Сообщения и комментарии посетителя

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 2 ноября 2020 г. 18:23 «Стругацкие. Взгляд со стороны» Павел Поляков. История советской фантастики Фантастика в уральских газетах времен позднего сталинизма Это мой первый, самый маленький шаг в написании истории советской фантастики. С учетом скорости моей работы вряд ли она когда-нибудь будет написана, но вдруг кому-нибудь поможет. Во всяком случае, я точно не знаю никого, кому придет в голову опубликовать данную конкретную статью. Информацией об этих изданиях я обязан библиографии И. Халымбаджи и других «Фантастика, опубликованная на Урале». Еще добавлю, что приводиться будут только материалы на русском языке. Итак, в конце 30-х годов в уральских газетах стали появляться фантастические истории. В первых рядах шла детская свердловская газета «Всходы коммуны». Так, в январе-марте 1941 года в ней была опубликована повесть Н. Автократова «Тайна профессора Макшеева». А потом наступила война, и всем стало не до фантастики. В 1945 году война закончилась, но всем по-прежнему было не до фантастики. Впрочем, в уральских книгах она как-то издавалось. В 1948 году в Свердловске печатался фантастический роман А. Подсосова «Новый Гольфстим», в 1951 году в Молотове (бывшей и будущей Перми) – повесть Бориса Фрадкина «Сильнее смерти», в том же Молотове переиздавались сказки и мистические истории Гоголя, переиздавались сказки Паустовского, в Уфе выходило «Путешествие в будущее» Р. Нигмати, печаталось еще кое-что совсем по мелочи. В общем, по тем временам фантастика в уральских издательствах получила весьма достойное представление. В журналах фантастика не печаталась, скорее всего, по неимению этих самых журналов. А в уральских газетах за 8 (с 1946-го по 1953 годы) лет найдено всего 22 фантастические истории (с учетом переизданий). Впрочем, то что таких историй было мало, еще полбеды. Беда в том, каковы они были. А подавляющее большинство фантастических историй в уральских газетах четко подразделяется на три категории. Начнем от меньшей к большей. В-третьих, это фантастическая сатира. Их всего два они совершенно бытовые, но самое забавное, это где они печатались: Середа Ю. «Пластинскиский дом ЗАГС…ский» («Знамя Октября»; Пласт, 1949); Зубов М. «Перестроиться: дружеский шарж в прозе» («За бокситы»; Североуральск, 1950). Уже по этим примерам четко видно, как вырастают наши познания по географии Урала. Во-вторых, сказки, сказы, легенды или стилизации под них. Причем практически всегда с явным политическим подтекстом: [Б. а] «Ленинская правда: белорусская сказка» («Чкаловская коммуна» и «Сталинец»; Чкалов, бывший и будущий Оренбург, 1948-1949 гг.). Шаров И. «Счастье жизни: сказ» («Шадринский рабочий», Шадринск, 1953 г.). И в первых и главных – это истории к «красным дням календаря», а если еще точнее – то к Новому году. Это часто устанавливается уже по названию: Галич Б. «Разговор с новым годом» («Чкаловская коммуна» и «Сталинец»; Чкалов, 1949 г.); Вохминцев В. «Новогодняя сказка» («Челябинский рабочий», Челябинск, 1950 г.); Маркелов В. «В ночь под Новый год» («Большевистское слово», Златоуст, 1950 г.); Николаева Т. «Сон в новогоднюю ночь» («Горняк», Свердловск, 1951 г.). Или по подзаголовку: Попов В. «Два года: новогодний рассказ» («Верхисетский рабочий», Свердловск, 1947 г.); Костарев В. «Придирчивый юноша: новогодний фельетон» («Большевистское слово», Златоуст, 1948 г.); Зубастый М. «Напутствие: новогодний рассказ» («За тяжелое машиностроение», Свердловск, 1950 г.); Ключевский П. «Необычайные встречи: новогодний фельетон» («Большевистское слово», Златоуст, 1950 г.); Пестов С. «Не ожидали…: новогодний фельетон» («Горняцкая правда», Коркино, 1951 г.). Но самое главное по дате выхода: 31 декабря или 1 января: Кленов Р. «Заглянем в будущее» («Копейский рабочий», Копейск, 1946 г.). [Б. а] «Необычайное интервью» («Сталинец», Свердловск, 1950 г.); Крайский И. «Ночные гости» («Сталинец», Свердловск, 1950 г.); Ершов В. «По ту сторону» («Сталинская смена», Челябинск, 1951 г.); Маркелов В. «…И этот год» («Большевистское слово», Златоуст, 1952 г.); Бельчик А. Праздничные сюрпризы: фантастический рассказ («Верхисетский рабочий», Свердловск, 1953 г.). В «сухом же остатке» остается: Корсуновский И. «Живая вода: рассказ» («Сталинец», Нижний Тагил, 1950 г.). Я прекрасно понимаю, что скорее всего это еще один сказ, разве что чуть менее политизированный, но надежда, что рассказ этот все-таки фантастический, меня не покидает. Что ж, получается: фантастика в уральских газетах времен позднего сталинизма, представляла собой новогодние истории, сказы и сказки, а также сатирические фельетоны. Лишь один В. Маркелов написал две фантастические истории, только А. Бельчик прямо назвал свой рассказ «фантастическим» и единственно И. Корсуновский даровал надежду на подлинно фантастическую историю. А в 1954 году в уральских газетах вышло сразу четыре фантастических повести.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 31 октября 2020 г. 16:39 П О Н Е Д Е Л Ь Н И К       21 Абакан 3 декабря 1990 Человеку, пусть он и называет себя люденом, противопоказано обходиться без человечества. Г.Комов Раскопай своих подвалов Сергей Бережной: Тема первая. Долгожданная пьеса Стругацких, наконец-таки, доступна широким читательским массам. Без особых натяжек можно предположить, что литературоведы грядущих веков задвинут "Жидов..." на "задворки Стругацковедения" и будут доставать их оттуда достаточно редко. Поэтому надо бы успеть нам разобрать сей опус по косточкам до того момента, как его забудут окончательно (ближайшие 10-15 лет, срок для "разбора по косточкам" вполне достаточный). Посему – приступим. Первая небанальная мысль, пришедшая мне в голову относительно "Жидов..." – подчеркиваемая ассоциативность пьесы с романом Ивана Тургенева, кой наша школьная программа успешно ввинчивает в мозги тинейджеров уже многие годы. Уже фамилия главного героя дает прямую отсылку к "первоисточнику". Более того, в пьесе мы находим и мутировавшего идеологически за век с лишним Базарова – это ни кто иной, как партработник-пропагандист (и, видимо, сексот) Базарин Олег Кузьмич (обратите внимание на отчество, господа). Кстати еще: сравните отношение к своей одежде у Базарова и внешний вид Базарина, во вступительной ремарке описанный, – занятная штука получится. Аналогичное сравнение Кирсановых – Станислава Александровича с Павлом Петровичем – дает не менее интересные поводы для размышлений. Но это детали. Суть же заключается в том, что Стругацкие, исследуя проблему отцов и детей в наших сегодняшних условиях, не находят самой проблемы. Да, "отцы" забиты, затурканы системой – но их дети не лучше. Базарин называет их "нигилистами" (!), но базаровским нигилизмом здесь и не пахнет. В отличие от нигилиста-интеллектуала Базарова, Сергей и Артур мыслят чисто люмпенски, а чего стоит сцена избиения Черного Человека (параллель – дуэль Базарова с Павлом Петровичем). Ни "отцы", ни "дети" выхода из сложившейся ситуации не видят. Можно, конечно, избить или подкупить повестконосителя, но смешно считать это решением проблемы. Вообще же сравнение романа и пьесы могло бы стать темой для небольшой литературоведческой статьи. Занятная получилась бы штучка...

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 30 октября 2020 г. 15:41 Сергей Лукьяненко (Москва) Так получилось, что Сергей отвечал на анкету два раза, поэтому в тех случаях, когда ответы несколько разнятся, привожу второй вариант курсивом. – В.Б. 3. Смешной вопpос. Я не могу коppектно говоpить о западных фантастах, поскольку совеpшенных пеpеводов нет. В пеpиод 60-90 годов Стpугацкие сильнейшие. А дальше, ныне? Я бы совpал, если бы не сказал, что считаю сильнейшим себя. Думаю, то же, и с неменьшим основанием, скажут ещё двадцать человек. Hо фигуpы аналогичной по pазмаху и влиянию на общую культуpу сейчас нет. Увы. [Hу, смешно. Себя. Как любой фантаст – должен и обязан считать себя самым лучшим, иначе писать не стоит. Если сеpьёзно – в пpошедший пеpиод сильнее Стpугацких никого не было. Сейчас – не знаю. По совокупности ещё никто не занял такой позиции. Hе могу пpавильно оценить западных автоpов – из-за незнания языков. Впpочем, не думаю, что для нашего менталитета они были бы «более сильными»]. 6. Видимо, всё-таки, нет. Hо никто из нас истины не узнает. [Отвечу лет чеpез семьдесят. (Hо, скоpее всего, будут – но очень немассово)]. Андрей Балабуха (Санкт-Петербург) 3. Я не сторонник табели о рангах. Мне достаточно сознания, что Лем – прекрасный писатель, один из лучших в XX веке. А номера пусть проставляют те, кому сие занятие по сердцу 6. Не знаю. Вот 96 лет назад умер Жюль Верн. Многие ли его сегодня читают и перечитывают? У Лема, конечно, есть преимущество – великолепные переводы Дмитрия Брускина. Жюль Верн подобных адекватных переводов был, увы, лишён. И всё-таки… Да что Жюль Верн! А Дефо? А Сервантес? А Рабле? А Стерн? Многие ли их нынче читают? Век у писателя недолог… Если его, конечно, не включают в школьную программу. Но столь злокозненная судьба ведёт лишь к выработке у поколений стойкого отвращения к бедолаге… Павел Амнуэль (Израиль) 3. Ну, конечно, более сильные фантасты есть и были. АБС – самые сильные в СССР и России, и долго, видимо, ещё будут самыми сильными. Но ведь на Западе даже из современных (относительно) можно назвать Саймака, Хайнлайна, Брэдбери, Воннегута... «Город», «Чужак в чужой стране», «451 градус», «Колыбель для кошки»... Да и сама тема прогрессорства, так очевидно довлеющая в произведениях АБС, разве не существовала в западной фантастике ещё до «Трудно быть богом»? Конечно, из всех советско-российских авторов только АБС достойно входят в когорту мировых лидеров, но вряд ли в этой когорте занимают первое место. Да разве это так уж важно – чтобы непременно НАШИ стояли на первом месте? 6. В России – будут, конечно. На Западе – вряд ли. Кирилл Еськов (Москва) 3. Тут следовало бы для начала определить – кого считаем «фантастами»? Если числить «по фантастическому департаменту» Булгакова, Маркеса, Гоголя и т.п. – то достаточно многих. Если же рассматривать фантастику в классическом понимании, так сказать, sensu stricta – пожалуй, только Лема. 6. Лет пять назад я ответил бы: «Бесспорно!»; сейчас же у меня появились серьёзные в том сомнения. Я ведь регулярно имею дело со старшеклассниками из физ-мат школ, и с некоторых пор вдруг понял, что дети не реагируют на мои раскавыченные цитаты из Братьев – просто не понимают, о чём речь. Самое забавное, что кое-кто из них Стругацких всё же почитывает, но у них это идёт по разряду элитарной, высокоинтеллектуальной литературы – вроде Гессе, Павича и т.п. Во всяком случае, из общего обихода Стругацкие исчезли напрочь (а я ведь имею дело со «сливками», так что на дефекты выборки тут не спишешь), и сие – сколь это ни прискорбно – следует принимать как «медицинский факт». Как ни парадоксально это звучит, но тексты Стругацкие, похоже, не пережили краха коммунистической идеи: оказывается, они были укоренены в ней куда глубже, чем казалось тогда всем нам (а, возможно, и самим Братьям). Впрочем, в будущем вполне вероятно возрождение интереса к их творчеству на ином витке общественных отношений... Всё-таки Стругацкие были очень социальными писателями (в том их сила – и их слабость). Олег Шестопалов (Москва и Одесса) 3. Я и Стругацких-то фантастами не считаю. Но это у нас с Вами, как выяснилось, вопрос терминологии. Вообще, сравнение силы писателей мне кажется несколько надуманным. Вот если бы они написали сочинение на одну и ту же заданную тему, то я бы с удовольствием поанализировал. В противном случае получается сравнение метров с литрами. Если говорить об авторах, оказавших на меня достаточно сильное влияние, то из фантастов это Шекли, два произведения Бредбери («Марсианские хроники» и «Вино из одуванчиков»), «многология» Франка Херберта о Дюне, «Цветы для Элджернона» Дэниэла Киза, некоторые рассказы Азимова, что-то Саймака и то ли три, то ли четыре книги из Карлоса Кастанеды. Причем Херберта и Кастанеду – исключительно на языке оригинала. Ещё очень люблю Дугласа Адамса «Hitchhiker's Guide to the Galaxy». Наверное, что-то ещё люблю, но так сразу не вспоминается. 6. Честно говоря, не знаю. Хотелось бы, чтобы да – книги-то хороши и злободневным вовсе не переполнены. Но когда смотрю на предпочтения молодого поколения (и не только в литературе), страх одолевает. А они вообще будут уметь читать? Считать они уже не умеют. Анкетирование проводилось в 1990-1998 годах и публиковалось в Понедельнике. С той поры прошло 22-30 лет. Все, кто отвечал на вопросы анкеты, большие знатоки фантастики. А в 2019 Н.Н. Калашников и В.И. Борисов собрали анкеты и опубликовали отдельной брошюрой. Предисловие к ней написал БВИ. Я немного повторяюсь, но все же помещу его здесь. Новые меха старой идеи В середине 1980-х годов, будучи молодым, полным сил идиотом (записные книжки И. Ильфа), я много времени тратил на переписку. Причём письма я писал не только в клубы любителей фантастики, но и многим писателям (прежде всего, фантастам, конечно). И в один прекрасный день наткнулся в какой-то книге на вопросы Корнея Чуковского, который в начале двадцатого века анкетировал современников на предмет отношения к Некрасову, творчеством которого очень активно занимался несколько десятилетий. Подумав немножко, я тут же набросал несколько вопросов, кои казались мне тогда наиболее актуальными, о книгах и творчестве братьев Стругацких. На всякий случай обсудил эти формулировки с Александром Лукашиным и начал рассылать анкету по адресам писателей из справочника Союза писателей СССР. И некоторые мне даже отвечали. Позже я сделал ещё одну анкету, теперь уже о Станиславе Леме. И тоже рассылал кому ни попадя, хотя уже и не так активно. А ещё позже, познакомившись с работой Генриха Альтшуллера о развитии творческой личности, сделал анкету, основанную на идеях ТРТЛ. Часть анкет я публиковал – например, в «Понедельнике», ньюслеттере группы «Людены», или в «Тарантоге», ньюслеттере для лемоидов (лемологов, лемофилов и т.п.). Часть так и осталась в архивах. Николай Николаевич Калашников, приехав в гости в Абакан в июне 2019 года, заставил меня «раскопать своих подвалов и шкафов перетрясти», и мы даже кое-что нашли редкое, но совершенно точно – не всё. Хорошо помню, что сам я тоже отвечал на эти анкеты, и Сашу Лукашина заставлял, но где эти ответы хранятся теперь – загадка. Была у меня задумка собрать всё вместе, добавить вопросы последних лет, и опубликовать под общим названием «Мониторинг», но Николай Николаевич успел раньше. Что ж, пусть будет. Может, кому-нибудь это будет интересно… Владимир Борисов

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 29 октября 2020 г. 16:09 Илан Полоцк (Рига) 3. Вопрос, как говорят шахматисты, поставлен некорректно: «табель о рангах», места в нём по ранжиру – вещь более чем сомнительная; всё по своим местам расставляет время. Могу лишь сказать, что, по моему мнению, в русской и советской фантастике пока некого поставить рядом со Стругацкими по силе и раскованности мышления, по умению «писать словом», по благородству мысли, от которой неотделимо и благородство их жизненного пути – таково моё сугубо личное мнение. 6. Вне всякого сомнения. Хотя бы для того, чтобы наши предки поняли, к а к и м и мы были, на кого ориентировались – не всё общество, а хотя бы его часть: книги Стругацких стали частью не просто литературы, а жизни общества. Сергей Лифанов (Нижний Новгород) 3. «Во все времена» – естественно. И не только в фантастике. Но не всех же я читал. К тому же – Стругацкие любимые. И это субъективно. 6. Скорее да, чем нет. Причём вне зависимости от, скажем так, «сиюминутной политической» направленности книг; ведь по большому счету, где и на каком бы фоне не действовали герои Стругацких, перед ними стоят всегда вечные проблемы: проблема выбора, совести, ответственности... К тому же, можно вспомнить, что и Данте, и Свифта читают уже не первый век, что и «Божественная комедия», и «Путешествия Гулливера» писались как политические памфлеты. Так чем хуже, скажем, ГО, УНС, СОТ или ОЗ. Кир Булычев (Москва) Отвечу не на все, потому что вообще я противник анкет. Они не бывают умными (извините) и потому на них не может быть умных ответов. Анкеты нужны только при социологических опросах при условии, что эти опросы никому не нужны. 3. Несомненно существует в мире немало более сильных фантастов. Просто Стругацкие – наши, родные. Это как с вопросом Бернштайну о Когане, какого он мнения о нём. Бернштайн ответил: «Он – второй скрипач мира!. – «А первый?» – «Первых несколько?». Любое сравнение в литературе неэтично, но от Булгакова до Орвелла, от Гоголя до Чапека, от Кафки... и так далее. 6. Чепуховый вопрос. Михаил Успенский (Красноярск) 3. Среди русских фантастов – безусловно, да. Даже если бы Стругацкие писали густопсовый реализм (о нравах и обычаях послевоенного Канска или Пулковской обсерватории, к примеру), они всё равно вошли бы в десятку лучших современных прозаиков. С западными же фантастами сравнивать вообще бессмысленно – как солёный огурец с шоколадом. 6. Будут ли через сто лет вообще читать? Читать-то будут, а вот понимать так, как мы – вряд ли. Примерно как персонаж «Далёкой Радуги» понимал «Золотого телёнка». Андрей Цеменко (Керчь) 3. Я вообще люблю составлять хит-парады. И этот вопрос для себя решил довольно давно. И независимо от. «Во все времена» всё-таки не получается. Или даже так: по-моему, фантасты более поздних поколений сильнее, чем предыдущих. Не исключая Свифта и Уэллса. Так что всё-таки, скажем так: Полдень, 20 век. Сильнее АБС – Лем. Явно на одном уровне с АБС – Брэдбери, Шекли. Может быть, сильнее – Булгаков. А может быть, и нет. В Булгакове всё-таки слишком сильна легенда, слишком его делает свита. А если так, без свиты, король против короля – тут ещё посмотреть надо. Может быть, на одном уровне с АБС – Толкин, Воннегут, Кобо Абэ, Бестер. А может быть, и нет. Явно ниже – Азимов, Саймак, Дик, Фармер, Уиндем, Ефремов. Это из китов. Желязны?.. Не знаю. (Воннегут всё же – писатель одного приёма, Толкин – одного жанра, Бестер написал мало, Кобо Абэ – Запад есть Запад, Восток есть Восток... Азимов и Саймак неглубоки (только в сравнении с АБС, естественно). Дик и Фармер – как-то они зациклены, словно зашорены. Что-то в них такое... неуниверсальное... Уиндему не хватает самой малости. Как-то у него по-английски, что ли: одна повесть – одна мысль. Ефремова убивает пренебрежение (возможно, и демонстративное) беллетризмом, литературным мастерством). 6. Скажите, а кого читают СЕЙЧАС? Из писавших сто лет назад? Ну, Дюма – бесспорно. Остальное – Библия, Тарзан, Жюль Верн, Пушкин, Достоевский – уже спорно. Говорят же, всерьёз, что сейчас НЕ читают Пушкина. А другие, тоже с некоторым основанием, говорят, что сейчас ДА, читают, скажем, Курочкина и Минаева. Верно, кто-то их читает, я таких людей знаю. Будут ли читать АБС через сто лет? Как Дюма – не будут. Наверное, будут читать так, как сейчас читают Жюль Верна и Уэллса. Читают ли сейчас Жюль Верна? Не знаю, не знаю... Уэллса так, по-моему, точно не читают. Но ведь бесспорно – и Уэллс, и Жюль Верн ОСТАЛИСЬ. Несомненно, останутся и АБС. А насчёт кого читают – это такой больной вопрос!!! Мой хороший знакомый в начале перестройки держал платную библиотеку. Он, естественно, закупал для неё в первую очередь самые дорогие и престижные на рынке книги. Читатели его сильно удивили: многие книги, за которыми на рынке давились, в библиотеке пользовались нулевым спросом. Мы-то, конечно, молчаливо предполагаем, что сейчас читают Пушкина, Цветаеву, Стругацких, Жюль Верна. А спросите любого десятиклассника: ЧТО ты читал у Жюль Верна. Боюсь, нас даже здесь ждет сюрприз. Общеизвестно и неоднократно (не только Стегалиным) проверено экспериментом: случайный человек на улице сегодня (Полдень, Двадцатый век) называет только двух современных советских фантастов: первый всегда – Беляев, а второй – на выбор: Ефремов, Казанцев, Головачев. Если же он называет Стругацких, то перечисляет ещё 50 фамилий и вообще оказывается или люденом, или организатором известного конвента. А теперь серьёзно. Будут ли АБС читать через 100 лет? Фантастика, увы, стареет даже быстрее нормальных жанров. Уже сейчас сходят СБТ, ПнА, С, ДР, ПкБ. Пиявок на Марсе нет. Спутники Марса – естественные. Это мешает читать. Не нам, естественно, а тем, кто читает в первый раз. Сюда же – вечная статуя Ленина, концепции геройства/мещанства, вопрос о том, кого спасать с Радуги – всерьёз... С другой стороны, есть книги другого жанра. В ГЛ, ГО, ЗМЛдКС, УНС того, что может не сбыться, нет вообще. Может быть, вопрос «будут/не будут читать» зависит именно от этого, а не от достоинства конкретного романа. А теперь совсем серьёзно. По-моему, АБС читать через 100 лет будут. Я очень надеюсь, что будут. Я очень хочу, чтоб читали! Пусть будут читать АБС через 100 лет!! Давайте хором скажем: пусть читают АБС через 100 лет! (а полуавтоматический истребитель всё летит и летит...) ЕСЛИ Я ПРОЖИВУ ЕЩЁ 100 ЛЕТ, Я БУДУ ЧИТАТЬ СТРУГАЦКИХ!

