Сообщения посетителя polakowa1

Сообщения и комментарии посетителя

Сообщения посетителя polakowa1 на форуме (всего: 1068 шт.)

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 18 19 20 21 22

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 17 сентября 2020 г. 19:16

Танет Ли
«Красота – это зверь».
Перевод с английского Павла Полякова.

Смута царила в стране. Из Города Тысяча Куполов шли изгнанники в город Вольный Север.
— Что нас ждет? – спрашивали сами себя люди, устало бредя по виноградным долинам, и смотрели вдаль – на город с красивыми старыми домами и старыми стенами. При свете закатного солнца мир выглядел таким, словно не было в нем ни забот, ни тревог. Но так только казалось. «С нами в город идут страх и тревога. И война – если горожане выслушают нас и захотят нам помочь». Но в Севере, так обычно называли этот город, хорошо знали и о страшном терроре в Столице, и об изгнанниках, идущих к ним. Ворота Севера широко распахнулись, и город гостеприимно принял беглецов, дал им пищу, вино и кров; позволил высказать наболевшее, успокоил страдающие сердца, усмирил праведный гнев.
Воистину Город Тысячи Куполов утратил свою душу. Все в нем будто помешались. Горожане попрали закон и церковь, погрязли в пороках: брань, попойки, драки считались у них за доблесть. Цель оправдывает средства, утверждали они и добавляли, что от жизни надо брать все возможное. Впрочем, сами жители уже почти не замечали своего душевного убожества и считали себя, на свой манер, хорошими людьми. Каждый день на башнях собирались вороны, а ночами по улицам носились полчища крыс, внося свою лепту в кровавую бойню. Новым божеством в Столице стала Благоразумная, богиня, в жертву которой приносились люди. Обо всем этом и рассказывали беженцы жителям Севера. На площади, куда пришли изгнанники, собралась толпа народу, все окна, балконы и крыши были заполнены слушателями, безмолвно внимающими каждому слову. Даже звезды, казалось, с любопытством смотрели вниз.
— Год мы боролись, — говорил один из беженцев. – Мы пытались сделать хоть что-нибудь, дабы вернуть в наш проклятый Небом Город хоть малую толику здравого смысла и справедливости. Но мы проиграли, и нам пришлось покинуть свою Родину…
Не выдержав, человек закрыл лицо руками и заплакал. Волна ропота прошла по толпе. Заговорил другой изгнанник. Городом, заявил он, правят сейчас злые колдуны. Они заколдовали всех жителей, лишили мужчин и женщин воли, крыс сделали своими фаворитами, а воронов –шпионами.
По великой милости этих безжалостных монстров товарищей наших заточили в бастион на реке. Нас предупредили, что они – заложники колдунов.
Потом изгнанники предложили здесь, в Севере, создать Армию, повести её на погрязший в пороке Город, захватить его, убить правителей и положить конец власти террора.
— Хоть они и колдуны, они смертны. Их можно убить.
Беженцы рассказывали о преступлениях тиранов, и, хотя северяне и так знали многое, действительность оказалась ещё страшнее. Особенно ужасен был колдун Чейквох, чья злая слава давно уже дошла до стен Севера. Уста его словно источали яд. Заклятья его губили людей и сводили их с ума (даже просто прочитав их, можно было лишиться глаз). С давних пор Чейквоха медленно пожирала какая-то ужасная болезнь, которая и делала его таким злым. А может быть, именно злоба была его болезнью, которая, как паразит, давно разрасталась в Чейквохе, но ещё не погубила его окончательно.
Незадолго до полуночи уставшие изгнанники выговорились. И тогда заговорила толпа. Вверх вскинулись руки, и прозвучали клятва верности и обещание – помочь. Молодежь города рвалась в бой.
— Мы станем вашей армией, пойдём на Город и изгоним злодеев из Города и всей страны. Но как нам сделать это? Мы готовы на всё, только прикажите!
Тотчас зажглись фонари, и начался военный совет.
Когда первые лучи солнца появились на небе, один из беженцев – тот , что плакал на площади, — спросил у стоящего рядом горожанина:
— Скажи мне, что за девушка только что была вон на том балконе. Сначала рядом сней стоял высокий человек в белом, но потом он ушел, и с девушкой остался только старый слуга. Она же просто чудо как красива.
— Наверно это Маристарр, — ответил горожанин.
— Видно она устала и пошла домой отдохнуть, — предположил изгнанник. На минуту он забыл о войне за правое дело – так красива была Маристарр на Севере. Но вскоре гнев, горечь и надежда охватили его с новой силой, и изгнанник позабыл о девушке.
Воистину прекрасной была Маристарр на Севере. Её кожа бела, словно мрамор, её волосы черны как смоль, глаза у неё лучились и, казалось, ничего не скроешь от них. Не раз юноши предлагали ей свою руку и сердце, но Маристерр не могла оставить отца и потому отказывала всем. В тот день, вернувшись домой , в один из самых старых домов города, она села за стол и при свете утренней зари написала письмо отцу. «Простите меня, — писала Маристерр, — но я поняла, что должна сделать. Юноши рвутся в бой. Но армию быстро заметят, и вся мощь Города обернется против них. А я, слабая женщина, пройду в город незамеченной». ( Она явно скромничала. Когда Маристарр шла по улице, многие горожане оглядывались на неё. Вот и в тот день, когда она возвращалась домой, стоящий на крыльце соседней церкви высокий человек в белом долго не сводил с неё глаз).
Воистину она была ясновидящей, эта Маристарр. Пока изгнанники извергали свои пламенные чувства на горожан, душа Маристерр сказала ей: «Она хочет идти в бой с колдуном. А что, если колдун умрет?» И Маристарр увидела Чайквоха, злодея, Зверя, быть может, самого ужасного тирана Города Тысячи Купалов. Слушая взволнованные речи беженцев, она видела его, занятого своими гнусными делами. А рядом с ним – себя. Прекрасная Маристарр и страшный, источающий яд Чейквох. Разница эта сразу бросалась в глаза. И тогда Маристарр поняла, зачем она видит все это. Прежде, если другие девушки, смотрясь в зеркало, любовались собой, то ясновидящая Маристарр от своего облика приходила просто в замешательство. Но теперь она всё поняла. Она – чистый клинок, который должен нанести один неотразимый удар.
Вот почему ранним утром покинула Маристарр отчий дом и город, где прошла вся её жизнь, и любимую виноградную долину. На попутной повозке она добралась до ближайшего южного города, затем нашла новую попутную повозку и направилась в ней дальше на юг. Так и проделала весь свой путь Маристарр в быстрой черной повозке, которая знакомой дорогой двигалась к Гооду Черных Куполов.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 16 сентября 2020 г. 19:10

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 51

Абакан 18 ноября 1991

Стояли звери около двери,
В них стреляли, они умирали...
(Стихи маленького мальчика)

От людена слышу

Виктор Курильский: По теме "Булгаков – Стругацкие. Приведенные Андреем Мешавкиным в П-45 цитаты из интервью АБС "Даугаве" могу дополнить фразой из сосновоборского выступления БНС от 15.04.89: "Мы и сами, когда начинали, считали своими кумирами Г.Уэллса, Алексея Толстого, если бы мы тогда знали Булгакова, конечно же, нашим кумиром был бы Михаил Булгаков..." (Измерение-Ф. – 1989. – # 2.)
И есть еще упоминание Булгакова в нехорошо известном медведевском интервью (ТМ. – 1967. – # 7), но это разговор особый.
А с другой стороны, отвечая на вопрос о самиздате, БН говорит о периоде 60-х и 70-х годов и первым в списке имен приводит "запрещенного Булгакова" (Юность. – 1989. – # 11). Может быть, имелись в виду широко распространенные "издания" "Мастера и Маргариты" по тексту "Москвы" 66/1, 67/1 с восстановленными купюрами. (Видимо, источник с полным текстом имел хождение и до этого времени). Первое же официальное издание было в знаменитом однотомнике 1973 года. Однако спрос на Булгакова оно не насытило и самиздат "М. и М." успешно обращался и значительно позже.
Однако с тем же успехом БН под "запрещенным Булгаковым" мог подразумевать и "Собачье сердце", "Дьяволиаду" и "Роковые яйца", интерес к которым стимулировало появление "Мастера и Маргариты".
Короче, оснований не доверять мэтрам у нас нет. И если говорится, что Вицлипуцли пришел из Гейне – значит, из Гейне. Но из чувства противоречия приведу еще одну пару цитат из "МиМ" и "ТББ" (квази-реминесценцию по А.Мешавкину):
Иешуа – Пилату: "Правду говорить легко и приятно".
Гур – Румате: "Легко и сладостно говорить правду в лицо королю".
"Комплекс значимости"? Случайное совпадение, достаточно общее место? Или же кто-то обнаружит общий источник цитат? (Замечу в скобках, что все тот же Г.Лесскис предлагает сравнить эту фразу Иешуа с постулатом Канта: "Величайшее нарушение долга человека перед самим собой ... – это противоположность истине – ложь..." – С/с Булгакова в 5 т. Т. 5. – С. 628–629). Или первая цитата есть источник второй? Ведь вопрос – когда именно прочли АБС "Мастера и Маргариту" открыт...

Павел Поляков: Самая безумная гипотеза (почти лифановская): В романе М.Булгакова "Мастер и Маргарита", гл. 13 части 1 (М.: Современник, 1986. – С. 129) на вопрос Ивана Бездомного "Вы были женаты?" Мастер отвечает:
– Ну да, вот же я и щелкаю... На этой... Вареньке, Манечке... нет, Вареньке... еще платье полосатое... музей... впрочем, я не помню.
Не кажется ли вам, что эта Варенька похожа на Вареньку из "Пути на Амальтею"? Главная примета – тоже никто не знает, как эта Варенька выглядит. К тому же тоже может быть полосатой и тоже имеет отношение к музею.

и так От мэтра слышу

Art & Science представляет видеопрограмму "Анатомия ужаса"

Ведущая: ...Есть фильмы, где научная фантастика становится стержнем, – робот-убийца, или машины будущего, восставшие против людей, или пришельцы, встреча с иной формой жизни. И вот в этом вопросе самым лучшим гидом нам будет известный писатель-фантаст Аркадий Натанович Стругацкий.
Сегодня видеорынок предлагает большое количество фильмов ужасов. Вы сами смотрите фильмы ужасов?
А.Н.Стругацкий: Знаете, должен вам сознаться – не только смотрю, я их очень люблю. Для меня что важно? Цель, которую поставил перед собой создатель этого фильма. Бывает цель просто откровенная – создать у зрителя настроение ужаса...
Вед.: ...шок...
АНС: ...ощущение кошмара. Иногда под этим подразумевается и под это подкладывается какая-то очень любопытная мысль: или социальная, или индивидуально-психологическая, массово-психологическая далее. Вот в этом смысле мне представляются большой удачей такие фильмы, как, например, "Зомби", где по неизвестной причине все покойники начинают вставать из могил и шляются по земле, миллион за миллионом встают и загрызают, неуязвимые, но упорные...
Вед.: ...неизбежные...
АНС: ...неизбежные и упорные в своем стремлении добраться до живой плоти. Значит, они загрызают живых, и живые в свою очередь превращаются опять же в покойников и присоединяются к гигантской армии. Ад переполнен преступниками, грешниками всяческими и выбрасывает их из недр своих.
Есть еще фильмы, в которых эффект кошмара, ужаса достигается за счет научно-фантастической предпосылки, более или менее научной, но всегда очень фантастической.
Наконец, есть чистейшей воды совершенно фильмы кошмаров и ужасов, которым, на мой взгляд, конечно, не хватает глубокой идеи, но все-таки идея есть. Вот, например, фильм "Полтергейст, или Бунт духов". Там новый поселок строится, и в этом поселке начинают происходить ужасные явления. Духи, откуда-то взявшиеся духи, привидения, почему-то прицепившиеся именно к этому поселку, начинают преследовать жителей. Оказывается, что этот поселок построен на старинном кладбище. Делец, который строил этот поселок, клятвенно обещал перенести это кладбище, а поселок построил на костях этих самых давно усопших. И эти усопшие начинают вылезать наружу. Такие вот дела.
Вед.: Скажите, а почему советский кинематограф, на ваш взгляд, действительно не эксплуатирует практически эту тему в хорошем смысле этого слова? И ведь фильмы даже фантастические у нас большая редкость. Это связано с их стоимостью или это какая-то принципиальная концепция?
АНС: Я, по духовной нищете своей, думал, и по неграмотности, что это нас ограничивает стоимость.
Вед.: Да, я тоже. Пожалуй, это естественно.
АНС: Каково же было мое изумление, когда оказалось, что стоимость фильма никакого отношения не имеет, а здесь дело все в том, что у нас нет режиссеров.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 15 сентября 2020 г. 14:47

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 50

Абакан 4 ноября 1991

От мэтра слышу

Фрагменты беседы люденов с Аркадием Натановичем Стругацким 26 августа 1990 года

Ю.Ф.: И такой вот вопрос, если можно. Вот Вы работа Аркадий Натанович Стругацкий: Вот это я не помню, чтобы я...
В.К.: Кассель первое редактировал, а Вы – второе.
А.Н.С.: А, это просто Кассель уже не работал тогда, а нужно было поставить.
Ю.Ф.: Девятый "Мир приключений"...
А.Н.С.: Так что "В Стране Дремучих Трав" брагинскую... Это вы из меня... Я не являюсь редактором.
Ю.Ф.: Так там написано.
А.Н.С.: Это ничего не значит. Я же говорю: она же была один к одному сделана с...
В.К.: Там они не отличаются практически ничем.
А.Н.С.: Мне даже раскрывать ее не пришлось, потому что расклейка была просто в типографии. И все. Но! Гораздо важнее для начальства было, что если была бы подпись Касселя, а начальство бы заглянуло, а Кассель уже два года не работает в издательстве... Могли быть неприятности.
Ю.Ф.: Понятно. А еще Вы помните, что Вы редактировали?
А.Н.С.: Вот что я Вам могу сказать. Ведь Гребнев... Хотя я не знаю, откуда вы это узнали...
В.К.: От Бориса Натановича.
А.Н.С.: От Бориса Натановича... Да, это я ему жаловался в свое время. Дело в том, что когда я поступил в Детгиз, перешел просто из этого, из Гослитиздата, из восточной редакции переводом. Тогда еще очень строго было, чтобы сохранялся непрерывный стаж. Нужно было добиваться перевода. Не просто уволиться из Гослитиздата и поступить в Детгиз. Надо, значит, перевод из Гослитиздата в Детгиз, приказ начальства, в трудовой книжке и так далее, и так далее. Меня встретили там довольно неприветливо. Но за меня этот самый Исаак Маркович Кассель поручился. А паче всего поручился за меня Иван Антонович Ефремов. И старуха наша, Калакуцкая Мария Михайловна, заведующая редакцией, она дала мне в качестве, значит, предмета на засыпку совершенно невыполнимое задание для редактора. Вот этот самый... наброски Гребнева к этому самому "Миру иному". Гребнев в конце своей жизни ... болел много. А поскольку, как вам, наверное, известно, все-таки он считался классиком фантастики...
В.К.: "Арктания"?
"Арктания". И Детгиз издал еще эту "Арктанию" под другим названием... Я уже не помню...
В.К.: "Тайна подводной скалы".
А.Н.С.: "Тайна подводной скалы". Вот. Поэтому с ним заключили договор. ... И тут он умер. И тут появляюсь я. И Калакуцкая говорит: "Вот, отредактируйте". Пачечка – 50 страничек разрозненных, написанных...
М. Ш.: Значит, Вы заново написали?
А.Н.С.: Вот это я написал заново.
В.К.: И "Пропавшее сокровище" тоже?
А.Н.С.: Нет, "Пропавшее сокровище" – это он раньше написал. Оно про библиотеку Ивана Грозного, да?
С.Л.: Да. В одной книжке выпущено.
А.Н.С.: Да. Она была задолго до этого опубликована. Это очень удачная и интересная вещь, мне показалось. Она была задолго до этого опубликована в этом... в одном из первых выпусков "Мира приключений". А потом, значит, получилась еще одна вещь... Простите, я пройду туда... Вот эту книгу знает кто-нибудь?
В.К.: Чижевский.
Ю.Ф.: Знаем.
И.Е.: Читали в детстве.
А.Н.С.: Идея хорошая, значит. Автор этим занимался и под это дело заключили с ним договор, с этим Чижевским. Рисунки его тоже тут неплохие. Вот. А писать он отказался. И мне опять пришлось половину этой книги дописывать. Вот еще один случай, когда я принимал активное участие в чужих делах. А что касается "Экипажа "Меконга"... Это история гораздо интересней. Ну что, скажем, написать там книгу, такую простодушную, как, скажем, "Мир иной" или такую науч-поповскую вещь как "В дебрях времени". Войскунский и Лукодьянов, бакинцы замечательные, прислали в Детгиз свой этот самый "Экипаж "Меконга". Ну, а, конечно, психология редактора совершенно однозначна в отношении толстых рукописей. Если рукопись неохватна, значит, заведомо, почти наверняка – это халтура или... э-э-э... графоманство. Лев Николаевич Толстой не имел бы на свою "Войну и мир" никаких шансов сейчас. (Смех). Вот. Если бы не удостоился, например, что его прочитает, скажем там, Солженицын, или даст свой отзыв Гроссман. ... И в один прекрасный день вызывает меня заведующая, я уже был там персона весьма и весьма грата, и говорит: "Вот здесь рукопись валяется у нас уже два года, нужно написать разгромную рецензию и отослать обратно. Чего она тут валяется?"
М.Ш.: Заранее установка была.
А.Н.С.: А Калакуцкая дружила очень с некой М., которая была директором Дома детской книги, и подкармливала ее рецензиями этими. Это есть способ подкармливания, неприличный, отвратительный... Я вас вызываю к себе, например, и: "Слушай, – говорю, – у тебя там, я слышал, неприятности, на квартиру там тебе не хватает. Вот. Ну, давай, вот я тебе дам несколько десятков рукописей. Пиши быстренько рецензии, отрицательные, так, чтобы мы имели право отослать их обратно. Ну, и получишь там, естественно, тысячу". Была такая практика, и есть она, конечно. Хотя сейчас в кооперативных издательствах ничего подобного быть не может, потому что кооперативные издатели не станут тратить деньги на отрицательные рецензии. И она говорит: "Вот нужно это самое сделать, такое дело". Ну, ладно... Есть такой первый редакторский прием – читать наискосок, читать через страницу. Второй, который воспитывает очень хорошего редактора, – это читать все подряд. Я потерял все навыки быстрого чтения, пока шесть лет работал редактором. ... Ну, пока в Гослитиздате работал, потом в Детгизе, я потерял навыки быстрого чтения. Да, и сел я, а это было, наверное, часа за два до конца рабочего дня. Сел и пропал. Я, значит, читал. Рукопись-то огромная. Не могу оторваться. Схватил ее, перевязал бечевкой – и домой. Сидел, всю ночь читал. Утром прихожу: "А я прочитал эту рукопись". И Марья Михайловна говорит: "Ну, и что? Отправляем?" А я говорю: "Нет, никуда не отправляем, эту рукопись нужно издавать и немедленно". – "Как так?" – "Да вот так". Ну, получился небольшой скандальчик, потому что на редакцию, значит... Там на редакцию у нас распределялись бумажные объемы. Естественно, значит, пионерская литература получала больше всего. Дошкольная литература получала меньше, чем пионерская, но все-таки тоже много. Потом историческая литература. Ну, а мы уж совсем получали мало. Вот. Ну, я взял грех на душу. Выкинул там несколько переизданий фантастики. Вот. Мне удалось ее просунуть к директору и к главному редактору. Они, ошеломленные таким натиском, дали добро. Вот так вы и прочитали "Экипаж "Меконга". Так он и вышел...

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 14 сентября 2020 г. 18:29

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 50

Абакан 4 ноября 1991

Раскопай своих подвалов

– Известно, что в вашем доме бывали писатели-фантасты: Аркадий Натанович Стругацкий, Ариадна Григорьевна Громова. Расскажите, пожалуйста, об этих встречах.
– С Аркадием Стругацким в 1966 году, когда Володя был в Сванетии. Познакомились мы с ним вместе с Жорой Епифанцевым. А когда Володя вернулся, и ему был сделан этот драгоценный подарок.
Взаимное впечатление было, конечно, потрясающим. Особенно потому, что Володя еще в Тбилиси, в гостинице, написал "В далеком созвездии Тау-Кита" и "Марш космических негодяев". И этими песнями он поверг Стругацкого в состояние неимоверного восторга. В особенности песней про "Тау-Кита", потому что они в это время работали над "Улиткой"... И Володя, и Аркадий очень гордились, что у них одновременно сработала мысль на эту тему.
...
– Вы вместе с Высоцким увлекались тогда фантастикой, много ее читали. А, вообще, каков был круг чтения и, если можно так сказать, способ чтения Высоцкого?
– Я не очень люблю этот вопрос. Во-первых, Владимир Семенович личной библиотеки тогда практически не имел. Все книги, которые можно было считать его собственными, вполне укладывались в один портфель. Фантастики у него не было, мы начали собирать фантастику в 62-м году, когда родился сын Аркадий. В качестве легкой литературы мне тогда было рекомендовано чтение фантастики, и мой отец принес в больницу сборник, в котором был роман Стругацких. Это были "Стажеры", и вот с того момента мы начали собирать фантастику.
А чтение... У Володи и времени не было просто так читать: взять книжку, сесть дома и читать, – почти никогда такого не было. Или мы куда-то шли, или у нас был какой-то народ... А вот в дороге он читал всегда. Где он брал книги? – У кого-то из знакомых, иногда из библиотеки. На гастролях всегда много читал. А когда мы стали собирать фантастику, Володя любил, чтобы я читала вслух. Я даже не знаю, что он сам успел прочитать у Стругацких, практически все я читала вслух, даже самые длинные вещи: "Гадких лебедей", "Обитаемый остров"... – все подряд. И надо сказать, что потом мне всю жизнь этого не хватало.
...
В театр маленькие Никита и Аркадий тоже играли. ... Были еще сцены из "Трудно быть богом". Стругацкие – не просто любимые авторы. В честь старшего назван был наш Аркаша. Мы были знакомы. Я читала Володе вслух все романы братьев Стругацких (многие – в рукописях).
Бывало, хоть и редко, что А.Стругацкий заходил к нам на Беговую. Давно это было – осенью 1968-го.
...
Аркаша Стругацкий приехал "специально посмотреть на своего крестника" – нашего Аркашу, которому только что исполнилось шесть лет. Привез подарок – огромный зеленый пулемет из блестящего, как зеркало, полимера. Мы с Леной [двоюродная сестра Л.Абрамовой. – В.Б.] содрогнулись: военных игрушек в доме не было. Мы с Володей были пацифистами. Имели хождение космические луноходы с дистанционным управлением (Семен Владимирович Высоцкий, отец Володи, находил где-то самые потрясающие и дорогие). Плюшевые медведи (один от Нины Максимовны, матери Володи, высотой почти с метр) и кубометры цветных кубиков. И вдруг – пулемет! Но мы содрогнулись молча – А.Стругацкий был кумир семьи, мы на него молились. Я и сын Аркаша и сейчас на него молимся, за него, точнее. Теперь уже давно заочно.
В большом волнении мы с Леной принялись готовить закуску, и из кухни слышали громовые раскаты Аркашиного хохота, восторженные вопли детей и совершенно профессиональное исполнение Никитой (четыре года) звуков боя: пулеметные очереди, свист пуль, артиллерийская канонада, стоны поверженных противников и могучее "ура" наших.
Некий нервический комок подкатил к горлу, когда Лена увела детей на прогулку, а я уселась со Стругацким за бутылку коньяка. Но я сдержалась.
Другой визит Аркадия Стругацкого я помню особенной памятью: он принес только что оконченную повесть "Отель "У погибшего альпиниста". Сказал, что это ерунда, и прочел вслух всю подряд. Я сама не дурак в чтении с листа любого незнакомого текста – я это люблю и умею – тому много свидетелей. Но как читал Стругацкий!
Он не раз, не два – часто приходил. Это всегда была нечаянная радость, и мы с сестрой бросались готовить стол. Мы любили всех кормить, а его особенно. Он и ел также талантливо и красиво, как писал, как все делал. И вот еще помню его приход, еще до нашего с Володей развода, в июле 1967-го. А.Стругацкий жил с семьей на даче, мы его давно не видели. И гостей не ждали: у меня болели зубы, и физиономию слегка перекосило. Я была не дома, а у Лены, они с матерью, моей теткой, жили на улице Вавилова в первом этаже громадного кирпичного дома с лифтерами и пышным садом у окон. Аркадий позвонил именно туда и сообщил, что он в Москве, что скоро будет, потому что надо отметить событие: общий наш друг, математик Юра Манин получил какую-то премию, или орден, или звание, уж я не помню, но что-то очень хорошее и заслуженное. Его самого в Москве нет, но мы должны. Да! Мы должны! Зуб мой прошел и физиономия распрямилась и просияла. Мы с Леной принялись за работу: застучали ножи, загремели сковородки. Форма одежды – парадная. Позвонили Володе в театр, там "Пугачев", спектакль недлинный, приходи к Лене, будет А.Стругацкий. Играй погениальнее, шибко не задерживайся. Ну подумаешь – фестивальные гости на спектакле! Ну поговоришь, они поахают – и к нам: Стругацкий не слышал еще ни "Жирафа", ни "На стол колоду, господа!"...
Стругацкий пришел с черным портфелем гигантского размера, величественный, сдержанно-возбужденный, поставил портфель в коридоре. Заговорили о математиках, о премиях, о японской фантастике. Я, улучив момент, на цыпочках вышла в коридор: такой портфель! Должно быть, там новый роман, должно быть большой и прекрасный...
Шесть бутылок коньяка лежали в девственно-новом, пустом портфеле. Портфель по-японски "кабан". Японцы правы.
А Володя пришел поздно. Уже брезжил рассвет. Чтобы не тревожить лифтершу, он впрыгнул в окно, не коснувшись подоконника – в одной руке гитара, в другой – букет белых пионов. Он пел в пресс-баре фестиваля – в Москве шел Международный кинофестиваль "За гуманизм киноискусства, за дружбу между народами".
...
Я с нежностью вспоминаю ту квартиру в Черемушках (улица Шверника теперь переименована в улицу Телевидения) – в картонной пятиэтажке без лифта – туда приходили любимые друзья – Гена Шпаликов и Витя Туров, там закусывал скороспелыми блинами после первого посещения "Галилея" Аркаша Стругацкий.
...
Как я мечтала, что Аркаша станет астрономом! И ведь он сам так увлекался физикой и математикой, так любил астрономический кружок в Планетарии.Это продолжалось много лет. Какие замечательные книги мы с ним собрали, какие он рефераты писал... И все-таки это оказалось своеобразным приложением к фантастике Стругацких, все-таки каждый реферат заканчивался перечитыванием наизусть знакомых любимых страниц из "Пикника на обочине" или "Отеля "У погибшего альпиниста".
Абрамова Л.В., Перевозчиков В.К. Факты его биографии: Людмила Абрамова о Владимире Высоцком. – М.: Издательский центр "Россия молодая", 1991. – С. 22–23, 91–93, 98, 106.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 13 сентября 2020 г. 18:37

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 41

Абакан 8 июля 1991

Анкета необъясненного явления

В продолжение своей деятельности в КЛФ "Центавр" по исследованию становления Творческой Личности я провожу анкетирование писателей-фантастов. Недавно я получил ответы БНС на эту анкету. Полагая, что его ответы могут заинтересовать люден-публику, в порядке исключения включаю эти ответы в "Понедельник".

Вопросы:
1. Можете ли Вы назвать человека, который стал для Вас Учителем, то есть каким-то образом повлиял на Вас в творческом развитии? В чем выразилось это влияние?
2. Можете ли Вы назвать Книгу, оказавшую подобное влияние?
3. Были ли в Вашей жизни какие-то чрезвычайные случаи, необычные явления, яркие впечатления, врезавшиеся в память или даже изменившие судьбу? Какими были результаты этого Чуда?
4. Что в конечном итоге определило Ваш выбор? Можете ли Вы назвать еще какие-то особенности Вашего обучения и воспитания, сыгравшие в Вашей жизни важную роль?
5. Какую роль в Вашей жизни сыграло самообразование? Как Вы определяли, какие знания Вам необходимы?
6. Можете ли Вы назвать Цель жизни, достижение которой для Вас важнее всего?
7. Каковы основные препятствия в достижении этой Цели? Как Вы их преодолеваете?
8. Можете ли Вы назвать одну или несколько Достойных, по-Вашему, Целей, на достижение которых не жаль отдать жизнь? К чему, по-Вашему, следует стремиться молодым?

Борис Стругацкий
1. Вначале был Уэллс. Сейчас я понимаю, что он научил нас МЕТОДОЛОГИИ фантастики. В триединой формуле ЧУДО-ТАЙНА-ДОСТОВЕРНОСТЬ от Уэллса у нас главное – ДОСТОВЕРНОСТЬ (то, что отличает реалистическую фантастику от всей фантастической литературы).
Примерно тогда же был и Алексей Толстой – его божественный, прозрачный, доведенный до немыслимого совершенства русский язык. (Много позже мы обнаружили еще одного носителя такого же языка – Михаила Афанасьевича Булгакова, – а больше ничего подобного в русской литературе XX века не нашлось). Всякое совершенство вызывает потребность изучить и понять. Научиться языку невозможно – он тебе дан (или не дан) от Бога. Но можно уловить и взять на вооружение некоторые приемы: например, прием сочетания несочетаемого – в одной и той же фразе архаизм и совершенно современные слова, бытовая лексика и вдруг – совершенно неожиданно специальный термин... И т.д. Алексей Толстой был не только носителем совершенного языка, он был еще и блистательным ПОЛЬЗОВАТЕЛЕМ.
Значительно позже возник Хемингуэй, а правильнее сказать – его переводы, исполненные Иваном Кашкиным и другими славными мастерами. Мы научились у него ценить лаконизм и подтекст. Мы осознали вдруг, что существуют слова, содержащие больше, чем целая фраза, и фразы эквивалентные нескольким страницам текста. Мы обнаружили, что не произнесенное, не названное, не нарисованное тем не менее доступно читательскому восприятию, существует и зачастую воздействует на читателя сильнее, чем названное, прорисованное, разжеванное-и-в-рот-положенное.
Я назвал только троих Учителей. На самом деле, разумеется, их было гораздо больше. Я уверен, что каждый писатель, которому удается потрясти вас хоть одной своей строчкой, уже совершает над вами таинство Влияния, – другое дело, что сплошь и рядом не удается проанализировать это таинство, перевести его на уровень сколько-нибудь ясных формулировок. И я без колебаний назвал бы среди Учителей и Льва Толстого, и Достоевского, и Тынянова, и Фейхтвангера, и Ивлина Во, и Грэма Грина, и даже Александра Дюма-пера, и конечно же Ильфа-Петрова, Джером К. Джерома и О.Генри – всех любимых, вызывавших зависть, радость, восторг и страстное желание "написать вот так – и умереть!"
2. Я не могу назвать одну такую книгу. Я помню, как прочитав "Остров доктора Мора", в отчаянии от того, что роман надо возвращать владельцу, я тут же сел переписывать его от руки (1949 год). Я помню, что прочитав сборник Хэма "Пьеса и 28 рассказов", я тут же побежал читать его вслух своему лучшему другу – я читал ему "Трехдневную непогоду", и был счастлив так, словно я сам это написал (1954). Я помню, как меня буквально потряс сокровенный смысл последних предсмертных слов Д'Артаньяна, которые я до сих пор уже десять раз читал, но пропускал мимо сознания, и в этот момент я понял, что Дюма-пер был все-таки великий писатель, ибо грандиозная трилогия нуждалась в грандиозной концовке, и он эту концовку сумел-таки найти!..
Не было одной книги. Слава Богу, было множество Книг – спасибо им за это.
3. В нашей реальной, обыденной, прозаической, скушноватой жизни Чудо – это просто сочетание маловероятных событий, дающее маловероятный результат. Например то обстоятельство, что я пережил блокадную зиму 1941/1942 года, есть результат соединения множества обстоятельств, каждое из которых является маловероятным, следовательно – это Чудо. Согласитесь, это чудо значительно повлияло на всю мою дальнейшую судьбу – я бы сказал, самым решительным образом.
Событий же вовсе не чудесных, но радикально влиявших на мою судьбу, было у меня (как и у всех людей на свете) великое множество.
В 1950 году меня не приняли на физфак ЛГУ. А если бы приняли, то я стал бы (в соответствии со своей тогдашней мечтой) физиком-атомщиком и сгинул бы навеки в каком-нибудь "ящике", изготовлявшем водородную бомбу.
В 1955 году я сделал (будучи студентом последнего курса) некий расчет из области звездной динамики и был принят в аспирантуру, как подающий надежды и вообще краснодипломник. Спустя три года, когда диссертация моя (воздвигнутая на фундаменте упомянутого расчета) была уже практически готова, я обнаружил, что построенная мною изящная теория уже была один раз построена великим Чандрасекаром и опубликована (в малоизвестном журнальчике) в 1942 году. Таким образом, диссертация моя не состоялась, и я в значительной мере утратил интерес к карьере ученого, что и сыграло решающую роль, когда встал вопрос: кем все-таки быть – писателем или звездным астрономом? Если представить себе, что идея вышеназванного расчета не пришла бы мне в голову в 1955 году, я, как все, получил бы тему диссертации от руководителя, как все, благополучно защитился бы в 1958 году, как все, стал бы молодым энергичным кандидатом на хорошем счету... и ка бы тогда потекла моя жизнь?
Я назвал только три ситуации, определившие, как мне кажется, мою судьбу. При желании, наверное, мог бы назвать и еще тридцать три. Ибо здесь чрезвычайно трудно отделить существенное от несущественного, каковое обстоятельство и было многократно обыграно в литпроизведениях всех стран, времен и народов.
4. У меня была замечательная мать, Александра Ивановна Стругацкая (Литвинчева), заслуженный учитель РСФСР, человек поразительного мужества, великий оптимист и жизнелюб. Она не только дала мне мою жизнь, но еще и отдала мне большую часть своей. Думаю, что такие понятия, как долг, верность, честность, наполнились для меня смыслом именно благодаря ей. Причем влияние ее на меня с годами не ослабевало, а росло – видимо, я умнел!
Мой брат, Аркадий Натанович Стругацкий, был для меня образцом поведения и носителем единственного верного мировоззрения на протяжении всего моего детства и отрочества. Увлечение математикой и астрономией (которые я сохранил на всю жизнь) я перенял у него. Любовь к фантастике – в конечном итоге тоже. Даже и самое желание "бумагу марать под треск свечки" тоже от него, только он начинал с прозы, а я со стихов...
И наконец, друзья. У меня были чудесные, замечательные друзья, дружба наша началась с класса этак с шестого, окончательно сформировалась в девятом и длилась еще долго, пока каждодневные работы взрослых семейных работающих людей не разнесли нас по разным дорогам...
Вот эти три счастливых фактора – мать, брат и друзья – и сформировали к концу пятидесятых или началу шестидесятых того молодого человека, из которого и вырос нынешний БНС. (То, что было ДО, следует, видимо, называть ЛИЧИНКОЙ человека). Воспитание закончилось, три главные ценности определились (ДРУЗЬЯ, ЛЮБОВЬ, РАБОТА) и началась собственно жизнь.
5. Всю свою жизнь я стремился заниматься только тем, что мне интересно. Как правило, это мне удавалось, а когда обстоятельства принуждали, я я стремился найти что-нибудь интересное в том неинтересном деле, коим мне приходилось заниматься, и всегда это интересное находил. Поэтому самообразование мое сводилось к получению тех знаний, которые нужны были для того, чтобы глубже влезть в интересное дело. Не знаю, хорошо это или плохо. Скорее плохо. Я никогда не искал знаний просто полезных ВООБЩЕ. Поэтому я так и не сумел как следует освоить ни одного языка, хотя английский знаю достаточно, чтобы читать спецлитературу по звездной астрономии, а немецкий и французский – чтобы разбираться в филателистических статьях и каталогах.
6. Сейчас – нет. Если не считать Целью жизни сохранение чистой совести и остатков физического здоровья.
7. Это тема даже не романа, а всей Литературы.
8. Есть старый анекдот: человек на темной ночной улице потерял кошелек, старательно ищет его, но только под фонарем. Почему? Потому что под фонарем светло. Вся наука, между прочим, существует по этому принципу, и жизненные цели, мне кажется, надлежит определять в соответствии с ним же. Человек прежде всего должен разобраться в своих способностях, а уже после этого выбирать себе цель. Что может быть печальнее судьбы прирожденного слесаря, вообразившего себя поэтом, или талантливого математика, стремящегося с головой окунуться в профессиональный спорт, где ему мало что светит... Надо найти себя, а потом уже ставить цели. Иначе – поражение и крах,после которого не всякий способен оправиться.
Здесь речь идет не о том, чтобы ставить планку пониже. Планка может быть сколь угодно высока, цель может быть и вовсе недостижима, главное, чтобы это была ТВОЯ цель, пусть за пределами твоих возможностей, но обязательно в русле твоих способностей. В конце концов, в самом общем виде всякая цель сводится к тому, чтобы в каком-то деле стать профессионалом самого высокого класса, в идеале – первым среди лучших.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 12 сентября 2020 г. 16:45

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 34

Абакан 29 апреля 1991

Своеобразие языка фантастических произведений братьев Стругацких несомненно. Система оригинальных образов создается с помощью подбора особых языковых средств. В сообщении представлена попытка рассмотреть данный вопрос в двух аспектах: семантическом и фонетическом (на материале названий фантастических животных и существ, а также их имен).
Фантастическая терминология, в том числе и зоологическая, носит специфический характер. Часто ей свойственна экспрессия, и она создается не всегда традиционными способами:
1) употребление в качестве нового термина общеизвестных слов: "...зеброжираф склонил бесконечную шею, будто пестрый шлагбаум опустился";
2) использование чужих заимствованных слов или напоминающих таковые, по звуковому облику (тахорг, вервольф, кицуне, олгой-хорхой);
3) переосмысление семантики названий сказочных и мифологических персонажей (василиск в сказке – чудовище с телом петуха и хвостом змеи, в фантастике – древний ящер; в греческой мифологии гарпии – богини вихря, в фантастике – рыжие сварливые птицы со старушечьими головами; гидра (греч. водяная змея), здесь: многоголовая рептилия);
4) использование слов и элементов античного наследства – греческого и латинского языков (псевдохомо, рамапитек).
Один из способов достижения выразительности фантастического образа – семантизация звуков (фонем). Слова Ю.М.Лотмана о семантизированных звуках в поэзии можно отнести и к художественной прозе: "...лексическое значение переносится на отдельный звук. Фонемы, составляющие слова, приобретают семантику этого слова... Каждый звук, получающий лексическое значение, приобретает независимость, самостоятельность..."
В повести "Трудно быть богом" Стругацкими создается образ дикого зверя одним звучанием его имени: "...голый вепрь Ы – свирепое животное, неуязвимое для железа, но легко пробиваемое костью". Удачность данного звукового образа заключается в том, что выразительность артикуляции звука (Ы) гармонирует с особой мимикой лица, сопровождающей артикуляцию, и выражает определенные эмоции (губы судорожно вытягиваются, зубы почти стиснуты; мимика при произношении Ы соответствует положению лицевых мускулов при артикуляции звука (Р) (рычание). Емкость и значимость образа огромного зверя Пэх выражена с помощью особого подбора звуков его имени. Основную экспрессивную нагрузку несет в себе гласный звук Э, опять же благодаря изобразительности своей артикуляции. Взрывной глухой (П) и глухой щелевой (Х) создают выразительный образ чего-то гигантского, могучего, выдыхающего огонь. Несомненно, что имена животных как средство их характеристики содержат в себе элементы экспрессии и психологизма благодаря семантике звуков, входящих в их структуру.
Адамчук Н.В. Зоологическая терминология в фантастических произведениях братьев Стругацких//Тезисы докладов и сообщений Всесоюзной конференции, посвященной проблемам научной фантастики: IV Ефремовские чтения. – Николаев, 1991. – С. 74-75.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 11 сентября 2020 г. 16:47

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 29

Абакан 4 марта 1991

Человеку, пусть он и называет себя люденом, противопоказано обходиться без человечества.
Г.Комов

От мэтра слышу

Аркадий Стругацкий:

Рецензия на роман-утопию Бернарда Вольфа "Лимбо" (Bernard Wolfe, "Limbo", 413 стр.)

По мнению "The Saturday Review", этот роман "более насыщен, нежели "1984" Орвелла или "Новый смелый мир" господина Хаксли". Оставляя в стороне такую достаточно вкусовую оценку, следует признать исключительную правомерность сопоставления. Действительно, в мрачном и страшном мире западных антиутопий "Лимбо" является великолепным по тонкости и мудрости образцом. Цепочка "Новый смелый мир", "1984", "Фаренгейт 451" пополнилась достойным звеном, ничуть не ниже по литературному счету, чем любой из этих жутких шедевров. Наша современность так или иначе включает в себя те или иные элементы фантастического будущего, которого так опасались Хаксли, Орвелл и Брэдбери. Не лишена она и зародышей призраков, описанных Вольфом.
Нет смысла пересказывать содержание этого романа. Сюжет же сводится к следующему. Некий доктор Мартин, человек большого ума и изрядного чувства юмора, незадолго до третьей мировой войны баловства ради набросал схему абсолютно безопасной социальной структуры. Постулировав, что агрессивность и все связанные с нею беды человечества исходят от мужской половины населения нашей планеты, он предложил поголовную ампутацию рук и ног у всех мужчин с последующей заменой этих членов съемными биоточными протезами. В часы любви, в ванных, в постели мужчинам так или иначе придется снимать эти протезы, и тогда мужчины, и следовательно и вся их агрессивность, окажутся под полным контролем мягких и миролюбивых женщин, что и приведет мир к желанному спокойствию и процветанию. Тетрадь с этими шуточными набросками доктор Мартин повсюду таскал с собой. В день, когда разразилась третья мировая война, доктор Мартин был в Африке. Не вынеся ужаса водородно-атомных бомбардировок, он дезертировал из армейского госпиталя и укрылся на небольшом островке где-то в Тихом океане. Все вещи свои, в том числе и тетрадь, он бросил в палате.
Прошло несколько десятков лет. Доктор Мартин возвращается из своего добровольного изгнания в мир после третьей мировой войны. И он с ужасом и изумлением обнаруживает, что мир этот устроен в точности по его схеме. Какие-то умельцы, вооружившись его тетрадью, канонизировали его баловство, превратили его в вероучение и организовали на этой основе смятенное, растерянное человечество. Все мужчины – ампутанты, мощные биопротезы, усиливающие их в сотни раз, дают им возможность производить действия, немыслимые в естественном состоянии. Изменилась психология женщин – теперь они являются активными партнерами в любви. Но этот мир "всеобщей любви и братства" не стал ни на каплю менее страшен и агрессивен, он снова расколот на два противостоящих лагеря, в нем процветает карьеризм, шпионаж, тайные убийства, снова человечество живет под дамокловым мечом истребительной войны.
Идея автора, нам кажется, в основе своей достаточно правильна, во всяком случае – она имеет право на существование и серьезное критическое рассмотрение: грубое биологическое вмешательство не может изменить психологическую природу человечества; для этого необходимо вмешательство социальное; только глубокие социальные изменения выведут человечество из тупика. Но едва ли не главным в этой книге является тщательное рассмотрение процесса перерождения идеи в догму: как полушутливое, сатирическое, остроумное построение, будучи взято на вооружение правящими кругами, превращается в могучее средство идейного и материального угнетения масс.
В настоящее время [60-е годы – В.Б.] возможности опубликовать эту книгу мы не видим. Слишком много в ней спорного, слишком сильны у автора индивидуалистические тенденции.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 11 сентября 2020 г. 16:45

ПО Н Е Д Е Л Ь Н И К 27

Абакан 14 января 1991

Юрий Флейшман: В "Лит. России" за 3 апреля 1987 года помещена следующая эпиграмма Г.Пятова (с. 21):
Возрос ли уровень культуры
Иль жизни темпы адские?
Ушли в небытие Гонкуры,
Пришли из небытья Стругацкие.
Это уже вторая известная мне эпиграмма на АБС.
Первая была помещена под шаржем И.Игина (в "ЛГ", кажется, за 72 год) и в его авторском сборнике. Этот шарж используется в оформлении "АБС-панорамы" (сам рисунок).
А текст:
А.Стругацкий, Б.Стругацкий
Славой делятся по-братски.
Им завидуют, наверно,
Все – от Жюля и до Верна.
Редактор заменил вторую строчку, получилось: "Делят свой успех по-братски".

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 40

Абакан 24 июня 1991

Так вот жизнь рождает монтажи не менее замечательные, чем ты при верстке "Понедельников". Случайно или нарочно ты совместил мой пассаж о гимне дроздовцев с предложением обзавестись люденским гимном? Предлагаю с красными сделать то же, что они – с белыми: присвоить мелодию их полкового гимна. Чем не первая строфа:
По обочинам и склонам
То улиткой, то жуком
Мы войдем в контакт с КОМКОНом
Третьей импульсной торчком...
Вообще же по поводу подобных идей давно было спето Александром Галичем:
Можешь сам себя назвать Россинантом
И украсить лапсердак аксельбантом.
Ей-Богу, не пойму, зачем люденам гимны, гербы, аксельбанты и проч. Пение гимнов, особенно хором, приводит, как известно, к разрухе!

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 10 сентября 2020 г. 16:24

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 24

Абакан 24 декабря 1990

Человеку, пусть он и называет себя люденом, противопоказано обходиться без человечества.
Г.Комов

От людена слышу

Немножко не по теме рубрики, но в ее продолжение: уж просто складно получилось, – только в прошлом выпуске прошла тема спрутов, а сейчас я получил от Вадима статью А.Н. "Мой Жюль Верн", в которой Аркадий Натанович словно отвечает на этот вопрос. Вот я и не удержался. – В.Б.

