Блин, да такие загадочные рассказы без отгадки можно штамповать конвейерным способом. А дантист легко заменяется на любую другую медицинскую специальность.

Я окулист. На индийском базаре я увидел, как факир вынимает у мальчика глаза из глазниц, полощет их в какой-то жидкости, а потом вставляет обратно. Если я завладею секретом этой жидкости, то разбогатею. Начал следить за факиром, но он ударил меня по голове, связал и удалил мне глаза. Но я развязался и украл целую чашку жидкости. Что это за жидкость такая, я вам не скажу.

Я проктолог. На филиппинском базаре увидел, как хилер извлекает из мальчика кишки, посыпает каким-то порошком и засовывает обратно. Я хотел разбогатеть, начал следить, но хилер ударил меня по голове и вынул мои собственные кишки. Но я всё равно украл у него немножко волшебного порошка, про который вам достаточно знать, что он волшебный.

Я дерматолог. Амазонские джунгли, шаман сдирает кожу с людей, неразборчиво выкрикивает заклинания. Кое-что из заклинаний я запомнил, но ударили по голове. Хожу теперь освежёванный, тоже что-то бормочу, без кожи зябко. В силу отсутствия губ сложно произнести правильные слова, но скоро смогу и тогда разбогатею.

Для любого варианта рассказа обязательно главное – чтобы били по голове. В этом случае делиться секретом жидкости/порошка/заклинания с читателем не нужно: ясно же, что главную тайну рассказчик сам травматически запамятовал.

«Звездолет «Пульсар» находился на полпути между Кассиопеей и Андромедой, когда столкновение с осколком астероида превратило его в неуправляемую груду металла».

Да уж, с масштабами автор не мелочится, поскольку имеются в виду созвездие Кассиопеи и туманность Андромеды. И заметьте, какое внимание к деталям: не «между галактиками», а на полпути между конкретным созвездием и старой доброй Андромедой. Практически точное указание места.

А метеориты – какой же без них сюжет? Без этих каменюк о космосе вообще нечего было бы писать. И не мешает лишний раз напомнить, насколько у нас всё-таки замусорено межгалактическое пространство.

Кораблём управляет, разумеется, Мозг. Но здесь Мозг – не бездушная железяка, а продукт слияния биотоков всех членов экипажа. Однако четыре астронавта погибли, а пятый по имени Стив сидит, тупо смотрит на помятую управляющую панель Мозга и вспоминает, как же было хорошо, когда он со своими друзьями «динамично обменивался быстропеременными электрическими потенциалами».

Казалось бы, зачем нужна панель, если управление через биотоки? Ответ: для экстренной реанимации. Любой советский человек прекрасно знал, как вернуть барахлящий телевизор к разуму, – нужно с силой огреть глупый ящик сверху, слева и справа. Именно так Стив оживляет Мозг – барабанит по панели кулаками. И чёрт побери, проверенный метод срабатывает!

Воспрянувший Мозг тут же тут же генерирует план спасения для Стива. Нужно: а) надеть скафандр; б) включить Мозгу программу «поиска и сближения»; в) немедленно катапультироваться в межгалактическое пространство. Где его подберёт другой земной корабль, случайно пролетающий мимо.

И вот тут я окончательно перестал что-либо понимать. Во-первых, сказано же, что «Пульсар» превратился в «неуправляемую груду металла». А тут мы узнаём, что для рандеву с другим кораблём «надо было ювелирно рассчитать траекторию, выйти в точку встречи с точностью до микросекунды». Так «неуправляемую» или «ювелирно»?

Во-вторых. Что же получается: Стив вводит программу, выпрыгивает, после чего «Пульсар» начинает «поиск и сближение», и растерянный Стив хлопает глазами ему вслед? Или как? Зачем ему вообще нужно было катапультироваться? Или же имелось в виду, что Стив самостоятельно, на движках скафандра, должен «уравнять скорость» с кораблём-спасителем и «выполнить терминальный манёвр» (что бы это не значило)?

А что, может быть, и самостоятельно. Автор опирается на твёрдую житейскую практику. Ведь автомобили разбиваются, люди в них иногда выживают, а мимо кто-нибудь обязательно да проедет. На межгалактических скоростях будет то же самое. Лётчики при аварии катапультируются? Вот и Стив пусть прыгает – надо значит надо. Так что и «уравнять скорость» – это вроде как переплыть на шлюпке от одного парохода к другому, греби только поэнергичнее.

Тем не менее Стив был спасён. Чего-то я не уловил в хитрой логике происходящего.

У этого странноватого рассказа одно достоинство – он короткий. А какую мысль хотел донести до меня автор, я вообще не понял. «Поглоти меня Вселенная, если это не так», как по-пиратски выражался один из погибших членов экипажа.

«На фок-, грот- и бизань-мачтах басовито гудели пять с половиной тысяч квадратных аршинов тугой корабельной парусины. Пассат дул ровно, и марсовым не надо было карабкаться по выбленкам вант на марсы и салинги, перебрасывать топселя, травить шкоты, брать рифы, чтобы уменьшить парусность». Вся первая треть рассказа состоит из такого такелажного порно. Где-то автор прочитал соответствующий справочник и тщательно, пока не забыл, переписал в виде условно художественного текста.

Вторая треть посвящена истории парусного флотостроения. Сначала юный мичман размышляет о пышно разукрашенных кораблях петровской эпохи, а затем седой капитан рассказывает ему о блистательной победе в Синопской бухте и героической обороне Севастополя.

Рассказ вроде близится к концу. А где же фантастика? – спросите вы. Спокойно, сейчас будет.

Седой капитан говорит: мы со старшим офицером пойдем чайку попьём, а ты тут пока поуправляй нашим клипером. Мичман, очень гордый собой, управляет. И является ему видение: «На фоне чужих созвездий проступили контуры невиданного корабля... конический, с тусклым металлическим корпусом и множеством разновеликих надстроек, с похожими на крылья гигантской бабочки серебряными парусами». Мичман поминает чёрта, крестится, корабль исчезает.

Но на самом деле это настоящий гравилёт из будущего. И появляется он не случайно, а потому что «выдающийся мыслелётчик», далёкий потомок мичмана, имел мечту «совместить в одной точке две разные проекции пространства-времени». Взял и совместил. Зачем? Ну, очень хотелось... Всё, конец рассказа.

Считаю такой метод создания текстов весьма перспективным. Берём, скажем, руководство по токарному станку. Вдумчиво, со вкусом перечисляем все части агрегата: станина, передняя и задняя бабки, шпиндель, каретка, фартук, суппорт. Делаем экскурс в историю металлообработки – от Древнего Рима до Средних веков. И ставим точку ударным финалом: «Сноп искр, летящих от заготовки, вдруг сложился в образ прекрасной резцовой головки с серебристыми крыльями. Это было послание молодому токарю Игорю от его прапраправнука, живущего через тысячу лет». Рассказ готов. Дёшево, надёжно, практично.

Станислав Лем своим «Ийоном Тихим» сослужил дурную службу советской фантастике и фантастике братских социалистических стран. Большое количество людей возбудилось и подалось в писатели, поскольку рецепт создания шедевра показался соблазнительно простым: неси любую бодрую ахинею, главное – понавтыкать туда побольше звездолётов и придурков-инопланетян.

Честно говоря, я и от самого «Ийона Тихого» не в восторге, но всё ж таки пан Станислав был себе на уме и за буффонадными приключениями ловко припрятывал идеи и мысли, высказать которые напрямую в то время было бы рискованно. Эпигоны, разумеется, двойного дна не разглядели, зато с упоением принялись юзать раздолбайски-сказочный стиль. Мели, Емеля, что называется.

О самом рассказике и сказать-то, по сути, нечего. Болгарский Емеля несёт какую-то бессмысленную лютую пургу с претензией, типа, на юмор. Кристаллическая жена — смешно же? Прямо животики надорвёшь, ага.

К слову, вспомнилось, что во времена моего детства повсюду сотнями печатались однообразные габровские анекдоты (габровцы – это такие болгарские «шотландцы», славящиеся своей скупостью и прижимистостью, в каждой публикации это обязательно разъяснялось). Уж почему эти анекдоты так возлюбили советские издатели – не знаю, видимо, в качестве гуманитарного поощрения «братушек». Не то чтобы рассмеяться, но и улыбнуться ни разу не получилось, и вообще о болгарском юморе с тех пор осталось весьма унылое впечатление.

Гуманитарии в космосе, часть другая. От создателя рассказа «Голубой цветок».

Людям «надоело жечь фонари на ночных улицах». Принято решение: надо затащить подходящий астероид на подходящую орбиту, взорвать его, и образовавшееся пылевое облако будет отражать солнечный свет на ночную сторону Земли. Ну, то есть, на бывшую ночную, потому что ночь теперь отменяется, и всегда и везде будет вечный день.

Вечный день на всей Земле – прекрасная возвышенная мечта. Автору и в голову не приходит, что при её реализации всё живое стремительно передохнет, а поверхность планеты отполируют атмосферные катаклизмы. С другой стороны, это мелочи, если можно сэкономить на фонарях.

Но что-то пошло не так: астероид взорвали с двух сторон, взрывы столкнулись, и в результате образовалась – вот беда-то! – чёрная дыра. Маленькая, правда, но всё-таки чёрная. Теперь она начнёт понемногу засасывать в себя Солнечную систему, и скоро настанет полный кирдык всему.

Надо спасать человечество, и выход найден. Порядок действий: 1) космический корабль должен приблизиться к чёрной дыре на «некоторое безопасное расстояние»; 2) она к нему притянется; 3) корабль полетит куда-нибудь подальше, и дыра, как на буксире, последует за ним. Вуаля, дело в шляпе!

Пилотировать корабль будет старенький, «слегка сгорбленный» профессор Громов в академической шапочке, придумавший всю эту бодягу со взрывом астероида. Мол, я тебя, дыра, породил, я тебя и замучаю. Из уважения, видимо, к его сединам человечество против такого пилота не возражает.

Без любовной линии никак. Матёрый журналист, он же главный POV рассказа, очарован прекрасной секретаршей профессора, через пять часов после знакомства они обнимаются в скафандрах на поверхности Луны, и он прозрачно намекает: «Понимаешь, мне вдруг показалось странным, что у космонавтов иногда рождаются дети...» (Как-то у Рыбина это всё взаимосвязано: безвоздушное пространство, скафандры и страсть к оплодотворению – см. также «Голубой цветок»).

Журналист присоединяется к профессору в его героическом полёте. Зачем? Он и сам толком не знает. А к журналисту присоединяется секретарша, которую крайне взволновала мысль о детях в космосе. Не хватает вроде бы пионера Васи, забравшегося в космолёт через дюзы, но и он есть, правда, модифицированный – в виде пожилого фотокорреспондента, тайком проникшего на борт. Уж чего этому последнему надо, вообще непонятно, поскольку свои фотоаппараты он «не захватил».

И вот эта суперкоманда отправляется выманивать черную дыру в соседнюю галактику. Финал открытый. Но мы верим, конечно, в мужество наших парней.

P.S. И ещё такая мелочь: мне очень понравились летающие над Луной аэробусы. Без кавычек. Просто такие летательные аппараты.

Она была мулатка, у неё были «мягкие и округлые плечи», и она столь прекрасно декламировала стихи, что рассказчик тут же решил отправиться вместе с ней в космическую экспедицию. Вот так, на живца, будут вербовать экипажи космолётов в будущем.

А куда летим-то? «Предстояло вонзиться в звездную кашу и сделать один виток, подобно комете обогнув центр Галактики». Нет-нет, не всю, всего лишь центр. В прошлом месяце роботы уже летали, так что это несложно и много времени не займёт. Следует только аккуратнее проходить виражи, чтобы «ненароком совсем не выскочить из своей Галактики».

Однако насладиться межзвёздным дрифтом экипажу не суждено: корабельный мозг велит всем лечь в спячку, а программу экспедиции он и сам выполнит. На растерянный вопрос: «А зачем же мы тогда полетели?» невразумительно отвечает: «Не выдержите нервного напряжения». Пожав плечами, команда отправляется спать, и на вахте остаётся только наш рассказчик.

Тут-то и начинается самое интересное – временные петли с непременным парадоксом двойников. Ну, как интересное...

Все парадоксы сводятся к усиленной беготне туда-сюда по кораблю: наш рассказчик преследует одного дубля, сзади мельтешит другой, а третий в это время страстно целует заспанную прекрасную мулатку с мягкими плечами. Никто ничего не понимает, оживлённая суета, как в фильмах с Чарли Чаплиным. Если двойника удаётся настичь, то происходит разговор: «Ты иди налево, а я направо. Встретимся возле рубки. Знаешь, где она?» – «Я всё знаю…» – «Хвастун». – «Сам хвастун». Чтобы придать этим пионерским диалогам брутальности, рассказчик то и дело выхватывает из кобуры «ППП – пистолет-преобразователь поля», демонстрируя читателю, что на самом деле всё по-серьёзному.

Впрочем, дело, не в самой беготне, а в вопросе: зачем она? А низачем, просто так. Прикольно же! На сюжет рассказа временные петли никакого влияния не оказывают за полным его, сюжета, отсутствием. Двойники как возникли, так и исчезают, корабль летит куда-то дальше, и корабельный мозг глубокомысленно сообщает: «Это был параллакс времени и пространства». Он очень умный, этот мозг, и любит красивые учёные слова.

Но единственного учёного слова «параллакс» всё же маловато, поэтому автор щедро подсыпает многомудрой философии. Наш рассказчик размышляет: «Живя в мире, где все имеет начало и конец, мы невольно отсекаем себя от безвременности, ставим её за грань разумного... Беспространственность и безвременность – это ведь не что иное, как вечность и бесконечность...» И много ещё такого, вселенского. Чего только в голову не взбредёт в минуты расслабления, когда не нужно больше гоняться с пистолетом-преобразователем за своими двойниками.

Ну и главный приз за пережитое во временной петле – мулатка. «Ариа! – сказал я, подходя к ней. – Сокровище мое… Торжество многократное сновидений и звёзд…» Какая же мулатка не сдастся герою после таких слов? Да и не всякий мулат устоит. «Она вздохнула прерывисто и обессиленно положила голову мне на грудь».

В общем, рассказ-предостережение: не надо вот так, дурной мухой, кружиться вокруг центра Галактики – можно и на параллакс нарваться, а с ним шутки плохи. Но если уж вас чёрт понёс, то прихватывайте с собой мулаток – лишними не окажутся. Будущим звездоплавателям, так сказать, на заметку.

Гуманитарии в космосе. Точнее сказать, представления кабинетного лирика о целях и буднях космических полётов.

Человечество уже полностью освоило всю Солнечную систему, судя по тому, что стапели космолётов расположены аж на Плутоне. Оттуда корабль и устремляется в безбрежное межзвёздное пространство с немыслимой, как кажется автору, скоростью – триста километров в секунду. Целых триста, да. Месяцев за восемь добрался бы до Земли, но надобно в другую сторону.

Цель экспедиции – «послушать космос из пустоты». Очень важная и ответственная задача. И чтобы непременно межзвёздное пространство, потому что внутри Солнечной системы недостаточно пусто, да и космос какой-то не такой. Не звучит, зараза, полноценно.

Экипаж в полёте занимается следующим: 1) пишет стихи; 2) делает стенгазету; 3) впадает в чёрную депрессию от тоски по милой Земле. Мечтают, чтобы их долбануло метеоритом и стало интересно. В общем, нормальная такая атмосфера советского ведомственного НИИ, с которой автор, чувствуется, хорошо знаком.

И вот нежданное открытие: одинокий здоровенный астероид, на скалах которого высечена неведомая инопланетная клинопись. (Лирик 70-х годов твёрдо знает, что у пришельцев это первейшее дело: как куда прилетят, тут же строят пирамиды и высекают на скалах письмена.) Корабельный мозг лихо, как орешки, щёлкает за два часа инопланетную грамоту и сообщает: это стихи. Да-да, инопланетяне тоже пишут стихи, и не о ерунде какой-нибудь, а конкретно восхваляют «Голубой цветок» – Землю, то есть. Да и о чём им, собственно, ещё писать? Не поленились вот даже отловить астероид и увековечить на нём своё восхищение. Очень мило с их стороны. Приятно.

Параллельно любовная линия: корабельный психолог Маша мечтает завести детей. Надев скафандры и взявшись за руки, они бегают с Командиром по астероиду, резвятся, а прочие члены команды над ними дружески подшучивают. У Командира сладко замирает в груди при мысли о том, как он будет делать Маше детей, – но попозже, конечно, сейчас в скафандрах не получится.

Однако чувство долга возобладает – не в смысле Маши, а в смысле цели экспедиции. Ведь что было велено? Слушать космос из пустоты. А мы чем занимаемся? Астероиды, инопланетяне, надписи какие-то – эка невидаль. «Нет, мы не помчимся обратно на крыльях нового самомнения. Мы продолжим экспедицию, даже если пустота будет убивать нас». Романтика! Преодоление! И они летят дальше в межзвёздное пространство, плюнув на глупых инопланетян с их сомнительными виршами. Потому что так надо.

Оптимистически надеюсь, что Маша получит своих вожделенных киндеров. Ведь не всё время Командиру слушать «отдалённое эхо хохочущих галактик», должен он хоть иногда отвлекаться от основополагающего занятия.

Скажу так: мнение о романе сильно раскачивалось по мере прочтения. Автор сразу честно предупредил, что речь пойдёт о Конце Света, поэтому появление в Римской Республике монастырей с голыми ассасинами воспринял как должное, не понял только, зачем они голые. Главный герой слаб, глуп, зато есть чудо-женщина. Ну ладно, куда ж нынче без чудо-женщины. Несколько затянутая экспозиция с путешествием в карфагенские пустоши. Мне и так и сяк объяснили, что рабство – это плохо, я согласен, я понял, да понял уже, отстаньте, но мне это скажут ещё двадцать раз. Начал скучать.

Появляются тектоны – вернее, пока одиночный экземпляр. Вот тут пошёл драйв в духе «чужого» – неуловим, могуч, всех пожирает. Ух! Стало захватывать. Но когда количество таинственных тектонов возросло до четырёхсот, то впечатление смазал «эффект штурмовика» – малочисленная толпа рабов едва не забила дрекольем чужеродную фалангу. Смотрится странно.

Нам ни слова не расскажут про подземный мир, в который главный герой сначала нырнул на два дня, а затем провёл там семь лет в плену. Ничего-ничего, говорил я себе, это для нагнетания интриги, потом всё откроется. Шиш мне, ничего не открылось (кроме нелепого бога в ядре Земли, появившегося позже непонятно зачем, чисто для галочки). Видимо, автору такой финт кажется удачной литературной находкой, но, по-моему, это издевательство. Пирожок, из которого украли начинку.

Очень впечатлила идея живых доспехов – ну, прямо биопанк. Но, как выяснилось, никакого влияния на происходящее эта придумка не оказывает, просто картинка ради картинки.

Тектоны питаются только людьми, свиньями и немножко друг другом. А что за странная диета, чем им, скажем, говядина с козлятиной не угодили? И где они в подземном мире добывали людей со свиньями? Без объяснений, автору так захотелось.

Дальше идёт какая-то полная ерунда про социум и биологию тектонов. Ни того, ни другого я не смог себе представить. Общество принципиальных индивидуалистов-каннибалов безо всякой организации, которые при этом сражаются в едином строю и всех побеждают? Это как? И способ их размножения... А ничего, что при описанном почковании родительский организм потеряет половину (ну ладно – пусть треть) массы, и сам после такого долго шевельнуться не сможет, сколько человеков не сожри предварительно? Нет, я понимаю, что фэнтези, но меру-то надо знать. А ведь на этой биологии весь финал держится.

Менторство сеньора Пиньоля чем дальше, тем становится назойливее. Что рабство – плохо, это я уже уяснил, но параллельно он заколачивает мне в голову другой гвоздь: надо изменяться, надо изменяться. Смысл и направление изменений весьма туманны. Вот Катилина не изменился и проиграл (а как он должен был измениться, что автор имел в виду?). А вот нумидийский царёк прикончил своего отца и сам сел на трон. Убивать отца – конечно, нехорошо, зато у Рима теперь надёжный союзник. Отличный парень этот царёк, правильно изменился. Других воодушевляющих примеров автор не приводит, но долбит с упорством дятла: надо изменяться, надо изменяться.

Зато финал романа.... За счёт эмоционального накала финал искупил, так сказать, все предыдущие мои претензии. Возможно, потому что в людях автор разбирается гораздо лучше, чем в сомнительных тектонах с тремя рядами зубов.

Слепое нежелание видеть надвигающуюся катастрофу. Политика, сводящаяся к личной корысти. Страх перед внутренним врагом – куда больший, нежели перед внешним. Обман, возведённый в государственную доблесть. В итоге – предательство, оказавшееся бессмысленным и губительным. Конец Света, как и было обещано. Ярко, безжалостно, применимо к любому времени. Неизбежная мысль: может быть, и по заслугам?

Да и решающая битва – это сильно. И хаос и беспомощность гибнущего Рима – тоже. В общем, финал неожиданно вытащил всё. Впечатлило. А ведь за сотню страниц до конца я затосковал настолько, что уже как-нибудь измениться захотелось – водки там выпить или поотжиматься в час ночи. Но внезапно проявившееся мастерство автора уберегло меня от опрометчивых поступков. Дочитал на одном дыхании.

P.S. Насчёт прекраснодушия сеньора Пиньоля. Он действительно считает, что если вот так, щелчком пальцев, отменить в Древнем Риме рабство, то тут же настало бы всеобщее счастье? И после того, как в одночасье рухнет вся экономика Средиземноморья, освобождённые гордые люди начнут рука об руку строить общее европейское будущее, а не резать друг друга из-за недоеденных тектонами свиней?.. Ах, это сладкое слово – свобода!..

Помните, у Стругацких есть про людей, которые «хотели странного»? Так вот, Веркин про таких людей целый роман написал. Они говорят странно, думают странно, они занимаются странными вещами, сам предмет их занятий так и остаётся туманной неопределённостью, хотя вокруг него всё и вертится. Не книга, а безбрежное пастбище для поиска глубинных смыслов. Хочешь – найдёшь сплошные библейские аллюзии, а хочешь – роман-предупреждение о том, что опасно заглядывать за край. Да и вообще всё что угодно, лишь бы воображения хватило, выбирай на вкус. Один чёрт, непонятно, что тут на самом деле происходит.

Поскольку толкований чуть ли каждой страницы может быть множественное количество, то остановлюсь только на паре-тройке краеугольных камней повествования.

1. Синхронофизика. Звучит красиво, но с какого перепугу это именуется наукой? Наука на основе эмпирических данных создаёт теорию, на основе которой делает шаг дальше (ну, или не делает, если теория ошибочна). Здесь же ничем подобным и не пахнет. Просто один учёный почесал в затылке и подумал: «Красота спасёт мир! Надо бы сделать что-нибудь этакое, сам не знаю что, и тогда мы покорим всю Вселенную». После чего в синхрофизику двести лет вбухиваются немыслимые ресурсы и сотни человеческих жизней без малейшей отдачи. Это больше похоже на веру, на государственную религию, нежели на науку. Что-то вроде строительства пирамид.

(Справедливости ради: Веркин и сам иногда обзывает синхрофизику паранаукой. Но, во-первых, звучит критическая хула из уст оппонентов-маловеров, а во-вторых, такое долгожительство бесплодной синхронофизики всё равно никак не объясняется.)

2. Мотивация вышеописанного безобразия. Человечеству, видите ли, тесно в клетке. Да, есть прыжковая технология, да, летаем на сотни световых лет, да, открыты сотни землеподобных планет, из которых еле-еле освоили девять. Но нет, маловато будет! Нам всю Вселенную подавай и прямо сейчас, а то мы чувствуем себя в клетке и отказываемся развиваться. Правда, миллиарды людей преспокойно живут и занимаются своими делами, а жалобы на тесноту и душность клетки высказывают в основном учёные-синхронофизики. (Распил бюджета? Вот вам, пожалуйста, и ещё одна трактовка романа.)

3. Актуатор. Тот самый стержень сюжета, шрёдингерский кот, который то ли есть, то ли нет его. Замечательное изобретение Веркина, на которое можно списывать вообще всё. Люди несут околесицу и странно себя ведут? Так это влияние актуатора. Происходят вещи, никак логически не объяснимые? Так актуатор же! А он вообще существует, актуатор этот? И существует, и не существует одновременно, дурень, ведь это актуатор! (Люди создают рукотворного Бога? В качестве версии...) Оставив попытки что-либо понять, приходится сдаться и отступить. «Бессильный и неумелый, опустит слабые руки...» ©

И тем не менее. Пишет Веркин прекрасно, и читалось всё это, что называется, «с неослабевающим интересом». Можно сказать, я прямо лапки потирал, предвкушая, что сейчас, вот-вот — и нагромождение загадок выстроится в финале в стройную непротиворечивую конструкцию. Не выстроилось. Автор меня надул (см. пункт 3). Ну и ладно, всё равно осталось хорошее впечатление.

Правда, в чём заключается это впечатление, я сформулировать не могу. Что-то такое неопределённое, вроде актуатора.

Сразу скажу: рассказ не то чтобы плохой, а просто никакой, бесцветный. Такие пачками плодила типовая советская фантастика 60-70-х, а тридцатью годами раньше – американская. Ну, с идеологическими нюансами, разумеется, однако хрен редьки не слаще.

В рассказе есть: а) космолёт; б) умирающий Марс; в) палеоконтакты; г) мир-дружба-жвачка. Но это не Казанцев, нет.

Марс, как было сказано, умирает. Он вообще ничего другого делать не умеет. Спохватившись, что вода на планете закончилась, марсиане принимают решение переселить всё население куда-то в центр Галактики. Сказано – сделано: управляются за тридцать лет. И жизнь там, в новом месте, уже «бьёт ключом». Удивительная оперативность, молодцы.

Под боком вроде бы есть Земля. Но она какая-то опасная. Экспедицию за экспедицией посылали, и все сгинули. Страшно. Нет, лучше уж в центр Галактики.

А Земля ещё и опаснее, чем думали. Последний космолёт, стартовавший с Марса к центру Галактики, она взяла и к себе притянула. Каким образом? Неважно. Притянула и всё тут.

Какая напасть погубила предыдущие экспедиции, так и остаётся загадкой. Наш космолёт без проблем приземляется. На Земле много воды и много кислорода, марсиане дышат полной грудью и радуются. Теперь у них одна забота: надо выпилить из гранита много-много громадных брусков и собрать из них стартовую площадку. Потому что сесть-то они сели, а вот снова взлететь без гранитного космодрома не могут. Не спрашивайте, почему так, я сам ничего не понял.

Ну, дальше ясно, я думаю. Обнаруживаются местные сексапильные женщины, и никто никуда уже больше не летит, ни в какой центр Галактики.

Из находок автора порадовала «лучевая одежда». Красивая, наверное. Да ещё с антигравитационными свойствами.

Разговоры персонажей: «Мы летим, Aс». – «Наконец-то, Эд». – «Как ты думаешь, мы вернёмся сюда, Ас?» – «Вряд ли, Эд». Вот эти отрывистые междометия в конце каждой фразы – это не паразитное сквернословие, как можно подумать, а марсианские имена. Видимо, по мнению автора, такая манера общения должна добавлять повествованию распевной эпичности. Впрочем, это перевод с румынского, а откуда мне знать, может быть, потомки Цезаря так и разговаривают.

Ужасное подозрение, что Казанцев умыкнул идею своих «Фаэтов» именно отсюда... Хотя нет, вздор, таких палеоконтактных рассказиков я уже десятка три прочитал.

Рассказ хороший. Все его достоинства перечислены в предыдущих отзывах, повторяться не имеет смысла. Смутило только одно обстоятельство: действие развивается при температуре -60 по Цельсию.

При таком морозе герои ведут активнейший образ жизни: считают ерундой прошвырнуться на пару сотен километров туда-обратно, карабкаются на скалы, чтобы полюбоваться северной природой, даже непонятным образом моют золото. Протаптывая путь для нарт, скидывают верхнюю одежду, потому что сильно потеют. Рассказчик проваливается сквозь лёд, намокает до пояса – пустяки, дело житейское. Спят в палатке с потухшей печкой – тоже без проблем, правда, сдержанно сетуют на некоторый дискомфорт.

И это у них ещё закончилось масло, отчего понизилась сопротивляемость холоду. А если бы чудо-масла было вдоволь, то, наверное, вообще чувствовали бы себя, как в Анапе.

Принято считать, что все рассказы Ефремова построены на личном опыте. Охотно верю, однако в данном конкретном случае меня терзают смутные сомненья. Поправьте, если ошибаюсь, но мне кажется, что при -60 и дышать-то опасно, и даже коренные жители Севера тихо-мирно сидят по ярангам, лакомятся копальхеном и никуда особо не высовываются. Ощущение, что здесь Иван Антонович немножко включил личного мюнхгаузена и для пущего драматизма прибавил морозца. Да и то верно: чего их, градусы, жалеть?

И свечка ещё. С помощью которой рассказчик со спутником кромешной ночью выбрались из ледяного ущелья. Не поленился, провёл натурный эксперимент – вышел со свечой на крыльцо. Гаснет, зараза, от любого колебания воздуха, а пока горит, освещает сантиметров пятнадцать вокруг себя, то есть главным образом мою руку. Слава богу, что я находился не в ледяном ущелье – точно не выбрался бы. Тут Иван Антонович тоже чего-то не додумал, хотя, возможно, у советских геологов были какие-то другие свечи, особенные.

Но рассказ, повторюсь, хороший. Правда, теперь буду осторожнее относиться к утверждениям, будто всё описываемое Ефремов испытал лично на себе.

Начало интригующее: в руки рассказчика попадает непонятная ниточка, намотанная на палочку. Рассказчик тут же приступает к научным исследованиям ниточки – рубит её топором, рвёт прессом, поливает химикалиями. Ничего проклятую не берёт. После попытки расплавить ниточку автогеном возможности болгарской науки исчерпываются, и за дело берётся наука советская, перед которой, как известно, всё бессильно.

Специалисты тут же устанавливают, что ниточка-то не проста, не надо было её топором, на ней записаны мысли разумного существа, когда-то посетившего Землю. Каким образом сделано это потрясающее открытие? Не важно, у великих держав есть свои секреты.

Правда, для того чтобы послание расшифровать, нужны особенные телепатические машины, которых пока не изобрели. То есть, вчера ещё не изобрели, а сегодня утром придумали и к обеду уже сделали. Сейчас через машину подключим к ниточке человека и получим весточку из прошлого от наших звёздных братьев. В качестве реципиента-жертвы избран наш болгарский рассказчик, его не жалко, если что-то пойдёт не так.

И вот он летит, летит над снегами – ну, в смысле, не сам лично, а тот пришелец, который оставил важные воспоминания. Прилетает к косматым людям в шкурах. Те размахивают дубинками, швыряются в него камнями, но пришелец думает, что потомки этих низколобых идиотов непременно запустят корабли в космос. И снова летит, летит куда-то.

Бесценная информация, согласитесь. Такую обязательно, любой ценой нужно было передать через века. Здесь пришелец в чём-то предвосхитил нынешних блогеров, выкладывающих в сеть отчёты о том, что они сегодня съели. Может быть, брат по разуму и являлся космическим блогером, жаждущим поведать вечности о каждом своём чихе или пуке? Родственная инопланетная душа.

В общем, не уловил я смысла рассказа. Надо понимать, что сто тысяч лет назад пришельцы уже верили в нас – и мы не подкачали, эволюционировали, оправдали их доверие. Мы – молодцы. Так, что ли?