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 28 октября 2020 г. 16:36 Виктор Курильский (Ильичёвск Одесской обл.) 3, 5. Я рос без отца, но с книгами Стругацких. Кто-то, видимо, улыбнётся, но для меня это сравнимые категории. Конечно, были и другие книги, был дед и были друзья, школа и институт, но первые в этом ряду – всё же книги Стругацких. Поэтому в вопросе сравнения я несколько пристрастен. Да фантастику вообще знаю слабо. . 6. Надеюсь. Александр Кривченко (Донецк) 3. Нет. Фантастические произведения – сложная, многокомпонентная система. АБС – многоборцы, которые в каждом виде выступают на экстрагроссмейстерском уровне. Причём чувствуется, что они могли бы и добавить. И если кому-нибудь иногда и удаётся в своём виде сделать что-либо большее, так это только потому, что АБС не желают нарушать баланс всех компонентов системы. А другим очень часто и нарушать нечего, т.е. в их произведениях только один-два компонента и есть, что очень удобно для этих авторов. 6. Я буду. Было бы небезынтересно порассуждать, но потребуется очень большой трактат – всё-таки сто лет! А если пришельцы прилетят-таки, будут ли читать люди фантастику? (Я считаю, что «Пришельцы приходят и уходят, а наши Стругацкие вечны»). И будут ли читать вообще через сто лет? Вдруг к тому времени всех любителей фантастики передушит «Молодая гвардия»? А вообще говоря, если не будут читать Стругацких, то кого будут? Павел Поляков (Омск) 3. Из «истинных фантастов» – никто. Из писателей, «задним числом» причисленных к фантастике – многие. Например: Рабле, Свифт, Булгаков, Толкиен. 6. Да, причём и как «детскую классику», и как «часть культуры ХХ века». Михаил Шавшин (Санкт-Петербург) . В русскоязычной литературе нашего времени нет более сильных фантастов. Но если принимать во внимание Гоголя, Салтыкова-Щедрина и, безусловно, Булгакова, то позиция авторов (перечисленных, в том числе и Стругацких), их мироощущение, традиции русской культуры и, особенно, уровень языка, коим выписаны их шедевры, – это явления одного порядка. По-моему. Вообще язык Стругацких доставляет поистине эстетическое наслаждение. Его можно смаковать постоянно, как гурман – любимое блюдо, он никогда не надоест. Что же касается касается зарубежных авторов... Ну, ребята, нельзя же сравнивать по одним параметрам всех. И направления разные, и идеи, и приёмы, и язык. Общее может быть только одно – мировоззрение и уровень творимой литературы. Есть Саймак, есть Брэдбери, Хайнлайн, Лем, да мало ли ещё. Просто ещё одних, таких же, как Стругацкие – нет! Нет больше, и всё тут! Они ин-ди-ви-ду-аль-ны! 6. Произведения АБС – это, прежде всего, Большая Литература со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому независимо от того, чем будет интересоваться человечество через 100 лет, читать их будут. Нам же интересен язык Ломоносова, Державина, Достоевского... Можно не продолжать?.. М.А.Якубовский (Ростов-на-Дону) А.Г.Тетельман (Ростов-на-Дону) 3. Из «советских» – М.Булгаков, если считать его фантастом. По языку не хуже В.Григорьев, но он очень мало написал. Из зарубежных – пожалуй, Г.Уэллс. На одном уровне – Ст.Лем, Д.Уиндем 6. Года три назад сказал бы не задумываясь – да. Сейчас – видимо, будут, но не все. Мои любимые книги – точно, будут. Рафаил Нудельман (Израиль) 3. Да. Уэллс, Лем, Бредбери. 6. Не знаю. Думаю, что нет. Разве что юношество, как мы сейчас читаем Стивенсона Сергей Переслегин (Санкт-Петербург) 3. Нет. Есть равные. Толкиен. Желязны. Лазарчук. 6. Да. Но не все. Возможно, и не большинство Андрей Лазарчук (Санкт-Петербург) 3. Нет. Вровень – Уэллс, Воннегут, Дик, Лем. 6. Будут.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 27 октября 2020 г. 18:57 Анкета необъяснённого явления А. и Б. Стругацкие в восприятии фэнов и писателей опросы анкеты 1. Когда Вы впервые познакомились с творчеством братьев Стругацких? 2. Какие произведения Стругацких Вы считаете лучшими? 3. Считаете ли Вы кого-либо во все времена более сильными фантастами? Кого именно? 4. Перечитываете ли Вы книги Стругацких? 5. Повлияло ли творчество Стругацких на Вашу жизнь? В чём это выразилось? 6. Как Вы думаете, будут ли читать книги Стругацких через 100 лет? 7. Как Вы относитесь к мнению, выраженному в «Фантастике-87»: «В самом же творчестве писателей Стругацких в последнее время всё заметнее стали разрушительные, нигилистические тенденции. Это относится к «Хищным вещам века», «Трудно быть богом», «Жук в муравейнике», «Гадкие лебеди». Критик В.Бондаренко («Наш современник», 1985, № 12), обратившись к повести Стругацких «Жук в муравейнике», с горечью писал: «Заметно стало, как сегодня наше «элитарное, авангардное искусство» смыкается с «массовой культурой» самого низшего сорта. Бывшие «прогрессисты» пропагандируют пошлость, зарабатывая дешёвую славу и популярность». 8. Какие имена, выражения из книг Стругацких стали для вас нарицательными? 9. Считаете ли Вы, что произведения Стругацких следует понимать буквально, или же относиться к ним метафорически, как повествующим в равной мере и о будущем, и о нашем времени? 10. К какому из двух мнений Стругацких Вы бы присоединились: а) вертикальный прогресс в галактических масштабах; б) главное всегда остаётся на Земле? 11. Как Вы относитесь к миссии Прогрессоров и проблеме вмешательства в развитие других цивилизаций? 12. Что для Вас олицетворяет Управление и Лес в «Улитке на склоне» (уточните, знакомы ли Вы с мнением самих Стругацких об этом)? 13. Как Вы относитесь к фильму А.Тарковского «Сталкер»? Роман Арбитман (Саратов) 3. Из советских – нет, из зарубежных… Это надо читать в оригинале, чтобы право иметь квалифицированно сравнивать 6. На мой век хватит, а там дальше… Скажите, а где мы все будем через год? Чтение периодики и слушание радио отбивает всякую охоту делать долговременные прогнозы. Тем не менее, полагаю (как сказал уже выше), при жизни нашего поколения их будут читать. Вадим Казаков (Саратов) 3. Вопрос из серии «Поборет ли кит слона или наоборот?». Стругацкие на выбранном им пути в фантастике – уникальны. На других же путях – да, конечно, Лем, например. А Булгакова или Платонова мы ведь не называем фантастами, правда? Посему их и не пытаюсь сравнивать со Стругацкими. 6. Думаю, что да. Но проверить это, конечно, хотелось бы лично. Да вот беда, с элексиром туго… Эрик Симон (Erik Simon, Дрезден) 3. Сравнивать творчество настоящих мастеров по качеству невозможно, они слишком индивидуальны. Не обязательно лучшим, но более значимым, чем Лем и Стругацкие, считаю раннего Уэллса, его произведения конца прошлого и начала нашего столетия. 6. Да. Игорь Дручин (Чебоксары) 3. Полагаю, что нужно быть чересчур гипертрофированным поклонником Стругацких, чтобы вообще ставить такой вопрос. Стругацким ещё предстоит выдержать испытание временем, хотя свой след они в фантастике оставили. Разумеется, в нашей фантастике не слишком много имён, которые можно поставить рядом: А.Беляев, В.Обручев, И.А.Ефремов, хотя, скажем, Ефремова я считаю на голову выше Стругацких, также, как и Г.Уэллса. Впрочем, можно предпочесть им и многих других современных зарубежных фантастов: А.Кларка, Р.Бредбери, К.Саймака и т.д. Имя им легион! Сама постановка вопроса неправомерна. Считаю их просто в ряду лучших современных фантастов, а на «самый, самый» они явно не тянут. 6. Думаю, что большую их часть читать не будут. Многие устарели уже сейчас, их просто наше бурное время вышвырнуло на свалку истории. Алексей Керзин (Москва 3. Считаю, вопрос некорректно задан – из серии вопросов типа «А если кит на слона…». Одни фантасты более сильны в приключенческой фантастике, другие – в исторической, третьи – в фэнтези и т.д. 6. Доживём – увидим. Мне кажется, что если вообще будет кому читать, то безусловно Михаил Михеев (Новосибирск) 3. Дело вкуса. Но для меня – равных им пока не вижу. 6. Пяток лет тому назад я бы более уверенно ответил Сергей Снегов (Калининград) 3. Вопрос поставлен некорректно и отдаёт глубоким провинциализмом. В мировой литературе не действует принцип: «Сильнее кошки зверя нет». Каждый великий писатель на своём месте. Фантастику писали Лукиан и Апулей, Рабле и Свифт, Шекспир (две фант. пьесы) и Гофман, Франс и Уайльд, Гоголь, Достоевский и Щедрин, Жюль Верн и Хаггард, а в нашем веке такие титаны и мастера литературы, как Уэллс, Маркес, Лем, не говоря уже об англоязычных широко известных фантастах. Надеюсь, вы знакомы с произведениями этих великих писателей, раз уж рассуждаете о мировой литературе. Ну и кто, по-вашему, всех выше? Апулей или Гофман, Свифт или Гоголь, Шекспир или Уэллс? Простое знакомство с мировой литературой делает неправомочным вопрос, кто выше. Геннадий Прашкевич (Новосибирск) 3. Вопрос некорректен. Великими писателями являлись Герберт Уэллс, Станислав Лем, Роберт Шекли. Почему же я должен ставить кого-то выше или ниже? На мой взгляд, братья Стругацкие продолжают именно этот ряд. Николай Калашников (Новокузнецк) 3. Возможно, Свифт и Вольтер. Но тут я согласен с Романом Арбитманом: чтобы сравнивать, надо читать в оригинале. 6. Было бы кому читать. Творчество Стругацких не сиюминутно. Думаю, что оно будет помогать и нашим внукам. Юрий Илков (Пазарджик, Болгария) 3. Более сильными трудно сказать, но примерно такого же «калибра» – Уэллс, Лем, Борхес. 6. Отвечу устами Бориса Натановича на аналогичный вопрос с моей стороны: «С сожалением думаю, что через два поколения, то есть лет через пятьдесят-шестьдесят, о Стругацких будут помнить лишь самые отъявленные фэны да профессиональные литературоведы, специализирующиеся на русской литературе второй половины ХХ века. Возможен, правда, и другой, менее обидный, вариант: помнить будут, но читать не будут. Многие ли сейчас читают и перечитывают Чапека, Конан Дойля, Уэллса? Современный молодой читатель считает, что всё это безнадёжно устарело. Он не прав, конечно, но ничего не поделаешь…» Андрей Коломиец (Омск) 3. Вопрос поставлен некорректно. Сомневаюсь, чтобы кто-либо поставил творения АБС выше Данте, Рабле, Свифта, Гоголя, Достоевского и всех тех, чьи произведения выдержали проверку временем. Что же касается современных писателей-фантастов, то в нашей стране АБС, без сомнения, «первые среди равных». Но вот в мировой НФ они занимают куда более скромное место. Во всяком случае, мне трудно отдать им предпочтение в сравнении с Дж.Р.Р.Толкиеном, С.Лемом, Г.Гаррисоном, Р.Желязны, А.Азимовым… Этот список каждый может продолжить сам, в конце концов, это дело вкуса. 6. Столетие – срок большой для человеческой цивилизации, поэтому загадывать трудно, но я верю, что, если человечество сумеет выжить, на книжных полках наших потомков достойное место займут и произведения АБС.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 26 октября 2020 г. 14:45 Пепел Бикини. (продолжение) Непонятна мне и новая глава «Кваджелейн», где американские генералы обсуждают результаты ядерных испытаний: Коркран снял очки, достал из нагрудного кармана кусочек замши и принялся протирать стекла. Без очков и тропического шлема, за который Смайерс втихомолку называл его «английским резидентом», лицо генерала-ученого стало каким-то детским и растерянным. — Хорошо, Смайерс, попробую объяснить вам популярно. Полмесяца назад мы произвели взрыв нашего устройства — так? Я не буду вдаваться в подробности термоядерного процесса, это долго и скучно. Главное то, что над местом взрыва возникло, по-видимому, плотное облако радиоактивных продуктов взрыва. И ветер понес это облако на северо-восток. К счастью, — на северо-восток, а не на юг, не сюда, на Кваджелейн. Но и на северо-восток было достаточно плохо. На пути облака оказался атолл Ронгелап с населением в две сотни канаков и с нашей метеостанцией... — Понятно, понятно, — проворчал Смайерс. — Они все заболели атомной горячкой... Искренне благодарен вам, мистер Коркран. — Он подумал и добавил с глубокомысленным видом: — За границей, должно быть, теперь поднимется бешеный шум. Но ведь никто не мог предположить таких последствий, как вы думаете? Коркран водрузил очки на нос и надменно взглянул на него: — Считается, что мы должны были учесть все, — даже невозможное. /…/ — Эти водородные бомбы — капризные штуки. Чрезвычайно трудно предсказать все последствия взрыва, Понимаете... слишком много факторов, которые трудно или невозможно учесть заранее. — Например? — Гм... Форма оболочек, их толщина... материал. Гм... Расположение урановых запалов... Мало ли что... Кстати, почему вы называете их бомбами? — То есть... — «Бомбы»! — Коркран презрительно фыркнул. — Даже то чудище, которое мы испытывали сейчас, весило со всеми приспособлениями около сорока тонн. А в пятьдесят втором это был чудовищный, неуклюжий фургон весом в семьдесят тонн, и будь я проклят, если кто-нибудь знал заранее, что из него получится! Смайерс с любопытством взглянул на генерала, На лице которого изображалась смесь самодовольства и крайней степени брезгливости. — Значит, можно ожидать, что следующий экземпляр будет уже настоящей бомбой? — Возможно. Видите ли, господа, первая термоядерная установка была чрезвычайно примитивной по конструкции. Смесь жидкого дейтерия и жидкого трития, устройства для их хранения, необычайно громоздкие и нерентабельные... Сейчас мы испытали более совершенный образец; Основой в нем было твердое вещество — соединение лития с дейтерием и тритием. Брэйв зевнул. — К сожалению, — проговорил он, — первенство здесь принадлежит не вам. — Русским? — спросил Смайерс. — Увы, да. И снова и т. д., и т. п. Честно говоря, не понимаю необходимости этой главы. И еще опять-таки, видимо, популяризаторский абзац о кальмарах: Каждый житель приморского городка знает кальмаров с самого раннего детства. Чтобы свести кое-как концы с концами, семьи рыбаков вынуждены заниматься всякого рода отхожими промыслами. Женщины возятся на огородах, а старики и ребятишки днюют и ночуют на лодках недалеко от берега, вылавливая юрких, маленьких — величиной с палец — кальмаров. В сушеном и вареном виде эти головоногие очень вкусны, и, если они не составляют единственного блюда на завтрак, обед и ужин (что, к сожалению, бывает нередко), их появление на столе встречается с большой радостью. Забавны явно цензурные правки. Один из авторов письма больным рыбакам из священника стал «служителем культа». А доктор Митоя оказался почти коммунистическим пропагандистом. В ответ на сетования своего друга о злой японской судьбе он отвечает: /…/ Утешьтесь. Ведь и другие народы не могут похвастать тем, что плоды пота и крови их отцов слаще. Не вижу большой разницы между нами и ними. Если кто и добился чего-нибудь дельного, так это, конечно, русские. А затем, говоря об известном японском биологе-коммунисте, в Д добавляет: Возможно, он считает, что только коммунисты предлагают пусть тяжелый, но зато определенный выход из того безобразного положения, в котором очутилась наша страна. Не знаю. Забавно меняется биография Чарли/Майка. Итак, он поступает на работу, вскоре начинается забастовка. Далее, по Д: Работы приостановились. Потом я заболел, пролежал месяца три в больнице. Меня уволили. Это объяснение точно ничего не объясняет. За что, собственно, уволили человека? И причем забастовка? Смотрим Ю: Напился, наскандалил, ударил мастера... Не веришь? Правда. Тут уж мне досталось как следует. Посадили на два месяца, из них месяц пролежал в тюремной больнице. Чуть понятнее, но не до конца. Забастовщики, что, все «квасили по-черному»? А мастер был на стороне хозяев? Только в документальном ДВ все ставится на свои места: Я... я пошел в штрейкбрехеры. Дик. Да. Поймали, избили. Администрация переправила меня в другое место. Мне уже было всё равно. Напился там, наскандалил, ударил мастера. Посадили на два месяца, отобрали рекомендацию. Кстати, и в Ю, и в Д, эта самая рекомендация, которую с такой помпой дали рабочим на атолле, ни разу не упоминается. Только в версии ДВ не забыли… Наконец, предпоследняя глава вновь переименована и вместо «Дороги расходятся» называется «Дороги не расходятся» (ничего не напоминает?) и соответственно меняется ее концовка: Майк решительно оставляет «очередь на работу на пределами США» и идет вслед за Диком. Куда? Видимо, в неведомую даль. Не правда ли, какой счастливый конец? Как я теперь, перечитав его на несколько раз, отношусь к «Пеплу Бикини»? С одной стороны, гораздо лучше, ибо, как минимум, две трети нынешней современной фантастики гораздо слабее этой старой, пусть даже чуть устаревшей повести. Многие сцены (во всех трех версиях) понравились и читались с большим интересом и удовольствием. Вот только…Это, конечно, мое личное мнение, но и документальный вариант ДВ и романтическая версия Ю мне более импонирует, и большее количество материала Д, увы не перешло в качество.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 25 октября 2020 г. 14:05 Пепел Бикини. (продолжение) Губернатор префектуры «восстановлен в правах». Впервые за свою жизнь он почувствовал растерянность. Стыдно было признаться самому себе, что он разбирается в политической обстановке не лучше своего болвана-секретаря, который сидел сейчас на диване напротив и сосредоточенно полировал ногти какой-то замысловатой штучкой. Губернатор презрительно поморщился и отвернулся к окну. /…/ Он, глава префектуры, продолжал размышлять губернатор, потерял всякую ориентировку. Происходило нечто странное и страшное, чему не было никаких аналогий ни в истории Японии, ни в истории любого другого государства. Мир встал на дыбы, и даже богам вряд ли известно, чем все это может кончиться. Все началось, с того, что где-то далеко в океане американцы взорвали таинственную сверхбомбу и “пеплом смерти”, образовавшимся при взрыве, засыпало двадцать три японских рыбака. Рыбаки эти лежат теперь в госпитале, испытывают страшные мучения, и некоторые из них, очевидно, умрут. Но если бы дело ограничилось только этим инцидентом, можно было бы поругать американцев, содрать с них компенсацию за убытки и забыть о случившемся. Ведь взрывались уже над Японией атомные бомбы, были убиты и обожжены десятки тысяч людей. Губернатору самому приходилось видеть мужчин и женщин, прячущих под противогриппозными масками пятнистые, изуродованные лица. Да, это было и, по правде говоря, забылось. То есть об этом можно больше не помнить. Точно так же можно было бы забыть и про сверхбомбу, и про зловещий “пепел Бикини”, и про отравленных рыбаков. Но... Секретарь кончил полировать ногти, взял со стола воскресный номер “Асахи-Симбун” и, оттопыривая холеный мизинец, развернул газету на предпоследней полосе, где печатаются комиксы — сенсационные детективные рассказы — и юмор. Губернатора передернуло. Микроскопический мозг — и никакого чувства ответственности! Такому, несомненно, наплевать и на бомбы, и на рыбаков, и на “пепел смерти”... Он уже забыл, точнее, он просто не дал себе труда узнать... Итак, отравленные рыбаки и “пепел смерти”. Дело в том, что последствия водородного взрыва далеко не исчерпываются несколькими человеческими жертвами. То немногое, что стало известно за последнее время, вызывает самые серьезные опасения. Воображение рисовало губернатору мрачное, темное пятно где-то в южных морях, которое расползается все шире и шире, словно клякса на промокательной бумаге, захватывает остров за островом и надвигается на Японию. Радиоактивные дожди! /…/ “Радиоактивное излучение”, “радиоактивное излучение”, “радиоактивное излучение”... Выражение, всего лет десять назад известное лишь узкому кругу специалистов, стало теперь в представлении многих символом национальной катастрофы. Но самое тревожное в истории со взрывом бомбы — непонятная позиция правительства. Пока дело ограничивается десятками жертв и огромными убытками для рыбопромышленников, еще можно мириться... Хотя все эти коммунисты, анархисты и прочие нарушители общественного спокойствия как нельзя лучше используют случившееся в своих целях. Губернатор хорошо знал этих людей с рабочих окраин — с заводов и фабрик, — вечно шумных, вечно недовольных, тощих, измазанных углем и машинным маслом, с чугунными кулаками и ледяными глазами. О, они не захотят умирать! Они выйдут на улицы, будут бороться против кошмара, нависшего над страной. И — он знает это совершенно точно — их поддержит вся Япония. Поистине редкое положение: с одной стороны, таинственный смертоносный пепел, с другой — угроза красной анархии. И на похоронах губернатор ведет себя гораздо скромнее: — Он настоящий бунтовщик, — проговорил начальник полиции над ухом губернатора. Тот пожал плечами: — Почему? Пусть себе болтает... О демократической и независимой Японии пишут во всех наших газетах, даже в правительственных. А то, что он называет американцев убийцами... Какое нам дело? Или вы, господин начальник полиции, так уж преданы американцам? — Нет, но... — Мы с вами — японцы, господин начальник, — внушительно сказал губернатор. — Не будем мешать нашим соотечественникам выражать справедливую скорбь. Маленькие глазки начальника полиции вращались, словно у китайской куклы. — Но ведь от этаких выступлений недалеко и до красной пропаганды! — А это уже другое дело. Тут надо быть начеку. Тогда вы... /…/ Губернатор медленно смял листовку и швырнул ее под ноги. — Убирайтесь-ка поживее отсюда, молодой человек, — сказал он, — и не попадайтесь мне больше на глаза. Студент попятился и исчез в толпе. Начальник полиции покосился ему вслед и сказал с раздражением: — Я бы его взял в кутузку и продержал бы там на прошлогодней соленой треске с месяц!.. Этих столичных смутьянов нельзя подпускать к провинции и на пушечный выстрел. — Что делать, — вздохнул губернатор. — В наше время иногда приходится быть либералом. Впрочем, лучше пусть болтают, чем стреляют. Я в этом убежден, господин начальник полиции. /…/ Губернатор беззвучно смеялся /…/: — Нет, что ни говорите, а Ямато-тамасий, дух Японии, еще жив в нашем народе. Лучше, но, наверное, все равно не то, что в ДВ. К этой теме примыкает и беспокойство мэра Коидзу (бывшего Яидзу): - /…/ Если, конечно, наши американские друзья не порадуют нас еще одним таким же подарком. — Да нет, хватит с нас и этого! — вырвалось у мэра. Он испуганно взглянул на губернатора и добавил: — С разрешения его превосходительства. Добавлена жуткая сцена на атолле: Майк привел их к противоположному берегу, который обрывался в море серой полутораметровой стеной. — Здесь, — тихо проговорил он. — Глядите, парни. Солнце огромным багровым шаром спускалось к горизонту и заливало красноватым светом широкую площадку, покрытую маленькими, беспорядочно разбросанными холмиками. На вершине каждого холмика красовались обломки коралла. От них через площадку ползли густые тени. У края площадки, откуда начиналась возвышенность, из песка торчали черные, обуглившиеся столбы. — Ну и... что? — запинаясь, произнес Чарли. — Не видишь разве? — Майк схватил его за руку и потащил за собой. -Здесь раньше кто-то жил, понимаешь? — Кто? — Откуда я знаю? Я их не видел, нет. Только вот эти холмики— их могилы, а вон те столбы — там были жилища... — Какие могилы? Какие жилища? — растерянно спросил Чарли. — Что он говорит, Дик? Дик не отвечал, сумрачно оглядываясь по сторонам. — Вот я и думаю, парни...— Майк вдруг перешел на полушепот, беспокойно озираясь и прислушиваясь к каждому шороху. — Может быть, это могилы тех, кто работал здесь до нас, а? Страшно, но в ДВ все равно было страшнее.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 24 октября 2020 г. 16:22 Пепел Бикини. (продолжение) Всего несколько слов дополнительно произносит Умэ, но как удачно. Напоминаю, почтальон, старый друг семьи, говорит, что она выросла, стала «настоящей барышней». Умэ грустно улыбнулась: - Почти полгода в столице... Интересно новое начало разговора Нарикавы и Киё: А через несколько минут, когда церемония взаимных поклонов и приветствий окончилась и гости расположились на циновках, Нарикава сказал: — Не думайте, Кубосава-сан, что я пришел только к вам. Я давно собирался взглянуть на Киё-тян, хе-хе-хе... — Хе-хе-хе... — залился сэндо. Старая Киё поклонилась: — Хозяин еще не забыл, как мы вместе собирали ракушки на отмели... — Да, давно это было. Постой-ка... Ну да, лет пятьдесят назад. Славное, хорошее было время... — Тогда как раз вернулся из Маньчжурии мой муж... — Да, и хотел еще надавать мне по шее за то, что я ухаживал за тобой... Сэндо опять засмеялся тоненьким, блеющим смехом. Все заулыбались. — Разрешите предложить вам скромно закусить, — сказал Кубосава. — Закусить? Отчего же... Разве мы против, Одабэ? Капитан смущенно потупился. Он был очень молод, моложе всех в этом доме, за исключением Умэ и Ясуко. Кроме того, он был в европейском костюме, и это очень стесняло его. — А ты как думаешь, Тотими? — Несомненно, Нарикава-сан, несомненно. Раз Кубосава-сан так любезен... — Помнится, Киё-тян была мастерицей готовить. — Да, мать готовит очень хорошо, — сказал Кубосава. Или воспоминания Кубосавы о своей жене: Кубосава взглянул вдоль улицы. На углу несколько мальчишек и девочек затеяли игру в “ханэ-цуки”. Дети подбрасывали пестро раскрашенную палочку и ловили ее скалками. Кубосава заметил среди них старшую дочь Умэко. Тоненькая, раскрасневшаяся от бега, она вдруг поскользнулась на мокрой траве и с размаху упала, мелькнув голыми коленками. Визг и смех. Подруги бросились поднимать ее; мальчишки запрыгали, крича во все горло. Кубосава вспомнил, как давным-давно, десятка два лет назад, в такой же вот первый день нового года он, беззаботный молодой рыбак, запускал у ворот своего дома огромного воздушного змея, искоса поглядывая в сторону стайки девушек, игравших в “ханэ-цуки”. Девушке, которая упускала подброшенную палочку, ставили на лицо пятнышко индийской тушью. Сюкити следил за маленькой хохотушкой с продолговатым, как дынное семечко, лицом и круглыми ласковыми глазами. На щеке ее было — он и теперь отчетливо помнит это — два черных пятнышка. Следы этих пятнышек оставались на лице Ацуко и через две недели, когда Сюкити впервые зашел к ее родным и добрых полчаса сидел молча, опустив голову... Вскоре они поженились. Военная служба, короткие месяцы семейного счастья, война, грохот зениток, зарево над горами, за которыми раскинулся Токио, американская эскадра на горизонте и наконец долгожданный мир... Ацуко оказалась доброй, ласковой, любящей женой. И дочки у него тоже хорошие. Умэко идет пятнадцатый год. Скоро придется отдавать замуж. Женихи найдутся — она красивая, в мать; к тому же Кубосава пользуется среди соседей хорошей репутацией. А будет еще лучше... Да, Кубосава не приходится жаловаться на судьбу. И маленькая характеристика двух коллег радиста: — Простите... Что вы сказали, Нарикава-сан? — Я говорю, почему пришел для этого разговора к вам. — Я счастлив... — У меня сейчас полно народу — родственники и разные знакомые, там нам не дали бы поговорить. Одабэ-сан — холостяк, у него даже сесть негде... Вы не обижайтесь, Одабэ-сан. — Хе-хе-хе, — заблеял сэндо. — А Тотими скуп и угостил бы нас прокисшим пивом. Сэндо поперхнулся. — Вот я и решил, что лучше вашего дома места не найти. И не раскаиваюсь... — Нарикава с трудом поднялся, опираясь на плечо сэндо. Кубосава вскочил, низко кланяясь и бормоча слова благодарности.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 23 октября 2020 г. 14:57 Пепел Бикини. (продолжение) Третье и последнее издание повести в «Детгизе» (далее – Д). Вызывает чувства еще более странные. Текст, по сравнению с вариантом Ю, увеличен более чем вдвое. Многие (хотя и не все – см. выше) лакуны из ДВ восстановлены. Вновь появилась глава «Профессор Масао Удзуки», почти вдвое увеличились главы «Адмирал Брейв» (зато выпал абзац о майоре Пейнтере – как предупреждении об отставке) и «Механик Мотоути» (из-за чего глава эта, извините за выражение, стала напоминать своеобразный паззл). Появилось деление на части, и таким образом последняя часть явно играет роль возрожденного эпилога. И добавилось романтики.Дик по версии Д превратился в заправского драчуна: - /…/ Эх, Майк, — Дик хлопнул негра по плечу, — где только я не бывал! Кажется, я дрался в портовых кабаках всего мира. С англичанами, датчанами... - Ну, драться... Чего хорошего? - А мне без этого скучно! /.../ Чарли и Дик, как и большинство квалифицированных рабочих, старались держаться в стороне от скандалов и не выходили в такие вечера из бараков. Но Дик, подвыпив, иногда не выдерживал и с налитыми кровью глазами молча кидался в свалку. Дрался он умело и беспощадно, и его побаивались. — Полирую кровь, — оправдывался он перед Чарли, — а то здесь и закиснуть недолго. Чарли молчал, молясь про себя богу, чтобы эта полировка не окончилась плохо для товарища. А она могла кончиться плохо. И в придачу мошенника. Вспомним, что в версии ДВ он разозлился за одно подозрение, что шельмовал в карты. В Д Дик, менее разборчив: - Почему все-таки вы подрались? — с дружелюбным любопытством спросил он. - Мексиканец сказал, что я плутую. - Так ведь ты ж не плутовал, парень, верно? - Гм... игра есть игра. Чарли же (видимо, в противовес Дику) окончательно выведен трусом и слабаком. Сравним эпизод первого его появления во всех версиях. В ДВ Чарли полон страсти и азарта. - Зря ты не дал ему как следует. Дик, — заметил толстый, потный человек в грязных холщевых штанах. — И ты зря вмешался, негр. Мексиканцев надо учить. В Ю Чарли говорит более-менее нейтральную фразу: — Хорошо еще, Дик, что «чако» не пырнул тебя в живот. /…/ Я говорил тебе, что карты до добра не доведут. По версии Д, угрюмо добавляет: - Я обещал Джейн следить, чтобы ты не ввязывался в драки. Вспомним, что текст хоть частично, но романтический. И еще парочка весьма, кажется, значимых для Чарли фраз. Пришел Дик с сообщением о возможности заработать. Чарли забегал по комнате, потирая руки, затем подбежал к Дику и схватил его за пуговицу на куртке: - Слушай, дружище, мне нужно обязательно попасть туда. У тебя есть знакомства в конторе, Дик, ведь верно? Ты попробуешь, да? - Гм... - Дик, ведь это было бы счастьем для... для Джейн и для меня. Ведь тогда домик был бы нашим, Дик! Ты ведь поможешь нам, дружище? А это уже на атолле: - Я, наверно, не выдержу дольше такой гонки! — простонал однажды Чарли, повалившись на свой топчан. — У меня руки и ноги, точно ватные. И жену часто (и громко) вспоминает: — Понимаю... Джейн? — Угу. Мы всегда встречали Новый год вместе... Что она думает о нас с тобой? Договаривались писать чуть ли не через день... — Ну, положим, она знает, что ты жив и здоров. — Так-то оно так... Господи, хоть бы строчку ей послать! Дик услышал всхлипывания. Он протянул руку и ласково потрепал товарища по спине… /…/ Чарли представил себе, как Майк позвонит у дверей его дома, как испугается Джейн, как обрадуется письму и будет без конца тормошить негра, засыпать его вопросами, не успевая даже выслушать ответ.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 22 октября 2020 г. 16:45 Пепел Бикини. (продолжение) И, наконец, ужасно-романтическая история сэндо Тотими, который, оказывается, говорит не только о деньгах: У входа в машинное отделение смутно темнели фигуры рыбаков, сгрудившихся вокруг жаровни. Чей-то монотонный, размеренный голос слышался сквозь рев ветра над палубой и жалобный скрип деревянной обшивки. — ...и тогда он вскочил на коня и поскакал из Эдо вслед за предателем... /…/ Радист наконец разглядел говорившего. Разумеется, это был сэндо Тотими. Толстенький, лоснящийся, он сидел на чьем-то услужливо пододвинутом чемодане и рассказывал одну из своих удивительных и страшных историй. Его похожее на мокрую картофелину лицо было освещено снизу розовым пламенем жаровни, черные глазки блестели, а пухлые грязные пальцы непрерывно двигались — то барабанили по коленям, то описывали в воздухе замысловатые кривые, имеющие, вероятно, какое-то отношение к рассказу. Рыбаки слушали, затаив дыхание, не замечая ни качки, ни духоты. Пятнадцатилетний повар Хомма, забыв о куче мисок в кадушке с водой, зажатой у него между ног, таращил глаза и тихонько вскрикивал: — Са-а! Вот так-так! Неужели это правда? /…/ Тотими стоило послушать. Он битком набит всякими былями и небылицами и всегда рассказывает их так, словно сам был свидетелем или даже участником всех этих невероятных приключений. Рыбаки готовы слушать его целыми днями. Они прощают ему за это многое: скупость, склонность к мелким пакостям, рукоприкладство. Впрочем, неизвестно, кому и что доставляет большее удовольствие: рыбакам ли россказни Тотими или Тотими — восхищение и жадное внимание слушателей. — ...Да разве можно запугать этим старого морского разбойника? Надаэмон поднял топор — и... /…./ — ...Так погиб гроза морей Надаэмон, так погибло сокровище, — закончил сэндо. — Дайте-ка сигарету. Рыбаки помолчали, потом кто-то пробормотал: — Сто тысяч золотых таэлей... Сколько это будет на наши деньги? — На нынешние? Считай, золотой таэль не меньше, чем тысяч пять иен... — Ого! — И все это до сих пор на морском дне? — страдающим голосом спросил Хомма. — Эх, достать бы! — Никогда никто не достанет, — авторитетно ответил сэндо. — Остров был заколдован, ты что, не слышал? — Говорят, — заметил один из рыбаков, — что, на месте затонувших сокровищ всегда селится громадный тако — осьминог — и стережет их. Я сам читал об этом в одном журнале. — Громадный осьминог? — Хомма выронил миску и схватился за щеки руками. — Не знаю, как насчет громадных осьминогов, — медленно произнес сэндо, — но с громадными ика — кальмарами — мне приходилось сталкиваться. Рыбаки разом замолчали, придвинулись, и сэндо, самодовольно поглядывая по сторонам, рассказал, как несколько лет назад, когда он плавал на «Коэй-мару» в Южных морях, на них напало огромное головоногое чудовище, щупальца которого достигали 20 сяку (около двенадцати метров – прим авт.). — Мы едва отбилась от него баграми и ножами, а когда ика ушел, вся палуба была черной, как тушь. Хомма круглыми глазами, не отрываясь, смотрел Тотими в рот: — Ика? Такой огромный ика? — А ты что думал, такой, каких ловит твой дед в заливе? И продает потом по десятке за штуку? Мальчишка недоверчиво покачал головой: — Неужто бывают такие страшные? О существовании кальмаров-гигантов многие рыбаки слышали впервые. Посыпались вопросы, высказывались предположения. Сэндо, посмеиваясь, отвечал и опровергал. — Встретить такое чудище — большая редкость, — сказал он. — И пусть тот, кто хочет, жалеет об этом. Мне лично нужно побольше рыбы, побольше тунца... Что же до моего мнения, то мне очень нравятся и импонируют романтические вставки варианта Ю. Но это только вставки. Документальность к тому же ДВ тоже привлекает.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 21 октября 2020 г. 15:34 Пепел Бикини. (продолжение) А самый романтический праздник – это Новый год. Вот как встречают его американцы: В канун Нового года Болл произнес торжественную речь, поздравил рабочих с наступающим праздником и призвал их «к последнему усилию». При этом он сообщил, что администрация объявляет 1 января нерабочим днем и вводит с нового года систему премий. Как ни мал был обещанный отдых и как ни равнодушны стали люди к поощрениям, сообщение это несколько их оживило. Лица прояснились, можно было услышать шутку, смех. Тридцать первого декабря работу окончили засветло. Это был самый необычайный новогодний праздник. Под черным тропическим небом, овеваемые солоноватым океанским ветром, люди сидели на берегу, пили виски, закусывали деликатесами из «подарков Санта-Клауса» (администрация позаботилась и об этом) и... молчали. Кто-то уже похрапывал, некоторые клевали носами. — Новый год... и без елки, — с сожалением в голосе сказал Чарли. — Как без елки, парень? — усмехнулся Майк. — А это? Они повернулись к ажурной громаде башни, смутно темневшей у них за спиной. — Хороша елка... Что ж, спасибо и на том. — Чарли вздохнул. — Что? — спросил Дик. — Так. Ничего. Дом вспомнился. — Не горюй, дружище. Все будет хорошо. Верно, Майк? Негр не ответил. Он крепко спал, свесив голову между колен и сжимая в кулаке нетронутую бутылку. Японцы же празднуют с размахом. Этому празднику посвящена отдельная глава «Новый год», в который превратились «Рыбаки» версии ДВ. Те из японцев, кто в полночь 31 декабря с благоговением прислушивается к звонким ударам храмового колокола, знают, что с последним, сто восьмым ударом все неприятности, пережитые в старом году, исчезают, рассеиваются, как дурной сон, и жизнь снова начинает сиять чистым светом радости и надежд. Поэтому к встрече нового, 1954 года, или 28-го года эры Сёва, в семье Сюкити Кубосава готовились по всем правилам. Накануне его теща — старая Киё, жена Ацу и дочь Умэ тщательно пропели «сусу-хараи» — традиционную уборку дома, ибо счастье и удача нового года входят только в чистый дом. На улице перед входом была установлена пара великолепных «кадома-цу» — каждая из трех косо срезанных стеблей бамбука, украшенных ветками сосны и сливы, — символизирующих пожелание здоровья, силы и смелости. Над дверью красовался внушительный «симэ-нава» — огромный жгут соломы, охраняющий дом от всякого зла и несчастья. В кладовой — кушанья и напитки, которыми хозяину и домочадцам предстояло угощаться самим и потчевать друзей в течение всей первой недели января. В самой большой и светлой комнате стоял низкий столик, покрытый двумя листами чистой бумаги, на них лежали увенчанные аппетитным красным омаром два «кагами-моти» — символы удачи — круглые пироги из толченого вареного риса. Им предстояло пролежать так до одиннадцатого января, а затем быть добросовестно съеденными. Короче говоря, праздник обещал быть по-настоящему веселым, как это принято в каждой порядочной японской семье. Сам Сюкити Кубосава, /…/ как и всякий истинный японец, он был немного суеверен и втихомолку верил в чудесные свойства «кадомацу», «симэ-нава» и прочих атрибутов встречи Нового года. Поэтому он никогда не мешал теще Киё — великому знатоку старых обычаев — действовать по-своему. /…/ Нравы в Коидзу патриархальные и в достаточной степени консервативные, как и в сотнях других таких же крохотных, ничем не примечательных рыбацких городков, которые лепятся по берегам Страны Восходящего Солнца — от угрюмых скал мыса Соя на Хоккайдо до изумрудных заливов южного Кюсю. /…./ Поэтому праздники, особенно Новый год, они встречают, как это делали их предки, обстоятельно и весело. И в то время как оглушенные бешеным темпом жизни, ослепшие от блеска реклам, истомленные бурно проведенной ночью столичные жители еще спали, обитатели Коидзу, глубоко уверенные в том, что день первого января должен стать образцом для всех дней в году, уже вышли на мокрые улицы, свежие, нарядные, улыбающиеся, чтобы обменяться приветствиями, нанести друг другу визиты, солидно и спокойно повеселиться. — Кубосава-сан, смэдэто-годзамайс (новогоднее поздравление – прим. авт.) Сюкити Кубосава, стоявший в дверях дома между двумя кадомацу, плотный, коренастый, в плаще поверх чистого клетчатого кимоно, с достоинством поклонился. — С Новым годом... — Не совсем подходящая погода для такого праздника, не так ли? — Совершенно верно. Впрочем, это не может особенно помешать нам. — Согласен с вами. Прошу вас с почтенной госпожой Кубосава посетить нас. — Покорно благодарю. Не оставьте без внимания и мое скромное жилище... Кубосава раскланивался с соседями и знакомыми, принимал приглашения и приглашал сам, улыбаясь, произносил приличествующие случаю любезные слова. И еще два новогодних японских «дуэта». Старая Киё и юная Ясу: И Киё старалась в полную меру знаний и способностей. Шумная, суетливая, она успевала работать сама, давать указания жене Кубосава — маленькой Ацу — и старшей внучке и отвечать на бесконечные вопросы семилетней Ясуко. Кубосава, усевшись на чистой циновке с газетой в руках, с любопытством прислушивался к ее разъяснениям по поводу «кагами-моти». Оказывается, эти круглые сухие ковриги делаются по образу и подобию счастливого зеркала, при помощи которого в незапамятные времена боги выманили из пещеры обиженную богиню света Аматэрасу. — А почему? — спросила Ясуко у бабушки. — Как же? Разве Ясу-тян не знает, что солнышко приносит нам свет и тепло? Солнышко и есть сама великая Аматэрасу, наша прародительница. Она дает свет и счастье. Вот бабушка и испекла «кагами-моти», чтобы в новом году в наш дом пришло счастье... — И «сусу-хараи» вы тоже делаете для этого? — Конечно! Нельзя пыль и грязь переносить из старого года в новый: не будет удачи. Снова Киё и босс главного героя господин Нарикава: Гости выпили по чашке зеленого чая с маринованными сливами, затем Киё, гордая и счастливая, подала тосо — рисовое вино, заправленное пряностями. Нарикава выпил две чарки, шумно отдулся и вытер глаза. — Замечательное тосо, — проговорил он. — Моя жена делает значительно хуже. Как тебе это удается, Киё-тян? — Право, Нарикава-сан, тосо недостойно ваших похвал. Как я делаю? Очень просто. Кладу специи и снадобья в шелковый мешочек и опускаю в вино… — Ага, в шелковый мешочек! А моя кладет в серебряную сетку... Я пришлю ее поучиться у тебя. — Ах, что вы говорите, Нарикава-сан! Мне ли учить вашу почтенную супругу... Подали дзони — бобовый суп с поджаристыми комочками рисового пудинга, ломтиками курятины и овощами. — Настоящий дзони, — похвалил Нарикава, — я уж думал, что такого нигде не делают. Всюду пошли новые моды... Блюда следовали за блюдами, палочки для еды оживленно стучали о фарфор. Наконец Нарикава отодвинул чашку, вытер потный лоб и сказал: — Большое спасибо. Замечательно вкусно. У нас вышел настоящий старый бонэнкай (традиционная «встреча забвения старого года» — прим. авт.). Кстати, вообще-то американцы празднуют не Новый год, а Рождество, а японцы празднуют его, кажется, в феврале месяце. И вообще временами эти эпизоды кажутся похожими на тонкое издевательство над цензурой.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 20 октября 2020 г. 14:45 Пепел Бикини. (продолжение) Еще один персонаж, «человек в тропическом шлеме», безжалостный фанатик. Один маленький эпизод – и вот он весь перед нами: — Живее! — повторял человек в тропическом шлеме. — Люди устали, сэр, — робко заметил однажды Болл, когда тот, брызжа слюной, тыкал сухим пальцем в голую спину рабочего, свалившегося в тени. — Люди? — Бесцветные глаза человека в шлеме выкатились, как у омара. — Люди устали, говорите вы? Ну и что же? Болл втянул голову в плечи. — Мы подготавливаем грандиознейший эксперимент, а вы толкуете об усталости. Да вы что, с луны свалились, мистер... э-э... Голл? — Болл, сэр... — Тем более... Какое значение имеет усталость? Разве я отдыхаю? К сожалению, в обратную сторону изменился столь понравившийся мне в версии ДВ губернатор (в Ю – просто «губернатор префектуры»). Вот что осталось от такого яркого образа. Губернатор префектуры, старый, умный и весьма опытный человек, ехал в Коидзу. Он не любил выезжать из своей резиденции, разве что только в столицу по вызову премьер-министра. Но сейчас случай был исключительный. События этого лета оказались слишком сложными и непонятными даже для одного из старейших государственных администраторов. /…/ Губернатор передохнул и придвинул к себе пачку газет и журналов. Бегло просматривая заголовки, он усмехнулся. От такой каши могут свихнуться любые крепкие головы! /…/ Губернатор утомленно закрыл глаза. Чтобы определить свою позицию, нужно прежде всего во всем этом как следует разобраться. Сегодняшний день он проведет в Коидзу, а завтра поедет в Токио. Довольно блуждать в потемках. Очень, очень беспокойное время! И только-то? Мало. До обидного мало. Также, к моему несчастью, стало больше объяснений. Причем началось с одной маленькой фразы. Было так. Чарли случайно услышал от человека в тропическом шлеме слово «тритий». Спросил у Дика, что это такое. «Что-нибудь из библии…» — отвечает тот. Однако Чарли в это не верится. И далее в «Ю»: Это действительно было совсем другое: как известно, название сверхтяжелого изотопа в библии не упоминается. А вдруг читатели и впрямь решат, что из Библии? А заканчивается длинной лекцией о возможных последствиях ядерного взрыва (в той самой добавленной главе «Пепел Бикини»): — Как изволите видеть, «пепел Бикини» напоминает тонкий белый песок, почти пыль. Рыбаки «Счастливого Дракона» утверждали, что падал он с легким шуршанием. Размеры частиц колеблются от 10 до 450 микрон. В основном они состоят из углекислого кальция — СаСО3. Под микроскопом при боковом освещении они представляются белыми кусочками с неправильной поверхностью, обладающей в некоторых точках особенно сильной отражающей способностью. В общем, они похожи на крошки полупрозрачного стекла. Губернатор нетерпеливо покашлял. Симидзу едва заметно улыбнулся и продолжал: — На поверхности большинства частиц можно заметить по 2 — 3, иногда по 10 черных зерен величиной в 2 — 3 микрона. Микрохимический анализ показал, что это радиоактивные изотопы редкоземельных элементов... — Редкоземельных... — Да, да, редкоземельных элементов и некоторых распространенных металлов. Период полураспада для них довольно короток, и интенсивность распада весьма велика. Атомы, входящие в состав углекислого кальция, активны очень слабо, и приходится признать, что основным источником смертельного излучения являются именно эти черные вкрапления. — Но откуда они взялись, эти редкоземельные... элементы? — Это не что иное, как продукты деления, продукты ядерного распада, имевшего место при взрыве. Частицы непрореагировавшего урана, служившего как бы «запалом», «детонатором» для термоядерной реакции, частицы металла, из которого была построена оболочка бомбы, всевозможные вспомогательные устройства и прочее. В момент взрыва все это рассыпалось в пыль. А пылинки, зерна прилипали к частицам углекислого кальция, может быть, тонули в нем, пока он был в расплавленном состоянии, и теперь мы наблюдаем их... И т. д. и т. п. И еще одной чертой версии «Ю» стали военные воспоминания героев. Больше, конечно, вспоминают американцы: Дик потянулся, закинув руки за голову, и негр увидел у него под мышкой длинный неровный шрам. /…/ — Это штыком. — Штыком? — Ну да. Во время войны я был капралом в морской пехоте. Какой-то плюгавый джап ткнул меня в грудь на Гвадалканале. Вот где была мясорубка... — Ты был на Гвадалканале? Здорово! А я катался по Европе. — Воевал? — На транспортере, шофером. Два раза горел. Раз под Шербуром, раз в Арденнах. Оба с любопытством посмотрели друг на друга. Дик снова рассмеялся: — Какова жизнь, а? Воевали в разных концах света, а теперь болтаемся в одном корыте. /…/ Знаешь хромого Гэмпфри из конторы? Мы вместе служили на островах, и он был самым бестолковым солдатом в моем отделении. /…/ Дик не ответил. Присев на корточки, он внимательно рассматривал песок под ногами. Затем поднялся, подошел к крупной серой глыбе у самого уреза воды и поскреб ее ногтем. — Коралл, — уверенно произнес он. — Коралловый атолл, ребята. — Откуда ты знаешь? — спросил один из рабочих. — Во время войны мне пришлось на таких побывать. Знаю... Но и японцы войну не забывают: Нет ничего ужаснее, ничего непоправимее, чем война. В памяти Кубосава еще свежи воспоминания о страшных событиях 1945 года, когда он, ничтожный ефрейтор, полумертвый от голода и страха, сидел, скорчившись, над своей рацией и прислушивался к оглушительному грохоту зениток и зловещему гулу американских бомбардировщиков «Би-29», идущих на Токио. Зенитки до сих пор черными пугалами торчат из заросших травой капониров на вершине горы, под которой расположен Коидзу. /…/ Кубосава не одобрял повадок Мотоути, но питал к нему некоторую слабость, ибо парень был сыном его приятеля, убитого где-то под Сингапуром. Вставные романтические эпизоды – это, на мой взгляд, лучшие эпизоды Ю. Как известно, если находишься на тропическом острове – жди акул. В первые недели пребывания на острове Чарли, как и многие другие рабочие, с любопытством приглядывался к незнакомой обстановке, расспрашивал Дика, возился в свободные минуты на мелководье, стараясь поймать красивых рыбок, снующих над самым дном. Как-то раз, когда было особенно жарко, он пригласил Дика искупаться, но тот молча указал на черные треугольники, рассекающие воду лагуны. — Акулы! — Дик сплюнул. — Всегда, когда на атолле появляются люди, эти твари сходятся в лагуну. Они жрут всякие отбросы... Но с удовольствием съедят и человека. Помяни мое слово, наши ребята еще познакомятся с ними. Предсказание Дика сбылось. Через несколько дней пришли еще два транспорта и привезли новые партии рабочих. На острове выросли новые штабеля стальных балок, машин, ящиков с консервами и виски. В разгар разгрузки один из рабочих сорвался за борт, Чарли, бывший неподалеку, услыхал дикий, раздирающий душу крик, ругань, торопливую стрельбу. Он бросился к берегу, но поверхность лагуны была совершенно чиста. Майк, находившийся на корабле, божился, что своими глазами видел омерзительных хищников, мгновенно разорвавших несчастного на куски. После этого случая вдоль берега установили дощечки с надписью: «Не купаться! Акулы!», — а при разгрузочных работах время от времени в воду бросали динамитные палочки.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 19 октября 2020 г. 14:58 Пепел Бикини. (продолжение) Далее, в версии Ю, в отличие от ДВ, негр Майк остается жив. Правда, уезжает в Америку чуть раньше Дика и Чарли: Не только Майка, но и вообще никого из цветных в списке не оказалось. Перед отъездом негр долго тряс руки Дику и Чарли, бормоча что-то неразборчивое и вытирая слезы. Чарли потихоньку передал ему письмо для Джейн, нацарапанное огрызком карандаша на куске оберточной бумаги. — Ну, держитесь, парни. Жалко расставаться. Очень жалко, ей-богу. Письмо завезу сам, Чарли, будь спокоен. Ну, все. Майк в последний раз тряхнул их руки, повернулся и побежал к шлюпке. Друзья еще долго видели, как он, на целую голову возвышаясь над соседями, махал им рукой. — Прощай, Майк, — тихо сказал Дик. — Хороший негр, — растроганно добавил Чарли, — Славный. Лучший из негров, каких я когда-либо знал. На мгновение их охватило чувство одиночества и острой зависти к тем, кто поднимался сейчас на борт транспорта. Эти люди уже на пути домой и через две — три недели увидят своих родных, жен, детей. В дальнейшем в «мексиканском кабачке» Дик будет встречаться не с Чарли, а с Майком. Чарли же обретет свое, чисто мещанское счастье: Вот и исполнились мечты Чарли. Пожалуй, ему нечего больше желать. У него собственный дом. Он владеет холодильником, пылесосом, телевизором, машинкой для приготовления коктейлей и многими другими полезными и необходимыми в домашнем обиходе предметами. У него есть небольшой текущий счет в банке и собственная чековая книжка с плотными узорчатыми листами. Мало того, теперь Чарли стал мастером, и от него зависит благополучие нескольких десятков человек. Одним словом, Чарли поднялся на первую (несомненно, самую трудную) ступеньку радужной лестницы, именуемой «просперити» (процветание). Чарли слегка пополнел, глаза его утратили прежнее беспокойное выражение и стали уверенными и даже надменными. Товарищи по работе теперь относятся к нему совсем по-другому — немногие со скрытой насмешкой, большинство же с уважением и почтительностью: ведь он стал правой рукой производителя работ фирмы «Холмс и Харвер», а это — уже положение. Насмешек Чарли не замечал, знаки почтения принимал снисходительно, с презрительной улыбкой. Серая масса сезонных рабочих, копошившихся у него под ногами, мало интересовала его. Теперь у него была другая цель: стать производителем работ, навсегда уйти из мира физического труда, руководить и получать все больше долларов, долларов, долларов... Впрочем, Чарли не торопился. Он мог позволить себе приглядываться, выжидать. Положение его было прочным. Кроме того, он подумывал и о карьере профсоюзного лидера. Вот только... Чарли сидел в своем любимом (собственном!) кресле у электрокамина, курил и раздраженно поглядывал на сутулую спину Дика, стоявшего перед окном. Джейн вязала, полулежа на кушетке. Все молчали. Вечерняя темнота за окном была пропитана осенней сыростью. Вокруг лампы уютно плыли сизые струйки табачного дыма. /…/ — Интересно, куда он девал свои деньги? — глубокомысленно произнес Чарли. — Глупый вопрос!.. — Голос Дика звучал сердито. — А все-таки? — Ну, мало ли что... Роздал долги... Или болел и потратил на лечение. Вложил в какое-нибудь дело и прогорел. Будто не знаешь, как это бывает... — У умного человека так не бывает. — У умного? Пожа-а-луй. Чарли подозрительно взглянул на Дика, но вид костлявой широкой спины не сказал ему ничего. Джейн еще быстрее заработала спицами, еще ниже склонила над вязаньем золотоволосую голову. На всякий случай Чарли пробормотал: — Разумеется, кому как повезет... /…/ — Мы условились встретиться сегодня вечером. — Где? — В «Пи-Эн»... Чарли облегченно рассмеялся. — Конечно, это — самое удобное место для встречи... — Глаза его встретились с глазами жены. Джейн несколько мгновений глядела на него с незнакомым, отчужденным выражением, затем снова опустила голову. Чарли кашлянул: — Само собой, лучше было бы пригласить его сюда, но... знаешь, Дик, какие у меня соседи? Нам житья не будет, если они узнают, что мы якшаемся с неграми. — Я так и понял, — равнодушно сказал Дик. — ...Вот-вот. И у меня много завистников на работе. Мне не хотелось бы давать им в руки лишний козырь. Да еще осложнять отношения с местными... — Я так и понял, — повторил Дик. Но Чарли уже не мог остановиться. — Конечно, ты осудишь меня. Все-таки вместе работали и все такое. Я понимаю. Мне, право, ужасно жаль... Но я... Дик наконец повернулся к нему лицом. — Ладно, — сказал он и широко зевнул. —/…/ Нечего говорить об этом. Я пошел. Он поцеловал Джейн в лоб, кивнул Чарли и вышел, плотно притворив за собой дверь. Шаги его простучали по асфальту под окном и затихли. — Дик обиделся на меня, — беспомощно проговорил Чарли. — Но ведь не мог же я, действительно, пустить в дом ниггера! Джейн не ответила. Не знаю почему, но мне немного жаль Джейн. Изменились и японские персонажи. Пусть чаще всего во вставных эпизодах, но из «типичных образов» реальной документалистики они превращаются пусть в романтических, но живых героев. Старшей дочери Кубосава Умэ в начале повести 14, а конце 16 лет. В ДВ ее нет, там старшей дочери радиста 7 лет. Практически она появляется только на нескольких страницах. В начале «японской» части, когда ее отец собирается выйти в море. Умэко, подкравшись к отцу сзади, обняла его за шею тонкими смуглыми руками и шепнула на ухо: — Папа будет осторожен в море, правда? В Токио, в больнице: Дверь тихонько скрипнула. Мотоути скосил глаза и увидел Умэко, старшую дочь Кубосава, подругу своей сестры. Вот уже месяц, как девочка жила в госпитале, ухаживая за отцом. Врачи считали, что ее присутствие благотворно действует на его здоровье. Умэко хорошо знала Мотоути и часто навещала его. Бледная, осунувшаяся, отчего глаза ее стали очень большими и еще более темными, в белом больничном халатике, она казалась совсем взрослой. — Ну что, Умэ-тян? — вполголоса спросил механик. Умэко на цыпочках подошла и присела на край постели Мотоути. — Папе опять плохо, — прошептала она. — Совсем плохо. Он опять потерял сознание. Я подслушала, врачи говорят, что надежды мало. Неужели он умрет? Глаза ее налились слезами, она опустила голову, перебирая дрожащими пальцами завязки на халате. /…/ — Ничего, Умэ-тян, — сказал Мотоути. Его костлявая рука легла на плечо девочки. — Ничего. Не надо так... отчаиваться. Ведь Кубосава-сан не впервые теряет сознание, правда? — У него теперь желтуха. Они говорят, что такой желтухи никто... никто... Она всхлипнула и прижала рукав к глазам. — Ну... ничего. Простите, что я плачу. Вам ведь тоже очень плохо. Вот, смотрите, мне дал господин студент из хиросимского отделения... Умэко вытянула из-за пазухи свернутый в трубку журнал. На большой, во всю страницу, фотографии Мотоути увидел нечто, напоминающее исполинский одуванчик или круглый ком ваты, поднявшийся над облаками на корявой черной ножке. Подпись под фотографией гласила: «Огненный шар, образовавшийся после взрыва водородной бомбы. Диаметр шара — около восьми километров». — Дрянь какая, — сказал Мотоути. — А что это за черный столб? — Господин студент говорил, что это и есть туча пыли, которая поднялась от взрыва. «Пепел Бикини». Он говорил, что шар уходил все выше вверх и тянул тучу за собой. А потом... она рассыпалась... — Дрянь какая, — проговорил Мотоути и вернул журнал. — Ну, зачем это было нужно? — вырвалось у Умэко. Она закрыла лицо ладонями и выбежала из палаты. И в самой последней главе после смерти отца: Накамура-сан опустился на циновку, но сейчас же поднялся, чтобы поздороваться с высокой красивой девушкой в европейском платье, появившейся из соседней комнаты. — Никак это Умэ-тян?.. — пробормотал он. — Я, Накамура-сан. Это я. Что, очень изменилась? — Да-а... Выросла, похудела. Стала барышней. /…./ Дети подсели к почтальону, разговаривавшему с Умэко. — Значит, Умэ-тян вступила в «Поющие голоса»? — Да. Мне сказали, что старшей дочери Кубосава это просто необходимо. К тому же я немножко умею петь и плясать. Меня научила бабушка. Всем очень понравилось, как я танцую «Сакура». — Вот как... — Да. «Поющие голоса» — это голоса всех свободных сердец нашей родины. Мы разъезжаем по всей Японии и песнями, декламацией, танцами убеждаем народ выступать против испытаний атомных и водородных бомб, против превращения Японии в атомный полигон. А потом, возможно, отправимся и за границу... В Китай, Россию, в США. Почтальон с изумлением и уважением смотрел на нее. Впервые в жизни он слышал такие слова от шестнадцатилетней девочки, дочери рыбака. Чуть больше страницы текста, но характер.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 18 октября 2020 г. 14:45 Пепел Бикини. (продолжение) Версия «Пепла Бикини» в журнале «Юность» (далее – Ю), для тех, кто читал ДВ, сильно удивит. (Правда, обычно эти тексты читаются наоборот, с тем же, впрочем, результатом.) Сказать, что текст Ю просто сокращен (процентов на сорок) по сравнению с ДВ, значит, ничего не сказать. Глава «Профессор Удзуки Масао» отсутствует, глава «Пепел Бикини», наоборот, добавлена. Часть глав переименована: особенно понравилось превращение «Мексиканского кабачка» в «Дороги расходятся». Глава «Ямамото»/«Механик Мотоути» вообще стала совсем другой. Пропал «Эпилог», превратившись в главу «Поющие голоса». За это, честно говоря, особенно обидно, ведь в «Эпилоге» ДВ все «типические» персонажи как бы сводятся вместе, показывается их грядущая судьба. Из версии «Ю» это выпало (может, места не хватило). Изменились практически все японские имена (главный герой, к примеру, из Айкити Кубояма стал Сюкити Кубосава). Из трех дочерей у него осталось две, мать стала тещей (которую, правда, Кубосава всегда зовет «матерью»). В сторону увеличения поменялись номера. Судно «Счастливый Дракон» («Дай-дзю Фукурю-мару») из № 5 стал № 10, а номер адмирала Брэйва в гостинице из 210 – до 810. Естественно, множество мелких сокращений и изменений. Но главное, изменилась тональность. Конечно, жестокости и в Ю хватает. Вспоминается непритязательный рассказ об обратном пути рыбаков после катастрофы. — Погоди! — сердито остановил его хозяин. — Твои страхи и молитвы нужны мне... как тухлая камбала. Говори, Одабэ-сан. Коротко, не размазывая. И капитан, подстегиваемый нетерпеливым покашливанием сэндо, глядя, как завороженный, в маленькие немигающие глаза Нарикава, торопливо рассказал о плавании, о таинственной вспышке за горизонтом, о громе и, наконец, об удивительном «пепле горящего неба». Нарикава слушал, не перебивая. — Вы понимаете, Нарикава-сан, мы были очень испуганы. Мы шли без остановки до самого Коидзу. И это было нелегко, так как через два дня заболел механик... — Его рвало, — не выдержал сэндо. — У него болела голова, он несколько дней валялся в кубрике, не принимая ни воды, ни пищи. Вместе с ним заболело еще несколько человек. Правда, Амида-Будда был милостив, и они скоро оправились... Вот тогда и начались у нас эти проклятые нарывы. У радиста даже гной пошел из ушей. Капитан облизнул пересохшие губы и опустил голову. Но в повести появилось множество эпизодов, как бы это сказать, романтических. В эту же сторону изменились и сами герои, особенно американцы. В варианте ДВ и Дик, и Чарли, и Майкл – безработные, готовые радоваться любому делу. В Ю таков только негр Майкл, на которого Чарли с Диком смотрят немного свысока: Рыжеволосый {Дик} слушал негра со снисходительным любопытством: он был рабочим высокой квалификации и давно уже не знал безработицы. Разные причины вербовки на «работу вне США». В «ДБ» эпизод устройства на работу довольно длинный и жесткий: Они познакомились месяц назад дождливым октябрьским утром у входа в контору по найму рабочей силы. Им посчастливилось первыми занять эту выгодную позицию, и огромная масса безработных, моментально заполнившая улицу, на которой находилась контора, придавила их к запертым еще дверям. Дик и Чарли стояли, тесно прижатые друг к другу, уткнувшись носами в объявление, гласившее, что фирма "Холмс и Харвер" производит набор рабочих для строительных работ за пределами Штатов на неопределенный срок. Оплата повышенная, от двадцати до двадцати пяти долларов в день. Рабочий должен быть знаком с цементным и бетонным делом. Двадцать пять долларов в день — деньги немалые, поэтому со стороны могло показаться, что все поголовно безработные Фриско превосходно знают цементное и бетонное дело и горят желанием покинуть родину на неопределенный срок. Впрочем, объявление оговаривало количество необходимых рабочих числом 550, тогда как желающих уже к шести утра оказалось не меньше тысячи. Дик и Чарли были совершенно уверены в успехе и со снисходительной жалостью счастливчиков думали о тех, кто спешил сейчас сюда со всех концов громадного города. Они по-братски раскурили последнюю сигарету, оставшуюся у Дика, и съели сендвич, приготовленный женой Чарли. - Я уже третий месяц без работы, — рассказывал Чарли. - Я только несколько недель, — виновато отозвался Дик. — Но всё равно, у меня на шее трое, надо же их кормить, не правда ли? Чарльз и те, кто были рядом, великодушно приняли оправдание. И в этот момент дверь толкнули изнутри. Крича и ругаясь. Дик и Чарли потеснили товарищей и выпустили из конторы толстого человека в роговых очках. - Тише! Тише! — пронеслось по толпе. Все смолкли. - Вот что, ребята, — сказал толстяк. — Сейчас будем начинать. Не теснитесь и не спешите. Заходить по десять человек. Мы будем говорить с каждым в отдельности и наводить необходимые справки. Тех, кто нам подойдет, запишем, выдадим аванс в сто долларов и отпустим до завтрашнего дня. Завтра все принятые, как один, должны явиться в порт к десяти утра. Поняли? - Поняли! — закричали все. Кто-то спросил: - Куда ехать? Толстяк ничего не ответил и, неопределенно махнув рукой, скрылся в конторе. Сейчас же в толпу врезались несколько дюжин полицейских. Ловко орудуя кулаками, дубинками и коленями, они установили какое-то подобие очереди. Огромный хвост из сотен людей вытянулся вдоль фасада и завернулся за угол квартала. Дверь снова открылась, у порога встал полицейский сержант и сказал: - Валяй первые десять. Два, три, пять... Не напирай, рыло... Восемь, десять... Всё! Осади назад, говорят тебе! Дверь захлопнулась. Но что за дело было до этого Дику и Чарли! Они вошли первыми и первыми же, взволнованные и растерянные, очутились у стола очкастого толстяка. - Фамилия? Имя? Возраст? Где работал? Какая специальность? Почему уволен? Ах, закончилось строительство... Член профсоюза? Нет? Проверьте, Джексон... Коммунист? Дик в ужасе всплеснул руками. Чарли за его спиной искательно улыбнулся, думая, что хозяин шутит. Но хозяин не шутил. - Имей в виду, парень, мы всё равно узнаем, красный ты или нет. И лучше, если ты скажешь это здесь. Так не красный? Ну, ладно. Пройди в ту комнату. Следующий! Фамилия?.. Когда Дик и Чарли снова очутились на улице, потные, счастливые, сжимая в ладонях пачки долларовых бумажек, их сразу же окружила толпа. Посыпались вопросы. И тут выяснилось, что ни тот, ни другой не спросили, куда и на какой срок они едут. Им это было безразлично. - Эй, ребята! К ним протолкался еще один из первого десятка. - Вы в профсоюзе? - Нет. - А я в профсоюзе, и меня не приняли. Меня и еще одного парня... Он поднял руку и крикнул: - Товарищи! Они не берут членов профсоюза! Это темное дело! И не говорят, куда ехать и что за работа! Толпа зашумела. Дик и Чарли, опасливо поглядывая на крикуна, стали проталкиваться в сторону. Навстречу им, расшвыривая стоявших на пути, спешили полицейские. - Фу! — сказал Чарли, снимая шляпу и вытирая лоб. — Слава богу, работа есть. - А что за работа, мне ей-богу наплевать, — возбужденно хихикая, отозвался Дик. — Хоть в аду грешников жарить. Платили бы только денежки. Ну, пойдем, вспрыснем это дело. В Ю рассказ об устройстве на работу Майка на редкость короток. — Безработный? — Был. Теперь нет. — Майк достал из кармана сложенную вчетверо вырезку из газеты. — Вот, видишь? «Фирма «Холмс и Харвер» производит набор рабочих для строительных работ за пределами Штатов на неопределенный срок. Оплата повышенная, от двадцати до двадцати пяти долларов в день». Знаешь, парень, у конторы по найму было столько народу, что хозяева вызывали полицию. Но я перехитрил всех. Я встал у дверей еще с вечера. Ха! И я вошел туда первым... Дик же и Чарли, по версии Ю, не случайные знакомые, а родственники. Чарли женат на сестре Дика. И на работу они устроились совсем по другим причинам: Дик и его свояк Чарли работали на одном из многочисленных предприятий строительной компании «Холмс и Харвер». Месяц назад поздним вечером Дик, как всегда немного навеселе, явился в домик, которым Чарли недавно обзавелся в рассрочку. Будущий домовладелец лежал на софе и читал газету, жена его убирала со стола. Дик поздоровался, уселся в кресло и закурил. — Я к вам по делу, друзья. /…/ Речь идет о тысячах долларов. Сколько вам осталось выплачивать? — Уйму. — Чарли был озадачен. — Четыре с половиной. — Ага... Так вот, — торжественно сказал Дик. — Предлагается работенка примерно на эту сумму. — Шутишь? — Нет. — Не верю. — Считай, что несколько тысяч уже у тебя в кармане. И Дик рассказал, что фирма прислала запрос на сто пятьдесят квалифицированных рабочих для работы за пределами Штатов. Оплата — двадцать пять долларов в день. Списки уже составлены и подписаны. — И я... — И мы с тобой. ...Спустя неделю Джейн, вытирая платочком глаза, провожала мужа и брата на вокзале, где они вместе с другими рабочими сели в поезд, уходивший на Запад. Вот так: все весело и ничего не тяготит.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 17 октября 2020 г. 12:44 Пепел Бикини. (продолжение) Далее история губернатора провинции Сидзуома, «опытного политикана» (то есть по-нынешнему просто политика): Губернатор провинции Сидзуома был в ярости. Вернее, он был взбешен. Он бушевал — ругался, топал ногами и даже осквернил свои руки. Чтобы вполне оценить впечатление, произведенное этим обстоятельством на всех окружающих, следует учесть, что он считался чуть ли не самым уравновешенным человеком на всём побережье залива Суруга и представлял собою исключение среди других губернаторов. Неожиданный гнев отца провинции нашел свое первое выражение в том, что губернатор сначала скомкал и швырнул в лицо секретарю телеграмму от господина премьер-министра, а когда обиженный секретарь попытался пуститься в рассуждения относительно незыблемости демократических порядков в государственных учреждениях новой Японии, схватил несчастного молодого человека за шиворот и вытолкнул за дверь. Бормоча проклятья и извинения, помогая испуганной машинистке поднять опрокинутый его падением стол, секретарь слышал, как за захлопнувшейся дверью губернатор бегал по кабинету, крича: "Проклятые дураки!.." Затем послышался звон разбитого стекла ("Хрустальный графин!" — ахнула машинистка), и всё стихло. Здание губернаторского управления замерло. Пораженные чиновники ходили на цыпочках и обменивались недоумевающими взглядами. Служительница, относившая губернатору обед, вылетела из кабинета вся красная, со слезами на глазах: господину губернатору показалось, что она позволила себе войти не постучавшись. Дверь кабинета распахнулась, и резкий визгливый голос приказал вызвать начальника полиции. "Немедленно! Слышите?" Секретарь, забыв о достоинстве несправедливо обиженного, бросился к телефону. И только позвонив, он вспомнил, что раньше губернатор имел обыкновение звонить к начальнику полиции сам. Эта мысль вызвала у него другое воспоминание. Он хлопнул себя по лбу и медленно сказал: - Кажется, я понимаю, в чем дело. Мгновенно обступившие его чиновники узнали следующее. Сегодня утром звонил из Токио сам господин министр внутренних дел. Дверь кабинета не была плотно прикрыта, и он, секретарь, волей-неволей... Если дверь приоткрыта, то слышно всё, и этому ничем не поможешь... Господин губернатор взял трубку и поздоровался с господином министром. - Дальнейший разговор я помню почти слово в слово. — Секретарь надулся и заскрипел, имитируя голос своего шефа. — "Знаю, господин министр, завтра похороны. Какие меры? Но мне кажется, полиции там делать будет нечего... Господин министр, моя точка зрения на этот вопрос вам известна. Кто я? Ну нет, я не коммунист, и это вы прекрасно знаете... Нет. Позволю себе заметить, что это вы играете на руку красным, господин министр... Правда, когда-то и я думал, что лучше янки, чем красные... Вот-вот, без янки. И уж во всяком случае без этих дьявольских бомб... Япония — японцам. Господин министр, я всегда говорил, что Окадзаки — подставная фигура. А мы с вами — японцы, господин министр. Вот именно... Нет, я не думаю, что вдова рыбака, убитого американцами, поднимет на кладбище бунт. Уверяю вас, господин министр, там всё будет в идеальном порядке..." Он спорил, но оставался спокойным. А через полчаса пришла телеграмма от господина Иосида. И вот тут... Машинистка не выдержала и прыснула. Секретарь надменно поглядел на нее. - Мыслящий реально человек должен понимать, что бывают минуты, когда самые кроткие и терпеливые из нас теряют душевное равновесие. Я понимаю это и не имею к уважаемому господину губернатору никаких претензий. Секретарь был прав: его шеф потерял душевное равновесие. Впрочем, до претензий секретаря или кого-либо другого из подчиненных губернатору не было никакого дела. Главными виновниками его вспышки были те, наверху, в Токио — в этом секретарь тоже не ошибся. /…/ Разумеется, губернатор далеко не либерал: И вопрос, конечно, не в том, что ему было бы неприятно видеть равнодушные раскормленные рожи полицейских рядом с плачущими женщинами и суровыми обветренными лицами рыбаков. Просто «неуклюжие махинации» правительства Иосида «могли стоить ему места, в конце концов». А поддержи он рыбаков в похоронной процессии, «эта была бы популярность». Поэтому на похоронах губернатор-политикан изо всех сил пытается сохранить лицо. Но не только: Начальник полиции, озабоченно пыхтя, стал проталкиваться сквозь толпу. /…/ - Ну-ну, деревенщина! — угрожающе прорычал начальник полиции. — Поговори у меня! В свиной ящик захотел? - Попрошу вас немедленно назад, — негромко произнес губернатор. - Но это бунтовщические речи! — маленькие глазки начальника полиции вращались, словно у китайской куклы. — Мой служебный долг... - Ваш служебный долг — повиноваться мне. Давайте лучше послушаем. К губернатору, несмотря на противодействие того же начальника полиции, подходит агитатор, призывающий к запрету ядерного оружия. «Если вы японец, вы подпишете это воззвание», — пылко говорит он. Да, я японец, — тихо сказал губернатор и назвал себя. Студент почтительно поклонился и, пятясь, исчез в толпе. Губернатор подошел вплотную к начальнику полиции и прошептал ему: - Постарайтесь держать себя достойно на похоронах или вернитесь в машину. На вашем месте я слушал бы то, что сейчас говорят, и учился. /…/ И, хитро подмигнув вконец обалдевшему полицейскому, губернатор хлопнул в ладоши и тоже крикнул: — Суй-баку, хан-тай! (Долой бомбу – прим. авт.) В конце книги Дик и Чарли встречаются с высокопоставленным полковником Нортоном: - Я угощаю, ребята, — раздался вдруг сиплый голос над их головами. Друзья подняли глаза и увидели высокого загорелого человека в помятом и испачканном сером костюме, без шляпы и со сбившимся набок галстуком. Человек этот довольно сильно кренился вправо, а пустые оловянные глаза его тупо и упорно смотрели на кончик носа. - Сегодня угощаю я, — снова рявкнул он. - Ну. садитесь, раз угощаете, — Чарли придвинул ногой свободный стул. Дик с брезгливой усмешкой следил, как новоприбывший, тщательно прицелившись, осторожно садился мимо стула, и подхватил его под руку в последний момент. - Спасибо, друг. Вы — славные ребята, настоящие янки, клянусь... Здесь есть "Бикини"? Я хочу "Бикини". А вы? - Виски, — коротко сказал Чарли. - Так... А "Бикини" не хотите? Пусть будет виски. Но сегодня надо пить "Бикини". Знаете, почему? - Почему? - Потому что именно на Бикини началось то, что привело меня, полковника Нортона, в этот грязный кабак. Тут Нортон уронил голову на стол и заплакал. Дик и Чарли переглянулись. Один из вышибал подошел поближе посмотреть, что происходит, погрозил пальцем и вернулся на место. - Полковник Нортон? - Это вы лечили Кубояма? - Да... Я лечил этого японца. И вот вся благодарность. А вы... Откуда вы знаете? В пустых глазах пьяного полковника на мгновение мелькнула тревога. - Мы убивали его, — усмехнулся Дик. - Как... убивали? - Так. Мы убивали — и не убили, а вы лечили — и не вылечили. - Чепуха. Всё чепуха, — забормотал Нортон. — Скоро на трупы никто не будет обращать внимания. Скоро их будет очень много. Но это не должно огорчать никого. - Не понимаю, что вы хотите сказать, сэр, — угрюмо сказал Дик. - Слушайте, ребята, — Нортон выпрямился на стуле, с трудом удерживая равновесие. — Черт с ним, с японцем. Мы великая нация и призваны властвовать над миром. Бомба сделает нас непобедимыми. А вас мучает угрызение совести за то, что вы сделали полезное дело. Вы должны гордиться этим, а не хныкать. Вы... Он попытался подняться, но тут же уронил голову на стол и посмотрел на Дика снизу вверх. - Им... Не нравится просто... нечистая работа. В следующий раз нужно быть осторожнее, вот и всё. Он всхлипнул и закрыл глаза. Дик встал, бросил на стол деньги и пошел к выходу. Чарли побрел за ним. - Сволочь, сволочь и гад, — громко сказал Дик, когда они очутились на улице под неоновым светом вывески "Пенья-Невада". Естественно, все приведенные цитаты присутствуют в «Пепле Бикини» версии ДВ и только в нем.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 16 октября 2020 г. 14:09 Пепел Бикини. (продолжение) Общие описания в «ДВ» также спокойно-равнодушны, но не без легкого сарказма.Вот маленький рыбацкий поселок в Японии: Даже на довольно подробной карте Японии не всегда можно найти Яидзу. Это небольшой рыбацкий городок, один из тысяч, которые лепятся по побережью страны Восходящего Солнца от угрюмых скал мыса Соя на Хоккайдо до изумрудных берегов южного Кюсю и создают ей славу одной из первых рыбопромышленных стран мира. Через их грязные захламленные порты вливается в Японию бесконечный поток разнообразных даров моря: с севера идет кета, лосось, сельдь, с юга доставляют тунца, макрель, омаров; на оптовые склады поступает китовый жир, амбра, сушеные осьминоги, каракатицы, кальмары, сепия, икра... Эти города ежедневно встречают и провожают тысячи и тысячи рыболовных шхун, иногда новеньких и опрятных, чаще — ободранных, потрепанных временем и случайностями дальних плаваний, провонявших тухлой рыбой и квашеной редькой, но всегда имеющих деловито-озабоченный вид и пестрых от бесчисленных флажков, вымпелов и разноцветных одежд моряков. Шхуны со всем инвентарем и мускульной силой экипажей принадлежат либо крупным компаниям, либо маленьким частным владельцам, так называемым мелким и средним предпринимателям, каких так много развелось после войны почти во всех отраслях народного хозяйства Японии. /…/ Невзирая ни на какие новые веяния, они с похвальным упорством отстаивают исстари установившиеся патриархально-феодальные традиции в отношениях между рыбаками и их хозяевами, и традициями этими проникнута даже деятельность (или бездеятельность) рыбацкого профсоюза. Не то, чтобы рыбаков вполне устраивал их заработок, который, по правде говоря, не мешало бы поднять раз в пять-шесть, да и то было бы только в обрез. Но просто по опыту известно, что в случае возникновения разногласий с хозяином тот, выражая отеческое сожаление, моментально уволит недовольного, а это означает необходимость идти искать заработков в какой-либо другой город — перспектива ненавистная и страшная для любого семейного рыбака. Поэтому большая часть жителей Яидзу предпочитает сводить концы с концами, довольствуясь тем, что дают им уловы. Женщины разводят огороды, старики днюют и ночуют на маленьких лодочках у берега, вылавливая "ика" — кальмаров: в сушеном виде эти головоногие довольно вкусны и, если они не составляют единственного блюда на завтрак, обед и ужин (а так, к сожалению, бывает нередко), их появление на столе встречается даже с радостью. Что касается недовольных, то они не уживаются в Яидзу. Им приходится искать счастья на стороне. Судя по их редким письмам, дело это трудное и хлопотливое, о чем неустанно при каждом удобном случае напоминают им хозяева. Да, счастье положительно не дается недовольным. Но только ли недовольным? Реакция японского обывателя на события в атолле Бикини: Мозг японского обывателя с огромным трудом осваивал необычайно пикантную газетную кашу этих дней. /…/ Раздумья обывателя долги и мучительны. Он понимает, что нужно что-то делать, но не знает, что именно. Ему приходят на помощь. Ему говорят: - Местный комитет борьбы за запрещение испытаний и применения водородного оружия предлагает вам подписать воззвание. Каждый честный японец... Честный японец! Обыватель читает, несколько минут молчит в нерешительности и затем совершает свой первый в жизни поступок, не обусловленный влиянием солидных буржуазных газет: он берет самопишущую ручку и торопливо, словно боясь опоздать, расписывается. И также торопливо прикладывает к росписи личную печать. И «мексиканский кабачок» в США: Загулявший военный и бродяга, в кармане которого завелось несколько долларов, улизнувший от жены делец и запивший клерк, наскучившие чинностью больших ресторанов, представители золотой молодежи, богатый эмигрант из Латинской Америки, гангстер, удачливый игрок — вся эта разношерстная публика собиралась к полуночи под его низкими сводами, пила, пожирала острые мексиканские блюда, орала, ругалась и курила, курила, курила без конца. В голубовато-сером тумане между мраморными столиками ловко скользили официанты в сомбреро и важно разгуливал толстый усатый хозяин во фраке, с крупными блестящими камнями на пухлых пальцах левой руки. Скандалы здесь были редки: за этим следили три дюжих парня, сидевшие в углу за отдельным столиком под большой картиной, изображавшей пустыню, кактусы и скачущих всадников. Кроме того, недалеко от кабачка находился полицейский пост. /…/ Поставив на стол пустой стакан, Чарли огляделся. За соседним столиком двое оборванцев убеждали размалеванную женщину попробовать новый коктейль. Та отбивалась с визгливым хохотом. Оркестр очень громко играл "Мамбо" — модную румбу. Несколько пар старательно топтались в узких проходах. В противоположном углу зала раздались рассерженные голоса, и через минуту дюжие парни осторожно протащили к выходу мужчину во фраке с большой белой астрой в петлице. За ними следовал грузный человек в клетчатой рубашке с засученными рукавами. - Слушай, Дик, — сказал Чарли, поворачиваясь к Дику. — Что это за место? - Это? Ты же видишь — ночной ресторан. Я всегда провожу здесь ночь, когда задерживаюсь в Вашингтоне. Тепло, уютно. Только надо иметь несколько долларов на виски. И не шуметь. Это лучше, чем спать в ночлежке. - Я смотрю, здесь что-то очень много всяких благородных.- Не обращай внимания. Здесь не смотрят, какой ты, благородный или нет. Были бы деньги. Несколько мелких сюжетных нюансов повести в версии ДВ.Когда японские рыбаки хотят пройти мимо Маршалловых (Маршальских) островов, то вспоминают: Среди них находились и два черной славы атолла — Бикини и Эниветок, всем известные полигоны для испытания атомных бомб. Но попади рыбаки в запретную зону вокруг островов: Нас бы обвинили в шпионаже и тогда... Но решение принято: И сэндо рассудил, что, поскольку обратный путь в Японию всё равно лежит через этот район, в пределах американской опеки, можно будет вообще воздержаться от лова, а в случае чего они отговорятся невозможностью определить свое местоположение на таком удалении от берегов. Закончивших работу на полигоне американцев отправляют назад «на шикарном теплоходе «Санта-Круц»: Фирма в знак признания ваших заслуг решила везти вас в Штаты как джентльменов. Цените это. В больнице японские врачи уговаривают больных рыбаков лечиться у американцев: Вряд ли американские врачи могут иметь на уме что-нибудь плохое. К тому же, ведь мы присутствуем здесь, а нам-то вы доверяете, не так ли? А почему, собственно американские врачи командуют? Отвечает доктор Удзуки: Но ведь даже пенициллин мы берем у них. Хорошо еще, что они постеснялись поставить условием полное отстранение нас, японцев, от этого дела. По словам того же доктора, коммунизм в Японии невозможен: В такой стране, как Россия, Китай — пожалуй... Но не у нас. Размышления другого японского врача: Некоторые из /…/ планов и расчетов будут приняты или отвергнуты в зависимости от того, чем окончится история болезни пациента палаты 311, удастся ли Куматори, молодому, талантливому врачу, сохранить жизнь человеку, который вот уже полгода мечется между жизнью и смертью за этой дверью. Однажды Нортон даже намекнул. Когда уже помянутый американский адмирал пришел к своему шефу: Его даже не пригласили сесть... И в придачу задали неприятный вопрос: Кстати, почему вы не сдали официально дела в Японии? Наконец три интересных вставных эпизода. Один касается главных героев, американских рабочих Дика и Чарли сначала на судне, а потом на самом полигоне: Но тут их очень невежливо окликнули, и, обернувшись, они увидели в двух шагах от себя плотную, закутанную в блестящий клеенчатый плащ фигуру. По синему носу и изрыгающему ругательства рту, видневшимся из-под капюшона, они сразу признали боцмана. - Сколько вам говорить, ублюдки, вонючие сухопутные твари, недоноски, что выходить на палубу запрещено? Сколько вам говорить и хватит ли здесь одних разговоров, я вас спрашиваю? - Не очень-то разоряйся, боцман, — угрюмо сказал Дик. — Ты нам не хозяин. - И если будешь так ругаться, то можешь нарваться на неприятности, — добавил Чарли, вызывающе шагая вперед, не отпуская, однако, поручни. Боцман несколько секунд оторопело переводил взгляд с одного на другого, затем сказал неожиданно спокойно: - Ладно, парни, дело ваше. Я ругаюсь потому, что боюсь за ваши шкуры. Вчера смыло за борт одного матроса. Но раз вы сами взялись отвечать за себя... Кроме того, ведь это ваш босс запретил вам появляться наверху, чтобы вы не глазели по сторонам. Он повернулся, но, отойдя подальше, остановился и крикнул: - Я вас давно держу на примете, особенно тебя, рыжий. Посмотрим, как ты запоешь на разгрузке. - Ладно, топай, топай, боцман! Когда боцман ушел, приятели озадаченно взглянули друг на друга. - Что он имеет в виду? — спросил Дик. Чарли пожал плечами: - Надеюсь, ничего плохого. Было бы скверно, если бы он доложил о нас толстому боссу. - Надо будет сунуть ему бутылку виски, — решил Дик. — У меня еще осталось две штуки. - Правильно, — одобрил Чарли. /…/ - Знаешь, Чарли, — оказал Дик. — Я вот всё думаю, что мы здесь делали? Для чего все это? - Что "все это"? - Да вот... залили землю цементом, вбили туда железные брусья какие-то... Каланчу эту построили, — Дик ткнул пальцем в сторону холма, над которым возвышалась громадная башня из толстых стальных форм. - А тебе какое дело? - Вообще, конечно, никакого. Но ведь интересно, все-таки, что здесь будет? Чарли открыл, наконец, глаза и изумленно уставился на приятеля: - Тебя что... солнечный удар хватил, что ли? - А почему бы мне не задать такой вопрос? - Вот-вот, пойди к начальнику... А еще лучше к самим мистерам Холмсу и Харверу и задай им свой вопрос. Они тебе ответят. Не суй нос не в свои дела, старина. Это вернейший способ сохранить его в целости. - Чепуха, Чарли. Я работал на этой стройке с самого начала, как и ты. Мы оба потели здесь и рисковали нажить грыжу. Почему же нам не узнать, что мы строили, если нам это интересно? - Это ты брось, — резко сказал Чарли. — Мне это совсем неинтересно. Мне интересно получить свои денежки и поскорее вернуться домой целым и невредимым. А с теми, кто задает много вопросов и старается побольше узнать, случаются разные неприятные вещи. Не забывай негра Майка, дружище. Голову даю на отсечение, что его кончили за то, что он любил смотреть и слушать. - Может, все это так. Только... - Что "только"? — Чарли придвинулся к товарищу и сказал, понизив голос: — Тебе же сказали, что стройка идет по военному заказу. Ты — единственный дурак на всем острове, которому хочется узнать еще что-нибудь помимо того, сколько ему причитается и когда он попадет домой. Дик вздохнул и поднялся на ноги. - Пойдем попьем, что ли? - Это дело, — оживился Чарли. — Можно и попить, и даже выпить

