Сообщения и комментарии посетителя

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 15 мая 2020 г. 19:46 Наемный работник Чемпиона, как уже писалось, нет в тексте повести. Зато есть, так сказать, его представитель, Хинкус. Присмотримся к нему повнимательнее. При первом своем появлении он отчаянно ругается с таксистом из-за пяти крон: "- Да за двадцать крон я куплю тебя вместе с твоим драндулетом! /.../ Вымогатель! Дай мне свой номер, я запишу! /.../ Что за чертовы порядки в этом городишке?" (с. 34-35) По сути Хинкус совершенно прав. Но в специфической атмосфере отеля (где, как ни странно, не принято считать денег) он раз и навсегда стал чужим, даже, кажется изгоем. Другие постояльцы относятся к нему со сдержанной брезгливостью: "А, это такой маленький, жалкий..." (с. 90) "Не представляю, о чем бы я мог с ним разговаривать". (с. 96) "Давешний, закутанный до бровей в шубу человечишко..." (с. 36) Но все это только маска. На самом деле он, повторяю: "/.../Это настоящий ганмен в лучших чикагских традициях". (с. 165) На допросе Хинкус делает вид, что о пришельцах (а также оборотнях и нечисти) не знает практически ничего. Только с чужих слов: "А у него вся чародейская сила пропасть может, если он человеческую жизнь погубит. Чемпион нам так и сказал". (с. 169) Но однажды проговаривается. Говорит о Вельзевуле (он же господин Мозес): "- Я его в разных видах видал, и толстым, и тонким. Никто не знает, какой вид у него натуральный..." (с. 167) И когда вы, милейший Хинкус, все это повидали? (Напомню, знакомство пришельцев и гангстеров длится около двух недель.) Впрочем, а всех ли гангстеров? "Примерно два месяца назад господин Мозес /.../ начал ощущать признаки назойливого и пристального внимания к своей особе. Он попытался переменить местожительство. Это не помогло. Он попытался отпугнуть преследователей. Это тоже не помогло. /.../ Свидетельства агентов Чемпиона, пострадавших при столкновении с роботами..." (с. 184) Очевидно, перед нами один из анонимных "преследователей" и "агентов". Приятно познакомиться, мистер Хинкус. А в придачу пара косвенных улик. Во-первых, в записке Мозес характеризует Хинкуса, как "опасного гангстера, маньяка и садиста" (такие яркие слова и о незнакомом человеке, пусть даже бандите, не верю), во-вторых, робот-Ольга легко, уверенно (и, скорее всего, не в первый раз) принимает личину Хинкуса и только Хинкуса. Однако, в отличие от Чемпиона, самому Хинкусу явно не нужны никакие контакты с пришельцами (или как их там). Он "наемный человек" (с. 147) и только исполняет приказы. Кажется, с гангстерами мы разобрались. Но неужели пришельцы больше ни с кем не вступали в контакт? Пожалуй, присмотримся повнимательнее к отелю «У погибшего альпиниста» и его хозяину. Возможно, база пришельцев не случайно стоит рядом с ним. Отель «У погибшего альпиниста» находится в тупике ("Здесь тупик. Отсюда никуда нет дороги" (с. 31) ) и связан с миром (и Мюром) лишь узким Бутылочным Горлышком и телефонными проводами; (и то, и другое периодически прерывается). Одно это сводит к минимуму число случайных посетителей, кои кормят большинство отелей. Однако этого мало. Вчитается в названия отеля (который когда-то имел совершенно нейтральное имя «Шалаш»): сначала "У погибшего альпиниста", затем "У космического зомби". Мрачноватенькие, не правда ли? (Кстати, а если кто-то не обратит на это внимание, тут же появляется хозяин, который все весьма подробно объяснит.) И еще у хозяина отеля Алека Сневара нет слуг, за исключением Кайсы: "/.../ Этакая кубышечка, пышечка этакая лет двадцати пяти с румянцем во всю щеку, с широко расставленными и широко раскрытыми голубыми глазами..." (с. 9) "Была она в пестром платье в обтяжку, которое топорщилось на ней спереди и сзади, в крошечном кружевном фартуке, руки у нее были голые, сдобные и голую сдобную шею охватывало ожерелье из крупных деревянных бусин". (с. 13) При одном взгляде на служанку любая благопристойная дама хватает своего мужа в охапку и тащит вон. (Впрочем, может, Кайса привлекает одиноких мужчин? Вспомним, как относится к ней Глебски. В начале повести: «Пышечка-кубышечка на фоне постели выглядела необычайно заманчиво. Было в ней что-то неизвестное, что-то еще не познанное» (стр. 12). И ближе к концу: «Я поздоровался с [Кайсой] отнаблюдал серию ужимок, выслушал серию хихиканий» (с. 157)… Кажется всего за два дня Кайса успела несколько поднадоесть инспектору…) Иными словами, хозяин отеля принимает исключительно завсегдатаев, а случайным посетителям дает от ворот поворот. Как же у него обстоят дела? Посчитаем. На дворе март месяц, грязи и слякоти в помине нет, самое раздолье для любителей лыж, а в отеле "на двенадцать номеров" (с. 112) (будем пока исходить из того, что гангстеры и пришельцы здесь случайно) налицо всего четыре наличных и возможных завсегдатаев: дю Барнстокр, Симонэ, чадо и Глебски. Отель на две трети пуст. Неужто окупается? И еще один фактик. На словах хозяин весьма печется об экономике. ("- Передатчика у вас нет? / — /.../ Это мне невыгодно, Петер?",( с. 134). Очевидно, этим же объясняется отсутствие слуг, даже когда девять из двенадцати номеров занято и близится приезд еще минимум двух человек), на деле сама обстановка в отеле, а в повести не разу ни упоминается ни об учете расходов, ни о плате денег, говорит об обратном. Да и по своему расположению, в отеле должен быть большой запас продуктов (человек на десять человек на одну неделю), что тоже не очень-то выгодно, и, наконец "одной только фирменной настойки», заготовленной явно осенью и пролежавшей полгода без движения, «сто двадцать бутылок" (та же с. 134). Нет, экономикой здесь явно и не пахнет. Выходит, есть некий спонсор, который щедро оплачивает все расходы отеля. А кто? Исходя из сюжета, только пришельцы, по-моему, больше некому. Проверим, есть ли "особые связи" между Сневаром и Мозесом.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 15 мая 2020 г. 19:44 Чемпион среди гангстеров (продолжение) Главарь гангстеров Чемпион – единственный персонаж повести, который не присутствует на ее страницах. Он только упоминается, но тем не менее роль играет очень важную. "- Слыхали про Чемпиона? Еще бы не слыхали?.." – с гордостью заявляет Хинкус. (с. 167) По словам Мозеса, власть этого бандита почти беспредельна: "Он попытался переменить местожительство. Это не помогло". / (с. 184) "Бежать в другой город, в другую страну не имело смысла: он уже убедился, что рука у Чемпиона не только железная, но и длинная". (с. 185) И еще: "Мудрый Чемпион предъявил злосчастной жертве показания восьми свидетелей /.../ плюс кинопленку, на которой была запечатлена вся процедура ограбления банка, — не только три или четыре гангстера, готовых пойти на отсидку за приличный гонорар..." (с. 185) Честно говоря, с трудом представляю себе преступника обладающего такой властью. Почему тогда о нем вообще знает и ищет его полиция? Это во-первых. А во-вторых, на что идет эта невероятная власть? "В конце концов, как это всегда бывает," к Мозесу "явились и предложили полюбовную сделку. Он окажет посильное содействие в ограблении Второго Национального, ему заплатят за это молчанием. /.../ Через месяц" Чемпион "объявился вновь. На этот раз шла речь о броневике с золотом". (с. 184-185) "Послушай, затем тебе столько денег?" Своими дерзкими ограблениями Чемпион сразу заимел множество врагов. Это, во-первых, полиция, которая подобные дела расследует годами и не церемонится с подозреваемыми. (В порядке вещей, к примеру, похищение и пытки, не говоря уже о чудовищном давлении на свидетелей и осведомителей.) А, во-вторых, преступный мир, которому зверствующая полиция мешает спокойно обделывать темные делишки, и который, кстати, понимает, что выдав Чемпиона, искупит прошлые и будущие грехи. Так что вроде бы Чемпиону после этих ограблений стоит залечь на дно, пока все как-то не уляжется. Но знаменитый преступник не успокаивается. Он, скорее всего, похищает вертолет и устраивает погоню за несчастным пришельцем в лучших гангстерских традициях. Мозес с соратниками явно нужны ему для новых громких злодейств. Мотив же у Чемпиона может быть один. Страшнейший риск ради еще большей власти (хотя большую власть мне представить сложно). И пришельцы служат тому средством. Кстати, не пришельцы, а нечистая сила: "Вельзевул [то есть Мозес] – он ведь не простой человек. Он – колдун, оборотень! У него власть над нечистой силой..." (с. 168) Впрочем, это, может быть, личное мнение Хинкуса, но затем: "Свинцовой пулей оборотня не возьмешь. Чемпион с самого начала на всякий случай подготовил серебряные бананчики, подготовил и Вельзевулу показал..." (с. 169) "Вот тебе и первый контакт. Вот тебе и встреча двух миров". (с. 179)

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 14 мая 2020 г. 20:00 И как "сработал". Его робот,"госпожа Мозес", сначала "сейф в две тонны весом выворотила и несла по карнизу" (с. 168), а затем ухватила "броневик с золотом под днище" и "перевернула эту махину набок" (с. 169). Не скажешь даже, что Чемпион все разработал, а господин Мозес – простой исполнитель. Откуда Чемпиону знать о роботах и их возможностях? 2) Далее господин Мозес "еле-еле вырвался" от гангстеров. Посчитаем. За указанные две недели было подготовлено и произошло два ограбления и какое-то время Мозес жил в отеле "У погибшего альпиниста". То есть наш пришелец еле-еле вырвался максимум за неделю. 3) Еще господина Мозеса, "непрерывно держали на мушке". Например, как указано в повести, Хинкус ("опасный гангстер, маньяк и садист" (с. 50), он же "настоящий ганмен в лучших чикагских традициях" (с. 165)). И этот самый гангстер и ганмен менее чем за сутки был нейтрализован без видимых усилий. 4) Но опять речь об одном Мозесе, да еще о его взаимоотношениях с гангстерами, в которых я, разумеется, профан. Переходим к несчастному Луарвику. Луарвик Л. Луарвик идет от станции до отеля (явно отстоящих друг от друга на весьма большом расстоянии, дабы каждый второй лыжник-альпинист не натыкался на загадочный объект, причем, возможно, станция находится в горах, с которых еще надо спуститься) незнакомой дорогой, ночью, по снегу, в совершенно неподходящем костюме. И сколько времени идет? Вспомним. Взрыв был в "десять часов две минуты" (стр. 67), тело Олафа нашли в "ноль часов двадцать четыре минуты" (стр. 79), минус время от появления Луарвика до обнаружения "тела" Андварафорса (то есть события почти всей седьмой главы повести). Получается около двух часов. Всего-навсего. При чем данная группа сведений, в отличие от предыдущих, получена не от пришельцев, а от более или менее беспристрастных свидетелей. Не кажется ли, что пришельцы в повести Стругацких не так уж наивны и слабы, как хотят выглядеть? И, более того, что в отеле они всех мистифицируют?Проверим. Вот один из самых ярких эпизодов повести. "Жуткая гонка на лыжах через снежную равнину", которая и двадцать лет спустя видится Глебски, когда "при простуде" у него "поднимается температура" (с. 195)."Впереди мчалась госпожа Мозес с гигантским черным сундуком под мышкой, а на плечах ее грузно восседал сам старый Мозес. Правее и чуть отставая, ровным финским шагом несся Олаф с Луарвиком на спине. Билась по ветру широкая юбка госпожи Мозес, вился пустой рукав Луарвика и старый Мозес, не останавливаясь ни на секунду, страшно и яростно работал многохвостовой плетью. Они мчались быстро, сверхъестественно быстро..." (стр. 190) Превосходно, правда? Однако проверим алгеброй гармонию. С чего все начиналось? Господин Мозес кричит "с нечеловеческой силой": "Прощайте, люди! До встречи! До настоящей встречи!" (с. 189) И дальше, очевидно, "жуткая гонка". Практически одновременно Глебски встает, подходит к лестнице, поднимается. Инспектор ранен, каждый шаг отдается болью ("На лестнице, на первых же ступеньках), мне стало дурно, и я вцепился в перила" (там же.), иными словами, еле движется, и путь до своего номера и дальше до крыши займет у него минуты три, не меньше. Пришельцы же мчатся "быстро, сверхъестественно быстро", то есть километра два за это время явно пробегут. Спрашивается, каким же отличным зрением обладает Глебски, который за два километра видит, что Мозес "грузно восседает", Олаф идет "ровным финским шагом", а у Луарвика "вьется пустой рукав"? А затем прилетает вертолет, и… "А потом вертолет повис над неподвижными телами и медленно опустился /.../. Снег закрутился вихрем от его винтов, сверкающая белая туча горбом встала на фоне сизых отвесных скал». (с. 190) Итак, вертолет снижается, но не садится. С него, очевидно прыгают на землю люди Чемпиона, три-четыре человека ("не меньше трех" (с. 172). Прикинем, сколько времени эти люди по пояс в снегу, с запорошенными глазами и, главное, не спеша (ибо спешить некуда) будут грузить на вертолет (хорошо, пусть даже грузовой) четырех "людей" плюс сундук ("Он привез с собой четырех носильщиков, и бедняги измучились, затаскивая сундук в дом". (с. 126) )? По-моему, на все про все минут двадцать. И что же за это время происходит в отеле? «Снова послышался злобный треск пулемета, и Алек сел на корточки, закрыв глаза ладонями, а Симонэ все рыдал, все кричал мне: "Добился! Добился своего, дубина, убийца!.." Вертолет так же медленно поднялся из снежной тучи..." (с. 190-191) Все. Вспомним, что описание примерно же тех двадцати минут, прошедших от появления Луарвика до обнаружения «трупа» Олафа, заняло у авторов 7 страниц. И что, Симонэ столько времени монотонно повторял одно и то же? Не верится. Герои застыли и простояли невесть сколько? Про это ни слова. И, кстати, почему гангстеры-победители не полетели сразу же к отелю: Хинкусу помочь и свидетелей убрать на всякий случай?.. Короче говоря, эта красивая и действительно запоминающаяся сцена похожа именно на театральное действо со снежным вихрем в роли занавеса. То пришельцы просто морочат всем голову! Но почему? С какой целью? Впрочем, целей своих Мозес в общем-то не скрывает. ("Я исследовал возможности контакта. Я его готовил" (с. 186) ). То есть, в том числе не мог не исследовать реакцию различных людей на факт контакта. И именно такое "театральное действо", кажется, прекрасно вписывается в данное исследование. Итак, как же люди, по мнению господина Мозеса, готовы к контакту? И с кем, собственно, контактировал господин Мозес? И тут вспоминается: Чемпион среди гангстеров

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 14 мая 2020 г. 19:54 Дело о пришельцах   Павел Поляков Альманах фантастики АСТРА НОВА 2016. Октябрь 11, 2015 Некоторые соображения о повести А. и Б. Стругацких "Отель "У погибшего альпиниста" Предисловие. Работа"Дело о пришельцах". Здесь будет пара слов, почему она появилась. Дело в том, что я взялся (возможно, опрометчиво) за работу по поиску вариантов текстов Стругацких, и за год раз 5-6 перечитал "Отель "У погибшего альпиниста". Начиная примерно с третьего перечитывания, внезапно обнаружил, что складывается совершенно другая картина, отличная от возникшей после прочтения первого. Честно говоря, понятия не имею, хотели того Авторы или само получилось (хотя в принципе подобная мистификация в духе Стругацких), но свою субъективную версию повести я её буду публиковать. "И делайте со мной что хотите". П. Т. Все цитаты из повести по т. 6 с/с Стругацких Донецк: Сталкер, СПб: Терра Фантастика, 2001 г. "Отель "У погибшего альпиниста"., Стругацкие. Эти странные пришельцы Одна из причин популярности повести братьев Стругацких "Отель "У погибшего альпиниста" – это необычные, особенно для своего времени, пришельцы. Пришельцы из космоса (времени, других измерений и т. д.) это всегда сила. Добрая, злая, нейтральная… Господин же Мозес и его соратники наивны и слабы. ("Примерно полтора месяца назад он попал в лапы к гангстерам. Они его шантажировали и держали на мушке. Ему еле-еле удалось вырваться и бежать сюда". с. 176) Так, во всяком случае, на первый взгляд. Приглядевшись, замечаешь разительнейшие черты этой слабости. 1) "/.../ Господин Мозес, у которого были достаточно веские основания скрывать от официальных лиц не только свои истинные занятия, но самый факт своего существования..." (с. 184) Интересно, как можно, будучи миллионером скрывать "факт своего существования"? В принципе? 2) Господин Мозес пытается уговорить инспектора Глебски отдать ему очень важный чемодан. Инспектор задает нейтральный вопрос: "Что вам нужно?". Ответ: "- Какие вам еще нужны доказательства? /.../ Вы губите нас. Все это понимают. Все кроме вас. Что вам от нас нужно?" (с. 180) И далее: "Что вам еще нужно? (с. 180) /.../ Нет! Нет! Все совсем не так. (с. 182) /.../ Ну, неужели вы не понимаете... (там же)" То есть впадает в истерику. Господин Мозес как будто только что сообразил, что исследование неизвестного и возможно опасного мира может закончиться его гибелью. Наивный... (Кстати, если действительно "все, кроме тупоголового инспектора, всё понимают", то это же великое открытие. Планета готова к контакту! Да за такую весть, по-моему, и жизни не жалко. Радоваться вам надо, господин Мозес, а не огорчаться.) 3) А в чем причина этой истерики? Во-первых, Луарвик болен, ранен, почти умирает. Мозес умоляет: "Отпустите хотя бы Луарвика. (с. 181) /.../ Пусть по крайней мере хоть он спасется... (с. 182) /.../ Я боюсь за Луарвика. (с. 183)" А что, собственно случилось? Луарвик же пострадал при взрыве станции пришельцев. Глебски этот взрыв слышал: "В этот самый момент пол дрогнул под моими ногами, жалобно задребезжали стекла, и я услышал отдаленный мощный грохот". (с. 67) По идее, господин Мозес тоже слышал этот "мощный грохот". Ну и почему сразу не помог несчастному Луарвику, за которого так беспокоился? Ведь неизвестно где больше пострадал Луарвик: при взрыве или во время тяжелейшего перехода от станции до отеля: "Дверь отворилась, и к нашим ногам медленно сползло облепленное снегом тело. /.../ Облепленный снегом человек застонал и вытянулся. Глаза его были закрыты, длинный нос побелел". (с. 71-72) Во-вторых, пришельцы "без Олафа /.../ совершенно беспомощны, а Олаф выключен, и вы не даете нам аккумулятор" (с. 182). Я все понимаю, но, господин Мозес, Олаф выключен больше половины суток, а вы только сейчас о нем сказали. Почему же вы за это время не попытались добыть злосчастный аккумулятор (силой, хитростью или просто уговорить)? 4) Пока все это касается практически только одного пришельца. Теперь же рассмотрим технику этих самых пришельцев. Станции взрываются при работе в штатном режиме (ведь строились они, кажется, именно для того, чтобы принимать и отправлять корабли), прекращение подачи энергии автоматически отключает всех роботов, при чем они даже сигнала об отсутствии энергии (как бесперебойник) не подают, у двух роботов "принципиально разные" аккумуляторы, у Луарвика скафандр поврежден (неужели запасного не нашлось) и не приспособлен для зимы, да и лексикон убог. Впридачу в момент работы станции ее робот-смотритель (тот же Олаф Андварафорс) оказывается почему-то далеко от нее. (Кстати, он вообще уходил?) Иными словами пришельцы не просто слабы, но на удивление наивны, инфантильны и не приспособлены к иным, нежели тепличным, условиям и тем более к исследованию неизвестных планет. Однако все о слабости, наивности, инфантильности и т. д. пришельцев в повести Стругацких известно лишь со слов самих пришельцев и за всей чередой фактов неожиданно всплывают факты совершенно другого рода. Как уже известно, Мозес "полтора месяца назад попал в лапы гангстерам" (с. 176). Далее "Чемпион исчез с горизонта. Впрочем, всего на месяц." (с. 184). То есть чистое время общения господина Мозеса с гангстерами длилось две недели. За это время Мозес:1) "Сработал /.../ всего два дела, но зато дела были для простого человека ну никак не подъемные, и сработал он их чисто, красиво..." (с.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 13 мая 2020 г. 17:52 Стругацкие Материалы к исследованию: письма рабочие дневники 1967-1971 НЕИЗВЕСТНЫЕ СТРУГАЦКИЕ (ОУПА окончание) Письмо Бориса брату, 4 августа 1969, Л. — М. Дорогой Аркашенька! 1. Только сегодня мне удалось встретиться с Сашей и посоветоваться с ним насчет нашей политики в «Юности». Саша считает, что вероятность опубликования повести заметно больше половины, а вероятность заключения аванса и того больше («если ваши акции останутся на нынешнем уровне, то в октябре договор заключат без сомнения»). Он рекомендует попытаться несколько форсировать события, причем таким образом, чтобы получить в руки какой-нибудь документ. Например, если и когда события в «Юности» развернутся по-настоящему (т. е. вопрос о договоре реально встанет на повестку), ты пошлешь в «Неву» на имя Попова телеграмму примерно следующего содержания: «Полевой предлагает договор. Телеграфируйте ваше решение по адресу…» Я думаю, это правильно. И это надо будет сделать, если действительно надо будет срочно принять какое-то решение с «Юностью». Если в «Юности» захотят заключать договор, но потребуют сокращений, попытайся под каким-нибудь предлогом (невозможность связаться со мной, необходимость срочно уехать и т. д.) оттянуть время. А в общем, надо исходить прежде всего из необходимости вырвать аванс. И, наверное, ТОЛЬКО из этой необходимости. 2. Новое название ДоУ ужасно: «Звездный час инспектора Глебски». Но ничего лучшего не сумели придумать ни я, ни друзья наши за трое суток размышлений. Впрочем, по-моему, все это — моча. 3. Сегодня прекратили работу с Лешкой. Послезавтра утром я уезжаю. Таки не сумели закончить черновик. Да, брат, это не с тобой работать, прямо скажем. Впрочем, время есть. Закончим все в сентябре. 4. Было бы здорово, если бы ты даже в случае отсутствия новостей по ОО отписал бы мне письмишко в Гагру. Насчет твоих киношных дел; насчет статьи Шилейки; насчет Саргассов; насчет Клемента; насчет положения в МолГв. Вот и всё пока. Крепко жму ногу, твой [подпись] P. S. Леночке привет! Письмо Аркадия брату, 16 декабря 1969, М. — Л. Дорогой Борик! Итак, обручились с «Юностью». Прихожу это я туда, заглядываю к Озеровой, она занята, говорит, подождите минутку. Жду. Коридор узкий, стою на проходе, сотрудники бегают и с холодным недовольством меня оглядывают. Потом одна сотрудница какого-то хмыря к Озеровой провела, опять жду. Через минут двадцать, наконец, захожу. «Садитесь». Сел. «Ну, что?» Я на нее вытаращился. «Виноват, — говорю, — это я хотел спросить вас — ну, что?» Она сморщилась. «Напомните, о чем вы?» Короче, не узнала меня. Да и не мудрено, один раз мы виделись, я бы ее тоже не узнал, если бы это не был ее кабинет. Дальше пошло легче. Она прочла мне рецензию Полевого. Пункты такие: 1. Вещь хорошая. 2. Надо еще много работать. 3. Надо сократить страниц на 40. 4. Надо убрать космополитизм и добавить классовой борьбы. 5. Есть детектив Агаты Кристи, там тоже горный отель и есть даже скандинав, и это надо прекратить. Я понял, что это нам не подойдет, и стал готовиться к отступлению. Так и так, мы бы и рады, но нужны деньги, «Аврора», то, сё. Она мне: «Да, я знаю, Никольский у меня был в прошлую пятницу. Но зачем вам „Аврора“? Вы огорчились отзывом Полевого? Не огорчайтесь. Из всего, что он сказал, значение имеет только требование сократить на 40 стр. Остальное вы без труда уладите с ним при личной встрече. Он очень хотел с вами встретиться, мы вам звонили, но вас не было. Сейчас он в Африке, вернется на той неделе, и все будет хорошо. Вот, прочитайте другие рецензии, а я пойду к Преображенскому насчет договора». Дала она мне пук рецензий, все хорошие, замечания разные и по мелочам, но все единодушно требуют сократить страниц на 40–50: одни прямо и без экивоков, «Юности»-де таку-сяку длинну второплановую вещь не поднять; другие с обоснованиями, затянута-де экспозиция, то-сё. Ладно. Возвращается Озерова и говорит: Преображенский кого-то принимает, но горячо подтвердил ей, что договор будет до Нового года, а вещь пойдет в трех номерах, начиная с июля. Я было стал откланиваться, как вдруг в коридоре зазвучали голоса, и Озерова сказала: «Ага, а ведь это Воронов пришел». И выскочила. Видимо, в коридоре она сказала вслух, что у нее сидит Стругацкий, потому что те самые сотрудники, которые столь холодно меня разглядывали полчаса назад, стали горячо заглядывать в кабинет. И вскочила молоденькая толстушка, которую Озерова отрекомендовала как дочь Лагина и которая, видимо, будет нашим редактором. А затем и Воронов Владимир Ильич подоспел, толстенький молодой человек в очках. «Нечего вам в „Авроре“ делать, — заявил он. — Всё будет у нас. Договор до Нового года при любых обстоятельствах, а непомерные требования Полевого — это не существенно, ибо Полевой — максималист, и у него считается, что надо спрашивать с автора много, тогда автор хоть немножко сделает». С тем я и откланялся. Просили меня позвонить насчет встречи с Полевым и договора в след. понедельник. Вот такие дела. Оттуда отправился я в ЛитГаз, отдал нашу статью и статью Мишки (у меня такое впечатление, что там ее в глаза не видели) и сказал им, чтобы они Мишкину статью проштудировали, дабы взять на вооружение готовую аргументацию. Мне сказали, что Казанцев ходит и угрожает всякими карами со стороны ЦК, но они якобы не боятся. Пришла к ним еще статья Кагарлицкого. Будут еще статьи, так сказать, для равновесия, без этого они не могут. Пока всё. Жму, целую, твой Арк. Поцелуй мамочку, привет Адке. Да, получил письмо от Кана, сейчас отвечу.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 12 мая 2020 г. 19:11 Письмо Аркадия брату, 25 мая 1969, М. — Л. Дорогой Боб! 1. ДоУ. Да, отношение холодноватое. Я вплотную беседовал с Ревичами и Биленкиными, все сходятся, что очень мило, но вообще-то Стругацкие зря потратили время и талант. О наср… и делали так, как нам кажется лучше, и впредь. Обещания своего поговорить с «Дружбой» Ревич до сих пор не сдержал. Экзы бездельно лежат у меня по-прежнему. От Жемайтиса ответа нет, но я чаю, что он тоже будет против, во всяком случае — пассивно. Бела обещала прочитать ко вторнику. Кстати, во вторник я встречаюсь с Бестужевым и будем совещаться насчет книги о коммунизме. Теперь о том, почему Мозес мог так обмануться. Вот что, примерно, отвечает на этот вопрос инспектора наш Симон Симонэ: «Строго говоря, мы не можем сказать, что Мозес обманулся. Мы не знаем, какой он на самом деле. Что там скрывается в его скафандре-оболочке. Может быть, бесформенная груда плесени. Может быть, непредставимая конструкция из фтора и других материалов, боящихся кислорода». Представим себе, что они долго наблюдали нас извне, старательно измерили наши физиологические и психические потенциалы. Этого вполне достаточно, чтобы соорудить роботов и самоходные скафандры, хорошо имитирующие асоциальное поведение. Попытки разобраться в политической и социальной жизни оказались достаточно безнадежными. И это не удивительно: 70 % аборигенов Земли неспособны разобраться в этих вещах, так что уж говорить о мыслящей плесени. Из радиоперехватов и перехватов телепередач, сами понимаете, толку добиться можно лишь немного. Для начала проще всего им могло показаться включиться в самые примитивные организации подпольного типа с самыми ясными эгоистическими (т. е. почти биологическими) целями — напр. гангстеры. Их, кстати, всячески прославляют телепередачи, а их рефлексы в высшей степени несложны. С самой общей точки зрения это не было ошибкой. Представим себе, что для более близкого ознакомления с жизнью акул некий естествоиспытатель соорудил подводную лодку, хорошо имитирующую все повадки и физиологические свойства акул, забрался внутрь и затесался в акулье стадо. Естественно, чтобы не выделяться, он будет рвать кишки у несчастных китов, глотать бутылки[146] и разграблять рыбачьи сети. И только если его вытащат на палубу корабля разозленные моряки, он, как бы этого ни хотелось ему избежать, заорет изнутри: «Братцы, отпустите душу на покаяние». Если среди акул есть политические организации, враждующие группировки на моральной основе, ему долго не удастся в этом разобраться. Примкнет же он к той группировке, которая не потребует от него сложных решений, к той, которая считает, что нужно рвать, глотать и грабить. Вот в таком духе. С другой стороны, если даже пришельцы и знали о землянах чуть больше, что бы им бросилось в глаза? Что одна часть землян, видимо, наиболее дееспособная, судя по ее активности, всячески ограбляет другую часть, явно менее дееспособную. Сделать простой вывод о том, что это есть форма существования человечества, — ничего не стоит. Так почему бы не избрать в качестве отправного пункта ту группу землян, которая практикует эту форму существования в наиболее чистом и явном варианте? Лишь бы не убивать — и этот лозунг они привели в жизнь, ибо не стали влезать в нашу жизнь в ее кризисное время, когда были мировые войны. Вчера я был у Ариадны, поговорил с нею. Она обещала переговорить с «Юностью» и с «Дружбой» сама. Но, видимо, раньше среды я результатов не узнаю. Вот и всё про ДоУ. 2. Дела киношные. Поскольку Журавлев так и не дал о себе знать, я плюнул на этику и отдал ТББ Юре Борецкому, чему он страшно обрадовался. А когда он зашел за сценарием, я по его просьбе быстро набросал ему киносюжет для киноновеллы, который тоже ему очень понравился. Коротко говоря, вот что он мне сообщил через два дня: либретто киноновеллы (банальщина, здесь не стоит рассказывать, приедешь — ужо) 7благосклонно приняли в телеобъединении «Экран»; ТББ подан в студию киноактера как заявочный столб, сперва его будут ставить в театре киноактера — на сцене (тоже деньги!), а затем и в студии, как кино. Уточнения последуют сегодня, я буду у него ужинать в компании с молодцами из госкомитета по кино. Что же до сценария ОО, то это своим чередом, Борецкий предлагает управиться сначала с ТББ, а затем приступить к ОО. Разработка сюжета коллективного фильма о космонавтах идет довольно успешно. Соответствующее министерство спит и видит развернутую пропаганду в кино; по словам В. Григорьева, уже установлены связи с госкомитетом по кино. Но тут все еще очень неопределенно. Как и везде, впрочем. 3. Получил ли ты деньги за СБТ? 4. Перевожу «Огненный цикл» с великим кряхтеньем. Неохота — страсть. Но — перевожу. К твоему приезду все-таки, вероятно, не кончу. Плевать. Там все легко. Ну, вот так-то. А где экзы № 5 «Невы»? Теперь мне четыре штуки, да еще один экз № 3, 4. Целую, обнимаю, твой Арк. Привет Адке. Холодина у нас — сил нет. Сегодня ночью все замерзло, а у нас гады горячую воду отключили. жидается большее. Дал Манину, ответа еще не получил. Один Шилейко читает, перечитывает и цитирует, и требует, чтобы мы на всех нас