Китайский научно-фантастический рассказ середины 1950-х годов о большом количестве вкусной и здоровой пищи.

Сюжет предельно незамысловат: журналист приезжает в передовой совхоз на месте бывшей пустыни Гоби и приходит в ошеломление от достижений народного хозяйства – здесь научились выращивать свиней размером со слона. Как и положено фантастике ближнего прицела, большую часть текста занимают просветительские лекции с формулами «5х5х5=125» и разъяснениями, что 12500 килограммов – это 12,5 тонны. Последней цифрой учёные гордятся – таков средний вес суперсвиней, получивших скромное название «Чудо №72».

Научно-философское обоснование такого экстремального свиноводства строится на антитезе с мышами. Мыши маленькие, а жрут, сволочи, как не в себя, потому что расходуют много тепловой энергии – «вот какие они, проклятые эти мыши!». Суперсвиньи же, в силу размера, калории сберегают, а кушают совсем чуть-чуть – являются, можно сказать, антимышами. При этом очень мясистыми и питательными.

Есть, правда, непонятные нюансы. Указанных 12,5 тонн «жирные и крупные поросята» достигают (нетрудно посчитать) к десяти месяцам. Зачем-то ещё три года после этого их пичкают «легкоусвояемым фосфором и кальцием», облучают ультрафиолетом и радиоволнами, «чтобы остановить рост некоторых частей ног». Все эти муторные и дорогостоящие процедуры необходимы, дабы укрепить кости и слоносвиньи могли не только ходить, но также бегать и прыгать, чему их специально обучают. А на хрена? На этот вопрос у меня нет ответа – тут какая-то загадочная китайская специфика. Впрочем, когда китайцы боялись трудностей?

Но главное, конечно – кульминация, кормление журналиста: «Выдвинулся большой поднос. На нем было множество чашек, тарелок с самыми разнообразными вкусными кушаньями: свиные бифштексы, котлеты с соусом, чудесное тушеное мясо, свиные ножки, приготовленные в подливе по особому способу, кончики печенки (самая вкусная часть), поджаренные на сковороде с луком, почка, надрезанная, похожая на цветок и тонко приготовленная, копченые свиные мозги, суп из свиного хвоста соблазнял своим запахом и вкусом».

Впечатляет, согласитесь. Оставим даже в стороне вопрос о размере почек и ножек двенадцатитонного поросёнка, а также тарелок, на которых они поместились бы. Тут главное, насколько сдержанно, экономно, при этом с какой любовью и нежностью описано много, много еды. Настоящая литература мечты, так сказать. Сильно подозреваю, что ради этого раблезианского абзаца весь рассказ и сочинялся.

А мышей, кстати, в будущем Китае 1975 года уже нет, совсем нет. Устранены. Только учёные помнят про этих мелких подлых грызунов, когда-то объедавших трудовой народ.

Рассказ датирован 1988 годом – время массового помешательства на экологии. Конечно же, обойти стороной такую животрепещущую тему Ходжиакбар Шайхов не мог.

В рассказе космический корабль, чтобы сэкономить горюче-смазочные материалы, садится на попутную планету и восемь месяцев едет до поворота на нужный кишлак, то есть, простите, к нужной звезде. Попутная планета оснащена атмосферой, приятной флорой и фауной – всё включено, так сказать. С собой космонавты возят сборный щитовой домик – мечту дачников 70-х. В нём и живут, установив на пригорке.

Но пока мудрый усталый профессор прилёг и отдыхает, его молодой спутник шляется по окрестностям и расстреливает из лазера всю живность, которая попадается на глаза. Почему, с какой стати? Ну, сами рассудите: вот какая-то хрень в озере плавает, а вот какая-то нору роет – как же их не прикончить? Лазер при этом ядовитый – не спрашивайте, что это значит. На вопрос проснувшегося профессора «Как прогулка?», молодой астронавт бодро отвечает: «Прекрасно!».

А через три года, на пути домой, они снова совершают здесь посадку (надо понимать, что планета, как рейсовый автобус, слетала до конечного пункта и теперь возвращается назад). И – о ужас! – взгляду их предстаёт «безжизненная серая пустыня, унылые чёрные барханы, простирающиеся до самого горизонта». Такова феноменальная сила яда, которым оснащено личное оружие звездоплавателей. Да, «не зря предупреждали о страшных последствиях применения лазерного луча».

До профессора доходит, что, пока он спал, его спутник баловался тут с лазерострелом. Горячая среднеазиатская кровь вскипает: «Вы убили планету!». Пистолеты у профессора тоже найдутся, так что мерзавец ответит по законам гор. Банг! Хватает и одного выстрела – любой ганфайтер гордился бы (на самом деле профессор не так-то прост, в юности он «совершил подвиг» – неизвестно какой, без объяснений, но «был награждён»).

Потом Земля, международный суд. Профессор не оправдывается, но просит принять во внимание, что вспылил. Судьи в смущении: убивать молодых космонавтов вроде бы нехорошо, однако и с планетой как-то неловко получилось. Что же делать, как же правильно судить заслуженного человека? Тягостное раздумье, открытый финал...

Признаться, я уже устал от волшебных миров Ходжиакбара Шайхова с их диким устройством космоса и персонажами-идиотами. Зачем продолжаю его читать, сам не знаю. Какое-то извращённое удовольствие, эстетика безобразного.

К абсурдному сюжету прилагается беспомощный, ученический, примитивный язык, которым вся эта галиматья изложена. Правда, тут товарищ Шайхов ловко схитрил, творя исключительно по-узбекски. То есть человек 1945 года рождения, с высшим образованием, член СП СССР, русским языком не владел, но очень, очень хотелось публиковаться. Бывает. Впрочем, если хорошего человека немножко поддержат другие хорошие люди, то можно писать хоть на языке майя, правда?

Так что, возможно, во всём виноваты плохие переводчики. Они могли и смысл исказить, и сюжет переврать – из зависти к таланту. С них, чертей, станется.

Я знал, конечно, что Восток – дело тонкое, но не думал, что до такой степени. Взгляд узбекского автора на время и пространство настолько свеж и нетривиален, что аналогов я не припомню.

В общем, слушайте и не говорите, что не слышали: чтобы избежать всей этой ерунды с замедлением времени на световых скоростях, нужно – внимание, барабанная дробь! – полетать ещё немного на этих же самых скоростях. Клин клином, так сказать, вышибают. В результате достигается «равновесие времени», и ты вернёшься не к правнукам, а к живой и тёплой жене.

Но! Нельзя тормозить у незнакомых планет. У исследованных можно – не влияет. А вот «непредвиденная остановка у незнакомой планеты повлечёт за собой усиленную пульсацию, а это может привести к такому сокращению пространства и времени, которое регулировать будет очень трудно». («Не шныряй в незнакомых местах!» © «Сектор Газа»).

К сожалению, тормозить приходится, потому что у космического корабля вдруг треснул шлюз – непрочный был. Надо чинить. Житейская сметка подсказывает автору, что автомобиль на ходу не ремонтируют, вот и звездолёт вынужден заруливать на обочину, то есть к первой попавшейся планете.

«Усиленной пульсации» не будет, автор пугнул нас этим катаклизмом, да тут же сам о нём и забыл. Взамен он преподносит нам другой сюрприз: время на планете течёт в обратном направлении! Сначала звездолётчики даже слегка пугаются, потому что «крем, выжатый из тюбика, будет втягиваться назад», а кому такое надо? Но потом находят и положительные стороны: «Мы не потеряем время, наоборот – как бы накопим его для дальнейшего путешествия».

Однако в версии автора обратное время – весьма своеобразная штука. Думаете, все ходят задом наперёд или следствие предшествует причине? А вот и нет, не угадали. Феномен проявляет себя только в одном: если приказать роботу «Вперёд!», то он двинется назад, а если «Налево!», то направо. Есть глубокое научное объяснение: «Внутренние электрические схемы робота настроены на правильное течение времени. Попав в такую среду, он неминуемо будет делать всё наоборот». На людей феномен почему-то не действует вовсе, видимо, в силу отсутствия внутренних электрических схем. Да и вообще, кроме роботов, ни на что больше не влияет. Такое вот узбекское обратное время.

И тут на передний план выдвигается личная трагедия одного из членов экипажа – японца, что концептуально. Напомню, что Япония для Средней Азии – это тоже ого-го какой Восток, так что здесь имеет место «дело тонкое» в квадрате.

Так вот, японец уже посещал эту проклятую планету в составе другой команды. Велел тогда роботу защищать своих друзей, а тот – мы же помним, что всё наоборот? – взял и покрошил космонавтов в капусту. Шестнадцать лет вынашивал японец мысль о мести – у детей Ямато долгая память. Наконец-то час пробил. Угнав посадочный бот, японец в одиночку высаживается на планету, чтобы прикончить робота-предателя.

Но поздно, поздно: предатель и без того проржавел и рассыпался на запчасти (невзирая на обратное течение времени). Месть не осуществлена, позор несмываем. Как же поступить самураю? Выход только один – «священный обычай, называемый харакири». Прощай, невольник чести, больше мы с тобой не увидимся.

И... и всё, собственно. Прочие астронавты чешут в затылках, а капитан глубокомысленно изрекает: «Он выполнял веление совести». После чего корабль летит дальше по своим делам. Занавес.

М-да.

Нет, я понимаю, что в советской стране развивали литературу национальных окраин. Она не очень-то хотела развиваться, пищала, но её тянули за уши. Отсюда и рассказы Ходжиакбара Шайхова, члена, между прочим, Союза писателей СССР.

С другой стороны, формальной, всё на месте: звездолёт есть, куча роботов в наличии. Чего же вам ещё надо, хороняки?

И пусть тот, кто скажет, что это не фантастика, первый бросит в товарища Шайхова чернильницу.

Когда-то Бонапарт велел членам комиссии по составлению новой конституции: «Пишите коротко и неясно». Не знаю, знаком ли был Дмитрий Шашурин с этим распоряжением, но интуитивно ему следовал, излагая свою мысль настолько туманно, что ухватить её за хвост не представляется возможным.

Сюжет таков, если это можно назвать сюжетом: в голову протагонисту настойчиво стучатся братья по разуму, внушая Великую Мысль. Хохочут при этом, искрятся, переливаются. Но наш герой не сумасшедший, потому что братья настоящие, они сами так сказали. А Великая Мысль заключается в следующем: «Не нужно соваться к нему /высшему разуму/, заявлять о своем существовании, если не выросла побратимка».

И тут мы приходим к главному – к «побратимке». Что это такое? Очевидно, что это какая-то очень важная штука, без которой Контакт невозможен. Из рассказа мы можем узнать две вещи: а) побратимку можно выращивать; б) для отращивания «необходима глубинная упрощенная народность, языковая связь с корнями общества». К сожалению, это вся доступная нам информация о побратимке, остальное приходится домысливать.

Безусловно, сразу следует отмести неприличные ассоциации «женилка» – «побратимка». Обсуждать это даже не будем.

Радует, что побратимка может вырасти, а значит, где-то внутри нас она потенциально дремлет, что вселяет надежду. Только бы не на лбу, не надо.

Высший разум нуждается в твоей побратимке – он даже пронизал время и пространство, чтобы сообщить об этом. Похоже, что очень редкий и ценный товар, так что не упусти свой шанс.

Правда, не очень понятно, зачем высшему разуму нужна «глубинная упрощенная народность» – хотя чёрт поймёт их закидоны. Может, там у них на звёздах осьминоги-телепаты ходят в лаптях и косоворотках, говорят по-старославянски и требуют того же самого от окружающих. Читаем вслух «Велесову книгу», улыбаемся и машем...

Но это я всё уже накрутил. Там всего-то усталый лыжник остановился передохнуть и размышляет о тёплом, вечном, о побратимке. Рассказ совсем короткий – буквально пара страниц. Молодой Бонапарт, несомненно, одобрил бы.

Как узнать всю подноготную о человеке, которого видел один раз в жизни в течении минуты? Элементарно: нужно внимательно рассмотреть лицо его подчинённого, и «в этом зеркале вы увидите настоящее лицо» хозяина-преступника. И вовсе нет, подчинённый не соучастник, он ни ухом, ни рылом насчёт убийства, но тем не менее на лице у него будет написано всё необходимое для раскрытия преступления. Такой вот прогрессивный, ноосферный метод отца Брауна, от которого злыми слезами зависти плачут Шерлок Холмс с Эркюлем Пуаро.

Заодно Честертон небрежно расправляется с загадкой запертой комнаты – прямо как Александр Македонский с гордиевым узлом. Вводная: есть запертая комната с покойником внутри. Далее: отец Браун смотрит в лицо кому надо, считывает информацию и объявляет, что убийца разоблачён. Ну же, ну?! КАК убил-то, ведь это самое интересное? Простое и элегантное решение автора: а пёс его знает. Возможно, есть люк какой-нибудь замаскированный или ещё что-нибудь этакое. Не суть важно, сами додумайте, особого значения не имеет. Отца Брауна заботят грехи человеческие, а не пошлые технические детали. Лишнее всё это, суета и прах, так сказать.

Вот даже непонятно. Рассказ за рассказом отец Браун из ниоткуда получает откровение, вешает мудрёную лапшу на уши окружающим (и читателю) и удаляется грустить о несовершенстве подлунного мира. Или Честертон попросту издевался над любителями детективного жанра? Он мог, человек был весьма ядовитый. Но почти полсотни рассказов?.. Если шутка, то она слишком уж затянулась.

Ну и нравы у них там, в английской глубинке. Вот вы стали бы, наслушавшись россказней двух незнакомых людей, набрасываться на третьего незнакомого человека, орать в голос и драть на нём волосы? Да ещё при условии, что у этого третьего титул герцога? Хотя не знаю, конечно: старейшая европейская демократия, хартия вольностей и всё такое. Вполне возможно, в старой доброй Англии это в порядке вещей – ведь никто, собственно, и не удивился, даже помогали немножко.

Второй подряд рассказ в сборнике, основанный на переодевании. В предыдущем («Профиль Цезаря») из-за приклеенной бороды и фальшивого носа сестра не может узнать родного брата, на чем и построен весь идиотский сюжет. Здесь же и простого парика достаточно, чтобы многие годы морочить голову всей округе, то есть тысячам людей. До тех пор, разумеется, пока в английскую глубинку не забрёл отец Браун и за пять минут мимоходом не разоблачил самозванца, которого тоже увидел первый раз в жизни.

Отдельный вопрос: а в чём смысл дурацкого маскарада, в чём адская интрига, если самозванец, строго говоря, и не самозванец вовсе? Ответ: да просто так, из любви к искусству. У Шекспира кое-где ловко переодеваются, вот и у Честертона тоже. Традиции в старой доброй Англии любят и хранят, даже в ущерб здравому смыслу.

А так-то сатира, да, только довольно унылая. Чувствуется, что не любил Честертон герцогов. Правда, непонятно, каких именно – вообще всех в принципе или конкретно вот таких, «новодельных».

В наличии свежий труп. Казалось бы, чего проще: осмотреть тело и определить причину смерти? Но нет, это скучная проза жизни. Полицейским гораздо интереснее гадать – застрелили жертву, зарезали или задушили. Хоть какое-никакое развлечение, потому что преступник и без того сразу найден – им объявлен первый встречный. Так и разошлись бы по домам, пожимая плечами, если бы не отец Браун.

Рассказ выгодно отличается от десятка предшествующих, поскольку здесь отец Браун всё-таки ведёт следственные действия – ползает на четвереньках по ковру. Полицейские благоговейно за ним наблюдают. Вопрос, какого чёрта тут делает этот человек, у них просто не возникает – раз ползает, значит, так нужно. Ковёр, видимо, несёт в себе детальный информационный слепок произошедшего. Что именно обнаружил отец Браун, мы так и не узнаем, но он встает, обтряхивается и в подробностях излагает, как на самом деле всё было. Полицейские выслушивают его, раскрыв рот, и немедленно снимают наручники с невинно заподозренного. Конец рассказа.

Про причины, по которым образовался труп, говорить не буду. Я уже понял, что для Честертона это нормально – максимально вычурная и нелепая подоплёка событий, которая нормальному человеку и в голову не придёт из-за её бредовости. Одному отцу Брауну по силам её постичь.

P.S. Хотя о чём я? Этот рассказ вполне реалистичен по сравнению с соседним «Оком Аполлона». Там жертва, молодая женщина, падает в шахту лифта, и люди на улице слышат: «что-то страшно затрещало, словно взорвалась ракета... над улицей повисла несказанная жуть». Нет, она не шахидка с поясом смертника, а просто свалилась сослепу. Но такой вот бурный эффект. И зоркий отец Браун сразу срисовывает злодея: тот стоит на балконе десятью этажами выше и даже не вздрогнул при «страшном треске». Попался, голубчик!

Это не детектив. Нравоучительная новелла, психологический этюд, очерк нравов – назовите как угодно, но не детектив, потому что ничего отец Браун не расследует, а просто случайно оказывается на месте преступления, и путём мистического прозрения ему открывается истина. Как, впрочем, и в большинстве других рассказов про маленького толстенького патера.

Почему мистического? Потому что в тексте отсутствуют хотя бы малейшие зацепки для разгадки преступления или хотя бы намёки на таковые. Да и отец Браун не утруждает себя какими-либо объяснениями ни для окружающих, ни для читателя, а просто ласково говорит преступнику, что раскусил его. И что характерно, тот немедленно заливается слезами и идёт предаваться в руки правосудия – тоже своего рода волшебство.

Мало того, Честертон откровенно жульничает: подробно описан разговор благочестивого Уилфрида с распутным Норманом, а затем оказывается, что во время душеспасительной беседы благочестивый Уилфрид подобрал с земли и сунул себе за пазуху молоток. Ну так, между делом, незаметно. Такую мелочь автор решил читателю не сообщать, хотя всё происходило вроде бы у меня, читателя, на глазах. А вот отец Браун немного позже помолился и сразу всё понял.

Ну и идиотский способ убийства – Честертон это уважает. Высота церкви конкретно не указана, но с верхней её галереи «далеко-далеко внизу рисовался четкий квадратик двора». Молоток бросает сверху не специально обученный ниндзя-метатель, а почтенный служитель англиканской церкви. Ничего, справился: с первой попытки – в голову, да так, что головы мало чего осталось. Страшные люди, эти англиканские преподобные.

Читал «Отца Брауна» в юности, очень нравилось. А сейчас что-то все меньше и меньше.

Надо же, я думал, что только у нас в тридцатых годах штамповали такие трескучие ура-патриотические опусы про интернациональную помощь и забарывание врага малой кровью на его же, супостата, территории. Ан нет, похоже, вирус халтурного социального заказа был повсеместен.

Содержание: агрессор в Европе изобрёл новое оружие – ракеты. Их воздействие чудовищно: «Всякий раз они взрывались с шумом, а ударная волна сбивала людей с ног». Господи, а ведь как раньше тихо и мирно, по-свойски, можно сказать, воевали при помощи обычной артиллерии.

Шпионы. За каждым французским лейтенантом в Америке, не говоря уже о капитанах, спецслужбы агрессора тщательно следят. Не успел лейтенант изложить американскому учёному просьбу о противоракетной помощи, как в окно влетела ракета. Учитывая время полёта через Атлантику, действия лейтенанта просчитали и начали наводить убероружие ещё за пару часов до того, как тот вышел из дома.

Впрочем, ракета какая-то хлопушечная, так что ни француз, ни учёный особо не пострадали. Зато учёный-пацифист понял, что от ужасов войны за океаном не спрячешься. Надо помогать, а то ещё сюда лично заявятся.

Собственно война. Все стреляют туда-сюда. Функции техники строго определены: «Там были легкие танки, готовые уничтожить пехоту, и тяжелые – чтобы подавить пулеметные гнезда. Далеко за линей фронта ожидали самолеты, готовые подняться в воздух и высадить на голову противника десант». Ведь общеизвестно, что основные битвы были выиграны высадкой десанта после подавления пулемётных гнёзд.

Для исследований учёному нужна целая, неиспорченная ракета, и он придумывает гениальный план: нужно всё перекопать, заболотить местность, ракета плюхнется в болото и не взорвётся. Перекапывают, льют воду, заболачивают. Бинго! Гениальный план срабатывает.

Дальше начинается хитрый матан. «Ракетный двигатель не работал, если газ выходил со слишком большой скоростью. Значит, нужно отправить сигнал, блокирующий работу двигателей». Ни про какие мозги/компьютеры речи нет. Кому тогда отправить, какой сигнал? Вероятный ответ: двигателям. «Идея заключалась в том, чтобы выпустить направленный импульс, прежде чем они упадут на землю». Отличное научное слово «импульс», какие ещё вопросы?

Потом учёный зачем-то ползает между окопов по грязи, а недострелянный в Америке французский лейтенант героически погибает. Бог ведает почему, но его смерть наталкивает учёного на новую гениальную мысль: надо развернуть ракеты в воздухе и ими же долбануть агрессора. Как? Послать другой импульс, не такой, как раньше. И враг бежит, бежит, бежит...

Ой, всё. Ну его...

Юрий Глазков в 1991 году вдруг посмотрел первого «Терминатора». И понял, что сценарий к этому фильму должен был написать именно он. Из-под носа, буквально из головы украли сюжет голливудские дельцы. А кому жаловаться? Пришлось сочинять хотя бы рассказ.

Это не пересказ фильма, нет-нет. Во-первых, как зовут будущую мать, которую нужно прикончить? У Глазкова – Кэрол, это меняет всё. Во-вторых, там был киборг какой-то, а здесь «робот-убийца высшего разряда». Высшего! Почувствуйте разницу. А в-третьих, никакого «Скайнета», наоборот, добрые люди будущего спасают мир от изобретения смертоносного оружия. «Это оружие можно было изготавливать буквально на каждой кухне. Действовало это оружие на генную часть. Внедряясь в носитель информации и воспроизведения, этот вирус становился как бы законным, но образовывал свою, побочную ветвь развития, ведущую к гибели». Из всех этих устрашающих научных слов понять что-либо невозможно, но волосы на голове встают дыбом.

Людям будущего приходится принимать меры: «Надо было сделать так, чтобы будущая мать изобретателя этого страшного оружия исчезла до замужества. Муж не в счёт, он умрет сразу после свадьбы». Какой свадьбы? С кем, если невесты не будет? Если Глазков и слышал слово «хронопарадокс», то наверняка считал, что это про испорченные часы. Впрочем, уверенному в себе автору совершенно не обязательно понимать, о чём пишешь.

Добрые намерения нисколько не мешают роботу высшего сорта класть налево и направо штабеля трупов. «Все в ужасе смотрели на мощную фигуру, играющую натренированными человеческими телами». Присутствует какая-то загадочная этика перестрелок: «Люди шарахались в этом вихре металла, падали на землю... но двое сохраняли спокойствие – Робот и шофер полицейской машины. Так уж повелось, что бандиты их не трогали». Что за бандиты – бог весть, поскольку в наличии только Робот и полиция. Хотя всё правильно: бандитов нет – они никого не трогают. Логично.

Полицейские, кстати, самовозгораются, если ткнуть в них электричеством. Зарубежные девушки свистят от восхищения, увидев, как ломают телефонную трубку. Рио-де-Жанейро размещается на острове (хотя тут Глазков хитрит, полностью город не называя; возможно, какой-то другой Рио).

Ко всему прочему, Робот берёт себе имя Джон Рид. Глубоко копал Глазков, намекая, видимо, что в рассказе у него те самые дни, которые потрясли мир.

Но самая мякотка, самое важное отличие от фильма (как радовался, наверное, Глазков своей придумке) заключается в том, что Робот – имбецил. Вместо будущей матери изобретателя он расстреливает её фотографию, принимая изображение за живого человека. Чем и удовлетворяется, считая задание выполненным. Такой вот твист, да.

Классе в седьмом мой друг детства вдруг взял и накатал на целую школьную тетрадь повесть (незавершённую) про войну мафий в США. Весь необходимый лор он почерпнул (год был 1978 приблизительно) из газеты «Правда» и пары детективов Джеймса Хэдли Чейза. Лет сорок потом мы по памяти цитировали ему избранные места («пиджак его был испачкан не то мелом, не то грязью»), а он и сам ржал, и вяло отбивался в том смысле, что задолбали, мол.

Так вот, жаль, что та тетрадь утрачена. Оказывается, она была вполне пригодна для публикации. Уж точно ничем не уступала этому рассказу.

Очень старомодная вещь. И эта старомодность резала глаз ещё в середине 70-х, когда я, юный пионер, прочитал её в сборнике французской фантастики с одноимённым названием. Сейчас вот перечитал.

Гипертрофированная масштабность: миллионы световых лет размаха, бессчётные разумные расы, гасим/зажигаем звёзды. При этом земные истребители непринуждённо дырявят межгалактические пепелацы, улучшенный термопистолет считается грозным технологическим прорывом, а звезду взрывают буквально вручную. Рацпредложение главного героя использовать лебёдку для поднятия тяжестей вызывает ошеломлённое восхищение инопланетян: «Ну ты голова! Как же мы сами-то не додумались?».

Абстрактное, немотивированное Космическое Зло. Оно просто есть. Просто хочет всех убить, потому что оно такое вот.

Герой вездесущ. Вся борьба с Космическим Злом держится на нём. Всегда он оказывается в центре событий, помогает, спасает, рулит, поддерживает крепкой рукой и добрым советом. Совершенно непонятно, как тысячи цивилизаций без него смогли бы выжить. Так и сгинули бы, наверное, не прихвати этого француза с Земли случайная экспедиция.

Правда, есть у него слабость – часто теряет сознание. То по голове бьют, то просто так, от избытка эмоций. Впрочем, склонность к обморокам присуща в романе многим персонажам. Видимо, наследие классической французской литературы XIX века.

Упомянутые тысячи галактических рас от людей отличаются только деталями сборки: у кого четыре пальца на руке, у кого кровь зелёная, а у кого глаза выпученные. С некоторыми можно спариваться, и это хорошо. Разумеется, главный герой получает в жёны наилучшую аэлиту из благороднейшего рода правителей. Ну, хоть не короновали на царство, и на том спасибо.

Но самое неприятное – рваность, скачкообразность повествования при склонности автора к тяжеловесной описательности. Долго и муторно излагается, насколько красив был мрамор инопланетных строений, в какие туники были одеты мудрые инопланетные старцы, какого цвета было инопланетное желе на завтрак, обед и ужин. А потом вдруг телеграфно: надо было пойти и вломить этим мисликам, мы пошли и сделали это. Или наоборот: тридцать страниц беготни со стрельбой на чужой планете, с подробным перечислением всего, что попадается на глаза. Затем в паре абзацев – внезапное спасение, а в следующем: «Прошло три месяца. Мы сидели на берегу ручья...». Ощущение, что автор отчётливо видел некие яркие картинки, а склеил их кое-как, на скорую руку.

В общем, космоопера в плохом смысле этого слова. Родной брат «Звёздных королей», которые меня тоже (несколько позже) жестоко разочаровали.

А сборник этот ни малейшим спросом у нас не пользовался. Вот «Экспедиция на Землю» – о-о! «Космический госпиталь» – о-ооо! А французы котировались наряду с румынской фантастикой, то есть никак.

P.S. И «ахун» ещё этот, как здесь называется гиперпространство. «Мы ушли в ахун», «мы вышли из ахуна». Тут автор ни при чём, разумеется, но переводчик-то мог головой подумать, как это будет звучать по-русски?

Помнится, в детстве мне разрешали смотреть телевизор только полчаса в день, потому что за пределами этого срока наступали необратимые изменения в мозгу. Нет, в известном смысле так оно и есть, но тогда имелось в виду вредоносное излучение кинескопа. Страшилка своего времени.

Подхватив эту страшилку, космонавт Глазков привинтил к ней спутники и принялся пугать по-взрослому, перенеся действие на горячо ненавидимый Запад. Дети, умирают дети! Спутники следят за нами с небес, и от этого болеют и гибнут дети! Милая девочка Натали бьётся в припадках. Новорожденные уязвлены ещё в утробе матери. От горя женщины рыдают и сходят с ума, а отцы в отчаянии пьют дешёвое виски.

Что это за адская технология слежения, автор не объясняет. Ну, такая вот. Какие-то чудовищные телевизоры, видимо. Космонавту лучше знать, он не соврёт.

Важно другое: чьи же бесчеловечные спутники реют над условными канзасщиной и оклахомщиной? Угадали, наверное? Разумеется, их собственные! Сами запускают, сами за собой следят, сами безжалостно губят собственных детей. Наконец жуткое всевидящее око добралось и до последнего уголка, где люди доброй воли кое-как могли укрыться. Девочку Натали ещё можно спасти, если надеть на голову шапочку из фольги, но её дяде-лейтенанту недосуг, ему главное – чтобы в звании повысили. Мир катится в тартарары.

Такие вот они – тупые кровожадные идиоты. Что и требовалось доказать.

Любил Глазков отпинать западную военщину. А военщина, наверное, в ужасе ждала его очередного обличающего рассказа, после которого останется только застрелиться.

Рассказ сам по себе не представляет ничего примечательного: Аверченко не нравится танец фокстрот (и джазовая музыка вообще), о чём в ядовитой форме он и сообщает. Вот только яда многовато, а потому юмор так себе: «ноги его, как отварные макароны, заплелись одна за другую», «парень с головой микроцефала», «трясения плечами и крупом» и т.д. Удивительнейшим образом напоминает обличения стиляг в отечественной прессе 50-60 годов. Списывали у него советские фельетонисты, что ли?

Но я о другом. Аверченко страдает: «Эпохи ума, красоты, изящества и настоящего блеска отмечались последовательно менуэтом, мазуркой... вальсом, даже сногсшибательным канканом». Вывод: ничтожному времени, в котором он живёт, – ничтожный танец фокстрот. Не хотелось бы злословить, но это всё-таки это мироощущение вынужденного эмигранта. Вряд ли в Праге, где он тогда тогда жил, это время воспринималось плохим. Скорее, наоборот – конец проклятой чужой войны, освобождение от австрияков, наконец-то собственная страна. Люди хотели просто жить, дышать, веселиться. Что и делали доступными способами.

А что касательно танцев, тот же вальс, между прочим, тоже когда-то считался циничным и аморальным: мужчина обнимает женщину за талию, лица партнёров напротив друг друга – немыслимо, разврат! И боролись с вальсом, и запрещали, а в конце концов решили считать романтическим и прекрасным. Про мазурку и менуэт не знаю, но уверен, что и к ним на заре становления были серьёзные претензии.

Потому что уж больно удобная вещь – танец. Безобразие на виду, и старшему поколению легко придраться и осудить просто потому, что «мы так не делали». Объективности тут не дождёшься, если она вообще существует: вон, Аверченко легко объявил канкан эталоном «изящества и блеска», лишь бы посильнее обидеть фокстрот. И это он ещё танго не видел, наверное. А то пришлось бы писать рассказ о том, как на глазах у изумлённой публики женщина причудливо отдаётся грозно топчущему её партнёру. Или наоборот? Но не важно.

Цепочка брюзжания «раньше было лучше», пожалуй, бесконечна. Так и вижу, как лет через тридцать сухопарые дамы брезгливо кривят губы: «Невозможно на это смотреть. Ведь были же раньше нормальные танцы – шаффл или тверк».

P.S. А по степени ненависти к джазу Аверченко мог бы конкурировать с лучшими служителями совкультпросвета. И чем-то особенно ему не угодили негры-барабанщики.

Писать Панов умеет – гладко, складно, увлекательно. За таковое умение, как ни чертыхался, простил ему все логические и мотивационные несуразицы «Чёрной собаки». Действие бодрое, закрученное? Ну и ладно.