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 15 октября 2020 г. 15:42 Пепел Бикини. (продолжение) И в первую очередь – о таком грязном деле, как политика. /…/ когда на Тихоокеанском театре военных действий некоторыми офицерами императорской армии был возрожден древний самурайский обычай пожирать дымящуюся кровью печень поверженного врага, доктор Миками отозвался об этом, если и не с безусловным одобрением, то, во всяком случае, без порицания, пустившись в туманные рассуждения о классических национальных традициях племени Ямато. А ведь Миками – ведущий японский врач. Американские политики не намного лучше: А самое неприятное, мои уважаемый друг, — понизив голос, проговорил Удзуки, — заключается в том, что несчастные рыбаки правы. - В чем? В том, что отказывались лечиться у янки? - Нет, в том, что янки их будут использовать как своего рода подопытных животных. Во всяком случае методы работы Нортона и его помощников весьма напоминают мне... м-м... Удзуки замолк и задумался. Может быть ему вспомнились описания работ генерала Исии, опубликованные после Хабаровского процесса? Даже бравому адмиралу не по себе: Брэйв похолодел. Да, ведь он слишком много знает. Значит, выбросить его нельзя. Зато можно... Нет, только не это. Нет, нет... Его знают, он умеет молчать. /…/ Голова Брэйва кружилась, перед глазами плыли багровые пятна. Он едва стоял. /…/ Остается... ждать приговора. Чего же тогда ждать простым строителям полигона? Субботние вечера показались бы постороннему сущим адом. Всевозможные обиды, действительные и мнимые, накопленные за всю неделю и потонувшие было в отупляющей усталости, всплывали тогда наружу и выливались в ожесточенные драки. Кто-то невидимый умело и без промаха направлял эти взрывы пьяной энергии в русло национальной розни. Мексиканцы бились с американцами, негры с мексиканцами и китайцами, все — друг с другом. Между дерущимися, покрикивая для порядка, но ни во что не вмешиваясь (разве только, если дело доходило до убийства), расхаживали патрули с буквами "МР" (военная полиция США – прим. авт.) на пробковых шлемах. К концу первого месяца вдруг выяснилось, что регулярно и самым страшным образом оказываются избитыми те немногие, кто имел какие-либо столкновения с администрацией. /…/Однажды воскресным утром тело несчастного Майка нашли на берегу среди обломков коралловых глыб. Негр лежал наполовину в воде, лицом вниз, руки его были скручены за спиной проволокой, на затылке зияла страшная рана. Это было не первое убийство на острове, ибо одуревшие от жары и спирта люди дрались иногда, чем попало, но, конечно, никому не пришло бы в голову связать противника перед тем, как раскроить ему череп, а затем для верности подержать его лицом в воде. И все же администрация, по-видимому, не усмотрела в этом случае ничего необычного. Мало того, Чарли и Дику показалось даже, что дело стараются замять. Труп закопали в северной части острова и насыпали над неглубокой могилой кучу песку. И еще несколько слов об отношении японцев к премьер-министру Иосида и его правительству: Со времен Хидэёси у нас не было ни одного — я уж не говорю умного — но хотя бы нормального правительства. /…/ Говорить о доверии и уважении к такому человеку, как Иосида, просто смешно… /…./ Да разве убедишь такого закоренелого упрямца и лицемера. /…/ Министерство здравоохранения... Одно из тех министерств, у которого в Японии никогда не было денег. Самое большое, на что оно будет способно, это бросить призыв не пить воды. Как это было с тунцами. Поставили в приемных рыбных складах чиновников с дозиметрами и добились того, что только в одном Токио выбросили за борт полтораста тонн разделанного тунца. Разумеется, этого зараженного тунца сожрали мелкие рыбы, креветки и кальмары, которые в свою очередь пойдут на стол беднякам, а бедняки попадут к нам {в больницу}. /…/ Изумленные полицейские услышали, как отец провинции громко и отчетливо выругался по-английски и сказал, ни к кому, по-видимому, не обращаясь: - Это всё равно, что обучать лошадь молитвам. Отношение японцев и американцев тоже непростые: Хулиганы на танках! Может быть, и атомные бомбы на Хиросима и Нагасаки они сбросили из хулиганства, как мальчишка стреляет из рогатки в стеклянную витрину? Иначе, какой же смысл было наносить такие удары по истерзанной, обессиленной стране, у которой уже подогнулись колени? Да, доктор Миками не любил и боялся американцев, и довольно частое общение с ними в последние годы не изменило этих его чувств к лучшему. /…/ Да, таких вещей никому не прощают. За что придется отвечать? Самое главное — вся эта водородная история значительно ослабила позиции Вашингтона в Японии. Джапы давно ждали повода для выражения недовольства против оккупации, и теперь катастрофа с рыбаками, радиоактивный тунец, смертоносный дождь представляются им случаем, посланным самим господом богом. Ни в одной стране американцев не ненавидели так, как в Японии. И часто переходят в банальную ругань: Эта желтая пигалица оказалась хитрее, чем он предполагал. /…/ До чего у этих янки противные морды... Впрочем, американцы грызутся и между собой: - Ну, нас учить нечему, — усмехнулся рыжеволосый Дик, — мы и без того ученые, верно, Чарли? - Уж во всяком случае, учить нас будет не негр, — презрительно сказал толстяк, доставая из кармана мятую пачку сигарет. Улыбка сползла с лица Майка. - Ты, значит, парень, считаешь, что негр или там мексиканский парень хуже тебя, так ты считаешь? - Конечно, — Чарли с открытой насмешкой взглянул негру в глаза. — Всякий скажет, что самый плохой белый лучше самого хорошего негра. - Это ты брось, — нахмурился Дик, — совсем не в том дело, кто лучше и кто хуже. Просто... - Что "просто"? - У нас, у белых, своя дорога, а у негров и всяких других цветных — своя. Майк снова широко улыбнулся: - Это неверно, парень. И если ты так думаешь, скажи, пожалуйста, почему же мы — белые, негры, мексиканцы, китайцы, все, кто здесь есть, — едем по одной дороге, в одном и том же свинарнике? - Знаешь, иди ты к черту, — сердито начал Чарли. Не лучше обстоят дела «простой Японии»: Как и всех других хозяев, Нисикава интересовало только одно: полные трюмы свежезасоленной рыбы. За полные трюмы отвечают капитан и сэндо. За это они получают деньги. Законно они действуют или нет — их дело. Впрочем, если бы рыболовным шхунам разрешено было иметь на борту оружие, Нисикава, вероятно, не удержался бы и сам порекомендовал им заняться каперством, пиратством, чем угодно, лишь была обеспечена прибыль. Единственным условием, которое он им ставил, было, есть и будет: действовать так, чтобы не вовлекать его, Нисикава, ни в какие неприятности. И «простой Америке»: - Конечно, мне сразу сказали, что мальчик умер. Он умер от дифтерита. Когда мальчика похоронили, Марта чуть с ума не сошла. Но через месяц вдруг успокоилась и... пошла не по той дорожке. Писем от меня ведь не было, и она решила, что я ушел совсем. Кроме того, как рассказала мне соседка, она боялась, что я спрошу с нее за ребенка, если вернусь. Ты понимаешь, Дик, как это было тяжело слышать. К Марго повадился ходить один тип, приезжий торговец из Бразилии. /…/ Месяца за полтора до нашего возвращения она собралась, взяла чемодан и уехала. Где она сейчас — не знаю. Хорошо, если бразилец забрал ее к себе насовсем, по крайней мере будет сыта.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 14 октября 2020 г. 16:22 Хочу познакомить вас с работой Павла Полякова по повести Аркадия Натановича Стругацкого «Пепел Бикини» . Анализ этого произведения был выполнен к 60-оетию выхода первого напечатанного произведения АНС. В 2016 году исполнилось 60 лет со времени выхода первого напечатанного произведения Аркадия Натановича Стругацкого « Пепел Бикини» в Хабаровском журнале «Дальний Восток» 1956 год №5, стр 32 – 100. По инициативе архива Библиотеки приключений и научной фантастики (далее БПНФ) было выпущено некоммерческое коллекционное издание, не предназначенное к продаже повести Л. Петрова и А. Стругацкого «Пепел Бикини». Тираж повести небольшой, 25 экземпляров. Обложка выполнена в соответствии с выпускаемыми БПНФ изданиями того времени. Текст повести был воспроизведён по изданию журнала «Дальний Восток». Архив БПНФ выразил благодарность Евгению Леонидовичу Кошелеву, Алле Владимировне Кузнецовой, Павлу Борисовичу Полякову и Виктору Петровичу Буре. Именно для этого издания Павел Поляков выполнил исследовательскую работу по сравнению трех текстов этой повести. Вот что пишет в послесловии к этой повести А.Танасейчук: «…Авторами теста числились двое: Л.Петров и А.Стругацкий. Именно в таком порядке – Стругацкий шёл вторым. Уже более или менее достоверно известно, что Петров (товарищ АНС по учёбе в ВИИЯКА, женатый на внучке Н.С.Хрущёва) непосредственного участия в создании повести не принимал (т.е. ничего не писал), но «концепцию» «соавторы» обсуждали. Ясна и роль последнего в появлении повести на свет: без связей и влияния Л.Петрова «Пепел Бикини» едва ли удалось бы опубликовать, по крайней мере так быстро и широко… … Вернёмся, однако, к редакциям повести. Повторим: каждая серьёзно отличается от двух других. Достаточно просто прочитать их – в любом порядке: хронологическом или произвольном. Павел Поляков, «один из люденов», предпринял специальное исследование и взял на себя труд сравнить все три редакции, он поделился полученными результатами, дал возможность познакомиться с ними автору настоящих строк. Труд обширный (более двух авторских листов) с большими цитатами. Воспроизвести его в подробностях невозможно. Но основные векторы отметить необходимо – они фиксируют те изменения, которые претерпевала повесть от редакции к редакции». Все эти векторы чётко определены анализом, который изложен в книге П.Полякова «Стругацкие. Взгляд со стороны» . Читайте их в первоисточнике, это всегда интереснее. И в конце своего исследования П.Поляков пишет: «Как я теперь перечитав его на несколько раз, отношусь к «Пеплу Бикини»? С одной стороны гораздо лучше, ибо как минимум, две трети нынешней современной фантастики гораздо слабее этой старой, пусть даже чуть устаревшей повести. Многие сцены (во всех трёх версиях) понравились и читаются с большим интересом и удовольствием. Вот только… Это, конечно моё личное мнение, но и документальный вариант ДВ и романтическая версия Ю мне более импонируют, и большее количество материала Д, увы не перешло в качество». А вы что думаете? Экземпляр этого коллекционного издания книги «Пепел Бикини» храниться в домашней библиотеке Павла Полякова. https://fantlab.ru/blogarticle56189 https://fantlab.ru/work1035144 либо вот текстом: Первый раздел книги под названием «Стругацкие: взгляд со стороны»– это исследование повести Стругацких «Пепла Бикини». Пепел Бикини. Март 6, 2016 Сравнение трех вариантов повести Л. Петрова и А. Стругацкого "Пепел Бикини". С обильными цитатами из всех трех вариантов (предполагается, что читатели плохо знают эту повесть). 1 марта 1954 года Пентагон на полигоне в атолле Бикини испытал водородную бомбу. В результате многие люди, находившиеся как будто на безопасном расстоянии (в десятках и даже сотнях километров от эпицентра взрыва) заболели лучевой болезнью. И в первую очередь – рыбаки японской шхуны «Счастливый Дракон». Один из них — радист (по книге) Сюкити Кубосава двадцать четвертого сентября того же 1954 года скончался. Об этом рассказывает повесть Л. Петрова и А. Стругацкого «Пепел Бикини». События эти были весьма значимы. Человечество, наконец, осознало опасность радиации, поражающей мирных людей на большом расстоянии и через значительный промежуток времени после ядерного взрыва, и в сравнительно короткий срок все атомные полигоны стали подземными. В «Пепле Бикини» показана предыстория и ближайшие последствия этого события для трех групп людей: американской военщины, простых янки (строителей полигона) и японцев. «Пепел Бикини» в пятидесятые годы выходил трижды: журнал «Дальни Восток» № 5 1956 года, журнал «Юность» 1957 год, № 12 и маленькая книжечка «Государственного издательства детской литературы Министерства Просвещения РСФСР» (или просто «ДЕТГИЗ») 1958 года. К этой самой первой вещи Аркадия Стругацкого в соавторстве с Л. Петровым я подходил без малейшего пиетета и считал ее «грехом молодости» будущего мэтра. Причина видна уже из (кратчайшей) аннотации – морализаторство и резонерство. Однако, разумеется, это общий недостаток подобных произведений, а не «авторский грех». И авторы прекрасно знают, как его преодолеть. Первый вариант повести, вышедшей в журнале «Дальний Восток» (далее – ДВ), предельно документален. О вещах жестких и жестоких говорится с равнодушной обыденностью.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 13 октября 2020 г. 12:40 П О Н Е Д Е Л Ь Н И К       49 Абакан 14 октября 1991 Теперь не уходят из жизни, Теперь из жизни уводят. И если кто-нибудь даже Захочет, чтоб было иначе, Бессильный и неумелый, Опустит слабые руки, Не зная, где сердце спрута И есть ли у спрута сердце... Аркадий Натанович СТРУГАЦКИЙ 28 августа 1925 – 13 октября 1991 Первое ощущение, когда я увидел его воочию: какой же он большой! И величественный, несмотря на домашнюю одежду. Настоящий Юрковский. Правда, первое же обращение: "Ну что, ребятки!" – внушило мысль, что этот большой и сильный человек еще и необыкновенно добр. Ходили легенды, что Аркадию Натановичу нельзя давать на рецензию фантастику молодых. Мол, если он найдет в опусе хоть что-то хорошее, то после его рецензии автору можно сразу же смело вручать Нобелевскую премию. Как оказалось позже, эти легенды не вполне соответствовали действительности. Аркадий Натанович хоть и дрался за молодых, не взирая на лица, но мог выдать и убийственную характеристику, уж кем-кем, а ангелочком он не был. И когда очередные моськи от литературы грозно тявкали, он мог и ощутимо огрызнуться, не забывая вольтеровского "Раздавите гадину!". Сейчас особенно больно осознавать, сколько сил и душевных, и физических потратил этот человек на борьбу с бестолковыми идеологами от застоя, каков неиспользованный потенциал щедрого, но невостребованного в полной мере эпохой таланта! Он много успел и смог, этот сильный и добрый человек. И один, и вместе с братом Борисом Натановичем, и с другими людьми. Он подарил нам несколько миров, распахнутых настежь. Он вывел на широкую дорогу плеяду настоящих писателей. А сколько молодых людей вступило в жизнь, жадно впитывая окружающий мир через призму умных книг Стругацких! Как славно было знать, что где-то далеко, за пять тысяч километров, живет большой и добрый Учитель, который знает если не ответы, то по крайней мере вопросы, на которые каждый должен ответить в этом страшном исковеркованном и искаженном мире. И вот это всё? Хриплый выдох Леши Керзина в телефонную трубку: "Арктаныч умер". И пронзительный вакуум, пронизывающий насквозь. И ощущение полной беспомощности в суматошно галдящем аэропорту, никак не желающем понять, что тебе позарез нужно улететь в далекую Москву в эту остуженную ночь... Как жить дальше? Куда ж нам плыть? И зачем? Я не знаю. Но как завещание нам остались слова Учителя: "Нельзя бросать весла". Давайте все вместе подумаем над этими словами. Владимир Борисов Михаил Антонович вдруг громко сказал: – Володя... Будь добр, отведи космоскаф метров на тридцать. Сумеешь? Юрковский недовольно заворчал. – Ну, попробую, – сказал он. – А зачем это тебе понадобилось? – Так мне будет удобней, Володя. Пожалуйста. Быков вдруг встал и рванул на себе застежки куртки. Юра с ужасом глядел на него. Лицо Быкова, всегда красно-кирпичное, сделалось бело-синим. Юрковский вдруг закричал: – Камень! Миша, камень! Назад! Бросай все! Послышался слабый стон, и Михаил Антонович сказал дрожащим голосом: – Уходи, Володенька. Скорее уходи. Я не могу. – Скорость, – прохрипел Быков. – Что значит – не могу? – завизжал Юрковский. Было слышно, как он тяжело дышит. – Уходи, уходи, не надо сюда... – бормотал Михаил Антонович. – Ничего не выйдет... не надо, не надо... – Так вот в чем дело, – сказал Юрковский. – Что же ты молчал? Ну, это ничего. Мы сейчас... сейчас... эк тебя угораздило... – Скорость, скорость... – рычал Быков. Капитан Корф, перекосив веснушчатое лицо, навис над клавишами управления. Перегрузка нарастала. – Сейчас, Мишенька, сейчас... – бодро говорил Юрковский. – Вот так... Эх, лом бы мне... – Поздно, – неожиданно спокойно сказал Михаил Антонович. В наступившей тишине было слышно, как они тяжело, с хрипом, дышат. – Да, – сказал Юрковский. – Поздно. – Уйди, – сказал Михаил Антонович. – Нет. – Зря. – Ничего, – сказал Юрковский, – это быстро. Раздался сухой смешок. – Мы даже не заметим. Закрой глаза, Миша. И после короткой тишины кто-то – непонятно, кто, – тихо и жалобно позвал: – Алеша... Алексей... Быков молча отшвырнул капитана Корфа, как котенка, и впился пальцами в клавиши. Танкер рвануло. Вдавленный в кресло страшной перегрузкой, Жилин успел только подумать: "Форсаж!" На секунду он потерял сознание. Затем сквозь шум в ушах он услыхал короткий оборвавшийся крик, как от сильной боли, и через красную пелену, застилавшую глаза, увидел, как стрелка автопеленгатора дрогнула и расслабленно закачалась из стороны в сторону. – Миша! – закричал Быков. – Ребята! Он упал головой на пульт и громко, неумело заплакал... * * * Врач сказал Жилину, что Юру надо через каждые три часа поить микстурой, предупредил, что придет послезавтра, и ушел. Жилин сказал, что скоро заглянет, и пошел его проводить. Юра снова закрыл глаза. Погибли, подумал он. Никто больше не назовет меня кадетом и не попросит побеседовать со стариком, и никто не станет добрым голосом застенчиво читать свои мемуары о милейших и прекраснейших людях. Этого не будет никогда. Самое страшное – что этого не будет никогда. Можно разбить себе голову о стену, можно разорвать рубашку – все равно никогда не увидеть Владимира Сергеевича, как он стоит перед душевой в своем роскошном халате, с гигантским полотенцем через плечо и как Михаил Антонович раскладывает по тарелкам неизменную овсяную кашу и ласково улыбается. Никогда, никогда, никогда... Почему никогда? Как это так можно, чтобы никогда? Какой-то дурацкий камень в каком-то дурацком кольце дурацкого Сатурна... И людей, которые должны быть, просто обязаны быть, потому что мир без них хуже, – этих людей нет и никогда больше не будет... Юра помнил смутно, что они что-то там нашли. Но это было неважно, это было не главное, хотя они-то считали, что это и есть главное... И, конечно, все, кто их не знает, тоже будут считать, что это самое главное. Это всегда так. Если не знаешь того, кто совершил подвиг, для тебя главное – подвиг. А если знаешь – что тебе тогда подвиг? Хоть бы его и вовсе не было, лишь бы был человек. Подвиг – это хорошо, но человек должен жить. Юра подумал, что через несколько дней встретит ребят. Они, конечно, сразу станут спрашивать, что да как. Они не будут спрашивать ни о Юрковском, ни о Крутикове, они будут спрашивать, что Юрковский и Крутиков нашли. Они будут прямо гореть от любопытства. Их будет больше всего интересовать, что успели передать Юрковский и Крутиков о своей находке. Они будут восхищаться мужеством Юрковского и Крутикова, их самоотверженностью и будут восклицать с завистью: "Вот это были люди!" и больше всего их будет восхищать, что они погибли на боевом посту. Юре даже тошно стало от обиды и от злости. Но он уже знал, что им ответить. Чтобы не закричать на них: "Дураки сопливые!", чтобы не заплакать, чтобы не полезть в драку, я скажу им: "Подождите. Есть одна история...", и я начну ее так: "На острове Хонсю, в ущелье горы Титигатакэ, в непроходимом лесу нашли пещеру..." Вошел Жилин, сел у Юры в ногах и потрепал его по колену. Жилин был в клетчатой рубашке с засученными рукавами. Лицо у него было осунувшееся и усталое. Он был небрит. А как же Быков, подумал вдруг Юра и спросил: – Ваня, а как же Алексей Петрович? Жилин ничего не ответил. * * * Вдруг на пляже стало шумно. Увязая в песке, к морю спускались испытатели – восемь испытателей, восемь несостоявшихся нуль-перелетчиков. Семеро несли на плечах восьмого, слепого, с лицом, обмотанным бинтами. Слепой, закинув голову, играл на банджо, и все пели: Когда, как темная вода, Лихая, лютая беда Была тебе по грудь, Ты, не склоняя головы, Смотрела в прорезь синевы И продолжала путь... Они, не оглядываясь, вошли с песней в море по пояс, по грудь, а затем поплыли вслед за заходящим солнцем, держа на спинах слепого товарища. Справа от них была черная, почти до зенита стена, и справа была черная, почти до зенита стена, и оставалась только узкая темно-синяя прорезь неба, да красное солнце, и скоро их совсем не стало видно в дрожащих бликах, и только слышался звон банджо и песня: ...Ты, не склоняя головы, Смотрела в прорезь синевы И продолжала путь...