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 12 мая 2020 г. 19:09 Стругацкие Материалы к исследованию: письма рабочие дневники 1967-1971 НЕИЗВЕСТНЫЕ СТРУГАЦКИЕ (ОУПА продолжение) Письмо Аркадия брату, 21 марта 1969, М. — Л. Дорогой Борик! 1. Только что звонил в бухгалтерию «Мол. Гв.». Заверяют, что перевели тебе деньги на сберкассу, перевод состоялся 15 марта. Проверь, если нет — срочно сообщи. Если есть — тоже сообщи. 2. С мадам всё хорошо. Откуда ты взял «огненоносные»? Неужто я так тебе написал? Конечно же, «огненосные». «Неизвестные» отстоять не удалось, это, видишь ли, ассоциируется с «могилой неизвестного солдата». Одним словом, сверка подписана, все идет хорошо, тьфу-тьфу. 3. Статью Краснобрыжего читал и имею. В глаз. Ну и похабщина. Уже здесь пишут негодующие письма, статьи и заметки. 4. С кино так. От Шерстобитова ни слуху ни духу. А вот тот аспирантик, который хотел ставить Саймака, предложил интересную вещь. У него есть друг, некто Котов, в Госкомитете по кино, он профессиональный сценарист. Предлагает нам втроем писать сценарий по «ОО». Аспирантик тогда будет режиссером. Я дал им рукопись, когда они прочитают — состоится встреча, поговорим, я отпишу. 5. ВНИВ на заявку — хо рошо. Валяй. Заглавие, пожалуй, ничеГё, но боюсь, наши напуганные испугаются «Дела об убийстве». Впрочем, можно, конечно, попробовать. 6. В «Мол. Гв.» остановили 17-й том БСФ (Шаров и Гранин). Из-за Гранина. Гл. редактор якобы заявил, что Гранин вышел в нон-грата из-за какой-то новой повести, опубликованной в журнале «Север»[138]. 7. «ГЛ» из Магадана вернулись на щите. Похороны по 1-му классу: нет места, юбилейный год и т. д. Вот всё пока. Сообщи для ориентировки, когда путевки. Целую, жму. Привет Адке. Твой [подпись] Письмо Бориса брату, 22 мая 1969, Л. — М. Дорогой Аркашенька! 1. В «Неве» читали ДоУ Саша и Семенов (главный художник). Отношение тоже холодноватое. Саша считает, что мы перехватили с аполитичностью. Под предлогом полной аполитичности могут отклонить. Неясно, каким образом пришельцы, создавшие столь неотличимых от людей роботов, оказались обмануты гангстерами. Неясны еще некоторые детали, помельче. Основная идея Саши такова: признавая все недоделки и обещая их устранить (напирая на то, что устранить их несложно), заключить договор и вырвать 25 %. А там — как бог даст. Аванс не отберут. Я не возражал, тем более что и эту программу-минимум выполнить будет не просто. Что требуется от тебя? Во-первых, Саша предлагает для придания повести политического оттенка ввести вместо гангстеров какую-нибудь крайне правую террористическую организацию. Это, кроме прочего, будет лучше объяснять, как обманулся Мозес. Я возражаю, но не очень. А ты? Во-вторых, ты когда-то дал хорошую легенду, как обманулся Мозес. Я эту легенду забыл. Вспомни (или придумай заново) и отпиши. Мне это может пригодиться при разговоре с начальством. 2. Явная неудача с ДоУ должна нас кое-чему научить. Именно: мы находимся с тобою в таком положении, что всякое наше отступление вызывает неприязнь и правых, и левых. Отступать нам нельзя. Нельзя писать того, о чем писать не слишком хочется. Мы (собственными стараниями и стараниями общественности) возведены в ранг политиков и идеологов, а ноблес, сами понимаете, оближ. Мы, конечно, все это еще обсудим, но уже сейчас нам надлежит начинать медленно звереть и готовиться к следующему настоящему прыжку. Апокалипсис! Апокалипсис! Все ждут от нас Апокалипсис! Халтурщиков из нас не вышло, надо переквалифицироваться в Солженицыны[145]. 3. Между прочим, ОО включен в список десяти лучших ленинградских произведений последних лет. Это решение секции критики. На следующей неделе Саша будет делать на этой секции доклад об отборной десятке. 4. Насчет ДоУ в З-С могу сказать только, что завотделом прозы нового журнала «Аврора» просил ДоУ почитать и обещал (если подойдет) напечатать 8 листов. Я думаю отнести. Посмотрим. 5. Очень рад за ОО. Скорей бы! 6. С Лешкой работать еще не начали. Скоро начинаем. Вот пока и всё. Крепко жму ногу, твой [подпись] P. S. Леночке привет. P. P. S. «Нева» устами Кривцова обещала разродиться с решением в течение 10–15 дней. Хорошо бы получить за это время отклик из «Дружбы народов». Нажимай на Ревича, не стесняйся.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 11 мая 2020 г. 16:28 Стругацкие Материалы к исследованию: письма рабочие дневники 1967-1971 НЕИЗВЕСТНЫЕ СТРУГАЦКИЕ (ОУПА продолжение) Письмо Бориса брату, 12 февраля 1969, Л. — М. Дорогой Аркашенька! Получивши твое письмо и прежде, чем сесть ответить на него, я принялся звонить. Имею сообщить следующее: 1) Первая часть ОО в «Неве» прошла цензуру. Без единой помарки. Теперь 10 марта должно ожидать сигнал, а 17-го номер поступит в продажу. Я рассказал Саше про Ивана Краснобрыжего, и он обещал, во-первых, выяснить у знакомых из «Журналиста», чья это рука и нельзя ли это смягчить, а во-вторых, поговорить со знакомыми из «ЛитГаз» о напечатании контрстатьи. Контрстатью он не прочь написать сам. 2). В Литфонде еще не все ясно. Мне предложили двухкомнатный номер на 19-е (по-моему, тот самый, где жил Саша Демьяненко, помнишь?). Я уклонился от согласия и попросил поискать иных возможностей. Обещали поискать. В общем, тебе надо ориентироваться что-нибудь на 17-е — 20-е. Уточнив ситуацию, я тебе телеграфирую или позвоню. 3). Перечитал то, что мы написали по «ВНИВ». Знаешь, вполне ничего. Сыровато, естественно. Но загнутено затейно. Каково-то разгибать будет! Надо скорее заканчивать для получения полной картины. По-моему, из этого получится неплохая вещь, когда подпустим туда бытописания и философии. Герой там у нас подкачал. Надо бы его сделать г-ном Аполлоном II. А у нас — не то. У нас — что-то вроде Банева II. 4). Не нравится мне, что у «Двух Хемингуёв» тоже фантастический детектив[133]. Не похоже ли? Не будет ли ненужного параллелизма? 5). В ленинградской газетке «Смена» имеет место интервью с «обыкновенным вундеркиндом». Это студент матмеха не то 14-ти, не то 15-ти лет со странной фамилией Блюдце. Так вот это Блюдце заявило-таки во всеуслышание, что любимые его авторы-фантасты, сам понимаешь, Стругацкие. Вот пока и всё. Жму ногу, вой [подпись] P. S. Леночке привет. АБС съезжаются в Комарово для доработки ОУПА только в конце месяца. Рабочий дневник АБС [Запись между встречами] «Воспоминания о настоящем»[134] (записки современника). 25.02.69 Прибыли в Комарово. 1. Объяснение с хозяином: лекция о зомби, кукла, сундук. Петер находит объяснение. 2. Вторичный допрос Брюн: из воспоминания о хлопнувшей двери. 3. Инспектор лег спать. За это время: пока Леля выводили, Мозес связался с пришельцем. Хинкуса выводит писать. 4. Допрос пришельца до завтрака. На завтрак приводит Хинкуса, он в изумлении смотрит на Барнстокра. 5. Рука. След волочимого тела. Кто? 6. Допрос Хинкуса. 26.02.69 Сделали 10 стр. (112) 27.02.69 Сделали 9 стр. (121) 28.02.69 1. Пистолет. 2. Луарвик пытается купить чемодан и угрожает. 3. Допрос Хинкуса. 4. Завтрак, карты на стол. Мозесы и Луарвик удаляются. 5. Речь Симонэ с предложением выдать чемодан. Общее обсуждение. Хозяин рассказывает про Мозеса и сейф. НАСЧЕТ ЛУАРВИКА! 6. Покушение Хинкуса и раскалывание его. 7. Мозес и Ольга пришли брать и видят пистолет. Радио о смерти Олафов. 8. Симонэ. 9. Мозес. 10. Симонэ и Хозяин отбирают ключи. Сделали 4 стр. (125) 1.03.69 Сделали 10 стр. (135) 2.03.69 Сделали 10 стр. (145) 3.03.69 Сделали 10 стр. (155) 4.03.69 1. Результаты следствия. 2. Судьбы героев. 3. Самооправдание. Сделали 10 стр. И ЗАКОНЧИЛИ ЧЕРНОВИК НА 166 СТР. 5.03.69 Бездельничаем. Арк ездил за билетом. 6.03.69 Опять бездельничали. Хорошо! Из дневника приездов АНа в Питер 7.03.69. В Комарове закончен черновик ВНИВ. 8.03.69. Бездельники. 9.03.69. Уезжаю в Москву. Письмо Аркадия брату, 12 марта 1969, М. — Л. Дорогой Боб! Сообщаю новости. 1. Старуха отказалась подписать сверку в печать. Требовала: замены термина «Неизвестные Отцы»; замены энтузиазма на агрессивность; умягчения военного эпизода; упрощения состава подполья. Нина дала мне сверку с тем, чтобы я все это сделал к четвергу. Утром в четверг мы с Ниной поедем к старухе в санаторий со сверкой и покажем ей. Я только что все закончил. Тошнит от усталости и отвращения. Заменил «Неизвестных Отцов» на «Огненосных Творцов». Энтузиазм вычеркнул, сделал небольшие замены. Военные эпизоды будем с Ниной отстаивать. Подполье буду отстаивать я. 2. Михайлов оставил «Мир» в покое. Фантастика там реабилитирована. «Саргассы» перепечатываются на машинке и вот-вот пойдут в производство. 3. В «Мол. Гв.» еще не был. Книга продается и, кажется, уже раскуплена. Ленка закупила 50 экзов. 4. Пришла «Ангара». Я забрал у Ариадны 12 экзов, могу еще 3–4 штуки. Напиши, прислать тебе (и сколько) или потерпишь до моего приезда. 5. Черновик «ВНИВ» прочитали Ленка и теща. Обе в совершенном восторге. Сейчас читаю Машке. Эта прямо писает от радости. 6. Встретил случайно Марка Поповского. Он едет в Ленинград, вероятно, будет звонить тебе. Встреться с ним обязательно. Он много интересного знает. Вот пока всё. Обнимаю, жму. Поцелуй маму и своих. Твой Арк.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 10 мая 2020 г. 18:47 «План-проспект я еще не написал, не до того было. На этой неделе напишу», — сообщает в письме АН. В архиве сохранился черновик этой заявки. Из архива. План-проспект ВНИВ (ОУПА) План-проспект фантастико-приключенческой повести «В наше интересное время» (название условное) Место действия — небольшой курортный отель в горах Швейцарии, долина, запертая со всех сторон непроходимыми горами, к ней через ущелье ведет единственная дорога. Время действия — наши дни. В отель приезжает в отпуск полицейский инспектор, хороший служака, специалист по должностным преступлениям. В отеле к его приезду отдыхают: миллионер с супругой, известный иллюзионист с чадом своего любимого покойного брата и слегка свихнувшийся от умственного напряжения физик. Первый день проходит благополучно, если не считать целого ряда не то забавных, не то загадочных происшествий. К концу дня в отель приезжают двое новых гостей: атлет-спортсмен и замухрышка-судейский. Вечером хозяин отеля дает гостям бал, а сразу после бала начинают разворачиваться события: в ущелье происходит обвал, прервавший всякое сообщение отеля с внешним миром; до отеля добирается жертва обвала, странный человек, калека, требующий, чтобы его немедленно проводили к атлету-спортсмену; атлета-спортсмена находят в его номере мертвым — скорее всего, убитым и отравленным; замухрышку-судейского находят в пустом номере под столом связанного, с кляпом во рту. Поскольку связи с внешним миром нет, инспектору приходится взяться за следствие. В ходе следствия выясняются смешные и фантастические обстоятельства, все запутано необычайно, ни одна версия не получается без того, чтобы ей не противоречил какой-нибудь факт. В конце концов хозяин отеля подсказывает инспектору единственную непротиворечивую версию. Но для инспектора, медлительного человека, погрязшего в рутине полицейской работы, эта версия слишком фантастична. Однако она-то и является правильной, как выясняется на последней странице.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 10 мая 2020 г. 18:46 Оставляю « Письма» без сокращения, хотя не вся информация относится к «Отелю». Вы имеете возможность понять (или вспомнить) сложность того времени. ВНМВ – « В наше интересное время» — название условное «Отель «У погибшего альпиниста» (ОУПА) ДоУ – «Дело об убийстве» Стругацкие Материалы к исследованию: письма рабочие дневники 1967-1971 НЕИЗВЕСТНЫЕ СТРУГАЦКИЕ 14 января АБС пишут заявку на ВНИВ (будущий ОУПА). Черновик заявки сохранился в архиве. Из архива. Заявка на ВНИВ (ОУПА) в издательство «Молодая гвардия» Предлагаем Издательству новую фантастико-приключенческую повесть «В наше интересное время» (назв. условное). По форме повесть представляет собой юмористический детектив с элементами фантастики и сказки. Действие происходит в горном отеле в некоей западной стране типа Швейцарии или Швеции. В отеле собирается весьма разношерстная и странная компания, происходят загадочные события, завершающиеся неожиданным убийством, над разгадкой которого ломает голову приехавший туда в отпуск полицейский инспектор. Авторы поставили перед собой задачу, пародируя классический западный детектив, высмеять косность и консерватизм взглядов и представлений буржуа-мещанина, показать, что сложность современного мира не позволяет втиснуть его в рамки конформистских представлений. Предполагаемый объем — 15 а. л. Рукопись может быть представлена к 1 сентября 1969 года. В одном из интервью АН, рассказывая, как зарождается произведение, взял для примера ОУПА. Из: АНС. В подвале у Романа Сначала рождается главная идея вещи. Скажем, такая: пришельцы, замаскированные под людей, — если это высококультурные, высокоразвитые… твари, — неизбежно попадут здесь, на Земле, в какую-нибудь неприятную ситуацию, ибо они плохо знакомы с нашими сложными социальными законами. Второе. Выбирая линию поведения, замаскированные пришельцы должны будут брать, так сказать, человека «en masse» — «массового человека», да? — и поэтому будут представлять собой фигуры чрезвычайно неприглядные, а то и отвратительные. Распутник Олаф там, и Мозес со своей пивной кружкой, и мадам, дура набитая… Вот такая идея… Если взять человечество — массовое человечество — в зеркале этих самых пришельцев, то оно будет выглядеть примерно таким. Дальше. Какую интереснее всего разработать фабулу? Фабулу лучше всего разработать в виде детектива. Детектив мы вообще очень любим. Фабула: пришельцы спасаются от гангстеров. Понятно, что занимаются они совсем не тем, чем нужно, что нарушили какие-то правила игры, которые были заданы им в том месте, откуда они прибыли. Попадают в какое-то замкнутое пространство, там происходят какие-то события… По каким-то причинам роботы отключаются… делаются в глазах посторонних трупами… и из этого получается веселая кутерьма. Вот фабула. Затем начинается разработка сюжета. Сюжет — это уже ряд действий. Расположение действий в том порядке, в каком они должны появиться в произведении. Объявляется ничего не знающий, ничего не подозревающий человек, и у него на глазах происходят загадочные вещи. Мы знаем, что это за происшествия, но он не знает. Вот так, примерно, мы работаем…

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 9 мая 2020 г. 07:00 С ДНЕМ ПОБЕДЫ Как-то мы с сыном вспоминали военные песни и выбрали этот вальс Автор текста (слов): Исаковский М. Композитор (музыка): Блантер М. Текст (слова) песни «В лесу прифронтовом) С берез неслышен, невесом Слетает желтый лист, Старинный вальс "Осе-е-енний сон" Играет гармонист. Вздыхают, жалуясь, басы, И словно в забытьи Сидят и слушают бойцы, Товарищи мои. Под этот вальс весенним днем Ходили мы на круг, Под этот вальс в краю ро-одном Любили мы подруг, Под этот вальс ловили мы Очей любимых свет, Под этот вальс грустили мы Когда подруги нет. И вот он снова прозвучал В лесу прифронтовом, И каждый слушал и молчал О чем-то дорогом, И каждый думал о своей, Припомнив ту весну, И каждый знал — дорога к ней Ведет через войну. Так что ж, друзья, коль наш черед,- Да будет сталь крепка! Пусть наше сердце не-е замрет, Не задрожит рука. Пусть свет и радость прежних встреч Нам светят в трудный час, А коль придется в землю лечь, Так это ж только раз. Но пусть и смерть в огне, в дыму Бойца не устрашит, И что положено кому Пусть каждый совершит. Настал черед, пришла пора, - Идем, друзья, идем! За все, чем жили мы вчера, За все, что завтра ждем. С берез неслышен, невесом Слетает желтый лист, Старинный вальс "Осе-е-енний сон" Играет гармонист. Вздыхают, жалуясь, басы, И словно в забытьи Сидят и слушают бойцы, Товарищи мои.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 8 мая 2020 г. 18:56 3) В "Ю" инспектор произносит нейтральную фразу: "/.../и я иногда рассказываю ребятишкам эту историю". В остальных версиях от "Д" до "С" заменено всего одно слово: "/.../ и я иногда рассказываю младшенькой эту историю". Но сколько нового мы узнаем. И о внуках Глебски (вспомним, что во время основного действия повести у него был только сын-юноша). И еще о возрасте детей, на которых рассчитана его история. 4) Пересказ инспектора "этой истории" предельно ироничен. Согласно "Ю", "Д" и "Т", ее концовка звучит так: "пришельцы благополучно отбывают домой в своей сверкающей ракете, а банду Чемпиона благополучно захватывает подоспевшая полиция". "А" и "С" усиливают иронию: "отбывают домой в своей прекрасной сверкающей ракете". И это Глебски, который не знал, кто такой Конан Дойль? Не правда ли, инспектор сильно изменился? И стал строже относиться к себе? 13) Последняя вставка в "Ю", рассказ о Гольденвассере и о рапорте Мозеса в органы власти: "А Гольденвассер, конечно, вывернулся. Одним гауптштурфюрером больше, одним меньше — это для него не имело значения. Тем более, что архивы Грэнгейма исчезли бесследно, а сообщение Мозеса никакого действия не возымело. Оно было написано слишком странным языком, содержало ссылки на слишком странные обстоятельства и было, как я слыхал, признано просто бредом сумасшедшего. Особенно на фоне газетной шумихи, которая была поднята вокруг пришельцев. Может быть, Гольденвассеру вспомнились тогда трупы расстрелянных в России и во Франции, в Польше и в Греции, и мертвый Кёниг с черной дырой над переносицей, и другие мертвецы... Вряд ли". 14 (сокр) А теперь речь заходит о Симонэ. "Симонэ сделался тогда главным специалистом по этому вопросу. Он создавал какие-то комиссии, писал в газеты и журналы, выступал по телевидению". Это во всех вариантах. Далее в "Д", "Т", "А" и "С" (в "Ю" эта фраза очень сильно сокращена) говорится в последний раз о "великом физике": "Оказалось, что он и в самом деле был крупным физиком, но это нисколько ему не помогло. Ни огромный его авторитет не помог, ни прошлые заслуги. Не знаю, что о нем говорили в научных кругах, но никакой поддержки там он, по-моему, не получил". С "великим физиком", кажется, все ясно. А с Симоном Симонэ... Господин Симонэ, что вы делаете? Вы пытаетесь форсировать контакт. А ведь: "Неподготовленный контакт может иметь и для вашего, и для нашего мира самые ужасные последствия..." Значит, сначала вы ваших любимых пришельцев, ради которых готовы отдать жизнь (и не только свою), спасаете, а потом их же пытаетесь погубить. Ваше поведение более пристало не знаменитому ученому, а заурядному карьеристу. Кстати, эта версия прекрасно объясняет ваше хамство по отношению к Глебски в предыдущей главе (ведь, когда речь шла о вашей лично свободе, вы и не думали грубить). Остановитесь, пока не поздно! 17) Рассказывая о Брюн, инспектор цитирует заметку из газеты. В "Ю" все просто: "На чествовании "присутствовала племянница юбиляра Брюнхилд Канн..." В остальных версиях добавлено: "очаровательная племянница юбиляра..." И меня смущает этот эпитет. "Очарование" для меня слишком связано именно с юной непосредственностью, а Брюн уже под сорок (ведь "прошло более двадцати лет"). Женщины ее возраста бывают "красивые", "прелестные", даже "чарующие", но "очаровательная" -это двусмысленный комплимент. 24) Прощание с такой милой пуританской редактурой "Д". Глебски часто приезжает в отель, "а вечера мы проводим, как встарь, в каминной, за чашечкой черного кофе с лимоном. Увы, одной чашечки теперь хватает на весь вечер". В остальных редакциях вместо "чашечки черного кофе с лимоном", естественно, "стакан горячего портвейна со специями". Спасибо, "Д". Ты научила меня чувствовать запах спиртного за десять страниц и находить его за самыми невинными словами! 35 (сокр.) В "Ю" Глебски четок и точен: "Раз мы достигли Марса и Венеры, почему бы кому-нибудь не высадиться у нас, на Земле?" В остальных версиях речь инспектора странновата: "Раз люди высадились на Марсе и Венере..." Глебски, что, себя человеком уже не считает? Да и прогноз не оправдался, ибо в ближайшее время мы явно ни на Марсе, ни на Венере не высадимся, а "достигли" мы этих планет еще в начале семидесятых. 42, 43 (сокр.) Наконец, инспектор переходит к самому тяжелому для него вопросу. И здесь, как мне кажется, самая корявая версия "Ю" звучит точнее остальных. Ведь человек не привык исповедоваться и должен быть немного косноязычен: "На душе у меня скверно, вот в чем дело. Никогда со мной такого не было до и никогда после: все делал правильно, чист перед богом, законом и людьми, а на душе скверно". Дальнейшие редакции сглаживали эту фразу. Приведем последний, канонический вариант "А" и "С": "Совесть у меня болит, вот в чем дело. Никогда со мной такого не было: поступал правильно, чист перед Богом, законом и людьми, а совесть болит". Впрочем, в одном с каноническими вариантами можно согласиться. Слово "Бог" здесь действительно стоит писать с большой буквы. 46(сокр.) Последний пропуск в "Ю". Выделим его по этому случаю. Он касается новых сомнений инспектора относительно пришельцев: "Да, они пришли к нам не вовремя. Мы не были готовы их встретить. Мы не готовы к этому и сейчас. Даже сейчас и даже я, тот самый человек, который все это пережил и передумал, снова столкнувшись с подобной ситуацией, прежде всего спрошу себя: а правду ли они говорят, не скрывают ли чего-нибудь, не таится ли в их появлении какая-то огромная беда? Я-то старый человек, но у меня, видите ли, есть внучки..." 47) Итак, в Глебски болит совесть. Болит настолько, что, по "Ю", "Д" и "Т": "Когда мне становится плохо, жена садится рядом и принимается утешать меня". В "А" и "С" боли даже усилены: "Когда мне становится совсем уж плохо..." Со времени событий "прошло уже больше двадцати лет", а у инспектора "болит совесть" и болит так, что иногда "становится совсем уж плохо"? Семь тысяч ночей за одну ночь, не слишком ли это много? Ничего не напоминает? Именно эта ассоциация Петера Глебски с Пятым Прокуратором Иудеи (святым, по меркам некоторых христианских церквей) остается в памяти читателей и формирует их отношение к главному герою повести и самой повести в целом. По-моему, самая удачная находка братьев Стругацких. Кажется, я сказал все. Не знаю, даже нужно ли послесловие. Но текст еще не кончился, и имеются мелкие разночтения. 50) Самая полная информация о времени и месте написания повести приводится в "Д": "Комарово-Ленинград Январь- апрель 1969" В остальных версиях эти сведения все более сокращаются: "Ю": "Комарово-Ленинград" "Т": "1969 г." В канонических "А" и "С" такой информации вообще нет. А жаль...

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 8 мая 2020 г. 18:54 Избранные места из вариантов повести братьев Стругацких «Отель «У погибшего альпиниста» (окончание) 125) Большая лакуна в "Ю". Мозес рассказывает историю своих взаимоотношений с гангстерами. Во всех остальных редакциях она практически идентична. Глебски она вполне устроила ("это была совершенно банальная история вполне заурядного шантажа"). А вот у меня она вызывает кучу вопросов. А) "Примерно два месяца назад господин Мозес, у которого были достаточно веские основания скрывать от официальных лиц не только свои истинные занятия, но и сам факт своего существования..." Милейший господин Мозес, если вы что-то производите (в тексте глухо упоминаются "мастерские"), то неизбежно сталкиваетесь с "официальными лицами". А если вы платите по принципу "сколько достану, столько и ваше", то с двойной неизбежностью столкнетесь с официальными и неофициальными лицами всех мастей. Вам жутко повезло, что на вас обратил внимание один лишь Чемпион. Б) "В конце концов, как это всегда бывает, к нему явились и предложили полюбовную сделку. Он окажет посильное содействие в ограблении Второго Национального, ему заплатят за это молчанием". И кто же вам мешал, уважаемый господин Мозес ответить примерно так: "Мысленно я с вами, но банки грабить не умею"? К тому же ограбление банка (помимо всего прочего) – это вмешательство в дела другой планеты. Представляете, что подумают о ваших сородичах земляне? И вообще, Мозес, за молчание грабящий банк, в отличие от Мозеса версии "Ю", грабящего банк из-за гигантской и глупейшей ошибки, у меня сочувствия не вызывает. В) "Короче говоря, он рискнул уступить Чемпиону, тем более что убытки, понесенные Вторым Национальным, ему нетрудно было бы впоследствии возместить чистым золотом. Дельце провернули, и Чемпион действительно исчез с горизонта. Впрочем, всего на месяц". И за этот месяц вы и пальцем не пошевелили, чтобы убытки возместить. Когда же вы рассчитывали это сделать? Через год? Десять лет? Сто? К вашему сведению, людей иногда убивают только для того, чтобы отсрочить выплату долгов на два-три дня. Кстати, значит, в течение месяца Чемпион вас не беспокоил? И слова Симонэ, что вас "непрерывно держали на мушке" – фуфло? Ведь в лапы гангстерам вы попали "примерно полтора месяца назад" или "в позапрошлом месяце". Г) "Мудрый Чемпион предъявил злосчастной жертве показания восьми свидетелей, исключавшие для Мозеса хоть какую-нибудь возможность алиби, плюс кинопленку, на которой была запечатлена вся процедура ограбления банка, – не только три или четыре гангстера /.../, но и Ольга с сейфом под мышкой, и сам Мозес с неким аппаратом /.../ в руках". Господин Мозес, вы инопланетянин или где? Кто вам мешает в очередной раз переменить внешность — и все улики против вас обращаются в пыль? Кстати, для сведения, ни один главарь банды не предоставит полиции ("восемь свидетелей" плюс "три или четыре гангстера"), так как из них наверняка выбьют показания против него самого (тем более что полицейские знают, что перед ними бандиты, и церемониться не будут). Так что вас элементарно взяли на понт. Понимаете? Д) И еще общий вопрос. Стало быть, к гангстерам вы попали "примерно полтора месяца назад". Из них целый месяц вас никто не беспокоил. То есть, "чистое" время общения с Чемпионом составило всего около двух недель. И за это время вы подготовили и провернули три серьезные операции — два ограбления и побег от бандитов. И не надо преувеличивать роль оного Чемпиона, план ограблений разработали именно вы, ибо откуда ему знать, что вы можете, а что нет. Три сложнейшие операций за две недели проходят без сучка и задоринки. Вы же ас стратегии и тактики! Тогда почему сейчас вы бьетесь в истерике, строите из себя институтку и не можете забрать чемодан из сейфа и уйти от, повторяю, "мелкой полицейской сошки"? 176, 177) Сцена погони. Разночтений здесь мало, но я все равно придерусь. Но сначала о них. В "А" и "С" сказано: "билась по ветру широкая юбка госпожи Мозес". В "Ю", "Д" и "Т", на мой взгляд, лучше: "билась на ветру..." Чуть ниже, согласно "Д": "старый Мозес, не останавливаясь ни на секунду, страшно и яростно работал многохвостовой плетью". "Т", "А" и "С" (в "Ю" этой фразы нет) поправляют: "многохвостой плетью". Однако меня, честно говоря, интересует другое. Глебски поднимался на второй этаж и шел к своей комнате, очевидно, медленно (сложно ходить быстро, когда каждое движение отдается болью во всем теле, да и спешить инспектору было некуда). То есть с момента отправки инопланетян до появления Глебски на крыше минуты три как минимум прошло, а значит, беглецы, которые "мчались быстро, сверхъестественно быстро", за это время пару- тройку километров уже пробежали. А теперь попробуйте разглядеть за три километра "бьющуюся на ветру юбку" и тем более "многохвостую плеть". "Мне бы такое зрение". Кстати, чуть дальше вертолет опускается, а через четыре строчки поднимается уже с погибшими пришельцами на борту. Гм... У Чемпиона не так много людей, и они не профессиональные грузчики, так что погрузить четыре тела в висящий на высоте метра в два агрегат (ведь на снег вертолету не сесть и ниже опуститься опасно, в землю можно врезаться), а потом еще сесть самим – это минут пять-десять (к тому же спешить бандитам, кажется, некуда). Да и к отелю они тоже почему-то не полетели. Честно говоря, так и хочется сказать Глебски: "Померещилось тебе". 181) И, наконец, снова Симонэ, который, разъяренный, рыдает и кричит инспектору, по "Ю" просто: "Добился своего, дубина, мерзавец!" А по остальным версиям (с небольшим разночтением) гораздо страшнее: "Добился своего, дубина, убийца!.." Слово сказано. И это верно. Гангстеров еще поймать надо, а куда проще обвинить в убийстве человека рядом с собой. Кстати, а в чем именно виноват Глебски? Ведь Мозес получил чемодан максимум через полчаса после разговора с инспектором (что не по его воле, а против нее – это сейчас нюансы). И что решили бы лишние полчаса? Неужели кто-нибудь верит, что Олаф Андварафорс за это время все починил бы на базе? Более того, в таком случае Чемпион мог бы еще и саму базу захватить. Вам это надо? (Кстати, в этом случае бандиты уж точно не стали бы церемониться с постояльцами отеля.) Страшно это все... И, наконец, эпилог, где расставляются все точки над "i".

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 7 мая 2020 г. 19:25 107) Начинается оно самое... Первая фраза "нацистской версии" "Ю" (в остальных текстах этого отрывка нет). Вот какие мысли проносится в голове Глебски при первом слове Хинкуса о Чемпионе: "Вот оно как. Чемпион. Я даже глаза зажмурил — так мне вдруг захотелось оказаться где-нибудь за сотню миль отсюда, например, у себя в кабинете, пропахшем сургучом, или у себя в столовой с выцветшими голубыми обоями. И что мне дома не сиделось? Раззавидовался на россказни старого осла Згута — природа, мол, покой, эдельвейсовая настойка... Насладился покоем. Чемпион — ведь это наверняка «Голубая свастика», а «Голубая свастика» — это почти наверняка белоглазый сенатор. Смутное время странное время. Нипочем нынче не разберешь, где политика, где уголовщина, где правительство. Ну что тут делать честному полицейскому? Ладно, пусть честный полицейский делает дело". Как ни странно, это фраза мне не кажется сильно "нацистской" (в принципе ее можно заменой двух-трех слов и – максимум! – исключением сентенции о сенаторе свести к гангстерской). Другое дело, что инспектор смотрится уж слишком хорошо, в отличие от остальных версий... 142, 143(сокр.) Здесь же, наоборот, лучше сказано в "А" и "С": "Сейф из Второго Национального и в самом деле исчез удивительно, загадочно и необъяснимо – "растворился в воздухе", разводили руками эксперты..." Фраза построена хорошо, в отличие от "Д" и "Т", где посреди нее стоит лишнее "как говорили" и "Ю", в котором впридачу идут подряд "действительность" и "действительно". Но интересно еще и другое. Вспомним, что Глебски – педант и зануда, к тому же сейчас практически на службе, да еще расследует убийство. Поэтому я не верю, что все эти подробности он выдумал. То есть он знает не только, что сейф загадочно исчез, но и что именно сказали по этому поводу эксперты и даже, что эти самые эксперты "разводили руками". И про броневик, кстати, то же самое. Инспектор знает не только, что "какой-то человек /.../ перевернул эту махину набок", но и что все это "свидетели ограбления броневика, словно сговорившись, упорно твердили под присягой". (Кстати, а при чем здесь присяга; ведь ее, кажется, дают свидетели только в суде? Или по этому делу уже был суд?) Так вот, если учесть, что полиция, очевидно, дабы не стать посмешищем, должна всеми силами скрывать любые необычные факты, откуда все это знает "мелкая полицейская сошка"? Чудны дела твои, господи... 170) В виде исключения, еще процитирую кусочек, отсутствующий в "Ю", где Хинкус объясняет, почему он принял именно дю Барнстокра за Вельзевула: "Ну, а что с Барнстокром осечка получилась — ничего не скажешь: напылил мне в глаза старикашка, чтоб ему пусто было. Леденцы эти его проклятые... А потом — захожу в холл, сидит он там один, думает, что никто его не видит, и в руках у него куколка какая-то деревянная. Так что он с этой куколкой делал, господи!.. Да, осечка тут у меня вышла..." 175 (сокр.) Великолепный пример на тему "как надо убеждать самого себя". Глебски отчаянно пытается доказать себе, что нечего верить гангстеру. Вот как это он делает в "Ю", "Т" и (с маленьким разночтением) "Д": "я, солидный, опытный полицейский /.../ обсуждаю с помешанным бандитом..." А теперь прочтите эту же фразу в версии "А" и "С" и почувствуйте разницу: "я, солидный, опытный полицейский, немолодой уже человек /.../ обсуждаю с полупомешанным бандитом..." Добавилось преувеличение, что он "немолодой человек" (кстати, обычно так взрослые разговаривают с детьми), а Хинкус из "помешанного" стал "полупомешанным" – справедливость прежде всего. 186) Последняя и самая длинная вставка по версии "Ю" в этой главе. Идет сразу после слов Хинкуса: "Ну, конечно, самые отборные..." "- Так, — сказал я. Очень мне все это не нравилось, но предстояло еще допросить Мозеса, и я сказал: — Ну-ка, быстренько перечисли все дела, в которых участвовал Вельзевул. Хинкус с готовностью принялся загибать пальцы: — Краймонская пересылка — раз, Второй Национальный — два, золотой броневик — три... Теперь дальше... Архивы Грэнгейма, Вальская выставка... — Архивы Грэнгейма? — Да. А что? Об этом деле я знал мало и уж никак не ожидал, что здесь замешан Чемпион. Грэнгейм собрал богатейшую картотеку нацистских преступников, укрывшихся после 1945 года в нашей стране, это дело было полностью политическое, и в Управлении были убеждены, что организовал ограбление сенатор Гольденвассер, хотя никаких улик против него, конечно, как всегда, не было. Но Чемпион... Впрочем, если учесть, что Чемпион — на самом деле вовсе не Чемпион, а бывший гауптштурмфюрер СС Курт Швабах, скрывающийся у нас... И все равно... — На кой черт Чемпиону эти архивы? — Этого я не знаю, — сказал Хинкус уже несомненно искренне. — Я человек маленький. — Он помолчал. — Надо понимать, политика. У нас многим не нравится эта политика, да только с Чемпионом не поспоришь. — А где ты был в мае прошлого года? — спросил я. Хинкус задумался, вспоминал, затем хитро осклабился и помахал пальцем. — Нет, шеф. Не выйдет, шеф. В этой заварушке я не участвовал. Тут мне просто повезло — на операции лежал, ничего не знаю... Могу доказать... С минуту мы молча смотрели друг на друга. — Ты в «Голубой свастике» состоишь? — Нет, — отозвался он. — Чего я там не видел, в «свастике» этой? Политикой мы сроду не занимались... — А Вельзевул состоял? — Откуда мне знать? Я же говорю, политикой мы... — Кто Кёнига убил? Вельзевул? — Какого еще Кёнига? А, профсоюзника этого... Нет, Вельзевул его не убивал. Здесь все наоборот. Из-за этого Кёнига, говорят, Вельзевул с Чемпионом и поцапались. Сам я не видал и не слыхал, а ребята рассказывали, будто Чемпион хотел Вельзевула на это дело пустить. Ну, Вельзевул на дыбы. Ему же убивать — себе дороже... Слово за слово, говорят, так и пошла между ними трещина. — Гольденвассер знал о Вельзевуле? Хинкус поджал губы, оглянулся на хозяина и проговорил, понизив голос: — Знаете, шеф, зря вы об этом-то. Не наше с вами это дело. Я — честный вор, вы — легавый, между собой мы всегда договоримся, и сколько мне дадут, столько я и отсижу. А о таких делах нам лучше с вами знать поменьше. Ни к чему это нам, шеф. Опасно это. И мне и вам. Темно это. Подонок был прав". Допрос Хинкуса закончился, и накал текста заметно снизился. 199) Курьезная опечатка в "Ю": "сообщил хозяин, ловко обматывая мне лоб вокруг ссадины"... А саму ссадину бинтовать уже не надо? Остальные версии исправляют ошибку: "ловко обмывая мне лоб вокруг ссадины..." 21, 22) История Мозеса, рассказанная Симонэ, в "Ю" несколько отличается от остальных редакций (практически совершенно одинаковых). Поэтому приведу ее: "Мозес находится на Земле уже около года. В земных делах он, естественно, разобраться не успел. Первым, кого он встретил, были гангстеры. И они использовали его в своих целях... В конце концов Мозес во всем разобрался. А разобравшись, решил немедленно бежать и бежал". От себя добавим, что только в "Ю" нет мелодраматичной и лживой фразы Симонэ: "Они его /.../ непрерывно держали на мушке". 26 (сокр.) Очень интересный пропуск в "Ю". Маленький диалог Симонэ и Глебски: "- /.../ Если гангстеры поспеют сюда раньше полиции, они их убьют. — Нас тоже /.../. — Возможно, — согласился он. — Но это наше, земное дело. А если мы допустим убийство инопланетников, это будет позор". "Любовь и кровь, добро и зло" – такая вот мелодрама получается. Фразочка Симонэ явно противоречит западной психологии с ее сверхценностью любого человека ("Спасти рядового Райана"). Так что Симонэ либо "рыцарь на белом коне", жестокий в своей наивности, либо... 72, 73) Частично Мозес возмещает "убытки, которые вам принесло мое пребывание здесь" и вручает Глебски... Что? Почти во всех вариантах все несколько простовато: "ассигнации государственного банка общей суммой на миллион крон", то есть попросту определенную сумму денег. И только "Ю" объясняет все гораздо подробнее. Во-первых, акции не просто "государственного банка", а "Государственного банка", то есть, очевидно, того самого, который ограбили с помощью Мозеса. Во-вторых, объясняется сама эта сумма и ее источник: "Это все, что мне удалось изъять у Чемпиона". В остальных же вариантах эта передача денег немного похожа на барский жест. 121) Чеканная формулировка Глебски в версиях от "Д" до "С": "Закон требует, чтобы я задержал этих людей впредь до выяснения обстоятельств". "Ю" убирает слово "впредь", и фраза, к сожалению, теряет свою четкость и выразительность.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 7 мая 2020 г. 19:24 Избранные места из вариантов повести братьев Стругацких «Отель «У погибшего альпиниста» (продолжение) 100) Небольшая лакуна в "Ю", которая меня удивляет: "Ведь о Брюн никак нельзя было сказать, что она видела двойника Хинкуса: она видела только шубу Хинкуса, а кто был в этой шубе, неизвестно". Я не вижу никакой разницы между описаниями лже-Хинкуса Брюн и госпожой Мозес (которую инспектор таким образом уличает во лжи). Впрочем, желающие могут сами перечитать, например, 110 и 119 страницы "Сталкера" и сравнить показания чада и госпожи Мозес, а по мне, авторы, увы, вновь "подгоняют под ответ". 34) Нарвавшись на резкую отповедь Хинкуса, дю Барнстокр недоумевает, а его извинения раз от разу становятся все длиннее: "Ю": "Я имел в виду исключительно..." "Д" и "Т": "Я имел в виду исключительно ваше самочувствие, не больше..." "А" и "С": "Я имел в виду исключительно ваше самочувствие, никак не более того..." Я же здесь солидарен с пословицей: "Краткость – сестра таланта". 53) Далее инспектор, согласно почти всем текстам заявляет: "Теперь я с часу на час ожидаю полицейский самолет..." С этой фразы и далее почти до окончания повести все ее герои почему-то ждут именно самолет, хотя мне непонятно, что ему делать в этой горной долине, где он явно не сможет приземлиться... И только "Ю" правильно по всему тексту пишет "вертолет". В общем, начиная отсюда, советую вместо "самолет" читать "вертолет" и баста. 59) Еще одна шутка Глебски. В "А" и "С" Хинкус: "сосредоточенно ел, словно намеревался заправиться впрок и надолго". Сама шутка здесь более уместна, однако знакомство инспектора с трудами классика марксизма ("НЭП – это всерьез и надолго") вызывает сомнение. Поэтому мне ближе версии "Ю", "Д" и "Т", где нет слова "надолго". 83) Оценив умение Хинкуса драться, Глебски в версиях "Ю", "Д" и "Т" делает вывод: "Да, джентльмены, это настоящий гангстер в лучших чикагских традициях". Кстати, откуда такой вывод, не вполне понятно. Ведь чикагские гангстеры, как мне кажется, славились своим умением стрелять, а не рукопашным боем. Поправка же в "А" и "С" ("это настоящий ганмен...") превращает этот вывод в полный абсурд. Ибо "ганмен" буквально – это "человек вооруженный". А ведь пистолет — "это еще доказать надо", что Хинкус его носил. 96) Третья и, кажется, последняя юридическая тонкость. Согласно "Д", "Т", "А" и "С", инспектор выясняет ситуацию с Хинкусом так: "Wanted and listed?" Мне лично эти слова ровным счетом ничего не говорят. Более того, я не понимаю, почему Глебски – явно не англичанин – переходит вдруг на английский язык. И потому предпочитаю "патриотическую" редакцию "Ю": "- Под розыск? – сказал я".