Но зачем производить на свет то же самое, только в других декорациях — не московских, а иркутских? Полностью дублируется основа сюжета: группа молодых людей совершает нечто непотребное, на этой почве у них сносит крышу, и через десять лет они начинают потрошить невинных людей. Расследования, собственно, нет. Феликс Вербинин бродит туда-сюда, разговаривает с разными людьми о разном, а потом его внезапно постигает инсайт: всё было именно вот так и так, а вот эти негодяи – преступники. И опять главного упыря прижать не удаётся: хвостом шибанул и выскользнул из рук правосудия, как рыба из рук Кузьмича.

Про мистическую составляющую: а где она? В «Чёрной собаке» за неё отвечал кот Бай. Да, действительно, очень симпатичный персонаж, одно непонятно: каким краем он хоть как-нибудь был связан с происходящим? Вся его сюжетная линия – не пришей кобыле хвост, что называется. Здесь же за мистику отдуваются шаманы, всё знающие, но изъясняющиеся экивоками, что твой дельфийский оракул. Кому жертвы-то приносили – духам или дьяволу? Или в потустороннем мире свои серьёзные внутренние разборки? Хоть бы этот нюанс автор прояснил.

Крайне утомили подробные, детальные описания сексуальных и прочих девиаций отрицательных персонажей.

Священный Байкал восхвалён во всех ракурсах и аспектах – чувствуется, что автор на озере лично побывал и ел рыбу на рынке.

Плотоядные философические рассуждения преступника – без них можно было прекрасно обойтись, не бог весть что. Как и без внутренних терзаний Феликса Вербинина. А места занимают изрядно.

Но пишет Панов всё-таки хорошо. Особо не задумываясь, но лихо, задорно, энергично.

Была такая благодатная нива – советский «антивоенный» рассказ. Мало кто из второсортных советских фантастов не оттоптался на западной военщине (некоторые только тем и кормились), поскольку тема была печатабельная, а сверкать выдумкой отсутствовала нужда: все типовые составляющие ещё с 50-х годов были стандартными, как кирпичи. Два обязательных компонента:

1) безжалостные западные солдафоны в ассортименте – от социопата-генерала до дуболомов-рядовых, готовых исполнить любой приказ;

2) талантливый учёный, чьё мирное изобретение империалисты намерены использовать для истребления человечества.

К перу рука Юрия Глазкова потянулась только в 80-х, но заветы предшественников он свято хранил. На орбитальной станции присутствуют:

1) безмозглые астронавты – гогочут, тупят, отпускают сальные шутки, целятся ракетами в какую-то страну с блондинами и фиордами;

2) учёный с гениальным изобретением.

Изобретение: если в невесомости смешать некие жидкости, то возникнет разум. Жадные астронавты ропщут, волнуются: не надо нам такого, самим еды в обрез, на новый разум пайка не предусмотрена. Но мужественный учёный всё равно смешивает.

Свежевылупившийся разум тут же начинает стрекотать, как Буратино, задавая буратинские же вопросы: а что это за курточка, что это за луковица... тьфу, в смысле, что такое ракеты и зачем ими убивать человеков? Ересь! Скверна! Что значит – зачем? У астронавтов спирает в зобу дыханье и бросает в пот, они переглядываются, понимая, что другого выхода нет. Кончать надо и профессора, и его дьявольский болтливый ящик, прямо сейчас. А то ещё начнут сеять разумное, доброе, вечное.

Да, вот так. За антивоенную пропаганду – перо в бок и мясо в космос. В западной астронавтике с инакомыслящими не церемонятся. А вы как думали?

С блондинами и фиордами только непонятно. Чем Норвегия-то врагам не угодила – она им вроде как союзник, зачем в неё прицеливаться? А! Рассказ-то 1986 года, встреча в Рейкьявике... Ну да, негоже во время разрядки указывать целью среднерусскую возвышенность. Тонкий дипломат был Глазков, ловко стрелки перевёл. Пусть норвежцы теперь боятся. Или шведы? Блондины, в общем...

Что вы знаете о живописи? Например, о том, что наука будущего сможет по картине с изображением мёртвого человека раскрыть преступление пятисотлетней давности?

На самом деле всё просто. Первое: по изображению в профиль восстанавливаем изображение в фас. Ба, да это турецкий султан Мехмед Третий, кто же не помнит старину Мехмеда! Второе: изучаем радужку его глаз (которых на картине нет) – ага! У покойника была опухоль мозга, он был шизофреником, и его отравили. Всё это гений художника смог запечатлеть на холсте даже в профиле безмолвного натурщика. Более того, мёртвые глаза султана сфотографировали для потомков и самого убийцу – хранителя казны Сулеймана со злым взором и и тонкими губами. Всё, «последнее нераскрытое преступление на Земле» раскрыто.

Непонятно, правда, к чему вся эта суета с султанскими глазами. Поскольку, как тут же выясняется, у науки будущего есть ещё и некие аудиохранители «волн времени», и можно послушать, как Сулейман открытым текстом сообщает, что намерен травануть своего повелителя. Почему? Да потому что султан каждый вечер выигрывает у него в шахматы золотой! Золотой, сцуко! Каждый вечер! Да ещё и допингует, потому что большим пальцем ноги трёт о валик дивана, а это «стимулирует работу мозга и печени». Казначей почти разорён, поэтому решается на отчаянный шаг. О, коварный и таинственный Восток!

Но это не всё о возможностях живописи. По архитектурным деталям, попавшим на картину, наука будущего устанавливает, что «в геометрических размерах и их соотношениях строители древности заложили число «пи» с точностью до десятого знака, размеры орбит планет Солнечной системы, их масс, расстояние до Солнца и даже до Веги». И про скорость света тоже не забыли. Хлопотным занятием была профессия древних строителей – столько всего заложить нужно в четыре стены, просто голова кругом. А приходилось.

Остаётся много вопросов: например, почему турецкий султан жил в строении «времен на границе каменного и бронзового веков»? Мог бы себе и получше что-нибудь позволить. И кто пустил гениального художника писать картину с мёртвого султана – это у мусульман-то? О чём вообще рассказ?

Имелось в виду, наверное, светлое будущее. Где преступность настолько искоренена, что учёным криминалистам только и остаётся, что тайну Мехмеда Третьего теребить. Да и тех теперь уволят скорее всего – преступление-то последнее.

Не обязательно быть молодым, чтобы являться «молодым талантливым автором». Возраст тут ни при чём.

Так вышло, что сломались все телескопы Земли – и лунный, и орбитальный, и все прочие. Только один остался работоспособен – у какого-то чудака-учёного на «горном ранчо». Целую неделю учёный спускался с гор (в Австралии), чтобы принести страшную весть: взорвался Каллисто, спутник Юпитера, и вот-вот здоровенная каменюка 15 км в диаметре врежется прямо в Землю. Спасти человечество может только одинокий космонавт Иван, протаранив астероид на танкере со спецгорючим. Иван таранит, спасает. Описан подвиг, нормальный для духовных людей.

Есть, правда, вопросы. Первый: а с чего бы это вдруг спутнику Юпитера (да и любому другому) взрываться? В рассказе это как бы в порядке вещей и даже ожидаемо: «Помнишь теорию о возможности взрыва Каллисто?». Никак не объясняется. Ну, такие они, спутники – нестабильные. Как нитроглицерин.

Ни разу не астроном, но посмотрел в википедии: минимальное расстояние между Землей и Юпитером около 600 миллионов километров. Поделил дистанцию на неделю подлёта (поправьте, если ошибаюсь), получается, что кусок Каллисто стремится к Земле со скоростью тысяча километров в секунду. Это скорость выброса плазмы при солнечных вспышках. Рвануло так рвануло. Нет, спутники Юпитера сделаны не из динамита, там что-то гораздо круче.

Расстрелять астероид ядерными зарядами можно, но нельзя – экология пострадает, будут радиоактивные осадки, мы все умрём. А где эти осадки ожидаются? В космосе? Или сбивать собрались уже в атмосфере, подпустив врага поближе, как Анка-пулемётчица? Космонавт Глазков мог бы и понимать разницу, но, видимо, рассказ 1991 года без экологии – как Новый год без ёлки. (А вообще-то, каменюке такого размера чихать что на ракеты, что на супертанкеры со спецгорючим – с тем же успехом можно стрелять в неё из рогатки).

Космонавт Иван сентиментален, но невозмутим, как черепаха-аутист. Обмен репликами с ЦУПом перед самопожертвованием происходит приблизительно в таком ключе: «Иван, Каллисто взорвался». – «А это где?» – «Иван, надо протаранить танкером астероид». – «Не хочу, мне с сынишкой надо вечером в электронную игрушку поиграть». – «Иван, надо!» – «Ладно, протараню, передайте всем привет».

Но всё это придирки, конечно. В рассказе главное – героика, трагизм. Сынишка смотрит на рассыпавшиеся в небе метеориты и думает: как там папка? Ничего, папка завтра вернётся, завтра мы с папкой в «Космического спрута» поиграем. Прямо сердце щемит. Вытираем скупые/светлые мужские/женские слёзы.

P.S. Какие-то непростые отношения были у космонавта Глазкова с астрономами. Про испортившийся орбитальный телескоп: «Ученые вой подняли, что неделю уже ничего не видят во Вселенной. И что там высматривать каждый день? Не понимаю». Немного дальше: «У него своя концепция Вселенной, а с ней никто не согласен… Очередной обиженный». Это про наблюдателя-одиночку, который неделю спускался со страшных австралийских гор, чтобы предупредить человечество о грядущем апокалипсисе. Едва промелькнувший и, можно сказать, тоже героический персонаж, но свою жменьку навоза получил. Ощущение, что чем-то здорово насолили заразы-астрономы автору.

Удивительно, но здесь отец семейства не пьёт беспробудно и не избивает жену и детей. Практически во всех остальных рассказах Абдуллаевой абьюз является доминирующей центральной темой, вокруг которой всё и вертится. Вырваться из под пресса узбекским женщинам помогают: а) пришельцы из будущего; б) просто пришельцы; в) волшебные эликсиры. Что, собственно, и составляет все сюжеты её депрессивных рассказов. То ли это что-то личное, то ли национальное, не знаю, но после третьего-четвёртого рассказа назойливая долбёжка о жутких мужчинах начинает изрядно угнетать.

Здесь, слава богу, о другом. Классифицировал эту повесть как твёрдую фантастику, хотя терзают смутные сомнения. Суть открытия: если немножко подкормить гусениц шелкопряда золотым порошком, то они, гусеницы, вымахивают жирные, здоровенные, что твоя змея, а потом и вовсе превращаются в чистое золото. Это ведь научно-техническое достижение? Ну, в алхимическом смысле хотя бы?

В общем, изобрёл один доцент такую штуку, но оказался корыстным – сам хотел гусениц растить и пожинать золотые плоды, в смысле, коконы. Однако маленький узбекский мальчик из лучших побуждений (чтобы помочь родному колхозу) абсолютно случайно украл волшебную еду и ещё случайнее накормил других гусениц, своих. Тут-то всё и вскрылось. Ну то есть как. Приезжают ходоки от декхан к учёным и спрашивают: а чего это у нас такие червяки уродились агромадные? В ответ доцент вдруг берёт и ни с того ни с сего излагает свой план по личному обогащению. Возмущённые декхане ропщут, негодуют. Доцент понимает: всё пропало! И теперь придётся ему, скрежещя зубами, включать золотоносных шелкопрядов в план исследований института – хуже наказания не придумаешь, чистый грабёж. Ой вэй! А ведь все драгоценности жены перетёр в пищу чёртовым личинкам. На этой драматической ноте повесть и заканчивается. Успевшее сгенерироваться золотишко осталось у мальчика, так что добродетель была вознаграждена.

«Это варварство по отношению к этим трудолюбивым гусеницам! – взорвался Ахмад-ака». Вот тут полностью согласен. Бедных шелкопрядов вообще никто ни о чём не спрашивал.

Признаюсь, подробности творчества В.И.Немцова погрязли в глубинах моей детской памяти. Что-то там про улучшенные миноискатели и радиофицированные сноповязалки. Но тут товарищ Козлов выступил (см. ниже) со страстной, хотя и несколько бессвязной речью, в которой объявил Немцова-публициста непризнанным гением, а всех несогласных с этим – жалкими, ничтожными личностями и вообще неполноценными людьми. Стало как-то тревожно за себя, понял, что нужно немедленно припасть к источнику вековой мудрости. Припал.

Чтобы не было разночтений, автор сразу объявляет, что он неисправимый романтик. И активно начинает мечтать: «Подвиг Ю.А.Гагарина, как и других космонавтов, должен сыграть огромную воспитательную роль в жизни нашего народа». «Программа Коммунистической партии — удивительный синтез точно рассчитанных планов и самой дерзновенной мечты». «Для коммунизма создаются автоматические поточные линии, чтобы труд был подлинно коммунистическим, высокопроизводительным и радостным». Умел же человек писать так живо и выразительно. Прямо готовые передовицы для газеты «Правда», где всегда ценили талантливое перо.

Но это о большом, о вечном, так сказать. Что там дальше? Нужно развивать кружки юных техников, больше паять и лудить собственными руками. Не раболепствововать перед дипломами, главное – самообразование. То же самое касается и творчества: «К слову сказать, большинство советских писателей и журналистов не имеют специального литературного образования». Напрямую не сказано, но читается между строк: да, автор везде недоучился, но смотрите, чего достиг, ого! А глупым и нахальным молодым на эту делянку лучше не зариться: «Невероятное стремление некоторой части нашей молодёжи учиться на киноактёра, художника, поэта чаще всего объясняется недостаточным общим развитием. У них крайне узкий кругозор, который мешает трезво оценить свои способности».

О собственности. Тут в Немцове наконец просыпается фантаст, и он рассказывает, что личные огороды колхозников зарастают бурьяном, не нужны они никому, потому что в колхозных полях невероятное изобилие овощей и фруктов – успевай рвать да есть. А жадные дачники сдают свои двухэтажные (?) хоромы (кому?) и припеваюче барствуют на нетрудовые доходы. Жируют, в общем, на селе. А могли бы подавить в себе инстинкты собственника и отдать домостроения в пользу пионерских лагерей. «На пути к коммунизму нам нетерпимы как большие, так и маленькие земельные собственники. Важно, что это вредит воспитанию коммунистического сознания».

О тунеядстве и борьбе с расхитителями социалистической собственности. Есть ещё отдельные недостатки, несознательные личности. Несознательных личностей, к сожалению, больше, чем хотелось бы, но весь народ в едином порыве борется с ними с утра до вечера. «Коллективное сознание, воспитанное на уважении к общественной собственности, долг и совесть советского человека являются неодолимой преградой на пути случайных отщепенцев, если они покушаются на неприкосновенное народное добро».

О танцах советского человека. Уважаемый тов. Козлов патетически восклицает: «Где еще, кроме специальной философской литературы, вы встретите развернутую мысль на несколько абзацев!» (см. спойлер у него). Под спойлером пространная цитата о том, что рок-н-ролл – это омерзительно, а падеграс – это гальванизированный труп мещанских салонов. Не знаю, что такое падеграс, тьфу-тьфу, ну его. Но понятно, что ни танцы стариков Немцову не нравятся, ни танцы развратной молодёжи. А танцевать всем следует вальс и польку – потому, видимо, что Немцов сам их в молодости плясал и посему к ним благосклонен. Ну или можно исполнять «танцы, созданные на народной основе советскими балетмейстерами, полные живого задора и как нельзя лучше отвечающие требованиям современности». Возможно, в предпочтениях Немцова и кроется глубокая философская мысль, но я её не постиг.

Всё, хватит с меня, пожалуй. Так и не добрался до вкусных тем о невинности советских девушек, о «величии социалистической культуры» в разрезе кино, о «холодных ветрах», которые ползут, ползут к нам с чужих берегов и несут «ядовитый запах тления». Не могу, не лезет больше. Там ещё полторы сотни страниц вот такого, «отвечающего требованиям современности». Какая, к чёртовой матери, философия? По сути, вся книга является слегка беллетризованным пересказом речей Н.С.Хрущёва и соответствующих решений партии и правительства – про тунеядство, про совхозы, про личные участки. Плюс брюзжание пожилого человека с зорким оглядом вокруг – не лезут ли наглые юнцы на его маленький уютный олимп. Мудрость, ага. Такую гуманитарную технологию освоили еще в Древнем Египте: восхваляй фараона, порицай ложных богов, внакладе не останешься.

Где тут какое-либо творчество, за которое столь пламенно вступился тов. Козлов, я так не понял.

P.S. Тов. Козлову. Обсуждать нужно произведения, а не комментаторов. А уж если безумный олимпийский гнев обуял, то от хамства всё равно можно воздержаться, нет?

Часть первая. Западному учёному приходится вытащить из кабинета всё, что могло бы испускать нейтринное излучение. Но оно, излучение, всё прёт и прёт. Западный учёный приходит к неизбежному логическому выводу, что нейтрино производится его собственным мозгом.

Часть вторая. Молодой советский учёный палочкой болтает в колбочке, и на палочку наматываются липкие ниточки. Это – ДНК. Молодой советский учёный изучает налипшее с важной народнохозяйственной целью – вызвать у лысых кроликов рост шерсти.

Часть третья и так далее. У западного учёного начинаются кровавые видения про конец всего живого на планете, а ещё у него дурная наследственность – дед был опиумным наркоманом. Не прикончить ли новорожденного сына на всякий случай? – мучается западный учёный. А то вдруг он чем-нибудь болен? Но тут по радио сообщают, что молодые советские учёные не зря липкое на палочки наматывали, теперь они с помощью нейтрино могут «восхитительно быстро» записать ДНК «в раствор». Не будет больше наследственных болезней, не нужно убивать младенца. Западный учёный счастлив, его переполняют радость и благодарность к советской науке.

Такая вот научная фантастика. Нет, а что? Нейтрино в тексте есть? Есть. Причём назойливое не хуже мух – отовсюду лезет, не отобьёшься. ДНК есть? Да навалом – в любой пробирке её полно. Наматывай на палочку и засовывай куда нужно. Что-то там мелькнуло про телепатию и повелевание Вселенной – но это для буржуазных идеалистов. Наши учёные уверенно работают с палочками, на ерунду не отвлекаются и потому впереди планеты всей.

В общем, правильная, идеологически твёрдая НФ образца 1967 года. Крепкий такой речекряк. А нейтрино с ДНК переживут как-нибудь: чтобы в них разбираться, на то умники всякие есть. Писателю главное – слова красивые выучить.

В 4047 году из неведомых глубин Вселенной на Землю приходит послание: вы, люди, излучаете из своих голов вредные биоволны, каковые вот-вот погубят аж миллион цивилизаций. В знак доброй воли извольте тотально самоуничтожиться. Не дрогнув, человечество в безоговорочном порыве голосует: вопросов нет, идём под нож, спасаем галактических братьев. Находится, правда, один-единственный несогласный, который сомневается: а нас часом не дурят? Может, попросим хоть какие-нибудь доказательства?

Тут автор выкидывает очень ловкий, как ему кажется, кунштюк – не говорит, какое решение всё-таки принято. Без перехода инопланетяне сообщают: ладно, мол, не суетитесь, это была проверка на вшивость, и вы её прошли. Добро пожаловать в Союз Цивилизаций! Читателю предлагается самому домыслить, чем закончились предварительные прения. И почему их итог так понравился галактическому разуму.

Вариантов, как понятно, два. Первый: решили всё-таки самоубиться. Дружно испытываем гордость за двадцать два миллиарда населения, среди которых обнаружился всего один фома неверующий, не желающий пустить себе пулю в лоб из любви к теоретическим братьям по разуму. Галактяне восхищены: такие самоотверженные идиоты пригодятся всегда и везде.

Вариант второй: не убиваемся. Тогда, наоборот, гордимся тем, что хоть один такой Фома, да нашёлся. Галактяне думают: «Ишь ты, таких на мякине не проведёшь!», и опять же восхищены. (Обостряется, правда, вопрос насчёт своеобразного социального устройства Земли с правом любого человека на вето. Какой-то монструозный шляхетский сейм с писком из задних рядов: «Не позволяю!»).

Впрочем, что так что этак, Землю в будущем населяют какие-то лемминги, готовые устремиться в пропасть по первому свистку. Чтобы расшифровать послание, тут же устроить всепланетный референдум и проголосовать – четырёх дней хватило. Пожалуй, ещё за недельку управились бы и с самоликвидацией, так что брутальные шутники из Союза Цивилизаций могли и не успеть признаться в шутке. Пожали бы, наверное, плечами: «Ну и дураки!».

Нет, не понял я сложной мысли автора.

Посредством чудо-аппарата шестиклассник просматривает свои бесцельно прожитые годы, и ему становится мучительно стыдно: там плохо написал контрольную, а там окно разбил. В нём «зрело недовольство собой, своей бестолковой прошлой жизнью». Решительный моральный перелом: «Надо самому браться за свое воспитание». Теперь нравственно перекованный мальчик убирает в комнате и просит у мамы разрешения сбегать за хлебом.

Над тупостью святочных рассказов глумился ещё Марк Твен в девятнадцатом веке. Здесь вместо Рождества – советская машина времени на транзисторах, а в остальном всё то же самое. Несгораемый жанр. И точно так же, как и сто лет назад, неясно, кому этот текст адресован. Шестиклассникам? Ну да, попался бы мне этот нравоучительный рассказик в пионерском детстве – совсем другим человеком вырос бы. Взрослым, чтобы умилились и пролили слезу? Так взрослый в здравом уме это и читать не станет. Меня вот бес попутал...

Приторно, примитивно, глупо. Своей лобовой носорожьей моралью у любого ребёнка/подростка способно вызвать только здоровый смех – что в 1981 году, что сейчас. Не думаю, что автор на самом деле считал шестиклассников впечатлительными идиотами, скорее, написано левой ногой исключительно гонорара малого ради.

Первый полёт на Венеру на ракете «Мечта». Экипаж: седовласый учёный, молодой инженер и какая-то девушка. Ну, хорошая девушка всегда пригодится. Она рассчитывает собрать на Венере богатый гербарий и умеет пером делать записи в бортовом журнале. Чуть было не полетел ещё некий писатель-фантаст, но отказался, сославшись на занятость.

«Мечта» промахивается мимо Венеры и начинает падать на Солнце, сильно разогреваясь. Седовласый учёный героически жертвует собой, отключая двигатель, который отключать ни в коем случае нельзя, потому что ракета взорвётся. Но если героически пожертвовать, то нет, не взрывается. Беспомощная «Мечта» уносится от Солнца – страшно сказать – по гиперболе. Да так резво уносится, что один год на корабле начинает равняться 50-70 земным годам. И быстренько возвращается (не спрашивайте) обратно в Солнечную систему – только тс-с, это пока секрет, молодой инженер и девушка думают, что они в далёкой-далёкой галактике. Подзаправив ракету алмазами, собранными на поверхности первого попавшегося астероида, они направляются к Голубой Планете и готовятся вступить в Контакт.

А на Земле полностью победил коммунизм, и всё настолько великолепно, насколько можно вообразить. Люди счастливы и беззаботны и думают исключительно о перевыполнении плана по мясу и зерновым. Вот драматический момент: ошеломлённые герои осознают, что волшебным образом вернулись домой. «На Земле? — прошептал Игорь. — Мы попали на родную Землю?» И седовласый учёный (другой) ласково отвечает ему:

– Да. Сейчас вы на дне бывшего Северного Ледовитого океана, в одном из подводных хозяйств. Пока вы странствовали в космосе, человечество овладело глубинами мирового океана. Мы культивируем не только лекарственные растения, но и растения съедобные, очень богатые белками и витаминами. Один гектар дает, например, хлореллы более тридцати тонн! И это уже в высушенном виде. В этой водоросли 50 процентов белка, в то время как у пшеницы всего 12. Хлорелла – отличный корм для скота.

Но не одним лишь народным хозяйством дышат наши потомки. Продолжается классовая борьба: недобитые империалисты окопались на Марсе, откуда реакционная правящая клика совершает набеги в предгорья Гималаев и грабит речные баржи (крохоборы, блин). Мечтают всех поработить. Им, разумеется, будет дан жестокий укорот, в чём молодой инженер примет активное участие.

Ещё такая мелочь: скоро Солнечная система погрузится в пылевую туманность, дневная температура упадёт до минус 60-70 градусов. Ничего страшного. «Если бы человечество не объединилось в коммунистическое общество, то катастрофа была бы неизбежной». А так – плёвое дело, ещё двадцать лет в запасе, придумаем что-нибудь. Оптимизм, уверенность в завтрашнем дне – наше всё.

Ну и любовь, как без неё. Влюблённые разговаривают на берегу моря: «Надоело бездельничать. Руки чешутся поработать!» – «Это ведь очень хорошо, Игорь! Ведь труд – основа жизни». – «Уже в мою эпоху человек-паразит вызвал отвращение». – «А разве были и такие?» – «Случалось». – «Здоровые, нормальные люди?» – «Да». – «Неужели они не чувствовали красоты труда?».

В общем, не знаю – плакать или смеяться. Копаюсь в старой фантастике и прельстился высокими оценками этой повести. Увы. Примитивный набор глупостей, шаблонов, барабанной трескотни с непрерывным восхвалением коммунизма на каждой странице. За последнее, видимо, прощалось убожество всего остального. И я не про сам коммунизм – с ним сложно, – а про паразитирование на идее, каковым кормились многие и многие. Красоты творческого труда автор явно не испытал.

Возможно, если бы прочитал в раннем детстве, то по старой памяти оценка была бы другой. Но только сейчас добрался. Так что ещё раз увы.

P.S. Про молодого инженера. Он молодой, но ближе к концу выясняется, что ещё и бывший фронтовик, истреблявший гитлеровцев. То ли автор запутался в драматизме, то ли «Мечта» полетела к Венере уже в начале-середине 50-х.

И опять с общей мыслью Веллера я согласен, но снова в полемическом задоре его заносит в какие-то дебри. Страху-то нагнал, страху. Читаешь эссе и прямо видишь, как за его окном сотни голых людей энергично растлевают друг друга, а по телевизору непрерывно показывают гениталии и прочие ужасы. Мороз по коже, право слово.

Меня бог как-то миловал. Жил я себе в 2003 году и никакого царства разврата не припомню – обидно даже, что пропустил. Не те книги читал и не тот телевизор смотрел, наверное. Хотя допускаю, что Веллеру приходилось заставлять себя употреблять эту мерзость – ведь врага надо знать и в лицо, и в прочие места. Или идеологические диверсанты связывали его и вставляли распорки в глаза, как Макдауэллу в фильме «Заводной апельсин».

Ещё раз повторюсь, что идея-то правильная: не все аспекты жизни стоит выкладывать на публичное обозрение. Но Веллер, как водится, увлёкся с обличением, и вот теперь я, содрогаясь, узнал, в каком Содоме с Гоморрой, оказывается, прошёл мой средний возраст. Задним числом даже жутко стало.

Всем в этом эссе досталось по заслугам – и литературоведам, и всей когорте советских литературных мастодонтов, ну и классикам заодно. Чтоб вы знали: Бунин – любитель клубнички, Тургенев – извращенец-подкаблучник, Паустовский – эстетствующий враль, Хемингуэй спёр сюжет «Фиесты» у Достоевского. Они-то и не думали, наивные, что народится великий писатель Веллер, который сорвёт с них одежды и выставит, жалких и дрожащих, у позорного столба.

Самое занятное, что со многими тезисами я согласен – и про литературоведов, и про мастодонтов, да и классики не без греха. Но волосы дыбом от манеры, в которой эти мысли изложены, – безапелляционной, нагловатой, легко и непринуждённо перетекающей в элементарное хамство. Как крикливый напор бабы-хабалки – спорить невозможно, плюнешь и сбежишь, а она будет ещё долго и торжествующе что-то орать тебе вослед, всё никак не успокаиваясь. Да простится мне такая метафора. При этом ничтоже сумняшеся автор налево и направо разбрасывается словом «быдло», именуя так всех, кто не склоняется почтительно при звуках его имени.

Хотя о чём я, это фирменный стиль Веллера, пора бы и привыкнуть. Сам-то он, понятно, идеален – по крайней мере, нисколько в этом не сомневается. Декларировал же в каком-то из рассказов: «собираюсь писать лучшую русскую прозу». Ну вот и пишет. А всяким Буниным, Тургеневым и Паустовским придётся вести себя поскромнее. А сами не подвинутся – подвинем. Хотя бы вот этим самым эссе со срыванием покровов.

Любите ли вы «продукт вторичный» точно так же, как любит его Владимир Сорокин? Вряд ли. Я тоже, признаться, не очень. Поначалу дёргался, когда в каждом втором его рассказе из кого-нибудь непременно шлепалась «коричневая колбаска кала». А потом как-то привык, принюхался. У Цоя вон тоже в песнях всё время «звезда» да «звезда». Просто у каждого своя система образов. Ничего страшного.

Но наконец-то Сорокин дал себе себе волю и оторвался по полной. Здесь вам не скромная «коричневая колбаска», здесь говно – главный герой, многоликий, разноцветный, непредсказуемый. И это не рассказ, нет – это поэма, гимн, торжественная оратория в честь фекалий. Никто до Сорокина так богато и разносторонне не раскрывал столь деликатную тему, да и вряд ли превзойдёт. По-своему даже завораживает, как, скажем, «Песня о Буревестнике». Безусловный талант автора раскрыл мне такие тончайшие нюансы дефекации, о которых я даже и помыслить не мог, то ли к беде, то ли к собственному счастью. Не знаю, стал ли я богаче духовно. Наверное. Но в туалете теперь в голову назойливо лезут разные ненужные мысли, мешают спокойно жить. Что ж, верный признак настоящей литературы – тревожит совесть, заставляет по-новому взглянуть на привычные вещи.

Один только вопрос: производились ли натурные опыты с употреблением описанных ингредиентов и тщательным анализом их конечной переработки? Или, так сказать, всё из ума, силой воображения? Если последнее, то нечестно. Если первое, то склоняю голову перед упорством и пытливостью многострадального автора.

Занятно, но уже в третьем или четвёртом рассказе автор мимоходом, но достаточно злобно пинает ретроградов, порочащих Баальбекскую террасу, снежных человеков и космические шлемы-тыквы на фресках Тассили. Похоже, сам был человеком, глубоко верующим в этом смысле.

Что касается собственно сюжета... Не знаю, мне сложно представить себе планету с биомом, состоящим из мхов, карликовых деревьев и одного-единственного вида живых существ. Всё, ничего больше на планете нет. Ещё сложнее поверить в просвещённых разумных кротов, копающих землю в виде математических формул. Причём не размениваются на пифагоровы штаны, а сразу «е равняется мц квадрат». Нет, разумные кроты – это нормально, но вот насчёт копания формул... Ах, ну да, забыл: язык математики – он же един для всей Вселенной.

А так-то гуманистический посыл правильный. С поправкой: когда пороки собственного общества обличают Шекли или Гаррисон – это одно. А когда пороки «ихнего» общества обличает Михаил Грешнов – это больше смахивает на агитку Бедного Демьяна.

Тот самый «ближний прицел» во всей красе. Горячие комсомольцы и усталые мудрые руководители с добрым прищуром. Выльем Аральское море на пустыню, и там немедленно всё заколосится. Да и вообще, куда захотим, туда и выльем. Есть пережитки бюрократизма, но они быстро и решительно искореняются. Влюбленные берутся за руки и сообщают друг другу проценты выполнения плана. Природа радостно преобразуется для народохозяйственных нужд. В качестве обязательной вишенки – что-то бессвязное про революцию и басмачей.

