Вроде хорошо, но ведь чистое ИЗО. Тексты такого плана — излюбленная утеха графоманов, неспособных ни развить мысль, ни претворить ее в образ. Гоголь мог в 10 раз лучше. По этому отрывку видно, что гений чах, останавливался, не знал, к чему себя применить, куда идти дальше. Все начиналось, но не имело сил кончиться...

Историйка так себе — водевилем отдает. Гоголь исключительно силен по части изображения, он художник, нагнетатель настроения, а не придумыватель сюжетов. Сюжеты картин, написанных им, как правило, заимствованы у других — что-то подарил Пушкин, что-то из народной мифологии. Даже чисто изобразительный отрывок про Рим выглядит сильнее. В данном случае тот бурный поток, к-рым Гоголь умел наполнить любое русло — ушел в песок. Будь на месте Гоголя Чехов, повестуха просто растворилась бы в массе иных и прочих, но у Гоголя вообще мало написано. Это хорошо, это качество... но здесь это выглядит как зубная щетка с инкрустацией из бриллиантов.

Роман заметно лучше рассказов, составляющих вторую часть книги. Однако они не лишние, поск. объясняют, что случилось с героями. И при этом, что хорошо, не портят того шедевра, к-рым является роман.

Птицефабрика описана поначалу трудноузнаваемо, но автор сам все портит, вложив в уста одного из героев разгадку. Было бы прикольнее найти ее самому, но увы... В целом — для Совы отлично, а в мировом, как говорил Чапаев, масштабе — не очень.

Лучшее в рассказе — это вставные микроновеллки. Особенно первая.

Лучший роман данного автора. Живо, интересно, неожиданно, сказочки Мартина оригинальны и, главное, в них ощутим постепенный подъем его духа — что и требуется. Недостатки романа связаны не с идеей или исполнением — тут как раз все стандартно-хорошо — а с дохлой моралькой. Писатель в апогее книги неожиданно выдавил из себя мещанина. Когда его герой таки добыл главный приз — стал сверхчеловеком, автор тут же взял и понизил его в агенты ФСБ, пустив ура-патриотические слезы. Теперь автору надо написать из жизни пернатых — жизнеописание двуглавого орла, как он открыл в себе Путина с Медведевым и зажил долго и счастливо... Хоть я и не против Путина с Медведевым. Но не подсовывайте мне такой моральки!

Идея — весьма даже не дрянь, но ужасное исполнение. Для написания нелинейного романа, в к-ром нужно сохранить динамику действия среди одновременно идущих событий, нужен талант. Или — глубже усвоить уроки А.Хейли. Здесь — ни того, ни того.

Плохо, в общем-то. Тему возвращения бога хорошо взяли Достоевский и Булгаков, плохо — Айтматов. Есть недурственный рассказ Брэдбери «Человек»... Данная книга содержит кое-что оригинальное, но в целом критики не выдерживает. Хотя линия приключений прописана недурно. Читать было интересно, думать же по прочтении — нет (думались мысли на эту же тему, навеянные другими авторами, а не этим. Мысли этого автора оказались вторичны — при додумывании улетали к своим настоящим родителям).

1 часть — варварская помесь постсоветского неизвестно чего (действительно неизвестно — взять хотя бы сцену распития спиртных напитков космонавтом, севшим на шоссе, и водителем, которого он чуть не заломал при этом. Или взять звездолетчика, рекламирующего памперсы — это что, литература или жизнь? Откуда это взялось, где автор это увидел?) со Стругацкими. Регрессорство — идея, может, и не плохая, но какая-то одновалентная. Если пишешь роман — пиши его на те свои мысли, к-рые не додуманы до конца. Роман, собственно, для того и пишется, чтобы помочь автору их додумать. Иначе достаточно и рассказа. А язык романа и рядом не валялся с языком Стругацких.

2 часть — получше, про миры Тени читать было реально интересно. Конечно, про сверхчеловека писали 1000 раз до этого автора, но если читателям об этой идее проще узнать из его книжек, а не из первоисточников — то да будет так. Хай йому грець! Хотя для меня это не основание ставить высокий балл.