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 6 мая 2020 г. 20:22 6 (сокр)" У нас же здесь все-таки не Лувр и не Зимний дворец — у нас здесь "маленький уютный отель на двенадцать номеров; гарантируется полная приватность и совершенно домашний уют"... Забавны исторические познания инспектора. Ведь даже если иностранец и знает это известное здание в Петербурге-Ленинграде, он, скорее, скажет "Эрмитаж", ибо зимние дворцы есть, видимо, у каждого монарха. 104) А чуть ниже "Д", пожалуй, право. Инспектор ругает себя за то, что слишком много возится, по "Т", "А" и "С" (в "Ю" этой фразы нет): "со старым алкоголиком Мозесом..." "Д" смягчает фразу: "со старым полоумным Мозесом..." И дело здесь даже не в том, что, строго говоря, Мозеса нельзя назвать алкоголиком (никто ведь не знает, что он пьет из своей знаменитой кружки). Просто инспектор по тексту не раз и не два обзывает его "пьяницей" и "алкоголиком", можно бы и "разнообразить меню". 24) Забавный пример метаморфозы ругательства. В "Ю", "Д" и "Т" вариант, видимо, 60-х годов: "разбудить этого сукиного сына и вытрясти из него душу..." В "А" и "С" современный вариант: "разбудить этого сукина сына..." 26) Еще один редакторский пример диалектической триады: Теза ("Ю" и "Т"): "дела Олафа и Хинкуса связаны между собой..." Антитеза ("Д"): "дело Олафа и Хинкуса связано между собой..." Синтез ("А" и "С"): "дело Олафа и дело Хинкуса связаны между собой..." "Мы диалектику учили не по Гегелю", а по Стругацким! 28) Отрывок в "Д" и "Т" (в "Ю" этих фраз нет) немного сбивчив, так как это размышления. Речь идет о Хинкусе: "Почему его противник пользовался исключительно гуманными средствами борьбы – донос, пленение?.. Впрочем, Хинкус, видимо, наемный человек..." Все равно длинновато, не правда ли? То ли еще будет в "А" и "С": "Почему его противник пользовался такими исключительно гуманными средствами борьбы, как донос и пленение?.. Впрочем, это как раз было бы нетрудно объяснить, Хинкус..." Ну и зачем такая "железобетонная" конструкция? 29 (сокр) Приходит хозяин и предлагает инспектору поесть. В "Ю", "Д" и "Т" еда описано довольно кратко: "громадный сочный бутерброд с ветчиной". В "А" и "С" несколько подробнее: "громадный треугольный бутерброд со свежей ветчиной". И теперь для меня загадка: откуда в отрезанном отеле взялась "свежая ветчина"? 38) Бедный, несчастный инспектор! По "А" и "С", он рассуждает, "как сказал какой-то писатель, потусторонний мир – это ведомство церкви, а не полиции..." Так и выясняется, что Глебски уже Конан Дойля и его знаменитую "Собаку Баскервилей" забыл. А еще инспектор, а еще бляху надел! Более же ранние варианты "Ю", "Д" и "Т" милосерднее к Глебски: "как сказал один писатель..." То есть писателя он прекрасно знает, просто называть его сейчас не время. И не место. 64) Инспектор предлагает подвезти Луарвика с его чемоданом (напоминаю, что машина самого Луарвика "застряла в лавине"). В "Ю" Глебски говорит просто: "У меня хорошая машина". В остальных же вариантах добавляет: "У меня хорошая машина марки "Москвич". И хотя Борис Натанович несколько раз цитировал, что шведы действительно закупили партию "Москвичей" для своей полиции, но, во-первых, действие повести происходит явно не в Швеции (Олаф и Карлсон названы "соотечественниками"), во-вторых, это далеко не первый "русский след"... 82) Так как и авторы, и герой повести понимают, что все познается в сравнении, Глебски не только называет сумму денег, но и уточняет: "Ю", "Д" и "Т": "мое жалование за десять лет беспорочной службы..." "А" и "С": "мое жалование за восемь лет беспорочной службы..." Инфляция, однако! 84) Маленькое, но забавное изменение. Дабы Луарвик подписал "протокол", инспектор в "Ю", "Д" и "Т" протягивает ему просто "ручку", а согласно "А" и "С" – уже "авторучку". Вот она, незримая поступь научного прогресса в массах. 92) Версии "Ю" и "С" здесь несколько забавны: "Во всей этой навозной куче я обнаружил только две жемчужины". А надеялся отыскать целое ожерелье? По-моему, для "навозной кучи" и одна жемчужина – истинная удача. "Д" снова впадает в пуританство, да еще допускает опечатку: "Во всей это мусорной куче я обнаружил две жемчужины". (Почему-то вспомнилось, что у великой Астрид Линдгрен тоже были заморочки с этим злосчастным словом.) Лучший же вариант предлагают "Т" и "А": "Во всей этой навозной куче я обнаружил две жемчужины".

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 6 мая 2020 г. 20:21 Избранные места из вариантов повести братьев Стругацких «Отель «У погибшего альпиниста» (продолжение) 107) В этом тексте фраза заканчивается словами "у Хинкуса есть друзья", а в других вариантах важная добавка: "что у Хинкуса есть друзья, которые согласны разделить с ним его одиночество". Ничего не напоминает? 6б) В "Т", "А" и "С" Глебски утверждает, что "Кайса слишком любит мужчин, чтобы сделаться хорошей женой". У "Д" другое мнение: "Кайса слишком инфантильна..." Редкий случай, когда пуританская редакция совершенно права. Ведь Кайса менее всего похожа на роковую женщину, охотницу за "мужскими скальпами". Она именно "инфантильна", то есть просто не может никому отказать. 50) Почти во всех текстах указано, что Кайса "держала в охапке мокрую мятую одежду незнакомца". А с чего она вдруг стала мятой? Ответ дает только "Ю": "держала в охапке мокрую и смятую одежду незнакомца". Элементарно, Ватсон! Кайса сама же, когда взяла одежду в охапку, ее и смяла. 73) И, наконец, предпоследняя фраза главы, одна из самых важных. В "Ю" она очень простая: "На полу лежал Олаф Андварафорс". А в "Д", "Т", "А" и "С" фраза гораздо красивее: "Это был Олаф Андварафорс, истый потомок конунгов и возмужалый бог". Вот только как гармонирует эта красивость с безобразным фактом смерти человека? Не знаю, не уверен. 1) О несчастье с Олафом узнает дю Барнстокр. В "А" и "С" его реакция описана так: "Аристократические брылья его обвисли и жалко подрагивали". Вынужден признать, что понятия не имею, что такое "брылья" (в "Словаре Ожегова" этого слова нет). Поэтому я за более демократичный вариант "Ю", "Д" и "Т": "Аристократический нос его обвис и жалко подрагивал". 24) Забавная опечатка в "А". Сама по себе фраза и в остальных вариантах весьма двусмысленная: "Впрочем, два минуса, как известно, иногда дают плюс". Инспектору явно не до математики, он аргументирует, как может. В "А" же эта фраза становится еще более гротескной: "Впрочем, два минуса, как известно, дают плюс". И так как обе фразы неправильные, то я предпочитаю более запоминающуюся. 27) Опять-таки в "Ю" этой фразы нет, впрочем, там Глебски гораздо опытнее в раскрывании убийств, чем в остальных вариантах, так что выходит баш на баш. Инспектор размышляет о том, не поехать ли ему за помощью. В "А" и "С" два редакторских уточнения удачные. Точнее не так, как в "Д" и "Т": "вот что мне надо делать: садиться в автомобиль..." и "Хороший, конечно, это был бы выход...", а: "вот что мне надо сделать: сесть в автомобиль..." "Хороший, конечно, это был выход..." В третьем же случае правы "Д" и "Т": "и вернуться с ребятами из отдела убийств". А слово "сюда", как в "А" и "С", здесь, по-моему, тоже лишнее. Куда же еще инспектору возвращаться? По сути же дела, это прекрасная мысль. И отвергнута она, совершенно зря: "дать убийце разные возможности... оставить дю Барнстокра, которому грозили..." Но Глебски никак не пытается защитить несчастного старика. А второй довод ("как я переберусь через завал") еще нелепее. Ножками, господин инспектор... 64-66 (сокр) Наконец-то нашлось, где разгуляться "Д". Итак "Пойдемте, " – говорит инспектор. "Куда?" – недоумевает Хинкус. И далее по "Д" Глебски, скромно потупив взор, отвечает: "Тут рядом". В остальных вариантах инспектор более прямолинеен: "- За выпивкой, — сказал я". Далее, согласно "Д", действие разворачивается так: "Я привел его в столовую, налил стакан бренди и подал ему. Он жадно схватил стакан и залпом выпил". В остальных же варианты, все происходит несколько иначе: "Я привел его в бильярдную, нашел на подоконнике полбутылки бренди, оставшиеся с вечера [заметим, что согласно экономному "Д" в бильярдной осталась лишь пустая бутылка от пива, а еще – что ни Глебски, ни Симонэ и в голову не пришло эти полбутылки "заначить"], и подал ему. Он жадно схватил бутылку и надолго присосался к горлышку". Жмоты они, эти "Д". Выпить в волю не дают. 87, 88) Новый раунд борьбы со спиртным. "Д" донельзя скупо описывает реакцию Хинкуса на обращение инспектора: "Хинкус ничего не ответил". В "Ю", например было еще: "и только крепче прижал бутылку к груди обеими руками". А в "Т", "А" и "С" еще лучше: "и только нежно прижал бутылку к груди обеими руками". Чуть ниже Глебски прислушивается к тому, что делает Хинкус, оставшись один в номере. Все варианты единодушны: "Слышно было, как булькает жидкость..." То есть Хинкус снова пьет. И только "Д" – против: "Слышно было, как потекла вода в умывальнике..." Нет, жидкость, конечно же, булькает, но не та, на какую вы подумали! 92) Наконец, мы переходим к загадке бутылки. Итак, свидания у Брюн с Олафом не получилось. Далее в "А", "С" и, с небольшими отклонениями ("лишняя" запятая), в "Т" описана такая сцена: "- /.../ Одно и оставалось — пойти к себе, запереться и напиться до чертиков... - И вы напились? — спросил я, осторожно потягивая носом и исподволь оглядывая номер. /.../ Спиртным действительно попахивало, а на полу у изголовья постели я заметил бутылку. — Ну натурально, я же говорю вам! Я наклонился и взял бутылку. Бутылка была основательно почата". Написано хорошо, а вот я недоумеваю: откуда взялась пресловутая бутылка? Так вот я, считаю, что бутылку выдумал инспектор, ибо: От Олафа чадо (судя по ее дальнейшему рассказу) вышла с пустыми руками. На кухню она не заходила. И "заначить" бутылку Брюн тоже не могла, ибо спиртного хватало всем, и каждый получал его по первой просьбе. (Вспомним, что Симонэ и Глебски не допили полбутылки бренди, но ни физик, ни инспектор и не подумали его взять с собой.) Еще более странную позицию занимает "Д". Казалось бы, тут и дать волю пуританству редакции. "Д" и дает, но далеко не полную. В результате возникает водевильный диалог: "- /.../ Одно и оставалось — пойти к себе и запереться. - И вы заперлись?" И в придачу бутылка оказалась не "основательно почата", а просто раскупорена. ("- Неужели вы будете это пить? - Нет, я буду только смотреть и морщиться". Р. Хайнлайн "Дверь в лето") Поэтому я всецело на стороне "Ю", где от всей сцены осталась лишь одна фраза: "Одно и оставалось — завалиться спать". И всем того же советую! Затем следует веселый и искрометный рассказ чада о событиях вчерашнего вечера. Он всем хорош, но вызывает один законный вопрос: чадо что, совсем бездушное существо, раз так веселится над гробом небезразличного ей человека? И никакого надрыва или смеха сквозь слезы я в ее истории не замечаю, а вижу только бесшабашный флирт. Сцена чудесная, но как будто совершенно из другой повести. И никакие косметические поправки не помогают. Судите сами: 113) "Д" отчаянно пытается смягчить речь чада. В его версии на новый вопрос о "Мозесихе" Брюн отвечает: "Нет, она у себя". В других редакциях ответ более полон: "Нет, она у себя в сухом доке, заделывает пробоины". Помимо прочего, интересно здесь еще то, что это первое и последнее "морское" высказывание чада. Девушка не похожа на фаната и знатока морского дела, а если она прикидывается "бывалым моряком", то вряд ли единожды за повесть.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 5 мая 2020 г. 19:33 49 (сокр) Шутка Симонэ в "Ю", "Д" и "Т" была просто констатацией факта: "Пусть-ка полиция займется своим делом". В "А" и "С" она несколько обиднее: "Пусть-ка полиция займется наконец своим делом". В придачу Симонэ явно лебезит перед Мозесом, почти цитируя его. ("Займитесь-ка на досуге. Все равно вы здесь бездельничаете".) Если Симонэ – положительный герой, то этот эпизод, особенно в текстах "А" и "С", его явно не красит. 63 (сокр) В "Ю" этой фразы нет, а во всех остальных текстах она звучит весьма странно: "- Послушайте, зачем вы так глушите водку? Ведь вам это, должно быть, вредно... — Э-э! — произнес он [Хинкус] с тихим отчаянием. — Разве мне можно без водки? /.../ Без водки мне нельзя, — сказал он решительно. — Страшно. Я без водки с ума сойти могу". Откуда, собственно, взялась эта водка, если до сих пор неоднократно говорилось, что Хинкус пил бренди, то есть коньяк. Да и что делает этот исконно русский напиток в Европе? Первая, но не последняя странность в этой повести в эпизодах с выпивкой. Еще добавлю, что в "Д", а за ним и в "Т" одна из фраз Хинкуса приобретает почти вселенское звучание. "Разве можно без водки?" У кого что болит, тот про то и говорит 21, 22, 28 (сокр) Здесь пуритане, к их чести, признают, что Глебски и чадо "выпили", зато начисто вырезают все, что связано с их "обручением". Вначале из "Д" убрана фраза, что инспектор пил с "девушкой, моей невестой". Чуть ниже чадо напоминает инспектору: "Мы же с вами условились", а не как в остальных вариантах: "Мы же с вами обручились". И, наконец, когда Глебски требует, чтобы чадо сняло очки, он просто уверяет: "Я не желаю их видеть". В остальных текстах инспектор более логичен и красноречив: "Я не желаю покупать кота в мешке". И смех, и грех! 23 (сокр) При виде пьющего чада Глебски испытывает муки совести и изо всех сил пытается их заглушить. И если свои далеко не бесспорные аргументы в "Ю", "Д" и "Т" инспектор повторяет "несколько раз", то в "А" и "С" все очень четко: "Трижды повторив не без вызова эту мысль..." Глебски вряд ли, конечно, точно все посчитал, просто пьяному и море по колено, и все его цифры — железны. 34, 35) Между тем "Д" продолжает "резвиться на воле". Теперь под его строгий взор попадают "опытные" Глебски и Симонэ. Эта редакция утверждает, что Глебски говорит о себе и Симонэ так: "Мы с ним пожилые воспитанные люди..." Во всех же остальных текстах (кроме "Ю", где этой фразы нет) чуть иначе: "Мы с ним пожилые опытные люди..." А следующий отрывок фразы в "Д" попросту опущен: "мы предавались чувственным удовольствиям по совету врача..." То есть никакой опыт не заменит воспитания. И вообще, береги платье снову, а честь смолоду. И долой чувственные удовольствия! 44 (сокр) Ответ госпожи Мозес, пропущенный в "Ю", тоже весьма занимателен: "- Граф Грейсток тоже, бывало, поминутно зеленел. До того забавный!" Вообще-то граф Грейсток – это Тарзан. Интересные знакомые у госпожи Мозес. А вот Глебски этого явно не понял. 59-61 (сокр) А теперь ради чести Глебски "Д" решила опорочить великого физика. Сначала, что об этом писали другие тексты (с незначительными вариациями): "Потом, помнится, у Симонэ вышел, как он выразился, запас горючего, и я сходил в столовую за новой бутылкой бренди, решивши, что и мне пора пополнить кладовые веселья и беззаботности. /.../ Я просто взял с буфета бутылку и на цыпочках вернулся в бильярдную. /.../ Когда в бутылке осталось чуть больше половины..." А теперь та же история по версии "Д": "Потом, помнится, Симонэ захотелось пива, и я пошел в столовую. /.../ Я просто взял с буфета бутылку с пивом и на цыпочках вернулся в бильярдную. /.../ Когда Симонэ уже приканчивал пиво..." То есть Глебски и так выпивши (вспомним, что, согласно "Д", инспектор не протрезвел), а Симонэ, скорее всего, смешивает пиво с более крепким алкоголем. В свете этих фактов неудивительно последующее поведение Симонэ... Кстати, запомните эту початую бутылку бренди. Она нам еще не раз пригодится. 65) А теперь маленький пример о тяжелом редакторском хлебе. В "Ю" все начиналось просто и простодушно. Глебски: "прошелся взад-вперед по расчищенной дорожке перед фасадом отеля". В "Д" и "Т" фразу украсили и добавили: "поглазел на залитый голубой луной фасад". Все хорошо, но только в одном предложении оказалось сразу два "фасада". И лишь "А" и "С" покончили, наконец, с этим вопиющим злоупотреблением: "Я прошелся взад-вперед по расчищенной дорожке перед отелем, поглазел на залитый голубой луной фасад". 68 и далее) Далее Глебски и Сневар вновь встречаются в каминной за стаканом горячего портвейна, а "Д" уверенно гнет свою линию. Из окончания шестой главы аккуратно вырезаны все упоминания портвейна вообще и стаканов в частности (в принципе можно даже дать как опечатку по всему тексту главы вместо "кофе" – читай "портвейн", а вместо "чашки" – "стакан"). Заодно достается на орехи спиртным напиткам и сигаретам. И аминь

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 5 мая 2020 г. 19:31 Избранные места из вариантов повести братьев Стругацких «Отель «У погибшего альпиниста» (продолжение) 34) А это для меня осталось грамматической загадкой в «Ю» таксист заявляет: «Двадцать крон и ни грошем меньше!» Во всех остальных текстах слово «грош» склоняется по-другому и, как я прочитал в словаре, правильно: «Двадцать крон и ни грошом меньше!» Редакторы Стругацких снова заставили меня сделать полезную вещь, открыть словарь. 36, 38(сокр.) Мое маленькое замечание по еще одной фразе шофера: «Из-за пятерки удавиться готов!..» На самом деле Хинкус «готов удавиться» не из-за пятерки, а из-за двух с половиной крон, ибо эту пятерку они, очевидно, выплатят с Олафом вместе. Кстати, в самом (по факту) этом споре я полностью на стороне Хинкуса (а по поведению они с таксистом друг друга стоят). 48) И, наконец, снова блестящий пример правильной расстановки слов в «А» и «С». Они не сразу выдают все факты на гора, как остальные тексты: «Только чуть колыхалась портьера...», а блистательно держат паузу: «Только портьера, закрывающая вход в коридор, который вел в каминную и к номерам Мозеса, слегка колыхалась». В конце концов, это детектив или что? Начинается четвертая глава. Причем она с того же, чем закончилась глава третья. 2) Глебски растирается снегом, чтобы, согласно "Д", "встряхнуться ото сна". И только из остальных вариантов мы узнаем истину: "чтобы нейтрализовать остаточное действие трех стаканов портвейна". "Д" не откажешь в пунктуальности. Нет пьянки – нет похмелья. 3) А здесь снова занудство Глебски переходит (с моей читательской точки зрения) в занудство авторов. В "Ю" все просто: "Солнце едва высунулось из-за хребта..." Остальные же тексты иронически добавляют "на востоке". Право, не воспринимается это как черта характера Глебски (тем более что на тех же страницах инспектор раскрывается в полный рост.) 9) Глебски вспоминает Хинкуса (согласно "Ю", "Д" и "Т"): "закутанный до бровей в шубу человечишка..." Последнее слово, на мой взгляд, слишком сурово. (Особенно в контексте вышедшего в 60-е годы массовым тиражом "Репортажа с петлей на шее" Юлиуса Фучика, который, кажется, делил надзирателей на "людей" и "человечишек".) Поэтому в "А" и "С", на мой взгляд, правильно уточнено: "закутанный до бровей в шубу человечишко..." 96) В "Д" и "Т" (в "Ю" нет этого эпизода) Симонэ предупреждает: "вы имеете дело с чемпионом..." Два Чемпиона – это уж слишком. Поэтому в "А" и "С" исправлено: "вы имеете дело с гроссмейстером..." 104) На вопрос инспектора, какой удар он собирается наносить, Симонэ в текстах "А" и "С" отвечает: "От двух бортов в середину". И передо мной встает призрак Антона Павловича Чехова и его героя Гаева. Поэтому, кажется, лучше как в "Д" и "Т" (в "Ю" этой фразы нет): "От трех бортов в угол". 125) Забавное противостояние. В текстах от "Д" до "С" сцена входа Глебски в номер-музей описана неплохо и даже экспрессивно. "Не теряя ни секунды, я рванул дверь, влетел в номер и едва не сшиб с ног самого господина Мозеса". А простенькая фразочка в "Ю" имеет только одно преимущество: она короткая и, значит, заведомо лучше передает быстро меняющуюся ситуацию, ибо читается гораздо быстрее: "Я заглянул в номер и обнаружил там господина Мозеса". 139, 143) Похоже, что "Д" всерьез взялось за борьбу с курением, причем она начинает приносить плоды. Полностью фраза есть только в "Ю" и "Т". "Потом я закурил сигарету и оглядел номер". В "Д" она выглядит так: "Потом я внимательно оглядел номер". Обратите внимание, слова о курении не просто опускается, но под них подводится теоретическая база, не нужно курить, чтобы не отвлекаться. "А" и "С", частично осознав свою вину, убирают из сакраментальной фразы слово "сигарету". Далее чуть ниже во всех вариантах: "Я /.../ изо всех сил затянулся и подошел к окну". И только в "Д": "Я /.../ чертыхнулся и подошел к окну". Правильно, лучше ругайся, только ни в коем случае не кури. 142 (сокр) А теперь менее точен и, значит, более "разговорен" вариант "Ю". В остальных текстах инспектор размышляет, что дабы загадить его стол нужно быть "полным кретином или дикарем". А в "Ю" фраза шершавее, там нужно быть "кретином или полным дикарем". 144) И, наконец, триумф пуританства. В "Ю" было написано: "На крыше, запрокинув голову и присосавшись к бутылке, по-прежнему торчал /.../ Хинкус." "Д" упрощает эту фразу до "На крыше по-прежнему торчал..." А остальные варианты лакуны не заметили и оставили текст по "Д". Господа людены! Верните фразе истинный смысл! Не дайте пуританам торжествовать победу! 4б) А вот когда Глебски объясняет мотивы своего беззаконного поступка, это объяснение оказывается слишком смутно. Уже в "Д" и "Т" она излишне выспренно и двусмысленно: "иначе я не смогу спокойно спать и вообще жить". Возникает ощущение, что Глебски едва не покончил с собой. Однако добавка в "А" и "С" делает фразу гротескной и почти юмористической: "иначе я не смогу спокойно спать и вообще жить в ближайшее время". То бишь инспектор умрет, но воскреснет. А если серьезно, то, выходит, в отдаленное время он вполне сможет и спокойно спать, и спокойно жить. Тогда, быть может, проще сделать так, чтобы это отдаленное время настало как можно быстрее? Кстати, а что, собственно, ищет инспектор в номере Хинкуса? Надпись "я есть гангстер и маньяк"? В лучшем случае, он нашел бы пистолет. И что это доказывало бы? (Быть может, Хинкус патологический трус, и потому купил самый дорогой пистолет и повсюду таскает его с собой.) По-моему, Глебски, если уж его так мучает совесть, стоило позвонить (телефон пока работает) в полицию (а там его знают и наверняка к его звонку отнесутся с пониманием), описать Хинкуса и спросить, нет ли в розыске кого-нибудь похожего, а так же снять отпечатки пальцев "подозреваемого" и при первой возможности отослать в полицию. 17) В вариантах "Ю", "Д" и "Т" маленькая тавтология: "гангстеры не воруют часов, даже таких тяжелых и массивных"... В "А" и "С" удачно исправлено: "даже таких старинных и массивных..." 26 (сокр) Эпизода, где дю Барнстокр рассказывает о своей карточной победе, в "Ю" нет. В остальных же текстах два забавных разночтения. Во-первых, "Д" снова на высоте. Согласно этому тексту, Олаф добродушно бурчит: "Пройдусь перед обедом..." В "Т", "А" и "С" желание Олафа ужасно низменно: "Выпить перед обедом..." А чуть выше: собственно рассказ дю Барнстокра. В "Д" и "Т" он говорил просто: "это тот самый туз червей, которым я окончательно сразил беднягу Олафа". "А" и "С" удачно добавляют еще одно слово: "...нашего беднягу Олафа". Этакий тоненький намек, на толстое происшествие, кое случилось с Олафом в прошлой главе. 35) Глебски вновь проявляет характер. Если в "Ю" они со старым фокусником просто идут "в столовую, захватив по дороге чадо", то в остальных текстах добавлено: "и так и не сумев уговорить его помыть руки". Зануда!

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 4 мая 2020 г. 19:17 120) И снова проблемы с богом. Глебски расспрашивает чадо, надеясь установить его пол (не понимаю, правда, зачем, в прошлой главе инспектор уже узнал все, что нужно) и в конце говорит ему (чаду) по "А" и "С": "Да нет, Бог с вами". У инспектора, кажется, мания величия, он возомнил себя священником? Здесь слово "бог" лучше писать, как в остальных вариантах, с маленькой буквы: "Да нет, бог с вами". 138 (сокр.) Гангстер объясняет, что у Вельзевула "вся чародейская сила пропасть может, если он человеческую жизнь погубит. /.../ А то разве кто-нибудь посмел его выслеживать?" И далее во всех вариантах, кроме "Ю" добавлено: "Да упаси бог!" Здесь и далее по тексту слово "бог" в устах Хинкуса всегда пишется с маленькой буквы. Отсюда мораль, "гангстеры и маньяки" – все сплошь атеисты и над богом могут только глумиться. Забавное единодушие всех редакторов. 41.) Забавное совершенно незначительное разночтение, выводящее нас на проблемы перевода (или псевдоперевода, как в данном случае). «Я отчетливо видел, что это позавчерашний «Мюрский вестник». Так в «Ю». А в остальных вариантах газета называется «Мюрский Вестник». Интересно здесь то, что за рубежом значащие слова в заголовке пишутся с большой буквы. (Например, знаменитая повесть Стругацких на английских лад называлась бы «Понедельник Начинается в Субботу»). Но мы-то живем не за рубежом, и в наших газетах названия пишутся с маленькой буквы («Советская культура», «Московские новости»). Так что правильным, по-моему, будет именно вариант «Ю». 26 (сокр) В пародии Глебски про гибель «Погибшего Мотоциклиста» увеличилось число кирпичей. В «Ю» было всего-навсего «увлекая за собой сорок два кирпича», то есть только те, что закрывали дыру в стене, которую (достаточно аккуратно) пробил мифический «Мотоциклист». В остальных текстах разрушения стены гораздо глобальнее (что, по-моему, лучше): «увлекая за собой четыреста тридцать два кирпича». Главное – кто-то же их сосчитал! 41.) А это уже чисто мое занудство. Я за использование сколько-нибудь нестандартных слов в самых стандартных ситуациях. А теперь угадайте, какое значимое слово самое распространенное? Правильно, слово «сказал». «- Вы мастерски владеете лыжами, господин Глебски, — сказал дю Барнстокр.» (все варианты от «Д» до «С»). И только в «Ю», бальзам на мою душу: «- Вы мастерски владеете лыжами, господин Глебски, — продолжал дю Барнстокр.» 50-51) Снова лакуна в «Ю». Там дю Барнстокру затыкают рот и не дают закончить фразу: «Буцефал – это мотоцикл, безобразная и опасная машина, которая...» В остальных вариантах старый фокусник берет свое: «которая медленно убивает меня на протяжении двух последних лет и в конце концов, как я чувствую, вгонит меня в гроб». От себя скажу, не вгонит, во всяком случае, за следующие двадцать лет. 56) Опять мое занудство. Не люблю уменьшительных суффиксов без причины. Слово «сигаретка» весьма удачно звучит у чада, но Глебски-то оно зачем: «и, взяв сигаретку, завалился на диван». («А» и «С»)? В остальных вариантах все, по-моему, хорошо: «и, взяв сигарету, завалился на диван». 67) Маленькая, но забавная вариация. В «Ю» написано: «Вот я и лажу по дверям...», а в остальных текстах: «Вот я и лазаю по дверям...» И это совершенно правильно, ибо никакой «лажи» в книгах Стругацких быть не должно. 76) А теперь «Ю» занимается популяризацией. Если в остальных вариантах все просто «и положил пикуль», то «Ю» далее разъясняет «- маленький маринованный огурчик». Не знаю, кому как, но мне это объяснение понадобилось, поэтому полагаю, что оно к месту. 107.) А здесь я за то, чтобы называть вещи своими именами. И вместо обтекаемого «Кайса глупа», как в вариантах от «Д» до «С», лучше прямо и честно, как в «Ю»: «Кайса – дура». 113) В “Д” убрали забавную характеристику, да так надежно, что ее восстановили только в “С”. Итак, в “Д”, “Т” и “А” сказано примитивно: “Симонэ заржал.” И только в “Ю” и “С” подлинная авторская мысль: “Симонэ заржал, словно дворняга загавкала.” 6) А вот здесь, пожалуй, “Ю” удачнее. В вариантах от “Д” до “С” Мозес поджег стокроновый билет зажигалкой и “раскурил от него сигарету...”, а в “Ю” точнее: “раскурил от него сигару”. Мозес – миллионер и курить сигары ему как-то больше пристало. 8 (сокр.) А дальше в “Ю” пропущено, а в остальных текстах диалог меня удивляет. Продолжается разговор о Мозесе. “- У меня был знакомый фальшивомонетчик, который вел себя примерно так же, когда у него спрашивали документы, — сказал я. [то бишь Глебски]” И в ответ следует странная фраза: “-Отпадает, — с удовольствием сказал хозяин. – Билеты [иначе говоря, деньги] у него настоящие. Честно говоря, я ничего не понял. Глебски говорит про документы, Сневар отвечает про деньги, да еще таким тоном, будто он – налоговый инспектор и только что провел ревизию у господина Мозеса. Конечно, оба они несколько навеселе, но дальше их разговор все же вполне осмыслен... 27(сокр) В «Ю» начинаются большие лакуны и пропускаются, увы, эпизоды значимые. Вновь пропущен разговор о «великом физике Симонэ», и он опять остается для «Ю» инкогнито: «- /.../Я говорил о нашем великом физике. — Ладно, — согласился я. — Поговорим о великом физике. — Он гостит у меня не то третий, не то четвертый раз, — сказал хозяин, — и с каждым разом приезжает все более великим. — Подождите, — сказал я. — Кого вы, собственно, имеете в виду? — Господина Симонэ, разумеется. Неужели вы никогда раньше не слыхали этого имени? — Никогда, — сказал я. — А что, он попадался на подлогах багажных квитанций? Хозяин посмотрел на меня укоризненно. — Героев национальной науки надо знать, — строго сказал он. — Вы серьезно? — осведомился я. — Абсолютно. — Этот унылый шалун — герой национальной науки? Хозяин покивал. — Да, — сказал он. — Я понимаю вас... Конечно: прежде всего манеры, а потом уже все остальное... Впрочем, вы правы. Господин Симонэ служит для меня неиссякаемым источником размышлений о разительном несоответствии между поведением человека, когда он отдыхает, и его значением для человечества, когда он работает. — Гм... — произнес я. Это было почище арапника». 29(сокр) Также в «Ю» пропущен весь разговор с чадом. А разговорчик-то интересный. Цитирую отрывок по эталонному варианту: «Ну конечно же, это была девушка. Очень милая девушка. И очень одинокая. Это ужасно — в таком возрасте быть одиноким. Я поднес ей пачку с сигаретами, я щелкнул зажигалкой, я поискал, что сказать, и не нашел. Конечно, это была девушка. Она и курила как девушка — короткими нервными затяжками. — Как-то мне страшно, — сказала она. — Кто-то трогал ручку моей двери. — Ну-ну, — сказал я. — Наверное, это был ваш дядя. — Нет, — возразила она. — Дядя спит. Уронил книжку на пол и лежит с открытым ртом. И мне почему-то вдруг показалось, что он умер...» Таким образом, мы узнаем, что Брюн – девушка, и что она любит своего дядю. Загадка чада разгадана. О последствиях этого будет сказано гораздо ниже.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 4 мая 2020 г. 19:14 Хочу познакомить вас с одной из работ сына, вошедшую в книгу https://fantlab.ru/edition225976 Павел Поляков Стругацкие Взгляд со стороны. Избранные места из вариантов повести братьев Стругацких «Отель «У погибшего альпиниста» С одной стороны он провел сравнительный анализ этой повести в пяти разных изданиях – гигантская, между прочем, работа. С другой рн не только называет отличия, но и анализирует их, высказывает свое мнение, предлагает подумать и вам о правильности своих выводов. Он делает это в форме беседы лично с каждым из вас и делает это непринужденно и совсем не занудно. Его друзья говорили мне, что, читая, они слышали Павла. В книге эта работа занимает 188 страниц. Я хочу познакомить вас лишь с некоторыми их них. А дальше, я размещу для вас письма Аркадия и Бориса Стругацких, как была задумана, написана и впервые издана эта повесть в 1970 году в журнале «Юность». . Избранные места из вариантов повести братьев Стругацких «Отель «У погибшего альпиниста» Итак, здесь пойдет речь об эволюции текста повести братьев Стругацких «Отель «У погибшего альпиниста». Использовались следующие издания. «Юность», 1970 г. (первое и на добрые двенадцать лет единственное издание повести) – далее «Ю». «Детская литература», 1983 г. (прославившаяся своей пуританской редактурой) – далее «Д». «Текст», 1992 г. (первое собрание сочинений братьев Стругацких) – далее «Т». «АСТ» (второе собрание сочинений, у меня более поздняя допечатка текста, но первое издание оного тома с/с вышло в 1997 г.) – далее «А». «Сталкер», 2001 г. (третье, «эталонное», собрание сочинений) – далее «С». Все тексты (в том числе и эталонный вариант «С») будут критиковаться и иногда достаточно резко. Но не потому, что я считаю «Отель «У погибшего альпиниста» слабой книгой (наоборот, я ее достаточно высоко оцениваю). Вообще ценность повести, по-моему, заключается именно в наличии ее достоинств, а не в отсутствии недостатков, тем не менее, чем меньше недостатков, тем лучше для читательского восприятия книги. А если учесть, что, как мне кажется, братья Стругацкие специально не делали окончательной редакции своих повестей (кроме, возможно, самых последних; дело в том, что они понимали, что при редактировании вся тонкая правка может совершенно непредсказуемо измениться, и потому оставляли ее именно на совести редакторов), то простое восстановление черновых вариантов текстов (которое так кропотливо и блистательно выполняет Светлана Бондаренко и другие людены) не гарантирует однозначно самого лучшего. Тексты Стругацких из-за этого нуждаются в редактировании, и мои оценки являются кроткими советами нынешним и будущим редакторам Стругацких. Если они признают мою правоту хотя бы в одном из десяти (ста, тысячи) случаев, значит, мой труд пропал не зря. А теперь с места в карьер. 1-2) (Указанные номера – это номера разночтений. Рассматриваться, конечно же будут далеко не все, поэтому будут пропуски номеров.) С самого начала повесть называлась «Отель «У погибшего альпиниста», с различными подзаголовками («приключенческая повесть» — «Ю», «фантастическая повесть» – «Д», просто «повесть» «Т»). Начиная с «А» повесть получает истинно авторское название «Дело об убийстве, или Отель «У погибшего альпиниста» и подзаголовок «еще одна отходная детективному жанру». Спрашивается, выиграл ли текст повести от перемены названия и подзаголовка. И, главное, по какие критериям это сравнивать. Критерии будут самые разные, и по мере анализа мы будем их приводить. Здесь же два первых критерия. А.) Текст печатается для читателя. Поэтому не должен его без толку запутывать. Само название «Дело об убийстве» в 60-е годы, когда эта повесть писалась, имела оттенок интригующий (детективы выходили достаточно редко) и слегка ироничный (сравните с написанной примерно в те же годы пьесой Рязанова и Брагинского «Убийство в библиотеке»). В наши дни (последнее десятилетие ХХ века – первая декада века ХХI) оное название этих оттенков напрочь лишилось. Поэтому мне как исследователю творчества Стругацких, конечно, страшно интересно узнать истинное название повести, но для читателей, увы, поезд ушел и лучше сохранить прежнее, гораздо лучше запоминающееся название. (Тем более что словосочетание «Дело об убийстве» уже «заиграно» в одном из сценариев братьев Стругацих.) Несколько сложнее дело обстоит с «еще одной отходной...». Насколько я понимаю, идея братьев Стругацких, состоит в еще одном слиянии «комического и серьезного», как это блистательно получалось у них, например, в «Сказке о Тройке» или «Жуке в муравейнике». И явно пародийный подзаголовок служит этому замыслу. Но, как признает и сам Борис Натанович в «Повторении пройденного», этот замысел не удался. Несмотря на отдельные блистательные комедийные сценки, общего комического настроя повесть не содержит. (И вообще, как будет потом показано, эти сценки часто выпирают из нее.) Так что (если учесть, что «приключенческая повесть» – несколько не соответствует истине, а в ярлыке «фантастическая повесть» братья Стругацкие давно не нуждаются) мое мнение оптимальным заголовком и подзаголовком будет вариант «Т»: «Отель «У погибшего альпиниста» (Повесть) Текст должен содержать как можно меньше слов, не несущих информационной нагрузки («чтобы словам было тесно, а мыслям просторно»). Тут дело в психологии. Автор читает свой текст очень медленно и «в конце фразы забывает начало», поэтому ему часто хочется усилить то или иное слово. Однако для читающего сколько-нибудь быстро человека никакого «усиления» и «выделения» не получается, а оказываются только лишние длинноты. Впрочем, подобной перегрузкой служебными словами авторы, возможно, хотели подчеркнуть, что Глебски – зануда (а инспектор зануда первейший). Однако в данном случае, как мне кажется, овчинка не стоит выделки. Поэтому я за вариант, приведенный в «Ю», «Д» и «Т»: 22) А вот здесь простейший пример правильного изменения текста и сокращения лишнего слова. В «Ю», «Д» и «Т»: «Я был бы не прочь посмотреть...» А в «А» и «С» более кратко: «Я был не прочь посмотреть...» 23) Пуританство «Д» не дремлет. Во всех остальных вариантах далее эта фраза звучит так: «как этот кобель с женским именем будет разгружать мой багаж», а в «Д» «кобель» переименован в «пса». А вот здесь я уже вижу четкий критерий, отличающий эти варианты. В) При прочих равных условиях употребление более редко встречающегося слова лучше, чем слова стандартного. Поэтому, на мой взгляд, в варианте «Д» фраза стала хуже. 55. Снова лишнее слово, да еще нарушение мужской логики. Сневар говорит Глебски (варианты «А» и «С»): «а если вздумаете перекусить прямо сейчас или освежиться...» Согласно мужской логике, Глебски мог понять фразу слишком буквально и решить, что все сказанное относится только к данному конкретному моменту. Поэтому лучше, как в «Ю», «Д» и «Т»: «а если вздумаете перекусить сейчас или освежиться...» 4) Словечко-монстр, неплохо, кстати, характеризующее Глебски, с которым редакторы не сразу справились. Среди того, что инспектор хочет хоть на время забыть, имеются в «Ю»: «унылые заслякоченные улицы», а в остальных вариантах, видимо, более грамотно: «унылые заслякощенные улицы». Мне, кстати, на пользу. Узнал, как пишется это слово. 18) И снова во всех текстах, от «Д» и «С» лишние слова: «словно по соседству шел на посадку спортивный биплан». И только в «Ю» коротко и ясно: «словно шел на посадку спортивный биплан». 132) Здесь же дополнительное слово нужно. На вопрос, где он хранит часы, Мозес, по "Ю", отвечает: "Они лежали на столе". В остальных же вариантах добавлено два слова: "Они лежали у меня на столе". Точно подмечено, если вспомнить характер Мозеса. 14) Во всех изданиях, вплоть до «Т» атеисты-Стругацкие пишут такие слова, как «бог», «господь» и подобные с маленькой буквы. Начиная с «А» редакторы (с авторского, естественно, согласия) меняют орфографию этого слова. Впервые слово «Бог» появляется именно в истории Алека Сневара и там оно более чем уместно с большой буквы: «Может быть, он молился. Его слышал только Бог». (варианты «А» и «С») 56. И снова мы имеем дело с божественными силами. «Благословенное небо, всеблагий Господи, наконец-то я был один!» – радуется Глебски. (варианты «А» и «С»). Но вот уверены ли редакторы, что инспектор молится? По-моему, так это просто «поминание бога всуе», а поэтому должно писаться с маленькой буквы, как это делают «Ю», «Д» и «Т». Кстати, в противном случае неплохо бы и «небо» написать с большой буквы, а то какой-то странный компромисс получается.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 3 мая 2020 г. 14:26 Стругацкие Материалы к исследованию: писбма рабочие дневники 1967-1971 3 апреля в студенческой газете «Ленинградский университет» публикуется первая рецензия на «Перецовскую» часть УНС. Лемхин М. Реальность. Гротеск. Талант Хочу прежде всего поздравить людей, для которых литература не отделяется от их жизни, для которых литература — продолжение жизни, а опыт, чувства, мысли, приобретенные, возбужденные, возникшие у них при чтении, — продолжение их собственного жизненного опыта. Эти люди получили прекрасный и нужный подарок! Роман братьев Стругацких «Улитка на склоне» (сюжетная линия «Кандид» опубликована в сборнике «Эллинский секрет» в 1966 году, сюжетная линия «Перец» в 1 и 2-м номерах журнала «Байкал» за 1968 год) не просто прекрасно написанное, увлекательно читающееся произведение, это философский труд, обобщающий многое, что разбросано по газетным столбцам и газетным страницам, по разговорам с друзьями и по мучительно страшным размышлениям одинокими вечерами. Я затрудняюсь назвать другое произведение литературы последних лет столь многогранное, столь цельное, столь важное для всех мыслящих людей и столь субъективно анализирующее окружающую нас действительность. Это роман о том, как живем мы с вами, как мы работаем, ходим по улицам, думаем. Настоящий художник почти никогда не допускает произвола над материалом, он не придумывает форму, он видит уже в какой-то определенной форме свой материал. Конечно, художественное видение не одинаково у всех. Главное — кроме чисто индивидуальных качеств, — что разделяет людей на две группы, это умение анализировать факты и делать выводы и неумение делать этого. Сложность видения мира Стругацких предопределена двумя факторами: огромностью материала, который необходим для объективной оценки интересующих их жизненных тенденций, и сложным положением человека в мире, который — об этом скажу еще дальше, — не очень-то легко приспособить для каждого отдельного человека. Важнейшую художественную задачу — введение читателя в мир своего видения Стругацкие решают блестяще. Даже при чисто сюжетном прослеживании бросается в глаза великолепный переход, для всех читающих внимательно безоговорочно убедительный. Мы видим Переца, сидящего над обрывом, размышляющего. Все обычно. Появляется Домарощинер. Разговор с ним, странный, местами настораживающий, но еще ничего не определяющий (в смысле законов данного нам мира). Домарощинер и Перец идут в столовую, и вот Перец сел и «задвигал под столом ногами, устраиваясь поудобнее на стуле без сидения». Вот оно. Теперь мы уже видим этот мир, мир гротескный, доведенный до абсурда. И в этом мире Перец, так похожий на нас, думающий, плачущий, мятущийся, пытающийся что-то изменить. (Кандид, человек, начинающий мыслить, находящийся в худших, чем Перец, условиях, можно даже сказать стоящий на более низкой ступени, борющийся Кандид, при самом невероятном стечении обстоятельств — подчеркиваю это — в случае победы, попадает на Биостанцию и становится… Перецем. И опять, на более высокой ступени, все повторяется сначала. Это подчеркнуто параллельностью действия в «Переце» и в «Кандиде».) Это не просто интеллектуальный опус: «А что будет, если?..» Это не опус и не модель какого-то мира. Это реальность, доведенная до гротеска (а Стругацкие отлично знают, что гротеск — это не только ключ к настоящей сатире, но еще и ключ к возможно более концентрированному изложению). Однако для газетной заметки я уже заболтался. Я не ставил перед собой цели подробно поговорить об этой великолепной книге, я лишь хотел обратить внимание на нее тех, кто еще не знает о ней, и попросить тех, кто читает ее сейчас, внимательно и серьезно подойти к сложной и очень важной для самих авторов вещи (Б. Стругацкий, выступая 15 февраля 1967 года у нас в Университете, сказал о «Улитке», что это единственная их вещь, которая не оставила у них в той или иной степени чувства неудовлетворенности, нераскрытых потенций). БНС. Офлайн-интервью, 15.09.98 Ваша «Улитка на склоне» и «Рукопись, найденная в ванне» Лема написаны с разницей в 4 года. Я очень хотел бы узнать, как и почему именно в это время Вами начали чувствоваться «объекты», фигурирующие и там и там: все эти Управления, Леса, Здания с их Антизданиями. Ведь это одно из самых главных новшеств 20-го века. Как появилось их «восприятие», как они возникли в сознании писателя? Откуда они к Вам пришли? И, главное, постарайтесь вспомнить, почему именно тогда их существование начало «задевать» Вас (иначе бы Вы этой темы, наверное, не коснулись). И как Вы воспринимаете их сейчас? Аксенов Алексей. Москва, Россия «Здание» — это не из «Улитки», это из «Града». Я совершенно точно помню, что образ «здания, которое глотает людей» возник у меня во сне, и я даже рассказик придумал на эту тему, от которого осталась только запись в рабочем дневнике: «21.04.68. „ДОМ“ повесть (рассказ)» — и рисунок: ночь, лунный серп, страшноватый шагающий дом и в ужасе убегающий от него человечек, схватившийся за голову. Откуда пришло к нам все прочее, теперь ответить уже, я думаю, невозможно. Да и тогда, скорее всего, было невозможно же. «Музыка навеяла» (старый малоприличный анекдот).