Рассказ 1964 года, между тем. Автор явно отставал от времени и чертил по лекалам десятилетней давности. Именно чертил – прилежно, старательно, бессмысленно. Видимо, тоже вносил свою посильную лепту в подъём народного хозяйства.

Убить Гитлера до того, как он станет фюрером – мне кажется, и для 1977 года тема была достаточно заезженной. Здесь вместо Гитлера имеет место некий диктатор Рохас, охота на которого идёт упорно и планомерно – попытка за попыткой, всё глубже и глубже во времени, пока наконец гугукающего младенца не пристреливают в колыбели.

Похоже, и сам автор понимал вторичность сюжета, а посему заготовил внезапный высокогуманистический финал. Каковой к чёрту посылает всю логику – что хронооперную, что обычную, житейскую.

Во-первых. Если диктатора пристрелили в младенчестве (а значит, никакого диктатора и не существовало), то ОТКУДА жители счастливого будущего/настоящего знают, что эти вот учёные-диссиденты – убийцы? Убийцы кого? Неведомого младенца сорок лет назад?

А во-вторых – ну, допустим, знают: какой-нибудь суперхроносканер у них есть. Так за что руки к лопаткам заворачивать – за то, что они это самое счастливое настоящее создали? Это как бы всех орденоносцев Великой Отечественной в году эдак восьмидесятом взяли и арестовали за убийство эсэсовцев. А что, убивали же?

Абсолютно нелепая развязка, гробящая весь рассказ на корню.

Из глубин Галактики прилетают добрые ласковые пришельцы, но сесть на Землю не могут, хотя страстно желают. Ну, нет у них в корабле такой функции – сесть без специально подготовленной площадки. Не предусмотрено. Остаётся только годами реять в небесах и засеивать Землю табличками, на которых прикольными пиктограммами указано, каким образом аборигены должны построить космодром. Долго реют, пока древний ближневосточный гений не просекает фишку и не сооружает – ба-бам! – Бааальбекскую террасу. Приземлившись наконец, измученные, но очень благодарные инопланетяне обучают туземцев земледелию, скотоводству, горшкоделанию, промискуитету – всему, в общем. Отсюда есть пошла наша цивилизация.

Была такая модная тема – палеоконтакты. Казанцев её обожал, за бугром фон Дэнникен здорово приподнялся, ну вот и Юрий Котляр поучаствовал – в меру скромных возможностей.

Часть первая: невероятно развитое будущее, где время определяют «по расположению созвездия Водолея относительно лунной дорожки, рассекаюшей Байкал надвое». Перемещаются на существах «из титанита, синтетических перьев, проводов, протоплазмы, интеграторов, нервовакуумных насосов, витагенераторов, клетчатки, гравитационных конденсаторов, протоплазмы». Аж мороз по коже, насколько продвинулась наука. Дальше – преображённая Москва в духе мечтателей восемнадцатого века: «Предо мною, как разноцветные рыбины, реяли в воздухе навеки освобождённые от гравитационных оков дворцы, бассейны, стадионы, висячие сады». Реют, сцуко. Бассейны. Навеки освобождённые. Ух! Но и о бессмертном учении не забываем: «Стальная метла диалектики навсегда изгнала призраки сверхъестественного из храма истины».

Часть вторая: хруст горохового киселя. Скопище бородачей в лаптях и кацавейках (это наши предки), изъясняющихся на посконно-домотканом волапюке («Да поведай, Никишка, што за механизму измыслил? – вопросил Кузьма. «Поздна! Опосля все растолкую»). Из навоза и палок, тем не менее, сметливые крестьяне сооружают такой же агрегат, как их высокотехнологичные потомки – из нервовакуумных насосов. Красные лучи из прошлого и будущего скрещиваются – и...

И всё. В смысле – конец рассказа, финита. По усам, так сказать, текло. А о чём, собственно, был этот длинный утомительный набор слов? Если такой изощрённый юмор, то предупреждать надо. Если всерьёз, то предупреждать нужно тем более.

Никто, конечно, погаными тряпками погнать Медведева не мог, поскольку он сам себя публиковал в подведомственных изданиях. Но всё-таки удивительная авторская самоуверенность – не стесняться подобных текстов. Даже этакое здоровое остапбендеровское нахальство, я бы сказал.

Дас ист хумор. Юмор, в смысле. Ну как. Вот рассказывает солидный уважаемый человек в компании: ездил я в деревню, смотрю – баба стоит, я ей как дал пинком под задницу. И слушатели вокруг солидного человека смеются, смеются, слёзы вытирают. Да я остроумен! – озаряет его, и он пишет рассказ. Разумеется, не про бабу и задницу – мелкотемье. А про целую машину времени. Но хумор точно такой же – простой, быстрый, энергичный.

Я не преданный поклонник Ефремова, отнюдь. Но почему-то стало обидно за хорошего интересного человека и писателя. Это ж надо так вознести ему хвалу – без малейшего проблеска чувства, монотонными ритуальными оборотами, языком советских газетных передовиц. Словно торжественные восклицания жреца, который и сам в своего бога не верит, и смысла затверженных заклинаний не понимает, но работать-то нужно: не будет заклинаний – не станет и кормушки. Даже пересказ (зачем-то) «На краю Ойкумены» в изложении Медведева выглядит отчётом на районном партсобрании – нечто тоскливое, унылое, с призывом к классовой борьбе в Древнем Египте.

Ни единого человеческого слова не нашёл глава «Школы Ефремова» для своего декларируемого отца-основателя. Но тут именно, что декларируемого, да и сам-то «глава» со своей школой – самопровозглашённый. Ничто не ново под луной, в том числе и паразитирование на имени/памяти известного человека. Но хоть постараться и написать панегирик покачественнее можно было? Или по-другому Медведев попросту не умел?

Перефразируя афоризм: при таких «последователях» и врагов не нужно.

Гляди-ка – дыра в земле. Всеми членами я затрясся от страха и полез внутрь, протискиваясь через кощунственные омерзительные барельефы. К счастью, их не было видно в кромешной тьме, но даже локтями ощущалось, насколько они кощунственны. Ужасно нервировали крысы, ядовитые змеи и гигантские берцовые кости лемурийцев, торчащие отовсюду, но какая-то потусторонняя сила неумолимо пихала меня сзади, словно мерзкая клешня невообразимого космического бога. Почти теряя сознание от невыносимого смрада, я нащупал полусгнивший свиток папируса и пришёл в себя только снаружи, у могильного камня, овеваемый свежим кладбищенским ветерком. Изящным почерком, свидетельствующем о прекрасном воспитании, на папирусе было начертано на неведомом мне древнегиперборейском языке, который я сразу понял:

«Эта зловонная слизистая тошнотворная тварь явилась к нам с Сириуса, о чём я догадался по конусовидной форме её бесформенного тела. Внушающими беспредельное отвращение щупальцами она схватила моего лучшего друга и начала делать с ним то, чего не описать человеческими словами. Я тоже хотел сделать с ней что-нибудь, чего не описать человеческими словами, но она бросилась на меня и успела первой. Прямо сейчас она это делает, сволочь этакая, богохульное исчадие непостижимых запредельных глубин. Дабы сохранить ваш рассудок, я не скажу, что именно. Но, слава древним богам, у меня при себе оказались чернильница с пером, чтобы предостеречь потомков. Даже через сто миллионов лет не лазьте в полуобвалившиеся дыры в земле, затянутые паутиной. Вообще никуда не лазьте, сидите смирно. Хр-р! Йа! Великий Козёл и Легионы Младых! Милосердное беспамятство охватывает меня, на чём сие скорбное повествование и завершаю».

Потрясённый до основ души, я поднял глаза к мертвенно сияющей Луне, но тут раздался зловещий хохот, и исполинский нетопырь, мелькнув, вырвал папирус из моих слабеющих пальцев. Ещё и обгадил, отродье бездны. Теперь ничем я не могу подтвердить происшедшее, разве что кляксой на воротнике. Но оно и к лучшему, ведь человечество может не выдержать открывшихся мне чудовищных истин.

/Не к конкретному рассказу. Обобщение нескольких/.

Так и не понял, в какой момент начинать бояться. Уж так и сяк мэтр втолковывает: «тошнотворные», «омерзительные», «неописуемо чудовищные», но проникнуться не получилось. Ну, пришельцы, ну, копают чего-то там в горах, причём веками уже. Ну, молятся Чёрному Козлу (хотя странная религия для разумных крабогрибов). Ведут себя вполне корректно, захватывать Землю вроде не планируют, с излишне любопытными предпочитают договариваться. Не красавцы, да, но что уж тут поделаешь.

А весь ужас сводится к экзальтированному восприятию рассказчика. Увидит фотографию невнятных закорючек – становится дурно. Следы на дороге обнаружит – мутится сознание. Не учёный лет под шестьдесят, а тургеневская барышня какая-то, нежный цветок прерий. Лицо шофёра не понравилось – сразу глаза закатывает: «Мне вряд ли удастся сохранить рассудок». Так себе нагнетание, по правде сказать. Не верю.

Про удручающую логику действий учёных мужей здесь всё написали до меня. Тупой и ещё тупее.

Занятно, но если вычистить все эти обмороки пожилых мужчин при любом резком звуке, то смысл выходит немножко другой. Столетиями пришельцы тихонько живут на Земле, ковыряются в шахтах, никому не мешают. Докопавшихся до истины людей принимают в свой круг, возят в исследовательские круизы по времени и пространству. Этакое мирное незаметное сосуществование, а мы-то и не знаем.

Но писалось, конечно, ради «неописуемого ужаса, который невозможно передать словами». Не испытал. Не ладятся у меня отношения с лавкрафтовскими страшилками.

«Луч пронзил его широченную, упрятанную в скафандр грудь, и Рош пытался его вырвать, словно древнее копье».

Вырвать луч – это сильно, такого мне ещё не встречалось (ещё бы и метнуть потом обратно во врага, эх!). Впрочем, далее не менее эпично: «Лети в свой отсек, выкинь торпеды, а то они начнут рвать наши внутренности!». Последний член экипажа исполняет прощальный приказ капитана, да так удачно выкидывает, что поражает один космолёт врага, другой... пять штук в итоге. Не запускает, нет – выкидывает. Наглядная реализация афоризма «Если хочешь сделать что-то хорошо, то сделай это своими руками».

У текста есть ещё первая часть, так сказать, философская, начинающаяся чуть ли не с газообразного состояния Земли. Состоит из монотонных синонимических рядов: «планета стонала, шептала, кричала«, «разум научился многое понимать, думать, хитрить, спасая свою жизнь от мощных звериных лап, когтей, зубов, клювов, зловонных пастей» и т.д. К длинному перечню глаголов и существительных вся философия, собственно, и сводится. Порадовала только фраза «Огромные корабли лениво вращались, демонстрируя друг другу воинственные бока».

Претензия на всеохватную серьёзность, антивоенную трагедию, при этом в сочетании с абсурдной героикой. В начале тридцатых рассказ имел бы успех... наверное. Но для 1991 года выглядит по меньшей мере странно.

Барокамера. Через неё астролётчики выходят из корабля в открытый космос. С собой они прихватывают портативный телескоп, посредством которого разглядывают звёзды. Не сразу поэтому замечают, что корабль облеплен какой-то дрянью. По зелёному цвету «нетрудно было догадаться, что загадочное вещество обладает огромной плотностью». «Наверное, микрометеориты налипли», – предполагают астролётчики.

Естественно, они тащат эту дрянь внутрь, и естественно, она размножается и начинает корабль громить, растворять, переваривать. Сражается с напастью один-единственный робот-драконоборец, вооружённый лазерным пистолетом, а команда тем временем поглощена философским вопросом – разумна данная субстанция или нет.

– Боюсь, каждый из вас далёк от истины, – с нечеловеческим спокойствием говорит капитан и по очереди кладёт всем руку на плечо. – Давайте посмотрим, что будет дальше. Весь вопрос в том – дружествен ли нам этот разум?

Ну и так далее в том же духе. Натужная космическая клюква, вся из логических нелепиц и бессмысленного пафоса. Позднее творение Михановского, который и в лучшие-то годы, мягко выражаясь, не блистал.

P.S. И никуда без излюбленных детищ автора – шарообразных белковых роботов с щупальцами. Правда, теперь у шаров появились плечи, которыми они вышибают заклинившие двери барокамер. Иначе астролётчики не смогут выбраться наружу и полюбоваться созвездиями и туманностями.

Инопланетный робот с чемоданом-аккумулятором и вывернутой на 180 градусов головой. Где-то мне уже встречался этот бродячий сюжет. И ситуация: «Только не отпирай эту дверь/подвал!», герои в ответ: «Да что ты, что ты!», после чего незамедлительно в этот самый подвал лезут гуртом – тоже что-то знакомое. Ну, может быть, это такие дружественные оммажи отечественной и мировой литературе.

Правда, местные Олафы Андварафорсы диковаты, угрюмы, носят глухие чёрные халаты и косматые папахи. На контакт не идут, плюются: уйди, шайтан. Но это потому что они встретили в горах плохого человека и скопировали его физический и нравственный облик.

А вот если бы встретили чуткого, с добрым сердцем, такого, как начальник альпинистов... Опытнейшим глазом тот сразу определил, что почерневший сгнивший мост через ущелье всё ещё в прекрасном состоянии, и поэтому послал всю группу вперёд, оставшись наблюдать, как мост проваливается. Ай, хороший очень человек, умный, – сокрушается главный герой, – вот кого копировать надо было...

Не вышло, в общем, контакта.

Имеются также клокочущая в ущелье река, одинокая сакля в горах, седобородый аксакал на ослике. Национальный колорит выдержан.

– Как же надоело бродить по Вселенной. Но ничего не поделаешь: Великий Стратег велел нам покорить пять планет, а мы только четыре нашли. Где же пятую взять? О! Да вот она! Давай левее рули, левее...

– А как покорять-то будем? У нас один кораблик, да и тот невелик.

– Плёвое дело. Они сами изобрели такой газ фреон. Мы его много-много распылим, наделаем озоновых дыр, и они тут же отдадут нам все свои металлы, нефть и живых рабов.

– А поместится всё это у нас? Куда складывать будем?

– Не отвлекайся. Смотри: они уже волдырями пошли, дохнут, как мухи. Сейчас покорятся... Ай! Что-то у нас корабль на куски разваливается.

– Это в нас попала ракета, стартовавшая с холодного спутника планеты и несущая на нее последние данные о наблюдении Вселенной. Там, в электронной памяти компьютеров, были признаки обнаруженной жизни в системе Чёрной Звезды. Траектории двух цивилизаций пересеклись.

– Чего-чего? Несчастный, он бредит перед лицом неминуемой лютой смерти. Впрочем, уже неважно. Да здравствует Великий Стра...

P.S. Посвящается безвинно ошельмованному фреону.

Три актуальнейших темы конца 80-х: 1) экология; 2) бюрократизм; 3) надо держаться корней. Как бы всё это упихать в один флакон?

А чего мудрить-то? Просто берём «Прощание с Матёрой» Валентина Распутина и кратенько переписываем своими словами (помнится, в школе это называлось «изложением»). Только вот про церковь, про церковь нужно послезливее – как же можно в 1991 году старенькую церковь не пожалеть? Ну вот, уже хороший рассказ получился.

Но ещё бы надо усилить. А пусть на пути безжалостных бульдозеров из-под земли встанут истлевшие герои войны в будёновках и сам Александр Васильевич Суворов в кивере. Все знают, что он с кивером практически никогда не расставался и боролся за экологию. Не дадим, мол, поля заболотить, без электричества деды наши жили и мы как-нибудь проживём.

Здорово вышло, но немножко какой-то зомби-хоррор. Не наш метод, ненаучно как-то. Нет-нет, пускай будёновки и Суворов остаются, но сверху мы ещё одним козырём прихлопнем – марсианами. Бездушные бюрократы топят деревни под водохранилища, а благородные марсиане эти самые деревни с церквями спасают, вывозят к себе на марсианскую родину. Абсолютно твёрдая НФ получается, да ещё и бесстрашная шутка сатиры (в 91-м году уже разрешили быть бесстрашным).

Ну а дальше улучшать уже просто некуда.

Капитан экспедиции мудр: «У Вселенной есть разные планеты». И проницателен: на этой имеются города и вспаханные поля, значит, наверняка водится разумная жизнь. Идём на контакт.

Первые действия экипажа после приземления – отбой, все дружно засыпают, «чуть вхрапывая и шевеля губами». Всё правильно: перед контактом нужно передохнуть и набраться сил. Автор при этом не чужд поэтическим метафорам: «Перекошенные от перегрузок лица чуть разгладились, но остались похожими на взгорбившийся блин». А дисциплина в экипаже на высочайшем уровне: «Если даже кто просыпался раньше /капитана/, то тихо лежал, не смея подняться».

Здесь преамбула заканчивается, и начинается коротенькая кривенькая амбула: оказывается, на планете до сих пор пользуются дверными замками, а значит, они отсталые и не совсем ещё разумные. А ведь земляне давным-давно забыли, что такое замки. Бежать, скорее бежать отсюда!

А и правда: для чего замки, когда есть дисциплина? Вышколенный астролётчик скорее обмочится, но не шевельнёт пальцем, пока не проснулся капитан. И любой приказ начальства воспринимает как откровение: «Космонавты с благодарностью смотрели на своего опытного командира, уверенные, что отчёт о полете будет, как всегда, идеален». Разве можно среди таких хороших людей запираться? А если местные пользуются замками – значит, с дисциплиной дело швах, прочь отсюда, пока зараза не прилипла.

Светлое, но немного солдафонское будущее от бывшего космонавта, а затем успешного функционера Глазкова. Может, конечно, пошутить хотел. Но вряд ли.

P.S. В другом рассказе Глазкова ликующие аборигены обстреливают земной корабль в верхних слоях атмосферы исполинскими букетами цветов, а капитан во время посадки в волнении нарезает колбасу кухонным ножом (видимо, советская метафора предчувствия праздника). Очаровательная картинка, которую не знаю куда воткнуть. Пристрою сюда.

Молодому негру в космосе снится сон, как его предки охотились на крупных и мелких животных. Потом сюжет усложняется: на Землю прилетают атланты верхом на Луне – это их межгалактический корабль. Финиш Луны-корабля вызывает землетрясения, вулканический ад, всемирный потоп. Но! Атланты очень добрые и гуманные. Поэтому они уводят немножко негров на вершины гор и там сооружают плотины, чтобы спасти несчастных и научить их цивилизации.

На Земле атлантам трудно дышать – мало кислорода. Главная база поэтому у них будет на Марсе. Логично же? Правда, Марс как мелькнул в рассказе, так навсегда и исчез. Наверное, кислород там был, но быстро кончился, потому что атланты его весь выдышали.

Историю человечества автор видит весьма своеобразно. Прелестная сцена, когда раздражённый бессмертный атлант пеняет древнеегипетскому жрецу за: 1) жестокости Чингис-хана; 2) завоевания конкистадорами инков; 3) махабхаратские ядерные бомбы. Дальше, естественно, Тибет с Шамбалой, куда ж без них. А потом молодой негр просыпается и норовит пасть перед атлантом (тем же? другим?) на колени, а тот вяло отпихивается: мол, не надо, не надо, мы же друзья...

Отборная, калиброванная ахинея. Владимир Щербаков был, наверное, в полном восторге.

Перестрелка с гангстерами, препятствующими взлету взлёту первого космического корабля (собранного энтузиастами в сарае) занимает 5 процентов текста. Гибель, а затем спасение Земли и Луны – 2%. Описание лодыжек, бёдер и прочих округлостей прекрасной репортёрши – ещё 5%. (Приходится ей, кстати, нелегко. Распухший марсианский супермозг, ганимедские динозавры и змеелюди, медузы из туманности Андромеды – все по очереди срывают с красотки одежду и собираются принести её в жертву на алтаре. «Как ты, Лорна? Не устала?» – заботливо спрашивает герой ближе к финалу).

Всё остальное – экшн, бессмысленный и беспощадный, где пистолет и пушечный американский апперкот наводят порядок по всей густонаселённой Солнечной системе. Дикий калейдоскоп из перепархивания по космосу туда-сюда, из беготни и драк, из подземелий с чудовищами и широчайшего ассортимента инопланетян. На Марсе дело быстренько даже до революции доходит, а заодно решаются невнятные межгалактические разборки между медузами и красными кристаллами. Нагромождение несуразностей и клише тянет на пародию, но нет, всё с абсолютной серьёзностью.

Хватает у Каттнера никудышных ранних вещей, написанных, видимо, для заработка. Но эта – прямо находка для советского критика из пятидесятых, жаждущего обличить порочный капиталистический жанр – фантастику.

Жыстокая трансплонтация

Архиологи нашли таблички, но не могли их прачитать, патому что пищера была высоко. Професор кричал на меня, сирдился. Я стал делать им канатную дарогу, но меня ударило в грудь, и я чуть не помер, патому что в лагере не было ликарств. Но мой мозг перисадили в голову аленя и перивезли меня в космический порт. А там у всех были тижёлые травмы, патому что они вдохнули маленькие арганизмы, каторые привезли из Нептуна. Я сразу понял это, патому что у меня был нюх аленя, но не мог сказать, патому что алени не говорят. Одна девушка хатела меня укалоть шприцом, я испугался и убижал. А потом один мальчик памог мне, и я всем сказал про мелкие арганизмы и всех спас. Это был подвиг. А потом они перисадили мой мозг из аленя в меня абратно, но шрам на шее все ещё чешиться. Канец.

Этнографический рассказ об узбекском национальном виде спорта – козлодрании. Тщательно описаны шапки и халаты джигитов, присутствуют уважаемые люди с впечатляющим набором титулов, с любовью перечислены подарки для победителей – бараны, ковры, телевизоры. Особо подчеркивается то обстоятельство, что у каждого всадника есть конь. И джигиты особенные, советско-эпические: «Кто ещё мог, с утра до вечера проработав на комбайне, проскакать за ночь туда и обратно около двухсот верст, чтобы проводить друга, а потом как ни в чем не бывало снова работать на поле да еще перевыполнять норму?».

Для чего в рассказе присутствуют инопланетяне – неясно. Прилетели, мимоходом вылечили парализованную старушку, скромно постояли за спинами зрителей. На четырёхметровых пришельцев с головами-улитками никто не обратил внимания, настолько все были поглощены национальным спортом, а затем пением древних сказаний. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Полетели себе восвояси. А являлись-то зачем, чего нужно было? Говорят друг другу, что козлодрание им очень понравилось – «даже лучше, чем волны уэррополя». Наверное, за этим.

Редкий зверь – узбекская фантастика. Моё первое с ней знакомство.

Настолько по-сказочному незатейливо, что даже очаровательно в своей примитивности. Отважных советских учёных чуть не засосала коварная трясина (в буквальном смысле слова), но они выбрались, почистились и открыли чудесный микроб, стимулятор роста. Теперь кукуруза неудержимо прёт в десятиметровую высоту, а кочаны капусты аж с конскую голову. Реализация извечной крестьянской мечты о репке размером в избу.

Можно считать научно обоснованным приквелом к Незнайке с его Цветочным и прочими городами.

Я, разумеется, дилетант и никогда шпаги в руках не держал. Поэтому моя критика данного эссе носит, так сказать, общеобразовательный характер. Собственно, не критика даже, а перечень утверждений, которые меня смутили.

Прародителями шпаг являлись вертелы, которыми гладиаторы тыкали друг друга на потеху публике.

Пока Рим не позаимствовал у варваров штаны, верхом практически не ездили. А то все ходили бы враскорячку с натертыми ляжками.

Распространение штанов породило рыцарей и вообще феодализм.

Эффективность прославленных английских лучников крайне преувеличена. Да их, может, и вовсе не было, лучников этих.

Рыцарей обнулили гуситские вагенбурги, гуляй-города, клевцы и боевые цепы. Допустим, но шпаги, когда про шпаги-то будет?

Ага, вот оно. Слишком много народу гибло на рыцарских турнирах, поэтому короли велели феодалам вооружиться лёгкими тыкалками навроде гладиаторских вертелов. Но феодалы всё равно очень хотели кровопролития, поэтому заточили ломы и начали ими рубить. Так на свет появилась шпага.

Королевские мушкетеры (Атос, Портос и др.) ходили в штыковую атаку, вставляя багинеты в дула своих полупудовых карамультуков.

Жестокий Пётр I перевооружил армию с хороших сабель на плохие шпаги. Прилагается анализ рубящих ударов, которые делятся на: а) рубящие; б) все остальные.

К чести русского офицерства, они не пользовались самовзводными наганами. Только солдатские, только хардкор.

Потом шпага превратилась в атрибут чиновничьего мундира, золочёную бутафорию. Коллежские и статские советники могли бы двуручные мечи носить, но нет, всё у нас как-то мелко, на отвались.

Дуэли. И тут шпагам не повезло – предпочтение отдали пистолетам. Причём в Америке уже уверенно простреливали друг другу головы за пятьдесят шагов, а у нас всё ещё отмеривали порох мерками и запихивали в стволы круглые пули. Всегда мы были неразвитые.

Вот и всё, что вы должны были узнать о шпагах. Прошу прощения за кажушуюся хаотичность обозрения – но тут всё строго по тексту. Слишком велики энциклопедические знания автора, слишком широко реет разум, чтобы взять и утолкать необъятное в тесные рамки. Мысли прут, как квашня, и нету им удержа.

Но всё же хотелось бы про шпаги, как было обещано.

Чувствуется, что автор любит Армению, где его отлично принимали, показывали исторические места и кормили вкусной армянской едой. А ещё, видимо, он прочитал хорошую научно-популярную книгу Еремея Парнова «На перекрёстке бесконечностей». В результате алхимического брака впечатлений появился на свет этот рассказ.

Но о чём он – остаётся загадкой. Виртуально воссозданный гений рассказывает про судьбу армянского народа и страстно излагает избранные места из научпопа Парнова. Посмотрели фрески монастыря – поговорили про пятимерный континуум. Виртуально выпили, закусили – лекция про гравитационную массу света, про высшую энергетическую целесообразность Вселенной. Протагонист потрясён гениальностью гения, правда, немного отвлекают достопримечательности, застолья и скромная девушка со старинным армянским именем Тамара. Потом садятся батарейки, и надо снимать психошлем. Снимает. Всё.

Ни черта не понял.

По-детски беззастенчивое подражание «Йону Тихому». То есть, полностью спёрта манера изложения, вот только в остальном – дым едва попукивает, а трубы нет и вовсе. Последовательно изобличены и подвергнуты бичеванию следующие пороки: недостойная пионера легкомысленность; тунеядство; абстракционизм (важнейшая тема 1963 года); бюрократизм; волокитство. Да, а ещё в Америке на всех углах грабят и охотятся на коммунистов, полуголые танцуют богомерзкий твист, «доставая макушкой до поясницы» (тут, правда, сложно – может, и не твист; я не понял, что это за адский танец такой), и, разумеется, в свободное время линчуют негров.

В общем, советская крокодильская сатира образца 60-х годов. Примитивная, дежурная, по типовым утверждённым лекалам. При этом ужасное подозрение, что автор не просто отрабатывает тему, а на самом деле наслаждается собственным остроумием. Это и вовсе пугает.

Что можно сказать по поводу лубка? Все, наверное, видели эти гравюры: бородатое угробище охаживает дубьём кого-то ещё более страхолюдного, рядом сидит и пялится жутковатый кот с хвостом-спиралью, а чтобы не было разночтений, кривыми буквами внизу прописана мораль. Адресовались лубки малограмотным и, в силу этого, свято верящим в печатное слово людям.

Вот этот рассказ и есть – лубок. То есть, простите, он о романтике труда в отдалённых лесистых местностях. Романтика описана автором, не то чтобы самолично забивавшем сваи в дно реки, но вряд ли вообще когда-либо покидавшем окрестности крупного города. Черпать красивости приходилось в классической литературе и из «Комсомольской правды». «И застучали на берегу топоры — вразнобой, вперестук, наперегонки. А им подпевали, захлебываясь, пилы, поддакивали скороговоркой бульдозеры, подвизгивала лебедка». И разговаривают герои-комсомольцы напевным, очень народным языком: «Вы ещё не наелись, родименькие?», «Топором тесать – это вам не язык чесать», «Я твоя навсегда, на веки вечные, бессрочно, пожизненно, до той самой доски».

Соцзаказ, да. Нужно было увлечь молодёжь на БАМ. Сам я мелкий был в семидесятые, для призыва негоден, но по природе, видимо, циник, потому что тогда уже подташнивало: что ни открой, что ни включи – БАМ, БАМ, БАМ. Повседневно лупило в мозг, как колокол. Спасения не было, в печёнках уже сидело. А от таких примитивных поделок – особенно.

Далее «топоры звучат ещё заполошнее, а пилы визжат ещё истеричнее». И потрясённые трудовым подвигом всемогущие потомки даруют комсомольцам лишние сутки, чтобы они могли перевыполнить социалистические обязательства.

Даже не смешно. Просто лубок.

Сложно комментировать сюрреализм/психоделику, поскольку непонятно, что в них, собственно, можно комментировать. Здесь в рассказе присутствуют солидные научные слова «скафандр», «вулкан», «цивилизация осьминогов», что формально причисляет его к разряду НФ. Но затем протагонист честно признаётся: «Я /стал/ маленьким и круглым, будто голова красного голландского сыра. Став голландским сыром, я покатился куда-то вниз и катился долго и приятно». Чуть дальше: «Вот летит птица, плывет крокодил, кошка. Прошел согнутый годами старик. Но основная их форма шарообразна». А в финале герой превращается в чёрный дым и высасывается в форточку, потрясенный откровением: «Интереснейшая цифра – двадцать три!». А так фантастика, да. Скафандры же в наличии.

В сборнике есть горячечные видения и позаковыристее («В складке времени», «Счастье Рыжего Эрика»). Понять в них что-либо невозможно, но желающим, может быть, откроется откроется смысл существования Вселенной. Тут исключительно дело вкуса.

Вообще, сильнейшее ощущение, что автору страстно хотелось поделиться с читателем неким личным опытом, однако в силу косности советского книгоиздания он вынужден был маскировать волшебные путешествия под банальную НФ. Этакая «Люси в небесах с алмазами» на наш лад.

Весь сюжет, весь конфликт между первооткрывательским героизмом и скучной, терпеливой работой профессионалов – всё тщательно скопировано из АБС. Но не из «Страны багровых туч» (пусть Венера не вводит в заблуждение), а из рассказа «Десантники». Практически один в один. Вот только выводы про «штурм унд дранг» немножечко другие. «Это паршивое качество, – говорит Горбовский Атосу. – Это кровь и кости. И вы даже не понимаете этого». А у Шалимова героя ласково журят, на пять лет отстраняют от полётов, но присваивают звание академика сразу в десятке академий. А местному эквиваленту Горбовского ставят на вид за «чрезмерное проявление осторожности». Почувствуйте разницу.

Уровень фанфика, хотя в то время такого слова и не слыхивали. Похоже, что Шалимову захотелось «срезать» Стругацких, как сделал это Ефремов «Сердцем Змеи» с бедным Мюрреем Лейнстером (слава богу, Лейнстер так и остался в счастливом неведении). Если честно, то результат так себе в обоих случаях.

При этом написано хорошо. Если бы не назойливо торчащие уши первоисточника, то сказал бы, что очень хорошо. Убрать бы только к чёртовой матери кумачово-фанфарный финал с отечески-добродушно-строгим Генералом, с сентенциями про противопоставлению себя коллективу и фразами типа: «На моем месте так поступил бы каждый». Впрочем, есть сильное ощущение, что концовку прилепили на кое-как, лишь бы главлит проглотил вкусное и сыто прижмурил глаза.