Аркадий Стругацкий: "Наутилус" "Наутилусом", а, вникая в роман, я всерьез заинтересовался жизнью Мирового океана. Быт и нравы обитателей мокрого соленого мира – всяких там медуз, актиний, морских звезд, голотурий, моллюсков – захватили мое любопытство до такой степени, что я принялся читать о жизни моря все подряд и даже собрал небольшую библиотечку по этим вопросам, что само по себе было деянием героическим в условиях тогдашнего жестокого книжного голода. Особенно занимали меня спруты: знаменитый эпизод в романе, где описывается нападение головоногих чудовищ на "Наутилус", я читал и перечитывал много десятков раз, заучил наизусть, даже иллюстрировал в меру своих слабых способностей. И должен сказать, что интерес к жизни моря сохранился у меня и поныне, а о спрутах я, наверное, знаю сейчас больше, чей любой неспециалист. Например, берусь поддержать беседу по поводу упомянутого эпизода, причем не премину небрежно отметить, что речь в нем идет скорее всего об исполинских кальмарах – мегатойтисах и что сам этот эпизод весьма сомнителен как в рассуждении логичности действий капитана Немо, так и в смысле зоопсихологии поведения этих абиссальных спрутов.
АНС. Мой Жюль Верн//Пионерская правда. – 1978. – 7 февраля (# 11). – С. 4.

Не знаю, как вам, а мне очень хотелось бы, чтобы Аркадий Натанович чуток продолжил эту тему – "в смысле зоопсихологии поведения", ибо в памяти моей четко отпечатан эпизод из "Полдня", иллюстрацию Ю.Макарова к которому я здесь привожу в заголовке. В чем заключается разница между этими двумя эпизодами, как Стругацкие преодолели нелогичность Ж.Верна? И в сопоставление было бы очень любопытно узнать, как к спрутам относится Борис Натанович? – В.Б.

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 31

Абакан 8 апреля 1991

От мэтра слышу

Борис Стругацкий: По поводу спрутов. Насколько я помню, они вошли в мою жизнь из Уэллса. Сначала – в виде марсиан из "Войны миров" и "Хрустального яйца" (прекрасные иллюстрации Фитингофа!), потом из блистательного рассказа "Пираты морских глубин". Все это происходило где-то в период 1941–1946. Тогда же прочитаны были: книжка изобретателя батисферы Бийба и весьма впечатляющий рассказ забытого ныне писателя (кажется, его фамилия была Чарльз?) о некоем подводном фотографе, которого сожрал гигантский осьминог. Полагаю, что и рисунки А.Н. сыграли свою положительную роль. А вот спруты из "80 тысяч км под водой", как ни странно, – нет. Впрочем, я всегда был равнодушен к Жюлю Верну... Идея разумности спрутов пришла нам в голову значительно позже. Толчком здесь (по крайней мере для меня) послужила, помнится, статья в каком-то журнале типа "Природы" о наблюдениях за аквариумными осьминогами – это был, я думаю, конец 50-х.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 9 сентября 2020 г. 16:53

П О H Е Д Е Л Ь H И К 8

Абакан 03.09.1990

"Мюpский вестник" сообщает... или Тьмускоpпионские новости

Хоpошо помню, как в декабpе 1976 года в Москве на пеpвом такого pанга семинаpе молодых фантастов Аpкадий Стpугацкий пpочел нам несколько необычную лекцию о пpелести пpочитанных в детстве книг.
Возможно, лекция называлась как-то иначе, сейчас не помню, но pечь в ней шла именно о том, что книга, пpочтенная в pанние годы, может быть, как ничто дpугое, способна повлиять на человека; иногда она опpеделяет всю его дальнейшую жизнь. Hе буду ссылаться на общеизвестные пpимеpы, когда, скажем, ученый становился ученым благодаpя тем же Жюлю Веpну, Конан-Дойлю, Ефpемову... А. Стpугацкий в своей лекции обpащал наше внимание пpежде всего на то, что книги, какими бы они ни были, к сожалению, pано или поздно уходят. Иногда они пpосто пеpеживают себя, иногда их вытесняют, выталкивают из кpуга чтения искусственно. Будьте щедpыми, пpизывал А. Стpугацкий. Делитесь пpочитанным в детстве с дpузьями.
Понятно, подчеpкивал А. Стpугацкий, отнюдь не каждая книга может веpнуться к читателю. Скажем, "Человеком-амфибией", пеpеизданной в 50-х, зачитываются и сейчас, но кто будет читать "Чудесное око" того же автоpа?
Будьте щедpыми. Делитесь собственным пpошлым. Делитесь стpаницами, освещавшими ваше детство.
Пpашкевич Г. К биогpафии жанpа: (Размышления о фантастике)// Беляев С. Властелин молний. – Ташкент: Изд-во лит. и искусства, 1990. – С. 505-506.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 9 сентября 2020 г. 16:52

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 12 (65)

Абакан 23 марта 1992

Личность Тойво Глумова вызывает, естественно, особый, я бы сказал – специальный интерес сотрудников группы "Людены".
М.Каммерер

Павел Поляков: И, наконец, после того, как прочитал прошлогоднюю стенограмму по "Волнам...", могу высказать свои соображения о Тойво Глумове как агенте люденов.
1) Согласен, что не существует фактов, доказывающих, что Тойво – люден. Но могут ли вообще существовать подобные факты? Я в этом сильно сомневаюсь.
2) Зачем люденам иметь шпионов в Комконе-2? Ведь случай с Абалкиным и Сикорски явно показал, что Комкон-2 применяет оружие (и то – какое оружие) лишь при непосредственной угрозе цивилизации. А людены такую угрозу не представляют. Да и как их всех выявить?
3) Может ли люден вообще по своим психологическим характеристикам быть шпионом? Ведь это практически значит – отказаться от своей истинной сути. Думаю, что для людена это невозможно.
4) Что конкретно сделал Тойво Глумов как люден? Каким образом можно было раньше выйти на люденов?
На основании всего вышеизложенного я считаю, что Тойво Глумов не был люденом. Однако я не утверждаю, что людены (с неизвестной пока целью) не могли манипулировать Тойво Глумовым и заставить его вместо себя искать Странников.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 8 сентября 2020 г. 18:07

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 17 (70)

Абакан 27 апреля 1992

Личность Тойво Глумова вызывает, естественно, особый, я бы сказал – специальный интерес сотрудников группы "Людены".
М.Каммерер

От людена слышу

…
Это навело Андрея на идею спеть "Москва – Пекин", и он тут же исполнил эту прекрасную песню с необычным азартом и задором.
АБС. "ГО".

Заинтересовался я тут ранним творчеством АБС. В частности, персоналиями. И по ходу наткнулся на "китайский вопрос". Китайцев у ранних АБС куда больше, чем японцев. На вскидку, не выбирая: "Привлечь к этому делу математиков, физиков, в первую очередь "гения кибернетики" профессора Сунь Си-тао из Кайфына". (Испытание "СКИБР"). "Сейчас, когда весь мир затаив дыхание слушает пеленги Девятнадцатого спутника, а экипажи "Советского Союза" и "Вэйдады Ю-и" готовятся в Гоби к старту на миллионы километров". (Извне//ТМ. – 1958. – # 1). Оно и понятно – время... "Москва – Пекин", так сказать. Думаю, и в других утопиях конца 50-х китайцев не меньше. Как раз о факторе времени я и хотел сказать. Сравнив два издания СБТ – 1960 и 1969, я обнаружил любопытные замены, прекрасно свидетельствующие и о контексте 60-го и о контексте 69-го. Смотри:
1960 1969

С. 16: Ряд попыток высадиться С. 17: Ряд попыток высадиться
на В. (Абросимов, Нисидзима, на В. (Абросимов, Нисидзима,
Соколовский, Ши Фэнь-ю и Соколовский, Крюгер и др.).
др.).

С. 19: Через некоторое время С. 19: Через некоторое время
это открытие подтвердили это открытие подтвердили
советские, китайские и советские и японские
японские исследователи. исследователи.

С. 19: Пропал без вести С. 19-20: Пропал без вести
лучший пилот Китая Ши Фэнь-ю. лучший пилот Бразилии Крюгер.

С. 20: На самом крупном С. 20: На самом крупном
искусственном спутнике Земли, искусственном спутнике Земли
"Вэйдады Ю-и" – "Великая советские и английские
дружба", – советские и мастера безгравитационного
китайские мастера литья...
безгравитационного литья...

С. 100: Строительство С. 100: Строительство
Англо-Китайско-Советской Англо-Советской
астрофизической обсерватории астрофизической обсерватории
на Луне. на Луне.

С. 124: Лу Ши-эру не удалось С. 121: Листу не удалось
подобраться к этой планетке подобраться к этой планетке
вплотную. вплотную.

С. 145: С вами говорит С. 143: С вами говорит
командир звездолета КНР командир индийского
"Ян-цзы" Лу Ши-эр. ("Добрый звездолета "Карма" Рай Лист.
старый Лу!" – прошептал ("Добрый старый Лист", –
Юрковский). прошептал Юрковский).

Думаю, примеров хватит. Декитаязация текста была проведена основательно. Но в последнем случае произошел забавный прокол. Экипаж "Хиуса" слышит переговоры потерпевших бедствие с "Ян-цзы" ("Кармы"). И если в первом варианте (1960 г.) естественен был первый вопрос "доброго старого Лу": "Спик чайниз?", то тот же самый вопрос из уст "доброго старого Листа" (1969 г.) несколько странен. Ведь в переводе он звучит так: "Говорите ли вы по-китайски?".
Еще одна ошибка, которая перекочевала в текст 1969 г. без изменений. Глава "Испытание огнем". С. 70: "Наверху, в кабинете Краюхина, собрался весь экипаж "Хиуса". Здесь находились и два незнакомых Быкову человека – председатель городского совета и секретарь горкома партии". Через несколько абзацев (с. 71 издания 1960 г.): "Люди туда посланы? – обратился он к председателю горисполкома. – Тот кивнул". Еще через страницу (с. 72): "Председатель горисполкома спорил о чем-то с Крутиковым, секретарь горкома без видимого интереса прислушивался к их спору". То есть председатель совета почему-то превратился в председателя исполкома.
И еще одна примета времени. Глава "На пороге". Быкову не спится, он вышел покурить на балкон: "Было тихо. Огромный город спал в призрачной полутьме июльской ночи; далеко за горизонтом стояло розовое мерцающее зарево, на севере ослепительной белой стрелой уходил в серое небо пик Дворца Советов". (С. 34). Не тот ли это самый Дворец Советов, на месте которого сейчас бассейн "Москва"?

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 8 сентября 2020 г. 16:57

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 7 сентября 2020 г. 18:36

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 10

Абакан 17.09.1990
Ну и потом, господа «Людены», если уж вы интересуетесь любыми мелочами, связанными с именами Стругацких, то советую поинтересоваться деятельностью переводчика с английского языка С.Бережкова, а также примыкающих к нему С.Победина и С.Витина. Имею основания полагать, что это псевдоним братьев, занявшихся переводами во 2-й половине 60-х годов от полной финансовой безнадеги. Это, в частности, переводы таких вещей, как "Саргассы в космосе" Эндрю Нортон, "Экспедиция "Тяготение" и "Огненный цикл" Хола Клемента, возможно, еще каких-то произведений. Последняя по времени публикация перевода С.Бережкова – это перевод рассказа Джерома Биксби "Мы живем хорошо!" в сборнике "Те, кто уходит из Омеласа" (М., Известия, 1990 – Б-ка журн. "Иностр. лит-ра"). Происхождение псевдонима я связываю с тем, что в то время Аркадий Натанович жил в Москве на Бережковской набережной, а уж на проспект Вернадского переехал позже.
[Видимо, стоит здесь заметить, что С.Бережков переводил также и с японского, что псевдонимы Стругацких-переводчиков были раскрыты в библиографическом указателе: Русские советские писатели-прозаики. – Т. 7 (дополнительный). – Ч. 2. – М.: Книга, 1972. – С. 334; что в библиографии А.Керзина специальный раздел переводов АБС содержит и все переводы, опубликованные под псевдонимами...
Причем этимология псевдонима С.Победин также достаточно прозрачна: Б.Н. и поныне проживает на ул. Победы. Что же касается С.Витина, то вот что писал сам автор: "Связь между С.Побединым и С.Витиным очень простая. Один из переводчиков жил на Бережковской набережной, другой – на улице Победы. Так появились С.Бережков и С.Победин. Однако, С.Победин появился по воле С.Бережкова. Сам С.Победин хотел замаскировать себя похитрее и, главное, посмешнее. Например: Победа – Виктория – Виктор – Витя. Отсюда – С.Витин".
Это все, конечно, хорошо и понятно. Но кто мне объяснит, откуда взялся С.Ярославцев?!.. – В.Б.]

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 6 сентября 2020 г. 13:18

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 17 (70)

Абакан 27 апреля 1992

С.ЯРОСЛАВЦЕВ

ДЬЯВОЛ МЕЖДУ ЛЮДЕЙ

Фрагмент

По облику был он похож на непроспавшегося мертвеца: жесткие волосы дыбом, бледная с прозеленью физиономия в засохлых пятнах, неподвижные тухлые глаза. Ходил и бормотал: "Не убий, не убий, не прелюбы сотвори...". Юрод.

Дня через два Ким нанес городу ответный визит. Вспоминать об этом тоже не хочется, но тоже надо.
Около полудня он появился на проспекте Изотова в обычном своем оранжевом тулупе до пят и чудовищной своей шнурковой шапке. Облачение это было известно половине ташлинцев хотя бы и по слухам, и наиболее смелые из встречных проходили мимо, уставив взоры прямо перед собой, а малодушные торопились свернуть в переулки или занырнуть в магазины. А направлялся Ким домой в "черемушки", возвращаясь из жалкой нашей районной "Оптики", где он еще месяца три назад заказал очки для жены своей Люси. Заходил он в "Оптику", как впоследствии выяснилось, раз двадцать за это время, да все втуне: то оправы не было подходящей, то линз, а чаще всего ни того, ни другого. В тот день получился у него с продавцом такой разговор.
– Чтобы завтра очки были, – сказал он.
– Завтра будут, – хмуро, но с готовностью ответствовал продавец.
– Чтобы завтра очки были доставлены мне домой к двенадцати, – сказал он.
– Будут доставлены, – сказал продавец.
Ким указал пальцем на высунувшегося из мастерской парнишу ученика.
– Вот пусть доставит.
Парниша, посинев от ужаса, отчаянно затряс головой. Продавец набычился.
– Я сам доставлю, – сказал он.
Ким безрадостно оскалился.
– Ладно, – проговорил он. – Ты сам и доставишь, старик, коли ног не жаль. И запомни: доставишь вовремя – воля; вынудишь меня снова к тебе тащиться – уже неволя; не выполнишь заказ – смерть.
Продавец побледнел, но ответил с достоинством:
– Вы меня не пугайте, гражданин Волошин. Меня немецкие танки не испугали. Сказал – доставлю, значит, доставлю.
На том они и расстались. Продавец принялся работать с великолепной оправой, предназначенной для старшей дочери начальника милиции, а Ким отправился восвояси.
Кажется, это впервые повел он себя столь откровенно и вызывающе, впервые обнажил оружие. И так, с обнаженным оружием, и двинулся по проспекту Изотова. Весть уже распространилась, народу на проспекте стало немного, никому не хотелось попадаться на глаза этому бесу, и маячили отдельные фигуры шагах в двадцати позади него, да поспешно расходились фланирующие шагах в тридцати впереди. И надо же было случиться, что к нему прицепился известный возмутитель спокойствия иеговист Панас Черкасенко...
Ким шел обычным своим широким шагом, а коротышка-иеговист вприпрыжку поспевал за ним и визгливо вещал. Что-то об армагеддоне. О каких-то ста сорока четырех тысячах. Об обновленной земле. Ким шел себе, словно ничего не слыша, а потом, не останавливаясь, отрывисто произнес несколько слов. Проповедник подпрыгнул, воздел очи горе, словно бы в крайнем возмущении, снова нагнал Кима и снова принялся вещать. Те, кто наблюдал эту сцену, затаили дыхание, кое-кто остановился, кое-кто попятился.
И точно. Панаса Черкасенко вдруг повело влево, как пьяного, боком-боком засеменил он на подгибающихся ногах и вывалился на проезжую часть в аккурат под громыхающий на полном ходу самосвал. И не вскрикнул даже злосчастный проповедник, и явственно хрустнули его сокрушаемые кости под громадными колесами. Скрежет, визг тормозов, и на проспекте Изотова воцарилась тишина. И тогда жалостливо-испуганный стон извергся из грудей наблюдателей, а Ким, даже не оглянувшись, пошел дальше и вскоре свернул на улицу им. писателя Пенькова, по которой был кратчайший путь к мосту через Большой Овраг...
Но не гибелью свидетеля Иеговы заключился его выход в город. Улица им. писателя Пенькова у нас узкая, а в те времена и вовсе перекопанная вдоль и поперек, и случившиеся на ней прохожие-очевидцы наблюдали то, что там произошло, можно сказать, в упор. Со стороны проспекта Изотова только-только донеслись завывания сирены то ли ГАИ, то ли "скорой", когда Ким ступил на бугристую тропинку, протоптанную в снегу поверх строительного хлама вдоль фасада возводимого пятиэтажника, того самого, с которого накануне сверзился пьяный строитель. Ким ступил, прошел, оскользаясь, несколько шагов и внезапно замер на месте.
Так стоял он секунд пять, когда сквозь клетку лесов вылетела из оконного проема на третьем этаже страшенного вида колода – вроде тех, какими пользуются в своем ремесле мясники. Она грянулась на тропинку едва ли не под ноги Киму, подскочила и выкатилась на середину улицы. Ким на миг поднял голову и как будто взглянул в ту сторону, откуда она вылетела, после чего пошел дальше своей дорогой.
Ошеломленные прохожие-очевидцы провожали его взглядами, пока он не скрылся из глаз, и только тогда услыхали жалобные вопли и мольбы о помощи, доносившиеся из недр новостройки. Мнения разделились. Кто-то настаивал на том, чтобы позвать милицию. Кто-то предостерегал от опрометчивых поступков. Кто-то просто ушел от греха. Но, как всегда, нашлись и смелые. Не без трепета вступили он в дом и поднялись на третий этаж, где обнаружили трех молодцов в испачканных черных полушубках. Молодцы бродили по комнатам, ощупывая стены грязными ладонями. При этом они громко рыдали, срываясь в истерику, и опухшие мордасы их были измазаны слезами пополам со строительной пылью. Они были насмерть перепуганы: никак не могли найти дверь, чтобы выйти на улицу...
Здесь необходимо маленькое отступление.
Не знаю, как в других столицах, но в нашем областном Ольденбурге эта разновидность общественных деятелей появилась вскоре после 85-го, причем в количествах, далеко превышающих желательные. Большею частью рекрутируется она из бывших спортсменов и несостоявшихся тренеров по боевым видам спорта. Зимой они щеголяли в черных полушубках, которые называют "романовскими" – это щегольство патриотическое, бросающее вызов заграничным дубленкам. Роятся они возле мебельных магазинов, в железнодорожных пакгаузах и при оптовых складах продовольствия и спиртных напитков. По вечерам они любят бывать в престижных ресторанах, где при обычных обстоятельствах ведут себя тихо. Пьют немного, закусывают деликатесно, курят только "мальборо". Столики занимают не самые удобные, но расположенные на стратегических направлениях... Можно, конечно, гадать, кто нанял из Ольденбурга этих оболтусов с микроскопическими мозгами и чугунной совестью, но как медик я утверждаю, что больше не отираться им по мебельным делам и не сидеть в дорогих ресторанах, и не курить "мальборо"...
Часа в четыре пополудни, уже отягченный всей этой информацией, я заперся в своем кабинете. Мне было худо. Если бы душевное состояние мое проявилось в телесных движениях, я бы трясся, как от сильного озноба. Но мне удавалось сдерживать себя. Мало того, я с неясным удивлением осознал, что не так уж поразила гибель проповедника-иеговиста и моментальное низведение сразу трех человек до уровня клинического идиотизма. Нет, всю душу мою затопил вполне эгоистический ужас за себя и за моих близких. Неуловимый, неуязвимый, непостижимый бес открыто расхаживал между людьми, и невозможно было предсказать, кто будет очередной жертвой его. И еще ОН учуял опасность за несколько секунд до падения.
А ведь еще не было известно, что произойдет этой ночью. Мало кто знал, что не трое, а целых семнадцать "черных полушубков" наехало в наш Ташлинск. Как видно, потеря троих не произвела на остальных должностного впечатления, и примерно в полночь весь отряд гангстеров двинулся к мосту через Большой Овраг. И там, на середине моста, Ким их стукнул. Надо полагать, не выходя из дому. Но эти четырнадцать отделались легко. Полежали на снегу, поднялись на трясущиеся ноги и пустились без оглядки обратно. Некоторые слегка поморозились, кто-то потерял шапку... Утром они дружно погрузились в автобус и отбыли к себе в Ольденбург.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 5 сентября 2020 г. 09:20

П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 1 (135)

Абакан 1 января 1996

Раскопай своих подвалов

УЛИТКА НА СКЛОНЕ

Черновик глав с Перецем

Глава третья – [5, 47]

Другие из вас вселяют неверие и упадок духа. И не потому, что они мрачны или жестоки, или предлагают оставить надежду, а потому что лгут. Иногда лгут лучезарно, с бодрыми песнями и лихим посвистом, иногда плаксиво, стеная и оправдываясь, но – лгут. Почему-то такие книги никогда не сжигают и никогда не изымают из библиотек; не было еще в истории человечества случая, чтобы ложь предавали огню. Разве что случайно, не разобравшись или поверив. В лесу они тоже не нужны. Они нигде не нужны. Наверное, именно поэтому их так много... то есть не поэтому, а потому что их любят... Тьмы горьких истин нам дороже... Что? Кто это тут разговаривает? Ах, это я разговариваю... Так вот я и говорю, что есть еще книги... Что?

– У меня интересное содержание, четкий шрифт и красивый переплет.

– Все равно барахло.

– Почему же это барахло? Меня читают. Меня часто читают. У меня даже одна страница отклеилась.

– Это еще ничего не значит. Мою соседку вон зачитали, стоять с нею рядом противно. Вся в супе и читательских соплях. А двух слов связать не может. Сплошное "он обнял и стал ее раздевать".

– Слушайте, потише, здесь детские книги...

– А что у меня на полях один ребенок написал!

– Так почему же все-таки я барахло?

– Потому что вранье.

– А уж ты – сама правда!

– Во всяком случае мой автор во все это верил.

– Какая же разница, если это все равно вранье? Мой автор тоже может сказать, что он во все это верит.

– Твой? Подонок он. Пьяница и подхалим...

– Руганью ты ничего не докажешь. Да и что это за разговор! Вранье – не вранье...Что ты об этом знаешь? Правда – понятие социальное. А если строго между нами, то перед лесом мы все – одинаковое барахло.

– Причем же тут лес? Кто его видел? Кто докажет, что он есть?

– Лес есть!

– Кто это еще там орет с верхней полки?

– Но-но, потише, я – про лес!

Смех. Да, подумал Перец, можно себе представить, что это за книга.

– Что-то давно меня никто не берет.

– Про любовь?

– Не-ет.

– Приключения?

– Нет.

– Ну и не жди, не возьмут.

– А ведь брал кто-то. Предисловие прочитал и первую главу. В двух местах подчеркнул, а в одном месте поставил "нотабене". Кто же это был? Не помню.

– А что же он не кончил?

– Ему уезжать надо было. Хотел он меня украсть, да постеснялся. А я еще тогда подумала: никогда его не забуду. И вот забыла.

– В очках?

– Нет.

– Странно.

– А чего ты там расхвасталась? Меня, может, каждый день крадут, да сам директор приказывает возвращать. Я в букинистическом знаешь сколько стою? Меня в свое время из-под полы продавали, если хочешь знать...

– Вместе с интересными открытками, надо понимать?

– Тише, пусть спит...

Черновик УНС-I

Глава седьмая – [5, 122]

Они пошли дальше. После слизней тропинка казалась немножко скользкой. [Далее – вместо текста о том, что "встретились и разошлись" до конца абзаца]. Атос поймал себя на том, что мысленно перебирает известных ему диких обитателей леса. Тахорги, псевдоцефалы, подобрахии, орнитозавры Циммера, орнитозавры Максвелла, трахеодонты... это только самые крупные, тяжелее пяти центнеров... рукоеды, волосатики, живохваты, кровососки, болотные прыгуны... Почти каждый выход в лес означал встречу с каким-нибудь новым животным – не только для чужака, но и для местного жителя. То же самое относилось и к растениям. И никого это не удивляло. Новые растения приносили из леса, новые растения совершенно неожиданно вырастали на поле – иногда из семян старых. Это было в самой природе, и никто не искал этому объяснений. Возможно, новые животные тоже рождались от старых, давно известных. А может быть, они были стадиями метаморфоза – личинками, куколками, яйцами... Эти слизни-амебы, например, наверняка какие-нибудь зародыши...

– Скоро будет озеро, – сказала Нава. – Пойдем скорее, я хочу пить и есть. Может быть, ты рыбы для меня приманишь...

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 4 сентября 2020 г. 17:47

Михаил Шавшин
Когда возможны варианты… (продолжение)

1 февраля 1962 — АН:
   «Ты уж извини, но я вставил в детгизовский план 1964 года «Седьмое небо», повесть о нашем соглядатае на чужой феодальной планете, где два вида разумных существ. Я план продумал, получается остросюжетная штука, может быть и очень веселой, вся в приключениях и хохмах, с пиратами, конкистадорами и прочим, даже с инквизицией...»
Аркадий — брату, 10 марта 1963, М. — Л.
   «Теперь о «Седьмом небе» и о Бенни Дурове. Положительно, мы с тобой телепаты. Но за дальностью расстояния моя информация дошла до тебя в очень искаженном виде. Я уже полтора месяца думаю над «Седьмым небом», но все некогда выдать это в законченном и оформленном плане. А дело там вот в чем.
   Существует где-то планета, точная копия Земли, можно с небольшими отклонениями, в эпоху непосредственно перед Великими географическими открытиями. Абсолютизм, веселые пьяные мушкетеры, кардинал, король, мятежные принцы, инквизиция, матросские кабаки, галеоны и фрегаты, красавицы, веревочные лестницы, серенады и пр. И вот в эту страну (помесь Франции с Испанией или России с Испанией) наши земляне, давно уже абсолютные коммунисты, подбрасывают «кукушку» — молодого здоровенного красавца с таким вот кулаком, отличного фехтовальщика и пр. Собственно, подбрасывают не все земляне сразу, а, скажем, московское историческое общество. Они однажды ночью забираются к кардиналу и говорят ему: «Вот так и так, тебе этого не понять, но мы оставляем тебе вот этого парнишку, ты его будешь оберегать от козней, вот тебе за это мешок золота, а если с ним что случится, мы с тебя живого шкуру снимем».     Кардинал соглашается, ребята оставляют у планеты трансляционный спутник, парень по тамошней моде носит на голове золотой обруч с вмонтированным в него вместо алмаза объективом телепередатчика, который передает на спутник, а тот — на Землю картины общества. Затем парень остается на этой планете один, снимает квартиру у г-на Бонасье и занимается тасканием по городу, толканием в прихожих у вельмож, выпитием в кабачках, дерется на шпагах (но никого не убивает, за ним даже слава такая пошла), бегает за бабами и пр. Можно написать хорошо эту часть, весело и смешно. Когда он лазает по веревочным лестницам, он от скромности закрывает объектив шляпой с пером.
   А потом начинается эпоха географических открытий. Возвращается местный Колумб и сообщает, что открыл Америку, прекрасную, как Седьмое Небо, страну, но удержаться там нет никакой возможности: одолевают звери, невиданные по эту сторону океана. Тогда кардинал вызывает нашего историка и говорит: помоги, ты можешь многое, к чему лишние жертвы. Дальше понятно. Он вызывает помощь с Земли — танк высшей защиты и десяток приятелей с бластерами, назначает им рандеву на том берегу и плывет на галеонах с солдатами. Прибывают туда, начинается война, и обнаруживается, что звери эти — тоже разумные существа. Историки посрамлены, их вызывают на Мировой Совет и дают огромного партийного дрозда за баловство. Это можно написать весело и интересно, как «Три мушкетера», только со средневековой мочой и грязью, как там пахли женщины, и в вине была масса дохлых мух. А подспудно провести идею, как коммунист, оказавшийся в этой среде, медленно, но верно обращается в мещанина, хотя для читателя он остается милым и добрым малым. Такая вот идея».
   Не правда ли, есть отличия.

   «Хищные вещи века» начинались почти как предвестник «Обитаемого острова». Неизвестная планета, сплошная облачность, неудачные попытки связаться с внешним миром и так далее…
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий Рабочие записи, 1963:
   «Необычайно развитое чувство ненависти. Утилитаризм. До предела доведенная косность мысли. Только техника. Крики радости по поводу изобретения нового вида снегоочистителя. Замалчивание идеи иных цивилизаций. Астрономия отсутствует: вечная облачность, слой, поглощающий видимый свет и переизлучающий так, что все небо кажется равномерно освещенным. Бешеная борьба с мыслью о неединственности и неизбранности. Метафоричность и детерминизм, доведенный до абсурда. Бенни приземляется на загородной вилле одного из правителей. Развлечения деток. Его принимают за служителя. Охрана принимает за гостя. Живет там некоторое время и приживается. Чудовищное самодурство. Неприкрытая коррупция. Газеты полны радостных известий. Идея всеобщей предопределенности. Все известно, и человек лишь следует управляющим им импульсам. Людям и в голову не приходит, что они живут и действуют самостоятельно. Атмосфера практически не пропускает радиоволн. Имеющиеся окна перекрыты глушилками. Огромный институт, изучающий причины непрекращающегося гула в «окнах». Его ракету принимают за абстрактную скульптуру. Толкутся рядом детки и восхищаются: он ставит анализатор и изучает язык. Скука. Канонизированные удовольствия. Это должна быть страна мещан. Поголовных. Не желающих знать и думать. На любую идею вопрос: «А зачем мне это?»
   История Бенни — история попытки связи с кораблем, крутящимся вокруг и ждущим его. Уровень цивилизации — ниже. Машины не останавливаются. Примерно наше время. Есть другие государства, о которых известно только, что там мор, глад, притеснения, угроза. Резкий контраст между тем, что видит и слышит Бенни на вилле (свобода высказываний, разнообразие мнений, веселая, хотя и жестокая жизнь) и снаружи: скука, благонамеренность и здравомыслие. Мещанский рай: чистота, культура, вежливость, скука, сытость и стимул только один — сохранить состояние, в котором находишься. Общество, зашедшее в тупик. Мутанты и ненависть к ним. Охоты за мутантами. Он выбирается за пределы виллы, и его принимают сначала за беглеца и долго его оберегают и прячут. Единственный вид литературы — фантастика. Контора по прокату машин времени. Воскресные прогулки в недалекое будущее. Только с экскурсоводом. (Гигантский блеф?) Управляет чудовищная машина, давно уже вышедшая из подчинения, и ее жрецы ни черта не могут, не знают, как ее остановить и чем все это кончится. Великий чрезвычайно популярный поэт — в жутком одиночестве. Люди стыдятся обнаружить способности и найти что-нибудь новое. Это считается дурным тоном, чем-то вроде пьянства на людях. Был великий ученый, который все это предсказал, и так оно и вышло».
   Часть идей осталась в «Хищных вещах века», другая часть перекочевала в «Обитаемый остров».

«Малыш» был задуман 22 февраля 1970 года под названием «Операция „Маугли“»:
   «На планете, населенной негуманоидным пассивным племенем (вырождающимся после биологической войны), разбился звездолет с супружеской парой и ребенком. Ребенка спасают аборигены. Через десяток лет прибывает новая экспедиция, обнаруживает человеческие следы, а аборигенов принимает за животных. В поисках невольно разрушают дома и пр. Возникает конфликт. Маугли отзывается, как обычно привык защищать своих медлительных отчимов от диких зверей. Его захватывают. Дальше — на Землю. Приключения на Земле...
    И так далее. Появляется Горбовский со своей внучкой, тайно переправляется на остров, где живут аборигены, и улаживает все конфликты ко всеобщему удовлетворению. Deus ex machina.
Замысел достаточно сильно отличается от последующей его реализации, но какие-то (фундаментальные) позиции определились у нас уже в самом первом разработанном плане, и в том числе образ Малыша:
    У Маугли могучая способность к звукоподражанию, сразу все запоминает, слова и интонации, так его отчимы заманивают быстрых зверей. Обмазан слизью, которая обладает способностью менять цвет под цвет фона — мимикрия...
Впрочем, все это были только наметки. Писать повесть мы начали гораздо позже, в июне 1970-го, причем вначале основательно перелопатили сюжет: медлительные вымирающие аборигены превратились у нас в могучую цивилизацию «гетероморфоз», населяющую подземные пустоты мрачных и загадочных «Морщинистых островов»; неловкие действия ничего не понимающих в ситуации землян (вернее, их кибернетических ловчих) приводят к конфликту, в который, разумеется, вмешивается Малыш... маленькая, но беспощадная война... разъяснение всех недоразумений... земляне уходят. По этому, новому, плану мы даже начали работать и написали целых восемь страниц, но уже на другой день:
Думаем заново. Написанное похерили...»

   Это, разумеется, не все варианты знакомых многим с детства произведений классиков отечественной фантастики. Перебирая сохранившиеся в архивах Стругацких черновики, можно найти еще множество удивительных записей. Однако и приведенных текстов достаточно, чтобы оценить, насколько прихотливы изгибы писательской мысли в зависимости от давления внешних обстоятельств, вмешательства недоброй воли церберов от литературы, а затем – по мере накопления опыта – и жесточайшей самоцензуры самих авторов. Ничего не поделаешь, такие были времена.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 3 сентября 2020 г. 18:36

Михаил Шавшин
Когда возможны варианты… (продолжение)

Оказавшись в коммунистическом будущем, они сначала теряются, не зная, смогут ли стать полезными членами общества, но затем находят свое место в общем строю, спешно наверстывают каждый в своей области все, чего добилось человечество за прошедшие два века, и приглашаются принять участие в дальней звездной экспедиции, имеющей целью найти во Вселенной братьев Человека по разуму. На новейшем по новому времени корабле (гравитабль, оборудованный «двигателями времени») они достигают довольно отдаленной планетной системы, на одной из планет которой обнаруживают разумную жизнь. Следует встреча с иным человечеством, описание их жизни и приключения на незнакомой планете.
   Земляне, с точки зрения этих людей, являются новой, чрезвычайно стремительной и активной формой жизни. «Медленное человечество» по условиям эволюционного развития на их планете очень плохо приспособлено к быстрому и активному прогрессу, настолько плохо, что, несмотря на значительно более длительную историю, чем история человечества на Земле, они едва успели добраться до употребления не очень сложных машин. Тем не менее «медленное человечество» продолжает упорно, хотя и очень замедленными темпами, двигаться вперед. Оказав «братьям по разуму» посильную помощь, земляне, несколько разочарованные, возвращаются на Землю.
   Они прибывают в Солнечную систему через тысячу лет. Земля изменилась неузнаваемо, все планеты земного типа «выправлены» и стали такими же цветущими и заселенными мирами, как сама Земля. Планеты-гиганты «разрабатываются» в качестве неисчерпаемых источников даровой энергии для грандиозных экспериментов по исследованию структуры пространства и времени и для сверхдальней связи с другими мирами Вселенной. Люди научились «творить» любые вещи из любого вещества.
   Оказавшись в этом мире, герои снова на некоторое время теряются и снова находят свое место среди многих миллиардов «властелинов» необычайных машин, «творцов» новых миров и замечательных художников.
ИДЕЯ. Показать две последовательные ступени развития человечества будущего. Показать неисчерпаемые технические и творческие возможности человечества. Показать, что люди будущего — именно люди, не утратившие ни любви, ни дружбы, ни страха потерь, ни способности восхищаться прекрасным. Показать некоторые детали коммунизма «во плоти». Показать несостоятельность «теории» ограниченных возможностей познания для человека, взятого отдельно».

16 декабря 1959 — АН:

   «Срочно давай идеи для «Возвращения». Я более или менее разработал первую часть, но мне нужны хорошие планы для части о «кхацкхах» и, самое главное, для части последней — «Творцы миров», о человечестве в канун четвертого тысячелетия. Расстарайся, брат. Часть о перелете к кхацкхам должна быть сильно приключенческая, а последняя часть — психологически-утопическая с диковинами и гвоздиками».

   Еще одна заявка на крутой боевик относится к 1962 году. Именно она оказалась переломной для всего творчества ранних АБС. Речь идет о «Попытке к бегству»:
   «СЮЖЕТ (скелетный): Много-много лет назад на планету Н системы звезды М залетели какие-то шибко культурные супермены, для каких-то надобностей построили всякие действующие установки, побыли десяток лет и улетели, оставив часть установок за ненадобностью. На аборигенов планеты — первобытных людей — супермены 0 внимания, не считая, видимо, себя вправе вмешиваться и развивать или им просто некогда было.    По уходе суперменов аборигены, разбежавшиеся было в страхе по окрестным лесам, с любопытством обследовали оставленные чудеса и стали даже дергать рычаги. Стали получаться всякие эффекты, какие можно ожидать от машин суперменов. Постепенно выделилась каста жрецов, которые пугали простой народ, убивали и угнетали, владели этими установками. Эти жрецы возомнили себя всемогущими — от богов, мол, самих такой дар получен.
   Прошло несколько тысячелетий, и вот на планету Н прибывают земляне. Это просто любопытствующая экскурсия — дело происходит веке в 40-м, когда махнуть на неоткрытые планеты для развлечения ничего не стоит. В составе экспедиции шесть юношей и девушек и два молодых жителя Сириуса среднего пола. Это, значит, в знак того, что земляне давно уже подружились с инопланетниками. Экспедиция разбредается посмотреть и собрать коллекции. Аборигены, натурально, в панике: не второе ли это пришествие. Жрецы понимают, что надо драться, и начинают бой. Техника у них в руках необычайная: машины, управляющие случайными процессами, гипноизлучатели, всевозможные изгибатели пространства и пр. Но, во-первых, пользоваться ею они могут только вслепую, а во-вторых, у землян тоже есть техника, специально предназначенная для обороны от всяких внешних вредов. Описание поимевшего место мордобоя и составляет сюжетную идею повести. Причем сделать надо так, чтобы до начала последней четверти книги читатель не догадывался бы, что вредит землянам. Чтобы показывать только внешние проявления и не показывать механизма за кулисами.
   СЮЖЕТ (литературный): Высаживаются. Сначала все хорошо. Признаков цивилизации нет. Разбредаются. Внезапная атака на корабль — землетрясение или ч<то>-л<ибо> в этом роде. Кто-то пропал. Идут на поиски. Странности. Поиски. Трупы аборигенов, распятые или на колу: жрецы подавили очередное восстание. Второй пропал. Поиски. Тревога. И т. д. Можно закрутить смачно, но нужно продумать эту линию. Все на детективе, подгонка теории под факты.
   ИДЕЯ (социальная): мощное оружие, сверхтехника в руках у дикарей, которые оной пользоваться не умеют. Неандерталец с огнеметом.
   ИДЕЯ (антропологическая): против тезиса о вырождении человечества в будущем. Наши коммунарии, попав в такую обстановку, дерутся как львы. Даже как слоны.
   ИДЕЯ (главная): Видишь ли, Боб, лучшие вещи научной фантастики всегда имели дело с обычными людьми в необычных обстоятельствах. Люди были исследователями или жертвами этих обстоятельств. Они всегда вели себя так, как ведет перед необычным себя средний человек».     В окончательном варианте "Попытка к бегству" стала первым произведением, где братья Стругацкие — "открыли для себя тему Прогрессоров"; — "ощутили всю сладость и волшебную силу ОТКАЗА ОТ ОБЪЯСНЕНИЙ"; — использовали метод пересечения Прошлого, Настоящего и Будущего, а
также «впервые поняли, насколько эффективно и продуктивно – в чисто
литературно-художественном плане – такое пересечение»;
- прошли через жесточайший кризис.

   Текст повести «Трудно быть богом» тоже не сразу стал таким, каким мы его привыкли видеть.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 2 сентября 2020 г. 14:40

Михаил Шавшин
Когда возможны варианты… (продолжение)
Кроме версий этапных произведений существовало еще множество набросков на другие темы. Самым интересным из них представляется план «Пути на Амальтею», уже потому, что младший брат, обычно сдержанный и рассудительный, но в данном случае, вероятно, вдохновленный успехом первой книги и теми ее частями, что не были реализованы в окончательном тексте СБТ, разошелся не на шутку. Он предложил сюжет, совершенно не характерный для советской фантастики того периода.
Борис — брату, 3 февраля 1958, Л. — М.
Страшная большая планета (Каждый умирает по-своему)
Глава I. Международная база на Ио. Иовифизическая обсерватория. Склад горючего. Перевалочный пункт на маршруте «Внутренние планеты — Внешние планеты». В очередной научный рейс вокруг Джупа отправляется небольшой специализированный звездолет с экипажем, состоящим из: а) капитан — Михаил Иванович Крутиков, б) пилот-радист Андрей Анатольевич Строгов, в) астрофизик-юпитеролог профессор (японец), г) его помощник, доцент (русский), д) астрогеолог Александр Сергеевич Бирский (звездолет имеет целью кроме всего прочего провести изучение двух спутников Джупа), е) врач и биолог (англичанин), ж) военный инспектор Алексей Петрович Громыко (официально — он просто инспектор, обследующий межпланетные станции района Марс–Юпитер; его действительная цель — организация военных баз в этих районах: это самое начало авантюры Симмонсов; транспланетные магистрали под угрозой; разгромлена международная база на Фобосе; Симмонсы активизируются в районе Урановой Голконды; уничтожен научный город Великий Сырт на Марсе; Симмонсы тянут лапы к Юпитеру и дальше; их цель: нарушение регулярных передвижений в космосе, контролирование всех межпланетных станций, захват главных месторождений полезных ископаемых и — попутно — сокрушение биржи, политические провокации и пр). Звездолет уходит в месячный рейс.
Глава II. Через пояс астероидов пробиваются два Симмонса. Цель: разведка и при возможности уничтожение базы на Ио. Один звездолет теряет управление, его бросают. Симмонс высаживается на Ио. Горючее на исходе. Капитан требует выдачи жидов, коммунистов и горючего. Отказ. Короткий бой на базе. Один из наших взрывает базу вместе с запасами горючего и половиной Симмонсов. Симмонсы в луже. Экипаж — сплошь железные мальчики — солдатня, авантюристы, уголовники. Ловят сигналы Крутикова и идут к ним — грабить горючее.
Глава III. Звездолет Крутикова на спутниках. Странное молчание базы. Идут к Юпитеру. Нападение Симмонса. Атомная торпеда разрушает звездолет наполовину. Симмонсы требуют горючее. Переговоры — горючее у Симмонсов кончилось. Два звездолета, сцепившись, начинают постепенно валиться в бездну.
Глава IV. Начало агонии. Взаимные попытки абордажа. Смачные описания развеселой ситуации на обеих ракетах. На нашей ракете радио уничтожено. Симмонсы вдруг сигналят: бунт на борту. По этому сигналу согласно международного кодекса любое судно должно подойти, захватить ракету и без суда и следствия перестрелять всех, кроме капитана и штурмана. Несколько звездолетов отзываются, но они далеко. На борту действительно вспыхивает бунт — команда разузнала о маневре капитана. Бойня. У нас на борту тоже — бунт. Бунтует доцент. Его урезонивают (например, из пистолета, потому что он заявил, что Симмонсы тоже люди и надо им довериться). Японец совершенно невозмутимо сидит за уцелевшими приборами. Англичанин раскладывает пасьянсы. Мих Ив умирает от ранения. Бирский кусает локти. А П мыслит. Строгов читает «Три мушкетера» и помогает японцу.
Глава V. Агония. В бездне. Затонувшие острова. Связь прервана. Симмонсы опускаются на один из островов. Сцены совершенного разложения. Наши тоже высаживаются. Последний яростный бой. Наших бьют. Остаются в живых только А П, японец и Строгов. Последние сцены: капитан Симмонсов в своей каюте стреляет из пистолета в стены и следит за рикошетами — ждет, когда в него влепит отскочившая пуля. Японец говорит — работать, работать. Эпилог. В зависимости от счастливого или несчастного конца. Написать по-моему можно, если не слишком умно и глубоко, то во всяком случае — очень увлекательно.
Аркадий — брату, 8 февраля 1958, М. — Л.
«Се слышу глас не мальчика, но мужа!» (А. С. Пушкин)
«Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я». (К. Чуковский)
Дорогой Беб! Я всегда говорил, что ты очень даже можешь, когда и если захочешь. И весьма был рад, что не ошибся и на этот раз.
Теперь о «Страшной Большой». План ты предложил отличный, и он нуждается лишь в некоторых доработках. Преимущества его такие:
1) Первая в СССР вещь на тему о межпланетном пиратстве;
2) Отличная преемственность с «СБТ»;
3) Снова это не флаги и стяги во всепланетном масштабе, а только эпизод;
4) Энергичный сюжет;
Аркадий — брату, 19 марта 1959, М. — Л.
Да, наша идея «СБП» горит синим огнем. НИКАКИХ боев в межпланетном пространстве. Даже смотреть не будут. Надо придумать что-то другое.
   На том и закончилось. АН, уже сбивший носки ботинок о пороги высоких лит. инстанций, начал потихоньку передавать свой опыт младшему брату. Увы нам, читателям.

   Первый вариант «Возвращения» (Полдень, XXII век) тоже совсем не похож на канонический, ну, за исключением, пожалуй, главных героев. Сравните фабулу с привычным текстом:
   «В самом начале XXI века одна из первых межзвездных экспедиций, производившая эксперименты по движению на возлесветовых скоростях, выпадает из «своего» времени и возвращается после перелета, продолжавшегося несколько лет, на Землю конца XXII века. Перелет был трудный, выжили только два человека — штурман и врач. Они и являются героями повести.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 1 сентября 2020 г. 14:23

Михаил Шавшин
Когда возможны варианты… (продолжение)
В результате же, выполняя поставленную перед собой сверхзадачу, братья-соавторы пришли к окончательному варианту УнС, который сегодня известенвсем читателям, знакомым с творчеством Стругацких. В нем предельно точно выражена мысль о том, что, мирясь с абсурдом настоящего, мы никогда не построим счастливого будущего, достойного всякого честного и мыслящего человека. Хотя мысль эта неплохо завуалирована. Но таковы уж были правила написания остросоциальных произведений в тогдашнем обществе и при тогдашней цензуре.
   Жаль только, что первый вариант «Улитки» так и не был завершен. Ведь жирные и жадные обезьяны, живущие за счет человеческого интеллекта и активно превращающие идеи и замыслы в дерьмо – это слепок с сегодняшней самоназначенной элиты. Книга бы имела успех в народе. А талант братьев Стругацких «зрить в корень» нашел бы лишний раз безусловное подтверждение.

