой поделки Азимова не было бы современной НФ в том виде, в котором мы её знаем. Мой поклон первопроходцу.

Наконец-то я вроде бы попал на «настоящего» Азимова. А то читал его ранние поделки и удивлялся — что находят в этом люди? Трэшевые боевички — и только. А тут — пожалуйста: и психология, и сюжетные выверты, и какая-никакая интрига (хотя личность Мула я угадал ближе к середине романа).

Антуража, как и в первой «Академии», здесь нет. Если вам нужен глубоко прописанный мир, вы ошиблись дверью. Но тут хотя бы появляются живые личности, а не картонки, как раньше. Здесь начинается литература! Здесь появляется конфликт!

Вообще, вторая «Академия» выглядит антитезой первой. Демократия Терминуса, с которой Азимов носился как с писаной торбой, уступает место диктатуре, причём, уступает совершенно логично, без ходульных злодеев, вроде императора Палпатина. А наследственная диктатура, в свою очередь, рушится по причине зацикленности на личности правителя. И вот этого-то правителя, Индбура Третьего, Азимов вывел очень вкусно, выпукло, зримо. Бухгалтер на троне — это ж замечательно! Ухаживает за садиком, рисует геометрические фигуры — как мило! Именно такими вот деталями вторая «Академия» и подкупает. А как ювелирно показаны последние дни независимого Хейвена! Тут вам и насмешки над патриотизмом (очень актуальные, кстати), и трепотня официантки по телефону, и упавший в тарелку защитный щиток — из таких вот мелочей и складывается ощущение. А как хорош временщик Коммейсон, цепляющийся за власть на осколках империи! А Магнифико Гигантико — это ж придумать надо было такое имечко! Но лишь в конце понимаешь, что взято оно не с потолка и скрывает в себе громадный комплекс неполноценности. Начинаешь вглядываться в его внутренний мир, и оторопь берёт.

Всё вышесказанное относится ко второй части романа. Первая на её фоне выглядит бледной молью с массой роялей и отсутствием жизни. Ничего хорошего про неё сказать не могу. Чистой воды отрыжка первой «Академии» со всеми её родимыми пятнами: сюжетными натяжками, космооперными штампами и ходячими лозунгами. Единственный, кто говорит там как человек — это пленённый торговец. Но и он вскоре скатывается в УГ, принимаясь излагать. А уж финальный выверт — и вовсе ни к селу, ни к городу. Теоретически, конечно, Азимов прав, но чрезмерная прямолинейность портит дело. А при наличии отсутствия выпуклых персонажей первая часть и вовсе вызывает грусть.

Во времена раннего Азимова магистральным путём развития НФ были комиксы, рассчитанные на подростковую аудиторию. Потому и роман сильно напоминает новеллизацию комиксов — полное отсутствие антуража, а всё действие сводится исключительно к болтовне героев. В наше время место комиксов заняли компьютерные игры. А теперь представьте, что кто-то решил перенести на бумагу «Цивилизацию» Мейера, скрестив её с РПГ. Вот это и будет «Академия»: никакой рефлексии, только бродилки и штампованные диалоги картонных персонажей (чуть не написал — «юнитов»).

Евгений Лукин как-то сказал: «Литература — это описание людей, а не идей». С этой точки зрения «Академия» — не литература. Психологии вы здесь не найдёте, равно как и погружения в мир. Вместо этого — сплошные псевдо-социальные конфликты, решаемые путём натягивания совы на глобус... пардон, чётко выверенных действий главных героев, которые (герои, а не действия) никогда не ошибаются. То есть, вообще ни разу. Этакие бесстрастные роботы в мире, который построил Гари Селдон. Кому-то, наверно, читать это интересно. Я же зевал.

Итак, берём Римскую империю и переносим её в будущее. Зачем? Не лучше ли описать саму Римскую империю? Не лучше, потому что это уже сделал Гиббон. Азимов типа предлагает свой вариант и городит одну нелепицу за другой. Во-первых, почему при крушении Галактической империи наступает деградация технологий? В Риме это было обусловлено вторжением варваров, которые находились на более низкой ступени развития. А здесь? Никаких варваров тут нет, но об этом Азимов, видимо, не подумал. Ладно. Во-вторых, Азимову следовало бы знать, что его «блестящая» идея по поводу сохранения достижений цивилизации и последующего возвращения на круги своя была уже осуществлена в подлинном Средневековье, когда монастыри вполне себе выполнили роль Академии, сохранив античную литературу (основу культуры). При этом их было не два на всю Европу, а куда больше. Ну и что, помогло это сократить период варварства? В-третьих, у автора явные нелады с той самой исторической логикой, на которую он тут вроде бы опирался. С какого испуга в Академии процветает демократия, если Галактическая империя была монархией? Люди на новом месте стараются вообще-то дублировать знакомые им образцы построения власти и общества: учёные-«академики», скорее всего, выбрали бы себе какого-нибудь монарха (назвав его, допустим, князем, ибо император уже есть), и воссоздали бы (в меру своих возможностей) иерархическую структуру империи. Здесь же мы видим мэров, советы и партии, живьём перенесённые из реалий США. Как это совместить? А никак! Жуйте, что дают.