P.S. И не седеют люди в одночасье – ни от ужаса, ни от прочих стрессов. Потом, задним числом – да, подросшие волосы могут быть обесцвеченными. Но не так, чтобы вылетел на задание, а вернулся седым как лунь. Расхожий драматический штамп, издревле кочующий по литературе.

Небольшой флешбэк про диктатора, который по злобе своей хотел взорвать Землю. Затем долгое описание прекрасного будущего с термоядерными поездами и очень развитыми культурой и спортом. Но главное – Кнопка, оставшаяся после диктатора. Тяжкое наследие прошлого. Если её нажать, то Земля разлетится к чёртовой матери. Простой, как мы с вами, безымянный герой долго борется с искушением, с внутренними бесами и в конце концов решает: нет, не буду нажимать. А ведь так хотелось... Но нравственная победа одержана, наставник высказывается в смысле: вот ты и выдержал главный экзамен, теперь ты достойный член нашего счастливого гуманного общества.

Странные, очень странные у них там испытания на зрелость. Невольно закрадываются подозрения, что в описанном прекрасном будущем хватает людей, способных из спортивного интереса и себя угробить, и всё человечество за компанию. Требуется психологический отсев. Или в чём мысль-то?

Я вот не буду пинать мину или авиационную бомбу, случайно вывороченную из земли. Соблазн, безусловно, велик, но всё равно тихо-тихо обойду по предельно широкому радиусу. Наверное, я – гармоничный человек будущего, просто раньше не догадывался.

Буду ругаться по поводу правдоподобия. И речь даже не о животворной силе радиации и не о растительности/каналах как способа связи с другими мирами. Я про нелепости, которые являются сюжетообразующими.

Нелепая сама по себе идея Жертвы. Не силён в движениях небесных светил, но какой процент разрушенной планеты не отправится свободно бороздить Солнечную систему, а благодатно вспашет поверхность Марса? Одна стотриллионная доля? И конечно, эта доля малая вся будет состоять из столь желанных радиоактивных материалов? Это даже не из пушки по воробьям, это – ядерной ракетой по бактерии. А не проще ли капнуть «аннигилином» на какую-нибудь скалу у себя в пустыне и получить относительно скромный бабах, зато со стопроцентным КПД? Мысль вроде бы очевидная. Но тогда не будет, собственно, сюжета.

Цивилизация древняя, и уже две тысячи лет назад её энерговооружённости хватало, чтобы в клочья разнести соседнюю планету (Фаэтон, надо полагать). Тем не менее Мауну/Землю они до сих пор изучают чуть ли ни в единственный телескоп, гадая, есть на ней жизнь или нет. Космические корабли имеются, взорвать планету могут, но слетать к ней и посмотреть глазами – за тысячи лет так и не собрались. Но так надо, чтобы герои имели возможность терзаться неопределённостью и испытывать нравственные муки.

Последняя рождённая молодая женщина должна цениться на вес... я даже не знаю чего. Да её хранить должны в алмазном саркофаге в десяти километрах под поверхностью. Не то что лезть под дюзы корабля – ей в туалет не дали бы сходить без тройного перекрёстного контроля. Однако настоящая драма требует жертвенной смерти, а какая жертва может быть вкуснее, нежели юная влюблённая красавица?

И про театральность. Достоинства Шалимова – простой ясный язык, бодрое действие, живые герои. Но не здесь. Здесь персонажи то и дело как бы заворачиваются в тогу, выходят на край сцены и начинают громогласно вещать, изрекать, сообщать поверх голов зрителей важные подробности, на инсценировку которых не хватило бюджета. Производит тягостное впечатление.

А идея про бессмертие, которое обессмысливает жизнь, хороша. Увы, но реализация идеи сильно обесценивает её саму.

Давайте по порядку. Транспортными потоками мегаполиса управляет некий Мозг. Но он уже старенький, у него наросли «остаточные потенциалы на латеральных бетаклеммах», поэтому он слишком пуглив и перестраховывается. Матёрый опытный диспетчер учит стажёра, что аварийные сигналы следует игнорировать, а полагаться нужно на внутренний голос — в этом заключается профессионализм. Тут же в наличии имеется современный Мозг, исправный и продвинутый. Но он выключен. Стоит на запасном, так сказать, пути — глядишь, пригодится. Так что грузопотоки и жизни горожан зависят исключительно от чуйки диспетчеров, от их способности угадать, обоснованно паникует устаревший Мозг или это у него так, старческая блажь.

В очередной раз автор поставил меня в тупик. Я не понял ничего. Одно могу сказать: не завидую мегаполису, где трафиком рулят эксцентричные сумасшедшие. Трудовые будни которых в рассказе, собственно, и описаны.

В этой повести прекрасно всё, начиная с удивительных имён персонажей, похожих на неприличные прозвища: Перстач, Клитоцибер, Драголюб.

Экспедиция: корабль приземляется на планету. «Что-то засиделся я, – говорит стажёр. – Схожу-ка гляну, что там за бортом, у меня такие принципы». Уходит, смеётся по радио дурным смехом, после чего исчезает бесследно. По его следам отправляется биоробот. Сообщив важную информацию: «Наш корабль издали похож на серебристый бублик», тоже смеётся и тоже пропадает. Наступает очередь пилота на чём-то летучем, но с гусеницами, – результат такой же. Капитан медленно начинает подозревать неладное.

Но! Тут мимоходом вспоминается, что планета вообще-то населена, экспедиция третья по счёту, и в наличии есть отчёты двух предыдущих. Появляются головастые кожистые аборигены с немецким акцентом, древняя книга с секретными знаниями, звездоплаватели восклицают: «Нужно знать многие тайны земли и неба, чтобы не потерять рассудок!», а ещё один биоробот в безграничной мудрости изрекает: «Путь познания никогда не бывает прямым». Тайна и впрямь труднопостижима:

Теперь тайна раскрыта, а маловерам и затаившимся оппортунистам даётся решительный отпор: «Давно прошли времена, когда считали, что воздействие гравитационного поля просто раздавит, изувечит живые организмы». Теперь всё будет по-другому, с этого дня устаревшие законы природы раз и навсегда решительно отменяются.

Ну и прелестная сцена, когда капитан объясняет экипажу космолёта, что такое «чёрные дыры». Космолётчики слушают раскрыв рот – они впервые в жизни услыхали об этаком чуде-юде. Приходится растолковывать на пальцах в духе: «скрипочка – это такой ящичек, на нём натянуты кишочки, по ним водят волосиком, и они пищат» ©. Смышленые космолётчики кивают, усваивая.

Даже не могу сказать – это сознательное глумление над жанром или, наоборот, плод неизгладимого впечатления, которое произвёл на автора случайно прочитанный палп-рассказ из 30-х годов. В сознании остался легкий, но сильный (или наоборот) привкус безумия. Теперь мне хочется, как главному герою, «время от времени оборачиваться и громко выкрикивать: «Ли-Би-Па! Ли-Би-Па!»*.

* Само по себе восклицание это лишено какого-либо смысла, но на планете В-10 оно может спасти от нападения чнеров**. (авт.).

** Крупные хищные грибы на планете В-10 (авт.).

Рассказ вроде бы заявлен как НФ, но его содержание быстро и уверенно съезжает в какую-то психоделику. Вот герой наугад сходит на первой попавшейся темпоральной станции и совершенно, абсолютно случайно натыкается на родного брата, живущего в другом времени. Брат обитает в коттедже, похожем на «приземистый гриб на толстой ножке. Оранжевая шляпка крыши раскрашена серебристыми звездами». Такой же простенький коттедж был у их отца. Улыбки, слёзы, воспоминания, как кто-то из братьев лежал в снегу под Тулой, вокруг стреляли, а другой брат то ли пробегал мимо, то ли не пробегал.

Хлоп, смена кадра: 1920-е годы. Непонятные люди энергично отстреливаются из поезда от преследующей конницы, видимо, от банды Бурнаша. Тут же рядом какие-то парубки с револьвером ловят «контру». Старик-мельник пару страниц плачет по своей мельнице, затем дарит её колхозу и становится счастлив.

Хлоп, смена кадра. Герой героически погружается в некий «Хьюстон-2020». Стенограммы длинных разговоров местных жителей: все как один они мучаются от преследований ФБР, клянут судьбу и планируют самоубийство. Имеет место подвиг разведчика, но в чём он состоит, понять не представляется возможным.

Хлоп. Герой и его племянник свободно парят над буйными травами. В погребах поют подснежники: «Дзинь-дзинь! Дзинь-дон!». Герой открывает племяннику тайны мироздания:

– Бесконечность в большом и малом. Бесконечность структур атома вселенной. Мы заняты поисками живых сушеств на других планетах нашей Галактики, однако сами вместе с нашей Галактикой являемся частью кого-то ВЕЛИКОГО, который живет и мыслит...

Ну и так далее. Лоскутный набор бессвязных видений, льющихся свободно и широко, как река Волга. Возможно, смысл во всём этом имеется, но чтобы его постичь, нужно расширять сознание. А я уже слишком стар для этого... гм... расширения. «Так что не истощай напрасно мои АТФ-генераторы», как сказал один персонаж в другом произведении Тесленко.

Дело вкуса, безусловно, но для меня нож острый такие вот «психологические очерки». Как бы по умолчанию они освобождают автора от необходимости выстраивать сюжет, следить за логикой, развешивать ружья и вовремя из них стрелять. Зачем? Ведь главное – внутренний мир героев, правда? Я не против внутреннего мира, отнюдь, но против его подмены бесконечными монотонными любовными терзаниями героев (четыре пятых текста), да ещё и изложенными выспренным слогом мадам Жорж Санд: «Может, ей хочется, чтобы я говорил о своей большой любви? Почему она так? Это жестоко! Ей хочется, чтобы я унижался?» «И волны вспыхнувшей вновь любви и мучительной ревности, вдруг столкнувшись, рассыпались мертвой зыбью безразличия и отвращения ко всему на свете». Кому-то такие словесные кудри, может быть, бальзам на душу, но я, простите, пас.

А НФ-составляющая – здесь так, мимикрия. Убери бессмысленно шляющихся биокиберов, замени «гелиобульерную установку» на химкомбинат, а грозное «К-лептическое излучение» на неочищенные стоки – не изменится ничего. Что-то автор хотел поведать о противоречивых муках любви (молодой человек одновременно влюблён в девушку и в её мать), а для маскировки припудрил актуальной в то время экологической темой.

Повесть написана в странной манере – нарочито упрощённой, словно для маленьких детей. Мне, рассказывает протагонист-биоробот, велели полететь на планету Ир. Я полетел на планету Ир. На планете Ир я допустил ужасную ошибку и провалился в болото. Без болота было хорошо, а в болоте плохо. Я долго выбирался из болота и наконец выбрался. Очень хотелось есть. Вот такое у меня было приключение на планете Ир. Конец первой части.

Дальше – больше. Прямо возле театра на Земле можно поймать межпланетное такси, которое отвезёт тебя на таинственный астероид. Атмосферы на астероиде нет, но там можно жечь костры, под ногами валяются старые противогазы, а минералы мягкие и имеют шоколадный вкус, и там в норке живёт отставной космолётчик Астрагал. Научно-просветительские беседы: «Мне вживили новый кишечник, который переваривает даже камни». – «О! Как далеко шагнула наука Земли! В моё время, семь лет назад, об этом только поговаривали». Какая-то мутная вставная история про редкий инопланетный перец, который жена умоляла Астрагала достать и который в результате сгнил. Безусловной находкой автора можно считать «пирамидальные шлемы» скафандров. Пытался себе представить – не вышло. Что-то такое громоздкое, древнеегипетское, для крошечных голов.

Но это не детская литература, нет. Периодически автор спохватывается и вставляет умные фразы «мультиаксонное строение политразонной квазиархитектоники» и «излишек ацетил-коензима-А не поступает в цикл Кребса, а демонстративно превращается в ацето-уксусную кислоту». Так что всё по-взрослому, без дураков.

Это всё про форму подачи, а по существу — очень отвлечённо (ну очень сильно «очень») обыгрывается вечный вопрос Азимова: что есть робот и что человек, и где пролегает тонкая грань между ними. Беда в том, что автор сам не определился с тем, что он хочет сказать. Похоже, понадеялся, что идея организуется как-нибудь сама в процессе написания. Не организовалась. А серия финальных «супертвистов» окончательно добила сюжет, превратив даже проблески смысла в неудобоваримую эмоциональную кашу.

Первое и главное – про логику. Ваша любимая погибает в результате несчастного случая, но в вашей власти изменить первый месяц знакомства, чтобы этого не произошло. Может быть, перевезти её в другое место, приставить няньку/телохранителя, в конце концов просто заасфальтировать обрывчик, с которого она может навернуться? Нет, это слишком приземлённо. Нужно ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ЛЮБВИ и УБИТЬ ЛЮБОВЬ, только так. Иначе драмы не будет, зачем огород городить?

Второе, необязательное: а зачем Ларионова всё время избирает протагонистом мужчину? Уж больно лихорадочные выходят у неё герои, все такие внезапные, неожиданные. Вот и здесь взволнованный сумбур с исступленными вскриками и заламыванием рук, с метаниями, с выкрученным на максимум вселенским надрывом... Какой-то Юный Вертер, а не галактический космолётчик. Если бы поменять местами гендерные роли и, наоборот, девушка спасала бы любимого... не то чтобы это умнее выглядело, но хотя бы экзальтация была оправданнее.

Третье и тоже главное: финальный твист. Получается, всё произошедшее до этого – плод воспалённого воображения протагониста? А если нет, то куда девать цепочку временных парадоксов, которые что по отдельности, что вместе взятые этого самого твиста никак не допускают?

А впрочем, какая разница? Пусть герой портит воздух семью зелёными молниями, а звездолёты разбиваются о кометный хвост за световой год от ближайшей звезды. Мелочи, просто антураж такой. Главное, что повесть – про ВЕЛИКУЮ ЛЮБОВЬ.

Очень типично для Ларионовой: интригующая, тщательно прописанная завязка – и неизбежное скатывание в мелодраму ради мелодрамы, с какой-то искусственной, выдутой, как пузырь, проблемой.

Крайне странная концепция Настоящих Писателей, пробиться в касту которых – мечта: для начала нужно прославиться писанием «на бумаге». Вершина литературной карьеры – стать сценаристом бесконечных сериалов?

Биороботы, они же актёры, которые не знают, что они актёры. На роли берём не людей, но создаём андроидов, которые осознают себя личностью, – зачем? Не слишком ли вычурно? Какой-то велосипед с ядерным двигателем и квадратными колёсами. Но уж если биороботы – это старая и почтенная практика, как можно понять из возраста Кастора, то тем нелепее картинное раскаяние последнего. Это как если бы престарелый Перикл сказал любимому рабу: «Ладно, сынок, ступай рулить Афинами», а сам, кряхтя, поплёлся бы цеплять на шею рабский ошейник.

И само решение этической проблемы (пусть даже высосанной из пальца). Два персонажа становятся друг напротив друга и продолжительное время обмениваются контраргументами «за» и «против». Блистательно побеждает точка зрения автора. Безусловно, во времена Перикла такое решение являлось смелым драматургическим прорывом, однако сейчас смотрится несколько старомодным. Да и в 1967 году, пожалуй, тоже.

Полностью присоединяюсь к отзыву Sawwin, просто ещё пара моментов, оставивших меня в недоумении.

А каким образом Сарри добыла в своё распоряжение клона Арсиньегаса для подмены? Эти клоны в суперцентре вроде дров лежат – любая медсестра подходи и пользуйся?

Ладно, подменила-перепрограммировала. Но почему перепрограммировала клона, а не оригинал? В чём смысл? И что значит фраза «Сначала у нее вырвался крик по любимому, и только потом – по мужу»? Испустила с паузой два отдельных крика в разной тональности? Так кого любила-то на самом деле – изначального или переделанного?

И почему двойники шесть лет на равных скачут по Земле, пока не оказываются вместе в разбившемся «гидробомиле»? Разве не должен источник органов (после подмены – оригинальный Арсиньегас) тихо-мирно покоиться в суперцентре, дожидаясь, пока не потребуется для пересадки печень или кишечник? Куда это безмозглого донора понесло, а главное, каким образом? И никого это не удивляет, что интересно. Вопрос о свободно бродящем организме вообще не поднимается – его отсутствия в суперцентре за шесть лет даже не заметили, видимо, всё в порядке вещей.

Читаю Ларионову подряд, и имеет место неприятная тенденция. Всегда хорошее начало, сдержанно-иронический тон, но затем начинают вылезать страдание и надрывность, действие подменяется многословным внутренним миром/монологом, и в конце концов эмоции съезжают уже в некую экзальтацию. В жертву финальному катарсису легко приносятся логика, связность повествования, зачастую здравый смысл. Говорите, нет такого понятия «женская литература»? Так вот она во всей красе. А ведь Ларионова – из лучших. (Наверное, я «шовинист» или как это называется).

Любовь. Любовь превыше звёзд. Глупые пришельцы алчут материальных благ, а искать нужно любовь, и не в христианском смысле, а в самом натуральном. Так что планетка наша не бесполезна вовсе, а может дать ого-го, да только им, бездуховным, не понять – ну, разве что одной-единственной задумчивой инопланетянке.

Тьфу ты. Ещё ладно, были бы инопланетяне гуманоидами, а на Гее/Земле нравственно перековались бы (тривиально, но пусть). Но они – метаморфы, способные преобразоваться в любое существо на любой планете. И вот такое инопланетное нечто, приняв образ совершенной женщины, тут же начинает что? Правильно, испытывать неодолимую тягу к человеческому мужчине. С чего вдруг? Просто такова всепобеждающая сила любви. И, судя по финалу, метаморф-альдебаранец (или откуда они там?) теперь составит счастие дальнейшей жизни молодого скульптора. Бр-р, упаси господи...

Про какую-то там чуждую психологию речи не идёт. Кроме мятущейся и жертвенной героини (интересно, метаморфы имеют пол до перевоплощения, а если да, то какой?), инопланетяне представлены тремя архетипами отечественной классики: а) туповатый капитан-служака, боготворящий устав; б) рыкающий мизантроп-солдафон; в) благостный сластолюбивый старец, любящий вкусно поесть и совокупиться при оказии. У Шекли такое лобовое очеловечивание служит, собственно, источником юмора, но здесь-то у нас вроде всё по-серьёзному? А больше в рассказе ничего и нет, не считая интриги со статуей/нестатуей и суетливой толкотни с подменой одной на другую.

Бедный Пигмалион. Знай он, что у него там на самом деле ожило на постаменте – зайцем бежал бы до древнекитайской границы, а то и через Берингов пролив.

Но – всё очень красиво и возвышенно. Поэтически.

М-да. Попытка упихать в объём рассказа всё, что на ум пришло: апокалипсис, Лемурию, бронтозавров и индейцев, пищевые фабрики двадцать седьмого века, чёрные обтекаемые японские истребители будущего и самих японцев в шёлковых шортах, до кучи ещё и Мухаммеда с Иисусом Навиным.

В основе всего – под прикрытием авторитета Эйнштейна – какая-то дикая космогония (или космология?), в которой некая звезда (в четвёртом измерении) стукается о наше Солнце, и последнее летит, летит куда-то, как шар в бильярде, и всё бы ничего, но от этого все времена на Земле перемешиваются. Бедный Эйнштейн, право слово. Нет, я понимаю, что 1934 год, но всё равно смущают фразы: «Если смотреть на Вегу, которая является примерно центром нашей Вселенной...»

Компот из селёдки и огурцов, в общем. А научным сахаром служат конструкции вроде «время развернулось поперек трех других измерений», «свет от звезд на западе прибывает со скоростью семнадцать тысяч миль в секунду», а также загадочная арифметика: «когда я говорю триллион с половиной, я не имею в виду эквивалент одного миллиона пятисот тысяч миллионов».

Нет, ну правда, безобразие. Искривление.

Эпиграф, позаимствованный из текста: «Каждому придётся рассчитывать только на себя и на свой вибратор».

Капитан: В межгалактическом пространстве мы нашли красное бочкообразное разумное существо, которое неизмеримо превосходит человека психически и физически. Есть предложение взять его на борт и подвергнуть вивисекции.

Команда: Да, вау! Конечно!

Капитан: Проклятье, существо вырвалось. Оно просачивается сквозь переборки и всех убивает.

Команда: Вот сволочь!

Физик-учёный: Я нарисую ему на листочке диаграмму того, как мы с ним расправимся, оно посмотрит и сразу сдастся. Чёрт, не вышло, прощайте!

Капитан: Что же теперь делать? Один из наших специалистов нашёл ключ к победе, но его доклад, к сожалению, во во второй пачке рекомендаций, поэтому мы вынуждены рассмотреть его позднее. А пока спросим у археолога.

Археолог: Главное – выяснить, принадлежит ли существо к культуре мегаполиса или к крестьянской культуре феллахов. Да, это главное.

Паникёр: Из тысячи человек экипажа оно прикончило уже половину. Мне кажется, оно хочет перебить нас всех до единого. А остальных поработить.

Герой: А я предлагаю расстрелять гада из атомомётов.

Существо: Я наследник великой древней суперзвёздной цивилизации, я отложу яйца в людей, я отложу много яйцев во много людей. Твою мать, как же они со своими атомомётами мешают откладывать яйца.

Радиорубка: Развеем скуку, друзья! Сейчас мы ознакомим вас с наиболее распространённой теорией возникновения Вселенной.

Герой: Моя наука – это все науки и отсутствие наук. Чтобы победить это существо, нам следует выброситься в межгалактическое пространство.

Существо: Вы куда? Эй! А ну стоять, в кого я буду откладывать яйца? Назад, я сказало!..

Герой: Ты за нами выскочило, а мы вернулись – ха-ха! Вот и болтайся там дальше в вакууме. Обманули дурака на четыре кулака. Сейчас все твои отложенные яйца вырежем и зажарим. Гы-гы-гы!

Команда: Вау!

Существо: Козлы! Шовинистические свиньи!

/Конец/

Мучительно продирался сквозь первую половину романа (про симуклякров-андроидов), шипя, как от боли, от череды несуразиц. По статьям в энциклопедии (?) воссоздаются исторические личности – не клоны, нет, а из металла и пластмассы. У них память, знания и чувства, как у прототипов (откуда?). Свежесобранный из радиодеталей Авраам Линкольн болбочет ерунду, потому что звуковую дорожку перекосило, но через пару страниц уже произносит речи, пьёт кофе и виски (куда?) и даёт дельные советы своим творцам (а ещё и кушает еду потом). Бизнес-план создателей: наделаем таких андроидов много-много и устроим реконструкцию гражданской войны в реальном масштабе – профит! У жадного олигарха план другой: населим симулякрами Луну, и тогда настоящие, живые колонисты захотят туда переселиться, потому что уже наличествуют добрые соседи. Что один план гениален, что другой. Ну да ладно. Правдоподобность деталей Дика всегда мало волновала, главное – мысль.

Во второй части собственно мысль – то есть Дик чистейший, дистилированный: вроде бы интересно, но понять ничего невозможно, путаная реальность-нереальность, шизофрения как в самом тексте (центральная тема), так и за его пределами. Бесследно исчезают из повествования Авраам Линкольн и прочие симулякры, бизнес, плохой олигарх с клевретами. Фокус сосредоточен на маниакальной и родившийся ниоткуда страсти героя к холодной рациональной стерве, то манящей его пальчиком (иногда), то вытирающей об него ноги (всё остальное время). Герой жестоко страдает. Это уже на сугубого любителя, но, опять же, бог с ним.

Вопрос в другом: каким образом обе части связаны? Понятно, что писалось-то ради второй, а первая для чего? Где андроиды и где Венера в мехах, на кой чёрт это слеплено вместе? И в чём смысл введения в текст шестнадцатого президента США (а смысл обязан быть, поскольку рассказ в оригинале называется «A. Lincoln, Simulacrum»). У американцев в святцах он покровитель коммерции и мазохизма?

Нет, не моё это – психоделика.

Полярная ночь, мороз, лютая пурга. Но пожилой охотник упрямо идёт за сто десять километров через тундру, чтобы исполнить священный долг – выбрать депутата в Верховный Совет Советского Союза. Не проголосуешь – позор, как потом оленеводам в глаза смотреть? И драматически опаздывает на несколько минут. Вот урна, вот бюллетень, однако время истекло и голосовать нельзя, потому что всё очень-очень строго. Но мир не без добрых людей. Шатающегося от горя охотника сажают в самолёт и вместе с бюллетенем перевозят в Архангельск, в другой часовой пояс, где партиец с дореволюционным стажем сможет всё-таки удовлетворить свой основной инстинкт. Время побеждено, спасённый Верховный Совет облегчённо вздыхает и расслабляется.

Мне интересно: верил ли сам автор хоть в слово из этой идеологически выверенной белиберды, которую произвёл на свет?

P.S. И шиш бы в 1951 году человек вот так запросто взял и проголосовал бы на другом избирательном участке, за полторы тыщи км от места регистрации. Ага. Так что тянет, считай, даже на альтернативную реальность.

Простая советская женщина голыми руками вытягивает тюленя из проруби и приканчивает ножом. И не потому что она враждебна к тюленям – наоборот, любит, – но очень нужно накормить собак. А собаки голодные, потому что метеорологи не настреляли по осени достаточно белых медведей для прокорма (обычно собак кормят белыми медведями, чтоб вы знали). Никто понятия не имел, как охотиться – вот и не настреляли. Да и много других важных общественных дел хватало у четырёх зимовщиков – создавали кружки английского языка, музыкальный, физкультурный, шахматный. А ещё факультативно занимались ударничеством. Вы сначала по личной инициативе пробейте полынью в арктических льдах в пятнадцати километрах от берега и ходите туда-сюда каждый день, чтобы «брать регулярно пробы морской воды с разных глубин и определять ее соленость, температуру»? Слабо? И не надо дурацких вопросов «кому это надо?» и «не лучше ли заняться непосредственными обязанностями?». Оно, может быть, и лучше, но для Казанцева слишком банально – идеологически вернее вставить придуманным героям соломинку и надуть казённым героизмом и всепобеждающим энтузиазмом.

Агитплакат, в общем. Как и все все предыдущие рассказы в цикле. Ну, здесь хотя бы не ездят по тундре на вездеходе два месяца без заправки, как в «Помощи»... В качестве плаката – норм, искать какие-либо другие достоинства – бессмысленно.

Подробно описано: какие-то пасторальные овцы в степи. Возлюбленная главного героя с ухватками взвинченной кокаинистки-эмансипе. Испорченный плохим воспитанием мальчик-купальщик и его родители-мещане. Совсем уж сумасшедший человек Веспасиан, изрыгающий маловразумительные словеса. Такое вот сомнительное светлое будущее, ну да ладно, автору виднее.

Вопрос в другом: какое отношение все эти тщательно прописанные (две трети текста, если с овцами) персонажи имеют отношение к сюжету и таинственному артефакту? Что это был за Шар, для чего он подманивал людей, что стряслось с Солнцем и куда мы теперь скакнём на пятьдесят лет? О чём, собственно, речь?

А ни о чём. Вся суета вокруг Шара – просто повод для главного героя всласть рефлексировать и горько усмехаться от несовершенства окружающего мира. Да и как по-другому, ведь будущее густо населено (овцы не в счёт) хамоватыми истериками, как коммунальная квартира в рассказах Зощенко. А Шар... что Шар? Нигде не указано, что если автор загадал загадку, то он должен ещё и отгадку придумывать. Открытый финал, понятно? Просто очень сильно открытый, нараспашку. Сами что-нибудь домыслите, если приспичило.

А ведь когда-то я это читал (в «Знании-сила» 83 года почти наверняка), и в память впечаталось название и ощущение чего-то оригинального и необычного. И сейчас, перечитывая, предвкушал удовольствие. Ага, получил. Правда, написано, что в журнальном варианте рассказ был сильно сокращён. Вырезали, стало быть, Веспасиана. Что ж, и от проклятой советской цензуры, значит, был толк.

Бокс на самом деле – штука простая. Нужно просто собраться и вытерпеть первые десять-пятнадцать нокаутов, а потом противник неизбежно выдохнется от собственного чрезмерного усердия. И всё – он твой. Грозно встаёшь на ноги и наносишь страшный роковой удар. Даже странно, что такая простая и надёжная тактика не нашла себе применения с начала тридцатых годов, когда Говард её изобрёл.

Ну и для кучи тигр-людоед в передвижном цирке (почему людоед-то? так кормят? не объясняется), и верный бульдог, который «одним ударом железных челюстей» ломает шею леопарду. То ли бульдог крупный, то ли леопард мелкий – неясно. И бывший капитан, который с Тихого океана аж до Невады добрался, умоляя героя вернуться в команду, – да, за хорошими матросами капитаны по всему континенту гоняются, не знали?

В общем, грёзы юноши из серии «ух, как бы я смог» и «вы ещё пожалеете». Но перо у Говарда было бойкое, а из подростковых комплексов, похоже, и родилась на свет вся боксёрская сага про Стивена Косигана.

Чтобы залатать изрешеченный корабль (метеориты, разумеется, куда ж без них) инопланетянам нужно добыть руду и выплавить из неё металл. Но руда залегает в море на многокилометровой глубине. Один из инопланетян погружается на дно, ищет-ищет, а когда через пару суток иссякает энергия и он начинает задыхаться, ловит подвернувшуюся девятитонную рыбу и быстренько делает ей операцию таким образом, чтобы она вырабатывала электричество. Подзаряжается от неё, набирает в щупальца полные охапки руды и всплывает выплавлять металл. Спасённый звездолёт стартует, а охреневшей рыбе ничего не остаётся, как продолжать вырабатывать дальше. Вот так и возникли на Земле электрические скаты, которыми будут восхищаться древние египтяне и этруски.

Ни тени юмора. Всё на полном серьёзе.

А есть ещё и параллельная линия современности, где многокилометровую глубину окружают «окрестные рыбацкие посёлки», профессор в ластах расхаживает по палубе, «оставляя мокрые лужицы», а его ассистент легко ныряет до дна в эту самую глубину. Он вообще способный юноша: «Меня ударило напряжение больше чем в двести вольт!» – «Молодец, ты хорошо определяешь силу разряда без помощи приборов». Ругается, правда, по-пиратски: «Я увидел ската невиданных размеров, разрази меня гром!». Но ничего, придётся повзрослеть, когда узнает великую тайну про живые клетки, не дающую профессору покоя. «Садись-ка поближе и слушай...»

Вот так и вижу, как усталый равнодушный дядька царапает пером, потом перечитывает написанное и сам морщится. Вышло не очень, конечно, но издательство уже в план включило, и аванс уже того. Не выбрасывать же. Мои двадцать лет в фантастике... авторитет... ничего, съедят как-нибудь.

Ну а мы едим, куда деваться.

Стихи поэтессы Татьяны Глушковой настолько великолепны, что звучат в голове Гг, хоть он никогда их и не читал. Дело в том, что «явление сродни туннельному эффекту, когда частица, лишенная практически энергии да и веса тоже, преодолевает так называемый потенциальный барьер, а значит, и порог слышимости».

Бедная Татьяна Глушкова. На её месте я поостерегся бы рекомендаций от персонажа, который сообщает о себе: «Жаль, что этот мир созвучных моей жизни слов был дальше от меня, чем вихри космических течений, неуловимые существа с отдалённейших планет, действовавшие здесь, на Земле, влиявшие на меня так, что я к ним привык, как к повседневности».