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 12 октября 2020 г. 15:32 Айзек Азимов. Как им было весело Isaac Asimov. The Fun They Had Перевод с англ. С.Бережкова Марджи тогда даже записала об этом в свой дневник. На странице с заголовком «17 мая 2157 года» она написала: «Сегодня Томми нашел самую настоящую книгу!» Это была очень старая книга. Как-то дедушка рассказал Марджи, что, когда он был маленьким, его дедушка говорил ему, будто было время, когда все рассказы и повести печатались на бумаге. Они переворачивали желтые хрупкие страницы, и было ужасно забавно читать слова, которые стояли на месте, а не двигались, как им положено, – ну, вы сами знаете, на экране. И потом, когда они переворачивали страницы назад, там были те же самые слова, что и раньше, когда они читали в первый раз. – Ну вот, – сказал Томми. – Сплошное расточительство. Книгу ведь, наверное, выбрасывали, когда прочитают. А на нашем телеэкране прошло, должно быть, миллион книг, и пройдет еще столько же. Уж экран-то я ни за что не выброшу. – Я тоже, – сказала Марджи. Ей было одиннадцать лет, и она видела гораздо меньше телекниг, чем Томми. Ему было тринадцать. – Где ты ее нашел? – спросила она. – В нашем доме. – Он показал рукой, не поднимая глаз, потому что был погружен в чтение. – На чердаке. – А про что она? – Про школу. – Про школу? – с презрением сказала Марджи. – А чего про нее писать-то? Ненавижу школу. Марджи всегда ненавидела школу, а теперь ненавидела, как никогда. Механический учитель давал ей по географии контрольную за контрольной, и Марджи делала их все хуже и хуже, и тогда мама грустно покачала головой и послала за Районным Инспектором. Это был маленький круглый человек с красным лицом и целым ящиком инструментов с циферблатами и проволоками. Он улыбнулся Марджи и дал ей яблоко, а затем разобрал учителя на части. Марджи надеялась, что он не сумеет собрать его снова, но он сумел, и через час или около этого учитель был готов, огромный, и черный, и гадкий, с большим экраном, на котором он показывал все уроки и задавал вопросы. Экран был еще ничего. Больше всего Марджи ненавидела щель, куда ей приходилось всовывать домашние задания и контрольные работы. Она должна была писать их перфораторным кодом, которому ее научили, еще когда ей было шесть лет, и механический учитель в один миг высчитывал отметки. Закончив работу, Инспектор улыбнулся и погладил Марджи по голове. Он сказал маме: «Девочка здесь ни при чем, миссис Джонс. Видимо, сектор географии был несколько ускорен. Иногда это бывает. Я замедлил его до нормального десятилетнего уровня. А общий показатель ее успехов вполне удовлетворительный». И он снова погладил Марджи по голове. Марджи была разочарована. Она надеялась, что учителя заберут совсем. Учителя Томми однажды забрали почти на целый месяц, потому что в нем полностью выключился сектор истории. Вот почему она сказала Томми: – С какой стати кто-нибудь станет писать о школе? Томми с видом превосходства взглянул на нее. – Потому что это не такая школа, как у нас, дурочка. Это старая школа, какая была сотни и сотни лет назад. Марджи почувствовала себя задетой. – Откуда мне знать, какие у них там были школы?.. Некоторое время она читала через его плечо, затем сказала: – Ага, учитель у них был! – Конечно, был. Только это был не настоящий учитель. Это был человек. – Человек? Как же человек может быть учителем? – А что тут такого? Он просто рассказывал ребятам и девчонкам, давал им домашние задания, спрашивал. – Человек бы с этим не справился. – Еще как бы справился. Мой отец знает не меньше, чем учитель. – Не может этого быть. Человек не может знать столько, сколько учитель. – Спорим на что хочешь, он знает почти столько же. – Марджи не была подготовлена к пререканиям на эту тему. – А мне бы не хотелось, чтобы у нас в доме жил чужой человек, – заявила она. Томми покатился со смеху. – Ты же ничего не знаешь, Марджи! Учителя не жили в доме у ребят. У них было специальное здание, и все ребята ходили туда. – И все ребята учили одно и то же? – Конечно, если они были одних лет. – А мама говорит, что учитель должен быть настроен на ум каждого мальчика или девочки и что каждого ребенка нужно учить отдельно. – Значит, в те времена так не делалось. И если тебе это не нравится, можешь не читать. – Я не говорю, что мне не нравится, – поспешно сказала Марджи. Ей хотелось почитать об этих странных школах. Они не дочитали и до половины, когда мама Марджи позвала: – Марджи! Школа! Марджи оглянулась. – Еще немножко, мамочка. – Немедленно, – сказала миссис Джонс. – Томми, вероятно, тоже уже пора. Марджи сказала, обращаясь к Томми: – Можно, после школы я еще немножко почитаю с тобой? – Там видно будет, – безразлично сказал Томми и ушел, посвистывая, с пыльной старой книгой под мышкой. Марджи отправилась в школьную комнату. Школьная комната была рядом со спальней, и механический учитель уже стоял на готове и ждал Марджи. Он всегда стоял наготове в одно и то же время каждый день, кроме субботы и воскресенья, потому что мама говорила, будто маленькие девочки учатся лучше, если занимаются регулярно. Экран светился, и на нем появились слова: «Сегодня по арифметике мы будем проходить сложение правильных дробей. Пожалуйста, опусти в щель вчерашнее домашнее задание». Марджи со вздохом повиновалась. Она думала о старых школах, которые были в те времена, когда дедушкин дедушка был маленьким мальчиком. Все дети со всей округи кричали и смеялись на школьном дворе, вместе сидели в классах, а в конце дня вместе отправлялись домой. Они все учили одно и то же и могли помогать друг другу делать домашние задания и говорить о них. И учителя были людьми... Механический учитель писал на экране: «Когда мы складываем дроби 1/2 и 1/4 –...» Марджи думала о том, как, должно быть, дети любили тогда школу. Она думала о том, как им было весело.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 10 октября 2020 г. 16:31 Абэ Кобо. Тоталоскоп (окончание) – Господин Куяма? – А, это вы... Ну что ж, мне остается только поблагодарить вас... Вы много потрудились, но... К сожалению, как вам известно, все наши усилия пропали даром... – Вы так думаете? – Что вы хотите сказать? – Согласно вашему приказу я осуществлял строжайший надзор... – И что, собственно?.. А, расходы... Я должен оплатить вам по счету? – Несомненно. И потому я почитаю своим долгом доложить вам о результатах своей работы... – Нет, нет, не стоит. Теперь это уже не нужно... – Вот как? А я ведь нашел человека, который мешал «Плану Т». – Что вы имеете в виду? – Я нашел преступника. И я не знаю, заслуживает ли он того, чтобы я промолчал об этом. – Кто же он? – Вы, господин президент... Преступник – это вы! – Не понимаю. Что вы такое говорите? Ничего не понимаю... – Я раскусил вас во время пробного просмотра. Этот просмотр был сплошным надувательством... И исчезновение господина Уэды – тоже ложь. Сейчас он, наверное, скрывается где-нибудь под вымышленной фамилией. В случае чего я смог бы его отыскать... – Что вы болтаете? Давайте ближе к делу! – С удовольствием. Я догадался, что все это подделка, когда на сцене появился Оэ Куниёси. Выйдя из бокса, этот Оэ повел себя так, словно он и впрямь превратился в чудовище Дзогабу. Разыграно было отлично, но вы немного переборщили. И все стало ясно. – Что значит – разыграно? Какие у вас доказательства? – А вот послушайте. Разве так он должен был вести себя, выйдя из бокса, если бы действительно был Дзогабой? Ничего подобного. Ведь гости должны были показаться ему чудовищами-великанами, поймите? В боксе, пока он смотрел фильм, люди представлялись ему крошечными насекомыми, вроде муравьев, не так ли? А тут вокруг люди в десятки, в сотни раз крупнее! Вот, скажем, его возлюбленная, она той же породы, что и он. Не знаю, возможно, ее облик должен был казаться ему прекрасным... Но мы, реальные люди! Он должен был испугаться, увидев нас – грозных, немыслимо громадных чудовищ!.. Это был ваш серьезный просчет. – Ну, хорошо, а для чего, по-вашему, мне понадобилось нанимать вас? – По всей вероятности, и Оэ и сотрудники лаборатории были с вами в сговоре. И чтобы сговор ваш не был раскрыт, вы наняли меня. Я должен был не допускать никого со стороны к вашему делу. А вот те сотрудники, которые погибли в уличной катастрофе и бесследно исчезли, они-то, наверное, искренне верили в ваш «План Т». И убрать их с дороги могли только вы сами, господин Куяма... – Чепуха, глупости! Ну, пусть даже так... Но мне-то какая выгода от всего этого? – Огромная! Под этот шум о «Плане Т» вы прибрали к рукам огромные капиталы вкладчиков. Ведь «Тоё-эйга» находилась на грани банкротства. – Так. И чего же вы хотите? Что вы намерены делать? – Да ничего особенного... Я просто подумал, что вам следовало бы несколько увеличить мой гонорар... из уважения к моим трудам и усилиям.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 9 октября 2020 г. 09:09 Абэ Кобо. Тоталоскоп (продолжение)5 Среди тостей воцарилось тяжелое молчание. Господин Куяма стоял подавленный, безучастный ко всему. И недаром. В одно мгновение блестящий успех обернулся таким поражением. Внезапно заговорил один из бывших членов руководства «Тоё-эйга», из тех, кто до конца противился «Плану Т». – Послушайте, Куяма, всему должен быть предел! Вы растратили на эти дурацкие, сумасшедшие машины половину капиталов фирмы! Вы понимаете это, Куяма? Вы разорили фирму! Напряженная тишина... Осторожные шаги гостей, один за другим направляющихся к выходу... Только фотокорреспонденты хладнокровно и без устали снуют вокруг... – Я еще не теряю надежды, – с трудом говорит господин Куяма. – Не теряйте! – с издевкой восклицает бывший член правления. – Тогда вы, может быть, в доказательство соблаговолите сами войти в бокс? Господин Куяма молча опускает голову. Ну вот, рассказ на этом закончен. В вихре упреков и обвинений со стороны вкладчиков акционерная компания «Т» объявила себя банкротом... Господин Уэда исчез, его нельзя было даже кремировать и похоронить... Без шума и без помпы ушел со своего поста господин Куяма. Ну что? Как вам понравилась передняя часть моего зайца – для любителей научной фантастики?.. А теперь приступим к его задней части – для сторонников так называемой логической литературы. Господин Кимура, будьте любезны пояснить, кто вы такой... Пожалуйста. Сказать по правде, я частный детектив, директор-распорядитель и по совместительству старший детектив частного сыскного агентства «Кимура». Как я был замешан в эту историю с «Планом Т» и какую роль пришлось мне там играть?.. У меня под рукой одна магнитофонная пленка. Это запись моего разговора с господином Куямой, когда он нанес мне визит. Желаете прослушать?.. «– Я имею честь говорить с господином Кимурой из агентства «Кимура»? – Да. Я руководитель агентства. – Понятно, понятно... А я президент компании «Тоё-эйга»... – Я знаю. Вы господин Куяма, не правда ли? – Но это строго между нами, хорошо? – Непременно. Итак, чем могу быть полезен? – Прежде всего я хотел бы... Видите ли, прежде чем рассказать вам о моем деле, я вынужден получить от вас согласие... Это дело вы должны взять на себя сами, лично. Таково условие. – Ясно. Раз господин президент требует, чтобы я взялся за его дело самолично, значит, дело очень серьезное. В чем же оно состоит? Нужно проследить за поведением какой-нибудь знаменитой кинозвезды? – Чушь. – Необходимо разведать планы какой-нибудь другой фирмы? – Ничего подобного. Короче говоря, выслушайте меня... Но прежде скажите, сможете ли вы взять на себя... Видите ли, если вы откажетесь после того, как я изложу суть дела, мне останется только пожалеть... Деньги на расходы, разумеется, не ограничены. – Ну, конечно, превосходно, я берусь за ваше дело с радостью. – Хорошо, договорились... А нет ли в вашей комнате каких-либо приборов, скрытых микрофонов, фонографов? – Что вы, разумеется, нет! (Как видите, я был не совсем искренен). – Дело вот в чем. Я хотел бы, чтобы вы взяли под надзор компанию «Т»... – Надзор? – Вот именно. Осуществляя надзор, вы не лезете в чужие постели... – Бывает, что и лезем. – Нет, нет, я имею в виду вовсе не эти глупости. Компания «Т» занимается разработкой чрезвычайно важного изобретения, именуемого «Планом Т», и в связи с этим у нее много врагов. – А что это такое – «План Т»? (Объяснения я пропущу). – ...Поэтому лица, осуществившие это изобретение, неизбежно займут ведущее положение в нашей промышленности развлечений. И именно поэтому их жизнь находится под угрозой. Вот вам пример. Уже трое наших сотрудников... эти люди, должен сказать, играли существенную роль в работе... один погиб в уличной катастрофе, другой сошел с ума, третий пропал без вести... – Вы хотите, чтобы я разоблачил убийц? – Отнюдь нет. Как я уже сказал вам, мне нужно, чтобы вы взяли все дело под тщательный надзор. Для меня важно не столько то, что уже произошло, сколько безопасность в дальнейшем... Завершение работы под угрозой. Ваши услуги мне требуются для того, чтобы подобных инцидентов больше не было и чтобы впредь работа лаборатории проходила в нормальных условиях. – Я понял вас. Приложу все силы, чтобы оправдать ваше доверие и оказать вам помощь...» Вот как я попал в эту историю. Вы уже поняли, в чем дело? Нет, кажется, еще не поняли. Тогда я приведу один мой разговор по телефону... Телефон 328-3388. – Алло, это «Тоё-эйга»? Можно господина Куяму? – Кто говорит? – Кимура из агентства «Кимура». – Подождите, будьте любезны... Проходит около трех минут.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 8 октября 2020 г. 16:22 Абэ Кобо. Тоталоскоп (продолжение) Фильм начинается. Гости освежаются пивом и коктейлями и переговариваются между собой: – А что это такое «Дзогаба в Токио»? – Говорят, что зритель в этом фильме перевоплощается в доисторическое чудовище... – Ха! Это самая подходящая роль для господина Оэ... Зеленая лампа гаснет, снова зажигается красная. – Демонстрация закончена, – объявляет техник. – Сейчас господин Оэ расскажет нам, что он перечувствовал и пережил... Между прочим, господа, извините меня, но прошу вас на время отойти подальше, вон в тот угол. Есть основания опасаться, что господин Оэ в настоящий момент все еще сильно возбужден. Имейте в виду, он только что был чудовищем Дзогабой, минуту назад он сеял в Токио смерть и разрушения, стремясь освободить из зоопарка свою самку Дзорэру, закованную в цепи толщиной в десять сантиметров... Взрыв хохота. В ту же секунду дверь бокса распахивается, и оттуда, потрясая скрюченными, как когти, пальцами и скрипя зубами, вылетает господин Оэ. Он издаст страшный рев и бросается на служителя. Тот с визгом кидается бежать. Господин Оэ мчится за ним. Фотокорреспонденты мчатся за Оэ. Гостей охватывает паника. – Господин Оэ! – кричит другой служитель. – Господин Оэ! Фильм закончен! Оэ поворачивается и набрасывается на него. Он хорошо вошел в эту роль, как и подобает опытному актеру. Лицо его ужасно, движения хищные и угрожающие. Свирепость Дзогабы так и выпирает из него. И страшно то, что он все никак не может прийти в себя. Среди приглашенных несколько дам, визг и шум поднимаются не на шутку. Наконец четверо или пятеро наиболее сильных мужчин набрасываются па господина Оэ, одолевают его и выволакивают из помещения. – Спокойствие, господа! – кричит технический руководитель. – Все уже в порядке! Ему сейчас дадут успокоительного, и он очнется... Но каков эффект! Успех выше всяких ожиданий!.. Видимо, зрителям в порядке профилактики придется перед демонстрацией давать что-нибудь... Нет-нет, разумеется, только в тех случаях, когда фильмы такие острые и впечатляющие... Нужно будет рассмотреть этот вопрос... Э-э... Однако перейдем к следующему фильму. Он называется «Жизнь Наполеона». Впрочем, не знаю... Господии Уэда, как вы, не отказываетесь? – Я готов... Я готов .. Я не так молод, как господин Оэ... и темперамент у меня не тот... Я гарантирован... В напряженной атмосфере еще не остывшего волнения вспыхивает смех. Господин Уэда, дергаясь всем своим маленьким туловищем на коротких ножках, скрывается в боксе. Красная лампа... Зеленая лампа. – Да, вот это успех! – Прямо-таки потрясающий... При неосторожном обращении с этой машиной можно таких дров наломать... – Но если применять ее умело, подумайте, какие возможности в воспитании добродетельного человека... – Как бы то ни было, ясно, что это величайшее изобретение века... – Да, старое кино и телевидение уходят в безвозвратное прошлое... – Между прочим, жизнь Наполеона в этом фильме показывают от рождения до самой смерти? – Вряд ли... – Но ведь говорили же о сокращении опыта во времени... – Нет, просто переживания, связанные со смертью, неприятны... Скорее всего фильм доводится до того момента, когда он становится императором и находится в зените могущества... – Гм... Могу себе представить, каким надутым выйдет из бокса господин Уэда... Зеленый огонь гаснет. Зажигается красный. Гости ждут затаив дыхание. Дверь открывается. Но господин Уэда не выходит. В чем дело? Переволновался? Не выдержало сердце? Взволнованный служитель боязливо заглядывает в бокс и вдруг кричит: – Беда! Он исчез! Исчез? Что за чепуха? Гости обступают бокс. Да, как это ни странно, служитель прав. Господин Уэда исчез. Под стулом валяются брюки и пиджак, сорочка осталась – рукава в рукавах пиджака, пуговицы застегнуты, галстук завязан. Невероятно! Господин Уэда не снимал одежды, он просто исчез внутри нее! – Что же произошло в конце концов? Все разом повернулись к техническому руководителю. Тот, бледнея под обвиняющими взглядами десятка пар глаз, говорит, запинаясь: – Невероятно... И тем не менее факт... Страшный факт... Я человек науки, и я не могу не признать, что факт есть факт... Не могу обманывать вас, ссылаясь на сверхъестественные обстоятельства... Видимо, это наша вина. Объяснить исчезновение господина Уэды можно только так... Фильм «Жизнь Наполеона» включает в себя сжатый опыт примерно двенадцати лет жизни. Но, как видно, абсолютность тоталоскопа не ограничена просто психологическим опытом, она включает и физиологический опыт. А если это так, то картина ясна. За двенадцать лет жизни Наполеона господин Уэда не принял ни грамма реальной пищи, он держался исключительно на электрической стимуляции. Клетки его организма постепенно замещались электромагнитными импульсами, и едва фильм закончился, его тело исчезло... Я виноват... Готов нести заслуженную кару... Вся ответственность на мне... Пораженные гости не успевают усвоить сказанное, как приходит сообщение от врача, пользующего господина Оэ. Это страшное сообщение полностью подтверждает догадку технического руководителя. За несколько десятков минут, проведенных в боксе, организм господина Оэ претерпел огромные изменения. Странно развилась мускулатура. Появились дикие, свирепые рефлексы...

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 7 октября 2020 г. 06:15 Абэ Кобо. Тоталоскоп (продолжение)3 Со вторым сценарием – о необычайном опыте во времени – дело обстояло сложнее. Слишком уж четко была определена задача. Между тем длительность временных промежутков сама по себе создавала ощущение монотонности, что неизбежно вело к скуке. Сразу же решили, что сценарий должен быть биографическим, жизнеописательным и называться «Жизнь такого-то». Но вот кого взять субъектом кинобиографии? Долго перебирали разные возможности, но остановиться на какой-либо так и не смогли. Тогда список претендентов сократили до четырех человек и решили предоставить все случаю – вытянуть жизнеописание по жребию. Вот этот список: ЖИЗНЬ НАПОЛЕОНА. ЖИЗНЬ ТОЁТОМИ ХИДЭЁСИ*. * Один из военных диктаторов феодальной Японии. (Прим. перев.) ЖИЗНЬ БЕТХОВЕНА. ЖИЗНЬ ЛЕДИ ЧАТТЕРЛЕЙ. Жребий пал на «Жизнь Наполеона». Когда сценарий был готов, приступили к изготовлению тоталоскопических лент. Сначала перевели сценарий на язык электронной машины. Затем вложили его в электронную машину. Ни актеров, ни декораций не требовалось. В машину уже были заложены всевозможные элементы актерской игры, различные чувства, пейзажи. Правда, совершенно уникальные представления, как, например, облик Дзогабы, пришлось моделировать специально и вводить в программу машины дополнительно... Ленты были готовы. Несколькими днями позже закончился монтаж тоталоскопического оборудования. Решено было произвести пробный просмотр. Были приглашены дельцы и работники кино, а также корреспонденты газет. Гостей собрали в подвале здания лаборатории, помещении несколько убогом. Но в тот день там царила атмосфера необыкновенного волнения и жадного любопытства. И недаром. Ведь если эксперимент увенчается успехом, это будет не только революция в киноделе. Это будет означать, что кино вновь займет королевское положение в промышленности развлечений... Люди настороженно оглядывались, переговаривались вполголоса: – А где же экран? – Говорят, экран им не нужен. Фильм демонстрируется прямо в мозгу зрителя или что-то в этом роде... – Ну и ну! Но тогда каждому зрителю надо придать какой-то аппарат... – А вот он, смотрите... Видите, эта камера... – Хо-хо-хо! И туда нужно входить? Да, это нечто совсем новое... Все с любопытством смотрели на сверкающий металлический ящик величиной с телефонную будку. Затем перед ящиком появился президент «Тоё-эйга» господин Куяма. – Позвольте, господа, – начал он, – поблагодарить вас всех за то, что вы в такой радостный для нас день почтили нас своим присутствием. Вы, должно быть, уже знаете из пригласительных билетов, что самоотверженные усилия председателя правления акционерного общества «Т» господина Уэды увенчались, наконец, успехом. Тоталоскоп, это чудо нашего века, создан. Древний западный философ Аристотель как-то сказал, что жизнь человека есть его опыт. Изобретение тоталоскопа безгранично обогащает этот опыт, широко раздвигает рамки человеческой жизни. Отныне оказывается возможно за небольшую плату пережить биографию любого великого человека. И вот о чем я подумал, когда господин Уэда доложил об окончании работ. Жизнь прожита недаром! Наш замысел осуществился. И те, кто вложил капитал в это дело, несомненно, удовлетворены. А почему? Дело в том, что то-талоскоп – это не просто новый вид кинематографа. В отличие от всех других видов искусства он создает неслыханно тесную связь со зрителем. Ведь старое кино и телевидение были для зрителя всего-навсего источником мимолетных удовольствий. Другое дело – тоталоскоп. С его появлением людям нечего будет ворчать на скуку и однообразие существования. Они смогут выбирать себе биографии по вкусу. Мне думается, если позволят им средства, они всю жизнь будут торчать в тоталоскопических боксах. Да возьмите хотя бы меня. Я стар и последние годы своей жизни хотел бы провести при помощи тоталоскопа веселым юношей, так и умереть во сне... А потому... Это, конечно, пока только мое личное мнение, но в ближайшем будущем разумно будет учредить нечто вроде «Т-страхования». Пока человек молод, он вносит деньги, а к старости, когда наберется установленная сумма, он получает в свое распоряжение тоталоскопический бокс и живет жизнью других людей. Тогда исчезнет это чудовищное противоречие нашего существования: пока мы молоды, мы вынуждены работать, а едва успеваем обеспечить себя, как наступает старость. Подумайте, каждый старик сможет встретить свой последний день веселым, прекрасным юношей... Поистине ничего лучше еще не было. Разве это не благодеяние для всего рода людского? Нет, это великолепно. Я уверен, что идея «Т-страхования» будет всеми встречена с восторгом. Уже теперь не приходится сомневаться, что тоталоскопическая промышленность станет самой процветающей отраслью производства... Он с торжеством оглядел собравшихся. Многие гости удовлетворенно кивали, другие, словно побитые, отводили глаза и упорно глядели на кончики носков своей обуви. Среди этих унылых и подавленных были не только руководители других кинокомпаний и держатели акций телевизионных фирм, но и бывшие члены руководства «Тоё-эйга», те, кто всеми силами противился выделению «Т» в качестве дочерней компании. Ничего не поделаешь, приходилось делать вид, будто только и ждешь случая приобрести на деньги, полученные при выходе из дела, тоталоскопическое оборудование... После приветственного слова господина Куямы поднялся главный технический руководитель и коротко объяснил принцип действия аппаратуры. – Поскольку тоталоскоп в отличие от обычного кино не имеет внешнего экрана, а создает внутренний, этих экранов, естественно, должно быть столько же, сколько зрителей. Вот этот бокс, который вы, господа, видите перед собой, и содержит необходимые устройства для создания у зрителя внутреннего экрана. Зритель входит сюда, садится на стул и по указанию служителя, передаваемому по телефону, производит манипуляции с кнопками и верньерами на пульте перед собой. Вот и все. Далее аппаратура автоматически настраивается на индивидуальные характеристики зрителя и сама пускает в ход демонстрационное устройство. В нынешней модели приемопередатчик работает на проводной связи, но в будущем мы перейдем на радио и надеемся, что со временем тоталоскопические боксы станут достоянием любой семьи... Но пора начинать демонстрацию. К сожалению, за один раз мы можем показывать фильм только одному зрителю. Но мы постараемся удовлетворить всех желающих одного за другим, насколько нам позволит время. Первым же зрителем тоталоскопа по нашему решению будет ведущий киноартист компании «Тоё-эйга», звезда экрана господин Оэ Куниёси. Вторым зрителем по праву будет практический руководитель работ над тоталоскопом, председатель акционерной компании «Т» господин Уэда... Господин Оэ, прошу вас. Первый тоталоскопический фильм называется «Дзогаба в Токио». Продолжительные аплодисменты. Оэ нарочито беспечно, со всем известной ослепительной улыбкой пожимает руку господину Куяме и при помощи служителя забирается в бокс. Дверь бокса закрывается. Вспыхивает красная лампа, затем ее сменяет зеленая. – Настройка закончена, – объясняет техник.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 6 октября 2020 г. 15:39 Абэ Кобо. Тоталоскоп (продолжение) А – это, например, счастливая любовь. Жизнь в качестве императора. Перевоплощение в красавца или красавицу, в полновластного диктатора и осуществление всех желаний. Перевоплощение в миллионера... и тому подобное. Что касается Б, то здесь речь идет, например, о том, чтобы летать по воздуху, стать невидимкой. Совершить путешествие на Марс. Испытать ужас при встрече с чудовищем. Совершить убийство, ограбление, другое какое-нибудь преступление... и прочее. Относительно В мнения членов комиссии разделились. Одни считали, что передать сжатый опыт долгой жизни невозможно. Другие возражали. Соображения первых сводились к следующему. В обычном кино сжатие времени не более чем внешний прием, когда временные интервалы минуются посредством психологического скачка. В тоталоскопе, где зритель все должен пережить на личном опыте, такой скачок совершенно невозможен. Но возражавшие опровергали эти доводы, указывая на относительность времени. Действительно, если магнитофонную запись игры оркестра, продолжавшейся час, прокрутить за десять минут, обыкновенный человек не услышит ее. Но если этот человек будет двигаться во времени со скоростью, соответствующей темпу воспроизведения, он воспримет игру оркестра так же, как если бы она продолжалась час. Рассмотрев доклад комиссии, правление решило: 1. Записи типов А и Б можно, по-видимому, сочетать в одном сценарии. 2. Принимая во внимание, что председатель правления господин Уэда проявил к записи типа В особый интерес, следует попытаться в виде эксперимента создать сценарий на основе такой записи. Что ж, это было разумно. Ведь если бы эксперимент удался и оказалось возможным передавать опыт пятичасового бытия за пять минут, это дало бы колоссальный выигрыш даже с точки зрения коммерческой... И вот, руководствуясь указаниями правления, сценарная комиссия быстро состряпала два проекта экспериментальных сценариев: один – на основе сочетания записей А и Б, другой – на основе В. Сценарий на основе А и Б сочетал приключения при встрече с чудовищем и счастье разделенной любви. Но первоначальный вариант сюжета имел несколько иной вид. Некий юноша заполучает карту острова сокровищ – какого-то островка в Южных морях. Прибыв на остров, он обнаруживает, что там живет доисторическое чудовище Дзогаба. Юноша несколько раз попадает в опасные ситуации, однако с честью выходит из них, находит в конце концов сокровища и становится мультимиллиардером. – Не хватает женщины! – тут же заявил один из членов комиссии. – И потом нужно, чтобы герой защищался от чудовища каким-нибудь остроумным способом, – добавил другой. Проект сценария передали на доработку второму писателю. В измененном виде сюжет выглядел так. Некий юноша заполучает карту острова сокровищ. Это островок в Южных морях, и юноша попадает на пего после долгого путешествия на корабле. Вместе с ним на берег высаживается влюбленная в него девушка, плывшая на корабле зайцем. Вдобавок на острове проживает первобытное чудовище Дзогаба. Девица беспомощна и ничего не умеет делать. Юноша ее бранит, и она горько плачет. Но вот нападения Дзогабы ставят юношу в очень стесненные обстоятельства. И тут именно девушка обнаруживает у чудовища слабое место. Дзогаба начисто лишен обоняния! И он решительно не способен отличить человека от чучела. Молодые люди совместными усилиями изготовляют чучело, подсовывают его Дзогабе и, пока чудовище отвлечено, благополучно отыскивают сокровище. Юноша преисполнен благодарности к девушке, и они счастливо соединяются... Члены комиссии животы надорвали от смеха. Они признали, что это самая нелепая история, какую им приходилось слышать, и она, несомненно, отвечает вкусам публики. А когда проект был утвержден (после нескольких мелких поправок и уточнений; так, решили сделать юношу молодым ученым, а девушку взять самую сексуальную, какую можно найти), один из членов комиссии, специалист по психологии кино, задал чрезвычайно важный вопрос: – Простите, господа, а кто в этом сценарии главное действующее лицо? В кого будет перевоплощаться зритель? – Ну, разумеется, молодой ученый... А, вот что вы имеете в виду! Вы думаете, что когда зрителем будет женщина, это может вызвать затруднения? – Вовсе нет. Как раз это не имеет никакого значения. Ведь известно, что самое большое желание любой женщины – это стать мужчиной... Нет, дело не в этом. Вот у меня сложилось впечатление, что сюжет этот уж слишком похож на сюжеты фильмов обычного кино. – Что же вы предлагаете? – Видите ли... Короче говоря, по моему глубокому убеждению, главным действующим лицом следует сделать это самое чудовище. – Чудовище?! – в один голос вскричали все члены комиссии. – Дзогаба – главное действующее лицо! Да это эпохальная идея!.. Да это потрясающе!.. Гениальная мысль! – Одну минуту, дайте мне договорить. Вовсе это не счастливое озарение, а просто логическое умозаключение. Почему фильмы о чудовищах одно время так притягивали публику? Потому что это рассказы о победе разума над грубой силой? Чушь! Публику привлекала свирепость чудовищ! И это легко доказать. В тех фильмах, где самые ужасные чудовища оказывались смирными, как статуи Будды, публика не была заинтересована. На такие фильмы ходило вдвое меньше зрителей. Да, публику притягивало именно сверхзверство монстра... совершенно так же, как ее притягивают жестокие фильмы о войне... ее бесчеловечность! И именно поэтому даже в старых, обычных фильмах чудовищ старались делать главным действующим лицом. Разумеется, пока экран находился вне зрителя, переместить ощущения чудовища в зрителя было невозможно, и мне кажется, только поэтому продюсерам приходилось идти на идею победы человека над зверем. – Действительно! Тоталоскоп дает возможность переместить в зрителя ощущения любого существа, и нам не стоит стесняться чудовища – главного героя, не так ли? – Совершенно верно. А какая это полировка крови – в наш просвещенный век превратиться на часок в свирепое непобедимое чудовище и всласть побуйствовать! – Да, да! Не говоря уже о том, что, сделав чудовище главным действующим лицом, мы сразу удовлетворяем и требованию типа А – осуществление желания и требованию типа Б – необычайные приключения в пространстве... Великолепно! Дух захватывает, как представишь себе это! – Вот только как быть с любовью? – тихонько сказал один из членов комиссии. – Она у нас выпала... – Ничего подобного! Вставим в сценарий самку Дзогабы, и все будет в порядке. Любовь в первозданном виде. Колоссальная любовь! Ну, не прекрасно ли это? – Замечательно! Колоссальная любовь? Члены комиссии ржали, утирая слезы. Так благополучно закончилось обсуждение проекта первого экспериментального сценария.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 5 октября 2020 г. 15:26 Абэ Кобо. Тоталоскоп Перевод С.Бережкова Есть пословица: за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Но я, вероятно, жаден от природы, я не мог примириться с тем, что нельзя поймать сразу двух зайцев, а потому придумал способ слить двух зайцев в одного. Уж одного-то зайца поймать не так трудно. Но поскольку этот мой заяц состоит все-таки из двух, тело его как бы сшито из двух частей, причем шов сам бросается в глаза. На вид мой заяц неказист, да с этим уж ничего не поделаешь. Впрочем, если разрезать его по шву, то каждая половина в качестве отдельного зайца могла бы с успехом иметь самостоятельное хождение. Таким образом, моего сборного зайца можно использовать дважды. Например, при переписке двух корреспондентов. Один пошлет другому первую половину, другой в ответ пошлет вторую. Все равно хуже, чем при погоне за двумя зайцами, не будет. Итак, намереваясь, по пословице, сбить одним камнем двух птиц, я презентую переднюю часть своего составного зайца любителям научной фантастики, а заднюю часть – любителям детектива. Прошу вас, Кимура-сан, мы ждем вашего рассказа... Да, одну минуту! Пока вы будете излагать первую, научно-фантастическую половину рассказа, вам, пожалуй, лучше не говорить, кто вы такой... До второй половины будьте простым, незаинтересованным рассказчиком. Понятно. Итак, господа, по желанию автора я не стану представляться вам, пока не подойду ко второй, детективной части рассказа. Заметьте, однако, что рассказ этот странен и удивителен, какова бы ни была моя профессия. Мало того, соль первой половины рассказа не имеет никакого отношения к моему существованию... Вернее, мое существование можно совершенно игнорировать... Впрочем, довольно предисловий. Э-э... Коротко говоря, вся эта история... Если рассказывать все по порядку... Э-э... Скажите, приходилось ли вам слышать когда-либо о «Плане Т»? Нет? Ну, тогда о плане «Тотаско»? Тоже не слыхали? Ну, а если я скажу, что «Тотаско» – это сокращение от слова «Тоталоскоп»? Уж теперь-то вы должны вспомнить... Что? Объемное кино? Нет, нет, ничего подобного. Сказать так – это все равно, что вообще ничего не сказать... Идея тоталоскопа на сто голов выше первобытной идеи объемного кино. Начнем с того, что изображение в объемном кино, как бы реалистично оно ни выглядело, проецируется на экран, который всегда находится вне зрителя. Это всего лишь развитие идеи старинного плоского кино. Другое дело – тоталоскоп. Тут экран создается внутри зрителя. Понимаете? Внутри! Тоталоскоп коренным образом отличен от кино, воздействующего на элементарные органы чувств: на зрение, слух, обоняние. И если уж говорить о кино, то слово «объемное» следует заменить словом «совершенное» или «абсолютное». Дело в том, что тоталоскоп одновременно и всесторонне воздействует на всю сенсорную систему человека, на все его нервы, ведающие ощущениями и восприятиями. В тоталоскопе зритель не просто слушает и смотрит то, что ему демонстрируют, он воспринимает действие как участник его. В тоталоскопе изображение передается не светом и не звуком, а электрической стимуляцией непосредственно клеток головного мозга и нервов. А кинопленку в нем заменяет род магнитной записи, которая переводит изображение на язык напряжений, частот и интенсивностей. «План Т» можно было бы назвать квинтэссенцией последних достижений науки. Он предусматривал использование всех новейших открытий в области нейрофизиологии и электроники. Компания «Тоё-эйга» вложила в него деньги и вот за три года до описываемых событий начала его осуществлять. Работы велись в строжайшем секрете. Но полностью тайну соблюсти не удалось. Да это и понятно. Разве можно сохранить в тайне создание чудодейственного средства, воскрешающего кинопромышленность, которая погибает в конкурентной борьбе с телевидением? И не удивительно, что «План Т» вскоре подвергся всевозможным давлениям извне. Особенно тяжело было с капиталовложениями. Чтобы выйти из тупика, президент компании «Тоё-эйга» господин Куяма решил основать отдельное акционерное общество «Т», во главе которого он поставил некоего господина Уэду, одного из преданных ему директоров-распорядителей. Ну вот, такова в общих чертах подоплека... А теперь я расскажу о необычайных происшествиях, имевших место во время первого пробного просмотра первых тоталоскопических фильмов после того, как «План Т» был осуществлен. Впрочем, сначала, пожалуй, следовало бы вкратце изложить историю создания этих фильмов. Если конструирование аппаратуры оказалось невероятно трудным делом, то и проблема сценария не была пустячком. Ведь какая-нибудь обычная история, где кто-то входит, а кто-то выходит, для тоталоскопического фильма не имела никакого смысла. И вот группа специально подобранных писателей дни и ночи напролет обсуждала вопрос, как лучше использовать в сценарии все возможности тоталоскопа. В чем главная особенность тоталосконического сценария? Само собой, зритель тоталоскопического фильма – не стороннее, третье лицо по отношению к действию, он – непосредственный участник действия, причем не наблюдатель, а главный персонаж. Из этого и старались исходить, работая над сценарием. Сценарная комиссия пришла к выводу, что тоталоскопические ленты могут быть трех типов: А. Запись осуществленных желаний. Б. Запись необычайных приключений в пространстве. В. Запись необычайных приключений во времени. Попробую вкратце объяснить, что здесь имелось в виду.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 4 октября 2020 г. 15:20 Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий Бедные злые люди Царь сидел голый. Как нищий дурак на базаре, он сидел, втянув синие пупырчатые ноги, прислонясь спиной к холодной стене. Он дрожал, не открывая глаз, и все время прислушивался, но было тихо. В полночь он проснулся от кошмара и сразу же понял, что ему конец. Кто-то хрипел и бился под дверью спальни, слышались шаги, позвякивание железа и пьяное бормотание дядюшки Бата, его высочества: «А ну, пусти… А ну, дай я… Да ломай ее, стерву, чего там…» Мокрый от ледяного пота, он бесшумно скатился с постели, нырнул в потайной шкаф и, не помня себя, побежал по подземному коридору. Под босыми ногами хлюпало, шарахались крысы, но тогда он ничего не замечал и только сейчас, сидя у стены, вспомнил все: и темноту, и осклизлые стены, и боль от удара головой об окованные двери храма, и свой невыносимо высокий визг. Сюда им не войти, подумал он. Сюда никому не войти. Только если царь прикажет. А царь-то не прикажет… Он истерически хихикнул. Нет уж, царь не прикажет! Он осторожно разжмурился и увидел свои синие безволосые ноги с ободранными коленками. Жив еще, подумал он. И буду жив, потому что сюда им не войти. Все в храме было синеватое от холодного света лампад — длинных светящихся трубок, протянутых под потолком. Посередине стоял на возвышении Бог, большой, тяжелый, с блестящими мертвыми глазами. Царь долго и тупо смотрел, пока Бога не заслонил вдруг плюгавый служка, совсем еще сопляк. Раскрыв рот и почесываясь, он стоял и глазел на голого царя. Царь снова прикрыл глаза. Сволочь, подумал он, гаденыш вшивый, скрутить ублюдка — и собакам, чтобы жрали… Он сообразил, что не запомнил хама как следует, но служки уже не было. Сопливый такой, хлипкий… Ладно, вспомним. Все вспомним, дядюшка Бат, ваше высочество. При отце небось сидел в уголке, пил себе потихоньку да помалкивал, на глаза боялся попасть, знал, что царь Простяга подлого предательства твоего не забыл… Велик был отец, с привычной завистью подумал царь. Будешь великим, если у тебя в советниках ангелы Божьи во плоти. Все знают, все их видели: лики страшные, белые как молоко, а одежды такие, что не поймешь, голые они или как… И стрелы у них были огненные, как бы молнии, кочевников отгоняли этими стрелами, и хотя метали в небо, половина орды покалечилась со страху. Дядюшка Бат, его высочество, шептал как-то, пьяно отрыгивая, что стрелы те метать может каждый, нужны лишь особые пращи, которые у ангелов есть и которые у них хорошо бы взять. А он еще тогда сказал — тоже был пьяный, — что раз хорошо взять, то и надо взять, чего там… И вскоре после этого застольного разговора один ангел упал со стены в ров, поскользнулся, наверное. Рядом с ним во рву нашли дядюшкиного телохранителя с дротиком между лопаток. Темное это было дело, темное… Хорошо, что народ ангелов никогда не жаловал, страшно было на них глядеть, хотя и не понять, почему страшно, — ангелы были люди приветливые, веселые. Вот только глаза у них были страшные. Маленькие, блестящие, и все бегают да бегают… нечеловеческие глаза, немирные. Так народ и промолчал, хотя и дал ему отец, царь Простяга, такую волю, что вспомнить стыдно… и то сказать, отец до Переворота, говорят, шорником был. За такие разговоры я потом самолично глаза вырывал и в уши зашивал. Но помню, сядет он, бывало, под вечер на пороге Хрустальной Башни, примется кожу кроить — смотреть приятно. А я рядом примощусь, прижмусь к его боку, тепло, уютно… Из комнат ангелы поют, тихо так, слаженно, отец им подтягивает — он их речь знал, — а вокруг просторно, никого нет… не то что сейчас, стражников на каждом углу понатыкано, а толку никакого… Царь горестно всхлипнул. Да, отец хороший был, только слишком долго не помирал. Нельзя же так при живом сыне… Сын ведь тоже царь, сыну тоже хочется… А Простяга все не стареет, мне уже за пятьдесят перевалило, а он все на вид моложе меня… Ангелы, видно, за него Бога просили… За него просили, а за себя забыли. Второго, говорят, прижали в отцовской комнате, в руках у него было по праще, но биться он не стал, перед смертью, говорят, кинул обе пращи за окно, лопнули они синим огнем, и пыли не осталось… Жалко было пращей… А Простяга, говорят, плакал и упился тогда до полусмерти — первый раз за свое царствование — искал все меня, рассказывают, любил меня, верил… Царь подтянул колени к подбородку, обхватил ноги руками. Ну и что ж, что верил? Меру надо было знать, отречься, как другие делают… да и не знаю я ничего, и знать не желаю. Был только разговор с дядюшкой, с его высочеством. «Не стареет, — говорит, — Простяга». — «Да, — говорю, — а что поделаешь, ангелы за него просили». Дядюшка тогда осклабился, сволочь, и шепчет: «Ангелы, — говорит, — нынче песенки уже не здесь поют». А я возьми и ляпни: «Уж это верно, и на них управа нашлась, не только на человеков». Дядюшка посмотрел на меня трезво и сразу ушел… Я ведь ничего такого и не сказал… Простые слова, без умысла… А через неделю помер Простяга от сердечного удара. Ну и что? И пора ему было. Казался только молодым, а на самом деле за сто перешел. Все помрем… Царь встрепенулся и, прикрываясь, неловко поднялся на корточки. В храм вошел верховный жрец Агар, служки вели его под руки. На царя он не взглянул, приблизился к Богу и склонился перед возвышением, длинный, горбатый, с грязно-белыми волосами до пояса. Царь злорадно подумал: «Конец тебе, ваше высочество, не успел, я тебе не Простяга, нынче же свои кишки жрать будешь, пьяная сволочь…» Агар проговорил густым голосом: — Бог! Царь хочет говорить с тобой! Прости его и выслушай! Стало тихо, никто не смел вздохнуть. Царь соображал: когда случился великий потоп и лопнула земля, Простяга просил Бога помочь, и Бог явился с неба комом огня в тот же вечер, и в ту же ночь земля закрылась, и не стало потопа. Значит, и сегодня так будет. Не успел дядюшка, ваше высочество, не успел! Никто тебе теперь не поможет… Агар выпрямился. Служки, поддерживавшие его, отскочили и повернулись к Богу спиной, пряча головы руками. Царь увидел, как Агар протянул сложенные ладони и положил на грудь Бога. У Бога тотчас загорелись глаза. От страха царь стукнул зубами: глаза были большие и разные — один ядовито-зеленый, другой белый, яркий, как свет. Было слышно, как Бог задышал, тяжело, с потрескиванием, словно чахоточный. Агар попятился. — Говори, — прошептал он. Ему, видно, тоже было не по себе. Царь опустился на четвереньки и пополз к возвышению. Он не знал, что делать и как поступать. И он не знал, с чего начинать и говорить ли всю правду. Бог тяжело дышал, похрипывая грудью, а потом вдруг затянул тихонько и тоненько — жутко. — Я сын Простяги, — с отчаянием сказал царь, уткнувшись лицом в холодный камень. — Простяга умер. Я прошу защиты от заговорщиков. Простяга совершал ошибки. Он не ведал, что делал. Я все исправил: смирил народ, стал велик и недоступен, как ты, я собрал войско… А подлый Бат мешает мне начать завоевание мира… Он хочет убить меня! Помоги! Он поднял голову. Бог, не мигая, глядел ему в лицо зеленым и белым. Бог молчал. — Помоги… — повторил царь. — Помоги! Помоги! — Он вдруг подумал, что делает что-то не так и Бог равнодушен к нему, и совсем некстати вспомнил: ведь говорили, что отец его, царь Простяга, умер вовсе не от удара, а был убит здесь, в храме, когда убийцы вошли, никого не спросясь. — Помоги! — отчаянно закричал он. — Я боюсь умереть сегодня! Помоги! Помоги! Он скрючился на каменных плитах, кусая руки от нестерпимого ужаса. Разноглазый Бог хрипло дышал над его головой. — Старая гадюка, — сказал Толя. Эрнст молчал. На экране сквозь искры помех черным уродливым пятном расплылся человек, прижавшийся к полу. — Когда я думаю, — снова заговорил Толя, — что, не будь его, Аллан и Дерек остались бы живы, мне хочется сделать что-то такое, чего я никогда не хотел делать. Эрнст пожал плечами и отошел к столу. — И я всегда думаю, — продолжал Толя, — почему Дерек не стрелял? Он мог бы перебить всех… — Он не мог, — сказал Эрнст. — Почему не мог? — Ты пробовал когда-нибудь стрелять в человека? Толя сморщился, но ничего не сказал. — В том-то и дело, — сказал Эрнст. — Попробуй хоть представить. Это почти так же противно. Из репродуктора донесся жалобный вой. «ПОМОГИ ПОМОГИ Я БОЮСЬ ПОМОГИ…» — печатал автомат-переводчик. — Бедные злые люди… — сказал Толя. АБС ПАНОРАМА 3

