«Вегетация» — яростно, а в отдельных местах — люто написанный текст. Хотя эта вещь создавалась в ограничивающих рамках определенного жанра, своим настроем она напомнила и «Золото бунта», и «Сердце Пармы», которые у Иванова о «национальном». Остроумная футурология в «Вегетации» — про дихотомию Запад-Китай, мегаполисы-провинция. А может быть, это и не футурология, — по У. Гибсону, будущее приходит в разные регионы с неодинаковой скоростью. Да, нужно отметить, в книге присутствует аллюзия на «Солярис» Лема. Узнавание последнего дает читателю приятные ощущения от осознания своей начитанности и догадливости.

«Комьюнити» — это «сказка о соцсетях». Написано автором, вероятно, по впечатлению от «арабских цветных революций» 2010-2011 гг. Написано в жанре так любимой западниками антиутопии. Написано на противоход пафосу «Псоглавцев». Поэтому многие, кому понравилась повесть «Псоглавцы», недовольны «Комьюнити», и наоборот.

«Псоглавцы» — о чем книга? О распаде общества, об архаизации. Алексей Иванов настолько странно-реалистичен, что читая «Псоглавцев», иногда хотелось задернуть шторы, — этот саспенс, эта картина хороши, например, в компьютерной игре в жанре постапокалипсиса, но не у вас за окном. Так это о России? Погуглите в интернете, «псоглавцев» разных мастей вы обнаружите в товарном количестве как раз за ее пределами. Это книга о состоянии мира образца начала XXI века.

Какими бы идеологически разными не были писатели, родившиеся в конце 60-ых — начале 70-ых ХХ века (от Дмитрия Быкова (инагента) и до Захара Прилепина), они все есть «последние советские римляне», со всем вытекающим из этого положения «бременем белого человека». «Пищеблок» А. Иванова тоже можно рассматривать как еще один мостик, выстраиваемый представителями этого поколения между эпохами.

На вычисление ответа на главный вопрос Вселенной суперкомпьютер Мыслитель потратил, согласно Дугласу Адамсу, 7,5 миллионов лет. Perplexity дает ответ на этот же вопрос менее чем за пять секунд. Ответ, как вы понимаете, идентичен – 42. Прогресс – есть.

Читается роман неплохо, особенно эпизод с поиском алмазов. Книга должна хорошо заходить в подростковом возрасте. В целом впечатление амбивалентное. Сомнителен интерес автора к язычеству и арийской прародине. Настоящая творческая находка — всезнайка-гипнотизер Гирин, предшественник теле-шаманов на закате СССР — Чумаков-Кашпировских.

Кир Булычев для нас навсегда останется певцом прекрасного далека — не того, что в XXII веке, а в веке ХХ-ом — благословенных 70-ых, в которые погружен Великий Гусляр.

«Другое детство» называют недописанным произведением К. Булычева. Однако оно не воспринимается как незавершённое. В нем есть нечто другое — недосказанность. На ум приходит роман «Тайна Эдвина Друд» Диккенса, который выделяется из общего ряда произведений английского писателя. Он продолжает тревожить воображение современного читателя такой же недосказанностью, открытостью для сотворчества. Параллель с «Другим детством» здесь уместна.

Беспризорная девочка в полузаброшенном дачном поселке среди самозанятых взрослых на руинах советской страны: такова экспозиция повести К. Булычева «Наездники». Немудрено, что в этой общей неустроенности завелась нечисть. То есть паразиты. Тема паразитов достаточно разнообразно представлена в мировой фантастике. Новизна произведения К. Булычева в том, что он попытался выступить в роли «адвоката дьявола», предоставив слово Чужим.

Сказка в своем чистом виде. Завидная игра фантазии. Правда, не у К. Булычева, он выступает здесь лишь в роли пересказчика. Мораль сказки: как бы не было плохо, может быть еще хуже, но в итоге — все хорошо.

Неладно в стране сказок. Нарушена линия демаркации между Добром и Злом. Зло по-прежнему злое, а вот Добро какое-то недоброе. Не по-детски жестко звучит эта сказка К. Булычева. Да и не сказка это вовсе. Притча.

Читая «Деток в клетке», вспомнил, что Конан Дойл мечтал «убить» Шерлока Холмса. А ведь написанное Дойлем о Холмсе уступает по объему фантастическим произведениям Кира Булычева с героями-детьми. Добавить сюда еще читателей-детей с их пожеланиями и критикой... Как здесь не озвереть. Однако все не так, как кажется. Чтобы это понять, нужно терпеливо, морщась от проказ маленьких негодников, дочитать повесть до последней страницы. Здесь мы обнаружим, что автор — гуманист. Он любит детей, даже непослушных, и желает им только добра.