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 2 мая 2020 г. 19:24 Стругацкие Материалы к исследованию: писбма рабочие дневники 1967-1971 УНС в «Байкале» действительно вышла. Предваряло публикацию предисловие Ариадны Громовой. Громова А. [Предисловие к журнальной публикации повести «Улитка на склоне»] Не ищите в этой повести восторженного описания грядущих чудес науки и техники. Не ищите также пророчеств и предвидений в области социологии и морали. Тот, кто любит фантастику именно такого рода, пускай обратится, например, к недавно переизданной Детгизом повести тех же авторов «Возвращение»: там есть лирические и остроумные эскизы конструкций будущего коммунистического общества, построенные на научном предвидении. «Улитка на склоне» — это фантастика совсем другого рода. И другого уровня — гораздо более сложная, рассчитанная на восприятие квалифицированных, активно мыслящих читателей. Таких читателей в нашей стране очень много — без преувеличения можно сказать, что больше, чем в какой-либо другой стране мира. А общедоступность произведений искусства (то есть доступность любого произведения любому читателю) — это ведь вообще фикция. Не существует некий «читатель вообще» — есть очень неодинаковые читательские аудитории, определяющиеся уровнем понимания мира, степенью активности, возрастом, профессией, средой (не говоря уж о разнице индивидуальных вкусов и пристрастий). Существуют и различные уровни сложности в литературе. Юморески раннего Чехова вполне доступны каждому грамотному человеку; для понимания зрелого чеховского творчества нужна зрелость мысли и чувств. Так что я вовсе не собираюсь, из опасения, что «Улитка на склоне» будет кому-то непонятна, давать к ней разъяснительные примечания: я знаю, что этой повести обеспечена достаточно широкая аудитория. Я просто хочу дать некоторые необходимые справки, так сказать, библиографического характера. Дело в том, что в «Байкале» публикуется лишь одна часть (примерно половина) этой повести. Другая ее часть была опубликована в 1966 году в ленинградском сборнике фантастики «Эллинский секрет». Трудно и даже невозможно определить, какая из этих частей является первой, какая — второй. Действие одной из них происходит в таинственном и жутком Лесе, другой — в Институте, который занимается проблемами, связанными с этим Лесом. В одной из них главным героем является бывший сотрудник Института, Кандид, об исчезновении (или гибели) которого иногда упоминают персонажи другой части; этим и ограничивается внешняя, сюжетная связь между ними, в остальном их действие развивается параллельно и независимо друг от друга. Конечно, для более полного понимания повести надо прочесть обе книги. Но то, что публикует на своих страницах «Байкал», на мой взгляд, представляет вполне достаточный самостоятельный интерес.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 1 мая 2020 г. 18:48 ИЗ: АБС. ЖИЗНЬ НЕ УВАЖАТЬ НЕЛЬЗЯ БНС: Мы недавно сидели вчетвером — Аркадий, Ленка, его жена, Адочка моя и я — и прикидывали: как вообще могло случиться, что мы вот… сидим все вместе?! Пришли к выводу, что это совершенно невероятное, вообще говоря, стечение обстоятельств — конечно, мы все должны были погибнуть. Я должен был умереть в блокаду — это было ежу ясно, я умирал, мама мне об этом рассказывала… меня спасла соседка, у которой каким-то чудом оказался бактериофаг… Мне дали ложку этого лекарства, и я выжил, как видите. …Аркадий тоже должен был погибнуть, конечно, — весь выпуск его минометной школы был отправлен на Курскую дугу, и никого не осталось в живых. Его буквально за две недели до этих событий откомандировали в Куйбышев на курсы военных переводчиков. В той теплушке, в которой ехали отец и Аркадий, — умерли все, кроме брата. Потому что это были эвакуированные из Ленинграда, которых сначала переправили по Дороге жизни, потом от пуза накормили… Михайлова Е.: Разве так можно? БНС: Нельзя, конечно, но тогда этого никто не знал. Начался кровавый понос… что-то жуткое… многие сразу умирали. Потом живых посадили в ледяной вагон и — до Вологды без остановки, без врачебного внимания… Вот так. Аркадий был, конечно, чрезвычайно крепким молодым парнем — он выжил тогда один среди всех. …Ленка Аркашина, безусловно, должна была погибнуть — она была дочерью нашего посольского работника в Китае, попала в самый разгар японского наступления на Шанхай, их эвакуировали оттуда на каких-то немыслимых плавсредствах, сверху бомбила авиация, как они выбрались живыми, непонятно до сих пор. …Ада, моя жена, попала под Ставрополем под немецкую бомбежку, был сброшен десант, все беженцы рассыпались по полю… а на них пошли немецкие танки! Они остались в оккупации, помирали там от голода, и всю ее семью должны были расстрелять как семью советского офицера. Все списки были уже представлены… их спасли только партизаны. …Как мы все уцелели? И к тому же встретились вчетвером? Это чудо. Так что жизнь для нас — чудо четырежды, и ко всем ее радостям, трудностям и даже неприятностям мы относимся с уважением, жизнь не уважать нельзя.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 30 апреля 2020 г. 19:48 НЕИЗВЕСТНЫЕ СТРУГАЦКИЕ Письма, рукописи, чкрновики Послевоенная жизнь Пять лет после войны у АБС были заполнены учебой. БН доучивался в школе в Ленинграде, живя с мамой, АН — в институте в Москве, с выездом на практику в Казань. Общие жизненные наблюдения того времени: БНС. ОФЛАЙН-ИНТЕРВЬЮ 18.09.03 Учеба АНа в ВИИЯ КА не была такой трудной (в бытовом отношении — его кормило-одевало государство) и одновременно не была и легкой: казарма — это не житье с мамой. Но сначала о самом институте (компиляция составителей). ВИИЯ: ИСТОРИЯ I февраля 1940 года при 2-м Московском государственном педагогическом институте иностранных языков был создан Военный факультет со статусом высшего военно-учебного заведения по изучению европейских языков. В июле того же года был создан еще один военный факультет — при Московском институте востоковедения. В начале 1941 года факультеты получили новые официальные названия: Военный факультет западных языков при 1-м и 2-м МГПИИЯ и Военный факультет восточных языков при Московском институте востоковедения. Острый дефицит переводчиков на фронтах заставил командование перевести факультеты на курсовую систему подготовки специалистов, где в массовом порядке (до 3000 человек одновременно) стали готовить личный состав по языкам стран гитлеровской коалиции. С 1 сентября 1941 г. были сформированы постоянные шестимесячные курсы и временные курсы со сроком обучения от полутора до четырех месяцев для подготовки военных переводчиков. На всех курсах изучался только немецкий язык. В октябре 1941 года, с приближением фронта к Москве, факультеты эвакуируются в тыловые районы. Военный факультет западных языков — в г. Ставрополь-на-Волге Куйбышевской области, а восточных языков — в г. Фергану. Находясь в эвакуации, факультеты расширили гамму изучаемых языков до 15. Было впервые введено обязательное изучение двух иностранных языков. 12 апреля 1942 года факультеты объединяются в Военный институт иностранных языков Красной Армии (ВИИЯ КА) под единым командованием в Ставрополе-на-Волге. К осени 1943 года Институт возвращается из эвакуации и размещается в Москве по двум адресам — в районе Семеновской площади и Таганки, а уже весной 1944 года получает постоянную прописку на Волочаевской улице в Лефортово. В 1944 г. возобновилось прерванное в первый год войны заочное обучение, а с сентября институт перешел на 4-летний срок обучения по западным и 5-летний по восточным языкам. Многие выпускники 40-х-50-х годов стали известными военачальниками, дипломатами, руководителями структурных подразделений Министерства обороны СССР, выдающимися учеными, известными писателями, журналистами, кинорежиссерами. Среди них — актер В. Этуш, журналист В. Овчинников, композиторы С. Кац и А. Эшпай, переводчик В. Суходрев, писатели Ю. Друнина, П. Коган, А. Мицкевич (Днепров), Е. Ржевская, А. Стругацкий, посол О. Трояновский, режиссер Ф. Хитрук. Кафедрой японского языка руководил уже тогда хорошо известный ученый — профессор Н. Конрад (впоследствии академик), кафедру китайского языка возглавлял Б. Исаенко. На кафедрах преподавали В. Маркова и Н. Фельдман (японского языка) и И. Ошанин (китайского). Из неперечисленных выпускников ВИИЯ — Михаил Леонидович Анчаров, бард и писатель. БНС. ОФЛАЙН-ИНТЕРВЬЮ 30.01.02 Действительно, АНС учился в одном институте с Анчаровым, только двумя (или тремя?) курсами раньше. Вспоминал [АН] о нем всегда с большой теплотой, хотя знаком был только шапочно, а вот жена АНС, Елена Ильинична, учившаяся с Анчаровым на одном курсе, с удовольствием рассказывала, какой это был очаровательный человек и как влюблены в него были все без исключения курсанты ВИИЯза женского полу. В начале 46-го года АНС был направлен институтом на практику — в Казань. ИЗ: БНС. КОММЕНТАРИИ "КАК ПОГИБ КАНГ" Насколько я знаю, это самое раннее из сохранившихся произведений АНа — самодельная тетрадочка в четырнадцать листков, текст аккуратно написан черной тушью и снабжен очень недурными (на мой взгляд) иллюстрациями автора. Рассказ датирован: "Казань 29.5.46". Это было время, когда курсант Военного института иностранных языков Аркадий Стругацкий был откомандирован в распоряжение МВД Татарии, в качестве переводчика с японского. В Казани он участвовал в допросах японских военных преступников: шла подготовка Токийского процесса — восточного аналога Нюрнбергского процесса над гитлеровцами. АН не любил распространяться об этом периоде своей жизни, а то немногое, что мне об этом стало от него все-таки известно, рисует в воображении картинки, исключительно мрачные: угрюмая беспросветная казарма; отвратительные сцены допросов; наводящее ужас и омерзение эмвэдэшное начальство… Неудивительно, что начинающий и очень молодой (всего двадцать полных лет!) автор бежит от этого мира в морские глубины — там он, по крайней мере, свободен, там он продолжает жить в мире любимых книг своего детства — "Следы на камне" Максвэлл-Рида и "Тайны морских глубин" Биба, изобретателя батисферы. Для большего понимания, чем же там занимался АН, даем справку: ТОКИЙСКИЙ ПРОЦЕСС ТОКИЙСКИЙ ПРОЦЕСС: судебный процесс над главными японскими военными преступниками, происходивший в Токио с 3 мая 1946 по 12 ноября 1948 в Международном военном трибунале для Дальнего Востока. Требование суда над японскими военными преступниками было сформулировано в Потсдамской декларации (26 июля 1945); в Акте о капитуляции Японии от 2 сентября 1945 дано обязательство "честно выполнять условия Потсдамской декларации", включая наказание поенных преступников. Суду были преданы 28 человек. Приговор вынесен в отношении 25, в том числе 4 бывших премьер-министров (Тодзио, Хиранума, Хирота, Койсо), 11 бывших министров (Араки, Хата, Хосино, Итагаки, Кайя, Кидо, Симада, Судзуки, Того, Сигэ-мицу, Минами), 2 послов (Осима, Сиратори), 8 представителей высшего генералитета (Доихара, Кимура, Муто, Ока, Сато, Умэдзу, Мацуи, Хасимото). Во время процесса бывший министр иностранных дел Мацуока и адмирал Нагано умерли, и дело о них было прекращено, а в отношении идеолога японского империализма Окава, заболевшего прогрессивным параличом, — приостановлено. В ходе процесса было проведено 818 открытых судебных заседаний и 131 заседание в судейской комнате; трибунал принял 4356 документальных доказательств и 1194 свидетельских показания (из которых 419 были заслушаны непосредственно трибуналом). Подсудимым была обеспечена возможность защищаться на суде, представлять доказательства, участвовать в допросах, каждый из них имел 3–4 адвокатов. Виновность всех подсудимых полностью подтвердилась. После совещания, длившегося более 6 месяцев, трибунал 4 ноября 1948 приступил к оглашению приговора (1214 страниц). В числе тех, кого допрашивали при подготовке "большого" процесса, но чья личная судьба решилась, конечно, на судебных слушаниях менее высокого уровня, — упоминавшийся в "Граде обреченном" полковник Маки. БНС. ОФЛАЙН-ИНТЕРВЬЮ 24.02.99 Являются ли полковник Маки и мистер Осима реальными историческими персонажами? Станислав Ойгенблик. Нью-Йорк, США Полковник Маки — лицо вполне историческое. АНС в качестве переводчика участвовал в его допросах, когда в Казани в 1946 году готовился Токийский процесс над японскими военными преступниками. Все, что в "Граде" написано об этом субчике, — сущая (по словам АНС) правда. Сохранилось лишь одно письмо 1946 года. Как раз из Казани.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 29 апреля 2020 г. 19:16 НЕИЗВЕСТНЫЕ СТРУГАЦКИЕ Письма, рукописи, чкрновики ИЗ: БНС. БЕСЕДА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА С БОРИСОМ СТРУГАЦКИМ - Можете ли Вы сравнить читателей (или группы читателей) разного времени? Есть ли у Вас ощущение некоторой тенденции — восходящей или нисходящей в интересах, в отношении к жизни, к книгам, к чтению? - Я плохо знаю сегодняшнего молодого читателя, но впечатление такое, что он мало отличается от обыкновенного книголюба-книгочея моего детства. Та же неуемная жажда сопереживания, то же стремление уйти в небывалые и чужие миры, то же равнодушие к реальности, "пренебрежение достижимым", наивная убежденность в том, что остроумная выдумка всегда увлекательнее "суконной скуки бытия". Но мы, мои современники, жили в разных сними, нынешними, реальностях — тринадцати-, семнадцатилетние искатели новых ощущений, измученные сенсорной депривацией, она же голод чувств. Нынешнее поколение даже представить себе не может, в какой информационной убогости, затхлости, серости довелось нам расти и существовать …Граммофоны постепенно уже сменялись проигрывателями, но магнитофоны существовали исключительно для служебного пользования, а радиоприемники на самых интересных волнах изрыгали только хриплый рев заглушек. Новые фильмы появлялись пять раз в год или реже. Телевидения не было вообще — ни телеков, ни видиков, ни дивиди-плейеров, мы просто не знали, что это такое. Не было ни компьютеров, ни компьютерных игр (в магазинах можно было купить игру "Бой батальонов" — картонные квадратики передвигались по картонной же карте по правилам, примитивным и скучным, как устав караульной службы). Не было дискотек — разве что танцы в клубах — вальсы, польки и русский бальный, все прочее — под запретом. Словом, оставалось одно развлечение — читать. И мы читали. Это было тогда престижно — читать. Прочитать что-нибудь первым. Принести в класс никому не известную книгу. Открыть для себя и для дружков нового автора. С книгами, конечно, дела обстояли тоже неважно: выдающимся произведением реалистической прозы считался какой-нибудь "Кавалер Золотой Звезды", а в образцовых писателях-фантастах числились Немцов и Охотников. Но тут нас спасали домашние библиотеки, сохранившиеся у родителей. Там мы находили и Дюма, и Уэллса, и Киплинга, и Леонида Андреева, и раннего Алексея Толстого. И все равно — книг было мало. Книг не хватало. И мы были вынуждены перечитывать. Вот главное наше отличие от нынешних: мы перечитывали. Это повышало нашу читательскую квалификацию. Потому что квалифицированный читатель отличается от малоквалифицированного прежде всего тем, что часто и с удовольствием перечитывает. Нынешние читают, может быть, и не меньше нашего, может быть, даже больше — я вообще не представляю, как можно сегодня прочитать пусть даже только десятую долю ежегодно выходящих книг, — но перечитывают они явно меньше. Просто потому, что информационный мир, в котором они существуют, несравненно, невероятно, оглушающе более роскошен, чем наш (канувший, я надеюсь, в Лету навсегда).

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 28 апреля 2020 г. 19:38 НЕИЗВЕСТНЫЕ СТРУГАЦКИЕ Письма, рукописи, чкрновики ИЗ: АБС. ЧЕРНОВИК СТАТЬИ "ЛИТЕРАТУРА — ЖИЗНЬ МОЯ" Первая встреча с книгой. В наше интересное время она происходит порой при весьма странных обстоятельствах. Рассказывает А. Стругацкий: - Осенью сорок третьего года мне случилось заступить на пост часовым у порога разгромленной библиотеки. Шел дождь, смеркалось, в грудах книг возились крысы. Крыс я терпеть не мог и боялся, и с омерзением ткнул прикладом в ближайшую груду. Растрепанный томик без обложки, без начала и без конца скатился к моим ногам. Я поднял его, чтобы зашвырнуть обратно, но тут какая-то фраза зацепила мое внимание. Я поднес к глазам испачканную страницу, "…на берег со дна залива поползли танки и, еще наполовину в воде, открывали огонь. Громыхая гусеницами, шаря впереди себя причальными крючьями… Хотя иные из них не останавливались и после нескольких попаданий, первая фаланга была смята артиллерийским огнем… Его, вставшего на хвост, расстреляли в упор, но никого внутри не оказалось, кроме исковерканных механизмов… Прошли четвертая и пятая волны танков, и все еще не было известно, сколько их прячется на дне залива…" Эти строки поразили меня. Кто-то задолго до этой гигантской войны сумел чудодейственно предугадать ее сокровенную суть! Так я впервые встретился с романом Л. Леонова "Дорога на Океан", ставшим впоследствии одной из самых моих любимых книг. Между прочим, для меня самым сильным образом Коммуниста в литературе до сих пор остается леоновский Курилов, начальник политотдела транссибирской магистрали и профессиональный революционер… Насколько сильно было впечатление АНа от "Дороги на Океан", можно судить и по большому количеству цитат из нее в книгах АБС всех периодов творчества — от "Страны багровых туч" до "Дьявола среди людей".