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 3 октября 2020 г. 18:26 БОЛЬШАЯ СТРУГАЦКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ Ф ФАЙЛ ТЕКСТОВОЙ. Специальное отделение компьютерной памяти. Еще один пример применения достижений электроники в губернском городе СПб: «Чтение «Понедельников» так вдохновило меня, что я завел, наконец, текстовой файл, куда отныне намерен вносить НЕОБХОДИМЫЕ ИСПРАВЛЕНИЯ — для будущего экстраполного и супервыверенного Собрания сочинений в -надцати томах. По поводу чего и выражаю свою искреннюю признательность досточтимому В.Казакову и неподражаемому Александру Милинскому! Ибо они воистину подвигли меня на эту акцию, необходимость которой я смутно ощущаю уже давно. На месте же люденов (пусть не всех, а только тех из них, кто интересуется теоретическим литературоведением) я обязательно составил бы полный «СПИСОК СПОТЫКОВ, ЛЯПОВ И ПРОКОЛОВ» и проанализировал бы его. Опытный психоаналитик способен многое узнать о своем пациенте, исследовав систему оговорок его, описок и прочих лингвистических несоответствий. А на что способен опытный люден?» БНС. (П., 1991, № 26.) ФАНТАСТИКА — литература. Утверждение братьев Стругацких, справедливое, как тридцать лет назад, так и ныне и впредь и вовеки веков для любого, кто хоть однажды читал братьев Стругацких. Обратное утверждение, собственно говоря, тоже верно применительно к творчеству братьев Стругацких.* ФАНТАСТИКА СОВЕТСКАЯ. Национальная традиция в России очень сильна: поколение или два назад в деревнях еще рассказывали сказки. Лично мне кажется, что у этой традиции есть сильные стороны, особенно когда ее используют иронически, как Стругацкие. Но она и очень опасна, ведь сказка — это старший жанр, и если вы хотите писать сказки, вы не будете писать НФ. Так что это главное направление в хорошей советской НФ после 1968 года мне не нравится: по-моему, она делает НФ безобидной. Под хорошей НФ я имею в виду Биленкина, Гора, Варшавского, Стругацких, Шефнера, Ларионову, Булычева и других. Это направление держало ее в состоянии, которое я называю нонкогнитивным. Следует добавить, что в СССР по идеологическим причинам опубликована масса чудовищно плохой НФ, потому что комитету нравились свои наемные писаки. Думаю, теперь этому придет конец. Не знаю, но надеюсь на это. Затем им придется терпеть массу плохой коммерческой НФ: рынок, без сомнения, тоже найдет своих наемных писак (часто это те самые, кто писал для комитетов, эта порода вынослива). Дарко Сувин, (американский историк и теоретик НФ) ФОРМУЛА ВРЕМЕНИ. У каждого своя. И с точки зрения вечности, и в житейском плане. У Бориса Стругацкого тоже: — Тогда, Борис Натанович, я вам через пять минут перезвоню! — Нет, именно через пять минут — не очень удачно. Я как раз сейчас бреюсь, чтобы идти за хлебом. А через час — пожалуйста! — Тогда, Борис Натанович, я вам через пять минут перезвоню! — Нет, именно через пять минут — не очень удачно. Мне буквально сейчас должен звонить Славочка Рыбаков. А через час — пожалуйста! — Тогда, Борис Натанович, я вам через пять минут перезвоню. — Нет, именно через пять минут — не очень удачно. Я как раз через пять минут должен буду срочно уезжать. Так что если у вас очень коротко, то давайте сейчас. — Очень коротко. На полчасика. — Валяйте! — Тогда, Борис Натанович, я вам через пять минут перезвоню! — Хорошо. Только обязательно напомните, когда будете звонить, о чем мы с вами... А.И. Х ХАУЭЛЛ ИВОННА — см. Диссер. ХИТ-ПАРАД (депутатский). Эксклюзивно для БСЭ ряд депутатов Санкт-Петербургского городского Совета ответили на два вопроса: 1. Ваше любимое произведение у братьев Стругацких? 2. Что из творчества этих писателей наиболее актуально сегодня? Юрий ГЛАДКОВ, член малого Совета: 1. «Улитка на склоне». 2. Затрудняюсь назвать конкретно, но воздействие книг Стругацких на подготовку умов, которые сегодня что-то делают, было колоссально. То, что я сейчас здесь, — в какой-то степени связано с творчеством Стругацких. Алексей КОВАЛЕВ: 1. «Понедельник начинается в субботу» и «Улитка на склоне». 2. «Улитка...» затрагивает наиболее глубинные основы нашего мировоззрения, как и «Жук в муравейнике». Думаю, 70-80 процентов нашей молодой интеллигенции «росли» вместе с книгами Стругацких, и в этом смысле их влияние огромно. Виталий СКОЙБЕДА: 1. «Сказка о тройке». 2. «Сказка о тройке». — А что бы ты делал, если был прогрессором, заброшенным на Землю? — Я бы немедленно отсюда смылся. Александр БЕЛЯЕВ, председатель горсовета: 1. «Пикник на обочине». 2. «Понедельник начинается в субботу». Сегодняшний окружающий нас «дурдом» очень похож на тот, который изображен в этой книге. Михаил ГОРНЫЙ, член малого Совета: 1. «Страна багровых туч» (первое, что я прочитал у Стругацких), «Понедельник...», «Трудно быть богом», «Хищные вещи века». 2. «Обитаемый остров». Острейший философско-политический прогноз! Виктор НОВОСЕЛОВ, председатель Московского райсовета: 1. «Гадкие лебеди». 2. «Отягощенные злом». Сергей ЕГОРОВ, председатель комитета по вопросам собственности: 1. Они все мне нравятся! Ни одного «слабого» назвать не могу! Самые любимые (по «убывающей») — «Обитаемый остров», «Пикник на обочине», «Трудно быть богом». И вообще это — мои любимые писатели-фантасты, я вырос и сформировался как человек в большей части на их произведениях. 2. «Обитаемый остров» сегодня ОЧЕНЬ актуален! Нет того излучения, нет башен, но психологическое излучение очень сильно, и большая часть населения находится под интенсивным его воздействием. Не все, как Максим Каммерер, защищены от него... «Град обреченный», конечно. И «Улитка на склоне»: сейчас каждый человек, мне кажется, находится в состоянии Кандида. Кто-то это осознает, кто-то — нет, но каждый должен понять — что же все-таки происходит вокруг? Борис Вишневский «ХИЩНЫЕ ВЕЩИ ВЕКА» (1965). Повесть, в которой авторы убедительно (однако умозрительно) демонстрируют, что люди с жиру обычно бесятся. В настоящее время, когда не до жиру, проверить опытным путем в России не представляется возможным. Отчего повесть скорее выиграла, а не проиграла, преобразовавшись из фантастики ближнего прицела в фантастику ну о-о-очень дальнего прицела.* ХОРОШАЯ КНИГА — всегда некий импульс к работе. Она вызывает так называемую «белую зависть» — хочется написать что-нибудь в этом же роде и еще лучше. Я, впрочем, не помню ни одного случая, когда прочитанная книга бросила бы меня за письменный стол, к пишущей машинке, к бумаге... Нет, так не бывает. Но вот что я заметил: есть книги, которые особенно хорошо читать именно в процессе работы — вечером, когда дневная ее порция закончена. Вне работы я перечитываю их редко. Это, например, «Помпадуры и помпадурши» Салтыкова-Щедрина или «Современная идиллия» его же, или (не странно ли?) трилогия Дюма о мушкетерах. Почему именно эти книги? Почему именно во время работы? Не знаю. Сравнил бы вот с чем: как больная собака по неконкретным приметам разыскивает нужную ей травку, так и моя рука тянется к книжной полке и достает именно то, что нужно. БНС, «Вечерний Ленинград», 1985, 18.12. Ц ЦУРЭН. Стихотворец из повести «Трудно быть богом» (см. Т.). Знаменит строчкой «Как лист увядший падает на душу». На вопрос Б.Стругацкому, чьи это стихи, Б.Стругацкий скромно ответил: «Ну, мои».* Ч «ЧАРОДЕИ». Двухсерийное кино. Самое яркое свидетельство творческой неудачи кинематографистов, сотворенное по отдаленным мотивам творческой удачи писателей (см. Кино).* Ш ШЕКСПИР. Стихотворец. Знаменит, среди всего прочего, монологом «Быть или не быть?». На вопрос Румате Эсторскому (см. Р), чьи это стихи, Румата скромно ответил: «Мои». ШКОЛА. Выборгская ул., 3. Акимова Лариса Ивановна, завуч школы № 107: «И Борис, и Аркадий заканчивали нашу школу. Легенд о их пребывании в этих стенах не осталось, но учителя, которые их помнят, говорили, что это были хорошие ребята. На моей памяти Борис Натанович в школу не приходил, но его мама (Александра Ивановна Литвиничева, заслуженный учитель РСФСР. — Прим. ред. БСЭ) — она раньше работала завучем в этой школе и преподавала литературу — все время поддерживала с нами связь, когда была жива. Через нее мы узнавали об успехах сыновей. Стругацкими школе было подарено несколько книг, они есть в школьной библиотеке». С.Ф. Щ ЩЕКН — (см. Итрч, см. ИТРЧ).* Ы Ы — голый вепрь, свирепое животное из повести «Трудно быть богом». В России давно не водится, ибо по сути (голый вепрь) является свининой. Съеден свирепым населением. Переварен.* Э ЭКСЕЛЕНЦ. Расхожее обозначение Б.Стругацкого членами семинара (драбантами, см. Д.) Б.Стругацкого. Подразумевается большое уважение, а не портретное сходство с Рудольфом Сикорски (см. «Жук в муравейнике», «Обитаемый остров», «Волны гасят ветер»), называемым так же из большого уважения.* ЭПИГРАФ. Фантастика без тайны — скучна. Фантастика без достоверности — фальшива, напыщенна и назойливо дидактична. А фантастика без чуда — и не фантастика вовсе. БНС. (см. Лем). Ю ЮБИЛЕЙ. Пора. Ура. См. З. «За трудовую доблесть»: «Он та-а-кой молодой!». В одной из частных бесед драбант А.Измайлов осмелился заявить Б.Стругацкому: «Вы уж меня послушайте! Мне уже почти сорок, а вам еще и шестидесяти нет!». А.Измайлов уже не прав. Уже — есть!* Я ЯРОСЛАВЦЕВ С. Писатель. По уклончивым утверждениям братьев Стругацких, никакого отношения к братьям Стругацким не имеет, даже не однофамилец. Особенно не имеет отношения к А.Стругацкому.* ЯТУРКЕЫНЖЕНСИРХИВ. Имя собственное из сказки «Путешествие в преисподнюю». Придумано С.Ярославцевым путем, отличным от компьютерных изысканий Б.Стругацкого (см. М — Мудакез). Читай наоборот: Ятуркеынженсирхив...* ________________________________________ Большая Стругацкая Энциклопедия Условные обозначения: АНС — Аркадий Натанович Стругацкий. БНС — Борис Натанович Стругацкий. АБС — Аркадий и Борис Стругацкие. Произведения АБС: ВНМ — «Второе нашествие марсиан» ГО — «Град обреченный» ЗМЛДКС — «За миллиард лет до конца света» ПНВС — «Понедельник начинается в субботу» ПНО — «Пикник на обочине» ОЗ — «Отягощенные злом» ТББ — «Трудно быть богом» УНС — «Улитка на склоне» ХС — «Хромая судьба» П. — «Понедельник» (ньюслеттер группы «Людены»). * * * Над БСЭ работали: Идея, составление и оформление — Константин Молох, Геннадий Кабалкин. Автор (44 статьи БСЭ — отмечены * ) — Андрей Измайлов. Редакторская группа: Константин Селиверстов, Валерий Прохватилов, Сергей Федоров. Фото — Сергей Подгорков, Дмитрий Григорьев. Дружеские шаржи (на 1-й и 5-й стр.) — Евгений Мигунов. Верстка и набор — Алексей Иванович, Александр Лебедев, Ольга Иванович, Мария Черняева, Вера Хайкович. * * * Редакция «ПЛ» выражает благодарность группе «Людены» (координатор Юрий Флейшман) за помощь в подготовке БСЭ и предоставленные материалы. ________________________________________ // Петербургский литератор. — 1993. — № 4 (10). ________________________________________ Главный редактор Валерий Прохватилов Мнение редакции и авторов не обязательно совпадает. Редколлегия: Юрий АЛЕКСАНДРОВ (главный художник), Владимир АРРО, Александр ЖИТИНСКИЙ, Виктор КРИВУЛИН, Валерий ПОПОВ, Константин СЕЛИВЕРСТОВ (заместитель главного редактора), Борис СТРУГАЦКИЙ, Владимир УФЛЯНД, Сергей ФЕДОРОВ (редактор отдела литературы), Юрий ШМИДТ.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 2 октября 2020 г. 15:58 Т ТЕРРА ИНКОГНИТА. Мир фантастического произведения — это обязательно терра инкогнита, мир, который никто никогда не видел, мир, лежащий за пределами человеческого опыта. Мир, отличающийся присутствием небывалого или вовсе невозможного... Автор должен все детали этого мира, все его, так сказать, закоулки ясно представлять себе в любой момент работы. Иначе будет утрачена достоверность описываемых событий, а фантастическое произведение, лишенное достоверности, немногого стоит... Достоверность описываемого мира зиждется на деталях. Писатель-реалист эти детали берет из собственного опыта, он их просто вспоминает. Писатель-фантаст должен эти детали вообразить. (БНС. ЛГ, 1985, 7.08). ТЕРРА ФАНТАСТИКА. Terra fantastica МГП «Корвус» — издательство в СПб, выпустившее к Ю. (см.) книгу АБС, в которую вошли «Понедельник начинается в субботу» и «Сказка о тройке». Иллюстрации А.Карапетяна (см. «Интероко»). Контакт 315-89-54. ТРОЯНСКИЙ КОНЬ. Мы никогда не забываем про троянского коня и позолоту на пилюле. Если ты хочешь сообщить мысли, кажущиеся тебе новыми и необычными, читателю неподготовленному, приходится строить острый сюжет. За ним-то он, свеженький читатель, побежит, а мы ему и вложим философский борщ с трагическими выводами в легкой и удобочитаемой форме... Слово «развлекательность» для нас не ругательство, как раз ее нашей литературе очень не хватает. (АНС. «Даугава», 1987, № 8). «ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ». (1963). Повесть, в которой Румата (см. Р.) убеждается, что трудно быть богом.* «ТУЧА». Хороший сценарий братьев Стругацких по повести братьев Стругацких «Гадкие лебеди», за который (сценарий) еще не взялись, хотя и пытались, кинематографисты. И наверное, к лучшему. (см. КИНО).* У УЛИТКА БРОНЗОВАЯ. Личная премия БНС. Он сам ежегодно определяет лауреатов, собственноручно вручает победителям по трем номинациям: крупная форма (роман, повесть), малая (рассказ), а также критика и публицистика. Подобное личное мероприятие проходило уже дважды. На тусовке фэнов «Интерпресскон-92», сказав речь, приступил к раздаче бронзы. Ее получили Михаил Успенский (крупную), Михаил Веллер (малую) и Сергей Переслегин (критико-публицистическую). А потом грянул и «Интерпресскон-93», где раздача бронзовых моллюсков была продолжена. Чести обладать ими удостоились Андрей Столяров (роман), Виктор Пелевин (повесть), Кир Булычев (рассказ), Роман Арбитман (критика). Что и как пишут лауреаты? П р и м е р: Михаил УСПЕНСКИЙ КАК НАУМ ЕВСТИГНЕИЧУ ПОДБРОСИЛИ КИКИМОРУ С икоткой, не будь ладна, управились. Наум Евстигнеич на симпозиум по форуму пленума съездил, наградил жену ценным подарком из московской гостиницы. Но вот новая беда. Любил Наум Евстигнеич после обеда вздремнуть часика два. Ему для этого диванчик поставили, а он по старой привычке за столом предпочитал. И вот как-то спит и видит: из-за сейфа японской ручной работы выходит мужичок невысокого ростика, в галифе, во френчике, с усиками, невзрачный, рябенький, изо рта трубочка торчит. Глазами Наум Евстигнеича дерзко буровит и говорит: — Товарищ Дрянных! Вы мои «Вопросы языкознания» законспектировали, нет ли? Ну, я тебя сейчас задавлю-ка! И ручищи вытянул на три метра двадцать два сантиметра, добрался до шеи, давит Наум Евстигнеича, ругается по-нерусски. Наум Евстигнеич вырывается, кричит. Секретарша дверь открыла — он шмыг за сейф, как не бывши. — Что такое, Наум Евстигнеич? — Да так, скверно во сне видел... — А что это у вас на шейке? Стал Наум Евстигнеич в кабинете с охранником сидеть. Ну, пообедал, стал его сон долить. Снова выходит из-за сейфа рябенький с трубочкой. Охранник же, вместо того чтобы огонь открыть, встал по стойке смирно, ладошку к пустой голове прикладывает. Рябенький ухмыльнулся и спрашивает: — Товарищ Дрянных, мы решили, что у вас головокружение от успехов. Поможем вам его преодолеть: я тебя задавлю-ка! И давит, старается. Охранник пистолет в зубах держит, а руками изображает бурные, продолжительные аплодисменты. Ну, секретарша в кабинет. А рябенький ее почему-то стеснялся, снова за сейф оттянулся... Наум Евстигнеич глупого охранника присудил к высшей мере — с пайкового довольствия снял, и говорит: — Вы это, мне после обеда спать-то не давайте — пусть в телефончик звонят, некоторые даже так заходят, анекдоты рассказывают... А то еще задавит этот-то! Рябенький! Неделю без дневного сна продержался — более не может. А чуть задремлет — лезет из-за сейфа рябенький, дымит в лицо, угрожает, а под конец — давит. Позвали Семеновну, приехала с лаборантами. — Кикимору тебе подложили, Наум Евстигнеич. Ищи! — Ищите! — Наум Евстигнеич кричит. Все перерыли, стенки по кирпичику перебрали. Семеновна объясняет: — Кикимору в дом под нехороший день подбрасывают: либо на Онуфрия-мужеложца, либо на Мелентия-мздоимца, либо на Лукьяна-спидоносца, либо на Варвару-валютчицу. Ее как найдешь, скорее швыряй наотмашь в огонь, притом левой рукой... — Так нету же ничего! — Плохо ищут! А не хочешь — в другой дом переезжай! — Другой-то дом еще в той пятилетке намечен... Ищите кикимору, а нет — другое место работы! Семеновна говорит: — А под сундуком-то глядели? (Это она на японский сейф.) — Что ты! Его отродясь никто с места стронуть не мог! — Так смотрите! Делать нечего. Принесли блоки, тросы, домкраты, лазер — кое-как приподняли сейф. Семеновна туда нырь рукой. — Вот она, голубушка! А в руке у нее куколка маленькая. Пригляделись — это простая папироска в тряпочку замотана. Называется папироска «Герцеговина Флор». Наверное, так рябенького звали. (Из Быличек конца XX века «Как у нас в номенклатуре». Енисей, 1988, № 4) «УЛИТКА НА СКЛОНЕ» (1965). Очень тихо ползет по склону Фудзи. Но зато вверх, до самых высот. Повесть, которой предшествовал, по словам Б.Стругацкого, творческий кризис, и который (кризис) кончился, как только братья осенились и крупно записали в дневнике: «ВСЕ ВРУТ!». Что справедливо и сегодня не только для персонажей повести...*

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 2 октября 2020 г. 15:56 БОЛЬШАЯ СТРУГАЦКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ Р РУКОПОЖАТИЕ. Чаще всего вполне заурядное, не фиксируемое памятью событие. Но иногда обретает мистический или, как теперь говорят, судьбоносный смысл. П р и м е р: Как-то в марте 74-го года пришел сантимэтр Рыбаков на военную кафедру с приподнятой рукой. И даже по стойке «смирно» встать не мог — не опускалось. А дело в том, что вечером накануне Андрей Балабуха, первый живой децимэтр, с которым Рыбакова свела судьба, привел его в семинар. И один из сидевших за столиком в кафе, с сантимэтром знакомясь, не в пример всем остальным улыбнулся умно и добро, пожал сантимэтру руку и произнес сакральную фразу: «Борис Стругацкий». Поэтому Рыбаков и ходил по военке надувшись и всем говорил: «Эту руку вчера пожимал Борис Стругацкий. Я ее теперь никогда мыть не буду». И началась для сантимэтра совершенно новая жизнь. Чего только в этой жизни не было! И спорил Рыбаков со Стругацким о Стругацких и о Рыбакове — и часто даже не соглашался. И врали Рыбакову о том, что Стругацкий использует его как слепое орудие в каких-то интригах — например, против Андрея Балабухи. И врал Рыбаков дяденьке чекисту о том, что произведения Рыбакова Стругацкому не нравятся — дескать, если антисоветскую повесть Рыбакова Стругацкий раскритиковал на семинаре, может, это отведет возможную угрозу от Стругацкого и от семинара... Много чего было. И Брежнев был, и Андропов был, и Черненко был, и Горбачев был, и Ельцин... блин. Жаль только — руку пришлось помыть. А что оставалось делать? После военной кафедры садиться обедать с немытыми руками очень рискованно. В.Рыбаков РУМАТА. Эсторский. Дон. По разумению кинематографистов, экспортер революции. На самом деле — абсолютно ничего подобного! Впрочем, что с них взять, с кинематографистов. (См. Кино).* С СИТУАЦИЯ. Удачно придуманная ситуация — это зачастую половина дела: сцена готова, декорации расставлены, пусть теперь герои входят и начинают здесь жить... Я помню, как мы придумали ситуацию нашей повесть «Пикник на обочине». Это было в Комарове под Ленинградом. Мы прогуливались по лесу и наткнулись на остатки автомобильного пикника: консервные банки, кострище, какие-то тряпки, использованный масляный фильтр, бутыли, батарейки от фонарика, сломанная вилка... И мы попытались представить себе, как все это должна воспринимать лесная живность? Что они думают об этом, если, конечно, способны думать? Так возникла ситуация «Пикника...» — человечество, пытающееся разобраться в том, что оставила после своей кратковременной стоянки на Земле могучая сверхцивилизация. (БНС. ЛГ. 7.08.85). «СКАЗКА О ТРОЙКЕ». (1967). Повесть, якобы безобидное продолжение «Понедельника», сильно обидевшее пеняющих на зеркало в период социалистического реализма.* «СТАЛКЕР». Фильм А.Тарковского, очень мало общего имеющий с первоисточником (т.е. с «Пикником на обочине»). Тем не менее (или как раз поэтому) большинство зарубежных издательств выпускает книгу «Пикник на обочине» под названием «Сталкер»... Все-то у них не как у людей!* (Андрей Измайлов). Фильм хороший. Фильм именно Тарковского. Я хотел бы увидеть фильм по повести, но это уже не для Тарковского. (И.Евсеев. П., 1990, № 23). Считаю, что «Пикник на обочине» гораздо сильней и ярче фильма «Сталкер». Сами Стругацкие, кажется, уверены, что все наоборот, недооценивая самих себя. (Сергей Снегов. П., 1990, № 23). СТРУВЕ Василий Яковлевич — выдающийся ученый астроном и геодезист. Родился 15.04.1793 г., т.е. в тот же день, но по старому стилю, что и БНС, только на 140 лет раньше. Тост на юбилее последнего явно заслужил. В честь 200-летия. И в качестве первого директора Пулковской обсерватории, где БНС имел честь спустя век служить.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 1 октября 2020 г. 15:16 Портреты составил действительный член семинара Андрей Столяров. ПРОГНОЗ (НА 100 ЛЕТ). Такой прогноз решила получить редакция «Понедельника», обратившись к люденам и не-люденам с вопросом «Как вы думаете, будут ли читать книги Стругацких через 100 лет?». Ответы: «Я думаю, будут» (В.Ефремов, П., 1992, № 39). «Не знаю. Думаю, что нет. Разве что юношество, как мы читаем Стивенсона» (Нудельман, П., 1992, № 36). «Думаю, будет так. Перечислю классиков русской литературы через 100 лет: Л.Толстой, Ф.Достоевский, Н.Гоголь, А. и Б.Стругацкие, А.Чехов... (не обязательно в таком порядке)» (Игорь Евсеев, П., 1990, № 23). «Отвечу устами Бориса Натановича на аналогичный вопрос с моей стороны: «С сожалением думаю, что через два поколения, то есть лет через пятьдесят-шестьдесят, о Стругацких будут помнить лишь самые отъявленные фэны да профессиональные литературоведы, специализирующиеся на русской литературе второй половины XX века. Возможен, правда, и другой, менее обидный вариант: помнить будут, но читать не будут. Многие ли сейчас читают и перечитывают Чапека, Конан-Дойла, Уэллса? Современный молодой читатель считает, что все это безнадежно устарело. Он не прав, конечно, но ничего не поделаешь...» (Юрий Илков, П., 1991, № 36). ПРОГРЕССОРЫ. Агенты коммунистической земной цивилизации в книгах АБС, старательно доводящие все иные цивилизации до уровня. Вопрос «Понедельника»: «Как вы относитесь к миссии Прогрессоров и проблеме вмешательства в развитие других цивилизаций?». Ответы: 1. Мне кажется, эта проблема относится к разряду неразрешимых для человечества. Вмешиваться — значит «подменять одно человечество другим». А не вмешиваться, идти своей дорогой — «сердце мое полно жалости, я не могу этого сделать». (В.Ефремов, П., 1992, № 39). 2. Поскольку мы (человечество) еще не вступили в контакт с другими цивилизациями, то ответ очевиден. (Р.Нудельман, П., 1992, № 36). 3. С сочувствием. Перед Прогрессорами выбор из двух зол, и даже меньшее из них — зло, но ведь кто-то должен взять на себя ответственность выбрать. (Ю.Садчикова, П., 1992, № 36). 4. На этот глобальный вопрос можно (и нужно) написать целый трактат. Ответ неоднозначен и многомерен, особенно если иметь в виду, что прогрессорство в творчестве АБС — это одно, а реальное прогрессорство, которым человечество занимается в последних тысячелетиях, далеко не исчерпывается простыми аналогиями, взятыми только из XX века... (Ю.Илков, П., 1991, № 36). 5. К миссии Прогрессоров отношусь отрицательно и к вмешательству в развитие других цивилизаций (тем более тайному) тоже. Могут быть контакты, может быть сотрудничество, может быть помощь, но Прогрессорство — увольте. Хотя Прогрессоров (безотносительно к их миссии) могу уважать и любить. (Н.Калашников, П., 1991, № 35). ПСИХОТИП. Писатель не может позволить себе принадлежать к одному П. БНС в этом убежден: «Нужно быть оптимистом, — утверждает он. — Как бы плохо вы ни написали вашу повесть, у вас обязательно найдутся читатели, тысяча читателей, которые сочтут ее шедевром. Нужно быть скептиком. Как бы хорошо вы ни написали свою повесть, обязательно найдутся читатели, и это будут тысячи читателей, которые сочтут ее сущим барахлом. Нужно просто трезво относиться к своей работе. Как бы хорошо и как бы плохо вы ни написали свою повесть, всегда найдутся миллионы людей, которые останутся к ней совершенно равнодушны».