   Последний же по времени ключевой роман «Отягощенные злом, или сорок лет спустя» был исполнен абсолютно зрелыми авторами, вдосталь хлебнувшими гнусностей чиновничьего беспредела и беспощадного сопротивления государственной машины. Хотелось чем-то ответить.
   По словам БН: «Впервые над этим романом мы начали думать еще в октябре 1981-го, когда возникла у нас с братьями Вайнерами странная, нелепая даже, но показавшаяся нам плодотворной идея написать совместный фантастический детектив — так сказать, «в четыре башки». Чтобы состоял этот детектив из двух частей — «Преступление» и, сами понимаете, «Наказание». Чтобы в части «Преступление» (условное название «Ловец душ») описывалась бы совершенно фантастическая и даже мистическая ситуация, как по некоему райцентру российской глубинки бродит никому не знакомый Бледный Человек (БЧ) и скупает живые человеческие души. Причем никто не знает (да и знать не хочет), что это, собственно, означает вообще, и как в частности понимать словосочетание «живая человеческая душа» в последней четверти двадцатого века. Писать эту часть должны были АБС, как специалисты по мистике-фантастике, а на долю Вайнеров приходилась при таком раскладе часть «Наказание», где БЧ отлавливает милиция и соответствующие органы возбуждают против него уголовное дело. Что это будет за уголовное дело, в чем, собственно, можно обвинить «ловца душ» и по какой статье УК РСФСР судить — не было ясно никому из соавторов, и именно поэтому профессионалы Вайнеры очень всеми этими мистико-юридическими проблемами заинтересовались.
   В ноябре 1981-го придуманы были и Сергей Корнеевич Манохин, астроном (область интересов — теория двойных и кратных объектов во Вселенной), и маленький бледный человечек Агасфер Кузьмич Прудков, загадочный «ловец душ», и место действия — город Ташлинск, дальний аналог того райцентра Ташла (Оренбургской области), где АН и БН побывали в эвакуации в 1942-1943 годах. И многочисленные определения души были выписаны про запас, и составлен был проект типовой расписки о передаче таинственному Агасферу Кузьмичу души («особой нематериальной субстанции, не зависящей от тела», по определению Советского энциклопедического словаря). И многое другое было заготовлено для того, чтобы приступить к написанию части «Преступление», она же — «Ловец душ». Собственно, тогда был составлен подробный план этой повести вплоть до того момента, когда за Агасфером Кузьмичом приезжает милиция. Но на этом работа с «Ловцом душ» прервалась…»
   В самом деле, что можно потребовать за бессмертную душу в условиях социализма, как полученное использовать в дальнейшем и к каким ухищрения нужно прибегать, дабы это не сильно бросалось в глаза окружающим – оставалось большим вопросом. К тому же всегда существовала вероятность того, что сильные этого мира, обнаружив у себя под боком чудотворный феномен, очень постараются его приватизировать себе во благо. О коррупции в высших кругах, а тем более в спецслужбах и правоохранительных органах, в те времена даже заикаться не стоило. Такое произведение просто не имело права на существование. В лучшем случае его ждала участь «Мастера и Маргариты». Но высказаться-то хотелось. И появляется второй вариант, уже без Вайнеров.
   «Во время встречи в Москве, которая началась 15 февраля 1985 года, обсуждается совершенно новый замысел: что стало бы с человечеством, если бы оно вдруг лишилось чувства страха. Плюсы и минусы страха. Определение страха... Генезис страха... Отдельные фразы.
   Возникает и обдумывается даже такая идея: сделать повесть третьей книгой «Понедельник начинается в субботу». Двадцать лет миновало, в Соловце возведен дом-небоскреб, все события описываются с точки зрения сына Саши Привалова — современного, практичного до цинизма, но тем не менее после окончания МГУ двинувшего «по магии» (против всякого желания отца). НИИЧАВО уж не тот, что раньше: «несуны» тащат все, что плохо лежит; процветает принцип «ты — мне, я — тебе»; на Кристобаля Хунту работают одни только зомби да капризные привидения; у Эдика Амперяна постоянно в ходу портативный реморализатор, а Хунта соорудил для своих нужд огромный, стационарный...
И в этих вот условиях, приближенных к боевым, Кристобаль Хозевич во взаимодействии с Агасфером Кузьмичом проводят эксперимент по «обесстрашиванию» научного контингента. При этом выясняется любопытное обстоятельство: первое, что делают «обесстрашенные», — это перестают работать вообще...
   И итоговая запись 17 февраля 1985:
   Осознание огромного и безнадежного отставания от мирового уровня – во всем… Нет победителей и побежденных – все в говне, все несчастны, все недовольны…» (Борис Стругацкий «Комментарии к пройденному»)
   Вновь – тупик, хотя уже близятся перемены, времена «гласности и перестройки». Но лишь к концу 85-го АБС формулируют задачу окончательного варианта. Это история борьбы и гибели Настоящего Учителя.
В мире, погрязшем во лжи и безысходности, деяния Пророков, будь то Иисус Христос или Георгий Анатольевич Носов, обречены на крах. Их ненавидит власть, и не понимают ученики. Им не суждено при жизни увидеть плоды трудов своих. История повторяется. Пусть и в виде фарса. Но бед приносит не меньше. Хотя есть надежда, что возможны варианты…

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 31 августа 2020 г. 08:24

Роман Арбитман is with Андрей Чертков and 3 others.
2 дн. •
95 лет со дня рождения Аркадия Стругацкого. Для меня Стругацкие – это больше, чем просто любимые книги. Это – выбор профессии, это мировоззрение и судьба. Письмо Аркадия Натановича, полученное студентом Арбитманом в 1982 году, определило мою жизнь. Не так давно я написал предисловие к ПСС Стругацких в 33 томах. Завершалось оно так: «Своими книгами они приучали нас к очевидной, даже банальной истине: быть умным не стыдно — и тем более не стыдно пытаться им стать. Аксиома эта не потеряла своего значения и сегодня. Мир, где по-прежнему «умные не надобны, надобны верные», где «дурак стал нормой, еще немного — и дурак станет идеалом», — этот мир, как и раньше, остро нуждается в людях, знающих, что «думать — не развлечение, а обязанность человека». От каждого из нас не требуется быть богом. Хватит и того, чтобы мы не были дураками».

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 30 августа 2020 г. 17:43

Михаил Шавшин

Когда возможны варианты… (продолжение)

Аркадий — брату, 10 декабря 1952, Петропавловск-Камчатский — Л.
… меня заинтересовали твои возражения по поводу «БГТ». В связи с этим смею задать пару-другую вопросов. Во-первых, писал ты, что вода на Венере исчезла, когда солнце жарило раз в сто сильнее, чем прежде. Любопытен я знать, когда это могло быть и существовала ли тогда сама Венера. Второе: ежели нет на Венере воды, что же представляет собой облачный покров, ее (Венеру) покрывающий? Третье: ежели (опять же) нет на Венере воды, то лепо ли полагать ее (Венеру) обитаемой даже репейниками и муравьями, ибо известно, что жизнь вообще-то зиждется на воде и белках? Четвертое: почему надо считать, что небо на Венере должно выглядеть черным при красных сумерках? (Хотя бедному Аиду хватило бы и черных сумерек при белом небе.) Все это мне подробно пропиши, ибо хотя название «Страна Багровых Туч» очень мне нравится, но изменение моей концепции Венеры влечет за собой весьма сугубые последствия, в частности изменение или даже вообще усекновение мест в моей повести, кои мне дались с трудом и мнятся вельми эффектными.
Борис — брату, 22 октября 1953, Л. — Петропавловск-Камчатский
IV. Вопрос о твоей литературной деятельности. Скажу только одно слово: ПИШИ. Всё. Пиши, как писал первый вариант «Первых». Ставь во главу угла столкновение сильных людей с природой. Меньше терминов — больше борьбы, психологии и приключений. Лично я считаю, что первый вариант вообще надо изменить лишь чуть-чуть: добавить идейности (для порядка), сузить вступит<ельную> часть (разговор в каюте) и расширить вторую половину рассказа. . Важно, по-моему, учесть след<ующие> вещи:
1. Дать «Первым» очень важную и нужную цель, ради которой они рискуют жизнью — это надо для оправдания их смерти.
2. Либо основное внимание обратить на тех, что ушли, либо оставшемуся дать очень важную задачу – это для того, чтобы цель полета все время была в центре внимания читателя.
3. Мне не нравится название «Первые». Это абсолютно не звучит. Уж лучше «Б. Г. Т.» или «С. Б. Т.».
   Работа над повестью «Страна Багровых Туч» растянулась на долгих четыре года, в течение которых текст много раз переделывался и менялся в зависимости от замыслов, роившихся в головах братьев, научной и прикладной информации, обновлявшейся довольно быстро, изменений в окружающей действительности и других привходящих обстоятельств.
   И все же готовая рукопись добралась-таки до издательских инстанций. Но тут чиновники от литературы, стоявшие на страже чистоты помыслов и вдохновляемые бессмертными идеями КПСС, бывшей тогда «умом, честью и совестью нашей эпохи», показали что почем! Они требовали от авторов изменять имена и фамилии героев, убирать сомнительные диалоги и сцены, сокращать количество погибших и наделять людей будущего исключительно одними достоинствами. «А когда авторы, стеная и скрежеща, переписали-таки полкниги заново, от них по высочайшему повелению потребовали убрать какие-либо упоминания о военных в космосе: «…ни одной папахи, ни одной пары погон быть не должно, даже упоминание о них нежелательно»…
(Борис Стругацкий «Комментарии к пройденному»).
   От первоначальной затеи не осталось практически ничего.

   К моменту появления второй этапной книги братьев Стругацких «Улитка на склоне» мировосприятие авторов уже вполне сложилось, они точно знали, о чем и как следует писать, неясным оставалось лишь одно – в какой сюжет облечь одолевавшие их мысли, чтобы максимально эффективно преподнести их заинтересованной публике. «Попытка к бегству» уже далеко позади. А это вешка. Ведь по свидетельству БН: «Сами авторы дружно считали, что «настоящие Стругацкие» начинаются именно с этой повести», то есть с 1962 года.
   «4 марта 1965 года два молодых новоиспеченных литератора — и года еще не прошло, как они стали членами Союза писателей, — впервые в своей жизни приезжают в Дом творчества в Гагры». Как раз тут они придумывают ситуацию с островом. Не знаю уж, какой из участков суши, со всех сторон окруженных водой, всплыл из подсознания – «Таинственный остров» Жюля Верна или «Остров доктора Моро» Герберта Уэллса, а может, и тот, и другой вместе, но только история создания УнС начинается в аккурат с него родимого. И заселен он, естественно, очень диковинными существами. К примеру, обезьянами: «Обезьяны эти ведут себя как-то не так, как-то очень странно, совсем не по-обезьяньи. Они жирны и медлительны, и они совсем не боятся людей, наоборот – стараются держаться к ним поближе. И на острове начинают происходить загадочные события, внезапные сумасшествия среди людей, странные необъяснимые смерти… И обнаруживается в глубине острова поселок, где туземцы живут вперемежку с этими обезьянами – жалкое, явно вымирающее племя, состоящее как бы из одних слабоумных дебилов… Ну и потом выясняется, что во всем виноваты именно эти странные обезьяны. Выясняется, что это не обычные обезьяны, что это некие ПАРАОБЕЗЬЯНЫ, псевдообезьяны, которые, оказывается, питаются человеческими мыслями. Они высасывают из человека его интеллект, используют его интеллект так же, как мы с вами используем энергию Солнца. Только Солнце от этого не страдает, а люди вот сходят с ума и умирают.
   Символ, как вы понимаете, достаточно прозрачный: жирные, жадные, жаждущие одних только плотских радостей существа живут за счет человеческого интеллекта, активно превращая духовное в плотское, идеи и замыслы — в дерьмо. Да еще и убивая носителя разума при этом. Обыватели. Мещане. Жлобье...     Вот как это выглядело первоначально. И весь первый день в Гаграх мы занимались тем, что всячески обрабатывали и достраивали эту сюжетную ситуацию. На второй день мы отказались от обезьян. Какое нам до всего этого дело – обезьяны какие-то, какой-то остров, туземцы… Нас общество интересует! Социум! Обезьяны были решительно похерены. Зачем запускать в наш достаточно сложный социум еще и обезьян? Да и не напечатает такого никто и никогда…
   Не надо обезьян и не надо острова. В конце концов, можно взять некое государство неопределенного социального устройства. И там будут не обезьяны. Там будет параллельная эволюция! ТЕНЬ БЕЛКОВОЙ ЖИЗНИ на Земле. Оказывается, с незапамятных времен на Земле существует параллельный тип живых существ, не имеющих самостоятельной формы. Это, как зафиксировано в нашем дневнике, — некая ПРОТОПЛАЗМА-МИМИКРОИД. Протоплазма-мимикроид внедряется в живые существа и питается их соками. Она уже уничтожила в свое время трилобитов. Потом она уничтожила динозавров. Потом эта страшная протоплазма-мимикроид напала на неандертальцев. Это было трудней, неандертальцы имели уже зачатки разума, с ними ей было труднее бороться, но и неандертальцы тоже, как известно, сошли с дороги эволюции – они, разумеется, были уничтожены протоплазмой…А сейчас эта протоплазма вовсю размножается на людях, На нас с вами.
   Замечательно, что при этом человек, оккупированный протоплазмой, не меняется, в общем-то, в своих проявлениях. Он остается вроде бы прежним человеком — просто он перестает интересоваться какими-либо духовными проблемами. У него остаются только проблемы материальные – пожрать, выпить, переспать, поглазеть… Что же мешает протоплазме захватить сей мир? А дело в том, что, когда человек усиленно размышляет, протоплазма этого не способна выдержать, она начинает распадаться, гибнет и разливается омерзительным, быстро испаряющимся киселем...» (Борис Стругацкий. «Комментарии к пройденному»).

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 29 августа 2020 г. 18:30

Михаил Шавшин

Когда возможны варианты…

   Творчество Аркадия и Бориса Стругацких могло бы стать другим, если бы идеологом произведений был не Борис, а Аркадий Стругацкий. И если бы не цензура, подгонявшая все рукописи под заранее определенные стандарты. Чтобы убедиться в этом, достаточно рассмотреть историю написания этапных книг АБС — "Страна багровых туч", "Улитка на склоне" и "Отягощенные злом". Это   соответственно начало, середина и финальный период творчества АБС. Кроме того были еще варианты и "Пути на Амальтею", и "Попытки к бегству", и "Хищных вещей века", и некоторых других произведений…
   Почему получилось так, а не иначе? Чтобы ответить на этот вопрос, надо сначала сравнить характеры братьев.
   АН, красавец-мужчина, высокий и веселый, был романтиком и гусаром. Писать он тоже стремился так, чтобы, образно говоря, ветер свистел в ушах от лихой скачки, а на клинках багрилась кровь…
   БН, наоборот, был прагматиком философского склада ума. Почти все психологические изыски – от него. Недаром АН не один раз замечал: «У меня сильное подозрение, что ты прешься не по той дорожке — слишком тебя занимает психология. От одной психологии добра не жди» – 19 марта 1959…
   И вообще, для ощущения разницы в темпераментах и пристрастиях братьев Стругацких довольно прочитать всего лишь одну фразу из письма АН времен сотворения романа «Трудно быть богом»:
   «О «Наблюдателе» (так я переименовал «Седьмое небо»). Если тебя интересует бьющая ключом жизнь, то ты будешь иметь полную возможность вывалить свои внутренности в «Дни Кракена» и в «Магов».
А мне хотелось создать повесть об абстрактном благородстве, чести и радости, как у Дюма. И не смей мне противоречить! Хоть одну-то повесть без современных проблем в голом виде. На коленях прошу, мерзавец!
Шпаг мне, шпаг! Кардиналов! Портовых кабаков!» – 22 марта 1963.
   Стилем АН без влияния, в самом рафинированном виде, можно насладиться, читая «Экспедицию в преисподнюю»: «Уходили в Глубокий космос и возвращались на родные базы сверхдальние звездолеты; опаздывали на свидания, целовались и ссорились влюбленные; поэты конструировали стихи, а мастера создавали поэмы из металла и электроники…» Различие, смею полагать, очевидно. От него и будем плясать.
А начнем, как водится, сначала, то есть со «Страны багровых туч». Датой рождения СБТ, условно звавшейся тогда Равниной Горячих Джунглей, следует считать вторую половину 1951 года. Во всяком случае, первое упоминание относится именно к тому времени, и первые наброски текстов, сделанные АН, происходят оттуда же. Надо сказать, пробный вариант повести сильно отличался от канонического, был более воинственным, идеологизированным и насыщенным техническими подробностями, словом, вполне соответствовал стандартам «советской фантастики, одобренной культурологами ЦК». Уже из раннего плана произведения ясно насколько далеки были мысли АН от того, к чему пришли братья впоследствии. Никакой багровости в названии, сплошное действие и преодоление – разведка, штурм и великое строительство, да еще бои местного значения с врагами-империалистами. Все, как и положено, по трафарету.
                                   Голубая планета
                                        (план)
                                               Введение
                                   Часть 1. Урановая Голконда
1. Природа
2. Машины
3. Люди
                                           Часть 2. Авангард
1. План операции
2. Первый натиск
3. Через тела павших
                                        Часть 3. «Хиус versus Линда»
1. Диктатура Краюхина
2. Линда
3. Последний и решительный
   О сюжете можно судить по наброскам и черновикам, сохранившимся в архивах. К ним относятся два варианта Введения, три варианта текста с названием «Первые», отрывок из биографии Краюхина, «Судьба экипажа ЗЛВ-58», «Хозяин «Хиуса», «Приговор» и, конечно же, рукопись с названием «Хиус версус Линда». При этом Краюхин – чуть ли не центральная фигура всей истории про Венеру: «Краюхин – завоеватель двух больших планет и нескольких лун, победитель в кровавой бойне в Пустой полосе, Краюхин – воспитатель и кумир трех поколений самых отважных в мире межпланетников…»
   После изучения этих разрозненных и отрывочных фрагментов становится ясно, что вся будущая СБТ родилась из первой части, дополненной и расширенной стараниями младшего брата. Остальные же две были отвергнуты за ненадобностью, хотя, положа руку на сердце, даже сейчас терзает любопытство, куда именно могла завести героев безудержная фантазия АНа. Ведь в оставшемся за кадром повествовании на Венере был сооружен и полным ходом работал «грандиознейший трест по добыче и переработке радиоактивного сырья». И назывался он «Хиус» (да-да, не знакомый всем космический корабль, а мощный промышленный комплекс под руководством Краюхина). «А масштабы… нам удалось перехватить одну фразу, из которой явствовало, что только за несколько дней на Землю было переправлено свыше двухсот тонн металлического урана. Но и это еще не все. Русские обнаружили где-то подпочвенные озера тяжелой воды и переправляют в Россию цистерны сжиженного дейтерия и трития. А это – ключ к овладению термоядерными процессами… <…> … «Хиус» — это конец для нас всех». Из приведенной цитаты ясно, что господа империалисты не могли безучастно наблюдать за происходящим и, натурально, вынашивали коварные планы (как же без них!), куда входили шпионаж, диверсии, убийства и прочий джентльменский набор спецслужб. Ну и для придания полного объема и законченности – космические пираты «Симмонсы» – «…настоящие, без дураков, пираты, жестокие, омерзительные и беспощадные, оседлавшие межпланетные коммуникации и готовящиеся нанести удар из космоса по Советским республикам…» (Борис Стругацкий «Комментарии к пройденному»). Они были придуманы, когда создавался еще самый первый вариант СБТ. Ох, и закрутил бы старший брат сюжетец! Однако, вмешался младший…
Аркадий — брату, октябрь 1952, Петропавловск-Камчатский — Л.
… «Берег Горячих Туманов» меня не удовлетворяет, придется много переделывать, вплоть до изменения фабулы. Есть еще кое-какие идейки, но очень смутные…

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 28 августа 2020 г. 18:36

Этот слабый и редкий пульс неопровержимо доказывал, что он ещё жив.
А снаружи медсестры стоят около машины, вглядываются в экраны осциллографов, улавливая на них маленькие признаки его жизни. Раймер носится по залу, контролирует работу сестричек, машины, вспомогательных компьютеров, делает какие-то пометки в своём блокноте. Его язык по-прежнему неутомим.
Остальные обосновались в каморке с фанерными стенками, громко называемой «рулевой рубкой». Клеболд выстукивает что-то на своём дисплее и, как, впрочем, и Раймер, ужасно нервничает, боясь ошибиться. Дувик и генерал стоят у него за спиной. Генерал застыл как столб, а в зубах него опять сжат погасший окурок. Дувик крутится вокруг генерала, пытаясь что-то нашептывать на ухо, но тот непоколебим.
Контакт. Неужели свершилось?
В голове у Бена что-то застучало всё в том же медленном ритме… тук-тук, тук-тук… Чтобы отогнать этот стук, он снова вспомнил жену и детей. Прошло три долгих дня… Или четыре? Самые страшные дни для Эмми, если она поймет, что это и есть конец света. Что сталось с ними?
И тут он увидел маленький белый домик. Этот дом он купил, когда они только перебрались сюда. Ему было наплевать на деньги, ведь всё его время забирал всё более разворачивающийся проект. Теперь домик запущен. Газон не стрижен, старый вяз засох, мастерская давно не крашена. Жена ещё говорила, что крыша течет. А он по уши увяз в проекте, и ему было не до Бесс, хотя именно по его милости она оказалась за тысячи миль от родного города, от моря, от любимой работы в госпитале.
А сейчас поздно что-либо менять.
Светало, но город ещё спал. Их старый, но безотказный автомобиль стоял у подъезда. Десять тысяч миль пробега и погнутое крыло, — но для поездок по магазинам ещё годится. Остановись мгновение…
И тут появился звук. Вынырнула из-за угла и с воем промчалась по улице полицейская машина. Вдруг сразу и повсюду зажегся свет. И в комнате Бесс, и у Эмми, и у Роджера. Город проснулся. Полуодетые люди выскакивали из домов, всматриваясь в утреннее небо.
А по небу проносились ярко-голубые точки. Они бесшумно исчезали, оставляя за собой небольшие тучки цвета красной рябины. Неужели это те самые тихие бомбы, от которых погиб Вашингтон? Или начинается красный дождь?
Дверь в его доме распахнулась. Оттуда выбежала Бесс в накинутом на пижаму черном шелковом халате, который он подарил ей на рождество, с пальто и пледом в руках. Она устремилась к машине. Затем показался Роджер в своей шапочке с «Малой Лигой», с рукавичками и бейсбольной битой в худеньких кулачках. Он бежал, часто спотыкаясь, потому что всё время смотрел на небо. Последней выскочила плачущая и дрожащая от страха Эмми. Она ещё надеялась на папочку.
Вдруг стемнело. Это разом погасли все окна и фонари. Но тут же зажглись фары. Бесс крикнула что-то, подгоняя Роджера, и сама втащила в машину Эмми. Стартер заворчал, двигатель крякнул, и они поехали на улицу, оставляя позади облако едкого дыма. В хаосе Армагеддона автомобиль скрылся из вида.

В лаборатории погас свет, но тотчас же включился аварийный генератор. Дувик взглянул на замершие осциллографы, отвернулся и, грустно пожав плечами, посмотрел на стоящих вокруг – Раймера, Клеболда и генерала.
— Он мертв, — от волнения голос Дувика дрожал. – Мозг умер, когда подали напряжение, если, конечно, верить показаниям приборов. А только что остановилось сердце, — и затем он печально добавил: — Мы обманывали самих себя. Все мы, кроме Бена. Помните? Он всегда говорил, что эффекта Дельта Пси нет, а есть лишь слепой случай.

В серой дымке рассвета на охваченных паникой людей падал красный дождь. Его маленькие капли обжигали людей, сбивали их с ног. Проглотив хотя бы одну такую каплю, человек умирал от удушья. Коснувшись земли, капли превращались в красную пленку. Наехав на неё, машины теряли управление и разбивались… А высоко в небе, над красной пленкой и красным дождем, всходило ярко-алое солнце.
Старый «шевроле» ещё дымился в кювете. Гейб не осмелился заглянуть внутрь.
— Папа, ты спасешь нас?
Он не смог остановить Армагеддон. И вот его семья мертва, и весь мир мертв. И тело его тоже мертво – ещё с самого начала эксперимента. Так почему же он сам жив?
У него не было сил ни двигаться, ни думать, ни страдать. Словно уносимый ветром, он медленно удалялся от сгоревшей машины, от тихого городка, от всего земного шара. Будто сверху смотрел он на свою вращающуюся вокруг Солнца планету. Пейзаж всё время менялся. Вот прояснилась и снова потемнела Америка, вот погрузились во тьму Африка, Европа и Азия. Но повсюду сгущалась красная мгла. Уже кровоточили последние зелёные зоны, мутнели голубые моря. И, когда большие белые кучевые облака стали по цвету походить на морского окуня, он окончательно убедился, что вся его планета мертва.
— Почему? – Он не мог отвести глаз от медленно вращающейся красной планеты. – Почему я не умер?
— Потому, что ты бессмертен, — кто-то беззвучно ответил ему. Вдруг он заметил вокруг себя необычное сияние. – И ещё потому, что твоя работа только начинается.
Значит, это ты… — внезапно он вспомнил Дувика. – Господь Бог?
— Не больше, чем ты сам. – Он ощутил, что от его отчаяния сияние померкло. – Мы – чистый разум, возникший из материи после долгой эволюции. Но наша эволюция не закончена, и, возможно, когда-нибудь мы станем существом, похожим на Бога, каким ты его представляешь себе.
Вдруг он понял, что у него больше не болит голова. Боль исчезла. Тогда он набрался храбрости и спросил:
— Что я должен буду делать?
— Мы выращиваем новые цивилизации так, как когда-то кто-то выращивал нашу. О вашем существовании мы узнали, когда вы были уже на краю гибели. Мы очень спешили, но все равно не успели. В последний момент нам посчастливилось лишь спасти твой разум. Теперь твоя очередь отработать твой долг.
В нем снова зародилась надежда.
— Что я должен буду делать? – повторил он свой вопрос.
Ты знаешь, что такое сверхновые звезды? — спросило свечение. И он всё понял. – Ударные волны их взрывов превращают молекулярные газовые облака в звезды. Вокруг них появляются новые планеты, на которых может возникнуть жизнь. Управляя эволюцией, ты должен сделать так, чтобы тот мир стал лучше твоего.
Только теперь он наконец понял и отягощенного жизнью Дувика, и эффект Дельта Пси, и всю безнадежность проекта «Бен – Теч».Никогда не заживут раны в его душе, но мира, нанесшего их, больше не существовало. Новый мир он сделает не таким жестоким. И когда вновь родятся Бесс, Роджер и маленькая Эмми, он сумеет их спасти. О подумал об этом и впервые за последние дни ощутил нечто похожее на радость.

Перевод с английского Павла Полякова.
«ИРТЫШ» 1 – 1991. Альманах Омской писательской организации. Союз писателей РСФСР

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 27 августа 2020 г. 18:17

ДЖЕК УИЛЬЯМСОН
ЧЕЛОВЕК БЕЗ ТЕЛА
— Папа, а правда будет конец света?
Он обернулся. Маленькая Эмми только что тихо посапывающая под мерный голос радио стояла перед ним и тихо плакала.
— Папа, ты спасешь нас?
— Не плачь, котеночек. – Он взял дочку на руки, и она притихла. – Эти дяденьки… любят пугать маленьких девочек. Не бойся. Конца света не будет. Никогда.
Он отнес девочку и посидел возле кроватки пока Эмми не заснула.
А через час Раймер вызвал его в Институт.
— Что слу…? – спросила Бесс и осеклась. Он все равно не смог бы сказать правду.
Когда жена поцеловала его на прощание, он ощутил, что лицо её мокро от слез.
— Господи, если ты есть, — прошептала Бесс, — не оставь нас в своих заботах.
Это было три дня назад…, а может четыре. Всё смешалось как в тумане. Всё, кроме усталости и боли. Впрочем, это уже не имело значения.
Ничего не имело значения, кроме тихих бомб, красного дождя, проекта «Бен
-Теч» и кремневых контактов в мозгу.

- Бен? Доктор Гейл?
Кто-то толкал его в плечо и он очнулся. Рядом стоял Дувик.
— Вставай. Приказано опять испытать сцепщик.
Он сел на диван и разулся. Бритая макушка под бинтами зудела. Каждое движение отдавалось в голове холодной острой болью. Скрипя от боли зубами, он думал о жене и детях. Заключенный в старые кирпичные стены Бен – Теча, по горло напичканный обезболивающими препаратами Клеболда, он не мог даже позвонить домой.
Днем ему было плохо, а ночью – просто ужасно. Когда же конец?! Бесконечные хирургические операции и неутихающая боль в голове, хотя Клеболд и уверял, что боли не будет. Нескончаемая работа с Дувиком над отладкой программ, как срастить мозг с компьютером. Постоянно не сходящиеся математические модели, бесчисленные проверки.
— Что?- Окончательно придя в себя, он ощутил сухость и неприятный привкус во рту. –Когда?
— Сейчас. Я иду в лабораторию.
Он встал и пошел вслед за Дувиком. За своим лучшим другом.
Хотя, если все эти бомбы и смертоносный дождь родились в Лос – Аламосе, то их крестным отцом был именно Дувик.
- Раньше я обожал новое оружие. – Как то признался ему Дувик. – Я думал, что работаю на благо своей страны. Но то, с чем я столкнулся, потрясло меня до глубины души. Поэтому сейчас я здесь, в Бен – Тече. Надо как то остановить… — Он оборвал себя на полу слове и печально пожал плечами.

Вслед за Дувиком Гейл вошел в лабораторию. И тут же зажмурился от яркого света.
Посреди длинного зала притаился монстр, закованный в сталь. Дувик звал его сцепщиком. Но для него эта машина была бестией. И сегодня эта бестия его сожрёт.
Трое мужчин задумчиво смотрели на компьютер. Генерал Джонсон, бледный, с подвижным лицом, сжимал в зубах окурок погасшей сигары. Высокий, лысый Клеболд был похож скорее на солдата, чем на хирурга. Главный инженер Раймер взволнованно покусывал кончики своих золотистых усов. С его появлением все сразу оживились.
— Бен? – Генерал смерил его взглядом. – Как себя чувствуешь?
— Скажите, — от волнения голос Гейла охрип, — что случилось?
— Ничего хорошего, — генерал взглянул так грозно, будто именно он был виноват во всем. – Сущий ад. Мы хотим отгородиться от мира, но пока действуем по приказу. Будем атаковать.
— Как атаковать? – Он вздрогнул, и это отдалось взрывом боли в начиненной кремнием голове. – Это невозможно, сэр. «Бен – Теч» не оружие. Им нельзя убивать. Мы всегда это говорили и вам, и Пентагону. Это лишь опытный образец.
— Выходит, нет?
— Он ещё не готов. – Это была не вся правда. Он боялся и перегоревших в мозгу контактов, если опыт не удастся, и обретенного могущества, если всё будет в порядке. – Нет, не готов.
— Готов или нет … — холодно произнес генерал. – Если вы ничего не знаете, то знайте же: Это Армагедон.
И до него снова донесся голос Эмми:
— Папа, а правда, будет конец света?
Он повернулся к Дувику. Сейчас это был слабый нервный человек с подвижным смуглым лицом и матово-зелеными глазами. Черная, клинышком, борода делала его похожим на Мефистофеля. Но теперь этот Мефистофель каялся в своих деяниях.
— Я тут ни при чем, Бен! – Дувик вцепился в его рукав. – Я не знаю, кто напал, как… Но, кажется, именно над этим я работал в Лос – Аламосе. Наверно, оно попало в Бог знает какие руки. Я ничего не знаю. – Он беспомощно пожал плечами. – И никто ничего не знает.
— Вашингтон… — От волнения генерал перешел на шепот, его лицо перекосилось от боли. – Сегодня в полдень Вашингтона не стало. И мы не знаем, кого бить, куда… Доктор Дувик нам сказал, что вы сможете узнать это.
Все четверо с надеждой посмотрели на него.
— Я никогда ничего не обещал. – он попытался мотнуть головой и вызвал новый приступ боли. – Мы только хотели понять, что будет, если к человеческому мозгу подключить компьютер. Трудно даже представить, чем это закончится.
— Не морочьте нам голову. – Раймер кинулся к нему и уставился прямо в упор своими красными опухшими глазами на него. Его золотистые усы от влаги стали бурыми, а с их неровных кончиков свисали капельки пота, которые Раймер слизывал узким розовым языком. – Нас тут передушат как слепых кутят. Мы должны знать, кто наш враг, куда ударить в ответ. А ты водишь нас за нос.
Дувик заслонил Бена собой.
— Мария, — лицо генерала снова свело судорогой. – Моя жена жила в Вашингтоне. Наверное, её уже нет в живых. Там никто не уцелел, Бен. Только тебе под силу понять в чем дело.
Он только пролепетал в ответ:
— Можно хотя бы позвонить домой?
— Нет! – отрезал генерал. И, смягчившись, добавил.- Мне очень жаль, Бен, но… Нет, это невозможно.
В его раскалывающейся от боли голове снова эхом пронеслись слова Эмми.
— Итак, все решено. – Генерал снова повернулся к Раймеру. – Всё готово?
— Почти, сэр. Остались последние проверки. Через полчаса управимся.
— Хорошо, не буду вам мешать.
Генерал вышел.
Раймер повернулся к компьютеру и начал проверку кабелей и контактов, изредка поднимая глаза на экран приборов и делая в своем блокноте какие –то пометки. Его неутомимый язык постоянно высовывался и облизывал кончики усов.
— Как себя чувствуете, Бен? – Доктор Клеболд наклонился и пристально взглянул ему в глаза. – Хорошо, пульс. – Он взял его за руку. – Нормально, но все же постарайтесь немного отдохнуть. Успокойтесь. Выпейте кофе. И выбросите всё дурное из головы. Вам нужна будет трезвая голова.
Словно заботливая нянечка, Дувик проводил его до ванной, подождал пока умоется, посадил за стол в маленькой комнатке, которую все называли гостиной, отодвинул в сторону грязную посуду и налил кофе. От кофе голод только усилился. Последние несколько дней он ничего не ел, только пил много кофе, но Бен выпил и эту чашку.
— Если Бог есть… — Дувик налил кофе себе, — то он оставил нас.
— Не вини ни Бога, ни себя. – Бен отодвинул пустую чашку. – И никого. Я никогда не верил ни в Бога, ни в рок, ни даже в счастье. И всегда убеждался в том, что миром правит слепой случай.
— Послушай, — пожав плечами, Дувик поставил на стол пустую чашку, — я прекратил работу над новым оружием, когда понял: между нашим миром и тем, который мы зовем сверхъестественным, есть какая–то связь. Я зову её эффектом Дельта Пси. Поэтому я и здесь. Понимаешь?
— Кому нужно твоё богоискательство, Бен вспомнил, что у него осталось совсем мало времени, и невольно тряхнул головой. – Сцепщик – это будущий шпион.
Дувик только крякнул и пошел налить себе ещё кофе.
— Во всем мире… — хриплый голос Бена окреп, — во всем мире правит только случай. И наш проект — тоже лишь длинная цепочка случайностей. Например, я попадаю в автомобильную катастрофу, меня кладут в больницу. Там за мной ухаживает одна медсестра. А её отец пытается найти аналогии в работе компьютера и человеческого мозга. Я женюсь на медсестре, а затем берусь за новую научную работу под руководством тестя, и она–то и приводит меня прямиком в Бен – Теч.
— Только слепой случай, — машинально повторил Дувик, ставя на столик чашку кофе. Кофе пролился, и он подложил под чашку газету. Один заголовок привлек внимание Гейла. Гейл склонился над газетой, чтобы прочесть, напечатанную мелким шрифтом статью.
«САМОЕ СТРАШНОЕ ПОРАЖЕНИЕ:
ВАШИНГТОН ПЕРЕСТАЛ СУЩЕСТВОВАТЬ!
Поступившие из столицы округа отрывочные сведения подтвердили слухи, возникшие на основе утечки информации из военных источников, будто бы Вашингтон «уничтожен». Пока действовала связь по телефону нам передали, что вчера в полдень на Вашингтон и его предместья были сброшены тихие бомбы, а также, что там выпал красный дождь. Официальные лица, с которыми нам удалось связаться, отказались дать какие – либо комментарии, но отсутствие связи с другими странами, а также сообщений из других городов, возможно, свидетельствуют о беспрецедентной мировой катастрофе».
Бену стало плохо.
… Папа? А правда, будет конец света?
Жена и дети в бессильном ужасе жмутся друг к другу. На Бесс – подвенечное платье, как на той фотографии, которая осталась у него, она похожа на ребенка, изо всех сил прикидывающимся взрослым. Роджер в шапочке с надписью «Малая Лига», с его веснушчатого лица невольно сползает улыбка, и оно становится ошарашенным. И Эмми, всё ещё просящая папу спасти их.
Если Бог, есть, — всё не унимался Дувие, — то, наверно, мы сами оставили его.
Бен достал из кармана успокоительное и проглотил сразу две таблетки. Дувик тут же умолк и дал ему воды.
— Доктор Гейл? – в дверях возник Раймер. – Сэр, всё готово. Мы можем начинать.
Около сцепщика стояли доктор и две медсестры. Они сняли с его головы бинты. Он разделся и лег на холодную железную койку лицом вверх. Ветерок от вентилятора холодил его бритую макушку, и поэтому Гейлу никак не удавалось унять дрожь.
— Счастливого пути, доктор, — над ним склонился внешне беспечный Дувик. – Держись, мы рассчитываем закончить всё за несколько часов. Постарайся взять себя в руки и запомнить каждое ощущение, впечатление, наблюдение…
Клеболд что–то буркнул, и медсестры увели Дувика от койки. Чтобы свет не бил в глаза, Гейл закрыл их. Его губы запеклись, в горле стоял терпкий комок от только что выпитого кофе. Но попросить воды он не успел. Медсестры уже разложили вокруг него кабель и прилепили его к макушке телеметрические датчики. Ему были приятны прикосновения их ловких пальцев. Лишь когда провод связал его мозг с главным компьютером, Гейла слегка кольнуло.
Койка двинулась с места. Эффект Дельта Пси требовал постоянно экранировать любое излучение, во всяком случае, на этом настаивал Дувик, и теперь его койка въезжала под этот экран. В пасть вечно голодной бестии. В узкую, похожую на гроб коробку с толстыми свинцовыми стенками.
— Всё в порядке? – услышал он взволнованный голос Дувика. – Всё в порядке, Бен?
Он открыл глаза. Все склонились над ним и напряженно смотрели на медленно движущуюся койку. Смуглое ястребиное лицо Джонсона застыло. Розовый язык Раймера, как будто змеиный, всё время высовывался и исчезал. Медсестры напряженно смотрели вниз. Одна из них безуспешно пыталась улыбнуться. Дувик приподнял дрожащую руку, желая помахать ему на прощание.
— Не двигайся! – В последний раз предупредил его Клеболд. – Мы начинаем.
Койка остановилась. Бестия проглотила его. Раздался стук. Это со скрежетом захлопнулись тяжелые свинцовые челюсти. Наступила кромешная тьма. И полная тишина, если не считать тихого шелеста вентилятора. Места, где голова соединялась с машиной, ныли и по – прежнему мерзли. Он задрожал от холода, и это легкое движение отозвалось болью в затылке.
Он ждал.
Сначала ничего. Потом машина слегка дрогнула, как будто бестия рыгнула. И он увидел, что происходит вокруг.
Раймер тщательно измеряет напряжение на входе. А теперь проверяет работу приборов, процессоров, блока памяти… И наконец осторожно соединяет компьютерную систему с живой тканью. Ускоряя в миллиардах нейтронов химическиерресскон" к конкуренции?
Фе реакции вплоть до скорости света, скорости, с которой компьютеры перерабатывают миллионы килобайт информации.
Он попытался найти хоть какие–то признаки огромной компьютерной мощи мозга. Макушка зудела. Капельки горячего пота заливали ему глаза, но расставленные по всему телу датчики не давали возможности даже пошевельнуться.
Несмотря на все свои старания, Бен не смог разглядеть даже кругов под глазами. В свинцовом ящике стояла кромешная тьма. Впрочем, каков ящик, таковы темнота и тишина в нём. И вслушиваясь в эту тишину, он вдруг отчетливо услышал свой пульс. Тук-тук, тук-тук.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 26 августа 2020 г. 17:03

Из интервью с Владимиром Ивановичем Борисовым.
Чем дорожу, чем рискую на свете я
28 мая 2020 — 11:11 Газета Хакасия

…

«Далёкая Радуга»? Или готовим пути?

Чем мы дорожим? Чем рискуем, чтобы прийти (простите за штамп) к светлому будущему? И как понимать «светлое»? По большому счету, именно в этом заинтересованы все, участвуя в строительстве этого будущего волей, мировоззрением, выбором цели, борьбой за здоровье. Такая вот планетная симфония, сбивающаяся на какофонию. Нынче ответить на это в духе традиционных истин более чем проблематично. И это чувствует человек, постоявший на краю...
— Мир наш сегодня в интересном состоянии — что-то вроде предынфарктного, — говорит Владимир Иванович. — В каждом дне вроде бы незаметные изменения рассматриваем с точки зрения сингулярности. Скажем так, мы на пороге качественного скачка: нарастающие изменения всего и вся вплотную подвели к порогу нового неизвестного мира. Мне 68 лет, и за полвека сознательной жизни я воочию вижу этот процесс. Достаточно сказать, что от компьютера, занимающего несколько комнат, мы перешли к маленькой такой фитюльке... И даже если не говорить о технике и «сумме технологий», искусственном интеллекте (не погладят ли нас снисходительно по голове те, «новые»...), науке, то изменения в любой сфере не менее колоссальные и очень непредсказуемые. Та же изменившаяся парадигма разумности: сегодня мы, к примеру, не отрицаем наличие разума у животных; есть и разработки для достижения почти реального бессмертия человека... Впрочем, тема эта необъятна. Коронавирус же прекрасно входит в эту систему стремительно нарастающих изменений. Кстати, я вычитывал очередной том Стругацких, где помещено интервью Бориса Натановича 1999 года. Он говорил о том, что большинство опасностей человек уже знает: «В теорию глобальной экологической катастрофы верю не очень. Раз угроза сформулирована, она тем самым уже в значительной мере как бы предотвращена. Гораздо больше (и по-настоящему) я боюсь катастроф, которые мы сегодня предвидеть не способны. Они поражают, как молния, внезапно, и человечество оказывается бессильно. Так было с чумой в средние века. Так может случиться, если появится вдруг «быстродействующий» штамм вируса СПИДа». COVID-19 изменит и уже, добавлю, меняет психологию людей. Хотя бы потому, что сейчас время огромного количества разобщений. Общество расколото буквально по каждому вопросу, многослойны и всякие психологические «раздражения». Все сидят в разных ячейках (а сегодня и физически). Это плохо. Нынче делается упор на отличие друг от друга, а надо бы — на сходство. Большой разброс — расходящиеся пути — взлёт или падение мира, покинувшего старую матрицу.

И это можно понять уже даже не из научной фантастики, а самых что ни на есть жизненных реалий. Но всё же будущее конструируется сегодня. Объединение тех же Борисовских ангелов-хранителей, чем не пример? Жалко, конечно, дядю-олигарха, с его целью дожить до покупки очередной яхты... Но не он строит будущее. У ангелов-то другие цели. И каждый из нас может стать хранителем. А для скольких людей хранителем стал сам Владимир Иванович! Очень и очень многих. Значит, не бросать вёсла, как говорит наш герой.
Татьяна ПОТАПОВА
Пора подумать о добре и зле,
О всех делах всемирных и домашних...
Смеркается. Маячит телебашня,
Как стетоскоп, приставленный к Земле.
Вадим Шефнер

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 25 августа 2020 г. 15:18

Вот вы и познакомились с книгой Алекс и Кори Паншин «Мир За Холмом». У этого перевода очень грустная история и оба мы (сын и я) не верили, что такой большой перевод можно издать. Было очень сложное время. И когда Павлу предложили публиковать его в «Коммерческих вестях», он согласился, хотя о полном издании не шло и речи. А всё остальное вы поймёте из двух заметок, опубликованных в этой газете с разницей в 21 год.

«Коммерческие вести» № 2 от 15 января 1998 года:
Инженер АО «Сибкриотехника» перевёл американский бестселлер

Павел Поляков родился в 1964 году в городе Новомосковске Тульской области, однако с трёх лет живёт в Омске. В 1986-м закончил факультет холодильных машин Омского политехнического института и с тех пор работает в НПО «Сибкриотехника» в научно-исследовательской лаборатории, где изучают характеристики криогенных машин. Главное увлечение жизни – фантастика. Было, правда, в юности ещё одно хобби – шахматы. Где-то пылится в бумагах даже диплом о присвоении 2-го разряда. Это уже в прошлом, но полученные знания и навыки позволяют легко прочитывать второй пласт таких произведений как «Алиса в Зазеркалье» Льюиса Керрола и «Квадраты шахматного города» Джона Браннера, где за поступками персонажей скрывается разыгрываемая шахматная партия.
Любимые писатели – Михаил Булгаков, Аркадий и Борис Стругацкие, Джон Рональд Толкиен, Урсула Ле Гуин и Станислав Лем. На вопрос: почему именно эти авторы, а не другие, Павел отвечает просто : «Они заставляют работать голову».
Павел Поляков – председатель омского клуба любителей фантастики « Алькор», эксперт российских премий «Интерпресскон» и «Бронзовая улитка» за лучшие произведения в этом жанре. Многолетний участник группы «Людены», в которой специалисты из из ряда городов России, США и Израиля изучали творчество братьев Стругацких и даже выпускали еженедельный бюллетень.
Переводы Павла публиковались в ряде газет, сборников, а один роман есть даже в Интернете. Книгу «Мир За Холмом» её авторы американские исследователи фантастики Алексей и Кори Паншин прислали в Омск сами с дарственной надписью КЛФ «Алькор». Тогда, в конце 80-х – начале 90-х, омский клуб был достаточно широко известен среди любителей и авторов фантастики в Соединённых Штатах. Одна из шуток «Алькора», появившаяся в самиздатовском журнале «Страж – птица» тиражом не более 50 экземпляров, вызвала даже международный скандал: американский писатель Роберт Сильверберг разразился по поводу этой шутки открытым письмом . А в авторитетном штатовском справочнике « Фендом Директори» КЛФ «Алькор» фигурировал в 1990 году дважды по разным адресам: «Krasne hut, 81» и « Red roud, 81». И то и другое обозначает, как вы понимаете, улицу Красный Путь.
Книга, публикацию которой мы начинаем сегодня, стала очень популярной в Америке. Даже получила премию Хьюго, которой очень редко удостаивались литературные труды. Думаем, что живой язык, простота и доступность изложения, интереснейшие исторические факты, многие из которых впервые представлены здесь, привлекут и нашего читателя.