А вообще, научный дадаизм Щербакова начинает даже забавлять. Он как сорока. Где-то подцепил словечко – «туннельный эффект», «волны де Бройля» – тут же хвать и вставил в рассказ. Не важно, что это значит, главное – чтобы блестело. Особенно впечатляет, конечно, «вес частицы». Сам додумался?

Затронуты другие важные темы, например, книгопечатание: «Возникла даже теория, родившаяся в моей голове: качество книги определяется количеством опечаток, которое может выдержать издание. Книга может хоть сплошь состоять из опечаток. Собственный мой вывод изумлял меня». Ну, и не без философического глубокомыслия, разумеется: «Что касается портрета самой поэтессы, вписанного в зеркало, то я считаю, что он дает некоторые основания для умозаключений лишь как портрет красивой женщины».

А стихи Татьяны Глушковой и на самом деле хорошие. Вот только с рекламным агентом ей не очень повезло.

Своеобразный творческий метод был у Щербакова: просто записывать, что на ум придёт. И так и сяк примерялся, как же комментировать этот стробоскопический поток сознания, потом плюнул и решил предоставить слово самому автору (цитаты в том же порядке, как они появляются в повести).

«А какая у тебя специальность?» – «Атлантолог». – «Как ты ее приобрел?» – «Читал Платона. Думал».

«Кроманьонцы селились среди людей, передавая им знания. Они становились вождями и учили людей противостоять трудностям».

«Послушаем человека, который доверился древнему разуму и записал свои впечатления (из выступления учёного на конференции)».

«Я тонул в тенях от ее ног, на светлом фоне они напоминали о деревьях (похвала грузинской/инопланетной красавице).

«Цепь жизни породила и другое – способность отрицать разум. Этой способностью она наделила изумительно стойкие соединения молекул и атомов, которые страшнее ржавчины. Но отрицать разум могут лишь носители антиразума. Этот антиразум тоже форма разума».

Про друга: «Его выпуклые светлые глаза, светившиеся в полутьме, подсказали мне мысль, что он похож на кроманьонского следопыта».

О межзвёздных путешествиях: «Спинка пилотского кресла получает ускорение и давит на человека, а сам он стремится сохранять состояние покоя – вот в чем трудность. Но есть выход: нужно, чтобы пилот, а точнее, каждая клетка его тела получила ускорение одновременно с кораблем. Движение сообщается с помощью поля, которое действует на любую мельчайшую частицу строго одновременно. Кажется, корабль крадется среди созвездий, но это не так: летит он очень быстро, весь полет от нас до вас занимает не больше трех часов».

Про эндокринные железы атлантов: «Я нашел описание (?) тех изменений, которые наверняка должны (?) происходить: содержание в крови сахара, магния, фосфора. Мне осталось сопоставить эти цифры с картами расселения (?) кроманьонцев».

«Астероид не исчез, он лишь пробил земную кору. Там, в районе Бермудских островов, он до сих пор медленно тает в обтекающих его потоках магмы».

«Поэзия Тютчева свидетельствует о генетической памяти, поскольку передает эмоциональные обороты, обычные для русов – сынов леопарда шестого тысячелетия до нашей эры».

«Общий язык древности — это язык восточных атлантов, праязык. В этрусском слове «тупи» осталась память о потопе» (нужно просто заменить все буквы и поменять слоги местами).

Ну и плюс россыпь мелочей: индийская рогатая рыба, которая сопроводила мудреца Ману на Гималаи, после чего начался потоп (сначала рыба сопроводила, а потом потоп начался, в таком порядке). Каракатицы, впадающие в транс и предсказывающие будущее. Чёрные щенки без внутренностей, взрывающие самолёты. Таинственные сандалии Тутанхамона с бутончиками (пытавшиеся разгадать их тайну загадочно погибли). А ещё конкистадоры, пятиметровые чёрные кайманы, пауки-птицееды, «от одного вида которых сошел с ума и застрелился летчик, совершивший вынужденную посадку». В трагическом финале инопланетян внезапно, без объяснений пристрелил в Бразилии «пропитанный ромом джентельмен удачи», а за его спиной стояли какие-то «грозные силы», которые промывают мозги.

И валторны, опять валторны, какой-то пунктик был у Щербакова на этих валторнах. Здесь в одном месте они дрожат, а в другом светятся. Ужасное подозрение, что эти самые валторны автор очень смутно себе представлял, просто звучное слово нравилось, поэтому и вставлял повсюду.

Обычно стараюсь быть краток, но тут не получается. И без того выкинул две трети из первоначальной подборки перлов. Всё равно никто в здравом уме читать оригинал не будет, а так хочется поделиться радостью.

Текст скромный, на четыре странички, но предельно насыщенный. Мысль автора извивается настолько стремительно, что отследить мало-мальскую логику не представляется возможным.

Некрополи древних фракийцев, спелеологи, болгарский художник. Вода на планетах Солнечной системы, космический лебедь, прозрачность горного воздуха. Жизнь возникла из морской пены. Капитанам звёздных кораблей будет нелегко. Внезапно пространнейшая цитата из Лукреция про атомы, падающие вертикально. Тревоги и надежды планеты, продувание воздуха через искусственную морскую воду. У древних греков не было машины времени. И неожиданный вывод из всего этого: «Вот тогда-то я стал читать всё, что написано об Атлантиде».

Похоже, что к концу восьмидесятых Щербаков окончательно уверовал в себя как в Большого Писателя. Любой обрывок случайно пробежавшей мысли надлежало увековечить в назидание потомкам, к чему мэтр и приступил, засучив рукава.

Если коротко, то «когда вы говорите, Иван Васильевич, такое ощущение, что вы бредите» ©.

«Антивоенный рассказ» про «борьбу прогрессивных людей за мир».

Предыстория: молодая немецкая пара в августе 1945 года (!) совершает свадебное путешествие (!) по Японии. Видимо, в разгромленной Германии уже не то, пресновато, пришлось купить тур для экстремалов. В результате после бомбёжки Нагасаки на свет появляется обработанный радиацией вундеркинд.

Подросший вундеркинд высокомерно рассуждает, что родители были глупы и незнакомы с логикой, что заранее вычислить судьбу Нагасаки было просто, «как по таблице умножения». (С первым трудно не согласиться, а вот второе не стоит выеденного яйца. Бомбардировщик, вообще-то, совершил три захода на город Кокура, являвшийся целью номер один, и только сильная облачность заставила сменить цель на запасную).

Боссы военно-промышленного комплекса испытывают вундеркинда сложнейшими задачами: «В каком порядке нужно уничтожать экономические центры противника?» Почти мгновенно он даёт ответ: «В порядке убывания их экономической мощности». Ошеломлённые боссы сразу понимают, что он гений.

Вундеркинд глубоко сведущ в физике: «Мне кажется, будущая теория материи должна представлять себе атомы и атомные частицы как разбухающие пленки, которые построены из частиц первоматерии». Чего-чего?

Мозг у вундеркинда лишен подкорки и в два раза больше, чем у нормального человека, отсюда его гениальность. (Нужен какой-то рейтинг, запрещающий физиологам такое читать).

Автор не показывает и даже не рассказывает – он непрерывно вещает устами персонажей. Сам вундеркинд, его мать и его знакомые, боссы и генералы – все по очереди становятся в позы и начинают изрекать. Здравые мысли – а они есть – практически невозможно вычленить из пространного академического многословия. Философической лаконичностью порадовал только японский врач (сумасшедший?), взирающий на развалины Нагасаки: «До чего доходит человеческий разум. Правда, могучая сила – атом?».

Ну и финал: а что, собственно, изменило самопожертвование вундеркинда, вроде бы умеющего бесстрастно просчитывать всё на сто ходов вперёд? Да ничего, если вдуматься. Мелкий укус в сапог злобной военщины, не более того. Но ведь надрывно, красиво, героически.

При жизни автора рассказ не был опубликован. Может, и потом не стоило?

Крепкий классический советский НФ-рассказ, моё давнее знакомство с фантастикой вообще, ностальгическое очарование. Придирок, собственно, две.

Перегруженность текста герцами, омами и прочим электричеством. Ну, веления времени, понятное дело. Наверное, даже обязательное требование к фантастике начала шестидесятых: вся техника должна быть описана до последнего винтика. Но как в детстве взгляд бегло проскальзывал по страницам с ТТХ, так и сейчас по-прежнему не интересно. Не в обиду автору. Если бы Стругацкие вдруг взялись растолковывать принципы действия сигма-деритринитации – тоже пролистывал бы.

Второе важнее: а как герой сумел не поддаться обработке внушением, сам же объяснив читателю, что не поддаться невозможно, потому что таковы законы физиологии. Избранный? И не просто не подчинился неодолимому излучению, а ещё и имитировал обратные реакции, благо недобитые гитлеровцы любезно ему подсказывали, каких ждут на самом деле. И фиксировали результат с его слов, безо всяких, так сказать, средств объективного контроля. Эти дьявольски хитрые, но недалёкие злодеи, иногда к ним испытываешь даже нечто вроде сочувствия: как дети, честное слово... Впрочем, ближе к финалу худенькая девушка-курьер тоже не поддалась, потому что – внимание! – поверила в справедливость. Вот чего не хватало десяткам порабощённых математиков – веры! А вы – герцы, логика, физиология...

Но классика, куда денешься. Со всеми своими родимыми пятнами.

Похоже, что сначала был написан духоподъёмный рассказ о будущем, где Гг бродит по берегу моря и размышляет: «Вот здесь жизнь нашей молодой планеты шагнула на сушу из своей колыбели – Мирового океана, а вот здесь опускались корабли инопланетных мыслящих существ». Потом он пьёт чай с мёдом в обществе возлюбленной и церемонно раскланивается. Красиво и приятно, много мыслей о мироздании. Но чувствовалась какая-то незавершённость. Тогда рассказ был разрезан пополам и в середину всунуты листочки с Сириуса, найденные Гг на киберсвалке.

На Сириусе нездоровая обстановка, общество разделено на городских жителей «урбанов» и сельскохозяйственных «землецов». Последние заняты исключительно выращиванием пшеницы (?) для импорта на другие планеты. И настолько бесправны, что вынуждены восемь часов в день отдавать приказы белковым роботам и уже триста лет ездят на манипуляторах, отчего ноги у них полностью атрофировались. Цивилизация при этом настолько продвинутая, что они даже не знают слова «колесо» – забыли его уже.

В Город землецам (не умеющим ходить) запрещено, тем более, что там их легко могут опознать «по клейму на манипуляторе» («Поляка от чернокожего спортсмена вы можете отличить по кайме на трусах» ©). Но находятся бунтари, которые накачивают ноги и проникают в Город пешком. А в Городе-то вопиющее неравноправие, рабочее движение, листовки и забастовки – в общем, классовая борьба: «Урбаны, объединяйтесь! Долой власть олигархов!». Вскипает вроде как бы народный гнев.

А что дальше, автор не придумал, поэтому мы снова возвращаемся в наше светлое будущее. На следующий день рассказчик блестяще выступает на межпланетном научном форуме и в компании синеватого венерианина с французским акцентом (человек, но посинел от венерианских условий) рассуждает об Атландиде, химии и криптологии, королях и капусте. Затем, взявшись за руки, Гг и его возлюбленная глубоко ныряют в море, но всё равно она тревожится по поводу листочков: «Неужели всё это фантастический рассказ?».

Вот и я думаю: неужели?

Нравоучительная история о мальчике и преданном роботе, который страдает альцгеймером, однако в конце повести спасает юного друга, а сам умудряется утонуть в воде от сильного эмоционального перенапряжения.

Пролог. В минуты сильного душевного волнения, приближаясь к своему творению, конструктор белкового робота думает стихами, похожими на заговор: «Скоро солнце напророчит свет и радость навсегда, сладко-сладко забормочет пробуждённая вода». Его переживания о судьбе робота: «Конечно, он сможет добывать руду и уголь, но догадается ли он ободрить капитана шуткой в долгом полете?». Умиляется: «А как прекрасно смотрится чубчик антенны на макушке!» Выходит даже на философские высоты: «Только чувства в соединении с разумом послужили бы ему надежным компасом в бурном море».

Космос. «Красные тусклые карлики, обладающие чудовищной гравитацией». Ну, если стоять на самом красном карлике, то да, мало не покажется, наверное. А что такое «зеленые ласковые светила, как бы струящие спокойствие и доброжелательность» только автор и знает, пожалуй. Обязательная атака метеоритов/античастиц: «на обшивке корабля то здесь, то там вскипают фонтанчики». Быть беде. Но, спросив совета у капитана, белковый робот принимает правильное решение – усиливает защиту. Не зря много раз подчёркивается продвинутый интеллект белковых роботов.

Антураж Земли будущего. «Гавань называли портом четырех стихий – ведь здесь скрещивались морские, сухопутные, воздушные и космические пути». По морям ходят «стройные плазмоходы». Привыкший к Фобосу робот страдает от земной гравитации – суставы уже не те. Он вглядывается в горизонт «до рези в фотоэлементах». Магнитные (!) ловушки для опавшей листвы. «Особый восторг у него /робота/ вызвал катодный осциллограф» (ну, это понятно и простительно).

Занятная антропоминика. «Был в двадцать первом веке у нас в роду предок, который спас белкового робота. Но повредил при этом позвоночник, жизнь тлела в нём, как искра. Отсюда и могла возникнуть наша фамилия – Искра». – «А может, наша фамилия оттого, что его смелый поступок был как искра в ночи?» – «Может, и так, сынок».

Нехорошо ругаться словом «околесица», поэтому не буду. Но очень хочется.

Очередной памфлет-клюква про загнивающий Запад. Нефтяные короли раскатывают на «роллс-ройсах» (и на вполне демократических «бьюиках» почему-то – автор явно слышал только названия машин, не понимая разницы), дарят друг другу золотые макеты средневековых замков, усыпанные бриллиантами, тогда как простой люд должен предъявлять некие удостоверения лояльности, а за произнесённые вслух слова «демократические свободы» человека тут же волокут в каталажку.

Автор на полном серьёзе полагает, что в случае недомогания миллиардер (миллиардеры – они доверчивы, как котята) попросит поуправлять своими делами другого миллиардера – а кого ещё? Умоляет очень трогательно:

– Ты у меня единственный друг, Джон. Не знаю почему, но я верю тебе. Ты не обманешь меня, я знаю. Скажи, как мне благодарить тебя?

Лукавый Джон, естественно, презлым платит за предобрейшее, сам хочет царствовать и всем владети. Простых путей не ищет, и для устранения друга привлекает учёного-алкоголика, вынужденного исполнять преступные приказы и поэтому спившегося шотландским виски. Невнятное адское изобретение этого учёного – какие-то вихри крутятся и заползают повсюду – является собственно НФ-составляющей повести. Положительные герои – репортёр, адвокат, кинозвезда – пытаются противостоять зловещим замыслам... ну и так далее.

Дело не в памфлете и Западе как таковых, а в ходульности персонажей, бесцветном штампованном изложении и отсутствии хоть какой-либо мысли. Ведь удавалось же Зиновию Юрьеву и коллективному Багряку приблизительно из таких же кирпичиков создавать нечто толковое. Пусть не шедевры, но яркие и запоминающиеся вещи, которые и сейчас перечитать не грех. А это... Не хочется быть грубым, но третий сорт, литературная подёнщина. Советский палп, так сказать.

Тяжкая судьба честного человека на условном Западе. Гениальный профессор-эмигрант с партизанским прошлым (сельва, какие-то захватчики чего-то) изобретает важнейшее изобретение. Тайная полиция страны пребывания стремится изобретением завладеть. В результате – трагедия, но оптимистическая, потому что само изобретение спасается да ещё и обретает крыла.

Читать тяжело, потому что профессор идиот. Когда ему приходит повестка (?) в тайную полицию, он «с радостным волнением» думает: «Неужели меня решили наградить орденом за выдающиеся заслуги перед страной?». Впрочем, в местном гестапо служат люди с интеллектом трёхлетних детей, судя по их действиям, так что у профессора ого-го какая фора.

Есть интересные новации. Кроме движущихся тротуаров, по городу здесь перемещаются так: заходят в полый шар, набирают адрес, а затем «ажурный рычаг подхватывает шар» и через весь мегаполис «точно рассчитанным движением швыряет ввысь». Оригинально, такого я ещё не встречал.

Смешная неряшливость визуальных образов. «Над столом едва возвышалось узкое аскетическое лицо». Карлик? Нет, местный «полицей-президент», вроде бы нормального роста. Можно предположить, что просто стол у начальника такой большой, гулливерский.

Продолжать перечень несуразиц и благоглупостей особого смысла не имеет. Примитивный памфлет своего времени, сляпанный на коленке, кое-как, в расчёте, что идеологическая составляющая как-нибудь вывезет. И вывезла же – стотысячным тиражом напечатали...

Где взять сюжет, если не придумывается? Не отчаивайтесь. Возьмите студенческий анекдот, пририсуйте к нему рожки-ножки в виде робота на щупальцах или капиталистического старичка в смокинге – вуаля, рассказ готов. (Робот-профессор – это из рассказа «Гибкая тактика», видимо, автору рассказали два анекдота сразу).

На вопросы про высосанную из пальца абсурдную машинную логику отвечать сурово: «Вы дурак, у вас нет чувства юмора». А что это за старичок такой и чего он добивается? Господи, ну просто старичок. А зачем на заседании деловой комиссии он обряжен в смокинг? Тут просто: во-первых, слово красивое – смокинг, во-вторых, сразу очевидно буржуазное разложение.

Не застал дровяных печек, но почему-то кажется, что для кипячения воды чайник всё-таки водружали НА печку. А не совали внутрь, обкладывали дровами и поджигали. Впрочем, не специалист, приходится довериться автору.

А вообще забавно, что в представлении автора сверх-супер Универсальный Электронный Мозг испытывают задачками про печки и дрова. Стамбул – город контрастов, так сказать. Блеск и нищета западного мира, старичок в смокинге и его хитрые подковырки в стиле деда Щукаря. Супермозг, разумеется, оконфузился, потому как нету у него рабочей практической сметки.

Да сколько ж можно-то? Десятый (или одиннадцатый) рассказ в сборнике, отштампованный, как под копирку: герой и его молодая жена куда-то приезжают, неизъяснимый ужас охватывает их, потом героя немножко душат (это обязательно!), с подвываниями вылезает Древнее Зло и герой молотит его кулаками, а потом выясняется, что это и не Зло никакое вовсе, а мошенники-фокусники с корыстными замыслами. Оригинальность конкретного рассказа заключается лишь в том, что здесь молодую жену не собираются принести в жертву на алтаре, а в остальных рассказах собирались. Ну хоть кое-что, спасибо и на этом.

Нет, сам по себе выкрутас с мошенниками неплох и вроде как бы развеивает дурную мистику. Но сколько же можно доить эту корову? Ну раз, ну два. Но не трафарет же, в который автор просто вписывает новые имена и новые Древние Зла (Злы? Золы?). И вообще, сложно всерьёз воспринимать текст, в котором преступный доктор в целях запутать следствие быстренько отсасывает из трупа всю кровь (как? куда?), а его сообщница для устрашения обмазывается светящейся дрянью, как собака Баскервилей. Бурлеск какой-то. Балаган с Петрушкой.

Атлантида, викинги, пикты, козлоногие красотки, эльфы с арфами какие-то. Колдуны и друиды, зловещие подземелья, другие миры. Всё – в одной салатнице. Концентрированная до абсурда героика, где через страницу героя «охватывает безумие битвы», и в диком темпе он успевает одержать победы: над наёмным убийцей в трактире; принцем и его стражниками; при абордаже; над какой-то невнятной, но жуткой Тенью; ещё раз забороть принца, а затем спасти принца от смерти; собрать свою армию и разбить армию викингов; помочь друиду прикончить крылатого демона; слетать в мир снов, друидским спецножом прирезать главного колдуна, спасти брата-короля, вернуть его на престол, гордо уехать в закат. Ничего не упустил? Там много ещё чего по мелочи, ну да ладно.

Как можно понять, действие очень динамичное, учитывая, что в повести всего семьдесят страниц. Настолько динамичное и настолько безголовое, что действительно похоже на пародию на Конана – но нет, на полном серьёзе всё.

А ещё и переводчик от себя добавил. «Викинги безуспешно пытались разделить их мечами» (про драку героя с принцем). «Взволновано чмокая, подбежал трактирщик, сжимая в руке тягу для вытаскивания пробок» (про разнимание другой драки). « – Всё-таки думаю, во имя Бэла?! – потребовал объяснений Ликон» (вот этот последний пассаж не расшифровал, как ни пытался, – что с контекстом, что без него. Что же там Ликон сказал в оригинале, интересно?).

Боюсь, что предыдущий рецензент совершенно не уловил смысла рассказа. Речь не о жадности и беспринципности шоу-бизнеса, а о том, что битва за души людей Небом проиграна, и разочарованные архангелы приходят в этот самый шоу-бизнес наниматься на работу – ведь какая разница, здесь всё то же самое, а где ещё могут пригодиться их опыт и навыки, как не в конкурирующей организации? «Мы с шестью братьями управляли аналогичным заведением». (На всякий случай: Майк – это Михаил, Раф и Габри – Рафаил и Гавриил и т.д.). А что же не так с Раем? «На мой взгляд, причина — в непомерной плате за вход. Многие жаловались, но платили, а снижать её не в наших полномочиях. Потом грянул кризис, но мы надеялись, что в свете демографического бума и массового распространения грамотности всё еще наладится. Увы. Поток клиентов мельчал с каждым днем». Впрочем, хоть вернуть клиентов прежний босс не в состоянии, но силёнок ещё хватает, чтобы покарать перебежчиков.

Остроумно, метко, лаконично. В лучших традициях О.Генри и Марка Твена. А то, что действие происходит на Луне, – это здесь так, антураж, абсолютно ни на что не влияющий. Замени мебель – легко поверил бы, что О.Генри и есть.

Очень хорошо. Никак не ожидал. Не изначальное «Срубить дерево», разбавленное водой до размеров романа (чего опасался), а практически самостоятельная вещь, совпадающая с первоисточником только центральной фабулой. В романе появилась общественная жизнь – и довольно хлопотливая – в городе фермеров-жнецов у подножия Дерева. В рассказе город просто стоял кукольной декорацией, чтобы показательно сгнить в финале. Прежние персонажи получили предысторию, появились новые. Небольшими аккуратными мазками расширен сеттинг, и весь мир стал намного больше, интереснее, разнообразнее. Введена любовная линия, вроде бы лишняя – но нет, она полностью перелопачивает образ протагониста, теперь это совсем другой Стронг, не тот, что из рассказа (и он мне ближе и понятнее, чем немного пластмассовый прототип). И да, сведены к необходимому бесконечные технологические заморочки спиливания ветвей, из которых «Срубить дерево» состоит чуть ли не наполовину.

Но главное – совсем изменён посыл. В рассказе речь шла о хищническом бездумном отношении к природе, здесь – о жизни и смерти, о неизбежном увядании всего сущего. Стронг здесь не палач, а скорее избавитель, наносящий долгожданный удар милосердия. Хотя и тема экологии никуда не делась: земляне добивают хрупкий биом, но разрушили его такие же неразумные туземцы. Постоянная и болезненная (иногда с большим перебором) тема Янга – безжалостная поступь цивилизации. Любая цивилизация несёт с собой зло, слияние с природой – хорошо. Аборигены ничем не лучше землян, просто не успели так много наворотить, возможностей у них было поменьше.

Лишь дриада осталась почти прежней – как символ несбыточных мечтаний. Только здесь она гораздо более телесная, нежели в рассказе.

Печальный рассказ, печальный роман. И в основе всего – «одна лишь людская глупость».

Волей случая заброшенный на далёкую планету, герой энергично внедряет сталелитейную и текстильную промышленность, автомобилестроение и разветвлённую сеть закусочных. Управляется за три-четыре года, включая полную перестройку местной политической системы. Что-то такое было – у Марка Твена, кажется? Но нет, тут о другом. Технические новшества неизбежно тянут за собой падение нравов, кризисы, разводы, подкупы, наркотики. Герой в растерянности: ведь он хотел как лучше. Выходит, что всё зло – от прогресса? Ведь раньше простые и туповатые аборигены-пуритане вели нехитрую, но праведную жизнь, понятия не имея ни о каких пороках. Правда-правда: только молились и прилежно обрабатывали поля. И выходит, что вместе с машинами самонадеянный герой посеял в этом мире и семена зла?

В общем, такая позднелуддитская сатира образца 1963 года. Нынешний мир безнадёжен, потому что прежде и люди были честнее, и трава зеленее, а про убийства, наркотики и коррупцию раньше никто и слыхом не слыхивал. Всё испортила машинная цивилизация. Чёртов прогресс! Нужно набросить на него узду и жёстко контролировать.

Написано бойко, но мысль, мягко говоря, не слишком оригинальна. Ещё Древнем Египте страдали, предрекая: «Видимо, конец мира уже не очень далёк». Там про растленную древнеегипетскую молодёжь, если быть точным, но суть та же самая.

Странный был писатель – Роберт Янг. Наряду с щемящими, пронзительными вещами («На реке», «Попадайка», «Рождение звезды») рождались у него причудливые конструкции вроде этой повести. Внешний НФ-антураж только припудривает зыбкое, колеблющееся повествование, в котором если есть логика, то от меня она укрылась. Для чего (по замыслу автора) страшное «поле лямбда-кси» делает Гг призрачным? И что это значит, если он точно так же летает на своём призрачном корабле, ест, ходит, меняет призрачные деньги на непризрачные и общается со всеми прочими людьми? Ну да, от него шарахаются, а в остальном в чём призрачность заключается? Героиня до двадцати лет жила нормальной жизнью, затем на годик подалась в стриптизёрши, а затем в проповедницы – в этом есть какой-то библейский смысл? Высосанный из пальца комплекс вины (он её запер, а «поле лямбда-кси» оторвало половину корабля, а вот если бы не запер...). И эта шутка-рефрен через всю повесть: «А вы не потомок голландцев?». Всё ждал, когда рефрен наконец-то выстрелит – нет, это было просто так, для узорчатости.

Ладно, не люблю поэтики. Допустим. Но зачем было венчать повесть ещё более нелепым наукообразным обоснованием, громоздким и витиеватым? Если вкратце: Вселенная расширяется, и мы расширяемся вместе с ней – в прямом смысле слова. Со временем становимся крупнее и крупнее. Поэтому, если ты попадёшь («поле лямбда-кси» – оно может всё) в прошлое, то будешь там великаном, а твой корабль станет размером с Луну. Ты ведь уже расширился, а в прошлом масштабы всё ещё мелковатые, устаревшие. И в виде великана ты откопаешь и перетащишь через реку Потомак каменного «святого духа», каковой процесс станет основой для новой межзвёздной религии. А вполне себе живая стриптизёрша-проповедница будет тебе, в одном флаконе, духовной и плотской наградой. По делам его да воздастся каждому – так, кажется?

Чей монумент нужно было таскать через Потомак, признаться, только догадываюсь – упорно замалчивается. Вашингтона? Видимо, Янг считал, что любому нормальному человеку это должно быть понятно.

Роботов у Михановского (не в первом рассказе уже) почему-то «воспитывают». Не программируют, а воспитывают – именно так. Ещё у роботов ядерное сердце и очень сильные двуглавые мышцы, они крайне вспыльчивы и бьют шулеров канделябром по голове. Так воспитали, наверное. А для чего нужно было создавать двух роботов, «идеально играющих в бридж», – эту тайну автор так и не открыл. Да похоже, и сам особо не заморачивался – просто придумал, что роботы должны насмерть подраться. Вполне самодостаточный сюжет, всё остальное – лишнее.

И да, я не специалист, но в бридже, по-моему, индивидуальное жульничество бессмысленно. Посадил бы роботов в покер играть, что ли. Но уж больно, видимо, понравилось развратное аристократическое слово «бридж».

И опять Михановского потянуло в космос. Где-то он слышал про эйнштейновское замедление времени, поэтому полеты длятся десятилетиями, а вернувшиеся корабли сдают в музей. Правда, в рассказе шедевром космогации считается облёт Юпитера, и где тут Эйнштейн – непонятно. Да чего там, лихой космолётчик на орбитальной скорости цепляет с поверхности юпитерианского спутника контейнер с пострадавшим (перелом позвоночника), потому что пострадавшего срочно (десятилетия?) нужно доставить на Землю. «Как джигит на полном скаку подхватывает с земли мелкую пуговицу». Интересно, после такой процедуры не всё ли равно – сломан у спасаемого позвоночник или нет?

О псевдошпионском сюжете даже говорить неудобно – дьявольски хитрый киборг хлороформом травит создателя и угоняет музейный космолёт, дабы повторить подвиг и с «выключенными дюзами» (?) снова обогнуть Юпитер. Со включенными и дурак обогнёт, а вот с выключенными... Лишь только люди отключают дюзы и дрифтуют вокруг планет, что символизирует их, людей, человечность. Киборг очень любит своего создателя, но желает доказать, что он не хуже человеков.

И вся эта галиматья изложена суконным, шаблонным, монотонным языком, вызывающим чуть ли не физическое отторжение. Сочинение двоечника, прочитавшего пару-другую НФ-рассказов и воспламенившегося (а ведь это у Михановского уже второй сборник). Честное слово, не понимаю, каким образом такое благословляли в печать. Отрезанную конскую голову подбрасывали редактору в постель, что ли?

Лучший рассказ Росоховатского, в целом – писателя ниже среднего. Ещё в детстве как громом поразил этот отбитый кусочек от ноги женщины и то, как через годы изменилась её поза, её ощутимая боль, мужчина, рванувшийся на защиту от непонятной угрозы. Царапнуло навсегда – их чужеродность в нашем мире, их неспособность даже осознать окружающее, а по сути – полная беззащитность.

Но есть вещи, которые лучше не перечитывать. Две трети рассказа – вода: что-то там про любовь, про войну, внутренние монологи Гг ни о чём. Накачивание объёма. Идея была блестящей, но Росоховатский не придумал, что с ней делать. Даже раскрытие тайны никак не мотивировано: Гг просто подумал, что здесь мог бы опуститься космический корабль, а потом взял и понял – ну да, так оно и есть. Да вот же они – пришельцы, только очень медленные. Этакий инсайт из ниоткуда. Некрасиво, топорно, непрофессионально. Бережная шлифовка алмаза и превращение его в бриллиант были Росоховатскому явно не по силам.

Тем не менее этот отколотый от ноги кусочек врезался в память намертво.

Всё вышесказанное (и оценка) относится только к первой части рассказа. Вторая, прилепленная позже, является коммерческой поделкой, глупостью, обесценивающей весь изначальный посыл. Обсуждать там нечего.

P.S. А почему раскалилась латунная фляжка, когда Гг ударился о статую? И какая сила его влекла? Или просто так – для красного словца? А, ерунда, всё равно дурак-читатель через страницу забудет, что я там написал. Тоже нехорошо...

Контакт. Тот самый, с большой буквы. Происходит следующим образом:

«Он бросился к ним, раскрыв объятия. Но существа отшатнулись и отступили:

– Осторожно, братья! Ведь мы жители разных миров!

Вадим стоял пристыженный, не решаясь взглянуть на товарищей».

Это не пародия про чмоки-чмоки, это на полном серьёзе, да ещё на каком. Космонавты куда-то прилетают (процентов пять текста), после чего ведут с инопланетянами длиннющие платоновские диалоги о смысле жизни. Оно бы полбеды, не будь излагаемые автором мысли настолько мутными и восточно-витиеватыми («Когда содержание все время меняется, косная форма является для него нежелательным ограничителем. Либо птенец сможет вовремя проклюнуть скорлупу яйца, либо погибнет в ней, замурованный заживо»), а в редких внятных местах – глубокомысленно-тривиальными, вроде: «Нельзя войти в будущее, для будущего надо созреть». И возразить вроде бы нечего, но к чему так многословно изложена эта бесхитростная доморощенная философия – непонятно.