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 27 апреля 2020 г. 16:50 Юрий ЧЕРНЯКОВ   (окончание) Можно говорить так: "Хищные вещи века" – это критика современного нам тогда общества. А куда мы тогда, простите, денем все эти удивительные социогенетические, социопсихологические предвидения, которые есть в этой вещи? "Хищные вещи века" – уникальная книга. Это вещь, которая дважды рождалась. Изданная в шестьдесят пятом году, она потом была на двадцать с лишним лет забыта. – Да, до восемьдесят первого года она не издавалась. И потом вдруг, во всех, сначала опять-таки не у нас, а потом во всех сборниках провинциальных и центральных изданий, вдруг опять пошла. Всюду стали ставить "Хищные вещи века". Почему? А потому что: дрожка – раз, слег – два, страна дураков – три, меценаты – четыре, что только потом мы узнали в виде цветомузыки, рэпов, галлюциногенов, социального варварства, как эстетической категории. А многогодовые телевизионные сериалы – в одна тысяча девятьсот шестьдесят пятом году их не было даже на западе. Я когда занимался вопросом "мыльных опер", я специально взял "Британнику" девяносто четвертого года, там большая статья о "мыльных операх". В шестьдесят четвертом году, когда писались "ХВВ", этого не было. Это что, это критика? Чего? Будущего? Критика тенденций? Простите, это самое последнее дело, это марксизм – критиковать тенденции. И никогда в жизни Стругацкие этим не занимались. Значит, это нормальное социальное предвидение. Это Жюль Верн, но не в электричестве, не в электротехнике, не в астронавтике, а в социологии, в социогенетике, в социопсихологии. И в индивидуальной психологии. С этой точки зрения мы можем это назвать эзоповым языком? Это то, о чем они думали, то, о чем думали вы... Правильно, мы росли вместе с ними. Надо сказать, что сейчас надо, если серьезно говорить, то надо исследовать поколение, выросшее на Стругацких не по политологам, не по идеологам, а по тем, кто сейчас работает в социологии, психологии и в социогенетике. Там это заложено, вот это понятие "развитие человеческой психологии". И оно заложено именно у Стругацких. Кстати, ни у одного другого современного писателя-фантаста с такой четкой очерченностью и направленностью этого нет. Ни у современного российского, ни у современного западного. И вот тут мы можем начинать говорить, что если фантастика – это литература, скажем, второго сорта, изучающая будущее технократическое, технологическое – это подход Казанцева, а литература изучает человека, как говорил Горький, "типическое в типических обстоятельствах", то писатель Аркадий и Борис Стругацкие – это нормальный, современный, гениальный писатель, изучающий человека методами, в частности так, как это делал Булгаков. Лев Николаевич Толстой изучал это путем дачи исторической панорамы, Ги де Мопассан изучал это путем дачи этнографо-социологического среза, так же, как почти все французы XIX-XX веков. Стругацкие дают это путем фантастики. Если мы берем предметом литературы изучение, исследование, понимание человека, высшей нервной деятельности, то есть эго в социуме и эго наедине с эго, это уже будет у нас и Достоевский, это у нас будет Джойс, это уже будет Кафка, то есть это уже весь экзистенционализм, то Стругацкие – это писатели, изучающие... люди с современной методологией, ученые... Что определило именно фантастический поворот их творчества? Ведь самое первое произведение Аркадия Натановича Стругацкого к фантастике не имеет ни малейшего отношения. "Пепел Бикини" – это практически публицистическая вещь. Сравнить "Пепел Бикини" можно с, ну, пожалуй, "Семь дней в мае" Нибела и Бейли, книгой, которую часть литературоведов относят к так называемой политической фантастике, отделяя от научной фантастики. Создается модель – что было бы, если бы... Так и тут создается эта модель. И все. Я не литературовед, и, тем более, не критик, но я вот так это понимаю. И вот, конечно, это мое понимание идет, честно говоря, не от Нудельмана во мне, а от разговоров с Сэнсеем. Он, конечно, никогда вот так не выражался. Так это им не определялось, но, в принципе, вот это мое понимание, таковое, а не иначе, заложено разговорами с ним. Зачем далеко ходить за примерами. Выходит "Жук в муравейнике". Аркадий Натанович приезжает ко мне в больницу, тогда у нас был еще тот период, когда я редко приезжал к нему, чаще он приезжал ко мне на "чек-ап". Это была суббота, или воскресение, когда я дежурил, когда никого не было. Мы запирались в ординаторской, а дальше все было так, как у него. Вопрос: о чем эта вещь? О Странниках, о мутациях, о КГБ?.. Тогда кто над КГБ? Простите, фраза, великолепная совершенно фраза, в оценке Бромберга по отношению к Комкону – "Ваша деятельность запретительная, вы, рыцари плаща и кинжала...", но если быть совсем откровенным – думает Максим – то социальная задача, имманентная Бромбергу – это какой-то контроль над контролем. Тут уже, простите, работа Красина, которая критиковала ленинскую "Как нам реорганизовать рабоче-крестьянскую инспекцию", где Красин писал, что, извините, тогда у нас инспекторов не хватит, потому что над каждым инспектором надо ставить еще инспектора, а над этим инспектором – еще инспектора... Знал Стругацкий эту работу? Знал. Я его спрашиваю, о чем, он говорит: а ты как думаешь? Практически там же никогда ничего не зашифровано. Ни в одном из их произведений. Там все есть. Там только, просто-напросто, нужно иметь глаза. Научиться видеть у Стругацких то, что они хотят этим сказать, нельзя. Ты видишь – и для тебя непонятно, почему это не видят другие. Ты не видишь – и тебе непонятно, почему это видят другие. А там есть два эпизода: первый – говорит Сикорски Максиму: "Мы все устали, Мак, – проговорил он. – Как мы все устали! Мы уже больше не можем думать на эту тему. От усталости мы становимся беспечными и все чаще говорим друг другу: "А, обойдется!" Раньше Горбовский был в меньшинстве, а теперь семьдесят процентов Комиссии приняли его гипотезу. "Жук в муравейнике"... Ах, как это было бы прекрасно! Как хочется верить в это... А муравьи-то перепуганы, а муравьи-то суетятся, переживают, жизнь готовы отдать за родимую кучу... А если это не "Жук в муравейнике"? А если это "Хорек в курятнике"? Ты знаешь, что это такое, Мак, – "Хорек в курятнике"?.. Сорок лет они делают из меня муравья! ...Через сорок лет ты будешь такой же, а может быть и гораздо скорее, потому что события пойдут вскачь! Они пойдут так, как мы, старичье, и не подозревали, и мы всем гуртом уйдем в отставку, потому что нам с этим не справиться. И все это навалится на вас!.." И второй эпизод, до того: "И какую-то совсем детскую благодарность ощущал я к Экселенцу, который до последнего момента старался удержать меня на краю этой тайны. И какое-то еще более детское, почти капризное раздражение против него – за то, что он все-таки не удержал... И я понимал, что с этой тайной на плечах мне ходить теперь до конца жизни". – Вот на этих двух эпизодах в разговорах двух, простите, как почти все официальное литературоведение расценивает, кагебешников, надзора, старшего – Экселенца и младшего – Максима Каммерера. Я ему ответил, что с моей точки зрения, это – вещь о мере социальной ответственности, чувства социальной ответственности в человеке... И вот это был тот, один из очень редких случаев, когда он был просто... тут я увидел Диану счастливую. Он возликовал, он сказал словами Витьки Корнеева: "А я-то думал, что ты у нас дурак!" Где здесь политика? Политика начинается от момента, когда чувство социальной ответственности начинает толкать к действию. На этом этапе вы можете великолепно совершенно привязать все, что угодно, вы можете даже Германна из "Пиковой дамы", на этапе его действия – наставления незаряженного пистолета на старуху-графиню расценить как борца с засильем аристократии, тем более, что он сам – из инженеров, сын обрусевшего немца. Поэтому, согласиться в оценке Стругацких, что это, скажем, Даниэль и Синявский, надевшие фантастическую личину, я не могу ни в коей мере. Это талантливый, большой писатель второй половины XX века, ощущавший своим нервом изменение человека и его психики в социуме XX века, в особенностях этого социума, то есть, социума научно-технической революции, социума глобальной цивилизации. Чем наша цивилизация, чем XX век отличается от всего остального? Безумной акселерацией всех процессов, наша цивилизация начинает носить за счет своей информационной емкости характер глобальной цивилизации. И поэтому никого никогда не волновало, что выжигаются леса, никого, кстати, никогда не волновала экология. Почему экология – наука второй половины XX века? Да только потому, что этот вопрос встал на повестку дня. Человечество осознало граничность своей среды обитания. И в этом плане Стругацкие являются первыми – раз, на сегодняшний день единственными – два, наиболее полно и наиболее талантливо осветившие нам состояние социопсихологии и состояние эго в обществе человека XX века в XX веке. Беседовал Алексей Керзин.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 26 апреля 2020 г. 19:27 Юрий ЧЕРНЯКОВ   (продолжение) Мало кому известно, что Аркадий Натанович написал большое предисловие к "Есицунэ-моногатари", даже не предисловие в обычном, традиционном смысле, а, как он сам назвал его "Инструкцию к чтению романа "Есицунэ-моногатари", или, как он вышел у нас, "Сказание о Есицунэ". Дело в том, что представляя Есицунэ, Аркадий Натанович всегда говорил: "Есицунэ – это японский Суворов". Этим он подчеркивал, в частности, абсолютную хрестоматийную известность человека, которого в Японии знает каждый школьник. И этим как раз и объясняется структура самого японского романа. Ведь там о Есицунэ, о всех этих трех походах Есицунэ, ничего не говорится. Сам по себе роман "Есицунэ-моногатари" – это последние дни Есицунэ уже в опале. Поэтому, если нам дадут книжку, в которой описан Александр Васильевич в последние годы его ссылки, нам совершенно непонятно будет и за что его не любил Аракчеев, и за что его ненавидел Павел, и почему весь мир знает, кто такой Суворов. Надо сказать, я, может быть, человек предвзятый, но с моей точки зрения, история не очень красивая, обидная, когда издательство отказалось публиковать предисловие, вот эту "инструкцию к чтению". – Я думаю, что просто издательство давало заработать своим – вот есть у нас специалист, который пишет предисловия к восточной литературе – вот он и напишет... Нет, давайте говорить так: на момент выхода "Есицунэ-моногатари" – на русском языке "Сказания о Есицунэ", лучшего автора предисловия к японской литературе, кроме Аркадия Натановича Стругацкого не существовало. – А это неважно, он не "свой"... Ну, японцы так не считают, читатели так не считают... Ведь много того, что нам известно, начиная с Акутагавы – это Стругацкий. Ему же принадлежат лучшие и единственные переводы вещей – я говорю сейчас о вещах давно известных – о произведениях Акутагавы, которые кроме него никем не переводились, потому что они совершенные – это "Бататовая каша", это "Нос" и это "Страна водяных". Плюс предисловие к "Есицунэ". Вот папка со всеми материалами работы Аркадия Натановича над романом. Посмотрите, и вы увидите, какую огромную предварительную работу провел переводчик, прежде чем приступить собственно к переводу текста романа. Вот первое: это подстрочник, это попытка перевести средневековые японские реалии, привести к нормальному состоянию языка сейчас. Точно так же вот целый, как вы видите, список персоналий, все кто упомянут... И из этого становится ясно, почему в предисловии, например, дядюшка Юрикава называется старым ослом. Вот комментарий к событиям и персоналиям... Мало того, Аркадием Натановичем была составлена подробнейшая карта – а к картам и планам он относился с величайшим пиететом – средневековой Японии, со всеми соответствующими реалиями того времени и с маршрутами всех трех походов Есицунэ. Эту карту предполагалось поместить на форзаце книги, но по каким-то причинам сделано это не было... То есть это то, что называется "нормальная, квалифицированная работа переводчика". У нас ведь сейчас огромное количество всех изданий, лежащих на книжных лотках, переводы для которых делают мальчики или девочки иняза – они берут книжку, и вот как они ее читают, так они ее и переводят; если они чего не понимают, то либо просто выбрасывают, либо, самое интересное, как он его не понимает, так он его и переводит. Потому надо сказать, что как бы ни хорошо наше время ни было, я это говорю без иронии, одну, ну, наверное, все-таки не одну, вещь полезную мы тогда утратили – все-таки во всех, в частности в фантастике, переводной, литературные переводы, мы имели все-таки самое лучшее. Самую квинтэссенцию. Мы не имели туфты. Правда, надо сказать, в основном Арадий Натанович всегда считал, что печатать надо все. Все, что пишется. Потому что как найти жемчужное зерно, если ты не имеешь навозной кучи? А надеяться на то, что тебе попадется сразу груда жемчужин в виде кучи... – Юрий Иосифович, я несколько моложе Вас, и волею судеб сложилось так, что я рос вместе с книгами Стругацких. В силу этого, мое мировоззрение, как и у многих людей, сложилось, в основном, под действием этих книг. А ваше отношение к этому? Ну, во-первых, я совершенно не отделяю себя от того самого поколения людей, мировоззрение которых сложилось на книгах Стругацких. Может быть даже чуть в большей степени я это понимаю, чем остальные, потому что массу вещей мне разъяснял сам Аркадий Натанович. Просто по истории фантастики российской... Если Вы помните, одновременно со Стругацкими мы начали все знакомиться с англоязычной фантастикой, американской. До того из англоязычной фантастики нам известен "Ральф 124...", книжоночка, выпущенная в двадцатых годах плюс Чапек, я беру вообще зарубежную фантастику. Советская фантастика – это: Беляев... Сэнсей считал, что начало нормальной современной фантастики – это заслуга Ивана Антоновича Ефремова. Он очень высоко ставил "Туманность Андромеды" – появление такого уникального явления в мировой литературе как социальная фантастика. Почему именно Стругацкие так выделяются среди всех фантастов? Плеяда фантастов в то время, особенно в редакции Жемайтиса, была совершенно великолепной. Конечно, литературный язык. Прежде всего, это литературный язык. Надо сказать, что они определяли себя, по словам Аркадия Натановича, очень просто – это язык улицы. Мы говорим то, пишем то, что люди думают. Просто сами говорить не могут, а наша речь, наша стилистика, она как раз является самой адекватной для выражения этих мыслей. Это связано, конечно, и с вполне определенной трансформацией языка, литературного языка, обиходного языка. Почему? Потому что большое количество иностранных слов, появившихся после войны в обиходном лексиконе – они присутствуют у Стругацких, если мы в этом плане проанализируем литературу тех времен, гораздо в большей степени, то есть так, как это было в жизни. Значит, это было органично, не несет на себе дополнительной функции, как предположим, у того же Гансовского, или у Днепрова. Дальше. Конечно, авантюрный сюжет. Всегда. Это требование – не фантастическая идея, и ей подчинено все остальное, а прежде всего – сюжет. Это главное, основное, что всегда, между прочим, было у них, как Аркадий Натанович говорил о литературной деятельности – это сюжет. Что бы там ни говорили, литература первого, второго сорта, третьего – она должна быть интересной". На их трансформацию литературного языка, то, кстати, начало чему положил Хемингуэй – лапидарность произведений, отсутствие тяги к созданию широченных панорам, что было характерно для XIX – начала XX века. Надо сказать, что Аркадий Натанович Хемингуэя четко совершенно определяет как предтечу их литературы. Было время, когда они с Борисом Натановичем зачитывались им именно в литературном плане, в плане ремесла. Ну, и, конечно, адекватность. Адекватность интересов. Я, честно говоря, достаточно много читая, слыша Стругацких, принять гипотезу о примате эзопова языка в произведениях Стругацких, что только потому, что советская действительность не давала возможности говорить то, что, дескать, ты думаешь, быть, скажем, Ниной Андреевой – "Не могу молчать", что только это вызвало к жизни фантастическую литературу Стругацких – я, честно говоря, не могу. У меня по-настоящему глубокое убеждение, что эта оценка привнесена западными исследователями. Ведь третья Заповедь – не сотвори себе кумира – нарушается всегда и во всем. И пристальное внимание, так же, как и у нас к жизни другого мира, существовало и в другом мире – пристальное внимание к тому, что у нас творится. Будем говорить о том, что понятие "холодной войны" – пускай это больше политическое понятие – но противостояние было. Мы искали свои корни, свою пятую колонну – там, в Джеймсе Джойсе – "Отсюда и в вечность", в Андрэ Стиле, в шведских писателях-коммунистах – все то, что, скажем, издавала "Иностранная литература" в эти годы. Они точно так же искали у нас. Если Амальрик – да, это не эзопов язык, это действительно литература критики, если Войнович, если Синявский – это да, действительно, политизированная литература. Это с одной стороны. С другой стороны – Марков и вся остальная плеяда официальных литераторов, стоящих на другом конце шкалы. Вы помните, в свое время была роскошная пародия-статья "Политическая оценка политической позиции мышки в "Курочке Рябе"? Вот такое совершенно серьезное, политологическое, литературоведческое эссе по "Курочке Рябе". Вот мне кажется, что начало всех этих рассуждений об эзоповом языке Стругацких – это подобного плана критические эссе о творчестве Стругацких на Западе. Каждый видит то, что может, то, что хочет. А для наших литературоведов вот эта критика, вот эта идея оказалась... Давайте говорить так: когда появилась критическая стругацкология? Ну, как минимум, не раньше одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. Это – конец шестидесятых и дальше... И это период четкой совершенно нарастающей политизации населения в Советском Союзе. Никакой политизации не было. Пятое марта тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, смерть Сталина. Дальше начинается: антипартийная группа и примкнувший к ним Шепилов. Начинается политизация. А что такое литературоведение? А что такое идеологический сектор? Он здесь же, рядом. И вот, параллельно с этим, начинается оттепель – это те же самые годы. А раз те же самые годы, значит, появляется возможность, во-первых, говорить то, чего раньше говорить было нельзя, а самое главное, позволить себе увидеть то, что раньше видеть было нельзя. А тут тебе сразу дают рецепт для идеологической оценки – фантастическая оболочка. Фактически все время ведь говорится: Стругацкие меньше фантасты, больше социологи. Вы посмотрите, что пишет Ле Гуин во всех рекламных строчках: "Предтеча Стругацких – это Чехов и Гоголь, как я понимаю". Простите, что Ле Гуин понимает в Чехове и в Гоголе? Да и в Стругацких. И, с моей точки зрения, как раз этот крен в политическую социологию в оценке Стругацких умаляет по-настоящему значение сути фантастики братьев Стругацких. Ведь они же совершенно недаром, чем дальше и дальше в своих произведениях, уходят от технократии сначала к социологическому моделированию, а потом к биологическому моделированию. Вы посмотрите, уже начиная с "Волны гасят ветер" и даже с "Жука в муравейнике" – все больше и больше идет крен в биологию, последняя вещь Аркадия Натановича "Дьявол между людей" – это биология и социология. Фантастика, модели, предвидения, сюжетика, построение, ведь это же, простите, не критика.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 25 апреля 2020 г. 20:10 Юрий ЧЕРНЯКОВ   (продолжение) Писатель, японист, критик... ведь он же был блестящий педагог... Приверженность Стругацкого-старшего к четким, исчерпывающим, до конца понятным формулировкам была одной, по-моему, из его совершенно имманентных черт. Кстати, вот когда он работал, мне два раза посчастливилось сидеть с ним над моими рукописями. В основном он требовал одного: чтобы описываемая сцена, эпизод, были предельно ясны, были видны. Вопросов "кто говорит?", "что говорит?" "где стоит?", "почему он вышел из угла?", "а когда он у тебя в этот угол попал?" была масса. Когда пишешь, вообще занят своими идеями, мыслями, которые кажутся тебе уникальными, интересными и так далее, и вроде бы на эти мелочи внимания на обращаешь. И он всегда говорил, что без этого настоящей, хорошей литературы не бывает. Читателя нельзя ставить в положение, когда он о чем-то должен догадываться. И, наверное, поэтому безумно трудно переводить их произведения на визуальный ряд. – Во всяком случае, должен быть режиссер талантом не ниже... А как только режиссер талантом, так сказать, сравним, то получается... Получается "Сталкер". О "Сталкере" Аркадий Натанович неоднократно говорил: "Это вещь Тарковского". Лично я сам слышал в "Доме кино", когда на одном из семинарских просмотров присутствовал Аркадий Натанович, был задан вопрос: почему вещь называется "Пикник на обочине", когда она так отличается от повести. На это Аркадий Натанович сказал: "Это произведение не наше. Это произведение Тарковского. Я его принимаю, я не считаю его испорченными Стругацкими, как вы, может быть, думаете, это просто другое произведение". Дело, наверное, даже не в гениальности режиссера, а как раз в этой предельной сценографичности их произведений. Как только вы прочитываете, у вас возникает абсолютно собственное видение всего, вплоть до портретов. Ричард Нунан у вас один, Арата Горбатый у вас другой, Вечеровский у вас третий... Однажды он мне рассказывал, как они с Борисом Натановичем писали сцену с доктором Гоаннеком из "Жука в муравейнике", где этот самый, похожий на постаревшего американского школьника доктор в кепке с огромным козырьком... Аркадий Натанович долго копался в бумагах и вытащил маленький тетрадный листок на котором было: река, пристань, курорт "Осинушка", дачи, дача номер три, дача номер шесть, замаскированная под нужник кабина нуль-Т, маршрут Максима, как он переплывал реку и подплывает к доктору Гоаннеку... Как только создана эта вот, скажем, мизансцена, тогда можно начинать писать. Раньше – нельзя. Может быть и это тоже, в какой-то степени, льет воду на мельницу моих рассуждений о том, что Аркадий Натанович был, помимо всего прочего блестящим педагогом. Он обожал четкие формулировки, он обожал предельно ясные постулаты, определения, выражения своей мысли. Он всегда, кстати, требовал: "Неясно – спроси". Поэтому, в свое время, когда я получил в подарок рукопись "Хромой судьбы", после того, как я прочел, я был горд, что я нашел опечатку, вместо слова "эпитет" было написано "эпиктет", на что Аркадий Натанович мне сказал: "Это не опечатка, это другое слово: эпикт'ет. Не знаешь?" – "Нет". И он мне объяснил. Если ты пытался уйти от той темы, в которой ты плаваешь, он это очень быстро и четко понимал. Он никогда, Аркадий Натанович был очень тактичным человеком, сразу не хватался за это, не вылавливал человека за его неграмотность, он просто пропускал это, как будто мимо ушей, шел на поводу при уводе от темы, но мнение о человеке у него складывалось. По тому: спрашивает человек или не спрашивает, знает, может ли он сознаться в своем незнании, то есть, если он знает – отстаивает свое знание, если он не знает – согласится со своим незнанием, принять другое знание, грубо говоря – обучаемый это человек или необучаемый, самодовольный, спесивый или интеллектуально потентный – тут масса ходов может быть... От этого, в общем, маленького теста, который никогда им преднамеренно не устраивался, человек, как правило, в разговоре с таким интеллектуально богатым собеседником, каким был Стругацкий, сам попадал в эту самую "воронку", яму. И вот как он из нее потом выходит – это становится тестом. Если вы помните, на заре телемостов в период престройки, что начал Познер, сначала, с Донахью, потом был период год или полтора, когда пошли самые всевозможные телемосты: с Сан-Франциско, с Сан-Диего, мостовались швеи, писатели, физики, литераторы, политики, все кому не лень наводили "на халяву", так сказать, эти мосты при помощи журналистов. Так вот, был телемост, посвященный проблеме полета человека на Марс. Это как раз одна из немногих телепередач, в которой принимал участие Аркадий Натанович Стругацкий. И был приглашен туда как раз потому, что, ну кто еще лучше будет говорить о проблеме полета человека на Марс, когда мы уже ступили американской ногой на поверхность Луны, мы – я имею в виду человечество, уже запущена была "Вега", уже запущены были автоматы к орбите Юпитера, то есть, было все: тут тебе и "Путь на Амальтею" – второе путешествие Быкова, тут тебе и пиявки марсианские, те же самые "Стажеры"... Если мы говорим, что непонятно, почему в издательстве "Художественная литература" не взяли предисловие япониста Стругацкого к переводу японского романа, то почему создатели телемоста на тему "Полет на Марс" взяли Стругацкого как эксперта, совершенно ясно. Единственный человек, из всех, кто там был, космонавтов, инженеров, представителей НАСА, представителей Чкаловского отряда космонавтов, который говорил о том, что это полный бред, был Аркадий Натанович Стругацкий. Савицкая тогда кричала, что она готова, если она сейчас беременная, она готова выкинуть, или лететь в космос и рожать там, на что Аркадий Натанович говорил: на Земле столько дел и так мало денег, что угрохивать ради, в общем, дешевого рекламного трюка... Проблемы: как будут космонавты, через какой перигей или апогей орбиты, оверсаном или в плоскости эклиптики – его просто не интересовали, и совсем не потому, что он в них не разбирался – он разбирался, но там мы видели, что Стругацкий выступал в роли Ивана Жилина из "Стажеров": "Главное – на Земле". Вот это умение, во-первых, иметь свою точку зрения, во-вторых, отстаивать ее, основанное не на собственном самосознании, не на ощущении самоценности, не на понимании себя, как высшего эксперта или судьи, а основанное только на знаниях, знаниях очень широких, и, то, что я, как врач, обычно называю, на умении взвешивать клиническую ценность симптома. Стругацкий на этом телемосту выступил как раз как хороший клиницист – он оценил клиническую ценность всех симптомов – и трюкачество, и технические несовершенности современной научной и технической базы, этическую ценность, необходимость – положил все это на одну чашку весов, на вторую чашку весов положил все то, что человечество может решить объединенными усилиями, как оно объединилось, якобы, для полета на Марс, и понял, что чашка с Марсом улетела далеко вверх. – И за что потом был лаян... За то был неоднократно лаян. Для меня этот пример представляет очень большую ценность как мера, сущность, эпизод из его жизни, его биографии, тем более, что я сидел вместе с ним на кухне возле телевизора, и мы с ним смотрели этот телемост, эту запись. И он комментировал, что было вырезано, что было недодано. Так что если бы было додано все, что он говорил, я думаю, что критика была бы во много раз сильнее и на несколько порядков несправедливее. ...Научные, технологические разработки в их вещах всегда велись с привлечением специалистов. Еще и поэтому, наверное, был очень широкий круг знакомых. А среди знакомых всегда были только люди порядочные и честные, или, как было принято говорить в этой семье – "лучшие мастера по холодильным установкам". Дело в том, что в молодости другом семьи был самородок, изобретатель, а по образованию, профессии, он был инженер по холодильным установкам. И вот термин "лучший мастер по холодильным установкам" относился ко всем – он относился к Нудельману – как к лучшему специалисту по холодильным установкам в области фантастиковедения, он относился к Гумилеву, он относился к астрономам, писателям, художникам, к космонавтам – Гречко у Аркадия Натановича был лучшим специалистом по холодильным установкам в космонавтике. Вот эта предельная скрупулезная точность в современном научно-техническом обосновании фантастических реалий Стругацких. Вспомните: метеоритная атака в атмосфере. Для любого астронома, для любого планетолога – это уже прокол. Но! В третьей части, когда Максим летит на этом жутком бомбовозе, он опять атакуем автоматическими ракетами и он вспоминает: "Вот она, метеоритная атака!" Здесь точно соблюден еще один литературный закон Стругацких: на каждой конкретной странице читатель знает ровно столько, сколько автор. Ни в коем случае нельзя ставить читателя в положение дурака. Это колоссально трудно, потому что вы разработали уже всю вещь, вы знаете, чем она заканчивается, вы знаете, что за что цепляется... Написать так, чтобы на двадцатой странице у тебя не торчали уши того, что будет на двадцать шестой, не в смысле сигнала, не в смысле "гвоздика", а в смысле того, что ты объясняешь ситуацию на двадцатой странице тем, что будет только на двадцать пятой. Читатель ощущает себя дураком. Этого делать нельзя. И это отнюдь не прием детектива, как очень многие пытаются оправдать свою небрежность: мы вот тут покажем, а вот там это объясним. это – литературная небрежность. – Стругацкий-японист... Сразу вспоминаются имена: Уэда Акинари, Акутагава Рюноскэ, Кобо Абэ, Ихара Сайкаку, Санъютей Энте и, конечно же, "Сказание о Есицунэ"... Мое лично, например, знакомство с "Есицунэ-моногатари" совпало с моей второй женитьбой. Полная, десятилистовая рукопись "Сказки о Тройке" была мне подарена со следующей надписью: "Дорогим имярек. Сейчас я даю главный бой великой рукописи "Есицунэ-моногатари", ну и дальше "... мысли о вас..." Все. Вот это было по-настоящему мое первое знакомство с Есицунэ. Второе знакомство с Есицунэ было как раз в связи с предисловием.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 24 апреля 2020 г. 18:36 П О Н Е Д Е Л Ь Н И К     4 (155) Абакан 26 января 1998 Юрий ЧЕРНЯКОВ Первый раз я с ним познакомился, как и все. Первый раз я с ним познакомился в тысяча девятьсот, как это ни странно, только шестьдесят втором году, когда в "Искателе" прочел отрывок "Суета вокруг дивана". Это мое первое знакомство со Стругацкими. Мне безумно понравилось вот это вот ерничество. И когда я сказал своим друзьям, – "Как? Ты не знаешь Стругацких?" – мне дали сборник "Новая сигнальная", где "Далекая Радуга". Я прочел, я восхитился, мне безумно понравилось. Там Леонид Андреевич с его "можно, я лягу?" И – "вино местного разлива – странно, а мне нравится". Потом я прочел... нет, "Страну багровых туч", как ни странно, я читал намного позже. Ее у меня просто не было. Это было мое первое знакомство с братьями Стругацкими. Второе знакомство состоялось в тысяча девятьсот семьдесят не то седьмом, не то восьмом году, или семьдесят шестом, когда мой коллега в больнице на один из своих дней рождения пригласил Аркадия Натановича Стругацкого с супругой. И вот тогда я впервые увидел Аркадия Натановича. Тогда он рассказывал массу всевозможных историй. После этого я смог говорить, что знаю лично Аркадия Стругацкого. Надо сказать, что если о первом знакомстве он знал так же, как он был знаком и со всеми остальными читателями, то про второе знакомство он совершенно не помнил. Кого он видел на чьем-то дне рождения! И третий раз мы с ним познакомились тогда, когда он приехал к нам в больницу. И я был его лечащим врачом. И вот за эти самые две недели, которые он пролежал в больнице, у нас возникла, у меня, по крайней мере, совершенно непреодолимая тяга к Аркадию Натановичу. Я приходил к нему в шесть вечера, после обхода, садился на соседнюю кровать, он в боксе был один, и мы беседовали. На самые разные темы. Я ему приносил несколько английских детективов, которые он читал... После того, когда он выписывался, а выписывался он в середине августа, а двадцать восьмого августа у него день рождения. Когда он выписывался, я ему прямо сказал: "Аркадий Натанович, я с истории болезни списал Ваш телефон, и прошу Вашего разрешения звонить, я Вам честно говорю, что надоедать не буду". Он говорит: "Пожалуйста". Двадцать восьмого числа я ему позвонил, поздравил его с днем рождения. Где-то еще через месяц я ему позвонил и сказал, что я по нему соскучился. Он сказал: "Ну что за проблемы? Ты меня пригласи и я к тебе приеду". Я тогда жил один. Мы с ним договорились. И в одно из воскресений открылась дверь в коммунальной квартире, вошел Аркадий Натанович, держа под мышкой стопку журналов "Знание-сила" с "За миллиард лет до конца света": "Это я тебе в подарок принес". Мы с ним просидели тогда часов с трех – "Вообще я пришел к тебе, как врачу" – я его сначала посмотрел... А ушел он – я помню, что мы с ним торопились, чтобы он успел на пересадку. Дальше история, честно говоря, умалчивает – у нас разный совершенно рост – мнение об этом эпизоде. Я абсолютно был убежден, что я шел, цепляясь за него, он категорически утверждает, что он шел, опираясь на меня. С этого момента у нас началось... Я сначала приходил, смотрел его – где-то у нас было время на медицинский "чек-ап", а потом начинались разговоры. Вот как начинались эти разговоры – увы, я не помню. Я только знаю, что каждый раз, идя, грубо говоря, с визитом к больному, что много времени, в принципе, не занимает, я знал, что уйду я отсюда в одиннадцать, в двенадцать... Тут масса всевозможных нюансов. Плюс к тому, что я оказался, во-первых, хорошим врачом для него, с минимумом ограничений, с минимумом авторитарного давления врача на больного... Наши взаимоотношения врача с больным. Абсолютно по российскому неприличному принципу: ты начальник – я говно, я начальник – ты говно. Когда я осматривал Аркадия Натановича как лечащий врач, я мог делать с ним, все что угодно. Заканчивается "чек-ап", роли мгновенно менялись – он меня мог растирать, как хотел – и, надо сказать, делал это, не стесняя себя ни в чем. От него я научился стараться не говорить банальностей, от него я научился слушать, от него я научился, если возникают какие-то вопросы, не задавать их сразу, а сидеть, обязательно откладывать – половина вопросов потом отпадает. От него я получил столько интересного... Вы знаете, что Аркадия Натановича уже давно зовут "сэнсей"? Дело в том, что я Аркадия Натановича начал называть "мэтром". Для меня он был мэтром. Я в это вкладывал свое собственное понятие. Ну, и, как правило, ведь откуда возникают клички, прозвища, аббревиатуры всякие?.. С тем, чтобы достаточно часто не повторять обращение к человеку: "Аркадий Натанович, Аркадий Натанович, Аркадий Натанович..." Долго, длинно... – мэтр. Надо сказать, что он довольно быстро воспринял это обращение. За все наше двенадцатилетнее общение я ни одного раза на "ты" не назвал. Всегда – или "Аркадий Натанович", или "мэтр", а потом, когда я прочел "Пионовый фонарь", Кобо Абэ... в какой-то момент я заменил французское "мэтр" на японское "сэнсей" – учитель, наставник. И вот это оказалось самым точным. Это была абслоютно интуитивная догадка, но в последние годы Елена Ильинична говорила: "Алечка" – она называла так своего мужа, или говорила: "Вот, сэнсей...", не мне – вот мы сидим, она Маше что-то говорит: "Ты помнишь, как сэнсей говорил..." Он стал сэнсеем. Несколько раз я слышал как Володя Михайлов обращался к нему: "Аркашенька, сэнсей..." Вот это то, что я привнес в эту семью... В свое время как-то у нас с ним был разговор о том, вообще, как относится читатель к фантастике. Мне посчастливилось, совершенно случайно, набрести на один образ, который Аркадию Натановичу очень понравился. Мы тогда сидели и я ему рассказал историю, как мы с моей первой женой, были мы тогда студентами четвертого курса, – это шестьдесят четвертый – шестьдесят пятый годы, мы, после того, как покатались на речном трамвайчике, пошли, я ее повел шиковать на все свои двадцать пять рублей – в "Гранд Отель", еще существовавший. Так вот, мы пошли в "Гранд Отель", шикарный зал, с женским оркестром, причем она пришла в тапочках, я был в нормальной студенческой грязной... и нас совершенно спокойно пустили. Это было днем, мы пришли туда пообедать, взяли не комплексный обед, причем денег нам хватило, даже с бутылкой сухого вина. Принесли, как обычно, классическую солянку, из которой я мгновенно повыуживал все маслины и тут же отдал своей пассии, чем, с моей точки зрения заработал еще несколько очков в ее глазах, не признавшись в этот момент, что я их терпеть не могу. Для меня понятие "соленый фрукт" – тогда я еще не знал это слово, потом мне тот же самый Аркадий Натанович объяснил, что такое катахреза, и вот для меня это – катахреза. И я знаю, что людей, равнодушных к маслинам – "есть – есть, нет – нет", – не существует. Люди делятся по отношению к маслинам на две диаметрально противоположные категории, как в "Приключении Гулливера" те, которые разбивают яйцо с острого конца или с тупого конца, есть люди, которые их обожают, и есть люди, которые их ненавидят. Середины нет. И вот я тогда сказал, что мое впечатление, что по отношению как раз к фантастике, наверно, читающий человек делится приблизительно так же, как по отношению к маслинам. Ему очень понравилось это. Надо сказать, вообще, что люди, которые знали Аркадия Натановича, знают, кроме того, что это был блестящий мужик, бонвиван, почти энциклопедически эрудированный человек, в тех областях, которые его интересовали. В этом отношении он был как Холмс, который, например, ненужными вещами свой "чердак" не загромождал. Были вещи, которые его мало интересовали. В частности, как ни странно, он был в этом плане безумно благодатный, как больной. Психологически это был абсолютно дисциплинированный человек, который от контакта с врачом ждал одно: он не ждал ни медицинского образования, как основная масса – "расскажи мне, что со мной?" – он говорил: "Меня это не интересует, я в этом ничего не понимаю, я себя плохо чувствую, я тебе доверяю, меня интересует мое хорошее самочувствие". Все. – Как сказал Мольер, больному не становится легче, если он знает, как его болезнь называется по-латыни... Правильно. В этом отношении он был полный последователь Мольера. Некоторые вещи его не интересовали, их он не знал. Он, конечно, был энциклопедичен, мы знаем его как эрудированного человека, как человека с абсолютным вкусом, как человека с абсолютным литературным... ведь он же обладал врожденной абсолютной грамотностью, почему в этом тандеме – Аркадий Натанович–Борис Натанович – за машинкой во время работы всегда сидел Аркадий Натанович. Не потому что Аркадий Натанович испытывал от этого гораздо большее удовольствие, чем Борис Натанович, и отпихивал его локтями от клавиатуры. Аркадий Натанович обладал абсолютной врожденной грамотностью. Ему в принципе не нужен был ни корректор, ни редактор русского языка.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 23 апреля 2020 г. 20:11 П О Н Е Д Е Л Ь Н И К     4 (155) Абакан 26 января 1998 Хорошая идея приходит в две головы сразу, поскольку в одной не умещается. Зато фамилия писателя должна укладываться в читательской голове с комфортом и надолго. Мы не братья, как Стругацкие, не муж и жена, как Евгений и Любовь Лукины или Марина и Сергей Дяченко, не отец и сын, как Александр и Сергей Абрамовы – и, не мудрствуя лукаво, решили выбрать короткий псевдоним, один на двоих. Так появился ОЛДИ – ОЛег + ДИма. Олди Г.Л. В трех лицах//Олди Г.Л. Герой должен быть один. – Барнаул: АОЗТ "Полиграфист", 1996. – С. 4. "Виртуальный компьютерный литературно-художественный журнал" под названием "Арт-Петербург" был представлен читателям в конце февраля. Его выпускает питерское издательство "Новый Геликон", возглавляемое известным писателем и "рок-дилетантом" Александром Житинским. /.../ Согласно заявлениям инициаторов проекта, это первое издание подобного рода у нас в стране. Планка сразу поднята весьма высоко: в редколлегию вошли писатели Б.Стругацкий, М.Кураев, А.Кушнер, М.Чулаки, композитор А.Петров, директор "Эрмитажа" М.Пиотровский, многие другие представители петербургской творческой интеллигенции. /.../ С середины марта журнал будет доступен для всех пользователей сети Internet по адресу: http:/www.spb.su. Некрасов Сергей. Виртуальный журнал для виртуальной интеллигенции//Компьютерра. – 1996. – 4 марта (# 9). – С. 8-9. В первом приближении НФ трилогии можно классифицировать следующим образом: /.../ – Все части трилогии объединены одними и теми же действующими лицами, однако их характеры развиваются во времени так, что продолжение фактически превращается в жизнеописание героев от их появления на страницах первой книги, вплоть до гибели. (А.Стругацкий, Б.Стругацкий – Страна багровых туч, Путь на Амальтею, Стажеры). В этом случае и автор и читатель взрослеют вместе со своими героями и переход из сюжета в сюжет скорее является переходом из одного состояния в другое. Иногда мир, созданный автором, столь ярок и тщательно разработан, что просто грех ограничиваться одним-единственным произведением в рамках заданных декораций – "прогрессорский" цикл тех же Стругацких, футурологическая эпопея Хайнлайна. Галина Мария. Погода опять изменилась//Сверхновая американская фантастика. – 1995. – # 5-6. – С. 165-166. Жанровая литература сейчас осваивает достижения литературы "серьезной" – формальные, психологические... Так всегда было. Стругацкие, скажем, освоили все достижения литературы 60-х, той же исповедальной прозы. И не в обиду им будь сказано (я абсолютный поклонник этих писателей), но Стругацкие – это Аксенов, Гладилин и Кузнецов, пришедшие в фантастику. Кабаков Александр. Последний романтик/Беседу вела Елена Михайлова//Если. – 1996. – # 2. – С. 92. – Ваш главный герой уходит к дикарям, чтобы стать для них чем-то вроде бога. Не просматривается ли тут параллель с известным романом Стругацких "Трудно быть богом"? – Именно этот роман и послужил для меня толчком. У Стругацких главный герой, Румата, пошел в конце концов рубить эти дикие головы. Но он не имел права этого делать! Книга "Я вернусь через тысячу лет" создавалась как протест против такого решения проблем. Давыдов Исай. Исай Давыдов: "Я вернусь..."//Книжный клуб (Екатеринбург). – 1998. – # 12 (март). – С. 3. Институт экспертизы во многом напоминает НИИЧАВО (Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства) из романа "Понедельник начинается в субботу" ("Сказка о тройке", заметим в скобках, тут ни при чем). В новом цикле Булычева ["Театр теней"] заметны "следы" и других произведений братьев Стругацких: "Обитаемого острова", например, и уж точно "Града обреченного". Вахрушева Ольга. Новые приключения Юрия Гагарина: Детские сказки на взрослые темы//Книжный клуб (Екатеринбург). – 1998. – # 31 (авг.). – С. 4. – Можно ли создать литературный шедевр в фантастике? – Да. Пожалуйста: Лукин, Логинов, Стругацкие. Хотя у Стругацких есть вещи, которые сегодня новому поколению читать тяжело. Они, например, не понимают "Сказку о тройке", и ничего с этим сделать нельзя. Но это нормально. Если бы каждый писатель создавал "нетленку", то, во-первых, писателей было бы значительно меньше, чем сегодня существует, а во-вторых, движения бы не было. Каширин Александр. Директор магазина/Интервью взяла Ольга Славникова//Книжный клуб (Екатеринбург). – 1998. – # 16 (апр.). – С. 2. Экспресс-опрос выявил приоритеты в читательских интересах старшеклассников. Моими респондентами были 70 учеников 10-11 классов. "Любимый жанр художественной литературы. Любимый писатель". Любовный роман – 26 чел., фантастика – 14, детектив – 9, остальные – затруднились. Любимыми названы: Д.Стил – 12, С.Шелдон – 5, Г.Гаррисон – 5, Д.Линдсей – 4, Ж.Верн, Б.Смолл, А.Дюма – по 3, Э.Берроуз – 2, В.Скотт, Стендаль, А.Пушкин, Ф.Достоевский, А.Чехов, М.Горький, А.Серафимович, И.Шоу, Б.Васильев, Стругацкие – по 1, наряду с В.Доценко, В.Шитовым, Дж.Макнот... Вадим Кондратенко (райцентр Усть-Донецкий Ростовской обл.). Читательские страсти и пристрастия//Книжное обозрение. – 1998. – 16 июня (# 24). – С. 13. А несколькими минутами раньше было объявлено о появлении на карте звездного неба трех новых наименований – Алиса, Ульдемир и Арканария (соответствующие сертификаты вручены Киру Булычеву, Владимиру Михайлову и Борису Стругацкому). Александр Ройфе. Под эгидой Лужкова и "Если": В российской столице в режиме "блиц" прошел I Московский форум фантастики//Книжное обозрение. – 1998. – 16 июня (# 24). – С. 15. – (КЛФ1998. – 16 июня (# 24). – С. 15. – (КЛФ "КО". Четырехполосный выпуск # 37. – Июнь 1998 г.). – Кто сейчас входит в число ваших братьев? – Несколько друзей и братьев живут в Москве. Один из них – Юра Соминский, ветеран ликвидации аварии Чернобыльской атомной станции. Я понял и принял с первых мгновений нашего знакомства судьбу и душу этого гиганта высоченного роста, которого братья Стругацкие (а вслед за ними и я) называли сталкером. Михаил Шемякин: "Каждую поездку вывожу из России тонны книг..."//Книжное обозрение. – 1998. – 1 сент. (# 35). – С. 6. Известный литературовед, пушкинист Дмитрий Благой был, как и большинство работников умственной сферы, преданнейшим конформистом. И тем не менее в 1948 году его сурово проработали в прессе. Вина Благого заключалась в том, что в статье о Белинском он без задней мысли воспользовался известной характеристикой великого критика – "неистовый Виссарион". Он не мог знать, что в свое время Троцкий называл Сталина "неистовым Виссарионычем" и Сталин до сих пор помнил обиду. Резкая критика Благого была обоснована Сталиным так: нельзя называть Белинского "неистовым Виссарионом" – так его называли враги. Борев Ю. Из жизни звезд и метеоритов. – М.: РИПОЛ, 1996. – С. 431. Несколько полок фантастики. Полка Стругацких. Как мы ловили их книги, начиная с самых первых, сколько раз перечитывали. Годами все разговоры в доме были пересыпаны "стругацкими" цитатами. И не только из разлетевшегося тогда на пословицы "Понедельника", который, как теперь уже не все помнят, "начинается в субботу", но и из очень любимых "Стажеров" и "Возвращения". А то, что в те годы было "непечатным", – "Сказка о Тройке", "Гадкие лебеди", – добывали в слепых машинописных копиях (тогда это еще не называлось "самиздатом"). /.../ И позже ощущалось присутствие Стругацких в нашем доме. Было их предисловие к маминому переводу К.Саймака "Все живое..." А в последний раз судьба соединила маму и Аркадия Натановича в 1991 году – на страницах журнала "Знание – сила": в # 12 рядом – прощание с А.Н., портрет в траурной рамке, и прощальные слова Марка Галлая "Памяти Норы Галь", фотографии – россыпь переведенных ею книг, фантастики. Кузьмина Эдварда. Все то, чего коснется человек, Озарено его душой живою...//Нора Галь: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография. – М.: АРГО-РИСК, 1997. – С. 45.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 22 апреля 2020 г. 18:43 В. Борисов ЧЕРЕЗ РЕЧКУ, ЧЕРЕЗ ЛЕС... За что вы любите фантастику? СТАТЬИ О ФАНТАСТИКЕ © В. Борисов, 1981 Калининградский целлюлозник (Калининград). — 1981. — 5 июня. — С. 3. Пер. в эл. вид Ю. Зубакин, 2007 Я ВЫРОС В ДЕРЕВНЕ, С МАЛЫХ лат бывал в лесу, хорошо знаю наиболее распространенных обитателей рощиц и полянок, и мне казалось, что среди деревьев не происходит ничего особенного, что там все просто и ясно. И когда вдруг встретил совершенно иную точку зрения на самые обыкновенные вещи в книгах В. Братина «В стране дремучих трав» и Я. Ларри «Необыкновенные приключения Карика и Вали», то удивился. Оказывается, если взглянуть на жизнь природы пристально, глазам открываются такие тайны и загадки, каких не встретишь в самых увлекательных романах! А всего-то и нужно, что уменьшиться до размеров козявочки. И тогда на каком-нибудь клочке земной поверхности обнаружится бурная деятельность, полная радостей и тревог, комедийных ситуаций и трагических сюжетов. Вот эта способность фантастики – открыть заново всем известный мир, показать то, что не лежит на поверхности, но все-таки доступно пытливому уму человека, – всегда меня привлекала. Ведь мы зачастую проходим мимо, равнодушно взирая на окружающее, сохраняя закостеневшую в памяти картину мироздания. Проходим – и не жалеем об этом. А рядом с нами, бесшумной тенью перебегая от дерева к дереву, может быть, живут замечательные существа, такие, например, как в рассказе Ф. Суркиса «Перекресток», живут, обладая богатейшими знаниями о мире. Мы же слишком поглощены самосозерцанием и не замечаем их. И лишь совершенно случайно, как главный герой повести К. Булычева «Журавль в небе», оступившись, обнаруживаем параллельные миры, в которых любят, страдают и борются люди. А ведь для того, чтобы найти такой параллельный мир, вовсе не обязательно бродить по лесу, как у Булычева, иногда достаточно взглянуть в глаза соседа по лестничной площадке. А если уйти в лес подальше, то нам встретится и вовсе Удивительное. Такое, например, которое заставит задуматься о самых сложных философских проблемах, к коим и подход не сразу виден. Кандида, героя повести Аркадия и Бориса Стругацких «Улитка на склоне», странный, загадочный лес заставил задуматься о смысле жизни своей и человеческой вообще, и не только задуматься, но и сделать свой выбор, перейти от созерцательных размышлений к активной деятельности. Другой необычный лес, в повести Евгения Гуляковского «Сезон туманов», научил героя не спешить с выводами, воспринимать окружающее во всей его сложности, ощутить свою сопричастность миру и увидеть необходимость бережного отношения как к еще не понятным до конца процессам, так и к естественным природным запасам и ресурсам. НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА все чаще и чаще рассматривает варианты содружества человека с природой, исследует возможные пути слияния с ней. Пути эти различны, выбирать есть из чего: от простого рационального использования морей и лесов до полного контроля экологического равновесия в биосфере планеты, перехода к биологической цивилизации (один из крайних вариантов которой изображен А. Мирером в романе «У меня девять жизней»). И пренебрегать «окружающей средой» нельзя. Иначе лес может просто взбунтоваться. Рассказ Н. Головковой, к примеру, так и называется – «Бунт леса». Надоело деревьям позорно и терпеливо смотреть на то, как их едят, жгут, рубят и пилят, вот они и взбунтовались! А если «на дыбы» поднимается целая планета, как в романе Г. Гаррисона «Неукротимая планета» или в рассказе Р. Бредбери «Здесь могут водиться тигры»? Тут уж добра не жди! Фантастика, конечно, сказка, но намек здесь довольно прозрачен: нельзя безнаказанно рубить сук, на котором сидишь. В романе польского писателя Богдана Петецкого «Только тишина» человечеству пришлось на восемьдесят лет погрузиться в сон, чтобы восстановить уничтоженные леса и изменившуюся атмосферу Земли. Хочется надеяться, что нам не понадобятся столь радикальные методы восстановления экосферы, что наша планета преобразится в лучшую сторону, о чем писал еще Иван Антонович Ефремов в «Туманности Андромеды», что будут на ней и гигантские зоны лугов и степей, и обширные хвойные леса Сибири, и буйные, полные ярких красок заросли тропиков, и сады на месте сухих и жарких пустынь... И березки будут все так же ласково протягивать к нам свой длинные ветви... Влад. БОРИСОВ, член-корреспондент клуба «Альфант» (Абаканский фэн-клуб «Гонгури»).