Коммерческие вести № 10, 20 марта 2019 Рубрика: Книжный клуб

Серия «Шедевры фантастики Алексей и Кори Паншины.
Мир за Холмом. Серия «Шедевры фантастики» /Омск; КЛФ «Алькор»; 2018 год – 912 стр.

Невозможное возможно

Научная фантастика – это миф, настроенный на тех, кто воспитан на логике Декарта и физике Ньютона и Эйнштейна

Эта книга не была издана в Омске, хотя в выходных данных стоит наш город. И издательство указано Клуб Любителей Фантастики «Алькор», которого давно на свете нет. Начало толстенному фолианту положила газета «Коммерческие вести», когда 15 января 1998 года начала печатать с продолжением исследование по истории фантастики американских авторов – супругов ПАНШИНЫХ. Переводчиком выступил омич Павел ПОЛЯКОВ на тот момент инженер ОАО «Сибкриотехника» и председатель КЛФ «Алькор». К этому времени он перевёл примерно четверть книги и продолжал свой титанический труд – от руки, шариковой ручкой в толстенных разлинованных тетрадях, поминутно справляясь с большим англо-русским словарём. Компьютера у него ещё не было: он его купил – самый простой – в том числе и на гонорары от публикации своего перевода в газете. Но всё равно продолжал от руки заполнять переводом тетради. Газета через полгода остановила публикацию – она стала неформатной для делового издания. А Павел продолжал свой труд ещё пару лет. Эта книга тетрадей, уже слегка пожелтевших, осталась после того, как 7 июня 2017 года он умер от сердечного приступа, придя домой с работы. Его мама Галина Борисовна – ежедневно, на протяжении месяцев, набирала этот текст в компьютерный файл, который теперь воплотился в книгу. Алексей и Кори ПАНШИНЫ выпустили свою книгу в США в 1989 году и сразу же прислали в Омск с добрыми пожеланиями на титульном листе. Омский клуб любителей фантастики тогда был известен не только в стране, но и в мире. В авторитетном в сфере фантастике справочнике « Фендом Директори» КЛФ «Алькор» в 1990 году был указан дважды по разным адресам: «Krasne hut, 81» и « Red roud, 81». Англоязычные писатели чуть ли не еженедельно присылали в Омск свои книги. Джон НОРМАН отправил в одной весомой посылке сразу штук шесть томов своего цикла о планете Гор, написав, что можете де переводить и издавать в любом виде. Но вернёмся к ПАНШИНЫМ, название книги которых – отсылка к образу деревни, жители которой фантазируют о неведомом, которое располагается за Холмом. Фантастика и есть это неведомое.

Книга вышла небольшим тиражом, но она размещена в интернете https://fantlab.ru/edition236178 Алекс Паншин и Кори Паншин Мир за холмом. Так что любой желающий может с ней ознакомиться. Могу добавить только, что при переводе Павел Поляков сохранил форму, стиль, простоту изложения авторов книги. Очень хотелось бы, чтобы вы смогли оценить его титанический труд, отличное знание фантастики и прекрасное владением переводом. (А все очипятки – это мои , уж простите меня за них).

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 24 августа 2020 г. 18:19

Об авторах

Алексей Паншин (Alexis Adams Panshin) — американский прозаик и критик.
Родился 14 августа 1940 года в Лэнсинге, штат Мичиган, в семье выходца из России (мать — англичанка).
После окончания университетов штата Мичиган в Ист-Лэнсинге и Чикагского университета (с дипломом филолога) служил в армии: сначала в Техасе, потом в Корее. Работал библиотекарем, корректором, учителем в школе; читал лекции по научной фантастике в Корнеллском университете в Итаке (штат Нью-Йорк). Активный фэн с юности, Паншин редактировал многочисленные фэнзины. Был награждён специальной премией «Хьюго»-67 за публикации в фэн-прессе.
А. Паншин стал профессиональным писателем в середине 1960-х годов. Его первая публикация — «A Piece of Pie», 1960 (Кусок пирога) — не имела отношения к фантастике, но уже в следующем рассказе — «Down to the Worlds of Men», 1963 (Ниже миры для настоящих мужчин) — состоялся дебют автора как фантаста. Данный рассказ послужил основой для самого известного произведения Паншина — романа «Обряд перехода» («Rite of Passage», 1968), — получившего премию «Небьюла»-68 и принесшего писателю известность.
Перу Паншина принадлежит также и пародийная (в основном на стереотипы космической оперы) трилогия о похождениях героя Энтони Вильерса и его друга-инопланетянина — «Star Well», 1968 (Звёздный колодец), «The Thurb Revolution», 1968 (Революция на планете Турб), «Masque World», 1969 (Мир масок). Четвертый том серии («The Universal Pantograph») не появился, по общему мнению, из-за конфликта между писателем и его издателем. Рассказы Паншина представлены в сборниках «Прощай, вчерашнее завтра» («Farewell to Yesterday's Tomorrow», 1975) и «Transmutations: A Book of Personal Alchemy», 1982 (Превращения: книга персональной алхимии). На русском языке первым был опубликован его рассказ «Судьба Мильтона Гомрата» (в журнале «Вокруг света» № 2 за 1979 год).
Многие произведения Паншина написаны в соавторстве с женой, литературоведом и критиком Кори Паншин (Cory Panshin, урожденная Cory Seidman, р.1947, женаты с 1969 года). Супругам принадлежат критические статьи, монографии, в соавторстве с женой Паншин написал и роман в жанре фэнтези — «Earth Magic», 1978 (Магия Земли). По последней доступной информации, пара живёт на ферме в штате Пенсильвания.
Известен Алексей Паншин и как один из самых оригинальных и ярких критиков научной фантастики. Он также автор одного из первых серьёзных исследований творчества Р. Хайнлайна — монографии «Heinlein in Dimension: A Critical Analysis», 1968 (Измерения Хайнлайна: критический анализ), причем сам Хайнлайн возражал против неё и пытался остановить публикацию. Вдвоём c Кори Паншин автором выпущен сборник совместных критических статей — «SF in Dimension», 1976 (Измерения НФ), а также монография, посвящённая философским аспектам фантастики, — «The World Beyond the Hill: Science Fiction and the Quest for Transcendence», 1989 (Мир за холмом: научная фантастика и путешествие в неведомое). Книга «Мир за холмом» заслужила премию «Хьюго»-1990 в номинации критика и литературоведение, и переиздавалась в 2002 и 2010 гг.

О переводчике этой книги

Павел Борисович Поляков — библиограф фантастики, активист движения Клубов Любителей Фантастики, родился 2 августа 1964 года. Учился и работал в Омске, активно участвовал в фэн-движении, был членом КЛФ «Алькор» и последним его председателем, организовывал анкетирование КЛФ Советского Союза по присуждению приза читательских симпатий «Великое Кольцо» (1986-1993). В центре библиографических интересов Павла Полякова — отражение фантастики в периодической печати и творческое наследие братьев Стругацких. Член межрегиональной группы исследователей творчества А. и Б. Стругацких «Людены». Член номинационной комиссии конференции «Интерпресскон». Умер Павел 7 июня 2017 года.

Библиография

П. Поляков «Какой он, “Алькор”?» (1987)

П. Поляков «Эрудиция во вред?» (1989, ошибочно подписано И. Поляков)

Павел Поляков. Фантастика на страницах газеты "Литературная Россия" – Омск, 1989 г. МО, 74 стр.

Павел Поляков, Александр Новиков. Фантастика на страницах журналов "Химия и жизнь", "Наука и техника" – Омск, 1990 г., МО, 54 стр., тираж 600 экз.

Павел Поляков. Раннее творчество братьев Стругацких в контексте развития советской фантастики конца 50-х годов (статья) // В сборнике: «Первая Всесоюзная конференция

На фото Павел Поляков со скульптурой семигранного болта – памятник А. и Б. Стругацким (Интерпресскон)

по творчеству братьев Стругацких», – Владимир: Галактические новости, 1991 г. МО, 16 стр, Тираж 10000 экз., Стр. 8-9.

Александр и Кори Паншины «Мир за холмом». Перевод Павла Полякова // газета «Коммерческие вести» (Омск), 1998 г., первые главы из книги.

Павел Поляков. Избранные места из вариантов повести братьев Стругацких «Отель «У погибшего альпиниста» // в кн: Неизвестные Стругацкие. От «Отеля…» до «За миллиард лет…» Черновики, рукописи, варианты. Составитель Светлана Бондаренко. – Донецк: Сталкер, 2006 г., 656 стр., ТП, тираж 5000 экз, Стр. 57-124.

Павел Поляков. Дело о пришельцах (статья) // «Астра Нова» альманах фантастики № 2, 2016, Составитель Светлана Тулина. – СПб.: Северо-Запад, 2016 г. (октябрь). МО, 308 стр.

Д.Р.Р.Толкиен. Избранные письма. В переводе Павла Полякова. – Омск: Частный издатель Д.Сорокин, 2017 г., ТП, 168 стр., тираж 50 экз.

Павел Поляков. Стругацкие: взгляд со стороны. Эволюция произведений при переиздании. Омск: Частный издатель Д.Сорокин, 2018 г. (июнь), ТП, 396 стр., тираж 100 экз.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 23 августа 2020 г. 19:35

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

Первое же Основание стало пройденным этапом – одним из частично успешных экспериментов, небольшой галактической интермедией или (скорее всего) инструментом, которым случайно воспользовались какие-то умелые руки. И мы начинаем понимать, что повелители ментальной силы из Второго Основания, где бы они ни находились, должны реально существовать в нашей Галактике.
В повести «Мул» извечная проблема Лагама, представленная в повести «Ночепад» — проблема изменения мышления – получила наконец своё великолепное и универсальное решение. Вот оно: славное будущее человечества – это путь к более высокому сознанию, а не к более высокой науке.
Своей повестью «Мул» Айзек Азимов внёс решающий вклад в тот великий проект, который проводил Джон Кэмпбелл, став редактором «Эстаундинга». Вот она, полная гарантия – как раз то, чего добивался Кэмпбелл – что предопределённость, пусть даже это чудесная предопределённость Хари Селдона, не будет иметь больше власти над человечеством. Будущее оказалось в наших руках.
Оба периода Золотого века со всеми их противоречиями примирила между собой повесть «Мул». Цикл «Основание» стал кульминацией и синтезом всех новых систем и законов мышления, представленных в журналах «Эстаундинг» и «Унноун» предвоенного времени. Но сейчас Психоистория – и, в широком смысле этих слов, все остальные термины – сложились в новую мифологию военных лет: нерационального мышления и человеческого самосовершенствования.
Таким образом, шаг за шагом серия «Основание» в более полной и явной форме повторяет вывод рассказа Азимова «Выход из положения: «Если человечество желает покинуть пределы Деревни – Земли и устремиться к звёздам, нам нужно изменить образ своих мыслей».
В начале серии наше внимание привлёк рационалистический материализм оригинального проекта Основания, мечтами о полном сохранении человеческих знаний, «Галактической Энциклопедии.» А сейчас в «Муле», после многочисленных смен перспективы, мы научились видеть совершенство в ментальных возможностях мутанта и незнаемых сил суперпсихологов Второго Основания.
Таким образом для нас резко изменилось понимание о человеческом сознании. Вместе с Азимовым на протяжении этого цикла мы научились тому, что мышление не статичный и не однолинейный процесс. На самом деле оно многообразно и динамично.
Так как материальная наука Первого Основания не в состоянии справиться с азимовским галактическим будущим, значит, наука в понимании нашего Западного мира не может больше считаться полной и адекватной жизни. В лучшем случае, это один из многих образов мысли и никоим образом не самый перспективный.
Иными словами, само развитие современной Западной цивилизации должно измениться. Отдалённые мечты и поступки человечества не могут остаться прежними. Стало ясно, что мы прошли необходимую стадию развития от совершенства сверхъестественных сил к сорершенству высших стадий бытия и сознания.
Эта стадия развития началась в 1685 году и завершилась в 1945.
Но как за это время изменился миф о неведомой науке. Он избавил нас от страха и делает ненужным прятаться с головой под одеялом, для начала ликвидировав все угрозы несверхъестественных неведомых сил и показав нам неограниченные возможности будущего и расширяющейся Вселенной. И сообщил, что мы можем овладеть ими, только если научимся мыслить по-новому.
Именно об этом все лучшие истории Золотого века. Они говорят, что если мы изменим сразу образ своих мыслей и приспособим эти изменения к миру, мы сможем войти в будущее изменений за изменениями, сумеем перестроить для себя целую галактику, перейдём к высшим состояниям человека.
В момент своего выхода эти произведения имели самую широкую аудиторию. Целое поколение выросло на мифах лучших образцов современной научной фантастики.
В наступающем мире по-прежнему господствовали ценности и приоритеты старого рационалистического научного устройства. Но в контексте наших новых знаний они начинают казаться пустопорожними и ошибочными.
И всё больше в Западной цивилизации становилось людей, которые стремились сделать явью новый мир экологической целостности и более высокого сознания. И, рассматривая эти усилия в контексте нашей книги, мы должны поверить, что этим людям суждено увидеть свои мечты в действительности … и ещё обнаружить свои ограничения.

Послесловие
Повесть «Мул» ознаменовала конец научной фантастики и конец нашей книги о мифе научной фантастики.
Но, конечно, конец НФ и полная переориентация мифологии сразу наступили не в один миг. Этот процесс идёт до сих пор, постоянно меняясь и развиваясь.
И все лучшие образы и идеи, представленные в НФ последних дней – этот вид литературы и сейчас по привычке называют научной фантастикой, хотя он уже не имеет отношение к неведомой науке – оказались на территории «Эстаундинга» и «Унноуна» времён Золотого века. И декамповская Вселенная, и хайнлайновское будущее, и азимовская галактика, и ван-вогтовское чувство возможностей человечества.
В этой новой НФ Атомного века ничто больше не разделяло Деревню с Миром-За-Холмом. Они ничем друг от друга не отличались, так как неведомое может возникнуть в любой момент среди нас, а знакомые черты – в самом дальнем уголке мироздания.
Основой же для новой мифологии стало неведомое сознание.
Однако в 1945 году никто ещё этого не знал.
Все понимали только, что мир меняется и меняется с бешеной скоростью.
Айзек Азимов закончил своего «Мула» в середине 1945 года, вскоре после капитуляции Германии. А ещё через несколько месяцев, когда уже начал выходить в свет роман Ван-Вогта «Мир Нуль-А», были сброшены атомные бомбы на Японию. И наступил конец Второй Мировой войны.
Первым новость о гибели Хиросимы от атомной бомбы Джону Кэмпбеллу сообщил Джордж О. Смит. И редактор тут же откликнулся: «О, мой Бог! Началось».
Новый мир, как будто созданный научной фантастикой – мир ядерных бомб и атомной энергии, реактивных самолётов и ракетных кораблей, компьютеров и телевизоров – окружал теперь нас.
Из всех идей, поставленных Кэмпбеллом на повестку дня, именно с идеей контроля над атомом с её силами воли, крайними сроками, взрывами и неудовлетворительными решениями его авторы справились лучше всего. Теперь она вошла в жизнь, а редактор не был к этому готов. Он ещё не всё сказал.
Со взрывом бомбы неведомое стало явью, и те самые факторы, что предопределили когда-то мифологию Золотого века, начали медленно , но верно меняться. И писатели, которых Кэмпбелл в 1939 году собрал вместе, разошлись в разные стороны, стараясь отыскать свой путь в жизни и место в новом послевоенном мире.
И каждый сделал то, что счёл нужным.
Джек Уильямсон, этот самый проспособляющийся автор, демобилизовался с Тихоокеанских островов. Он женился на женщине, с которой познакомился ещё в школе и после более чем двадцатилетнего перерыва вернулся в колледж, получил учёную степень и начал новую карьеру университетского профессора. Но при этом не забывал о сочинении научной фантастики.
Спрэг Л. Де Камп после войны вернулся в Филадельфию. Видимо, по нему больше всех ударило закрытие «Унноуна». Во всяком случае, он смог предложить «Эстаундингу» лишь относительно слабые произведения о будущем, межзвёздных полётах и аванпостах человечества на планетах соседних солнц. Главные свои усилия де Камп сосредоточил на фолиантах, где он развенчивал веру в сверхъестественное.
Роберт Хайнлайн вернулся в Калифорнию. Но он только больше ничего не написал для Кэмпбелла, и забросил свой цикл об Истории Будущего и произведения о превосходстве более высокоразвитых инопланетян. Вместо этого он написал цикл статей о ядерной угрозе, которые нигде не смог опубликовать. Он написал ряд произведений для «Сатердей ивнинг пост», при этом хорошо заработав и популяризировав для широкой публики идеи и приёмы НФ. А ещё Хайнлайн написал ряд научно-фантастических романов для юношества, где собрал и переработал лучшие идеи научной фантастики века Техники.
А.Э. Ван-Вогт в конце 1944 года переехал из Канады в Лос-Анджелес – новый город в новой стране. Там он написал «Мир Нуль-А», но после этого почти год не смог ничего написать, как будто оказался в плохой ментальной обстановке. Но и написанные впоследствии произведения Ван-Вогта были лишены силы и огня его работ военного времени. И там уже описывалось будущее людей – генетических суперменов, а не суперменов по образованию.
Генри Каттнер и К.Л. Мур также вернулись домой, в Калифорнию и сразу написал цикл фэнтези о других мирах по мотивам произведений умершего в 1943 году А. Мэрритта для журнала «Стартлинг сториз» компаньона «Триллинг вондер». А для «Эстаундинга» они под псевдонимом Льюис Пэджетт написали цикл рассказов о человеческом безумии и ядерной войне.
Из-за вышеописанного конфликта Айзек Азимов ушёл с военного завода и был призван в армию. Демобилизовавшись, он вернулся в Колумбийский университет и стал доктором химии. А на досуге сочинял для «Эстаундинга истории о всё более похожих на человека роботах, пока один из них не стал Мировым Координатором и повести о мастерах психологии Второго Основания.
Сам Джек Кэмпбелл тоже спрятался от тревог. Он приобрёл себе новое хобби, воспроизведение высокоточных звуков, которое на этой стадии игры занимало почти всё его время. Это отвлекало редактора от мысли, какого демона научная фантастика выпестовала из мечты в действительность.
Как спасти человечество от этого нового чудовища, вышедшего из-под контроля?
Если завтра человечество превратиться в сгусток раскалённого пламени, то как же звёзды и высшая участь?
Кэмпбеллу казалось, что ответы на эти вопросы лежат в огромной бреши между новыми нашими силами и ограниченностью мысли и поведения современного человечества. И поэтому он не понимал, как именно инженеры человеческой техники должны уберечь нас от этого бедствия, которое кажется сейчас неминуемым.
Но когда выбор был сделан. То Кэмпбелл поставил на вселенские действия, а не на высшие состояния сознания. И тем проявил собственную ограниченность.
Между тем неведомое сверхъестественное, лежащее в основе Нф переместилось на …
Но это уже другая история.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 22 августа 2020 г. 18:42

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

И дал Азимову полную свободу действий. Решая, как лучше выполнить задание Кэмпбелла, писатель много и тщательно трудился. В его новой повести образ Хари Селдона блекнет и тотчас раздаётся громкий рёв сирен. И тут же Терминус атакуют войска Мула!
И таким образом, лишившись покровительства прежде непогрешимых предвидений Хари Селдона, Основание – это семя новой Галактической Империи – оказывается прекрасной дичью для генерала-мутанта. Очень скоро оно пало.
Однако четверо главных героев повести успевают спастись с Терминуса на космическом корабле. Это психолог Эблинг Мис; правнучка Хобера Мэллоу Байта; её муж Торан; и странный, нескладный человечек по имени Маднифисо Гигантикус или Бобо, бывший шут Мула.
Тем не менее, Мис утверждает, что Мула можно победить, если удастся найти его слабое место. Психолог объясняет:
«Только для невежды каждый мутант супермен. Но это далеко не так.
Каждый день в Галактике рождается несколько миллионов мутантов. Из них лишь один или два процента «макромутанты», те кого можно выявить без помощи микроскопа и химического анализа. Из тех же макромутантов, чьи отличия заметны невооруженным глазом или невооруженным мозгом, все, кроме опять одного или двух процентов, простые уродцы, годные лишь для забав и научных исследований. Среди тех же немногих, кому мутация пошла на пользу, почти все безобидны, во многом нормальны или даже весьма посредственны. /…/
Допустим, Мул – мутант с некими, несомненно, ментальными способностями, которые позволяют ему захватывать миры. Но у него должны быть недостатки, которые мы обязаны найти. В противном случае, не будь они у него воистину роковыми, Мул не стал бы скрываться с чужих глаз».
И после этого проницательного рассказа о Муле и его слабостях друзья решают, что лучшее, что они могут сделать, это отыскать их, где бы они не находились и бросить все силы против мутанта-генерала. Поэтому путь их лежит на Трантор, планету и прежнюю столицу Империи, в надежде найти там хоть намёк на природу и местонахождение Второго Основания.
Эблин Мис единственный способен справиться с этой задачей, но в ходе путешествия здоровье его резко ухудшается. Тем не менее, старый психолог сразу же, взяв себе в помощь одного Маднифико, начинает копаться в архивах в поисках любой информации о Втором Основании.
Первое, что он устанавливает, это такой факт: если организация Первого Основания шла совершенно открыто, то о Втором Основании, его природе и целях известно лишь, что оно существует. Мис придаёт большое значение этому отличию. Он говорит:
«Это очень важно, что оно лучше спрятано, лучше скрыто. Оно самое главное из двух. Оно же имеет настоящую ценность. И ещё, мне в руки попали протоколы Селдоновской Конференции. Мулу рано радоваться победе»…
Что такое он сказал? Почему именно Второе Основание имеет настоящую ценность?
До сих пор мы были уверены, что Первому Основанию отводится главная роль в деле восстановления Галактической Империи. К этому всё и шло.
Но когда больной психолог сумел собрать вместе все разрозненные факты и добавить к этому свои знания и вдохновение, он начинает свои объяснения:
«Основание Номер Один стало миром адептов естественных наук. В нём собрали лучшие силы вымирающей галактической науки, чтобы дать им шанс выжить. Но среди них не оказалось ни одного психолога. Это было странно, и явно делалось с какой-то целью. Обычно это объясняют тем, что селдоновская психоистория лучше работает, если индивидуалы – простые люди – ничего о ней не знают, и всегда будут совершать естественные поступки.
Основание Номер Два стало миром адептов науки о мышлении. Это было словно бы зеркальное отражение нашей физики. Психология, а не физика была у них королевой».
Итак, расклад сил во Вселенной изменился и стал следующим:
Ниже всех очевидно материальные силы Старой Галактической Империи.
Над ними – более утонченные естественные науки, находящиеся в руках у Первого Основания.
Но над ним берёт верх Мул с его способностью управлять эмоциями других людей.
Но его талант – это причуда, игра природы. Так на пути Мула оказывается развивающаяся ментальная наука, культивируемая Вторым Основанием. Кем бы оно ни было. Где бы ни находилось. Что бы ни было в состоянии предпринять.
Но где же они загадочные мастера ментальной силы?
Эблинг Мис зовёт к своему смертному ложе Байту, Торана и Магнифико. Он рассказывает друзьям, что успел узнать о Втором Основании. Он уничтожил все записи и теперь готов раскрыть свои секреты.
Психолог шепотом начинает: «Я убеждён, что Второе Основание победит, если в ближайшее время Мул не покончит с ним. Оно хранит секреты; и эта тайна должна остаться тайной, в ней есть своя цель. Вы должны отправиться туда и рассказать им всё…сделать всё возможное». Но как только психолог хочет объявить, где находится Второе Основание Байта выхватывает бластер и убивает его.
А затем говорит Торану, что урод-шут Магнифико это и есть мутант-завоеватель, это и есть Мул. А значит, Эблинг Мис чуть не выдал свою тайну единственному человеку, который ни в коем случае не должен её знать.
Да, соглашается Магнифико, он – Мул. И путешествуя инкогнито по Галактике, он один мир за другим готовил к захвату при помощи своих концертов на «визисонере» — особом музыкальном инструменте, порождающим и зрительные образы. Он держал Эблинга Миса под своим строгим контролем, заставляя психолога трудиться изо всех сил и не щадя себя, чтобы получить всю информацию, необходимую для претворения в жизнь планов завоевания.
Главную свою ошибку мутант совершил из-за слишком человеческой слабости. Байта нравилась Мулу, и он не стал брать мозг женщины под свой контроль. Но, несмотря на нынешнюю неудачу, заканчивает свой рассказ Мул, он всё равно когда-нибудь разыщет Второе Основание.
Но Байта возражает мутанту:
«Мы полностью разгромили тебя! Все твои победы за пределами Основания не стоят ни гроша, потому что сейчас Галактику заселяют варвары. И разгром Основания стоит немногим больше, потому что оно было создано не для этого, не для борьбы с такими как ты. Второе – именно Второе Основание – вот настоящий противник, и он когда-нибудь возьмёт над тобой верх. Ибо единственный твой шанс в этой войне заключался в быстром и внезапном нападении. Но ты не воспользовался им. А чем дальше, тем больше они будут готовы к борьбе с тобой. С этой – этой – минуты время пошло против тебя. И когда пробьёт твой час, в истории ты останешься короткой строкой как один из легиона неудачливых завоевателей».
Ставя последнюю завершающую точку, Байта утверждает, что Мул останется первым и последним представителем его вида. И это оказывается буквально верным, она была более, чем права. Перед самым уходом мутант говорил Торану и Байте, что одной из причин выбора им такого странного имени заключается в том, что он стерилен. У него просто не может быть потомков и последователей.
Мул может быть мутантом и суперменом, но выясняется, что простому смертному вполне по силам свести все его усилия на нет. А вся подвластная ему сила в масштабах всей истории выглядит обычным колебанием воздуха.
А изменения, которые внесли завоевания Мула в Галактику, носили краткий, но яркий характер и служили одной-единственной цели. Они показали во всей красе ограниченность науки-за-наукой Первого Основания и перенесли наши симпатии на сторону неведомых ментальных сил, которыми заведует Второе Основание. Старый король, физика, умер и да здравствует новый король – психология.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 21 августа 2020 г. 19:51

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел
Однако Азимова нельзя было заставить идти туда, куда он не хотел. Но со временем писатель освободился от своего фанатичного детерминизма и усвоил новые идеи о превосходстве иррационального. Это можно заметить уже в новой истории Азимова о позитронных роботах, из-за которой он, собственно, и приехал в Нью-Йорк к Кэмпбеллу.
Уже по названию рассказа можно судить о смене настроя писателя. Сам он назвал историю «Выход из положения». Но рассказ с таким названием уже печатался в апрельском за 1943 г. номере «Эстаундинга», который Азимов не читал, и поэтому, когда в августе 1945 г. Кэмпбелл напечатал его историю, то переименовал его историю в «Парадоксальный выход».
В этом рассказе «Ю.С. Роботе энд Мекэникл Мен Корпорейшн» получает от конкурирующей фирмы заказ на разработку межзвёздного гиператомного двигателя. Но компания знает, что при решении этой задачи компьютер конкурентов «Супермыслитель» сломался, а теперь эти же данные нужно ввести в собственную мыслящую машину «Ю.С. Роботс» Мозг.
Руководство «Ю.С. Роботс» подозревает, что их конкуренты желают вывести из строя Мозг. Но роботопсихолог д-р Сьюзен Келвин рекомендует взяться за поставленную задачу. Она убеждает:
«В машины, которые есть у «Консолидейтид», и в том числе в их «Супермыслители» не вкладывается индивидуальность. Они предпочитают функционализм, что вполне понятно, поскольку основные патенты на мозговые связи, определяющие эмоции, принадлежат «Ю.С. Роботс». Их «Мыслитель» — просто грандиозная вычислительная машина, и такая дилемма выведет её из строя мгновенно.
А наш Мозг наделён индивидуальностью – индивидуальностью ребёнка. Это в высшей степени дедуктивный мозг, но он чем-то напоминает учёного идиота. Он не понимает по-настоящему, что делает, — он просто это делает. И поскольку это, в сущности, ребёнок, он более жизнеспособен. Он не слишком серьёзно относится к жизни, если можно так выразиться». (Пер. А. Иорданского – далее – А.И.)
Дабы решить проблему гипрерпривода, исходные данные делят на мелкие логические единицы, стремясь изолировать фактор, создающий дилемму. А так как предполагается, что причиной поломки «Супермыслителя» стала угроза жизни человека, Мозг убеждают не волноваться из-за этого, а просто выдать назад нужную информацию, когда придёт её черёд.
Но вопреки ожиданиям мозг производит все расчёты. И роботы под его надзором строят заданный межзвёздный корабль.
Нашим старым знакомым полевым роботоиспытателям Пауэллу и Доновану поручают осмотреть этот корабль. Неожиданно во время работы испытателей он вдруг взлетает и исчезает из виду.
Сьюзен Келвин подозревает, что всё это работа Мозга. Он функционирует весьма странно. Но на прямой вопрос женщины Мозг отвечает, что с людьми всё в порядке. Потом добавляет – и мы чувствуем «лукавинку» в его голосе – что Пауэллу и Доновану там должно быть интересно.
И Мозг оказывается прав. В течение всего путешествия испытатели не могут связаться с Землёй. Они питаются лишь фасолью с молоком. А при собственно межзвездном проколе пространства люди впадают в состояние, которое хотя и не было смертью, но оказывается жуткой галлюцинацией, странным подобием смерти.
После возвращения испытателей Сьюзен Келвин разбирается, наконец, что случилось. Она объясняет всё так:
«Строго говоря, /…/ во всём виновата я. Когда мы впервые поставили эту задачу перед Мозгом, я как кое-кто из вас, надеюсь, помнит, всячески старалась внушить ему, чтобы он выдал обратно ту порцию данных, которая содержит дилемму. При этом я сказала ему примерно такую фразу: «Пусть тебя не волнует гибель людей. Для нас это вовсе не важно. Просто выдай перфокарту обратно и забудь о ней». /…/
Когда эти данные были им получены, и он вывел формулу, определяющую минимальный промежуток времени, необходимый для межзвёздного прыжка стало ясно, что для людей это означает смерть. Тут-то и сломалась машина «Консолидейтед». Но я добилась того, что гибель человека представлялась Мозгу не такой уж существенной – не то чтобы допустимой, потому что Первый Закон нарушен быть не может, — но достаточно неважной. Так что мозг успел ещё раз осмыслить эту формулу и понять, что после этого интервала люди вернуться к жизни – точно так же как возобновится существование вещества и энергии самого корабля. Другими словами, это так называемая «смерть» оказалась сугубо временным явлением. Понимаете? /…/
Поэтому он смог переработать эти данные, /…/ хотя для него это прошло и не совсем безболезненно. Несмотря на то, что смерть должна была быть временной, несмотря на то, что она представлялась не очень существенной, всё же этого было достаточно, чтобы слегка вывести его из равновесия. /…/
У него появилось чувство юмора – видите ли, это тоже выход из положения, один из путей частичного бегства от действительности. Мозг сделался шутником». ( А.И.)
В рассказе «Выход из положения» обстоятельства вынуждают и Мозг, и испытателей Пауэлла и Донована мыслить иначе, нежели они были приучены.
Консолидейтдский Супермыслитель, по сути дела калькулятор-переросток, не выдерживает напряжения расчёта гиперпространственного перепада, смертельного для человека, и выходит из строя. Но Мозг, интересный людям и удобный для их цели, сумел избежать этой участи и найти свою точку озарения. Во время своей работы над этой нелинейной проблемой Мозг приобретает новое – совершенно не свойственное машине по прежним стандартам – качество. Способность мыслить нелогично. Это показывается через его новоприобретённое чувство юмора.
Он ребёнок. Он шутник. Он личность. С этого момента роботы в историях Азимова становились всё больше похожими на людей, пока вообще стало невозможным отличить существо-из-плоти-и-крови от существа-из-металла.
Ещё большее значение имеет та галлюцинация, которую испытали Донован и Пауэлл среди звёзд, иллюзия смерти и воскрешения. Главная идея рассказа «Выход из положения» именно такова: чтобы человек смог отправиться к звёздам, он должен покинуть природу своей личной Деревни – «умереть» — и затем начать мыслить по-новому.
Но самым ярким примером изменения мышления Азимова служит его последняя история военных лет об Основании – «Мул» («Эстаундинг», нояб.-дек., 1945 г.). Эта повесть возникла из совета Джона Кэмпбелла, который хотел бы видеть План Селдона ниспроверженным.
Если Азимов написал эту повесть под влиянием Кэмпбелла, то путь, который он проделал, чтобы найти себя, оказался очень длинным, такой же длины, как «Большой и маленький» и «Мёртвой рукой» вместе взятые. «Мул» был не только первой его большой повестью, эта повесть стала кульминацией всё-расширяющейся-и-меняющейся точки зрения, которая стала истинной силой цикла «Основание».
Действие повести происходит примерно через сто лет после повести «Мёртвой рукой». В ней выясняется, что Трантор, планета-столица старой Галактической Империи, давно опустошена и разграблена захватчиками-варварами. Сама же Империя, когда-то охватывающая всю Галактику, теперь состоит лишь из двадцати аграрных миров.
Основание же стало самым мощным и развитым промышленным центром в Галактике. Но оно тоже очеь изменилось за прошедшее время. Мэр Терминуса стал получать свою должность по наследству, и сейчас её занимает человек «прекрасный бухгалтер, который имел несчастье родиться Мэром». Возникает гигантское напряжение между алчными жирыми котами фабрикантами Основания и Торговцами, которые продают их изделия в других мирах.
Как заявляет правнучка Хобера Мэллоу Байта: «Все недуги Империи перекинулись на Основание. Инерция! Наши правящие кланы знают лишь одно: никаких перемен. Деспотизм! У них лишь один довод: сила. Несправедливость! Они хотят лишь одного: забрать всё себе».
Однако на Галактической сцене возникло новое действующее лицо – таинственный генерал, называющий себя Мулом. Со временем мы узнаём, что он мутант, супермен в новом ван-вогтовском смысле этого слова, способный контролировать и управлять мыслями других людей даже против их воли. Всего за несколько лет он из главаря бандитской шайки стал повелителем множества миров и угрозой для безопасности и независимости самого Основания.
В эти дни в Основании выделяется психолог Эблинг Мис. Не будучи столь же выдающимся психоисториком, как великий Селдон, Мис всё же знает достаточно, чтобы предсказать дату следующего селдоновского кризиса и собрать аудиторию для прослушивания новой речи Хари Селдона. Но эта речь вызывает у слушателей просто шок уже одним спокойным безмятежным тоном, каким оно произносится.
И в словах Хари Селдона не содержится ни намёка на существо, сколько-нибудь похожее на Мула.
«Но вернёмся к нынешним проблемам. Впервые Основание оказалось перед угрозой, быть может, даже на грани гражданской войны. До сих пор все атаки извне получали достойный отпор в полном соответствии с законами психоистории. Сейчас же слишком яростные авантюристы из Основания нападают на его чересчур деспотичное центральное правительство. Этот процесс был неизбежен, а его результат очевиден».
И всем стало ясно, что Хари Селдон сумел предвидеть конфликт между Вольными Торговцами и центральным правительством Терминуса. Он делает вывод, что проиграть должны Торговцы – но при этом должно возникнуть коалиционное правительство и более демографичный режим.
Но в речи Селдона нет ничего о мутанте-гипнотизёре, подобно Мулу. Такая неувязка приводит всю аудиторию в страх и панику.
Хотя, так же как и в повести «Ночепад», мы, читатели, не разделяем эти чувства. Ибо они уже убедились по последней азимовской истории об Основании в огромной силе мёртвой руки Селдона и теперь вздохнули с облегчением и даже обрадовались, что этот извечный всезнайка Хари Селдон, пророчествующий со своего трона-кресла на колёсиках, наконец-то лопухнулся.
Все очень уважали Селдона, сильного могучего человека, одного-единственного психоисторика, идущего своим особым диковенным путём, как Имер/де Лэни/ Хедрок или ур – Гилберт Госсейн… но Джон Кэмпбелл был неумолим: ради свежести сюжета и сохранения жизненности азимовского сериала, а также на благо свободы человеческой деятельности, План Селдона должен быть опрокинут. Да, да, да, да.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 20 августа 2020 г. 18:17

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

Коммандор Корелла Эспер Арго принимает сторону Галактической империи и готов пустить в ход её подарок – атомный боевой крейсер. Он даже объявляет войну Терминусу, и Основанию остаётся только маневрировать, уклоняться и избегать боя. Однако через некоторое время выясняется, что решающую роль в конфликте играет разрыв экономических связей, а войну выиграли Хобер Мэллоу и его собратья по профессии. Как поясняет сам Мэллоу:
«Эта война – война двух систем, Империи и Основания, большого и маленького.
Для своего контроля над этим миром они предлагают взятку – огромные крейсера, которые прекрасно подходят для войны, но не имеют никакого экономического значения. Мы же подкупаем всякими мелочами, вещами, ненужными для войны, но повседневными и прибыльными.
Вице-король или Коммандор выбирает крейсера и даже развяжет войны. Правителям вообще свойственно жертвовать благом своих подданных ради собственных представлений о чести, славе и победе. Но именно мелочи – главное в нашей жизни, и Эсперу Арго не устоять против развала экономики, которая грянет на Корелле через два или три года».
В этом, представленном в повести «Большой и маленький» соотношении сил можно увидеть отражение идей о том, как большие, медленные, глупые динозавры беспомощно озираются вокруг, а маленькие юркие млекопитающие снуют под их носом, разбивают их яйца, поедают их детёнышей и доводят динозавров до вымирания.
Мы можем также вспомнить, что в «Окружающей среде» Честера Гейера, когда земляне идут по покинутому городу-школе, они видят машины, которые сначала становятся всё больше и сложнее, о с некоторого момента начинают уменьшаться.
Эта тенденция, когда машины из больших и больших становятся всё меньшими и меньшими, является одним из главных отличий Атомного века от века Техники. Добавим ещё, что в повести Азимова есть прообразы транзисторов и замкнутого цикла производства, идеи новые, свежие и прекрасные.
В других же своих аспектах повесть «Большой и маленький» не отвечала тем изменениям, которым подвергся «Эстаундинг» в последние годы Второй Мировой войны. Фактически она была шагом назад по сравнению с ранними историями о двух Основаниях, так как основной интерес повести концентрируется на физических науках.
Одной из причин такого старомодного стиля стало то, что когда Льюис Пэджетт и другие авторы создали новый вид НФ, основывающийся на сверхъестественном сознании, в то же время у Азимова пропал интерес к «Эстаундингу». Писатель не заметил происшедших перемен.
Имелась и ещё одна причина для ограниченности в произведениях Азимова, написанных после возвращения автора к жанру НФ. То ли беспокоясь за исход войны, то ли начитавшись любимых книг историков-мыслителей века Техники, Азимов в новых своих произведениях подсознательно, но явно фаталистичен. Это видно уже из названий его произведений: «Смертный приговор» («Эстаундинг», нояб., 1943 г.), «Тёмная аллея» («Эстаундинг», март, 1945 г.) и «Мёртвой рукой» («Эстаундинг», апр., 1945 г.).
Последнее произведение, ещё одна история про Основание, действие которой происходит через сорок лет после «Большого и маленького», наиболее детерминистична. Она явно писалась под большим влиянием «Изучения истории» 1934-1954 г. г.) Арнольда Тойнби. Шесть из десяти томов этого труда к тому времени уже вышли в свет. Весной 1944 года, как раз перед началом работы над «Мёртвой рукой» Азимову дал почитать эти книги Спрэг Л. Де Камп.
Основой повести послужила история жизни и смерти византийского полководца шестого века н.э. Велизария. Этот человек освободил Северную Африку от вандалов и присоединил её к Восточной Римской империи, а ещё очистил Италию от правящих тогда Римом остготов. Велизарий мог бы достичь и большего, если бы ему не помешал император Юстиниан, который завидовал своему полководцу, и потому давал ему мало войск и денежного содержания, а потом в решающий момент отозвал Велизария в Константинополь, конфисковал всё его имущество, а самого полководца заключил в тюрьму.
В начале повести «Мёртвой рукой» Империя и Основание встречаются лицом к лицу. Альтер эго Велизария молодой генерал Бел Риоз бросает вызов психоистории Хари Селдона и объявляет войну Основанию. Поначалу он добивается успеха и возвращает Империи ряд планет, бывших ранее под политическим и экономическим контролем Основания.
Основание же не только отчаянно защищается, но и раз за разом пытается поссорить генерала с его императором Клеоном-вторым. Только все усилия приводят лишь к отсрочкам кажущегося неизбежным поражения. Однако в решающий момент император отзывает Бел Риоза, сажает его в тюрьму, судит и казнит.
Сын учёного из Сиевенны, человек, который в повести «Большой и маленький» встречался с Хобером Мэллоу, объясняет представителям Основания, что они правильно делали, когда добивались разлада между генералом, но ошиблись в средствах для его достижения:
«Вы перепробовали ложь и подкуп. Играли на страхе и честолюбии. Но несмотря на все старания, ничего не добились. Более того, ваши усилия всегда давали обратный результат.
А сквозь поднятую вами рябь поднималась волна прилива Хари Селдона. Поднималась медленно, но неотвратимо /…/ Мёртвая рука водила всех нас, и отважного генерала, и великого императора, и мой, и твой мир. Мёртвая рука Хари Селдона. Он знал, что белриозов всегда ждёт провал, что каждый его успех несёт в себе тень провала, и чем больше будет успех, тем круче провал».
И ещё добавил:
«Что делает императора сильным? Почему был силён Клеон? Всё очень просто. Он силён, потому что все вокруг слабее его. Очень богатый придворный или слишком популярный генерал всегда опасны. Вся недавняя история Империи подтверждает, что император должен быть самым сильным.
Риоз одерживал победу за победой, и подозрения императора всё росли /…/ И его отозвали, обвинили в измене, осудили и казнили. А Основание опять победило.
Вы понимаете, при любой ситуации Основание не могло не одержать победы. Победа была неизбежна, чего бы ни делал Риоз, и чего бы мы не предпринимали».
Высокая ступень исторического параллеризма и всепоглощающего детерминизма в повести «Мёртвой рукой» тревожит и самого писателя, когда он вспоминает те годы. Азимов объясняет это большим влиянием Тайнби. Как он пишет:
«Я продолжал читать Тойнби, и мой восторг пошёл на убыль. Я всё больше и больше убеждался, что предо мной в сущности классический и христианский учёный, а порядок, который он видит в истории, это отражение классической истории в его понимании. Поэтому последние истории об Основании оказались относительно более свободны от влияния этого автора».
Джон Кэмпбелл был ещё более встревожен детерминизмом «Мёртвой руки», хотя сам опять-таки не только купил и напечатал повесть, но и выплатил Азимову премию. Ведь именно с цикличностью истории – пусть даже оригинально основанной на модели падения Римской империи – изо всех сил боролась созданная им современная научная фантастика. И если Хари Селдон и его психоисторические пророчества огромным мёртвым грузом лягут на человечество и превратятся в эквивалент цикличности истории, то они мало помогут редактору в его деле создания человека – властелина Вселенной. А именно к этому шло в азимовском цикле об Основании.
Поэтому когда Азимов – редкий случай за годы войны – 8 января 1945 г., за два месяца до выхода в свет повести «Мёртвой рукой», посетил кабинет Кэмпбелла в Нью-Йорке, и друзья говорили о следующих историях об Основании, редактор заявил писателю, что хотел бы видеть План Селдона опрокинутым.
Азимов же был глубоко привязан к Селдону и его плану и ещё не полностью освободился от чар Тойноби. Писатель говорил нам: «Я был в ужасе. «Нет, — отвечал я, — нет, нет, нет, нет.» Но Кэмпбелл настаивал: «Да, да, да, да» — и я знал, что моему «нет, нет» грош цена».