Кроме технических деталей быта в виртуальном городе — ничего особенного. Где нужна динамика — там она частенько подвисает. Хотя порой и не подвисает. В DOOM играть было раз в 100 интереснее, чем прочитать об этом здесь. А «фелосовские мысли»... Да где их нет! Уж лучше бы их хоть здесь не было. Кто хочет настоящих мыслей — читай Лема. А Лукьяненко, если въедешь в Лема, ты выбросишь сам. Прочитавши же про Диптаун, я просто пожал плечами — есть же многие тысячи тех, кто ведется на такое.

Ахинея с красивостями, от которых оскомина во рту. Предыдущие части трилогии откровенно подражательны, но эта — вообще за гранью. Казнить, нельзя помиловать.

Неровный сборник.

КиГ — патетическая ерунда без признаков психологии героев. Хотя визуально — неплохо. Экранизуемо... жаль только, что текст не тянет на сценарий.

ОнБМ — хорошо (хоть и неровно), импонирует сама мысль, положенная во главу угла повести: взрослые и тертые жизнью пираты — на практике более романтики, чем книжно-прагматичные дети (но мысль эту можно было бы развить... хотя прагматичные дети сорвали все попытки главного героя сделать это).

ПХ — слабовато, но хороши диалоги злобных недоумков в духе ранних Стругацких (а «ктырь» — не слабее, чем «кое-какер» из «Стажеров»).

З-С — центральная вещь, написанная очень крепко. Весело и с подъемом. Стиль изложения, образ главного героя (при том, что образа, вроде бы, и нету...) предсказывают мощь ГГП, о сюжете же промолчу, тем б. что он явно пародиен. Очень хороший юмор («про нас газеты не писали, пот.что наш случай — особенный, а все люди живут нормально» и т.д.). Лучшая из повестей сборника.

Действительно, блестящая сатира. Не последуй продолжения — было б идеально. К сожалению, последовало...

Казнь 90-х годов сатирой, недостатком которой служит то, что подтекст очевиден только для младших менеджеров. Мне, например, случайно рассказали — я младшим менеджером не был.

Да, здорово. И никакой тягомотины, по правде, не заметно. 17 лет прошло, но не устарела вещица.

Две уборщицы думали, что живут в реальном мире, а оказалось, что мир настолько призрачен (рассказ начала 90-х годов, когда СССР действительно стал развоплощаться в призрак), что они сами могут менять ход его истории. Вот они и выступили застрельщицами перестройки. После чего выяснилось, что они обе всего-навсего литературные героини, а миром вообще правит какой-то кампучийский держиморда. Типичный Пелевин. Лучшее в этом рассказе — симпатичные детальки, метафорки. Ну и описание потопа.

Не могу особо одобрить этой короткой пьески. Диалог выпивающего под бормотание новогодних Новостей гражданина со своим телевизором — это классно, но дальше Сорокин просто разрубил хорошо начатую вещь абсурдным финалом. А читателям, вероятно, надлежит по этому поводу радоваться...

Шикарная пьеса из жизни будущего, где книги употребляют как наркотики. И вот выводится новый препарат — Достоевский. А дальше — о последствиях его употребления в неразбавленном виде. Очень смешно. Смех злой. Как у самого Достоевского.

Слабовато выражено достоинство романа — то, что Сорокину все же удалось свести все главные намеченные линии к одному знаменателю, показать то, как изменилось братство света — если во 2 части оно оставляло позитивное впечатление своей поистине ледяной чистотой на контрасте с зарисовками ужасающих житейских сцен людишек Москвы-будущих братьев, то тут жалеть начинаешь скорее мясных машин — уж слишком настойчиво на косноязычном слэнге братчиков читателя уверяют, что место этих машин на свалке. Но суммарное ощущение — автор исписался. Язык не интенсивен и беден, неологизмов (главного украшения «Голубого сала») вообще не дождешься... Возникает не раз и не два чувство, что некоторые вещи автор... как бы сказать... не выродил до конца (например, зачем было настойчиво уверять, что последняя погоня за Ольгой и Бьорном шла на заводе, где китайцы производили что-то вроде женьшеня из собак? Будто братство — иллюзия, будто оно вот-вот рассыпется как вымысел, будто правда — это не оно, а вот этот самый китайский завод... Ладно. А зачем было обрывать этот намек?). Будь это первый роман Сорокина, автора казнили бы презрением за неоправданную претенциозность.