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 21 апреля 2020 г. 18:07 Т. Приданникова ЧТО ЭТО ЗА ЗВЕРЬ ТАКОЙ «ИНТЕРПРЕССКОН»? КОНВЕНТЫ ФАНТАСТИКИ © Т. Приданникова, 1998 Городское время (Магнитогорск).- 1998.- 13 июля.- ( 7).- С. 2. Пер. в эл. вид Ю. Зубакин, 2000 Если бы мне сейчас задали такой вопрос, я смогла бы произнести в ответ только "О!!!". И в это восклицание вместилось бы и то, что это одна из самых известных ежегодных конференций в области фантастики; и то, что я там встречаюсь с ведущими писателями, переводчиками, критиками и издателями России и зарубежья, специализирующихся в области фантастики; и семинары с пресс-конференциями писателей и издателей; и премии за лучшие произведения года "Бронзовая Улитка" и " Интерпресскон"; и самое для меня главное — встреча со старыми и новыми друзьями и единомышленниками, ибо для нас нет выше литературы, чем фантастика. Тем же, кто ее активно не любит, тот может дальше мой материал не читать. Родился конвент в 1991 году в Санкт-Петербурге. Отцом-основателем его был Александр Сидорович, ну, а мамой, конечно, фантастика. А в 1992 Саша Сидорович, или просто Сидор для друзей, учредил премию "Бронзовая Улитка", лауреатов которой определяет единолично Борис Натанович Стругацкий. Первыми лауреатами ее в 1992 году стали Михаил Успенский за роман "Чугунный всадник"; Михаил Веллер за рассказ "Хочу в Париж" и Сергей Переслегин за критику. В следующем году Сидор понял, что без "гласа народа" не обойтись, и родилась еще одна премия — "Интерпресскон", лауреаты которой определяются путем прямого тайного голосования всех участников конференции. Первыми среди них были Василий Звягинцев за роман "Одессей покидает Итаку", Виктор Пелевин — дважды за повесть "Омон Ра" и рассказ "Принц Госплана", а также Роман Арбитман за критику. Прошло семь лет. Конвент живет и совершенствуется. Премий добавилось, лауреатов уже столько, что никакой газетной статьи не хватит их перечислять. В этом году "гвоздем" программы "Интерпресскона — 98" был почетный гость — знаменитый американский писатель Гарри Гаррисон. Мэтр мировой фантастики оказался своим в доску парнем, несмотря на возраст. Как-никак ему уже 73 года, но это никак не мешало ему пить со всеми водку и запивать ее пивом, что даже не каждый русский-то делает. Результат не заставил себя ждать, — на третий день конвента пришлось вызвать бригаду медиков, чтобы снять похмельный синдром, но свой парень Гарри не сдался и продолжал свои эксперименты со спиртным. По этому поводу родилась крылатая фраза: "Сколько водки не пей — русским не станешь". Мэтр вручил премию за лучший дебют и провел "мастер-класс" для всех желающих. Приезжал он с женой Джоан, очень милой изящной женщиной, которая посвятила ему всю свою жизнь. Сопровождал их везде литагент и переводчик Александр Корженевский. По программе конвента во второй день состоялась "раздача слонов", то бишь премий "Бронзовая Улитка" и "Интерпресскон".Борис Натанович Стругатский [Стругацкий — YZ] вручил свои премии Евгению Лукину за эссе "Декрет об отмене глагола"; Андрею Лазарчуку и Михаилу Успенскому за рассказ "Желтая подводная лодка", "Комсомолец Мордовии" ["Желтая подводная лодка "Комсомолец Мордовии" — YZ]; Елене Хаецкой за повесть "Мракобкс" и Борису Штерну за роман "Эфиоп". А вот премий "Интерпресскон" стало значительно больше: лучший роман – "Посмотри в глаза чудовищ" Андрея Лазарчука и Михаила Успенского, повесть "Тупапау, или Сказка о злой жене" Евгения и Любови Лукиных, рассказ "Смерть Ивана Ильича" Вячеслава Рыбакова, миниатюра "Антиникотиновое" Святослава Логинова, эссе — "Декрет об отмене глагола" Евгения Лукина, дебютный роман — "Наследник Алвисида" Андрея Легостаева, создатель книжных обложек — Анатолий Дубовик, создатель текстовых иллюстраций Всеволод Мартыненко, издательство — "АСТ". Генеральным спонсором в этом году было издательство "Северо-Запад", спонсорами — издательства "АСТ", "ЭКСМО" и "Лань". Докладов было прочитано много. Об особенностях "текущего момента" в издании фантастики рассуждали Василий Владимирский и Николай Романецкий; о жанре "хоррор" в нашей литературе рассказывал Святослав Логинов; Сергей Переслегин посвятил свой доклад проблеме взаимодействия изящной словесности и реальной жизни; Михаил Нахмансон (Ахманов) в своем докладе поведал нам о причинах отказа инопланетян от контактов с людьми, а Дмитрий Сатаков и Антон Первушин разбирали произведения Виктора Пелевина и сборник "Время учеников — 2". Издательство "Северо-запад" на своей пресс-конференции поделилось своими планами выпуска книг. В ближайшем будущем нам следует ждать встреч с книгами Кита Лаумера, Сэмюэля Дилени, Кэролайн Черри, Кена Като, Кетрин Керр и Микаэлы Ресснер. Поклонники фэнтези встретятся с томами Тэнит Ли, Мерседес Лэки, Барбары Хэмбли, Майкла Муркока, Джона М. Робертса, Ги Кея и пол-ное собрсние сочинений Роберта Говарда. Тома выйдут в традиционных "желтых" суперобложках. В жанре фэнтезийного боевика будут изданы "Конон", "Кулл", "Хроники Ричарда Блейда" и серия "Перекресток миров", в которую войдут произведения Михаила Ахманова, Андрея Дашкова, Антона Первушина, Константина Бояндина. Из неформальных мероприятий запомнилась уха на берегу финского залива, ведь конвент проходил в Разливе под Санкт-Петербергом (правда, по ленинским местам не ходили, некогда было). Рыбу, конечно, никто не ловил. Во-первых, залив был еще в ледовой крошке, а, во-вторых, когда бы это и кто делал? Поэтому поступили просто: купили две большие рыбины в магазине, немного подумав, присовокупили к ним... курицу. Ни разу такой ухи не пробовали? Рекомендую, очень вкусно, особенно в сосновом бору на берегу Финского залива. Кроме этого, нам больше всего понравилась парилка в бане, куда все рвались просто в драку. Были даже большие обиды, когда некоторым не хватало времени. А уж в баре все оттянулись на славу. Танцы были до упаду в прямом смысле слова. Очень резвые танцевали на столе, что закончилось для них синяками от падения с оного. Могу похвастаться, что танцевала с Гарри Гаррисоном. Правда, поняла, что он не большой любитель танцев, да и от накрытого стола далеко уходить не хотел. Но прецедент был. Писатели нашей страны приехали "кучно": Б. Стругацкий, В. Рыбаков, А. Етоев, А. Измайлов, С. Логинов, Н. Ютанов, А. Балабуха, Э. Геворкян, В. Головачев, А. Громов, С. Лукьяненко, Н.Романецкий, Е. Харитонов, А. Щербак-Жуков, Е. Лукин, Ю. Брайдер, Н. Чадович, Е. Дрозд, М. Успенский, Г. Олди (Д. Громов и О. Ладыженский), В. Васильев, Д. Трускиновская, Ю. Буркин. Было выпито немеренное количество пива "Балтика", в основном № 3 и, конечно, более крепких спиртных напитков; а уж разговорам и конца не было, да так, что у меня голос пропал. Так и шипела два последних дня. В ближайшее время можно поехать в Одессу в конце августа на "Фанкон" или в конце сентября в тот же Санкт-Петербург на "Станник" ["Странник" — YZ]. Но – это уже совсем другая история. И финансы, финансы, финансы... Заканчивать этот рассказ на грустной ноте не буду, ведь еще не вечер и жизнь не кончилась, ибо, расставаясь на каждом конвенте, мы говорим друг другу: "Где-нибудь обязательно увидимся!". Так и случается. До свидания, дорогой читатель, еще встретимся! Т. Приданникова

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 20 апреля 2020 г. 17:10 НЕИЗВЕСТНЫЕ СТРУГАЦКИЕ Письма, рукописи, чкрновики ИЗ: АНС. МОЙ ЖЮЛЬ ВЕРН Я всегда любил этого писателя. И всегда его знал. Во всяком случае, я не помню того времени, когда бы я не знал и не любил его. Одно из первых воспоминаний в моей жизни — это черно-зеленая обложка: усыпанная заклепками металлическая туша подводного корабля и оседлавшее ее гигантское головоногое. Увлечение книгами великолепного француза продолжалось у меня долго, практически все школьные годы, с раннего детства и до самой войны. За это время в поле моего зрения входили один за другим и Александр Беляев, Герберт Уэллс, Григорий Адамов, Алексей Толстой; воображение мое последовательно покоряли то боевые машины марсиан, то человек-амфибия с человеком-невидимкой, то космические прыжки на Марс и на Венеру, то ископаемые чудовища в затерянных мирах и океанских пучинах, но произведения Жюля Верна оставались у меня на столе. Мало того, с течением времени то одно, то другое из них делалось для меня настольной книгой в самом точном значении этого слова. Известно, что Менделеев, Циолковский, Обручев и многие другие великие люди с увлечением зачитывались произведениями отца мировой фантастики. Мало того, эти произведения в какой-то мере определили выбор их жизненного призвания. И даже в некоторых случаях навели их на конкретные и весьма продуктивные научные и технические идеи. Мне, разумеется, и в голову не приходит сравнивать себя с этими замечательными учеными, изобретателями, землепроходцами, но факт остается фактом: именно книги Жюля Верна определяли все мои увлечения (или, как теперь называют это, хобби) в возрасте от семи до шестнадцати лет. А началось с того, что учась во втором и третьем классах, я усердно и с переменным успехом пытался начертить схему "Наутилуса". Сейчас я диву даюсь, как у меня хватило терпения фразу за фразой, слово за словом десятки раз прочесать текст романа, отбирая по крохам информацию о взаимном расположении кают, салона, машинного отделения, рулевой рубки и прочих помещений таинственного подводного крейсера. Чертежи, которые мне в конце концов удалось сотворить в результате многомесячных усилий, не сохранились, а жаль — любопытно было бы сейчас посмотреть, как я умудрился совместить данные, полученные из текста, с подробностями, изображенными на превосходных иллюстрациях Риу, который был для меня, в этом деле чуть ли не более авторитетным, чем сам Жюль Берн, хотя, как мне это сейчас ясно, с текстом почти не считался. "Наутилус" "Наутилусом", а, вникая в роман, я всерьез заинтересовался жизнью Мирового океана. Быт и нравы обитателей мокрого соленого моря — всяких там медуз, актиний, морских звезд, голотурий, моллюсков — захватили мое любопытство до такой степени, что я принялся читать о жизни моря все подряд и даже собрал небольшую библиотечку по этим вопросам, что само по себе было деянием героическим в условиях тогдашнего жестокого книжного голода. Особенно занимали меня спруты: знаменитый эпизод в романе, где описывается нападение головоногих чудовищ на "Наутилус", я читал и перечитывал много десятков раз, заучил наизусть, даже иллюстрировал в меру своих слабых способностей. И должен сказать, что интерес к жизни моря сохранился у меня и поныне, а о спрутах я, наверное, знаю сейчас больше, чем любой неспециалист. Например, берусь поддержать беседу по поводу упомянутого эпизода, причем не премину небрежно отметить, что речь в нем идет скорее об исполинских кальмарах — мегатойтисах — и что сам этот эпизод весьма сомнителен как в рассуждении логичности действий капитана Немо, так и в смысле зоопсихологии поведения этих абиссальных [глубоководных — ред. "Пионерской правды"] спрутов… Кажется, в пятом или шестом классе я принялся с такой же тщательностью штудировать "Таинственный остров". Это замечательный роман, и я прочел его от корки до корки несколько раз еще задолго до этого, но тут меня вдруг заинтересовала деятельность Сайруса Смита в области прикладной химии. Сейчас я уже не помню подробностей, а книги под рукой у меня нет, и я могу ошибиться, однако главное прекрасно сохранилось в памяти и по сей день. Поставив себе целью взорвать скалу и тем самым дать сток воде, заполняющей залы Гранитного дворца, мистер Смит решает изготовить взрывчатку. У него в распоряжении есть серный колчедан. Из него он получает железный купорос, из железного купороса получает серную кислоту, из серной кислоты получает азотную, а при помощи азотной кислоты изготовляет нитроглицерин. Эта технологическая цепочка поразила меня. Нитроглицерин был мне не очень нужен, да и быстро выяснилось, что описанным в романе способом получить из железного купороса серную кислоту невозможно, но так или иначе я без памяти увлекся химией. Томики о жизни моря потеснились и дали место учебникам химии и всякого рода справочникам и руководствам, в комнатушке моей появилась химическая посуда и банки с реактивами, по квартире стали распространяться смрадные запахи, а одежда моя украсилась дырами с ломкими краями и пятнами потрясающих расцветок. Короче говоря, "Таинственный остров" подвигнул меня на увлекательную жизнь, побочным результатом которой оказалось то обстоятельство, что чуть ли не до окончания школы химия была для меня одним из самых легких предметов. Впрочем, впоследствии я совершенно охладел к этой науке, все перезабыл и вернулся к ней только через два десятка лет, когда совершил героическую, но — увы — практически бесплодную попытку самостоятельно разобраться в основах современной химии. Но "Таинственный остров" остался частью моей биографии, и с годами ни на йоту не померкло порожденное этим романом безмерное восхищение и преклонение перед знающими и умелыми людьми. А потом, уже в восьмом классе, я прочел совсем не лучшую и мало популярную повесть Жюля Верна "Гектор Сервадак". Речь в нем идет о том, как некая комета сталкивается с земным шаром и, прихватив кусочек Северной Африки с толпой французов, русских и англичан и одним полоумным астрономом, вновь уносится в космические глубины, чтобы совершить облет основных планет нашей Солнечной системы. И вот с этой нелепой и необычайно милой книги началось мое самое серьезное и последнее увлечение. Я заинтересовался астрономией. Один из героев повести, астроном, о котором я уже упоминал, приводит там последовательные данные о движении небесного тела, на которое его забросило столь противоестественным образом, и я попытался воссоздать траекторию этого движения. Задача, как вскоре выяснилось, не имела решения, но пока я ломал над нею голову, мне пришлось столкнуться с основами небесной механики, а тут как раз подвернулась прелестная, хотя и забытая ныне, популярная книга Джинса "Движение миров", и пошло, и пошло… Я занимался математикой, сферической астрономией, строил самодельные телескопы из очковых стекол, вел наблюдения переменных звезд, мечтал научиться определять орбиту по трем наблюдениям и вообще твердо решил стать астрономом. И я бы наверняка стал астрономом, если бы не война.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 19 апреля 2020 г. 16:32 П О Н Е Д Е Л Ь Н И К     4 (155) Абакан 26 января 1998 – Все-таки детектив как жанр имеет свои ограничения. Главный герой, то есть сыщик, приходит в трагическую ситуацию извне. Вам не кажется, что художественно интереснее непосредственно участники трагедий? – Вот я и пытаюсь уйти от детектива. Моя последняя повесть "Мент обреченный" не имеет детективного сюжета. Это трагедия порядочного человека, попавшего в абсурдные, гротесковые условия. Вопрос стоит так: или он погибнет физически, или духовно. Герой предпочитает первое. Название повести имеет такой смысл: герой обречен не потому, что должен погибнуть, а потому, что обречен остаться ментом. Кивинов Андрей. Андрей Кивинов: "Я должен меняться"/Интервью взяла Ольга Славникова//Книжное обозрение. – 1998. – 2 июня (# 22). – С. 6. Всероссийский центр изучения общественного мнения в рамках социологического опроса, проведенного в марте сего года, обратился к читателям с предложением назвать 5-6 имен самых выдающихся российских писателей XX века. Приводим результаты этого опроса, любезно предоставленные Б.В.Дубиным, ведущим экспертом ВЦИОМ: 1. Шолохов, Булгаков. 2. Солженицын, Горький. 3. Чехов. 4. Есенин, Л.Толстой. 5. Маяковский. 6. Набоков. 7. Бунин, Ахматова, Зощенко. 8. А.Толстой, Цветаева, Пикуль, Маринина, Блок, Симонов, Пастернак, Куприн, Фадеев, Твардовский, Стругацкие, Аксенов. Самые выдающиеся писатели России XX века. По мнению читателей//Книжное обозрение. – 1998. – 9 июня (# 23). – С. 3. Все ясно даже ежу. Алексеев Валерий. Проект "АЦ"//Алексеев В. Разноцветные континенты. – М.: Дет. лит., 1981. – С. 128. – Моя постель – попона боевого коня, – мрачно сказал Виктор, усаживаясь на сложенное вдвое одеяло. Лукьяненко Сергей, Перумов Ник. Не время для драконов. – М.: ЭКСМО, 1997. – С. 34.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 18 апреля 2020 г. 18:12 П О Н Е Д Е Л Ь Н И К     4 (155) Абакан 26 января 1998 В редакцию газеты "Известия" Уважаемые товарищи! Вам пишет читатель, который любит нашу фантастику и следит за нею. Совсем не уверена, что Вы дадите мне возможность печатно ответить на опубликованную Вами 18/I-66 г. статью Вл.Немцова "Для кого пишут фантасты?", но не написать не могу. Статья эта глубоко меня возмутила. Критику может нравиться или не нравиться та или иная книга, манера и стиль того или иного автора – это дело вкуса. Не надо только писать прямую и очевидную неправду, не надо _передергивать_. О повести бр. Стругацких "Трудно быть богом" в статье читаю: "...некоторые действующие лица объясняются на таком фантастическом жаргоне: "Выстребаны обстряхнутся и дутой чернушенькой объятно хлюпнут по маргазам... Марко бы тукнуть по пестрякам". Выдернув из контекста эту цитату, критик иронически добавляет: "Да, современным стилягам впору переучиваться". Но ведь у Стругацких в том и соль, что два бандита – один от уголовщины, другой от политики – _нарочно_ совещаются о тайной операции на воровском жаргоне, чтобы их не поняли, если подслушают! Это совершенно ясно. Привести и прокомментировать эту цитату с таким расчетом, чтобы человек, который повести не читал, вообразил, будто ее герои _вообще_ разговаривают на таком тарабарском языке, – прямая передержка! И причем тут стиляги? Так можно слова и мысли любого мерзавца и негодяя из любой книги приписать самому автору. Малопочтенный метод критики. Этой повести Стругацких Вл.Немцов выносит суровый приговор: она, мол, "скорее может дезориентировать нашу молодежь, чем помочь ей в понимании законов общественного развития". Почему? А потому, что сотрудники земного института экспериментальной истории, присутствуя при рождении фашизма на далекой планете с феодальным строем, "видят пытки, изуверства фашистов, ... но _во имя чистоты эксперимента_ (подчеркнуто мною, – Н.Г.) не могут вмешиваться в ход истории, хотя и располагают для этого необходимыми средствами". Но ведь в повести речь не о бесстрастном стремлении к "чистоте эксперимента" – речь о невозможности экспортировать революцию! Об этом, как известно, говорил Ленин! Неужели этого не понимает Немцов? /.../ Стругацкие пытаются осмыслить вопрос разносторонне, философски. Зачем же упрощать и подтасовывать? В повести перед нами не бессердечные наблюдатели, радеющие о "чистоте эксперимента", а трагедия людей думающих и действующих, но понимающих, что историю творит не одна наша добрая воля, что кроме вмешательства извне тут важны глубокие объективные условия, которые меняются не смаху, а в результате долгих и сложных процессов. И смысл повести "Далекая радуга" вовсе не исчерпывается простой истиной, что в час опасности первыми надо спасать детей. Здесь тоже Вл.Немцов странным образом чего-то не понял, что-то упростил: речь идет и о развитии мысли, о путях науки, о будущих (думается, вполне реальных) ее противоречиях, о человеческой ответственности. Так же упрощенно и искаженно выглядит у критика повесть А.Громовой "В круге света". Писательница якобы сводит священную борьбу героев французского Сопротивления к подвигу "супермена", "привносит телепатические бредни" в эту борьбу и "превращает их в оружие победы", – и это кощунство. Думаю, читатели не так поймут А.Громову. У нее каждый патриот – участник Сопротивления, каждый узник концлагеря отдает борьбе все силы и способности, в том числе и фантастические. И почему Вл.Немцов так возмущен "телепатическими бреднями"? Разве установлены нормы: такие-то фантастические допущения законны, такие-то – запретны? Вряд ли Немцов возмущался бы, если бы герой поставил на службу борьбе какое-нибудь фантастическое изобретение в области техники. И ни то, ни другое никак не унижает подвиг героев Сопротивления. Странно в статье о фантастике (да еще написанной фантастом!) читать снисходительные слова: "Можно примириться с тем, что авторы рассказывают о событиях, отодвинутых на сотни и даже тысячи лет вперед. И пусть происходят они не на грешной нашей планете, а в другой Галактике..." Но с этим как будто успешно "мирится" и Уэллс, и вообще вся фантастика от самого своего рождения. Критик восклицает: "Герои должны быть понятны читателю, чтобы он мог их полюбить... Но за что их можно полюбить?" После этих слов ждешь доказательств, чем же плохи эти герои, но нет, критик не утруждает себя доказательствами. Можно ли назвать такие обвинения критикой? Да, не повезло братьям Стругацким. Критик одобряет из всего их творчества лишь две ранние повести, в том числе самую первую, самую слабую, еще близкую к трафаретам "Страну багровых туч". А между тем как раз в продолжающих ее "Стажерах", в "Возвращении", в раскритикованной Вл.Немцовым "Далекой Радуге" герои своеобразны, самобытны, их запоминаешь и любишь. Увы, в фантастике еще очень часто действуют люди-схемы. Даже пионер нашей современной фантастики И.А.Ефремов, которому великое спасибо за его "Туманность Андромеды", который думает интересно и глубоко, ставит разнообразные философские и научные проблемы, – даже он грешит схематичностью в описании героев, и не всегда вспомнишь, чем же внутренне отличается "рыжекудрый астронавигатор" от какой-нибудь другой красавицы-героини. А братья Стругацкие, как и положено художникам, мыслят в образах. И образы людей Завтрашнего дня – то довольно близкого, то очень отдаленного – у них живые, не однолинейные. Их Быков – не только рыж и мрачен, Крутиков не только толст и добродушен, Юра Бородин – не просто наивный мальчишка. Все они, и Юрковский с Жилиным, и Горбовский с Валькенштейном из "Возвращения" и "Далекой Радуги", и молодые ученые в "Стажерах", подчас выступающие всего на нескольких страницах, – это люди с характером, их друг с другом не спутаешь. По логике своих характеров они ведут себя на работе, на отдыхе и в час опасности, с друзьями и с врагами. Авторы не декларируют, а достоверно показывают истинную силу этих людей, отвагу и самоотверженность без "железобетонности", внутреннюю чистоту и доброту без слащавости, органическую, а не показную честность и принципиальность без громких слов, поэзию их труда, их живые, человечные взаимоотношения, их неизменный юмор. Стало модой ругать Стругацких за слишком вольную, грубоватую речь героев, вот и Вл.Немцов не удержался – помянул "стиляг". Но насколько лучше, живей, богаче язык Стругацких – и авторская речь, и речь героев, – чем канцелярит, царящий, к сожалению, во многих и многих фантастических (и не только фантастических!) книгах, где нет числа сухим, казенным оборотам, отглагольным существительным, "фактам", "ситуациям", "моментам" и прочей словесной трухе, вовсе неуместной в художественной литературе. Мое письмо, конечно, далеко не исчерпывает всего, что можно было бы сказать о статье Вл.Немцова и о том, _для кого, что_ и _как_ пишут фантасты. Но, повторяю, промолчать не могу. Странно видеть, с какой легкостью и недоброжелательностью человек одним росчерком критической дубинки уничтожает талантливую и интересную работу сразу нескольких авторов. Вдвойне странны его приемы. Всякий, кто сам читал так бездоказательно и недобросовестно осужденные им книги, сразу обнаруживает неправду. Не может быть веры такой критике. И хотя Вы отвели этой статье почетное место, хочется думать, что мнение Вл.Немцова – это еще не мнение газеты. С уважением – 20/I-66. Галь Нора. Из переписки: Разные письма//Нора Галь: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография. – М.: АРГО-РИСК, 1997. – С. 103-105.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 17 апреля 2020 г. 19:21 П О Н Е Д Е Л Ь Н И К     3 (154) Абакан 19 января 1998 Тьмускорпионские новости Скицин перевел дыхание. Встал, откинул дверцу бара, задумчиво посмотрел на бутылки. Негромко сказал: – Вот почему я надеюсь, что никто и никогда не даст мне... или тебе... возможности творить добро в мировом масштабе. Счастье для всех... и пусть ни один обиженный не уйдет... /.../ – Где остановить-то? – спросил Семен. – Я скажу,– Ярослав подался вперед, высматривая знакомое здание.– Семен... ты счастлив? Он даже притормозил, этот несчастный, сломленный Властью и прикоснувшейся к смерти человек... – А ты счастлив, Заров? – Я не имею на это права. – Ну...– Семен, похоже, чуть смутился.– Счастлив. – Счастье – как отсутствие несчастья? – Стругацких я читал,– сообщил Семен.– А ты тоже ведь книжки пишешь? /.../ Они шли по стройке и Заров, непроизвольно, цеплялся взглядом за каждую мелочь. Строительный вагончик, почему-то покрашенный в бледно-розовый цвет, гора обугленных досок, старый, сломанный будильник, высунувший из лужи смятый бок. Длинная лента застывшей смолы, сползающая по стене дома, и растекшаяся жирной кляксой. Делянка сверкающих осколков, торчащих из земли – их и нарочно так не воткнешь, словно кто-то засеял стеклом усталую городскую почву, и та, благодарная, отозвалась диковинным урожаем. Его мир, его исток, его последняя арена. Города, что созданы для съемок "Сталкера", земля, что охотнее всего родит стекло, люди, готовые дарить свою правду, единственно верную и любимую, всему миру. Лукьяненко Сергей. Осенние визиты [рукопись]. И, наконец, еще об одной важной проблеме. В традициях американской фантастики лежит использование особого приема – попытки организовать тексту дополнительные уровни восприятия за счет отсылки к иным литературным произведениям. Приведу общеизвестные примеры: рассказ Рея Брэдбери "Эшер-II" может быть полно пережит только тем читателем, который знаком с рассказом Э.А.По "Падение дома Эшеров"; для всех прочих он жутковатая абракадабра; и встречь ему прелесть повести братьев Стругацких "Понедельник начинается в субботу" доступна лишь тем, кто достаточно начитан в русской словесности; американский читатель кое-какие восхитительные для нас пассажи пробежит недоумевающим равнодушным взором. Дэн Симмонс является сторонником этого приема и пользуется им очень широко, уж каждый пусть сам решает, украсило это ему чтение или затемнило. Щербаков Ал.Ал. Послесловие переводчика [к отрывку из романа Д.Симмонса "Гиперион"]//Фантакрим-MEGA. – 1993. – # 3. – С. 98. Но вот что поразило: Лукьяненко вводит в "подростковую фантастику" обыденную смерть. Еще вчера смерть в нашей фантастике появлялась лишь маскируясь под неизбежность. Это была смерть – жертва, смерть – свершение. Смерть выступала в символической роли. Даже у Стругацких она оставалась романтическим исключением – вплоть до "Града обреченного", в который она вторгалась с реалистической обыденностью. Булычев Кир. Тело с глухим шумом рухнуло на пол, или Волна жестокости в "Новой волне"//Фантакрим-MEGA. – 1993. – # 5. – С. 53. Огромна популярность А.Нортон, интерес к творчеству которой в нашей стране пробудили еще мастерски переведенные А.Стругацким "Саргассы в космосе". /.../ Среди обладателей "собственных" собраний – Иван Ефремов, Александр Казанцев и братья Стругацкие. Кстати, многотомник Стругацких, издаваемый московским "Текстом", – настоящий подарок читателям: тексты тщательно выверены, устранена редакторская и цензурная отсебятина. Халымбаджа И., Поручик Д. За томом том...//Фантакрим-MEGA. – 1993. – # 5. – С. 58 Увы: как в пределах сюжета, так и на фантастическом экране "Юрский парк" потерпел крах – новой идеологии, достойной высоких технологий, фильм так и не создал. В очередной раз обыграна тривиальная сюжетная схема, которой далеко до высокого очарования "Индианы Джонса" или простодушной сказочности "Звездный войн". Остается лишь верить, ждать и надеяться, как любили повторять братья Стругацкие, – ждать того прекрасного времени, когда технология сама по себе перестанет быть зрелищем и позволит без помех и потерь воплощать на экране самые смелые и свежие фантастические идеи. Ведь именно на идеях, а вовсе не на технических ухищрениях, строит свою "виртуальную реальность" настоящее кино. Куликов Александр. Парк зверского периода//Фантакрим-MEGA. – 1995. – # 2. – С. 17. Как-то Б.Н.Стругацкий, руководитель питерского семинара писателей-фантастов, назвал Вячеслава Рыбакова "верным ефремовцем", имея в виду его нерушимую веру в безусловную ценность и этичность поведения человечества в целом, несмотря на то, что отдельный человек может оказаться подонком и убийцей. Владимирский Василий. Дисплей-критика//Если. – 1995. – # 9 (Интерком 3'95). – С. 86. – [Рец. на книгу В.Рыбакова "Гравилет "Цесаревич"]. "Анизотропное шоссе"... Этот образ позаимствован нами из классического романа братьев Стругацких "Трудно быть богом". Помните – дорога с односторонним движением, по которой нельзя вернуться назад? Стругацкие использовали этот образ, чтобы подчеркнуть: история общества не движется вспять. Но ведь и фантастика, равно как и любое другое явление культуры меняющегося общества, должна двигаться только вперед. Отсюда – название рубрики, посвященной новым авторам, новым идеям и новым направлениям в фантастике. /.../ Н.Романецкий: – /.../ Но нельзя же раз за разом писать "Преступление и наказание" и "Войну и мир" или "Пикник на обочине" и "Человек в Высоком Замке"! И начинаются поиски, каким образом можно сказать все о том же, но по-своему. /.../ А.Столяров: – /.../ [Суэнвик] выделил школу "гуманистов" – тех, кто пишет фантастику средствами классической литературы. Правда, для выделения этой характеристики недостаточно, потому что такие средства использовал, например, Уэллс, а в советской фантастике можно вспомнить Алексея Толстого, из манеры письма которого выросли, между прочим, Стругацкие. А.Столяров: – /.../ От фэнтези "турбо" отличается принципиальной реалистичностью, оно делает с фэнтези то, что Стругацкие в свое время сделали с научной фантастикой: они начали писать фантастику реалистическую, достоверную как в бытовых деталях, так и психологически. /.../ То есть "турбо", как можно видеть, отличается и от научной фантастики, и от фэнтези – от НФ это направление воспринимает реалистичность повествования (то, что сделали Уэллс, Алексей Толстой, Аркадий и Борис Стругацкие), а от фэнтези – изначальность существования фантастического. Лазарчук Андрей, Лукин Евгений, Романецкий Николай, Столяров Андрей, Тюрин Александр, Щербак-Жуков Андрей. Теория, мой друг, суха.../Вопросы: Борис Завгородний и Андрей Чертков; Публикацию подготовил Андрей Чертков//Если. – 1995. – # 9. – С. 88. – (Интерком 3'95). Петербуржцы. Птенцы гнезда Бориса Стругацкого. А.Столяров, В.Рыбаков, примыкающий к ним А.Лазарчук из Красноярска, критики-публицисты Р.Арбитман, А.Чертков, и многие другие. Эти безусловно талантливые писатели разрабатывают в основном направление, получившее название "альтернативной истории". /.../ Москвичи, представители столичной школы, твердо знали, что до недавнего времени в отечественной фантастике существовал такой расклад: Стругацкие и остальные. Вершина, к которой надо стремиться, и альпинисты пера, которые стремились. или делали вид, что стремятся. Или не стремились вовсе. Б.а. Еще раз от издателя, или Как же все-таки с ней, проклятой, бороться?!//Сказки дедушки Вампира: Альманах приключений и фантастики. – Вып. 1. – Харьков: Мастер, 1994. – С. 203. В творчестве Андрея Тарковского определяющим моментом всегда являлась личность самого художника. Поэтому фильм "Зеркало" при всей сложной ассоциативности мышления интересен мне именно тем, что на экране "чистый" Тарковский. Неприятие же "Сталкера" происходит оттого, что от "Пикника на обочине" Стругацких в фильме осталось всего два слова: "зона" и "сталкер". Но ведь бесспорное право режиссера на собственное прочтение книги не должно идти вразрез с аналогично безусловным правом автора на... авторство. Поэтому, принимая "Зеркало", никак не могу принять "Сталкера", снятого на обломках отнюдь не бесталанной прозы. Смирнов Петр. Кино: в начале было слово...//Книжное обозрение. – 1995. – 10 янв. (# 2). – С. 9. – А уже год спустя вы стали лауреатом премии "Интерпресскон". Причем были включены в номинационные списки по предложению Бориса Стругацкого. Лестная оценка... – Весьма. Борис Натанович для меня – Учитель. И его мнение я ценю чрезвычайно. На сей раз, прочитав мой роман в рукописи, Стругацкий сделал мне немало комплиментов по поводу того, как написана книга, как обстоятельно продуман мир, однако всем его хорошим словам предшествовала одна-единственная фраза: лично он такие книги не любит, это не его чтение. Еще в средние века существовало правило, что ученики не должны точно следовать по пути своего учителя. Что ж, не видать мне, стало быть, премии "Бронзовая улитка", которую я по-прежнему ставлю очень высоко. Логинов Святослав. "А кошка отчасти идет по дороге..."//Если. – 1996. – # 1. – С. 21. После выхода в свет романа "Русский транзит" стиль Измайлова уже ни с чем не спутаешь – все тот же внутренний монолог, подчас остроумный, в меру злой и очень в меру пафосный, с непременными вкраплениями скрытых и явных цитат из любимых произведений, читанных в 70-е. Монолог может представлять собой прямую речь (если повествование ведется от первого лица) или несобственно-прямую речь (если – от третьего), однако список авторов, подвергнутых цитированию, остается прежним: Достоевский, Булгаков, Стругацкие, Высоцкий, Жванецкий (в "Трюкаче" к ним добавляется еще и Хеллер со своей "Уловкой-22") – нормальный и весьма симпатичный набор "интеля-шестидесятника" (может быть, не по возрасту, но по мироощущению). В "Русском транзите", правда, этот набор сыграл с писателем дурную шутку, ибо супермен Бояров, рекрутированный из ресторанных вышибал для "разборок" с преступными боссами, в реальности стал бы читать Стругацких только под дулом пистолета (вот Чейз – другое дело!). Арбитман Роман. С Булгаковым в башке, с "Вальтером" в руке...//Книжное обозрение. – 1995. – 28 марта (# 13). – С. 17. – (Клуб поклонников детектива "КО"). – [Рец. на книгу А.Измайлова "Трюкач"]. На одно из последних заседаний "альматейцы" [члены Новосибирского КЛФ "Амальтея" на самом деле. – В.Б.] пригласили главного режиссера Новосибирского драматического театра "Старый дом" Семена Верхградского. Совсем недавно в театре состоялась премьера спектакля "Любовь и проклятие Рэдрика Шухарта" – пьеса Р.Еременко и С.Еремина по мотивам повести Аркадия и Бориса Стругацких "Пикник на обочине". Постановка была включена и в программу фестиваля фантастики "Белое пятно", прошедшего в Новосибирске. Членов клуба интересовало, почему из "Пикника на обочине" были взяты именно эти, а не другие мотивы. Действительно, если Арсений [так в тексте. – В.Б.] Тарковский взял для своего "Сталкера" философскую сторону литературного материала, то в спектакле новосибирцев на первый план вышла тема человеческих отношений, их сложности и драматизма. "Именно этим спектакль оказался созвучным времени, – сказал собравшимся Семен Верхградский. – Да и вообще прозаический материал при переносе на сцену "опрокидывается" законами другого искусства. Поэтому "Рэдрик", поэтому "любовь и проклятие". Где нет любви, там нечего играть – таковы законы театра". Воробьев М. Книга стала спектаклем//Книжное обозрение. – 1995. – 31 янв. (# 5). – С. 4.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 16 апреля 2020 г. 16:37 328 Кэрол Баттен-Фелпс (черновик) Подборку писем Толкиена принято заканчивать этим письмом. Не отступлю и я от этой традиции. Это напоминание будет в каждом посте. Квадратные скобки — комментарии Профессора, косые скобки — комментарии первых публикаторов писем Толкиена, фигурные скобки — комментарии левых людей, в том числе и меня. /Осень 1971/ /Лейксайд-Роуд, 19/ Дорогая мисс Баттен-Фелпс! Очень жаль, что ваше письмо (от 20 августа) сперва застряло в пути, а потом долго лежало без ответа. Я очень устал от нескончаемых дел и забот и боюсь за здоровье жены…. С интересом прочитал о М. Р. Ридли /преподавателе Бейллиол-колледжа/. Разумеется, мы хорошо знакомы по Оксфорду…. Но только от вас узнал, что старый коллега оказал мне честь, произвел мои труды в ранг «литературы» и обеспечивает их умными и верными читателями. А не теми, кто делает из меня культ. И не ужасными, беспокоящими и тревожащими американцами. (Которые произрастают в страшных условиях, на почве столь скудной и скверной, словно Америка стала вдруг пустыней….) Огромное спасибо за рассказы о критиках и добрые слова о «Властелине Колец». Ваши комплименты так убедительны, что ответить просто «польщен» было бы сущим чванством, ведь на самом деле я потрясен, как это вышло – и у меня! Конечно же, книгу я писал себе на радость (во всех смыслах этого слова), а еще экспериментировал с крупной литературной формой и «вторичной верой». Дело шло очень медленно, скрупулезно, и получился «витраж без рамы», где, словно в круге света, явлен крохотный миг частички нашего Средиземья на фоне темного и безмерного пространства и времени. Превосходно: я начинаю понимать, почему книга так «достоверна»; из-за чего ее напечатали, и чем она привлекла многих разных людей. Но лишь начинаю. Вспоминая ряд странных событий после издания книги – тотчас за выходом в свет т. 1, – мне видится, как свинцовое небо нашего родного мира вдруг исчезло, облака разошлись, и возник почти забытый солнечный свет. Как будто вновь зазвучали рога Надежды, и Пин внезапно услышал их в черный день для судеб Запада. Но «Как?» и «Почему?» Кажется, я догадываюсь, что сказал бы Гэндальф. Несколько лет назад ко мне в Оксфорд пришел незнакомый (но, наверное, хорошо известный) человек. Он утверждал, что многие старые картины как будто созданы для иллюстраций «Властелина Колец». И даже показал пару репродукций. Думаю, сначала он полагал, что эти картины, вместе с известными книгами и языками, были источником моего вдохновения. Когда же выяснилось, что, если я не лгу, то впервые их вижу и вообще мало смыслю в живописи, он замолчал. Пристально посмотрел меня. И вдруг сказал: «А вы уверены, что написали все сами?» Воистину Гэндальф! Но я слишком хорошо с ним знаком, чтобы не внять или не понять эти слова. Наверное, я ответил: «Нет, конечно, нет». И постепенно утвердился в этом. Звучит ужасно для старого чудака-филолога! Но не для трудяги, который зрит все несовершенство «избранных орудий», жалких и непригодных для поставленной цели. Вы пишите о «мудрости и праведности» ВК, «который исполнен силы». Очень тронут. Мне никто никогда такого не говорил. Но, как ни странно, стоило мне засесть за письмо вам, пришло еще одно, от человека по его словам «совсем или почти не верующего…. но, — продолжал он, — ваш мир весь, целиком пронизан верой, словно светом незримой лампы». Что я могу сказать? «Человек – не судья своей мудрости. Праведность и всепроникающий свет исходят не от него, но через него. И никто не ощутит того, чего в нем нет. Иначе вы ничего бы не увидели и не почувствовали, или (будучи проникнуты иным духом) исполнились бы презрения, отвращения, мерзости. «Листья эльфийской страны – какая гадость!» «Лембас – пыль и прах, в рот не возьму». Разумеется, ВК принадлежит не мне. Он живет и идет своей дорогой, хотя я, как автор, конечно же, не могу за него не волноваться. И мне приятно видеть, как хорошие друзья защищают ВК от свирепых врагов. (Впрочем, не все дураки стали его неприятелями.) С наилучшими пожеланиями одной из лучших его друзей. Остаюсь Искренне ваш, Д.РР. Толкиен