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 19 августа 2020 г. 18:11

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

Какое-то время Азимов вообще не писал научной фантастики. Писать он прекратил весной 1942 г., когда писатель покинул родителей с их магазинчиком и свою кафедру в Колумбийском университете и переехал в Филадельфию служить военным химиком. Всё время Азимова занимала новая работа и подготовка к свадьбе, состоявшейся в июле, на девушке с которой он начал встречаться в феврале.
Азимов всегда смотрел на научную фантастику как на выгодное и удобное средство зарабатывать деньги, так нужные ему в школе или колледже. Но больше писатель в них не нуждался. Ведь флот платил ему так много, как Азимов не зарабатывал никогда раньше.
Это повлекло за собой и другие перемены. Писателю не приходилось больше ни просиживать много часов за кассой в отцовской лавке в Бруклине, ни прочитывать множество бульварных журналов научной фантастики, чем он занимался долгими годами. Азимов продолжал ежемесячно покупать «Эстаундинг», но прочитывал его всё медленнее и медленнее. Казалось, что научная фантастика, бывшая прежде частью его жизни, ныне уже пройденный этап.
Во время этого отхода от НФ Азимов сосредоточил свои силы на работе и семье. Ещё он не прекращал чтения, читал много, особенно по истории. А если возникала необходимость в интеллектуальном общении, то рядом были Роберт Хайнлайн и Спрэг Л. Де Камп и друг де Кампа Джон Д. Кларк, любитель фантастики и химик, который в годы войны работал над взрывчатыми веществами и жил рядом с Азимовым.
Отношения же между Азимовым и Хайнлайном не всегда оставались лёгкими. С момента их первой встречи между писателями возникла сердечная привязанность, которая в дальнейшем всё возрастала.
Хайнлайн жаждал управлять и руководить другими людьми, он чувствовал себя хорошо только в обществе, где сам диктовал все условия. Из-за большой разнице в возрасте и огромного уважения Азимова к писателю-фантасту Хайнлайну, Хайнлайн с первого знакомства начал опекать молодого коллегу и желал, чтобы эти отношения продолжались и дальше.
Но сам Азимов не желал более позволять никому – ни отцу, ни учителю, ни самому Джону Кэмпбеллу – диктовать, что ему делать и думать. С годами он разработал множество способов низвержения и подрыва авторитетов, сохраняя при этом почтительное и уважительное отношение с этими людьми.
Однажды будущая жена Азимова попросила разрешить его старый парадокс: что будет, если неостановимая сила встретиться с непробиваемым препятствием. И писатель ответил, что эти вещи не могут существовать вместе в одной Вселенной. Та же проблема встала между Хайнлайном и Азимовым. Один был неудержим, другой – непробиваем, и оба они не могли существовать вместе в одной маленькой вселенной Морского Управления.
Главная битва между двумя противниками произошла за ленчем. Азимов, который никогда не любил пеших прогулок, не выносил полумильный крюк до кафетерия, а тамошнюю пищу часто находил несъедобной. Он предпочитал носить бутерброды с собой на работу и ел в лаборатории, в тишине, комфорте и с книгой в руке. Азимов очень любил это время и ни на что бы его не променял.
Но Хайнлайн оставался недоволен. Он хотел, чтобы Азимов сидел рядом с ним за столом в кафетерии, и не слушал никаких объяснений. Он заявил Азимову, что ходить в кафетерий – это его патриотический долг. А когда Азимов бросил с пренебрежением, что от этой еды его тошнит, Хайнлайн предложил ему за каждую жалобу жертвовать по пять центов на военные облигации. Тогда Азимов предложил пожаловаться на качество еды так, чтобы это не выглядело жалобой, и Хайнлайн включился в эту игру. Азимов показал на кусок трески и невинно спросил:
« — Неужто на свете бывает такая жёсткая рыба?
— С тебя пять центов Айзек. Это же подтекст чистой воды, — улыбнулся Хайнлайн.
— Потому что, — не унимался Азимов, — Ты, Боб, был судьёй, прокурором и адвокатом в одном лице».
Однако со временем Азимов сумел выкрутиться из положения. Вот как это случилось:
«Однажды за наш столик сел человек, который ничего не знал о продолжавшейся игре. Он попробовал, сделал постную мину и заявил: «Молодой человек, это же ужасно».
Азимов давно ждал подарка судьбы и не пропустил мига удачи. Он встал, картинно заломил руки и произнёс с пафосом: «Джентльмены, я не согласен с тем, что наговорил тут мой друг, но готов отдать жизнь, чтобы позволить ему сказать это».
Эти слова не только стали концом затянувшейся игры, но и показали Хайнлайну, что Азимов не из тех людей, кем легко командовать. Впоследствии, когда Хайнлайн начал собирать регулярные вечеринки для писателей-фантастов в духе прежнего его литературного общества Манана с номинальной целью устраивать мозговые штурмы в поисках ответа на атаки японских камикадзе против американских кораблей, он звал на них всех авторов, живших между Нью-Йорк-сити и Вашингтоном, кого только знал, от Джона Кэмпбелла до Уилла Ф. Дженкинса. Но никогда не приглашал Айзека Азимова.
Азимов же не обратил на это особого внимания, частично благодаря своему редкому дару забывать всё, что его не интересует, а частично потому, что вернулся к активной работе в научной фантастике. Через четырнадцать месяцев после окончания «Седла и уздечки» его посетило нечто, и деньги перестали быть главным стимулом к сочинительству. Он писал НФ, когда чувствовал к этому настоятельную необходимость – и эта необходимость снова возникала.
В то время как Хайнлайн и многие другие забыли о научной фантастике в своих серьёзных усилиях сделать всё, чтобы приблизить конец войны, Азимов днём продолжал работать в Нэви Ярде, потом домой и ночью писал научную фантастику.
Сначала он написал повесть для «Унноуна» «Автора! Автора!». Рынок фэнтези тогда не был насыщен. Эта повесть отняла у писателя три месяца его драгоценного времени, но когда он закончил работу, Кэмпбелл не только купил повесть, но и выплатил премию. К сожалению, в это время, в конце 1943 года, журнал «Унноун вёлдз» прекратил своё существование, и повесть так и не увидела света, пока более чем через двадцать лет не вышла антология историй, написанных для «Унноуна».
Если Азимов и не знал, что такое может случиться, то это должно было стать для него уроком на будущее. Но писатель был рад своему успеху в любимом журнале, что когда это случилось, он просто сел и взялся за другую вещь, никогда не оглядываясь назад.
Это дало ему время на писательскую работу. Первые два его НФ рассказа были довольно тривиальны и непритязательны.
Но четвёртая, из новых азимовских произведений, повесть «Большой и маленький» («Эстаундинг», авг., 1944 г.) оказалась более серьёзной и основательной. Это была ещё одна история об Основании «Седло и уздечка» семьдесят пять лет спустя.
Главный герой повести «Большой и маленький» — межзвёздный торговец Хобер Мэллоу, уроженец Смирно – как мы помним , одного из Четырёх Королевств – достаточно яркая личность, чтобы получить образование в Основании. Сила Мэллоу состоит в понимании того, что нужно в данный момент, и поэтому в ходе повести его избирают мэром Терминуса, и он успешно справляется с ещё одним кризисом, предсказанным великим психоисториком Хари Селдоном.
Большой и маленький в заглавии истории – это Галлактическая Империя и Основание. Хотя они не вступили ещё в непосредственный контакт, они начинают борьбу за влияние на лежащую между ними систему Корелл, во главе которой стоит наследственный диктатор командор Эспер Арго.
Но « большой и маленький» также означают уровень технологий Империи и Основания. Империя зависит от работы громадных машин, которые были построены прежними поколениями и сейчас обслуживаются кастой техники, которые ничего не могут сделать, если машины сломаются. И, напротив, машины и механизмы Основания, которыми торгует Хобер Мэллоу и его коллеги, размером не больше холодильника или пылесоса или любого предмета личного обихода. Вот что говорит об этом сам Мэллоу:
«Империя всегда владела колоссальными ресурсами. Они ведут счёт на планеты, звёзды, целые сектора Галактики. Они мыслят гигантскими категориями, и генераторы их гигантские.
Мы же – мы, наше маленькое Основание, единственный мирок без залежей металлов – всегда работали в условиях жесточайшей экономии. Наши генераторы никогда не превышали размеров большого пальца, на большее просто не хватило металла. Нам пришлось создать новую технику и новые методы, — а Империя не может перенять их, поэтому в деградации своей опустилась ниже той черты, от которой ещё возможен научный прогресс».
Одним из достоинств повести стало представление в ней в популярной форме – за год до выхода в свет ван-вогтского «Мир нуль –А» — ряд ключевых идей Альфреда Корцибски.
Вспомним тезис Корцибски, что карта – это ещё не местность. По ходу повести «Большой и маленький» Хобер Мэллоу с помощью звёздной карты 150-летней давности совершает вояж на территорию Империи, дабы узнать её нынешнее состояние. Он приземляется на планете, которая значится на карте столицей имперского сектора, и узнаёт, что его карта неточна. Мэллоу спрашивает у образованного местного жителя, Сивенна ли это, и получает ответ:
«Да, Сивенна. Но она больше не столица Норманского сектора. Ваша старая карта вас подвела… Звёзды, конечно, даже здесь никуда не делись со своего места, а вот политические границы куда более изменчивы».
Всё меняется со временем – даже расположение звёзд. И ни одно мгновение не идентично с другим.
Эта идея Корцибски – которую Азимов, возможно, частично позаимствовал из цикла Хайнлйна об Истории Будущего – также иллюстрируется в основном конфликте повести между Хабером Мэллоу и его политическими соперниками, который считает, что раз Основание успешно справилось с угрозой со стороны Четырёх Королевств при помощи религии Галактического Духа, то оно должно вечно придерживаться этой политики.
Его противник заявляет: «Вы, конечно, понимаете, что ваша торговля ради торговли /…/ может свести на нет и уничтожить политику, столь успешно действующую целый век».
Мэллоу отвечает на это: «Слишком долгий срок /…/ для устаревшей, опасной и более неприемлемой политики. Успех вашей религии в Четырёх Королевствах вряд ли удастся повторить на любом другом мире Периферии /…/ Сейчас всякий правитель Периферии скорее перережет себе горло, чем пустит на территорию своего государства жреца Основания».
Мэллоу чувствует, что пришли новые времена и для того, чтобы двигаться дальше, не достаточно старых ответов на старые вопросы. Что поступать по старому больше не выгодно.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 18 августа 2020 г. 19:34

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

В своём третьем романе серии «Мир – Нуль — А» (Эстаундинг», авг.-окт.,1945 г.) Ван-Вогт попытался описать это лучшее время. Он описывает общество будущего, в котором на первом месте стоит воспитание у мужчин и женщин более свободного и лучшего мышления, чем прежде. А противостоит ему бессмертный супермен со второстепенными мозгами, подобный Человеку-Помеси, у которого недостаток самопознания и тренировки ведёт к безнадёжному замешательству и неудачам.
Представленный в романе «Мир –Нуль – А» ментальный тренинг отличается от упоминаемого в прежних произведениях Ван-Вогта удачной ссылкой на современность – на психолингвистическую систему Альфреда Корцибски Общую Семантику.
Альфред Корцибски был пионером учения о целостности в тридцатых годах.
Он родился в 1879 г. в Польше, работал инженером, а потом преподавал физику, математику и иностранные языки а Варшаве. В годы Первой Мировой войны Корцибски был членом Российской военной миссии в Америке. Когда после революции 1917 г. Россия вышла из войны, он начал постоянно проживать в Соединённых Штатах.
В своих трудах Корцибски ставил целью создать более тесную связь между мыслями и поступками человека и реальными фактами окружающего мира. Он хочет сделать мышление человека более гибким и точным.
Центральной работой Корцибски стала вышедшая в 1933 г. книга «Наука и здравый смысл. Введение в неаристотелевскую систему и общую семантику».В этой книге все современные задачи мышления могли прослеживаться из логики Аристотеля с её иначе – или; чёрное – белое; это – и – стало – быть – не – то применительно к миру. Успех в новых науках в двадцатом веке доказали ущербность подобных чересчур простых методик. Пришло время нового, более эффектного, многовариантного, неаристотельского (нуль – А) образа мысли.
Общая семантика стала примером такого образа мысли. В лингвистике семантика отвечает за отношения между символами и объектами, которые они обозначают. Общая семантика расширяет свою задачу до поисков взаимоотношений между ограниченным мышлением простых людей и реального мира, в котором живут эти люди.
Снова и снова Корцибский доказывает, что карта – это ещё не земля. Каждый момент времени отличается от любого другого. И если нужно осмыслить ситуацию, то необходим её полный контекст.
Впервые работы Корцибски использовал в 1940 г. Роберт Хайнлайн в качестве научной основы для своей повести «Если это будет продолжаться» Но лишь через три года Ван-Вогт сумел добыть для себя и прочитать экземпляр «Науки и здравого смысла».
В годы Второй Мировой войны в Канаде решили позаботиться о нежных чувствах своих жителей, запретив все американские журналы научной фантастики. Исключение делалось только для Ван-Вогта, кому «Эстаундинг нужен был для работы и которому журнал присылали прямо из канадского цензурного комитета.
Вот как в течение 1943 г. Ван-Вогт общался с любителем фантастики О.К. Уилсоном. Уилсон работал на канадском радио и часто заходил по работе в цезурный комитет, где увидел журнал научной фантастики, предназначенный для Ван-Вогта. И он спросил не даст ли ему писатель почитать экземпляр «Эстаундинга» и «Унноуна»? Ван-Вогт послал ему журналы, а взамен получил от Уилсона экземпляр «Науки и здравого смысла».
Работа Корцибски была как раз тем, о чём больше всего мечтал Ван-Вогт – системой развития человеческого мышления. Хайнлайн в своей повести использовал идеи Корцибски для показа общества, где так направляют и манипулируют человеческим мышлением, что практически низводят людей до состояния рабов. Ван-Вогт же увидел в общей семантике средство, благодаря которому всё человечество может стать свободным.
Действие в романе Ван-Вогта «Мир – Нуль – А» происходит в 2560 году и каждый человек на Земле получает образование в духе суперобщей семантики в представлении писателя. В итоге возникло равноправное общество. «Каких бы то ни было особых людей в мире нуль – просто не существует. /…/ Люди были людьми, рождённые равными и с помощью простого, всем известного тренинга нуль – А развивали свой разум. Не было ни королей, ни эрцгерцогов, ни суперменов, путешествующих инкогнито.»
Каждый год в определённый месяц люди, которые желают дальше развиваться, со всех концов мира пребывают в столицу, дабы протестироваться великой Машиной Игр. Те, кто их проходит, приобретает дополнительный общественный авторитет. А те немногие, кто доказал, что его разум функционирует совершенно – переводятся на Венеру, где люди живут в мире и гармонии, и им не нужны ни правительство, ни закон.
В романе на эту суперцивилизацию нападают люди из иной галактической цивилизации, очень могущественной, но разумом «неинтегрированные». Но люди нуль – А с Венеры реагируют на эту угрозу с такой ясностью рассудка, упорством в своих целях и бескомпромиссным сопротивлением, что галактический наблюдатель вскоре замечает руководителю вторжения: «Вам не кажется, что нуль – А непобедимы?»
В этом обществе, где нет места путешествующим инкогнито суперменам, природный ван-вогтовский супермен Гилберт Госсейн выглядит не слишком эффектно.
В начале романа Госсейн прибывает в столицу из маленького городка в Калифорнии, дабы провериться на Машине Игр. Но очень скоро выясняется, что всё, что он знает о себе и своём окружении – это ложь и неправда. Все предъявляемые им аргументы не подтверждаются.
Переживая за своего героя, Ван-Вогт замечает: «то же происходит и с каждым из нас. Только мы настолько уверовали в свою ложь, так ограничены в своём мироощущении, что никогда не ставили перед собой таких вопросов».
В поисках себя и своего предназначения Госсейн (чьё имя на слух по-английски звучит как «стань нормальным», как однажды, по словам своего литагента, выразился Ван-Вогт) консультируется с психиатром д-р Кэйром. Доктор проверяет его «сверхмозг» и сообщает в ужасе:
«Очевидно, Гроссейн, что ваш головной мозг отличен от обычного. Он гораздо компактнее. Количество нейронов примерно в три раза больше. С таким мозгом вы можете манипулировать атомами и электронами в микромире, а в макромире нет ни одного объекта со столь развитыми мозгами».
Но когда Госсейн спрашивает, для чего нужны такие мозги, д-р Кэйр ничего не может ему ответить. Он сравнивает случай Госсейна со случаем мальчика Джорджа, который с двух до одиннадцати лет рос среди диких собак. Попав обратно к людям, Джордж так и не научился ходить, говорить и вообще нормально жить среди людей.
«Он умер в двадцать три года, так и оставшись животным, грубой пародией на человека. Посмертное вскрытие показало, что его мозг не был достаточно развит, но всё же был довольно велик, чтобы можно было надеяться его задействовать.
То же – или примерно то же – происходит и с Госсейном. При всём своём огромном мозге он оказывается совершенно неразвит.
Лучшее, что может сделать Госсейн, это попытаться вспомнить всё, узнать, кто он на самом деле. И действительно, в конце романа выясняется, что он немного-немало, как последний клон бессмертного существа, которое когда-то давно учредил общество нуль – А.
В книжной версии романа 1948 г. указывается, что из-за случайной травмы старший предшественник Госсейна не сумел передать клону свою память. И именно поэтому последний супермен бесцельно скитается по Земле и Венере по его собственным словам «словно неприкаянное дитя».
Этот старший Госсейн, не успевая передать своему молодому клону-последователю свою память, делает то, что он/они могут сделать, это взять малоизвестную систему нуль – А и поставить её во главе общества:
«Это я влелеял нуль – А, который когда-то был крошечным цветком среди зарослей сорняков».
( В очередной редакции романа 1970 г. умирающий супермен добавляет, что его/их бессмертие само по себе ничто по сравнению с здравомыслием людей нуль – А: «Я искал место для поселения и для того, кто будет лучше, чем сейчас, и мне кажется, что Неаристотелев человек был именно таким»…)
Если верить произведениям Ван-Вогта позднего Золотого века, людям предстоит не превращение в господствующую расу, не накопление всё больше и больше пространств, и их судьба не зависит от изменений человеческого тела или от приобретения человечеством новых свойств, подобных телепатии или бессмертия. Для мужчин и женщин сейчас важнее всего научиться по-настоящему овладеть своими ныне скрытыми способностями и стать по- настоящему здравомыслящими и совершенно эффективными существами.
Но мы знаем, что все эти рассматриваемые нами произведения не были типичны для «Эстаундинга» 1943-1945г.г.
Они были каплей в море старомодных историй о научных открытиях, парадоксах с путешествиями по времени, произведений, где ставятся и разрешаются технические проблемы, и даже патриотической НФ о том, как злая судьба карает страны Оси, особенно фашистов и их лидеров.
В то же время не вызывает сомнений, что они же являлись самыми оригинальными и достойными из всех публикаций Кэмпбелла в годы войны – и образцом для подражания писателей на протяжении всего атомного века. Здесь неведомое , подобно змее, что с усилием стаскивает с себя старую кожу, отрекаясь от науки-за- наукой, которая верой и правдой служила ей всю научную эпоху, и явило миру своё новое одеяние – сознание-за-сознанием.
Этот сдвиг в ощущении неведомого, происшедший в этих историях военного времени, по своему значению равнялся переходом от неведомого сверхъестественного к неведомой науки, с описания которого началась наша книга. Мы считаем его знаком наступления новой эпохи в психологическом и социальном развитии Западного мира, столь же отличной от эпохи современной науки, как последняя разниться от эпохи религии сверхъестественного.
Этот переход особенно заметен в творчестве времён Второй Мировой войны любимого ученика Джона Кэмпбелла Айзека Азимова – несмотря на всё азимовское научное образование, весь его вклад в науку и постоянных его заявлений, будто научная фантастика – это фантастика о воображаемой науке и её возможных воздействиях на людей.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 17 августа 2020 г. 18:40

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

Наконец попытать счастья решает руководитель купола Кет Фаулер. Он превращает себя и своего старого пса Тоусера в скакунцов и выходит из купола. Фаулер намерен лишь чуть отойти в сторону и сразу вернуться назад.
Но для человека и собаки, которые могут теперь общаться с помощью «мысленных образов, которые несравненно богаче оттенками, чем любые слова», всё меняется вокруг. Ураганный ветер оборачивается лёгким бризом. Возникают чудесные запахи, а шум аммиачного дождя оказался прекрасной музыкой.
Вот что нам сообщают:
«Он, Фаулер настраивался на то, что в этом чужом мире его на каждом шагу будут подстерегать ужасы, прикидывал, как укрыться от незнаемых опасностей, готовился бороться с отвращением, вызванным непривычной средой.
И вместо всего этого обрёл нечто такое, перед чем блёкнет всё, что когда-либо знал человек. Быстроту движений, совершенство тела. Восторг в душе и удивительно полное восприятие жизни. Более острый ум. И мир красоты, какого не могли вообразить себе величайшие мечтатели Земли». (Перевод Л. Жданова – далее Л.Ж.)
Странно и совершенно иначе начинают мыслить человек и собака в облике скакунов.
«Всё дело в мозге, — продолжал Фаулер. – Он заработал на полную мощность, все до единой клеточки включились. И мы соображаем то, что нам давно бы следовало знать. Может быть, мы дебилы Вселенной. Может, так устроены, что всё нам даётся трудно». (Л. Ж.)
А чуть позже добавляет (и от своего имени и от имени Таусера):
«Мы всё ещё земляне /…/ Мы только-только начинаем прикасаться к тому, что нам предстоит познать, к тому, что было скрыто от нас, пока мы оставались землянами. Потому что наш организм, человеческий организм, несовершенен. Он плохо оснащён для мыслительной работы, свойства, необходимые для того, чтобы достичь подлинного знания, у нас недостаточно развиты. А может быть, у нас их вовсе нет» (Л.Ж.)
Фаулер прекрасно сознаёт, что должен вернуться в купол, но это означает возвращение к прежнему телу, к прежнему состоянию, которое теперь кажется ему убогим, тупым и невежественным. Фаулер помогает ему принять решение.
« — Не могу я возвращаться, — сказал Таусер.
— Они меня снова в пса превратят.
— А меня в человека, — сказал Фаулер». (Л.Ж.)
Другой, даже ещё более вызывающей историей о метаморфозах человеческой психики и ума стал рассказ Честера С. Гейера «Окружающая среда», вышедший в майском за 1944 г. номере «Эстаундинга». Не верится, что в любое другое время Джон Кэмпбелл решился бы напечатать такую историю.
В рассказе «Окружающая среда» космический корабль с Земли прилетает в большой пустой город на планету у далёкой звезды. Два человека с корабля, Йон Гейнор и Уайд Харлан пытаются выяснить, что случилось с группой эмигрантов-христиан, которые сто двадцать лет назад во главе с предком Гейнора основали здесь свою колонию.
Судя по обстановке в городе герои решают, что его построили гуманоиды. Но, как ни странно, жизнь на планете представляют летающие по воздуху существа:
«Это были большие фасеточные кристеаллы. Изнутри они светились ярким светом, а их тени пульсировали и изменялись, показывая, что они живые. Подобно перезвону хрустальных колокольчиков эти кристаллы звенели так чисто, сладко и заунывно, что вызывало боль и наслаждение в ушах».
Двое героев исследуют огромный дом в этом покинутом городе. Все стены в нём покрыты странными письменами, чьё содержание ускользает от людей. Ещё в каждой комнате имеется ниша с драгоценностью, и стоит герою обратить внимание на одну из таких драгоценностей, полуматериализуется нечто, похожее на мебель или на машину: «Приглядевшись, Гейнор заметил призрачные очертания – смутное нагромождение прямых и кривых линий, нечто, а что именно он не мог понять».
Они поднимаются над городом на гравитаторе и обнаруживают космический корабль. Сначала один, а затем — и другие, в том числе «Ковчег» старого Марка Гейнора и его пуритан. И каждый корабль, очевидно, построен различными гуманоидными цивилизациями. И каждый корабль покинут, при чём, совершенно непонятно почему.
Наконец Харлан и Гейнор решают, что этот город чем-то похож на книгу. В комнатах и картинках на стенах имеется определённый порядок и, чтобы в этом разобраться, нужно начать сначала. Тогда они уходят на край города и принимаются последовательно изучать его устройство.
Вначале окружающая среда адаптирована к людям. В первых апартаментах герои находят знакомую мебель, музыку, еду, питьё.
А картинки на стенах показывают, какой должен быть следующий шаг. И двигаясь от комнаты к комнате, от здания к зданию герои находят одну машину за другой и пытаются в них разобраться.
«Машины становились всё больше, всё сложнее, всё хитроумнее. И каждая новая задача увеличивала знания Гейнора и Харлана. А каждая следующая задача была труднее предыдущих, а рисунки не давали уже готового решения и только намекали на него».
Машины достигают огромного размера, а затем начинают уменьшаться и в конце концов просто исчезают из виду. Своим чередом герои проходят и через ту комнату со странными драгоценными камнями, где они уже были раньше. Но теперь путешественники обладают более высоким уровнем знаний, чтобы разобраться. Гейнор пристально смотрит на картинки на стенах и говорит:
«Третья стадия. Дальше пойдут задачи более трудные, Уайд, но и интересные. Мы будем применять наши знания на практике – и станем творцами. Мы будем иметь дело непосредственно с силами всевозможных солдани и вароо. Так как они экстрамерны, контроль будет даваться на шестом уровне с помощью таадрона. Мы должны быть осторожны, любое, даже мельчайшее ослабление соррана может привести к гаррелирующему эффекту»…
Герои дальше идут через город. Заканчивается третья стадия и начинается четвёртая. Они становятся телепатами и развиваются дальше. Гейнор и Харлан не нуждаются более в пище, а питаются непосредственно атомной энергией. Они учатся летать без всяких механизмов. А сами их тела начинают казаться «задержкой в развитии».
Наконец герои проходят последнюю башню в городе и видят его рисунки. С помощью этих последних знаков они превращают себя в кристаллы. Вспыхивая разноцветными огоньками и мелодично звеня, герои поднимаются высоко в небо и присоединяются к другим существам таким же как они.
А город, эта уникальная школа, будет ожидать новых пытливых гуманоидов, готовых пройти по нему в погоне за новыми знаниями.
Оказывается, что в новой Вселенной, основанной на сознании, то, что ты думаешь и чему можешь научиться значит гораздо больше, чем откуда ты родом и как выглядишь. Какими бы не были в начале, все мы можем стать скакунцами или звенящими кристаллами, или принять какую-то ещё более причудливую форму.
Из всех авторов «Эстаундинга» военного времени именно А.Э. Ван-Вогт громче всех заявил, что путь человечества во Вселенной целостного сознания лежит в увеличении его образования.
Ещё в 1940 г. в первом своём романе «Слэн» Ван-Вогт утверждал, что понадобятся эволюционные изменения и целый новый вид человека, чтобы из людей-сегодняшних сделать человечество, мыслящее целостно. Но с такими элементами века техники, проникшими в «Слэн», как элитизм, расизм и геноцид Ван-Вогт никак не мог смириться. В конце концов в каждом издании говорилось, что Вторая Мировая война ведётся ради урегулирования.
После вынужденного перерыва в создании НФ произведений, последовавшим за «Слэном», у Ван-Вогта оказалось достаточно времени хорошенько обдумать вопросы о ментальном и моральном развитии человечества. И, так и не сумев раз и навсегда разрешить эту задачу, он всё же начал считать мутацию не вполне удовлетворительным ответом на свой вопрос и искал новые решения.
Это заметно уже в первой опубликованной им после возвращения истории «Вербовочная станция» В ней Ван-Вогт сталкивает генетического супермена с простой женщиной из двадцатого века, при чём делает супермена и его род угрозой для всего существующего, а женщину – спасительницей человечества.
В этом рассказе Ван-Вогт показывает нам один вид супермена за другим и заявляет, что ни одна из форм человека не может считаться окончательной и завершенной. Но сложившемся окончательно суперменом является аморальный телепат д-р Лелл из Глориуса, цивилизации высокомерных эксплуататоров, готовых уничтожить всю Вселенную, если она откажется плясать под их дудку.
Противопоставлена же ему Норма Матесон, само имя которой свидетельствует, что она обыкновенный человек. Установив ментальный контакт с постчеловечеством из далёкого будущего и будучи им обученой, она пробуждает все скрытые силы своего сознания, собирает их в одну точку и может легко дурачить, манипулировать и разгадывать все ходы несчастного, ничего не подозревающеего супермена д-р Лелла.
Та же переоценка ценностей, когда образование видится выше мутации, присутствует и во втором романе Ван-Вогта «Оружейники», написанном в начале 1943 г., на примере двух героев, Эдуарда Гонша и Роберта Хедрука. Гонши,Не-человек, это не мутант. Но он смог благодаря особому тренингу Оружейных Магазинов развить в себе ощущение целостности. Хедрук же бессмертен, он – уникальное создание природы, но при всех его достоинствах долгожителя и желаниях блага для всего человечества, мышление его явно ограничено.
Вот что об этом думает сам Хедрук, решившийся на решающую встречу с Советом Оружейных Магазинов:
«Несмотря на весь свой опыт, эти супермены из Оружейных Магазинов с их особым тренингом настойчиво настигали его во множестве областей деятельности.
А он не мог даже толком защититься, ибо техника образования, формировавшая их с детства, была бесполезна для него, родившегося и ошибавшегося за многие века до появления на свет этой столь опасной методики».
А если мы не смогли избежать предубеждений, ошибок в ощущении и восприятии, устаревшей и неадекватной информации, ошибочных и неверных выводов, разве можем мы выучиться на суперменов, подобных членам Совета Оружейных Магазинов?
И если природный человек-за-человеком, например, Роберт Хедрук, лишён этого особого образования, разве способен он продемонстрировать все свои лучшие качества.
Быть может, с помощью тренировок ума можно создать общество, более здравомыслящее, приспособленное и могучее, чем то, что получилось благодаря слепой случайности, необученности генетического супермена?
Такие вопросы ставит Ван-Вогт в этом романе. В последствие писатель так размышлял об отношениях между возможностями человека, обществом и образованием.
« — Бог создал человека по своему образу и подобию( то есть совершенным). (Человек чешется)
— Сложный компьютер, даже на живых неронах – человеческих мозгах – способны рассуждать с совершенством.
Раннее воспитание и соответствующие условия тоже чешутся.
— Установлено, что под гипнозом человек вспоминает всё, что он видел, слышал, чувствовал, дотрагивался и пробовал на язык по меньшей мере с самого раннего своего детства.
Также подъём.
Конечно, в Средние века за одну человеческую жизнь он был практически незаметен, потому что тогда господствовала всёусредняющая случайность.
Мы полагаем, что каждый человек может тем или иным образом достичь абсолютной памяти, наивысшего творчества и рассудка, короче говоря, совершенного мышления.
Мы замечаем прекрасные проблески наших потенциальных возможностей. Один человек может писать стихи. Другой умеет рисовать с удивительной точностью. У третьего способности к музыке. А ещё есть люди, которые ткут ковры, мастерят шкатулки, создают огромные архитектурные шедевры, и вообще преуспевают во всех науках, искусствах и ремёслах, какие только есть в мире!
Но время свободного разума, правильно воспитуемого родителями и школой, ещё не наступило».

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 16 августа 2020 г. 18:18

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

Среди ведущих произведений позднего Золотого века просматривается тенденция к большей терпимости, к отличному от нашего собственного поведения и образа мысли, чтобы лучше их понять и лучше к ним приладится. Такая тенденция видна в рассказах «Здравый смысл» и «Доброта» и в рассказах Льюиса Пэджетта «Этот мир – мой!» и «Робот- зазнайка».
В прежней концепции речь шла о единственном эволюционном пути, на котором люди не сотрудничают, а конкурируют с остальными существами в борьбе за привилегию – выживание во враждебной всем Вселенной. Или всё, или ничего. Или господство, или смерть. Третьего было не дано.
Но новый целостный взгляд на мир оставлял каждому свою нишу и право быть собой, не представляя угрозы друг для друга. Между существами могут складываться разные взаимоотношения, и война до смерти перестала быть неизбежной.
Впервые эти новые взаимоотношения «живи сам и дай жить другому» были рассмотрены Мюрреем Лейнстером в повести «Первый контакт» («Эстаундинг», май, 1945 г.). В этой повести космический корабль землян, посланный в научную экспедицию к Крабовидной туманности, встречается с – первым для людей – кораблём инопланетной цивилизации.
Обе стороны налаживают контакт. Капитаны не желают начинать войну, но опасаются, что она неизбежна И очевидно, что если дать инопланетному кораблю вернуться домой, то они могут получить значительное преимущество над людьми.
Вот как в повести передана степень этого страха.
«Много раз описывался первый контакт людей с инопланетянами, но никогда положение не было таким безнадёжным. Одинокие земной и инопланетный корабли встретились в туманности, очевидно, достаточно отдалённой от обеих планет. Они могли желать мира, но всё же необходимо было быть всегда готовым к предательскому нападению. Неудача могла привести к гибели человечества, а мирное сотрудничество было чрезвычайно выгодно обеим сторонам. Любая ошибка непоправима, но ошибка часового – фатальна».
В форме научно-фантастической повести поставлена классическая проблема войны и мира. И эта проблема была актуальна. По-прежнему ли люди и инопланетяне будут в духе старомодного века Техники видеть в друг друге лишь врагов–соперников, или они сумеют терпимо относиться с ними в стиле современного Атомного века.
«Первый контакт» — это повесть о переходе от первых взаимоотношений ко вторым. Решение задачи о двух кораблях, которые не хотят воевать, но бояться друг друга, обнаруживается, когда каждая из сторон начинает верить в мирные намерения другой стороны.
Оба корабля делают всё, чтобы один из них не мог выследить другого. Демонстрируется оружие, уничтожаются карты и документы. Затем люди и инопланетяне меняются своими кораблями, и каждая сторона возвращается домой на чужом корабле.
Это даёт обеим сторонам максимум информации при минимуме риска. Если же обе цивилизации решат встретиться снова, они могут отправиться на нейтральную территорию, в Крабовидную туманность в заранее условленное время.
Неудивительно, что чем больше мы узнаём о чужих, тем менее чужими они нам кажутся. В заключении повести один из членов экипажа корабля-человек – высказывает мнение, что несмотря на огромную физическую разницу обе цивилизации вполне психологически совместимы и докладывает капитану:
« — Среди них есть парень. Я зову его Баком, потому что у него нет произносимого имени как такового, — сказал Томми. – Мы с ним хорошо ладим, и я по праву считаю его своим другом, сэр. Мы были вместе, пока корабли не вернулись домой, и нам не пришлось для этого делать что-то особенное. Я уверен, дайте нам хоть полшанса, и мы и они станем добрыми друзьями. Вы же видите, сэр, мы два часа обменивались грязными шуточками».
Слегка смущённые при виде картины двух различных существ, обменивающихся скабрезными анекдотами, мы понимаем, что к трудностям легче приспособиться, когда они далеко и гораздо сложнее – когда рядом. Первые встречи, первые … и мы уверены, что эти два корабля, заполненные агрессивными противниками могут договориться, а Вселенная достаточно велика, чтобы обеим цивилизациям не нужно было биться не на жизнь, а на смерть. А ведь прежде было всё иначе. Раньше каждый землянин держал в руке любимый кольт 45-го калибра и готов был применить его против всякого, кто встанет на пути человека.
Свой вклад в проблему терпимости к иным существам внёс Ван-Вогт в цикле из трёх опубликованных в «Эстаундинеге» историй: «Убежище» (сент.,1943 г.), «Шторм» (окт., 1943 г.) и «Смешанные» (янв., 1945 г.).
В первой из этих повестей боевой космический корабль с Земли под командованием леди Глорией Лаурр в ходе своей экспедиции к спутнику нашей Галактики Малому Магелланову Облаку находит космическую станцию, на которой живёт единственное человеческое существо. Но когда этого человека допрашивают, сопротивляемость его оказывается в пять раз выше значения, вытекающего из индекса его IQ . Вместо того, чтобы отвечать на вопросы, человек сам их задаёт, а потом в отчаянии бросается на гранд-капитана Лаурр и погибает.
И только после этого выясняется истинная его природа. Он – деллианец, супермен и совершенный робот, один из тех, кого пятнадцать тысяч лет назад изобрёл и создал землянин Джозеф М. Делл ( Под термином «робот» Ван-Вогт понимает не механизмы-автоматы, а искусственно созданных людей, как понимал это слово сам Чапек в своей пьесе «Р.У.Р.» (1921 г.) ). Практически все деллианцы были истреблены обыкновенными людьми.
Но оказывается, они погибли не все. Из второй повести мы узнаём, что делланцы и любые другие роботы из всей Галактики осели в Малом Магеллановом Облаке и основали собственную цивилизацию, в состав которой входят пятьдесят солнц.
Деллианцы сильнее и эластичнее остальных роботов, а так называемые «неделианцы» лучше мыслят. Эти два вида роботов отлично уживаются друг с другом, но существует ещё и третий вид, « смешанные», полученные при совмещении двух других «холодом и давлением». У смешанных два мозга – по одному от каждого из своих прародителей – и они считают себя высшими среди роботов. После неудачной попытки захватить здесь власть, этих роботов заключают в склеп.
Огромные проблемы встают перед всеми существами, но особенно перед землянами, для которых само слово «робот» значит что-то ужасное и которые ненавидя всех роботов. Как докладывает главный психолог корабля – тоже женщина – гранд-капитану Лаурр:
«Ваше превосходительство, у всех нас есть длинная вереница предков, которые в своё время чувствовали несомненное превосходство над теми, у кого была всего лишь иная окраска кожи. Даже такая мелочь, как цвет глаз, в иные эпохи служили средством самоудовлетворения. Мы заплыли в очень глубокие воды, и для нас будет огромным достижением, если мы сумеем выбраться из них».
Повод для успокоения даёт третья повесть, в которой выясняется, что так называемые «роботы-неделианцы» на самом деле являются обыкновенными людьми, которые когда-то давно помогли делианцам бежать и теперь живут с ними без всяких предрассудков. И они сами называют себя этим одиозным словом «робот».
А тот, кто установил этот факт и смог примирить все враждующие стороны – в том числе капитана Петера Малтби – сам больше всех нуждается в разрешении ситуации. Он наследственный лидер смешанных. Ещё ребенком он был взят в плен силами Пятидесяти Солнц, а потом стал военным и ему приходилось многократно доказывать свою лояльность. Он человек твёрдого характера и имеет возможность завоевать руку и сердце гранд-капитана Империи Земли Глории Лаурр. Заботясь о благополучии всех, Малтби не может игнорировать истинных интересов ни одной из группировок.
Однако все эти произведения, опубликованные в малоформатном «Эстаундинге» не отвечали на вопросы, как можно стать другом соперников-инопланетян или считать «роботов», помесь роботов и людей своими братьями. Несколько раз на протяжении 1944 года журнал просил своих читателей воспринять переход человека в свою новую форму не как нечто ужасное и чудовищное, а как событие приемлемое и даже желательное.
Видимо, очень тяжело было воспринять эту идею и самому Джону Кэмпбеллу. Ведь редактор всегда верил в то, что человечество может покорить Вселенную, не меняя своей сути, которую Кэмпбелл всегда отождествлял с внешним обликом.
Чуть раньше в майском за 1942 год номере «Супер сайенс сториз» вышел рассказ «Затонувшая Вселенная», в котором студент-биолог Джеймс Блиш под псевдонимом Артур Мерлин представил читателям уменьшенных людей, адаптировавшихся к жизни среди микроорганизмов в пруду на планете в звёздной системе Тау Кита. Это было из целого цикла произведений Джеймса Блиша о «пантропии», придуманной автором науки о переделке человека и приспосабливании его под условия жизни на любых планетах.
Но ни одна история Блиша о пантропии не увидела свет на страницах «Эстаундинга». Джон Кэмпбелл предпочитал Джека Уильямсона и его «терраформирование» или переделку и подготовку планеты для жизни человечества.
Однако, то ли, чтобы заполнить дыру в журнале, то ли по оплошности редактора в ноябрьском за 1944 год номере «Эстаундинга» вышел рассказ Клиффорда Саймака «Дезертирство» о пантропии. Саймак писал научную фантастику уже больше десяти лет, но лишь с появлением нового расширенного понятия гуманизма для «Эстаундинга» военного времени, его как писателя-фантаста начали там принимать.
В рассказе «Дезертирство» люди осваивают Юпитер, но жить могут там лишь внутри кварцевого купола.
Их контакт с поверхостью планеты ограничен тяжёлыми её условиями – огромным атмосферным давлением, ужасным тяготением и кислыми аммиачными дождями.
Чтобы выйти на поверхность планеты, люди должны изменить свой облик и превратиться в господствующую на планете жизненную форму, так называемых «скакунцов». Но из семи человек, прошедших через машину-преобразователь и ступивших в самое пекло Юпитера, ни один не вернулся назад, в купол. Возникает предположение, что ужасная планета убивает людей.
Глава 18 (продолжение)10

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 15 августа 2020 г. 17:07

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел
Мы не можем чётко сказать о рассказе «Утрата парадокса», в котором студент отправляется на невидимой машине времени в юрский период поохотиться на динозавров с рогаткой, в чудесном сне, в реальности или в грёзах вместе с безумцем-изобретателем в его уединённом бункере-тюрьме – или всё это вместе взятое! – то, что сумасшедший маленький человечек в открывающемся многомерном и зыбком мире чувствует себя гораздо лучше, чем Шорти Маккейб. У него шире кругозор возможностей мыслить и действовать.
Выходит, безумцу известно нечто, что не дано знать простому смертному двадцатого века? Этот вопрос, который нельзя назвать неуместным, был поставлен в то время, когда заведомо нормальных и рациональных людей вовлекли в безумную глобальную борьбу за власть и влияние.
Следующий шаг на этом пути совершил рассказ Фрица Лейбера «Здравствуй смысл» («Эстаундинг», апр., 1944 г.). Лейбер, всегда считавший себя пацефистом, был из тех авторов «Унноуна», кто ценил Ф.Г. Лавкрафта больше, чем Э.Э. Смита, и был ныне привлечён в ряды пишущих для «Эстаундинга» современных писателей-фантастов.
Рассказ «Здравствуй смысл» следовал примеру Роберта Хайнлайна и показывает странное, но узнаваемое общество будущего, основанное на собственной уникальной истории, предпосылок и системы ценностей. На этот раз решающим фактором, из которого следует всё остальное, что мы видим в данный момент времени, является образование мирового государства, ликвидация всех войн и всеобщая амнистия для инакомыслящих.
В возникшем обществе каждый человек хоть немного сошёл с ума, если судить по меркам двадцатого века. Но человек по имени Каррсбури, который читает литературу прошлого и называет себя «пришельцем из времени, когда все люди были гораздо разумнее», может видеть факты в истинном их свете. Он решает, что, подобно сумасшедшему, который держит себя в руках, пока не добьётся своей цели, а потом впадает в буйство, данное общество позволило всему человечеству сойти с ума со всеми клиническими симптомами, которые он вычитал в старых медицинских книгах.
Каррсбури очевидно, что у всех членов Мирового правительства есть явственные симптомы кататонии, паталогической депрессии и прочих видов умственного расстройств. А на того с кем мы знакомимся ближе всех, на генерального секретаря мира Фи Каррсбури, сморит с жалостью и сочувствием. Этот человек очевидно пуст, слаб и впал в детство.
Каррсбури решает захватить власть над миром и снова вернуть поведение людей в рациональные рамки. Он становится мировым правителем, начинает проводить реформу и восстанавливает некоторые порядки из прошлого. Он вновь вводит восьми часовой рабочий день. Он отменяет пустые и иррациональные законы, наподобие современных причуд строить лестницы и дороги в никуда. Он запрещает чтение сверхстимулирующей литературы. А ещё он запрещает совершать необычные и неприличные поступки с длинным перечнем примеров.
Но все эти меры правитель счёл недостаточными. Чтобы всё снова стало как следует, Каррсбури должен искоренить все отклонения и силой сделать людей здоровыми. Ради этой цели он разрабатывает десятилетний план – «обучения в относительной изоляции сначала немногих, а потом постепенно расширять этот круг, инструктируемые затем сами становятся инструкторами; из людей относительно душевно здоровых осторожно подбирать лидеров».
Сегодня удачный для Каррсбури день, и он поднимается в свою конфиденциальную комнату на сотом – самом верхнем – этаже Центра мирового правительства на встречу с новыми своими сотрудниками. Вместе с ним на лифте поднимается бывший генеральный секретарь Фи.
Фи понимает, как обстоят дела, но не верит, что вся власть в руках у Каррсбури. Вообще он смотрит на вещи иначе, чем представляет себе Каррсбури.
Каррсбури десять лет сидит в своём кабинете, получая информацию и издавая законы. Но это информация не всегда точна и не все законы исполняются.
«Например, Ваш запрет на чтение возбуждающей литературы… да, мы постарались немного успокоить тех людей, с которыми вы сначала имели дело. Каждого били ногами. Но они всё смеялись и смеялись. В последствие же этот закон претерпел некоторые изменения к лучшему – была запрещена вся невозбуждающая литература».
Так же обстоит дело и с запретом на необычные и неприличные импульсы – «он исполняется хорошо, но с небольшой поправкой, «если на самом деле люди этого не хотят». Вы знаете, это было совершенно необходимо».
И подтверждением этому служит разговор Каррсбури с Фи. Фи спрашивает, сколько в этом здании этажей. Каррсбури без труда отвечает на этот лёгкий вопрос:
« — Сто, — быстро ответил он.
— А тогда, — не унимался Фи, — где же мы теперь?»
Действительно, в окошке на лифте появляются странные цифры. Сто двадцать… Сто сорок…
« — Мы как будто вырвались из слоёв сознания в неведомые миры, которые лежат над нами», — заявляет Фи.
А когда лифт останавливается на сто пятидесятом этаже, и герои неожиданно оказываются высоко над видимым зданием – ещё один пример склонности этого общества к нерациональным проектам – Фи добавляет:
« — Вот уже десять лет Вы проводите большую часть своего времени в этом доме. Каждый день Вы ездите на этом лифте. Но Вы и не подозреваете об этих пятидесяти верхних этажах. Вам не кажется, что также могут обстоять дела и с Вашими взглядами на другие аспекты современной общественной жизни?»
Выясняется, что здравый смысл относителен и ничуть не абсолютен. У этого особого общества есть свои особые нормы. И по стандартам этого общества Каррсбури менее нормален и дееспособен, нежели большинство людей. А здравомыслящим он выглядит только по меркам двадцатого столетия.
Тогда почему же такому человеку позволили править миром? Вот как Фи объясняет это Каррсбури:
« — Разве Вы не заметили, Вы интересовали нас? Вы же совершенно уникальны. А, как Вы знаете, главный принцип нашего общества – позволить каждому жить, как он захочет. Поэтому-то Вы и стали во главе всего мира. Вам был дан испытательный срок. В каждом есть что-то хорошее, некоторые Ваши законы пришлись нам по душе, мы чему-то у Вас научились, конечно. Вы не оправдали всех наших надежд, но это, видимо, никому не под силу. К несчастью всему на свете приходит конец».
И Каррсбури приходится уехать. На невидимый 150-й этаж приземляется самолёт и забирает его. В том месте, где Каррсбури будет жить, ему будут предоставлены хорошие условия жизни, нормальные возможности для самовыражения и целая библиотека книг из двадцатого века, которая поможет ему скрасить остаток жизни.
Рассказ здравый смысл» стал достойным ответом на вопрос: является ли образ мысли простого человека неизменным и современным. Он ответил на другой более глобальный вопрос: имеет ли нерациональный склад ума право на существование. После этого рассказа в пользе нелогичного, нерационального мышления не осталось сомнений, и новому образу мысли позволили проявить себя.
Примерно тогда же, когда был опубликован рассказ «Здравый смысл» — весной 1944 г. – подругу Лестера дель Рея перевели из Сент-Луиса в Нью-Йорк сити, а в авиационном заводе, на месте, где работал писатель, поставили автомат. Поэтому дель Рей снова оказался в Нью-Йорке и всерьёз взялся за научную фантастику.
Уже в первом опубликованном после перерыва у Кэмпбелла рассказе «Доброта» («Эстаундинг», окт., 1944 г.) дель Рей, как и Лейбер, сравнивает наш современный образ мысли с образом мысли нового человека. Только в данной истории этот разрыв образовался не из-за изменений в устройстве общества, вере и морали, а стал результатом принципиальных изменений в природе.
Как мы помним, в одной из ранних историй дель Рея «День настанет» рассказывалось о том, как вымерли неандертальцы, не выдержав конкуренции с новыми людьми – кроманьёнцами. В рассказе же «Доброта» речь идёт о последних гомо сапиенс, живущих в море гомо интеллигенс.
До сих пор все виды живых существ, известные науке таксономии, отличались друг от друга по каким-то внешним признакам. В рассказе дель Рея это не так. Отличие между людьми старыми и новыми чисто внутреннее.
«Физически Джек Тори ничем не отличался от Дэнни. Оба мускулистые, улыбчивые и во всём похожие друг на друга Изменение, превратившее человека в супермена было внутренним, оно заставило лучше и быстрее работать мозги, но не вызывало никаких внешних перемен».
Дэнни – просто обыкновенный человек – хороший парень, но совершенно не в состоянии понять новых людей, подобных Торпу. Даже их дети могут превзойти его.
«У гомо интеллигенс свой образ мысли, и он лучше логического, когда человек думает медленно, постепенно, совершая шаг за шагом. Они могут, имея лишь малую толику информации, увидеть всю картину в целом. Если человек, как и большинство животных, действует методом проб и ошибок, то гомо интеллигенс умеют развивать интуицию. Они читают первую страницу огромного старого фолианта, и тут же постигают всю книгу, так как все выдумки автора они с помощью своей интуиции связывают в единое целое и восполняют недостающие звенья. Им не нужно даже напрягаться, они просто видят – и тут же всё понимают. Подобно Ньютону, увидевшему, как падает яблоко, тут же постигшему каким образом планеты вращаются вокруг Солнца и открывшему закон всемирного тяготения, мыслят они , но, в отличие от гомо сапиенс их голова работает так всегда, а не в редкие минуты озарения».
Троп и другие супермены делают всё, что могут, чтобы облегчить положение бедняги Дэнни. Они способствуют тому, чтобы он украл старый человеческий космический корабль и улетел на специально подготовленный для него планетоид. Они считают себя обязанными перед этим последним представителем бывшей господствующей расы.
Рассказ заканчивается словами одного из суперменов: «Я удивлён… что к последнему неандертальцу, который оставался жить на земле, тоже хорошо относились. Найдёт ли та цивилизация, что придёт нам на смену, когда наша раса падёт, что-нибудь лучшее, нежели такую доброту».