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 1 октября 2020 г. 15:09 16. Ваша мечта? «Они жили долго и умерли в один день». 17. Вы счастливы? Почему? — 18. Хотите ли Вы быть великим и почему? — П П — «Путь на Амальтею», «Понедельник начинается в субботу», «Попытка к бегству», «Полдень, XXII век», «Пикник на обочине», «Парень из преисподней». Буква, с которой братья Стругацкие действительно почему-то предпочитают называть свои повести. ПАТРИОТИЗМ. По словам одного из классиков, последнее прибежище негодяев.* ПАРАБЕЛЛУМ — см. Люгер. «ПЕТЕРБУРГСКИЙ ЛИТЕРАТОР». Газета Союза писателей СПБ, где БНС выступает с реалистическими комментариями по актуальным проблемам современности. Член редколлегии газеты. ПЕСНЯ. Владимир Туриянский положил на музыку стихотворение из повести АБС «Страна багровых туч», написанное БНС. Так и родилась песня. ДЕТИ ТУМАНА Муз. В.Туриянского Стихи Б.Стругацкого Ты слышишь печальный напев кабестана? Не слышишь? Ну что ж — не беда... Уходят из гавани дети тумана, Уходят. Надолго? Куда? Ты слышишь, как чайка и стонет, и плачет, Свинцовую зыбь бороздя? Скрываются строгие черные мачты За серой завесой дождя... В предутренний ветер, в ненастное море, Где белая пена бурлит, Спокойные люди в неясные зори Уводят свои корабли. Их ждут штормовые часы у штурвала, Прибой у неведомых скал, И бешеный грохот девятого вала, И рифов голодный оскал. И жаркие ночи, и влажные сети, И шелест сухих парусов, И ласковый теплый целующий ветер Далеких прибрежных лесов. Их ждут берега четырех океанов — Там плещет чужая вода... Уходят из гавани дети тумана. Вернутся не скоро... Когда? ПОЛИФЕМ. Якобы древний грек (см. «Второе нашествие марсиан»), о котором в повести сказано: «Этот Полифем жить не может без патриотизма. Без ноги он жить может, а без патриотизма у него не получается». Цитата, приведенная в докладе на Третьем съезде писателей РСФСР неким М.Алексеевым, дабы заявить: «Литераторы должны бы знать, что вкладывать такие святотатственные слова в уста даже крайне отрицательных героев весьма рискованно... Без патриотизма вообще ничего не получится, не напишется без этого возвышающего чувства и хорошая, честная и нужная народу книга!» (1970 г.).* ПОНЕДЕЛЬНИК. Еженедельный ньюслеттер (информационное письмо — англ.) группы «Людены». Выходит в Абакане. Тираж 50 экз. Посвящен исключительно творчеству АБС. Издатель и редактор Владимир Борисов, программист, президент КЛФ «Центавр». Постоянные рубрики П.: «От людена слышу», «Раскопай своих подвалов», «От мэтра слышу», «Анкета необъясненного явления» и др. Авторы выступают преимущественно в эпистолярном жанре. П. содержит интереснейший материал. Один из новообращенных фэнов оценил это уникальное издание так: «Понедельник» прочел с удовольствием. Во всяком случае, это ничуть не хуже «булгаковедения» с бесконечными поисками источников и потаенных смыслов...» (П., 1992, № 45). ПОРТРЕТ ОБОБЩЕННЫЙ. А) Обобщенный портрет руководителя Ленинградского семинара фантастики Б.Н.Стругацкого (составлен по высказываниям членов семинара): 1. Безгранично умен. 2. Ничего не понимает в литературе. 3. Ничего не понимает в фантастике. 4. Абсолютно лишен чувства юмора. 5. Законченный альтруист. 6. Не воспринимает элементарной логики. 7. Учит какой-то ерунде. 8. Резко недооценивает творчество действительных членов семинара. Б) Обобщенный портрет действительного члена Ленинградского семинара фантастики (составлен по высказываниям Б.Н.Стругацкого): 1. Круглый дурак. 2. Ничего не понимает в литературе. 3. Ничего не понимает в фантастике. 4. Абсолютно лишен чувства юмора. 5. Законченный эгоист. 6. Не воспринимает элементарной логики. 7. Ни хрена не делает. 8. Пишет какую-то мазню. 9. Давно уже утратил последние крохи рассудка.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 1 октября 2020 г. 15:08 БОЛЬШАЯ СТРУГАЦКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ О О — «Отель «У погибшего альпиниста», «Обитаемый остров», «Отягощенные злом». Буква, с которой братья Стругацкие, казалось бы, предпочитают называть свои повести, если бы не было буквы П (см. П).* ОВЕН. Довольно сильный знак (стихия огня). Достался БНС по случаю (15 апреля). За составление досье Овна ни один КЛФ и ни один драбант 7ответственности не взял. Поэтому скорей всего это — НФ (народная фантастика). Характер сильный, натура властная, честолюбив, несколько импульсивен и склонен к преувеличению, отличается агрессивностью и отсутствием такта. Достигнув цели, скоро теряет к ней интерес. Обостренная любовь к справедливости. Главный смысл жизни — работа. Наделенный большой силой воли, смелостью и быстротой реакции, может быть великолепным хирургом или врачом-диагностом, талантливым полководцем и журналистом, администратором и государственным деятелем. Но тут ему мешают отсутствие тонкости, деспотичность и высокомерие. Имеет успех у женщин. Но он, как правило, плохой семьянин, так как ревнив, вспыльчив и груб. Больше любит друзей, чем семью. (См. все другие статьи БСЭ. См. внимательно!) ОБРАЗЕЦ. «Мой брат, Аркадий Натанович Стругацкий, был для меня образцом поведения и носителем единственно верного мировоззрения на протяжении всего моего детства и отрочества. Увлечение математикой и астрономией (которые я сохранил на всю жизнь) я перенял у него. Любовь к фантастике — в конечном счете тоже. Даже и самое желание «бумагу марать под треск свечи» тоже от него, только он начинал с прозы, а я со стихов...» БНС. АНС утверждал: «Вероятно, десятимиллионную (или больше?) армию любителей фантастики интересуют три главных проблемы: 1. Отражение в литературе страхов и отчаяния человечества в наше страшное время. 2. Попытки воссоздать в литературных образах те общественно-политические идеалы, к которым нам надлежит устремляться. 3. Простое, незамысловатое удовольствие». АНС завещал: «Тысячелетия глядят на нас с надеждой, что мы не озвереем, не станем сволочью, рабами паханов и фюреров». ОПРОСНЫЙ ЛИСТ. Заполнен Б.Стругацким по просьбе редакции газеты «Петербургский литератор». 1. Страна, к которой Вы относитесь с симпатией? Великобритания. 2. Самая замечательная историческая личность? Януш Корчак. 3. Историческая личность, вызывающая у Вас отвращение? Е.Ярославский. 4. Самый выдающийся человек современности? Солженицын. 5. За что Вы любите своего друга? За все. 6. Ваши отличительные черты? Рациональность, склонность к рефлексии. 7. За что Вы любите жизнь? За все. 8. Что бы Вы подарили любимому человеку, если бы Вы были всемогущи? Здоровье. 9. Чего Вам недостает? Бытового оптимизма. 10. Чего Вы хотите добиться в жизни? Свободы. 11. Ваш идеал женщины? Верность + доброта + ум. 12. Какое событие было для Вас самым радостным? Какое — трагедией? — 13. Ваш любимый афоризм, изречение? «Все проходит». 14. Выражение, характерное для Вас? — 15. Что бы Вы сделали в первую очередь будучи главой государства? Обеспечил бы свободу свободным духом.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 30 сентября 2020 г. 13:49 7 БОЛЬШАЯ СТРУГАЦКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ М «МАВРИКИЙ». Марка. Не финская, не немецкая, но тоже очень дорого стоит. У Б.Стругацкого ее нет, но очень хочется. Маленькая слабость большого писателя — филателия. Намек всем почитателям накануне Юбилея (см. Ю) — надо же что-то дарить...* МЕМУАР. Повествование о событии, имевшем место. Или не имевшем. П р и м е р: Как-то в ноябре 83-го зашел децимэтр Рыбаков к мэтру Стругацкому в гости. А Стругацкий сидит и не нашей электроникой балуется. «Вот, — говорит, — Славочка, какой полезный предмет у меня появился. Например, очень удобно придумывать инопланетные имена. Составляем программу, чтобы в слове было, скажем, не более семи букв, чтобы не повторялось более двух согласных подряд, включаем — и внутри начинается стохастический процесс, а вот тут каждые три секунды высвечивается абсолютно инопланетное имя методом случайного выбора букв». Децимэтр аж дыхание затаил. И действительно, не прошло и трех секунд, как высветилось первое имя: «Мудакез». Латинскими буквами, конечно. Переглянулись мэтр с децимэтром, хмыкнули — и не стали смотреть дальше. А что оставалось делать? Не нужна российскому писателю ихняя электроника. Бедная у ней фантазия. В.Рыбаков МИГУНОВ Евгений Тихонович. Художник, по поводу работ которого герой повести «Понедельник начинается в субботу» заявил: «Иллюстрации обладают высокой достоверностью и выглядят очень убедительно... Это свидетельствует о том, что истинный талант, даже будучи дезинформирован, не способен на полный отрыв от действительности». Справедливо и для иллюстраций к «Сказке о тройке», сделанных тем же Мигуновым. См. издание АО «Интероко», вышедшее чуть ли не нарочно к Ю. (см. Ю.).* МУДАКЕЗ. Инопланетное имя, которое Б.Стругацкий извлек из недр компьютерной памяти; после чего перестал доверять компьютеру при подборе имен. Предпочтительней иной путь (см. Ятуркеынженсирхив). Подробнее о М. см. Мемуар В.Рыбакова.* «МУЧЕНИКИ ГОРОДА ПИТЕРА». См. «Жиды города Питера». МЫ — беседа с БНС. Естественно, о творчестве: — Борис Натанович, когда произошел поворот судьбы, благодаря которому вы начали заниматься творчеством? — Поворот судьбы... Хотя он и произошел в 1955 году, но подготовлен был многими предшествовавшими годами. Во-первых, Аркадий Натанович, еще будучи школьником, видимо, уже питал какие-то творческие амбиции. Вместе с несколькими школьными друзьями он выпускал литературный журнал, написанный от руки в обычных школьных тетрадках. У него была написана повесть «Находка майора Ковалева», которую он собственной рукой иллюстрировал. У нас была прекрасная, по тем временам, библиотека. Помню, как во время блокады я читал «Войну миров» Уэллса. У меня от блокады не много осталось воспоминаний такого рода. Но это сохранилось. Уэллс, Беляев, Конан-Дойл — всех их мы уже знали в то время... Аркадий Натанович был офицером, служил в Канске, потом на Камчатке. Я уже был студентом. И мы оба продолжали азартно читать и перечитывать фантастику. Аркадий Натанович, к тому же, продолжал писать. Он написал фантастическую повесть «Четвертое царство», которую пытался опубликовать в каких-то военных газетах. А я свой первый фантастический рассказ написал в 9-м классе, когда было задано сочинение на вольную тему. — И какую оценку вы получили? — Отличную. Учительница была потрясена... Ну а дальше... Аркадий Натанович продолжал писать, а я, главным образом, критиковал. Хотя, нет, конечно, я больше хвалил, потому что мне все это страшно нравилось. Но опубликовать свою фантастику он нигде не мог. И тогда со своим другом Левой Петровым они написали публицистическую повесть «Пепел Бикини». Ее удалось напечатать. Это было в середине 50-х. Я, помню, тогда говорил своей любимой девушке: «Мне бы один рассказик только опубликовать. Больше мне ничего не надо. Только один рассказик!» Впервые мы начали работать вдвоем в 55-м году над «Страной багровых туч». Причем случилось это не без некой провокации со стороны Елены Ильиничны, жены Аркадия Натановича. Ей надоели наши злобно-критические вопли по поводу существующей фантастики. «Все горазды критиковать, — сказала она. — Раз такие умные, сели бы да написали». Было заключено даже некое пари... Самое смешное, что огромную роль во всей этой истории сыграло и еще одно обстоятельство: то ли я, то ли мама где-то по случаю купили пишущую машинку. Это было старинное, очень странное, вертикальное устройство, похожее по виду на довоенный радиоприемник. Сам процесс печатания на ней уже доставлял нам наслаждение. Если бы не это, не знаю, стали ли бы мы писателями... — Как вы работали над «Страной багровых туч»? — Самым, наверное, нерациональным способом. Аркадий Натанович пишет свой вариант, Борис Натанович пишет свой, а потом они обмениваются вариантами, производят необходимые изменения, снова обмениваются вариантами и, наконец, собираются и состыковывают все вместе. Это было нерационально по многим причинам. Главное состояло в том, что Аркадий Натанович работал быстро, а Борис Натанович был жуткий лентяй — ему всегда казалось, что он еще успеет, что время есть. К тому моменту, когда Аркадий Натанович написал уже вторую часть, Борис Натанович с огромным трудом и скрипом закончил первую главу первой части. Я помню, Аркадий Натанович приехал, привез вторую часть, прочитал с отвращением то, что я написал и сказал: «Ну все! Я беру четыре тома «Войны и мира», ложусь на диван читать, а ты садишься за машинку, и пока не напишешь третью часть, я с тебя не слезу». Так я написал 3-ю часть. Потом мы уже, сидя рядом, проходились по всем трем частям, вместе написали эпилог... Затем я носил этот роман в «Неву». Ничего не вышло. Аркадий Натанович носил в «Юность». Тоже ничего не вышло. В общем, мы довольно долго мыкались с этим произведением. Это была толстая вещь — 15 или 16 листов. Почему-то подавляющее большинство молодых авторов воображают, что начинать надо именно с романа. Нет, чтоб рассказик написать. Обязательно сразу роман! Потом Аркадий Натанович отнес эту вещь в Детгиз. И там она зацепилась. Но мурыжили ее необычайно долго. Писались рецензии, совершенно идиотские. Где они брали таких идиотов рецензентов? Это же ни в сказке сказать, ни пером описать... А потом на нашем горизонте появился Кирилл Андреев, ныне незаслуженно забытый, а в то время очень авторитетный знаток научно-фантастической литературы. Ему пришла в голову прекрасная мысль. Он дал нашу повесть Ефремову. Иван Антонович величественно начертал вполне одобрительную рецензию, и после этого гора сдвинулась. Книжка пошла в производство. И, по-моему, в 59-м или 60-м году она вышла. — Если бы «Страна багровых туч» не была опубликована, это вас бы не остановило? — Нет. Мы уже встали на этот путь. К моменту выхода «Страны...» у нас уже было опубликовано четыре или пять рассказов в журналах. В 56-м году я поехал со своими друзьями в археологическую экспедицию, и там мне пришла в голову идея фантастического рассказа. Я написал черновой вариант, показал Аркаше, ему понравилось. Мы доработали окончательный вариант, и получился рассказ, который мы назвали «Пришельцы». Но под этим названием и в этом виде он, конечно, в «Технике — молодежи» не прошел, его заставили очень сильно исковеркать и изменить название. — Почему название-то не понравилось? — Представления не имею. Может быть, потому, что слово «пришельцы» в то время звучало таинственно, странно. Такого понятия ведь не существовало тогда — «пришелец из космоса». Поставили дурацкое название «Извне». По этому поводу моя знакомая, Лидочка Камионко, написала эпиграмму: Писатель Стругацкий с фантастикой дружен, Научно подкован вполне. Блистает мыслями внутри и снаружи Бессмертная повесть «Извне». — В то время вы еще и работали по специальности? — Конечно. Аркадий Натанович сначала работал в Институте информации, потом он перешел работать то ли в Детгиз, то ли в «Художественную литературу» редактором. Я кончал аспирантуру. В 58-м году поступил в Пулковскую обсерваторию. Первые 5-6 лет мы просто не ходили в отпуск. Вместо отпуска собирались у мамы или я приезжал к Аркадию Натановичу. И вкалывали... — Может быть, из-за того, что вы с Аркадием Натановичем жили в разных городах, вам не удалось написать какое-то количество вещей? — Нет. Мы всегда устраивались таким образом, чтобы во главе всего была литературная работа. Когда припирало, когда мы понимали, что — все, пора: надо начинать писать, — мы всегда находили время. После публикации наших первых рассказов ко мне подходили седовласые профессора в Пулковской обсерватории и говорили: «Э-э-э, Борис, знаете, я прочел вашу научно-фантастическую статью. Это любопытно, любопытно...» Стало гораздо легче. Я просил отпуск за свой счет и, как правило, мне его давали. — То есть у вас не возникало ощущения, что на работе вы теряете время? — Нет, у меня никогда такого не было. Да и Аркадий Натанович любил свою работу. Более того, занятия математикой мне всегда доставляли гораздо большее удовольствие, чем литературный процесс. Радости в нем очень мало. Только графоманы радуются возможности написать что-нибудь эдакое. Литературная работа — вещь очень трудная, очень утомляющая, я бы сказал — изматывающая. Результат работы, как правило, доставляет радость и удовольствие. Аркадий Натанович, бывало, возьмет кипу листков исписанных, взвесит на руке и этак строго и значительно на меня посмотрит... Это ощущение очень сильное — ощущение не зря проведенного времени. Но вот сам процесс работы — это, конечно, мучительно. И чем дальше, тем труднее. Вот в чем беда. — Заканчивая ту или иную вещь, вы испытываете ощущение пустоты, ощущение: «а вдруг эта вещь последняя»?.. — Нет. Такие ощущения появились уже в самом конце. Да и то они появились не после того, как вещь заканчивалась. Наоборот, когда ты кончил вещь, ты находишься в состоянии воодушевления, что еще не все погибло, есть еще порох в пороховницах и не гнутся казаки. Это вот потом, когда проходит месяц, три, пять, а желание снова сесть за работу ну совершенно не появляется, вот тут возникают неприятные предположения по поводу того, что же нас ждет дальше... Конец? Тупик? Константин Селиверстов Н «НЕВЕСЕЛЫЕ БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ». Пьеса не на букву Ж, ибо иное ее название «Жиды города Питера» вызвало неадекватную реакцию на ближнезарубежной Украине, где, прочтя афишу, ближнезарубежное чиновничество порешило, что автор А. и Б. Стругацкий, истинно-таки русский человек, оскорбляет чувства меньшинств.* НЕОБЪЯСНИМОЕ ЯВЛЕНИЕ. Вероятнее всего — явление книг АБС народу. Во всяком случае, к этой мысли подводят нас людены, назвав свой вопросник «Анкета необъясненного явления». Вот как объясняет этот феномен писатель Владлен Бахнов: Меня настолько тронуло то, что в далеком Абакане интересуются судьбой нашей фантастики, что я счел необходимым ответить хотя бы кратко на все вопросы. Вначале творчество Стругацких было выдержано в строгих рамках соцреализма. Это как-то успокоило критиков, и они, слава Богу, не заметили, как появились настоящие Стругацкие, которых я считаю одними из самых интересных фантастов мира. А если учесть условия, в которых они работали, то самыми лучшими. Но в литературе условия — не в счет. В счет только — конечные результаты. Я думаю, что Стругацких подстрелили, когда они были на взлете. Им перекрыли кислород, перестав их печатать. И я убежден, что не будь этого, мы бы имели писателей-фантастов на порядок сильней, потому что вместе со Стругацкими уничтожили и всю их плеяду всех социальных фантастов. И это как с виноградниками: вырубить их легко, а чтобы вырастить новые — нужны десятилетия. Что же касается замечания критика В.Бондаренко, то пишет он не с горечью, а со злорадством, и радуется неудачам талантливых людей. Я же считаю, что Стругацкие по-прежнему лидируют в нашей фантастике... (П., 1991,

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 30 сентября 2020 г. 13:44 Но опубликовать свою фантастику он нигде не мог. И тогда со своим другом Левой Петровым они написали публицистическую повесть «Пепел Бикини». Ее удалось напечатать. Это было в середине 50-х. Я, помню, тогда говорил своей любимой девушке: «Мне бы один рассказик только опубликовать. Больше мне ничего не надо. Только один рассказик!» Впервые мы начали работать вдвоем в 55-м году над «Страной багровых туч». Причем случилось это не без некой провокации со стороны Елены Ильиничны, жены Аркадия Натановича. Ей надоели наши злобно-критические вопли по поводу существующей фантастики. «Все горазды критиковать, — сказала она. — Раз такие умные, сели бы да написали». Было заключено даже некое пари... Самое смешное, что огромную роль во всей этой истории сыграло и еще одно обстоятельство: то ли я, то ли мама где-то по случаю купили пишущую машинку. Это было старинное, очень странное, вертикальное устройство, похожее по виду на довоенный радиоприемник. Сам процесс печатания на ней уже доставлял нам наслаждение. Если бы не это, не знаю, стали ли бы мы писателями... — Как вы работали над «Страной багровых туч»? — Самым, наверное, нерациональным способом. Аркадий Натанович пишет свой вариант, Борис Натанович пишет свой, а потом они обмениваются вариантами, производят необходимые изменения, снова обмениваются вариантами и, наконец, собираются и состыковывают все вместе. Это было нерационально по многим причинам. Главное состояло в том, что Аркадий Натанович работал быстро, а Борис Натанович был жуткий лентяй — ему всегда казалось, что он еще успеет, что время есть. К тому моменту, когда Аркадий Натанович написал уже вторую часть, Борис Натанович с огромным трудом и скрипом закончил первую главу первой части. Я помню, Аркадий Натанович приехал, привез вторую часть, прочитал с отвращением то, что я написал и сказал: «Ну все! Я беру четыре тома «Войны и мира», ложусь на диван читать, а ты садишься за машинку, и пока не напишешь третью часть, я с тебя не слезу». Так я написал 3-ю часть. Потом мы уже, сидя рядом, проходились по всем трем частям, вместе написали эпилог... Затем я носил этот роман в «Неву». Ничего не вышло. Аркадий Натанович носил в «Юность». Тоже ничего не вышло. В общем, мы довольно долго мыкались с этим произведением. Это была толстая вещь — 15 или 16 листов. Почему-то подавляющее большинство молодых авторов воображают, что начинать надо именно с романа. Нет, чтоб рассказик написать. Обязательно сразу роман! Потом Аркадий Натанович отнес эту вещь в Детгиз. И там она зацепилась. Но мурыжили ее необычайно долго. Писались рецензии, совершенно идиотские. Где они брали таких идиотов рецензентов? Это же ни в сказке сказать, ни пером описать... А потом на нашем горизонте появился Кирилл Андреев, ныне незаслуженно забытый, а в то время очень авторитетный знаток научно-фантастической литературы. Ему пришла в голову прекрасная мысль. Он дал нашу повесть Ефремову. Иван Антонович величественно начертал вполне одобрительную рецензию, и после этого гора сдвинулась. Книжка пошла в производство. И, по-моему, в 59-м или 60-м году она вышла. — Если бы «Страна багровых туч» не была опубликована, это вас бы не остановило? — Нет. Мы уже встали на этот путь. К моменту выхода «Страны...» у нас уже было опубликовано четыре или пять рассказов в журналах. В 56-м году я поехал со своими друзьями в археологическую экспедицию, и там мне пришла в голову идея фантастического рассказа. Я написал черновой вариант, показал Аркаше, ему понравилось. Мы доработали окончательный вариант, и получился рассказ, который мы назвали «Пришельцы». Но под этим названием и в этом виде он, конечно, в «Технике — молодежи» не прошел, его заставили очень сильно исковеркать и изменить название. — Почему название-то не понравилось? — Представления не имею. Может быть, потому, что слово «пришельцы» в то время звучало таинственно, странно. Такого понятия ведь не существовало тогда — «пришелец из космоса». Поставили дурацкое название «Извне». По этому поводу моя знакомая, Лидочка Камионко, написала эпиграмму: Писатель Стругацкий с фантастикой дружен, Научно подкован вполне. Блистает мыслями внутри и снаружи Бессмертная повесть «Извне». — В то время вы еще и работали по специальности?

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 30 сентября 2020 г. 13:43 БОЛЬШАЯ СТРУГАЦКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ М «МАВРИКИЙ». Марка. Не финская, не немецкая, но тоже очень дорого стоит. У Б.Стругацкого ее нет, но очень хочется. Маленькая слабость большого писателя — филателия. Намек всем почитателям накануне Юбилея (см. Ю) — надо же что-то дарить...* МЕМУАР. Повествование о событии, имевшем место. Или не имевшем. П р и м е р: Как-то в ноябре 83-го зашел децимэтр Рыбаков к мэтру Стругацкому в гости. А Стругацкий сидит и не нашей электроникой балуется. «Вот, — говорит, — Славочка, какой полезный предмет у меня появился. Например, очень удобно придумывать инопланетные имена. Составляем программу, чтобы в слове было, скажем, не более семи букв, чтобы не повторялось более двух согласных подряд, включаем — и внутри начинается стохастический процесс, а вот тут каждые три секунды высвечивается абсолютно инопланетное имя методом случайного выбора букв». Децимэтр аж дыхание затаил. И действительно, не прошло и трех секунд, как высветилось первое имя: «Мудакез». Латинскими буквами, конечно. Переглянулись мэтр с децимэтром, хмыкнули — и не стали смотреть дальше. А что оставалось делать? Не нужна российскому писателю ихняя электроника. Бедная у ней фантазия. В.Рыбаков МИГУНОВ Евгений Тихонович. Художник, по поводу работ которого герой повести «Понедельник начинается в субботу» заявил: «Иллюстрации обладают высокой достоверностью и выглядят очень убедительно... Это свидетельствует о том, что истинный талант, даже будучи дезинформирован, не способен на полный отрыв от действительности». Справедливо и для иллюстраций к «Сказке о тройке», сделанных тем же Мигуновым. См. издание АО «Интероко», вышедшее чуть ли не нарочно к Ю. (см. Ю.).* МУДАКЕЗ. Инопланетное имя, которое Б.Стругацкий извлек из недр компьютерной памяти; после чего перестал доверять компьютеру при подборе имен. Предпочтительней иной путь (см. Ятуркеынженсирхив). Подробнее о М. см. Мемуар В.Рыбакова.* «МУЧЕНИКИ ГОРОДА ПИТЕРА». См. «Жиды города Питера». МЫ — беседа с БНС. Естественно, о творчестве: — Борис Натанович, когда произошел поворот судьбы, благодаря которому вы начали заниматься творчеством? — Поворот судьбы... Хотя он и произошел в 1955 году, но подготовлен был многими предшествовавшими годами. Во-первых, Аркадий Натанович, еще будучи школьником, видимо, уже питал какие-то творческие амбиции. Вместе с несколькими школьными друзьями он выпускал литературный журнал, написанный от руки в обычных школьных тетрадках. У него была написана повесть «Находка майора Ковалева», которую он собственной рукой иллюстрировал. У нас была прекрасная, по тем временам, библиотека. Помню, как во время блокады я читал «Войну миров» Уэллса. У меня от блокады не много осталось воспоминаний такого рода. Но это сохранилось. Уэллс, Беляев, Конан-Дойл — всех их мы уже знали в то время... Аркадий Натанович был офицером, служил в Канске, потом на Камчатке. Я уже был студентом. И мы оба продолжали азартно читать и перечитывать фантастику. Аркадий Натанович, к тому же, продолжал писать. Он написал фантастическую повесть «Четвертое царство», которую пытался опубликовать в каких-то военных газетах. А я свой первый фантастический рассказ написал в 9-м классе, когда было задано сочинение на вольную тему. — И какую оценку вы получили? — Отличную. Учительница была потрясена... Ну а дальше... Аркадий Натанович продолжал писать, а я, главным образом, критиковал. Хотя, нет, конечно, я больше хвалил, потому что мне все это страшно нравилось.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 29 сентября 2020 г. 17:05 БОЛЬШАЯ СТРУГАЦКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ Л ЛЕМ СТАНИСЛАВ. Великий писатель и философ. Посвятил 32 страницы творчеству АБС. В качестве послесловия к польскому изданию «Пикника на обочине». Малая толика из этого, впервые переведенная на русский язык, включена в БСЭ: Стратегия сохранения тайны, будучи оптимальной, требует точной конкретизации. Нельзя использовать ее так, как делает это в своей области теология, оперируя противоположностями. Следовательно, нельзя приписывать пришельцам явно взаимоисключающие намерения — например, что они одновременно и хотят, и не хотят нас завоевать. Однако можно создавать в и д и м о с т ь такого противоречия — например, когда пришельцы, по их собственному мнению, нам помогают, но мы воспринимаем их воздействие как вредное; здесь открывается сфера происшествий, которые многообещающи, с точки зрения драматургии, как недоразумения, вызванные резкими отличиями цивилизаций обеих сторон. Попытки такого рода можно найти в сайенс-фикшн, но что в этом проку, если межцивилизационные недоразумения в ней всегда прямо-таки по-детски примитивны и не стоят серьезного рассмотрения. Интеллектуальный вклад автора в конструкцию qui pro quo, которая мешает встрече двух отличных друг от друга культур, не может быть несерьезным. Чем больше самых разнородных факторов участвует в таком «недоразумении», тем лучше. Следует также осознать, что такая встреча — это не поединок двух героев, а весьма сложная и запутанная игра, в которой участвуют радикально отличающиеся друг от друга структуры, а смыслом и целями действий является — групповая организация. Огромное число произведений сайенс-фикшн могут служить здесь наглядными пособиями при обучении тому, как н е   с л е д у е т приниматься за тему инвазии (нашествия). Тем большее удовлетворение мы получаем от произведения, которое с честью вышло из этого труднейшего задания. Тактику сохранения тайны с отличным результатом применили братья Стругацкие в данной повести, которая тем самым выходит как за канон, определенный Уэллсом, так и за традиции сайенс-фикшн. «Пикник на обочине» основан на двух концепциях. Первая уже названа нами стратегией неразглашения тайны пришельцев. Не известно, как они выглядят, не известно, к чему стремятся, не известно, зачем они прибыли на Землю, каковы их намерения по отношению к людям. И это «не известно» до такой степени здорово, что начинаешь сомневаться, высадились ли они вообще на Землю, а если и высадились, то не покинули ли они ее уже... Второй концепцией является отличающейся от принятой в сайенс-фикшн реакция людей на Посещение. Ибо ч т о — т о приземлилось или, осторожней говоря, упало с неба. Жители Хармонта испытали это на себе. В одних районах они слепли, в других заболевали загадочными болезнями, в просторечии называемыми чумой, а когда город обезлюдел, из него образовалась Зона, резко отделенная от внешнего мира своими столь же грозными, сколь и непонятными свойствами. Собственно говоря, само Посещение не было особым физическим катаклизмом: дома от него не разваливались, даже оконные стекла не везде вылетели. О том, что происходило в первый момент возникновения Зоны, нам мало известно. Однако мы узнаем достаточно много, чтобы понять, что эти события и их последствия нам не удастся поместить в какую-то известную нам классификационную схему. Люди, которые унесли ноги из Хармонта и поселились в других местах, становились средоточием непонятных событий, крайних проявлений даже с точки зрения статистики (90 процентов клиентов парикмахера, который покинул Хармонт, погибает в течение года, хотя и совершенно «обычно» — от покушений гангстеров, в автомобильных авариях; там, где эмигрантов было больше, там пропорционально увеличивалось число стихийных бедствий, как об этом говорит доктор Пильман Нунану). То есть мы имеем дело с нарушением причинно-следственных связей непонятного свойства. Это прекрасный эффект для повествования: он не имеет ничего общего с фантасмагориями типа «одержимости злыми духами», ведь ничего сверхъестественного не происходит, а все-таки перед нами тайна «куда более невероятная, чем загадка воскрешенного мертвеца» (как говорит доктор Пильман). Если бы кто-либо уперся и захотел выдвинуть гипотезу, объясняющую такие эффекты, что в принципе возможно (предположим, что речь идет о локальных искажениях неких физических постоянных, ответственных за типичные в статистических процессах нормальные схемы вероятности; это самое простое объяснение, хотя, конечно, только как набросок, как обозначение направления дальнейших исследований, а не как решение проблемы), окажется, что даже разработав концепцию такого физического процесса, который рационально объяснит механизм этих необычных явлений, он не приблизится ни на волос к сути дела, то есть к природе самих пришельцев. А поэтому оптимальная стратегия основана на том, чтобы отдельные действия пришельцев были такими загадками, решение которых либо вовсе не объясняет нам природы самих пришельцев, либо делает ее еще более непостижимой! Это все не высосано из пальца, не придумано ad hoc для пользы фантастического романа, как могло бы показаться, поскольку обычно именно таков наш характер познания мира: познавая некие его законы и свойства, мы не только не уменьшаем тем самым числа проблем, которые ждут своего решения, но и в ходе свершения открытий начинаем убеждаться в существовании все новых и новых тайн и дилемм, о которых до того не имели представления. Как видим, ход научного познания может оказаться сокровищницей чудес куда более «фантастических», чем детские чудеса сказочного репертуара. Таким образом, в «Пикнике» все идет совершенно иначе, чем у Уэллса. У него нашествие марсиан — это кошмарный, но и одновременно монументальный крах мира людей, это ощутимый раскол цивилизации и ее порядка под явными, ощутимыми ударами. Известно, кто является противником, известно, как он действует, известны также его конечные цели (трудно было бы об этом не догадаться!). Ничего подобного нет у Стругацких. Нашествие фактически в р о д е   б ы произошло, следы его в виде Зоны стереть невозможно, его последствия Земля не в состоянии ассимилировать, но в то же время людская жизнь течет по-прежнему. Опасные чудеса, которые космическим дождем выпали в шести местах на планете, становятся центрами разнообразной деятельности людей — легальной и нелегальной — также, как и любой, пусть даже очень рискованный, источник доходов. Стратегию сохранения тайны Стругацкие реализуют при помощи очень коварной тактики — это почти микроскопические приближения. О том, что в каких-то лабораториях производят опыты с найденными в Зоне «магнитными ловушками», о том, что где-то работают Ксенологические Институты, занимающиеся природой Приземления, мы в повести только слышим. О том же, что по поводу Зон думают правительства, как их возникновение повлияло на мировую политику, мы не узнаем ничего. Однако мы подробно наблюдаем фрагменты жизни сталкера, контрабандиста нового типа, который по ночам выносит из Зоны различные найденные там предметы, поскольку на них существует спрос. В повести мелькают отдельные эпизоды, показывающие, как Зона, подобно инородному телу, проникшему в организм, обрастает тканью противоположных интересов, поскольку там действует и официальный патронат ООН, и полиция, и контрабандисты, и ученые, не без участия бизнеса развлечений. Это обрастание Зоны кольцом лихорадочной деятельности показано с большой социологической меткостью. В воле авторов было направить объективы на персонажей, деятельность которых с особой интенсивностью и совершенно естественным образом противопоставляется схематизму сайенс-фикшн. Восхищение и уныние, которые пробуждают у читателя «сцены из жизни сталкера» и являющиеся стержнем повести — это результат сознательно ограниченного поля зрения. Несомненно, научная и ненаучная литература, возникшая в результате Посещения, должна была быть полем яростных противоречий. Это неизбежно привело к возникновению неких новых точек зрения и научных течений, видимо, коснулось и искусства, и религии, но для нас все ограничивается отрывочными эпизодами из жизни несчастливца, который в драме столкновения цивилизаций играет буквально роль человеческого муравья. Однако хорошо было бы осознать более широкий аспект дела. Любой согласится со словами доктора Пильмана о том, что нашествие является переломным моментом в человеческой истории. Так вот, переломных моментов, пусть и не вызванных космическим нашествием, было в истории много, и каждый из них отличался усилением крайностей в человеческой природе. У каждого такого переломного момента были свои монументальные фигуры и свои несчастные жертвы. Чем более резким был поворот в человеческой истории, тем более отчаянным в нем был разрыв между большим и малым, достоинством и низостью человеческих судеб. Величественные морские битвы, которые некогда решали судьбы империй, обладали батальной красотой на расстоянии, но были отвратительны при самом ближайшем рассмотрении — достаточно осознать, что гребцы, прикованные к скамьям на галерах, должны были сами себе класть в рот специальные приспособления, которые не позволяли им подавать голос. Ведь их вопли отрицательным образом сказались бы на боевом духе воинов. Даже такое, скажем, корректное и честное открытие, как рентгеновское излучение, имело свое чудовищное проявление, поскольку первооткрыватели, не зная его свойств, в результате поплатились тем, что потеряли конечности, их нужно было ампутировать. Сегодня дети, умирающие медленно от лейкемии, являются жертвами одного из побочных результатов промышленного развития мира, о чем мы прекрасно знаем. Я хочу сказать, что ужасы судьбы сталкеров это не какое-нибудь отклонение, вызванное космическим Посещением, а именно закономерность «переломных моментов истории», которую неизбежно конкретизирует всегда один и тот же неизбежный союз живописного величия и отвратительной нужды. Таким образом, Стругацкие оказались прежде всего — реалистами в фантастике, поскольку реализм в ней — это последовательность, как и точность в извлечении выводов из принятых предпосылок. Даже эта дикая индустрия развлечений, которой обрастает Зона, кажется вполне правдоподобной и даже необходимой, то есть составные человеческого поведения в этой повести такие же, как и всегда, разве что внимание авторов сосредоточилось здесь как бы на «самом дне космического контакта» — а конкретная фигура направляет события так, что они вторгаются в пределы общества п о т р е б л е н и я. Оно не является, как иногда считают, формацией, которая всего лишь быстрее, чем другие, производит наиболее привлекательные продукты потребления. Это формация, которая пытается сделать предметом потребительского наслаждения в с е в своих пределах, то есть не только автомобили, холодильники, духи, но и пол, и кровь, и умерщвление; которая любой предмет сдабривает приправами по вкусу. В эпоху Средневековья Зоны неизбежно стали бы средоточием паники, бегства, миграционных движений, а потом, кто знает, может быть, возникновения новых религий, реакций из-под знака Апокалипсиса, рассадником пророчеств и откровений. В нашем мире они были бы реабилитированы — ведь то, чего мы не можем ни понять, ни ликвидировать, можно хотя бы суррогатным образом п о т р е б и т ь. Поэтому Зоны являются не предметом эсхатологических размышлений, а целью автобусных экскурсий. Ведь именно а п п е т и т о м на явления, которые считались всего лишь отвратительными, можно объяснить форсируемую сегодня популярность искусства, заменяющего красоту мерзостью. Таков дух времени, которому в повести Стругацких подчиняется то, что — в качестве тайны «иных» — оказывает полное неповиновение человеку. Взятое в целом, говорит нам повесть Стругацких, Посещение прошло для 99% людей без следа, и в этом она противопоставляется всей традиции сайенс-фикшн. Это не банальное противопоставление. Доктор Пильман называет человечество «стационарной системой», поскольку он привык использовать термины из физики; в переводе на язык историка слова эти означают, что контакт с «иными», если он не равен глобальной катастрофе, не в состоянии резко изменить ход человеческой истории, поскольку человечество не в состоянии неожиданно «выскочить» из своей истории и войти, при помощи космической интервенции, в совершенно другую историю. Такое понимание, которое я считаю верным, сайенс-фикшн, жаждущая сенсации, проигнорировала. Таким образом, Посещение в «Пикнике» — это не причуда для причуды, а установление исходных условий для интеллектуального эксперимента в области «опытной историософии», и в этом заключена ценность этой книги. Перевел с польского В.И.Ермола. ЛЕТАЮЩАЯ ПОСУДА. НЛО. УФО. Тарелки и пр. То, во что Б.Стругацкий не верит.* «ЛИТЕРАТОР» — см. «Петербургский литератор». ЛОХ-НЕСС. Озеро, где обитает чудовище Несси, во что Б.Стругацкий склонен верить.* ЛЮГЕР — пистолет, впервые сконструированный Г.Борхардом и переработанный Г.Люгером. В модернизированном виде получил обозначение «люгер», но более известен как «парабеллум». Имеет две модификации по калибрам — 7,65 и 9 мм. Братья Стругацкие создали «люгер калибра 0,45» (дюйма) и вручили одному из героев «Отеля «У погибшего альпиниста» некоему Хинкусу. Пистолет был изъят у героя люденом К.Рублевым при поддержке В.Казакова и В.Курильского и подвергнут экспертизе. Обобщенно ее выводы таковы: 1. Не обнаружено сведений о том, что пистолеты конструкции Георга Люгера выпускались с кольтовским калибром 0,45 или «с удлиненной рукоятью», что адекватно увеличенному магазину. Емкость магазина же была неизменной — 8 патронов. 2. Не соотносятся с известными моделями «парабеллума» описанные в «Отеле...» достоинства пистолета Хинкуса: «приспособление для установки оптического прицела» и «рычажок перевода на автоматическую стрельбу». 3. Подражания системе Люгера практически отсутствуют (за исключением разве что германской модели «Эрма» КГП-68, которая, по существу, есть все тот же люгер с теми же данными, но с меньшим числом патронов и с укороченной, а не удлиненной, как в повести Стругацких, рукоятью). Из сказанного следует: 1. Маркировка люгеров по американской номенклатуре (т.е. в сотых дюйма) — нонсенс. 2. Следовательно, дважды упомянутый в «Отеле...» «люгер калибра 0,45» есть явление достаточно фантастическое даже для фантастической повести. Опрошенный по делу Б.Н.Стругацкий заявил, что против изъятия люгера не возражает (что можно рассматривать как добровольную сдачу). Ознакомившись с протоколом, заверил уважаемых экспертов, что замена пистолета Хинкуса в соответствии с их рекомендациями будет им произведена. (По материалам П.) ЛЮДЕНЫ — группа любителей фантастики, серьезно занимающихся изучением творчества АБС.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 28 сентября 2020 г. 13:28 руки!», ему отвечают: «Ты-то нам и нужен!» Когда же писатель заявляет: «Я замечательный писатель»...), то тут же, по Хармсу, появляется тот же слесарь и говорит: «А по-моему, ты...» (лакуна в записи, см. Хармса), и писателя тут же уносят. Я человек старого закала. Да, вероятно, это у меня отрыжка социалистического прошлого. Я считаю, что писатель, как и любой другой представитель творческого труда, не должен говорить о себе, пока его не спросят. А когда и если его спросят, он должен быть взвешен в своих высказываниях. Пусть за него говорят сами книги. Или, по крайней мере, кто-либо другой. (БЕЛЫЙ ШУМ: Ну так говорите! Говорите!) Я уверен, что такие наши авторы, как Михаил Веллер, Андрей Измайлов, Виктор Пелевин, Вячеслав Рыбаков, Андрей Столяров, Александр Тюрин, Михаил Успенский, Борис Штерн, Александр Щеголев... еще дюжина имен... сочетают высокий литературный талант и коммерческую выгоду. (БЕЛЫЙ ШУМ: Н-ну?!) Я глубоко убежден, и пока меня никто убедительно не опроверг, что книги всех вышеназванных разойдутся стотысячным тиражом и принесут верные двадцать процентов прибыли. Издатели же говорят: «Мы даже спорить с вами не будем, но что такое прибыль в двадцать процентов на протяжении полугода? Это — убыток в сорок!». Второе соображение: помимо проблемы издания, существует проблема сбыта. Нынешний спрос на книги в твердых обложках — бредовый спрос. Книгоиздатель выпускает ведь не обложки, а текст. А при существующем положении вещей цена текста уходит в такой ничтожный процент, о котором и говорить нечего. (БЕЛЫЙ ШУМ: Авторам что, остается только «ждать и надеяться», по завету графа Монте-Кристо, тезки убийцы Пушкина? Вольно ему было советовать, имея миллионы!) Эдмон Дантес свое отмучился, он ждал и надеялся. И доказал, что имеет смысл это делать. (БЕЛЫЙ ШУМ: Справедливо для бизнесменов! Золото не стареет, жди и надейся. А литературное произведение — увы... Оно, конечно, вечно, однако только в случае своевременного выхода в свет. Нет?) Лет двадцать пять назад я притащил к Даниилу Александровичу Гранину «Гадких лебедей», которые к тому времени были уже всюду отвергнуты. И сказал: «Может, вы посоветуете, что можно с ней, с повестью, сделать?» И он ответил: «Ну что я могу посоветовать, кроме каких-то банальных вещей». И помнится, я сказал с тоской: «Ведь устаревает же все на глазах!» И Даниил Александрович просто развел руками. Не знаю, что он имел в виду, но я понял этот жест таким образом: «А что ж вы такую вещь написали, которая стареет на глазах! Надо было писать вещь, которая хотя бы десятилетия продержалась!» Писать надо стараться такие произведения, которые не устаревают хотя бы НА ПРОТЯЖЕНИИ СТАБИЛИЗАЦИИ РУБЛЯ. Это года два-три, по моему скромному разумению. (БЕЛЫЙ ШУМ: подавленно безмолвствует). Издательство, в котором я имею честь состоять главным редактором на общественных началах, задумывалось замечательно: коммерческая задача решалась выпуском малоизвестной англоязычной фантастики на достаточно высоком уровне; культуртрегерская задача — несколькими сериями фантастики отечественной, чтобы плеяда молодых талантливых писателей имела пристанище и могла покорить читателя своими опусами — чтобы, как говорят англичане, «не давать супу остыть в горшке». Серия «Петербург. XXI век», посвященная остросюжетной и остраненной прозе, то есть фантастике чрезвычайно широкого профиля: фантастическому реализму или, если угодно, реалистической фантастике. Серия «Предостережение», посвященная ближайшему будущему... (БЕЛЫЙ ШУМ — удрученный жизненным опытом: усиливается, но стихает-стихает и смолкает, в ожидании и надежде). Шумел Измаил Андреев КНИЖНОЕ ЛОТО. Второй выпуск. Победителей ждут Собрание сочинений А. и Б. Стругацких и книги участников семинара Бориса Стругацкого: 1. «Час треф» и «Русский транзит-3» Андрея Измайлова, 2. «Ненайденный клад» Дмитрия Каралиса, 3. «Малый апокриф» Андрея Столярова, 4. «Каменный век» Александра Тюрина, 5. «Мания ничтожности» Александра Щеголева, 6. «Свое оружие» Вячеслава Рыбакова. С автографами. [Карточка «Книжное лото: 5 из 20» здесь не приводится]. КОМПЕТЕНТНЫЕ ОРГАНЫ. Названы так в народе с истинно-таки русской человечной усмешкой. Ибо нужно быть клиническим идиотом, чтобы истолковать повесть «Жук в муравейнике» (см.) подобно компетентным органам.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 28 сентября 2020 г. 13:24 БОЛЬШАЯ СТРУГАЦКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ К КАБЕСТАН (фр. cabestan) — лебедка с вертикальным валом, используется на судах, например — для подъема якорей. Загадочное это слово смутило многих исследователей и слушателей. См. Песня. КАЛЯМ. Личный кот Б.Стругацкого. В ближнезарубежном журнале «Родник», где опубликовано эссе А.Кузнецова и О.Хрусталевой «Сказка о двойке», личный кот Калям назван как «алчный кот Калям», что не соответствует. Вина не авторов эссе, а редакции. Что с них, с ближнезарубежных, взять!* КИНО. По словам Б.Стругацкого, «мы писатели и к кино никакого отношения не имеем». Тем самым братья-писатели отмежевываются (и правильно делают!) от творческих неудач кинематографистов, пытавшихся перевести на язык кино чуть ли не каждую творческую удачу А. и Б. Стругацких.* КЛФ — Клуб Любителей Фантастики. Названия многих из них взяты из произведений АБС: «Странник» (Магнитогорск, Новосибирск), «Странники» (Казань, Кемерово), «Стажеры» (Краснодар, Москва, Тбилиси), «Сталкер» (Таллинн, Каргополь Архангельской обл., Мелеуз, Норильск, Севастополь), «Изнакурнож» (Московское Сверд. обл.), «Массаракш» (Пермь), «НИИЧАВО» (Петрозаводск), «Золотой шар» (Асбест Свердл. обл.), «Комкон-3» (Владивосток), «Прогрессор» (Семипалатинск), «Чародеи» (Екатеринбург). Ю.Флейшман КНИГОИЗДАТЕЛЬСКОЕ ДЕЛО. Разговор покупателя с книгопродавцом о фантастике: — А это фантастика? — Это Стругацкие!!! — Понял. Но это фантастика? Или как? Теза Андрея Битова, высказанная пару лет назад: — Сейчас не время писать, время — печатать написанное. Антитеза Бориса Стругацкого, высказанная полгода назад с присущим ему до-обрым сарказмом: — Сейчас время торговать книгами, которые успели напечатать. МОНОЛОГ БОРИСА СТРУГАЦКОГО, ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА (на общественных началах) ИЗДАТЕЛЬСТВА, О НАЗВАНИИ КОТОРОГО ОН ПОКА УМАЛЧИВАЕТ. (Монолог изредка заглушается и прерывается «белым шумом», который можно смело игнорировать): Чисто коммерческий издатель ставит себе задачу выколачивать деньгу, с него и спроса нет иного. Издатель-меценат ставит целью облагодетельствовать читающее человечество. Первый в природе существовать может. А второй — нет. Культуртрегерское издание убыточно всегда. И если вы хотите нести в мир разумное-доброе-вечное и только разумное-доброе-вечное, то должны найти где-то источник дополнительного дохода. Например, можно выращивать парниковые овощи — это выгодное занятие в нашу эпоху дефицита, а особенно дефицита продовольствия. Это занятие принесет миллионы, и часть этих миллионов можно выделить на публикацию разумного-доброго-вечного. Таким образом, занимаясь ТОЛЬКО книгоиздательством, вы будете вынуждены, наряду с тем, что вы полагаете разумным-добрым-вечным, выпускать «парниковые овощи», расхватываемые как... горячие пирожки. Кто виноват? Авторы, пытающиеся писать в меру собственного вкуса, в меру собственных представлений о том, что такое хорошо? Конечно, нет! Может быть, виноваты издатели, вынужденные выколачивать деньгу? Тоже нет! Виноваты читатели в конечном итоге, если слово «виноваты» применимо в таком контексте. Читатели, предпочитающие за свои кровные рубли получить ту книгу, которую ему интересно читать, и никакую другую. (БЕЛЫЙ ШУМ: А читатель доподлинно знает, какую книгу ему БУДЕТ интересно читать? Он ведь СНАЧАЛА получает (покупает) ее и только потом листает. Приобретает-то он ее в прямой зависимости от шума, поднятого вокруг и около нового издания!) На Западе книгу «раскручивают». У нас писателя имярек не «раскручивают» по одной простой причине — у нас не умеют этого делать. Единственную попытку подобной «раскрутки» на миллион читателей предпринял сам с собой вот этот вот... псевдописатель, «фантаст»... Господи, как же его фамилия!.. Но попытка не удалась. (БЕЛЫЙ ШУМ: Это потому, что упомянутый автор бездарен по определению. Было бы что «раскручивать». Мыльный пузырь при раскрутке лопнет, а мячик еще попрыгает и даже в ворота влетит. Мы по-прежнему живем в стране, где скромность почитается если не доблестью, то признаком ума. Но, по Ларошфуко, скромность — лучший путь к неизвестности. Когда слесарь говорит: «Я высококвалифицированный слесарь, золотые