Очень неинтересная пьеса чисто на злобу дня (1991 год.) Жаль, что ей принесли в жертву Белого Ферзя. В частности, такое отношение к творчеству (вообще, типичное для России, где любой поэт непременно «больше, чем поэт», и все, что ни делается, делается «с оттенком высшего смысла») испортило ДСЛ Аркадия, написанный тогда же — вместо литературы туда напихано ругани, сюда — страха перед диктатурой. Авторы пошли мазать в один цвет, черный, так, будто взялись за перо в первый раз после СБТ. В эпоху ГКЧП (вот это уже не-стругацкая аббревиатура) авторы, пожалуй, гордились своим творением... Так Чернышевский гордился своим «Что делать», пока в Питере не обанкротились фаланстеры.

В свое время это, возможно, было откровением в СССР. Тема борьбы с мещанством — не нова, но новостью стало то, как братья, кажется, не выезжавшие на Запад, вроде бы схватили его реалии. Сейчас только ленивый туда не выезжал, и нам всем эта старая повесть, однако, ни наивной, ни придуманной до сих пор не кажется. Чудо сконструированного в ней мира состоит в том, что в его основу положены не подлинные западные реалии (к-рых Стругацкие не знали), а реалии советской жизни тех людей, что видели отдушину в максимально допустимой вестернизации своей жизни (пить Пепси, а не Байкал, носить Адидас, а не Скороход)... Психология персонажей — конечно, психология таких людей, а не всамделишних европейцев. Эта психология в какой-то степени жива до сих пор. Это цивилизация, а ХВВ, при всей их фантастичности — памятник эпохи ее расцвета.

Негативное отношение к мещанству — не новость, а в 60-е годы и вовсе было общим местом. Лучшее в повести — это житейская ее сторона. Вымышленные реалии цепляют посильнее невыдуманных в ХС.

Неудачная повесть. Документальный стиль изложения сделал ее совсем занудной — к документам отношение априори известно какое.

Чисто булгаковская по стилю вещь на жизненном материале собратьев-писателей. Без ГЛ воспринимается просто как набор ситуаций, Михаил Афанасьевич, появляясь в конце, что называется, не срабатывает в том смысле, в к-ром ждет читатель, приученный к фантастике. С ГЛ повесть звучит как контрапункт — оптимистичные 60-е чередуются с упадочными 80-ми, причем одни из них существуют в рукописи, другие — в жизни. Наиболее открытая для интерпретаций вещь Стругацких — ведь в ней ничего толком не объясняется. Вместо ГЛ текст планировалось параллелить с ГО... все стыкуется со всем... Отношение к ней — как к очеркам.

Высокий бал за новаторство формы. Пьесу о своей же пьесе до Гоголя, кажись, не писал никто.

Причины сожжения понятны — если бы Гоголь дошел до 3 части, то это была бы новая Бождественная комедия, с воскрешением мертвых душ. Они стали бы живыми. Но для этого типические лица 1 части должны были бы измениться — сами, без мистики. Гоголь и попытался это написать. Но увы... Жизнь-то сильнее. В жизни они не изменились бы, да и не изменились. Все, как говорится, изменила революция.

Сорокин всегда обманывает ожидания тех, кто пытается придать его произведениям социальный смысл. «Норму» многие поняли так, что для описания жизни в СССР нет иной метафоры, кроме поедания дерьма. А ведь, если подумать, персонажи просто его едят, без социологических комментариев — «с идеей» его едят как раз те читатели, которые поняли книгу именно таким образом. Но если они трактуют поедание дерьма именно так — что они будут делать с другими образами многочастного романа, к-рые не влазят в эту трактовку?