И ещё прелестный пассаж из воспоминаний Гг о возлюбленной: «Она была другим человеком, и ставить себя на её место – это значило то же, что ставить себя на место цветка или обезьяны: много ли он поймет?». Понятно, что автор ничего дурного не имел в виду, даже наоборот (наверное?), просто выразился неудачно. Вот и вся повесть такая – хотел что-то большое и значимое сказать, а на бумагу выплеснулось малосвязное любомудрие.

Булгарин – фигура, жестоко ошельмованная «прогрессивным русским мнением», а вслед за ним и советской историографией. Интернета в те времена не придумали, но травить умели не хуже. Праведником Булгарин не был, разумеется, но у нас ведь как: безупречным ангелом является «наше всё» Пушкин, а те, на кого он в своё время спустил собак, теперь официально считаются исчадиями ада. Мнение обожествлённых не оспаривается, и плевать, в чём там была изначальная причина конфликта между писателями.

Но дело не в этом даже. В чём смысл происходящего интеллектуального садизма? Сверхобразованные детки наслаждаются моральным превосходством над моделью загнанного, выжатого старика, мотают ему жилы, припечатывают обвинениями, одно гаже другого. Булгарин-модель мерзко юлит, жалко оправдывается, взывает к милосердию – всё очень-очень лживо, очень-очень лицемерно, разумеется. Однако ответы просчитаны авансом, поэтому ничто не мешает допрашивающим разбивать его доводы, оплёвывать, греметь обличительным пафосом. Интересное интеллектуальное упражнение с заранее заданной победой. Но деткам нравится, они чувствуют себя выше, умнее, сильнее этого воссозданного ничтожества – для того таким и конструировали, надо полагать. В качестве условного нравственного клапана присутствует педагог-рассказчик, который подслушивает и подглядывает, немножко ужасается, но потом вспоминает, каким плохим был Фаддей Булгарин, и успокаивается. Это нормально, считает автор. Добро должно быть с клыками и хорошо реагировать на команду «Фас!».

Очень тягостное ощущение после рассказа. Как будто в чём-то испачкался.

В пионерском детстве сражался с мамой школьного друга, женщиной доброй, но простой. «Читаете свои фантазии», – говорила она. «Да не фантазии, теть Люб, – злился я. – Фантастика, понимаете: фантастика?». «Я и говорю: фантазии», – соглашалась она.

Я это к чему. Коллекционирование улыбок, магазины улыбок, букеты улыбок в подарок – всё это очень благородно, но при чём здесь фантастика? Ах, да, ведь высокоучёный Совет решает «транспортировать» улыбки в прошлое – «это будет иметь положительные последствия». И ладно бы подача была ироничной, так нет же, на полном серьёзе коллектив института времени борется с паршивой овцой (тот не любит улыбки, а «коллекционирует хрипы», не спрашивайте, что это значит), а потом самоотверженный Гг пытается раздать улыбки (именно так – раздать) условным нацистам, сжигающим книги на кострах. В результате лучший друг спасает его ценой собственной жизни, а паршивую овцу мироздание стирает из истории. Косолапо как-то для юмора. А воспринимать всё это всерьёз – ну, простите...

Права была тетя Люба: есть фантастика, а есть фантазии. Такие вот, как эта – зыбкие, расползающиеся, лишенные всякой логики. Но возвышенные, очень возвышенные – не зря же многим нравится.

Буду груб. Всегда страшно раздражали такие сказочки, фантасмагории, аллегорическое словоблудие. Плюс нарочитое обезличивание персонажей – Стратег, Умелец, Неприметный, – плюс сюсюкающий финал для слаборазвитых детей. Вот прямо вижу, как автор резвится, строчит первое, что в голову придёт, предвкушая, как читатели найдут в тексте множество скрытых смыслов, философские глубины, а то, глядишь, и кукиш в сторону действующей власти. На кой чёрт проникновенный лирик Колупаев полез на эту сомнительную делянку – бог ведает. Веяния времени, что ли? В форме небольшого рассказа с такой манерой подачи ещё можно мириться, но ведь не повесть же на сотню страниц. Читается не то что тяжело, а просто жилы выматывает. Да и вообще на на стиль Колупаева настолько непохоже – как будто кто-то другой написал.

Хороша была первая половина рассказа – о самом восхождении. Но когда на вершине покорители вдруг стали в позы и велеречиво принялись излагать сентенции о рыбе, которая стремится заполнить океаны икрой, и о человечестве, которое жадно вглядывается в просторы галактик... Дико коробит и достоверность убило мгновенно. И ещё этот финальный финт с письменами. С одной стороны, остроумно, а с другой: конечно же, любые разумные существа, даже из хрусталя и дышащие огнём, непременно распишутся «Здесь был Вася» на долгую, так сказать, память. А на юмор никак не тянет, учитывая предшествующие высокие разглагольствования. Ну, не знаю...

Вы прилетели на незнакомую планету. И так вид этой планеты из космоса вам так понравился, что вы решили спускаться отдельно от родного звездолёта, а он пусть сам, на парашютах. Не буду это комментировать.

А дальше традиционно: звездолёт унесло ветром, надо искать, колючки протыкают скафандр и так далее. Вокруг непознанный чужой мир, сплошные загадки. А потом один из героев ударяет себя ладонью по лбу с восклицанием: «Я понял!». И подробно и монотонно излагает миллионолетнюю историю местных биоценозов, а другой персонаж глядит ему в рот и задаёт наводящие вопросы. Всё, загадки разгаданы. Рассказ-идея, написанный исключительно ради этого пространного заключительного словоизвержения, всё остальное служит лишь кривой подпоркой. Да была бы хоть действительно идея – ладно, а то так, пшик, вымученная искусственная придумка.

Собственно, нет особого смысла плеваться именно в Де-Спиллера, ведь несть им числа, таким рассказикам. И было, и есть, и будет...

Индийский туристический космоплан где-то у чёрта на куличках попадает в плен к туземцам-электрофагам, которые сажают пассажиров в прозрачные кувшины с целью дальнейшего использования человечьих мозгов «для обогащения своих информационных сундуков». Но хитрые люди употребляют утиный биостимулятор, чтобы больше есть и больше гадить, в результате чего все атомы в их телах заменяются на новые. А поскольку электрофаги могут регистрировать только старые атомы, то, когда люди незаметно сбегут, захватчики так и останутся стеречь кувшины, полные... гм... субстанции из старых атомов. Такие вот космические приключения.

Имеет место ещё научная часть, вроде бы объясняющая, каким образом многострадальных индийцев из пояса астероидов занесло неведомо куда. Там про «особые области пространства», которые «одним концом погружены в ядро квазара, другим же объемлют коллапсирующую звезду». Квазаров в Солнечной системе вроде бы нет, так что не понял, о чём мне, собственно, поведали.

Перлов по тексту рассыпано немерено. Космоплан по пути к Юпитеру попадает в астероидный пояс, потому что (!) стартовал из Мадраса. Специфика мадрасского запуска даже имеет название: «Краевой эффект!» – принято выражаться так». Кроме туристов, на борту сорок тонн биостимулятора, «позарез необходимого уткам, откармливаемым на Титане». Пилот кладёт «курс корабля на траверз, означенный личной программой суперкосмического класса». А чтобы не проспал важного, «спокойный и привычный анабиоз полета был прерван ударом электрошока, от чего Андрей мгновенно пришел в состояние полной рабочей готовности». Всё это только первые полторы страницы, а с дальнейшим даже рекомендую ознакомиться – будет забавно. Давно (после творчества В.Щербакова) мне такого забористого коктейля не попадалось.

Бизнес: вылавливаем из околоземного пространства метеориты (они там повсюду) и прессуем в брикеты. За брикетами летает с Земли автоматический сборщик урожая, который, сволочь, чуть ли не чиркает по поверхности Луны (это «оптимальная орбита», если что). Чтобы не чиркал и не нервировал, лунная компания снаряжает спутник-убийцу.

Параллельно: мальчик мечтает о космосе. Отец, служитель космодрома, думает: ладно, пусть полетает денька три, – и сажает сынишку в тот самый сборщик брикетов, предварительно выкинув балласт (балласт на ракете – это прелестно. Для остойчивости, наверное. Или его сбрасывают в случае опасного снижения, чтобы ракета снова взмыла на орбиту). Воздух, тепло, прочее жизнеобеспечение? Ой, бросьте. Главное – дать ему с собой сгущёнки. И вот мальчик летает, любуется в иллюминаторы «мохнатым Солнцем», наслаждается тем, что может принимать в невесомости любые позы. Но тут спутник-убийца настигает его:

«– Трепещи, несчастный корабль! Ты вторгся в чужие владения и за это будешь уничтожен! Готовься к смерти, ибо она неотвратима».

Мальчику почти удаётся заболтать электронный мозг спутника-убийцы аргументами: «Я ещё молод, я видел так мало». Однако у мозга громадный зуб на брикетную компанию – один из её сотрудников когда-то избил его, беззащитного, железной штангой (опять эта штанга, у Михановского явно с ней были связаны какие-то рецидивирующие воспоминания). Кого другого мозг пощадил бы, но не этих. Происходит трагедия.

Извините, что так многословно, но как ещё передать волшебную атмосферу рассказа? Даже рекомендую – в качестве терапии. Прочитав, в полной мере ощутите своё интеллектуальное превосходство и нереализованный творческий потенциал.

Изобретатель с шилом в заднице придумывает способ «увеличить скорость потока времени». Нет, не путешествовать во времени, а именно «увеличить скорость потока». А придумав, «садится на стул прямо под бьющие из генератора мезонные лучи». И – о ужас! – за пятнадцать минут стареет на двадцать лет. Не сообщается, правда, а чего он, собственно, ожидал. В чём вообще был замысел эксперимента? Теперь, «насквозь пропитанный полем замедления» (от которого ещё и изжога), измождённый изобретатель страдает, пристаёт в барах к посетителям, и у тех останавливаются наручные часы.

Всё очень научно. Употребляются выражения «прерывность тяготения» и «поток квантов времени имеет равномерную скорость и плотность в каждой точке пространства». Ещё понравился пассаж про рекламу противопожарной компании (пожарники нуждаются в рекламе?) и то, что пожар гасят с помощью «патентованных средств».

Как сделать робота, способного испытывать эмоции? Элементарно: нужно, чтобы он прочитал все тома Британской энциклопедии. Под такую блестящую идею капиталисты дают профессору деньги, но робот тупит, и теперь у профессора отберут всё имущество и посадят в тюрьму. Жестокий мир чистогана.

И отныне робот любит его, как отца, и приносит бананы. Почему вдруг полюбил, с какой стати? Не задавайте идиотских вопросов. Просто любит и всё, испытывает эмоции. Теперь профессор будет безмерно богат, что хорошо, потому что его жена, метёлка старая, хочет яхту. Занавес.

Клюква-поделка про «их нравы». Художественной или какой-нибудь другой ценности не представляет.

Сочинение школьника. Написанное на задней парте во время уроков, с высунутым от усердия языком. Хаотический фарш из банальностей, шаблонов, благоглупостей: «Сила излучения – Кир знал это – резко падает с расстоянием. Робот решил пойти на хитрость. Необходимо было усыпить бдительность врага. Киру стало ясно, что внутри конуса имеется необычайно развитый управляющий мозг». Сюжет, содержание, логика? Вы о чём? Это же приключения, так в названии и указано. Наши прилетели на Проксиму Центавра, там у них были приключения, а потом они полетели назад. Что вам ещё нужно?

Школьник, к тому же, не очень хорошо учился. «Наибольшую ценность представляли предполагаемые залежи (?) компактного (?) антивещества, столь необходимого для трансгалактических экспедиций». Атмосферы на планете нет, но местные разумные конусы дышат (?) кислородом, «автоматически добывая его из минералов». Воду извлекают, «путём взрыва (?) соединяя водород с кислородом». О разнице между весом и массой школьник тоже не в курсе, разумный конус легко волочит кусок звездолёта: «В условиях /местного/ поля тяготения пятидесятиметровая секция не представляла чрезмерной тяжести». Ну и плюс мелочи: слепоту лечат током в сорок тысяч вольт, роботы (шары с щупальцами, тем не менее «наши белковые братья») оснащены «торпедами для изучения грунта», один из роботов ловко прикидывается мёртвым, причём дважды, Труффальдино этакий... Там много ещё чего, но хватит.

«Редактор прочел сочинения бывшего гимназиста и сказал, что все это очень плохо. Но бедовый гимназист и тут не смутился.

– Я и сам знаю, что плохо.

– Зачем же вы принесли свой товар?

– А почему же не принести? Ведь у вас в журнале известный процент плохих вещей есть?

– Есть.

– Так вот я решил поставлять вам этот процент.» ©

Очень похоже, Михановский в своё время творил по такой же схеме. Лопни мои глаза, что называется. Однако же этот процент исправно печатался.

Далеко не шедевр, конечно. Крайне сомнительная, на мой взгляд, ценность планеты, из-за которой весь сыр-бор. Детсадовские интриги, которые самим персонажам кажутся изощрённым макиавеллизмом. Космическо-ковбойские перестрелки, за уши притянутая схема возникновения агрессивной цивилизации травоядных (совершенно излишняя к тому же, на сюжет никакого влияния не оказывающая).

И тем не менее проглатывается всё залпом, на ура. Фолкейн, как всегда, симпатичен и находчив, Ван Рейн проницает ситуацию на десять ходов вперёд, Чи Лан и Эдзел спасут, обругают, сами полезут в пекло. Простенько и наивно? Да. Примитивно? Ну это как посмотреть. Знаете, надоедают иногда эти психологические портреты с матерью-наркоманкой и отцом-насильником. Ничего такого тут нет. Зато есть Галактика, винегрет из инопланетных рас, поиск и романтика, пусть даже и под соусом жажды прибылей. Повествование живое, бодрое, на изъяны и не обратишь внимания, если специально не вдумываться.

Старая добрая НФ. Бесхитростная, но тёплая и ламповая.

Это нечто. Корабль теряется в пространстве, потому что «одиночный электрон субсветовой скорости» разбивает «лазерный ориентатор». Теперь «разыскать Солнце среди звёзд с помощью средств астрономии не представлялось возможным». А вот лазером – да, легко, только нет теперь лазера. Ни о каких чуждых разумах не известно, тем не менее корабельный Мозг находит решение: надо лететь в направлении, где наиболее вероятна (?) встреча с «высокой цивилизацией». Антенны будут излучать в пространство универсальные (?) сигналы бедствия, вследствие чего «разумные существа несомненно догадаются, что на борту корабля находятся их собратья» и спасут. Но это долгая песня, поэтому Гг приходится лечь в анабиоз.

Он, кстати, опять один (человек) на суперзвездолёте, все остальные – белковые роботы, очень похожие на людей (ну хоть так, уже не шары с щупальцами), однако вращающие (?) антеннами на голове. С арифметикой у автора напряг: почему-то двенадцать часов равняются прожитому дню. За время анабиоза для Гг прошло девять физиологических дней, но он ломает руки, убивается, как Ярославна: «И тает жизнь, уходит без следа, как мартовская вешняя вода». А ещё звездолёт «использует попутные магнитные поля в качестве ускорителей». Магнитные, сцуко. Попутные. А ещё на звездодёте открывают кингстоны, причём не где-нибудь, а в штурманской рубке. А ещё белковый робот почернел, потому что воспитателем (?) у него был негр. А ещё... Нет, ладно, хватит.

И опять по поводу языка: такое ощущение, будто Михановский где-то приобрёл по случаю словарь банальностей, причём самых недорогих, уценённых. «Минуты напряжённо тянулись». «Скорей бы снова уснуть, провалиться в чёрное небытие». «Беда пришла, когда её меньше всего можно ожидать». А чтобы уравновесить, ввёл модные в 1964 году слова «лазер», «электрон», «поля», даже не пытаясь узнать, что они на самом деле означают.

Что-то глупое и смехотворное, да ещё с потугами родить трагический надрыв.

Сама по себе идея стоящая: наткнуться в космосе на нечто непознаваемое, находящееся вне привычных опыта и логики. Но её исполнение...

У Михановского пунктик: экипаж межзвёздных экспедиций (шестнадцать лет в один конец) будет состоять из двух мужиков плюс коллектив роботов (шары со щупальцами). Ладно, пусть. Вдруг кончается горючее – «осталось на пару дней лёта». Все знают, что звездолёты – они как автомобили, едут, пока бак не опустеет. Главное – следить за датчиком топлива. К счастью, вот и заправка – бурая планетка, нащупанная «мощными локаторами», на которую звездолёт садится «на пневматические стабилизаторы».

Всё это вводная, а дальше начинается непознаваемое. Предупреждаю сразу: космонавты тут люди недалёкие, поскольку принимают восход местного солнца за пожар. Один наслаждается свежим утром (они в скафандрах), мечтает вдохнуть «чистый и благоуханный» воздух планеты. На него нападает косматый единорог, блестит озерцо, потрескавшиеся губы жаждут припасть к «живительной влаге» (ты в скафандре, идиот, у тебя там система жизнеобеспечения). Звездолёта нет, пропал. Ищет-ищет-ищет. Другой космонавт таинственным образом исчезает, ему кажется, что он погружён в необычайно вязкую жидкость, его «увлекает куда-то неведомая сила». При этом он – мозг, который «решает сложные логические задачи». Всё, непознанное позади. Кораблю – взлёт! «Ты только подумай, – говорит один герой другому, – что будет, когда учёные решат загадку этих четырехмерных сгустков. Поистине, природа неистощима на выдумки, как сказал когда-то Ландау».

Ещё образчики языка: «свинцовая усталость против воли смежила веки», «звездолёт начинал легонько подрагивать, словно застоявшийся конь», «властная тяжесть легла на плечи». Ну и так далее.

Нечто на удивление бессвязное и маловразумительное. Будто проба пера юного любителя фантастики, вдохновлённого не самыми лучшими образцами жанра.

Параболический фотолёт (это как?) длиной в тридцать километров. «Не такой уж большой экипаж – два человека и шестнадцать роботов». Впереди – таинственная планета, где в магнитных полях плавают острова антивещества. Планету нужно будет тщательно исследовать. Капитан и штурман кушают, и робот убирает за ними пластиковые тарелки. Потом капитан застёгивает скафандр на молнию и идёт прогуляться за шесть километров по кораблю, чтобы покормить и приласкать свинью, газель, кур, быка, овец. Их везут с собой, чтобы два человека команды хорошо питались, а кого не съедят, того выпустят на таинственную планету – вдруг приживутся там? Тревога, метеоритная атака («Метеоритами астронавты называли потоки частиц высоких энергий» Ну, мало ли, как хотят, так и называют). Капитан бежит обратно в рубку – за шесть километров. Ступню ему прошивает энергометеритом, он обнажает ногу (а вроде был в скафандре?) и достаёт индивидуальный пакет...

Всё-всё, больше не буду. Это описание того, как автор представляет себе полёт к Проксиме Центара. Дальше космонавты хаотически бегают и совершают неимоверные усилия, на них наваливается многотонная тяжесть, а в глазах плывут красные круги. Флэшбеки об утраченной любви... или не любви? Хрен поймёшь, о чём.. А последнюю треть рассказа занимает невнятный наукообразный бред. Чтобы совсем уж не палиться, автор изобрёл какие-то частицы академика Светлова. «Звезда исчезает, а вместо неё образуется ливень невидимых микрочастиц, несущих на своих плечах в виде энергии всю массу исчезнувшего мира». А потом частицы во что-то втыкаются, и там возникает новая масса в виде наростов. «Этим можно было бы объяснить многие загадочные явления во Вселенной». Свежий, незашоренный взгляд автора на физику и космологию. Такой маленький Лысенко от НФ.

Прекрасное будущее. На Марсе капризный климат, с градом и ливнями, со страшными песчаными бурями, «снискавшими дурную славу во всей Солнечной системе» (надо полагать, у юпитерианских репутация немного получше). Уже строится океанский порт. Правда, тут же присутствует попискивающее радио, главное средство передвижения – орнитоптеры с «огромными перепончатыми крыльями», а «кибернетические роботы» представлены в виде огромных шаров, подпрыгивающих на гибких щупальцах.

Сюжет, мягко выражаясь, странный. В его основе – наличие небольших марсианских летучих существ, которые носятся с гиперзвуковой (!) скоростью и при этом вороваты, как сороки. Зато в океане (рукотворном, насколько можно понять) откуда-то водятся местные осьминоги, кровь которых насквозь прожигает «отличный дюраль палубы». Осьминоги настолько круты, что ловят гиперзвуковых летунов... Нагромождение нелепиц, если вкратце.

Заинтриговала только фраза про роботов: «Я перед самым вылетом был в /производственном центре/ и видел, как их обучают. Такого там насмотрелся!..» Потом персонаж отвлёкся да так и не открыл подробностей. Теперь буду всё время об этом думать.

«Колоссальный трансгалактический звездолёт» с экипажем из одного человека разваливается, и спасательная шлюпка, летящая на околосветовой скорости, тормозит вхождением в атмосферу. На Земле минули века, идёт весенняя путина, в посёлке есть вечевая площадь и «грандиозное здание Совета с золотым шпилем». Космолётчика вылавливают из воды, кормят солянкой на золотом блюде, он пытается расплатиться позеленевшими от времени монетами. При виде золота возбуждается и пробует блюдо на зуб, «улыбка, как солнечный зайчик, освещает его измождённое лицо». Узнаёт дату, когда заложено здание Совета, и плачет светлыми слезами. Конец.

Вы что-нибудь поняли? Я нет. Вообще не могу придумать, что автор всем этим хотел сказать. Если мысль была, то зашифрована она очень тщательно. Рассказ-загадка.

Интересно снаряжён человек для десантирования в тайгу: спички, перочинный ножик, пистолет с четырьмя зарядами (что это за пистолет такой?). Хорошо ещё, что парашют-то дали. Всё остальное в мешке, который выбрасывают отдельно, но мешок тю-тю, улетел. Такая завязка нужна, чтобы Гг начал таёжную робинзонаду и максимально мучился. Для пущего драматизма летчики оказываются идиотами и вываливают Гг над тайгой неведомо где – а это, чтобы никто и никогда не узнал, где он скитался и что нашёл в своих скитаниях.

А нашёл он не что-нибудь, а Золотую Бабу. Ещё одна мейнстримная тема того времени. Баба, ясное дело, – пришелец. Местные шаманы отломали ей руки-ноги-антенну и веками мордовали, если она давала плохие предсказания. Баба жалуется, поёт, издаёт звуки валторны. (Далась им эта валторна. У В.Щербакова тоже всё время валторны да валторны...) Гг, разумеется, сострадает. Потом уходит к людям, питаясь на ходу голубикой, а потом ничего не помнит.

Вот о чём это? Я не знаю. Просто автор отметился у столбика вслед за прочими. Сюжета нет, смысла нет, в отношении сеттинга – какой-то бесхитростный подростковый дилентализм. Зато в активе теперь наличествует рассказ о Золотой Бабе. Не одному же Казанцеву бегать и трясти своими палеоконтактами.

Не двойка только за приличный язык. С языком у Грешнова было всё в порядке, да только вот писать ему было совершенно не о чем.

Производственный микророман в письмах о добыче полезных руд. Автор напоминает муравья, который прихватывает для постройки муравейника всё, что попадается на глаза. Венера — как же в будущем без полётов на Венеру, берём. Полярные города под куполом, искусственное солнце? Трудолюбиво хвать – потащил. Машина времени и искривление пространства – упомянуты. Всё это на первых двух страничках. Но главное – подземные корабли, плавающие в магме. На одном из таких Гг будет давать стране угля. «Белого медведя ты хоть одного убил в жизни?», – упрекает его девушка в несклонности к романтике. Вихрастый пионер прокрадывается в земснаряд, и его чудом спасают с трехкилометровой глубины. Конечно же – строгий, но мудрый руководитель проекта, каждая морщинка которого полна силы. Ещё немного – и вся таблица Менделеева хлынет из недр, отдавая себя до последней крупицы.

Ни слова, ни мысли своей – всё у предшественников мелким кусочком откушено, уволочено в норку, пристроено к делу. Вот, казалось бы, что можно позаимствовать у Немцова или Казанцева? Ан нет, и они оказались не последними в пищевой цепочке.

На выходе то же самое, что и у муравья, – бесформенная рябая кучка. Но у муравья она хотя бы функциональная...

Я, к стыду своему, не такой ценитель старомодной пасторали, чтобы пятьсот страниц наслаждаться тонкостью и нюансами стилизации под Тургенева. Насладился на первых двадцати, а потом по глупой привычке стал ждать, что начнётся собственно сюжет. Сейчас начнётся, уже скоро, вот-вот. Просто экспозиция немного затянулась. Когда книга перевалила за две трети, начали терзать смутные сомнения. Но надежды всё-таки оставались, пока внезапно не начался этот лютый макабрический трэш. Монотонный, вязкий, бесконечный: подошёл, ударил, убил, вытер топор, открыл другую дверь, подошёл, ударил, убил, вытер топор. Это практически дословно. И так ещё пятьдесят страниц: подошёл, ударил, вытер топор... Испытал ли я культурный шок? Нет. Единственным чувством было недоумение: что это? Прочитанные предыдущие пятьсот страниц летели к чёрту, теряя вообще всякий смысл. Зачем всё это, о чём, что за тягостный бред? Воспринимать всерьез происходящее невозможно, а если шутка, то несколько громоздкая, вам не кажется?

Ах, так это иносказание, это про гибель русского классического романа... Тогда совсем другое дело. Только так и можно было выразить свою тревогу за Тургенева и Гончарова. Или, наоборот, радость? Хотя в любом случае предупреждать нужно. И что это вдруг Сорокин озаботился именно девятнадцатым веком? Можно было копнуть глубже, к истокам, ведь совсем захирела древнерусская литература. Возможностей для стилизации – море. Напевный рассказ, как князь Игорь сбирал шлемоблещущие дружины да как сватался к красной девице половецкой. А в конце он мог бы ходить по полю брани и при помощи нехитрых инструментов извлекать у половцев кишки. Или у своих дружинников – это уж как повернёт авторская фантазия. (К слову, с Игоря сталось бы. На самом деле был ещё тот сукин сын). И всё это звучало бы как реквием по «Слову...» и «Задонщине»...

Странный писатель – Сорокин. Лёгкое перо, нестандартный взгляд, отточенный язык, но вот употребляет он свои таланты... Хотя дело вкуса, конечно. Кому-то вон и сюрстрёмминг нравится. Меня всё не оставляет мысль: сколько же труда нужно было вложить в первые пятьсот страниц, чтобы они послужили только приманкой, только фоном для этих диких финальных пятидесяти? Бессмысленного труда. Пустого. Гора в результате родила мышь, да к тому же какую-то полуразложившуюся. Печально.

«...Напоминало рукопись композитора Франца Листа, где на первой странице указано играть «быстро», на второй — «очень быстро», на третьей — «гораздо быстрее», на четвертой — «быстро как только возможно» и все-таки на пятой — «ещё быстрее». © А теперь замените слово «быстро» на слово «пафос», и вы получите краткое изложение «Пути титанов». Межгалактические масштабы, десятки тысяч лет, речи с трибуны к миллиардам землян, коварные железные диктаторы (да-да, видимо, оттуда: «..Призывал всё человечество поголовно лететь на планету Хош-ни-Хош... освобождать братьев по разуму, стенающих (он так и сказал: стенающих) под властью свирепого кибернетического диктатора» ©)...

Для примера авторского слога цитата (наугад, честное слово):

«Аэровел заговорил, и голос его загремел в пространстве:

– Братья! Только что я испытал сильное потрясение. На мгновение меня охватило чувство, которое жители наших миров давно считают анахронизмом. Я пришел в ярость! И лишь огромным усилием воли мне удалось овладеть собой».

Другая: «Щупальца схватили людей, подняли в воздух. Космонавты почувствовали, как могучая сила стремительно уносит их из подземелья. Мелькнули ряды растений… машины, огромный горб железного диктатора. Вот уже гигантский ангар внизу. Впереди засверкало необъятное пространство неба».

Впрочем, ну его. Не имеет смысла обсуждать сюжет или идею романа, поскольку надрывно-возвышенный стиль превращает всё в какую-то кособокую автопародию, мучительно растянутую на сотню страниц. Даже холодная безжизненная «Туманность Андромеды» – образец ослепительного реализма в сравнении с «Титанами». Да чего там, Немцов с его вредителями и супермолотилками – и он тоже образец. Нет, серьёзно, не представляю себе, как можно трудолюбиво выдавить на бумагу эту напыщенную ученическую ахинею и без малейшего стыда отнести в издательство. И как это вышло в свет. А мы ещё плюёмся в молодых талантливых авторов с их попаданцами...

И не теперь я хулу придумал. Был я пионером в семидесятые, за любую фантастику хватались жадно, зачитывали, что называется, до дыр. Выбор-то был, прости господи... Но уже тогда у нас Бердник являлся именем нарицательным. «Ты такого-то автора читал?» – «Да ну его, труха, бердник какой-то» (слово «отстой» ещё не вошло в лексикон). Сорок лет спустя решил освежить впечатления (вдруг что-то пропустил, недопонял по малолетству?). Освежил, понял, что окаменевший помёт мамонта таковым и остался. Умненький я всё-таки был мальчик и что попало в рот не тащил.

Других произведений Олеся Бердника не читал. Почему-то совершенно не хочется.

Перемудрил старина Лаумер, вот честно – перемудрил. Просто голова кругом от агентов второй, третьей, четвертой и последующих эр (эра здесь – некий условный отрезок времени, цивилизационная ступень, правда, неясно, по каким критериям определяемая), от темпоральных вихрей и временных петель, от мышеловок, которые внутри ловушек, которые внутри клетки, которая внутри западни. А роман-то по объёму невелик, поэтому события несутся с калейдоскопической быстротой, особенно во второй половине, когда уже начинает рябить в глазах и порой теряешь нить происходящего. Кто на ком стоит? Зачем? Ну, и финал, конечно. Почему-то настораживают произведения, где решаются судьбы мироздания и фигурируют цифры в 400 миллионов лет. Не лезут в горло, давишься как-то.

Кроме того, хронофантастика – штука скользкая. Мало кому (по пальцам пересчитать) удалось выкрутиться из неизбежных парадоксов и создать более-менее непротиворечивую картину. У Лаумера стражи времени устраняют вредоносные последствия от действий предыдущих стражей, а более поздние стражи – от действий этих. И так далее вверх по цепочке. И всё это происходит, если можно так выразиться, одновременно. А можно хоть один пример этих вредоносных воздействий? Как манипуляции в прошлом влияют на будущее, на существование третьей, четвёртой и так далее эр? А никак. Все эры активны и в поте лица корректируют деятельность предшественников. «Самая технически грамотная хроноопера» – так характеризовал «Берег динозавров» один из предыдущих рецензентов. Серьёзно? Это ж какая каша должна получиться в результате такой гипергиперкорректировки, производимой разными игроками с разными целями? Но Лаумер пошёл другим путём. С олимпийским спокойствием он все эти дурацкие парадоксы просто проигнорировал. Эры у него – не производные одна от другой, а скорее похожи на разные государства, одни более развитые, другие менее, сражающиеся за влияние, пытающиеся подгрести хроноресурсы под себя. Практически всё действие происходит внутри временных петель, а реальный мир отсутствует, хотя за его существование вроде бы и борются. Под ногами впридачу путается машинный разум. Но за спинами игроков прячется другой машинный разум, куда более могущественный... В общем, чего там, каша и есть.