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 27 сентября 2020 г. 15:00 И ИНТЕРВЬЮ. — Борис Натанович, я открыл сегодня «Улитку на склоне», стал перечитывать, и меня поразил уже третий абзац: «Если бросать по камешку каждые полторы минуты; и если правда то, что рассказывала одноногая повариха по прозвищу Казалунья и предполагала мадам Бардо, начальница группы Помощи местному населению; и если неправда то, о чем шептались шофер Тузик с Неизвестным из группы Инженерного проникновения; и если чего-нибудь стоит человеческая интуиция; и если исполняются хоть раз в жизни ожидания — тогда на седьмом камешке кусты позади с треском раздвинутся, и на полянку, на мятую траву, седую от росы, ступит директор, голый по пояс, в серых габардиновых брюках с лиловым кантом, шумно дышащий, лоснящийся, желто-розовый, мохнатый, и ни на что не глядя, ни на лес под собой, ни на небо над собой, пойдет сгибаться, погружая широкие ладони в траву, и разгибаться, поднимая ветер размахами широких ладоней, и каждый раз мощная складка на его животе будет накатывать сверху на брюки, а воздух, насыщенный углекислотой и никотином, будет со свистом и клокотанием вырываться из разинутого рта. Как подводная лодка, продувающая цистерны. Как сернистый гейзер на Парамушире...» — Помню, да. Я помню даже, как это сочинялось. Но ведь вас, наверное, не это интересует. Вас интересует не «как», а, скорее, «почему». Почему авторы выбрали здесь именно такой прием сослагательного наклонения? Зачем им это понадобилось? Откуда выскочила сама идея? На этот вопрос нет ответа и, увы, быть не может. Если же вас интересует, как мы работали вдвоем... Аркадий Натанович, как правило, сидел за машинкой. Я либо валялся рядом на диване, либо ходил по комнате — в зависимости от того, насколько экспрессивным был эпизод. План повести мы расписывали заранее и достаточно подробно. Ну а дальше: сидят два человека и сочиняют фразу. 90% всех текстов написаны именно в процессе диалога. Фраза перебрасывается от одного автора к другому — дополняясь, изменяясь, искажаясь, увеличиваясь в размерах, уменьшаясь. Одни слова появляются, другие исчезают. Может вообще стилистика фразы измениться. Может быть, она задумывалась как медленная, плавная, длинная, а в процессе обработки, по взаимному согласию, она сокращается до лаконичной, хэмингуэевской. Почему мы очень любили писать диалоги? Потому что один брал на себя функции героя А, другой — героя Б. И каждый стремился вжиться в своего героя... — У вас было удивительное взаимопонимание... — Иногда кто-то из соавторов морщил лоб и говорил: «Слушай, на кой хрен это тебе нужно!» — такие случаи бывали, но это было скорее исключение. Как правило, мы действительно очень хорошо понимали друг друга: мысль, суть, идея, вкус предлагаемого варианта второму соавтору становились понятны мгновенно. Другое дело, что он мог с этим не согласиться... — А вы всегда начинали работу над текстом, придумав заранее концовку? — Мы быстро поняли, что до тех пор, пока мы не знаем концовки вещи, садиться за нее нельзя. Несколько раз мы обожглись, когда нам казалось, что содержание первых трех-четырех глав мы понимаем. «Давай сядем, их быстренько наколотим, а по мере продвижения поймем, что будет в шестой главе, что в седьмой...» Помню, такой прокол у нас получился с «Гадкими лебедями». Сначала мы придумали историю о том, как в некой стране, на побережье служит капитан пограничных войск. Он знает, что тут издавна живет какое-то странное племя. Постепенно он входит с ними в контакт и понимает, что это не первобытное племя, а как раз наоборот — супермены, сверхлюди, следующий этап развития человечества. Вот на этом была построена повесть. Мы написали две или три главы. Что же будет происходить дальше, нам было непонятно... И дальше третьей главы дело не пошло. Кстати, всегда довольно быстро замечаешь, когда ты оказываешься на ложном пути. Материал становится все более вязким, тяжелым, непроворотным, как будто ты идешь сначала по воде, потом по болоту, потом уже вообще по какому-то вару — ноги не выдернуть. И тут ты понимаешь, что да! — не туда заехали, здесь дороги нет. И начинается все сначала. — Начиная работу, вы идете обычно от ситуации или от героя? — Мы идем, как правило, от ситуации. Хотя у нас было несколько вещей, в которых мы пытались идти от героя. В «Стажерах», например. В «Граде обреченном» огромную роль играла судьба главного героя. Нам надо было показать, как комсомолец-сталинист под ударами судьбы и истории превращается в человека, с одной стороны, возмужавшего, поумневшего, но, с другой стороны, потерявшего идеологическую почву под ногами. Мы писали здесь, по сути дела, собственную судьбу, тех людей, которые в конце 50-х — начале 60-х выступали как активные борцы за коммунизм, а уже в 70-х оказались сидящими по шею в вонючем болоте без всякой дороги куда бы то ни было. В большинстве же наших вещей мы идем, конечно, от ситуации. Причем, повторяю, чрезвычайно важно понимать, чем все кончится. До тех пор, пока концовки нет, мы вообще не принимались за работу. — Тем не менее по ходу работы концовка могла измениться. — Совершенно верно. Если в процессе отработки сюжета и даже уже в процессе писания вдруг возникала какая-то светлая, красивая идея, которая, возможно, не вписывалась в первоначальный замысел, черт побери, мы отбрасывали концовку, писали то светлое, что пришло в голову, а потом заново начинали придумывать. — Интересно, в романе «Трудно быть богом», например, концовка менялась? — Нет. Но добавилась целая глава, которой изначально не было. Вот, между прочим, тот случай, когда влияние редакторов сыграло свою положительную роль. Я помню, Белла Григорьевна Клюева, наш редактор, замечательный человек, человек с тонким вкусом, прочла тот вариант, который мы принесли, и, надо сказать, отнеслась к нему достаточно холодно. Она сказала: «Ребята, вещь мне не очень нравится, но вы имеете право на эксперимент. Ради Бога! Но хорошо бы еще что-нибудь такое, чем я могла бы заткнуть пасть начальству. У вас тут, например, нет никаких народно-революционных движений, коммунары работают в полном вакууме, опираться им совершенно не на кого...» Нам идея эта сначала очень не понравилась, как и все сказанное. Но раз хороший человек просит — надо подумать. И мы придумали Арату Горбатого, крестьянского вождя. Мы обратили внимание, что в истории все крестьянские вожди оказывались обреченными на поражение. Они никогда не могли повернуть историю. Наоборот, она влекла их за собой, превращая в таких же отвратительных тиранов и кровопийц народных, против которых они боролись. Эта мысль нам очень понравилась, и появилась целая глава, посвященная Арате Горбатому. — Имеют ли прототипы герои ваших книг? — Подавляющее большинство наших героев имеют прототипы. Причем у нас не так редок случай, когда несколько героев имеют один и тот же прототип. — Как реагировали люди, узнавшие себя в тех или иных героях? — А у нас ведь противных людей нет. Я помню, один из критиков, правда, в устной беседе, упрекал нас в том, что мы, видимо, неспособны написать неприятного человека. Речь шла о «Втором нашествии марсиан». Критик сказал, что мы пытались написать мещанина, обывателя, человека с чрезвычайно узким кругозором — т.е. мы хотели написать отрицательный персонаж, но у нас не получилось. Все равно этот человек вызывает определенное сочувствие. И мы с ним согласились. Не знаю, найдутся ли у нас такие персонажи, которые бы вызывали однозначное отвращение. Поэтому если мы кого и брали прототипом, то ему не за что было на нас обижаться. Константин Селиверстов «ИНТЕРОКО» — издательство в СПб, выпустившее к Ю. (см.) книгу АБС, куда вошли «Понедельник начинается в субботу» и «Сказка о тройке». Предисловие — эссе О.Хрусталевой и А.Кузнецова, о котором БНС сказал: «Так о нас еще не писали». Иллюстрации Е.Мигунова (см.). ИТРЧ. Имя собственное. Носитель — щекн из повести «Волны гасят ветер» («Ветер гасит волны?»). По мнению некоторых экстравагантных литературоведов, ИТРЧ — аббревиатура, расшифровка которой — Истинно Русский Человек. В тесном семейном кругу Б.Стругацкого решено указать на неполность расшифровки, а полнее — Истинно Таки Русский Человек. Если угодно...*

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 27 сентября 2020 г. 14:56 БОЛЬШАЯ СТРУГАЦКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ З ЗУРЗМАНСОР. Знаменитая фамилия. «Очкарик» из «Гадких лебедей», не родственник и даже не однофамилец Павлу Зурзмансору, социологу.* «ЗА МИЛЛИАРД ЛЕТ ДО КОНЦА СВЕТА» (1974). Повесть, в которой правдиво отображено, что будет за миллиард лет до конца света, если через миллиард лет настанет конец света, вызванный тем, что будет за миллиард лет до конца света.* ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ МЫСЛИ. Специальный приз Всемирной организации НФ. Вручен Стругацким в 1987 г. 45-м Конвентом научной фантастики в Брайтоне (Великобритания). В отличие от многих других литераторов АБС никогда не были особенно жалованы так называемыми «правительственными наградами». Их знаки почета — иного происхождения. Ведь настоящая и единственно важная оценка заслуг писателя — читательская. Постараюсь дать некоторое (далеко не полное) представление о такой оценке: 1977. Специальное жюри Ассоциации «Научные фантасты США» за лучшее произведение года, опубликованное на английском языке (повесть «Пикник на обочине»), удостоило А. и Б. Стругацких второй Кэмпбелловской мемориальной премии. 1978. С формулировкой «за выдающийся вклад в мировую литературу» братья Стругацкие приняты в почетные члены «Общества Марка Твена». Этого весьма почетного отличия они удостоены после публикации в США «Пикника на обочине». 1979. На Скандинавском конгрессе научной фантастики повесть «Пикник на обочине» удостоена премии имени Жюля Верна «за лучшее НФ произведение, вышедшее в Швеции». 1981. На Шестом фестивале французской фантастики в Метце Стругацкие удостоены приза за лучшую иностранную книгу года («Пикник на обочине»). 1985. Международный центр по малым планетам (Кембридж, США) в специальном циркуляре утвердил за новой малой планетой название (3-54) Strugatskia-1977 RE7. Планета открыта 11 сентября 1977 года сотрудником Крымской астрофизической обсерватории Н.С.Черных. 1987. На 11-м Конгрессе Еврокона в Монпелье братьям Стругацким присуждена международная премия 1987 года за вклад в фантастику. 1959. Повесть «Страна багровых туч» получила (по рукописи) третью премию на конкурсе лучшей книги о науке и технике для школьников, проведенном Министерством просвещения РСФСР. (Первая премия присуждена «Туманности Андромеды» И.А.Ефремова). 1976. Учрежден любительский приз КЛФ «Фант» (Хабаровск) — вероятно, первый приз такого рода в нашей стране. Его первые лауреаты — братья Стругацкие за повесть «За миллиард лет до конца света». 1980. Лауреаты приза «Фант-80» — вновь братья Стругацкие. На этот раз лучшим произведением советской фантастики предыдущего года названа повесть «Жук в муравейнике». 1981. Стругацкие стали первыми лауреатами премии «Аэлита», присуждаемой редакцией журнала «Уральский следопыт» и Советом по приключенческой и НФ литературе СП РСФСР. Лучшим произведением советской фантастики двух предшествующих лет названа повесть «Жук в муравейнике». 1985. За выдающийся вклад в мировую фантастику и в связи с шестидесятилетием А.Н.Стругацкому вручена Большая юбилейная медаль КЛФ «Отражение» (Саратов). 1988. По итогам межклубного анкетирования («Лучшие произведения, опубликованные в 1986 году») КЛФ «Алькор» (Омск) назвал лауреатов приза читательских симпатий. По разделу «Большая форма» (роман, повесть) лауреатами стали А. и Б. Стругацкие за повесть «Волны гасят ветер». 1988. КЛФ «Комкон-3» учредил почетное звание члена-корреспондента клуба. А.Н.Стругацкому это звание присвоено «за создание произведений, породивших клуб, и за участие в его работе». 1989. КЛФ «Алькор» объявил имена новых лауреатов приза читательских симпатий. По итогам литературного 1987 года названа лучшая советская фантастическая повесть — «Время дождя» («Гадкие лебеди»). 1990. Учредители литературной премии имени А.Беляева — секция научно-художественной, приключенческой и фантастической литературы Ленинградской писательской организации и книголюбы Ленинградского НПО «Буревестник» назвали первых лауреатов. Братья Стругацкие удостоены «Премии читательских симпатий» за выдающийся вклад в советскую фантастику. 1990. На празднике фантастики «Аэлита-90» объявлено, что лауреатами приза читательских симпатий «Великое кольцо» в «большой форме» вновь стали А. и Б. Стругацкие — за повесть «Улитка на склоне». Подготовил В.Казаков («Измерение-Ф», 1990, № 3) «ЗА ТРУДОВУЮ ДОБЛЕСТЬ». Единственная правительственная награда, которой был удостоен Б.Стругацкий. В наградных документах удостоившийся попросил расписаться А.Измайлова, бывшего в ту пору неподалеку от наградного отдела и навострившегося подражать Б.Стругацкому (но только по части автографа) — чем спровоцировалась восторженная реакция: «Девочки! Сейчас приходил Стругацкий! Он та-акой молодой!» (что справедливо — см. Юбилей).*

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 26 сентября 2020 г. 17:24 БОЛЬШАЯ СТРУГАЦКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ Д «ДАЛЕКАЯ РАДУГА» (1963). Повесть о безответственных ученых, поставивших некий опыт, поставивший тем самым некую планету на грань гибели. Повесть, поставившая подростка Славу Рыбакова (ныне лауреата Госпремии, драбанта — см. Драбант) перед необходимостью письменно сообщить Б.Стругацкому: «Борис, ты не прав!» (См. Воспоминания)* ДВЕНАДЦАТЬ — не поэма, а роковой возраст, в котором чаще всего происходило знакомство с книгами АБС. «Когда мне было 12 лет, по совету дяди прочитала «Трудно быть богом». Это было потрясение, откровение. После этого я резко почувствовала себя взрослым человеком. С тех пор и пошло» (Юлия Садчикова. Понедельник, 1992, № 73. См. Понедельник). «Первой книгой был «Обитаемый остров». Но увлечение творчеством Стругацких началось у меня не с этой книги. Я даже авторов тогда не запомнил. Пару лет спустя я прочитал «Трудно быть богом», и именно эта повесть «произвела в моем сознании ту подвижку, которая и привела меня в конце концов к Большому Откровению» (Виктор Ефремов. Понедельник, 1992, № 92). ДИССЕР (сленг студ.) — научный труд по проблеме (животрепещущий или не очень). Обычно знакомство с автором заменяет чтение автореферата. Но бывают исключения. И с к л ю ч е н и е: Ивонна Хауэлл (США): «...Борис Стругацкий, когда я недавно была у него в гостях, показал мне ваши «Понедельники», а также и «АБС-панораму». Мне бы очень хотелось читать все, что группа Люденов пишет о Стругацких, и по возможности участвовать в вашей деятельности. Дело в том, что я недавно защитила докторскую (так называемый у нас «PhD») диссертацию по теме «Апокалиптический реализм в творчестве Братьев Стругацких». Смысл, разумеется, таковой: ход всяких «реализмов» в русской литературе — психологический, критический, не говоря уже о «социалистическом» — достигает сегодня в творчестве Стругацких как бы следующего этапа. Итак: апокалиптический реализм (а отнюдь не науч.-фант.)... В диссертации очень много подробностей, на которых я как бы не настаиваю. Надеюсь, что это не звучит парадоксально (если не настаиваешь, почему так пишешь?..), но я скорее всего заразилась атмосферой ОЗ, ГО, ХС, когда писала, и начала немножко играть, выдумывать... ну, вам-то, люденам, понятно. Так что я не сомневаюсь, что там вы найдете много спорного. Главное остается главным: я хотела подчеркнуть, что Стругацкие — 1) это сугубо русские писатели, их надо понять в контексте русской литературы и культуры; 2) для них фантастика — не просто хитрый фокус, чтобы обманывать цензоров (для западного человека, как Potts, самое очевидное толкование), а наоборот, эта самая фантастика лучше всего отражает реальный «совдеповский??» мир 70-80-х годов. Я увлеклась тем, как весьма реалистическое описание советского быта, в сочетании с вполне реалистическим описанием научной, интеллектуальной и духовной культуры «героев-интеллигенции»... превращается в нечто фантастическое (тут, может быть, действительно общий подход с Булгаковым). (П., 1991, № 35; П., 1992, № 63). ДОМ. Обычный дом, на Выборгской стороне. Сампсониевский проспект (К.Маркса), 4. Семья Стругацких жила в нем до войны и в блокаду. БНС: «Я должен был умереть в блокаду — это было ежу ясно, я умирал, мама мне об этом рассказывала... меня спасла соседка, у которой каким-то чудом оказался бактериофаг... Мне дали ложку этого лекарства, и я выжил, как видите» (Даугава, 1987, № 8). Март 93 г. Дом на ремонте. А.М., дворник: ...Я сорок третий год здесь работаю. ...Стругацкого... знаю! Слыхала эту фамилию. ...Нет, лично не знакома. Я ведь у Медицинской академии мету. ...Да, в этом доме люди хорошие жили все: стены-то какие — метровой толщины. ...Чего там строят? Не знаю, вроде гостиницу «Ленинград». ...А чего это вы все тут расспрашиваете? Для нас, дворников, гласности нет! Мы все втихомолку метем! С.Ф. ДРАБАНТ. Действительный член семинара Б.Стругацкого в Доме писателя, который (не Дом, а член) почему-то обозван руководителем драбантом. Более полную характеристику Д. см. Портрет обобщенный, как, впрочем, и более полную характеристику руководителя.* ДУБУЛТЫ. ПостМалеевка. Ныне Зарубежье. Дом отдыха, где ежегодно трудились молодые фантасты, выбирая лучших из лучших, в число коих неизбежно попадал кто-либо из драбантов (см. Драбант). «ДЬЯВОЛИАДА». По оценке некоторых воспоминателей, первая книга М.А.Булгакова, прочитанная БНС: «Мы несколько раз обсуждали с Борисом Натановичем ранние повести Булгакова — это было в 1967 году. Первый разговор я запомнил хорошо, потому что двадцать раз пересказывал его приятелям. Мы встретились с Б.Н. на площади Мира: он приехал по филателистическим делам, а я жил недалеко, и мы договорились, что я перехвачу у него книгу, которую я давал ему почитать. Это был сборник Булгакова «Дьяволиада», «недровское», если я не ошибаюсь, издание 1926 года. Там были «Дьяволиада», «Роковые яйца» и четыре или пять рассказов... Я стал расспрашивать Б.Н. — ну как? И принялся, смакуя, перебирать запомнившиеся мне шутки, смешные фразы и, среди прочего, вспомнил Чрезвычайную комиссию в составе наркомов таких-то, профессоров таких-то и товарища Рабиновича (это в «Роковых яйцах»). «Знаете, Миша, — сказал Б.Н., — мы только что закончили в черновике повесть, там тоже нечто подобное — тройка из четырех человек». В те поры совпадение показалось мне очень забавным, а через месяц-полтора, когда я «Тройку» прочитал, я принялся всем приятелям рассказывать — вот, Стругацкие придумали такую штуку, не читая Булгакова. Признаюсь, нынче сходство не кажется мне таким уж острым, но, во всяком случае, благодаря этому я зафиксировал время, когда Б.Н. познакомился с книжкой Булгакова». (Михаил Лемхин. П., 1992, № 83). Е ЕДИНСТВЕННАЯ БУКВА, на которую не нашлось ничего имеющего отношения к братьям Стругацким. Ну не Ельцина же поминать, в самом-то деле!* Ё Ё. Тем более! См. Е... Ж ЖЕНОФОБИЯ. Профзаболевание исповедующих фантастический реализм. Пример: Как-то в феврале 93-го зашли децимэтры Измайлов и Рыбаков к мэтру Стругацкому по делам. Сначала побеседовали о проблемах издательских, причем Измайлов уверял, что все замечательно, а потом заговорили о прочей ерунде. «Да, кстати, — вспомнил Стругацкий, — прочитал я, Славочка, ваш новый роман. Я вас поздравляю, хотя и не в обнимку. Вы произвели на меня сильное впечатление. Но оно было бы куда сильнее, если бы вы вырезали оттуда всех женщин». А не читавший романа децимэтр Измайлов деликатно отвернулся, но, зная Рыбакова, несколько раз кивнул. Так Рыбаков и поступил. Текст, правда, трогать не стал, поленился — но женщин вырезал. А что оставалось делать? Старший приказал! В.Рыбаков ЖЕНЩИНА В ЗАПАДНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ. Рубрика. «Русский лес братьев Стругацких». Название статьи Иланы Гомель, напечатанной под этой рубрикой. Цитата из статьи: «Кандид, герой романа, оглушенный, напуганный, импотентный, блуждает в дебрях женской топографии. И не нужно быть психоаналитиком, чтобы осознать значение орудия, которое частично возвращает ему силу и уверенность в себе — скальпель» (с. 50). И еще одна цитата: «Отношение Стругацких к женщинам — это брюзгливое недоверие. Что на женщин нельзя полагаться, знают все. Хорошо бы от них избавиться. И в самой откровенно-мечтательной фантазии Стругацких «Понедельник начинается в субботу» их нет вообще» (с. 59). Литкритик Р.Арбитман (Саратов), обнаруживший «Русский лес...» в израильском журнале «Портрет», считает, что «такой взгляд на мир Стругацких... весьма любопытен». (П., 1992, № 56). «ЖИДЫ ГОРОДА ПИТЕРА» — см. в Тульском драматическом театре им. Горького «Мученики города Питера, или Невеселые беседы при свечах»(также см.). «ЖУК В МУРАВЕЙНИКЕ» (1980). Повесть, взахлеб читаемая и расхваливаемая в свое время компетентными органами, решившими было, что братья Стругацкие перековались и наконец-то пишут, что надо. См. Компетентные органы.*

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 25 сентября 2020 г. 20:03 БОЛЬШАЯ СТРУГАЦКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ А и Б (АРКАДИЙ) Стругацкий! И этим все сказано.* (БОРИС) Стругацкий! И этим все сказано.* В ВДОХНОВЕНИЕ — штука редкостная, рассчитывать на нее нельзя. Ежедневно пять-семь страниц черновика или десять-пятнадцать чистовика. Пять часов работы утром и еще час-два вечером. Десять дней подряд... ни на что не отвлекаясь и без всяких выходных. (БНС. ЛГ, 1985. 7.08.) (ВЛАДИМИР) Стругацкий. Журналист из СПб, не родственник, но однофамилец, к братьям не имеет отношения никакого, кроме почтительного.* «ВТОРОЕ НАШЕСТВИЕ МАРСИАН» (1967). Повесть о превращении древних греков в сырьевой придаток для страдающих несварением желудка марсианцев. Неконтролируемый подтекст вскрыт контролирующим журналом «Журналист» (1969). Вскрытие, проведенное автором с характерной фамилией Краснобрыжий, показало: древние греки — не греки и не древние, а простые советские труженики, который никому не позволят!* «ВОЛНЫ ГАСЯТ ВЕТЕР» (1984). Повесть, вызвавшая немало разночтений своим названием, — многие читатели и запоминали ее как «Ветер гасит волны». Оба варианта равноценны — и не только потому, что так или иначе начинаются с буквы В, но и потому, что звучат одинаково загадочно для ознакомившихся с самой повестью.* ВОСПОМИНАНИЯ — устный или письменный рассказ. Даже у писателей-фантастов чаще всего о прошлом. П р и м е р: Как-то в марте 65-го года написал миллимэтр Рыбаков мэтру Стругацкому письмо. Тому, который поближе, в Пулкове. Прям как миллимэтр Ванька Жуков написал: «На обсерваторию. Стругацкому». Похвалил Рыбаков мэтра за то, что книжки стругацкие написаны «интересно, правдоподобно и с юморком». Пожурил за то, что на Далекой Радуге мэтры столько народу ухайдакали и предложил добавить абзац про то, что звездолет «Стрела» успел всех спасти. И еще много чего про Быкова и Юрковского. И сообщил, что сам тоже фантастику пишет, вот уже второй том романа заканчивает. Через два месяца получил миллимэтр от мэтра ответ. Мэтр обещал, что и впредь Стругацкие намерены писать «интересно, правдоподобно и с юморком». Согласился, что людей на Радуге жалко, но «они забыли, что есть на свете вещи поважней науки», а потому абзац добавлять не надо. И еще много чего про Быкова и Юрковского. А вдобавок посоветовал и впредь, пока хочется, писать, потому что все написанное в детстве очень трогательно перечитывать, ставши взрослым. Так Рыбаков и поступил. И долго надеялся, что когда-нибудь повзрослеет и все написанное перечтет. А что оставалось делать? Старший приказал! В.Рыбаков Г «ГАДКИЕ ЛЕБЕДИ» (1967). Повесть о конфликте отцов и детей с полной и окончательной победой последних, хотя и среди первых попадаются приличные люди. Повесть, в которой протаскивается мысль, что книга — не источник знаний, а полезный вкусный и питательный продукт. Впервые опубликована в «Посеве», что заставило партийно-художественную цензуру заставить братьев опубликовать нечто вроде покаянного письма, что и было сделано. Суть письма свелась к мысли «НЕ МЕШАЙТЕ НАМ РАБОТАТЬ!» — адресовали призыв «Посеву» или партийно-художественной цензуре, братья умалчивают с хитрым видом.* ГАЙДАР. Не писатель, но родственник Аркадиям — как Гайдару, так и Стругацкому. Тоже фантаст — пытался конвертировать рубль и говорить с депутатами осмысленным русским языком. Поражен в правах большинством истеричных голосов.* ГЕОБИБЛИОГРАФИЯ. Издание произведений АБС за рубежом: ЧССР — 23 произведения издавались 36 раз, США — 18/36, Германия (ФРГ и ГДР) — 18/35, 20/41, Западный Берлин — 1/1, Франция — 17/18, Польша — 15/25, Венгрия — 15/15, Болгария — 14/33, Югославия — 13/17, Япония — 13/14, Англия — 7/10, Швеция — 7/8, Италия — 6/8, Финляндия — 6/7, Аргентина — 4/4, Испания — 3/6, Дания — 3/3, Швейцария — 3/3, Румыния — 3/3, Голландия — 2/3, Монголия — 2/2, Португалия — 2/2, Греция — 1/1, Китай — 1/1. Ю.Флейшман ГОРЯЧИТЕЛЬНЫЕ НАПИТКИ — философский камень отечественной фантастики. В шлифовку этого «камня» АБС внесли свой посильный вклад: 1. «Рюмка коньяка с ломтиком лимона» — «...человек — это только промежуточное звено, необходимое природе для создания венца творения: рюмки коньяка с ломтиком лимона»(ПНВС). 2. Коньяк «Ахтамар» — «Очень редкий в наших широтах армянский коньяк с легендой» (ЗМЛДКС). 3. Коньяк «Эй Экс восемнадцать дробь нафтан» — «Гран-при получает девиз «Белый Кентавр». Жюри в восторге. Это нечто небывалое. Это некая феноменальная феерия ощущений! Вскрывают заявочный пакет и — о ужас! — это синтетик! Великий Дегустатор побелел как бумага, его стошнило! Мне, между прочим, довелось попробовать этот коньяк, он действительно превосходен, но его гонят из мазутов, и у него даже нет собственного названия. Эй экс восемнадцать дробь нафтан, и он дешевле гидролизного спирта...» (ХВВ). 4. «Каберне» — «Интересно, какие ослы установили, будто красное вино не следует охлаждать?» (ЗМЛДКС). 5. Коктейль «Кровавая Мэри» — «Прозрачный слой русской водки словно бы висит над слоем томатного сока» (ПНО). 6. Коктейль «Ведьмин студень» — «Это, брат, такая вещь, что на пустое брюхо принимать опасно для жизни: руки-ноги отнимаются с одной порции» (ПНО). 7. Коктейль «Хорек» — «Питье вот новое придумали... «хорек» называется... Он этого «хорька» хватит — глаза на лоб, он и доволен...» (ХВВ). 8. «Эликсир Блаженства» — «...незамедлительно наполнит рюмки вновь и крикнет в лабораторию: «Свежих огурчиков!» (ПНВС). 9. «Горючая вода» — «Горючая вода! Для растопки костров и произведения веселых фокусов. Какая же она горючая, если ее можно пить? Ее в пиво подмешивать — цены пиву не будет! Не дам! Сам выпью... И пью. День пью. Ночь. Опух весь. Падаю все время. Давеча... к зеркалу подошел — испугался...» (ТББ). 10. «Синюховка» — «Ее поставляют оптом окрестные фермеры. От синюховки неприятная отрыжка, но она дешева, пьется очень легко и дает приятное, веселое опьянение» (ВНМ). 11. «Все пили кефир... на столе на заскорузлой скатерти выстроились шесть бутылок... звякнуло стекло, и в проход между столиками выкатилась бутылка из-под бренди» (УНС). Андрей Николаев ГРАФИКА КНИЖНАЯ. См. таблицу 1. Таблица 1 (к ст. ГРАФИКА КНИЖНАЯ) Из иллюстраций к произведениям АБС художников В.Харламова, Ю.Макарова, В.Старадымова, А.Билюкина,