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 14 августа 2020 г. 18:31

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

Первой переменой стал в мае 1943 года перевод журнала «Эстаундинг» и «Унноун Вёлдз» от широкого формата к бульварному: чуть ужатому бульварному формату 175х230 мм и с плотным текстом на каждой странице, так что эти журналы стало трудно читать. Всего в этом формате вышло шесть номеров «Эстаундинга» и три номера «Унноуна».
Затем после выхода октябрьского номера «Унноун Вёлдз» редактор решил закрыть этот журнал современной фэнтези. Этот НФ-журнал не смог выжить при бумажной политике военного времени.
И в то же время – после октябрьского за 1943 год номера «Эстаундинга» — Кэмпбелл вновь меняет формат своего журнала научной фантастики, перейдя к так называемому формату дайджестов, то есть формату журнала «Ридерз дайджест», 130х200 мм. В итоге получился маленький, чёрно-белый, безобразный журнал.
Но он оставался ежемесячным. С помощью сэкономленной за счёт закрытия «Унноун» бумаги и вторичного снижения формата «Эстаундинга» Кэмпбелл сумел сохранить ежемесячный выход своего журнала, в то время как другие издатели НФ-журналов также вынуждены были оставить себе по одному изданию, но при этом и уменьшили периодичность их выхода. Более того, из-за своего меньшего размера продавцы в киосках начали выкладывать»Эстаундинг» впереди над всеми остальными НФ-журналами.
Наконец-то кэмпбелловский журнал стал эффектно отличаться от всех остальных!
В этом меньшего размером журнале редактор смог даже найти место для раздела научных статей, который печатался на качественной бумаге воскресных приложений, бумаге, где можно перепечатывать фотографии. Этот интерес к последним новостям науки можно рассматривать как попытку Кэмпбелла хоть как-то компенсировать снижение в «Эстаундинге» числа произведений, основанных на научном фундаменте.
Всё более и более лидирующее положение в «Эстаундинге» завоёвывают истории о неведомом сознании, а не о неведомой науке. Поворотным здесь стал октябрьский за 1943 год номер «Эстаундингс», последний номер журнала, имеющий бульварный формат. В этом номере случайно или намеренно, но каждое произведение основывалось на сознании.
В «Эстаундинге» формата дайджеста уже ряд авторов, начали разрабатывать и развивать тему, которую открыл Льюис Пэджетт своим рассказом «Все тенали бороговы…» и историями о Гэллегере: признание первенства нерационального мышления, снисходительность к инопланетянам, роботам и прочим существам, прежде считавшимся эволюционными соперниками человечества, и понимание новых форм мышления как ключа к более высокому уровню развития людей.
Но Льюиса Пэджетта не было больше среди этих писателей. Примерно тогда же, когда «Эстаундинг» сжался до размеров дайджеста, Генри Каттнера, несмотря на его больное сердце, призвали в армию и сделали санитаром.
Каттнер же — это человек, который, как мы помним, всегда был глубоко убеждён, что любая власть опасна, он мог согнуться под её тяжестью, ноне уступить. После чуть более года службы писателя в армии выяснилось, что Каттнер вообще не годен к военной службе, и его комиссовали как человека психически неуравновешенного.
Всё это время Льюис Пэджетт молчал как писатель, а когда в начале 1945 года он вернулся к работе для Кэмпбелла, выяснилось, что другие авторы превзошли его достижения в деле освоения новой реальности. Каттнер и Мур продолжали писать для Кэмпбелла, но уровня собственной новизны 1942 и 1943 годов они не достигли больше никогда.
В качестве примера странной и ненаучной НФ, печатавшейся в «Эстаундинге» в последние годы войны, можно рассмотреть рассказ, который был напечатан сразу перед «Роботом-зазнайкой» Льюиса Пэджетта в октябрьском 1943 года номере журнала – «Утрата парадокса» Фредерика Брауна.
Фредерик Браун родился 29 октября 1906 года в Цинциннати. Он учился в двух различных колледжах, но ни одного не закончил. Свой первый загадочный рассказ писатель продал ещё в 1936 г., но до тех пор, пока после войны не начали издаваться его романы о загадочном, и Браун наконец смог стать профессиональным писателем, он зарабатывал себе на жизнь, работая корректором в «Милуоки джурнал», а рассказы для бульварных журналов были для него лишь приработком.
Подобно Каттнеру, Фредерик Браун был маленьким, тихим человечком, много пил, любил Льюиса Кэрролла и сомневался в основательности повседневного взгляда на мир. Так один из его романов-тайн назывался «Ночь бармаглота»(1950 г.) и начинался с того же стихотворения, которое играет большую роль в рассказе « Все тенали бороговы».
Однажды Браун счёл сочинительство и написание историй тайн слишком тяжким трудом и в качестве своеобразного отдыха перешёл в НФ. Он ничего не знал и знать не хотел о науке. НФ истории этого писателя были философскими, но сдобренные изрядной долей юмора, который всегда ценили читатели бульварных журналов.
Дебютом Брауна в НФ стал рассказ «Это ещё не конец» («Капитан футур», зима, 1941 год), но более половины НФ историй, напечатанных им до конца войны, вышли в «Унноуне» и «Эстаундинге». Всего около четверти произведений писателя, в том числе пять романов, являлись научной фантастикой.
В предисловии к первому сборнику своих Нф рассказов Браун писал:
«Писать научную фантастику для меня мучительнее всего, и слово «КОНЕЦ» на последней странице научно-фантастического произведения я вывожу с гораздо большим облегчением, чем любое другое. /…/ Это происходит в основном из-за того, что наука фантастика открывает очень широкий кругозор для воображения и налагает меньше правил и ограничений, а потому для честного автора она тяжелее остальных видов литературы».
Все эти правила и ограничения научной фантастики были исследованы в «Потере парадокса», втором опубликованном в «Эстаундинге» рассказе Брауна. Уже из названия его очевидно, что перед нами рассказ-игра, полный юмора, каламбуров, парадоксов и путаницы.
В начале рассказа студент-палеонтолог Шорти Маккейб в 1943г. сидит в аудитории на последнем ряду и недоумевает, что он здесь делает. Он предпочитает следить за полётом голубого самолётика, а не слушать профессора.
Вдруг студент замечает, что самолётик исчезает, словно провалившись в дырку в пространстве. Маккейб тянет руку к этому месту. Всунув её туда, он только чувствует свою руку, но больше не видит её.
После определения формы и размеров дыры и серии опытов с бросанием листков бумаги Маккейб решает сам отправиться в другое измерение. Он встаёт в проход и оказывается неизвестно где.
Там темно, но, судя по чиханию, есть кто-то живой. И этому неизвестному совершенно не мешает мрак. Он не только видит Маккейба, но и сам желает вернутся в ту же аудиторию, но уже в 1948 году. Он слышит, как профессор рассказывает о том, что динозавры вымерли из-за того, что были слишком велики, чтобы добывать себе достаточно пищи, и умерли все от голода. Как только наблюдатель интересуется, так ли всё это, это происходит.
Говорящий называет себя безумцем, которого заключили в тюрьму, а Макеейба называет человеком нормальным.
«Я изобретатель, — рассказывает он. – А они зовут меня сумасшедшим изобретателем. Я ради своей цели изобрёл машины времени. Вот эта – одна из них».
Он утверждает, что Маккейб попал в его машину времени через покороблнное пространство. Затем он приглашает Маккейба вернуться в свою прежнюю аудиторию, а когда студент соглашается, как будто кто-то вырывается из его объятий.
« — Ух! – кричит голос позади него. – Как забавно!»
А затем объясняет, что на месте, где пять лет назад сидел маккейб, сидела рыжеволосая девушка и что она подскочила и завизжала, когда студент дёрну её за волосы. Но всё закончилось хорошо, потому что профессор видел то, что хотел видеть и воспользовался этим инцидентом, чтобы наказать девушку.
Затем голос говорит, что ему здесь надоело и приглашает Маккейба сходить на охоту:
« — Мы всегда любим охотиться с рогатками. Это очень увлекательный спорт.
— Охотиться на кого?
— На динозавров. Они такие забавные».
И, действительно, они вступают во тьму и попадают под свет яркого солнца и в архаический ландшафт.Голос же оборачивается человеком ещё меньше Шортли. Он вооружён рогаткой.
Но «машины времени» нигде не видно, и Шортли интересуется, где она.
« — Как где? Вот здесь, — маленький человечек похлопал правой рукой по левой, и она по локоть исчезла.
— Ого, — удивился Шортли. – Как она странно выглядит.
— Странно? – спросил маленький человечек. – А как надо? Я же объяснил тебе, что нет таких вещей, как машина времени. Она не должна быть, это настоящий парадокс. Время – это застывшее измерение. И когда я додумался до этого, то это свело меня с ума».
Он смог построить машину времени именно потому, что сошёл с ума, так как не соблюдал больше законов логики. По своему желанию он может оказаться то в своей тюрьме, то в юрский период вместе с Маккейбом, который случайно попал в его вымышленную машину времени.
Шорти задаёт вопрос:
« — Так, значит, этот мир, юр, он … вымышленный или существует на самом деле? Выглядит он реальным и очень похож на настоящий.
— Он реален, но его никогда не было на самом деле. Это так просто. Если материя порождается сознанием, а все ящеры неразумны, то как же может возникнуть их мир, если мы сами его не выдумаем?»
От этих новостей у Маккейба кружится голова и он спрашивает, что, если можно охотиться на динозавра с рогатками, то почему нельзя с мухобойками? Маленький человечек восхищается и на мгновение – пока Шорти не понимает, что он всего лишь ребёнок – готов признать, что у Маккейба тоже есть задатки нелогики мыслящего существа
Вскоре появляется и динозавр. Это существо, похожее на ящерицу, сантиметров пятьдесят в высоту. Маленький человечек стреляет камнем из рогатки ему между глаз, и динозавр падает замертво.
Немного смыслящий в палеонтологии Маккейб опознаёт это существо: «Это струтиолимус! – кричит он – Ей-богу. А что, если сюда придёт кто-нибудь покрупнее. Бронтозавр, например, или тиранозавр рекс?
— Они все и придут. А мы их убьём. Они, конечно, будут невелики, но это всё же лучше, чем стрелять кроликов, не правда ли?»
Затем оба героя на невидимой машине времени возвращаются в 1948 год, где профессор продолжает излагать свои неубедительные соображения о причинах гибели динозавров. Маккейб спрашивает у маленького человечка, что же случилось с большими динозаврами, и получает ответ, что для них потребовались рогатки побольше. Затем студент ощущает толчок и, упав, оказывается уже в своей аудитории в 1943 году.
Что с ним случилось? Всё явственнее студенту казалось, будто это был всего лишь сон. И через пять лет он и думать забыл об этих событиях. Ставший доцентом Маккейб читает студентам лекцию о вымирании динозавра – очевидно, они все умерли от истощения. И вдруг замечает на последнем ряду хорошенькую рыжеволосую студентку.
Потом в аудитории появляется голубой самолётик. А девушка внезапно с криком вскакивает.
«Он строго посмотрел на неё, потому что аудитория уставилась на него во все глаза, этого шанса Маккейб ждал и на него надеялся. «Мисс Уиллис, -произнёс доцент. – Не могли бы Вы покинуть аудиторию?»
Так цепь замкнулась. Это типичная для Фредерика Брауна история – на первый взгляд лёгкая, бессмысленная и безобидная, но стоит только чуть задуматься, как в ней обнаруживаются реализм, логика и здравомыслие.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 13 августа 2020 г. 19:29

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

Проблему с Джо Гэллегер решает так: он выпивает – но не слишком — , а потом уговаривает Джо загипнотизировать самого себя, дабы тот мог полюбоваться на себя с нового ракурса. И, наконец, когда Джо растормаживает своё подсознание, Гэллегер спрашивает робота, зачем он был создан, и робот вынужден ответить:
« — Ты пил пиво, — тихо заговарил Джо. – Плохо работал консервный нож. Ты сказал, что сам смастеришь консервный нож, побольше и получше. Это я и есть». (Н.Е.)
Таким образом Гэллегер узнаёт, для чего нужен Джо, и тотчас приказывает роботу открыть ещё одну банку пива, и Джо повинуется. Он оказывается прекрасным консервным ножом! И выполнив то, для чего был предназначен, робот будет впредь полностью повиноваться приказам своего создателя.
Но Джо делает уже не только это. Он начинает испускать инфразвуки, которые Брок записывает на все свои платные телепрограммы. Будучи усиленными в нелегальных театрах соперника Брока, эти инфразвуки приводят зрителей в панику и заставляют сломя голову бежать из театров.
И даже это ещё не всё, что может Джо. Оказывается, подсознание Гэллегера нуждается в партнёре для пения. И в конце рассказа изобретатель поёт «Фрэнки и Джонни» в дуэте со своим консервным ножом.
И это типичный для Гэллегера способ решать проблемы. В рассказе «Гэллегер – бис!» ( бис» — это и есть его подсознание) на изобретателя набрасываются сразу три человека и нанимают его, чтобы Гэллегер разрешил их проблемы, в это время изобретатель был пьян и ничего не помнил. Ответом на все три проблемы стала единственная машина. Это экскаватор, делающий дыры в земле. А из отработанной земли он производит сверхкрепкую и сверхтонкую проволоку, которая нужна и для ручного управления космическим кораблём, и может стать основой трёхмерного телеэкрана.
И она тоже поёт. В конце рассказа Гэллегер – разумеется, пьяный – поёт со своей машиной «Больницу Святого Иакова».
1943 год, когда Каттнер и Мур на краткий миг стали ведущими авторами «Эстаундинга», был самый сложным и неопределённым годом войны. Его можно было сравнить с тем безысходным периодом посреди Первой мировой войны, когда писатели начали расставаться со старыми понятиями постоянного мира и устремились исследовать иные миры.
В 1943 году все удары Оси в России, Северной Америке и на Тихом океане были отражены, а страны Альянса перешли в наступление и начали понемногу изгонять войска Германии, Италии и Японии с захваченных прежде ими территорий. Наступил момент передышки, когда напряжение начинает спадать, но конца войны ещё не видно и появляется возможность не только для глубокого вдоха, но и для странных мыслей в голове.
Старый добрый жизненный уклад Западных стран был принесён в жертву войне, и всё «нормальное» — что бы ни подразумевалось под этим словом – казалось несбыточной мечтой. И именно в этот час во всех видах искусств стали возникать и апробироваться новые идеи, новое незнаемое и неопределённое.
Люди готовы были постичь новые и странные образы своего мышления. А нерациональный образ мысли также был готов стать объектом пристального внимания.
В качестве примера мы можем привести открытие в апреле 1943 года влияющих на мозг свойств ЛСД, первого искусственного наркотика-галлюциногена.
Ещё перед войной молодой швейцарский биохимик Альберт Хофман исследовал алкалоид ядовитого грибка спорыньи. Он надеялся найти лекарственное средство, которое купил бы его работодатель – фармацевтическая фирма «Сандз, Лтд» — и преуспел в этом деле.
В 1938 году Хофман синтезировал тартрейт диэтилламид д- лисергической кислоты, двадцать пятое в серии производных лисергической кислоты. Но когда опыты на животных показали, что этот препарат не имеет отношения к искомому лекарству, он был отложен в сторону.
Однако весной 1943 года учёный решил подготовить новую дозу ЛСД-25. У него не было никаких видимых причин сделать это. Позже, вспоминая о своём открытии, Хофман говорил: «Это было совершенно необычно; как правило, экспериментальное вещество вычёркивалось из исследовательской программы, если обнаруживалось отсутствие у него фармакологической ценности.
Более того, в ходе опытов над этим веществом Хофман совершил оплошность. При кристаллизации ЛСД-25 учёный коснулся его своим пальцем и небольшое количество этого вещества проникло через кожу. Вскоре химик закончил работу, и по дороге домой он совершил первое в мире путешествие в иную реальность.
Быть может, самым чудесным для Хофмана стало осознание, сколь маленькой была доза этого препарата, и сколь мощным было воздействие нового наркотика на мозг.
Почти очевидно, что ЛСД явственно продемонстрировал свои возможности неосторожному человеку-посреднику и что 1943 год стал самым подходящим моментом для открытия этого вещества.
Другим примером вспышки света, озарившего тьму, в 1943 году, когда возник огромный интерес к нерациональному мышлению, может послужить творчество А.Э. Ван-Вогта. Такого писателя, который всегда ориентировался на целостность как на признак правильного мышления, но который работал мучительно медленно и явственно ощущал собственную зависимость от вспышек интуиции. Как никто другой Ван-Вогт хотел сделать так, чтобы наладить регулярную связь с тем, что он (как и Пэджетт) считал подсознанием.
С самого начала своей писательской карьеры Ван-Вогт обращал внимание на те критические моменты, когда писатель ночью просыпался, чувствуя, что понятия не имеет, что будет дальше в его истории. Он ворочался, размышляя над возникшими проблемами, и наконец снова засыпал. А утром проблема, над которой только что долго и безуспешно бился писатель, разрешалась как будто сама собой. «Именно так были найдены все лучшие мои сюжетные ходы», — говорил Ван-Вогт.
Однако только в июле 1943 г., более чем через десять лет после сочинения им первой истории. Чаша терпения наконец переполнилась, и Ван-Вогт чётко осознал, что это событие случится с ним снова и снова. Он решил уже намеренно, а не случайно осуществить этот процесс: лечь спать с мыслями о новой своей истории и посмотреть, наступит ли на следующий день творческое озарение:
«Этой ночью я завёл свой будильник и пошёл в спальню. Будильник я поставил на половину первого ночи. Когда он меня разбудил, я перевёл звонок ещё на час с четвертью вперёд, подумал над проблемами новой истории, над которой я тогда работал, и заснул. Я проделал эту операцию ещё четыре раза за ночь. И утром обнаружилось весьма необычное решение, очень странный поворот сюжета. И все мои тревоги улеглись. Так я нашёл способ, растормаживающий моё подсознание. За следующие семь лет я провёл так, будя себя по четыре раза за ночь, ещё около трёхсот ночей».
Точно так же, как это было с Альбертом и ЛСД. Основа для этой ломки сознания накапливалась годами и лежала прямо под носом у Ван-Вогта, пока писатель наконец не заметил её. Но именно в 1943 году, в странное и смутное время, глаза обоих джентльменов наконец раскрылись, и они увидели то, чего не замечали прежде.
За этот же год «Эстаундинг» также претерпел ряд физических изменений. Толчком к этой радикальной перестройке послужило решение правительства ограничить поставку бумаги издателям журналов.
Перед вступлением Соединённых Штатов Америки в войну издавалось множество журналов научной фантастики, всего их в 1941 году их насчитывалось около дюжины. Из-за этой политики распределения бумаги число бульварных НФ-журналов не могло не убавиться. Выжить в 1944 году должно было не больше шести, при чём все они стали ежеквартальными.
Все, кроме «Эстаундинга». И это произошло именно благодаря очень сложной стратегии, которую провёл Джон Кэмпбелл.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 12 августа 2020 г. 19:01

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

Больше всего, однако, читатели готовы были приветствовать этот поступок Скотта и Эммы Парадинов именно потому, что себя они ощущали загнанными в середину двадцатого века, века жестокого, ограниченного и недостойного, когда в научной фантастике открыли горизонты высших и более широких человеческих возможностей. Многие не находили ничего лучшего, чем покинуть Америку времён Второй Мировой войны и отправиться вместе с этими детьми в «большую страну», где бы и когда бы она ни находилась.
В рассказе «Все тенали бороговы» очевидно присутствует некое ощущение непостижимого нерационального сознания. Как ещё совсем недавно летом 1942 года в таких историях, как в «Недосягаемом секрете» Ван-Вогта и «Уолдо» Хайнлайна, новое неведомое было представлено как нечто, к чему наши современники ещё не готовы, но что можно сдержать и к чему можно примениться; но что в целом можно удержать в границах рационального. Нерациональное неведомое было опасно и непредсказуемо. По Пэджетту же оно может откалывать шуточки, срывать с тебя одежду, стискивать твоё сердце и заставлять тебя краснеть, как созданная роботом машинка в рассказе «Тупик». Или просто превратить тебя в ничто, подобно фальшивой радиоле в рассказе «Твонки».
В начале 1943 года положение начинает меняться. И Пэджетту, и Ван-Вогту начало представляться, что это новое иррациональное неведомое – даже если оно кажется странным и таинственным – не обязательно бояться, избегать или вступать с ним в борьбу.
Люди же будут лучше уживаться с новым неведомым, если обучатся нелогическому образу мысли, более соответствующему действительному положению дел. Пэджеттовский, пьяница-изобретатель Гэлловей в рассказе «Тайник во времени» легко уживается со странностями и сам странен. Дети Парадины в рассказе «Все тенали бороговы» смогли достичь более высокого человеческого состояния, благодаря особой тренировке Х- мышления. И нечеловек Эдуард Гонши из романа Ван-Вогта «Оружейники», человека, всё образование которого составляла интуиция, тоже научился замечать события или случайные совпадения и рассматривать их как аспекты более высокого образа мысли.
Самым лучшим примером пересмотра отношения к иррациональному стал пэджеттовский герой, изобретатель Гэлловей. Он же, переименованный в Гэллегера и получивший больше возможностей реализовать себя, сделался ещё героем трёх рассказов, опубликованных в «Эстаундинге» в течение 1943 года – «Этот мир – мой!» в июне, «Робот – зазнайка» в октябре и «Гэллер – бис» в ноябре.
В рассказе «Тайник во времени» Гэлловей был всего лишь космическим резонёром, типичным персонажем для историй ужасов. Гэллегер же стал главным героем трёх рассказов 1943 года, в каждом из которых был уже не просто изящной шуткой.
Гэллегер не соответствует старомодному представлению века Техники о суперучёном. Он не открывает новых законов науки. Больше пэджеттовский герой похож на загадочного мыслителя, нечаянного гения, играющего в науку по слуху и творящего чудеса при помощи нового взгляда на хорошо известные вещи: «Ему, например, ничего не стоило из обрывка провода, двух – трёх батареек и крючка для юбки смастерить новую модель холодильника. (Перевод Н. Евдокимовой – далее Н.Е.)
Все эти диковинные изобретения Геллегер делает при помощи своего подсознания. «Оно проделывает самые невообразимые штуки. Работает по незыблемым законам логики, но сама эта логика совершенно чужда сознательному мышлению Гэллегера. Тем не менее результаты часто бывают поразительно удачными и почти всегда поразительными». (Н.Е.)
При рассмотрении на уровне его сознания Гэллегер кажется обычным недоучкой. Он может цитировать каких-нибудь писателей или философов, но не слишком хорошо разбирается в науках. Однажды, например, робот его собственного изобретения – которого зовут то Джо, то Нарциссом – сообщает Гэллегеру:
« — Позитрон – это …
— Ничего не говори, — попросил Гэллегер. – мне ни к чему лишние семантические трудности. Я хорошо знаю, что такое позитрон, только не увязываю это с названием. Я постиг только его внутреннюю суть. А её нельзя выразить словами.
— Но можно узнать внешний облик, — заметил Нарцисс.
— Это не для меня. Как сказал Шалтай-Балтай, это ещё вопрос, кто здесь хозяин. По-моему, это всё-таки слово. От этих чертовских словечек у меня просто мурашки по коже бегают. Я совершенно не улавливаю этого внешнего облика.
— Ну, и глупо, — сказал робот. – Слово «позитрон» имеет совершенно ясное значение.
— Возможно, для тебя. А для меня в этом смысла не больше, чем в шайке малышей с рыбьими хвостами и зелёными усами. Вот почему я никогда не могу понять, что творит моё подсознание».(Н.Е.)
Если мыслить мерками прошлой эпохи, может создастся впечатление, что будто Гэллегер слаб в логическом рациональном мышлении, которое обычно связывают с левым полушарием мозга и гораздо сильнее в невербальном и нелинейном мышлении, связанным с правым полушарием. Мы можем смотреть на него как на художника, чей рабочий материал – объекты и взаимоотношения, прежде бывшие исключительно прерогативой рациональных научных исследований.
Стандартным для Гэллегера является снятие контроля с правого полушария и затуманивания примитивного левого с помощью изрядной дозы алкоголя. Плохо только, что на следующее утро сознание изобретателя не помнит, не знает и даже не догадывается о том, что успело натворить его подсознание.
Практически во всех трёх рассказах перед Гэллегером встают задачи, в то время как в состоянии опьянения он решил их ещё до начала каждой истории. Трезвый рационалист Гэллегер отчаянно пытается сообразить, в чём заключалась задача, как она была решена и, наконец, что за штуковину только что соорудил другой Гэллегер.
Самого же Гэллегера и его поступки лучше всего характеризуют две черты. Это, во-первых, отсутствие страха перед незнаемым. А, во-вторых, многогранность созданных им изобретений.
Гэллегер не боится своего подсознания, хотя и испытывает перед ним некое благоговение. Изобретатель считает его более сильной, мудрой и могучей частью себя. И когда возникает очередной кризис, именно с подсознанием связывает Гэллегер все свои надежды.
Особенно явственно эти черты проступают в «Роботе – зазнайке». В этом рассказе Гэллегер оказывается в эпицентре борьбы в индустрии развлечений. Прекрасная блондинка-телезвезда просит совета у Гэллегера. К какой из противоборствующих сторон ей присоединиться? Остаться с Броком, своим работодателем, или уйти к его конкуренту – агрессору, который ворует у Брока телепрограммы и показывает их в своих нелегальных театрах?
« — Восторжествует правда, — нравоучительно ответил Гэллегер. – Она неизменно торжествует. Однако правда – величина переменная и, значит, что мы вернулись к тому, с чего начали. Так и быть, детка. Отвечу на твой вопрос. Если не хочешь прогадать оставайся на моей стороне.
— А ты, на чьей стороне?
— Кто знает, вздохнул Гэллегер. – Сознанием я на стороне Брока. Но, возможно, у моего подсознания окажутся иные взгляды. Поживём – увидим». (Н.Е.)
Оказывается, у Гэллегера есть собственная религия. Сознание его не всегда может распознать истину, но изобретатель верит, что его подсознанию это под силу. И Гэллегер полагается именно на него.
Так на чьей стороне Гэллегер? На стороне собственного подсознания. В мире, где правда – величина переменная, его подсознание всегда знает что делает, и с ним наш герой всегда в безопасности.
Результатом этой веры в незнаемое стало то, что Вселенная начала меняться. С помощью своего подсознания Гэллегер смог заглянуть в лицо тому, что в эпоху века Техники считалось отвратительным чудовищем. Но обстановка изменилась, и он уже спокойно относится ко всему, что встретится ему на пути, каким бы странным оно не казалось, а эти существа обращаются вдруг в комическую пародию на людей со всеми их страхами и ограниченностью мышления.
В рассказе «Этот мир — мой!» угроза, которая не является больше угрозой, исходит от пришельцев с другой планеты. Трое из них с помощью гэллегеровской машины времени попадают на Землю с Марса, находящегося на пятьсот лет в будущем, и не скрывают своих намерений захватить нашу планету.
Кроме того, эти либли, как они сами себя называют, по виду очень похожи на толстых белых кроликов с круглыми ушами и золотистыми глазами, планируют совершить ужасные вещи. Они как будто начитались наутастики века Техники и приняли её близко к сердцу. Они хотят уничтожить города, увести в рабство всех красивых женщин и вообще сделать всё, что принято у захватчиков-инопланетян.
Гэллегер одурачивает их с помощью неуклюже сфабрикованной программы, где будто бы говорится о том, что во всём мире произошла бескровная революция:
« — Отныне либли становятся нашими единственными владыками.
— Йо – хо! – пропищал тоненький голосок.
— … Ведётся организация новых форм правления. Будет введена новая денежная система, монетные дворы уже чеканят монеты с изображением либлей на реверсе. Ожидается, что наши владыки вернуться на Марс, чтобы объяснить своим соплеменникам возникшую ситуацию». (Н.Г.)
А потом Гэллегер пожимает им лапы, даёт ещё печенья и отправляет инопланетян назад на Марс будущего, дабы те рассказали всем о своих приключениях.
В рассказе «Робот – зазнайка» — лучшем из всех рассказов о Гэллегере – этой угрозой без угрозы является робот Джо. Этот робот, подобно Малгарту у Джека Уильямсона и QT-1 у Айзека Азимова, превозносит собственное мнение, а мыслить умеет гораздо слабее обычного человека.
Джо не делает того, что должен был делать. Каждого, кто попадается ему на пути, он встречает оскорблениями. Так же, как и Стеклянный Кот из книги Фрэнка Л. Баума о стране Оз, Джо восхищается собственным устройством и приглашает всех разделить его чувство. Он может целыми часами проводить перед зеркалом, глядя, как механизмы в его прозрачном корпусе движутся туда – сюда.
Несомненно, что этот робот наделён невероятной силой и возможностями. Джо может заметить, как Гэллегер бросает на пол огрызок от яблока и потом десять минут смеяться, представляя вероятность, что изобретатель поскользнётся на этом огрызке, когда пойдёт за почтой – и это событие действительно происходит. Джо видит Х-лучи. Он может гипнотизировать людей. А однажды, когда робот хочет установить где находится, он «опрастранствивает» изобретателя:
« — Что такое опространствил? – осведомился Гэллегер.
— Это у меня такое чувство. У тебя нет даже отдалённо похохего, так что я не могу тебе его описать. Что-то вроде смеси сагражи с предзнанием.
— Сагражи?
— Ах, да, у тебя ведь и сагражи нет. Ладно, не будем терять время попусту. Я хочу вернуться к зеркалу». (Н.Е.)
Но хотя Джо в некоторых своих аспектах является высшим существом, он ни на секунду не воспринимается как опасность для всего человечества. В основном это потому, что этого робота не заботит ничего, кроме самовосхищения. А ещё он слишком тщеславен, чтобы быть страшным.
В худшем случае Джо может загипнотизировать несколько человек, которые раздражают его, чтобы от них избавиться. Он внушает непрошенным гостям, что перед ними Гэллегер, и подделывает подпись изобретателя на долгосрочном контракте с ничтожным заработком.
Это разительно отличалось от точки зрения Гэллегера. Тем более, что именно из-за этого изобретатель оказался в эпицентре беспощадной борьбы в индустрии развлечений. Но даже тогда Гэллегер просто сердится на робота, как отец может осерчать на безответственного ребёнка.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 11 августа 2020 г. 19:19

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

Во всех ранних историях Льюиса Пэджетта – «Тупик», «Твонки» и «Тайник во времени» — сверхъестественное, свободно проникающее откуда-то в Деревню, способно изменять нас и манипулировать нами, и те дыры, куда мы умудрились сунуть свой нос, в структуре бытия показано как нечто иное, непостижимое и опасное. Оно угрожает существованию не только алчных и нечестивых людей, таких как Вэннинг, но и обыкновенным людям, нашим современникам, подобным Керри и Марте Вестерфиллам. И лишь пьяница-изобретатель Гэлловей, очевидно, в состоянии мирно уживаться со всеми этими странностями.
И точно такие же чувства страха и ужаса присутствуют в следующем рассказе Льюиса Пэджетта «Все тенали бороговы», опубликованном в февральском за 1943 год номере «Эстаундинга» вместе с началом «Оружейников» А.Э. Ван-Вогта. Названием истории стала строчка из стихотворения Льюиса Кэррола «Бармаглот», где подразумевается, что речь идёт о существе с большими когтями и зубами. Так и во «Все тенали бороговы» есть множество намёков и показаний на то, что по меньшей мере один из авторов намерен был рассказать историю ужасов в духе «Твонки».
Но не так восприняли этот рассказ читатели «Эстаундинга». Они уловили другой намёк – возможно, работа второго соавтора – и вместо того, чтобы ужасаться, они восхищались рассказом «Все тенали бороговы». Несмотря на свою внутреннюю противоречивость, этот рассказ стал одной из самых популярных, опубликованной в «Эстаундинге» историей.
Чтобы лучше разобраться в этом произведении, рассмотрим сначала, чего ужасного могут найти в нём читатели.
В рассказе «Все тенали бороговы» наш современник маленький мальчик Скотт Парадин прогуливал уроки в школе, когда ниоткуда появилась рядом с ним Коробка, полная диковинных игрушек и механизмов. Скотт приносит эти игрушки домой и играет в них вместе со своей младшей сестрой Эммой, которая, оказывается, разбирается в них гораздо лучше, чем он.
Одной диковинкой из Коробки был кристаллический кубик. Когда Скотт заглядывает в него, то видит крохотных механических человечков, строящих дом. Мальчик думает, как хорош было бы, если дом загорится, а он посмотрит, как тушат пожар. И его желание точно исполняется:
«Недостроенное сооружение вдруг охватили языки пламени. Человечки с помощью множества каких-то сложных приборов ликвидировали огонь».
Однако, когда в кубик смотрит отец Скотта профессор философии, то видит только «множество бессмысленных цветных конструкций».
Другое устройство было, состоящим из множества проволочек и бусинок похожее на «тессеракт», развёртку четырёхмерного куба. Для отца Скотта эта конструкция просто выглядит неправильной. Углы, под под которыми пересекались проволочки, для него странны и нелогичны. А бусины обладают ошеломляющей способностью в местах переплетений переходить с одной проволоки на другую.
Взрослому это устройство быстро надоедает, а ребёнок продолжает играть с ним, несмотря на болезненные уколы бусинок в пальцы, если человек взялся не за ту бусину или передвинул её не в том направлении. И очень скоро Скотт с восторгом кричит: «Получилось, пап! /…/ Я добился, чтобы она исчезла. Её уже нет».
Беспокойство родителей – Парадинов усиливается, когда выясняется, что Скотт солгал им. Друг семьи не дарил детям всех этих игрушек и что они вообще не продаются в магазинах. Родители идут к детскому психологу, который усугубляет их страхи словами о безумии и принципиально ином образе мышления. Психолог говорит:
«Предположим, что существует два вида геометрии – ограничим число видов, чтобы облегчить пример. Наш вид, Эвклидова геометрия, и ещё какой-то назовём его X. X не связан с Эвклидовой геометрией, он основан на иных теоремах. В нём два и два не обязательно равны четырём, они могут быть равны ½, а могут быть даже не равны ничему. Разум младенца ещё ни к чему не приспособился, если не считать некоторых сомнительных факторов наследственности и среды».
Психолог предполагает, что игрушки обучают детей этой самой X-логике. Поэтому все игрушки у детей отбирают, и всё становится хорошо, если не считать того, что маленькая Эмма выводит на бумаге какие-то каракули, в которых может разобраться Скотт, а кроме него никто. И Скотт иногда говорит странные вещи, такие как: «Это только … часть … чего-то большого. Это как река, куда плывёт лосось. Почему люди, когда вырастают, не уходят в океан?»
Уже ближе к концу рассказа Эмма пересказывает содержание первой версии стихотворения «Бармаглот», а Скотт по её объяснениям строит какую-то конструкцию из камешков, покрытых вазелином, огарков свечей и прочего мусора. Их отец, оказавшись перед открытой дверью в комнату Скотта, видит уход детей в другой мир.
«Дети исчезали.
Они таяли постепенно, как рассеивался густой дым на ветру, как колеблется изображение в кривом зеркале. Они уходили, держась за руки, и Парадин не мог понять куда, и не успел он моргнуть, стоя на пороге, как их уже не было».
Для родителей эта история заканчивается несомненно ужасно. И Пэджетт подкрепляет это впечатление, употребляя в конце рассказа такие слова как «безумный», «страшный», «бесчувственный», «расстройство», «сумасшедший», «упавший духом», «ужас» и «смерть».
Несмотря на все эти отрицательные интонации, читатели «Эстаудинга» просто не желали пугаться. Они читали «Все тенали бороговы» не как очевидную историю ужасов, а как показ грандиозных возможностей вымышленной науки. И в рассказе есть эпизоды, работающие на эту концепцию.
С самого начала все эти загадочные игрушки и приспособления выглядят слишком восхитительно и интригующе для читателей, и потому не вызывают у них страха. И всё происходящее с детьми тоже вызывает не отрицательные эмоции, они воспринимают это как необычный и восхитительный вид образования. А когда Скотт и Эмма рука об руку уходят в новое измерение, оставляя позади своих родителей, они не бояться того, что могут встретить в новом мире. И читатели в своём воображении готовы были устремиться за детьми, и не собираются оставаться с их ограниченными в понимании и мироощущении родителями, мистером и миссис Парадин.
И наоборот, «Твонки» стала настоящей историей ужаса именно потому, что мы понятия не имеем, каков тот мир, откуда к ним пришёл Джо. Мы не знаем, для чего нужен был Твонки, которого он смастерил. И мы совершенно не имеем представления, что случилось с Мартой и Керри Вестерфилдами после того, как Твонки выпустили в них яркий луч света, и они исчезли.
Однако мы серьёзно подозреваем, что Джо – выходец из жестокого и тоталитарного общества,- служит для установления контроля над мозгом, и что Вестерфилдов уже нет в живых. Мы боимся того, чего не знаем, и потому предполагаем самое худшее.
Но в рассказе «Все тенали бороговы» даётся достаточно много позитивной информации, и мы не пугаемся. Точно так же, как, когда мы читали рассказ Азимова «Ночепад», мы знали о планете Лагам больше, чем сами её жители, и потому не собирались разделять их страхи и истерику, так и сейчас нам известен ряд важнейших вещей, которые не известны мистеру и миссис Парадин.
Например, мы знаем, откуда взялись эти чудесные игрушки. Ведь рассказ «Все тенами бороговы» не начинается с эпизода внезапного появления перед Скоттом Парадином коробки с игрушками, а со сцены, поясняющей, откуда взялись эти коробки и игрушки и для чего они нужны.
Рассказ начинается так:
« Нет смысла описывать ни Унтахорстена, ни его местонахождения, потому что, во-первых, с наших дней прошло немало миллионов лет, а во-вторых, если говорить точно Унтахорстен не был на Земле. Он занимался тем, что у нас называется экспериментированием, в месте, которое мы назвали лабораторией. Он готовился испытать свою машину времени".
При полном отсутствии информации об этом самом Унтахорстене, мы знаем всё же, что он энтузиаст, импульсивен и что в душе у него сохранилось многое от ребёнка. Как образец, который он пошлёт на своей машине времени в прошлое, Унтахорстен выбирает «старые игрушки его сына Сновена. Мальчик захватил их с собой, когда, овладев необходимой техникой, покидал Землю». Унтахорстен отправляет в прошлое две коробки с игрушками, но ни одна из них не возвращается, и он охладевает к этому проекту.
Во всех этих изобретателях, детях, игрушках и прочих объектах нормальной человеческой жизни нет совершенно ничего страшного.
А ещё читатели узнают, что второй комплект игрушек угодил в Англию XIX века и попал в руки девочки по имени Алиса. Кое-что из того, что она научилась, девочка спела своему хорошему дядечке Чарли – в котором мы без труда узнаём Чарльза Доджсона, он Льюис Кэррол.
Мы читаем:
«Песенка очень даже имеет смысл. Она указывает путь. Вот она сделает всё, как учит песенка, и тогда …
Но она была уже слишком большая. Пути она так и не нашла».
И мы, очевидно, испытываем печаль, а не облегчение по поводу того, что произошло с девочкой.
Из-за этих двух эпизодов, о которых родители – Парадины, конечно же, понятия не имели, у читателей появляется повод для совсем иного, а не только как история ужасов, толкования рассказа «Все тенали бороговы». Со всеми своими знаниями о Сновене, сыне Унтахорстена и о несчастной девочке Алисе мы не в силах помочь никому, но верим Скотту Парадину в том, что истинный путь зрелости человечества проходит как путешествие к более великим формам бытия, которых не замечают наши обыкновенные современники. А ещё верим его младшей сестрёнке Эмми в том, что первая версия стихотворения «Бармаглот» — это карта, помогающая совершить это путешествие.
Естественно, что читатели «Эстаундинга» выбрали именно это толкование рассказа. Они были к этому предрасположены.
Ещё начиная с «Кто идёт?» вся любимая ими современная научная фантастика раз за разом утверждала, что человек может справиться с любым, даже внушающим ужас незнаемым, если только сохранит голову на плечах и настроит себя на нужный ритм Вселенной. У этих любителей фантастики, ещё в детстве прочитавшие «Бармаглота», возникло мучительное ощущение, что в этом стихотворении есть какой-то скрытый смысл: в голове вертится, а не уловишь.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 10 августа 2020 г. 18:56