В-четвёртых, один из положительных персонажей говорит, что решают всё социальные процессы, а не личности. Готов поддержать эту мысль! Вот только в самой книге этих процессов — ни на грош. Тут всё решают как раз личности, которые на всём протяжении книги не допускают ни одной ошибки! Этакие боги в человеческом теле. Были бы они «психоисториками», вроде Селдона, это можно было бы понять, но ведь нет! Нам специально указывают, что психоисториков на Терминусе не было. Можно, конечно, сказать, что эти лидеры являлись лишь выразителями слепых сил истории. ОК. Но разве подлинные выразители этих сил, земные политики, никогда не ошибались? Наполеон, Бисмарк, Ленин, Чингисхан не совершали в своей жизни ни одной ошибки? В общем, тут мы имеем ту самую подмену людей идеями в самом выпуклом выражении. Вам интересно читать про приключения ходячих лозунгов? Мне — нет.

Про трогательную наивность Азимова по части развития технологий и «космооперные» штампы (вроде знака равенства между планетой и государством) уже говорилось другими, повторяться не буду.

Что ещё бросилось в глаза — в романе, где фигурирует с три десятка персонажей, а действие охватывает более сотни лет, все герои (за одним мелким исключением) — сплошь мужчины. Исключение — сварливая (а как же!) супруга Командора, на которой он женился, естественно, по расчёту. То есть даже в мире далёкого будущего всем заправляют одни мужики. Меня, мужика 36 лет, это удивило.

«Энциклопедические» вставки — отдельная песня (про уместность самой Энциклопедии в космосе скромно умолчим). При их чтении создаётся впечатление, что Азимов 1940-х годов не заглядывал в энциклопедии. Иначе бы он знал, что стиль энциклопедий сух и строг, не терпит литературных красивостей. А те вставки, которые сделал Азимов, оставляют чёткое ощущение, что ими вдохновлялся незабвенный автор «Жестокой Голактеки» (подросток 14-ти лет, если кто не в курсе). Кстати, заодно уж:

Что мы имеем на выходе? Беспредельно условную, выхолощенную от всех проявлений человеческого поведения, хромающую на обе ноги (литературную и научную) фантазию о некоем галактическом феодализме с бумагой и шариковыми ручками, где ядерные технологии вызывают трепет, но все летают на звездолётах, а пиком развития человечества почему-то считается некая империя, которую вот позарез надо восстановить (интересно, что об этом думают бывшие колониальные народы, а равно и граждане республик, возникших после распада СССР?).

Итого: жалею, что прочёл это. Ни уму, ни сердцу.

Космогония наоборот. История не творения, а гибели. Причём, гибели не мгновенной, а медленной, мучительной, поначалу и незаметной даже. История пророка, исполнившего божий замысел, но не обретшего покоя. История человечества, вечно недовольного сущим и вечно ненавидящего тех, кто пытается это сущее изменить. История добра и зла, неизменно перетекающих одно в другое. Притча о непостоянстве морали и лицемерии людей. Несомненная веха нашей фантастики, не сумевшей создать ничего равного по масштабу ни до, ни после.

И всё же не без досады отмечу, что несколько подкачал язык, каким написан роман: незамысловатый, без изысков, иногда даже суконный, при этом переполненный словами, едва ли возможными в этом мире («философский», «физика» — откуда тамошние жители могут знать эти слова, если у них не было древних греков?). Автор, глубочайшим образом проработав основы созданного им мира, очевидно, не задался целью изобрести язык, свойственный этому миру. Персонажи говорят так, как говорят современные люди, нередко сваливаясь в этакий синтаксический инфантилизм, когда глаголы ставятся в конце предложения, а прилагательные идут после существительных (кто не понял — почитайте книги Донцовой: они все написаны таким языком). Честно говоря, мне при чтении это резало слух: как будто кто-то пересказывает, к примеру, «Тихий Дон» языком Устиновой или какой-нибудь Юлии Шиловой.