Вот и в «Очереди» нет никакой внятной метафоры советского общества, п.что портрет носит настолько обобщенный характер, что в нем исчезает иллюзия смысла. Да, смысл — иллюзия, недостижимая в жизни. Литература не может адекватно отразить жизнь, так как жизнь всегда шире. В литературе смысл воплощен в мыслях и поступках героев. У Сорокина нет ни мыслей, ни поступков, ни даже героев (как нет их и в жизни — все они тают в растворении бытом, превращаются в фон вроде разговоров в очереди. На этом фоне существует уже не литературное отражение жизни, узость и искусственность к-рого понятна и видна автору, а нечто такое, что он пытается зафиксировать средствами не литературы, а языка — не объясняя, а копируя. Поэтому у Сорокина тексты восходят чаще к разговорной речи, чем к литературе — если же к литературе, то в виде откровенно пародийных стилизаций).

Диалог в сорокинской очереди ведут все со всеми, в сумме это напоминает мировую душу из пьесы Треплева в чеховской «Чайке», а остроумный финал приделан... ну должен же быть финал, ибо бесконечное произведение все еще остается недостижимой мечтой. Конечно, чтобы о таком мечтать, надо быть Сорокиным.

Согласен, главный шедевр братьев. Конечно, увлечение Кафкой ощутимо. Но у них вообще всегда ощутимо, кем и чем они увлекались. Зато образы, мизансцены, диалоги, описания этой повести входят в кровь читателя с первого же прочтения. О подтексте тоже можно рассуждать долго, но не хочется, хочется восхищаться, перечитывать, чувствовать снова и снова — как в первый раз... Кстати, я только с третьего раза отметил, например, в первом абзаце 1 главы «сернистый гейзер на Парамушире» — прощальный взмах рукой из розового шестидесятничества с его геологами и КСП, постепенно преобразовывающегося (благодаря Домарощинерам) в неизвестно что с двумя блокнотами и теодолитом. И можно было бы сказать: еще не все потеряно, слава богу, рядом есть Лес — но увы, если разобраться, Лес это тоже такой ужас, что уж лучше стать директором и слушать шаги за запертой дверью. Надо быть Кандидом (см.Вольтера — имя говорящее), чтобы выбрать борьбу в этих обстоятельствах.

Бюрократия вечна. Эта повесть — не антисоветская, а антибюрократическая. Ухохотаться на ней можно до сих пор. Язык суперский. Поэтому дальше ей — быть. Это не я сказал, а правда жизни.

Динамичная повесть-катастрофа. Возможно, авторы и снабдили ее неким философским подтекстом, проблемой эмоциолизма или как его... — но текст настолько живой, что о подтексте не хочется и думать, есть он или нет. Ведь никто не задается вопросом, а какая философия у моей любимой... Просто живешь с ней, и все. Качественнейшая фантастика. Хоть, может, и не самая великая — а этим авторам великое было по плечу.

Cамое глубокое в повести — это та нравственная дилемма, с к-рой сталкивается (и проигрывает) Роберт. Горбовский намечен штрихами, но очень здорово, как Ставрогин у Достоевского. Главное, он почти не виден, но при всем том — понятен! Вывод — слабых мест у повести нет.

Вне попытки написать парафразу Маугли эта повесть — банальна. И психологически, и философски. Видно, цензура крепчала... Но, как всегда у авторов, визуальные образы — на грани волшебства и фантастики.

Люблю эту вещь не за антирежимность-антисоветскость (давно уже не актуальную), а за визуальные образы, так и лезущие в глаза — будто видел их в своем сне, а не в стругацком. Один лес, набитый автоматическими боевыми машинами, чего стоит. Язык тоже прекрасен — уже почти не чувствуется, что еще 10 лет назад авторы пребывали в ученическом восторге от Старины Хэма.

Довелось читать отзыв М.Золотоносова на этот роман. Отзыв произвел большее впечатление, чем то, чему он посвящался. Отзыв попал в яблочко, роман — нет. Но я о другом. Однажды БНС совершил творческий подвиг, шагнув из родной советской реальности в невнятную постсоветскую и написав ПП, книгу практически идеальную. А здесь... ну не вышло, и все. В 2002 году, среди раздувающейся газом экономики, писать о тотальном бессилии потертых интеллигентных людей в ушанках и драповых пальто можно, конечно... но Пелевин написал «Generation П» в 1999 году, т.е. даже интеллигентные люди (не только те, кто открывает фирмы) имели 3 года, чтобы прочесть и понять, откуда ныне дует ветер и текут подводные течения, да и начать строить лодки под парусом. БНС со своей книгой не просто опоздал, но еще и не заметил своего опоздания. А вера в Выборы (именно так — с большой буквы), в марши никогда-ни-с-чем-несогласных — это уже не в какие двери...