Проза К. Булычева — это история страны, отраженная в зеркале фантастики. Убеждаюсь в этом с его каждым вновь прочитанным произведением. Вот и «Речной доктор» (1988) напомнил настроения в советском обществе после чернобыльской аварии — подъем экологического движения; митинги, собираемые по повестке загрязнения воздуха или воды; бесконечные публикации о нитратах; и, в том числе, стихийные очереди встревоженных горожан с банками и бидонами у местных родничков. Все это было. Оттуда родом повесть «Речной доктор».

«Меч генерала Бандулы» — недочитанная в детстве книга. Это было первое издание 1968 года с интригующей иллюстрацией на обложке. В нашей детской библиотеке книги К. Булычева можно было получить только в читальном зале. Последнее означало — лишь по выходным, так как в будние дни нужно готовиться к урокам. Недельный перерыв в чтении губительно сказывался на интересе к книге. Если не удавалось «проглотить» том за одно посещение читального зала, то, скорее всего, он оставался недочитанным. Так случилось и с этой повестью.

А книга стоит, чтобы ее прочитали, по крайней мере, это справедливо в отношении любителей творчества К. Булычева. Писатель здесь опирается на личный опыт переводчика и корреспондента в Бирме. Книга замечательна экзотическим антуражем, описанием жизни общины иностранных специалистов, экскурсами в историю малоизвестной нам страны. Начинается повесть как жесткий шпионский боевик в англосаксонских традициях. Булычев здесь неузнаваем. Затем это динамичное вступление перетекает в детскую приключенческую книгу, с достаточно узнаваемыми булычевскими интонациями. Отдельная тема: дружба советского и английского мальчика. «Два мира — два Шапиро», как говорится.

Первые страницы повести поразили. Пошлость, как то «групповое изнасилование ромашки», юмор кэвээновской пробы создавали впечатление неряшливости и невротичности текста. Проверил год написание «Инопланетян»: 1992-ой. Ну, понятно, оковы ненавистной цензуры пали, и каждый получил возможность свободного самовыражения. Продолжил чтение из любопытства, хотелось проверить, — неужели творчество писателя, каким мы его знали ранее, — лишь плод коллективного труда советской редакционной школы. И все-таки нет. Хотя сюжет имел мелкие огрехи, изложение было очень субъективное, философия — сомнительная, но присутствовала динамика, увлекательность. Мастерство налицо. А времена — не выбирают.

Главный фантастический инвентарь в повести — черный саквояж. В наше время описанные автором манипуляции над человеческими эмоциями и идеями удобнее было бы производить с помощью ноутбука, усовершенствованного, естественно, внеземным разумом. Можно сказать, черный саквояж Булычева — это прообраз портативной персональной вычислительной машины. Следует также отметить любопытный диалог двух главных героев повести о том, можно ли договориться с инопланетянами-похитителями о сотрудничестве, — возможна ли, так сказать, конвергенция двух миров. Что ж, данная повесть Булычева не оказалась такой уж «простой», — сказка ложь, да в ней намек.

Археология плюс фантастика — занимательно вдвойне. К тому же в повести Булычева действие разворачивается на южном берегу Меотиды — Азовского моря, в местах древнегреческой колонизации. Однако Булычев приземлил эту романтику, разбавив свой рассказ размышлениями о природе вещизма и сведениями о товарном дефиците в позднем СССР. Подобные бытовые зарисовки, преломлённые в фантастической фабуле, приобретают характер шаржа, т.е. довольно добродушного намека на некоторые, не всегда позитивные, черты изображаемого.

Удивительно работает память. То, что «Фотография пришельца» была уже мной когда-то прочитана, я не догадывался до того момента, пока не попалось на глаза упоминание о зеленых туфлях с загнутыми носами. Точно, я читал это в «Юном технике» при первой публикации повести. Данная деталь облика человека будущего почему-то меня тогда поразила. Только это и запомнилось, все остальное при перечитывании было как будто внове. То, что через сто лет будут доступны путешествия во времени и на далекие планеты, — кого этим удивишь, а вот зеленые ботинки... Умел Булычев придавать достоверность своим фантазиям.

Несмотря на авантюрный сюжет, повесть ставит перед детской аудиторией серьёзные вопросы: о цене дружбы, об ответственности и жертвенности. Это история взросления трех подростков, которые столкнулись со взрослым выбором: спасти или спастись. И вместе с тем здесь много булычевского юмора, легкости, даже игривости. В этом заключается мастерство писателя: развлекая, учить серьезным вещам.

Как во многих произведениях Кира Булычева, в повести «Два билета в Индию» будничная повседневность, описанная достоверно, сочетается с невозможным, небывалым. Вот на этом стыке и происходит чудо. В детстве больше нравилось у Булычева фантастическое, теперь — с особым удовольствие погружаешься в атмосферу советского быта, оптимизма и инфантилизма того времени. Эти рассказы, повести, романы — как кусочки янтаря, содержащего Zeitgeist 70-80-ых прошлого столетия. Хорошие были денечки в конце ХХ века.