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 16 апреля 2020 г. 16:35 Избранные письма (окончание) / перевод П. Полякова / 324. Из письма Грэму Тейару 4-5 июня 1971 /Тейар интересовался именем «Гэмджи» во «Властелине Колец» и не навеяно ли слово «Гондор» городом Гондар в Эфиопии./ Вопрос «Гондара-Гондора» необычайно сложен и интересен, ибо касается «творческой лингвистики» (а конкретно имен собственных) во «Властелине Колец» и мире. И совсем не для письма – здесь нужна хорошая статья; я много думаю о ней, но вряд ли напишу. Собственно же с «Гондором» дело (сколько я знаю) обстоит так: 1) кажется, до вашего письма я понятия не имел о Гондаре (в Эфиопии); 2) слово «Гондор» – (а) подходит к стилю и фонетике синдарина и (б) значит «Земля камней», т. е. «Земля (сооружений из) камней». [Причем так же он звался и на других языках: ср. Камень-страна (1-й том) и вариации имени в разговоре Теодена и Гримы. Очень может быть, что основатели Южного Нуменорского королевства услышали это слово от местных жителей и перевели на синдарин.] Как автор добавлю, что имя это возникло одним из первых в истории. И в четкой и тщательной ее лингвистике [а я не лукавил, когда в предисловии к т. 1 писал, что взялся за книгу, «увлеченный ее лингвистикой»] «Гондор» и «Гондар» — разные слова/названия, причем последнее не имеет смысла. Однако головы наши полны всяческими (почти забытыми) именами, которые иногда приходят на ум и могут, не буква в букву, конечно, стать именами «вымышленными». Из-за войны Италии и Эфиопии «Гондар» мог оказаться таким словом. Но точно так же это могла быть «Гондвана» (плод редчайшего рейда геологии в поэзию). Кроме того, я, как ни странно, хорошо помню, как основа слов «о камне», «гон(о), гонд(о)», пришла в мои «эльфийские» языки. Лет в восемь я прочел в (кажется, детской) книжке, что от языка наших пращуров (до прихода кельтов и германцев) осталась лишь основа «онд» = «камень» (+ еще какое-то слово). Понятия не имею, как это выяснилось, но само слово мне понравилось. (А буква «г» добавилась гораздо позже, когда «оказалось», что в квенья, в отличие от синдарина, утрачено начальное «г» праэльфийского языка, и кв. форма осталась «ондо»)…. Иное дело – Гэмджи. В моем детстве это было вещество, которое обычно звалось/зовется «ватой»…. Недавно в сборнике «Общества английской топонимики» о Глостершире (т. iii) я обнаружил, что оригинальное слово «Гэмджи» может быть вариантом фамилии Гэмедж (Гэммедж, Гэммидж). Восходит она, очевидно, к де Гэмешезу…. и ранние английские ее формы – Гэмеджес, де Гэмеджис, де Гемеджис – хорошо подходят к варианту Гэмеджи <Гэмджи. Ваше упоминание Самсона Гэмджи тоже очень интересно. А так как речь идет о бирмингемских евреях, то, полагаю, фамилия эта еврейская. Тогда у нее может быть иное происхождение. Хотя почему бы еврею не носить французскую или офранцуженную фамилию, особенно давно в Англии известную. Ведь это сейчас мы полагаем еврейскими только фамилии немецкие или на родственном немецкому языке идиш. [Возможно, по той же причине меня, вопреки всему, часто называют ТОЛКЕЙНом, даже в колледже, банке и у адвоката! Моя фамилия – Толкиен, англизированный вариант «То(л)киехн = толлкиихн», родом из Саксонии XVIII в. И она, к глубокому моему сожалению, не еврейская.] А лингва франка {язык общения} средневековых евреев (если верить моему другу Сесилу Роту) основана именно на французском или смешанном французском и провансальском наречиях.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 15 апреля 2020 г. 15:34 П О Н Е Д Е Л Ь Н И К     3 (154) Абакан 19 января 1998 А лiта за нами... Об Аркадии Натановиче Стругацком Я люблю и другие переводы АН... Повесть "Пионовый фонарь" Санъютэя Энте. Автор ее – замечательный устный рассказчик и актер, сам читавший со сцены свою прозу с одним лишь веером в руке. В начале 80-х годов прошлого века за пятнадцать вечеров была сделана стенографическая запись "Пионового фонаря", изданного отдельной книгой. Действие ее происходит в XVIII веке. Вспоминаю об этом, чтобы уяснить непростую задачу, поставленную перед собой переводчиком. Она была решена с блеском. АН удалась "полетная" легкость разговорного слога, найдены речевые характеристики персонажей из разных сословий и мрачноватый тон повествования... А его великолепные переводы прозы великого Акутагава Рюноскэ! Я часто перечитываю "Нос" и "В стране водяных". Хотя знатоки-японисты особенно хвалят "Бататовую кашу". Вот, пожалуй, и все переведенные АН вещи классика. Но он написал еще и предисловие к тому новелл Акутагава Рюноскэ, вышедшему в Библиотеке всемирной литературы. И это эссе открыло для меня мир и судьбу японского мастера. Своим учителем и наставником АН считал Веру Николаевну Маркову, замечательного художника. Ее переводы из японской классики (поэзии, прозы, драматургии) и фольклора – непревзойденная вершина мастерства. Великолепна ее русская интерпретация стихов американки Эмили Дикинсон. Юным читателям Вера Николаевна подарила полные поэзии и светлой романтики переложения преданий и эпоса европейских народов. В последние годы достоянием читателя стала и ее собственная поэзия, ведомая прежде лишь узкому кругу друзей, – поэзия мощная, пронизанная драматическим пафосом, трепетностью сердечной и острым ощущением времени. Разумеется, формального ученичества не было. Для АН важно было параллельное чтение переводов Веры Николаевны и оригиналов. Делал он это досконально. Иногда советовался с нею, стараясь не быть докучливым. Она писала предисловия к книгам, переведенным АН с японского ("Пионовый фонарь", "Луна в тумане"), перевела украсившие прозу стихи. Общение с нею, думаю, было для него самым ценным. Бывая у В.Н.Марковой, – я вместе с АН тоже, – я замечал ее особую к нему сердечность. Ей нравилось угощать его. Она любила фантастику братьев Стругацких. Когда А Н дарил ей книги, она всегда объявляла домашним: "Чур, я читаю первая!" Вера Николаевна вообще по-детски радовалась подаркам. Я всегда привозил ей из Индокитая лубки, традиционные игрушки. Как-то поделился с нею привезенными кем-то из Японии сувенирами АН. Между прочим, В.Н.Маркова, как и АН, ни разу так и не побывала в Японии. С особым интересом читала она прозу, написанную АН "в одиночестве" под псевдонимом "С.Ярославцев". Не помню, чтобы она обсуждала эти произведения с АН, считая, видимо, тему щекотливой. Но со мной почему-то беседовала не раз о "третьей аватаре Аркадия" – так она нарекла С.Ярославцева. Мы сходились на том, что лучшая его вещь – "Дьявол среди людей". Я и сейчас так думаю. Не знаю, какова достоверность всех выкладок: сколько в С.Ярославцеве процентов от АН и сколько – от БН? И ровно ли по пятьдесят процентов от каждого во всех книгах под двумя именами? Я тоже избегал в разговорах с АН подобных тем. Но у каждого есть свои воспоминания, наблюдения, догадки. И для меня С.Ярославцев – это Аркадий Натанович Стругацкий. Потому и издание его сперва в серии "Альфа фантастика", а теперь и в дополнительном томе собрания сочинений братьев Стругацких для меня великая радость. АН несомненно испытывал тягу – врожденную или благоприобретенную – к совместным трудам. Она простерлась и до меня, недостойного. Сперва это был замысел телевизионного сценария, лопнувший под начальственным дуновением. Но работать было интересно. Перерыли легенды древних вьетов, историческую литературу. Подиспутировав, сочинили либретто. Все всуе. Потом возникла идея снять фильм на одной из среднеазиатских студий. Никто не заинтересовался. Мы на этом не успокоились и решили написать сценарий шпионского фильма. Название "Солнечный удар" и сюжет подарил нам чудесный актер Ю.В.Яковлев. У меня сохранились листочки с написанными рукой АН списком действующих лиц и кратеньким либретто. И эта идея не материализовалась. Примерно тогда же, году в семидесятом мой приятель Михаил Воронцов, тоже игравший в Вахтанговском театре, сочинил комедию по книге Стругацких "Понедельник начинается в субботу". Судя по объему, ее пришлось бы играть несколько вечеров, как в китайском театре. Имелись уже и тексты песен. Причем Миша даже договорился с Максимом Дунаевским насчет музыки. На памятном симпосиуме (в античном смысле этого слова) я познакомил АН с Воронцовым. Они очень понравились друг другу. Постановлено было: пьесе быть! Сочтено необходимым решительно сократить число персонажей и эпизодов. Предполагалось, что это сделаем мы с М.Воронцовым под призором АН. Работали мы недолго, затем все оборвалось. Подозреваю: в двух последних случаях фатальную роль сыграла моя лень. АН, ужаснувшись ее огромности, начал борьбу с этим пороком. Если прежде он выслушивал мои устные рассказы и только смеялся, то теперь неизменно требовал, чтобы я записал их. А равно усматривал в окружающей действительности для меня массу сюжетов. Публично хулил меня, угрожая всякими карами. И я сдался. Но появлявшиеся на свет рассказы не публиковались, по причине их язвительного тона и общественной близорукости автора. Один лишь Андрей Егорович Макаенок, мой добрый приятель, подружившийся с АН, уповая на свою дружбу с П.М.Машеровым, тогдашним руководителем Белоруссии, обещал презреть цензуру и напечатать подборку моих рассказов в "Немане", где был главным редактором. Из Минска пришла верстка, и АН сказал: "Придется допустить, что есть справедливость". Но не успела, наверное, оная верстка вернуться восвояси, прибыла депеша из "Немана": завотделом прозы писал черным по белому – "цензура сняла"... Остался один беззубый рассказ. Случилось это в шестьдесят седьмом... А рассказ, вызвавший особый гнев цензуры, "Всеобщий порыв смеха", напечатали лишь в 1991 году в "ЛГ-Досье" с вступлением АН. Редакция попросила его разрешения использовать в этой публикации отрывок из предисловия к маленькой книжечке моих рассказов, вроде бы благосклонно принятых в одном московском издательстве. Само собой, книжка не вышла. И в июле того же года я отвез ксерокопию рукописи в подарок другу детства, ныне жителю Сан-Франциско. Для смеха сообщу: вернулся с семейством в Москву утром 19 августа все того же 1991 года. Потом, неожиданно для меня самого, книжка, – она так и называется: "Всеобщий порыв смеха", – вышла в Америке на русском языке с предисловием АН в девяносто втором. Только АН ее уже не увидел. А ведь он, как никто, умел радоваться успехам друзей. "Марька, – сказал бы он, – видишь, наша взяла!.." И напомнил, как чуть ли не четверть века назад, когда он нелестно отозвался о все том же "Всеобщем порыве смеха", я тайком выбросил рукопись в мусоропровод. Так уж вышло, но АН почти сразу узнал об этом и заставил меня спуститься в чулан с мусорным контейнером. "Спасти, – как он выразился, – страдальца". Я, конечно, переделал рассказ, но потом, при каждом возврате его из органов печати, АН объяснял мне: я, мол, нанес своему опусу оскорбление, и он (опус) в отместку не желает воплощаться печатно. К текстам, следуя восточным учениям, АН относился мистически. Следовало бы и мне, поклоннику тех же восточных учений и ритуалов, принести на место последнего успокоения АН свою книжку и сжечь, дабы он вместе с дымом обрел ее в мире ином. Но нет на земле могилы АН. Он завещал сжечь себя и развеять прах. И мы, пятеро друзей АН, получив в крематории скорбную урну, поднялись на одной из машин подмосковной вертолетной станции и исполнили волю покойного... Передо мной справка (их выдали каждому из нас) с указанием бортового номера МИ-2, даты, часа и координат места, где это произошло – градусы, минуты, секунды. Мне запомнился сверху декабрьский сосновый лес, пепельная лента Рязанского шоссе, на невысоком холме с ажурной опоры поблескивает большой шар. Это – антенна, окликающая спутники... М.Н.Ткачев 29.IX.95

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 14 апреля 2020 г. 19:25 Да Бог с ними! Вернусь-ка я лучше к "Звездной Палате". Так вот играли мы с АН, потешая и ублажая друг друга. Друзья, наслышанные о нашей забаве, потихоньку завидовали и старались быть принятыми в члены Палаты – даже с испытательным сроком. Но мы оставались непреклонны. Однажды мы с АН заглянули к жившему неподалеку от меня приятелю. У него была в гостях некая дама. Она, я приметил, сразу положила глаз на АН. Хозяин осведомился, как дела в Звездной Палате? Мы стали наперебой рассказывать о новых указах и готовой вот-вот разразиться войне с Люфтландией за поставки сыра с Млечного пути. Но тут дама, взволнованно одернув заграничный жакет, сказала: "Ни слова больше! Я – жена советского дипломата и дала подписку немедленно информировать органы, если услышу о какой-либо тайной организации. Но мне не хочется навлекать на вас неприятности"... Разговор зашел о чем-то другом. Вскоре мы откланялись. Когда мы с АН оказались у меня дома, я тихонько спросил: "Ну, что, будем жечь архив?.." Канцлер мое предложение отверг. И Палата продолжала свою деятельность, пока он не заболел и не слег... АН обладал прирожденным талантом рассказчика. "Захватить площадку", как говорят актеры, ему ничего не стоило – в любой компании. Причем, никогда не прибегал к банальностям, не смеялся первый собственным остротам. Я часто вспоминаю его истории. Любимейшие из них те, что связаны с его пребыванием под знаменами Марса. Чего стоит поездка на танке за покупками на базар с мистическими дорожно-транспортными происшествиями, от которых, однако, никто не погиб! Или шествие в разгоряченном виде с петухом на поводке! (Этот сюжет использован во "Втором нашествии марсиан" – празднование половой зрелости петуха в кабачке у Япета). Правда, петух, привязанный после прогулки к перилам лестницы, вдруг взлетел, веревка затянулась – и он не то погиб от несчастного случая, не то покончил с собой. А морские погони за японскими рыбаками-браконьерами... Романтическая прогулка в Новогоднюю ночь двух юных лейтенантов (один из них был АН), приглашенных неожиданно в дом двумя прекрасными девами; одна из них оказалась дочерью маршала и вышла замуж за спутника АН... Или случай с сыном другого маршала, которому по приказу маршальши бронетранспортером доставлялась выпивка и закуска прямо на московскую гарнизонную гауптвахту, где с ним делил трапезу находившийся там же АН... Наконец, сватовство самого АН (в чине младшего лейтенанта) к внучке главы мясников столицы; здесь важно, что дед АН тоже являлся старейшиной мясницкого цеха. АН был отвергнут, но на всю оставшуюся жизнь запомнил меню, казавшееся чудом в голодный послевоенный год... Но венцом его устных рассказов я считаю импровизацию, сочиненную за ужином в хлебосольном доме владивостокского ученого. Это было повествование о якобы предстоящем АН полете в космос. Старт был назначен на завтра. Манера изложения поражала естественностью, хотя и ощущалось понятное накануне такого события некоторое волнение. АН, встав из-за стола, вышел на середину комнаты. Говорил, чуть запрокинув голову, лишь изредка взглядывая на нас, притихших, отодвинувших тарелки и рюмки. Наверно, он видел воочию и огромный фотонный звездолет, мчавшийся к созвездию Льва, и своих спутников (среди них оказались и я, грешный, и Алик Городницкий), планету, на которой им предстояло высадиться... Впрочем, достоверность деталей в его изложении входила в некое противоречие с ироническим тоном, и становилось ясно: перед нами хитроумная пародия на опусы фантастов, даже угадывались ее адреса... Но тут приборы на звездолете АН обнаружили чужой корабль, принадлежавший, судя по всему, какой-то неведомой цивилизации. Маневры его казались угрожающими. На этом интригующем эпизоде АН оборвал повествование, предоставив слушателям теряться в догадках. Долго не умолкали восторги и комплименты. Засим продолжилось пиршество... Несомненная артистичность АН, я думаю, особенно помогала ему в его переводческих трудах. Ведь переводчику необходимо перевоплощаться (постоянно) не только в различные чужие персонажи, но и в творцов этих персонажей. АН обладал качеством, выгодно отличавшем его от многих амбициозных деятелей "лучшей в мире советской школы художественного перевода" (один из "больших мифов" нашего прошлого). Качество это – выдающийся литературный талант. И еще он великолепно владел русским словом; органически усвоил языковые богатства классики и имел чуткий слух, воспринимавший звучавшую вокруг речь его современников – молодых и старых, людей самых разных профессий и "состояний" (пушкинское словцо, которым сам АН часто пользовался). А может, талант, и сам по себе, является ключом к сокровищнице языка? Не ведаю! Зато убеждался не раз: русские тексты переводов АН рядом с захваленными поделками (дамскими и мужскими) удивляют своей подлинностью. Переводчик А.Н.Стругацкий существовал в двух ипостасях: под своим собственным именем и как С.Бережков. Последний переводил фантастику: с английского ("День триффидов", роман Джона Уиндема; рассказ Кингсли Эмиса "Хемингуэй в космосе"...) и японского (Кобо Абэ – повесть "Четвертый ледниковый период", рассказ "Тоталоскоп"...). Превосходные работы. Знаменательно, что переводчик, будучи сам мастером фантастического жанра, своеобразным и мощным, сохранил художественные особенности, почерк переведенных им авторов. Но мне, человеку с "востоковедным прошлым", милее и ближе переводы АН из японской классики. Я тоже переводил средневековую и современную прозу – вьетнамскую, но в духовной жизни, истории Японии и Вьетнама немало сходных черт. Прекрасно поэтому представляю себе все трудности – загадочные, порой чуть ли не мистические, подстерегавшие АН на этом пути. И могу оценить вдохновенное мастерство и изящество, с которыми он эти трудности преодолел. Украшением тома Библиотеки всемирной литературы – собрания классической прозы Дальнего Востока стали переведенные АН три новеллы из книг знаменитого Ихара Сайкаку, писавшего во второй половине XVII столетия (средь них моя любимейшая – "В женских покоях плотничать женщине"). Помню веселый пир на восточный лад, коим отметили мы с АН выход этого тома БВЛ, где соседствуем под одной обложкой. Но истинным шедевром почитаю выполненный АН перевод "Сказания о Есицунэ", японского романа, написанного в XV или начале XVI века. Прочитав его в рукописи, я испытал нечто вроде легкого шока. Упросил АН выдать мне перевод до завтрашнего утра и перечитал его дома, желая – так бывало в детстве – понять, как это сделано. Нет, АН не злоупотреблял архаизмами, дабы воссоздать дух старины. Они поставлены на странице нечасто с тонким расчетом – так старые мастера клали кистью на холст блики света. В тексте существуют (в русской транскрипции) японские слова – термины, имена собственные. Они не только знаки иной культуры, реальности чужого быта, черты диковинной природы. Это созвучия музыкальной палитры текста, мы слышим его по-особому, как бы чуть-чуть по-японски. Здесь нет перебора: часть специальной лексики переведена, и для нее найдены точные эквиваленты в русской придворной, военной, религиозной терминологии. Но и остальные для русского читателя вовсе не тарабарщина – многие переведены объяснены в комментариях. Приемы эти, вообще-то известны; главное – соотношение их. Система – цельная и гармоничная. Иного читателя удивят иноязычные, заимствованные русским языком слова (паж, проспект, вассал, министр, рескрипт...) Вспомним, со стародавних времен при построении государства Российского в самых различных сферах: придворной ли, державной, военной, да и культурной и прочих приживались пришлые слова – греческие, латинские, немецкие, французские... Точно так же на Дальнем Востоке многие страны и, возможно более прочих Япония, заимствовали из Поднебесной. Китайские письмо, преображенное позднее, этикет, основания словесности и художеств, технические достижения, само собой, и военные... Так что иноязычные слова – тоже знаки, мета определенного устроения жизни, сложных ее связей. Думаю все же, той самой "старинности" и изящества русского воплощения АН достиг ритмическим строем своей прозы, ее музыкальным ладом. Если читать ее вслух, особенно заметны точное "попадание" в этот лад ударений и пауз. Открываю книгу и вслушиваюсь в первую фразу: "Когда обращаются за примерами воинской доблести к японской старине, то называют Тамуру, Тосихито, Масакадо..." И грозные громовые аккорды звучат в заключающем сказание периоде: "Помнить надлежит: богиня Кэнро отвергает тех, кто нарушает замыслы и последнюю волю отцов своих, достигших силы и славы праведными путями!" Как изысканно и как просто!.. Сама по себе работа над переводом сказания требовала основательных знаний японской истории и литературы. АН написал к книге предисловие и составил комментарии, все это, вместе взятое, можно считать подвигом. Но едва он сдал рукопись книги в издательство "Художественная литература", начались перипетии прямо-таки по М.А.Булгакову. Предисловие странствовало по Москве от рецензента к рецензенту и возникали противопоказания за противопоказаниями. АН написал яркую, нестандартную статью, действительно обращенную к широкому, как принято выражаться, читателю. Без заплесневелого наукообразия, привычных штампов. И подзаголовок у нее был "возмутительный" – "Инструкция к чтению". Уверен, шокировавшие утонченный вкус издателей и рецензентов особенности статьи, суть отражение всегда интересовавшего АН поиска "острой" интриги в литературном произведении и породившей его исторической драме, тяги к игровой стихии. Но своя рука владыка: статью отвергли. Вдруг выяснилось: на предисловие и комментарий был составлен один общий договор. АН, обиженный, – нет, оскорбленный, – отказался печатать комментарии. А книга стояла в плане. Заказать комментарии другому автору значило потерять массу времени. Да и АН не отдал бы свою работу в чужие, "холодные" руки. В конце концов издатели уломали АН, комментарии и перевод ушли в набор (вместе с "правильным" предисловием другого автора). На подаренном мне экземпляре романа АН написал: "...Вот оно, никогда не сбывается, что хочется. Янв. 85." Однако справедливость – с неизбежным опозданием – восторжествовала! В 1993 году фантастический альманах "Завтра" напечатал многострадальное предисловие. Я люблю и другие переводы АН... Повесть "Пионовый фонарь" Санъютэя Энте. Автор ее – замечательный устный рассказчик и актер, сам читавший со сцены свою прозу с одним лишь веером в руке. В начале 80-х годов прошлого века за пятнадцать вечеров была сделана стенографическая запись "Пионового фонаря", изданного отдельной книгой. Действие ее происходит в XVIII веке. Вспоминаю об этом, чтобы уяснить непростую задачу, поставленную перед собой переводчиком. Она была решена с блеском. АН удалась "полетная" легкость разговорного слога, найдены речевые характеристики персонажей из разных сословий и мрачноватый тон повествования... А его великолепные переводы прозы великого Акутагава Рюноскэ! Я часто перечитываю "Нос" и "В стране водяных". Хотя знатоки-японисты особенно хвалят "Бататовую кашу". Вот, пожалуй, и все переведенные АН вещи классика. Но он написал еще и предисловие к тому новелл Акутагава Рюноскэ, вышедшему в Библиотеке всемирной литературы. И это эссе открыло для меня мир и судьбу японского мастера.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 13 апреля 2020 г. 18:55 П О Н Е Д Е Л Ь Н И К     2 (153) Абакан 12 января 1998 В известном интервью АН "В подвале у Романа" он признал особенно важным, что они с БН пишут о своих современниках. "Совершенно бессмысленно, – говорил он, – изображать что-то иное..." Надо сказать, о жизни своих современников он стремился составить возможно более полное представление. У меня п вырезки, фото, выписки из зарубежных журналов). На папках значилось: "Экономика", "Коррупция", "Армия"... Недовольный моим легкомыслием, он частенько давал мне для прочтения собранные им материалы. В конце-концов я "проникся" и стал добывать для него редкие газеты и журналы, а с возникновением гражданских свобод и борений тешил его всякими листовками, воззваниями. Когда из-за болезни АН не мог уже посещать писательские собрания в ЦДЛ и прочие веча, он вменил мне в обязанность непременное присутствие на них. Я должен был без промедления являться к нему с отчетом. Если же предполагалось принятие важной резолюции, обращения, всегда уполномочивал поставить подпись и за него. Его интересовало все, даже мелочи, и воспринимал он мои донесения весьма эмоционально. Ценил изложение подробное и ироническое и даже иной раз поощрял всяческими наградами. Среди самых отрадных дней нашего дружества – совместная семейная поездка в литфондовский Дом творчества в Пицунде. На начало ее пришлась знаменательная, как пишут панегиристы, дата – день рождения АН. Не желая омрачать праздничные встречи долгой ездой в раскаленном от зноя железнодорожном вагоне, АН с женою своей Еленой Ильиничной и внуком Ваней вылетел к месту самолетом. А мы с женой, имея при себе соответствующий запас спиртного и всяческие жаростойкие изделия домашней кухни, кондитерские изделия и прочие деликатесы, поехали поездом. Без ложной скромности свидетельствую: количество и качество экзотических напитков и несравненных яств наш АН (АН здесь не просто инициалы Аркадия Натановича, но и принятое между нами обозначение с помощью первой и последней букв имени "Амфитрион". Оно для нас символизировало через Мольера и Пушкина прежде всего радушного, щедрого, изысканного гостеприимца) признал достаточным и восхитительным. Через несколько дней прилетела из Москвы дочь АН, Мария Аркадьевна, и доставила накопившуюся почту. Среди деловых и дружеских писем попадались также поносные цидулки – "доброжелатели" АН не дремали. Но золотое солнце, ласковые воды понта Эвксинского, приятное общество заставили АН забыть враждебные выходки. Он плавал в волнах, потом сидел в тени под навесом, принимая от удрученных соседей заявки на подъем со дна морского оброненных и утерянных предметов: очков, резиновых тапочек, шапочек и проч. Дело в том, что у меня были маска и ласты, и я за это оказался произведен в ЭПРОНы. Однако за наши чрезвычайные услуги никто не наливал нам пенистых кубков, не баловал нас, и мы с АН решили дело прикрыть. Последним заходом я случайно извлек из пучины никем не востребованную вставную челюсть. АН прикрепил ее к гвоздю, торчавшему из столбика от навеса. Она походила на дар ex voto. К утру челюсть исчезла. "Нашла хозяина", – сказал АН. Отрадны были наши поездки в автобусе на городской рынок. Правда, АН ревновал: отчего это продавцы вина и чачи первому предлагают свои услуги мне, а не ему. Мы забредали в окрестные харчевни, случалось, достигали и птицефермы, где веселые поварихи, не ведая о генераторах инфракрасных лучей, готовили дивный гриль. Нам оставалось только запить его красным вином. Плоды садов и бахчей украшали стол. И даже гул сверхмощного кондиционера в доме отдыха "Правды" не омрачал нашей неги и редких творческих порывов. Для полноты счастья нежданно-негаданно завернул к нам погостить на своих "Жигулях" мой одесский кузен Олег с семейством. АН очень его жаловал и любил беседовать о дальних морях и промышленном лове рыбы (Олег плавал механиком по судовой автоматике на "Востоке")... Потом в атмосфере, напоенной запахом йода, цветов и хвои, появилось нечто тревожное. На пляж приходили стадом коровы. Поползли слухи о торговцах, подмешивающих в аджику толченый кирпич... Приехали польские писатели и настоятельно пожелали обсудить с АН будущее человечества. Беседа как-то не ладилась. И вдруг АН стал предрекать всевозможные катаклизмы. Под конец он возвестил скорое появление ядерного терроризма, что бомбу могут запросто смастерить студенты-физики или инженеры с помощью усовершенствованной бытовой техники... Ну, а перед окончанием срока нашего "заезда" решено было устроить в библиотеке литературный вечер – "традиционный" – гласила афиша. АН поддержать традицию отказался. Потом мы с ним, заняв выгодную позицию вовне, слышали, как потряс аудиторию великий публицист Мэлор Стуруа, рассказав, как нью-йоркские акулы пера восхищались его очерками, напечатанными в "Известиях"... Мы с АН пошли к морю. Там какие-то добрые люди сложили из каменных плит стол и сиденья. Откупорили бутылку марочного коньяка "Одесса", подаренного моим кузеном. АН похвалил коньяк: "Не зря, – сказал он, – Бунин где-то хвалил одесский коньяк. Там еще до революции был знаменитый коньячный завод". "И не один, – уточнил я, – "Золотой колокол", Эльман, Рейфман и Компания"... Помолчав, заговорили о том, что надо бы снова учинить столь же прекрасные вакации. Сделать их тоже "традиционными". Только ничего из этого не вышло... У АН было замечательное свойство – тяга к игре, мистификации, выдумке. Наверное, оно как-то помогало сохранять себя в сложных, порой мрачноватых жизненных обстоятельствах. Мы с ним долгие годы играли в "Звездную Палату". Потом, когда о ней прослышали друзья, мы сами забыли: позаимствовано ли названье ее от высочайшего лондонского судилища столетья назад мятежников и еретиков? Или эпитет "звездная" означал причастность к небесным сферам, сиянью и блеску? (Кстати, потолок вышесказанного судилища был изукрашен звездами.) Палата, учрежденная в 1970 году, состояла из двух особ – я был провозглашен Президентом ее, АН – Канцлером. Никаких противостояний между законодательной властью и исполнительной не возникало. Был разработан Статут, в коем сочетались начала монархические и республиканские. Властные полномочия Палаты были безграничны и, выходя за земные пределы, простирались на весь Универсум. Любые акты, решения Палаты составлялись собственноручно Канцлером. У меня сохранилась часть этих бесценных автографов: кое-какие указы, рескрипты, Положение о наградах с перечнем и описанием орденов. Исчезли, увы, поздравительные декреты по случаю тезоименитств Президента и Канцлера вместе с Пиршественными картами и проч. После моего бракосочетания в бумагах Палаты появляется титул "Ее Президентское Величество, Королева". С особой радостью Канцлер воспринял весть о предстоящем появлении на свет моего чада. Он начинает череду особых указов. Вот один из них: 8 января 1973 года Плод г-на Президента возведен в чин лейб-гвардии сержанта независимо от пола Президент Канцлер Ко дню своего рождения, – к великому ликованию Палаты родился все-таки мальчик, – он был уже произведен в лейб-гвардии майоры. Причем Канцлер соответственно повышал и "оклад денежного содержания". В связи со столь значительными событиями была упорядочена последовательность тостов на заседаниях Палаты. 28 мая 1973 года, в день моего рождения (сын Александр родился 20-го числа того же месяца), Канцлер составил указ, где младенец именовался Принцем и удостаивался звания лейб-гвардии полковника. Через десять дней Принцу Александру присваивается очередное звание генерал-аншефа, он назначается шефом-командиром личной гвардии Президента-Отца и лейб-гусар Ее Президентского Величества Королевы. Не прошло и двух месяцев, Канцлер новым указом – в знак признания совершенств красноречия Принца, проявленного в беседе с Президентом-Отцом и самим Канцлером, назначает его шефом Культурной Академии Звездной Палаты... Один из подобных указов, датированный 27 ноября 1973 года, начинается словами: "По случаю выполнения Канцлером ответственной задачи к чести Таджикской Республики..." Посвященному смысл их ясен: АН, в качестве литературного "негра", вкалывал на Душанбинской киностудии, доводя до ума сценарий Фатеха Ниязи. Знаю, таким же образом приходилось ему подрабатывать на "Молдова-фильме". Хочу спросить у господ критиков: вот такая литературная поденщина и впрямь была уделом процветающих советских писателей?