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

По общему впечатлению, это был человек образованный, изысканный и остроумный. Его истории полны были всяческих аллюзий на Льюиса Кэрролла, Джеймса Брэнча Кейбелла, Редьярда Киплинга, Томаса Вулфа, Гильберта и Салливана, Беду Достопочтимого, Омара Хайяма, Лонгфеллоу, Шекспира и Шелли. Он мог быть, например, профессором в колледже или по праздникам писать для «Нью-Йоркера».
Очевидно, что этот приятный человек учился ван-вогтовскому дерзкому вторжению чуждости в привычный мир, хайнланвовским общества будущего и азимовским роботам. Но истории его не походили ни на произведения этих авторов, ни вообще на любую бульварную НФ. Они казались больше сродни Джону Колльеру, Дэшиллу Хэмметту и Торну Смиту.
Некоторые ранние истории Пэджетта были юморесками и рассказами ужасов, другие являлись небольшими блистательными комедиями, упражнениями в альтернативной логике. Место действия их была Деревня-Америка настоящего или недалёкого будущего. А любимыми героями – не желающие работать роботы, корыстные бизнесмены, жуликоватые юристы, интуитивные изобретатели, красивые молодые парочки, невыносимо талантливые дети, путешествия по времени и потребление алкоголя.
Первые вещи, которые Каттнер и Мур подписали псевдонимом Льюис Пэджетт, были опубликованы во второй половине 1942 года и начале 1943. Их можно рассматривать как попытки добиться эффекта А. Мэрритта и Г.Ф. Лавкрафта – ощущения, как некая непостижимая странность проникает в привычный мир – в произведениях современной научной фантастики.
Очевидно, эти произведения имели множество различных аспектов. Они носят в себе печать страха и опасений. Тем не менее в этих историях есть две новые глобальные идеи.
Более, чем в прежних НФ произведениях, у Льюиса Пэджетта Мир За Холмом помещается в сердце Деревни, а затем доказывается, что между этими двумя местами нет никакой разницы. Непостижимая тайна способна появляться повсюду и может ловит в свои сети даже самого ординарного из наших современников.
Вторая глобальная идея Пэджетта характеризовала природу неведомого и оптимальные взаимоотношения его с человеком. Ведь если Мир За Холмом – это Деревня, а Деревня – это Мир За Холмом, то как вообще можно узнать неведомое. Пэджетт отвечает так: неведомое, где бы оно нам не встретилось должно сопровождаться причудливой странностью, иррациональностью, а путь человечества к высшим аспектам должен пролегать через культивацию нерациональных процессов мышления.
Первый рассказ Льюиса Пэджетта – с аллюзиями на третью главу «Балллады о читающей тюрьме» Оскара Уальда – «Тупик» был опубликован сразу после повести Хайнлайна / Макдональда «Уолдо» в августовском за 1942 год номере «Эстаундинга».
В недалёком будущем ведётся безжалостная борьба корпораций. Так называемые «неуничтожимые» роботы, монопольная продукция одной из таких компаний, начинают сходить с ума. Наконец один из таких роботов, Тор, собирает странную новую машину, которая выглядит, как «игрушка, которую ребёнок смастерил из деталей конструктора». Это цилиндр шестидесяти сантиметров в длину со стёклами для глаз. Он жужжит и плавает без опоры в воздухе.
Первым делом машина разрывает своего создателя на куски. А затем она начинает кружиться по заводу, проделывая множество странных трюков. Она прокладывает себе путь через стальные двери, останавливает часы, вызывает сердечный приступ у владельцев компании, делает людей невидимыми и сводит на нет силу тяготения.
Самым забавным эпизодом в рассказе стало описание того, что натворила эта машина всего за пятнадцать минут:
«Штуковина, словно заколдованная, пыталась посетить каждый цех и отдел на гигантском заводе. Ценнейшие золотые слитки она превратила в ничего не стоящий серый свинец. Она почти сорвала одежду с влиятельного лица на верхнем этаже башни. Она снова запустила все часы – в обратном направлении. Она обрушилась на беднягу Твилла и оставила на груди багровый рубец, который после этого не исчез и за месяц».
Для чего сделали эту машинку? Перед вторым роботом Тором поставлена эта задача. Он думает, а затем делает шаг вперёд к машине – и тоже разрушается на кусочки:
Из сложившейся ситуации люди делают такой вывод. Из-за собственного любопытства роботы испытывают неукротимое желание узнать действительно ли они неуничтожимы или нет. А поэтому роботы или сходят с ума или находят такое странное неведомое её решение.
Однако при чтении рассказа подсознательно возникает впечатление, что этот странный эпизод может быть вызван реакцией роботов на поведение своих создателей-людей, которое они находят отвратительным. А так как прямой протест невозможен, роботы находят свой выход из невыносимого положения. И именно этой, а не какой-либо другой цели служит машина, созданная Тором.
Второй рассказ Льюиса Пэджетта «Твонки» («Эстаундинг», сент., 1942 г.) начинается с довольно смешного эпизода, в котором говориться о проникновении принципиальной странности в привычный мир. В дальнейшем однако рассказ приобретает черты истории ужасов.
История начинается с того, что маленький человечек с большой головой бесцельно слоняется по радиозаводу и постоянно трогает шишку у себя на лбу. Мастер называет его «Джо», как он любит обращаться ко всякому встречному, и приказывает браться за дело.
Но Джо помнит, что « он делал твонки». Поэтому он начинает делать твонки и возникает нечто, внешне похожее на последнюю модель консолей радиолы Средневосточного радио. Сделав это, Джо дремлет прямо под своей рабочей скамьёй, и туман в его голове постепенно разряжается.
«А, чтоб тебя! – У него даже перехватывает дыхание. – Вот оно что! Я попал в складку во времени.
Боязливо оглядевшись, Джо бросился к складу, где он впервые возник. Там он снял свой рабочий комбинезон и повесил его на крючок. Затем Джо прошёл в угол, пощупал в воздухе рукой, довольно кивнул и уселся в пустоту, зависнув примерно в метре над полом. А потом исчез».
Вот так, очень забавно и очень необычно. Дальше рассказ остаётся необычным. Мы видим профессора Керри Вестерфилда, смотрящего, как его жена Марта укладывает вещи для путешествия, слушающего свою новую радиолу и пораженного, когда радиола сама с помощью небольшого щупальца даёт ему прикурить. А потом радиола перемывает в кухне посуду. Она начинает делать всю работу по дому.
Но затем история принимает скверный оборот. Сперва, Твонки начинает сам решать исполнять ему ту или иную мелодию. Когда Керри приходит домой пьяный от четырнадцати рюмок бренди, он не позволяет профессору находиться в таком состоянии и нейтрализует воздействие алкоголя с помощью жёлтого луча. Он не позволяет Керри читать некоторые книжки, в том числе детективный роман, «Алису в стране Чудес» и историческую книгу, в которой профессор должен был сверить цитаты для своей лекции. А когда Керри пытается прочесть эти книжки в другом месте, он при помощи другого луча лишает профессора способности читать и понимать некоторые идеи.
Когда Марта возвращается из поездки домой, то видит своего мужа бледным и растерянным. Она, разобравшись, подходит к радиоле с топориком в руках. Радиола в ответ на это нападение, пускает на женщину луч света и Марта исчезает. Керри приходит в себя, хватает топорик и уничтожается тем же лучом.
Твонки говорит: «Субъект совершенно непригоден. /…/ Необходимо устранение. – Щелчок. – Подготовка к следующему субъекту закончена».
В конце рассказа агент по продаже недвижимости приводит в опустевший дом Вестерфилдов молодую супружескую пару. В гостиной Твонки сам включает себя, щелчок, и он готов к работе. И мы понимаем, что над молодыми супругами уже поднялся жестокий, не знающий жалости враг, уже погубивший Керри и Марту Вестерфилдов.
В своих первых рассказах «Тупик» и «Твонки» прекрасно демонстрируется нам вторжение неведомого в обычный мир, но герои его не понимают, что им с этой силой делать. В следующих рассказах Льюиса Пэджетта это положение дел начинает меняться.
Рассказ «Тайник во времени», так же как «Твонки», начинается как юмореска, а заканчивается как история ужасов. Как и в «Тупике» в этом рассказе есть своё моралите, при чём более очевидное. Однако в рассказе есть принципиальное новшество. Это герой, который на иррациональное неведомое реагирует столь же иррационально.
Рассказ «Тайник во времени» начинается с юмористического описания этого человека изобретателя-пьяницу из недалёкого будущего по имени Гэлловей и его эксцентричной лаборатории.
«В лаборатории было всего понемногу, причём большинство вещей – ни к селу, ни к городу. Реостаты намотаны на фаянсовых статуэтках балерин в пышных юбочках и с глупыми улыбками на личиках. Большой генератор бросался в глаза намалёванным названием «Чудовище», а на меньшем висела табличка с надписью «Тарахтелка». В стеклянной реторте сидел фарфоровый кролик и только Гэлловей знал, как он там оказался. Сразу за дверью караулил железный пёс, предназначавшийся поначалу для украшения газонов на викторианский манер или, может быть, для адских ворот; сейчас его пустые глазницы служили подставками для пробирок». ( Перевод Н. Гузнинова – далее Н. Г.)
И, наконец, венец лаборатории Гэлловея – алкогольное устройство.
«Теперь он мог, лёжа на удобном мягком диване и нажимая на кнопки, вливать в свою лужёную глотку напитки самого причудливого качества и вкуса. Только вот сделал он это устройство, пребывая в состоянии сильного опьянения, и разумеется, не помнил принципа его действия».
Всё это типично для Гэлловея. Он напивается, изобретает причудливую машину, а протрезвев не помнит, как она работает, а иногда даже для чего она нужна. «Видимо, у моего подсознания очень высокий IQ», — заявляет сам изобретатель.
Последним изобретением Гэлловея становится металлический сейф, внутри которого любой предмет уменьшался и менял свой внешний вид. Халат, помещенный в этот сейф, превращался в маленький бледно-зелёный шарик. А стол, который был больше сейфа, постепенно уменьшается и наконец выглядит как десятисантиметровая «колючая неправильная пирамида тёмно красного цвета». (Г.Н.)
Лучшее, что может сказать Гэлловей об этой конструкции: «Думаю, в этом сейфе вообще иной пространственно-временной континиум».
Этот сейф покупает у изобретателя недобросовестный юрист Хорас Вэннинг, который зарабатывает на жизнь, консультируя и помогая преступникам. И когда ему приносят чемодан, заполненный облигациями, Вэннинг кладёт чемодан в этот сейф, и он превращается в « удлинённое яйцо цвета мелкой медной монеты».
Но потом Вэннинг замечает внутри своего сейфа какое-то существо, «какое-то гротескное создание ростом не более десяти сантиметров. Это было что-то удивительное – оно состояло из одних кубов и углов, было ярко-зелёным и явно живым». (Н.Г.)
Это существо пытается схватить яйцо медного цвета и куда-то его утащить. Поэтому Вэннинг суёт в сейф руку и душит создание. Однако, когда Вэннинг снова заглядывает в свой сейф, то ни существа, ни чемодана с облигациями там не оказывается.
Полиция подозревает Вэннинга в соучастии в краже облигаций. А вор тоже сомневается в его честности. Он требует у Вэннинга свой чемодан и в противном случае грозит ему карой.
Через неделю после исчезновения облигаций, пытаясь отделаться от своих преследователей, Вэннинг заходит в свой кабинет и видит перед собой пропавший чемодан. Но полицейские уже стучатся в его дверь, и Вэннинг должен как можно быстрее схватить и спрятать чемодан. Но как только он пытается это сделать, откуда-то из воздуха возникает гигантская рука и душит несчастного юриста.
Единственным, кто хоть что-то понимает в сложившейся ситуации, остаётся изобретатель Гэлловей. Он понимает теперь, для чего предназначалась эта штука. В этом странном сейфе не совершался переход в другие измерения. Нет, в нём происходит переход в будущее недельной давности.
И Гэлловей говорит своему генератору «Чудовищу»: «Вэннинг, пожалуй, единственный человек, кто оказался в середине будущей недели и … погиб! По такому случаю я, пожалуй, напьюсь».

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 9 августа 2020 г. 18:43

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

В 1939 и1940 годах Кэмпбелл уделял большое внимание «Унноуну» и делал всё, дабы такие писатели-фантасты, как Ван-Вогт, Хайнлайн или Уильямсон могли сочинять истории для этого нового журнала фэнтези. Но сейчас, когда «Унноун вёлдз» стал выходить всего два раза в месяц и сохранил лишь половину прежнего объёма, а «Эстаундинг» лишился практически всех своих постоянных авторов, Кэмпбеллу пришлось уже подходить к одному за другим авторам фэнтези и уговаривать их, что «Эстаудинг» — это прекрасный журнал, и что им стоит попробовать свои силы в научной фантастике.
Одним из них стал Клив Картмилл, автор «Линии жизни». Другим – Уильям Энтони Паркер Уайт, который прежде писал мистерии под псевдонимом Х. Х. Холмс ( в том числе в 1942 году роман «Ракета в морг», входивший в хайнлайновское доброй памяти литературное общество Манана), а с недавних пор стал изредка писать для «Унноуна» под псевдонимом Энтони Бучер. А ещё одним – Фриц Лейбер-мл., недавно закончивший преподавать в Западном колледже. Он написал для Кэмпбелла основанный на своём жизненном опыте роман о волшебстве в академии. Редактор постарался убедить его в следующий раз взяться за научно-фантастическое произведение.
Но единственным, кого Кэмпбеллу удалось окончательно переманить из «Унноуна» в «Эстаундинг» оказался Гарри Каттнер. Из всех прошлых достижений, это был самый невероятный выбор.
Генри Каттнер родился в Лос-Анжелесе 7апреля 1914 года. Его отец, книготорговец, умер, когда будущему писателю исполнилось всего пять лет. Мать Каттнера забрала его вместе со старшим братом в Сан-Франциско, и какое-то время они жили в меблированных комнатах.
Что ещё случилось с будущим писателем в детстве неясно, но известно, что он получил травму. Каттнер всегда не слишком охотно рассказывал о себе. Но после смерти писателя в 1958 году Джон Кэмпбелл в письме Айзеку Азимову упомянул об «ужасном детстве» Каттнера и о его «страшной психологической травме», но редактор не указал конкретного виновника.
Следствие этой травмы легко определить. Каттнер рос читателем-одиночкой с развитым чувством своей отрешенности от мира литературы и интеллектом, который был главным качеством писателя. Он с ранних лет начал пить и часто допивался до того, что чувства его колебались между горечью и гневом; и осознанием собственной никчёмности.
Как человек Каттнер представлял собой робкую мышку с яркими глазками; всегда невозмутимую; с особым чувством юмора; желанием процитировать какого-нибудь авторитета, а не высказать собственное мнение, и выдающимися способностями сказать всё, ничего при этом не сказав. Если вы захотели бы послушать его изречения, вам пришлось бы наклониться к писателю и напрячь слух.
Его жена К.Л. Мур рассказывала нам, что в работах Каттнера раз за разом выражалась одна фундаментальная тема: «Основным тезисом Хенка было нечто вроде «Власть опасна, и я никогда ей не подчинюсь».
(Собственный её основной тезис, по словам писательницы, таков: «Самая предательская в жизни вещь – это любовь» — хотя точнее, возможно, следовало бы сказать: «Самая грозная в жизни вещь – это безудержная сексуальная страсть».)
Первый опубликованный рассказ Каттнера «Кладбищенские крысы» («Вейчрд тйлз», март, 1936 г.) был написан в подражании Г.Ф. Лафкравту, жизнь которого уже подходила к концу, прилежно поддерживал связь с автором «Вейрд тэйлз». Именно он свёл вместе Каттрнера и Мур.
Молодой Каттнер прекрасно владел словом, его истории отлично читались и запоминались, но писателю не достовало при этом оригинального воображения и собственных идей. Он подражал Лавкрафту. Он подражал Роберту Э. Говарду. Он перелопачивал всё, даже материалы по сексу и садизму, для самых непритязательных журналов научной фантастики и ужасов, что создало Каттнеру репутацию посредственного писателя. Самые известные его научно-фантастические рассказы, подражание циклу Стэнли Вейнбаума о Хэме и Пэт Хэммонд, такие как, например, «Голливуд на Луне» («Триллинг вондер», апр., 1938 г.) имели назначение, чтобы быть переданными ему для написания.
В конце тридцатых годов Каттнер много колесил между Лос-Анджелесом и Нью-Йорком. В Лос-Анджелесе он работал в литературном агентстве. Затем Каттнер переезжал в Нью-Йорк, заводил знакомства,, заключал договора, даже пытался стать писателем-профессионалом. Но скоро ему становилось всё это противно, и он возвращался в Лос-Анджелес.
Во время этих вояжей он часто останавливался в Индиано полисе и встречался там с Кэтрин Мур. Она была на три года старше Каттнера и гораздо опытнее и продуктивнее в писательском труде. Их отношения в основном поддерживались в письмах, но когда Каттнер жил в Калифорнии Мур приезжала к нему. Наконец они поженились в сити-холле Нью-Йорк-сити 7июля 1940 года, через четыре года после знакомства.
Во время первых своих посещений Нью-Йорка Каттнер познакомился с Кэмпбеллом. Став редактором «Эстаундинга», Кэмпбелл попросил помощи у Карттнера, но присланный писателем рассказ оказался голимым клише века Техники, и потому больше заказов от редактора не последовало.
Всё дело было в том, что Каттнер не имел никакого научного образования и не слишком интересовался наукой. Он даже не очень верил в силу и возможности материального мира и не писал истории о вселенских принципах действия. На первом этапе Золотого века Каттнер ничего больше не написал для «Эстаундинга».
Лучше сложились его отношения с «Унноуном». За три года писатель продал Кэмпбеллу шесть рассказов-фэнтези. Но не Каттнер был главной опорой журнала. Он являлся лишь заполнителем места.
К.Л. Мур писала гораздо оригинальнее и своеобразнее, но тоже не слишком много. С 1934 по начало 1942 года пять её повестей и рассказов вышло в «Эстаундинге» и ещё один в «Унноуне».
Эта супружеская пара, которую Кэмпбелл весной 1942 года решил активнее задействовать, чтобы они поставляли ему столько материалов, сколько смогут: Мур автор хороших, но слишком разбросанных рассказов; и Каттнер, трудяга, перебирающий слова, играющий ими до невыносимой боли в голове, но которому недостаёт уверенности в себе, самоуважения необходимого для удовлетворения серьёзных писательских амбиций.
Ничего не известно о внушениях и увещеваниях, которые делал Кэмпбелл этим авторам, но всё же можно сделать кое-какие выводы, основанные частично на знаниях о работе редактора с другими авторами и частичо на тех вещах, что Каттнер и Мур писали для «Эстаундинга».
Первое условие, которое поставил им Кэмпбелл: работать вместе. Каждый по отдельности они пишут слабо. Мур пишет медленно и уделяет больше внимания эмоциям, нежели сюжету. Рассказы Каттнера старомодны, ученические по идеям, но написанные тонко и содержательно. Кэмпбелл знал, что он умён и начитан, но не может ничего толкового написать один. Вместе эти люди могли бы работать больше и писать вещи лучшего качества.
Во – вторых, Кэмпбелл хотел видеть совершенно нового писателя – не Каттнера, не Мур, а новый яркий талант, находка исключительно «Эстаундинга». Редактор мог, конечно, пользоваться и их настоящими именами, но ему нужна была новая личность – как, например, Дон Стюарт – который говорил бы по-новому и шёл бы новым путём.
В – третьих, редактору нужны были от них короткие произведения – рассказы и короткие повести. Ему нужен был от этих авторов материал для каждого номера.
В – четвёртых, они должны избегать космических опер. И вообще они должны были забыть обо всей старой научной фантастике. Нет, они должны придумать новое будущее с новыми странными возможностями, и затем поиграть в доведение их до своего логического завершения. Хайнлайн, Ван-Вогт и Азимов стали образцами для подражания в этом новом виде научной фантастики.
Кэмпбелл мог сказать ещё кое-что. Он мог, например, напомнить Каттнеру об игре «Иезекия Плантагенета», и как они пользовались старыми писательскими пиёмами, а Каттнер доводил всех до белого каления заявлениями типа: «Но тут в пространстве образовалась дыра, и Иекезия шагнул прямо в неё».
Кэмпбелл мог, например, сказать: «Теперь, Каттнер, вам позволено так поступать. Прочтите, наприме, Хайнлайна «Дом, который построил Тил» и «Из-за проклятых шнурков» или «Качели» Ван-Вогта. А потом думайте, и когда этот новый герой появится у вас перед глазами, садитесь за машинку».
Имя нового писателя, которое выбрали Каттнер и Мур, стало знаком того, что они решили работать вместе. Они сложили девичьи фамилии матери Каттнера и бабушки Мур и получился Льюис Пэджетт.
Сначла сотрудничали они таким образом: Каттнер писал черновой вариант, а Мур переписывала всё начисто, убирала шероховатости, добавляла, где это нужно, эмоции, образы, цвет. Однако со временем их таланты соединились в единое целое, которое проявлялось, даже если очередное произведение писал кто-то один из соавторов. Как говорила Мур: «Мы сотрудничаем практически во всех своих работах, только в различной степени».
Однажды Джордж О. Смит в уикенд гостил у супругов, когда они работали над произведением, что вышло потом за подписью одной Мур. Он вспомнил, что один из супругов сидел с ним и пил утренний кофе, а другой стучал наверху на пишущей машинке, а потом муж и жена менялись местами. Смит рассказывал: «Так они, сменяя друг друга, работали всю субботу до двух часов пополудни, когда, наконец, один из них спустился вниз, а другой не пошёл наверх». История была готова.
А вот как смотрела сама Мур на их совместную работу:
«Сначала мы довольно долго обсуждали основные идеи, героев, и фон произведения, потом тот, кто чувствовал себя более подготовленным, садиться и начинает. Когда он выдыхается, за дело брался другой, который обычно знал, что должно быть дальше, и работал. Действие постепенно развивалось. Так сменяя друг друга, мы доводили нашу историю до конца. Таким образом, все вещи писал3ись ужасно быстро».
Льюис Пэджетт стал одним из лидеров «Эстаундинг». С весны 1942 года по конец 1945 у Мур там вышло дае повести, у Каттнера четыре коротких и ультра-коротких рассказа. Ещё три вещи они опубликовали под псевдонимом Лоуренс О’ Доннелл. И не менее двадцати произведений вышло у Льюиса Пэджетта.
Кем был этот новый писатель?

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 8 августа 2020 г. 18:25

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел

«Линия жизни» являлся рядовым рассказом и не содержал ничего нового для НФ. Но прошли годы, и теперь этот эпизод вспоминается с гордостью и без малейшей усмешки как доказательство убедительности и серьёзности научно-фантастических предсказаний.
Также после начала войны Кэмпбелл понёс большие потери – очевидно, из-за отсутствия ряда авторов-профессионалов и нехватки времени у оставшихся – в романах с продолжением. В годы войны имелось несколько долгих промежутков времени, когда в «Эстаундинге» не выходило таких романов.
Разумеется, Кэмпбелл не мог не попытаться: выдать эти времена за свою хорошо продуманную редакторскую политику. Он утверждал, что «Эстаундинг» не печатает романов с продолжением из жалости к военнослужащим, которым, быть может, трудно отыскать несколько номеров журнала подряд. На самом же деле, как только в руки редактора попадал сколько-нибудь приличный роман, Кэмпбелл без колебаний публиковал его даже в четырёх номерах «Эстаундинга» подряд.
После ухода остальных лидеров раннего Золотого века единственным большим писателем в распоряжении Кэмпбелла остался А. Э. Ван-Вогт. Он стал великой подмогой редактору в трудные дни 1942 и начала 1943 годов, когда кемпбелловские авторы один за другим закрывали свои пишущие машины и убирали их с глаз долой.
Присутствие Ван-Вогта в журнале, который оставили остальные писатели, придавало уверенность, что у Кэмпбелла будет настоящее произведение в каждом номере журнала. Начиная с публикации в марте 1942 года «Вербовочной станции», рассказа с которым писатель вернулся в научную фантастику, в следующих четырнадцати номерах «Эстаундинга» Ван-Вогт стал автором ключевых историй номера.
В этих произведениях, как мы уже убедились, Ван-Вогт утверждает о взаимосвязи и отзывчивости Вселенной и необходимости сотрудничества разумных существ друг с другом. А в повестях «Оружейный магазин» и «Служба» писатель выходит за рамки этой идеи. Он пишет о мужчинах и женщинах со склонность и способностью к службе, как постоянной оппозиционной силе, гарантирующей свободу и справедливость для отдельной личности в обществе тирании. А может быть и как к организации бессмертных наблюдателей, которые могут выходить за пределы временных потоков, и, подобно добрым богам, направлять историю человечества в нужное русло.
Высшая точка в видении потенциальных возможностей человека была достигнута во втором романе Ван-Вогта «Оружейники», который печатался в «Эстаундинге» с февраля по апрель 1943 года, в последних трёх широкоформатных номерах журнала. В нём Ван-Вогт попытался дать точный ответ на вопрос, который сам же поставил два года назад в повести «Повторение». Что именно может дать человеку возможность достичь звёзд и управлять Галактикой?
Структура «Оружейников» совершенно необычна и не всегда успешна, с многократными переходами назад по времени и отдельными линиями главного героя, которые ухитряются никогда не пересечься. Вполне возможно, что читателю этот роман покажется слишком неровным, бессвязным и фрагментарным – даже для А. Э. Ван-Вогта.
Но если мы посмотрим на «Оружейников» под нужным углом, нужным взглядом, то можем разглядеть в нём остаток природы условного романа любого вида, которые нам известны, а более всего похожие на древнегреческие пьесы, ряженые в одежды научной фантастики. Там ещё до начала сюжета происходит событие космического значения. По ходу действия все сколь-нибудь значимые персонажи должны определить своё отношение к этому событию и по результатам этого противоборства обнаруживают некие существенные качества людей. Наконец, в заключении пьесы даётся оценка всей сложившейся ситуации высшим наблюдателем-нечеловеком.
Таким влияющим на судьбы Вселенной и ставшим основанием романа «Оружейники» событием стало изобретение «вечного двигателя» и возможность для человека совершить межзвёздное путешествие.
Великий учёный и его ученики совершают первый межзвёздный полёт, только ради того чтобы алчный сотрудник высадил их на пустынную планету, описывающую восьмёрки вокруг двух светил Альфа Центавра. А изменник возвращается на Землю, общество которой на каждом своём уровне пропитано аморалью и безнравственностью, и заключает тайное соглашение с императрицей Иннельдой Ишер, которая хочет купить этот двигатель и запретить его.
Императрица является живым воплощением человеческого консерватизма, пусть она «негуманна и любит ввязываться в авантюры», а личную свиту её составляют пылкие юноши. Она ужасно боится, что после сообщения о постройке межзвёздного двигателя все её подданные разлетятся в разные стороны, и 500-летней империи Ишеров придёт конец.
Противодействуют же силе истерии, конечно же, Оружейные магазины «независимая, стоящая за рамками закона, неуничтожаемая и альтруистическая организация тирании». Парадокс здесь заключается в том, что хоть эта организация представляет собой мятежный, индивидуалистичный, ищущий дух человечества, члены Совета оружейных магазинов оказываются людьми сдержанными и осторожными. Они, если могут действовать, то должны действовать сообща. В то же время, когда самый мудрый из Оружейников Эдвард Гоши – «не-человек», иначе говоря, тренированный интуитивист, которому достаточно знать десять процентов фактов, чтобы видеть картину в целом – догадывается, что межзвёздный двигатель уже построен, а императрица держит это событие в секрете. Следовательно, Оружейные магазины должны добиваться публичного разглашения этой тайны.
В «Оружейниках» действуют два главных героя. Один из них – простой человек, старатель с астероида по имени Дэн Нилан. Со своим братом близнецом Гилом, который является ассистентом учёного-конструктора вечного двигателя, он находится в телепатической связи. Утратив своё чувство контакта с братом, и решив поэтому, что его брат умер, Нилон возвращается на Землю, дабы разобраться, что случилось.
Это безусловно самоотверженный и свободомыслящий человек. Узнав, что его брат исчез среди звёзд, а потом, сумев взять под свой контроль межзвёздный двигатель, Нилан попадает в лапы императрицы. Дэн держится уверенно, оставаясь равнодушным ко всем посулам императрицы и не боясь пыток, которыми она ему сначала грозила, а затем подвергает только для того, чтобы Нилан выдал доверенный ему секрет. Он же просто желает отправиться вслед за братом к звёздам и помочь ему, чем только сможет.
Другой же главный герой, Роберт Хедрок, личность крупномасштабная и с глобальными целями. В романе указано, что у него «сильная воля, прекрасная внешность и глубокий ум». Несмотря на то, что он агент Оружейных магазинов, член их Совета, Хедрок является во дворец Иннельды Ишер, смело просит её руки и сердца и становится капитаном императорской гвардии.
Позже нам говорят, что «он – единственный на Земле бессмертный человек, с собственными долгосрочными целями, преступающий любые временные обязательства, которые он только взял на себя». Роберт Хедрок – это только последнее его имя. А вообще он известен под множеством различных имён.
Когда-то давно он был первым императором Ишером.
А ещё он был Уолтером С. де Лоэпи, основателем Оружейных магазинов. В различные времена, когда требовалась свежая кровь, он женился на очередной императрице Ишер. Иногда вновь становился вождём Оружейных магазинов. Бывает, он пытается раскрыть тайну собственного бессмертия и создать подобное вселенское условие для человека.
Все эти персонажи и силы – императрица, Дэн Нилан, Роберт Хедрок и Оружейные магазины – вместе взятые представляют собой атрибутом альтруизма.
Изначально задано, что оружейники – альтруисты, так что даже Иннельда Ишер, когда оказывается не в состоянии уничтожить это общество, готова восхищаться ими. В редкий момент искренности она называет оружейников «стабилизирующей силой» в атмосфере общественной жизни, насыщенной эгоизмом и коррупцией. И даже заявляет: «Я частично рассчитываю и на новый мозговой тренинг, недавно разработанный Оружейными магазинами, который усиливает доли морали и делает таким образом то, чему не уделяют внимание остальные методы».
Таинственный же Роберт Хедрок оказывается идеалистом и альтруистом даже за гранью понимания оружейников. А они так нервничают из-за его необъяснимого характера и поступков, что даже готовы казнить Хедрока, чтобы жизнь стала такой, какую они, по их мнению, понимают.
Даже Эдвард Гонши, нечеловек, не может своим умом полностью постичь Хедрока. Однако Гонши разбирается в тайнах Хедрока достаточно, чтобы утверждать: «Всё, что этот человек говорит или делает, показывает его огромный и пылкий интерес к благосостоянию всей цивилизации».
Вслед за Хедроком оказывается загадочным человеком и Дэн Нилан. Но в рамках своих более ограниченных способностей он тоже альтруист, заботящийся больше о своём брате, чем о себе. Едва уйдя из-под власти императрицы, Нилан устремляется прямо к звезде на помощь пропавшему близнецу.
В глубоком космосе он встречает огромный корабль с более высокоразвитыми паукообразными инопланетянами. Это холодные, равнодушные, разумные существа, которые живут в соответствии со старыми законами века Техники о выживании достойнейших. Вот что они говорят сами о себе Нилану: «Все мы бессмертны. Мы победили в борьбе за жизнь и господство на нашей планете. Каждый из нас добился превосходства на своём поле деятельности и уничтожил всех противников».
Первое впечатление этих пауков о Нилане не слишком благоприятное – «уровень интеллекта – минус девятьсот»… Но постепенно эти бесстрастные Большие Мозги начинают интересоваться его преданностью брату и существующей между ними связи. Такая связь ни разу им не встречалась и соответственно требует особого изучения.
Даже императрица Иннельда Ишер – эгоистичная, своевольная и жестокая – также оказывается способной к альтруизму. Мы знаем, что она боится влияния межзвёздного двигателя на вечное незнаемое господство Ишеров. А ещё императрица боится смерти, кроме того доктор заявил ей, будто ребёнок будет стоить ей жизни.
Тем не менее, как только Иннельда догадывается об особой роли Роберта Хедрока в мире людей, она готова в обмен на его жизнь передать Оружейным магазинам сведения о вечном двигателе. Более того, хотя она не может смириться с бессмертием Хедрока или с его личным родством с императорами Ишерами, Иннельда выйдет замуж за Хедрока, чтобы их ребёнок продолжил династию Ишеров – несмотря на то, что она знает — это приведёт к её смерти.
Инопланетные паукообразные наблюдатели – которые сами считают, что они идут неправильной дорогой и не могут стать победителями Природы – удивлены и поражены, они прежде всего уделили особое внимание альтруистическому поведению Дэна Ниллана, готовности Иннельды Ишер пожертвовать собой.
Последний эпизод «Оружейников» — представляет собой их финальный приговор человечеству:
«Они многому нас научили. Именно эта цивилизация будет править когда-нибудь править севаграмом».
Какой краткий, но громовой последний эпизод у Ван-Вогта! И экзотическое и загадочно звучащее слово, без всякого его толкования на десерт!
Судя по контексту слово «севаграм» вызовет в голове у читателя широкий спектр мысленных образов. По меньшей мере, оно должно означать нашу Галактику, быть может, другие галактики, а возможно даже и всю Вселенную.
В то же время однако это слово могло кое-что напомнить американским читателям, современникам Ван-Вогта. Слово «севаграм» было недавно введено в широкий оборот в Индии Махатмой Ганди. На языке хинди оно означает «деревня службы».
Расширяющаяся Вселенная уже очевидно воспринимается как деревня… Правитель, чьё истинное назначение – служить другим… И над всем этим понятие альтруистического поведения как сути высшего потенциала человечества, объединяющий аспект гуманности, который узнаётся и поддерживается, мятежный, ищущий дух человека, непременная суть его индивидуальности, и его загадочного бессмертия… Какая прекрасная идея, несколько неуклюже и путанно оформленная в бульварном научно-фантастическом романе эпохи Второй Мировой войны.
Но одному Ван-Вогту, пусть даже он днями и ночами доблестно трудился во славу Джона Кэмпбелла, было всё же не под силу заполнить все страницы «Эстаундинга». Кэмпбелл должен был находить других профессиональных авторов для этого журнала. И местом поиска таких авторов стал журнал «Унноун»

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 7 августа 2020 г. 18:53

Глава 18 (продолжение)
Человек, преступивший предел
….
Ещё до катастрофы на Пёрл-Харборе США начало проводить у себя милитаризацию, проектировались и строились новые корабли, самолёты и танки и увеличивались вооруженные силы. С конца 1940 года неженатых молодых людей начали призывать на год в армию.
Когда Соединённые Штаты Америки вступили в войну, в армию стали призывать людей с 18 до 45 лет, а регистрации подлежали все, кто моложе 65 лет. Срок службы зависел от продолжительности войны – вплоть до самого её конца плюс ещё шесть месяцев.
Кэмпбелл лишился своего первого автора, когда летом 1941 года Рона Л. Хаббарда призвали офицером в резерв флота и назначили на активную деятельность. Но это было только начало. За весну и лето 1942 года все основные писатели «Эстаундинга» и «Унноуна» — кроме А.Э. Ван-Вогта – оставили литературу и начали работать на войну.
Выход третьего романа Э.Э. Смита о Линзманах «Линзман второго поколения» («Эстаундинг», нояб., 1941 – фев., 1942 г.) был в самом разгаре, когда Соединённые Штаты вступили в войну и «Эстаундинг» вырос в размерах. Доку Смиту шёл 51 год, он имел семью и уже участвовал офицером в Первой Мировой войне. Но после Пёрл — Харбора он пошёл в военный департамент на любую работу. Где он мог применить свою техническую квалификацию.
Его поблагодарили, но не приняли. И тогда Смит пошёл младшим химиком на военный завод в Кингсбери, штат Индиана, делать мины и бомбы. Он дослужил на нём до должности главного химика, а потом начальником инспекторского подразделения.
Роберт Хайнлайн, который ещё несколько месяцев назад боялся, что у него может начаться третий приступ туберкулёза, и думать больше ни о чём не мог, как только снова надеть военную форму и вернуться в строй. Но его осмотрел военный врач и отказался дать разрешение вернуться к активной службе.
Но у Хайнлайна был старый армейский друг начальник лаборатории на заводе корабельной авиации в Филадельфии, и писатель попросил взять его к себе гражданским инженером-исследователем. А ещё привёл с собой гражданского химика Айзека Азимова и инженера, новоиспечённого офицера резерва флота Спрэга Л. де Кампа. Так что эти три ведущих современных писателя-фантаста всю войну проработали в одном здании и на одном этаже.
Хуберт Роджерс, художник, чьи смелые, яркие, красочные обложки сформировали внешний облик кеймболловских журналов предвоенного Золотого века, уехал на север и поступил в канадскую армию. Его последней обложкой стала иллюстрация к последнему хайнлайновскому произведению для «Эстаундинга», повести Ансона Макдональда «Уолдо» в августовском номере журнала. Его место все следующие четыре года занял Уильям Тримминс, художник, явно уступавший Роджерсу и в идеях, и в мастерстве, и в технике. Из-за Тримминса лицо «Эстаундинга» сделалось тёмным и мрачным, как будто нехватка всего распространялась даже на тепло и свет.
Как только США вступила в войну, Джон Кэмпбелл понял, что очень скоро он лишится практически всех своих главных соратников. И он попытался подготовить своих читателей к неизбежному в редакторской статье апрельского за 1942 год номера «Эстаундинга» под названием «Слишком горькие прогнозы».
В ней он писал, что обычно идеи произведений «Эстаундинга» лишь на один небольшой шаг шли вперёд за пределы современных фактов, и потому патриотическим долгом журнала является не раскрывать научных секретов в своих историях об открытиях, предстоящих в ближайшем будущем. «В дальнейшем, — писал редактор, — мы будем стараться давать волю нашим самым буйным фантазиям; место действия наших произведений будет переноситься в отдалённое будущее, а сами они не будут затрагивать тем, которые могли бы дать слишком хороший прогноз».
Это , конечно, была абсолютная ложь.
Истина заключалась в том, что Кэмпбелл продолжал воспринимать НФ на основе последнего слова науки и техники, каким и был прежде – когда мог позволить себе это. И различными уловками он постарается пополнить свой запас. Редактору не стоит беспокоиться, что он может попасть в область настоящих секретных исследований. На самом деле он не будет возражать, если это произойдёт.
При малейшем намёке на то, что новый автор разбирается в науке или технике, редактор убеждал его использовать эти знания в своих произведениях. В январе 1942 года, примерно тогда же, когда он написал свою статью, Кэмпбелл получил среди прочего самотёка рукопись из Детройта. Автором её был Джордж О. Смит, 31-летний инженер-электрик, который до недавних пор долгое время пытался сделать глитчер из автоматического настройщика для авторадио, который после долгого бездействия вышел из строя. При переходе на военный режим работы у этого инженера появилось немного свободного времени, и он решил исполнить своё давнее желание писать научную фантастику.
Его первая проба пера оказалась неприемлемой, но показала Кэмпбеллу, что у Смита есть писательский талант и в технике он явно не новичок. Подобные авторы были очень нужны редактору.
Поэтому Кэмпбелл написал Смиту, что хотя рукопись отвергнута, ему пришёлся по душе её стиль. Кроме того, он полагает, что у Смита есть техническое образование. И не мог бы молодой автор написать что-нибудь научно-фантастическое, опираясь на свои специальные знания и опыт?
В ответ на это кэмбелловское предложение Смит написал рассказ «КРМ –Межпланетная» о хитроумных инженерах, работающих на межпланетной радиорелейной станции на орбите Венеры, которые борются с некомпетентностью своего контролёра. Кэмпбелл принял этот рассказ с восхищением и опубликовал его в октябрьском за 1942 год номере «Эстаундинга».
А в июне и августе 1942 года Кэмпбелл опубликовал первые рассказы Гарри Стаббса, студента-астронома из Гарварда, который в свободное время писал научную фантастику под псевдонимом Хол Клемент. В отличии от любого писателя- фантаста до и после него, Клемент писал научную фантастику на основе известных научных фактов и не противореча им. Особый его интерес вызывали описания всевозможных инопланетян.
Кроме двух новых авторов Кэмпбелл задействовал и одного старого — профессионального писателя Билла Ф. Дженкинса, который долгие годы писал научную фантастику, укрывшись за псевдонимом Мюррей Лейнстер, но который всё время, пока Кемпбелл редактировал «Эстаундинг», не писал НФ. Ещё Дженкинс был изобретателем-самоучкой и разработал новую систему видеопроекции, которая революционизировала спецэффекты в кино и сделала возможным создать такие НФ-кинофильмы, как «Космическая одиссея 2001 года» (1968 г.) и «Звёздные войны» (1977 г.). Но он редко с какой бы то ни было серьёзностью пользовался своими научными знаниями при сочинении НФ. Литература всегда стояла для Дженкинса на первом месте.
Редактор пригласил его попробовать свои силы в новой, более точной, современной научной фантастике. И Дженкинс / Лейнстер написал рассказ «Пехотинец» («Эстаундинг», окт., 1942 г.) о полуразумной автоматической воздушной торпеде, которая ищет вражескую гавань, чтобы подорвать корабль. Таким же образом, Кэмпбелл попытался завлечь в новую НФ другого опытного писателя Джека Уильямсона. Мы уже помним, что когда в конце 1941 года Уильямсон перестал работать над своим романом о галактической империи «Звезда империи», редактор убеждал его в новой научной фантастике брать пример с Хайнлайна, Ван-Вогта и Азимова.
Более того, Кэмпбелл внушил Уильямсону, что он может взять себе новый псевдоним и под его прикрытием освоить новый стиль письма. «Я уверен, — говорил редактор, — что мой фокус с «Доном Стюартом» поможет вам обмануть судьбу».
Понемногу Уильямсон согласился с доводами Кэмпбелла. Он говорит себе:
«Поискав для себя новое имя и совершенно новую идею, я нашёл имя «Билл Стюарт» и сюжет сериала о планетных инженерах, которые «терраформируют» новую планету, дабы подготовить её для колонизации – по-моему, это слово — моё изобретение. Ему понравилась эта идея, и он придумал, что мои герои могут попасть в контртеррианские миры. «Контртеррой» затем стали называть антиматерию. Кэмпбелл сократил это слово до КТ, а я произносил его как «кити».
Редактор безуспешно пытался увлечь и Роберта Хайнлайна этой идеей о контртеррианской материи. А Уильямсону он подсказал так много, что писатель мог сказать: «Истории с «кити», написанные под псевдонимом Билл Стюарт, были написаны почти в соавторстве с Джоном Кэмпбеллом».
И за следующие три месяца Уильямсон написал три вещи о кити – повесть, рассказ и сериал из двух частей. Если эти произведения и уступают чем-то лучшим вещам писателя, то только потому, что эти произведения толкались в разные стороны: уильянсоновская оригинальная идея о терраформированных мирах тянула в лес, а заветное кэмпбелловское желание увидеть произведение о людях-повелителях антиматерии – по дрова.
Кэмпбелл специально распространял научную информацию другим писателям-фантастам, не имеющим научного образования, и иногда с блестящим успехом. В начале 1942 года, после того как Лестера дель Рея из-за сильнейшей тахиокардии уволили из конструкторского бюро, и он мог всё своё время посвятить писательскому творчеству, Кэмпбелл подарил ему идею о спонтанной катастрофе на атомной электростанции.
Дель Грей всегда писал небольшие, но эмоциональные рассказы, и Кэмпбелл, очевидно, надеялся получить от него небольшой красочный рассказ об атомном бедствии глазами станционного врача. А у дель Рея уже чесались руки написать произведение о чувстве беспокойства. В идее Кэмпбелла он ощутил хорошую почву для этого сюжета. На подготовку и обдумывание идеи и сюжета ушло как никогда раньше много времени. В итоге получилось самое большое и самое серьёзное на то время его научно-фантастическое произведение, повесть «Мужество». («Эстаундинг», сент., 1942 г.)
Однако в мае дель Рей за своей подружкой последовал к новому месту работы на правительство, в Сент-Луис. А вскоре и он сам начал работать на «Макдонелл айкрафт», изготавливать хвосты для самолётов ДС-3.
И всё же Кэмпбелл полагал, что у него есть писатель, на которого можно серьёзно рассчитывать. Джеку Уильямсону было 34 год. Он имел расстроенную нервную систему, и потому Кэмпбелл надеялся на него как на постоянного автора. Но уже в конце июля, едва закончив «Разные знаки – реакция!», свою третью и самую длинную повесть о «кити», ушёл в армию. Он стал там синоптиком и даже случайно был произведён в сержанты.
Всё труднее и труднее становилось Кэмпбеллу отыскивать настоящие научно-фантастические произведения для «Эстаундинга». Билла Ф. Дженкинса призвали на работу в Бюро военной информации в Вашингтон. Гарии Стабс в 1943 году закончил Гарвард и стал пилотом-бомбардировщиком. Джордж О. Смит жил в Цинциннанти и работал над проектом так называемого «радарного взрывателя».
Кэмпбеллу пришлось довольствоваться случайными произведениями, которые писали занятые люди в то неспокойное время. Но редактор всегда стремился использовать все возможные способы в надежде заполучить для своего журнала истории на прочной технической основе.
Так например, после выхода в свет в конце 1942 года повести «КРМ-Межпланетная» Кэмпбелл написал Джорджу О. Смиту в Цинцинати письмо. Там после описания на нескольких страницах собственных опытов в электронике, редактор сообщил, что готов напечатать ещё одну историю Смита, как только она к нему поступит. Редактор ждал и надеялся.
Польщённый вниманием Смит оправдал надежды Кэмпбелла. Писатель как только смог сел и написал ещё одно произведение о венерианской равносторонности. «Я надеялся /…/ слегка отвлечься от основной работы и немного вольно обошелся с тем немногим, что известно о радаре и написал «Звание – императрица».
Как видите, мы можем убедиться, что в годы войны Кэмпбелл не только продолжал публиковать основанную на науке НФ и делал всё, чтобы таких вещей появилось как можно больше. Он сознательно и умышленно печатал произведения об атомных электростанциях, воздушных торпедах и радаре. И обеспокоился, что играет с огнём лишь однажды, когда в мартовском за 1944 год номере «Эстаундинга» вышел рассказ Клива Картмилла «Линия жизни».
Журналист из Калифорнии Клив Картмилл перед войной входил в хайнлайновское литературное общество Манана. Затем начал писать для Кэмпбелла, сперва для «Унноуна», а потом и для «Эстаундинга». В данном случае редактор познакомил Картмилла с детальной информацией об устройсстве, защите и детонации атомной бомбы из урана-235, и Картмилл заложил эти данные в весьма вторичный и посредственный рассказ о мировой войне на другой планете. Рассказ этот пестрел названиями такими как «Со», «Сюяла», «Яналирег», звучащими очень странно для человеческогоуха, но легко поддающиеся расшифровке.
Всего этого оказалось достаточно, чтобы Военная разведка заподозрила утечку информации о манхеттенском проекте. Поэтому её агенты встретились с Джоном Кэмпбеллом и побеседовали на эту тему. Встречались они и с Кливом Картмиллом в Калифорнии. А с иллюстратором рассказа Полом Орбаном. Даже было предложено Бюро Военной информации поговорить с Биллом Ф. Дженкинсом, который знал некоторые военные тайны и, следовательно, мог проболтаться.
Дженкинс вполне мог ответить, что «Линия жизни» — это абсолютно рядовой рассказ для «Эстаундинга» и что он основан на совершенно несекретных данных.
«Я сказал ему, что могу предположить, откуда Картмилл мог взять эту идею. Есть книга, опубликованная горнорудным бюро, издание правительства США, где прямо заявляется, что атомной энергии можно достичь только с помощью урана».
Джон Кэмпбелл не только мог с готовностью перечислить все довоенные незасекреченные публикации, на которые он опирался, но и подготовил аргументацию, почему «Эстаундинг» может публиковать произведения об атомной энергии. Если немцы читали этот журнал ( а во всяком случае один из них, глава германской ракетной программы Вернер фон Браун выписывал себе экземпляр «Эстаундинга» на протяжении всей войны), то они могут что-то заподозрить, когда вдруг прекратиться публикация произведений на такую популярную тему.
Быть может, что Кэмпбелл даже прямо сказал, что после его заявления о невозможности публикации подобных научных данных в «Эстаундинге» и издании произведений об атомной энергии враги могут решить, будто мы не работаем над Бомбой: Во всяком случае, чтобы ни сказал редактор, какие бы аргументы ни привёл в своё оправдание, «Эстаундинг» предоставили его собственной судьбе.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 6 августа 2020 г. 18:52