И тем не менее, произведение незаурядное. Чего стоят одни только мифологические вставки, совершенно по-иному раскрывающие сюжет. Каждая из них — притча, достойная Ницше. А концовка и вовсе сногсшибательна. Парадоксальная, да ещё и двойная — с таким я сталкиваюсь впервые. И опять же впервые за всё время, что читаю фантастику, у меня возникла потребность перечитать книгу — уж слишком много проблем поднял в ней автор, чтобы с одного раза уложить их в голове. Кто-то тут назвал Логинова «сердитым человеком». Да нет, просто он знает лучше — и богов, и людей. И не собирается тешить нас иллюзиями. :)

Хм, критических отзывов, я вижу, много, а мне вот повесть пришлась по душе. Здесь нет постоянных героев? Пускай! Сборник новелл на определённую тему тоже может сойти за роман (см. «Полдень. XXII век»). Притянута за уши демография? Да плевать! Если автор написал бы, что на планете обитает не 90 миллиардов, а, к примеру, 20, что от этого изменилось бы? Упрекают, будто в цивилизованных странах рождаемость, наоборот, падает. Ну так она падает сейчас. А кто сказал, что в будущем всё останется как есть? Новые технологии рождают новое общество. И вполне возможно, что возникнет такой социум, где молодой будет считаться лишь женщина с детьми. Конечно, для сегодняшнего дня все эти Мировые советы и межпланетные полёты выглядят немного наивно (этакая дань советской и, ещё дальше, фантастике рубежа веков), но что они принципиально меняют? Да ничего! Зато насколько реалистично показано неудачное терраморфирование! Насколько пронзительно представлена грядущая гибель планеты — новой Земли! Ведь это парадокс: с одной стороны, Мировой совет охраняет природу за счёт человечества (которое фактически сажают в огромную клетку), а с другой — провозглашает «Человечество превыше всего!».

Знаете, что мне напомнила эта повесть? Фильм «Аватар». Проблема-то поставлена та же. И решение дано аналогичное. А ещё здесь герои говорят живым и, главное, индивидуальным, языком, что вообще-то свойственно далеко не всем вещам Логинова. Нет, как хотите, а от меня автору — девятка!

Ух, гениальная задумка! Но почему же, почему автор ограничился рассказом, когда замысел тянул на роман? Ах как можно было бы развернуться на таком материале! Какие дилеммы придумать! Честно говоря, я раздосадован: автор будто дал мне понюхать какое-то изумительно пахнущее блюдо, но вот распробовать его не позволил. Я уже начал было пускать слюни, и тут бах — меня лишили угощения. Обидно. И всё равно — не меньше девятки! Достойная идея нашла достойное (но к сожалению, слишком краткое) воплощение.

Добротный авантюрно-исторический роман с фантастическим допущением. Честно говоря, до самого финала не мог понять, зачем автору понадобилось это фантдопущение, когда и без него сюжет бы не провис. Ан нет, Логинов снова (как и в «Многоруком боге далайна») сумел удивить в конце. За это — низкий поклон и восхищение. Кому-то эта вещь напомнила «Очарованного странника», а мне вот — «Чёрного ястреба» Саббатини, но с диаметрально противоположной моралью. Помню, Прашкевич сокрушался, что Жюль Верн, как ни пытался, так и не смог создать иного героя, кроме мстителя. А вот Логинов сумел. Ему, атеисту, удалось написать книгу, исполненную христианского духа. Да-да! Кого-то, возможно, смутит, что главный герой на протяжении большей части книги ведёт неправедную жизнь, ну так это — далеко не редкость для святых. Апостол Павел вообще забил камнями первомученика Стефана. Аплодирую автору стоя. И всё же не могу не придраться к стилю: тут и там мелькают словечки и понятия, странно звучащие либо просто невозможные в XVII веке («минута», «интересует» и т.д.), да и говор того времени выдерживается далеко не всегда. Картины быта, как обычно у Логинова, на высоте, но вот эти мелкие, казалось бы, заусеницы слегка раздражали, портя впечатление от этой очень даже неплохой книги. Большинство читателей, конечно, даже не заметили их, а я вот вздрагивал, как вздрогнул бы ювелир, обнаруживший на бриллианте одну — две шероховатости.

Да это же русская версия маккартиевской «Дороги«! Феноменальнейшая вещь, пронзающая до глубины души. И всё же капну ложку дёгтя: автор показывает нам биологический и социальный распад (тщательнейшим образом выстраивая научную составляющую), а вот психологического надрыва нет. Нет сочувствия героям. Там, где у Марккарти — плач по гибнущей цивилизации со всем её огромным багажом науки и культуры, здесь — достаточно бесстрастное описание мытарств основного персонажа и его тщетных попыток предотвратить неизбежное. Оно и понятно: всё-таки речь в повести идёт не о людях, а значит, глубоко сочувствовать им мы не можем. Что нам этот давно канувший в Лету мир? Так, пустой звук. И всё же можно, можно было вытащить эту вещь на ещё большую высоту — хотя бы тоской главного героя по исчезнувшей культуре. Здесь у носителей разума культуры как бы вовсе нет — ни музыки, ни литературы, ни архитектуры, ничего. Это странно и не даёт проникнуться до конца ужасом произошедшего: гибель цивилизации воспринимается как очередное экологическое бедствие, типа выбросившихся на берег китов. А ведь здесь — не киты, здесь — разумные твари! И вот, они уступают место безмозглым созданиям, всё преимущество которых — теплокровность. Вот в чём закавыка! Впрочем, я уже начинаю дописывать за автора. Это ни к чему. Он и так выдал потрясающую историю.