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 12 апреля 2020 г. 19:08 А попытка опубликовать в "Комсомольской правде" фальшивку, под которой стояли подписи АН и БН, скопированные на ксероксе с издательского договора – это тоже из жизни "процветающих типичных советских писателей"? Или облыжные рецензии на книги Стругацких – симбиозы пасквиля с доносом? Важной составляющей бытия процветающих советских писателей являлись заграничные вояжи: участие в многоразличных форумах, творческие командировки, выезды на отдых и лечение... На имя АН приходили десятки приглашений из разных стран, о каких-то он, возможно, и не знал. Причем приглашения, как правило, деловые: издания переводов, встречи с коллегами, читателями. Все эти приглашения не были реализованы. (Объективности ради замечу, что АН в составе делегации СП СССР выезжал в Прагу на мероприятия, посвященные памяти К.Чапека (если не ошибаюсь, в 60-е годы). Там он впервые встретился с С.Лемом. Думаю, это было 75-летие со дня рождения Чапека). Запомнился мне комический вариант: АН был приглашен в Японию, где его знали не только как выдающегося писателя-фантаста (книги Стругацких переводились на японский язык), но и как прекрасного переводчика японской литературы; вместо АН в Японию поехали несколько фантастов во главе, если мне не изменяет память, с В.Д.Захарченко. Говорят, велико было изумление вежливых японцев... Когда на исходе 80-х годов АН получил очередное приглашение на Международную встречу писателей-фантастов, собиравшуюся на сей раз в английском курортном городе Брайтон, он уже сам не пожелал ехать. Сменившемуся к тому времени руководству Инкомиссии СП пришлось приложить немало усилий, дабы его переубедить. Роль уговорщика досталась и мне. Сам я к тому времени в Инкомиссии давно уже не работал, просто мне очень хотелось, чтобы АН посетил туманный Альбион, куда собирались многие интересные и любезные его сердцу люди. Разумеется, был приглашен и БН. Весьма рад, что эта поездка состоялась. Да и сам АН остался премного доволен. Насколько комфортно он там себя ощущал, свидетельствует рассказанная им история. В ресторане их отеля официантка никак не могла понять, кто они, из каких краев. АН запрещал своим спутникам открыть ей истину. И лишь перед отъездом, откушав последнюю трапезу, сказал ей: "Мадам, теперь я скажу вам правду, мы – китайцы". Потрясенная дама уронила поднос. Самое забавное, что в те дни, когда АН пребывал в Великобритании, один из вождей нашего Союза писателей, придумавший поднять словесное искусство на небывалый уровень с помощью Советов по литературам (и наших, и зарубежных) и, само собою, курировавший это великое начинание, вычеркнул АН из списка Совета по литературам Индокитая, председателем коего меня избрали. "Вы разве не знаете, – грозно вопросил он, – что Стругацкий невыездной?.." В Совет же этот АН согласился войти, потому что, с моей легкой руки, подружился с несколькими вьетнамскими писателями. Он писал об их книгах. Встречи с ними были для АН источником информации о войне во Вьетнаме, информации, которую трудно было получить из газет и телерепортажей. Когда в 1979 году Китай вознамерился дать вьетнамцам "урок", после ввода вьетнамских войск в Камбоджу (хотя это был тогда, наверно, единственный путь избавления многострадального народа от полпотовского людоедского "социализма"; АН был тут со мной согласен), шли бои на северной границе Вьетнама, в Москву приехал друг АН, прекрасный прозаик То Хоай. АН, пригласивший То Хоая к себе, велел мне прихватить большую карту Вьетнама. Оба, хозяин и гость, как штабные стратеги, водя по карте указкой, анализировали ситуацию. АН напечатал рецензии на два переведенных у нас соответственно в 1973 и 1980 годах романа То Хоая ("Западный край" и "Затерянный остров"). По второй книге, – это была часть исторической трилогии, построенной на древних легендах, – мы с АН вознамерились написать телесценарий и, вскоре после выхода ее в свет, подали заявку на имя председателя Гостелерадио С.Г.Лапина. План был грандиозный: совместный с Вьетнамом сериал с тропическими и археологическими кунштюками. Но телевизионный наш вождь "не счел"... Еще один друг АН Нгуен Динь Тхи, руководивший в те годы Союзом писателей Вьетнама, не раз просил секретарей нашего СП включить АН в делегацию советских писателей, выезжавших в СРВ (по условиям культурных соглашений между соцстранами, персональный состав делегаций определяла направляющая, а не принимающая сторона), конечно, сделано это не было. АН написал предисловие к пьесе Нгуен Динь Тхи "Видения", в свое время запрещенной вьетнамской цензурой, другая его пьеса была снята с репертуара после первых представлений. В предисловии АН обыграл этот парадоксальный факт: официальный руководитель Союза писателей – запрещенный автор. Дружил он и с вьетнамским "живым классиком" Нгуен Туаном, и с прекрасным знатоком и переводчиком русской литературы Фам Винь Кы... АН всегда, по моем возвращении из поездок во Вьетнам (особенно в годы войны) "интервьюировал" меня. Кое-какие сведения потом использовал в их работе с БН. Так, в "Парне из преисподней", по словам АН, пригодились некоторые "военные" детали. Заинтересовал его и мой рассказ о поездке в район боевых действий на северной границе Вьетнама (1979 год) и привезенные для него фотоматериалы. То же самое можно сказать и о командировках моих в Лаос и Камбоджу... Вернусь к нашему с АН путешествию во Владивосток. Там были интересные встречи с учеными под дружеским патронажем океанолога и барда А.М.Городницкого, приплывшего во "Владик" на своем "Витязе". Венцом обещало стать посещение этого "корабля науки". Но АН решил закончить "свой поход" в другом пункте Тихого океана. Он надумал посетить Камчатку, где 20 лет назад проходила его военная служба. И сколько я ни твердил ему, что "Двадцать лет назад" давно написаны Дюма-отцом, он оставался непреклонным. Пассажирская навигация к тому времени закрылась. Но начальство Дальневосточного пароходства, восхищенное явлением АН и умиленное моим очерком о мужестве моряков-дальневосточников, совершавших рейсы в воюющий Вьетнам (его напечатал за несколько лет до этого журнал "Коммунист"), – начальство подыскало для нас "оказию" на уходившем в Петропавловск сухогрузе. До отплытия к нам был прилеплен один из сотрудников пароходства вместе с микроавтобусом японского производства. Мы славно поездили по Владивостоку. Но более всего запомнились мне споры АН с нашим сопровождающим, который был убежден: человечество переживет ядерную войну, главное – нанести врагу первый удар (упреждающий). Боюсь, АН не сумел его переубедить. Переход по довольно-таки бурному Тихому океану весьма впечатлил АН. Но одно, мне кажется, его потрясло. Уже недалеко от входа в Авачинскую губу судно наше застопорило ход, дабы не мешать выходу в океан атомной подводной лодки. Она шла на плаву. Было в этом творении человеческих рук нечто от допотопного хищного ящера. Двигалась субмарина быстро и бесшумно. Рассветные лучи солнца окрасили ее в какой-то, не имеющий определения, цвет. Крепко сжав мою руку, АН провожал ее взглядом, молча... Много времени провел он в беседах с моряками, запросто наведывавшимися к нам в каюту. До этого он навряд ли представлял себе достаточно ясно трудности в их работе и житейские сложности. Когда мы пришли в Петропавловск, нас встретил секретарь тамошней писательской организации, насчитывавшей, если мне не изменяет память, семь или девять человек. Он помог нам устроиться в гостинице. Потом мы втроем спустились в ресторан, и он искренне удивился, когда мы с АН заплатили за выпивку и обед. Как мы поняли, столичные гости (по традиции) обычно не раскошеливались. Непонятным образом слух о нашем приезде распространился по городу. Журналисты, ученые, почитатели таланта АН, взяли над нами опеку. Город выглядел, надо сказать, весьма провинциальным, чуть ли не допотопным. Хотя АН так и не удалось отыскать застройку двадцатилетней давности. Должно быть, расстроенный этим, он возложил на меня ответственность за легкие сейсмические всплески по утрам, требуя, чтобы я перестал трясти отель. Жилось здесь людям нелегко. Даже рыбаки, возвращавшиеся после лова с большими, вроде, деньгами, отнюдь не благоденствовали. В городе сложилось тяжелейшее положение с жильем. Государство строило мизер, кооперативных домов практически не было. Индивидуальная застройка за городом была нереальна из-за коммуникаций, климата, сейсмической обстановки. Большинство рыбаков жило в общежитиях, прелести коих описывать нет нужды. Даже отложив деньги, их использовать с пользой было сложно. Не говоря уже о покупке автомашины или ценных товаров, со снабжением города дело обстояло довольно-таки убого. В магазинах толпились очереди. Все названные выше проблемы упирались в "завоз". С "материка" доставлялось все: стройматериалы, техника, оборудование, продовольствие, ширпотреб.Люди постепенно падали духом, теряли надежду, многие мечтали об отъезде на тот же "материк". Кое-кто, не выдержав, спивался. Рассказываю об этом подробно, потому что АН, подавленный увиденным и услышанным, решил написать обо всем. Он, как всегда, хотел помочь. Люди были с ним откровенны, потому что считали: известный писатель сумеет достучаться куда надо, сможет сдвинуть их проблемы с мертвой точки. Насколько я знаю, это было чуть ли не единственное обращение АН к "прямой" или скажу иначе – социальной публицистике. Написанное им, по тем временам, являлось абсолютно непроходимым. Но выхолащивать из него главное АН, естественно, не хотел. Возникали варианты: напечатать не сам очерк, а интервью с АН по поставленным им проблемам и проч. Какие-то контакты по этому поводу возникали, как мне помнится, с "Литгазетой", кто-то пытался пристроить материал в "Новый мир"... Ничего сделать не удалось. Эту его эскападу я вспомнил много лет спустя. По телевизору показывали международную встречу ученых, космонавтов, людей, пишущих о космосе. Речь шла о предстоящей экспедиции землян на Марс. Все выступавшие были "за". Возражал им один АН. Он сказал, что пока на Земле не хватает жилья, школ, больниц, многого другого, нам на Марсе делать нечего. Знаменитый американский астрофизик Саган посетовал: мол, у АН недостаточный полет фантазии. Но я уверен, многие зрители правильно поняли АН и согласились с ним.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 11 апреля 2020 г. 15:14 П О Н Е Д Е Л Ь Н И К     1 (152) Абакан 5 января 1998 А лiта за нами... Об Аркадии Натановиче Стругацком Я – человек, выросший в Одессе, где встречают, принимают и провожают по одежке, изумился, увидав человека, который, имея на своем теле ковбойку и заурядные отечественные брюки, выглядел по-дворянски. Точно такое же впечатление произвел он и в не Бог весть каких джинсах, трикотажной рубашке цвета хаки и куцей непромокаемой куртке, окраской напоминавшей только что вылупившегося цыпленка (тут я, правда, вспомнил, на Дальнем Востоке желтый цвет – императорский). Да, он изумил меня и в первый и во второй раз. И не столько своими одеждами, но и личными качествами: высокий рост, мощная стать, крупные правильные черты лица – вылитый бюст римского легата, недавно принявшего легион и ждущего первых триумфов; прическа человека, который никогда не узнает (на собственном опыте), что такое плешь. Итак, он изумил меня вдвойне. Нет, втройне! Мне шепнули на ухо его фамилию: "Стругацкий..." А огромное изумление не может не отшибить память. Интересно: он тоже не запомнил дату нашего знакомства. Не то что день или месяц – год! Возможно, оттого, что я слишком много внимания уделял тогда одежде? И фамилия была не та – "Ткачев..." Даже народник, переписывавшийся с Энгельсом, не был мне родней. Думаю, он просто меня не заметил. Но как же мы подружились? И почему? На эти вопросы ни я, ни он не могли ответить. Хотя сам факт дружбы был налицо. И многие люди могли это наше взаимное чувство засвидетельствовать. Такая неясность становилась уже подозрительной. Мы выпили, закусили и заключили джентльменское соглашение: считать годом нашего знакомства 1959-й. Скорее всего, так оно и было. Я к этому времени уже второй год работал в Иностранной комиссии Союза писателей, начал печататься. АН становился знаменит, работал в издательстве. Было много общих знакомых и мест, где мы могли "пересечься". Но Бог с ней, точной датой, Я сразу ощутил некую тягу к общению с АН. В какой-то мере (наверняка, меньшей) нечто похожее чувствовал и он. Когда АН уже слег, мы общались больше по телефону. Особенно, если выдавался погожий день. Светило солнышко и рождалась надежда: может все еще обойдется, снова будем встречаться... Когда АН уже не стало, у меня еще долго в "золотые" утра тянулась рука к телефону – набрать его номер. С горечью вспоминаются слова из интервью АН, напечатанного в "Даугаве": "...Мне не от чего защищаться... От смерти не защитишься все равно..." Если сделать ненаучное допущение, что Природа (Творец) экспериментирует, пытаясь создать "совершенного человека", моделирует что ли, – АН представляется мне как некий вариант искомого. Огромный, сильный, красивый, кладезь премудрости, талант, душевное благородство... И все это соединялось в нем естественно, органично. Никакой не чувствовалось нарочитости, позы. Манеры его, казавшиеся иному "старомодными", были, вспомню пушкинские слова, "рыцарской совестливостью". Он был человеком чести, неспособным на отступничество, сделку с совестью. Уважением его я особенно дорожил. Я был моложе АН, иной раз возникали соблазны: карьера, прельстительные блага... Для обретения их требовалось вступить в партию, чем-то поступиться – существенным. И всякий раз в подобной ситуации я вспоминал эпизод из "Трех мушкетеров" (мы с АН, оба, любили эту книгу и знали чуть ли не наизусть), когда кардинал Ришелье предложил д'Артаньяну чин лейтенанта в своей гвардии и командование ротой после кампании. И гасконец едва не согласился; но, поняв, что Атос после этого не подал бы ему руки, устоял... Не смею равнять себя с героем Дюма, но раз-другой опасенье утратить дружбу АН удерживало меня от неверного шага. Хотя сам АН говаривал нередко: "Друг не судья, а адвокат". Умел прощать какие-то промахи и слабости. Но я понимал, речь шла не о всепрощении. Он был, если можно так выразиться, талантливым другом. Всегда безошибочно угадывал постигшую близкого человека беду, находил способ помочь, ободрить. Помню, двадцать лет назад, после развода со всеми "отягчающими обстоятельствами", я, уверенный, что потерял навсегда сына, вот-вот лишусь дома и прочее, впал в мрачную меланхолию. Пытался писать – впустую, сидел почти без гроша, не мог ни с кем общаться. Вдруг позвонил АН и спросил: – Что поделываете, вашество? – Ничего, все из рук валится. Хоть в петлю лезь. – Ну, – сказал он, – с этим можно и подождать. А знаете, какое нынче число? – Черт его знает... – Так вот, сегодня двадцать восьмое мая, день вашего тезоименитства. Извольте побриться и быть у меня через два часа. Отказы, увертки не помогли. Я поехал на проспект Вернадского. Войдя в дверь, обомлел: за накрытым столом сидели друзья. АН, усадив меня рядом, произнес спич (он всегда это делал мастерски) и преподнес отпечатанную на машинке книжицу. На переплете выведено было: "Сказка о Тройке"... Возглавив дружеский комплот, АН начал кампанию по "выбиванию" для меня жилья. Ходил в Секретариат СП, составлял петиции, подводил мины и контрмины. Для себя самого он ничего подобного не предпринял бы... Поздней осенью 1975 года, перед долженствовавшим собраться в апреле 1976-го XXVI съездом КПСС, Московской писательской организации был предоставлен купейный вагон, которому предстояло пересечь всю страну от Бреста до Владивостока. Его прицепляли к разным поездам и отцепляли в намеченных заранее городах, где он, подобно известному бронепоезду, стоял на запасном пути, а московские литераторы встречались с читателями, посещали предприятия, вузы и т.п., дабы "собрать материал". Предполагалось после вагона создать коллективный сборник в подарок съезду. Нашлись энтузиасты – преимущественно из "патриархов", – проехавшие весь маршрут. Но большинство литпассажиров менялось поэтапно. Мы с АН были в группе последнего этапа (Центральная Сибирь – Тихий океан). Поездка получилась интересная. Я думаю, для АН было очень важным общение с читателями. Вопреки ухищрениям и прямым запретам со стороны союзписательского и издательского начальства, книги братьев Стругацких читали и любили. Люди протягивали АН зачитанные, обтрепанные книжки с просьбой оставить автограф. Расспрашивали о творческих планах, о напечатанном. Вопрошали, сетовали, гневались... Читатели отстаивали свое законное право – самим определять свой круг чтения. Показывали копии писем в издательства, в "инстанции" и невразумительные ответы. И происходило это в самых разных аудиториях: в актовых залах институтов, научных центрах, на погранзаставе... Читатели приглашали АН в гости, приносили подарки. Я тогда увидел впервые перепечатанных на машинке "Стажеров", "Трудно быть богом"... Потом уже довелось подержать в руках подобный "самиздат" и в Москве. Знаю семью, где муж с женой "пополам" отпечатали "Улитку на склоне". АН просил отдать ему этот манускрипт, но тщетно. Помню негодование моего друга и доброго приятеля АН поэта Луконина, когда он, будучи секретарем СП, обнаружил в рекомендательном списке для издательств вычеркнутые книги Стругацких. Издательскими делами в СП, если не ошибаюсь, вершил Сартаков, сохранивший, разумеется, в планах свои собственные творения. Неудовольствие литературных вождей вызвала в свое время и справка об изданиях наших писателей за рубежом, где чуть ли не первое место занимали книги братьев Стругацких. Творчество Стругацких, по моему убеждению, в шестидесятые, семидесятые годы, да и восьмидесятые отчасти, было существеннейшим явлением не только литературной, но и всей нашей духовной жизни. Оно оказало немалое влияние на формирование убеждений целого поколения, а может даже и не одного. И не удивительно ли, что книги, написанные братьями Стругацкими, так и не нашли по сей день должного осмысления и оценки. А редкие "выбросы" критической мысли (даже на страницах таких почтенных изданий как "Новый мир" и "Знамя") отличаются предвзятостью, смутным представлением об истинном назначении и свойствах фантастики и тем, что именуется "подменой тезиса" и в старину еще сугубо порицалось философами. Как тут не вспомнить слова АН о том, что отсутствие критики им с братом даже помогало!.. Ну, а в последнее время публикация для самих критиков все чаще просто повод повыпендриваться на заданную тему и блеснуть изысками стиля. Критики эпатируют других критиков. Рождается некая эзотерическая отрасль словотворчества. Критик может больше не читать книг, не смотреть спектаклей и т.д. Я убедился в этом на "круглом столе", устроенном не так давно "Литературной газетой" после выхода в издательстве "Текст" 12-томного собрания сочинений братьев Стругацких. Там я узнал, например, что произведение, в коем наличествует звездолет, суть "сказка", а фантастика – род сочинительства, утоляющий, в первую очередь, развлекательные и предметно-познавательные потребности "человека читающего"... Но это еще полбеды! На основании просмотра библиографии изданий книг А.Н. и Б.Н.Стругацких просвещенные молодые люди вынесли приговор: вышеназванные авторы – обычные процветающие (sic!) советские писатели. (Правда, в опубликованном "ЛГ" отчете все выглядит пристойнее. Там также сказано, что во время выступлений В.Бабенко и моего выходил из строя магнитофон). Значит, не было ни замалчивания творчества Стругацких, ни исключения их книг из издательской практики, продолжавшегося годами, ни клеветы и шантажа, ни "выдавливания" писателей Стругацких из страны. Поскольку о моей дружбе с АН было, так сказать, широко известно, меня тогда то и дело спрашивали: правда ли, что АН и БН уезжают? Уже уехали? А самые "осведомленные" называли даже адреса в Израиле или США. Не случайно ведь на состоявшемся в ту пору в Политехническом музее литературном вечере, посвященном фантастике и детективу, АН, получивший множество записок из зала (попадались и вопросы "щекотливые"), сказал во всеуслышание: "Я пользуюсь случаем. Ведь здесь собралось столько заинтересованных читателей наших с Борисом книг. И заявляю, что русские писатели Аркадий и Борис Стругацкие никогда никуда из своей страны не уедут!.." Зал разразился аплодисментами.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 10 апреля 2020 г. 15:45 В янв. 1926 г. я вернулся в Оксфорд, и к выходу "Хоббита" (1937) "предания древних дней" стали единым циклом. "Хоббит" как будто не имел к нему отношения. Пока мои дети росли, я иногда придумывал, рассказывал и порою записывал "детские истории" им на радость, — какими, считал я тогда (а многие и теперь убеждены), они должны быть по настрою и стилю. Истории эти не публиковались. Так вот, "Хоббит", кажется, ничем от них не отличался. Он вроде бы не входил в "мифологию", однако незаметно притянулся к главному моему замыслу и стал масштабнее и возвышеннее. Впрочем, и тогда речь шла только о редких (и почти ненужных) "исторических справках" "Хоббита": о падении Гондолина, родах эльфов и ссоре короля Тингола, отца Лучиэни, с гномами. "Хоббит" увидел свет и свел меня с "А. энд А." совершенно случайно. Его читали только мои дети и К. С. Льюис; но однажды я дал рукопись настоятельнице Черуэлл-Эдж, больной гриппом, дабы развлечь ее. Затем сказка попала к студентке, ее жиличке /монастырь Черуэлл-Эдж сдавал жилье студенткам/, или к подруге студентки, работавшей в "А. энд А.". Так рукопись оказалась у Стэнли Анвина, который дал ее своему младшему сыну Рейнеру, тогда еще ребенку. И "Хоббита" напечатали. Я тут же прислал в издательство легенды Древних Дней, но рецензенты их отклонили. Они требовали продолжения. А душа просила героических легенд и высокого эпоса. И получился "Властелин Колец".... Лишь магическое кольцо очевидно связывало сказку с моей мифологией. При том, дабы не затеряться в масштабной истории, оно сразу стало великим и могучим. Затем я вспомнил о Некроманте, почти случайно помянутом в "Хоббите", (просто чтобы отвлечь Гэндальфа и предоставить Бильбо и его друзей самим себе). Оттуда же вышли гномы, их прародитель Дарин и Мория; а также Элронд. По счастливой случайности, в "Хоббите" он был "полуэльфом", — ведь так трудно выдумывать новые имена. Поэтому я сказал себе "Элронд", и, так как имя это мифологическое (Элронд и Эльрос — сыновья Эарендиля), добавил "полуэльф". Но только во "Властелине" Элронд стал сыном Эарендиля, а значит — правнуком Лучиэни и Берена, могучим владыкой и хранителем Кольца. Нужда в еще одном, не названном прежде, компоненте книги выявилась, когда речь зашла о великой миссии Бродяжника-Арагорна. Им стало мое, если можно так выразиться, "наваждение Атлантидой". Эта легенда, миф или отголосок древней истории всегда не давала мне покоя. Во сне я со страхом видел, как неотвратимая Волна накатывала с водной глади либо горой вставала над далекими от моря зелеными землями. Кошмар этот до сих пор длится, хотя, написав о нем, я хотел его изгнать. Конец у сна всегда ужасен, и я просыпаюсь, тяжело дыша, будто сам чуть не погиб. Я рисовал его, писал плохие стихи. Когда К. С. Льюису по жребию досталась история о путешествии в пространстве, а мне — во времени, моя ненаписанная книга заканчивалась гибелью Атлантиды. Или Нуменора, Земли Запада. Фабула ее такова: иногда среди людей (как Дарины среди гномов) появляются отец и сын, чьи имена созвучны словам "Друг благости" и "Друг эльфов". Постепенно выясняется, что давно забытая история этих имен восходит к Атлантиде-Нуменору и значат они "верный Валар, счастливый и довольный жизнью по их законам" и "верный друг эльфов". От Эдвина и Элвина, наших современников, история вела в легендарное прошлое: через Эадвине и Эльфвине из примерно 918 г. н. э. и Аудоина и Албоина лангобардской легенды, к преданиям Северного моря о прибытии великих героев, предков королевских родов, на лодках (и уходе на погребальных кораблях). Потомком одного из них, Скиве или Скильде Скевинга, была, возможно, наша королева. Наконец, речь заходила об Амандиле и Элендиле, вождях партии верных в Нуменоре при тирании Саурона. Элендил, "Друг эльфов", основал Королевства в изгнании Арнор и Гондор. Однако, как выяснилось, по-настоящему меня влечет только самая глубокая древность, Аккалабет или Аталантэ ("Низвержение" по-нуменорски и на квенья). [Любопытное совпадение: квенийское существительное "аталанте" — типичное в языке производное от основы "талат", "соскальзывание, скольжение, падение" — очень похоже на слово "Атлантида".] Поэтому поначалу самостоятельные легенды Нуменора вошли в основную мифологию. Вот и, кажется, все. Надеюсь, я вас не слишком утомил. /О фамилии "Гэмджи"./ Все началось с поездки в Ламорна-Коув (тогда довольно дикий и глухой уголок) около 30 лет назад /в 1932 г.; Ламорна-Коув — местечко на побережье Корнуолла/. Жил там один чудной старикан, он бродил по краю, разносил сплетни, предсказывал погоду... Забавы ради я нарек его Папашей Гэмджи {Гаффер Гэмджи}, и имя это стало у нас нарицательным. В то время я писал "Хоббита". Фамилию же "Гэмджи", столь созвучную "Папаше", я отнюдь не выдумал. Просто вспомнилось забавное слово. Так в моем далеком детстве (в Бирмингеме) называли вату. (Отсюда — связь семейства Гэмджи и Ваттонов.) О происхождении фамилии я ничего не знаю.... Надеюсь, вас не шокировали эти мои "исследования" или"самокопания". Но слишком велик соблазн, особенно для такого педанта, как я. Боюсь, я с радостью ему уступаю, пока, к счастью, поток писем иссяк. (Но не таких как ваше, их всегда было мало.) И почти забросил "Сэра Гавейна". Когда-то /в 1908-1910 гг./ в Эджбастоне, Б-гем, я жил на понемногу хиреющей улице (очень метко названной Дачис-роад) {т. е. "Дорогой герцогини"}; по соседству со знавшей лучшие времена Бофорт-роад. В эти самые времена на Бофорт-роад жил мистер Шортхаус, химик и (кажется) квакер. Такой же, как и я, литератор-любитель, он написал огромную, занимательную и спорную книгу (для тогдашнего, конечно, читателя, сейчас она прочно и заслуженно забыта). Постепенно книга эта стала бестселлером, оказалась на слуху даже у премьер-министра. Это был "Джон Инглзант". А мистер Шортхаус странным образом сделался совсем небраммаджемом /то есть "небирмингемцем"/, чтобы не сказать неангличанином. Он, кажется, счел себя инкарнацией какого-то итальянца эпохи Возрождения и одевался под стать. И в религии хоть не опустился до папизма, но зауважал католиков. По-моему, он больше не написал ни строчки и всю жизнь растолковывал, чего говорил или не говорил в "Джоне Инглзанте". (Уж не знаю, что сталось с оплетенными бутылями для кислот.) Я усвоил печальную мораль этой историю, и до сих пор не бросаю свои "бутыли" и вожу пером по бумаге. Однако, как видите, не всегда следую этой мудрости. Остался в памяти и другой урок (той же истории Шортхауса): о переменчивости вкусов. Странно, но именно отзыв сэра Стэнли, чью "Правду об издательском деле" вы цитируете, мне особенно дорог. Я рад его похвале (в "Тайм энд тайд" от 15 июля в беседе издателей о "книгах для отпуска" он назвал только "Властелина Колец" и предрек ему долгую жизнь), как лучу света над своим маленьким лужком или желанной и чаемой милости, однако согласен, скорее, со словами Гэндальфа: "Мы не властны над переменами и не в силах их угадать. Как не можем заказать или предсказать погоду на завтра". Да, мы с К. С. Л. крепко дружили примерно в 1927-1940 гг., и после он был мне очень дорог. Смерть его стала тяжким ударом. Однако, честно говоря, отношения наши охладели, когда он познакомился с Чарльзом Вильямсом, и еще сильней — после его престранной женитьбы.... "Путь паломника" читал в подлиннике. "Пиквика" никогда не любил. Сейчас полагаю, что "Властелин Колец" "хорош местами". И, наконец, прошу прощения за мою болтовню; надеюсь тоже "местами" занимательную. Искренне Ваш, РОНАЛЬД ТОЛКИЕН

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 10 апреля 2020 г. 15:44 Письмо Толкиена номер 257 Письмо Толкиена. Один из рассказов о том, "как все начиналось". И одновременно последнее письмо из того периода, где Профессор множество раз рассказывал о "Властелине Колец". Кристоферу Бредертону 16 июля 1964 Оксфорд, Хедингтон, Сэндфилд-Роуд 76 Уважаемый Бредертон! Получить 14 июля ответ на письмо от 10 числа, — вот это пунктуальность, даже не без помощи почты. И в письмах на машинке не вижу греха. Я, например, часто так пишу, ибо мой "почерк", сперва четкий и ясный, быстро оборачивается в сплошные каракули. Кроме того, я люблю электрические машинки и мечтаю, как разбогатею, о машинке с Феаноровыми рунами.... Я сам печатал "Хоббита" и дважды (а отдельные главы — много раз) — "Властелина Колец" в своей постели в мансарде на Мэнор-Роуд. В черные дни между утратой особняка в северном Оксфорде, который стал не по карману, и кратким возвышением до старинного колледжского дома на Холиуэлл. Но отменили лимиты на бензин, и улица превратилась в ад. Впрочем, Хедингтон — не намного уютнее. Когда я только переезжал, Сэндфилд-Роуд была тупиком, но почти сразу ее открыли, и, пока не достроили Хедли-Уэй, сделали неофициальным объездом для грузовиков. Теперь в верхнем конце улицы автостоянка {футбольного} стадиона "Оксфорд Юнайтед". И жители со своими радио, телевизорами, собаками, мотороллерами, рыкоциклами и машинами (какими угодно, кроме самых маленьких) шумят с утра до поздней ночи. В придачу юнцу в трех домах от нас, очевидно, не дает покоя слава "Битл" {так у автора}. Когда, по очереди, группа репетирует у него, грохот неописуем.... О вашем вопросе. Сложно ответить вам и не рассказать всей автобиографии. Я создавал языки с раннего детства, как истинный ученый-филолог. Ведь главные мои интересы всегда отданы этой науке. Eще я любил старинные предания (особенно о драконах) и сочинять (но не читать) стихи и их метрики. По-настоящему же развернулся будучи студентом, что, к вящему отчаянию наставников, едва не стоило мне карьеры. Ведь языки я учил не только "классические", но и мало (у нас) известные, зато (каждый по-своему) фонетически красивые: валлийский, финский и остатки готского четвертого века. А в финском языке еще таился отблеск неведомых мифов и легенд. Отправной точкой легенд, воплотивших мои языки, стала печальная история злосчастного Куллерво из финской "Калевалы". Она до сих пор занимает важное место в мифологии Первой эпохи (которая, под именем "Сильмариллион", надеюсь, когда-нибудь увидит свет), хотя в нынешних "Детях Хурина" от нее остался лишь трагический финал. Далее появились (уже полностью "из головы") "Падение Гондолина", история Идриль и Эарендиля (см. приложения в т. 3), написанная в 1917 г. в отпуске из армии по болезни; и, чуть позже в том же году, первый вариант "Сказания о Лучиэнь Тинувиэль и Берене". Первотолчком для него стал заросший "болиголовами" (и, несомненно, другими травами) лесок близ Руса на {полуострове} Хольдернесс, где я служил в хамбергском гарнизоне. После демобилизации я вернулся к своим замыслам: и в Оксфорде, где недолго (вместе с другими) трудился над великим Словарем; и в Лидском университете в 1920-26 гг. В О. написан космогонический миф "Музыка Айнур" о Едином, трансцендентном Творце, Валар ("Стихиях"), изначально сотворенных Им ангелах, и Исходном Замысле. А также, как Эру, Единый, ввел в свой Замысел темы Эрухин {так у автора здесь и в ряде черновиков}, Детей Господних, Перворожденных (эльфов) и Пришедших Следом (людей); причем Валар не имели права подчинять их страхом или силой. Тогда же я взялся за алфавиты. В Лидсе я переписал все высоким (и серьезным) стилем и часто стихами. (Вариант песни Бродяжника о Лучиэни, см. предпоследнюю главу части 1, впервые был опубликован в Лидском университетском журнале /"Светла как липовый листок", "Грифон", новый выпуск VI, N 6 (июнь 1925), стр, 217./; кроме того, само предание, которое рассказывает Арагорн, было поэмой — вплоть до слов, в той же главе, "ее отца".) /"... Как свадебный выкуп за Лучиэнь для Тингола, ее отца". (В оригинале вместо слова "price", выкуп, значится "piece"; эта опечатка неоднократно повторялась и была исправлена лишь недавно). См. также книгу Х. Карпентера "Инклинги"./

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 9 апреля 2020 г. 19:12 Избранные письма (продолжение) / перевод П. Полякова / 247 Полковнику Уорскетту 20 сентября 1963 Оксфорд, Хедингтон, Сэндфилд-Роуд 76 Дорогой полковник! Большое спасибо за прекрасное и доброе письмо. Премного вам благодарен… Конечно, я могу порадовать вас еще одной (и даже не одной) историей о моем мире. А по контракту просто обязан это сделать. Но давно ничего не пишу: всячески наверстываю дела, отложенные ради «Властелина Колец». Впрочем, мой перевод «Сэра Гавейна и Зеленого Рыцаря» скоро, надеюсь, выйдет в свет. И тогда дойдут руки до легенд предначальных веков, помянутых в Приложениях (особ. А)…. Боюсь, однако, работа предстоит долгая и тяжкая, тем более в моем возрасте. Ведь легенды эти (сочиненные в разные года и десятилетия) надо переписать, дабы не опровергали друг друга и особенно ВК; а еще продумать переходы. Просто путешествия и приключения здесь явно не годятся. И потом я не уверен, что это нужно. Ведь почти вся прелесть ВК, по-моему, в том, что за ним видится другая большая история: словно призрачные острова или башни в солнечной дымке. Расскажешь ее – и все исчезнет, если, конечно, не откроется новая, недоступная перспектива. В придачу среди них много чистых «мифов», и почти все легенды жестоки и трагичны: череда бед, сгубивших красу Древнего Мира, от затмения Валинора до низвержения Нуменора и бегства Элендила. Еще в них нет хоббитов. А Гэндальф лишь изредка поминается; и только в Третью эпоху выходит на первый план. Из героев ВК там есть Галадриэль и Элронд. Конечно же, «Хоббит» во многом связан с ВК, но связан неявно. Большая их часть осталась в черновиках и набросках, чтобы «не перегрузить лодку»: путешествия Гэндальфа, его контакты Арагорном и Гондором; жизнь Горлума до прихода в Морию… А также рассказ о событиях между первой встречей Гэндальфа с Бильбо и «Нежданными гостями» от лица Гэндальфа. Этот эпизод писался для сцены в Минас-Тирите; но «не влез» и лишь кратко пересказан в Прил. А, при чем конфликт Гэндальфа с Торином пропущен. /Рассказ «Поход к Одинокой горе» вышел в сборнике «Неоконченные предания»./ В старых историях онтов не было и нет – они возникли, раз и навсегда, в главе 4 книги Третьей. Но так как Древень знает о гибели Белерианда (к западу от Лунных гор) и войне с Морготом [Тасаринан, Оссирианд, Нельдорет, Дортонион – области Белерианда — часто упоминаются в истории Войны], значит, тогда он уже был. Однако от Войны в Белерианде до встречи с хоббитами миновало около 7000 лет, и время это, разумеется, не прошло для онтов бесследно: они утратили былую мудрость и силу, стали одиноки и необщительны (их собственный язык выродился, а другие позабылись). Впрочем, могу припомнить еще один их подвиг, аналогичный описанному в ВК. В тайном и таинственном лесном краю Оссирианде, у западных отрогов Эред Луин, жили Берен и Лучиэнь после возвращения Берена из страны Мертвых (см. книгу 1). В ту пору Берена лишь раз видели смертные. Когда он встал на пути у горных гномов, которые разграбили Дориаф, убили его короля Тингола, отца Лучиэнь, и среди богатой добычи захватили ожерелье Тингола с сильмариллом. После битвы у брода реки Семиречья Оссира сильмарилл был возвращен и перешел к Диору, сыну Берена, а затем к Эльвинг, дочери Диора, и ее мужу Эарендилю (отцу Эльроса и Элронда). Безусловно, Берену, у которого не было войска, помогли онты, и это не добавило симпатии между ними и гномами. Но, простите, я, кажется, заболтался. Да еще печатаю на машинке. Правая моя рука давно страдает ревматизмом, и ей, наверное, легче печатать, чем писать. Еще раз спасибо за ваше письмо. /На этом черновик заканчивается. Сверху неразборчиво приписано карандашом./ Никто не ведает, откуда они (онты) пришли или возникли. Высокие эльфы говорят, что в «Музыке» Валар о них ничего не было. Но некоторые (Галадриэль) считали, что Йаванна, узнав о милости Эру к Ауле и гномам, (через Манве) упросила Эру дать жизнь созданиям из живой материи, а не только из камня; а онты или одушевленные деревья, или существа, из безмерной любви постепенно уподобившиеся им. (Не все хорошо /неразборчиво/.) Так онты стали повелителями камней. Онты служили Ороме, а онтицы – Йаванне.

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 8 апреля 2020 г. 20:03 ИЗ: АБС. ЧЕРНОВИК СТАТЬИ "ЛИТЕРАТУРА — ЖИЗНЬ МОЯ"   (Неизвестные Стругацкие) Первая встреча с книгой. В наше интересное время она происходит порой при весьма странных обстоятельствах. Рассказывает А. Стругацкий: - Осенью сорок третьего года мне случилось заступить на пост часовым у порога разгромленной библиотеки. Шел дождь, смеркалось, в грудах книг возились крысы. Крыс я терпеть не мог и боялся, и с омерзением ткнул прикладом в ближайшую груду. Растрепанный томик без обложки, без начала и без конца скатился к моим ногам. Я поднял его, чтобы зашвырнуть обратно, но тут какая-то фраза зацепила мое внимание. Я под-пес к глазам испачканную страницу, "…на берег со дна залива поползли танки и, еще наполовину в воде, открывали огонь. Громыхая гусеницами, шаря впереди себя причальными крючьями… Хотя иные из них не останавливались и после нескольких попаданий, первая фаланга была смята артиллерийским огнем… Его, вставшего на хвост, расстреляли в упор, но никого внутри не оказалось, кроме исковерканных механизмов… Прошли четвертая и пятая волны танков, и все еще не было известно, сколько их прячется на дне залива…" Эти строки поразили меня. Кто-то задолго до этой гигантской войны сумел чудодейственно предугадать ее сокровенную суть! Так я впервые встретился с романом Л. Леонова "Дорога на Океан", ставшим впоследствии одной из самых моих любимых книг. Между прочим, дня меня самым сильным образом Коммуниста в литературе до сих пор остается леоновский Курилов, начальник политотдела транссибирской магистрали и профессиональный революционер… Насколько сильно было впечатление АНа от "Дороги на Океан", можно судить и по большому количеству цитат из нее в книгах АБС всех периодов творчества — от "Страны багровых туч" до "Дьявола среди людей".

Другие окололитературные темы > Павел Поляков. Жизнь и творчество > к сообщению

Отправлено 7 апреля 2020 г. 16:03 КОРОТКО ОБ АВТОРАХ Стоит ещё раз кратко рассмотреть, с какими видовыми условностями фантастики мы встречались у Стругацких: А. Технологическая утопия классической жюль-верновской разновидности. В реалистично взятый мир современности вторгается фантастический элемент, который является основной целью описания – рассматриваемый серьёзно, полностью рациональный и правдоподобный. Писатели четко обозначают истинность его описания («Извне»). Б. Пародия на этот тип утопии. В современную действительность вторгается фантастический элемент, с виду и формально он является основной целью описания. Мнимо описываемый как истина, как бы рационально и правдоподобно, на самом деле он очевидным образом иррациональный и сказочный. Противоречие между сутью фантастических мотивов и их формальной функцией в произведении и их трактовкой является источником комизма («Понедельник начинается в субботу», частично «Сказка о Тройке»). В. Социально-технологическая утопия нового типа. Фантастические элементы разрастаются до размеров целого фантастического мира, соединяются в него. Как целое он является рациональным, правдоподобным, является основным субъектом авторского описания, выполненного как истинное. Стругацкие создали утопию начала коммунизма («Страна багровых туч» и т.д.) и развитого коммунизма («Возвращение»). Непоследовательной, неудавшейся пародией этой условности являются «Хищные вещи века». Г. Современная НФ. Предварительно разработанный или же ad hoc спроектированный мир утопии уже является не главным субъектом описания, а фоном соответствующего действия – переживаний героев. Именно они являются главным носителем смыслов произведения. Фантастический элемент, из которого «складывается» фон действия, – правдоподобный, рациональный и реалистично описан (то есть так же, как фон действия в реалистических, исторических и современных повестях). Иногда он ещё сохраняет истинность или описан так, как будто сохраняет её. Произведения НФ наших авторов эксплуатируют или их коммунистическую утопию («Обитаемый остров» и т.д.) или неопределённый мир близкого будущего («Пикник на обочине»), а иногда находятся как бы «на полпути» между Утопией и НФ: «Трудно быть богом», «Далёкая Радуга» и др. Д. Различные условности, нарушающие НФ, а именно: 1) формально прикидывающаяся НФ – мнимо выполняет её условности, но фантастические элементы, как используемые в качестве фона, так и составляющие центр действия, являются прежде всего аллегориями действительных, реальных жизненных явлений. Их аллегоричность может быть формально совершенно не подчёркнута («Гадкие лебеди») или явно выражена («Второе нашествие марсиан»); 2) кроме аллегоризации наступает определённое нарушение правдоподобности фантастичности. Например, посредством введения нарушений физики представленного мира, использования поэтики сна («Улитка на склоне», ч. II) или другим способом, как в «Попытке к бегству»; 3) перестаёт преобладать принцип и физической, и моральной правдоподобности, а фантастический элемент (исходно взятый из утопии) лишён и истинности, и самостоятельного, и даже аллегорического смысла. Действительность произведения носит тогда полностью условный характер, а его проблематика – чисто развлекательная. Я имею в виду случай «современной сказки» – «Экспедицию в преисподнюю», в которой Стругацкие почерпнули одновременно как из сокровищницы типичных мотивов коммунистической утопии, так и из американской классической «space-opera». Произведениями «современного течения» (так же, как частично и повестью «Град обреченный», находящейся словно «на полпути» между этими произведениями и типами Д/1 и Д/2) Стругацкие совершили как бы диалектический поворот к началам своего творчества и одновременно – к утопической традиции научной фантастики. Снова фантастический элемент вторгается в реалистично представленный современный мир. Только теперь этот элемент не является субъектом описания, он не правдоподобный (самое большее, он сообразен общепринятым типичным мотивам научной фантастики) и даже не аллегорический. Его можно трактовать лишь как предлог, поскольку в этих произведениях, также, как и в условности НФ, главным носителем смысла произведения являются переживания героев, а не фантастический мотив. Такие повороты чаще всего означают создание чего-то нового. Можно интуитивно утверждать, что возникает явление, аналогичное магическому реализму, или поэтике абсурда, или же, например, условности «Мастера и Маргариты». Этот вывод пока интуитивен, и неизвестно, чем всё это закончится. Идею должны бы подхватить другие творцы. Стругацкие, правда, уже один раз, на пороге своей писательской зрелости, «на свой страх и риск» совершили жанровый переворот, становясь – скажем открыто – настоящими архитекторами жанра НФ в советской литературе, до тех пор практиковавшей утопию. Такие творческие приключения являются уделом лишь самых выдающихся писателей... Войцех Кайтох 1993

Страницы: 12345 ... 9101112131415 ... 1819202122