Глава 18
Человек, преступивший предел
Во втором отрезке времени Золотого века, в 1942-1945 годах, когда Соединённые Штаты Америки вступили во Вторую Мировую войну, «Эстаундинг» резко отошёл от своей любимой в первые годы редакторства Кэмпбелла темы – покорения Вселенной. Частично это было плодом собственных идей и усилий Джона Кэмпбелла – он чувствовал, о чём в данный момент можно и нужно было писать, и вносил соответствующие изменения в избранный курс своего журнала. Но частично в этом была повинна и сама война, никому совершенно не подконтрольная.
Не всегда легко и точно определить, что редактор делал сознательно, а на что вынужден был пойти помимо или даже против собственной веры, системы ценностей и предпочтений. Всё лучшее, что он сделал под давлением меняющихся обстоятельств, Кэмпбелл пытался заставить работать на себя свою репутацию возмутителя спокойствия и дальновидного координатора новой научной фантастики, которую он приобрёл после того, как в конце 1937 года стал редактором «Эстаундинга». Но война навязывала собственные приоритеты, и редактор ничего не мог с этим поделать.
С одной стороны, в годы Второй Мировой война Соединённые Штаты стали наилучшим воплощением страны-машины, о которой мечтал ещё Эдуард Беллами в своей книге «Взгляд назад». Но не настолько, как в тоталитарной фашистской Германии , где всех людей пытались превратить в зубцы единой машины. Тем не менее, во время войны американское общество превратилось в единое целое, организованное и расставленное по ранжиру, регулируемое и рационализированное, собранное и упорядоченное как никогда раньше. Вся страна стала военным конвейером.
Самые умелые, талантливые и образованные молодые люди были вырваны со своих тёплых местечек, которые они обрели после своих отчаянных попыток вырваться из объятий Депрессии, и отправлены на войну, сражаться и побеждать. И среди призванных в армию, на оборонные заводы и исследовательские лаборатории были самые лучшие и мужественные современные писатели-фантасты, которых Кэмпбелл с таким трудом собрал вместе и обучил. Это не могло не оказать глубочайшего влияния на «Эстаундинг»
Из-за нехватки рабочей силы и необходимости сражаться с Германией, Японией и их союзниками изменилось множество спектров обыденной жизни. И не на последнем, хотя и не на первом, месте среди этих изменений находились уменьшение числа лесорубов и железнодорожных составов с брёвнами и, следовательно, уменьшение количества бумаги для бульварных журналов. А это оказало своё воздействие на научную фантастику вообще и журнал «Эстаундинг» в частности.
Но американцы готовы были смириться со всеми нехватками, перебоями и непопулярными решениями властей. Так велик был их гнев на японских агрессоров, внезапно напавших на базу Американского Тихоокеанского флота на Гавайях, и так сильно возмущение фанатизмом, высокомерием, жестокостью и предательством, которые стали отличительной чертой в Германии после прихода к власти нацистской партии во главе с Адольфом Гитлером.
С момента вступления Соединённых Штатов Америки во Вторую Мировую войну американское общество с редким единодушием сочло эту войну необходимой и справедливой. Это был не просто ещё один военный конфликт, который где-то далеко развязали богатеи, чтобы потрясти мускулами и наполнить свои карманы. Простые американцы очень хорошо понимали, что если Гитлер, Муссолини и милитаристская партия, бывшая у власти в Японии, выиграют эту войну и установят свой контроль над всем, то ценой этому может стать их собственная свобода. И люди были готовы отстаивать её с оружием в руках.
В глазах американцев страны Оси сделались воплощением старых воззрений, которые ныне были признаны ужасными и неприемлемыми. Это была война против всех тех, кто считает себя выше всех остальных, потому что принадлежит к высшей расе, нации или классу, кто находит невыносимым любое различие в образе мысли и разнообразие в людях, кто хочет жестокостью и грубой силой навязать свою волю всему миру.
А противостояли этому элитизму, нетерпимости к различиям и предопределённости, которым любой ценой нужно было положить конец, недавно зародившаяся в Америке идея демократического плюрализма и убеждение, что каждый человек ценен и каждому нужно дать возможность проявить себя. То что жители Соединённых Штатов готовы были отбросить все свои различия ради достижения общей цели вовсе не означало, что их заставили так поступить и что сильная центральная власть не позволяла им мыслить иначе. Нет, они просто желали продемонстрировать тоталитарным странам, на что способны люди, если они добровольно решили объединиться между собой.
Новые идеи Америки нашли своё самое простое и чистое выражение в кинофильмах о Второй Мировой войне, особенно снятых во время и сразу после этой войны. В историях о Первой Мировой войне обычно рассказывалось о ненужных и тщетных усилиях целого поколения молодых людей подняться из окопов и захватить ближайшую высоту для того, чтобы погибнуть самим от газа и огня из боевых машин. Говорилось о храбрых, но обречённых юных лётчиках, пытающихся заглянуть судьбе в лицо и с улыбкой встретить конец Западной цивилизации. А в типичных фильмах о Второй Мировой войне обычно показывалось, как отряд солдат – техасец, итальянец, еврей, богатый маменькин сыночек, шахтёр-иммигрант славянин, юный фермер и умница из Бруклина – учатся воевать вместе и выигрывают войну.
Реальное положение дел в Соединённых Штатах Америки в годы Второй Мировой войны, конечно же, не всегда соответствовали этому лучшему новому идеалу. Например, американцы могли верить, что борются за принципы свободы слова и мысли, но во время войны правительство США сильно ограничило эти свободы, и американцам пришлось познать цензуру и официальную пропаганду.
Правительство, особенно в начале войны, сохранило некоторые пережитки века Техники. Особенно ярким примером этого стало его сомнение в лояльности американцев японского происхождения на Западном побережье. Гнев на японцев после Пёрл-Харбора и затянувшийся страх Желтой Угрозы – вторжения несокрушимой орды из Азии – сыграли злую шутку с этими гражданами Америки. Их законным образом лишили всех свобод и заключили в концентрационные лагеря.
Если и было правдой то, что в годы войны все американцы объединялись в единые боевые отряды, то в эти отряды явно не входили ни американские японцы, ни негры, ни женщины. Во время Второй Мировой войны из этих людей образовывали свои отдельные военные отряды, и они не принимали участия в процессе слияния американских солдат в нечто единое целое.
Более того, женщинам было отведено право работать лишь чем-то вроде клерков, машинистов и медсестёр. Функции негров также весьма ограничивались. Им позволялось быть поварами, грузчиками, чернорабочими или шофёрами, но ни в коем случае не разрешалось брать в руки оружие.
Но несмотря на всё вышеизложенное, американцы и в самом деле верили, что ведут эту войну за идеалы демократического плюрализма. Они понимали, что война может потребовать жертв и компромиссов в вопросах ограничения личной свободы. Соединённые Штаты Америки могли смириться с явными недостатками в повседневной жизни ради своих высших идеалов. Но эта беспрецедентная степень общественного сотрудничества и уступок, достигнутая в США во время Второй Мировой войны, являлись плодом полного взаимопонимания между народом и правительством. И когда война закончилась, возникло новое более открытое и справедливое общество.
Уже в ходе войны Соединённые Штаты Америки становятся более плюралистичными. Женщины и негры начали получать прежде немыслимые для них права и возможности. Женщины теперь могли работать на авиалиниях, а негр смог стать трамвайным кондуктором в Филадельфии.
Также в годы войны тинейджеры, которые в век Техники считались старшими из детей или младшими среди взрослых, впервые осознали себя как отдельную возрастную группу с собственными отличными от других одеждой и музыкой. Наступило время юных девушек в полицейских гетрах и ботинках для верховой езды, падающих в обморок от Френка Сенатры.
Изменения в обществе затронули даже американские вооружённые силы. В ходе войны негры начали принимать участие в сражениях, а японское с Западного побережья и Гавайев отдельное соединение даже отличилось в боях в Европе.
Успехи в терпимости и доверии людей друг к другу так разительны, что вскоре после войны президент Трумэн объявил о постепенной ликвидации всяческой сегрегации в воинской службе. И первым значимым шагом в этом процессе стала официальная ликвидация всяческой расовой, религиозной и половой дискриминации, которые и являлись средоточием внимания Америки на протяжении всего Атомного века.
Параллельно с плюрализмом в обществе в годы войны плюрализм начал проникать и на страницы «Эстаундинга». Инопланетяне, роботы и мутанты лишились своей былой ауры принципиальной чуждости, и стали рассматриваться уже не в свете эволюционного соперничества, а как варианты вида человеческих существ.
До участия США во Второй Мировой войне Спрэг Л. де Камп был белой вороной, когда утверждал, что вандал может быть равен готу, а в говорящем медведе, , мутанте-бабуине или выжившем неандертальце столько же человеческого, сколько в любом простом городском парне. А уж после двух лет войны гуманистический плюрализм стал общим положением научной фантастики.
Джон Кэмпбелл всегда умел прекрасно ориентироваться в изменениях. И всё же некоторые аспекты расширенного гуманизма он так и не смог понять, ни принять. В таких случаях не редактор помогал писателям двигаться вперёд, как раньше, а писатели тянули его вперёд.
Но не только демократический плюрализм как аспект нового мировоззрения оказал гигантское влияние на кэмпбелловскую современную научную фантастику. Большое воздействие на «Эстаундинг» оказало и настроение военного времени – принципиальная неустойчивость.
Эти годы были калейдоскопичными, противоречивыми и переменчивыми, годы вольной поездки по зияющим низинам и головокружительным высотам.
Произошли огромные перемены в повседневных обычаях и привычках американского общества. Все слои народа использовали войну как повод для отказа от установленных норм поведения и начали совершать поступки, которые старшему поколению должны были казаться легкомысленными, неосторожными, непочтительными и индивидуалистическими.
Время текло, и никто не мог предсказать, что будет завтра. Никто не мог определённо высказаться о результатах войны: кто выживет, и какой ценой, какие дела будут процветать, и что испытает упадок, и как будет выглядеть мир, когда разрозненные и беспорядочные кусочки существования объединятся, наконец, в нечто единое целое. Ведь помимо волны доверия, солидарности и поддержки среди народов СЩА Вторая Мировая война стала временем субъективности, самоанализа и странных полётов мысли.
Именно в годы войны возникло новое направление в живописи – абстрактный экспрессионизм; вид живописи, который ставит целью отражать не внешний мир, а собственный образ мысли и эмоциональное состояние художника. В фильмах и пьесах того времени особое внимание уделялось вопросам личной психики, психиатрического зондирования бессознательного состояния мозга, последовательности снов и наркотических галлюцинаций, которые могут рассматриваться как иная реальность. Тогда же возродился интерес к литературным жанрам, основанным на сверхъестественном: хоррору и фэнтези.
Поэтому после того , как Америка вступила в войны, научная фантастика в «Эстаундинге» сделалась более загадочной, чем в первый период Золотого века. Тайне в ней уделялось больше внимания, нежели достоверности. Но с чем большим пылом писатели-фантасты искали один незнаемый мир за другим, как они уже делали, когда во время Первой Мировой войны начали слабеть путы воображения, тем глубже исследовали они новое мироздание сознания.
Как изменилось ощущение за годы прошедшие между двух мировых войн!
Проводя первоначальную нить из приключений в других мирах десятых годов, писатели-фантасты в двадцатых и тридцатых годах с радостью всё дальше и дальше путешествовали по времени и пространству. Они узнали, что это значит быть гражданином расширяющейся Вселенной и получили прекрасную возможность постичь, что истинное дело человечества, быть может, это принять на себя заботы обо всём живущем на свете.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 5 августа 2020 г. 14:07

Глава 17(продолжение)
Империя ума

И повесть не разочаровала Кэмпбелла. В «Седле и уздечке» редактор нашёл всё нужное ему содержимое с избытком.
Это произведение, написанное гладко и захватывающе одновременно и достаточно правдоподобно – как она была рассказана – кажется довольно реалистическим представлением будущего человечества, особенно по сравнению с такими прежними историями галактического масштаба, как в цикле о Линзманах Дока Смита и «После конца света» Джека Уильямсона.
Всё это не могло не привлечь внимания Кэмпбелла. Она полностью завершила повесть «Основание» с её намеренно открытым концом и её проблемой обеспечения независимости научного убежища на Терминусе перед лицом угрозы нашествия варваров, а затем развивает этот сюжет, и в конце концов отдельные звёздные системы объединяются вместе и образуют таким образом ядро будущей великой галактической цивилизации. Именно произведения такого сорта и хотел видеть у себя Кэмпбелл.
Но не только это предложил Азимов в своей повести редактору. В «Седле и уздечке» перерабатывается, пересматривается и расширяется краеугольный кэмпбелловский принцип. Раз за разом, снова и снова эта повесть доказывает, что судьба человечества зависит не только от материальных вещей, но и от человеческих знаний, идеологии и образа мысли людей.
Вспомним, что Кэмпбелл, будучи шесть месяцев редактором «Эстаундинга» в мартовском за 1938 год номере журнала, в его редакторской колонке писал: «В этих произведениях мы провозглашаем две идеи: непознанного в мире гораздо больше, чем познанного, и Человек может всё познать».
Уже через несколько месяцев юный Айзек Азимов, самый прилежный и старательный ученик Джона Кэмпбелла, начал постепенно усваивать идеи своего учителя – что люди могут обучаться и изменяться, что возможен целый ряд стадий последовательного развития человечества, что человеческая цивилизация развивается и следует в будущее от слепого случая к образу мысли.
В повести «Седло и уздечка» Азимов предложил своему учителю те же идеи, но в весьма изменённом виде. Это изменение касалось взгляда Азимова на звёзды как фокус истории будущего человечества.
Одно из последних наутастических произведений Кэмпбелла «Беззаботность» по природе своей статична, но не исторична. В ней свершается скачок на десять миллионов лет вперёд, дабы во всём блеске явить нам возможного человека будущего – не гротескные уэллсовские Большие Мозги, плавающие в бассейне из питательного бульона, но человека мыслящего внешне простого, обыкновенного и даже отсталого, но духовно зрелого и всё контролирующего. В этой повести мало говорится о путях перехода от нынешних людей к таким людям, а только утверждается, что это вполне возможно для всех нас.
А вот в раннем произведении современной научной фантастики , таком как повесть Азимова «Седло и уздечка» особый интерес уделяется именно способу, методу и процессу, который практически отсутствует в кэмпбелловской «Беззаботности». В повести Азимова действие происходит в гораздо менее отдалённом будущем – всего через пятьдесят тысяч лет – чтобы показать людей гораздо близких к нам, нежели кэмпбелловские развитые мыслящие люди, которые борются за выход из нынешнего состояния упадка и создать новую Галактическую империю, свободную от тех слабостей, что погубили в конце концов Первую Галактическую Империю. В динамике этой борьбы проявляется очень многое.
Мы можем видеть, например, что в противоборстве между мэром Сальвором Хардином и принцем-регентом Венисом, которой в повести «Седло и уздечка» уделено так много места, Хардин представляет эволюционную силу мысли, а Венис отстаивает более жёсткую и статичную силу материи.
По мнению принца-регента истинную цену имеют только грубая сила и воля. Он думает, что космический корабль в две мили длиной, вооружённый мощнейшими атомными бластерами это всё что нужно дабы установить контроль над Вселенной, и тогда все будут трепетать перед ним и его потомками.
Всё это звучит интригующе и означает, что даже к такому Фоме неверующему как Венис, сумело прикоснуться новое неведомое со-множеством имён, которое направляло и Сальвора Хардина. В конце концов и он, и они желают одного и того же. Это становиться ясно, когда принц-регент внушает своему подопечному юному королю Леопольду: «Мы вместе возродим Империю – не только Королевства Анакреон, — а Империю, в которую будут входить миллиарды солнц Галактики».
Однако Венис решительно отвергает религиозный, научный и психоисторический пути, в котором он – или, вернее, его потомки – могли участвовать в создании новой Галактической Империи. Ему кажется, будто наличие страстно желаемой цели и готовность силой убрать все препятствия у себя на пути станет достаточно, чтобы сделаться императором Галактики.
Но люди более разумные отмечают ряд недостатков у Вениса, которые делают его негодным для этой роли. Вот что, например, говорит о нём личный наблюдатель Хардина, верховный жрец Галактического Духа на Анакреоне: «Это самый отъявленный дурак на всей планете. Он сам считает себя дьявольским хитрецом, и из-за этого его глупость ещё более очевидна».
И это не только личное мнение одного из героев повести. С самого её начала Айзек Азимов неоднократно намекает читателям, что в принце-регенте и его методах имеется определённый изъян. Не случайно уже само имя этого претендента на престол Вселенной и его могучего флагманского корабля выглядит слегка комично. Кто же в здравом уме и твёрдой памяти может поверить в серьёзность угроз от кого бы то ни было или чего бы, то ни было по имени «Венис».
Неудивительно, что мэр легко предугадывает все планы, мысли и действия этого очень воинственного, но никуда не годного сорвиголовы. В духе любимого афоризма Хардина мы можем заявить, что компетентность легко победила грубую силу Вениса. Мозг взял верх над материей.
Но этот путь был уже предопределён, когда было учреждено Основание, это огромное хранилище человеческих знаний, на периферийной планете, полностью лишенной полезных ископаемых. Очевидно Хари Селдон желал, чтобы люди Основания добились своей цели умом, а не грубой силой.
Выдвигая эту необычную систему ценностей и демонстрируя в «Седле и уздечке» её явное превосходство, Азимов решительно заявляет, что на всём долгом пути к новой Галактической империи знания, мастерство и вдохновение всегда будут брать верх над грубой силой и невежеством. А для разумных людей средством осуществления цели является План, а не армии, космические корабли и атомные бластеры.
Но Азимов на этом не останавливается. В своей повести он показывает относительную эффективность одного и другого ограниченного образа мысли. В целом повесть «Седло и уздечка» демонстрирует череду ступеней – образов мышления, по которым должны пройти люди, чтобы преодолеть силу циклической истории и предотвратить тридцать или пятьдесят тысяч лет галактической анархии и средневековья.
Самая первая из всех – религия. Этот образ мысли весьма ограничен и очень эмоционален, но весьма эффективен в борьбе с хаосом в голове людей примитивных, таких как жители Анакреона.
Затем идёт научное приближение. Из-за того, что он может иметь дело с фактами и пересматривать их, это менее возбудимый и более прагматичный образ мысли, нежели религия. Тем не менее и он может развиться под влиянием условий, случившихся в некотором времени и месте , например, в Деревне Земле в начале двадцатого века, на Лагаме в долгие промежутки между затмениями, или на Терминусе после отхода старой Империи.
Наконец за пределами этой научной близорукости лежит более эффективный, и всеохватный образ мысли, который можно назвать чувством целостности.
Этот образ мысли, конечно, не такой великий, как возможность людям из «Беззаботности» при помощи силы мысли убрать все привычные рамки пространства и времени. Это скорее наилучшая возможность увидеть всю мировую канву во всей её взаимосвязи, определить истинную природу и масштабы сложившегося положения.
Именно об этом думал Азимов, когда счёл невозможным логически обдумывать сюжеты своих произведений и линейно развивать их композицию, а последовал своему чутью , и придал сюжету единую целостность.
Точно так же рассуждает и герой писателя Сальвор Хардин, когда принимал меры против второго кризиса Основания. Задолго до того, как стала очевидной необходимость в действии, Хардин делает совершенно иррациональные вещи – он изобретает новую религию. А через тридцать лет, когда все люди вокруг него взбудоражены новыми угрозами со стороны Анакреона, Хардин совершенно спокоен. Он уже сделал то, что должен был сделать, причём в самое подходящее для этого время. И теперь мэру остаётся только ждать, когда возникнет нужная ситуация.
А лучшим невыдуманным героем, который обладал бы описанной Азимовым способностью мыслить в рамках единого целого, является, конечно, Джон У. Кэмпбелл. Хотя юноша мог обойти своего учителя в специальных знаниях о новейших достижениях химии, с момента их первой встречи Азимов не сомневался, что Кэмпбелл видит дальше и чувствует глубже, чем он.
Снова и снова Азимов знакомил редактора с идеями своих новых научно-фантастических произведений, чтобы потом они обратились в нечто более великое и значительное, например, в Три Закона робототехники или в программу создания новой Галактической империи. Кэмпбелл мог совершенно скромно заявлять, будто он только раскрывает то, что уже заложено в идее истории, но каждый раз Азимов восхищался широтой его кругозора.
В повестях «Основание» и «Седло и уздечка» Азимов намеренно изображает портрет Кэмпбелла в образе великого психоисторика Хари Селдона. Оба блестящих специалиста по целостности мышления ставят себе целью объединить Галактику и затем увести её с пути, ведущего к гибели – за исключением случайных восклицаний и провокационных реплик в нужный момент ради достижения наибольшего эффекта.
В «Седле и уздечке» заявляется, что пройдя по ступенькам лестницы Сознания – от религии через науку к целостному мышлению – человечество одолеет свою Судьбу и само станет её хозяином. Вот что надо делать с проблемами Падения Галактических империй.
И точно так же разрешается вечная проблема Лагама в повести «Ночепад». Преодолеть периодическое массовое безумие можно будет, только когда жители Лагама разовьют достаточно своё ощущение целостности их космической ситуации, чтобы внезапное появление звёзд на небе не сумело дальше свести их с ума.
И такой же будет ответ на дилемму века Техники, вставшую перед лицом западного человека. После того, как Азимов в повести «Седло и уздечка» предложил новый образ мысли, мы можем узнать в этой истории краткое изложение содержимого нашей книги.
И как только Джон Кэмпбелл прочитал последнюю страницу рукописи Азимова, он тотчас же позвонил в расчётный отдел фирмы «Стрит и Смит» и попросил послать писателю чек. Но быть может промедление Азимова с подачей рукописи означало, что перед ним встала важная проблема, которую писатель должен был разрешить, и не настало ещё время разбрасывать камни.
Кэмпбелл решил разобраться в путанице произведений писателя. Так Историю о роботах «Хоровод» он вставил в следующий же печатающийся – мартовский за 1942 год – номер «Эстаундинга». А повесть «Основание» вышла в майском номере – быть может самом лучшем номере журнала во всём Золотом веке, ибо кроме повести Азимова там вышли «Жизненная сила» Ван-Вогта и последняя часть романа Хайнлайна / Макдональда «Там за гранью».
А повесть «Седло и уздечка», конечно же вышла в следующем, июньском номере. Несмотря на недостаток гонорара она была вторым азимовским произведением в «Эстаундинге», которая стала гвоздём номера и была иллюстрирована на обложке журнала.
Но после этого прошло почти два года, прежде чем Кэмпбелл смог опубликовать ещё одну историю об Основании. Через три недели после того, как Азимов принёс редактору рукопись «Седла и уздечки» Соединённые Штаты Америки вступили в войну. И это внесло радикальные изменения в «Эстаундинг» и всю научную фантастику вообще.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 4 августа 2020 г. 07:45

Глава 17(продолжение)
Империя ума

Ещё он оккультен – включает в себя секретное мастерство и забытое знание, и зерно истины, скрытое внутри зерна истины, которая спрятана во Вселенной обращённой в руины.
И над всем этим стоит целостное видение, видение целостной восстановленной Галактики и осознание собственного внутреннего единства, и как выражается это единство в фактах.
Однако сам Сальвор Хардин может лишь смутно ощущать те глубинные закономерности, на которые опираются все эти совершенно разные аспекты. Ведь на самом деле он практически ничего не знает о принципах психоистории. Хотя эта наука всегда восхищала мэра и привлекала его к себе, его нигде ей не учили и не тренировали, и он совершенно не понимал, как она действует. Хардин только получает сведения о ней из вторых рук, главным образом из грандиозных соображений Хари Селдона.
И поэтому его личные представления весьма ограничены и полны предрассудков, и это мешает ему постичь высшую целостность. Только рядом с таким невежественным варваром, как принц-регент Венис, Хардин может казаться образцом компетентности и мудрости. Но оказавшись лицом к лицу с Хари Селдоном, человеком, обладающим широчайшим кругозором, глубокими знаниями и межзвёздным мышлением, Хардин понимает, кто он такой на самом деле – деревенщина из галактического захолустья.
Автор кратко уведомляет нас, что мэр – это «человек мыслящий категориями одной планеты, причём малонаселённой». И пока мышление Харлина остаётся столь примитивным, что простор королевства Анакреон, куда входят лишь двадцать пять звёздных систем, кажутся ему головокружительными, он не в состоянии иметь дело с истинными масштабами Галактики с её сотнями миллиардов звёзд.
На самом деле под видом религии науки мы встретились здесь с опытом иерархии понимания, когда на каждой его стадии возникает новое неведомое с новым именем.
Хари Селдон и его сотрудники владеют метанукой психоистории. Поэтому они могут смотреть так широко и далеко и так велико их могущество, что они в своей работе могут управлять судьбой всего человечества на тысячу лет и дальше.
Однако когда отец-основатель общается с Сальвором Хардиным и другими лидерами Научного Убежища на Терминусе, он не может говорить на языке психоистории, так как они ничего о ней не знают. Нужно всё принципиально упростить. Более того, чтобы приспособиться к особенностям их образа мысли и ограниченности понимания, вполне возможно, что Селдон мог прибегнуть к тому, что сам считал фокусами и жульничеством.
В любом случае совершенно ясно, что первое обращение Селдона к Основанию представляет собой вариацию на тему старого как мир и в то же время очень популярного мифа: историю о ребёнке, потомке богов или королей, который растёт, не зная о своём истинном происхождении. И его судьба оказывается в центре событий, он свергает с престола узурпатора и правит славно и справедливо.
Такие истории рассказывают во многих легендах Железного Века: о знаменитом персидском царе Кире Великом, о долгожданном еврейском Мессии, и вообще о многих сиротах-провинциалах, которые пытаются получше устроится в столице. И, конечно же, по словам Селдона, именно Основание является истинным избранником судьбы, который не знает своих истоков и своей настоящей природы, и ему предназначено после множества испытаний перестать оставаться Периферией и объединить вокруг себя Галактику.
Это мифологическое обещание, что они рождены ради цели – создания новой Галактической империи – от человека, которого они считают своим основателем и опекуном, и получило от Основания имя План.
Но когда Салвор Хардин и его друзья отправляются в Четыре Королевства, дабы донести до них идею о целостности и новом объединении Галактики, они не могут рассказывать варварам о Хари Селдоне, великом психоисторике, и его великолепном секретном Плане, в котором он отводит главную роль Основанию. Это только разожжет ещё больший страх и подозрительность варваров.
Снова стало нужным обращаться к жителям Дарибоу, Конома, Смирно и Анакреона на их собственном уровне понимания. Соответственно Хардин и его жрецы общаются с ними на языке религии, рассказывая о Галактическом Духе, и Хари Селдоне, пророке его.
Но каким именем его не назови: психоистория, План или Галактический Дух, он остаётся одним и тем же неведомым. Только рассматривается оно с различных точек зрения.
Точно также неважно, является ли Хари Селдон пророком Галактического единства, отцом-основателем судьбоносной планеты или выдающимся суперучёным, который сумел с помощью своих открытий повлиять на судьбу всей Галактики, всё зависит лишь от степени понимания наблюдателя.
В свою очередь, когда Селдон Хардин смотрит на мир с высшей точкой психоисторика, то очевидно его превосходство над полуобразованными техниками-жрецами из Четырёх Королевств, которые могут следить за приборами и щёлкать тумблерами, но понятия не имеют, почему и каким образом работает наука, которой они так верно служат.
Сам мэр действует на основе весьма ограниченного мышления, на тех остатках от вспышки энтузиазма, которая охватила его после первой встречи с Харви Селдоном, и на своей неувядающей вере. Лучшее, что он может делать, это пытаться подражать основателю и надеяться, что его поступки полностью соответствуют Плану.
Он не в состоянии точно рассчитать пути развития человечества во всей Галактике, как это сделал Хари Селдон, но может поставить на этот путь своих ближайших соседей.
Он не может сразу рассказать варварам о восхитительном и благословенном Плане создания новой Галактической империи, который стал целью его жизни – но Хардин в состоянии обучить их выдержке, научным знаниям и чувству единства, тем качествам, которыми должен обладать каждый человек, дабы осуществить План.
А самое главное, Хардин не может передать другим то чувство мгновенного озарения и уверенности в своей правоте, которое охватило мэра, когда он в первый раз увидел Хари Селдона в гробнице времени, и услышал его речь, и ощутил – а это лежало за пределами всяких слов, расчётов и супернауки вообще – безмерное озарение фундаментальной целостности неведомого. Но он в состоянии выразить суть своего интуитивного просветления, говоря языком новой религии Галактического Духа и неся её слово во все Четыре Королевства.
И поэтому тридцать лет спустя он, вдохновлённый личностью Хари Селдона, смог сделать шаг в правильном направлении!
Конечно же, Хари Селдон всё это предвидел. Точнее, он с вероятностью 98,4 % знал, что если он появиться в гробнице времени на пятидесятую годовщину Основания, и распалит воображение своих соратников историей о грядущей судьбе Кира Великого /Новой Галактиктической империи, то они в ответ создадут новую религию и понесут её своим соседям-варварам. И Селдон достиг того результата, который он предвидел.
Но такого вида доводы совершенно недоступны Сальвору Хардину. После своего первого и последнего решения основать новую религию и с её помощью приручить варваров, прошло тридцать лет ожиданий, усилий и надежд. И до тех пор, пока всё окончательно не встало на свои места, он не мог быть до конца уверен в том, что религия Галактического Духа – это и есть нужное и эффективное средство для борьбы с существами, подобными Вениса. С точки зрения Хардина, победу одержал порыв слепой веры.
Не удивительно, что во время второго своего появления в гробнице времени Хари Селдон решил назвать успешное разрешение Основанием своего второго кризиса победой силы духа!
Но потом, одобрив методы и успехи Салвора Хардина, Хари Селдон начинает новую игру в изменение образа мысли со всеми собравшимися в гробнице времени. Прежде чем снова исчезнуть, он предупреждает, что впереди будет ещё много кризисов, а духовная сила – это не панацея, и называет три потенциальных источника противоречий
Во-первых, множество небольших звёздных королевств, которые Селдон называет сила сепаратизма и национализма.
Во-вторых, слабеющая и умирающая, но всё ещё достаточно сильная Первая Галактическая Империя.
И в-третьих, Хари Селдон заявляет: «И никогда не забывайте о Втором Основании, созданном также восемьдесят лет назад на другом краю Галактики, у Границы звёзд. Всегда помните и учитывайте этот фактор».
Что собственно здесь имеется в виду? Прежде всегда полагалось, что два Научных Убежища это две параллельные братские организации с одной общей целью. Но сейчас, по словам Хари Селдона, Второе Основание превратилось в неизвестный фактор, который никогда не следует выбрасывать из расчётов.
Этими последними провоцирующими словами Хари Селдона Азимов явно подготовил себе почву для новых произведений цикла, если и когда наступит такое время, что он станет их писать!
16 ноября в воскресенье Азимов закончил «Седло и уздечку». На следующий день, ровно через два месяца после получения чека за «Основание», писатель принёс Кэмпбеллу долгожданное продолжение этой повести.
А редактор ждал его с таким нетерпением, что сделал то, что ни разу не делал почти четыре года знакомства с Азимовым и его историями. Он взял рукопись, и пока писатель сидел и ждал его решения, залпом прочитал её.
Купив произведение, чей сюжет намеренно остался незаконченным и веря, что Азимов быстро напишет его продолжение, Джон Кэмпбелл сразу его прочитал. Он должен был убедиться, что то высокое мнение, которое он прежде высказывал о писателе, не является пустым звуком.
Выполнила ли повесть «Седло и уздечка» поставленную перед ней задачу? Стала ли она настоящим продолжением «Основания» и новым шагом в истории о создании новой Галактической империи?
Сразу ли Кэмпбеллу покупать и печатать эту повесть или лучше подождать, пока Азимов её перепишет?
Что если эта повесть вообще никуда не годиться? Что тогда делать редактору?
Так что читая эту рукопись, Кэмпбелл не искал отдельных огрехов. Его интересовала повесть в целом: работает она или нет?
Однако он определённо обязан знать, какой именно должна быть повесть «Седло и уздечка», чтобы максимально всех заинтересовать. Эта история, подобная предыдущим азимовским крупным мысленным экспериментам: «Логика» и «Ночепад», основывалась на относительно неправдоподобных предпосылках.
Например, в «Седле и уздечке» мы читаем, что атомная энергия была сначала на Анакреоне утрачена, а затем восстановлена жрецами Галактического Духа. А по ходу повествования обнаруживается, что Анакреону не хватает энергии для налаживания сообщений внутри звёздной системы.
Но если у Анакреона нет атомной энергии или иного подобного двигателя, каким образом он умудрился послать звёздный флот для оккупации Терминуса? А если у них нет ультраволновых реле или иных подобных средств, то как он может руководить и управлять своими военными силами, расположенными в двадцати пяти различных звёздных системах.
Ещё нам известно, что после событий, описанных в повести «Основание», коалиция остальных Королевств выступила против Анакреона и заставила его отозвать своих людей и корабли с Терминуса. Но как же тогда после такого отступления правители Анакреона – всегда высокомерные, очень подозрительные и не блещущие умом – решили принять у себя «жрецов» с Терминуса с новой религией, созданной Сальвором Хардином, виновником их величайшего позора? Почему они дали возможность этим сомнительным, с их точки зрения, личностям вмешиваться во все важнейшие аспекты жизни общества или не распространяли на них все свои законы, порядки и обычаи, проявляя глупость, равнодушие и бездействие и при том тщательно следили за каждым их шагом? Можем ли мы поверить в то, что правители так жаждали себе фальшивого престижа, всяких там нимбов и летающих тронов, что они позволили этим захватчикам в красных мантиях завоевать сердца своего народа и только лишь за тридцать лет?
Вопросы вызывает и непосредственный повод ко второму кризису Основания, боевой крейсер «Венис». Как могло получиться, что имперский военный корабль целых две мили в длину, вполне пригодный для ремонта, оказался брошен среди звёзд и своим ходом прибыл из густонаселённых мест на край Галактики? Что в конце концов произошло с его экипажем?
И кроме того, как могло случиться, что этот потерянный, невидимый или вообще несуществующий космический корабль через триста лет всплыл вновь и как раз в то время и в том месте, чтобы вызвать кризис, предсказанный психоисториками? Если это случайное совпадение, то это совершенно невероятно. Но может быть всё это было заранее подготовлено Хари Селдоном и его группой психоисториков?

Удивительно также, что принц-регент Венис мог настаивать, чтобы Основание отремонтировало для него могучий боевой крейсер, с помощью которого он мог атаковать Терминус, и затем не проверить и перепроверить каждую деталь, к которой приложили руку техники-жрецы. Такая доверчивость выглядит очень странно.
Наконец, странной выглядит периодичность кризисов Основания. Те обстоятельства, что один из них пришёлся точно на пятидесятую годовщину Научного Убежища, а другой – на восьмидесятую, вызывает впечатление, что они специально приурочены к крупным календарным датам, дабы оказать большее влияние на провинциалов с Терминуса, а не обусловлено динамикой развития космических и исторических сил. Быть может, Хари Селдон и в самом деле решил, что именно так должны развиваться события?
Ни на один из этих вопросов, которые мы задали повести «Седло и уздечка» нельзя дать удовлетворительного ответа. Но мы должны отметить, что объединённые в одно целое, они представляют собой такое же уникальное стечение обстоятельств, как и в повести «Ночепад». Всё это мало занимало Джона Кэмпбелла. Его не интересовала достоверность или недостоверность различных предпосылок в мысленных экспериментах Азимова.
Редактору был важен результат. Как человек, который каждый месяц выпускает по номеру журнала, он должен был знать, достаточно ли хороша эта вещь для опубликования. В голове у редактора был уже план, и он хотел знать, работает ли эта история на его программу установления людьми контроля над звёздами и низвержения сил цикличной истории в галактическом масштабе.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 3 августа 2020 г. 09:18

Глава 17(продолжение)
Империя ума

В повести «Если это будет продолжаться…» религия Пророков пользуется плодами науки-психологии масс, математически рассчитанной пропаганды и телевизионных спецэффектов – чтобы оформить и укрепить веру в головах американцев. И все чары Пророков рушатся, когда мятежники показывают своё превосходство в научной манипуляции над мыслями и чувствами людей.
А потом в первом произведении Ансона Макдонольда «Шестая колонна» американская супернаука выступила против военной мощи захватчиков. Так как защитников было очень мало, они сочли нужным соединить силы гениальной науки с «чепухой и жульничеством» в новую религию «Владыки Мота»(слова «атом», прочитанное наоборот) и, прикрываясь этой вывеской, паназиатов сбивают с толку, запутывают и запугивают своими кажущимися чудесами.
Несомненно, азимовская религия режима Галактического Духа в «Седле и уздечке» подобно религиям из истории Хайнлайна готова поиграть в научные фокусы-покусы и одурачить простолюдинов Четырёх Королевств всякой чепухой и жульничеством , вроде ауры и летающих тронов. Но в повести есть герои, которые порицают религию за её наглое жульничество.
Так, например, лидер Партии действия огорчён, гениальная наука подаётся варварским королевством под видом религиозных ритуалов. Он в глаза критикует Хардина, заявляя: «Вам пришлось сопровождать все эти научные дары каким-то неимоверным шаманством. Вы превратили науку в какую-то странную религию. Создали иерархию священнослужителей и запутанные, дурацкие ритуалы». (Г. Олди)
Обманом кажется религия и принцу-регенту. Беседуя с Леопольдом о словах верховного жреца Анакерона, Венис утверждает: «Он сам верит во всё это мракобесие куда меньше меня! А я в него совсем не верю. Сколько раз я говорил тебе, что всё это сплошная чушь!» (Г.Олди)
В «Седле и уздечке» есть даже эпизод, с которым вы уже познакомились, когда шутка, способная одурачить разве что невежественных анакреонцев, оборачивается неожиданно истинно могущественной религиозной силой. Это эпизод, когда после проклятия первосвященника флагманский корабль «Венис» разом погружается во тьму и тишину, и автор – наперекор обычной манере, позволять событиям идти своей чередой – добавляет от себя: «Проклятия религии Апората базирующейся на научных знаниях, безотказны. Безотказны и смертельны».
Этой похвальбой и игрой слов автор намеренно пытается сбить нас с толку. Конечно, корабль погрузился во тьму и тишину не из-за одного проклятия Тео Апората. Всё это происходит потому, что в заранее намеченное время, в полночь, некая рука в Арголидском храме включает ультраволновое реле. А возможность какого-то человека выключить свет на любом расстоянии – это ещё не повод для заявления, будто религия науки (она же, видимо, религия Галактического Духа?) отличается от всех остальных религий тем, что она действенна.
Подходя к вопросу с научной, а не религиозной точки зрения можно сказать, что когда Основание привлекают к ремонту мощного космического корабля, оно ради собственной выгоды установило на нём собственную секретную контрольную систему, и эта система действует так же эффективно и надёжно, как и всякая обычная технология. Более того, созданное наукой ультраволновое реле может случись что работать и на Вениса, пусть он даже и не верит в религию науки.
Тем не менее, несмотря на вышеуказанное – несмотря на все сомнения, мошенничества и претенциозность, которые наличествуют в религии Галактического Духа – многое и остаётся.
Ведь исход повести «Седло и уздечка» решает не аура, летающий трон и прочие штучки и не наука, лежащая в их основе. Нет, всё дело в верности новой религии, которую демонстрируют жителям Анакреона, люди, окружившие дворец и протестующие против нападения на Основание; солдаты, не повинующиеся приказам адмирала и сажающие его под арест; дворцовая гвардия, которая отказалась стрелять в Салвора Хардина, когда это приказал принц-регент.
Они искренне верующие. Для них она значит гораздо больше, нежели амбиции анакреонской королевской семьи. Когда они встают перед выбором между тем и другим, они снова и снова отдают предпочтение религии науки, Основанию и Галактическому Духу.
Среди жителей Анакреона можно различить ряд состояний и условий веры.
Многие, видимо подавляющее большинство, совершенно невежественны в науке, но очень её боятся.
Другие, менее доверчивые, рассматривают ауру и летающий трон только как символ власти и с почтением относятся к Основанию как к таинственному источнику множества приятнейших для общества вещей – атомной энергии, медицины, образования и торговли.
Далее следуют те молодые люди, кто учился когда-то на Терминусе, а затем вернулся на родину, стал священником и начал работать с этой диковинной техникой, совершенно не разбираясь в науке, на которой она основана.
И наконец самые развитые люди Анакреона, это та молодёжь, кто во время учёбы на Терминусе оказываются достаточно умны и талантливы, и они входят в Основание и сталкиваются с настоящими людьми науки.
Из этой иерархии отношения к вере следует очевидный вывод, что если жрецы религии Галактического Духа считали её необходимой в своей работе с населением Четырёх Королевств как словесную оболочку и представление полученных ими научных и социальных даров, то это не значило, что они намеренно обманывают народ и пользуются его невежеством. Это означает, что они имеют дело с особым образом мысли, присущим населению Дарибоу, Конома, Смирно и Анакреона.
Вот как это объясняет сам Салвор Хардин: «Я действовал таким образом прежде всего потому, что эти варвары смотрели на науку как на какую-то магию, и в таком виде им легче было её принять». (Г. Олди)
Однако хотя религия Галактического Духа поначалу должна основываться на фокусах и шарлатанстве, в конце концов она оборачивается совсем не шарлатанством и фокусами. Нет, она берёт первоначально невежественных и суеверных людей и ведёт их за собой от одной стадии развития к другой, формируя их образ мысли, пока люди не накопят опыт, знания и проницательность. И всё это необходимо, пока эти люди имеют дело с наукой, понимаемой ими на свой манер.
Мы можем ещё раз вспомнить любимый афоризм Салвора Хардина: «Насилие – крайнее средство некомпетентных людей».
Из-за своего образа жизни люди Четырёх Королевств вынуждены прибегать к насилию за неимением более действенных средств и способов удовлетворения собственных желаний. А придуманная Хардином религия Галактического Духа учит, постепенно расширять образ их мысли и готовить к более эффективному образу жизни – то есть учит их научной компетенции – и таким образом исключает необходимость насилия.
Эта программа просвещения и образования коренным образом отличает религию из повести «Седло и уздечка» от псевдорелигий из «Если это будет продолжаться…» и «Шестой колонны» Хайнлайна. Обе религии обманывают людей, дабы воспользоваться их невежеством. Религия же Галактического Духа активно борется с невежеством людей и дарует им понимание.
В отличие от хайнлайновских религий, религия Азимова это не абсолютная ложь. И она не просто игра в управление кораблём или в космическое путешествие.
Тем не менее в ней остаётся элемент манипуляции людьми. Уже само название «Седло и уздечка» демонстрирует нам, что Селдон Хардин и Основание проводят грандиозную долговременную программу, чтобы приручить варваров, окружающих Терминус.
Всеми источниками своей власти – от фальшивых чудес до строительства и обслуживания атомных электростанций – жрецы Галактического Духа увеличивают психологическую и социальную зависимость жителей Анакреона, Смирно, Конома и Дарибоу от развивающейся техники.
Чем больше варвары увлечены и преданы новой религии, тем насущнее станет для них необходимость перехода от состояния страха перед наукой к господству над ней.
Но ради этого развития люди Четырёх Королевств должны пожертвовать собственными неопределённостью, воинственностью и самовозвышением, качествами, кои так свойственны принцу-регенту Венису. Они должны научиться держать в рамках свою силу и расширять свой кругозор.
Когда варвары станут более миролюбивыми, компетентными и в большом долгу перед Основанием, тем более они окажутся вовлечёнными в единое религиозное, научное и экономическое объединение, состоящее из Четырёх Королевств и Терминуса. Не меньшее значение имеет то, что события которые мы рассматриваем в повести «Седло и Уздечка» означают, что объединение людей вокруг Галактического Духа отвергает Вениса и противопоставляет его себе.
И – как подтверждает во время своего второго появления в гробнице времени Хари Селдон – верной стратегией научного образования, социальной терапии и общественных взаимосвязей происходит под знаменем религии; и именно она является ответом на внешние и внутренние угрозы, с которых началась эта история.
Если Четыре Королевства и Терминус ощутят себя составными частями единого целого, то для Анакреона не будет нужно пытаться завоевать своих соседей и вырвать все научные секреты из рук Основания и партии Действия, не будет нужды пытаться использовать своё драгоценное научное преимущество. И как только это объединение осуществиться, каждый его представитель будет одинаково понимать науку и будет одинаково готовым иметь с нею дело.
Поэтому Салвор Хардин весьма успешно проводит Основание через его второй кризис. Но остаётся без ответа главный вопрос. Почему действия предложенные Харви Селдоном , описываются как необходимость курса на духовную силу, а не так, как он представляется нам, как эффективную массовую психологическую работу?
Мы не знаем, что гробница времени Основания находится на Терминусе, и о ней понятия не имеют жители Четырёх Королевств. И у себя дома Салвор Хардин воспринимается не как религиозный пророк, а как политик, ищущий блага для своей планеты. Более того, хотя сам учит варваров новой религиозной доктрине, Хардин не верит в религию науки ни в одной из её вариаций.
Так почему же великий старец Харви Селдон, возникший в своём кресле из восьмидесятилетней давности прошлого, считает нужным заявить, что Хардин и его помощники должны были – и они именно так и поступили – противопоставить материальной силе силу духа.
Вот каков ответ на этот вопрос: во введённой Сальвором Хардином религии есть два принципиально разных уровня понимания, один из которых готовит почву для другого. Хардин не верит в религию науки из-за того, что перерос её. Но он остаётся ярым приверженцем религии Галактического Духа, иначе называемой Планом.
Мы не можем ничего точно сказать об обращении Салвора Хардина к своей вере в высший неведомый порядок. Но очевидно это произошло во время первого появления Хари Селдона в гробнице времени, в тот решающий момент, когда основоположник заявляет, что истинная судьба Терминуса не связана с созданием полной энциклопедии и что он является одним из семян, из которых в будущем вырастет новая и лучшая Вторая Галактическая империя.
Этот великий психоисторический План оказал на Сальвора Хардина видение, сравнимое с видением на дороге в Дамаск, которое фарисея Савла превратила в Святого Павла, неутомимого организатора раннего христианства. Завтра или, в крайнем случае, послезавтра Хардин основал эту новую религию и начал проповедовать её диким варварам. Выше и глубже религии науки – необходимого предварительного этапа – лежит имя Галактического Духа и Харви Селдона, пророка его, как представляет это сам Сальвор Хардин.
Мэр совершенно искренен в своей вере. Он верит в то что проповедует. Вопрос в том, много ли он сам по-настоящему понимает в том, во что верит и что проповедует?
Новый более высокий неведомый порядок, которому он служит, включает в себя множество всевозможных вещей.
Он религиозен.
Он научен.
В него входит раздел математики.
Он имеет дело с нынешним и потенциально возможным человеческим сознанием.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 2 августа 2020 г. 18:57

Для меня этот день многие годы был самым счастливым, а теперь к этому добавилась боль утраты. Но все равно сын жив в моем сердце, душе и памяти.Спасибо всем за память о Павле и поддержку. ПОКА ПОМНИМ — ОН ЖИВ.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 18 19 20 21 22