И еще. Стругацкие — большие писатели. Но, как и большинство фантастов, они не вполне самостоятельны в смысле почерка. В конце 50-х они восхитились Хемингуэем, в конце 70-х — Булгаковым... в их текстах всегда можно прочесть, кем и когда они восхищались. Контакты не зачищены! (Позор технической фантастике) Так вот, попытка соответствовать модерновым тенденциям, создавая многослойный, развитый в ширину нелинейный текст а ля Саша Соколов, требует более высокого уровня, чем их уровень. В фантастике, в общем-то, такого уровня нет. Исключение — разве что «Star Maker» Стэплдона, но у него фишка не в качестве литературы (это вообще не литература), а в остроумной придумке, переводящей масштаб единичного героя в масштаб Вселенной. Хорошо, но тогда, м.б., БНС стоило избрать более традиционный и динамичный тип повествования. Хотя, справедливости ради, скажу: получилось на пару порядков выше, чем «Осенние визиты» Лукьяненко.

...Начинается это как диссидентский роман, написанный мрачно и динамично. В таком стиле выдержаны две части — полкниги. Правда, из стилистики выбиваются куски, как будто принадлежащие не этому роману, а другому (вера в профессионализм автора подстегивает ожидание, что куски эти все же реализуются дальше, а не просто попали в текст по недосмотру) — это и линия Виконта, и тема предназначенности с блокадными вставками, и встреча с Полой... ого, как много — и читатель понимает, что истинный смысл книги МНОГО шире, чем просто диссидентское бытописание. 3 часть, незапоминающаяся по качеству, поясняет многие недосказанности первых двух. Но не поясняет главного. И начинается 4-я, не просто написанная апокалиптическими красками, а описывающая апокалиптическую реальность (по логике, вроде бы, должна быть реальность постперестроечная, всем известная...), к-рая начинается сразу за окраиной Питера. Финал — потрясающий, реальный выстрел в мозг читателю, только теперь понимающему, зачем все это было наворочено. Объяснение всему — простое, в двух словах, и оттого убойно-сильное. Много сильнее, чем если бы в финале было понакручено метафизики, имеющей целью приклепать высокое объяснение к низменной действительности, как это часто бывает (в такое объяснение читатель верит меньше, пот.что сам не чувствует в своей жизни такой метафизики и основательно считает ее придуманной). Но автор, хоть и написал крайне пессимистическое произведение, заслуживает уважения за то, как сильно он его написал. Тем более, его сценарий, вообще говоря, недалек от действительности...

Кроме размышлизмов Изи в последней части — вроде все хорошо. Стиль несколько более вольный, чем в предыдущих вещах... но почти всегда это в тему. Ставлю 10 за богатую идею.

Книга о том, что бог — это Бог до тех пор, пока не вмешивается. Пока посторонний. Как только бог втягивается в события, он даже выбора сделать не в состоянии. Выбор делает человек. Что делает человек Румата в конце — вынимает обычный меч (а не бластер). Пока бог остается богом — он бессилен от невмешательства. Как только он от невмешательства отказывается, он становится человеком. И уже не важно, бессилен он или нет. Это даже узнавать уже неинтересно...

Отлично! Без особых глубин — но не в этом дело. Как же поступить, все-таки?..