Однако это всё-таки Лаумер. Живой язык, бодрый герой, прекрасные эпизоды. Знаете, есть признанные писатели, мастодонты, но читать их почему-то невыносимо скучно. А вот Лаумера – нет, не скучно. Душой отдыхаешь, что ли. А всё, что написано выше, будем считать придирками. В конце концов, у любимой женщины не обязательно должна быть идеальная фигура. Можно и простить некоторые недостатки...

До сих пор помню, как я купил в девяносто шестом первого «Ведьмака». Имя Сапковского ничего мне не говорило (да и никто его в то время не знал), а покупал я тогда много и беспорядочно, захлёбываясь от вдруг возникшего изобилия (девяносто процентов купленного потом ушло в утиль). Так что это было очередное пальцем в небо, ни к чему не обязывающее. Но вечером я лёг у лампы, пристроился к очередному тексту... и погиб навсегда. Продолжения я ждал и искал, трясясь, как наркоман. Потом был август девяносто восьмого года, сильно ударивший по моей родной конторе. Единственной книгой, которую я купил за осень-зиму, была «Башня Ласточки». Денег не было, но как я мог её не купить? А потом «Владычица Озера», последняя. Не поверите, я её три месяца держал на полке и не читал. Потому что последняя, потому что потом ничего не будет. Перечитывал всё с самого начала, но в конце концов дело дошло и до «Владычицы». А потом ещё раз, и ещё, и сейчас вот...

Чем уж так купил меня пан Анджей? А пёс его знает. Хвалить вообще сложнее, чем ругать и высмеивать. Глупость – она очевидна, а вот расскажи про хорошее, про свои попискивания от восторга... То есть попытаться можно, но рискуешь впасть в пафос и дифирамбы. А ещё хуже – анализ, литературоведческий. Разобрать живое тело произведения на кусочки и объяснять, как каждый из них работает. А кусочек сам по себе и не работает, важно, чтобы тело было цельным. Вот сам себя спрашиваю: так уж оригинален Сапковский? Да вроде нет. Новые идеи, свежий взгляд, какие-то прорывы? Да нет же. Язык хорош чрезвычайно, но тут уж земной поклон Евгению Вайсброту, в оригинале-то я не читал. Так в чём колдовство?

Наверное, в том же, в чём и у Стругацких: какое-то у пана Анджея всё... настоящее. Веришь обстоятельствам, веришь людям, буквально влезаешь в их шкуру. Мир создаётся из деталей, иногда подробно описанных, а иногда просто мелькающих на заднем плане, но в целом складывающихся в общую картину. Этот мир засасывает, в него уходишь. Он – живой. Плевать на мелкие сюжетные ляпы (они есть). Может, так и надо, в конце концов люди тоже не всегда логичны и последовательны. Люди – это я про нас с нами. Или про них – Геральта, Йеннифер и Цири. Сам не знаю. Четверть века прошло с того первого прочтения, стал лысоватый и толстый, но всё так же их история цепляет за сердце.

P.S. Много критики: мол, сначала, в обработках сказок Сапковский был хорош, а затем пошла политика, сложно, муть какая-то. Ах ты ж, господи! Мне кажется, что свою неспособность усвоить текст объёмом более рассказа не стоит переводить в плоскость «афтор фсё». А один из недовольных так прямо и рубанул, по-чапаевски: «Без шедевральных игр никто бы никогда не узнал об этой саге». Ну да, горькая правда. А без шедевральных игр по «Дюне» никто бы и не вспомнил Фрэнка Херберта. Да и Дж.Р.Р.Толкиен так и остался бы безвестным сказочником, если бы не серия шедевральных фильмов.

P.P.S. А тот «Ведьмак», первый, 1996 года, у меня так и живёт, пылинки с него сдуваю. И все продолжения из «Века дракона».

Рассказ вроде бы датирован 1988 годом, но сильно подозреваю, что это время публикации, а написан он пораньше, да и прямых сцепок с сеттингом «Ведьмака» нет. Это ещё не «Ведьмак», это такой «протоведьмак». Сапковский явно только нащупывает стиль, образы, очертания мира (кое-что впоследствии отброшено, например, оборотцев и вранов больше не припомню). Тем не менее – не просто хорошо, а очень хорошо, а для конца восьмидесятых, не побоюсь этого слова, почти революционно: прагматизм и приземлённость персонажей вместо безудержной героики. В общем, всё то, что пан Анджей проповедовал в своих эссе, здесь он выстроил во вполне непротиворечивую конструкцию. (Есть к чему придраться, особенно в начале рассказа, но почему-то не хочется).

Рассуждения о судьбе фэнтези, в меру тривиальные, в меру интересные, кое-где даже опережающие время (про агрессивный феминизм). Но каким искромётным фонтаном Сапковский взрывается, когда речь доходит до современных ему (эссе 1993 года) собственно польских авторов! Цитировать невозможно – слишком много придётся. Лучше прочитать. Видимо, болезни роста одинаковы («Больше крови и спермы!») что для англо-американцев, что для поляков, что для нас. И вот тут, что касается остроумия, зубы у пана Анджея – дай бог каждому.

И да, есть про батистовые трусики Ренфри, про личное к ним автора отношение и постмодернизм. И Вареник из названия – это имя, ударение на «и», надо говорить «ВаренИк».

Всё-таки не могу удержаться, процитирую: «Наша фэнтези – плохо склеенные картинки, от которых несет страстишками к физическому насилию и сексу, причем страстишки эти понимаются инфантильно и инфантильно описаны. Однако поскольку они нацелены на инфантильного же читателя, постольку огребают аплодисменты и популярность».

Напоминаю, это про поляков в 1993 году. Ладно, и мы выздоровеем...

Я понимаю, что это ирония (я всё ловлю на лету), понимаю накипевшее раздражение Сапковского, послужившее причиной появления этих «рекомендаций» на свет. Но для автора «Ведьмака» это как-то... скажем так, слабенько. Зубоскальство. Уровень текста для капустника, быстро набросанного на коленке. Нигде не смешно. А если из иронии убрать улыбку, то остаётся одна желчь.

В аннотации честно написано – компиляция. Добротная, проработанная, обширная, причём даже чересчур обширная. Со второй трети буквально захлёбываешься в каше валлийских богов и богинь и их взаимоотношений (меня спасло, что когда-то интересовался ирландской мифологией и худо-бедно имелась база для понимания). И поимённые жизнеописания десятков персонажей Артурианы – тоже перебор. К счастью, под конец речь пошла о том, как легенды влияют на действительность, а иногда и причудливо сплетаются с ней.

В общем, не совсем то, чего я ожидал от пана Анджея, но зато мой кругозор немного расширился. Кто знает, вдруг пригодится?

А не замахнуться ли нам на... да сразу на всё? На сотворение мира сущего да всех тварей бегающих и летающих. Да не изложить ли нам это слогом Гомера нашего сладкострунного да Ильи Муромца шлемоблещущего? Гойда! Пусть один герой силой разума молодецкого творит ласточку, а другой творит сокола, а злые козни им строят ящеры летучие, да лютые звери лесные, да стопоходы, во всём подобные кенгуру или ланям. А как сотворят, то скогтит сокол ласточку, и восплачет жена добрая, а герои да призадумаются. Добрым молодцам – урок, а нам гонорар, сами понимаете.

Но чтобы всё строго в рамках научного материализма. Поэтому чтобы присутствовали гравитация, биосигналы, аэродинамика. И экология, обязательно экология. Если сотворить одну ласточку, то она не выведет птенцов. Надо побольше и разнополых, тогда выведут. И вот есть ещё полезная информация о том, как устроена нога кузнечика, куда бы её?.. Чёрт... да ладно, вставим куда-нибудь наугад, не пропадать же добру. Ну, всё. Милости просим к нашему шалашу. Читайте, гости дорогие, да на ус мотайте.

Корабль ныряет среди звёзд, как дельфин, и собирает крупицы жизни, как пчела – нектар. И вот галактические разведчики на Земле. Уже через несколько минут они знают, почему реют ветры и как дышат вулканы. Разведчик тайком поселяется в квартире профессора (какого профессора? откуда он взялся? почему у профессора?), да так ловко с помощью сканирующего прожектора дельта-волн перекраивает жилплощадь, что профессор убытка метража не замечает. Какой-то молибденовый генетический код. Тревожный ритм гигантских машин, делающих чугун. Разведчику хочется бросить всё и заняться исследованиями арктического шельфа. Он собирается открыть землянам секрет живой воды (всё очень просто – нужно добавить к речной воде одну тысячную часть воды полярных морей). Внезапно профессор присылает письмо. Всего за пару страниц до этого он застукал разведчика у себя в квартире, и тот хитро прикинулся электромонтёром, починяющим люстру. А теперь профессор извиняется за срочную командировку на Памир и передаёт привет галактическим братьям по разуму. Социально-гендерные принципы комплектования экипажа Корабля. Герой хочет остаться на Земле. Остаётся. Мечтает, как остановит шеститонный грузовик, и шофёр подаст ему тёмную от масла руку.

Принципы стиля: совершенно лишнее, чтобы один абзац был связан смыслом со следующим, а уж тем более – со всеми остальными. В самом абзаце изначальная мысль должна перетечь в какую-нибудь другую, а потом, желательно, в третью. Любовная линия привествуется, однако строго по канону: «она шла быстрой походкой и срывала на ходу стебельки», «две каштановых волны волос над стройной шеей», «выпуклые губы и чуть впалые щеки воплощали красоту». Допустимы лёгкие намёки: «ему оставалось перекинуть последний мостик от абстракции к действительности», но не более. Не забывать про природу: «высоко-высоко над головой говорила о чем-то с пролетающими облаками береза», «природа строила и строила зеленые ладьи с парусами-листьями, спешащие сорваться с якоря и унестись в воздушный океан со звуками птичьих веснянок». Ну и чтобы рои астероидов и нуль-транспортировка (на два метра из кухни на обеденный стол) – у нас НФ всё-таки.

Кстати, что такое птичьи веснянки и какие у них звуки? Это хоть прилично?

Сначала я подумал: не может быть, это не В.Щербаков. Команда исследователей на засушливой планете, более-менее нормальные персонажи, загадка местных насекомых, странным образом склонных к обучению. Внятное изложение, никаких возвышенных речей. Потом происходит Контакт, или не Контакт, или что это было? По-настоящему стало интересно. Неужели, думаю, Щербаков взял в заложники кого-то из братьев Стругацких и принудил его написать этот текст?

Да нет, сам. Первая половина рассказа закончилась, и Остапа понесло. Выкапывают из песков древние города, лёгкая вода, оказывается, выпотела из планеты, осталась только плохая, тяжёлая, крупицы какого-то зелёного песка дают местным выход в сопряжённые пространства. Пространства не помогли, все померли. Прорезается фирменный стиль автора: «Быть может, это было похоже на ожидание, на ту невыразимую тревогу, что рождается, когда океан готов послать последний вал на клочок земной суши, и вот уж видна вдали прозрачная голубая стена воды, отвесно уходящая вверх, к самому небу, и страшное безмолвие воцаряется, и стынет кровь в жилах. И где-то среди земного многоводья, среди тишины, среди тропической зелени атолла вдруг, как позывные беды – динь-динь! – ударили по листьям капли воды, невесть откуда взявшейся, – крохотный водопад, исторгнутый из недр под напором далекой волны, украшенной сияющей серебряной короной…»

Что это были за осы (насекомые) в первой части, с кем люди контактировали (или не контактировали)? А пёс его знает. Автор об этом забыл. Да и не нужно это никому.

P.S. (на следующий день). Должен принести извинения, неловко получилось. Мне достался текст с оборванной концовкой, так что насчёт ос на самом деле всё выяснилось. Имеется даже более-менее эффектный финал. Как порядочный человек вынужден женить... тьфу... поднять оценку на балл.

Солнце светит во все стороны, а стало быть, бездарно груши околачивает. При помощи пучка элементарных частиц сделаем в космосе этакий конус, в него, как в воронку, соберётся солнечное излучение и жгутом изольётся на Землю. И будет у нас много энергии. Что значит, не многовато ли? Ненужное вернём обратно на Солнце, а меньшую часть сбросим в океан. Ну, немного подогреются моря, подумаешь. Если надо, переправим лишнее на Марс. Мы же не всё излучение у Солнца забираем, а только одну миллиардную, конус будет узенький-узенький. Да, при ошибке в одну сотую угловой секунды солнечный жгут выжжет всё живое на Земле. И что? К чему паника: вот и проводили бы эксперименты на Марсе? Да вы, батенька, маловер. В нашей стране всегда найдутся люди, которые героически пожертвуют собой, поглотят солнечный жгут поглотителями, а будет нужно, так и остудят тайфунами. Идите отсюда. Вон туда, где алеют крутые бока сопок. Не мешайте работать...

В общем, типовой рассказ агитпропа 1970-х: перекрыли Енисей – перекроем и Солнце, поэтика свершений и беззаветный героизм. Только вот поэтика натужная, а героизм отдаёт слабоумием.

Сон. Болезненный и тревожный трип. Спрашивать, о чём это – не имеет смысла. Чтобы рассказ числился по разряду НФ, в начале присутствует фраза: «Дважды в год тысячекилометровая орбита выводила планету почти в самый центр двойной звезды, где гравитация белого и чёрного (невидимого) солнц точно заводила часовую пружину». Чёрная звезда всасывает волны вещества, подлетать к ней на крылатом коне не рекомендуется. Но можно и подлететь – станешь собственным зеркальным двойником и вернёшься обратно. Обычное дело, просто новая волновая механика. «Главное для космонавта – внимание, проницательный ум, зоркий взгляд, направленный в даль и в глубь мира». Сон уплывает куда-то в сторону, и на другой планете космическая бабочка тревожно хлопает крыльями, а зоркоглазый Гг поднимает её тенью пальца. На планете растут почему-то земные деревья, рябина встречает Гг шелестом склонённых ветвей. Он прижимается щекой к гладкому стволу.

И пример стиля: «Искусство сливалось здесь с опытом, с крупицами знания на протяжении веков, и, чтобы понять причину этого, нужно было лишь понаблюдать призрачную картину мерцающей в свете близких звезд равнины, и непостоянство хода времени, рождаемое совсем иной стихией, чем в других местах, и многосложность жизни, бессильной пока постигнуть общие причины, но уже научившейся угадывать и хранить истину». Прошу прощения за тяжеловесность. Это просто одно предложение.

Ночью у себя в квартире Гг обнаруживает незнакомого человека, который без обиняков интересуется: «Скажите, как вы себе представляете контакт с разумной Галактикой?». Сложная ситуация. Но человек оказывается не человек, а живой робот, копия, созданный «из клокочущей белковой массы» по образу и подобию погибшего (разумеется, метеориты) космонавта, чтобы шпионить на Земле и телепатически передавать на звёзды важную информацию. Это всё объясняет. Они курят и разговаривают об универсальном космическом языке линкосе, о древних греках, о проблемах пришельца-копии. Проблем две: он очень не хочет обратно в большой пластмассовый ящик, и в нём проснулись школьные воспоминания оригинала. Оставшаяся половина рассказа – эти самые воспоминания, добросовестно переписанные из типовой детской литературы. Потом живой робот уходит, а Гг погружается в «свинцовый океан раздумий».

Имейте в виду: это я ещё связно изложил. Весь текст – какие-то дёрганые обрывки, смысловые судороги, блошиные прыжки с мысли на мысль. Как сам автор резюмировал: «Неясные отзвуки колеблются в моей голове».

Позволю себе пространную цитату.

«Где-то в звездных далях, подхваченный гравитационным ураганом, мчался навстречу неведомому исследовательский корабль «Уран». Сверхновая вспыхнула рядом с ним, и ее могучее дыхание едва всколыхнуло Галактику, но десять человек — экипаж и сердце атомной ракеты — боролись с чудовищной силой, сжавшей стальной корпус, несшей их в бездну, как буря птицу со сломанным крылом. Лучший исследовательский корабль, предназначенный для изучения околозвездного пространства, оказался беспомощным перед лицом стихии, взрывающей раскаленные недра солнц. Вот почему в ночной мгле вспыхнули тревожно огни. Уже на рассвете спасательный корабль должен был ворваться в галактические просторы, не теряя ни минуты».

Это написано в 1970-м году. Одновременно с «Обитаемым островом», «Последней войной», «Главным полднем». Не уверен, что нужно дальше комментировать. Но не могу удержаться.

Если телескопы повернуть на сто восемьдесят градусов, то мы увидим Вселенную с другой стороны. Стартуя, суперкорабли сдвигают земную ось. Персонаж доверчиво признаётся, что «почти забыл старые школьные книги с описаниями пространственно-временного континуума». При этом наличествуют пятикопеечные монеты, двустволки в старом брезентовом чехле, а лес сплавляют по реке, «управляясь одними баграми». Не в силах удержаться, сын персонажа помогает сплавлять, проваливается под брёвна и теряет кисть руки, но от отращивания новой отказывается, потому что скромный. За скромность его, однорукого, берут в галактическую экспедицию, на вышеупомянутый «Уран». Взрывается сверхновая. Поют валторны. Планета содрогается. Ровно за три часа спасательный корабль спасает «Уран» и доставляет сына обратно отцу. Да вот заковыка: не тот паренёк, не левой, а правой руки у него не достаёт, из антимира он. Ничего, и так сойдёт. Ну, и много там ещё про рыбалку, бекасов, бруснику.

Феерический бред. С полупрозрачными изобретателями и возбуждённым состоянием динамической геометрии. Знаете, в этом даже что-то есть — как на картинах абстракционистов...

Рисунки тут не простые, они присланы ребятишками с Марса, Меркурия, Плутона и даже из Москвы. Дети – это трогательно, это всегда выигрышная тема. Бывалый космонавт ходит по выставке и грустит, ему хотелось бы остаться в этих нарисованных полях и лесах. Но он не может, он уже слишком стар для этого дерь... тьфу... чтобы поверить в то, что леса и поля настоящие.

Самое занятное, что какая-то печальная атмосфера в рассказе присутствует, однако автор сам всё портит неукротимым словоблудием. Остаться не просто в полях, а «в полях, где качался от ветра донник, и травы ложились под ноги до самых горизонтов». Про космос: «Туда, в небо, ведут серые дымящиеся дороги, весенняя распутица, годы надежд и тревог». «К человеку в конце концов приходит время, когда сердце становится большим и добрым, как старая книга», – а это бывалый космонавт о самом себе, любимом.

Но всё-таки не дурацкая погремушка, как предыдущий рассказ.

Настолько плохо, что уже хорошо... нет, не так. Эстетика безобразного... тоже не так. Может быть, это пародия? Так хоть бы улыбнуться где... Не знаю, в общем. Но рекомендую. Только у нас героический пилот третьи сутки собственноручно рулит в метеоритном облаке. Только у нас усталый, но мудрый профессор вычисляет, что таинственные Творцы подменяют пилота (на кого, зачем?), но случайно забывают важную улику у него в кармане. Только у нас вы так и не узнаете, на кой чёрт они делают. Спешите! Только у нас самые проверенные штампы образца 1925 года. Ими пользовался ещё молодой Гамильтон. Остерегайтесь подделок!

В этой маленькой повести даже есть эротика: «Он поймал себя на том, что рассматривает воротник её платья – этот круглый воротничок был до странного красив и строг». И мелькают Маклауды (за десять лет до «Горца»!).

Но вот ужать бы текст, убрать кое-то. Монотонные описания шотландской природы из путеводителей, например, – рассказ сразу похудел бы на четверть. Глубокомысленные рассуждения хрен поймёшь о чём – ещё четверть долой. Ещё – про десятки тысяч зайцев и косуль, сбитых на дорогах Англии и ФРГ (Г.Тунберг, где ты?), про сутулые спины европейских трудящихся, про вышивание голограмм, да подчистить бы диалоги от фраз вроде «Пока мы не уйдём отсюда, мы останемся здесь». Останется не так много, и вот это оставшееся переписать языком попроще, без узоров и завитков. И вышел бы грустный симпатичный рассказ на тему: «Не спугни сказку, не проболтайся о ней, и она останется с тобой».

Но имеем то, что имеем.

Наш ответ лично Рэю Брэдбери с его марсианскими сказками. Сманил Рэй мальчонку в космонавты... А там нету никакой романтики, только голод да холод. «Однажды на обратном пути они ели кожаные пилотские кресла. И все умерли – один за другим, потому что кожа оказалась дешёвым синтетическим заменителем». Но ели, куда деваться... Рассказ коротенький, однако оснащён вотэтоповоротом. Кто читает Брэдбери, тот сойдёт с ума, имейте в виду. Читайте Щербакова, он вам мозги живо прочистит.

С вами случалось – вот читаешь, понимаешь каждое слово по отдельности, но общий смысл остаётся недоступен? Я прочитал этот рассказ раз, потом ещё раз. Жук и оплавленная дырка, маленькие люди, которые то ли есть, то ли мальчику мерещатся, типография (советская) издаёт книгу в одном экземпляре, в книге со слов мальчика написано про маленьких людей, но мальчик рассказывал про них, потому что прочитал про них в этой самой книге, жук забивает с мальчиком стрелку... Подумал, что Филипа Дика дежурно упрекают в злоупотреблении веществами, а наши ведь тоже были не промах – вот, пожалуйста. Перечитал рассказ в третий раз – не помогло, сознание недостаточно расширено, а тут ещё здоровенный паук проник в дом, и мы с кошкой за ним гонялись. Поэтому оставляю отзыв как есть, мне кажется, он достаточно вывихнутый, чтобы соответствовать рецензируемому.

Всё ниженаписанное – спойлер. Но этому рассказу спойлеры не страшны, поскольку он ни о чём.

Сюжет подан в форме воспоминаний Гг, поэтому действие бежит скороговоркой. На некой планете находят дырку, в которой красиво блестит то ли протоплазма, то ли не протоплазма. Потом на соседней планете находят аналогичную дырку, и они, оказывается, общаются при помощи световых лучей. А потом такие же лучи приходят аж из соседней звёздной системы (почему-то их именуют «позывными весны и молодости»). Проницательный Гг смекает, что у дырок обязательно должен быть враг. И как в воду глядел: появляется сомнительное облако, они с дыркой мечут друг в друга молнии, облако опускается на дырку и то ли кушает, то ли ещё чего. Гг с друзьями горюют о пострадавшей дырке. Внезапный конец. Остаётся надежда, что лучи с других планет помогут дырке возродиться.

Пусто, скучно, серенько. Загадки Вселенной какие-то унылые. Причём автор явно и сам не знал, что всё это значит. Ну, придумал картинку, ну, написал. Сами додумывайте...

Такое впечатление, что автор просто думает шаблонными красивостями, а идиотских двусмысленностей даже не замечает. «Лицо Волина приблизилось. Собранный и подтянутый, с нарочито неторопливыми жестами, Волин как будто изучал Сергея. Внимательные глаза его были полуприкрыты». Вас так никогда не изучали? С нарочито неторопливыми жестами? Упаси бог... Ну да ладно, я про красивости. «Он видел красные фонтаны протуберанцев совсем близко. И раскалённый звёздный ветер гнал за корму светящиеся облака, горячие, извивающиеся вихри, словно в дышащей жаром печи жгли золотистых змей». Добавим духовности: «Что он мог рассказать ему? Можно ли рассказать о годах надежд и тревог, о любви, о смерти, о жизни?». Ну, и науки, конечно: «Э, пустяки! Из одного литра нуклонов и электронов можно сделать столько кислорода, что хватит на всё человечество». Литр нуклонов и электронов – это прелестно, это безусловно свежий взгляд на... даже не знаю... на всё.

А жаль, ведь могло что-то и толковое выйти. Не сказать, что у рассказа очень уж оригинальная идея, но что-то есть в ней, важно, как подать. Но вот с подачей у автора – швах.

Долго, многословно, сумбурно, аж целая микроповесть, разбитая на главки. О чём? Встречное время. «Выбегалло везде ходит и хвастается, что записал в Сухумском заповеднике разговоры павианов и прослушал их, пустив задом наперёд на малой скорости. Получилось нечто феноменальное, но что именно – не говорит». Уважаемые радиослушатели, вы прослушали краткое изложение рассказа «Прямое доказательство».

Не может быть. Внезапно проблески чего-то человеческого. Одно немножко смущает: Гг решает посвятить свою жизнь усилению телепатического поля. Надо понимать, тепепатия есть и общепризнана, но слабая она, слабая, нет народохозяйственной отдачи. Усилить бы, но как? С помощью пластмассового преобразователя Гг решает эту задачу. В остальном – типовой набор бытовых банальностей, плюс финальное: «Люк, я твой отец». По сравнению с предыдущими рассказами – прорыв. Целая пятёрка.

Автор явно вдохновлялся «Мальчишом-Кибальчишом». Он знал, что может создать такую же песню в прозе, но только лучше, про Великую Отечественную, с кавалерийским корнетом (не Оболенским, а таким инструментом) и замученной партизанкой (какая же песня без замученной партизанки?). И легко, не напрягаясь, создал.

– Забелло! – выкликает Гг во время боя. – Не твой ли пулемёт был так говорлив? Бафанов, жив ли? Видишь ли силу грозную? Воистину равным будет бой. Много уж мы и так земли одолжили дружкам незваным. Пора их встретить достойно.

И Бафанов отвечает:

– Огонь глаза мои выжег. Не увижу я больше неприятеля. Возьми на себя три танка, остальные я встречу. Сестрица прицел установит, есть у нас гранаты, есть и дорогой гостинец для стальных пауков – противотанковое ружьё.

И далёкая дева плачет на стенах Беломорска: «Не видать мне милого дроли, залётки сероглазого! Ласточка перелётная, отнеси приветное слово ладе дорогому, ягодинке моему».

Весь рассказ – то же самое. Типа эпично, типа былинно. Развесиситая подгнившая клюква. Не знаю, насколько нужно быть эмоционально глухим, чтобы писать о войне такую вот галиматью, трескучую и аляповатую, как грошовые матрёшки. Автор пошл и превращает в пошлость вещи, которых трогать нельзя. Противно.

А сам автор, судя по всему, этот расказ ценил. Он ведь и сборник так назвал – «Красные кони».

P.S. Всё тревожит фраза: «Встали кони – ноги как струны. Уши их, как паруса, наполнились дыханием всадников». Хотя я многого не знаю о войне, конечно. Кто знает, как оно было на самом деле...

P.P.S. А вот сцена, как Гг учат правильно играть на кавалерийском корнете (повторяю, это инструмент такой) подозрительно напоминает сцену из фильма «Чужой. Завет». Ну, помните: с дудочкой, с хорошим и плохим андроидами. Но Щербаков успел на сорок лет раньше, так-то!

Война, мальчик замерзает, его спасают партизаны. Партизаны друг с другом общаются так: «Пробудилось сердце нашей земли, ранили они его брат!» – «А где это сердце, командир?» – «Оно большое, сердце земли. На севере, где озера как небо просторны, а люди высоки и светловолосы, — там сердце земли нашей. И на юге, где ветры бегут от края степи до края моря, — там сердце это бьется в каждой груди человечьей». Параллельно некто Гамов мудро и добро улыбается и втюхивает Гг (уже повзрослевшему мальчику) про перерождение Вселенной раз в восемь с половиной миллиардов лет. Присутствует какая-то вторая память, похожая на плавку стекла. Какая-то суть кузнечного горна и ржаного снопа. Гг выходит на улицу и вглядывается в простые, знакомые лица прохожих. Потом снова фашисты, юный Гг разгоняет паровоз, мелькают выстрелы, и мост рушится. Смертельно раненный командир имеет право на священный выстрел (что это такое – не спрашивайте) и реализует его.

Ну... круто, что тут скажешь. Густо замешано. И мораль очевидна: фашисты – это плохо, поэтому надо собирать отсветы семикрылых радуг, и раз в столетие пылинки сущего соединятся в мозаику. Чего тут непонятного?

А если серьёзно – очередное паразитирование на теме Великой Отечественной. Пафосное, болтливое и бездарное.

Прямо с первых строк Гг рассказывает журналистке про галактики, кварки, гравитоны. Сразу ясно, что будет НФ, причём очень твёрдая. Затем юный Гг (флешбэк) идёт по картофельному полю, а в небе летит самолёт, и мальчик меняется с пилотом сознаниями – на пару секунд. Затем нам объясняют, что такое электролюминесценция. А потом к Гг приходит постаревший пилот, и они рассказывают друг другу, как сильно любят Москву.

О чём всё это – я, признаться, не понял. Смысл упорно ускользал. Набор из штампованных красивостей («...Я не мог не почувствовать какой-то странной поэтичности и гармонии этих блеклых сентябрьских красок, когда лучи золотят серый пепел земли...»), наукообразных рассуждений для чайников («Точки в пространстве Гильберта и электроны очень похожи»), ну и, конечно, обязательное выдавливание слезы из читателя («Берёзовый крест с наброшенной на него серенькой кепкой – на могиле двенадцатилетнего мальчика, кинувшего камень в немцев, уводивших из деревни последнюю корову»). Сумбур, беспомощность, неумение внятно выразить хоть какую-либо мысль. Если коротко – словесная труха.

Линия фронта проходила по реке: здесь наши, а там – немцы. Поэтому днём купаться было опасно, а ночью – норм. Поскольку это было совершенно безопасно, то ночью я и моя Наденька плескались в реке, а в леске за спиной негромко пели песни наши боевые товарищи. Наденька была снайпером. У неё были очень большие глаза. С ней я успел узнать, как тепло воздуха прячется в часы звёзд в древесные стволы. Но не так много покоя нам было отведено под дулами фашистских пулемётов. Резвясь, как дети, мы ныряли, соревновались, кто больше просидит под водой, а потом она делала локтями вот так, вот так – и тростник шевелился. Нет, правда, шевелился – я сам видел. И птицы ещё взлетали. Меня это страшно заинтересовало, и я вспомнил, что любой мускул излучает радиоволны. Но очередь вражеского пулемётчика помешала мне исследовать феномен. В госпитале я маялся. Не спасал даже капитан Дроздов, который на бильярдном столе в подробностях рисовал карту Курско-Орловского выступа и доходчиво объяснял раненым бойцам, как нужно действовать. «По-иному воюем теперь, – говорил он. – Раньше, бывало, думали: откуда сила такая у немца, кто ж его остановит и когда? А начали вот с открытыми глазами действовать. Правильно я говорю?». Он был очень умный. Мы играли с ним в шахматы и много говорили о маятнике Фроуда. Потом (к чёрту подробности) река привела меня к любимой («Залётка мой, – нежно писала она мне. – Мало были мы с тобой...»), и на берегу я снова её увидел. Всё было, как раньше – река, наши, фашисты. И она стояла у воды и снова поправляла волосы – как прежде! И снова я задумался о маятнике Фроуда, о малейшем изменении массы или упругости. Сам Жуковский, создатель теории крыла, находил время, чтобы снова и снова возвращаться к загадке маятника Фроуда. Но что Жуковский – бог с ним, с Жуковским... я-то уже был близко... её звонкий голосок... мы были уже вместе, практически вместе, осталась самая малость... Но тут и настигла Наденьку нежданная пуля с другого берега. Кто, почему? Кому помешал этот прекрасный цветок жизни, когда красный цветок расцвёл у неё на груди и её цветущие глаза закрылись навечно? Не знаю, никто не знает. Но эта тайна, зловещая тайна будет мучить меня всегда. А может быть, и после...