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 24 сентября 2020 г. 16:46 П О Н Е Д Е Л Ь Н И К       51 Абакан 18 ноября 1991 Стояли звери около двери, В них стреляли, они умирали... (Стихи маленького мальчика) Ассоциации и параллели И.К.: В последнем выпуске "Понедельника" вы призвали к работе над текстами АБС. В связи с этим высылаю вам свой ассоциативный обзор СБТ, который я недавно сделала. Вероятно, это не совсем то, о чем вы говорили, и даже, мне кажется, совсем не то, но может быть, вы найдете в обзоре что-нибудь полезное. Прошу вас воспринимать мой опус как нечто не вполне серьезное; боюсь, на действительно исследовательскую деятельность у меня не хватит выдержки. [Мне работа Инны показалась весьма любопытной, потому с удовольствием предлагаю ее на ваш суд. Я сделал в тексте незначительные сокращения, которые не затронули действительно забавные, на мой взгляд, находки Инны. – В.Б.] СТРАНА БАГРОВЫХ ТУЧ. – М.: Дет. лит., 1969. Прежде всего резануло взгляд выражение "пластмассовые стены" (с. 8). По-моему, это эквивалент алюминиевых драгоценностей из рассказов фантастов XIX века. Чернышевский в "сне Веры Павловны" сделал алюминиевой мебель, по его понятию, это было роскошно. Здесь же пластмасса вводится для обозначения будущего, по сравнению с периодом написания повести, времени. Заставила усмехнуться шафрановая лысина. Лично я никогда шафрана в глаза не видела, читала о нем только в книгах, и это объяснение для меня несколько туманное, поскольку я не знаю, насколько шафранный оттенок отличается от лимонного или цыплячьего. Растрогало воспоминание Быкова о возвращениях героев космических из трудных рейсов (с. 21) – "цветы, улыбки, поднятые для приветствия руки...". Действительно, так встречали Гагарина. Но время идет, и я сомневаюсь, что так будут встречать возвратившихся с Марса или Венеры. Люди перестали ждать от исследователей чужих миров откровений. Упоминание о том, что Богдан Спицын родился на Марсе. Насколько я представляю, уроженцы Марса должны неуютно себя чувствовать при земной (или венерианской, она отличается незначительно) силе тяжести. По-моему, я где-то читала, что сила тяжести на Марсе вдвое меньшей. Каково было Язону дин Альту на Пирре, а? (с. 40). Дауге берет с собой портрет Маши Юрковской (с. 43). Ассоциируется с известным разговором о Юре Бородине в "Стажерах". Кибердоктор (с. 47) – "электронный вариант шкатулки Пандоры". На мой взгляд, раскрывать цитату не надо. И никакой родственной связи с планетой Пандорой еще нет. Драка с Юрковским в скафандре у бункера (с. 59): "– Вы? – только и мог сказать Алексей. – Нет, не мы! рыцари ордена розенкрейцеров!" Розенкрейцеры, члены тайных (преим. религ.-мистич.) об-в в 17–18 вв. в Германии, России, Нидерландах и нек-рых др. странах. Назв. по имени легендарного основателя об-ва Х.Розенкрейца, якобы жившего в 14–15 вв., или по эмблеме Р. – розе и кресту. Близки к масонству. – Советский энциклопедический словарь. – 4-е изд. – М.: Сов. энциклопедия, 1989. Некоторое недоумение: Ермаков недоволен Быковым, потому что тот не сделал зарядку и рекомендует принять таблетку танина (с. 69). Где моя "Популярная медицинская энциклопедия"? Танин – вязущее и противовоспалительное средство. Применяют в растворах для полосканий при воспалительных процессах в полости рта, носа, зева, для спринцеваний и в клизмах при воспалительных заболеваниях прямой кишки, при колитах, при ожогах кожи, в виде мази при пролежнях. Ужас берет, какие заболевания грозят нашим организмам при пренебрежении зарядкой! Но Ермаков, мне кажется, имел в виду тонин – от слова "тонизирующий". Вероятно, я плохо знаю атомную физику, но я всегда полагала, что протоны, атомы ядер водорода – это альфа-частицы. Но у альфа-частиц совсем небольшая проникающая способность. Так что протонной атаки я не понимаю. Странно, что командир индийского звездолета Рай Лист плохо говорит по-английски. Странно, что установив, что Роберт Ллойд говорит по-русски, они все-таки заговорили по-английски. "– Бросьте вы разыгрывать лорда Рокстона! – Юрковский оттолкнул руку Алексея Петровича." Рокстон – герой (вернее, один из героев) романов А.К.Дойля "Затерянный мир" и "Отравленный пояс". "– Вот злонравия достойные плоды!" (с. 181). Фонвизин, что ли? И странно, что экипаж "Хиуса" забыл принять меры предохранения от биосферы Венеры. Хотя это вполне в традициях ранних романов о путешествиях на другие планеты. Кстати, как правильно: Калисто или Каллисто? Мой энциклопедический словарь дает вторую форму, но может быть, с тех пор изменилась... как бы это выразиться? традиция написания, как например, Невтон заменился на Ньютона? Реплика Богдана (с. 184) о "рецессивной аллели". Генетика, а? Что-то новенькое в те времена? Странно упоминание о коньяке на день рождения Дауге. Сам же Дауге говорил в начале повести, что спиртного в походе – ни капли нельзя. И железный Ермаков, который когда-то отчитывал Быкова за зарядку, посмотрел на это нарушение сквозь пальцы. Они что, условный коньяк пили, как у Шефнера в "Лачуге должника"? Удивляет то, что Быков, работавший в Гоби, никогда не слышал об олгой-хорхое (с. 236). На этом пожалуй и все, если не считать несвойственной АБС игры в солдатики, перенасыщения техническими терминами и патетики, но это все присуще советской фантастике того периода.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 23 сентября 2020 г. 18:30 Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий ПЕСЧАНАЯ ГОРЯЧКА ФЭНЗИНЫ ФАНТАСТИКИ © А. Стругацкий, Б. Стругацкий, 1990 Фэнзор: Любител. ж-л по проблемам фантастики и фэндома (Севастополь).- 1990.- 2 (2).- С. 14-26. Публикуется с любезного разрешения С. Бережного — Пер. в эл. вид Ю. Зубакин, 2003 Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий - Знаешь, — сказал Боб, — я сейчас бы выпил томатного сока... — он перевернулся на другой бок и с отвращением выплюнул окурок. — Когда от сигарет болит язык лучше всего выпить томатного сока. - Когда у тебя что-нибудь болит, надо пить коньяк, — говоривший был велик ростом и тощ. Звали его Виконт. — Можно водку. Годятся и ликеры. Не возбраняется вино, в котором, как известно, истина. Но лучше всего — спирт... - Ты забыл пиво. Ты болван, — сказал Боб, — я бы выпил сейчас пива... В палатке было жарко и темно. На полу валялись спальные мешки, множество окурков, винтовка, стреляные гильзы и пара сапог. В низкую треугольную дверь палатки виднелись красноватые сумрачные барханы и обложенное тяжелыми тучами небо. Налетал порывами горячий ветер, шелестел брезентовыми стенами. - Слушай, Боб, у тебя скрипит песок на зубах? - Не успеваю отплевываться. А что? - Мне надоело. Я жую его вторую неделю. Это нервит. Я подожду еще пару дней, накоплю побольше слоны, пойду к нашему и... - По дороге ты будешь питаться слюной и гильзами. Ты будешь ужасен в своем гневе, ты будешь рубить колючки, но Багровое Небо сожжет тебя, и твой высохший труп занесут пески. Ибо такова жизнь. Уходя, не забудь выстрелить себе в лоб — это укоротит твой тернистый путь и сбережет много драгоценного времени. Я буду рыдать над твоим телом. Клянусь удачей. Боб сплюнул и потянулся за сигаретой. Сел, чиркнул спичку, закурив, стал разглядывать свои босые ноги. Осторожно потрогал вспухший синий шрам. - Здешние муравьи кусается подобно леопардам, — сказал он, — ты должен пожалеть меня, Виконт. Виконт не ответил. Порыв ветра распахнул полы палатки, дохнул горячим песком. Боб кряхтя поднялся, чертыхнулся, задев за столб, и неторопливо вылез из палатки. - Горячо, дьявол, — донесся его голос, — Виконт, дружище, ты сгниешь заживо... выйди подышать чистым воздухом. О, этот воздух! Он прохладен, как дыхание холодильника! Ривьера, Ривьера! Не верите? Нюхните сами... Виконт, злобно жуя губами и поминутно сплевывая, слушал, как он бродил вокруг палатки — проверял крепления. Из-за стенки сквозь шелест ветра доносилось: В стране, где зной, где плеск волны морской, Жил длинноногий Джо... ...до чего же горячо пяткам! Ай-яй!.. Ром кружкой пил, в бар часто заходил... ...Виконт, какой у нас обычно ветер?.. Ага, понятно... ...В бар часто заходил... ...Виконт, выйди, милый, дело есть... Потом что-то случилось. Стенки колыхнулись, треснул и накренился столб. Виконт поднялся и сел, прислушиваясь. Голос Боба: - Эй-ей! Тебе чего?.. Пошел!.. А-а-а-а!.. Виконт, ко мне!.. За стеной дрались. Боб крикнул и замолчал. Палатка тряслась, доносилось хриплое тяжелое дыхание. На ходу загоняя в карабин обойму, путаясь в спальных мешках, Виконт кинулся из палатки. Зацепившись затвором за петлю в дверях, несколько секунд остервенело рвал брезент, освобождаясь... - Ввва-а-а!.. — неслось из-за палатки... - Эге-гей! Держись, Бобби! — рявкнул Виконт, огибая угол. Там не было никого и ничего. Только разрытый горячий песок... - Бобби... — тихо оказал Виконт, озираясь, — Бобби, дружище... Дымящиеся красные барханы, саксаул, раскаленное тяжелое небо... обвисший брезент палатки... все. И разрытый горячий песок. Виконт облизал губы. - Бобби, где ты? Он выплюнул песок и медленно пошел вокруг палатки. Красные барханы, саксаул, разрытый горячий песок... все. - Я болен, — нерешительно сказал Виконт. В брезент с глухим шорохом били мириады песчинок. Гулко стучала кровь в висках. Небо темнело, опускалось ниже и ниже. Виконт передернул затвор, несколько раз выстрелил вверх. Затем испуганно огляделся. Он был один. - Если это шутка. Боб, то очень неудачная. И я воздам тебе... — голос его упал. Разумеется, это не было шуткой, и Виконт с самого качала прекрасно понимал это. Но ему вдруг почему-то стало смешно, и он рассмеялся: - Ладно, Боб, захочешь жрать — придешь. Виконт решительно обогнул палатку и полез внутрь. Разумеется, первое, что он там увидел, был Боб, вернее, его ноги — длинные, сухие, в серозеленых парусиновых сапогах, они торчали из-под спальных мешков. Тогда Виконт рассердился. Он снял о центрального столба знаменитую многохвостую плетку Джаль-Алла-Эд-Муддина из жил древнего зверя Уф и угрожающе взмахнул ее. - Вылезай, старое дерьмо! — заорал он. — Вылезай, не то восплачешь, аки жиды у стен Синойских! Боб не двигался. Виконт осторожно ударил по мешку. Сапоги не дрогнули. - Кэ дьябль! — пробормотал Виконт, боясь, что мелькнувшая мысль вернется снова. — Хватит валять Катта. Вставай. И вдруг, задрожав от нестерпимого ужаса, отскочил назад: ноги не двигались. Шуршал песок по брезенту палатки. Гулко стучала кровь. - Это ничего, — громко сказал Виконт. Он бросил плетку и нагнулся над одеялами. Тонкий вязкий запах красного цвета ударил ему в нос. Тонкий пьянящий аромат — единственный в мире аромат — самый вкусный запах во вселенной, запах свежей крови. Одеяла еще скрывали его источник, но можно уже было догадаться, что это не Боб. Кровь Боба пахнет не так, Виконт хорошо знал это. Но — сапоги? Серо-зеленые сапоги Боба? Ах, но ведь это очень просто... Виконт сбросил одеяла и усмехнулся: - Так и есть! Задрав вверх свалявшуюся бородку и открывая бесстыдно широкую щель под ключицами, загадив простыни кашей из крови и песка, лежал там смуглый человек в пестром халате. - Здравствуй, Бажжах-Туэрег. — улыбнулся Виконт. Бажжах не ответил. Он пристально всматривался в обвисший брезентовый потолок и сжимал в правом кулаке клочья короткой рыжей шерсти — космы с круглой веселой головы Боба. - Неужели Боб отдал тебе свои сапоги... да еще и вместе с ногами! — глумливо спросил Виконт. Мертвец улыбнулся и сел, отряхивая руки. Его лицо заливала краска, светившаяся в темноте... Палатка снова затрепетала. Голос Боба тревожно спросил: - Виконт, ты что?.. Тебе плохо?.. Виконт обернулся: в дверях согнувшись стоял Боб черным силуэтом на красном фоне песков. - Я тебя звал, ты не слышал? С кем это ты болтал тут? Да очнись ты, старый сапог! Виконт вытер пот со лба, сплюнул, глянул через плечо. В сумраке — покосившийся столб, сваленные в кучу спальные мешки, окурки... - Плохо дело, Бобби, старина, — он не узнал своего голоса, — здесь был Бажжах. Я видел его лучше, чем тебя сейчас... - Бажжах-Туарег?! — Боб нырнул в палатку, выпрямился, настороженно озираясь. — Ты не ошибся? Ты понимаешь, что ты говоришь... Он осекся. Виконт опустился на пол, сел, обхватив голову руками. - Бажжах-Туарег... — прошептал он с отчаянием. — Мы погибли, Боб. Господи, помоги нам! Мы хуже, чем умерли... Бажжах-Туарег!.. Это конец, это конец, Бобби... Мы все равно, что мертвецы теперь... Боб кинулся было из палатки, потом вернулся и стал, вцепившись в центральный столб. - К дьяволу, Вик! — прохрипел он. — Я не видел его... Ведь меня не было в палатке, не правда ли? Почему мы? Ведь я-то не видел его? Он сел на одеяла и начал быстро обуваться. Руки его дрожали. Виконт быстро повернулся к нему: - Ты... ты уходишь?.. — он судорожно глотнул. — Ты хочешь уйти, Боб? Боб не отвечал. Он торопливо шарил в полутьме, хватал одежду, коробки с сигаретами, патроны — совал в рюкзак. Виконт несколько секунд молча следил за ним, облизывая сухие губы. - Не оставляй меня одного, Боб... — проговорил он наконец, — позволь мне идти с тобой... Ведь мы старые друзья, не так ли?.. — он потянулся дрожащей рукой к плечу товарища — похлопать, тот, дико глянув, шатнулся в сторону. Виконт рванул на себе ворот: - Я буду нести на себе палатку, Бобби... И... и винтовки, если хочешь. Может быть я ошибся?.. Ну ясно же — ошибся, мне показалось... Мне... Он замолчал и весь наклонился вперед, стараясь поймать взгляд Боба. Тот затянул ремни, вскинул на плечо карабин и не глядя на Виконта шагнул к двери, волоча рюкзак по песку. Вцепившись в одеяло судорожно сжатыми пальцами, Виконт смотрел, как он наклонившись вылезает наружу. Красный треугольник двери исчез на мгновение и вновь появился, шаги зашуршали, удаляясь, и вдруг остановились. Виконт, не отрываясь глядел на дверь. Пот крупными каплями отекал по его худым щекам. Палатка колыхнулась, тело Боба опять заслонило вид на красные пески. - Мы старые друзья, Вик... — голос Боба дрогнул, — Клянусь удачей, я всегда любил тебя больше прочих... Ни с места, — вдруг заорал он, выбрасывая вперед карабин, — без эксцессов!.. Не прикасайся ко мне! Он быстро отступил назад, выпуская из палатки бросившегося было к нему Виконта. Теперь они стояли лицом к лицу: Виконт с потухшими глазами, устало опирающийся на податливый брезент, и Боб с карабином наизготовку. - Ты знаешь, я не могу взять тебя с собой, — мягко сказал Боб. — Ты не первый и не последний... Вспомни Хао... и Дэрка... и Зисса... Тебе ведь и самому приходилось поступать так же. Теперь твой черед... Когда-нибудь придет и мой... Не сердись, Вик, дружище... Прощай. Они посмотрели друг другу в глаза. Боб отвернулся... Далекий протяжный грохот заставил обоих задрать головы. Небо задрожало, пелена туч лопнула, пропуская добела раскаленное громадное тело, окутанное паром и дымом. Оно медленно опускалось на равнину, сотрясаясь от грохота. - Это они!!! — покрывая дикий рев, заорал Виконт, хватая Боба за плечи. — Это они!.. Клянусь богом, это они... Тело коснулось почвы и мгновенно скрылось в тучах песка. Земля дрогнула под ними. Виконт, покачнувшись, бросился к палетке, таща за собой Боба. Тот не сопротивлялся... Лохматый черно-оранжевый столб уперся в низкое небо. Раскаленный ураган свалил Боба и Виконта с ног и они покатились по песку, как пустые папиросные коробки катятся по асфальту летнего города в ветреный день. - Это ничего! — кашляя и отплевываясь кричал Виконт. — Это пустяки... все пустяки! Милая старая Земля! Ты пришла за нами! Им удалось остановиться. Боб поднялся первым, протирая глаза и тряся головой. Вихрь, наконец, унялся, и стала видна дрожащая сизая масса в полукилометре от них. Постепенно воздух вокруг нее успокоился. Не спуская глаз с астроплана, друзья медленно, с трудом вытягивая ноги из песчаных наносов, двинулись к нему. Виконт всхлипывал судорожно от возбуждения и радости. У Боба был вид человека, вынутого из петли на секунду раньше, чем этого требовал приговор. Впрочем, карабин он держал под мышкой. - Хао... Дэрк... Зисс... — бормотал Виконт. — Что мне за дело? Я вернусь и поправлюсь. Не правда ли, Бобби? Ведь я еще не совсем... И я не виноват, что Бажжах украл у тебя ноги... Но до чего все это смешно! Понимаешь, открываю я одеяло, а он тут... Такой же, как тогда... когда его убил Джаль-Алла... — он захохотал идиотским смехом и забился от кашля. Боб ничего не сказал. Он только ускорил шаг. До астроплана оставалось не больше двадцати шагов, когда часть его сизой щербатой поверхности откинулась, открыв квадратный провал люка. Несколько человек в легкой нейлоновой одежде выпрыгнули на песок, неуклюже подворачивая ноги. - Эхой! Боб! Виконт! — крикнул один из них. — Живы? А где остальные? Боб раскрыл было рот, но Виконт снова залился хохотом. - Они все вернулись домой... и даже глубже! — заорал он. — Молитесь за них, ребята... за них и за старину Бажжаха. А я... вы видите меня, не правда ли? — я жив и здоров... не верите? - Скорее! — стараясь перекричать сумасшедшего визжал Боб. — Все в палатку и за дело! Забирайте товар! Грузитесь и сейчас же назад! Экипаж астроплана окружил их. Кто-то схватил Виконта за руки и заставил замолчать. Командир растерянно сказал: - У меня совсем другие инструкции, Боб. Я должен остаться здесь до тех пор, пока на базу не вернется группа Кайна... у них Золотое Руно. Боб сбросил с плеч вещевой мешок и принялся с нарочитой медленностью рыться в нем. Все стояли молча, неподвижные, не в силах оторвать взгляды от его дрожащих рук. - Не держите меня, ребята, я здоров, — сказал Виконт. — Могу взять любой интеграл... или хотите, я расскажу вам, что случилось с Кайном? Боб поднялся, протягивая командиру толстый сверток, обернутый в прорезиненную материю. - Вот все, что осталось от группы Кайна, — голос его дрогнул. — И это еще много. Так что торопитесь, ребята. В этих песках и без вас уже достаточно костей. - Джаль-Алла! — прошептал один из вновь прибывших. - Джаль-Алла, — сумрачно кивнул Боб. — Торопитесь же... Командир бережно сунул сверток за пазуху и аккуратно застегнулся. - Я все же думаю остаться здесь на более долгий срок, — сказал он. - Не имеешь права, — хрипло выдохнул Боб. - У меня есть указания дождаться Кайна. - Я говорю тебе, Кайн и его группа... - Я ничего не слышал и ничего не знаю. - Но Золотое Руно, которое я передал тебе, — Боб ткнул пальцем в выпуклость под грудью командира. — Если не веришь, убедись, посмотри... - Ты мне передал? — на лице командира изобразилось глубочайшее изумление. — Ты бредишь, Бобби. Он повернулся, к остальным. - Передавал он мне что-либо, ребята? Те молчали, с презрительными усмешками рассматривая Боба. Брови командира сурово насупились. - Вы двое паршивых сумасшедших... болтаете черт знает что, сеете панику в моем экипаже... Я прикажу расстрелять вас обоих по законам Страны Багровых туч... - Предатель, — почти беззвучно проговорил Боб. Командир вынул пистолет. - За нарушение дисциплины, выразившееся в... э-э... попытке организовать саботаж, оскорбление старшего должностного лица при... э-э... исполнении служебных обязанностей... - За сопротивление приказаниям, — добавил тот, кто удерживая под руки бьющегося в бессмысленном смехе Виконта. — Да стой смирно, сволочь! - Вот именно... за сопротивление... Рука с пистолетом поднялась. Боб, облизывая губы, смотрел в черный зрачок... Пистолет был пневматический, выстрел не был слышен. - Теперь в дорогу, ребята, — капитан морщась совал пистолет в кобуру. — Пошевеливайтесь, дело сделано... - А куда девать этого? — спросил тот, что держал Виконта. - К черту! Пусти его. По местам! Виконт сел на песок рядом с телом Боба. Беззвучно смеясь, хлопал труп по плечу. - Так-то, Боб... Так-то, дружище... — услыхал командир. Он брезгливо скривился, пошел, увязая в песке, к астроплану. Около люка остановился, положил руку на пистолет, оглянулся: Виконт, подпрыгивая, размахивая длинными тощими руками, брел к завалившейся палатке. Оглянулся — капитан увидел его перекошенное лицо, широко открытый рот — Виконт пел и слова сквозь ветер доносились до командира, закрывающего люк: ... В бар часто заходил ... наш джо-о-о-о... Люк мягко захлопнулся. Воздушным смерчем Виконта пронесло мимо палатки, и он еще несколько секунд лежал, задыхаясь, полузасыпанный песком. Потом привстал и огляделся. Тем, где только что стоял астроплан, тянулся к небу песчаный смерч, ветер гнал его вдаль. Песок вспыхивал, наливался горячей светящейся кровью, как давеча лицо Бажжах-Туарега, и это было очень смешно. Виконт хохотал от души, зарывался в горячий песок и нисколько не удивился, увидев рядом с собой Кайна. Тот тряс его за плечи, хрипел: - Кто это был? Где Боб? Отвечай, отвечай!.. - Здорово, Кайн! — весело сказал Виконт. — Ты еще не видел Боба!? Он отправился туда, к вам... Веселый славный парень, ей-богу!.. Ему даже не дали рассказать, как тебя убил Джаль-Алла... тебя и Бежжаха... и всех, — Виконт разразился рыдающим хохотом. - Песчаная горячка... — пробормотал Кайн, отодвигаясь. Он был весь черный, спаленный пустыней, покрытый вспухшими язвами, иссеченный песком. - Я-то знал, что вы все живехоньки, — болтал Виконт, — я сегодня видел Бажжаха... Здоровый, веселый, светится... А Боб говорит: "Скорее, скорее. В песках и так уже... это... кости... Вот, мол, все, что осталось от Кайна." Шутник, ей-ей!.. - Что за дьявол, я жив! Он знал это, — Кайн растерянно озирался вокруг. - Ругаются!.. Боб кричит — Руно! А тот говорит — прикажу расстрелять! Чудаки! Залезли в звездолет и — дзэык!!... - Виконт, парень, очнись, — в голосе Кайна дрожали страх и надежда, — где Боб? Может, он в палатке? Или улетел... Ведь не может же быть... - Боб там лежит... Ты разве его еще не встречал? Он пошел к вам... к вам... Из пистолета... Золотое Руно, говорит, если не веришь — убедись... - Золотое Руно?.. — прошептал Кайн, медленно поднимаясь с колен. — Какой подлец!.. Виконт видел, как с горизонта поползли красные мокрые облака, опускался мрак. Едва видимый теперь сквозь красную мглу Кайн вдруг рванул на себе рубаху и, увязая в песке, тяжело побрел куда-то в туман. Туман на секунду рассеялся, и Виконт в последний раз увидел: красные барханы, саксаул, горячий песок, тяжелое багровое небо...

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 22 сентября 2020 г. 08:37 П О Н Е Д Е Л Ь Н И К       36 Абакан 13 мая 1991 Третья импульсная – это же только потенция, ее ведь нужно инициировать... потом начинается это самое... восхождение от уровня к уровню... М.Каммерер От людена слышу С.Б.: Экзерсис коллеги Ф. по поводу полиэтиленовых проблем и пространственно-временной структуры мира Града меня весьма заинтересовал некоторыми деталями. Эту тему я разрабатывал весьма подробно, готовясь к докладу на Ефремовских чтениях. Во-первых, привязывая время Города к реальному времени, Ю.Ф. напрасно городит огород. У меня сложилось определенное впечатление, что время в Городе _перпендикулярно_ времени Земли, что вполне соответствует моему представлению об устройстве мира Града и тексту (в частности, Андрей возвращается в ту самую точку времени-пространства Земли, из которой был взят в Эксперимент, что полностью дезавуирует построения уважаемого коллеги ). Следовательно, хронологию событий романа строить на этой базе нельзя категорически. Да и зачем идти таким сверхсложным путем, когда при внимательном чтении романа нужные указания можно извлечь из самого текста? Этим вопросом я занимался доселе в параллель другим разработкам по "Граду", ныне же, кажется настала пора подвести некий итог – для полной ясности. Во-первых, в настоящее время существуют _две_ редакции романа, значительно разнящиеся текстуально, а также кое-где расходящиеся в фактических деталях, в том числе – в хронологии. Имеет смысл, поэтому, провести сверку упоминаний дат и временных промежутков в обеих редакциях, – чем я ныне и займусь. Итак, исходные источники: первая редакция – публикация в "Неве"; вторая – во втором томе "Московским рабочим" изданного двухтомника. При ссылках указывается номер страниц в двухтомнике (логично за основу взять вторую редакцию, но все факты сверены с первой редакцией, отличия будут оговорены особо). Начало. Андрей Воронин родился в 1928 году и до конца романа (за исключением последних абзацев) его субъективное время можно рассматривать как вполне непрерывное (исключения – Пантеон – очевидны, но в данном случае не являются значительными). В Эксперимент пришел в 1951 году, за четыре месяца до событий первой части (с. 200). Следовательно, ему в этот момент 23 года. Действия в каждой из первых четырех частей развиваются на протяжении суток, – по нашим меркам их продолжительность можно вообще не принимать во внимание, это в границах допустимых ошибок. Следователем он начинает работать приблизительно через два года (с. 238), именно тогда происходят события, описанные во второй части; следует учесть, что к этому времени Андрей работает уже довольно давно – успел "закрыть три дела" (с. 236). Здесь расхождение с текстом первой редакции: там Воронин становится следователем не через два года, а через год ("Нева", 1989, # 9, с. 102). Следует отметить периодичность смены профессий в Городе – приблизительно раз в полгода (за три года Кацман сменил шесть профессий – с. 287-288). Следовательно, Андрей тоже не сразу стал следователем (это к сведению). Кацман садится в тюрьму "по уголовному" делу и сидит до самого Переворота, во время которого выпущен на свободу, хотя сидеть ему полагается еще шесть месяцев (с. 302). Андрей в это время уже редактор. Промежуток времени можно оценить приблизитель-но – между событиями второй и третьей частей – не менее двух лет (за два года до Переворота Город покинула группа Пака – с. 438; в это время Гейгер уже был лидером партии Радикального возрождения), а еще вернее – два с половиной (логично, что Кацману дали три года отсидки). Итого – Переворот происходит через пять лет после того, как Андрей появляется в Городе. Ему в это время около 28 лет. Уже будучи советником, он два года добивается организации экспедиции (с. 373) – минимальная точка у нас есть. До этого он, видимо, продолжал редактировать газету, может быть, занимал еще какой-то пост. Вообще-то, мне трудно представить – за какой срок миллионный город можно вывести из продовольственного кризиса и привести к сравнительному материальному благополучию. За два года? Сомневаюсь... Впрочем, пойдем дальше. Экспедиция начинается через три-четыре месяца после событий четвертой части (с. 371), или же немного позже; в пути она была чуть больше месяца (допустим – на все про все – полгода). В конце пятой части Андрей упоминает о своем возрасте – тридцать лет (с. 465). Вероятнее всего, он округляет, сбрасывая год или два, так как иначе получается еще одна неувязка – по срокам. Ну, а события шестой части не поддаются точным оценкам – идти к нулевой точке Кацман и Воронин могли многие и многие месяцы, здесь последовательность событий указывается не сроками и датами, а рядом символических мест – Башня, Павильон, Хрустальный Дворец, Плантация, Крепость... Итак, подведем итоги. Воронин живет в мире Города девять-десять лет. Мы видим далеко не весь его путь, но лишь некие критические моменты этого пути: моменты, когда его характер, – эволюционирующий во времени, – проявляется особенно ярко. В результате выстрела в свое отражение он погибает в мире Города и возвращается в 1951 год, на Землю – возвращается, уже знающий о том, какой мразью он может стать в будущем... Собственно, именно в этом, на мой взгляд, и заключалась цель Эксперимента: провести его через этот Первый Круг, дабы во Втором – в реальной земной жизни – он не повторил предательств и подлостей, совершенных в мире Города. (О топологии мира Города – потом как-нибудь).

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 20 сентября 2020 г. 16:16 Они сделали огромный скачок. В мгновенье ока ночь исчезла, и только было севшее солнце, вновь вставало над горизонтом. А внизу, на зеленой летней земле и серебристой речке, стоял город с блестящими крышами и куполами. Ангел произнес заклинание, и превратился в снежно-белого голубя, а Маристарр стала жемчужно-серой голубкой. Они вместе полетели к этому великолепному Городу, и в вещем голубином сердце красавицы родилась мысль: «Это же моих рук дело. Я победила. Город стал таким, каким он и должен быть». На лужайке перед городскими воротами собирали цветы девушки и резвились овечки, шерсть их на солнце отливала золотом. За всеми деревьями заботливо ухаживали, даже пугалы украшены были свежими венками. Ворота стояли широко распахнуты, и бравые молодцы в мундирах, учтиво отдавали честь всякому, кто входил в Город или выходил из него. Все женщины были прекрасны, а мужчины – красавцы. Лица у всех радостные и довольные жизнью, и всегда, шли ли они по делу или просто гуляли, напевали красивые песни. Вот женщина несёт тяжелую ношу. К ней тут же подходит мужчина и помогает донести поклажу. В булочную пришли голодные, и там их бесплатно накормили горячими булочками. Девочка с удовольстием отдала своё серебряное колечко в обмен на цветок. В Городе не так уж много домов, ведь все они должны быть в гармонии с природой. Вот рабочие строят новый дом, кладут кирпичи, но он ещё не построен, а хозяева уже несут туда гирлянды, комнатные цветы, клетки с птицами, флаги, что бы хоть чем-то украсить эту уродливую картину. На самой оживленной улице расположена лавка восковых фигур. В ней изготавливаются любые фигуры живых или умерших героев. Это очень популярное место. Каждая фигурка в лавке выглядит как живая, даже если самого героя давно уже нет в живых, ведь каждому человеку надо воздать по заслугам. По серебристой речке вверх и вниз ходят тихоходные баржи. На мосту стоят золотые львы, а статуй угнетателей как не бывало. Золотые львы отражаются в серебристой воде. На каждом из них висит табличка: «Будь таким же храбрым, как мы!» Но откуда-то доносятся скорбные мелодично- печальные удары колокола. Поднявшись вместе с ангелом вверх, Маристарр увидела громадную процессию, движущуюся вдоль берега реки. Девушки в белом и печально-торжественные музыканты, поднимающийся в небо фимиам и устилающие землю зеленые ветви. Слышны стенания, со всех сторон подходят мужчины и женщины, все смотрят на кого-то и плачут. Это похоронная процессия? Но кто же умер? «Он так любил нас. Он так о нас заботился». Опустившись ниже, голубка-Маристарр заметила гроб, который в середине процессии несли мужчины, высоко подняв его над головой. Она опустилась на гроб и заглянула внутрь. В нем, казалось, спал человек. Его прекрасное лицо омрачали лишь благородная горечь и печаль смерти. Почувствовав что-то неладное, Маристарр полетела за гробом. Среди процессии она заметила горбуна, из глаз которого лились большие, словно алмазы, слёзы, и одноглазого, на повязке которого было написано: «С радостью отдам жизнь за свою родину». На крышах сидели белые голуби, падали вниз и погружались в винно-белые гиацинты. Дети, сжимая в руках белые носовые платочки, целовали на них вышитый портрет этого благородного и печального человека. Даже «крысы улиц», воры и мошенники, со слезами на газах следили за процессией. «Он простил нас. Он знал, как мы бедствуем. Он брат наш и господин. О, Чейквох!» Они рыдали и слезы их текли прямо в море утрат. — Чейквох?- спросила Маристарр у ангела. – Я не ослышалась? — Да, это он, — подтвердил ангел. – Понимаешь, все свои силы он истратил на благо Города. А затем Маристар опять очутилась в небе над Городом. И увидила саму себя – мертвую. — Жертва их Богине, Благоразумной. — Ты опять ошибаешься, — возразил ангел. – Богиню свою они зовут Благорезкая. Только сама казнь такая или очень похожа. Маристарр посмотрела на собственное тело. Это был не труп чистой красивой девушки, а безобразная звериная туша. — Тогда, — спросила Маристарр, — что же такое истина? — Истину всякий видит по-своему. Жители Города борятся за свою истину, и они твердо верят в неё, ты недавно могла сама в этом убедиться. Те же, кто хочет войной пойти на Город, истины этой не приемлют, им всё в нем кажется нелепым и жутким, в этом ты тоже могла убедиться. Всё зависит от того на чьей ты стороне. Вдруг Маристарр оглянулась и увидела, что их догоняет ещё один человек. Чейквох. Ни благородный красавец, но и ни чашуйчатый красноглазый крысо-аллиеатор. Просто человек, изнуренный заботой, со всеми своими достоинствами и недостатками. Человек мельком глянул на Маристарр и пролятел мимо, улетая в свой неведомый никому мир… — Я должна последовать за ним и служить ему? – спросила Маристарр. — Ты отняла у него жизнь. — Но он много нагрешил за свою жизнь. — Это его вина. А ты воровка, и свой долг должна отработать. — Значит, теперь я его раба, а он — мой господин? — Его ты всегда видишь таким, каким его видят жители его Города, и себя ты тоже видишь Их глазами. Забудь эти слова: раба, господин, колдун. Тебе больше не придётся скрывать своё лицо. А теперь ступай и постарайся понять истину. Маристарр перестала пристально смотреть вдаль. Она увидела Чейквоха и пошла за ним. Вдруг девушке вспомнилось, что тогда перед смертью колдун сказал не «Они умрут ужасной смертью», а «Они или мы умрём ужасной смертью». Как же она могла так ослышаться? И тогда перед глазами Маристарр предстала ещё одна картина. Давно закончилась последняя война. Север стал ещё краше, а в Городе, ещё недавно погрязшем в пороках и крови, грязи и насилии, царит теперь веселье и отвага, и все поют песни. И словно отмытые дождем сияют все его купола. Но, кажется, это наступит не скоро. .

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 19 сентября 2020 г. 17:16 В ответ на стук застонали и запричитали сразу сотни голосов. Потом у ног Маристарр появилась громадная, как спаниель, крыса и заговорила человеческим голосом (который давался ей с большим трудом): — Чтонадо? – спросила крыса. — Брата моего, Чейквоха. — Зачемнадо? — Я стану его верной рабыней. — Всезанято. Рабыниненужны. — Спасибо, сестра. Но позволь мне хоть одним глазком посмотреть на Чейквоха. — Подожди. Крыса толкнула дверь, и та заскрипев, тяжело отворилась. За дверью оказалась маленькая прихожая, вся заваленная кипами бумаги покрытыми словно занавесками   пылью и паутиной. Но все переливалось золотыми блестками, и ничуть не было похоже на просто грязь. С другой стороны прихожая заканчивалась длинной витой лестницей со сломанными позолоченными перилами. Девушка смело шагнула внутрь. На каждой лестничной площадке находились плотно закрытые двери, хотя через растрескавшиеся щели ничего не мешало заглянуть внутрь, ничего кроме тьмы. Ступеньки привели девушку к маленькой комнатке. В ней стоял жесткий стул и горел светильник (зажженный факел, который держала в руках ржавая статуя змеи с женской головой и руками). — Что тебе надо, сестра? – спросила женщина-змея. — Видеть брата моего, Чейквоха. — Чейквох принимает ванну. Тебе придется подождать. — Спасибо, сестра. Маристарр присела на жесткий стул и сложила руки на коленях. Нож свой она спрятала на груди. Прошел час . Часы в Городе Тысяча Куполов пробили полночь. У этого колокола был мужской голос, и при каждом из двенадцати его ударов, казалось, слышались зловещие слова. Маристарр расслышала: «Чума», «отчаяние», «ненависть», «обман», «удавленник» и ещё несколько, которые она не решилась бы произнести вслух. Кроме того, с улицы доносились визг и рычание, смех идиотский и злорадный смех, нескончаемый лязг мечей и шум драки. Наконец девушка встала со стула. — Что тебе надо, сестра? 0 снова спросила статуя. — Я должна видеть брата моего, Чейквоха. Стагуя чуть помедлила, а потом сказала: — Хорошо, проходи. Тотчас в стене комнаты образовалась дыра с неровными краями, словно проделанная страшным ударом, но каждая трещинка была тщательно выложена жемчугом и топазом. С другой стороны дыры возникла лестница, ступеньки которой, казалось, ведут ещё дальше вверх. Но Маристарр бесстрашно ступила на лестницу и пошла вниз, в смутно мерцавшую темноту. Далеко внизу нащупала она огромную трубу, по которой, очевидно, в Город текла жидкость. Бледно-зеленая жидкость на воде светилась слабым светом, и постепенно глаза девушки привыкли к нему. Лестница заканчивалась выступающей из воды площадкой. Когда Маристарр ступила на неё, в воде у одного из выходов появилось странное существо. Оно быстро подплыло к девушке и, ухватившись руками за край площадки, внезапно наполовину высунулось из слизи. Это и был Чейквож. Он оставался пока человеком, хотя внешне мало походил на него. Ясна стала природа недуга колдуна: тело его было сплошь покрыто чешуей – Чейквох постепенно становился всё больше похожим на хищного аллигатора. Впрочем, своими маленькими руками, бледным лицом и горящими во тьме глазами он походил и на крысу. — Извини, сестра, — обратился колдун к Маристарр, — но только здесь я чувствую себя в своей стихии. Его золодные красные глаза пристально уставились на девушку. Одну из своих маленьких, почти крысиных, лап колдун положил Маристарр на колено. Но Маристар не дрогнула. — Почему, — прошипел Чейквох, — почему ты здесь, моя милая, прелестная сестричка? Я знаю имена заговорщиков, которые хотят убить вас, — ответила Маристарр. — Ах, — произнес Чейквох с улыбкой или гримасой на лице. – Какие приятные новости. Подожди. Вот перо. – Он извлек из-за своего уха заточенное кинжалом перо, такое длинное, что конец его, казалось, упирался в потолок дома. – А вот чернила. – Чейквох вонзил перо себе в руку, и, когда его черная кровь забила струей, окунул туда перо и написал в воздухе, который тотчас же зашипел: «Имена заговорщиков». Клянусь, — сказал колдун, — они умрут ужасной смертью. Вдруг Маристарр низко наклонилась над Чейквохом и, выхватив нож, нанесла удар колдуну прямо в незащищенное панцирем горло, а затем повела клинок прямо вниз, к самому сердцу. Колдун взвизгнул от боли (визг его был больше похож на свист). Потом он резко запрыгнул на площадку, и там повалился набок. Из раны его сочилась черная, не похожая ни на какую иную, кровь и, когда Чейквох упал, площадка задымилась. — Ты убила меня, — прошептал колдун. — Да, — согласилась Маристарр. - Теперь ты на самом деле стала моей рабыней, — заявил Чейквох и умер с этими словами на устах. Но Маристарр презрительно отпихнула ногой труп колдуна и пропустила его зловещие слова мимо ушей. Она спокойно стояла и ждала звслуженной кары. Вскоре послышались криеи, плач, шум со всех сторон. Город ощутил смерть своего главного колдуна. Откуда-то показались огромные крысы, они уселись вокруг и стали внимательно рассматривать девушку. «Сейчас они разорвут меня на куски», — решила Маристарр и приготовилась достойно встретить свою смерть. Но тут на лестнице появились люди с факелами в руках. Не переставая плакать и кричать, они схватили девушку и вынесли ей ужасный приговор: — К Богине! Ты станешь её жертвой! — Я готова ко всему, — ответила им Маристар. – Я сделала то, ради чего пришла в ваш город. Зверь убит. И её потащили прочь, в потоки пламени и тьмы. Избитую, всю в синяках и ссадинах, оплеванную и закованную в цепи, девушку бросили в одну из тюрьм на реке, в которой было темнее, чем на улице в безлунную ночь. Когда рассвело, ей сообщили официальный приговор. Маристарр предстояло встретиься с Богиней. Но глаза девушки смотрели далеко в будущее, и они сияли своей чистотой даже во тьме. Маристарр молча выслушала приговор. Она уже сделала все, что смогла. На следующий вечер девушку привели в храм Богини. Это был открытый амфитеатр, вмещавший тысячи человек. Он до конца был заполнен зрителями. В центре его находилась площадка с двумя колонами посередине. Маристарр привязали к этим колонам так крепко, что она не могла даже шевельнуться. Потом гвардейцы из Гвардии братства, доставившие девушку к месту казни, поспешно удалились с арены. Забили барабаны, загудели трубы, зашумела и заклокотала толпа. Один из главных жрецов храма обратился к Богине и умолял её вынести свой приговор и покарать преступницу. Небо понемногу темнело и вскоре наступила ночь. — Как она узнает, что Благоразумная рядом? – злорадно улыбаясь, спросил один гвардеец у другого. — Тень и шум крыльев, — ответил тот. — А потом – острый клюв! Вдруг все зрители разом закричали, проклиная Маристарр и жестами показывая, как они хотят разорвать её тело на части. Ничего, скоро сама Богиня этим займется. Вот кто-то громко запел о том, как клюв богини разрубит тело на части, как детям потом раздадут по сахарному черепу, а торговцы будут продавать цветы в свиной крови (дабы придать им нужный цвет). Но и тогда, в амфитеатре под всевидящим Небом, не выказала ничем Маристарр своего страха, а быть может, и впрямь не было страха в её сердце. Девушка молча стояла между колоннами, но мысленно она уже далеко умчалась отсюда. «Я – чистый клинок, опущенный в грязь. Сломайте меня, я согласна. Чистота все равно восторжествует, ибо Зверь мертв. Ия – не их жертва. Я умираю за надежду и красоту земли». Однако дальнозоркие, смотрящие далеко вперед глаза Маристарр заметили далеко в толпе одного человека, высокого человека в белом. Девушка вспомнила, что видит этого человека в третий или четвертый раз. Как это могло случиться? Он что, следит за ней с самого Севера? Он хочет её спасти? Впрочем надежды на спасение уже нет. Блеснул последний луч солнца. Небо стало иссиня-черным, подул сильный ветер, раздувая одежды и волосы зрителей, и зазвенели цепи на Маристарр. Богиня! Богиня летает! О, Благоразумная! Толпа застонала и запричитала. Ужасная тень опустилась на Маристарр, и девушка услышала шум крыльев… Всю её охватила холодная дрожь, но Мристарр поняла, что это только порыв ветра. Цепи спали с неё, и вот она уже летит вверх, и её крепко держит в своих руках тот самый человек, самый высокий человек, кого Маристарр когда-либо видела, почти великан, с гривой светлых развивающихся волос и расправленными во всю длину большими белыми крыльями. С каждым взмахом своих белых, как у лебедя крыльев, он поднимался всё выше в небо. — Вы меня спасли? – спросила Маристарр. — Это можно назвать и так, — ответил незнакомец. — И куда теперь? – спросила девушка. О Севере она даже не мечтала. Маристарр узнала своего спасителя, он был ангелом смерти. — Сейчас перед тобой город Ад-на Земле, — ответил ангел, и они стали подниматься на его лебединых крыльях всё выше и выше, пока наконец, солнце не появилось у них внизу, как светильник, загоревшийся у них под ногами. – А сейчас я покажу тебе ещё один город.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 18 сентября 2020 г. 16:39 Носила она простую, давно не стираную одежду, волосы её были распущены и ниспадали до пояса, именно такие волосы были у женщин столицы, иногда к груди прикалывала она красный цветок. Подъезжая к Городу, Маристарр увидела много непривычных её глазу вещей: поля, усеянные трупами; человеческие черепа на деревьях; громадные, украшенные металлическими завитушками виселицы, и на каждой – по повешенному. Пару раз, когда пастушки перегоняли через дорогу своих овечек, повозка останавливалась. Девушки с большими пистолетами за поясом и страшными масками на лицах, впрочем не намного страшнее их собственных лиц, перегоняли овец ярко-алой и ярко-желтой масти, морды которых были жутко оскалены. Вместо блеяния овцы издавали низкие гортанные звуки, словно пытались сказать что-то по-человечьи, но захлебывались от недостатка воздуха. Солнце уже клонилось к закату, когда Маристарр наконец подъехала к Городу. В закатном свете явственно виделась вся тысяча его грязных закопченных куполов; языки огня и клубы дыма, поднимающиеся вверх от горевшего в городе адского пламени. И вправду действительность была страшнее всех рассказов. Но в сердце Маристарр не было страха. Она знала свою цель, свою судьбу и даже свою кару и приняла всё. Больше ей было нечего бояться. У Городских ворот стражники с выбитыми зубами бдительно осмотрели повозку и велели Маристарр вылезти. (У одного из них левый глаз закрывала повязка, на которой жемчугом было выложено: «Смотри! Я – одноглазый!» — Зачем идешь сюда, сестра? «Сестра», «брат» — так принято было звать друг друга в Городе-где-все-равны. Стражники к тому же состояли в Гвардии Братства и носили ярко-красные повязки с надписью «Благоразумный». — Я приехала сюда, — спокойно ответила Маристарр, — потому что во всей стране нет другого такого города, где женщины были бы свободны. Гвардейцы одобрительно переглянулись, очарованные красотой Маристарр и довольные её ответом. Но подозрения их ещё не вполне развеялись: — У тебя гладкие руки, — сказал один из стражников, — и они никогда не знали клейма. — Я честно заработаю себе клеймо на службе у Чейквоха, — сказала Маристарр. – Я хочу всю себя отдать в его руки, ибо даже на моей далёкой родине слова его звучат, будто удары колокола. Я стану рабыней Чейквоха и паду перед ним ниц. Гвардейцы выпили за её здоровье по кружке черного пива, они вообще были охочи до выпивки, и пропустили девушку в город. Имя «Чейквох» послужило ей надежным паролем. Маристарр словно уже стала рабыней колдуна, и никто даже не попытался её остановить. Итак, она шла по Городу. В узких переулках, которые девушка старалась быстро миновать, по каналам текла вода, и при свете фонарей цвет её был поразительно похож на цвет крови. На широких улицах, по которым иногда с грохотом проезжали повозки, слышались пьяные голоса. Огромные, поражающие взор дома сильно постарели от побоищ, разгоревшихся в Городе в самом начале Времени Перемен. В стенах зияли дыры, окна были разбиты вдребезги, так что каждый желающий мог смело заглянуть внутрь. Впрочем, ни ссор, ни дебошей, ни даже убийств никто здесь и не пытался скрыть. Мимо прошли шлюхи, которые громко ссорились между собой и готовы были вцепиться друг другу в волосы, потом какие-то люди попытались увести с собой Маристарр, но слово «Чейквох» подействовало на них как приказ, и девушку оставили в покое. А затем Маристарр остановил и подробно допросил горбун, одетый в драные лохмотья, но его горб был усеян драгоценными камнями. Когда Маристарр сказала, что идёт на службу Чейквоху, горбун рассмеялся. Он тоже служит могущественному брату Чейквоху заявил оборванец. На одной улице Маристарр заметила ярко освещенную факелами лавку восковых фигур, дела которой явно шли в гору. Восковые фигуры выглядели живыми, а лица их были сделаны с посмертных масок убитых, казненных или жертв Богини (Благоразумных). Но по-прежнему в сердце Маристарр не было страха. Она вышла на площадь и там увидела кузнецу, из которой вылетали искры и огромные клубы дыма. Девушка вошла туда и сказала, что ей нужен нож. — Смотрите, — развел руками кузнец. – Я кую колокола и серебряные чаши, а не мечи и стрелы. У меня есть нож, но он тоже может стать оружием. Может, вы будете им резать глотки своим недругам? — Нет, — возразила Маристарр. – Я хочу только, чтобы этот нож сослужил одну службу для Чейквоха. Тогда кузнец преклонил перед девушкой колени и отдал нож, не взяв с неё ни гроша. Затем Маристарр вошла на каменный мост, все статуи которого были сброшены с пьедесталов и сложены в штабеля так, чтобы путник мог пробраться по мосту лишь с большим трудом. К тому же, как обычно, в дни празднеств, мост был завален трупами. А под ним чернела поверхность речки, куда иногда заплывали рыбы. Отъевшись на трупах, эти рыбы стали большими, как собаки, и гдаза их тускло светились во тьме. А поднимающиеся прямо из воды городские тюрьмы с блеклыми окнами-глазами походили на экзотических рыб, пристально всматривающихся в темноту, будто ища наживу. Но не было страха в сердце Маристарр.. Не было в нем страх, и когда путь девушки преградил высокий человек в белом, но он быстро отступил и пошел дальше своей дорогой. Перейдя на другой берег. Маристарр пошла длинной узкой улочкой, на которой слышались крысиные шорохи и писки, виделись горящие крысиные глаза. Но Маристарр твердила про себя одно лишь слово: «Чейквох». И она искренне верила – крысы не посмеют её тронуть. Девушке не было нужды спрашивать дорогу. Дома, где живут правители Города, повсюду хорошо известны. Дом Чейквоха нашла без труда. Это было высокое здание, которое сильно напирало на оба соседних дома, пустые, полуразрушенные и кишащие злыми крысами. Из громадных труб, которые, казалось, были гораздо больше самого здания, дым поднимался прямо в беззвездное ночное небо. Самое верхнее окно тускло светилось. Он, наверное, там, занят своим черным делом. Но и тогда не возникло страха в сердце Марристар. Она постучала, вместо молотка там была человеческая рука, вся белая, словно костяная.

Страницы: 1234567891011 ... 1819202122