Один из главных шедевров, причем совершенно не фантастический. Это книга — о выборе. Но не только. Написанная почти в нулевом градусе авторского отношения к выбору героев, она ставит массу очень хороших вопросов, нулевого отношения к которым у читателя не может быть и не должно. Почему Гомеостатическое Мироздание, почему весь мир держится на мещанстве? А ведь держится и даже чудеса для них совершает (посмертная телеграмма Снегового)... А плохо ли это? Вот Вечеровский — такой себе в белом, а ведь это робот, монстр, цитирующий стихи (переводные, что характерно — ведь Окуджаву цитирует Малянов), без семьи, без друзей (друзей он променял на их белые папки, на разговор с Вселенной). Но тогда почему все остальные как бы склоняются перед ним? Почему положительное отношение к Вечеровскому авторов читатель ощущает само по себе, а вот его внутреннюю «роботность» постигает рассудком, перечитывая отдельные куски диалогов? Вот вопрос, на к-рый не может быть ответа, а только свое к нему отношение. Похожая проблема — у Обломова. Весь текст своего романа Гончарова доказывает — прав Обломов, потому что естественен, потому что симпатичен Ольге, любим Захаром, а Штольц чудовище, чудовище! Но сам Обломов признает правоту Штольца, сам автор тоже склоняется признать ее... Автор говорит одно, текст — другое. Боги выпускают созданных ими людей на свободу и те обретают иной, отличный от авторского, голос...

Книга издается в 2 версиях — в составе ХС и вне ее. Получаются 2 разных эффекта воздействия, вне ХС — предпочтительнее.

Качественно — великая вещь. Без скидок.

Совершенно замечательная книга. Если бы коммунизм строили такие проповедники и верующие, он выжил бы хотя бы как идея — вот же вам, настоящая книга Веры! Увы! Строили райкомы.

Единственный недостаток — глава про капиталистов. И надуманно, и без вдохновения. Остальное — в кайф, в радость. Даже сейчас, в сортирные 00-е годы.

Книга не то чтобы хорошая, а... настоящая. Прочитав ее году в 2006 впервые(!), я оглянулся по сторонам с неподдельным чувством: где коммунизм, куда бежать, чего строить? почему в него больше не верят? Интересно, а демократия как идея способна возбуждать настолько, что рождаются такие Книги Веры — ох, наверное, нет!

Единственный недостаток — обилие чисто технических рассказов, к-рые давно уже никому не интересны. Но недостаток большой. Больше половины книги уходит в этот недостаток.

Смерть советским поэтам! — а что еще, если (когда разобраться) они писали такие стишата... Поэт может быть уязвим для Мартынова или Дантеса. Или Сталина. Но не для критики же...

Подобная сцена есть у Эмиля Золя в ром. «Земля»

Русские едоки — это те раки под корягой в конце, понятно. Но остальной рассказ безбожно затянут всякими неинтересностями...

Не лучший рассказ, если не вчитаться, то просто кажется, что бытовая зарисовка с элементами мистики. Но и вчитавшись, чудес не обнаруживаешь... Конечно, мир непознаваем. Людьми. И за это они и огребут 22 июня на свою голову. О-о-очень оррригинально...

Типичный Сорокин. Сильная метафора — в России власть стреляет в народ сахарными пулями. Лед, под которым Говно (вот именно, с большой буквы, Сорокин rules!) мне тоже по душе.

Сорокин почти прекрасен там, где на некую идею наворачивает образы вымышленного мира, к-рые проходят перед читателем так, будто он идет по улице. Например, здесь. А вот идея — в общем-то, никакая.

Игривый текст, составленный из вроде бы нестыкуемых фраз диалогов советской прозы (не какой-то конкретной, а типичной). Дальше — больше, стыкуются уже сцены и целые блоки (сцена с подпольщиком, преследуемым шпиками а ля М.Горький, монтируется со сценой заседания профкома а ля А.Гельман). Весело и прикольно.

Лучшее в рассказе — это описания якобы советской действительности, воплощенной в процедурах вокруг клубня. Сорокин хорош там, где наслаивает вымышленные реалии, обогащая мир рассказа. Это не Пелевин, идейные каркасы его не интересуют, да они у него банальны, как правило.

Лед хорош, особенно там, где автор панорамирует разные социальные группы, из к-рых братья света рекрутируют новых братьев. Путь Бро — ужасен совершенно и без скидок (даже если он нужен по сюжету, зачем же так длинно?) 23000 несколько исправляют впечатление и приводят все к знаменателю, к-рый довольно предсказуем, поск. в последней части градус описания братства начинает сдвигаться к минусу. Неплохо... но ни чудом, ни тайной произведение не является. Густота языковой игра крайне низка, будто это и не Сорокин даже. Жаль!